Закон сути вещей глава 13

ГЛАВА 13

   -Надеюсь,  -Сказал Алекс,  - Между разговорами вы с Фредериком выберете время и для работы тоже. Я слышал, вы на грузовике слишком много разговариваете.
     Обычно, на выездной работе бригада, помимо шофера, состояла из трех грузчиков.  Кто-то из тех, кто оказывался третьим в бригаде, видимо, наябедничал. Дескать, и сами за разговорами хуже работают, и другим мешают.
   Алекс всегда исходил из интересов работы, но рабочих понимал. Он не стал отчитывать и запрещать разговоры на постороннюю тему на рабочем месте, а сделал их приятным, в виде проявления личной симпатии, исключением.  У него не было обидной клички. И в глаза, и за глаза, рабочие называли его по имени.
    Самым привлекательным было едить по вызовам. За рабочий день обычно нужно было заехать по девяти-десяти адресам и  загрузить в грузовик  то мебель, то какой-нибудь ящик с тарелками или одеждой, холодильник, стиральную машину...
   Полный грузовик возвращался на разгрузку в сортировочный цех. По вызовам ездили обычно вдвоем – шофер и грузчик.
   Работали наравне, оба грузили и разгружали.
   Иногда приходилось забирать абсолютно все, что находилось в доме. От иголки до мебели и картин. Жизнь человека такова, что собиравшееся им годами имущество в какой-то день может стать ему совершенно больше не нужным.
   Часто оно оказывалось ненужным и родственникам, озабоченным только тем, чтобы продать дом и разделить деньги.
    В таких случаях  работа была по-настоящему тяжелой,Алексу приходилось выделять дополнительных грузчиков. Но так случалось нечасто. Нередко езда в  кабине грузовика занимала больше времени, чем собственно работа.  Дни, когда нужно было грузить мебель по адресам, были самыми желанными.
   В сортировочный цех попадали самые разные вещи. Cлужба по уходу за каналом как-то даже привезла на тягаче танк времен второй мировой войны, который был вынут из-под воды. Потом его в Кринглопе отчистили от грязи и ржавчины, покрасили, и подарили городу. Танк поставили  на пьедестал на берегу канала.
   Однажды в цеху  было обнаружено полотно Рубенса.
   В Кринглоп грузовиками, иногда целыми библиотеками, привозили книги.     Те, которые можно было продавать – продавались. Но большей частью, они уходили на переработку. Из старинного тома Гете делалась новая бумага, на ней печаталась более востребованная продукция – развлекательные журналы и коммерческая реклама. Человечество быстро переходило на более удобный электронный способ  хранения информации, книги стали выбрасываться.
    Многие рабочие и бригадиры увлекались коллекционированием. У некоторых сотрудников Кринглопа  были серьезные коллекции.
   Каждый сотрудник Кринглопа имел право прикрепить к понравившейся вещи бумажку со своей фамилией, потом эту вещь, оценивал,  обычно очень недорого, товаровед, затем нужно было заплатить в кассу.
    Кто-то собирал напольные часы. Кто-то -  монеты и медали, кто-то фарфор определенных заводов, кто-то старинные фотоаппараты, кто-то мебель того или другого стиля.
   Алекс почему-то собирал все, что было синего цвета – от посуды до мебели. 
   Единицы собирали книги.
   Самым тяжелым трудом была погрузка и разгрузка макулатуры. Грузовик медленно двигался от дома к дому. Задняя стенка кузова бывала опущена параллельно земле, образовывая площадку,-"клеп",- на которой стояли двое грузчиков. У каждого здания грузовик останавливался. Грузчики спрыгивали с площадки, поднимали  картонные  коробки,  наполненные макулатурой, и подавали третьему грузчику. Тот укладывал их штабелями, начиная с дальнего, переднего края кузова. Чтобы успеть, штабелевщик должен был работать не прерываясь ни на секунду и очень быстро.
  Часто коробки были непомерно тяжелыми.
  Коробку от телевизора или матраса, набитую стопками старых журналов,  двое сильных грузчиков иногда поднимали с трудом. Особенно много макулатуры выставляли на улицы магазины.
   В дождь бумага намокала и  становилась тяжелее. Размокшие коробки нередко рвались. При попытке их поднять, содержимое рассыпалось. Почти всегда грузчики работали полубегом. Все старались успеть закончить намеченные по графику улицы к концу рабочего дня, чтобы не пришлось работать сверхурочно.
   Зимой было труднее из-за холода, льда и снега. Руки и ноги коченели.
   Летом изнуряла жара. Обязательные при работе на выезде оранжевые жилеты были сделаны из душной ситетики и в жару очень мешали.  Хуже всех  было тому, кто штабелевал внутри раскаленного солнцем кузова.
   Штабелевать было трудно в любую погоду. Из разнокалиберных коробок нужно было складывать вертикальную стену. Особенно трудно было укладывать тяжелые коробки в  верхние ряды. Потом нужно было класть следующую стену, причем так, чтобы  штабеля не рухнули. Третью. И дальше, пока не будет до отказа забит весь кузов. Чтобы успеть, работать нужно было бегом, штабелевщик метался по движущемуся грузовику, его кидало от одного борта к другому, успевать было по-настоящему трудно. В любую погоду он исходил потом,  и зимой, и летом, ему приходилось  раздеваться по пояс. Пот, стекающий по лицу и телу струями, вытирать было некогда. Дыхание от нагрузки сильно сбивалось. Дышать мешала и бумажная пыль.
    Эту работу выдерживал далеко не каждый. Многие увольнялись после первой же недели «на макулатуре». Однажды Арно пришлось работать в одной бригаде с новичком, которого звали Юрген. Это был громадного роста мужчина лет двадцати пяти, килограммов стодвадцать весом. Юрген, тяжело топая, бегал в грузовике и  истекал струями пота.
   Он не успевал, коробки уже в беспорядке валялись на полу, потом штабеля, уложенные им рухнули. Огромный мужчина заплакал, принялся в истерике топтать коробки и кричать: «Не могу больше, не могу!»
    Никто Юргена не высмеивал и не упрекал. Не он первый и не он последний плакал и скрежетал зубами во время штабелевки. Каждый знал, насколько это тяжелая работа.
   Ему тогда помогли всей бригадой, остановили на несколько минут погрузку, все вместе  уложили  штабеля заново.
   Штабелевали по очереди. Потом грузовик ехал разгружаться в ангар особой фирмы, где были собраны горы макулатуры. Их разгребали бульдозеры  и экскаваторы.
   В ангаре двое грузчиков в изматывающем темпе вышвыривали коробки из кузова наружу. Занимало это минут двадцать. Тот, кто штабелевал – не разгружал. У него было было право сидеть эти двадцать минут в стеклянной, похожей на автобусную остановку,  курилке. Но ему никто не завидовал. Наоборот – сочувствовали.
   Чаще всего рабочего дня не хватало. Нарушить график было немыслимо. Рабочий день «на макулатуре» начинался в половине восьмого утра – зимой и осенью в это время было еще темно. Заканчивался он часто тоже затемно, только тогда, когда вся макулатура в запланированных на день районах была собрана. Нередко работать приходилось сверхурочно, перерабатывать полтора-два часа. Грузчики к вечеру шатались, как пьяные.
   В грузовик,который загружался и выгружался пять-шесть раз за день, обычно, помещалось тонны две.  На каждого грузчика приходилось семь с лишним тонн макулатуры, загруженной и выгруженной руками. Бумагу собирали одну неделю в месяц. Эта неделя опустошала. Несколько раз Арно, вернувшись домой, садился в кресло, и, не помывшись и не поужинав, проваливался в бесчувственный сон до утра. Такое случалось с каждым грузчиком.
  Один из рабочих пришел в Кринглоп после того, как сжег два  полицейских автомобиля. Он вел машину пьяным и оказавшись у пункта алкогольного контроля, который проходил в тот день на дороге, в ответ на предложение полицейского - подуть в трубочку,  рванул на полной скорости прочь.  Проехав километров пять, он увидел впереди мигалки и перегородившие дорогу машины. Они стояли поперек дороги, нос к носу.
   Он, не тормозя, ударил своей машиной, метя между двумя автомобильными носами.  Полицейские машины ударом  отшвырнуло в стороны, одна из них загорелась, огонь перекинулся на вторую.
  Его пожизненно лишили водительских прав и присудили к выплате нескольких десятков тысяч евро ущерба. Либо, он мог выбирать, – к трем годам тюрьмы.
  У него не было ни работы, ни профессии. Чтобы выплатить долг, нужно было работать. Его взяли в Кринглоп, грузчиком. Он должен был приходить на работу только в  недели сбора стекла и бумаги, когда всегда не хватало людей.  Всю зарплату у него высчитывали.
   Он поработал пару месяцев и потом перестал появляться.  Может быть, решил отсидеть заключение, или, возможно, нашел другую работу. 
   
   -Черт побери, Алекс, - Спросил однажды Арно, - Почему мы делаем это так тяжело? Почему грузим и разгружаем вручную? Почему мы не можем купить грузовик с прессом, как на «Сите»?
  «Сита» - называлось предприятие по уборке мусора и его переработке. Там были специальные грузовики. Грузчики швыряли макулатуру в приемник, автоматический пресс забивал ее в кузов, а потом, при разгрузке, за пару минут выдавливал обратно. Рабочим на «Сите» хорошо платили,  у них была практичная одежда. Устроиться туда было трудно. Рабочие места освобождались редко.
   -Потому, -Ответил Алекс, -Что если бы у нас был такой грузовик, мы, как социальное предприятие, не смогли бы обеспечить работой тех, кого обязаны ею обеспечить. Благодаря тому, что у нас нет такого грузовика, у тебя есть работа.
   Сбор стеклотары был намного легче.  Грузовик медленно ехал от дома к дому, останавливаясь, если у дороги были выставленны  картонные корбки или пластиковые пакеты со стеклянной посудой. Двое грузчиков стояли на "клепе» . Они соскакивали, подхватывали коробки и пакеты со стеклом и передавали внутрь.
   Тот, кто работал внутри, - принимал груз и как можно более компактно укладывал его в железные, сваренные из прутьев клети. Грузовик ехал дальше.  Клетей в нем помещалось  шесть или восемь, в зависимости от его марки.
   Клети стояли вдоль бортов закрытового кузова, между ними был узкий проход. Передвигаться по нему приходилось боком, вприпрыжку. Одежда  часто цеплялась за прутья и рвалась. Грузчики всегда выглядели оборванными.
   Когда клети наполнялись, обычно на это уходило часа два-три, ехали назад в Кринглоп. Там клети разгружались автопогрузчиком, загружались пустые, и бригада снова выезжала на улицы.
  На некоторых улицах работы было больше, на некоторых меньше.
  Иногда грузовик ехал  между деревнями  довольно долго, вдоль канала, через леса и поля, работы грузчикам в эти желанные минуты не было, они просто стояли на клепе. Если шел дождь – сидели на краю кузова, поставив ноги на клеп и глядя на едущие за грузовиком машины. Красивые джипы и родстеры с ухоженными дамами или мужчинами за рулем. Недорогие машины, управляемые людьми с чаще всего усталыми и озабоченными лицами. Множество разных машин.
   Проплывали спокойные и красивые пейзажи.
   Поля, покрытые неправдоподобно зеленой, сочной растительностью под бездонным синим небом.
   Стада огромных, ленивых коров, с выменем, удивляющим размерами.
   Пугливые олени, пасущиеся на огороженных лужайках или выглядывающие из-за деревьев заповедного леса.
   Дикие утки, гуси, и лебеди на воде каналов и Мааса, в широких местах которого она была особенно неподвижной и зеркальной.
   Зеленели, сохраняемые во всей свой девственности кусочки леса, с ягодами и грибами.
   Ганс любил осенью при случае спрыгнуть с клепа и срезать парочку грибов, у него всегда был с собой перочинный ножичек.
   -Вечером будет отличный ужин, к тому же и бесплатный! –Приговаривал он, радостно улыбаясь и  укладывая грибы в свой рюкзак.
    В лимбургских окрестностях природа была почти непотревоженной.
   Удивительным образом в этой маленькой стране, поля леса и люди друг другу не мешали. Всему было место. Весь Лимбург представлял собой  один  большой лес, в котором там и сям разбросаны скопления домов, реки, озера, поля и аккуратные, на вид удивительно чистоплотные, фабрики.
   Рядом с  головой стоявшего на клепе грузчика зависали то яблоки, то груши, то грозди боярышника, то россыпь черешни, то ветвь, облепленная орехами.
  С клепа грузовика открывалась со всех сторон и во всех подробностях страна улыбчивых, работящих людей, тучного скота, ухоженых полей, сохраненных  лесов, - с оленями, зайцами, бизонами, фазанами и другой живностью, для которой, чтобы она могла безопасно переходить автотрассы, были построенны экодуки и подземные тоннели.
   
   Ганс носил фамилию «Чех», но считал себя немцем. Его отец воевал в группе «СС». Она была  сформированна из бельгийцев. Такие группы формировались из всех народов. В них, говорят, были даже евреи.
   Ганса  с детства дразнили фашистом. Он, в ответ, кидался в драку, потом плакал. Отца он любил. Отцов не выбирают.
  Лет в семнадцать Ганс для себя решил, что коль скоро его все считают фашистом, то он фашистом и будет.
  Он наколол себе на плече свастику и возненавидел человечество.
  Человечество в ответ отправило его в тюрьму.
   После того, как он оттуда  вышел, к его проблемам с наркотиками и алкоголем прибавилась еще одна. Его с детства покалеченная психика не выдержала. К нему стал прилетать говорящий ворон.
   Этот ворон  садился на открытую форточку и излагал Гансу различные мудрости, похожие на изречения Будды, Ницше, и  Гитлера одновременно.
   После лечения ворон прилетать перестал, Ганс устроился на работу.
  Он тихо, мирно и старательно работал в Кринглопе,   сделал неплохую для рабочего карьеру.
   Поскольку работал он хорошо, ему, года два назад, дали постоянный контракт и в последнее время  все чаще ставили шофером грузовика. Это означало, что он скоро будет окончательно переведен в шоферы. Ему было лет сорок пять. Ганс собирал марки, монеты, значки... Специализировался на атрибутике времен второй мировой войны. Самой дорогой для него была та часть коллекции, в которой хранилось то, что, хоть как-то, было связано с гитлеровской армией.
   В дни сбора стекла всегда можно было поговорить, если было, с кем разговаривать. Иногда в бригаде попадался кто-нибудь, кто еще совсем не знал фламандского. Иногда попадались те, кто были способны поддержать разговор лишь о сексе и пиве.
   Человек  рождается с душой, единственной и неповторимой. Неповторимость гарантируется случайным смешением множества вариантов. Также точно как она гарантируется и в отношении отпечатков пальцев, рисунка радужной оболочки глаза и многого другого. В Кринглопе работали разные люди.  У каждого была своя человеческая судьба, иногда похожая на судьбы другие, и все же неповторимая. Чья-то жизнь, выглядящая жалкой со стороны, для того, кто ею жил,    была единственной и бесценной.
   Каждый проводил день на клепе  по-своему.
   Келли в промежутках между погрузкой, если такие выпадали, любила  танцевать. У нее были глаза кокаинистки и крепкая фигура с круглым, как у зебры, задом.
  Предполагалось, что через чистилище Кринглопа, она вернется  к нормальной  жизни. Она поработала несколько недель и больше не захотела.  Кто-то потом рассказывал, что она снова стала заниматься  своим прежним ремеслом.
    Келли нравилось, стоя на клепе медленно едущего грузовика,  исполнять танец у шеста. Делала она это мастерски. Вместо шеста она использовала вертикальную кромку боковой стенки кузова.  Редкие свидетели из проходящих или проезжающих немели. Келли хохотала.   Однажды Робин стал танцевать вместе с ней. Робина - в розовой кофточке, с длинными, добела обесцвеченными перекисью волосами, в джинсах, обнажавших верхнюю часть зада, и с  накрашенным лицом, - с пяти шагов отличить от женщины было невозможно.
    В то время Робин жил с состоятельным голландцем, которому нравились трансвеститы.  Робин на кофе-паузах рассказывал о планах подвергнуться операции по перемене пола. Желаемый размер груди он показывал полураскрытой ладонью.
   Но, через какое-то время,  их любовь себя исчерпала.  Робин, погоревав две недели и уронив в свою чашку кофе на перерывах несколько слез, вскоре оказался избранником счастливого случая, благодаря которому  он и некий куафюр  встретили друг друга и полюбили пылкой любовью.
    Новому возлюбленному нравились мальчики, а не трансвеститы, и тогда Робин окончательно определился со своей ориентацией. Он стал рассказывать,  что оперироваться не будет, и что он не трансвестит больше, а просто гомо. Он перекрасил волосы в черный цвет и подстригся ежиком. Его и на самом деле можно было бы принять за юношу, если бы из-за его жеманности сразу же не становилось видно, кто он. 
   В тот день у него еще были длинные, до плеч,  белые  волосы, уложенные в кокетливые пряди и с  заколкой на виске  в виде пестрой бабочки.
   Они, продолжая танцевать, время от времени спрыгивали с площадки и грузили коробки. Грузовик, делавший свою неприметную работу,  в этот раз представлял собой примечательное зрелище.
   На одной из пустынных улиц строительные рабочие заливали бетон из толстой, гибкой трубы в какую-то опалубку. Танец на клепе обездвижил их на несколько долгих секунд, в течение которых бетон проливался  куда-то мимо.
   Если Арно и Фредерик оказывались вдвоем на одном клепе, они разговаривали непрерывно. Это были хорошие дни. Можно было спросить, что означает необычное название улицы.  Или кому раньше принадлежал древний замок, проглядывающий из-за старых деревьев парка.  Фредерик знал много. Он любил свою родину и знал ее историю от римских времен.
   -Улица стрелков... Скажи, солдат, почему улица так названа? Кто такие стрелки?
   -В средние века, капитейн,  каждое отдельное поселение, или несколько их вместе, создавали отряды из способных к военному делу людей и вооружали их. Такие люди назвались стрелками и должны были при необходимости защищать  жителей. Сейчас это чисто фольклорное понятие.
  За такими разговорами день проходил быстро.
  С грузовика был виден весь Лимбург, от   иммигрантских районов, застроенных недорогим и однотипным социальным жильем до  роскошных, спрятанных в лесопарках вилл. Грузчикам Кринглопа приходилось бывать во многих домах. Кринглоповский грузовик вызывали   и очень богатые, и очень бедные люди.
  Ниоткуда жизнь не видна так хорошо, как она видна с клепа грузовика.