Пастух тут ни при чём

Паслась я всю жизнь на  общем пастбище. Раньше часто на очень хорошие луга выводили. Ходила, щипала траву, разную. Сочную. Густую. Вкусную. Паслась, как и все. Всем хватало. Никто не жаловался. Просыпался в тени пастух, щёлкал кнутом, мы нехотя собирались в кучу, и сытые, довольные, нос – в пыльце,  расходились  по домам, облизываясь и пожевывая по пути жвачку.  Чуток подкармливали нас дома, когда брали с нас продукт, выработанный из травы - молоко.  Кусок хлеба, или яблоко сунут, да слово доброе скажут, да погладят по боку, а то и по ляжке с любовью шлёпнут.Ну и хорошо! Чего обсуждать-то?

 А вот что! Стал пастух очень часто понукать. Не охота следить за порядком в стаде. Иногда нападали и волки, волокли зарезанную животину в кусты, следов не оставляя А пастуху отбивать её нет желания. Расследование вести – что, да как? Отмахнётся, или  стреножит,  даже можно сказать – привяжет к определённым кустам и деревьям, но чтобы самому особо не напрягаться. И...в тенёчек. На отдых. Стал толстеть, будто это не из нас потом доят молоко, а чуть ли не он, ничего не делая,  заслуги имеет с этого.Ну и собирали ему с дворов удвоенную, утроенную оплату. Кто-то видел, что машину новую купил, да в схорон, в свинарник свой поставил, чтобы не упрекнули, да не заподозрили в чем-либо. Бьёт себя в грудь, на весь мир глаголя, что всё от него зависело. Скотина пасётся, мол, хорошо. Просто не хочет доиться. Хотели мы было возмутиться. Да кто нас слушать станет? Ну, понятно - мычим и...телимся. Вроде, вместе одним воздухом дышим, а всё же понятия у каждого свои. Так и  существовали мы - каждый по своим понятиям. И ничего бы. Да стали мало молока давать. Никто разбираться не стал, решили поголовье уменьшать.

Но, однажды, кто-то предложил  собраться всей скотине  и смелее высказать вслух  недовольство. Объяснить причину – почему ухудшилась производительность?  Начали мы было опять мычать, а некоторые даже телиться перестали. Убывает численность, так грозятся последнюю в расход пустить.

А, вот, я когда начинаю волноваться, только хочу рот раскрыть в оправдание, да указать не бездействие начальника нашего – пастуха, мол... не даёт возможности развернуться в  поле. А товарки из других дворов, побоевитей, чем я, рога круче, чем у меня, стали упрекать меня же: мол... мне будто-бы больше всех надо...
 
Вообще-то ... ускорят разор, увеличится падёж. И так при волнении кровь пульсирует внутри моего организма фонтаном. Давление поднимается выше крыши. Хлестанёт однажды - как из пожарного шланга. Конец мне тогда. Так и не знаю, как поступить?

Ко мне-то, в первую очередь,  Хана придёт, скотина ведь долго не живёт: не ящур, так на скотобойню отправят, чтоб хоть какой-то навар получить... Да, видать, где-то и Маху кто-то дал. Да разве теперь кто разберётся сколько и кому дали? Да вот-вот и без молока  не остаться бы. Виновный то всегда найдётся - невиновный.

Как-то сумбурно я рассказала о сложной доле скотины, которая, как всегда, во всём виновата. Ну, думается мне, что каждый увидит здесь о чём речь идёт. А не увидит – тоже правильно будет. Чего давление поднимать.
 
Да, не стану углубляться в дебри. Не иначе - бродит в них волк, так и ждёт, кого бы убоченить.  А не зря у меня в боку и впрямь трепещется как-то странно то, что называется сердцем. С меня и спросят. Пастух, тут, как всегда – окажется ни при чём. А то и вовсе, в кусты заляжет. В схорон.... Кто его искать-то будет? Не на кого будет списать и исчезновение молока.