Когда город был взят на штык

   Когда  город был взят на штык, после жестоких боев, после ожесточенного, сопротивления, началось то, что бывало во всех войнах, во все времена: армия на правах победителя, выплеснула на город всю свою накопившуюся животную сущность. 
Но как можно назвать животными солдат, которые теряли своих товарищей, над головами которых свистели пули. И их каждую минуту могли убить. Армия отрывалась. Сбрасывала с себя  страх перед смертью, поражением, пленом и чем-то там еще, понятным только им - солдатам этой армии, которая взяла этот город. Армия мстила своим врагам. За себя, за свой народ, за своих матерей, жен, детей. Мстила за ВСЕ.  Но врагом был каждый Человек, который говорил на немецком языке. И никто не смог бы запретить солдатам, делать сейчас то, что они делали. Это было их право. Их желание. Их, правда.
   И вот среди всего этого ада, генерал, командующий этой армией, выбирал здание под свой штаб. Но здания не было. Все было разрушено или сожжено.
«Завтра отдам приказ о прекращении погромов. А сегодня - пусть уж оторвутся». - Думал генерал. Он был еще не стар. Но уже умудрен тем опытом, который дает каждодневное бремя ответственности за смерти своих солдат. И он их понимал, этот генерал. И он знал. Что если бы и сам был простым солдатом и дожил бы до этого часа, то не испытывал бы мук и угрызений совести, делая все то, что он видел вокруг себя. «В городе делать нечего»- опять подумал он- «дам кА приказ адъютанту- пусть подыщут что нибудь поприличнее в окрестностях»….
   Через два часа доложили. В километре от города, почти у моря, есть усадьба. Хорошо расположена. И, что самое главное, не тронута наступлением. Так уж получилось. Врага не было. Она чуть в стороне от дороги. Вот и уцелела. Там,  правда, какой-то пансион. Ну, это ж не проблема. Выселим.
   Но генерал запретил выселять так сразу и решил поехать посмотреть сам. Он удивлялся сам себе: почему это его, командира победившей армии, беспокоят какие-то воспитанники, какого- то пансиона.
   И вот перед генералом открылась удивительная картина: дом, не огороженный забором, клумбы, цветы,  красиво подстриженные кусты. Почти рай. Даже пели какие-то птицы. Был конец мая. И ласковое солнце уже изрядно припекало землю, отражаясь в легкой ряби маленького пруда, сделанного путем запруды ручья, чистого и прозрачного. Генералу даже захотелось черпнуть ладонями воды и напиться этой свежести и покоя. И он ужаснулся от того: как же отвратительно выглядела их военная форма, запыленная, пропахшая порохом, потом, кровью, их машины, распахавшие своими колесами эту ровно подстриженную траву, на фоне этого мирного уголка. Но он был боевой генерал. Он не мог показать подчиненным даже эту свою маленькую слабость. И он велел позвать хозяев.
  Вышли две старушки. «Божьи одуванчики. Придется потесниться» - подумал генерал. И собрался даже начать, выученную за годы войны фразу. Тоном, не терпящим возражений. На правах сильного. Но осекся…. С ним поздоровались на родном языке.
Одуванчики оказали эмигрантками после революции. Осели здесь. И на собственные деньги содержат приют для слепых девушек. Их тут двадцать человек. Кто-то из ближайших окрестностей. Кого-то привезли издалека. Они тут учатся. Учатся жить в полной тьме. У многих получается. Даже вышивают полотенца. А потом, когда им исполняется 25 лет, родители забирают их к себе. Ну, вот так и жили до сих пор. А что господину генералу нужно от них? У них не прячутся солдаты. У них нет оружия. Так что?
   И генерал понял, что не сможет выгнать из этого дома, ни старушек, ни их воспитанниц. Он не сможет остаться здесь и разрушить в один миг это хрупкий мир, как его армия разрушила город. И еще он понял, что вот так оставлять этих женщин нельзя. Что кто нибудь из его адъютантов обязательно сболтнет об этом доме. И тогда…. Он даже зажмурился, когда представил, что будет тогда….
   «Не подходит» - коротко бросил он своему окружению. И пристально обвел взглядом удивленные лица, заставив всех опустить глаза. «Не подходит» - еще раз сказал он. «Не удобное место. С моря» - и он показал рукой на виднеющееся море - «Легко разнести этот дом в пух, одним попаданием. Мы не можем так рисковать. Армия не может остаться без штаба. Что нибудь еще есть?»...
   И когда кортеж готов был тронуться обратно к городу, генерал подозвал к себе командира взвода охраны. «Остаешься тут. Со всеми. Мой приказ. Никого не пускать. Понял? Отвечаешь головой!!!»- и тише только лейтенанту: «не дай их в обиду, очень прошу». И отдал приказ -« Поехали»- добавив громко, что б все слышали: « Как нибудь без охраны обойдусь. А девчонкам она нужнее»
   Прошел день. Взвод лоботрясничал. Давно солдаты не знали такого покоя, как здесь. Все так же светило солнце. С моря задувал легкий ветерок. И не было слышно звуков той великой бойни, под названием война, к которым они привыкли за эти годы. А от тишины даже звенело в ушах. Журчание ручья. Щебет птиц. Негромкий смех воспитанниц. Рай!!!
И как хотелось каждому, что бы вот так было всегда, что бы это блаженство не кончалось.
   Но всему хорошему приходит конец. Как и предполагал генерал - кто из штаба сболтнул. И к обеду приехали в вдрызг пьяные гости. Майор особист и капитан, командир танкового взвода.
   «Слышишь, лейтенант»- орал майор – «Ты хоть знаешь, кто я?!! Да я тебя!!! Если штрафбатом отделаешься - уже хорошо. Гони девок! Кому говорят!». И лыбясь говорил танкисту: « Ни разу слепую не пялил. А ты?» Тот мотал головою. Нет, мол.
«А ну пусти! Мне наплевать, что генерал дал приказ. Он тоже свое получит! Враг народа! Ничего! Докажем! И его и тебя - по закону военного времени! Ты понял?» Он выхватил пистолет. Танкист поднял автомат. Но на то взвод и был взводом охраны, что бы  такие вот случаи пресекать. Досталось обоим. Оружие отобрали. Попинали, конечно, немного. Посадили в машину и отправили обратно. Сказав, что если еще раз появятся, будут задержаны и сданы военному патрулю.
   Лейтенант успокоил, напуганных старушек. Он сказал, что приказ генерала, никого сюда не пускать. А еще, личная просьба.  И он его выполнит, это приказ. Пусть даже придется погибнуть. И не надо бояться. Все будет хорошо. Ведь в каждой армии есть вот такие свиньи. Что поделать.
   И опять ласково светило солнце. Легкий ветерок гнал по небу совсем прозрачные  облака, которые солнце совсем не затеняли. Пахло близким морем. И была тишина….
   И вдруг, заслоняя, эту тишину, сначала чуть слышно, но тревожно, потом все громче и громче, с тяжелым, угрожающим лязгом металла и ворчащим звуком моторов, нарастая, приближаясь и грозя разорвать уже натянутые, как струна нервы…. «Танки»- закричал кто-то. Но лейтенант и сам понял, что это танки. Но только чьи? «Наши»- опять, но уже спокойно произнес тот же голос. «Уф! Наши».
   «А что им тут делать?»- подумал лейтенант. И тут же встало перед ним лицо капитана-танкиста. Злое. Нехорошее. Гадкое,  какое то. И угрозы. Его и этого особиста.
   «А грузовики есть? Посмотри»- приказал лейтенант
   «Так точно! Пять. С людьми»
   «Занять оборону!» - заорал лейтенант «Быстро! Гражданских в подвал! Пулеметы на фланги!»
   Солдаты привыкли слушаться своего командира. И поэтому быстро заняли позиции, удивляясь про себя: чего это обороняться от своих. Но приказ есть приказ. Его надо выполнять.
   Через несколько минут показались танки. Их было шесть. А еще солдат человек около ста. Танки встали в линию, направив дула на дом и на его взвод. Солдаты расположились между танками, за ними. Стали обходить с флангов. Потом все замерло.    
На  несколько минут повисла тишина, но уже напряженная, угрожающая.
   Потом подъехал тот же джип. И из него вылезли особист, капитан,  и еще какие- то офицеры. Особист  достал откуда-то рупор и заорал в него: «Слышишь, гнида?! Вот мы и пришли!  Девок приготовил?!. В общем так! Мы сейчас медленно начинаем двигаться вперед, и если ты нас не пропустишь!.. Ну, ты сам понимаешь! Короче! Складывай оружие!»
   Лейтенант понимал, что он не может не пропустить эти танки и эту роту солдат. Но еще он понимал, что не имеет права это делать. Там, за его спиной была,  конечно, не столица Родины. Но там были беззащитные люди, которых ему приказали защищать. И которым он поклялся, что защитит их. И он понимал, что будет, если он и его солдаты пропустят всех этих людей. И он не хотел этого. Он очень хотел жить. У его 30 человек не было шансов против танков и пехоты. Но он не хотел потом жить с мыслью о том, что  смалодушничал, что не выполнил приказа, просьбы своего генерала, наконец. И пусть потом с особистом и всеми разбирается трибунал, но сейчас будет то, о чем он не хотел даже думать. И он принял решение: «Кто приблизится ближе 50 метров -открываем огонь на поражение»- очень громко, что бы слышали его солдаты, прокричал он. Он не видел лиц своих солдат. Но он почувствовал, что они выполнят приказ. И в этот миг он понял,  насколько за эти годы они срослись. Слились друг с другом  душами и мыслями,  его солдаты и он,  их командир. И он был горд этим. И он понял, что такое счастье, быть любимым своими бойцами. Бойцами, которые принимают его, пусть и самоубийственный приказ.
   «Даем пять минут на размышление»- проорал особист. И опять настала тишина. Звенящая. Враждебная. Тишина, за которой смерть…
   Минуты тянулись долго. Но вот одна тридцатьчетверка запустила движок и дернулась в сторону дома. За ней вторая. И так все. Солдаты, встав в цепь, пригибаясь, двинулись за ними.
   «Началось» - подумал лейтенант - «Слава богу» - и за чем-то перекрестился, хотя и был атеистом.
  И вдруг на одном конце его фланга заработал пулемет, мгновенья спустя на другом, за ними вступили автоматы. Короткими очередями, сберегая патроны, его солдаты стреляли поверх цепи. Они все еще не могли поверить, что придется воевать против своих. Цепь залегла. Танки, взрывая траву пулемётами, пытались достать его солдат. Из пушек стрелять они не могли - слишком близко, мертвая зона. Просчитались. Думали, не придется воевать. Но они все-таки танки. Если не расстреляют из пулеметов и пушек, так подавят. Что делать? Гранат то противотанковых нет? Но вот будто молния, прочертив воздух от опушки леса, уткнулась в танк, с глухим, вязким звуком. И танк сразу как-то осел, остановился. Из люков повалил дым. Потом в танке рванули снаряды. Башня отлетела. И опять настала тишина. Никто не мог понять, что произошло. Как это танк был уничтожен? Мгновенье. И начался ад….
   Чмоканье пуль по земле вокруг, автоматы, пулеметы, винтовки. Где-то рванули гранаты.    Лейтенант тоже стрелял, видя в прицел, как ломаются пополам человеческие фигуры. Он слышал, как замолк один его пулемет. Потом второй. Как  замолкали автоматы его солдат. Он понимал, что все очень недолго. Что их сомнут.
   Но вот закрутился на месте еще один танк, взорвался третий. «Кто нам помогает?» - думал лейтенант. Танки стали отползать. За ними пехота, изрядно поредевшая. Передышка. Но на сколько. «Сейчас танки отойдут на дистанцию стрельбы. И все. Хана».
   В это время лейтенанта кто-то тронул за локоть. Он обернулся. Рядом с немецким автоматом и связкой гранат лежал немец. Гражданский. Лейтенант плохо знал немецкий. Но он понял, что немец - местный житель. Что у него здесь дочь. И что он пришел ее защищать. Вместе с ним пришли еще люди. У них есть противотанковая пушка. Это из нее они подбили два танка. А еще фаустпатроны. А еще у них есть боеприпасы и оружие. И если господин командир не против,  они вместе с его бойцами будут защищать своих детей.
   Лейтенант понимал, что теперь он никому не сможет объяснить, почему горели танки. Почему его взвод стрелял по своим. Он понимал, что все равно расстрел. Так почему бы и нет.
   Опять начались атаки. На этот раз, танки, не рискуя подходить очень близко, расстреливали позиции с уважительного расстояния. Ухали пушки. Снаряды взметали груды земли, которая падала, горячими, дымящимися комьями. И рядом, плечом к плечу защищались русские и немцы от русских.
  Вот задымил еще один танк. Поляна, возле дома, еще недавно такая ухоженная, была изрыта снарядами. В пруду, после попадания снаряда, грязно-коричневая вода, напополам с рыбой. Один угол дома  разрушен совсем. Где-то на чердаке начался пожар. Война…
   Недалеко, в море, проходил немецкий эсминец. Командиру доложили, что на суше идет бой. Что горят русские танки. Эсминец подошел поближе. В бинокль было видно фигурки людей, танки. И командир принял решение помочь своим. Орудия ударили по русским. Снаряды крушили все. Были подбиты последние машины, пехота отступала.
   «Шлюпки на воду» приказал капитан. «Надо своих подобрать».
   Солнце заходило. Но было еще очень светло, когда удивленному взору капитана предстали слепые девушки, местные крестьяне и русские солдаты, которых привезли шлюпки. А когда немецкому капитану объяснили, почему русские дрались против русских, он нашел лейтенанта и пожал ему руку. Он приказал не отбирать у русских оружие и оказывать им такое же  уважение, как немецким солдатам…

   Генералу к вечеру доложили о бое у пансиона. Доложили о потерях. О предателе лейтенанте. О немецком эсминце, забравшем всех. Генералу предложили начать погоню. Вызвать корабли. Догнать и наказать. Но он, усмехнувшись, сказал: «Погоню начнем утром. И все же я был прав, говоря, что нельзя устраивать там штаб».
   А эсминец, за ночь, благополучно пробравшись через пролив, взял курс на запад, на Аргентину. Там, рядом с берегом, капитан приказал открыть кингстоны и затопить корабль, а команде и всем пассажирам высадиться на берег. Война подходила к концу….