Ареопаг моей личности

 

Познай себя





Куда бы я ни пошел, что бы я ни сделал, меня все время преследует он — ареопаг моей личности.


И каждый раз, принимая решение, неважно, мелкое или крупное, я, намучившись, устаю и говорю себе с улыбкой - «ареопаг моей личности».


Что же это такое? 


Это некий совет, или, может быть, много советов, которые заседают в моей голове, в моей душе. Это — мои внутренние авторитеты. 


Но, к великому моему сожалению, я их не выбирал. Они сами выбрались. Они сами залезли, поселились в моей душе, не спрашивая у меня. И никто не знает, покинут ли они меня когда-нибудь.


Я часто представляю себе это высокое собрание — они сидят за круглым столом и занимаются только одним делом — судят меня. Судят — за каждый мой поступок, за каждую мысль и слово.


Самое смешное, что их оценка может быть разной — и тогда начинается спор. Их спор в моей душе.


Кто же сидит в этом ареопаге?


Конечно, прежде всего, моя мать. Странно, но ее суд всегда касается каких-то шкурных вопросов — ее голос всегда указывает мне, что и сколько я потерял, почему так произошло и как не допустить этого впредь. А еще этот голос не верит в меня и в мои мечты, и говорит, что я ничтожество. Иногда мне кажется, что он внутри меня — самый главный. Я борюсь с ним, хотя получается это не всегда. 


Интересно, что на этом ареопаге нет моего отца — или его оценка какая-то скрытая от меня, затаенная, неслышная, но все равно сильная? Не знаю.


А вот, тоже среди родственников, заседает мой тесть. Этот голос постоянно осуждает меня за недостаточную мужественность. Я не полез на высокую снежную горку, чтобы скатиться с нее на ватрушке? Не-мужик... Я не могу настоять на своем дома или на работе? Не-мужик... Я молча смотрю, как моя жена чинит провода от лампочки в коридоре? Не-мужик...    


Все это — родные и близкие. Опять-таки, интересно, что в ареопаге напрочь отсутствует (к чему бы это?) моя жена и мои дети, хотя, казалось бы, они-то там и должны занимать первое место. Наверное, вот почему — они совершают суд надо мной в режиме реальности.


Ну что ж, а теперь пойдем по друзьям.


Очень часто я слышу голос Никиты, он, кстати, сливается с голосом книжного пророка Ошо, которого мой друг так любит цитировать. Ник говорит мне — расслабься, Паша, получай от жизни удовольствие. Ник — это драйв, которого мне так не хватает. Хотя иногда я могу и не соглашаться с ним, когда мне начинает казаться, что расслабление не может быть вечным.


А еще во мне проявляется голос Лешки, он постоянно напоминает мне, что жизнь — это подвиг, борьба за себя самого, борьба до смерти, смерти же крестной. Его глаза смотрят на меня и судят — не отступаю ли я, не сдался ли.


У меня есть и другое богатство — друг Георгий, маргинал и подвижник, мистик  с богословским образованием и работающий курьером в турфирме. Он послал весь этот мир подальше. И он ждет, когда, наконец, и я сделаю то же самое.


Но родственники и друзья — это еще далеко не весь ареопаг моей личности. Это даже не половина. Кого там только нет.


Очень весомым голосом в нем обладает игумен Александр, мой бывший духовный отец. Хотя я уже давно неверующий, и я не видел его, дай бог (которого нет) памяти, лет пять или шесть, но образ его — сидит, сидит и никуда уходить не собирается. Отец Александр — моя отрицательная запрещающая совесть, мой кошмар. Это он присматривает за моим моральным обликом. Это он грозит мне пальцем всякий раз, когда я делаю «что-нибудь не то», или — что-нибудь не то без кавычек. Когда я делаю нечто — довольно невинное, поверьте, - для своего удовольствия, Никита кричит мне — давай, отрывайся по полной! - а строгий игумен отворачивается от меня. Это он заставляет меня искать, прежде всего, мою собственную вину во всем, что бы со мной ни происходило. Я отмываюсь, лечусь от этого уже не первый год, но успех все еще не близок. Его глаза преследуют меня.


Кто еще заседает во внешнем круге ареопага? Философы, профессора, у которых я учился в аспирантуре. Причем образы эти разные.


Вот Василий Иванович, властный и авторитетный, подавляющий меня своим презрением. Он всегда осуждает меня за то, что я не достиг того же, чего достиг он, что я недостаточно крепкий и настойчивый.


А вот — Борис Андреевич, он смотрит на меня с радостью и говорит мне, что я иду путем настоящего философа. И что мне не нужно сворачивать с моей дороги.


Кого я еще не вспомнил? Их много, десятки, а, может, и сотни образов. Их лица плавают в моем внутреннем океане и изредка — всегда в самый неподходящий момент, чтобы, когда всё и так хреново, сделать мне еще какую-нибудь гадость — вылетают на поверхность и что-то мне говорят. Вразумляют меня. Это моя теща, и жена моего брата, это Том Круз и Марина Владимировна, это соседи и какие-то непонятные друзья соседей, это собаки и крокодилы. Даже они учат меня жизни.


Их так много, а меня так мало.


И что же я, несчастный и единственный Павел Клевцов, думаю обо всем этом?


Во-первых, я думаю, что такая же бодяга — то есть, я хотел сказать, ареопаг — есть у каждого человека. Это очевидно.


Во-вторых, я втайне надеюсь, что люди, заседающие в моем ареопаге, когда-нибудь просто перестреляют друг друга. Это было бы прикольно.   


В-третьих, я вижу, что природа устроила все так, что внутри меня «плохих следователей» ровно столько же, сколько и «хороших». Пол-стакана — отчаяния в себе, пол-стакана — веры в себя, всё отмерено точно. 


В-четвертых, я все чаще думаю о том, что, если изобразить все наше общество вместе с виртуальным ареопагом каждого человека, то получится довольно запутанная и сложная схема. Переплетающаяся. Скажем, человек, который в одном ареопаге играет роль прокурора, в другом может быть адвокатом и т.д.


В-пятых, я с ужасом понимаю, что я сам уже давно стал частью чьих-то ареопагов, и их немало. С ужасом, потому что далеко не все, что я делал и говорил, я бы хотел повторить. И еще — сколько в том, что я дал людям, было действительно моего, а сколько — шло от тех самых судей моего собственного ареопага? Ответить на этот вопрос честно я боюсь, не хочется ведь признавать, что оригинального содержания было меньше. Признавать, что я просто — суфлер (как, кстати, и сами члены моего ареопага в свое время). 


И вся-то история наша, человеческая, - это история того, как воображаемые люди становятся реальными, а реальные — воображаемыми. И так без конца. История суфлерства.   


В-шестых, каждый дурак мне скажет, - и я с ним соглашусь, - что не стоит особенно горевать из-за своего ареопага, потому что это неповторимое сочетание и есть самая моя личность. Да. Конечно.


В-седьмых, снова каждый дурак мне скажет — и я снова с ним соглашусь, - что, какие бы внутренние голоса я ни слышал, выбор из этих голосов все равно за мной. Да. Конечно.


В-восьмых... Да ладно, надоело уже.



Все равно, нет такого человека, который бы не мечтал однажды проснуться и увидеть, что его ареопаг — пуст. Что все, наконец-то, ушли по своим делам. Что воображаемое исчезло и осталось только реальное.   


И что в этой пустой зале сидит только один единственный человек — он сам. Вчерашний суфлер, посредник и передатчик чужого добра и зла, нужного и ненужного. И вот, раздается его голос — сильный, уверенный, безотлагательный.


Он сам судит себя.


Бесконечно строго.


Бесконечно милостиво.


Быть может, только в такой момент человек и рождается по-настоящему.








22 декабря 2012 года,
Колтуши