Лукашёвское счастье

     Столбик термометра опустился на два градуса ниже нулевой отметки. Порывисто - холодный норд-ост, раскачивал прибрежную часть моря, и со злостью бросал на одетую в гранит набережную. Многотонные волны, разбивались на миллионы крупных и мелких капель, брызг, которые, как бриллианты, шурша и расплёскиваясь, падали на пешеходную дорожку, заставляя прохожих тесниться ближе к строениям, куда не доставала волна. Шквал ветра, как дикий зверь, угодивший в засаду, застревал в деревьях, пытаясь переломать гибкие, прочные кипарисы и кедрачи, но только сбрасывал на землю старые шишки, и жухлую хвою, доставляя дворникам хлопот по их уборке. Шторм принёс с собой тяжёлые облака, начинённые мокрым, тяжёлым, как свинец снегом, которые разбрасывал на вечно зелённую растительность и здесь же сметал, новым порывом ветра, превращая на земле в ледяной панцирь. В такую погоду выходить из дому не хотелось, но заставляла идти служба. Я вышел на улицу вместе с мачехой, помог ей подняться по небольшой лестнице покрытой гололёдом. От института виноделия "Магарач" в нашу сторону направился человек. Одет он явно был не по "сезону"; в тенниску, с открытым воротом, тёмные брюки и туфли вот и весь его не хитрый гардероб. При его, скажем мягко, лёгком прикиде, он ещё был и без головного убора. Человек поравнялся со мной, лицом к лицу, но не узнал, по причине своей близорукости и по всей вероятности задумчивости. В последнюю минуту он спохватился, мило улыбнулся, сощурив свои  близорукие глаза, и сказал:
- Здравствуй, не забудь, встречаемся сегодня в три, бильярдной.
- Хорошо, не "жарко" тебе? Он добродушно махнул рукой, и энергично зашагал к кинотеатру "Спартак" и далее по руслу речушки Учан Су в сторону моря. Моя мачеха полюбопытствовала:
- Кто это?
- Знакомый писатель.
- А у меня такое впечатление, что он сбежал с желтого дома.
- Если в жёлтом доме содержат таких гениальных людей, значит все нормальные там. Возразил я. Тамара Фёдоровна недоумевая, пожала плечами, поёжилась от холода, глядя на удаляющегося моего знакомого, застегнула на все пуговицы свою тёплую куртку, надвинула меховую шапку и направилась на троллейбусную остановку.
 Странно одетый человек по руслу реки дошёл до гостиницы "Ореанда", и повернул на лево, вдоль набережной, где бушевал шквал. Редкие прохожие, одетые в тёплые одежды, глядя на чудака, вздрагивали от холода и спешили перейти на те улицы, которые были защищены от моря домами и зелёной растительностью. Он шёл, не обращая внимания ни на шквал, не на удивлённых прохожих. Ему хотелось быть выше этих понятий, жить вне условностей придуманных человечеством, не доставляя последним никаких неудобств. Такую процедуру он проделывал ежедневно, вызывая двоякие чувства, недоумение, простое человеческое любопытство, у местного населения, и не многочисленных в это время, курортников. Рассказывали мне, что однажды на съезде писателей Украины, он появился на этом представительном форуме в синем трикотажном, с белой полосой, спортивном костюме. Присутствующий на съезде первый секретарь Щербицкий Владимир Васильевич, спросил удивлённо у своих клерков:
 Кто это? Клерки, растеряно смотрели на «хозяина», не зная, что ответить своему боссу, каким образом появился в зале человек пренебрегающий правилами этикета, недостойного высокого звания Советского писателя. Нашёлся секретарь Союза писателей, он сказал как само собой разумеющееся:
- Та  цеж Мыкола Лукаш. Щербицкий, что то слыхал об этом талантливом, с чудинкой человеке, и улыбнувшись сказал:               
 - Ну, что же, ему можно он сам талант. Но к сожалению, такие безвинные штучки не всегда проходили ему безнаказанно, потому, что воспринимались как вызов обществу и если они не нравились «хозяину», то жестоко подавлялись опричниками рангом по ниже. Возьмись кто-нибудь из друзей писателей написать о нём книгу; она была очень трагична. Представьте себе, сколько бед легло на голову, этого талантливого человека.  Детство – раскулачивание семьи, потеря родителей, беспризорщина, болезни в том числе и туберкулёз, война, ранения, исключение из университета, из Союза писателей, недопонимание коллег, постоянное безденежье, нужда, вот далеко не полный перечень бед. 
       Эх, Родина, моя, зачем бесчинствуешь напрасно,
       За рубль, готова светлый ум убить.
       Заставить плакать понапрасну,
       И глупость дикую, в науку возводить
 Я подумал; родись этот человек в другой стране, ни кто даже не обратил бы внимания на такие безобидные причуды гения. Скорее всего, создали бы условия для работы, вознаградили бы по достоинству материально. Как жаль, что подобное, как чудо, может произойти только в другой стране. События о которых я пытаюсь рассказать, происходили в 65 году прошлого столетия, относительно благополучно складывающихся и для моего героя, да и для многих моих сограждан. К этому времени, Лукаш перевёл; " Декамерон" Джовани Боккачо, "Дон Кихот" Сервантеса, "Фауст" Гётте, "Первый Удар" Стиля, "Мадам Бовари" Флобера, ряд произведений; Виктора Гюго, Генриха Гейне, Роберта Бернса, Джани Родари, Фридриха Шилера, Лопе де Вега, я назвал самых значительных писателей мира, этот список можно было бы продолжить до бесконечности. По большому счёту для того чтобы сегодня перевести только по количеству, столько произведений, понадобился бы целый институт. В те годы выходило много переводов, с иностранной литературы, но к сожалению большинство из них были сделаны с подстрочника или с Русского перевода. Лукаш работал только на языке оригинала. К тому времени он изучил около двадцати пяти языков различных языковых групп. Незадолго до нашего знакомства он побывал в Индии, где прожил более полугода и выучил два языка Хинди. Это был один из лучших знатоков мировой литературы, того времени. Я уверен, что пройдёт немного времени и целый институт литературы займётся тем, что будет изучать, анализировать, делать научные разработки того, что как трактор, наворочал Николай Алексеевич Лукаш. Для него не существовало ничего, не семьи не дома, только литература и языки. Сказать, что это было его любимым занятием, значит не сказать ни чего. Он был одержим страстью, выходя за пределы которой, становился маленьким и не защищённым человеком. У него, даже не было дурных привычек, курить или пить, волочиться за юбками. За свою жизнь он был дважды влюблён и то не удачно. Первый раз в 1937 году получил отказ от своей сокурсницы, и в 64 году, когда он уже собрался обзавестись семьёй, его друг Борис  Х., коллега по перу, увёл невесту. Лукаш очень больно переживал разрыв с любимой. Признаться и мы все сотрудники дома творчества писателей, были наслышаны об этой трагедии и очень сожалели, но к сожалению помочь ничем не могли. Этого господина Х. мне приходилось видеть. Вот уж по истине: "Любовь зла, полюбишь и козла". Женская душа потёмки. По всей вероятности, женщин пугало, что большая часть времени и любви достанется не им, а литературе. Надо признать, что и характер гения не прост, надо быть декабристкой, что бы посвятить ему всю жизнь, а он своей необузданной страсти. А впрочем, живи Лукаш сегодня, при его прямолинейном характере, и неумении выкручиваться, помер бы с голода. Потому, что ни в коем случае не согласился делать технические переводы, как пользоваться презервативами, тампонами или работать коммивояжёром. Я сделал один небольшой математический расчёт; Лукаш написал, перевёл, около пятидесяти книг, по старым понятиям тираж не массовый считался в сто тысяч экземпляров. Таким образом, его книг вышло около пяти миллионов, если учесть, что книга сегодня будет стоить, в среднем, пять долларов, получается двадцать пять миллионов. И это только на Лукаша, а что же делать остальным? Сегодня, если книга выдерживает тираж десять тысяч, это успех. Вот и сейчас, при поддержке СДПУ(о) Вышел замечательный справочник – словарь украинской фразеологии Николая Лукаша, необходимо отдать должное, замечательное издание и достойное этого великого литератора и переводчика. У большинства сегодняшних потенциальных читателей на каждом глазу по зелёной бумажке, через которую они могут рассмотреть, разве, что номинал купюры или её водяные знаки. Пальцы веером, которые могут держать автомат Калашникова, что бы уберечь свою конуру, или прихватить соседскую. Первый вопрос, который задают мне, вместо; о чём книга?:                -А сколько тебе заплатили? Вся наша жизнь приняла такие меркантильные, уродливые формы, что мне так и хочется задать несколько вопросов этим господам:
-Сколько стоит солнечный день, хорошее настроение, симпатичная улыбка случайной прохожей, тёплое море, горячее солнце, верная дружба? Удивительно, что подобные вопросы, «сколько стоит» задают те, у которых деньги, - «куры не клюют». Те, же которые и хотели бы иметь книгу, живут в основном с зарплаты в двести гривен, или же пенсии и того меньше, для которых подобная сумма, большая роскошь. Но вернёмся к Лукашу. Дойдя до средины набережной, он поворачивал, и в таком же темпе поднимался в гору, где находился дом творчества. На подобную прогулку уходило около часа. Потом был завтрак и работа. В три я подошёл к спальному корпусу, как мы и условились, зашёл в большой вестибюль. На телефоне сидела высокая, худая старуха, вдова бывшего министра иностранных дел СССР, Литвинова Михаила Михайловича. Она говорила низким, грудным голосом, с ужасным английским акцентом, в нос.
 -Машенка, прышлы мнэ, что ныбуть почытать, потому, что у мэня нычего кромэ быблыи не осталось. К сожалению я уже и не помню кого звали Машенькой, то ли дочь, или внучку старухи, да и книги, по всей вероятности она имела в виду на английском языке. Увидев спускающегося со второго этажа Лукаша, старуха спешно прерывала разговор с внучкой и обращалась к Лукашу на английском, при этом её глаза светились от удовольствия, что в доме есть один человек, который досконально понимает то, что говорит она на своём языке, может быть с диалектом. Беседа продолжалась не долго, корректно, по-английски, не более десяти минут, и старуха довольная отпускала известного переводчика, зарядившись от него хорошим на весь день, настроением. Мы прошли в другой корпус, где находился бильярд, к нашему огорчению, стол занят.               
_- Пошли прогуляемся, подышим свежим воздухом, может быть скоро освободится стол. Предложил Лукаш. Мы вышли в парк. Мыкола, напевал модную, только недавно появившуюся песенку:
                Стан твій ніжний, смерековий,
                Ти веснянка моя чарівна.
В те годы я никогда не был в Закарпатье и не знал, что такое смерека.
Спрашиваю у Лукаша:
- А какой - это смерековый?
Впереди нас идёт изящная, с тонкой талией, диктор столичного радио, Джованна.
Вот, точно такой как у Джованны, и продолжил; Смерека – это высокая, без сучков,  сосна, которая растёт в Карпатах.
Я к этому могу теперь добавить, которая сегодня хищнически вырубается на берегах рек, вызывая наводнения. Может быть пройдёт немного времени и подобный вопрос будет звучать риторически. Ах как жаль…
Мы поравнялись с Джованной, поздоровались, и Микола свободно перешёл на итальянский. О чём шла беседа, я мог только догадываться, мне было просто приятно слушать иностранную речь, которую я воспринимал как музыку. Мне было достаточно того, что мой гениальный спутник в совершенстве владеет этим языком, даже не прибегая ни к жестам, не к мимике, что любят делать сами итальянцы или те кто, недостаточно хорошо знают его. Я рассказал об иностранных языках, о которых я могу судить интуитивно или пользуясь авторитетом знатоков. Мой рассказ был бы никаким, если бы я не рассказал о том, как он владел родной речью, которую, я могу сказать без преувеличения, знаю несколько лучше, чем наш премьер и его первый заместитель Николай Азаров. Во всём доме творчества, это был единственный человек, который говорил на родном языке, в редких случаях делая исключение, если ему попадался собеседник неисправимый москаль. Тогда, чистейшая и грамотная русская речь, с его уст, выглядела смешно и непривычно.
Должен отметить, что даже самые авторитетные русские писатели, того времени, считали за счастье получить консультации этого большого знатока мировой литературы. Я не буду их перечислять, это почти все постояльцы Дома творчества писателей, того времени. Лукаш не просто составлял украинские предложения, с особым литературным смыслом, он одевал слова в вычурные, яркие украинские одежды, похожие на платья, вышиванки, плахты. Создавалось впечатление, что он усиливает не только смысловую, звуковую гамму понятий, но и цветовую, что сделать в писательском творчестве крайне сложно. А он делал это мастерски, виртуозно, как Паганини на скрипке музыку, потому, что в совершенстве владел этим не простым писательским инструментом. На этой оптимистической ноте можно было бы и закончить мой рассказ, но мне бы хотелось рассказать моему читателю о небольших слабостях Лукаша, которые мог знать только человек общавшийся с гением в быту. И так цель моей встречи в этот день была проста, поиграть в бильярд. Но и в данном случае Мыкола играл по своему, одной рукой, не подставляя для упора левую. Поговаривали, что это результат травмы, превратившийся позже в привычку. А может быть просто его кураж. Я знаю, что он дважды был ранен в одну и ту же ногу. А вот, что произошло с левой рукой, достоверно до сих пор не знаю. Подобная манера, при всех своих недостатках давала некоторые преимущества и позволяла достать для удара почти любой шар на столе. После непродолжительных тренировок я овладел Лукашивским ударом. Я давно не увлекаюсь этой игрой, но попадая очень редко в бильярдную вторить и к счастью всегда удачно. Огорчает в данном случае одно, вот если бы хоть немножко, обладать его литературным талантом, но увы, для этого необходимо быть Лукашом, а такие рождаются один раз в тысячу лет. И утешаю себя тем, что ты жил рядом с ним, общался, играл в бильярд и домино, значит, тебе повезло. Моралист скажет; нашёл, чем удивить читателя, игрой в такое примитивное занятие. Должен ему возразить, и в данном случае Лукаш играл творчески, с небольшой демонстрацией; каждый из нас делал по одному ходу и Лукаш говорил какие у кого камни на руках. Как он этого добивался мне неизвестно. Но если бы Кио рассказал обо всех своих фокусах, интерес бы к ним пропал. Да Бог с ними с фокусами, пусть не пропадает у нас интерес к величайшему литературному наследию Николая Алексеевича Лукаша. Вот только в таком случае украинский язык займёт достойное место в мировой культуре и литературе, и не кого не придётся обязывать говорить на нём. Какой бы ярлык не приклеивали ему, обязательного Государственного, литературного или бытового, научитесь владеть ним как Лукаш, и ни какой другой вам не понадобится, без всяких обязательств. Как резюме, я должен заметить, но к сожалению это не каждому дано, и не стоит зря надрываться. Богу - Богове, Кесарю - Кесарево. Господин Азаров, говорите на родном вам языке, мы прекрасно вас поймём, и не стоить с такого мирного инструмента человеческого общения, делать дубину, или возводить его в ранг официальной  политики.
                Евгений Николаенко.