Кто-то. День четвертый. Сборы Ивана

СБОРЫ ИВАНА

Ратный без доспехов, в исподнем, сидел на стволе поваленной березы и смотрел на остров. Тот лежал как на ладони. Обрывистый берег со спусками к воде и песчаной косой, островки желтых и белых кувшинок. Высокие деревья, освещенные солнцем, свисающие корни, прохладная манящая тень. Густой кустарник и сочная, необычно зеленая трава. Синяя поверхность реки, тишина и небо с ныряющими в высоте стрижами. Ничего не внушало тревоги и опасений. Тихий уголок природы, на который можно смотреть не уставая и думать только о хорошем: о детстве, о любви, о мире и покое. Тяжелые мысли уносились прочь в этом, казалось бы, чудном месте. Так что же в тебе  не так? Что же здесь творится, остров? Размышления его прервались появлением подручника.
- Что еще стряслось? - Иван нахмурился.
- Подошел Толстяк со своими ополченцами, а еще гонцы от Мытника прибыли, - отвечал Копье.
- Буду, сейчас буду.
Иван хотел побыть здесь еще, но дела - никуда от них не деться. Взяв прислоненный к дереву меч в синих отделанных золотой вязью ножнах, Ратный встал и по тропинке пошагал в лагерь. Гости и заскучавшие от временного безделья соцкие полукругом выстроились возле его палатки.
Толстяк примчался на зов довольно быстро и выполнил все, как ему и поручали.
- Ну, что ж, ты, вижу, исправляешься, - садясь на подставленный походный табурет, произнес Ратный. - Докладывай.
Старшина ополченцев доложил, что раненые пошли на поправку, а здоровые сыты и довольны, повозки починены, припасы не расхищены.
- Если дальше так пойдет, - улыбнулся Иван, - возьму тебя в княжью дружину, дам сотню, на довольствие поставлю. Ты как?
Толстяк опустил голову, и что-то стал мямлить.
- Ладно, ладно. - Ратный поморщился. - Не бойся, отпущу к жене и к курам, вот как с косолапыми закончим, так и пойдешь.… Теперь - вы. - Обернулся к гонцам от Мытника. - Что там у вас?
Доложили, что номады лагерь разбили и о сдаче, похоже, не думают.
«Другого можно было и не ждать - не сдадутся, - подумал Ратный. - А, может «тот» еще не разобрался? Подождем, да и кое-чего доделать надо». - Дал приказ:
- Передайте Егору, пусть дозоры высылает и днем и ночью. Гонцов сюда и утром, и вечером. А что случись, пусть костры жгет. Места, где посты наши стоят, покажем и лодок вам еще дадим. Привет ему передавайте и скажите, что я отъеду, а через три-четыре дня к нему загляну. Все поняли? Отправляйтесь… Теперь тебе, Резвый, - обратился к молодому соцкому, - остаешься за главного. - Мотай на ус: дальше по берегу, за островом, в дне пути есть хутор Соленый. Он самый большой в окрест. Там крепость, и заправляет ею княжий наместник Владислав. У него войско небольшое, а еще переправа -  ладья и лодки. Если косолапые дернутся… Мы с Владиславом хоть и не в друзьях, но помощь оказать он обязан будет. Скажешь, что поклониться я ему позже поклонюсь. Скажешь, что эти сотворили. Что наказ их уничтожить от Князя имеется, а я тебе сейчас еще и грамоту отпишу. Все понял?
- Понял, - отвечал Резвый.
- Но заметь, помощь попросишь, если очень-очень надо будет. А то разболтают, что мы сами воевать не можем. Правильно я говорю? - на последних словах Иван повысил голос и повел округ победным взором. - Не спите, воины!
- Правильно, так, так, - ответил недружный хор голосов.
- А теперь остальные, военачальники мои храбрые. Пока меня не будет…
И он продолжил давать наказы.
- И последнее, забыл я вчера - номад все этот… Скажите, кто знает: пленные ихнии у нас есть?
- Есть, - вперед вышел Резвый.
- Молодец. - Иван потер руки. - И где они? Говори!
- Номады в плен не даются, и раненых своих подбирают.
Ратный поморщился:
- Хватит песни им петь, говори по делу.
- Прости, воевода. Так вот. А вчера вои стали трупы ихнии убирать, а там живой один и даже не ранен.  Молодой совсем, напугался и в степь. Так еле-еле конники догнали. У нас он, под стражей.
- Дитя, значит. - Лицо Ратного вновь сделалось кислым. - Ну что ж, давай хоть его…
По знаку, один из воинов метнулся и вскоре привел пленника. Тот, и впрямь, оказался подроском: лет десяти, худой нечесаный, со связанными за спиной руками. Смотрел испуганно из-под нависшей черной челки.
- Чего трясешься. Не бойся, никто тебя не обидит. Развяжите его! Ты по-нашему говоришь?.. Вот черт неселянский - молчит. А по-своему скажи, как тебя звать. Меня - Иван. А тебя?
Ответом была тишина. Пленник еще больше насупился и задрожал.
- Боится, - молвил Толстяк.
- Героем хочет стать или в рай ихний попасть. А ты скажи ему, Толстяк, героем  никак уж не сможет - для своих он мертвяк.
- Да не разумею я, Иван, по-ихнему.
- Может, кто из воев, разумеет?.. - Ратный огляделся. - Тогда, Толстый, давай так: бери его к себе в шатер, да накорми как следует. Дай сладостей, орехов, одежду новую, а то, вон - весь в рванье. Ублажи, короче, может, и  разговорится. Коль, что узнаешь, про Хана ихнего, войско, тысячников и сотников, сразу ко мне. Ждать буду. И смотри не упусти его.
Иван ужинал, когда в палатку с поклоном зашел Толстяк.
- Ну что? - воевода перестал жевать и взял кружку с вином.
- Все сделал, как ты приказал… - вошедший заискивающе улыбался.
Иван поморщился - не терпел поклонений и сам никогда не поклонялся. Не любил хвалить, и не любил когда хвалят. Служил ни за золото и ни за славу: любил свое дело, землю и народ.
- ... он оправился, осмелел. Да все одно - по-своему лопочет.
- Ладно. Иди и прикажи, пусть сторожат его сильнее прежнего, а вот связывать не надо. Завтра с утра заберу.
Смеркалось, и дружина, поев, стала отходить ко сну.

Копье разбудил Ратного, как тот и наказал - затемно. «С рассветом надо выезжать - дорога длинная, трудная. Лучше по прохладе, чем по пеклу». Иван потянулся на лежаке, сунул ноги в сапоги и вышел из палатки. Здесь же и оправился - в густую высокую крапиву. Сзади подошел подручник. Держа факел в одной руке, кувшин в другой, начал поливать Ивану на ладони. Было безветренно, тихо и свежо. Пламя от факела не колыхалось вовсе. Иван вздохнул полной грудью и вернулся в палатку - одеваться.
- Двадцатку охраны подгони мне, коня и пленника тоже. И сам собирайся - выступаем скоро, - раздалось оттуда.
Завтракать Иван не стал - по утрам никогда не ел, собирался быстро. Когда воины подъехали к палатке, был готов к дороге. Скрестив руки на груди, неторопливо покачивался взад-вперед. Восход обозначился, и факел уже не требовался.
- Медленно, медленно собираемся. - Высказал десяцкому - Лютому. - А где пленник? Ага, вижу. Хотите, чтобы он сбежал по дороге?.. 
Воины в седлах вытянулись и опустили глаза.
- Молчите?.. Почему к лошади его не примотали? По рукам-ногам он тоже не связан! - Негодовал Иван. - Запамятовали? Они с пяти лет уж вовсю скачут и из лука стреляют. Хорошо, что лук не догадались ему дать. - И вдруг примолк. - Как он? - спросил мягче.
- Весел и доволен, - отвечал Копье. - Сладостей ему в дорогу надавали, да в одежды новые одели. Спал на чистой постели, он, поди, и не видал ее никогда.
- Это хорошо. А к седлу, все одно, вяжите, и лошадь его - к своим... Копье, вы  еду, подарки взяли?
- Взяли.
- Тогда в путь. С Богом! - Иван, вскочив на коня, махнул рукой.
Сквозь строй походных палаток всадники двинулись к старой дороге.
Рассвело. Воины в доспехах, ополченцы вышли их провожать. Когда Ратный проезжал мимо, Резвый и Толстяк подняли вверх руки.
- До встречи, - услышали они. - Не балуйте здесь.