1960 год. Нахичевань

Нахичевань – город, про который говорили – «дыра», когда отцу предложили на выбор новое место службы. Другим вариантом был Семипалатинск, город про который офицеры тогда уже знали, что там проводились испытания атомной бомбы, и уровень радиации там такой, что можно заболеть онкологией. Оставаться в Кировабаде было бесперспективно. Отец уже восемь лет был майором, но здесь не было шансов получить более высокие должность и звание.
И родители выбрали Нахичевань потому, что отец собирался демобилизоваться по выслуге лет, а этого оставалось ждать не долго.

Мы не можем предугадать, где найдём, где потеряем. Мы предполагали, что здесь мы теряем многое, ведь уезжали из  большого, второго в Азербайджане города после Баку.
А оказалось, несмотря на его убогость, здесь прошли самые интересные, можно даже сказать счастливые годы жизни.

  Мы приехали в начале октября 1959 года, но когда я пришёл в школу, оказалось, что занятия там не идут. Все классы с пятого по десятый были отправлены на уборку хлопка. Так здесь было принято. И у меня получились нежданные дополнительные каникулы, которые длились до ноябрьских праздников.

Но вот начались занятия. Оказалось, что в бывшей школе я далеко ушёл, и мне пришлось снова повторять выученное, что очень не хотелось. И я перестал учить уроки. Приходил в школу и быстренько просматривал «пройденное» ранее. А когда меня вызывали, то даже за то малое, что сохранила моя память, я получал четвёрки, а то и пятёрки.
Это расслабляло.  И когда позднее началось изучение нового для меня материала, я продолжал надеяться, на «авось». Учил урок только тогда, когда чувствовал, что меня должны вызвать к доске. У меня начали появляться в дневнике невиданные раньше тройки.

Через шесть дней после моего появления в школе, в классе появилась новая ученица. Я не знал, что она новенькая, я думал, она пришла после болезни, такая она была бледная. Но оказалась просто с очень нежной белой кожей. Она, как и Алла, была блондинкой с голубыми глазами, только носила не короткую стрижку, а модную тогда причёску «ЛХК», лошадь хочет какать, просто длинный хвост пушистых светлых волос. Её посадили сразу за мной. И мне приходилось придумывать причину, чтобы повернуться и посмотреть на неё.

Звали её Замосковичевой Юлей. Эта необычная фамилия и редкое имя выделяли её из толпы нашего класса, где все, а азербайджанки естественно, были тёмноволосыми.

Только ещё одна девчонка в нашем классе была беленькой, Надя Никитинская. Она жила в нашем доме и как-то быстро подружилась с ней.

Есть девчонки, которых называют «пацанка», с ещё не определившейся фигурой. А есть такие, которые с раннего детства очень женственные. Такой была Юлька. Движение рук, поворот головы, манера говорить, и необыкновенная, очень запоминающаяся плавная походка.

Из всех моих детских влюблённостей, эта продлилась дольше всех, почти три года. Но я был такой стеснительный и нерешительный, что вся моя любовь горела внутри меня, не выплёскиваясь наружу.

Я не решался с ней разговаривать. Когда нужно было с ней поговорить, я дрожал, как осиновый листок, судорожно подбирая слова, не мог составить фразы. Проходя мимо, я опускал глаза, хотя на расстоянии я не мог оторвать от неё глаз.

И только на сборе хлопка в шестом классе я с моим другом Славкой Ежеленко приближались вплотную к подружкам Юле и Наде, разговаривая между собой, фактически обращались к девчонкам, как и они к нам.
Кроме нас к ним «липли» и другие две пары пацанов: Альберт Пирджанян с Ашотом Парсаданяном, и Сухорев Валерка с Сашкой Пестовым.
Ненавистные поездки «на хлопок», стали интересно притягательными.
 
1960 год стал годом ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА!
Нет! Никого не пришлось ломать, и даже никого не ломали…
Это год моего взросления, когда я тогда незаметно, а с высоты прожитых лет, кажется вполне естественно перешёл в следующий период моей жизни, называемый: «ОТРОЧЕСТВО». Теперь, как в общем-то и тогда, это слово стало не модным. Но оно очень правильно определяет этап взросления.

Но в этом году детство ещё полным ходом протекало во мне, выплёскиваясь во вполне детские забавы и игры. Мы играли в «прятки», «ловитки». Вырезали из досточек мечи и сражались. Делали рогатки и стреляли по воробьям, сокрушаясь, что не удаётся попасть. Прыгали вместе  с девчонками на большой «скакалке». Лепили из пластилина самолёты и играли в войну. Но игра с детскими машинками и «в классики» уже не привлекала нас. Уже привлекали игры в футбол и волейбол. И я начал очень много читать книг, записавшись в библиотеку ДОСА.
Это были книги о приключениях, Гражданской и Отечественной войнах. Уже отец выписывал не только журнал «Весёлые картинки», но и «Юный техник», а потом и «Техника молодёжи».

И знаковым в том году был съезд Коммунистической партии, на котором Хрущёв объявил, что через двадцать лет наша страна будет жить при Коммунизме, где от каждого будет требоваться «по способности», а получать он будет «по потребности».

Даже я со своим двенадцатилетним умом не поверил, что удастся перевоспитать всех людей нашего общества. Что не найдутся люди желающие отдать меньше, а взять побольше. А ведь есть те, которым  сколько не дай всё будет мало…
Эти мысли крутились в моей голове, и я не понимал, как могут серьёзные взрослые люди этого не понимать? Ведь это же профанация, абсурд…

За этот год я привык к городу, освоился. Мы жили в военном городке в доме около Дома офицеров. Это был первый из пяти кирпичных домов для семей офицеров. А напротив, через дорогу, стояли одноэтажные деревянные домики на одну квартиру. И рядом с ними было футбольное поле, но без трибун, только несколько деревянных скамеек по краям. Ворота были без сеток, их приносили и натягивали по праздникам, когда соревновались подразделения дивизии. Но нам главное было наличие поля и ворот.
Я играл в футбол наравне со всеми, впоследствии став непробиваемым защитником.

Год заканчивался предвкушением денежной реформы. Было объявлено, что все деньги будут обменены на новые, по курсу в десять раз меньшему.