Карма. Деревенский триллер

В Дорохово, где случилась наша история, жила Прасковья Михайловна Мухина со своим супругом Тихоном Макаровичем. Слыла Прасковья первой колдуньей на всю область. Как хворь какую снять, наговор или сглаз, так всяк знал, что Прасковья от всего отпустит. В иные времена случались на таланты Прасковьи гонения, но жизнь поменялась и стала она теперь уважаемым человеком, что сам председатель колхоза её авторитет стороной избегал.
Творила Прасковья с чужими людьми чудеса несусветные, да только вот с мужем своим совладать никак не могла – пил непутёвый Тихон всю жизнь. И мужик вроде хороший – мухи не обидит,  да уж больно падким до водки оказался. Никакой в нём воли остановиться не было. Измучилась она с ним, а снадобья против пьянства так и не отыскала.
Последний же год она сама захворала, да и преставилась по весне, оставив Тихона одного со страшным заклятьем. В самый предсмертный час, исходя в жарком бреду позвала она мужа, да наговорила ему таких небылиц, что тот и припомнить то потом ничего толком не мог. Одно только уразумел, что заколдован он на остаток дней от водки и лютая кара его ждёт, ежели он пьянство своё не урезонит. Вот таков был её предсмертный завет.
До сорокового дня Тихон Макарович, правду сказать, горевал и не пил совершенно. Председатель колхоза тогда же и предложил на собранье за мужество и самодисциплину доверить Тихону Макаровичу птицеферму и назначить сторожем. Мухин размышлять долго не стал и согласился, а затем немедля ни дня поступил на службу в родной колхоз. И вроде наладилась жизнь, да не тут то было. Зелёный змий не дремал и терзал Мухина изнутри всякий Божий день. Стало Тихону невмоготу – сон пропал, болит всё, а как на работу, так страданиям его на птицеферме не было размера. Однажды он не сдержался и позволил себе рюмочку и… никакая вселенская кара его не постигла. Попробовал Тихон вторую, третью и… провёл следующие два месяца в безобразном пьянстве от которого в полной мере страдали окружавшие его односельчане и охраняемые им куры, жизни которых он постоянно угрожал в пьяном угаре. В отсутствии жены и обещанных ею неприятностей с кармой, чувствовал Мухин себя вне опасности и быть наказанным за своё поведение уже не боялся. Однако Прасковья слово своё сдержала…
Как-то поутру Тихон Макарович решил избавиться от характерной сухости во рту и направился в сени воды напиться. Черпнул кружку, а в зеркале, что над ведром, усопшей гневный образ возник: лицо серое, сухое, глаза впалые, стоит в простой рубахе, да руки костлявые к нему протягивает. Гневается Прасковья, кулаками машет и говорит как в трубу: «Помни о карме и гугенотах, чёрт старый! Пить будешь, беда с тобой смертельная случится». Сказав заветные слова, Прасковья исчезла, а вдовец в немоте с кружкой перед зеркалом стоял без времени как истукан. Очнувшись же, бросился в красный угол к образам, да лбом об пол клялся до гроба не пить.
Хоть и с трудом, но продержался Тихон Макарович ещё целый месяц, спустя который нечистая сила прислал к нему фронтового дружка погостить. Встретились, обнялись, да к столу. Митрофаныч «поллитру» достаёт и годовщину разлуки предлагает отметить. Да не тут-то было, Мухин отказывается и нос воротит. Дружок в панику, как же, мол, за встречу и не того…
- Макарыч, ты чего это? Ты мне тут свои кривляния брось. Я, что, за зря «поллитру» открыл? Зря к тебе приехал? – кипятился гость.
- Да пойми, Митрофаныч, нельзя мне, ну никак нельзя, – положа руку на сердце, оправдывался хозяин.
- Это почему же нельзя? – дивился Митрофаныч словам Мухина.
- Понимаешь, здесь колдовство Прасковьено кругом замешано, - шёпотом произнёс Мухин и оглянулся на дверь в сени.
- Это что же за колдовство такое? – тоже шёпотом спросил Митрофаныч.
- Я тут давеча выпивал, так Прасковья мне из зеркала кулаками грозила, - таинственно произнёс Мухин и перекрестился. – Вот те истинный крест.
- Из какого зеркала? – испугался Митрофаныч, оглядывая избу Мухина.
- Вон в сенях, - кивнул головой Мухин.
- А чего она?
- Она мне наколдовала карму испорченную и смерть страшную, от гугенотов. Будь они неладны! Ну, и ещё много чего, - склонив голову, пробормотал Мухин, - я всего и не упомнил.
- Это ещё кто такие? – растерянно спросил Митрофаныч, продолжая пристально осматривать избу. – Я чего-то о таких и не слыхивал. Откуда им взяться то в нашей области? Или это городские?
- Да нет, не городские.  Это как бы приведения, только лесные, на кладбищах живут, - соврал Тихон.
- Что за чушь ты несёшь, Макарыч? Что ты мелишь-то? Смотри, не доведёт тебя трезвость до добра.
- Не веришь? А коли не веришь, так сходи к Ерофеевым и спроси где их зятёк теперь. Сходи, поинтересуйся.
- Ну и где же? – растерянно спросил Митрофаныч.
- Где, где! На погосте, неподалёку от Прасковьи лежит. Грамму теперь в рот не берёт. Отгулял своё.
- Да как же так вышло? Он же здоровый мужик был? – удивился Митрофаныч.
- Как же! Да вот так же! Прасковья ему ещё при жизни наколдовала, а он выпил, дурилка и через кладбище лесное в другую деревню отсыпаться пошёл. Зазноба у него там жила. Думал, в другом месте её колдовство не достанет. Ошибся…
- Ну и что дальше? – Митрофаныч внимательно слушал Тихона.
- Теперь уж никто не знает, что дальше. Нашли то его поутру на кладбище - лежит носом в землю. Думали, спит спьяну. Будили, будили, а он уже вечным сном спит. О как!
- Мёртвый? – разинув рот, спросил Митрофаныч.
- Мертвее не бывает, - заключил Тихон Макарович, - так что, друг мой, хошь верь, хошь не верь, а пить я не буду.
- Да, чёрт с тобой я один выпью!
Наутро, проснувшись, Митрофаныч сознался Мухину, что ушёл из дому. Избу дочери с зятем оставил и ему теперь работу нужно и осесть покрепче. Выслушав товарища, Мухин тотчас отвел его к председателю и пристроил его вторым сторожем на птицеферму.
Жить Митрофаныч покамест остался у Мухина. Он долго ещё находился под впечатлением об истории зятя Ерофеевых и не пил в доме Тихона Макаровича. Немного освоившись в колхозе, он познакомился с трактористом Черёмухиным от которого узнал «… что преставился зять Ерофеевых вовсе не от рук гугенотов, а по пьянке живот об ограду пропорол и будто вовсе никаких гугенотов не существует, и брехня это Мухина и жёнушки его покойной».
Истина, открытая Черёмухиным подтолкнула Митрофаныча спасти старого приятеля от трезвости и вернуть, стало быть, человека в нормальную жизнь. Митрофаныч долго думал и решил, что пойти надо было к иной бабке или попу и выбить всю нечисть из приятеля. Клин, как говорится, клином вышибают.
В Дорохово были ещё два очага чёрной магии, где орудовали чародейки не хуже Прасковьи. Митрофаныч наведя справки о каждой из них, выбрал Акулину Евлампиевну, которую ему также посоветовал Черёмухин, знавший «подногтную» обеих целительниц. Местного же батюшку, он решил припрятать на потом, как крайнюю меру.
Деликатность задачи состояла в том, чтобы преподнести Акулине Евлампиевне Мухина как безвинную жертву адских чар, а обхитрить её было непросто. Несмотря на своё нетрадиционное миропонимание, она регулярно смотрела новости, читала газеты и слыла активной пенсионеркой, боровшейся с задержками выплат. Акулине Евлампиевне была чужда бескорыстность и помимо пенсии, она не стыдясь зарабатывала на мистических ритуалах о чём свидетельствовала новая иномарка во дворе её дочери.
Митрофаныч подбирался к избе колдуньи, используя короткие перебежки, которыми он вводил в заблуждение врага при штурме Сталинграда. Он бы остался более незамеченным, если бы двигался как человек, не страдающий нарушениями опорно-двигательной системы и частичным разрушением функций мозжечка. Об этом ему утром расскажет Черёмухин, ставший невольным слушателем ужасающего рассказа беременной библиотекарши в магазине. По её словам, она приняла Митрофаныча за Чикатилу и от страха чуть «не разродилась до сроку». Но в данный момент Митрофаныча не интересовало будущее, он шёл к Акулине Евлампиевне сметая всё на своём пути. Опомнился он, кода снёс калитку вместе с петлями. Заметив это, он пуще прежнего перетрусил и побежал к избе что есть мочи. Отряхнувшись от снега на крыльце, Митрофаныч глубоко вздохнул и постучал.
- Кто там? – раздался низкий женский голос.
- Это я, - нашёлся Митрофаныч.
- Ты ко мне? – прозвучал вопрос.
- К вам Акулинушка Евлампиевна, к вам, матушка.
- Кто такой?
- От Черёмухина, за советом по волшебной части?
- По какой части? – удивлённо переспросила Акулина Евлампиевна.
- Ну…по колдовству? – конкретизировал визитёр.
Дверь отворилась и за ней выросла длиннющая, сухая старуха с маленькими хитрыми глазками и сомнительными намерениями. Митрофаныч оробел.
- От Черёмухина, говоришь? – грозно спросила старуха, нависнув над Митрофаничем. - Ну, проходи, коли пожаловал, гриб старый.
Он прошёл в избу за Акулиной Евлампиевной. Изба была наполнена странными запахами и предметами. Разглядывать последние Митрофаныч побоялся, но почувствовал, что всё это имеет прямое отношение к магии, будь она неладна!
- Вот вы, матушка, экстрасенс со стажем, а с оскорблений здороваетесь? – возмутился Митрофаныч.
- Ну и что тебе надо от меня? – сидя на стуле, спросила колдунья, не обратив внимание на замечание гостя. Даже присев она казалась Митрофанычу несоразмерно длинной.
- Я Митрофаныч, фронтовой друг Тихона Макаровича Мухина, вашего односельчанина, - начал гость.
- Ты чего в котомке-то принёс, покажи. Здесь тебе ни Кашпировский, бесплатно не будет.
- У меня вот деньги и продукты есть. Мне Черёмухин помог презенты собрать. Вам чего в начале показать? – Митрофаныч сжал в руках пакет с небольшой денежной суммой и продуктами, который дал ему Черемухин.
- Ты яйца варёные Черёмухину своему отдай, ему, поди, нужнее будет, а вот водочку и деньги доставай.
Митрофаныч удивился её словам о Черёмухине, но бутылку водки отдал. Собрав деньги, старуха удалилась в другой, самый темный угол избы. Прошло несколько минут. Входная дверь в избу снова отворилась и Акулина Евлампиевна прошла в комнату, заново присев напротив Митрофаныча. Митрофаныч с трусливым недоверием поглядел на неё и застыл ещё на несколько мгновений.
- Ну, мухомор, теперь рассказывай, где тебе бородавки вывести? - Монотонно спросила старуха.
- У меня нет бородавок. Вы, наверное, забыли, я друг Тихона Макаровича Мухина. С ним настоящая катастрофа, у него карма… и вообще, вы где пропадали? – Митрофаныч чувствовал приближение истерики.
- Что у него? – невозмутимо продолжала старуха.
- Карма, - глупо повторил Митрофаныч.
- Так, карма, и где она у него?
- Ну…она у него повсюду, - растерялся Митрофаныч.
- И чего, сильно болит?
- Кто?
- Карма, говорю, сильно болит или так, только по ночам? – Акулина Евлампиевна продолжала серьезно расспрашивать Митрофаныча.
- Болит сильно, а в последние дни круглосуточно и на работе тоже. Он даже того, «употреблять» не может из-за неё. Совсем не пьёт, а друзьям, однополчанам за него обидно. Сядет в компании и ни грамма. Не пью, говорит, и всё. Хоть режь его и компания, опять-таки в недоумении остаётся.
- А почему не пьёт? – спрашивает у него Акулина Евлампиевна. - Болит чего или в боку покалывает?
- Вроде не покалывает.
- Он у тебя лысый или брюнетестый будет?
- Лысоват, есть немножко. Возраст всё-таки.
- Родинка у него на затылке есть?
- Да, я не помню, про родинку-то. Может и есть, я почём знаю.
- Т-а-а-к, ни хрена ты про друга своего и не знаешь, а пришёл с варёными яйцами. Колдуй, значит, бабка как знаешь!
- Вы меня ещё какие-нибудь отличительные приметы спросите про него, может, я чего вспомню, - Миртофаныч сглотнул.
- Хорошо, подожди, подумаю, - колдунья откинула голову и закрыла глаза. В избе воцарилась тишина. Митрофаныч понял, что она заснула, только тогда, когда избу заколыхал нечеловеческий храп старухи.
- Что же это вы, уважаемая, спите, у вас клиент, - дотронувшись до руки бабки, прошептал Митрофаныч. Старуха резко вернулась в прежнюю позу и открыла глаза.
- Кто такой? – спросила бабка.
- От Черёмухина я, за советом, - едва сдерживая себя, ответил Митрофаныч.
- Ну и что тебе надо от меня?
- Я Митрофаныч, фронтовой друг Тихона Макаровича Мухина, вашего односельчанина. Я же вам всё уже говорил!
- Да?
- Да.
- Странно, - удивилась старуха, - ладно, показывай бородавки.
- Да какие к чёрту бородавки! Я с кармой! - разгорячился Митрофаныч.
- Ну, тогда карму показывай, - гнула свою линию бабка.
- Как же я её покажу, если она у Мухина.
- На спине или ещё где шелушится?
- Да она у него везде и болит! Я же вам говорил уже.
- Нарывает или зудит покрасневши?
- Кто зудит? – во весь голос прокричал Митрофаныч.
- Карма?
- Как же она зудит, если она воздушная! - в бешенстве кричал Митрофаныч. - Вы понимаете карма у него над головой?
- Так, а лягушку в сельдерей завёрнутую к затылку прикладывали? – невозмутимо продолжала расспросы Акулина Евлампиевна.
- Какую лягушку? К какому затылку? – сжал кулаки Митрофаныч.
- К тому месту, где воспаление и сыпь.
- Где я ему зимой лягушку-то найду, да и как бы я её к ней приложить бы смог.
- К кому «к ней»? – удивилась старуха.
- А-а-а! - заорал Митрофаныч. - Коромысло гнилое! Гони деньги мои и водку. Гони, а то я тебя сейчас саму в лягушку переделаю, башня Эйфилевская.
- Ты что же это на меня кричать вздумал, в моём-то доме, окурок старый!? - вскипела Акулина Евлампиевна. – За такую наглость быть тебе во веки веков с бородавкой на носу быть.
Акулина Евлампиевна махнула руками, что-то прошептала и щёлкнула по носу Митрофаныча длинным костлявым пальцем. Митрофаныч озверел. Он не знал, какую гадость совершить в отместку колдунье. Выпучив глаза, он схватил со стола какую-то банку и хлопнул её об пол. Банка разлетелась на кусочки и задымилась.
- Это тебе за всё, ведьма старая! - Митрофаныч чинно вышел избы и только захлопнул за собой дверь, как дал дёру.
Тихон Макарович безмятежно смотрел телевизор, когда прибежал фронтовой друг. Митрофаныч прямиком уставился в то самое зеркало, посредством которого была испорчена карма Мухина.
- Ты чего как очумелый бегаеш? Что случилось? – поинтересовался Мухин.
- У меня, у меня это…насморк, - отбрехался Митрофаныч, продолжая рассматривать свой нос. Удостоверившись в отсутствии пророченной бородавки, Митрофаныч начал приходить в себя. Улыбка победы появилась на его лице, как вдруг, что-то щёлкнуло, потом скрипнуло и свет в избе погас. Через мгновение электричество заново наводнило провода жилища Мухина и …
- А-а-а!!! Ведьма! Ведьма! – закричал Митрофаныч, бережно трогая выросший на носу, продукт колдовства Акулины Евлампиевны.
- Что с тобой случилось? Кто ведьма? Ты чего орёшь? – посыпал вопросами Митрофаныча Мухин, подбежав к другу.
- Уйди, Макарыч, не до тебя, - держась за нос, попросил Митрофаныч.
- Чего у тебя там? Покажи! - настаивал друг.
    Митрофаныч убрал руки и Мухин едва сдержал смех.
- Где тебя так? – спросил Мухин.
- Шмель укусил меня, понял! - ответил Митрофаныч и убежал к себе в комнату, где быстро раздевшись, прыгнул под одеяло и уткнулся носом в подушку.
Утренним смехом встретил Митрофаныча и Черёмухин. Действительно, бородавка была такая неловкая, что совершенно не гармонировала с её обладателем. Рассказав историю о библиотекарше, Черёмухин спросил о дальнейшем плане Митрофаныча, который не собирался сдаваться, даже ценой физических и моральных потерь.
Вторая часть плана требовала «внедрения» Митрофаныча в околоцерковные круги деревни и непосредственное знакомство с батюшкой Борисом, настоятелем местной церквушки. Озвучив свои намерения, Митрофаныч узнал, что сегодня хоронят некоего Егора Тимофеевича Кузьмина, мужчину совершенно одинокого, что означает присутствие на похоронах половины деревни и батюшки в том числе.
    Черёмухин и Митрофаныч прибыли к самому началу поминок. В избе уже были слышны реплики, несоответствующие духу мероприятия. Реплики доносились от небольшой группы мужчин, сидевших за столом. Батюшка на мероприятие ещё не прибыл.
Из угла в угол и из комнаты в комнату перемещалась горстка серых пятен о чём-то причитавших. Это были деревенские старушки, периодически подходящие к столу с тазиком салата, баночкой солёных огурчиков или миской капусты.
- Ты, Митрофаныч, только с батюшкой того…повнимательней будь, - издалека начал Черёмухин, - он странный мужик. У нас в деревне его некоторые даже побаиваются.
- Я никого не боюсь, - отрапортовал Митрофаныч, прикладываясь к бутылке по всякому поводу.
- Послушай меня, я тебе совет дам…
- Ты мне уже совет дал, вот на носу теперь твой совет сидит. Я уже от твоих советов инвалид, можно сказать, - отрезал Митрофаныч.
- Ты послушай меня, послушай. Я тебе расскажу, что про него люди говорят, люди врать не станут. Говорят, он в сане недавно. Он до тех пор как в религию бросился в городе жил и, говорят, выпивал сильно. Потом в один день проснулся и наотрез от всего мирского отказался. Подучился и в семинарию подался. Закончил семинарию и в наш приход попал. По его словам, сам теперь не употребляет, однако же, я точно знаю, что временами срывается по-тихому, но не больше чем на один день.
 - Ну и чего же тут необыкновенного? – перебил Черёмухина Митрофаныч.
- Да, то необыкновенно, что проповеди у него все странноватые. Бабки то наши помнят былые времена, а такого, что он несёт и не слыхали вовсе.
- Что же он такое несёт?
- Он говорит будто… потом доскажу, - остановился Черёмухин, приметив вошедшего в избу батюшку Бориса.
В дверях показался здоровенный мужчина лет сорока пяти с пышной бородой и в рясе. На нём был распахнут овчинный тулуп и на груди красовался огромный крест. Он окинул всех взглядом и поздоровался густым басом.
- Здорово грешники, - начал он, - без меня, стало быть, усопшего обмываете.
- Да что ты батюшка, мы и не начинали ещё, - хором ответили захмелевшие мужики, - присаживайся с нами.
Прежде, чем начнутся дальнейшие таинственные события, следует ознакомиться с криминальным эпизодом случившимся в Дорохово. Заключался он в том, что кто-то покрал ограды с кладбища, разорив тем самым несколько могил. Могилы были, правда, совсем заброшенные и может потому и урон был не так велик не случись хулиганам сгоряча спилить ограду с могилки дедушки какого-то крупного чиновника из областного центра. Оскорблённый внук прислал трёх милиционеров разобраться в данной истории. Чём они занимались никто не знал, только ходили слухи, что они ночами на кладбище караулили воришек.
На поминках тем временем, по случайности, батюшка подсел к Митрофанычу. Тот аж обомлел от счастливого стечения обстоятельств.
- Старик, я вижу ты не с моего прихода? – спросил Митрофаныча батюшка.
- Я с Поленово.
- А я гляжу лик мне твой незнаком. Да и что это у тебя за скверна на носу?
- Вот и я об этом, - осторожно начал Митрофаныч, - это колдовство и с моим другом аналогичное происшествие.
- Бородавки? – уточнил батюшка, но разговор прервался из-за предложенного Черёмухиным тоста за упокой души безвременно всех покинувшего Егора Тимофеевича Кузьмина. Выпили за его трудовые подвиги, за его вклад в жизнь деревни и вспомнили несколько неординарных поступков им совершённых. Спустя пару часов застолье «разгулялось». Бабульки исчезли сразу после немногословного, но достаточно вольного, в смысле канонов, монолога батюшки о предназначении человека и женщины.
Митрофаныч, охваченный своей целью «воскрешения» Мухина и подогретый водочкой потихоньку наводил мосты к батюшке. Батюшка, несколько разомлевший, это чувствовал и никоим образом не препятствовал козням фронтовика.
- Батюшка у меня к вам дело есть. У меня друг пропадает. У него жена уж год как преставилась и перед смертью его страшной нечистью от водки спровоцировала. Он совсем не «употребляет» теперь, но только не в этом суть. То, что он от водки спасён – кому-то даже и счастье, а то, что от колдовства ейного он погибнуть может это факт. Честное слово, - Митрофаныч зачем-то перекрестился. – Вот вы батюшка зятя Ерофеевых знали?
- Это тот, что на кладбище давеча помер? – спросил батюшка.
- Испустили ему душонку-то, в том то и дело, - хитро произнёс Митрофаныч.
- Это кто же руку на него поднял? Ироды из моего прихода? Как фамилия? – горячился батюшка.
- Боже упаси, ваше преосвященство, это и есть колдовство Прасковьено. Тут, кстати, не только колдовство: тут ещё и карма, и гугеноты… - таинственно подитожил Митрофаныч.
- Гугеноты это хуже, - задумавшись, произнёс батюшка. - Ну, сыну-то божьему как не помочь, поможем. Я сгинуть ему не дам, это я тебе обещаю. После поминок пойдём один обряд сотворим. Мне ещё бабка про него рассказывала – панацея, я думаю, и против гугенотов поможет.
- Пана…что? – переспросил Митрофаныч.
- Да, ты мне не веришь что ли, микроб Божий?
- Ваше благородие, что вы, верю, - сконфузился Митрофаныч. - Я просто не расслышал, у меня осколок с войны за ухом семь лет сидел.
- Знаешь, куда идти придётся ради спасения твоего друга? – улыбнувшись, спросил батюшка.
- Пойду куда угодно, я всю войну прошёл.
- На кладбище.
- Куда? – переспросил Митрофаныч.
- На кладбище и после полуночи, - зловеще засмеялся батюшка, – и не вздумай юлить! Я твой портрет запомнил. Сегодня, после поминок. Понял!?
Батюшка и Митрофаныч к началу похода уже мало чего боялись, а вовсе даже наоборот: жаждали омыть свои руки гнусной гугенотской кровью и разрушить чёрные наговоры, погубившие девственную душу раба божьего Тихона Мухина. Пошли они не с голыми руками: батюшка оторвал кол от первого попавшегося забора, заявив, что осина в борьбе с гугенотами издревле первое средство, а Митрофаныч сбегал за ружьём с которым он сторожил колхозных кур. Две ужасающие фигуры, гонимые великими целями, покинули деревню за полночь.
- А мы батюшка, куда конкретно на кладбище идём? – поинтересовался Митрофаныч, оглядываясь в темноте.
- На могилу к Прасковье твоей. Как придём, я на могилке молитвочку прочитаю и всё у твоего Мухина будет хорошо.
- А кто же знает где могилка то её? Я ведь ни разу там и не был, - едва успевая за широкой поступью батюшки, семенил Митрофаныч.
- Я помню, при мне хоронили. Найдём, не тревожься, - заверял батюшка. – Ишь ты, вздумали честных людей заговорами путать, ну молодёжь пошла! Сорванцы!
«Какая молодёжь, коли Прасковья умерла?» - подумал Митрофаныч, но не придал этому значения. Меж тем они приблизились вплотную к первым могилам.
Три рядовых милиционера с рацией находились в старом склепе, построенном ещё до революции в угоду местному помещику и ели тушёнку. Они, не скупясь на выражения, костерили своего начальника за подобное задание и пугливо прислушивались к изменчивой тишине зимнего кладбища.
Ничего не подозревающие батюшка и Митрофаныч приступили к поискам Прасковьеной могилки в то время как, по невероятному для здешних мест стечению обстоятельств с противоположного фланга на кладбище надвигался грузовик с бандой богохульников.
На кладбище было холодно, темно и страшно. Митрофаныч уже начинал побаиваться окружающей среды и пытался всё ближе и ближе идти за батюшкой, вовсе не оглядываясь по сторонам. Мрачные кресты, торчавшие из земли, наводили ужас на фронтовика. Ему хотелось, пожалуй, даже и убежать, но сделать этого он уже был не в силах. Прячась за широкой спиной батюшки Бориса, он снял с плеча ружье.
- Митрофаныч, знаешь, как иной раз бывает, что люди в могилы проваливаются? – не оборачиваясь, говорил батюшка.
- Как так проваливаются? – трусливо вымолвил Митрофаныч.
- Как так, а вот так. У меня случай был. Пошел один мужик к жене на могилку помянуть и всё прочее, да и провалился в чужую. Там так дух от страха-то и испустил. Его самого–то нашли через месяц. Прямо в гроб и ухнул бедняга.
- Почему же он провалился? – спросил Митрофаныч, начиная приглядываться к тропинке.
- Видно ту могилку, где он преставился, зимой копали. Зима может холодная была и земля промёрзшая, вот и вырыли неглубоко. Прошло время, гробик сгнил ну и всё… Тихо! – батюшка остановился. - Слышишь, кто-то разговаривает?
- Кто же может в такой час на кладбище разговаривать? – перепугался до смерти Митрофаныч. – Батюшка, дорогой мой, пошли домой, Бог с ними с проклятьями. Я лучше к врачу схожу.
- Ты что, струсил?! Иуда?
- Нет, нет, нет это я так, просто подозрения одолевают…
- Если хочешь, то ступай домой, я тебя не держу, - отрезал пьяный батюшка. - У меня с вампирами свои счёты.
- С гугенотами.
- Один чёрт. У меня со всей нечестью свои счёты.
Вандалы и ночные любители обрядов начали постепенно сближаться. Настал момент, когда они могли уже видеть силуэты друг друга. Воришки принялись за очередную ограду.
- Петя, гляди вон поп над могилой стоит, - сказал один из воришек по кличке Волобуй.
- Ты перепил что ли? – грубо ответил Петя. – Какой поп?
- Петь, вон посмотри, недалеко от склепа, здоровенный какой. Гляди, он там кажется с собакой.
- Заткнись и пили столб, - злобно сказал Пётр.
Спустя минуту к злоумышленникам присоединился ещё одни подельник. Это был главарь шайки.
- Ну, чего вы возитесь, давайте быстрее, - приказал главарь.
- Шеф, взгляни вон туда, - Волобуй указал в сторону батюшки. – Видишь, вон поп здоровенный?
- Какой на хрен по-о…- не закончив фразы, шеф остолбенел. Он действительно разглядел батюшку Бориса и блестевший в лунном свете огромный крест на его груди, - правда, поп. Петь посмотри.
- Да это памятник, - орудуя ножовкой, ответил Пётр.
- Кому памятник-то? – стуча зубами, простонал Волобуй. – На прошлой неделе не было, а теперь стоит. Говорил я вам, ждет нас несчастье с этими оградами. Грех это, грех.
Батюшка ещё не приметивший вандалов, действительно, решил не на шутку спасти всех и начал с «ближнего своего». Ближе всех оказался Митрофаныч с неординарной бедой на носу.
- Вставай на колени, юродивый, - закричал батюшка. Митрофаныч не расположенный к спорам в столь узкой и агрессивно настроенной аудитории повиновался, - Возьми снега с могилы и нос свой ядовитый помажь.
- Так ведь это не Прасковьена могила-то. Святой отец, ты же говорил, что Прасковьена могила нас спасёт.
- Тебя любая могила спасёт, - услышав приказание батюшки, Митофаныч всем лицом уткнулся в снег.
- Смотри, собака бежать, что ли готовится? – спросил Шефа Волобуй. Шеф ничего ни сказал, но по всему его виду Волобуй заключил, что он тоже перепуган.
Ветер на кладбище загудел совсем не по-доброму. Затрещали старые деревья и заскрипели одинокие кресты. Сердце воришек от мысли, что этот поп настоящий мертвец, билось с невыносимой частотой. Всё вокруг стало чужим и опасным. Они сразу почувствовали, что они одни на кладбище ночью. Маленькие беззащитные людишки среди мертвецов, среди сотен мертвецов…
На батюшку подобное настроение не распространялось, он был занят обрядом. Вытащив Митрофаныча из снега, он обтёр ему лицо и прислонил носом к покрывшейся инеем ограде, восклицая: «Убирайся прочь, нечисть поганая!!!» Пациент чувствовал, как кончик его носа постепенно сливался в единое целое с оградой. Он попытался откинуть голову, но батюшка прижал его ещё сильнее.
- Мужики он с неё ошейник, по-моему, снимает, - сказал Шеф.
- Да кто же это такой? – слезливо промолвил Волобуй. – Покойник что ли…слышь как орёт?
- Чего он орёт, я не разберу. Петь прислушайся, - приказал шеф, – собака тоже мёртвая что ль?
- А-а-а!!! – не вытерпел Волобуй и побежал к машине.
    Тут всё и началось.
- Ага! Вот и гугеноты появились. Ну-ка побежали за ними, - вскрикнув это, батюшка оторвал Митрофаныча от ограды. Резкая боль словно молния пронзила насквозь Митрофаныча. Он издал нечеловеческий вопль, заставивший оцепенеть как бандитов, так и переполошившихся милиционеров.
Услышав крик, Петя и Шеф незамедлительно побежали за Волобуем. Хранившиеся в склепе органы правопорядка выскочили на улицу как раз в тот момент, когда мимо склепа пробегал, размахивая «осиновым» колом батюшка.
- Лыжню, неверные!!! - заорал что есть мочи батюшка.
Батюшкин бас был настолько громким, неожиданным и откровенным, что двое из трёх милиционеров сразу потеряли сознание со страху. Оставшийся на ногах милиционер хотел закричать, что он из милиции, но тоже не устоял, увидев окровавленную и искажённую от гнева и боли рожу Митрофаныча, который проследовал мимо него вслед за батюшкой, словно собака Баскервиллей в поисках жертвы.
Митрофаныч бежал, выкрикивая примерно следующее: «Ну, поп поганый, ну я до тебя доберусь!» Батюшка тем временем бесстрашно настигал группу «гугенотов», которые к его удивлению, оказались непомерно шустрыми и проворными.
- Сейчас я до вас доберусь, сейчас перебью вас всех прихвостни дьявольские! - тараторил он.
«Гугеноты» мчались как могли. Некоторые из них кричали «мама» и матерились. Шеф, вероятно, был старше всех или спортом увлекался мене остальных, только его десница батюшкина покарала ранее остальных. Пышная шапка шефа не уберегла его голову в том объёме, на который он подсознательно рассчитывал. Удар был слишком силён, даже несмотря на видимую малость осинового кола. Шеф слёг бездыханно. Батюшка зловеще прокричал: «Один ноль!»
Бегущие впереди враги православия сдаваться в лапы «покойнику» не собирались. Они прибавили в скорости, догадавшись, что один ноль было точно не в их пользу. Вся беготня теперь сопровождалась душераздирающими воплями о помощи Христа ради, впрочем, Волобуев уже кричал только одно слово - мама.
Тылы батюшки «прикрывал» коварный Митрофаныч, готовившийся к отмщению за изуродованный нос. Он взвёл курок на ружье и … Митрофаныч и не заметил, как наскочил на могилу Прасковьи Мухиной. Пытаясь прицелиться в темноте, он отчётливо почувствовал странное присутствие рядом с собой. Опустив ружьё и медленно повернув голову, он заметил светлое облако над могилой Прасковьи, которое за несколько мгновений приняло её обличье. Митрофаныч выронил ружьё и, упав в бессилии на колени, перекрестился.
- Ну что, старый чёрт, никак успокоиться не можешь? Уж вся рожа на бок, а всё за приключениями бегаешь! – грозно начала она.
- Господи, Боже мой, Прасковья, - окаменел Митрофаныч. – Прасковьюшка, прости меня дурака старого, прости. Очумел я! Чего творю, сам не знаю. Вот видишь, с этим попом безумным связался и с ведьмой этой старой, которая мне на носу…а-а-а чёрт бы с ней. Прасковья, прости, прошу. Как бы всё вернуть то назад, что бы глупостей этих не делать. Дурь эту с кармой взад вернуть. Посмотри, что я от глупости этой наделал, - зарыдал Митрофаныч. - Сумасшедший этот там, кажется, всех людей поубивал. Что же теперь будет? Прости меня Прасковья.
Сжалилась она над ним и говорит: «Ты сейчас выстрели два раза и беги домой. С утра встанешь и с носом твоим всё в порядке будет, да что было сегодня, никому не рассказывай. Ступай». Прасковья исчезла. Митрофаныч выстрелил из обоих стволов и дал дёру куда глаза глядят.
Утром в Дорохово был настоящий переполох. Стало известно, что батюшка Борис главаря шайки, что воровали ограды с кладбища, собственноручно поймал. Про батюшку ещё была новость: будто он, разгорячившись в погоне, аж в соседнюю деревню убежал, где его всего простывшего в районную больницу увезли. Петю и Волобуя по горячим следам и показаниям Шефа поймали милиционеры, которые дежурили на кладбище.
Милиционеры получили благодарность от начальства, а их фотографии опубликовала областная газета. Они только не могли понять, кто стрелял на кладбище и разбудил их, ведь оружия у преступников обнаружено не было. Неизвестным также осталось исчезновение собаки, которую так и не нашли.
Митрофаныч разглядывал с любовью свой нос, как вдруг услышал голос Мухина.
- Слышь, Митрофаныч, может, правда выпьем? Может и нет её, этой кармы никакой. А? – спросил Мухин.
- Ну, уж нет брат, я теперь не пью. Я ради этого столько натерпелся, что тебе и не передать, - ответил Митрофаныч.
- Чего же ты это натерпелся? – приставал Мухин.
- Чего, чего, известно чего - страху. Я вчера на похоронах … - он резко замолчал, увидев в зеркале гневное лицо Прасковьи. Ноги его подкосились. - Ничего, не пью и всё. Отстань. Я теперь новую жизнь начинаю.
Так до конца дней своих друзья не «употребляли», благодаря за всё Прасковью, да карму им посланную.