Сказка восьмая. Те, чье сердце помнит

Каток полнился разноцветными звуками. Рыжий детский смех, вино-красный телефонный разговор степенного мужчины в костюме, темно-синие советы тренеров и белая с серебром дымка, вырывавшаяся из-под коньков с шуршанием, или особенным летящим звуком рассекаемого льда. Они игрались, метались, перемешивались, прятались друг от друга и завивались под самым потолком.

-Так странно, что люди их не видят, – пробормотал Сказочник. Он сидел на одном из пластиковых кресел, выставленных рядами, и смотрел. Пес у его ног, попавший сюда, как он имел привычку попадать и во все прочие места, совершенно внезапным образом, согласно заурчал.

Свет подошел и сел рядом с ними. По мнению Сказочника, форма администратора совершенно не шла Свету. Неизвестно, разделял ли Свет это мнение, но совершенно ясно, что он считал ее чрезмерно тонкой для прохладного катка. Он накинул на плечи дубленку и поднял с пола пластиковый стаканчик с кофе, почему-то стоявший под носом у пса. Пес проводил руки тоскливым взглядом, вздохнул, но ничего не сказал – воспитанные собаки ведь не говорят, а пес Сказочника был очень воспитанным.
Свет, впрочем, успел выпить только половину стаканчика, потом спохватился и поставил его на место, попутно потрепав пса по холке.
–Так что все-таки было раньше, Слово или Свет?
–Перечитайте миф о сотворении мира, мой любезный друг, – сказал строго Сказочник. – В твоем положении стыдно не знать таких вещей.

Свет дернул плечом:
–Мне так надоедает иногда вспоминать все заново. Сидишь, читаешь о событиях, при которых присутствовал, вроде и умом и сердцем знаешь, что был, видел, делал, а читаешь как первоклассник энциклопедию. Не странно ли это – города, границы, снег, каток, в конце концов, а мы сидим и выясняем, как оно там было в начале времен. Мы. С тобой.

Сказочник пожал плечами и перевел взгляд с лучистых глаз Света обратно на каток.
–Мы. С тобой. Опять. Ничего ведь не меняется, по сути. Облако над воплощенными мирами, безвременье. Поляна у костра, миллион лет до нашей эры, Земля, еще не разделенная на страны заборами. Финикийская деревенька, Римский рынок, Китай в шестом, Франция в четырнадцатом, Англия в девятнадцатом, и дальше-дальше вперед по временной кривой. Мой дорогой Свет, ничто не странно. Мы остаемся теми же и практически там же, меняются только декорации. А мы все сидим, свесив ножки вниз, ты гадаешь смысл мироздания, я рассказываю тебе сказки.

–А он, – Свет кивнул на пса, – все знает и молчит.
Сказочник улыбнулся.
–Он же воспитанный пес.

Свет глянул на часы и спешно засобирался по администраторским делам. Сказочник находил это забавным, Свет находил это нелепым.

Он оставил Сказочнику дубленку, глотнул еще кофе, и собрался было уйти, но обернулся:
– Я все равно буду думать, что это было почти одновременно.

Он рассмеялся, и Сказочник вдруг вспомнил, почему взялся рассказывать ему самую первую из своих сказок. Вспомнил, но никому не сказал. Сказочникам тоже нравится иногда хранить свои собственные маленькие секреты, оттого их головы порою похожи на пыльные чердаки замка Феи Крестной, или хотя бы на лавку антиквара, такую, какая ни за что не появится на том же самом месте, на каком вы видели ее однажды.

Иногда потом, много лет спустя, Сказочник доставал свои самые любимые секреты и превращал их в мифы и легенды. Секреты от этого не становились никому известны, ведь никто так и не знал, что мифы можно читать, как исторические хроники, а исторические хроники – как мифы, и о том, что все в самом-то деле совсем иначе, чем кажется.

Сказочник проводил взглядом Свет и еще долго следил, как мерно взмахивают у него за спиной большие золотые крылья.
–Их они тоже не видят, – сказал Сказочник, наблюдая, как со Светом разговаривает степенный мужчина в костюме. – Как думаешь, что-нибудь изменится к лучшему?

Пес поднял на него большие глаза и ничего не сказал. Сказочник принял это за утвердительный ответ. Оставалось только ждать, а ждать Скзочник любил, ведь у него всегда находилось несколько слушателей и пара историй, которые все, как одна, были столь невероятны, что в них невозможно было не поверить тем, чье сердце знало, как все было на самом деле.