СОКОЛОВ ЛЕОНИД
Залпы грома, как эхо безумных идей,
Шум листвы, ветра вой, молний ток.
Среди ржавых, замшелых болот
Воронье.
Плачет небо соплями кровавых дождей,
Ты ждал выстрела в грудь, но услышал хлопок, –
Дон Кихот…
Это лопнуло сердце твое.
О ПСАХ, КОЗЛАХ, МЕНТАХ И ПРОЧИХ ГАДАХ
ПРОЛОГ
Господи, как вы все меня достали!!!
Ну и что? Ну, выпил.
А для чего тогда праздники устраивать? Минералку что - ли сосать?
Поздно глушить минеральную воду, когда почки опустились. Так мне один дохтур знакомый говорил. Вон – Колян, нализался в зюзю и что? На него бухтит кто–нибудь, а? Только благоверная глаза выпучила, как курица, да из рожи лимон кислый изображает.
Хватит. Надоело. На кой хрен я сюда приехал? Дождь, похоже, скоро начнется, долбанный. Эх. Сидел бы лучше в городе, да, как Кэп Олимпиаду смотрел. Так нет, потащился, к черту на рога. Праздник, видите ли, у них. Приезжай, сынок, приезжай, только будь человеком. Ага, когда это я человеком был, в последний раз, чего-то не припомню. Ну, приехал. А потом что?
Все хватит! Поеду в город. Аривидерчи Рома! Сидите тут балдейте, довольные до жопы.
Да, конечно, дурак, скотина, сволочь не благодарная, ну и что. Что? Знали, ведь, что так получиться, зачем тогда звали? Нет уж, хрен на рыло, не дождетесь, пошла она в задницу эта деревня, ноги здесь моей больше не будет. Адью!
- Что куда? Домой поехал, в город. Конечно к собутыльникам, а вы чего хотели.
Останься? Да, так я и остался. Мне этой недели пиз-жа на пару лет вперед хватило.
- Ага, говорю, так и остался. Ладно, хватит. Ничего со мной не будет, как-нибудь доберусь, чай не десять лет.
Вот и автобус до станции, как раз через час. Потихоньку дошкандыбаю. Может в магазине пиво удастся купить, если оно там есть, что весьма сомнительно. Это не Поселок, не дошла еще цивилизация до псковской глуши. Приеду, телеграмму пошлю.
- Приеду, телеграмму пришлю, а может на почту позвоню, - хрен меня знает. - Все ясно?
Ну, все пошел я.
- Я пошел, чао-какао!
Идите вы все на… Пошли они все подальше. Вечно так, хотел, как лучше, а получилось, как всегда. Кто это сказал? Маркс? Педик картавый? Или наш посол на Украине? Ни хрена не помню.
Ну, что ты уставилась на меня, старая дура? Что головой качаешь? Смотри, башка отвалиться. Что, пьяного не видала? У самой мужик от этого дела помер.
- Ты же сама ему самогонку гнала!
Да – пиз.… Иди бабка домой, домой иди, спать ложись. Вот старая карга, ей давно помирать пора, а она все стоит у калитки, да головой трясет, как будто нервный тик у нее. Эх, блин горелый.
И чего это я так нализался, аж ноги заплетаются. А все Колька, подливал и подливал. Урод! Зря я последний стакан с ним маханул возле бани. «За наше здоровье!». Какое от водки может быть здоровье? Может, он имел в виду свою супругу? Какая по счету, а все мужику неймется, не как ему козлу не угомониться. Ведь, всех окрестных баб перетрахал, а все мало. Рыжий номер два. Сколько раз мужики ему по рогам давали, а ему все не угомониться. Полежит, поохает, бражкой оттянется, и по новой.
Твою мать!
А это, что за явление Христа народу. Что-то я их прежде не видел. Две молоденьких девчонки и пацан. Явно туристы или на дачу к кому приехали. А черненькая ничего.
Стою.
-Здрасте.
И что дальше? Вы чё, клеить меня собрались? О времена, о нравы. Как надерусь, так все цитаты из башки лезут. Ну, стою я. Что, тетки, скучаете? Выпить не с кем, или еще, какая оказия вышла? Нет, я не местный. Ну, какая разница. Меньше знаешь – больше живешь. До сколько, сколько Боже отпустит, до столько и собираюсь. Куда иду? Мой путь неведом, как самое бытие. Ясно выражаюсь. Нет, на автобус. Что? С тобой, киска, хоть на край света. Света? Тебя Светой зовут или этот погоняло такое? Ну, извини, ласточка.
Вот тетки дают, даже толком не познакомились, а уже в кусты тянут. Да, а Света ничего, и сиськи у нее вызывающе аппетитны, да и попочка о-го-го. А вторая, на эту шмару похожа, как ее, в общем из «Лицея». Ну, может слышали их завывание про «Осень» – осень, осень, давай…. Вроде бы еще лето, а вот давай им и все! Они похоже датые прилично, или это у меня под ногами земля колышется. Никак на псковщине землятресение случилось? У парнишки бутылка «Столичной», кстати не распечатана. Очень мило. Порулил. Куда? Автобус? Черт с ним, на другом поеду. Пошли. Я здесь полянку одну знаю, очень приличная такая полянка, да, и кустики, такие зелененькие – зелененькие.
Ну – коза, давай хоть до поляны дойдем, а там посмотрим.
- Ребята – октябрята, а закусь то у вас имеется? Нет. Ну, это не серьезно щавелем закусывать.
Вот тимуровцы, водка есть, а на зуб положить нечего, а еще о сексе намекают. Я дядька то стеснительный, я без пол-банки и за титьку подержаться не могу, не то что сунуть. Как же без запивки или закуски, не пиз… же занюхивать.
- Вот она полянка. Сколько здесь выпито, вы… и прочая, прочая. Помню, по молодости, с пацанами песни под гитару горланили: «Боже, как давно это было, помню только мутной реки вода. Время когда радость меня любила, больше не вернуть низа что, никогда». Господи, сколько лет то уже прошло, время, действительно вспять не повернешь, а вода, как была мутной, так и осталась. Да в башке сплошная мутотень.
Эх, дурилка, куда ты катишься? Все потерял, и жену, и сына, и друзей, а все хороводы со смазливыми девчонками водишь, песни им «Воскресенья» поешь. А ведь у них совсем другие песни, совсем другие интересы…А ты все живешь воспоминаниями, а надо вперед смотреть, и желательно трезвыми глазами. Вот я и смотрю вперед, а вижу водку, потных женщин и прыщавого парня. Что за глупый вопрос? Я же не женщина, чтобы меня о возрасте спрашивать. Сколько есть, все они мои ку-ку. Прибор? Какой прибор? А. тьфу, так бы Лена и спрашивала. Что за идиотские намеки. Работает, все в АЖУРе Черт! А Светка с Серегой. Вот незадача. Да Бог с ним. Нет некрасивых женщин, есть мало волки. Ну, не везет мне, в последнее время, на баб. То гонореей наградят, то морда как у «осени». Впрочем, сам-то я далеко не красавец. Если и было что-то, то, как писал Блок – пьяница с глазами кролика. Короче, нечего на зеркало пенять, коль синюшное табло.
- Ну, что? По рюмашке? Меня? Алексей. Да. Подробности моей биографии позвольте опустить. Э! Давайте треснем за знакомство, а уж потом…
Встанет, встанет, не беспокойся. Сначала стулья, а вечером деньги? Это не серьезно! Ты чего? Блин, у нее под платьем ничего нет, ни лифчика, ни трусов. Да, погоди, я сам ремень расстегну. А эти-то, эти, уже примастились за бугорком. Ух. как она стонет, аж озноб по коже. Видно елда у парня не меньше чем у Козлодоева- Рыжего.
- Э. а что у тебя? Месячные? Не, на это я пойтить не могу. Ну, не договаривались мы с тобой так. Тем более, я в мокрое не долблюсь. Брезгливый я, понятно! Ты не обижайся, ты на природу обижайся, а не на меня. Расхотелось мне. Нет, одевайся. Ну, не нравишься ты мне. Миньет? До чего ты прилипчива. Что тебе в этой жизни не хватает? Мне? Водки. Ну, попроси, пускай Света своим другом с тобой поделится, он похоже на все готов. Э, хмырь, как там тебя, ты бы отстал от Светки, да подруге ее помог. А то, она бедная исстрадалась вся, аж волосы на лобке выдрала. Что? Это ты бреешь? Понятно. Бреется он, видите-ли. Монавох подцепила где-то? Что? Шучу, извини. Вот ерунда. Нет девчонки, так не пойдет, мне надо кондицию поддерживать, а то еще сердце остановится, и вы будете в этом виноваты. Ну, что я тогда с вами поперся? Все потом, да потом. Дождь собирается, а я трезвый в коровью лепешку. Короче, вот щавель. вот вода из речки, вы как хотите, а я хочу выпить.
Когда скоро? Ну, что ты сидишь и лыбишся, как чеширский кот.
-Эй, мартовский заяц, ты пить будешь?
Что ты на Свету поглядываешь, она тебе кто, жена? Нет. Так на нет и суда нет. Навешать ему что-ли. Мне все равно, я сегодня уеду, а там ищи ветра…А Свека красивая, а как она сладостно стонала. Да. Что? Помыться? Опять двадцать пять. У вас то одно, то другое. А еще поколение NEXT , выбирающее пепси. Иди мойся, жучара, а я пойду отолью.
И чего я с ними связался, они только о пореве и думают, а об остальном папы с мамами позаботятся. Жаль. На автобус опоздал. Кимарил бы в душном салоне, а утром уже пивко потягивал бы, где-нибудь на Загородном или Московском. Все, все подмылись, оправились, изготовились теперь можно и по рюмахе накатить.
Э, вы что опять?
Похоже эта сладкая парочка не правильно меня поняла. опять любовные игры затевают. Сиськи, письки, зажималки. Не иначе этот хмырь какой-то наркотик сожрал или возбудитель конский. Я знаю, мужики вмажутся эфедрином, потом два дня с баб не слезают. Может они все здесь наркоманы? Эй, ребята, вы меня достали. А. Ведь точно, уже полез на Светку. Ну, впрямь, как Рыжий, такой же мерин!
- Ну все, я пошел.
А что, мне на это безобразие часами смотреть? Да вы хоть до смерти затрахайте друг друга, мне по барабану. Вон, только про Ленку не забудьте. Что Елена – Прекрасная? Водочки? Созрела что ли? Нет, уже не хочу. Раньше хотел, а сейчас передумал. Что? Ты тоже будешь? А как же наша сладкая парочка? Без них. Ну, что с тобой делать. Уговорила. Я первый? А, стакана у вас тоже нет. Ладно, из ствола, так из ствола.
- А почему банка открыта?
Не пили, а понюхали только, что бы не керосин. Что ж, верной дорогой идете граждане. Погоди, может я расслаблюсь и так и быть, “полюблю” тебя. Не надо улыбаться. У тебя зубы кривые. Ну, не буду хамить, не буду!
-- Эй, сладкая парочка, ваше здоровье. И твое солнце, конечно.
А водка, вроде ничего, привкус есть какой-то, но сносно. Фу-х. На, пей. Что? Не хочешь пока, подружку подождешь? Опять меня обманули! А я то думал…. Я-то губенку раскатал. Да, плевать. Ну, хочешь, ну, лезь в штаны, ничего сверхъестественного там нет. Как там в песне у Леонидова: “Я довольно молодой бог/И конечно у меня опыта нет/Но, девочка моя, я помочь тебе бы мог/Если сдедаешь ты мне – ХОРОШИЙ МИНЬЕТ”. Ну, болт, как у всех. А ты что, думала там дирижабль? Да, я еще маленько дерну, а ты продолжай. Смотри, только по чесноку, без откусывания детородного органа.
- О, Маруся, как приятно. Знаю, что Лена, но все равно – Маруся. Давай, да-а-авай. Эй, Серега, может составишь компанию. Что-о-о?
Что-то башню сносить начало напрочь. Толи от духоты, толи от миньета, толи от водки. Прилягу-ка я на травку, может голова кружиться меньше будет. А эта дура пускай забавляется, все равно нихрена не умеет.
Круги перед глазами, видно перегрелся на солнце. А дождя так и нет.
Что? Что ты там бормочешь-шь-шь.
“Он готов” – чуть слышно, раздался Ленин голос. Шумели листья берез над головой, жужжали, проносясь мимо слепни, мухи и пчелы. Слабый ветерок, слегка, обдувал тело, укутывал в прозрачные одежды и Морфей завладевал моим сознанием. Я попытался приоткрыть глаза, но сон суровой реальностью присек мои слабые попытки. Вскоре я мирно сопел на поляне, где столько было выпито, вы.., когда-то, где орали мы под гитару песни “Воскресенья”.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПО САМОЕ ГОРЛО В РОДИНЕ.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПРОКАЖЕННАЯ ФЕРМА.
«7.2 3.1.26. 21 14.1. 20.28»
Русский алфавит
Я очнулся от толчка в бок. Попытался поднять тяжелые набухшие веки. Попытка оказалась тщетной. А глядеть на мир “широко закрытыми глазами”, я пока не научидся. Через некий промежуток времени, я повторил свою попытку. На сей раз, правый глаз слегка приоткрылся, правда, с помощью пальцев правой руки. Так обычно сынуля будил папу или маму, когда ему надоедало валяться в одиночестве.
Итак. Замутненный взгляд начинает выхватывать очертания каких-то непонятных фигур-предметов. Я пытаюсь приподнять голову и еще больше увеличить свой кругозор. Но, тяжелая, будто налитая свинцом голова не слушает приказаний моих разжиженных мозгов. Вот черт! Где я? Что произошло?
Глаз закрылся, наступила кошмарная темень.
Воспоминания обрываются на вчерашнем дне, за столом в деревне, где отмечали чей-то день рождения. Чей? Блин, ничего не помню. В сарай меня отволокли что-ли сволочи. Эх, сейчас бы соточку или пивка. Во рту сухо, погано, как будто грузовик с дерьмом проехал. Язык, как наждачная бумага скрежещет по небу. Как погано! Нет, так не пойдет. Шорох. Точно в сарай отволокли к крысам. Могли ведь и на веранду положить, раз нажрался. Зачем же так, как со свиньей? Ладно, сейчас оклемаюсь, пойдем с Колькой самогонки дерябнем, тогда мозги прочистятся. Тогда я им устрою, тогда покажу “кузькину мать”. Черт, глаза никак не открыть. А. плохо-то как, как плохо. Пора завязывать с пьянкой. Все пить больше не буду! Хотя… Сколько раз я давал себе обет и что? А ничего. Мне, как матушка говорит, хоть кол на голове теши, толка не будет. Результат прежний. Даже в дом не пускают, козлы.
Кто это базарит рядом? Может глюки? Да нет, точно чей-то говор. Нет, надо все же глаза открыть. Тени. Опять одни лишь тени, да смутные предчувствия чего-то поганого. А вонища-то здесь, вонища. Как в мусорном бачке. Блин, сейчас очухаюсь, сейчас очухаюсь. Аутотренинг, едрена мать! Воздуха побольше в легкие набрать, дышать глубоко и…
- Мужики, новенький вроде оклемывается, - сказал чей-то гнусавый голос.
Вот те раз. Кто бы это мог быть? Голос явно не Колькин. Куда меня нелегкая занесла? Постепенно, звуки стали отчетливей, да и зрение помаленьку возвращалось. Хотя красно-синие круги перед глазами мешали яснее понять действительность.
- Дайте воды, - попросил я проглатывая терпкую, липеую слюну, больше напоминавшу. соплю.
- А водки не хочешь? – ответил все тот же голос.- Может тебе бабу подкатить?
Ну, козел! Дай мне только оклематься, я тебе табло начищу, кто бы ты нибыл. Мудила, видит человеку плохо, а он шутки шутит. Черт, куда меня нелегкая занесла? Может к соседям? Нажрались, вероятно, с Коляном и пошли по деревне шароёбиться. Мало нам дома, так… У господи, как плохо!
Да, действительно, не хорошо, если я то черта, то Бога вспоминаю. Это у меня, как у Коэлья, на одном плече ангел, на другом сатана в войну играют. Да, какой к черту ангел, тут и так все понятно.
- Колян. Колян! – позвал я.
Не откликается уродец.
- Эй, Колька, - раздался голос гнусавого. – Тебя новенький кличет. Кореша что-ли? – прыснул он.
Через некоторое время, надо мной склонилась голова какого-то доходяги.
- Чаво? – еле слышно, шамкая губами спросил он.
- Ты кто? – ничего более разумного спросить я не смог.
- Николай, - ответил то. – Ты же звал.
- Тебя? – удивился я, своему же глупому восклицанию, надеясь увидить знакомую Колькину морду, а не рожу какого-то дуста.
- Не, мужики, это он про кого-то другого вспоминает, - резюмировал дуст и отвалил.
- Мужики, принесите воды. Пить хочу, как собака, - вновь попросил я, жлобским голосом.
Слышь, Яшка, - раздался слева от меня густой бас. – Принеси маленько воды, видишь парню совсем хреново.
Кто-то поднялся с пола и шаркая ногами удалился… Послышался звук льющейся воды. Прошла вечность, прежде чем тот же бас сказал: “На, пей” и сунул мне под нос склянку с жидкостью.
Что это за блаженство – вода. Осознать и понять меня может только тот, кто когда-нибудь испытывал чувства подобные моим. Впрочем, алкоголиков у нас в России столько, что на всю объединенную Европу хватит. Дрожащими руками, исполняющими пляску святого Георгия, я взял нечто среднее между консервной банкой и кастрюлей, в которой на самом дне плескалось нечто похожее на воду. Разливая эту бурду по груди, подбородку, рукам, я сделал несколько больших глотков, и лишь потом почувствовал отвратительный привкус и запах этого пойла. Что это такое? Что за вкус у этой воды? Мочу они мне подсунули что-ли? Да нет, мочей вроде не пахнет, скорее затхлостью, да ржавчиной. Хруст на зубах.
- Мужик, кончай полоскаться, - сказал гнусавый. – Ты же попить просил, а не помыться. Воды и так мало, хорошо еще вчера во время дождя подсобрали маненько.
- Пошел ты! – огрызнулся я. – На. – протянул я ему склянку, - Береги свое пойло.
- Вот, сука. Еще огрызается, - не довольно хмыкнул “гнус”. – Видно тебя в детсве мало пороли, или Пикуля не читал, как они в осажденной крепости собственную мочу пили, чтобы от жажды не сдохнуть.
Что за чушь какая-то. Пикуль, моча, дожди? Бред какой-то. Может я сплю? Вечно чертовщина какая-то снится. Может “белка”? Были же у меня глюки всякие. Да нет, вон надо мной морда рыжая склонилась.
- Отец! Ты похоже оклемался? Ну, тогда давай знакомиться. Меня Игорем зовут,, - сказала морда, обладающая тем самым басом.
- Алексей, - ответил я, всматриваясь в лицо незнакомца. На вид ему было столько же сколько и мне. Рыжая шевелюра, рыжая борода покрываля его лицо. Морда загорелая, нос сломан, глаза узкие, как у татарина, на щеке, сквозь щетину был заметен белесый шрам, толи от ножа, толи от “розочки”, а может еще от чего.
Я пожал его здорову, волосатую лапу.
- Включайся, приходи в себя потихоньку. А когда оклемаешься, тогда я тебя в курс дела введу.
Я слегка кивнул и прикрыл глаза. Голова! Башня болела, как после арт-обстрела. Руки болят, суставы, прям, выкручивает, как во время ломки. А одежда моя где? Что за тряпье на теле? Где слаксы, где джинсовая рубаха, где куртка? Классно! И ботинок нет. Что это такое? На вытрезвитель не похоже, хотя я в областных пердильниках и не был. Может это спецприемник-распреднлитель или… Ничего на ум не приходит. Больше на зону какую-то смахивает. Может в драку ввязался, вот меня и загребли.
По части ввязываться в драки, так это я мастер. И когда надо и когда нет. Вон, в конце 88 года, поехали мы с Аркашкой и Мишкой, коллегами по работе, в командировку в славный город Выборг. Есть такой под Питером, в аккурат недалеко от чухляндской границы. Вся съемочная группа была уже на объекте, а мы, как люди не творческие, так сказать, технический персонал, должны были приехать лишь в день съемок. Мишка, он же Мифодий, он парень спокойный, даже, можно сказать уё, да и особо не пьющий. Чего о нас с Аркахой сказать совершенно нельзя.
Короче. На электричке до Выборга езды часа два, а может и того больше. Скучно в поезде два часа трястись. Ну, вы не переживайте, у нас с собой было. И хотя, этот говнюк Горбачев, все туже и туже затягивал гайки, Аркахе удалось прикупить бутылок десять- двеннадцать “квадрата”. Для тех, кто из поколения пепси поясняю, что “квадрат” это крепленое вино, в котором количество спирта и сахара бултыхается в равных пропорциях.
Ну, вот. Влезли мы в семичасовую электричку. Народу, как сельдей в бочке. Но, местечко нам удалось отыскать, возле тамбура, из которого мочей и папиросным дымом несло за версту. Сели, кое-как разложили закусь Мифодию на новые штаны. Он еще возмущался поначалу, но потом перестал, когда на брюки селедка упала в масле, да стакан с вином опрокинулся. Крякнули по первой. Людишки вокруг косятся, глазами лупают, возмущаются нашей непосредственности. Мол, в самый разгар борьбы с пьянством, устроили банкет в электричке. Плевать! Я так думаю, просто зависть их заела. Вон у мужика, напротив, аж слюни текли. Долго крепился, а когда мы по третьему вмазали, так нервы у него не выдержали и он вышел на какой-то станции, явно не доехав до места назначения.
Вот до чего людей зависть доводит!
Где-то после Репино или Рощино, я все время путаюсь, возле нас было полно свободных мест, хотя середина вагона была по прежнему забита под завязку. Тут Мифодия совсем развезло, и он, брызгая слюной начал песни горланить, а Аркахе приспичило в тамбур сходить. Нет, не в сам тамбур, а между вагонами, там все это делают. А, да, дело то зимой было. Аккурат в декабре морозы вдарили. Видно, до Аркахи пространство между вагонами уже посетил какой-то сердобольный пассажир, справил свои потребности. А мороз-то свое дело знает, быстренько превратив лужу в каток. А Аркаха под шафе, вот и навернулся, когда поезд на пригорке тряхонуло, да так неудачно, что ногу подвернул. Вернулся минут через двадцать, когда Мифодий уже завершил арию князя Игоря и мирно дремал, пуская слюни на когда-то новые брюки. Вернулся Аркаха злой, как черт, матюгается, грозится морду начистить неизвестному доброхоту. Да, разве после драки кулоками машут? А нога у него опухает не по дням, а по часам, и болит, главное, зараза. Пришлось принимать обезболивающее, в количестве трех на двоих. Нашего “Кончака” мы будить не стали, чтобы не нарушал своим пением размеренное течение жизни.
В общем, к концу пути набрались мы с Аркахой так обстоятельно, что крыша текла в полный рост. Да, и Мифодий, проснувшись перед самым Выборгом и принявший штрафной стакан, выглядел не лучше.
Зимним чудесным утром, на вокзал древнего города, вывалились три непонятные личности, одна из которых сильно хромала на левую ногу, другая поливала матом выходяжих вместе с ними пассажиров, а третья молча несла свое тело, свесив голову до пупка, постоянно стараясь выправить ее до уровня плечей. Командировка, как и съемки катились в определенную сторону. Обоссав все прилегающие к вокзалу парадные, в одной имз которых Мифодию залепили сковородкой по голове, и если бы не его чугунный череп, то эта поездка стоила бы для студии куда дороже, чем какой-то срыв съемок. Итак. Обоссав окрестные парадные, мы с Аркадием логично решили, что на съемках нам делать нечего, а посему лучше свалить обратно в Ленинград, благо вино у нас еще оставалось. Что же касается Михаила, то вероятно, удар сковородней так повлиял на болезного, что все наши уговоры, свалить из Выборга, не возымели действия, и он твердо решил отправиться искать съемочную группу. Да, и пускай чешет, логично решили мы, нам больше достанется.
Дав Мифодию пендль на прощание, мы уселись в одиноко стоящую у платформы электричку, логично решив, что все дороги ведут не в Рим, а в Ленинград. Чтобы нога у Аркадия быстрее поправлялась, мы усугубили еще одну бутылку, заодно вспомнив, что закусь забыли у Мифодия на штанах. Короче. Тяпнули и уснули сном праведников.
Проснулся я от того, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. С просоня, я было решил, что это контролер, но жестоко ошибся. Пред моими очами стоял дядька в форме пограничника и погонами прапорщика. Начинаю осматривать местность, провожу регонсцентровку. Вон, Аркаха рядом, тут же двое рядовых, тоже погранцы. Никак не могу сообразить, откуда в электричке пограничники взялись? Может, пока мы спали война, не дай Бог, началась? Оказалось все проще и бональней. Просто мы сели не в ту электричку и заехали в погранзону. Так ведь и надо было нам это объяснить сразу, тогда бы никакой драки не случилось, и я бы “куску” прыщавую физиономию не разбил, А мне бы руку не вывернули так, что ее потом десять травмотологов вправить не могли. Аркашке не разбили бы очки, и окончательно не сломали бы ноу, а рядовой не подскользнулся бы и не разбил бы себе голову о нашу бутылку.
Вот до чего доводит непонимание и поспешность в оценке событий. Тоже мне, нашли диверсантов! Ну, правда, мы тоже хороши…
Вернулись мы из Светогорска в Выборг на той же электричке. Хотели решить с патрулем все по мирному, предлагая им выпить за знакомство. Солдаты, вроде бы, не против были, но прыщавый праорщик, прикладывая лед к подбитому глазу, быд настроен воинственно и агрессивно. Предвидя неприятные последствия, общения с пограничниками, мы с Аркахой вылокали еще одну бутылку, и мирно поглядывая в замерзшее окно, на чудный зимний лес и занесенные снегом поля.
На пероне нас встретил наряд милиции…
В общем не стану описывать дальнейший ход событий. Пытались нам припаять переход границы, оказание сопротивления, распитие в общественном месте, сквернословие и еще массу мелких проступков. Но, тетка из транспортной прокуротуры оказалась бабой не стервозной. В возбуждении уголовного дела отказала, а за административные правонарушения впаяли нам штраф по полтиннику на рыло. Вот и все пожалуй. Да, с работы чуть было не выгнали, но решили ограничится лишением всяческих премий, и отпуск перенесли на зиму.
К чему я это вспомнил? А, про ментов подумал, вот и всплыла эта история. О. у меня таких выше крыши, когда-нибудь при встрече расскажу. Впрочем, я хаговариваться стал. О какой встрече может идти речь, если я не знаю, куда я вляполся в этот раз, и что, вообще, происходит.
То, что произошло в следующее мгновение, заставило забыть меня, не только о сладких воспоминаниях бурно проведенной молодости, но и безумной боли в черепной коробке и скрюченном теле. Я чуть было не подпрыгнул, как резиновый мячик отскочивший от асфальта. Откуда-то снизу, почти прямо под нами раздался душераздирающий вой, напомнивший мне рык из фильмов о жутких, паршивых динозаврах из какого-нибудь парка Юрского периода. И в следущее мгновение вой повторился, и на него эхом отозвались другие голоса. Тут я окончательно свихнулся и решил, что нахожись в аду и , что за моей душой притащится дьявол и неприменно скормит меня страшным чудовищам, которые так ужасно воют. Интересно, а меня предворительно обжарят на раскаленной сковородке или так сожрут?
Вероятно, заметив состояние дикого ужаса на моем лице, находившийся рядом Игорь, сказал тихим уверенным и спокойным голосом%
- Не дрейф, Леха. Я же тебе сказал, оклемаешься немного, я тебя введу в курс дела. Это тяжело, я понимаю, но привыкнуть придется. Короче. Это не то, что ты себе нафантазировал. Это не ад, это хуже. А впрочем, тут каждый сам решает.…Короче, Алексей. Это воют собаки. Обыкновенные псы, необыкновенной породы. Мертвяка чуют, вот и завыли.Эй, мужики, - обратился он к кому-то из близ лежащих доходяг. – Посмотрите, кто там коньки отбросил. Пора собачек кормить!
Из другого угла барака раздался спокойный, чуть хрипловатый голос:
- Это Ким, кореец. Рн еще вчера вечером все лежал и плакал, да лепетал по своему. Мы с ребятами так и решили, что к отходу готовится. Думали ночью представиться, а он, вишь, до вечера протянул.
Находившиеся в бараке люди, кто мог, начали медленно подниматься со своих мест. Двое поздоровей, перетащили безжизненное тело к приоткрытой двери, над которой горела единственная в помещении лампа. Затем началась процедура прощания. Люди, медленно проходили мимо корейца, лежавшего широко раскинув руки, бормотали что-то себе под нос. Возможно, это была местная поминальная молитва. Один глаз у корейца был слегка приоткрыт, а по посиневшим губам ползали отвратительные зеленые мухи. Тусклый свет лампы падал на остекленевший зрачек, создавая еще более жуткое впечатление. Вереница иссякла довольно быстро, но и этого мне хватило, чтобы обратить внимание на то, что в этом бараке, похоже, были собраны бомжи и доходяги со всего света. В основном это были наши рязанские рожи, но я заметил и урюков, арабов, “черных” и еще каких-то, не понятной масти. Заметил я негра. Впрочем, почему-то это меня совсем не удивило.
- Пошли, - сказал Игорь. – Простимся с желтым. Здесь уже давно так заведено, что-то вроде обряда. В конце концов, все там будем.
Меня передернуло.
- Пойдем, - повторил Игорь. – Привыкнешь.
Я молча двинулся следом, за внушительной фигурой моего нового знакомого. Вой внизу стал глуше, переходя то в рык, то визг.
Собаки ждали жертву. Да, точно, псы всегда чуют, когда кто-то умирает. Вон, в прошлм году, у нашей парадной в Питере два месяца собаки выли. Кто их только не гонял, а они опять возвращались. Наконец, кто-то вспомнил, что давно не видел тетку с первого этажа. Вызвали ментов, но те ломать дверь отказались. Домоуправ никак не мог найти слесаря, и тут, нрисовался я, вечно молодой – вечно пьяный. Короче. Уговорили меня залезть в квартиру через окно. Будь я хоть чуточку трезвее, я бы послал их всех подальше, но поскольку был пьян, то легко вписался в этот блудняк..Взобравшись на подоконник, я разбил окно и проник в квартиру. Вонища была жуткая. Сонмы мух летали по комнате, но в квартире никого не было. Решив, что все они мудаки, я направился к двери, но тут оказалось, что входная дверь закрыта изнутри на крюк. Вместо того, чтобы снять крюк и впустить желающих обнаружить в квартире нечто веселенькое, я решил заглянуть в туалет. Разложившийся труп, коричневого цвета, мирно стекал в унитаз и на кафельный пол. Если бы у меня во лбу не было поллитра, то моя тонкая натура вряд ли легко перенесла сие зрелище. Алкоголь спас меня от нервного потрясения. Хотя, после этого случая я целую неделю боялся заходить в собственный туалет, предпочитая гадить неподалеку, в больничном садике. Как только тетку выскребли из туалета, кстати, после того, как я ее нашел, тут же нарисовались наши доблестные менты, так вот, только ее отскребли, как псины перестали пугать по ночам своим воем жителей нашего дома.Вот так.
Проходя мимо мертвого корейца, рука инкстиктивно протянулась к его лицу, и я погасил свет от лампы в его остекленевшем зрачке.
- А что дальше? Как его хоронить? – спросил я оглядывая окружающих и машинально косясь на Игоря.
- Хоронить? – мне даже показалось, что он улыбнулся. – Смотри, как здесь людей, - он сделал ударение на это слове. – Хоронят.
К нему подошел мужик, который перетаскивал Кима к двери. Пнул дверь ногой, она распахнулась, с улицы повеяло вечерней прохладой. Рык псов усилился, вновь превращаясь в визгливый лай. Игорь взял корейца зп плечи, мужик - за ноги, и они столкнули его вниз, в темноту.
В сей же миг, где-то внизу, прямо под ногами раздался рев и звук разрываемого на куски мяса. Мне было не видно, но я чувствовал, что через какое-то время, от того, кого когда-то звали Кимом ничего не останется. И правда, вскоре все стихло, лишь довольное урчание псов, да писк налетевших в открытую дверь комаров, коих и так было предостаточно, нарушал щемящюю тишину.
Еще через мгновение, мой организм выдал вниз все накопившиеся за последние время впечатления. Когда рвота прекратилась, я поплелся на свое место, где вновь потерял силы и ощущение времени.
Не знаю, сколько длилось мое бессознательное состояние, но когда я очнулся, в огромные щели сарая пробивались пучки солнечного света. Хотя, в этом бараке его вряд ли можно было бы назвать ярким.
Что это? Что это такое было? Что это за жуткое место, в котором твоарится такое? Псы. Что это за псы? Почему они жрут людей? Откуда весь этот беспредел, в нашем “демократическом” государстве? Боже мой, сколько вопросов, аж голова опять разболелась. Кто доходчиво сможет мне все это объяснить?
И, как будто, ответом на мой вопрос, рядом замоячила знакомая рыжая шевелюра.
- Леха! – какзалось, Игорь был рад моему пробуждению. Просто сидел поблизости и ждал, когда я распущю зенки.
- Привет Игорь, - поздоровался я.
-Узнал?
- Ну, а ты думал, что я свихнусь после вчерашних событий? Да, верно, нервы у меня ни к черту, но всеже, сколько всего мне пришлось перевидать за свою жизнь…
Невольно, всплыли в памяти события в Поселке. Трупы, трупы, сплошные трупы. Такое ощющение, что на моей родине идет постоянная война, начавшаяся в незапамятные времена. Кто-то кого-то режет, стреляет, взрывает, душит. Вот и собаками травит… Мы их в сортире мочим, а они нас “поясами шахидов”. Был бы жив Николай Васильевич, то он наверняка переписал бы свою знаменитую “Птицу тройку”. Русь, до чего ты докатилась?
Игорь опустился рядом, в руках у него была миска с какой-то вонючей жижей.
- Узнал, это хорошо, - сказал Игорь, протягивая мне бурду. – У многих сразу бащню сносит, с первого дня. А ты молодец, держишся. На поешь! Это конечно не борщ, но жрать можно. Поначалу тошно, а потом превыкаешь. Короче, хавай, а потом покалякаем.
Я вспомнил пойло в психушке и меня слегка затошнило. Опять. Ну, что мне спокойно-то не сидится? Впрочем, об этом позже.
Кое-как я влил в свою глотку, что-то среднее между ботвой от свекли или турнепса, картофельных очистков и сосновых шишек. Затошнило, но я смог сдержать рвотные позывы. Минут через сорок, я закончил свою трапезу. Игорь терпеливо ждал.
- Спасибо, - процедил я, отплевываясь от сосновой хвои, попавшей под язык.
- Не чего спасаться, - добродушно произнес Игорь, вытер миску куском какой-то тряпки и положил ее рядом со мной, к верху пузом. – Это твоя индивидуальная теперь будет.
Я кивнул. Мне было все “до звезды”, как поет по радио один барыга.
- Мне бы…. в туалет.
- Поссать? Пошли, покажу парашу. Да, смотри, поаккуратней, не еб… с не привычки.
Мы поднялись, и Игорь повел меня в дальний угол барака, где и находилась “общественная уборная”. Мне то и дело, приходилось перешагивать или обходить нечто, напоминающее “человека разумного”. Смрад от тел стоял такой, что какзалось воздух просто превратился в какаую-то липкую вонючую массу, кишащую мухами, вшами и прочей нечестью. Вот стоя на коленях, молится своему Богу какой-то урюк. Вот корчится, держась за живот какой-то … Впрочем, разобрать какой он масти почти не возможно. Опухшая рожа кирпичного цыета. Толстые губы и нос, глаз же аочти не видно. Вероятно какой-то отек или опухоль. Люди гниют, разлогаются… Жуткое зрелище, скажу я вам. Неужели и мне предстоит дойти до такого же состояния. Впрочем, кое-где кучковались и более здоровые дусты, вероятно оказавшиеся здесь позже остальных.
Сколько ох было всего? Бог их разберет. Чего гадать, чего забивать себе голову мусором, Игорь все расскажет и так.
Толчек представлял из себя обыкновенную дырку в полу. Я заглянул в нее. Человеческие испражнения, тряпье, какие-то кости, толи человеческие, толи иных млекопитающих находились метрах в двух ниже уровня пола. Я помочился. Похоже, наш сарай находился на сваях, як избушка на курьих ножках. Вот оно что, оказывается я в русскую народную сказку попал. Значит, все мы здесь иванушки-дурачки. А кто же баба Яга? Сказка! Больно грусные сказки сочиняем. Смрадные…
Когда я вернулся, Игорь лежал кверху брюхом и свердил взглядлм потолок.
Я зевнул.
- Что, не выспался? – спросил тот.
- Да, от этой вонищи, духотищт и перепоя, что-то в сон тянет, - зевая, ответил я.
- Спи, - мне показалось, что он улыбнулся. – Что нам здесь еще делать, жрать, срать и спать, пока старая не придет.
- Кто? – не понял я.
- Смерть с косой,- гыкнул он. – Спи.
Странные мы людишки. Нас убивают, а мы хохмим!
Огромный ченый ротвейлер приближался ко мне, не спешно передвигая ногами, словно в замедленной съемке. Я огляделся по сторонам. На мою беду, кроме жиденьких зарослей какой-то бузины, солидных деревьев за спиной не наблюдалось. Как не было и “орудия”, чтобы попытаться хотя бы отбиться от этой зверюги. А то, что намерения у псины были на редкость пакостные и серьезные, сомневаться не приходилось, достаточно было взглянуть на его чуть подрагивающие, красные глаза, и мерзейший оскал. Бежать!? Он же, зараза, бегает быстрее меня раз в сто. Что делать? Стоять, как истукан и ждать, когда он меня жрать начнет или попробовать с ним “договориться2. Нет, этот на мои сюсюкания никак не отреагирует.
Жуткий пес, продолжая скалиться, угрожающе зарычал, но бросаться на меня не торопился. Помучить меня хочет. Издевается падла. Лучше, загрыз бы сразу, да делу конец. Но, что со мной валандаться?
Надо же. Похоже, моя мысленная просьба показалась собаке весьма разумной, и пес приступил к активным действиям. С диким лаем, он подскочил ко мне и взепился в правую руку, но тут же отпрянул, словно его скорпион ужалил. Я заорал от боли, из прокушенной руки ручьем текла алая кровь. Моя, между прочим. Я пытаюсь хоть как-то ее остановить. Вероятно, эта сволочь прокусила мне вену, но кровь хлещет, как вода из фонтанов в Петергофе. Хлещет, хлещет, по брюху, по ногам. Слышал я, что в человеке литров шесть крови. Ну, если прибавить сюда выпитый давеча портвейн, то во мне литров восемь должно быть. Но, когда о взглянул вниз, под ноги, то ужаснулся. Крови натекло столько, что лужа растеклась на всю поляну. Аж, горизонт побогравел от гнева и стыда. Кстати. Боль почему-то прошла, к горлу подступила тошнота, а в теле появилась такая легкость, что еще миг и взлетел бы. Но, я стою, а кровь все хлещет и хлещет. А этот гадский ротвейлер, вдруг, начал жадно лакать мою кровь. От этого он становился все больше и больше, все ужасней и страшней.
Вдруг, кровопоток исчез. Вся вылилаль, решил я. Но, пес был иного мнения. Допи остатки, он, вновь, подскочил ко мне, и не встречая никакого сопротивления, прокусил мне другую руку. И что вы думаете? Все повторилось в тех же масштабах. Я же смотрел на все это безобразие так, словно все это происходило не со мной, а с кем-то другим. Напившись и раскабанев еще больше, пёс поочередно прокусил мне обе ноги и высосал кровт из них. Он до того раздулся, что мне даже стало жалко его, того и гляди лопнет бедолага.
Короче. Мне все это надоело и я прилег на траву, еще влажную от мое крови. И ту, огромная морда склонилась нало мной. Лязгая здоровенными зубами, собака лизнула меня в шею и…. И откусила голову. Ну, надо же, какая сволочь, решил я. Мало того, что всю кровь выпил, кровосос, так ему еще и голову подавай. Кстати, а почему это я живой? Это не вяжется ни с какими законами природы. Впрочем, о каких законах идет речь? Кто их у нас соблюдает? Чиновники? Депутаты? Президент? Вот и нам с собачкой плевать на все ваши природные законы. Мы сами себе свои напишем, одобрим, проголосуем и утвердим.
Пес брезгливо поглядел на мое истерзанное тощее тело, взглянуо на голову, улыбнулся, совсем по человечески, как братан и виляя задницей весело удалился. Моя башка, бесперебойно лупая глазами, недоуменно оглядывала распростертое на лужайке собственное тело, пока кто-то не схватил ее за волосы и не поволок неизвестно куда.
Стой! Стой сука! Заорала моя голова. Ты чего это на чужое добро заришся? Голова приподняла глаза и увидела, что тащившим ее за волосы мужиком, был никто иной, как кореец Ким, который подох вчера вечером. Он изумленно поглядел на голову полуоткрытым остекленевшим глазом, что-то пробурчал гортанным голосом и зашвырнул мою бошку в заросли бузины. Потом появился Игорь, принес мое тело, приставил к голове и потряс меня за плечо.
Я проснулся весь мокрый от пота и не только от него. По всей видимости во сне я … В общем, конфуз со мной случился. Описался я с перепугу. Вот вы, вы бы не того, от такого? А?
- Ты чего? – спросил Игорь меня, постепенно приходящего в себя после кошмара.
- Тьфу! Приснится же такая муть, - ответил я и пересказал ему содержание сна.
- Ерунда все это. Сны, не сны. В реальности все намного страшнее, - философски заметил он. – На, похавай, братаны тебе ужин оставили.
Я покосился на миску, вероятно, опасаясь увидеть там чью нибудь руку, селезенку или хрен. Но, это была обыкновенная перловка. Без масла, без соли, без вкуса и запаха. Как не удивительно, но сожрал я кашу довольно быстро, запив ее ржавой водой из жестянки.
- Что нового? – спросил я, так просто и естественно, словно речь шла о привычных рутинных делах.
- Так, - пожал плечами Игорь. – Двоих отправили в желудки к псам, а души к проотца. Прости господи, стихами разговаривать стал.
- Да-а-а, - кивнул я головой. То-то тишина такая внизу, видно псы отдыхают после трапезы. – Ряды редеют.
- Да что там, двое ушли, - присоединился к нашему разговору сухопарый, жилистый дедок. – Говорили, что раньше до десятка в день уходило. И псов больше было, а уж про нашего брата и говорить нечего.
- Матвеич, - обратился Игорь к старику. – А ты введи Леху в кур дела, а то уже второй день здесь отколбасил, а не в зуб ногой.
Дедок воспринял эту просьбу с явным удовольствием. Было заметно, что у него давно язык чесался, видно по привычке, как позднее я узнал, он был лектором- международником в каком-то Дворце политпросвещения. Он почесал седую жиденькую бородку рукой, всей покрытой язвами и пузырями. Впрочем, меня это совсем не тронуло. В такой антисанитарии любую заразу можно поймать в два счета.
- Что ж, - гхмыкнул дед. – Как там тебя по батюшке? – обратился он ко мне.
- Слышь, дед, - перебил его Игорь. – Давай, нах…, без формализма. Мы с ним уже в тридцатые годы покончили.
Дед ни сколько не обиделся, а степенно продолжил:
- Не хотите, как хотите, молодой человек. Что же касаемо обстановки, то я с удовольствием введу вас в курс дела. Прочту вам, так сказать, краткую лекцию о той ситуации, в которой вы изволили оказаться.
Я все никак не мог понят, придуривается старик или это манера его речи. В его стиле и интонации было что-то и от официоза и от дружеско- доверительного, но и бульварного базара. Возраст, решил я, и принялся внимательно слушать, отгоняя от лица слепней, мух и ,невесть откуда взявшихся ос.
- Матвеич, кончай пиз…лить. – опять прервал его Игорь. – Ты не на партячейке, ты в хлеву. Представь, что выступаешь перед доярками с лекцией – «об осеминении крупных рогатых свиноматок исскуственным путем». Давай. А, то выгоню и сам Лехе все расскажу, - Игорь подмигнул мне. Было заметно, что ему самому хотелось послушать рассказ старика, но его занудное вступление малость раздрожало.
Старик не обиделся, лишь грустно взглянул куда-то в дальний угол. Мне даже показалось, что на морщинистых глазах выступили слезы. Да нет, просто показалось. Дедок еще раз почесал бороду, видно вши покоя не давали, откашлялся в кулак, как заправский лектор и и начал свое повествование.
- Мне об этом один профессор рассказал, который здесь, как и мы оказался. Умный был мужик, только маленько того, повернутый слегка. Служил он в каком-то Московском университете. Сейчас поди разбери, в каком именно. Это раньше университетов было раз-два и обчелся, а теперь, куда не плюнь, обязательно или в колледж или в университет попадешь, - дед плюнул.
- Дед, ты так в меня попадешь, а не в колледж, - хмыкнул Игорь. – Давай ближе к телу, про университеты мы и так знаем.
- Так вот я чего и спрашиваю, - сказал Матвеич. – Мне про все рассказывать или только про собак?
- Давай про псов, - ответил Игорь. – Обо всем остальном я как-нибудь сам сумею.
- Лады, - кивнул дед и продолжил. – Месяца два назад привезли сюда очередную партию бомжей. Вот среди них наш профессор и оказался. Был он толи зоологом, толи биологом, черт его разберет, только шибко умного из себя не изображал. С понятиями был мужчина, он при Сталине еще по 58 в лагере срок мотал, пожтому поначалу ко всему спокойно относился. Хотя, как я уже говориил, малость сдвинутый был, с финтифлюшками в извилинах. Рассказывал, что детки его с квартирой обманули, фактически выкинули старика на улицу, вот он и стал по подвалам и чердакам с бомжами ошиваться, пока его сюда не привезли. Что? Нет, он москвич и квартира была шикарная, по его словам. Вот так ребятишки, - вздохнул Матвеич. – Ростишь вас, ростишь, а в итоге… Эх, в наше бы время… Да, так вот, - продолжил он спустя некоторое время. – Когда в столице очередную «зачистку» проводили, так профессора и замели. Как уж он сюда попал не знаю, не сказывал, врать не булу, только на второй день, как увидел наших собачек, так совсем с ума спрыгнул. Принялся всем рассказывать, что этого не может быть, что эту породу еще пятдесят лет назад уничтожили, что это нарушение Женевской декларации и прочая, прочая, прочая. Его особо никто не слушал: кто недавно поступил, так те в шоке пребывали, а кто старожил, типа меня, так тем все равно, какая сволочь нарушила Женевскую конвенцию. Ну, а мне скучно было, вот я и слушал целыми днями его росказни. Если бы он не заикался маленько, да не дергался, как эпилептик, то и ничего, довольно любопытно. Только кому эти истории нужны? Разве, что вам передать. А вам почто? Все едино – смерть…
Так вот, - он покосился на Игоря, понимая, что опять залез в философские дебри. Но Игорь молча слушал, прикрыв глаза. Он ведь уже не единожды слушал эти побасенки, и вероятнее всего, размышлял о чем-то другом. – Оказывается породу этих собак вывели давным давно, еще до новейшей истории. Только тогда они другие были.
- Кто? – не понял я.
- Собаки! Я же рассказываю, - обиделся дед, решив, что зря сотрясает воздух.
- Да, я слушаю, только ты как-то прыгаешь с попа на дьякона.
- Слушай, – успокоившись, дед продолжил. – Травля собак и зверей, всяких разных, на человека была широко распространена еще со времен Древнего Рима. В результате травли и скрещиваний отдельных особей, выводились специальные породы собак, предназначенные для охоты на крупных животных, гладиаторских боев и даже, для участия в военных действиях. К примеру: предки известных и поныне мастино-неополетано, служили в египетской и римской армиях. Эти собаки щли в первых шеренгах римсой армии Цезаря., следом бежали рабы и лищь затем легионеры. Стоит отметить, что псы были не плохо вооружены, в первую очеред железными доспехами, от неприятельских копий и стрел, затем, острыми шипами и обоюдоострыми пластинами, прям как опасная бритва. Эти штуки предназначались уже для поражение живой силы противника и лошадей с быками. Все это хозяйство прикреплялось к железному панцирю, который весил не мало.
Старинные английские бульдоги, эти твари сейчас не так модны, как всякие пит-були и стаффорды, были выведены специально для боев с быками. Ты удивлен? Такой мелкий и против быка? Конечно, это действительно может показаться бредом сумашедшего, но это так. Псы бросались и мертвой хваткой вонзали свои зубы в горло бугаю, прокусывали артерию. И… И тот издыхал. Что не веришь? А ты попробуй, сунь руку такому.
При этих словах, я вспомнил свой сон и мурашки побежали у меня по коже.
- Отстань ты, старый хрыч, - огрызнулся я, заметив, что дед улыбается, понимая, что попал в точку.
- Шучу, - добродушно сказал он и продолжил. – В средние века, предки пит- булей, мастифов, бэндогов, стаффордов и прочих натравливались на лошадей, ослов, обезьян. Некоторые аристократы не гнушались и устраивать бои между собакой и человеком. Правила боев с людьми были довольно простыми. Зверя за горло привязывали к вкопанному в землю столбу. Человека аналогично, только за пояс. Вся штука заключалась в том, что столб к которому привязывалась собака, был намертво врыт в землю, тот же, к которому был привязан человек, можно было при желании выдернуть из земли. То есть, если собака побеждала, и человек это чуствовал, то он мог выдернуть свой стопор и с позором покинуть ристалище. У собаки же такая привилегия отсутствовала, в случае, если «гомо сапиенс» оказывался сильнее, то ее ждала незавидная участь, валяться на мусорной свалке, объедаемой сворой крыс, коих в те времена было привеликое множество. Справедливости ради, стоит сказать, что трусость бойца не поощрялась его хозяевами. Если он с позором уносил ноги, а на бойцов, как и всегда ставились большие деньги, и хозяин человека оказывался в накладе, то последнего несщадно били плетьми и палками, что не редко приводило к смерти труса.
Наконец, прошли те времена, людтшки успокоились, цевилизовались, так сказать и перестали устраивать всякие кровавые побоища. Теперь ставки принимались на скачках, боксе, тараканьих бегах и прочей не слишком кровавой забаве.
Но, человек есть человек. Рожденный по образу и подобию Господа, он, тем не менее, является и порождением дьвола. И часто последний на столько заполняет душу человека, что тот сам превращается в подобие сатаны.
Поэтому, по прежнему в различных, особенно слаборазвитых странах, типа нашей, устраиваются всякие подпольные бои без правил, собачьи, свинячьи и прочие. Когда у человека есть шальные деньги и он не знает, куда ему их деть, то на помощь приходят всяческие промоутеры и шоу-мены, которые за определенное количество «гринов» предлагают различные острые ощющения. Ну, ведь и впрямь, нельзя же одну ёблю смотреть или в ней участвовать.
От последних слов меня передернуло. Старик кусал нынешние власти не хуже каого-нибудь мастифа.
- Вообщем, - продолжал он, тем временем. - Как увидел профессор этих псов, затрясса весь и рехнулся. Оказывается, что этих зверей в конце прошлого века или позапрошлого, поди сейчас разбери, вывели в Америке, чтобы нигеров на плантации охранять, чтобы соседи не сперли. Вот. Скрестили всех и вся, и получилось у них нечто стапитбуль- мастино – терьеро.
- Ну, ты загнул, Матвеич, - Игорь аж глаза открыл, когда услышал название породы, произнесенной стариком.
- Это я так, - сказал дед. - Для красы. Кто их знает, как эти твари зовутся. Что любопытно, то, что эти суки от всех этих скрещиваний- перекрещиваний, стали как дикие звери. Я уж не знаю подробности, но какая-то собака укусила черного и спятила. Кроме человечены ей больше ничего в глотку не лезет. А хозяин, вместо того, чтобы пристрелить суку, взял да и выпустил ее на волю. Эта тварь перетрахалась со своими сородичами, принесла потомство, такое же дурное, как и сама. Вот от этой самой собаки и пошла порода, которая жрет людей, как семечки. Власти американские конечно в панике. Принялись отстреливать эту падаль, за одно и свою элитную породу, да видно всех прикончить несумели. Нашлись доброхоты, спрятали несколько особей и увезли их в Южную Америку. Там в дебрях Амазонки, на специальных фермах, колумбийские, парагвайские и прочие наркобароны и выращивали этих псов, не смотря на строжащий запрет международных организаций. Да им то что? Хочешь кокаин запрети, хочешь опий, хочешь продажу оружия, что, от этих запретов все станут законопослушными гражданами? Вон, у нас Горбачь водку запретил и что? Да, народец еще больше бухать стал. Тут другое, тут запретами проблемму не решишь, тут иными способами бороться надо…
- Не надо политинформаций! – рявкнул Игорь.
- Понял, - согласился дед. – В общем, вычитал профессор про эту породу в каком-то зарубежном журнале в конце пятедисятых. Там же была опубликована фотография одной из собак. Вот он и вспомнил про это. Ну, а как уж потом мы рассудили, кто-то из «новых русских» подсуетился, прикупил парочку этих особей, да организовал свой маленький бизнес. Демократам и Жирику наплевать, живешь ты или сдох. Им чем меньше проблемм, тем больше денег. Ну, жил в подвале бомж, ну, пропал куда-то, да и фиг с ним. Сколько у нас в России бездомных, сколько опустившихся? Так что, корма для собак на долго хватит. Тот же профессор рассказывал, что по Москве ползли слухи, что к какому-то событию, толи тысячилетию крещения, толи к миллениуму, толи к дню рождения президента, Мэр распорядился очистить столицу от всякого а-социального элемента. Кстати, тогда про собак каких-то тоже упомянали. В мире с атипичной пневмонией борются, а у нас с людьми. Да, я слышал, что у вас в Питере, перед юбилеем тоже зачистки начнутся.
- А откуда ты знаешь, что я из Питера? – спросил я.
- Так я про Игоря, - ответил дед. – Значит вы оба из «бандитского петербурга».
Мы с Игорем переглянулись. Потом поговорим о малой родине. Мы поняли друг друга и даже кивнули одновременно.
- Так, из твоих слов следует, что это чуть ли не государственная программа, - сказал я. – Но, судя по тому, что вижу я, это больше напоминает кустарное производство, нежели можную государственную машину. То, что на бомжей властям наплевать, это понятно. Кое-кто из правозащитников договорился уже о геноциде российского народа. На счет геноцида не знаю, но то, что государству плевать на судьбу своих граждан, то это общеизвестный факт. Но, концлагеря, с собаками, которые жрут людей… Нет, вряд ли бы наше руководство пошло на такое. В конце концов все бомжи и дусты сами перемрут, зачем дразнить различных правозащитников местного и импортного разлива. Нет. Здесь скорее речь идет о деньгах, вероятно о больших деньгах, раз дело поставлено на столь широкую ногу. Я имею ввиду, что бомжей чуть ли не со всей средней полосы таскают, судя по вашим разговорам. Может такая зона не одна в стране, но вряд ли мы об этом узнаем. Я так понимаю, что мы приговорены некими субьектами к пожизненному заключению, а по сему обо всем том, что творится здесь никто и никогда не должен узнать. А. крыша у хозяина этой фермы, по истреблению людей и разведению собак, должна быть весьма солидная. Если мы, конечно, с перепугу не слишком сгущаем краски. Да, так что профессор?
- Прожил дней десять, да помер, - ответил Матвеич, вылавливая живность из слипшихся волос. – Здесь редко кто долго живет. Разве, что я задержался, Яшка, Тимур, да вот Игорь.
- Помер, так помер, - сказал я. – По большому счету, ничего интересного он не поведал. Разве какие сведения из истории удалось подчерпнуть, о всяких породах собак, да бои между людьми и псами. Что же касается того, что собаки людишек жрут, так это и без профессора яснее ясного. Так что, спасибо батя за рассказ. Них…я интересного и полезного я из него не вынес.
Дед аж обиделся, от такой наглости. Извините, зачем тогда он распинался здесь передо мной в тесении пары часов? Чтобы потом услышать что, мол дурак ты дед и звать тебя Иван.
Игорь, как будто почувствовал, что Матвеич обиделся, обнял его за плечи, извинился, поглядев на меня с укором, поблагодарил за рассказ.
- Да чего там, - вздохнул дед, встал и отправился на свое место, возле стены.
- Зачем ты так? – сказал Игорь, когда старик ушел.
- Не знаю, - я плжал плечами. – Сам не пойму. Только злость какая-то, толи на себя, толи на страну. Не знаю. Но, согласись. Накой мне эту лекцию было слушать, если пользы от нее ноль. Если бы он рассказал, как можно травануть жтих псов, или что-нибудь о хозяевах, о месте, где мы находимся. Информации море, а полезной с гулькин нос. Если ситуация не имеет выхода, то к чему мне политэкономика? Мне тогда надо лежать и грехи замаливать. О вечном думать.
- А, ты злой! – сказал Игорь.
- Злой, - кивнул я в ответ. – Да я на себя злюсь, что вляпался в такой блудняк, по собственной глупости. Прости меня, Господи, если я не прав. Ну, а ты-то , что обо всем этом думаешь?
- Если коротко, - Игорь почему-то перешел на гопот. – Шанс есть. Надо только хорошенько все обдумать.
- Вот это другое дело, это речь не мальчика, но мужа. Давай, вываливай свои соображения.
- Не знаю, с чего и начать то. По всей видимости, находимся мы на границе псковской области и Белоруссии. Места здесь глухие, вокруг зоны, так что, случайные туристы вряд ли сунутся. Ну, а если и сунутся, то им же хуже. Как ты правильно заметил, навряд ли от сюда кто-нибудь живьем выйдет.
- А что, неужели никто сбежать не пытался? – с надеждой спросил я.
- Почему же, смельчаки всегда находились, - отозвался Игорь. – Только, судя по разговорам, не одна попытка не привела к успеху, а лишь за ней следовали меры, по пресечению последующих поползновений.
- Одиночки?
- Да, в основном, - кивнул он. – В порыве отчаяния, нежли по уразумению и плану. Были и коллективные попытки, но все закончились плачевно.
- Обидно.
- Пошли, посмотришь обстановку, пока светло.
Мы подошли к стене, где через огромные щели был виден обнесенный забором двор, где находилась наша избушка. Рядом какая-то пристройка. Да, повер забора была натянута колючая проволока и, похоже, провода под напряжением.
- Вот, видишь, - сказал Игорь. – Вот результаты побегов. Раньше колючки не было, как не было и проводов под напряжением. Потом, пристройку для сторожей, вон там, слева, загон для собак. Они сейчас сыты и отдыхают в тени
Чуть поодаль находилось одноэтажное кирпичное здание и какой-то ангар. Рядом валялись бревна, доски, сучья, кряжи.
- А это что? – спросил я Игоря. – Что-то я не слышал за два дня звука пилы.
- Нет, иногда работают. Даже доски куда-то вывозят. Но, скорее всего лесопилка для видимости, хотя, черт ее знает, я в подробности не вдавался. А в здании из белого кирпича, хозяева гостей принимают. Что-то вроде столовки или офиса. Сколько раз замечал, как обслуга на мангале что-то готовила. Вряд ли это спальное помещение, - продолжил он отходя от щели. – Во всяком случае, я ни разу не видел, чтобы кто-то здесь на ночь оставался.
- А роботяги на лесопилке? Они что, вольные? – спросил я, направляясь следом за земляком.
- Куда там, - усмехнулся тот. – Они в амбаре ночуют. Их охранник запирает, а утром выпускает, якобы на работу. Вот они и шляются вдоль просеки, иногда еду готовят, иногда что-то на станке мастерят, иногда весь день валяются кверху пузом. Но, уйти от сюда не торопятся. Может и некуда, а может по иной причине. Интересно, пойди спроси.
Мы возвращались на свои места. Прошли мимо азиатов, кучковавшихся рядом с арабами. Заметив мой взгляд Игорь сказал:
- Это китайцы. Они, бедолаги, в Европу транзитом собрались. С них какие-то ушлые хлобцы доллары собрали, набили их полную фуру, так, что половина задохнулась в дороге, Короче, проехали эти птенцы Мао через всю матушку Россию, только для того, чтобы очутиться в этом свинарнике, да и то, не всем. Короче, сплошной лохотрон. А рядом, афганцы. Эти от талибов свалили в Россию. Похоже, тоже в Европейский Союз намыливались, да видно не судьба. Кавказцев, если по одному, то менты отлавливают без гражданства, без регистрации. Как там у них дальше цепочка налажена, не знаю. Наверное, через министерство и договариваются. Рука руку моет. Главное шинкуй капусту, от рядового к генералу. Вот так. Не всех, конечно, скопом привозят. Случается и по два, по одному. Как меня приволокли, как вас.
- Мы что, на вы перешли? – изумился я.
- Ты не понял, - сказал Игорь. – Тебя на козелке притащили вместе с парнишкой. Его Серегой зовут. Наркоман. Он и не встает с того дня, ломает его здорово, а тут еще клафелин.
- Так он тоже здесь, - я вдруг вспомнил, почти все вспомнил. И Серегу, и Свету, и “лицей”. Наконец, все встало на свои места, нарисовалась картина происшедшего. – А где это чудак на букву “м”?
- Пошли, покажу. Вон, возле параши валяется. Видишь, - показал Игорь на завернутое с головой в грязный плед тело. – Как его скрутило болезного. Нет, ширево это страшная вешь.
- А ведь тогда, мне просто гигантом половым показался, - сказал я. – Он Светку так пахал, что из нее разве, что дым не шел.
- Амфетамином видно втерся или эфедроном, - сказал Игорь, подтверждая мои давешние мысли. – От этого дела шишка колом стоит чуть ли не сутки напролет.
- А бабы где? – вдруг дошло до меня.
- Ну, ты братец даешь, - удивился Игорь глупому восклицанию. – Бабы наживка, а вы килька в маринаде. Бабы то здесь причем? Они вас захомутали, снотворным напоили… Потом передали кому следует и все, отвалили следующую кильку ловить. Уж, не знаю, за деньги они это делают или за иные вещи. Только баб здесь я никогда не видел, ни у нас , ни внизу на базе. Правда, с покупателями приезжают какие-то кошки, но они не в счет, это дамы другого разряда.
- То-то я и смотрю, что баб среди нас нет.
- Вони от них много, да визга. Хозяева видно не хотят с ними связываться. Бабы более живучи и наглее. А эти. Он только собачек увидел, так и все, ему и на кичу лень сходить, он лучше под себя. Один хер, помирать. Эй, Сережа! – Иглорь потормошил, скрюченное тело, укутанное тряпьем. – Вставай, встречай гостей! Плохо ему совсем, - обратился он ко мне. – В наших то условиях, помереть легко может.
Я кивнул. Мне прихожилось видеть, как умирали наркоманы. Правда, в основном это происходило от того, что в вену было запузырена какая-то гадость, вместо наркотика. Но, были и те, кто умирал от передозировки, и те, кто от физического истощения и ломки.
Тем временем, Серега, да, это был он, я моментально узнал его, высунул посиневшее от духоты, физических страданий и обезвоживания организма лицо, и не понимающе захлопал глазами.
- Узнал?- спросил я.
Серега кивнул.
- Что плохо? Вот так, братец, до чего водка и наркота доводят.
Серега, вновь, слгдасно кивнул.
- Ты хоть помнишь, как сюда попал или ебля и ширево тебе всю память стерли? – спросил его, в свою очередь, Игорь. Опускаясь на корточки возле наркоши.
- Да, я сразу сообразил, что здесь что-то не чисто, когда он вырубился, - он кивнул в сторону меня. Вероятно, все же узнав меня, он силился вспомнить мое имя, но не мог. – Но эта, которая с сиськами, уговорила дкрнуть водки. Ну, вот я и дернул…
- Напились мы водки на всю оставшуюся жизнь, а ты еще и натрахался и накололся, - усмехнулся я.
Серега глотнул воды из такой же жестяной банке-кружке, как и у меня, опустил голову на пол, усланный гнилым сеном. Казалось, что ему стало легче. Но, может это и не так.
- Ты сам-то откуда? – спросил его Игорь.
- Из Козлопупинска, - ответил Сергей.
- Нихера, тебя занесло, - удивился Игорь. – Что, ближе негде было водки попить и на девку взобраться?
- Да нет, - Сергей скорчил на лице гримасу, напоминавшую подобие улыбки. – Мы с пацанами уже третий год в псковскую за маком приезжаем в конце июля, начале августа. Садимся, вначале на поезд, а потом на автобусе, по всем деревням. Места здесь глухие, ментов почти нет, а мачье народ, по старинке, выращивает. На пирожки, на булочки.
- Да уж, - кивнул Игорь. – Лучше булочка с маком, чем торт с героином, - он подмигнул мне.
- Торт с геммороем, - сказал я. – То то мать жаловалась в последние годы, что весь огород истоптан в августе. Она уже специально весь мак еще весной выдирает, так нет, все равно ползают. Что, денег нет? – спросил я Серегу. – Это в нашей молодости с наркотиками тяжело было, а сейчас их на рынке столько, что хочешь в вену, хочешь в рот, хоть в задницу суй, столько всякой дряни по стране гуляет.
- Не скажи, - встрял Игорь. – Черняшка всегда пользовалась спросом. И когда боролись с этим, и когда болт забивали. Да, с черного и соскочить легче, чем с “гера”.
- Да, я знаю, - согласился я. – Я в свое время сумел слезть. Правда, если бы не женился, то тогда неизвестно, чем бы все кончилось. Да-а-а-вно это было. А сейчас, ширево по прежнему в ложках варят?
- Если чистое, то да, - ответил Сергей. – Если с ангидридом, то в кружке…
Если господин или товарищ, кто сейчас разберет, Черкесов, который отвечает у нас в стране за борьбу с производством, трафиком и употреблением наркотически содержащих препаратов и психотропных веществ, не подаст на меня в суд, то я расскажу, как мы баловались всей этой дрянью в восьмедисятые годы прошедшего века.
Пожалуй, начну с травы.
Впрочем, план, анаша, трава, марихуана, конопля и прочие косяки в особом базаре не нуждаются. Траву курили даже те, кто вообще никогда ничего не курил. Эффект, как и от любого стимулятора, будь то водка, «момент» или героин, у каждого человека свой. Кто после косяка улетал куда-то, кто мультики смотрел, закрыв глаза, кого на жрачку пробивало, кого на смех. Это от личности зависило и от того, откуда траву привезли. Самой хорошей и дорогой считалась «чуйка», конопля из Чуйской долины, Это вроде ее Чингиз Айтматов описывал в своем романе - «Плаха». Сейяас популярна «афганка». Ну что там еще, про план. Производные его пластилин или гашиш. Это пыльца марихуаны. Онп и шибает сильнее и стоит дороже. Кто-то курит его, как обычный «план», перемешивая с табаком, но настоящие «индейцы» закладывают скатанный в шарики гашиш под язык и посасывает горькую массу, как какой-нибудь сердечник сосет валидол. Вообще-то, меня конопля не очень пребивала. Так, на смех в основном. Накуришся и начинаешь прикалываться над всякой ерундой, с того ни с сего. Да, еще идеи всякие, стихи и видеоролики в башку лезли, иногда на жратву пробивало.. Но, это, как я уже говорил, от человека зависит.
Теперь о черном, о маке свежем или о соломе. Свежак, обычно собирают, у нас, в нашем регионе, в конце июля – начале августа. Все зависит от погоды и количества наркоманов, на квадратный метр посевной площади. Если все лето поливали дожди, то мак вырастет дерьмовый, молоко будет водянистым и совсем не будет цеплять. Если лето было солнечным и жарким, то молочко будет густым, горьким и весьма забористым. Но, тут возникает другая проблемма – наркоманы. Они, как саранча налетают на дачные участки, частные дома и садоводства. Они выдирают несчасный мак, не дав ему созреть, не дав молочку собрать все свои чудодейственные свойства. Ну, да бог с ними. Представим идеальный вариант. Лето жаркое, а наркоманы все в ЛТП (в советские времена существовали такие заведения – Лечебно – трудовые профилактории, где алкашей и наркоманов пытались перевоспитать) или на зоне.
Итак. Теплым августовским вечером, а лучше ночью, часа в два в три, когда у хозяев участка, на который мы отправляемся, самый крепкий сон, мы, я имею ввиду себя, как экскурсовода и вас, как туристов, а не банду вонючих наркоманов. Итак. Мы отправляемся на дело. Если нам невтерпеж, то приходится брать с собой все наркоманские причендалы: баян (шприц), бинт, вату, ложку, желательно чистую, пузырек с водой, спички и полиэтиленовый пакет, для сбора соломы. Готовы? Тогда вперед и, желательно, без песен.
Придя на заранее отмеченную вами (мной) днем делянку, мы, некоторое время, убеждаемся, что хозяева участка мирно спят в сврей холупе, что соседская собака на наш приход никак не реагирует, значит пора. Тихонько открыв калитку, мы еле слышно, на ципочках проходим в огород, где среди всякой дряни, типа гороха, огурцов, редиски и укропа береют кусты с вожделенным маком. Я обратил внимание, что эта сон-трава, ночью здорово выделяется цветом на фоне остальных огородных культур. Может притягивает к себе? Может, шепчет тебе в ухо, сорви и употреби меня, прямо здесь, прямо сейчас! Прямо, как неудовлетворенная девка, прям как… Тут я тормозну и не буду говорить, о ком я подумал, а то опять скандал будет.
Мы акку-у-у-ратно выдираем кусты из земли. Липестки уже осыпались, лишь набитые не зрелым семенем бошки колышаться от слабого ветерка. В тишине, в мертвой тишине то там, то здесть раздается громкий хруст. Это вы, неумелыми руками не выдергиваете растение из земли, а обрываете его возле корня. Ну, я вас не ругаю, это же по неопытности. В следующий раз постарайтесь быть внимательней, когда у мака ломаются стебли, то ему свойственно издавать звонкий, скрипучий звук, который может перебудить всю округу, что приведет к большим неприятностям.
Ладно, урожай собран, теперь мы так же спокойно и тихо покидаем гостеприимный участок, мысленно благодарим хороших хозяев за заботу о нас и удаляемся в лес. Теперь предстоит выделить молочко из растения и … Так, а где лезвие? Разве я не говорил, что в дорогу необходимо взять хотя бы половинку лезвия. Не говорил. Точно? Извините, припишите себе в толмуд к тому набору, который я продиктовал, лезвие. Записали? Отлично.
Итак. Берем лезвие и чик. Отрезаем растению голову. Нет, мы не «чехи», которые проделывают это с людьми, мы обыкновенные наркоманы. Орезанную бошку, мы ставим на более-менее ровную поверхность, кумполом вниз, чтобы из отрезанной части выделялось густое чуть коричневатое белое молоко. Стебель вертикально прислоняем к дереву, он тоже даст сок. Молочко славное, горькое и вязкое. Значит ширево получится улетным. Вот таким образом мы отделили все головки от стеблей, и закурив, с удовлетворением поглядываем на стройные ряды пузатых бошек, похожих на пивные боченки. Докурив, мы тщательно тушим сигарету, не забывая о предупреждении Минлесхоза «о чрезвычайно пажароопасной обстановке в нашем районе» и приступаем к следующему этапу. Он, довольно, не продолжительный и простой. Мы просто собираем выступившее молочко на кусочек марли, промакивая каждую голову и каждый стебель этой марлей. Через некоторое время марля становится мокрой. Тогда мы разводим не большой костерок и подсушиваем марлю над ним, держа ее на некотором расстоянии от пламени, чтобы не дай бог она не всыхнула и не сгорела. Тогда все наши труды пройдут даром. Ну вот и все. Марля высохла и загрубела. Даже в темноте, в отблесках костерка видно, какая она темно-коричневая. Эх, знатное будет ширево.
Здесь мне придется сделать некоторое отступление. Если вам невтерпеж, как мне, то вы можеье уколоться прямо сейчас, я все популярно расскажу, если же вы терпелив и желаете получить больший кайф, то тогда вам придется запастись терпеньем, убрать марлю в карман брюк и отправится на блатхату, где вы будите проводить более серьезнве операции с бинтом, нежли те, о которых я расскажу сейчас.
Итак. Мы нетерпеливы, у нас расшатанные нервы, неустойчивая психика и поэтому, мы приступаем к заключительной части нашего балета. Что? Вы не верите? Почему все так быстро! Фиг его знает. Мне одна тетка тоже не верила, а когда я ей вставил, то сказала: «ух ты». Вот и я говорю, ты ух. Мы берем ложку, кладем в нее бинт, наливаем воды и держим над костром. Вода закипает и постепенно становится коричневой. Бинт отдал воде весь сок, который мы собрали с растений. Да, кусты и головы мы не будем выбрасывать, а сложим в пакет. Для чего, об этом ниже, всему свое время. Можно еще добавить водички и немного проварить бинт, но особого смысла в этом нет, как я не вижу смысл вновь просушивать бинт над костром и оставлять так называемый «вторяк». Обычно, со вторяка уже не прет, так, только вены портить, да кровь.
Поэтому, мы смело вытаскиваем бинт из ложки, отжимаем его, хотя он и горячий и выбрасываем. Ложку, акууратно, ставим на ровную поверхность, так, чтобы варево не вылилось из нее. Достаем шприц, надеваем иглу, обматываем ее кончик ватой, чтобы вся грязь из раствора осталась на ней и выбираем ширево в баян. Вот и все, теперь можно стрелять по венам. А там уж, как с травой, все от человека зависит, кого прет, тащит. Кого приходнет и сразу отпустит, а кому, что слону дробина. Все от организма зависит и мака. Например, когда я «косил» его в Ленинградской области, то у меня обычно был сильный приход, аж с копыт срубало. Зато тащило очень мало, часа два. А в Вербилово, под Псковом, ну, где я только что куролесил, так там по другому. Приход не шибко сильный, зато перло часов шесть – восемь, словно проангидрировал раствор.
Вот так, плавно, мы переходим к тем, кто не торопится шмыгнутся, а предпочитает растянуть удовольствие. Кстати, кроме этого и времени больше уходит, и заморочек куда значительнее. По большому счету, трудность заключается в поисках «уксусного ангидрида», который на огороде не растет и в аптеках не продается. Для чего он используется в медецине, это вы спросите у фармацевтов, я вам не Большая Советская Энциклопедия, в среде наркоманов он применяется для получения более сильнодействующего наркотика, чем попробовали мы с вами в летнем лесу. Значится здесь! Мы уже ни какие-то нервные слюнтяи, а спокойные, выдержанные люди. Тем более, что у нас дом в этом поселке, в котором кроме нас никто не живет, а в холодильнике стоит пузырек с… Правильно, с «уксусным ангидридом». Где мы его взяли? Это не важно, где был, теперь нет. Значит. Прихватив с собой все свои причиндалы, половиной из которых мы даже не воспользовались, разве что водички попили, когда в горле пересохло, возвращаемся домой. Желательно идти по лесным тропинкам, а то некоторые нервные граждане не спят по ночам и могут ментов вызвать. Я попадал в такой переплет пару раз, один раз, мент даже орал, что он стрелять в меня будет. Да, куда там, я свой лес, как пять пальцев знаю, я от него с закрытыми глазами уйду, не то, что в проливной дождь и по болоту.
Вернулись мы домой. Я прохожу на кухню, пока вы толпитесь в прихожей, и включаю газ. Тем временем вы рассаживаетесь на веранде и обсуждаете ночную прогулку. Для меня это рутина, а для вас приключение, хотя абсолютно безопасное и скучное. Я достаю железную детскую чашку, слегка закопченую и пыльную. Ополаскиваю ее, бросаю бинт и заливаю его водой. Потом ставлю чашку на огонь. На сей раз, бинт вываривается больше, и когда его удаляешь из кружки, то процесс не прерывается, а продолжается, до тех пор, пока коричневая масса не загустееет и не начнет прилипать ко дну кружки. Дав ей остыть, я ножом счищаю ее со дна и краев и лезу в холодильник за ангидридом. Сейчас будет вонища. Пахнет он круче, чем уксусная кислота. Я наливаю совсем чуть-чуть ангидрида в кружку и накрываю ее куском полиэтиленовой пленки, перевязав у основания резинкой или веревкой. Дальше кружка ставится на водяную баню, (думаю, хоть это объяснять не напдо) и мы перекуриваем, пока расствор вновь не превратится в смолу. Тогда мы вытаскиваем кружку из емкости с кипящей водой, открываем ее и, на всякий случай, прокаливаем над огнем, выжигая остатки ангидрида. Вот и все. Теперь таким же образом соскребаем запекшуюся массу на дне кружки, добавляем воды и кипятим. Ширево готово. Дальнейшие наши действия были описаны выше, ничего нового мне не прибавить. Эффект? Сильного прихода не будет. Раствор потечет по вене, вы почувствуете, как горячая волна поднимается все выше, выше. И наконец, расплывается, обволакивая мозг. Вы краснеете, потеете, у вас покалывает руки и виски. Вы претесь. Приготовтесь, что с непривычки на вас может напасть рвота и будет продолжаться несколько часов. Нет, не подряд, а с перерывами, естественно. Проблюетесь, водички попьете, а сушняк жуткий, и через какое-то время все по новой. Но, главное, что вас прет, тащит так, что вы не ходите, а летаете по земле или над ней, это кому как нравится. Так, с этим все. Последнее, о чем расскажу про черное, о соломе.
То, что мы с вами собрали, мы же не выбросили, а аккуратно сложили в пакет. Если мы не выбрали из кустов молочко, а просто оборвали корни и листья, засушили и перемололи в мясорубке, то вот это самое дело и называется соломой. Готовить ее труднее и дольше всего. К тому же нужен растворитель, под определенным номером или ацетон. В принципе, процесс приготовления соломы, почти не отличается от процесса варева бинтов. Только когда готовишь солому, вначале используешь растворитель, для вытяжки наркотика, а потом по той же схеме, ангидрид, баня, вода и вперед. Но, я бы вам не советовал начинать с соломы, без предварительной подготовки и участия в процессе опытного специалиста по этому делу. Лучше всего с парой отсидок по бывшей 226 статье УК, части 1 или 2, или, на худой конец просто человека, волокущего в химии.…
С черным все. Оно не так страгно, как его малюют. И очистка не та, и мак у нас не из «золотого треугольника» или Афганистана, поэтому при желании с иглы соскочить можно, это не героиновая зависимость. Но. Но, все же, лучше не пробовать, лучше водки выпить, если есть желание сдохнуть поскорее. О чем я? А, теперь к белому переходим.
Белым в наше время называли вещества содержащие эффедрин. В основном, для производства наркотика мы использовали таблетки для асматиков «Теофедрин» и капли в нос «Солутан». Вот где заморочек, так заморочек. Мало того, что для «теофедрина» приходится использовать растворитель и марганцовку, а для «Солутана» еще и самогонный аппарат, так вонища стоит такая, что хоть святых выноси. Техгнология изготовленимя не сложная, но я рассказывать ее не стану. Лучше один раз увидетьь, чем сто раз прочесть. Скажу лищь, что для ширялова лучше использовать двадцатикубовые шприцы, по скольку раствору в себя много приходится вливать, чтобы постоянно поддерживать кондицию. Загоняться, так это называется. От белого крыша здорово течет и мотор садится. Зато ломок нет. Вот и выбирайте.
Можно еще просто колоться лекарствами, продающимися в аптеках по рецептам: «морфин», «кодеин», «реланиум», «реладорм», «этаминал натрия» и другими. Но, как я уже сказал, лучше водки тяпнут или, на худой конец, пива, если вам скучно на ирезвую голову. Если нет, то идите и колбастесь в какой- нибудь ночной клуб или на рыбалку, с девочками и шашлыками, в прямом и переносном смысле. А если да, то вперед, без моих советов, на рынок. Там «черные» подскажут, где взять отраву, чтобы сократить вашу счастливую жизнь. Учтите, что рассказывал о времени давно прошедшем, поэтому не могу ничего поведать ни о кокаине, хотя и в наше время, особо «продвинутые» пробовали бороздить по кокаиновым дорогам, об ЛСД, ни о препаратах амфитоминовой группы, ни о других психостимуляторах, которые в избытке захлестнули Россию. Так что, выбрать есть из чего.
Пока я трепался, из памяти всплыла одна арабская притча о воздействии конопли, героина и алкоголя на сознание человека.
Трое путников торопились в один большой город на ярмарку. Но, заплутали в дороге и подошли к городу, когда городские ворота были уже заперты. Сумерки окутывали уставших путников, а дневная жара сменилась ночным холодом. Что бы как-то взбодрится один из них достал из дорожной сумы кувшин с вином и залпом осушил его. Когда винные пары начали действовать, то путник стал громко ругаться и колотить кулаками в запертые двери, пока не рухнул мертвецки пьян. Другой товарищ, забил косячек, раскумарился и предлагает третьему. «Хочешь, я пролезу в замочную скважину и отопру ворота?». А третий, тем временем вмазал себе парочку кубов опия и сидел с перекошенным лицом, тащась от першего кайфа. Холодало, неподалеку выли шакалы. Предстаяло провести жуткую ночь. Но, тот третий сказал обкурившемуся приятелю: «Брат, ты посмотри, какая чудесная ночь, какая чудесная погода. Посмотри, как ярко горят на небе звезды и Слава Аллаху, мы живы и здоровы. Такую чудесную ночь мы можем провести и за пределами города». Утром стражники открыв городские ворота, обнаружили возле них три обглоданных трупа чужестранных путников.
Вот и все. Здесь вам и возднйствие наркотиков и алкоголя на человека, здесь и итог этого воздействия. Точнее и локоничней пожалуй и не скажешь. Так что, вперед и с песнями!
Впрочем, лекбез я закончил и перехожу к дальнейшему повествованию той самой грустной истории, как очутился я в неизвестном и жутком месте, где происходили весьма драматические события.
- А где тебя угораздило эти б… снять? – спросил я Серегу.
- А возле магазина.
- В Алоле, что-ли? – назвал я деревну, рядом с нашей, где мы всегда затаривались пивом.
- Да, там же автобусная остановка. Мы в Пустошку собрались, а тут эти шмары нарисовались.
-Так, а друзья-то твои, чего они не остались? – спросил Игорь.
Сергей пожал плечами:
- Не захотели…
- Не захотели, - передразнил я его. – Уж лучше бы захотели, тогда я бы здесь точно не оказался. И ты хорош. Цепляешь баб в неизвестной местности и остаешся один, без приятелей.
- А ты? – вдруг спросил Сергей.
- Что я? – не понял я.
- Ты же тоже повелся с ними, - медленно произнес он, словно желая, чтобы все его слова дошли до моего сознания.
- Так, я пьяный был, - от чего-то вдруг стал оправдываться я. – Мне догнаться хотелось, у девок ведь водка была.
- А я под кайфом был, и мне трахаться хотелось, - сказал Серега. – А пацанов я бы нашел, ну, не в первый же раз мы в псковской области.
- Ладно, - прервал наш безссмысленный диалог, Игорь. – Что сейчас рассуждать, кто что хотел, выпить или ****ься.
- Да! – вдруг встрепенулся Серега. – Мне кажется, что ментовский УАЗик подъехал, когда выключаться стал.
- Ты точно помнешь? – спросил я.
- Вроде, - пожал плечами Серега.
- Чего же ты раньше молчал? – спросил Игорь.
- А меня кио-нибудь спрашивал? – сказал Сергей. – Да, и какая разница. Мне мужики все уже рассказали.
- Мне тоже, - усмехнулся я. – Ну, а если менты нас сюда приволокли, так в этом нет ничего неестественного, сейчас половина ментов ссученые. Им Грызлов деньги не платит, а только делает вид. А они, в свою очередь, делают вид, что с преступностью борются, а на самом деле, вся их энергия направлена на изымание лишних денег у трудящихся масс. А на тунеядцах, типа нас, олни иными способами зараьатывают.
- Ладно, демагог, - толкнул меня в плечо Игорь. – Пошли. Пускай Серега отдыхает, а то его от перегрузок тряхнуть может.
Мы поднялись и пошли на свое место. Проходя мимо параши, я заметил негра.
- Смотри-ка настоящий чепный, - удивился я.
- Ну ты даешь! – изумился Игорь моей реакции на негра. – Ты, как ребенок в советские времена, увидить на улице группу туристов из Африки и орет во всю глотку: «Мама смотри дяди и тети совсем черные, как вакса». Ну, негр, ну и что?
- Просто, - пожал я плечами.
- Кстати. Это наш, русский негр. Его Гошей зовут. У него папа из Африки, а мать наша проб… Прости меня, Господи. Эй, Гоша! – крикнул он негру.
Тот ничего не ответил, а лишь расскрыл белые, как снега Киллимонжаро глаза. Казалось, что и зрачки у него тоже белые.
- Плохо? – спросил Игорь.
Тот вновь ничего не ответил, а лишь прикрыл глаза. Мне даже показалось, что по его черным щекам текли горькие слезы.
- Копец, - шопотом сказал Игорь. – Скоро представится, может даже сегодня ночью.
- С чего ты решил? – так же шопотом, спросил я.
- Чуствую. Проживи здесь с мое, так ты тоже легко будешь определять, кто, когда и как скоро.
И действительно, Гоша помер этой ночью, так и не проронив ни звука перед смертью. Свихнулся один китаец и сиганул вниз, вслед за Гошиным трупом, когда мы сбросили его псам. Желтый даже сумел добежать, каким-то образом, до забора, мелко перебирая короткими, кривыми ножками. Но, тут его в два прыжка догнали две здоровые собаки и. в мгновение ока, разадрали на части.
- Игорь, ты не спишь? – спросил я, ворочаясь с боку на бок, пытаясь отогнать, стоящую перед глазами сцену гибели узкоглазого. Игорь явно не спал, по-скольку дыхание его было прерывистым и не ровным.
- Нет, я вообще, последнее время больше днем кимарю, а по ночам не сплю. Заели кошмары.
- Что, никак привыкнуть не можешь? Ты же этого уже нахлебался, ваыше крыши, - сказал я.
- В том то и дело, - ответил он. – Поначалу, клгда попал сюда, больше о настоящем думал, о собаках, о бомжиках. А сейчас, все больше прошлое в башку лезет, отнюдь не в розовых цветочках.
- Ну, я тоже далеко не ангел, - сказал я. – На мне грехов ого-го, мама не горюй.
- По тебе видно!
- По тебе тоже. Может расскажешь, облегчишь душу?
- Ты что, пастырь?
-Нет, я духовник, - съязвил я в ответ.
Игорь задумался. Вероятно он хотел облегчит душу, но не знал, стоит ли это делать, стоит ли перекладывать свои грехи на другого. Он долго молчал. Я, грешным делом, решил, что он заснул, и сам приготовился баранов считать, но тут он заговорил.
- Как ты уже понял, родился я в Ленинграде. Жил сначала в Купчино с родителями, потом перебрался в Кировский район.
- Да ну, - изумился я. – Я ведь тоже из Кировского. Считай, всю жизнь там прожил.
- Где?
- На Стачках, неподалеку от метро Нарвская, на углу Оборонной и Стачек.
- Это напротив райсовета?
- Да.
- Ну, а я чуть дальше, на Ветеранов.
- Надо же, можно сказать столько лет прожили рядом, на воле, а встретились у черта на куличиках, да еще в пикантной ситуации.
- Судьба, - философски заметил Игорь. – Можно всю жизнь мимо друг друга ходить, живя в квартирах напротив, а встретится где-нибудь в Тьму-таракани. Пути господни неисповедимы.
Я кивнул. Действительно, судьба, от которой не уйдешь. Как говорится, кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
- Детство не в счет, - продолжил он. – Оно как у всех, обыкновенное советское детство. Садики, школа. Когда я закончил школу, мы как раз переехали на Ветеранов, то родители подались на север на заработки, решив, что я созрел для полноценной самостоятельной жизни. Я де покумекал и решил, поступить в институт, чтобы в армию не загребли. Выбор был не велик, тогда, в начале восьмидесятых, если ты помнишь, военные кафедры остались только в нескольких питерских вузах, вот я и дернулся в Военмех. Конкурс был не большой, и я свободно поступил. Тем более, что я спортом занимался, борьбой, и меня как спортсмена по льготному списку принимали, я мастером спорта был.
Я вновь кивнул. Знаю я «Устинку», у меня там однокласник учился, тоже мастер спорта, только по дзю-до. Мы в те времена здорово в его институтской общаге в Купчино колбасились.
- Может знал про Хруста? – спросил я. – Он в это же время в Военмехе учился, тоже спортсмен. Он даже в одной группе был с Мальцевым, баскетболист известный, за «Спартак» наш выступал.
- Может и пересекались, не помню. Если бы рожу его увидеть, тогда вероятно и вспомнил бы. Мальцева-то я знал, его «малей» называли. Вообще-то, в «школе» я редко появлялся, все больше в спортзале, да на сборах. Перспективным считали, - он усмехнулся. – Экзамены и зачеты автоматом пролетали. А потом. Сначала родичи на севере разошлись. Отец, вроде, женщину себе нашел, мать бросил, пить начал. Деньги, опять же, присылали мне регулярно, приличные по тем временам. Короче. Я в то время мышцу повредил, не тренировался, на учебу болт забил, спорткафедра и без меня все экзамены обслюнявит. Начались загулы с приятелями и тетками, благо хата пустая, а бабки на кормане. Бывало, у меня по двадцать человек зависало, неделями не просыхали. Я с этим делом, потом, завязал, но и со спортом пришлось расстаться, не выдавал я нужных результатов, разтренированный, расстроенный, как рояль. В общем, чуть было не турнули меня из института, но я сумел собраться и закончить его. По распределению должен был попасть на Обуховский завод, но я плевать хотел на это производство. Позаросли бы они говном, все эти снаряды, мины, гранаты и прочие прибамбасы. Меня тогда приятель по секции устроил на бензоколонку в Московском районе, недалеко от «Московской». Работали мы заправщиками, бензин заливали, машины мыли. Деньги приличные шинковали. Приторговывали запчастями, алкоголем и другой хлабудой. Я тогда многих будущих «бандитских» лидеров узнал.
Как-то раз, на колонку наехали какие-то залетные «рекетиры». Деньги-то там солидные крутились. Ну, а мы с пацанами, вроде охранников. Драка. Мы им пзд… навешали, да тут оператор еще ментов вызвал. Короче, убрались ребята не сола нахлебавшись.
(Хочу заметить, что речь Игоря адаптирована мной, для глаз читателя, чтобы излишне резкие фразы, ненормативная лексика и неприличные обороты, не резали глаза и не давили на мозги).
А, на следующий день приехал на колонку солидный дядька на «бимире», ну, на БМВ и подзывает меня с корешем. Мы думали, что сейчас будет разбор вчерашних полетов, положили в робы то, что потяжелее и подлщди. А мужик говорит.
«Хотите в мою команду? Здесь вам не тут, бригадир я или где?».
«Какую команду, любезный? Спортивную?». – спрашиваю я, прекрасно понимая, к чему мужик клонит.
«Ценю ваш юмор пацаны», - говорит дядька. –«Но, не советую больше шутить. Пусть Жванецкий с Задорновым шуткуют. Ясно!».
Мы одновременно кивнули, больно злобный вид был у этого татарина. Да и не сложно было догадаться, кто он и что предлагал. Короче. Прикинули мы и согласились. Деньги хоть и хорошие на колонке, но надоело каждому клиенту задницу лизать за гроши.
Во все подробности я вдаваться не буду, только проверяли нас серьезно. Подставы всякие устраивали, запутки. Это для того, чтобы понять, не ссучимся ли мы, не сдрейфем, если попадем в настоящий переплет. Но, мы, «стойко перенеся все тяготы и лишения», экзамен выдержали и оказались в бригаде этого дядьки. Входила его бригада в группировку некого Наиля, который принадлежал, в свою очередь, к «казанскому сообществу», тогда еще только набиравшем обороты в городе. В те времена, после того, как «закрыли» Сидюка, больше о «малышевских» и «тамбовских» слышно было. А после посадки «Кума», так и вовсе про одного Александра Иваныча (Малышева) и судачили.
Приятель мой, вскоре, отошел от дел, свинтил, а я начал свою бандитскую карьеру. Чи-чи. Га-га. В начале на воротоах стоял в одном кабаке, в Купчино, на улице Будапештской, потом там же барменом работал. Ну, а в случае чего, выезжали на «стрелки», «пробивки», «разборки». Тогда это часто было. Шел передел собственности и освоение новых территорий. Ну, я думаю, ты в курсе, что в городе творилось.
- В принципе, - ответил я. – Прессу почитывал, всякие «Бандитские Петербурги», да и приятелей из вашей среды имел.
Я уж не стал вдаваться в подробности своей биографии, о том, что я не по наслышке знаю, что все это значит. Что я в Поселке, нос к носу, столкнулся со всеми проявлениями этой жизни, «с той стороны зеркального стекла», как пел Гребень. Про то, что знаком и с автором «Петербурга». Да, мало ли, кто и что знает. Мне было интересно послушать его рассказ, понять, отчего душа у него не на месте. Отчего, хотел он руки на себя наложить, прям, как я. Он мне сам об этом давеча говорил, что если бы не попался ему на пути какой-то глубоко верующий мужик, то наложил бы он на себя руки. Но, мужик сказал ему: «Если грех на тебе какой, то ты в петлю лезть не торопись, этим ты себе не поможешь. Дождись суда праведного. Согрешил, получишь по заслугам от высшего судия. Если же скрыться от него хочешь, чтобы Бог отверг твою душу, то давай. Только будет скитаться твоя душа в поисках пристанища, будет болтаться между небом и землей, как дерьмо в проруби». Удивительно, но дошли до Игоря слова мужичка, и он стоически нес свой крест.
Тем временем, Игорь продолжал.
- Так прошло пару лет. Я уже пообтерся, авторитет завоевал среди пацанов, девчонку завел, жениться собрался.
- Жизнь устаканилась, - сказал я любимую фразу многих гутаперчивых журналистов.
- Типа того, - согласился он. – Как-то раз, приезжает в кабак шеф, я тогда уже в другом баре работал, типа администратором, и кричит: «Пацаны, завтра одного барыгу надо потрясти. Он одному хорошему человеку денег должен, занял сука, а отдавать не торопится. Игорек, собери братву и к нему на хату. С барыгой особо не церемонтесь, можете утюжить его, можете бабу его трахнуть пару раз. Барыга наш, поэтому с ним можно не церимониться». Трахнуть, так трахнуть. Утюгом прогладить или паяльник в зад, ради бога, работа у нас такая.
Утром подъехал старший. Мы с пацанами прыгнули к нему в «девятку» и вперед с песнями.
Приехали в адрес, звоним в дверь. Из-за двери картавый голос спрашивает: « Кто там?» – «Семен Абрамыыч?» – « Он самый» – «Мы от дяди Васи». За дверью притихли. Потом, после продолжительной паузы, заскрежетали задвижки и дверь приотктылась,. Я потянул ее на себя, но та была на цепочке.
«Вам чего?»
Тут вступил в разговор старший. Семен Абрамыч, с торгашеской мордой, судя по всему еврей, хлопал выпученными глазами и испуганно смотрел на старшого. Одет он был в махровый японский халат, на ногах спортивные брюки «адидас», на пальцах «гайки», а на шее приличная золотая цепка. Лет ему, на вид, было за пятьдесят, хотя, может и больше. Вероятно, работа в сфере торговли здорово влияла на количество седых волос, в когда-то раскошной шевелюре.
«Мы так и будем через цепочку разговаривать?» – добавляя в голос металлические нотки, спросил Наиль, кстати, бывший мент.
Мужик вероятно понял, что помощи ждать не откуда, хотя, он, скорее всего, за то время, пока за дверью стояла тишина, названивал куда-то. и снял цепочку.
Мы прошли в квартиру. Я, Наиль и Абрамыч прошли на кухню, а пацаны в комнату. Там работал телевизор и явно ощущалось чье-то присутствие. Почему я не заглянул в комнату? – Игорь обхватил руками голову и заскрежетал зубами, словно у него начались предсмертные судороги.
Я с ужасом смотрел на этого кабана.
Наконец, не много успокоившись, он продолжил:
- Прошли мы на кухню. Старшой говорит Абрамычу: «Не хорошо получается Семен, долги отдавать нужно во время, иначе…». – «Я все понимаю» – заскулил Абрамыч – «Но так сложились обстоятельства. Поставщики не выполняют свои обязательства».
Стоит ли сказать, что поставщики тоже были под нашей крышей. Правда, узнал я об этом гораздо позднее. Весь расклад знал только Наиль. Мы просто разводили старого еврея, и я с пацанами выступал в качестве «торпеды». Так, в слепую, часто используют братву, а потом, если запутка оказывается серьезней, чем предполагалось, то просто подставляют их под «бульдозер» или бросают под «танки».
«Деньги тебе не обстаятельства давали» – говорит Наиль – «А мы. Поэтому, буть добр вертай их в зад и с процентовкой». Сеня плакать начал, сопли и слюни по столу размазывать, за сердце хвататься. Мол, давление у него, гепертоник он и сердечник. Но его стенания не произвели на нас никакого эффекта, точнее произвели, но не тот, на который расчитывал жид. Я ни произнеся ни слова, смазал ему по морде так, что он свалился со стула. Приняв шум на кухне, как руководство к действию, ребята в комнате увеличили громкость телевизора.
На удивление, от удара по морде Абрамыч успокоился. Вероятно, он догадался, что церимонится с ним, никто не собирается, что может стоит попробовать откупиться, нежели валять ваньку. Тут Борька из комнаты приходит, потирает окрававленную руку: «Кусается стерва!». Семен что-то силится сказать, погазывая глазами на комнату, но изо рта даносятся лишь булькание и свист. А тут Борька хрясь ему по сусалу. «Это тебе за твою шлюху, чтобы не кусалась в другой раз!». Этим он совсем добил старика. Еврей был готов на все, лишь бы ему сохранили жизнь. Но, когда кабанчик вскормлен, то его надо заколоть. Это не я придумал, это кто-то другой.
«Вы с Семеном посудачте» – сказал Наиль «Когда он в себя придет. А я пойду с его бабой побазарю».
Игорь опять замолк. Зачем я напросился на этот разговор? Было и так ясно, что этот рассказ причиняет мужику неимоверную боль.
Но, как сказано в священном писании, лишь только через боль и страдания наступит очищение заблудшей души, а очистившись, она повернется к Богу и возлюбит его. Впрочем, может там таких слов и нет, я эту лабуду не читал, но предполагаю, что там есть что-то именно такое, про страдания и любовь к Всевышнему.
- Может прекратим это разговор? – сказал я, боясь, что Игорь слишком возбудится и может натворить чего-либо непредсказуемого.
- Надоело? – от чего-то, со злой ухмылкой спросил он.
- Ты не прав, - ответил я. – Я понимаю, что произошло что-то ужасное, и что тебе очень тяжело об этом вспоминать, тем более изливать кому-то душу. Я ведь не священник.
- Тебя не поймешь, сначала ты советуешь мне все рассказать тебе, облегчить душу. Говоришь, что поймешь меня, а потом, когда я соглашаюсь, ты, как побитая собака, в будку ныкаешься.
- Нет, я не отказываюсь от своих слов, - возразил я. – Я просто вижу, как тебе тяжело…
- Это мои трудности, - ответил он. - Я впервые рассказываю кому-то о том, что произошло со мной, что перевернуло мою душу, что привело меня на Голгофу.
- Хорошо. Если ты способен продолжать, то валяй, я тебя внимательно слушаю.
Он так взглянул на меня, что у меня затряслись поджилки. Сейчас, как еб.. мне промеж глаз и вышвырнет вниз, к чертям собачьим. Но, я зря опасался. Злые угольки погасли в его глазах. Он успокоился.
- Странно, но еврей не пытался откупиться, хотя и помирать раньше положенного, явно не спешил. Он стоически сносил побои, и лишь глухо мычал. Наконец, когда Борька успокоился, он попросил воды. Я налил ему в стакан воды. Он жадно выпил, сплевывая прямо на пол кровь. И вдруг сказал: «А девчонку-то вы за что? Это медсестра ко мне пришла, укол делать, а вы ее мучаете». «Как медсестра?» – удивленно поднял брови Борька. У меня кольнуло сердце. «То – то я и думаю, больно жена молоденькая у этого пердуна» – сказал Борька. Я встал. В этот момент на кухню ввалился Наиль. Я раскрыл рот, чтобы сказать ему про женщину, но старшой махнул рукой и плюхнулся на кресло, стоящее возле окна и кадки с пальмой или фикусом. «Траванулась чем-то» – сказал Наиль. – «Пока Валерка еблом щелкал, она в свою сумочку залезла, и каких-то таблеток в рот напихала». «Наиль» – сказал я. «Это не жена Абрамыча, это медсестра. Она приходила укол ему делать!!!». «Какая теперь разница» – сказал Наиль. «Может, еще не поздно скорую вызвать?» – предложил я, чуствуя, как бешенно колотится сердце. Наиль посмотрел на меня и повертел пальцем у виска: «Думай о чем говоришь! Нет, если хочешь, то можешь вызвать. Только этим ты собственоручно подпишешь себе приговор». Я понял, что ситуация, действительно, безвыходная. «Ачто с ним делать?» – спросил Борька. «А что, с бабой делать?» – промямлил одуревший Валерка, невесть откуда и когда нарисовавшийся на кухне. «Надо подумать» – сказал Наиль. «Я пойду, посмотрю. Вдруг жива» – сказал я. «Нет, глухой номер» – ответил Валерка, - «Я и пульс слушал и сердце, даже зеркало ко рту подносил. Мертвяк!». «Ну, я все равно, пойду взгляну» – сказал я и поднялся. Ноги, от чего-то, дрожали, а сердце, словно, сдавили тиски.
Я прошел в комнату.
На кровати, раскинув руки, с неестественно подвернутыми ногами, лежала обнаженная женщина, слега прикрытая каким-то белым халатом. Вероятно, это был ее халат, халат медсестры, в котором она ходила по клиентам, чтобы сделать уколы. Мой взгляд упал на волосы, прикрывавшие лицо, уткнувшееся в край подушки. Волосы показались мне до боли знакомы…
Еще мгновение и чудовищная догадка посетит мой мохг. Я подошел к телу и дрожащей от не понятного волнения рукой, убрал волосы с лица. Все, что произошло потом, я помню смутно. Как говорят медики, я находился в состоянии афекта. Это уже позднее, гораздо позднее пришло понимание случившегося. Короче. Этой женщиной была моя невеста. Она как раз работала медсестрой, и часто халтурила, делая пациентам уколы. Я отговаривал ее, вообще, предлагал бросить работу, денег то вполне хватало, но она не в какую. Буду работать и все. Мол, в наше трудное время не хочу сидеть у тебя на шее. Она так и не узнала, кем «работаю» я. Я ей соврал, что тружусь в сфере обслужтвания. Не знаю, верила или нет, но… Какая разница, - выдохнул он. – Это сейчас, когда прошло уже больше десяти лет, я могу более-менее спокойно говорить об этом, а тогда…. Ты знаешь, вначале было просто невмоготу, потом время слегка подлизало раны, я даже стал забывать прежнюю жизнь. Я еще об этом расскажу. Но, когда попал сюда, то воспоминания вдруг нахлынули на меня, так начали душить, что… Впрочем, чего повторяться.
Закрыв Таньке глаза и накрыв тело одеялом, я оглядел комнату. Повторюсь, что в тот момент не соображал я ничего. Танькино лицо перед глазами, такое бледное, белое белое, как снег и такое мертвое… На стене, над кроватью висел ковер, а на нем две кривые турецкие сабли. Я вытащил одну из ножен, зачем то, рубанул по подушке, рядом с которой лежала моя Татьяна. В воздухе закружил пух. Я развернулся и пошел на кухню. В этот момент, в комнату вошел Валерка. Он не издал не одного звука, просто не успел. Я уложил его с одного удара. И хотя, я впервые держал в руках саблю, я рассек его от шеи до пояса. Следующим оказался Борька. С ним я разделался аналогичным способом. Правда, сделал это не слишком удачно, потому что, клинок умудрился застрять в его черепушке. Это спасло Наиля и Абрамыча.
Наиль сбил меня с ног и выбежал из квартиры. Абрамыча же, я трогать не стал. Возможно, что я спас ему жизнь, ценой… Нет, не я, а Татьяна спасла ему жизнь, ценой собственной.
Придя в себя, я понял, что надо рвать когти из этого сраного города. Заткнув Семену рот и привязав его к раковине, не сильно, чтобы он сумел развязаться. Я перешагивая через трупы бывших корешей, прошел в комнату, приподнял одеяло, в последний раз поцеловал Таньку и выскочил из квартиры.
Выбор у меня был не велик. Либо свои отстрелят, либо менты. Поэтому, прихватив все свои деньги, я свинтил из Питера. Поначалу мыкался по области, зная, что меня ищут, отрастил бороду, отпустил волосы, прикинулся по другому. Но, кошелек не резиновый, тем более, что перевое время, я здорово квасил. Надо о работе подумать. Решил позвонить отцу в Котлас, пробить обстановку.
Отец был слегка поддат, но изъяснялся вполне терпимо. Из разговора с ним я понял, что к нему и к матке приходили менты, интересовались, не звонил ли я, не приезжал. Когда батя спросил, что, мол я натворил, то ответили, что ничего, что им мол военкомат интересуется. Военкомат интересуется, а приходят менты, резюмировал батя. Ты если что, то не дрейфь, приезжай, если что натворил. Здесь у нас не найдут. Про ментов я особо не волновался, тогда в стране такой бардак был. Меня заботило другое, но будут ли меня братки разыскивать, все же я своих порешил. Об этом узнать не было никакой возможности и, плюнув на все, я решил рванут на север.
Прожил я у отца год, потом к матери перебрался. Она одна жила, ей тяжелей, чем мужику, тем более не одному. Никто моей персоной не интересовался. Я даже паспорт новый получил в местном отделении милиции. Да, у них самих забот полон рот.
Короче. Прожил я на северах пять, нет шесть лет. Надоело. решил в Питер вернуться. Мать старую квартиру поменяла на другую в Рыбацком. Оформила, естественно, на себя. А мне-то что. Я в Питер, а она еще на год задержалась, чтобы до пенсии доработать. На севере ведь раньше люди на покой уходят. В Питере узнал, что Наиля застрелили еще в середине девяностых, что половина группировки сидит, другая половина или на кладбище, или в Казани в бегах. Абрамыч, тот тоже, дано пребывал на том свете. Короче, боятся мне было некого и нечего. Я пристроился в одну контору, вроде как ночным сторожем, а вроде, как телохранителем любовницы боса. Здоровья-то у меня хоть отбавляй. Вскоре встретил приятеля из института. Посидели, потриндели. Вот он меня и уговорил съездить в отпуск в Новгородскую область. Рыбку половить, грибков пособират, отдохнуть, короче, от городской суеты. У него дом, хозяйство. Старики его от туда родом, а он каким-то образом к Питеру приклеился. В общем, взяли мы его жену, двух дочерей и рванули на брега Ильменя.
Тоска там жутка, хуже, чем в Котласе. С утра встаешь – за грибами. Бабы- те за ягодами. Днем на солнце печешься и купаешься. Вечером или в карты всем семейством дуются, или на рыбалке комаров кормишь. У них в семье еще сухой закон. Нет, я сам противник этого дела, но иногда так припрет, такая тоска нахлынет, что без водки ни туда и не сюда. Пойдешь в магазин, купишь пузырь, высосешь его из горлышка возле озера и домой. А там родственники его косятся. Мол, кого ты с собой привез? Не станешь же им объяснять, что тебя тоска смертная душит, что кошки на душе скребутся.
Я раз выпил. Другой. Эти морды воротят. А я плюнул. Когда выпью, то домой не прихожу. Тут же на бережку и закемарю, благо погода этим летом теплая, а от озера такой прохладный и теплый ветерок.
Вот так, уснул однажды на берегу озера, а проснулся здесь. Долго в себя приходил. Потом на руке след от внутривенной инъекции нашел. Видно, кольнули меня чем-то, а после погрузили в авто и привезли сюда.
Вот такие пироги, Алексей.
- Понятно, - сказал я.
- А ты то чего квасишь?
- Потом расскажу. Дай, сначала твою историю переварить. Больно не веселая, мягко говоря, повесть.
- Да уж, радости мало. Ну, ладно, давай, может пару часов соснуть удасться, - сказал Игорь, подкладывая ладони под затылок.
- Курить хочется, - сказал я.
- Соболезную, - сказал он. – Я то не курю, мне все равно. А мужики, знаю, мучаются. Но, кто ж тут курить разрешит? Тут с огнем не шутят, пожар возникнуть может, а дым, далеко виден. Ненароком, пожарники нагрянуть могут или еще кто-нибудь.
- Да я понимаю, - согласилсмя я. – Я просто так. Курить хочется. Спокойной ночи.
- Спо… Что? – Игорь ошалело посмотрел на меня. – Ты чего, сбрендил от моих росказней.
- Нет, - улыбнулся я. – Просто, приучили с детсява, всем желать «спокойной ночи». Это уже после, я и забывать стал, эти простые добрые слова. Разве, что сын когда в гости к бабке приезжает, то иногда заглядывает ко мне в комнату и желает «приятных сноведений и хороших снов», как он говорит.
- «Я еще не забыл цветные сны», - процетировал Игорь слова из песни Михаила Барзыкина.
- Да, что-то типа того. Когда сын был рядом, то и сны были цветными. Ладно, давай заканчивать этот базар, а то теперь я заведусь. Все до утра.
- Спокойной ночи, - тихо и медленно произнес Игорь.
Я взял и пожал ему руку, почуствовав ответное рукопожатие. Мы поняли друг – друга в эту ночь.
«А тем, кто ложится спать, спокойная ночь. Спокойного сна».
Видно Цой пел эту песню не для нас. Едва сон стал обволакивать мозги, как завыли собаки. В нашем сарае мертвец. Игорь машинально приподнялся с соломы.
- Выспаоись?
- На том свете наверстаем, - неожиданно, бодро ответил он. – Интересно, кто это? Эй, мужики, - крикнул он. – В чьей конюшне лошадь сдохла?
- Так это новенький, - послышался гнусавый голос Петьки. Я уже знал здесь тех, кто еще подавал признаки жизни.
-Кто? – кпикнул я.
- Ну, раз не ты, - узнал мой голос Петька и решил схохмить. – Тогда твой напарник.
- Серега?
- Он самый, - ответил Петька.
- Так мы же, только что с ним…, - начал я и осекся. Как-то нелепо выглядела его смерть.
-Мотор скорее всего отказал, - заметив мой недоуменный взгляд, предположил Игорь. – У наркоманов сердечко быстро садится. Пошли, совершим ритуал, все равно, уде не уснуть. Днем наверстаем.
Поскольку многие спали, иные делали вид, что спят, а иные просто не могли подняться с пола, процедуру прощания с усопшим, мы провели довольно быстро, скинув бездыханное тело вниз.
Над кроной сосен поднималось солнце. Занималась кроваво-красная заря. Не к добру все это.
Поутру, мы с Игорем снова наьлюдали за территорией, окружающей наш барак. На пространстве окружавшем нашу “избушку на куртих ножках” то там, то здесь валялись кости. Вероятно, сабаки не очень жаловали их, по всей видимости им хватало и человеческого мяса.
Неожиданно, я заметил человека, который явно был одет в мою одежду. Впрочем, все верно, к чему выбрасывать приличные вещи, если их можно спокойно доносить, не тратясь на новые. Хотя, вряд ли у работников лесопилки были деньги на новые шмотки, да и зачем они им? Мне кажется, они понимали, что участь их отнюдь не завидна. Эта мнимая свобода, была настолько призрачной, что не вызывала особых иллюзий у “наемных” работников. В конце-концов, они знали, что твориться за забором и понимали, что не далеко ущли от нас.
Вскоре нам принесли баланду. По сути, коримили нас одним и тем же каждый день, не утруждая себя на кулинарные изыски. Процесс передачи еды, был чрезвычайно прост. Мы открывали дверь и спускали вниз веревку. “Кашевар” привязывал к ней чан с едой, и мы затаскивали его вверх. Отвязав чан, мы вновь спускали веревку, к ней раздатчик привязывал железнуый котел с жидкостью, в которой вместо чая плавали различные полевые растения: ромашка, мать и мачеха, иван-чай и прочие. Сахар нем, естественно, не полагался. Деревянная лестница, наскорую руку сколоченная каким-то умельцем, валялась у забора, и была предназначена для тех случаев, когда в сарай поступала новая партия или отдельные индивидумы, типа нас с Серегой. Почему ее держали поодаль? Ведь, при желании спрыгнуть вниз не составляло особого труда, что не раз доказывали обитатели барака. Может, чтобы к нам никто не забрался? Так, вроде, собаки по таким лестницам карабкаться не умеют? Хотя, черт знает этих тварей!
Через определенное время, когда баланда перекочевывала в индтвидуальную посуду бомжей, мы сбрасывали чан вниз. “Кашевар” с помощью специального прихвата укладывал его на телегу и удалялся прочь, что-то бормоча или напевая сквозь редкие зубы. Когда он подходил к калитке, то охранник открывал ее, пропуская кашевара, а затем открывал несколько клеток с хвостатыми сторожами. Некоторые из них, нехотя выползали из своих “домиков”, но большинство предпочитало валяться в прохладной клетухе. Как и когда убирали территорию и собачьи клетки, я не понял. Игорь раз заикнулся об этом, ноя, честно говоря, пропустил его объяснения мимо ушей.
Кормежка случалась дважды в день. Приносил еду один и тот же смурной мужичек. Вероятно, в этом и заключалась его прямая обязанность.
- Послушай, Игорь, - вдруг вырвалось у меня, когда я смотрел вслед уходящему. – А ведь он же смертник.
- Если заслужит, то грохнут, = равнодушно ответил Игорь, глядя куда-то вдаль, поверх забора и кирпичного строения.
- Нет, ты не понял, - от чего-то заволновался я. – Просто когда он сюда заходит, то собак загоняют в клетки , и он остается с нами один на один.
- Ну?
- Ну, а если кто-нибудь из нас, в этот момент, спрыгнет вниз.
- И что? Загрызет его, что-ли? – не понимая, отчего я так возбужден, хихикнул Игорь.
- Не смейся, - обиделся я. – Просто, если взять его в заложники, то спустят они собак или нет?
- Конечно, - равнодушно сказал Игорь. – Ну, сдохнет один дуст, так что, другой не найдется. Я думаю, что на эту работу претендентов предостаточно. Это же не в ресторане работать на Невском. Кто здесь жалобную книгу потребует. Так что, хочешь прыгай, хочешь бегай, разницы никакой.
- Хорошо, - согласился я, не без обиды за его слова. – А если в загоне окажеся кто- нибудь посолидней, чем этот дуст. Ведь покупатели, наверняка, выбирают себе собак? Не подсовывают же им товар в слепую. Ну, может такое случиться?
- Теоретически, возможно все, - задумался Игорь. – Как собачек выбирают, я не видел, может потребности такой не было, может интереса. А вот, как покупателям их втюхивают, этого я насмотрелся в достаточной мере, - он прищурился и посмотрел на меня. – Вообще-то, что-то в твоих размышлениях есть дельное. Есть, как говорится, рациональное зерно, но тут все граммотно продумать надо, надо отделить зерна от плевел, а мух от котлет.
- Понимаешь, - завелся я от своей идеи. – Если на территории окажется какой-нибудь начальник, пусть и не самый высокий, а еще и “денежный мешок”, то вряд ли охранники посмеют выпустить собак. Эти же твари своих же благодетелей пожрут, если что. А пока они в растерянности будут пребявыть, то мы раз… и улизнем.
- Улизнем?
- Ну, да, - распалялся я.
- А с ними инструктор, у которого ружье?
- Всех не успеет перестрелять.
- А они за забор сиганут, когда увидят, что на них кодла бродяг несется, - разбивал Игорь мои аргументы.
- А мы не через калитку, а через забор, - не сдавался я.
- А колючка, а ток?
- Доски из самрая выломаем, заранее, а когда бежать будем, то через забор их перекинем, на провода тряпья накидаем, благо сколько его скопилось от умерших и все, главное внезапность и быстроты.
- Хорошо, - согласился Игорь. – Спорить не о чем, надо рискнуть. В конце концов особой разницы я не вижу, или как Матросов на дот, или как миллионы в нацистских лагерях. Будем ждать и думать. Время терпит. Только когда кто-нибудь соизволит посетить наш скромный уголок? Тут либо серьезные клиенты должны нарисоваться, либо новую партию собак привезти, либо просто так, жди фарта.
Когда мы вернулись на место, чтобы поклевать свою перловку, то я вдруг спросил его:
- Слышь, Игорь. А какой смысл, в том, что возможно кому-то удасться убежать из этого ада.
- Смысл в жизни, - лтветил он.
- Не понял?
- Смысл в том, чтобы донести до людей правду, о том, что творится в нескольких сот киллометров от их райских уголков. Смысл в том, чтобы рассказать, что на чьих то костях, возможно их родственников, близких или просто знакомых, взрастает благосастояние не просто отдельных уродов, а их собственное. Как там, меньше народа, больше кислорода. Накой стране нужны наркоманы, алкоголики, бомжы. Да ты убери их всех и жизнь станет гораздо лучше, и воздух чище. Для чего гастробайтеров в Россию зазывают?
-Для чего?
- Для повышения благосостояния российсктх граждан. Этим и платить меньше надо, им жилье не нужно, они или по месту работы ютятся или по подвалам, которые сейчас занимают асоциальные элементы, которые только пьют и воруют. Тем более, что за любую провинность гастробайтеров можно на их историческую родину отправить. Пускай турнепсом и свеклой питаются, ну, семечуами, на худой конец. А если когда нибудь примут закон о недрах, о ренте, то тем более. На кой хрен столько нахлебников. Он пол жизни пропил, а ему часть земельных богатств, вынь да положь. Непорядок получается.
- Веселые картинки!
- Работать надо! А нам, нам надо, что бы хоть один из нас донес правду до обывателя, который не на “Бульдозерах” и “Бомбах” по стране рассекает, а который с кашелками и авоськами за мизерной пенсией в очередях трется, а потом единогласно голосует за бывших косомольских работников, да сотрудников спецслужб.
- Так кто же в это поверит?
- Поверит, хоть кто-нибудь. Главное, чтобы журналисты этим делом заинтересовались. Вон, в Питере есть один толковый, по кличке Журналист. Он все больше про бандитов статьи и книги тискал. Поначалу в “Сменке”, потом в “Комсомолке”, потом книги начал выпускать. Большую популярность приобрел. Если тема его заинтнрнсует, то он побольше нашего раскопает.
- А если нет?
- На нет и суда нет. Главное у тебя совесть будет чиста. Тут, конечно, можно и к ментам сунуться, в ОРБ, в ФСБ. к депутатам… Это на сколько энергии хватит. Вообще-то Журналист мужик не плохой, я как-то раз с ним встречался по одному делу. Мне он показался деловым и честным. Хотя, кто эту ****обратию разберет.
- Ладно, хотя мы и рассуждаем чисто теоретически, ты скажи, от чего ты решил, что кто-либо крорме нас двоих сможет связанно изложить все факты. Кто кроме тебя или меня сможет жобраться до кого-либо из властных структур, да хотя бы до ближайшего отделения милиции. Доходяги?
- Вот об чем и базар! выживать придется либо мне, либо тебе. А лучше всего вдвоем.
Я рассмеялся. Такого здесь еще не было. Встретились у эшафота два дурака и рассуждают, как дальше прекрасно заживут, если вдруг палачь напьется и забудет о своих обязанностях.
Прошла, по моему, как минимум неделя, как я попал сюда. И хотя дни стояли еще теплыми, но по ночам температура заметно опускалась. Видимо этот перепад температур, скудная пайка, обреченность, которая, как пресс давила на мозги постоядьцев, довольно шустро косило наши ряды.
Если бы я задался целью и подсчитал всех умерсших, то сказал бы вам, что их было тридцать два. Но, поскольку по натуре я ленив, да и заниматься никому не нужной бухгалтерией совершенно не хлтелось, то мы просто размышляли с Игорем, о бренности нашей земной жизни, жрали баланду, пасли поляну, надеясь на скорую встречу с нашими хозяевами. То, что такая встреча обязательно состоится, мы не сомневались.Во первых давно не появлялись покупатели собак, а во-вторых, и в главных, ряды бомжей и дустов рядели, а нового пополнения не было. Еще немного и собак будет нечем кормить, что даже нам с Игорем совсем не улыбалось, поскольку в этом случае очередь обязательно дойдет и до нас. Так что, если не привезут новеньких, то все наши заумные беседы можно спустить в унитаз, хотя таковой у нас и отсутствует.
Эйфория и дипресия прут нога в ногу рядом со мной. Поначалу депресия охватила меня, чему не мало способствовала алкогольная интексикация и не дурственная обстановка. Как говорят психологи, человек значительно подвержен эффекту толпы. Если у последней гнетущее и подавленное настроение, то оно мгновенно передается человеку. Он превыкает к этой жизни, к этому существованию, к этой безысходности, к инфантилизму и постоянной депресии. Если бы не Игорь, который от чего-то взял надо мной шефство, вероятно почувствовал во мне родственную душу, то я бы превратился в зомби, как чуть не стал им в психбольнице.
Все на завтрак и ты туда же. После завтрака стрелять хабарики – вперед, затем в койку до обеда. После просмотр телевизора, ужин, уборная, уколы или таблетки и сон. Если бы я пробыл в клинике чуть больше, то не вернулся бы из нее нормальным человеком. Толпа отверженных, полусумашедших людей сделала бы свое дело.
После знакомства с Игорем и неких размышлений, пускай наивных, пускай глупых меня охватила эйфория, от несовершенных успехов. Ну, а как же, ведь мы почти разработали план, с помощью которого мы покинем эту зону. Но, время шло, ничего не происходило, лишь люди мерли регулярно, регулярно всходило и заходило солнышко, регулярно мы набивали свои желудки безвкусной бурдой и опорожняли кишечник, под унылый вой псов, которые почти не выползали на территорию, а предпочитали неудобные клетки.
Правда, когда появлялся инструктрор, то псы преображались, тяфкали, как щенята, ласкались к нему. Он одевал на одну из собак жесткий поводок, брал с собой что-то вроде пики и уходид не на долго в лес. Впрочем, куда он уходил мы не видели, поскольку постройки мешали обозрению местности.
И вот однажды…
Меня разбудил пребольнющий тольчек в бок.
- Вставай балбес! – Игорь был явно возбужден. Энергия, перла у него через край.
- Что? Что случилось? – протирая заспанные глаза, споросил я. Давно уже мне так хорошо не спалось в этой кутерьме. Словно пару таблеток фенозепама удалось заглотить.
- Смотри! Смотри, кто приехал! – от возбуждения у Игоря раскраснелось лицо и слегка подергивался левый глаз.
Я вскочил, подбежал к стене и примкнул к щели. Игорь устроился рядом. Из обитателей сарая на нашу суету уже давно никто не обращал внимания. Кто-то повернул голову в нашу сторону, по моему это был Яшка, но не довольно хмыкнул, положил руку под голову и отвернулся. “Молодежь развлекается, ну и хрен с ней. Все прыгнуть выше головы мечтают. Пускай попробуют!”. Яшка был в курсе нашей затеи, он не отверг ее, но и не был ярым сторонником, отнесясь ко всем задумкам с явным скепсисом.
- Кто это? – спросил я.
- Те, что из “Джипа” вылезли, - сказал Игорь. – Вон тот плешивый, толстый. Вроде, как хозяин. Рядом белобрысый, молодой, в спортивной куртке или помощьник или еще кто. Вон там, следом – это инструктор. Я его часто видел. Из второго внедорожника – это скорее всего покупатели. Видишь, телохранители, и обязательно с дамочкой. Они без ****ей или жен никогда не приезжает. А вот, на дороге поворачивает, сейчас из-за лесопилки выедет “Уаз”. Я думаю, что это “крыша” – ментовская крыша, хотя при погонах здесь никого не видел.
- Так кто же начальник?
- Я не экстросенс. Надо повнимательнее присмотреться за их поведением. Только точно, что не тот, что из “козла” вылез и не инструктор. Кто-то из тех двоих или плешивый, или белесый.
- А если есть еще кто-то, который не приехал?
- Может быть, - согласился Игорь. – Но, содидных клиентов принято самому боссу принимать, для солидности. Лишние связи, лишние дела.
- И лишняя засветка.
- Брось, я не думаю, что кто-то чего-то стремается. Люди с деньгами боятся только того, что эти деньги у них могут отнять, а все остальное они уже перебояли.
- Слово стремное – “перебояли”.
- Есть, конечно, серые координалы, типа тех, которые светится не желают, но я лишь один раз такого видел.
Пока приехавшие люди что-то обсуждали возле своих машин, Игорь успел рассказать мне коротенькую историю, подтверждающую его заключительные слова.. Я краем уха слышал про эту историю, но разве газетчики много напишут? Только то, что пресс-служба какого-нибудь РУБОПА позволит, да собственные догадки и предположения.
“В начале девяностых годов, гулял по городу слух, что какой-то местный “Алхимик” умудрился получить в лаборатории восемь грамм игольчатого осьмия, цена которого на западе достигала пятидесяти тысяч долларов за грамм. Слухи слухами, а этим Химиком заинтересовались, как силовики, редкоземельные металлы ФСК контролировало, так и братва, желающая поживится деньгами. Последние для этого дела, чтобы вывезти осьмий за бугор подключили одного из заместителей Собчака. Вроде, мужика звали Юрий Савельев. Я точно не помну, столько лет прошло. Но, об этом уже позже узнали. Вначале, прошел слух, что продавец готов отдать товар за пол цены. Ну, люди-то не лохи, назначили стрелку на Стрелке (каламбур получился) Василевского острова. Там и народу вечерами много, особо не по стреляешь. Приезжаем, ждем. Подъезжают люди с другой стороны, чуть ли не с ротой автоматчиков. Эти даже не стремаются, у них стволы прям из окон торчат. Ну, старшие встретились начали разговор, а тема, я чуствую гнилая. У одних товара нет, а у других денег. Видно хотели кинуть друг друга. Едва дело до маленькой победоносной войны не дошло. Но, тут подъехал на какой-то “пятерке”, я “жигуль” имею ввиду, какой-то старикан. Шепнул что-то одному старшому, другому. Те кивнули и разлетелись, со своей братвой в разные стороны. Может смотрящий был по Питеру, который всяческие проблеммы между пацанами решает, может кто иной. Я хотел у старшего поинтересоваться, кто мол такой. Да, только язык не повернулся. У нас ведь как, меньше знаешь – больше живешь. Вот тебе и серый кадинал. Такого встретишь в булочной, так очередь уступишь. А он такие вопросы перетерает. Вот так. А с осмием. Как Савельева на финляндской границе задержали, так про него и пересуды прекратились. И про химика забыли и про ФСК (бывшее КГБ). Кончилось тем, что как будто ничего и не начиналось”.
- Ну, ФСБешники это умеют, - сказал я, замечая, что приезжие зашли в кирпичное здание, а инструктор поднялся в сторожу над клетками с собаками, разговаривая о чем-то с охранником.
То же дядька, который приехал позже всех, прошел на лесопилку, и вскоре появился из двери с каким-то мужичком, которому что-то говорил на ухо и держал под локоть, твердой рукой. Как ковалер взбрыкчивую даму, не желающую плясать с ним гопак, когда все вокруг танцуют вальс.
Затем он закурил, угостил дядьку, похлопал его по плечу и прошел в кирпичный домик.
- Сейчас выбирут псину, и начнется игра «Ну, заяц погоди!» – пояснил Игорь.
- Это как? – спросил я.
- Сейчас увидешь. Не торопи события. Я уже видел такое несколько раз. Ничего особенного, как в американских боевиках или наших страшилках. Разве что, все происходит на самлм деле, а не на экране.
- Это, что-то типы «особенностей национальной охоты?» – поинтересовался я.
- Во, типа того. Только там собаками зверье травили, а зднсь человека. Помнишь, как Матвеич рассказывал, про средние века. Все честь по чести. Только здесь не будет бойни между человеком – зайчиком и собакой – волком. Здесь игра в догонялки предстоит. Человеку дадут фору, плюс ко всему, он может обороняться всем тем, что подвернется ему под руку. Хошь каменюгу подымай, хошь дубину. Главное или убежать к лесополосе, а там на дерево залезть, или садануть псине чем-то тяжелым так, чтобы она скопытилась. Почти честно.
- Почти?
- А как ты думаешь? Псы откормлены, ухожены. А «зайчики! еле ноги передвигают. Вот и вся честность. Они же не поставят телохранителей покупателя, здорового, обученного, наверняка, каким-то видам единоборств, да еще и со стволом за пазухой. Вот тогда эта канитель куда заворожительнее бы выглядела. А так, смотри. Исход ясен, на «зайца» ставку не советую делать.
- А откуда они беруться – «зайцы»?
- Кое-кто из нашего барака попадает, но это еще до того, как очутится здесь. Вроде, существует некий обор, во время доставки. Меня, грешным делом «косым» сделать хотели, но у меня голень повреждена, да я и не лох. Когда мне предложиди, то я уже был в курсе дела. Тебе не предложили, потому что ты больно убого выглядишь. Извини. Нет, может ты и жидистый и крепкий, но на вид, прости, без слез на тебя не взглянешь.
Тем временем, договаривающиеся стороны, вероятно пришли к соглашению. Мелкие детали обговорят уже после просмотра погони и результата теста.
Инструктор привел здоровенного пса, при виде которого «покупатель» чуть ли не сиганул за мощную спину одного из охранников. Но, пес вел себя миролюбиво, в умелых руках инструктора и, казалось, вообще, не обращал внимание на тусующихся возле людей.
- Вышколенные, - заметил я.
- А как же. Если ты покупаешь себе оружие, то оно должно работать, как швейцарские часы, - сказал Игорь. – Это тебе не буль-терьеры и пит-були с исправленной родословной и испорченной психикой. Говорят, когда у нас начался бум на собак бойцовых пород, то до шестидесяти процентов этих особей были завезены нелегально, по поддельным бумагам, да с ненормальной родословной. Вот отчего у нас эти собаки и детей грызут, и взрослых, и друг друга. Что же касается этих псoв, то хозяева видно серьезно отнеслись к их подбору.
«Зайчика» переодели в более цевильное бельишко, так, для блезира, заставили выпить для храбрости целый стакан водяры, проинструктировали, в каком направлении он должен бежать. Но, думаю, что все это было пустой тратой времени. Мужик и сам все прекрасно знал. И лишь текущая по венам водка слегка невелировала озноб. Мужика колотило так, что это было видно даже с нашего «наблюдательного пункта».
Мужик, посмотрел на своих убийц, взглянул на небо, словно ищя защиты, перекрестился и двинулся в сторону леса. Поначалу он еле передвигал ногами, но постепенно, движения его становились более уверенными и твердыми. Он надеялся на чудо. Внезапно, он что-то поднял с земли и побежал. Это не был бег «мустанга-иноходца», скорее это была породия на него. Мужика телепало из стороны в сторону, он падал, вставал и снова продолжал свой комический путь.
Тем временем, продавцы и покупатели оживленно беседовали, может окончательно обговаривали цену, может делали ставки, а может травили анекдоты. Особенно усердствовал плешивый, он размахивал руками, прихлопывал, притоптывал – выкоблучивался так, как будто присутствовал на свадьбе в качестве тамады, или на вечере для тех кому за тридцать. Белобрысый о чем-то разговаривал с покупателем. Те двое, которые приехали на «Уазике», стояли чуть в стороне и перебрасывались отдельными фразами. Кто же из этих хозяин*
Но, тут инструктор привел здоровенную псину, при виде которой женщина невольно взвизгнула.
Мужик обернулся. Вероятно, этот визг, предчуствие близкого и страшного конца, поубавили прыти у «зайца». Он мгновенно осунулся, скукошился, хотя, все еще продолжал свой бег
- Я этого корейца уже не в первый раз вижу, - шепнул Игорь, хотя говорить шопотом небыло никакой необходимости.
- Корейца?
- Да, он на ихнего вождя похож. «Чукчу», - ответил Игорь и покраснел, понимая, что ляпнул что-то не то.
- Чучхе, - поправил я его. – Был такой Ким Ир Сен, да весь вышел. Он, да Кастро последний оплот социализма на планете.
- Гляди ты, какой подкованный! – съязвил Игорь.
- В школе хорошо учился, - сказал я. – А баба у урюка ничего, я бы ее поимел.
- Поимеешь, на том свете.
- Послушай, а может этот «чучкча» покупает собак чтобы жрать? Я слышал, что у корейцев сабочатина в почете.
- Ты о «хе» говоришь? – спросил Игорь и сам ответил. – Но, если у него денег, как у Абрамовича или Абрамыча, то тогда может и жрет, но навряд ли. У этих тварей мяса-то нет совсем: кости, мышцы да железные челюсти. Если уж жрать собак, то жирных и откормленных.
- Похоже, что пес понравился новому владельцу, - предположил я. – Посмотрим теперь, как он себя в деле покажет.
- А ты не сомневайся, - сказал Игорь. – Не успеешь досчитать до ста, как все будет кончено.
- Неужели так быстро…. А впрочем, какого иного результата можно ожидать?
Инструктор держал собаку на коротком поводке, невдалеке от всей компании. Он ждал команды. Собака тоже ждала когманды «Фас!», внимательно наблюдая, за удоляющимся по покрытому рытвинами, стволами сосен и пнями полю. В глазах пса сверкал голубой огонь азарта.
Инструктор посмотрел на хозяев. Я не заметил, кто из них кивнул, но тот кивнул в ответ и отпустил пса.
Пес в несколько секунд настиг жертву. Мужик упал на спину, бросил что-то, что подобрал по дороге, в набегавшего пса и поытался отбиться от него ногами. Не знаю, как бы я поступил на его месте, все же около места поединка валялись какие-то палки, предавая видимость равноправности боя. Можно было схватить одну из дубин и попробовать проломить череп этой твари. Но, это все теория. На практике, все выглядело куда прозаичней. Мужик проиграл этот поединок заранее, а пес, наоборот, был уверен в победе на сто процентов. По всей видимости, и я, сдался бы еще до того, как пустился бы в сей короткий смертный путь.
Женщина взвизгнула и закрыла лицо руками, зато потомок Ким Ир Сена, в переносном смысле, естественно, здесь политкоректность не позволяет мне даже намекать на схожесть гостя лесопилки с Ким Чен Иром. Так вот, кореец с видимым наслаждением наблюдал, как пес разрывал на части несчастную жертву.
Интересно, знал ли он, что в нашем бараке находилось, в свое время, не мало его соотечественников? Мне кажется, что если бы и знал, то не один мускул бы не дернулся на его желтом лице, при виде того, как псы разрывали того же Кима, или кого другого. В мире, в котором мы живем, вряд ли найдется место для человеческих чувств. Хотя, я надеюсь, что глубоко ошибаюсь, видя вокруг себя все в негативном свете.
Может, просто стоит поглядеть в другую сторону и выбросить из головы:псов, бандитов, олигархов, взрывы домов и самолетов, войны, катострофы, землятресения … . Все то, что приносит людям неистерпимую боль и страдания. Все, что носит короткое имя смерть.
Может быть. Может быть. Для этого то у нас и существуют специализированные заведения, типа «пряжки», «скворечника», «кащенко» и жругие. Мне кажется, что там мир куда более красив и ярок. Как там у Высоцкого: «Там хорошо, но мне туда не надо!».
Бог велик, всемилосив. Но, я никак не могу понять, отчего он допускает все то, что творим мы люди на этой планете? Мы плюем на главную запаведь Христа- «Не убий!», а остальные в упор не замечаем, а ведь мы созданы по образу и подобию спасителя. Значит…
Не хочется даже думать об этом.
- Концерт окончен, - съязвил Игорь. – Зрители могут расходится по домам. – Игорь направился вглубь сарая, я же остался возле шели, ожидая окончания «представления».
Пес, чавкая разрывал свою жертву, когда инструктор позвал его. Пес приподнял голову, на мгновение застыл, а затем рванул на зов. Он был отлично вышколен и, несомненно, пополнит коллекцию других таких особей корейца. Последний был явно доволен, пожимая руку инструктору, плешивому, белобрысому и двум другим. Любопытно, что когда он жал лапу черноволосому, коренастому мужчине в зеленой ветровке и темных очках, он, даже, почтительно наклонил голову, приложив левую руку к сердцу.
К сожалению, я так был захвачен происходящим, что не обратил на этот эпизод ни малейшего значения. Если бы Игорь не ушел!
Люди удалились в домик, обмывать сделку и улаживать денежные дела. Инструктор отвел пса в специальную клетку, на которую я только что обратил внимание. Вероятно, в ней собака совершит путешествие к новому месту жительства.
Когда делегация удалилась, унеся в чреве машин и людей и пса, то нам принесли еду. День клонился к закату.
Когда я проснулся, было темно и накрапывал дождь. Игорь тихо беседовал с кем-то.
Увидев, что я приподнял голову и смотрю на него, он тихо сказал, чтобы не мешать остальным, которые умудрялись спать:
- Когда ты спал троих молдован привезли. Двое совсем доходяги, а Рик ничего, здоровый бычок.
Рядом с Игорем, привалившись на правый бок, лежал короткоподстриженный, красномордый пацан, явно не русской наружности. Ченые короткие волосы, черные брови, недельная щетина и орлиный нрс с ослепительно белыми зубами, вот первое, что бросилось мне в глаза. Я подсел к ним. Мы поздоровались и обменялись рукопожатиями.
- Извини, - сказал я, - Я не понял, как тебя зовут?
- Рик, - лтветил за парня Игорь. – По нашему значит Юрик.
- Или Эрик? – предположил я. – Хотя, это скорей по шведски или английски будет. А я с просоня не разобрал, что за «Рик» такой. Не знал, что у молдован такие экзотические имена.
История, которую рассказал нам Рик, была до глупости банальна и обыдена. Не найдя работы на своей исторической родине, он вместе с несколькими соплеменниками подался на зароботки в Россию. Поначалу, все было хорошо, и хозяин попался порядочный, и работали «кацабы» споро и ладно. Но, когда объект был завершен, то хозяин расчитавшись с бригадой, выставил их на улицу. Необходимо было искать новую работу. Для человека, у которого руки не из жопы растут, да с желанием, да с опытом, найти работу в «Строящейся России» не представляет особого труда. Работать они умеют, а за свой труд получают в несколько раз меньше, чем местные аборигены. Короче, часть бригады устроилась на новый объект, а часть, в их числе и троица попавшая к нам на базу, ударилась в пьянство.
До чего доводит прием алкоголя в чрезмерных количествах, я уже говорил. Да тут и говорить, особо, не надо. Надо просто выйти на улицу и оглянуться вокруг, особенно, в лесопарковой зоне городов больштх и малых, ну и в загибающихся деревнях.
Впрочем, про лекции мы забыли, итак перебор. В общем, Рик просадил все заработанные деньги, отправился на поиски оных по просторам чужого, для него, государства. По скольку, паспорт он потерял в какой-то там Костроме, то стремался болтаться по мало-мальски крупным населенным пунктам. Как он забрел на псковщину? Ясно объяснить он не сумел. Только напился с кем-то, подрался с кем-то, лишился последней одежды и если бы не одна сердрбольная бабка Лариса, котору. он называл то Курицей, то Мурзилкой, то сгинул бы он давно в псковских лесах и болотах. Мурзилка же, богобоязненная старушка, приютила бедного молдованина, обула, одела, накормила. Она расчитывала, что этот молодой бычок сможет помочь ей и с работой по дому, надо было чердак подправить, сарай подновить, забор поднять, что Рик, она его Юриком называла, поможет ей в огороде, и со скотиной, а заодно, напоинит о маленьких женских радостях, про которые Лариса уж стала подзабывать.
По началу, все так и было, особенно по часть секса, но тут Мурзилка-Курица допустила стратегическую ошибку. Она дала парню деньги и отправила в райцентр прикупить кое-какого товара. Вечером Рик не вернулся. Лариса Анатольевна часто выходила на темную дорогу, вглядываясь, не появится ли помощьник. Но, только ветер гулял по пыльной дороге, да дворняги бегали за сукой, потявкивая и покусывая друг друга.
Не появился «милый друг» и на следующий день. И на другой. Мурзилка не на шутку забеспокоилась, ведь это она послала человека в неизвестное место, снабдив его деньгами. А вдруг хулюганы напали, а вдруг избили и деньги забрали. Невдомек было сердобольной хохлушке, что добрый молодец, элемнетарно просадил все полученные деньги, подрался в Невельком кабаке и сильно хромая на ушибленную, разбитую ногу, держась за свороченный нос, медленно бредет к своей спасительнице, сочиняя жуткую историю пропажи денег и нападения на него разбойников.
Неизвестно, чем закончилась бы эта история. Наверное, сердобольная Лариса (Если не сказать – блаженная. Она, оставшись одна, с мужем разошлись давно, дети разлетелись по городам и весям, стала привечать у себя в доме всякую живность. У нее было мильон кошек, столько же собак и хомячков. Она кормила, поила и ухаживала за ними. Вскоре, она приняла на себя заботу о бомжах, которые вечно роились возле ее дома, прося корочку хлеба и чай. Она никому не отказывала, хотя сама жила впроголодь. Бомжи пользовались добротой богобоязненной старушки, правда, иногда помогая ей работой по дому и наделу. Другие старухи пугали ее за эту помощь опустившимся мужикам и бабам, но она лишь улыбалась, своей блаженной улыбкой и продолжала жить по своим законам. За это «подвижничество» ее, местные остряки, называли то, Мать Тереза, то Блаженная Лариса Диореевская, поскольку поселок, где жила бабка назывался Диореевкой.) простила бы мерзавца и вруна и, пустила бы его в дом, но на беду молдованина и счастье Ларисы Анатольевны, попались Эрику два ханыги, гораздо старше и потрепаннее чем он. Слово за слово, бутылочка самогонки… Оказались, что все они родом из Молдовы. Ну, ведь бывает же такое! Короче, а когда они проснулись, то два дужих молодца грузили их в «козелок». Ночевать в ментовке малоприятное занятие. Рик ругал себя последними словами, вспоминая любезную его сердцу Мурзилку.
А Лариса, прождав неделю, молиься за здоровье беспутного парня, выбралась как-то в областной центр и поставила в местной церкви свечку, за здоровье Грига. Мне кажется, что усопший норвежский компазитор Эжвард Григ, поблагодарил неизвестную ему бабку с обетованных небес. Память у старушки давно давала сбои…
Но, железный конь вез Рика отнюдь не в отделение милиции, а в несколько другом направлении, в иное место, название которому предстоит дать нашим потомкам.
- Понятно, - вздохнул я, выслушав историю Эриксона, - Чего тебе у бабки не жилось.
- Не знаю, - с еле видимым акцентом ответил Рик. – Водка меня сгубила. Да и она сама, не надл мне было денег давать.
- Это ты зря, - сказал Игорь. – С больной головы на здоровую. Лариса поверила тебе, вот и денег дала, а ты и веру в ней убил, деньги просрал, да еще и залетел по самые неболуйся. Я ему рассказал, про то, что здесь творится, - обратился ко мне Игорь. – Так что, он в курсе происходящих событий.
- Ясно, - кивнул я. – Что ж, пошли спать
- Курить есть? – неожиданно, спросил Рик.
- Ты охуел, - ответил я. – Вон гнилого сена пожуй, может поможет. Тебе же Игорь доходчиво объяснил, куда ты попал, или из тебя еще хмельне выветрился?
- Ты что, братело? – обиделся молдованин.
- Забудь про курево, - ответил я.
- И про бухалово забудь, - поддержал Игорь. – Мы здесь ведем здоровый образ жизни.
- Это значит, - вставил я. – Здорово существуем.
- Ложись со мной рядом, - сказал Игорь Эрику. – Вместе теплее, да и комары не так гложут.
- А про собак, это взаправду? – раздался тихий шопот Рика.
- Взаправду, взаправду, - ответил Игорь. – Проснешься, увидишь все своими глазами.
На следующий день, мы с Игорем популярно и доступно обрисовали сложившуюся ситуацию. Показали территорию, обнесенную забором и колючей проволокой, загородки с собаками, кости возле сарая. Для закрепления эффекта не хватало псов, но видимо мы поднялись слишком рано, а трупов за ночь не оказалось, то собаки не желали видимл мочить свою дорогую шкуру, под накрапывающим дождиком.
Хотя и без наглядного примера, было довольно вразумительно ясно, что попал Рик-Юрик-Эоик не на курорт, а в весьма экзотическое место.
Правда возможность лицезреть обитателей клеток, ему вскоре преставилась. Ближе к полудню, у нас образовался мертвяк, и мы согласно обычаям сбросили его вниз, предвлрительно совершив «поминальную молитву». Рик, оказался человеком набожным, и усиленно осинял себя крестным знаменем и молил Господа пощадить его. Мы же отнеслись ко всему с изрядной долей цинизма и равнодушия. Как я уже говорил, человек на то и высшее из животных, от того и умеет привыкать и приспосабливаться к любой обстановке. Перечитайте Даниэля Дэфо и поймете, о чем базар.
Итак, в нашем полку прибыло. Рик, как привязанный, неотступно следовал за Игорем, чуть ли не заглядывал ему в рот, когда он изрекал какую-нибудь пустяшную фразу. Поначалу и его и меня это веселило, но потом стало раздражать. Раз мы чуть было не сцепились с ним из-за какой-то ерунды.
Если Игорь в свое время взял надо мной «шефство», почуствовав родственую душу, тем более, мы оказались земляками, то Рик просто навязывался к нам в друзья, переходя грань приличия.
Грешным делом, я подумал, не засланный ли он «казачок?». Вдруг кто-то слышал наш разговор о побеге, вдруг кто-то сумел прочитать наши мысли.
Я имел глупость, поделиться своими соображениями с Игорем, чем вызвал гомерический смех последнего.
- Ты меньше пускай в башку такие мысли, - сказал он. – Они до добра не доведут, – до чего они доведут, он показал характерным жестом, покрутив пальцем у виска.
Я совсем не обиделся, а даже попытался отшутиться, мол да это была всего лишь шутка. Но, замечая иногда на себе пристальный взгляд Игооря, поеживался и задавался влпросом, а на сколько далеко ушел я от помешательства? То, что рассудок давал сбои, не представлялось чем-то экстроординарным, люди ломались и сходили сума и в менее экстремальных ситуациях. И все же, сходство с психушкой, постоянный стресс, бессонные ночи, страх, наконец, давали о себе знать.
Впрочем. Нас стало трое. И хотя Рик, особенно первое время, вздрагивал и втягивал голову в плечи, при завывании собак, свежий человек, как-то разбавлял наши философские беседы с Игорем о смысле человеческого бытия. Молдаванин часто вспоминал родину, рассказывал о винограднике, о молодом вине, о национальной еулинарии. Это было особенно в тему, когда тебе втирают про какле-нибудб кушание, а ты в это время давишся помоями из гнилой картошки. Чуствлвалось приближение осени, поскольку в нашем скудном рационе появилась картошка, свекла и капуста. Видно хозяевам не выгодно было то, что мор уносил одного дуста за другим, а новые «постояльцы» не спешили попасть в нашу скромную обитель.
За то время, когда здесь появился Эрик, гости наведывались несколько раз. Было несколько коротких погонь, с известным концом, дружеские рукопожатия. Короче, все те же пляски.
Ночь. Игорь спит, рядом, сжавшись калачиком хропит Рик. Мне не спится. Поболтать что ли с кем-нибудь? Наверняка, из стариков кто-то да не спит.
- Эй, дед, - тормошу я парня, чуть старше меня, но заросшего бородой, скукошенного, сморщенного, явно постаревшего не погодам. Я, поначалу, давал ему шестьдесят, а на деле оказался сороковник. – Чего не спишь?
Мужик не обижается, он привык, что все называют его дедом. Дед, бывший зек и алкоголик. Когда-то он писал стихи. Мы, в сущности, все когда-то пишем. Правда, я не разу не смог добиться от него, чтобы он прочитал мне хотя бы один свой опус. Он, ссылаясь на забывчивость, вечно отбояривается.
- Не спиться, - хрипит он.
- Хотя, зачем тебе спать, ты свое уже отоспал. Сначала на зоне, потом в подвале, а теперь здесь. Последние деньги отживаешь. Солнышку, небось, радуешься. А? Солнышку радуешься, дед?
- Кончай ты, Лешка! – бубнит он.
- А, задело, - радуюсь я. – Слышь деревья шумят, птички щебечут. Им хорошо, они скоро в теплые края подадутся, а мы с тобой сдохнем здесь, как тараканы. Ты раньше, я позже. Так я от тебя и не услышу твоих опусов.
- Что злой-то такой? – говорит Сашка.
Действительно, ловлю я себя на мысли, отчего я на него взхелся? Что стихов своих прочитать не хочет? Да, сдались они мне! И есть ли у него хоть одно? Хотя, как там у классика: «Среди говна мы все поэты, среди поэтов мы говно».
- Извини Саня, - говорю я. – Просто, злость какая-то нахлынула, черт ее знает. Подумал. Живешь, живешь ни птиц не слышишь, ни журчания ручья, ни шелеста травы. Даже что солнце всходит и заходит, что дни уходят… Ерундистика какая-то. Все мимо кассы. А когда пора приходит, начинаешь задумываться, приглядываться, а тебе – стоп. Вам это не нужно, ранше надо было жить, а теперь ваше дело молитвы заупокойные изучать, да о загробной жизни думать. Вот так, дед. Птички, синички. Где же мы раньше были? Небось водку жрал, как черт, вот и просрал все на свете? Ну, дед, по чесноку. Ведь жрал?
- Да, что ты привязался. Ну, жрал, - психанул Саня. – Можно подумать, что ты не жрал.
- Как – «будте любезны», - согласился я.
- Так чего ко мне привязался?
- Хочу понять, отчего людям по-людски не живется, отчего они во всякий блуд пускаются. Неужели, человек и впрямь, грешен по своей натуре. Как твое мнение?
- Х.. его знает. Я в теологии не силен. Соблазны всякие и прочая канитель. Вот и грехопадение.
- Но, рождаемся мы в грехе или нет?
- Иди ты, - дед отвернулся и замолк.
Я вспомнил роман Паоло Коэлья. «У всякого человека, за одним плечем ангел, за другим сатана. Кто из них победит, так и проживет земную жизнь человеческий индивидум».
- Дед!
Тишина.
-Дед, а дед,ты что сдох?
- Сам ты, сдох! – ответил Сашка.
- Ну,слава Богу концы не отбросил, - обрадоаплся я, что мой собеседник не прекратил разговор. Скучно, одному в тишиге и темноте валяться. Мысли всякие в башку лезут. Как их перебить, чтобы, как говорил Игорь не попасть на «пряжку», «кащенко». Нет, это я имею ввиду в смысле теоретическом, добраться до тех мест возможность мне врял ди представится. Да, и нужна ли мне она?
- Дед, а рассскажи про свою житухк.
- А зачем тебе? Ты что, опер?
- Брось, мы о жизньни базарим, а не о стуке.
- Если о жизни, то тем более зачем? Чего тебе знать, что у меня в голове происходит? Писатель, что-ли?
- Нет, - осклабился я. – Чукча не писатель, чукча читатель.. Скучно мне, хочется перед смертью познать хоть кусок жизни, а зачем она мне была дапа? Почему, вместо меня не родидся какой-нибудь умный Олег Иваныч, который смог осчестливить бы мир каким-нибудь творением?
- А кто это, Олег Иваныч?
- А тот, кто тебя с квартирой кинул! Кто-то из миллиардов тех, кого принято называть людьми, а дальше…. Как он себя считает.
- Кто?
- Конь в пальто! Ты не уходи от ответа, ты мне про свою житуху рассказывай, а не пристебывай к разговору, каких-то Олегов Михалычей или Иванычей. Эти здесь на при чем!
- Так он меня с квартирой кинул, когда я из зоны откинулся, - сказал дед. – Ну, историю про мою подсидку, ты знаешь, со слов Игоря. Как я восемнадцать лет на севере отбарабанил…
- Спер что-то?
- А то, тебе Игорь не говорил?
- Нет. Сказал только, что ты из осужденных и все, чего ему в дупло влезать, он ведь не старший, не бугор, не смотрящий. Он сам по себе, просто помогает кому, чем, вот и все.
- Ты уверен?
- Стараюсь, верить людям. Если себе не верить и людям, то кому? Собакам, что-ли?
- Нет. не спер, - ответил Сашка. – Замочил одного пидора и не жалею об этом.
- Да ты волк!
- А, иди ты, - вновь обиделся дед.
Дальнейший разговор представлялся безсмысленной тратой времени. Из него теперь и слова не выжмешь. Впрочем, его история мало чем отличалась от историй других бомжей. Жил в Ярославской области, в городе Рыбинске. С детства валял дурака. Первый раз попал за решетку за воровство. Получил два года. Он поил своих будущих жертв, незаметно добавляя в водку глазолин. От лекарства человек дурел, а потом вырубался. Что-то типа меня с клофелином. Но, его взяли. Нашли не все, навешать иного не сумели, больно проворным оказался молодой вор, поэтому получил только четыре года. Ушел на свободу по амнистии, в связи с очередной годовщиной рождения вождя. Но, долго на свободе не прбыл. Раз, по пьяни, замочил какого-то своего кореша. Эксперты насчитали на теле убитого пятнадцать ножевых ран. На вопрос судьт: «Зачем он это сделал?», Сашка только развел в стороны руки. Впаяли ему, как рецедевисту по полной катушке, еще повезло, что «вышку» не дали. На этот раз отсидел от звонка, до звонка, на таких амнистия не распространялась. Когда вернулся, то мать еще была жива. Прописался вновь. А. тут мать богу душу отдала. Работы в постсоветской России было не найти, тем более бывшему зеку. Тут кто-то посоветовал приватизировать квартиру, продать ее или обменять на меньшую. Вот здесь и подвернулся ему Олег Иваныч у какой-то разливухи. Нет, конечно, сам риэлтер у шалмана не стоюл, с опухшей мордой, для этого существуют другие люди. В этом бизнесе, свой конвеер, своя цепочка. Одни высматривают «кота», их тогда «котиками» называли, другой поит, третий предлагает выгодную сделку. Вот тогда, в дело вступает человек с чистым и честным лицом, с голубые, как озера глазами.
В пьяном угаре Сашка подписывает все бумаги, его водят по жилконторам, пл натариусам, показывают «новую» жилплощадь. Когда же хмельной угар оседает, как пелена с глаз, растворяется, как утренний туман, то оказывается, что Сашка просто подарил кому-то свою хату, или обменял ее на дом в какой-то деревне Пупкино, в Вятской области. Вот и все, куда тут идти, у кого просить защиты? Стал дед бомжевать… А. каким образом он очутился на этой ферме, так он толком и не помнил. Всякие спиртовые сурогаты настолько отбивают память, что если вдруг выбирут тебя губернатором Петербурга, то ни за что не сможешь вспомнить свои предвыборные обещания. Втемяшится в башку одна единственная фраза: «Впереди большая работа!». Интересно, но хотелось бы знать, что позади, и в чем эта самая работа заключается? Продолжать водку пить или может яму какую выкопать, например, самую дорогую в мире, тыщ за двести баков??
«Это все Леха оттого, что бабы у меня не было», - говорил он мне когда-то. – «Была бы половина, она бы не позволила мне совершить такую глупость».
Я ничего не ответил, только вспомнил слова моей Катьки, сказанные ей сразу же после нашего развода, когда мы поцапались в очередной раз, кто в этом виноват: «Я, фактически валялась на дороге и Макс меня подобрал!». Глаза у нее были узкими и злыми. Я промолчал, виня в нашей несложившейся семейной жизни только себя. Лишь потом пришел ответ, но кто его услышит и джля чего? «Да, родная моя, я своими прибамбасами довел тебя до того, что выражаясь твоими словами «вышвырнул тебя на дорогу». Но, ты оказалась сильной, ты смогла подняться с трассы и проголосовать. Тебя «подобрал» «Принц на белом «Вольво» и вы покатили по широкой трассе жизни, счастливые и довольные. Но, ты не заметила, что рядом с тобой, в тот момент лежал я. Рванув с места и унося тебя в светлую даль, «Вольво» порывом воздуха отбросило меня в сточную канаву, где я расшиб голову, переломал руки и ноги. Вы весело идете по жизни взявшись за руки, вы воспитываете нашего с тобой сына, родили прекрасную дочь, а я все никак не могу выбраться из этой сточной канавы. Более того, я барахтаюсь, вожусь в вонючей грюзи, и все больше вязну. У меня, практически нет никаких шансов». Это я придумал уже после. А, попав сюда, отбросил и слово «практически». Шансы выжить и подняться сремительно неслись к минус бесконечности, есть такое понятие в математике. Помнишь, ты писала о двух половинках одного яблока и Бога? Одна половинка оказалось гнилой…
- Сань? – спросил я. – Может, прочтешь, хоть, парочку своих виршей? Тяжко мне от всех этих разговоров о злой судьбе, которая забросила сюда столько невинных людей.
Сашка смотрел на меня изподлобья и злился. Зря я, конечно, про невинных ляпнул, подумает, что стебусь над ним, все мы тут с грехами, да еще с какими! Но, дед, неожиданно для меня, закатил глаза и продекламировал:
«Река.
Вода.
Я бросил камушек туда.
Аллея.
Смех.
Все, как у всех
Успех.
И на воде круги…
О, Боже – помоги».
Сашка поковырял в носу, искоса поглядывая за моей реакцией, и продолжил:
«Плавленный сырок,
В стакане водка.
Дань традициям,
Которых нет…
Одиночество.
Нетвердая походка.
Ветер.
Утро.
Скоро сорок лет».
Вроде бы, ему уже сорок? Хотя, он никогда не говорил об этом. Но, даже, если ему нет этих четырех десятков, то неужели, он надеятся дожить до них?
А Сашка, тем временем, все читал и читал:
«На настенном калиндарике зима…
Ставлю веточку еловую в хрусталь.
Одиночество.
Похмелье.
Вкус вина…
Почерк-сеточкой.. .Чернильная вуаль
В кухне свет,
И на клеенчатом столе,
Ночь оставила пригоршню смелых строк.
Голос.
Тихий и дрожащий, как пчела.
Не решился.
Не успел.
Не смог».
«Вино.
Перрон.
И яркий свет.
И нет
Меня.
И был – не я». (*) – эти стихи предоставлены автору романа Петербургским актером и поэтом – Осиповым Русланом Станиславовичем.
Солнце уже клонилось к закату. Поднимался ветер, как пит дать дождь нагонит, вон тучи заходили. А ведь было так хорощо и спокойно. Такая рыбалка на вечерней зорьке. Комары. Бац! Комары только кусаются, падлы! Серый туман над озером все еще стелется, хотя порывы ветра рвут его в клочья. Солнце еще серебрит верхушки берез и осин, но повсеместно чуствуется приближение бури. Еще чуток и надо сниматься с якоря. Пока доплывешь до берега, весь вымокнешь. Жаль, такой хороший был вечер. И рыбы мало, вон несколько плотвичек, да окушков трепещутся на лне. Но, это только для кота, ни на уху, ни на жаренку не хватит. Как не кстати, а ведь скоро уезжать. Так и не накормил своих фирменной ухой, с водочкой с дымком, с пряностями.
Солнце становится красным, опускаясь за синюю тучу. Ветер усиливается. Где-то слева громыхнуло. Нет, не пронесет, надо сматывать удочки и в прямом и переносном смысле. Але? А. где поплавок? Лодку ветер развернул, или поплавок за корягу зацепился? Да нет, вот он появился над темной водой, вот вновь ушел вглубь. Ух ты, да у меня клюет! Вдруг повезет, вдруг вытащу большую рыбину, тогда точно быть моей фирменной ушице.
Сердце глухо стучит. В висках пульсирует кровь. Главное не торопиться, пусть понадежней заглотит, тогда можно и подсекать. Все, леса натянулась, подсечка! Фу, б.., что-то тяжелое, как водит, как удилище согнулось, того и гляди, что или леска не выдержит, или удочка сломается.
Местные сторожилы говорили, что водится в этом озере гром- рыба, она только в грозу и гром клюет. Что много раз ее мужики видели, но поймать никому не удалось. И удила ломала, и лесу рвала, и сети. А иногда договаривались до того, что когда коровы идут на водопой, то пастух должен особо бдить, чтобы буренка в камыши не забрела, а то точно «гром-рыба» утащит. Мы-то городские знаем, что все это деревенские байки, но перечить не смеем, с уважением относимся к местным мифам и легендам, лишь слегка посмеиваемся в усы.
Странное ощющение складывается у меня, что не я тащу рыбу, а она меня. Я с ужасом замечаю, что лодка стремительно удаляется от берега.
Гроха уже над озером. Сейчас как жахнет. Говорят, что во время молнии в воде нельзя находится, убить может. Надо плюнуть на все, на рыбу, будь она не ладна, на снасти, надо хвататиь весла и грести, что есть мочи к берегу, пока лодка не начерпавши воды не утонула. Тем временем, мы стремительно мчимся к середине озера, молнии полоскают рядом с нами. Это как в какой-нибудь компьютерной игре: попа – не попал. Лучше второе.
Черное озеро страшно в своей пугающей красоте. На черной воде, озеро прозвали «черным» из-за илистого дна, которое и придает ему темную окраску, яркие сполохи, вой ветра в ушах, стон деревьев, пугающий своей силой, звонкий раскатистый гром, совно залпы орудий наводит леденящий ужас. Душа давно в пятках, а эта безудержная гонка, придает ситуации еще больший «шарм».
Наконецто! Я выпускаю из рук удилище, зарости оно говном, сейчас о собственной шкуре думать надо, а не о взятом на прокат у соседа удилище. Но, что это? Похоже, что нога запуталась в лески, поскольку лодка, по прежнему, стремительно несется к стоящему посреди озеру осторву.
Может быть в этом мое спасение. Может на этом острове? Отчего, кто-то неведомый несет меня туда?
Рывок и я вылетаю из лодки и оказываюсь в воде. Вода попадает в рот, в уши, в нос, мешает дышать. Всем смешно смотреть на сцену из «Бриллиантовой руки», когда Миронова тащит по поверхности моря аквалангист – Папанов. Но, сейчас мне не до смеха, ей богу.
Наконец, я упираюсь головой о что-то твердое, вероятно берег и… Открываю глаза. По крыше сарая барабанит дождь, из щелей он потоками хлещет на тела дустов и мою морду.Я лежу уткнувшись лицом в грязное белье Игоря, моего ангела хранителя. Он не спит, но не обращает внимание ни на гром, ни на дождь. Вероятно, он привык уже, за время своего пребывания здесь, к капризам природы. Отчего щели не заделать в потолке? А зачем?
Сверкнула слабым отблеском уходящая молния. Через некоторое время, раздались глухие раскаты седого грома. гроза уходила прочь…
Люди спокойно воспринимали дождь. Кто-то деловито собирал в жестянки воду, кто-то жадно пил, прямо из льющихся потоков, кое-кто, что меня особенно поразило, мыл лицо и голову.
- Чего? – спрашивает он, пряча улыбку в рыжие усы. – На секс потянуло на старости лет?
- С какого перепугу ты так решил? – стряхивая с себя сонное состояние и вытирая мокрое лицо куском грязной материи, отвечаю я.
- Да, под утро, как начал елозить руками, да хватать меня, как бабу, - ответил он.
- Не ври. Мне бабы уже давно не снятся. Может от комаров отбивался? – мне не хотелось рассказывать ему о сне и своих ночных страхах. Итак, я слишком много говорю о смерти, о жизни, о… Короче, решит, что я окончательно сбрендил и перестанет со мной общаться, тем более у него благодатный слушатель роявился.
Только я вспомнил о Рике, как тот высунул из-за плеча Игоря свою красную морду и поддакнул, мол, я, действительно, пол ночи махал руками и приставал к Игорю.
- Ну, ты бы хоть не гундосил! – тормознул я молдованина.
Тот посмотрел на Игоря и замолчал.
Мужику уже явно за тридцатник, а ведет себя, как побитая собака. Все так и норовит, хозяина в ручку лизнуть.
Может я шовенист? Но, мне кажется, многие наши бывшие братья, ведут себя так, по отношению к русским, по привычке что-ли. Я конечно не говорю сейчас про «чехов» и прочих лиц кавказчкой национальности. Они по жизни злые, еще со времен Ермолова и Шамиля.
Короче, дождь прошел. Выглянуло солнце. В сарае парило. Сонмы мух кружились над нашими головами. Вонища, от гниющего сена, тряпья и человеческих тел становилась невыносимой. Кто-то приоткрыл дверь. По скольку ветер ушел провожать грозу, то толку от этого было не много, приходилось лежать и терпеть, зажимая нос мокрой ветошью, специально предназначенной для этого.
- Интересно, - сказал я. – А если молния шарахнула бы по нашей сараюге? - Сгорели бы?
- Наверно, - равнодушно, ответил Игорь. – А может и нет, ливень бы залил огонь. Какая, в сущности, разница?
Я пожал плечами. И вправду, какая разница. Делать нам нечего, вот и перебрасываемся различными никому не нужными вопросами. Меня, например, интересовал вопрос: «От чего здесь нет какой-нибудь холеры, желтухи или дезентерии?». На что Игорь ответил: «Может тебе СПИД нужен или сифилис? Ну, нет и нет, и слава богу!».
Действительно, пока зараза обходила нас стороной. К вшам, чесотке и клещам мы привыкли давно.
- Мужики! – раздался голос Яшки. – Саня концы отдал.
- Черт, - пронеслось в голове и вырвалось наружу,отчего-то захотелось перекрестится. – Стоит мне только с кем-нибудь поговорить за жизнь, как человек, буквально в тот же день отдавал Богу душу. Может глаз у меня дрянной? Нет, Серега, Гоша, дед, профессор. Со вснми я болтал, буквально за несколько часов до смерти. А дед, все же, успел прочитать мне свои зарифмованные строчки. Надо же, про сорок лет вспоминал! Как там у него: « Вино. Похмелье. Пьяный бред. И нет меня. Теперь, уж точно - нет!».
Может я слишком мнительный? Может с Игорем поговорить об этом? А вдруг помрет? Нет, это не помрет, я же всю ночь с ним о его жизни болтал. Значит не я. Значит, придумываю я все это себе.
- Давай Эриксон, - кивнул Рику Игорь.
Тот округлил подслеповатые глаза.
- А что? – поддакнул я Игорю. – Вчера ты видел всю процедуру, пора вступать в общую игру.
Рик покорно согласился. После церемонии прощания, он и Яшка сбросили деда вниз. Тело плюхнулось в грязную лужу, возле которой уже поджидали псы. Фонтан брызг обдал из зловонной жижой. От неожиданности, твари отпрянули, но потом стремительно бросились на жертву.
Яшка закрыл дверь.
Принесли баланду. Игорь опустил вниз веревку с крюком на конце и перекинулся парой фраз с раздатчиком жратвы.
-Ты его знаешь? – удивился я.
- Пробудешь тут с мое, не только с «кашеваром» познакомишься, - ответил Игорь и внимательно взглянул мне в глаза.
Я понял, что у него в башке созрела какая-то мысль, которую он хотел бы обмозговать со мной, наедине.
После «завтрака» состоялся разговор.
- Я не говорил тебе, повода не было, что я познакомился с этим мужиком. Давно еще, до того, как ты попал сюда. Случайно языком зацепился, даже не зацепился, а так, парой фраз сумел перекинуться. Им то строго настрого запрещено с контингентом общаться, мало ли что. Но, мне удалось. Тут особо не поболтаешь, свои же заложат, тогда быть ему «зайчиком», к гадалке не ходи. Короче, не к чему не обязывающее знакомство.
Но, буквально на днях, он мне писульку передал. Каким образом?
Я кивнул.
- Вместе с баландой. Ты думаешь, отчего я сам уже третий день с этими баками вожусь? Ты понимаешь, бывает такое, что сразу у нескольких идиотов мысли начинают работать в одном направлении.
- Не понял, - сказал я. – Ты можешь конкретней выражаться, а то как-то витеевато трешь.
Подошел Рик.
- Иди «до витру, братело», - сказал ему Игорь. – Мы с Лехой тут поболтаем о своем, а потом тебе доложим. Ясно, начальник.
Рик непонимающе кивнул и удалился.
- Нет, я не боюсь лишних ушей, просто, дело серьезное, а этот Эриксон будет лезть со своими дурацкими расспросами. Что, да как? Пока его введешь в курс дела, уйма времени пройдет, а тут надо действлвать резвее.
- Так, что там про мозги? – спросил я, когда Рик, на полусогнутых удалился на свою лежанку.
- Похоже, что мужик во что-то вляпался, - продолжил Игорь. – Может напился, иногда у «вольных» появляется такая возможность, когда они доедают объедки с барских посиделок, может ляпнул чего-то лишнего, об этом он не пишет. Просто, чует он, что его убрать хотят, а может, как самого здорового «зайцем» сделать. Решил видно кто-то, что работа у него не пыльная, пора бы и для «родины» послужить.Ясно.
- Пока да, но причем здесь ты? Почему, он тебе записку передал, что в ней. Не подстава ли это, если что? Что в записке?
- Ровным счетом, одна фраза: «Готов помочь».
- С чего бы это?
- Видно, наблюдал за нами. Тут же и ежу ясно, что мы что-то задумали. Ты на рожу свою посмотри, из головы мыслищи прут, как в анекдоте про Маркса. А на счет подставы, это вполне. Может, спастись, таким образом хочет, если набедокурил. Но, нам то что, тут или пан, или пропал. Впрочем, я тебя ни к чему не обязываю, ты сам про побег говорил.
- Речь идет о бегстве?! – сказал я и тут же испугался самой этой мысли. Вдруг кто-то ее сумеет прочесть. А может я слишком громко сказал эту фразу?
Я огляделся. Все было как всегда. Кто-то кряхтел рядом с сортиром, кто-то стонал, потирая рукой опухшие ноги, кто-то перетирал кровавыми деснами остатки пищи. Короче, всем было наплевать на наше шушукание. Каждый был занят своим делом.
- А ты думал, о поездке на плэнер с девочками, - съязвительной усмешкой сказал Игорь. – Нет, братан, речь идет именно о побеге.
- Но как?
- Что, как?
- Как он догадался, что мы хотим ноги сделать?
- Во-первых, я тебе уже сказал, что больно активно мы проявляем интерес к всяким приезжим и заезжим. Во-вторых, а кто здесь слинять не хочет. Ну, и в-третьих, как я предположил уже, мужик чего-то бздит, и видит в нас свое спасение.
- То есть, проще говоря, он хочет или сдать нас, тем самым заслужить прощение у начальства, либо, действительно, хочет рвать когди, - попытался резюмировать я, услышанное от Игоря.
- Видимо так, - коротко бросил он.
- И, что теперь?
- У меня есть план, надо его обмозговать и описать этому дядьке.
- Как?
- Это мои проблеммы, - сказал Игорь и отвернув полу драного армейского бушлата, показал краешек листка бумаги. – Карандаш тоже имеется, - сказал он.
Я кивнул. Что-то у меня с головой. Киваю, последнее время по любому поводу, прям, как китайский болванчик.
- Впрочем, про то, как я хочу сбежать, ты догадываешься, мы сколько раз говорили об этом. Середина лето, как мне кажется, самое грибное время. Ты, верно, заметил, насколько часто появляются здесь покупатели, как сокращается число собак. Мне кажется и цена на товар растет. За забор заходит не только инструктор, но и продавцы с покупателями. Вся загвоздка заключается в том, есть ли среди них хозяин, или это менеджеры среднего звена? Можно облапошится. А если мы проколимся, то ада нам не миновать. А план? Прост, как две копейки. Когда в вольер заходят хозяева, то наш чеоловек сигнализирует нам и , одновременно, закрывает дверь с той стороны. Мы выскакиваем из сарая и несемся к жертвам. А дальше? Про захват заложников ты знаешь? Тебе не надо объяснять? Нет? Ну и отлично. Если нас перебъют всех вместе с заложниками, то такова воля Божья. Если согласятся выпустить на наших условиях, то тогда все зависит от каждого из нас. Тогда пятьдесят на пятьдесят. Смотря сколько народу согласится на побег, смотря, что представляет из себя хозяин. Вообщем, как обычно, все зависит от того, как карта ляжет.
- Все ясно, - сказал я. – Вперед на мины, в неизвестность. Ничего не знаем, но в успех верим.
- А ты что, хочешь все наперед знать и быть уверен в успехе на все сто, - сказал Игорь.
- На сто процентов, даже сбербанк гарантий не дает, разве что, Господь, этот точно на сто процентов в гроб вгонит. Прости меня, Господи, - вдруг вырвалось у меня.
В итоге, мы описали Мишане, хотя потом выяснилось, что звали его Олегом, может перестраховывался так представлялся разносчик бурды, наш план. По сути, это была не какая-то разработка, а так, глупость. Но, чем черт не шутит, вдруг повезет?
На счет везения, мне одни пацаны историю рассказали. Не уверен, что это не выдуманная байка, но все же попробую передать ее вам.
Одни опустившиеся архаровцы, решили срубить легких денег. По началу, они, прям как мы, все планы строили. Но, ничего у них не вырисовывалось. Сначала занимались гоп-стопом, грабили подвыпивших работяг на улицах, в подъездах, на лестничных клетках. Но, большой добычи это не приносило, хватало на жрачку и на пропой. Надо было сыграть по крупному и залечь, где-нибудь за городом.
Вот, тогда, вспомнили они про своего бывшего одноклассника, который сумел подняться, в самом начале смутного времени, и сейчас преспокойно жил в своей новенькой квартире, на удачно вложенные деньги. Грабить своего западло, но жить-то надо. «Очень кушать хочется» – говорил герой одного популярного советского фильма.
Вычислили через приятелей хату, где их кореш проживают и решили наведаться к нему в гости, явно с недобрыми намерениями, поскольку прихватили с собой чулки на рожу, обрез из старого охотничьего ружья, даже перчатки медицинские не забыли купить в аптеке, чтобы не оставлять отпечатков. Короче, налицо преступная организация, по нынешним меркам.
Приезжают к корефану домой, ближе к полуночи, чтобы соседи не засветили. Звонят в дверь.
«Кто там?» – спрашивает из-за двери злющий женский голос. Оказывается, что муж, ну, их приятель, он же муж этой «клавы», совсем недавно пришел домой в «требуху», ну, просто в говно. Дело в том, что у них на работе была какая-то презентация, по случаю заключению выгодного контракта с дружественной фирмой. Вот зема и не рассчитал. Нет. Поначалу все было вполне пристойно. Икра, шампанское, а потом.… Потом, как понеслось. Видно люди вспомнили свое комсомольское прошлое: слеты, залеты, портвейн, совместные с дамами бани и прочую активистскую жизнь советской элиты. Вот и пришлось, шоферу доносить шефа до двери в квартиру, буквально на руках. Прислонил его к двери, позвонил и быстро свинтил, зная крутой нрав его супруги.
Женщина, открыв дверь, увидев своего любимого, игриво улыбавшегося ей, идиотской улыбкой, слегка завелась, втащила мужа в квартиру, да.… Как хрясть ему по морде! Кто знает пьяных в дерьмо мужчин и злых, как оса женщин, тот сообразит, что после такой встречи и затрещины, мужик ойкнул и замертво рухнул наземь, умудрясь при этом закатиться под стол. Через мгновение, из- под стола уже доносился богатырский храп.
Чтобы успокоить свою чувствительную дамскую натуру, жена попинала его не много ногами по печени и почкам, дала еще раз тапком по роже и, тем самым успокоившись, пошла в ванную комнату, принять душ перед сном. И в это время раздается звонок в дверь. Ага, подумала она, дружки пожаловали, сейчас я им покажу, где раки зимуют. И вот, в таких растрепанных чувствах и сурьезными намерениями она идет к двери и задает, естественно, сакраментальный вопрос: «А. кто там?». И слышит в ответ: «Сантехники».
«Какие на… сантехники в два часа ночи!» – орет она, окончательно потеряв душевное спокойствие.
«Тут у соседей сверху трубу прорвало, вас залить может» – отвечает ей голос из-за двери.
Женщина, почесав затылок, только что евроремонт сделали, решила открыть дверь, думая при этом о том, что откуда у них могут быть наверху соседи, если живут они на последнем пятнадцатом этаже, недавно построенного элитного дома.
Распахивает она дверь, а там стоят, никакие не сантехники, а ухари с ружьем, нацеленным ей в пузо. А на мордах этих ухарей женские колготки нацеплены, видно для маскировки.
«Выбирай, сука, деньги или жизнь» – орет один из грабителей. Но так, не громко орет, чтобы соседи не попросыпались.
Баба не дура, естественно, выбирает жизнь.
«Я выбираю жизнь, но денег у меня нет. Вон, пойдите спросите у моего благоверного, куда он деньги прячет».
Бандиты, проходя в квартиру, не забывая вытереть ноги.
Тут наши мнения могут разойтись. Я, например, считаю, что они просто культурные люди, поэтому ласты свои и вытерли, чтобы грязь в дом не заносить. А, кто-то может решить, что, вытирая ноги, они только и думали, как бы лишних следов не оставить, когда менты экспертов приволокут. Не знаю, не знаю, пусть каждый придерживается своей версии, спорить не будем.
Заходят, значит, ухари в квартиру и видят своего бывшего кореша валяющегося в неприглядном виде под столом. Могли бы пожалеть друга, но куда там. Жажда наживы, перевесила мужскую солидарность.
Хватают они бабу, подымают мужика и волокут их на диван. Бабе кляп в рот, чтобы с вопросами лишними не приставала, а бывшему приятелю ладонью по лицу, чтобы очухался. Никак. Уши потерли. Результат прежний. Долго провозились они с ним, пока тот сам не очнулся. Те, не дав ему опомнится, хватают за грудки и кричат: «Деньги где, сука?»
Вероятно, других фраз в их лексиконе припасено не было.
Мужик, еще окончательно не протрезвев и даже не поняв, что происходит, добродушно отвечает, бывшим одноклассникам: «Деньги? Деньги в мешках!» и голова его падает на грудь.
«В мешках? А мешки где?» – предвкушая наживу, ласково шепчет ему на ухо бывший сосед по парте.
Мужик очухивается, чмокает губами и, улыбаясь, как пьяный Ельцин, говорит: «Мешки? Мешки – во!», и показывает на мешки под глазами.
Бывшие приятели опешили, а мужик сидит ухмыляется. Те переглянулись, мол, что с ним делать, мол, сами знаем, каково человеку в таком состоянии. А мужик, ухмылялся, ухмылялся, да вдруг, как «сыграет на саксофоне».
Кто был в Петергофе и видел скульптуру – «Русский Самсон, отрывающий яйца английскому льву» изваянную скульптором Аникушиным в честь победы русского флота над британским во время фолклендского кризиса, те знают, что из пасти зверя хлещет фонтан метров так под сто. Ну, это и понятно, вас бы так за яйца схватили.
Так вот, мужик выдал, примерно, такой же, но более зловонный на ухаря, который стоял с обрезом. Тот растерялся, от неожиданной атаки, и нажал на курок. Ружье бухнуло, причем заряд дроби попал, аккурат, в пузо напарнику. Напарник пукнул и свалился замертво. Пока стрелок вафельником щелкал, за дело взялась супруга хозяина. Она вскочила с дивана и применила против стрелка тот же прием, что был проделан ею супротив собственного супруга.
В результате, перед глазами прибывшего на место преступления наряда милиции, предстала следующая картина.
Посреди комнаты, на ковре, распластав руки, с развороченным пузом, лежал некто с черным чулком на роже. Рядом лежал другой, без маски, но руки и ноги его были завязаны скотчем. В ногах у последнего находилась третья особь мужского пола, которая свернувшись калачиком, посапывала и побулькивала во сне. Над всей троицей горой возвышалась «знойная женщина, мечта поэта», которая говорила ментам: «Ну, зачем они это надумали, могли у Черныша (кликуха ее мужа еще по школе) просто так денег попросить, он бы им дал, все ж бывшие приятели. А теперь… Серегу жалко, он мне еще в школе нравился».
Вот такой рассказ на счет везения. Как бы оно дело обернулось, не блевани мужик во время. Правда, не повезло другой стороне, но они сами виноваты, не следовало замышлять злодейства.
Но, вернемся в сарай.
Теперь нам предстояло отобрать «бойцов» способных на дерзкую вылазку.
Кроме нас двоих, на нашу авантюру подписался Рик, что было не удивительно, Виталик, Тимур, Валентин и Яшка. Хотя, заявление Яшки, о том, что он способен на такой поступок, мы восприняли, как бахвальство. В последнее время он сильно сдал. Если в момент моего появления в бараке, он вполне соответствовал своему возрасту – около пятидесяти, то в дальнейшем резко постарел. Видимо, на его физическое и душевное состояние оказала влияние смерть последнего Яшкиного земляка, а ведь раньше скобарей здесь было большинство. Яшка был коренным Псковичом. Даже жил рядом с Кремлем, на берегу Великой, в четырехэтажном доме, дореволюционной постройки. Но, про Яшку я позже расскажу, если представится такая возможность, все же, мы с ним, в некотором смысле, коллеги…
Ответ на нашу записку пришел не сразу, а спустя два дня. Все ходили, как на иголках. Особенно, заиграло очко у Рика, когда, с того не с сего, сменили «кашевара».
- Шиздец! – сказал Игорь.
-А,. - только и смог произнести Эрик. Удивительно, как у него не отвалилась челюсть и он не забился в конвульсиях.
Но, к всеобщей радости, тревога оказалась ложной. Просто наш человек вывихнул руку и не смог пару дней таскать не легкий чан. На третий же день, все вздохнули с облегченьем, когда утром у калитки замелькала его коричневая физиономия. Записка от него была аккуратно обернута кусочком полиэтилена, чтобы не размокла, как в прошлый раз и не испортила нам обедню.
В сущности, ничего сверх ординарного на этом клочке бумаги написано не было. Он просто сообщал, что согласен с нашим планом и, что на днях ожидается приезд новых покупателей.
- Откуда он владеет информацией о покупателях? – задал я Игорю вопрос, когда тот прочел содержимое записки.
- Может, слышал, как охранник по «мобиле» с кем-то из хозяев разговаривал, - предположил Игорь. – Их наверняка заранее предупреждают, о посещении лесопилки очередной делегацией. Ну, чтобы прибрано все было, чтобы приготовлено. Короче, чтобы лицо фирмы блестело, как яйца у кота.
- Может быть, - я пожал плечами. Червь сомнений точил мою душу. Неужели охранник станет орать по трубе на всю ферму. Если связь плохая, то лучше уйти в сторону, чем нарушать инструкции. Хотя, может им все давно на все наплевать. Сложно сидеть взаперти и рассуждать о запахе свободы, если никогда его не ощущал. Рожденый ползать, летает только в самолете.
Остальные вопросами не задавались, лишь Яшка заявил, что, вряд ли сможет пробежать пятьдесят метров, поскольку у него сильно опухли ноги. Его заявление никто не воспринял, как трусость, мы знали Яшку, но Игорь посоветовал ему не спешить с ответом, а просто дождаться решающего дня.
То, что такой день наступит, пожалуй, не сомневался уже никто в бараке. Ни те, кто не в состоянии был двигаться, ни те, кто собирался совершить этот дерзкий поступок,
ГЛАВА ВТОРАЯ. ПОБЕГ
«Не пинайте дохлую собаку,
Она не сможет вас уже укусить.
Но, конечно, мы не виноваты,
То, что не сумели, как хотелось прожить»
Ю. Шевчук
И вот наступил долгожданный день. Пробил час «Х».
Когда к лесопилке, одна за другой стали подъезжать машины с тонированными стеклами, мы были уже наготове. «Кашевар» принес еду и знаками показал, что все будет так, как мы обговорили.
Есть никто из «заговорщиков» не стал, не до этого теперь.
Как и ожидалось, Яшка отказался от нашей затеи, его ноги совсем не слушались. Зато остальные пребывали в тревожном и сладком волнении, как бойцы перед боем. Только бы звезды не подвели.
- Пойдем, братва, погадим перед стартом, - шутканул Игорь, чтобы хоть не много снять напряжение. – У нас еще в запасе есть несколько минут, - закончил он словами известной песни.
На шутку отреагировали, довольно, вяло, сказывалось «предстартовое» волнение. Особенно, это касалось, почему-то, меня. Смешно, ой как смешно. В последние дни и так с «очка» народ не слезал, видно от нервов, а у меня ничего. Зато сейчас, когда вот-вот наступит решающая минута, меня прорвало. Может это слова Игоря подействовали так? Мне стыдно, но я последовал совету приятеля, ожидая на себе насмешливых взоров. Но, никто даже не обратил на меня внимание, все взоры были сосредоточены на людях, которые вот-вот должны были вступить на территорию фермы и двинутся вдоль загонов с рычащими псами.
Все ждали отмашки раздатчика. Игорь вглядывался в лица приехавших людей, делая последнюю попытку определить, кто же все - таки является главным в компании продавцов. Чья мысль и воля движет остальными.
Люди заходят за забор. Едва различимая отмашка «кашевара».
Пора! Дверь на запоре.
- Пора! – орет Игорь, распахивает дверь и бросается вниз, за ним следуют остальные.
Прости Игорь! Я не виноват! Это организм чертов. Я не испугался, просто.… Ну, откуда мне было знать, что они сразу же к вольерам попрутся?
Наступая на чьи-то тела, руки, ноги, головы, я рванул следом за пацанами. Раз споткнулся об кого-то, больно рассадил руку, но боль почувствовал лишь потом, позже, а сейчас вперед. Нет, меня гнала вперед не молодецкая удаль, а скорее, неловкость, страх и стыд, что остальные сочтут меня трусом и слюнтяем. Впрочем, мне было плевать на мнения всех их вместе взятых, только бы Игорь не решил, что я испугался. Ведь мне он первому открылся, мы вместе с ним придумали всю эту ботву, а как дошло до самого главного, до исполнения задуманного, так, получается, я в кусты.
Нет, дудки, не дождетесь!
Когда я спрыгнул вниз, то ребята уже были на пол пути к своим жертвам. Те, на какое-то время замешкались, а потом, сообразив, в чем дело, что было сил, рванули к спасительной калитке. Вероятно, до них дошли наши намерения.
Игорь мчался впереди всех наших, следом Тимур, Эриксон. Обгоняя остальных, я приближался к головной группе заговорщиков.
Но, что это? Калитка оказалась открытой! Когда же последний из посетителей загона вбежал в нее, тяжелая дверь захлопнулась, а задвижка лязгнула буквально перед носом у рычащего, как сотня львов Игоря.
Нас обманули. Да, я это понял еще продолжая свой бег, когда увидел краем глаза, как поднимаются решетки на клетках собак, и быкообразные псы, прям, как в моем сне ротвейлер, медленно, словно при замедленных съемках, немного накренясь в сторону, словно в дымке, словно в расплавленном стеклянном воздухе, словно пьяные приближаются к нашей кучке, сгрудившейся у калитки.
Покупатели, испытав секундное замешательство и страх, сейчас восполнят все это массой позитивных впечатлений. Ведь им покажут не просто охоту на «зайчика», им покажут все то что, умеют эти псы. Шоу должно продолжаться. Оно должно усовершенствоваться. Оно должно быть вкусным, как говорил один мой знакомый. Чтобы привлекать все больше и больше денежных мешков.
Почувствовав себя хозяевами жизни, мы просто оказались пешками в руках гроссмейстеров. Это, как пит дать. Весь этот план был рассчитан еще задолго до того, как о нем заговорили мы с Игорем.
Да, вот такой страшный, но красивый конец, у всей этой истории.
«Печать на крыле. Тетрадь на столе. В казарме – проблем, банный день – промокла тетрадь. Я знаю зачем, иду по земле. Мне будет легко улетать» – пел когда-то Саша Башлачев. Вероятно, СашБаш знал, для чего он топчет эту землю, я нет.
Крики, вопли, стоны, лязг челюстей, хруст людских конечностей, улюлюканье толпы(!) зрителей. Меня сбили с ног. Сейчас здоровенная пасть сомкнется над моим лицом. Обычно, я вижу вещие сны…
«Последний?». Я молча кивнул. Я стою в очереди. Очередь огромная, кажется, что она растянулась на сотни километров, но я отчетливо вижу людей, находящихся за много миль от меня. Все они в длинных белых балахонах с капюшонами, закрывающими лица. Но, я почему-то уверен, что многих из них знаю. В руках у людей свечи. Очередь почти неподвижна и молчалива. Лишь тот, кто приходит последним спрашивает за кем занимать. Кромешная тьма, но отчего-то все видно. Может, это на уровне ощущений, а может это иное зрение, недоступное мне ранее.
Что это напоминает? На что похожи эти мириады свечей? Я видел это, но по иному. Казалось, что я смотрел снизу на эту толпу, а сейчас нахожусь в ней. Так, что это?
Осознание приходит неожиданно и четко.
Да это же млечный путь!
Вспомните, когда в ясную ночь мы смотрим на небо, мы же видим миллионы звезд и то, что прозвано людьми млечным путем. С детства нам талдычили, что млечный путь (молочный, «млеко» значит молоко) это громадное скопление миллиардов звезд. Не верьте этому. Я свидетель. Млечный путь, это не звезды, это людские души, стоящие в огромной очереди со свечами в руках. Свет от свечей и кажется живущим светом далеких звезд. Ерунда. Я был там, я говорю правду.
Посредине млечного пути, если смотреть с Земли, белое пятно. Но это если смотреть с Земли. На самом же деле это огромный маятник, прикрепленный к небосводу женскими волосами, сплетенными в тугой канат. Может, это маятник времени? Я не знаю.
Его движения почти не заметны, но очередь то движется. И я, находясь бесконечно далеко от маятника, отчетливо вижу, как приближаясь к нему гаснут свечи и исчезают белые балахоны.
Снизу, с Земли, кажется, что гаснут звезды, а это свечи. Что же касается душ, то они уходят, уходят навсегда в иной мир, возможно более справедливый и чистый, нежели тот, в котором существуем мы.
Иногда свечи не гаснут, а падают вниз. Возможно, всевышний не принимает эту душу, душу грешника. Тогда звезда скатывается с небосклона и исчезает в недрах Земли, где Харон, перевезя ее через Стикс, оставляет ее у входа в чистилище.
Какая длинная очередь, сколь долго ждать.
- Ты, придурок! – надо мной склонился черноволосый молодой парень. – Что ты все бормочешь, какую-то ерунду? То про хер, то про секс. Ты случайно не свихнулся на этой почве, пока отдыхал на ферме?
- Ты кто?
-- Спаситель, - гоготнул чернявый. – Ты в рай попал, а я бог.
- Педераст ты, а не бог! – я вспомнил этого мужика, хоти и видел его издали. Он все время приезжал на ферму, когда гонки с собаками устраивали.
Меня окатили ледяной водой, вероятно, это был обряд воскрешения из мертвых. То, что я был жив, об этом я догадался по запаху табачного дыма, боли во всем теле, едкому - сладковатому привкусу крови во рту. Но, где та, которая готова была сомкнуть над моим горлом свои железные челюсти?
- Где Игорь? – вместо этого спросил я.
- Это здоровый такой? Рыжий? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал кто-то. – Там же где и все остальные. Где и ты должен был бы быть, если бы не Кирилл Юрьевич.
- Кто?
- Спаситель твой, гнида! – сказал голос.
- Так меня гнида спасла? – удивился я. За это искреннее удивление, я оказался на деревянном полу, кверху жопой, стало быть рожей об пол.
- Вот, сученок, - сказал еще один. – Ему жизнь спасли, а он выкобенивается. Кирилл Юрич, а может его отдать Грэю, пусть потешится, ведь, можно сказать, обидели псину.
- Всему свое время, - ответил голос чернявого.
Кирилл Юрьевич. Кирилл Юрьевич, так вот, кто здесь хозяин. Что-то я его не припомню, среди перекошенных от страха, бегущих к калитке людей. Точно, не было его там, он наблюдал за происходящим из сторожки. Интересно, если бы Игорь был бы чуточку попроворней и успел схватить одного из посетителей, то открыл бы Кирилл клетки с собаками?
Я повернул голову и взглянул в лицо чернявому. Бес сомнения, открыл бы!
- Чего разлегся, поднимайся, - сказал тот, другой.
Я попытался подняться, но сильно болела ушибленная еще в сарае рука, садило в правом боку, да и грудь, на которую бросилась мне псина, была не первой свежести.
- Помочь? – надо мной склонилась голова белобрысого.
- Я сам, - я сделал еще одну попытку подняться, но и она оказалась тщетной.
Четыре крепкие жилистые руки, подняли меня подмышки с пола и усадили на стул. Теперь я мог внимательно разглядеть всю компанию. Вероятно, покупатели уже уехали, поскольку были лишь те, кого мы не однократно могли лицезреть с Игорем из щели нашего наблюдательного пункта.
- Дайте курить, - попросил я.
-Чего? – остолбенел от такой наглости плешивый, но взглянув на Кирилла, протянул мне зажженную сигарету, бросив зажигалку на стол и усаживаясь, обратно в кресло.
Я вдохнул табачный дым и с непривычки закашлялся. Болела грудь, да и не курил я уже порядком.
Вот они все, передо мной, все, кто причинил столько зла стольким людям. Сколько смертей на счету каждого из них? А я сижу, смотрю на них, курю их сигареты. Что же они хотят от меня? К чему весь этот цирк, с моим чудесным избавлением?
- Кто же из вас умным-то таким оказался? – издевательским тоном спросил Кирилл. – Ты, твой приятель или еще кто-то, кого с нами нет? Смотри ты, как они все рассчитали. Захват заложников, мне голову отвинтить, всех псам скормить.
- Не понимаю, - выдыхая дым, ответил я. – О чем речь?
Плешивый достал из ящика стола, стоявшего возле окна, клочок бумаги, на котором мы с Игорем писали «кашевару» о плане побега.
- Ваше произведение? – спросил тот.
- Допустим, - решил согласиться я. Какой смысл отпираться, все равно никому от этого хуже уже не станет.
- Чего это вы, вундеркинды, так сразу Олегу поверили? – спросил усатый толстомордый дядька, сидевший в самом углу комнаты.
По-моему, он приезжал на милицейской машине, хотя, возможно я ошибаюсь.
- Утопающий за соломинку хватается, - сказал я и сплюнул на блестящий лаком стол.
- А ну, вытри, - сказал белобрысый привстав.
- Сам вытри, - ответил я и выругался отборным матом.
В следующее мгновение, я оказался на полу, с перебитым носом. Кровь хлестала из него ручьем. Меня вновь бережно подняли подмышки, при этом пожурив за наглость.
Усатый извлек из шкафа фляжку с какой-то прозрачной жидкостью, попрыскал ей на какую-то ветошь и протянул мне.
- На, заткни фонтан и оботрись, - сказал он.
Ветошь была смочена спиртом. Сейчас бы во - внутрь бахнуть, подумал я, чтобы стресс снять.
- Веди себя прилично, - сказал Кирилл Юрьевич, когда я немного пришел в себя, а кровь начала сворачиваться и засыхать.
Я промолчал, закрыл глаза, вспоминая картину гибели моих приятелей. Действительно, мне повезло. Дело в том, что Рик каким-то образом грохнулся на меня и, та псина, которая намеревалась вцепиться мне в горло, вдруг изменила решение и начала рвать молдаванина. Это и спасло мне жизнь, потому что, еще некоторое время спустя, инструктор и его подручные с помощью перечного газа, шокеров и еще каких-то прибамбасов, загнали собак в клетки. Да и псов, на поверку, оказалось только три. Именно их предстояло продать сегодня, приезжим купцам. Но, даже трех собак хватило, чтобы за несколько минут расправиться почти с десятком человек. Правда, сильно истощенных и морально надломленных. Когда я бежал за Игорем, то мне казалось, что собак гораздо больше. Но, как известно, у страха глаза велики.
- Курить, - я открыл глаза.
- Да, он совсем обурел, - взъерепенился белобрысый, намереваясь вновь отработать на мне один из своих коронных ударов. Может, на сей раз, он хочет мне челюсть свернуть?
- Много курить вредно, - спокойно произнес Кирилл, тем самым, успокаивая своего партнера.
У плешивого затренькал в каримане мобильник.
- Да, слушаю вас, - медным голосом произнес он. – Да, да, клнечно, сейчас передам.
Он посмотрел в сторону двери и кивнул Кириллу, мол надо выйти поболтать.
- Говори, не стесняйся, - сказал Кирил. – Здесь все свои. Верно, Алексей?
Я отрицательно покачал головой. Здесь все чужие, один я свой. Во, блин, как кино получается, надо кому-нибудь название предложить: « свой среди чужих, чужой среди своих», в этом есть что-то интригующее. Хотя, вроде бы такой фильм уже есть.
- Альберт звонил, - сказал Плещивый. – Говорит о новом поступлении корма для псов.
- Да что ты, Виталий Федорович, это же здорово! Потом это дело спрыснем, - он подмигнул усатому, который слегка покраснел. – Бомжи или гопники?
- Он не уточнил, - ответил плешивый, которого Кирилл назвал Виталием Федоровичем. – Говорит не местные, вроде бы из соседнего государства.
- Надо уточнить, - сказал Кирилл. Вы с Александром Василичем дуйте на базу, а мы с Мишей вас догоним.
Плешивый и усатый встали, а белобрысый остался сидеть. Ну вот. Теперь я знаю, как их зовут, впрочем, какая от этого разница. Из знаний шубу не сошъешь и ковер самолет не купишь, чтобы свинтить отсюда. Что делать? Сидеть ногой трясти, как жена приучила или опять плеваться начать, как верблюд?
Когда Виталий Федорович и Александр Васильевич ушли, то возникла невольная пауза в разговоре, но тут, я решил «подбодрить» Мишаню.
- Кирилл Юрьевич, - сказал я. – Можно вопрос?
- Валяй, - ответил тот.
- А покурить?
- Если плеваться не будешь.
Я кивнул, что могло значить и то, что не буду, и обратное действие. Мишаня бросил на стол пачку «Кэиела».
- А спички? – спросил я.
- Вот черт, - выругался Миша. – Федорыч зажигалку уволок, а я свою в машине оставил.
- Придется обойтись без сигарет, - заметил Кирилл. – Минздрав предупреждает!
- Ладно, - согласился я. – Здороаее буду.
- Это точно, - усмехнулся Кирилл. – Так, что за вопрос ты хотед задать?
- Когда вы придумывали свой план и втянули нас в свою игру, вы были на все сто процентов уверены, что мы не успеем добежать и захватить кого-нибудь из ваших подручных или покупателей.
- Я был не уверен, что вы вооюще способны на то, чтобы принять игру по моим правилам.
- Речь не о нас, - сказал я. – У нас не было иного выбора, я спрашиваю, о том, «вы были уверены, что никто не будет захвачен?».
- Ну, конечно! – невозмутимо, ответил он
- Почему же вы не пошли в загон вместе со всеми?
- Поясни, - напрягаясь, попросил Кирилл и почему-то взглянул на Мишаню.
Тот не понимающе сидел и лупал глазами. Ему все эти разговоры были до фени. Его задача не базарить, а охранять хозяина, что он исправно и выполняет, за что и получает свои деньги. Но, ведь затеял я разговор для этого дебила, а не любопытства ради.
- Хорошо, - сказал я. – Допустим, что в вашем плане возникла какая-нибудь непредвиденная ситуация. Толи ваши люди оказались нерасторопными, толи мы оказались проворнее, но схватили бы мы Мишаню, например или Виталия Федоровича.
-Ну?
Мишаня напрягся, внимательно вслушиваясь в разговор, который начал его заинтересовывать.
- Вы бы выпустили собак?
Миша от изумления открыл рот, сверкая перламутровыми, вставными зубами, и посмотрел на Кирилла.
- Ну, конечно нет, - ответил Кирилл, почему-то обращаясь не ко мне, а к своему телохранителю. – Утомил ты меня, этим разговором, в другой раз поговорим, - сказал он и обратился к Мишане. – Давай, распорядись, чтобы этого обратно отвели, пускай собратья посмотрят на «героя». Все погибли, а он один остался в живых. Посмотрим, сколько проживет он в бараке.
- Сколько судьбой отпущено, столько и проживу, - сказал я. – А бомжи, я думаю, все видели и поймут меня и поверят.
- Это, как сказать, - возразил он.
- Как скажите, - ответил я в тон, его голоса.
Когда Мишаня вышел, почесывая бритый затылок, видно размышляя над услышанным, Кирилл встал и направился следом. В дверях он остановился.
- Больно много вы со своим Игорем напридумывали, на счет меня. Я, как волк, как санитар этой страны, избавляю ее от гнуси и падали, которой расплодилось столько, что в городах уже дышать нечем стало. Мы вымирающая нация, благодаря таким как ты и твои дружки. Скоро здесь будут жить одни китайцы и арабы, а русские будут в резервациях, как индейцы в Америке. Что вам надо? Огненная вода? Пожалуйста! Пейте, только не мешайте жить нормальным людям.
- Так ты фашист?
- Нет, я русский патриот и буду бороться за великую Россию, где нет места таким ублюдкам, типа тебя.
- Я в чем-то согласен с тобой, для таких, как я, должны быть резервации, наверно. Но, тв подумай, что творилось бы в крупных городах, если бы не опустившиеся люди? Горы пустых бутылок, жестяных и пластиковых банок, картонных коробок и пищевых отходов и миллионы крыс на улицах. Ведь бомжи не пьют пиво и колу, это ваши детки, поколение Next, это вы выкидываете на помойки продукты с просроченным сроком годности, хлеб, мясо. Не ты, конечно, но твои продавцы, грузчики, товароведы и директора магазинов, которых ты нанимаешь в работники. А бомжи, в поисках денег на бухалово и жрачку, собирают весь этот мусор. Бомжи, а не дворники, хотя грех на последних обижаться, они пашут как лошади, за нищенскую зарплату. Что лучше, бомж, который никому уже зла не способен сделать или грызуны, которые разнесут по стране всякую заразу и начнутся эпидемии тех болезней, про которые наше поколение уже не слышало? Да, бомжи гадят в парадных, подвалах и чердаках. От них дурно пахнет, они источник заражения педикулезом, часоткой. Но, так не всегда же было. Не все они законченные пьяницы. Сделайте для них, хоть что-нибудь, хоть на остров отвезите, постройте не хитрое производство, пускай за пайку работают. Хотя, наверное, я несу бред, не нужно Российскому госужарству такое большое количество дармоедов. Из этого я делаю вывод, да я дерьмо,- сказал я. – Но, ты не лучше меня. Ведь ты выпустил бы собак, если бы мы успели.
- Выпустил бы, - ответил он и вышел из комнаты.
Я рванул к столу и вытащил из ящика пузырь со спиртом, пряча ее в складках своего балахона. Зажигалка, которую, якобы уволок Виталий Федорович, давно покоилась в единственном кармане моих, если так можно выразится, брюк.
Вскоре за мной пришли двое охранников и отвели обратно в барак. Они даже не удосужились обыскать меня, вероятно боясь подхватить какую-нибудь заразу. Кстати, у нас в городе, менты тоже не слишком жалуют бомжей, предпочитая более приличных граждан шмонать.
Я поднялся по лестнице, которую охранники тут же отнесли и кинули возле забора. В сарае стояла гробовая тишина, никто не произнес не слова, будто и не случилось ничего сегодня уиром. Я плюхнулся на свое место. С одной стороны, я должен радоваться, что остался в живых, с другой – медленная смерть еще страшнее. То, что мне предлагалось именно это, я не сомневался. Может напиться и сигануть вниз. Пьяному не так страшно умирать. Нет, этого я не сделаю, это было бы подлостью по отношению к памяти моих товарищей. Раз Бог и на этот раз не забрал меня или черт, не знаю, то значит у меня есть иная миссия на этом свете.
Что-то я заговариваться стал. Видно здорово мне этот боксер по морде шарахнул, не зря его в секции этому обучали.
Я положил фляжку со спиртом и зажигалку под свою лежанку и заснул. Не знаю, для чего я спер все это, но чуствовал, что эти предметы мне еще пригодятся.
Спал я не долго, да и был ли жто сон? Так, бред какой-то, как после тяжелого похмелья. То в жар бросает, то в холод. Я все пытался получше укутаться в тряпье, которое осталось от Игоря, Рика… Но, дыхание осени давало о себе знать. Ветер бродил по бараку, как чума: то завывал словно побитый пес, то всхлипывал, как юная дурочка, впервые испытавшая разочарование в своей любви. А потом ветер затихал, и тогда становилось слышно, как настраивают свои скрипки сверчки. Правда, у нас и печки-то не было, но все равно, сверчки играли.
Собаки спали в своих вольерах. У них сегодня было утреннее пиршество, после которого они мирно отдыхали, чтобы набраться новых сил.
Силы им безусловно понадобятся, я не сдался. Я сам себе удивляюсь, но я способен на сопротивление. Я просто должен, обязан выбраться из этой переделки и отомстить. Отомстить за всех, кто умер, кто погиб, кто погибнет еще.
Страшно? Конечно, страшно. Но, еще страшнее лежать, сложив руки, и дожидаться смерти, когда тебя туда, вниз. Чудес на свете не бывает. Только я сам могу помочь себе и другим. Впрочем, Кирилл говорил о новой партии. Наверняка, среди них окажутся бойцы, типа Игоря и прочих. И что тогда? Начинать все с начала? А вдруг?
Нет, мой милый друг, «вдруг» бывает только в сказках
Поднявшись, я подошел к щели чтобы осотреть поле утреннего боя. Удивительно, но территория была прибрана. В какие это веки? Может, когда новая партия приходит, то проводится генеральная уборка? И еще удивительнее было то, что над сторожкой устанавливали прожектора. Впрочем, Игорь говорил, что после всякой неудачной попытки побега, делаются оргвыводы, меняется персонал, устанавливается дополнительная охрана, модернизируется территория.
Интересно, а предыдущие попытки побена, так же были, по существу, справоцированы Кириллом или это были спонтанные порывы? Верно, что после этих попыток никто уже не мог ничего рассказать, чтобы предупредить последователей. Или стремление к свободе, это неотделимо от человека, как стремление любить, учиться, воспроизводить себе подобных? Может, именно от этого Кирилл и устраивает регулярно провокации, чтобы показать остальным, что все их порывы безумны, хотя и благородны?
Но, почему он оставил меня в живых?
Что затеял он, на сей раз?
Надеятся, что страх прочно поселется в моей душе и я стану стопором в любом благородном порыве? Расчитывает, что я расскажу вновь прибывшим, что любая попытка побега обречена на провал, потому что он, Кирилл Юрьевич, умнее и прозорливее всех остальных, вместе взятых.
Что ж, Кирилл, посмотрим, время покажет!
Подошел Яшка и присел рядом. Я обещал рассказать о нем, хотя его история мало чем отличается от историй остальных бомжей. Как и многих других, Яшку сгубила водка.
Служил он в родном Пскове на какой-то местной киностудии – осветителем. Хотя у него было высшее филологическое образование, он окончил ЛГУ им. Жданова, в середине шестедесятых годов, но из-за пристрастия к спиртному его постоянно отовсюду перли. В Ленинграде он работал в какой-то заводской газетенке, но не сумел ужиться с главным редактором, который на дух не переносил запах алкоголя. Помыкавшись по Питеру, проработав некоторое время в Бюро Технической Информации на заводе им. Калинина, он подался на родину, где и пристроился на местную киностудию. Оффициально он числился редактором, но в сущности, работал то администратором, то осветителем. Больно рожа у него выдавала его пристрастия, да и вид был не особо презентабельным. Но, он не унывал. Он полюбил кино, как любят его режиссеры, операторы, актеры и, конечно, зрители. Он соприкасался с искуством, про которое вождь пролетариата сказал сокраментальную фразу, цитируемую всеми кому не лень, по поводу и без.
Работа была не пыльная, тем более связанная с командировками. Яшка, за пятнадцать лет работы на студии объездил всю страну. Не смотря, что зарплата у него была не большая, иногда подкидывали постановочные, как редактору, но он не бедствовал. Выручали частые командировки, за которые шли суточные, да и мухлеж с гостиницами приносил свою копейку. Он был женат, но любил волочиться за женщинами. Не смотря на невзрачный вид, он пользовался популярностью у слабого пола. Может, язык был подвешен как следует, может что другое, что ниже пояса, а может удостоверение сотрудника киностудии бросало дам в его объятия. Почти в каждом городе, в котором он побывал, Яшка умудрялся склеить какую-нибудь незамужнюю бабенку. Что тоже приносило ему прибыль. Обычно он не тратился на жилье, еду и выпивку, ну, разве что, сводит разок свою пассию в местный шалман, а потом харчевался, в основном, у баб.
Вероятно, так и вышел бы он на пенсию, так и прожил бы остаток жизни в старинном русском городе, возле Кремля, если бы не началась перестройка. Поначалу, Яшку обидел Горбачев, введя сухой закон. Он злобно матерился, выстаивая огромные очереди за бормотухой, прогуливая работу. Но, худшее еще было впереди. Когда к власти пришел Ельцин, то госфинансирование кинематографа фактически прекратилось. Денег не хватало Мосфильму и Ленфильму, не то что заштатной киностудии, с ее мизерным потенциалом и ресурсами. Руководству приходилось крутиться чтобы хоть как-то выжить и накормить коллектив.
Государственная киностудия превратилась в акционерное общество и перешла на самоокупаемость и хозрасчет. Деньги приходилось искать при свете софитов в белый день. На что только не подписывались директор и администрация. И аппаратуру в аренду сдавала, и помещения под какие-то сомнительные оффисы, и зарплату урезало, переведя почти весь коллектив на работу на пол ставки. И кино предлагало снимать, чуть ли не за свой счет, но ничего не получалось. Все рассыпалось на глазах. Яшка тяжело переживал происходящее, много пил и бил жену, вымещая на ней свою злобу на госаппарат.
Вскоре встал вопрос об увольнении почти половины штата. Яшке повезло, уволили, в основном, молодых пацанов, которые не держались за место и были не столь опытны, как он. Но, эта вынужденная мера лишь на время оттягивала конец. Дело шло к тому, что на студии должны были остаться художественный руководитель и главный бухгалтер. Речь шла о продаже оборудования. И тут, случилось чудо, одно из тех, которые только в сказках бывают.
Однажды в комнату, в которой обитали операторы, ассистенты, режиссеры и осветители, они ютились в одной из оставшихся комнат, еще не сданной в аренду торговцам овощами и алкоголем. Соседство с торговцами спиртным Яшку даже радовало, поскольку, ему отпусали товар без торговой наценки и часто давали в долг, как творческой личности. Так вот. Когда Галина Павловна, бухгалтер стремительно ворвалась в комнату, Яшка даже не успел жахнуть стакан с «Агдамом», который держал в руке.
«Мужики» – визжала Павловна – «Деньги!».
«Галя, объясняйся доступней» – сказал ей педантичный режиссер Игорь Григорьевич, который, пожалуй единственный из оставшихся, регулярно посещал работу, не смотря на отсутствие оной, как, впрочем, и денег.
«Москва выделяет деньги на фильм, посвященный двухсотлетию Пушкина!» – прокричала Галина Павловна писклявым голосом, не смотря на то, что на ее красной роже, наверное тоже поддавала, но одна и под одеялом, топорщились вполне мужские черные с проседбю усы.
Все встрепенулись, услыхав благую весть.
«Это точно?» – спросил педант Григорич.
«На девяносто процентов. Иван Борисович (художественный руководитель) только что разговаривал с Госкино». Увидев у Яшки полный стакан портвейна, она выхватила его у осветителя из рук и с воплем6 «За удачу!» хлопнула его за две секунды. Выдохнув, она заявила, что деньги на осмотр объектов съемки есть и что кто-то из «мужиеов» поедет с Иваном на выбор натуры.
Выбор пал на Яшку. Как он готовился к предстоящей командировке, как старательно обыскивал каждый закуток своей квартиры, в поисках жениной заначки и, наконец, нашел. Вот теперь можно было спокойно отправлятся в путь, благо никакой съемочной техники с собой везти не требовалось. Яшка ехал в качестве администратора.
С билетами на поезд проблемм не было, с горячительным тем более, благо оффис бутлегеров находился в соседнем помещении. На вокзал Яшка пришел пьяный в дым. Иван Борисович хотел, было, отказаться от командировки вместе с таким попутчиком, но было жаль денег, пришлось бы сдавать билеты, а это существенная потнря, да и гостиница была уже забронирована.
Кое-как уложив пьяного администратора на нижнюю полку, Иван Борисович уже начинал дремать на верхней, как увидел перед собой бледное лицо Яшки.
«Вы что?» –спросил художественный руководитель.
Яшка стоял, как зомби, крутя вылезшими из орбит глазами, шатаясь и сжимая в руках подушеу.
«Вот что я подумал, Иван Борисыч. Если я вам сонному эту подушку на морду положу и придавлю маленько, то вы, конечно, задахнетесь».
Иван Борисыч вскочил на своей полке и вытаращил на плюгавого администратора глаза.
«Задохнетесь, к гадалке не ходи!» – утвердительно сказал Яшка - «Но, суть в другом. Догадаются менты, что я вас задушил или решат, что вы с перепоя сдохли?».
Иван затрясся всем телом, что-то мямля себе под нос.
И тут, Яшка панибратски похлопал его по щеке и сказал: «Не ссы Борисыч, я пошутил, живи пока» и рухнул на свою полку. Вскоре снизу данесся богатырский храп.
На утро, Яшка ничего не помнил, и был очень удивлен, когда на его приветствие, худрук промолчал. Когда же ему удалось выудить у начальника рассказ о ночных событиях, то он пришел в ужас. Клялся и божился, что не имел дурных намерений, что больше в рот эту гадость не возьмет, даже демонстративно выкинул в окно, почти пустую бутылку рябиновой настойки. Но, начальник был не умолим. Яшка сошел на первой же станции, выпил с горя флакон, купил билет в обратную сторону и стал бесцельно шлятся по перону, ожидая прибытия своего поезда. На его счастье, рядом с вокзалом под кустом сидела парочка мазуриков характерного вида. Не долго думая, Яшка присоеденился к ним.
Мимо станции, Яшка даже не запомнил ее название, прошла уже сотня поездов, нужного ему направления, а он все сидел под кустом и доказывал мужикам, что: «Важнейшим из исскуств, для нас является кино», добавляя при этом, что «важнейшим напитком – является вино». Когда деньги кончились, а мужики растворились вместе с утренним туманом, то Яшка заплакал. Ему было обидно и больно, что Борисыч так не справедливо поступил с ним. Ведь он так любил кино, он так любил Александра Сернеевича. Но, его слезы видела лишь дворняжка, которая сидела рядом с Яшкой и тихонько подвывала ему.
Каким-то чудом он добрался до Пскова, тут же получил на руки трудовую. Его пожалели и тридцать третью лепить не стали. Он ушел достойно, с высоко поднятой головой.
Вскоре он устроился грузчиком в магазин, к знакомым торговцам акоголем, но там тоже продолжал пить, матерясь и ругаясь на них, что они не понимают настоящего исскуства, что деньги это тьфу, а вот кино…»А вино?» – спрашивал у него седовласый азербайжанец. «Вино это тоже не тьфу».
Раз Яшка уснул после работы на ящиках возле магазина, а проснулся уже в бараке.
Вот так и завершилась эпопея страстного киномана, и винолюба Якова Сергеевича Склярова.
Кина не будет, кинщик спился.
- Ну, что Лешка грустишь? – спросил Яшка. – Друзей вспоминаешь, да себя винишь?
-Угу.
- А чего на себя напраслину городить, просто повезло тебе и все, - сказал он, словно успокаивая меня.
- Ты считаешь, что мне просто повезло? А вдруг я заслан сюда, чтобы следить за вами, да начальству докладывать?
- Не мели ерунды! Я давно за тобой смотрю, не смог бы ты на подлость пойти.
Ой, ли! Как ты Яша ошибаешся, подумал я, вспоминая свою биографию, но вслух сказал:
- Спасибо за сочуствие и доверие. Только ведь все против меня. Все бежать, а я срать. Все на небесах, а я жив живехонек. Меня даже куревом угощали.
- А выпить не предлагали? – отчего-то спросил он.
- Смеешся, - ответил я. А самого так и подмывало сказать про украденную флягу со спиртом. Помянуть бы братанов, по христианскому обычаю. Но, что-то внутри просто орало мне: «Не надо. Не торопись. Ты еще успеешь помянуть всех кого захочешь» - Начальник сказал, что новая партия арес…, тьфу, чуть не сказал арестантов, еды для собак должна подтянутся.
- А я понял уже, - Яшка выловил в волосах вошь и ногтями раздавил ее. – Они всегда марофет наводят, когда сюда скопом народ завозят. Это не в первый раз. А на счет арестантов, то какая же здесь оговорка, кто же мы? Арестанты и пушечное мясо. А он не сказал откуда несчасные-то, из каких краев? Не мои земляки, не пскопские?
- Вроде бы нет, - я силился вспомнить, но видно Мишаня здороао шарахнул мне в бубен. – Вроде из-за границы.
- А. – Яшка брезгливо махнул рукой. – Опять китаезов навезут или азиятов.
- Арабов?
- Во, точно, именно их. Тут и поболтать-то не с кем будет. Они только по своему чирикать и умеют.
- А ты с ними на английском попробуй, - прикололся я. – Все ж язык международного общения.
- Русский мат, вот язык международного общения, вот как я тебе отвечу. У нас на филфаке в то время много студентов было из Африки. Эти черномазые в те времена только независимость получили. И что? На зачете его доцент спрашивает про Достоевского, а он руками разводит, мол все знаю, все понимаю, но сказать не могу, с языком туговато. Зато, как баб наших трахать, да матом крыть, так это они горазды были.
Он встал.
- Значит новых ожидать надо.
- Стало быть, - сказал я.
- Вечером будут, - отваливая на свое место пробормотал он.
- С чего ты решил? – удивился я предсказанию Якова.
- Чуствую, - ответил он.
Чуства его не подвели. Уже смеркалось, когда поблизости затарахтел мотор и к лесопилке подъехал запачканнвй в дорожной грязи "ПАЗик". Я бросился к смотровой щели. Под руководством нескольких наших контролеров, из автобуса выпрыгивали люди, с рюкзаками, сумками, вещьмешками. Их было не менее двадцати человек. Постороившись в колону по двое, как в армии, их повели в помещение, хозблок, расположенное за лесопилкой. Раньше я не знал о его существовании, его загораживала сама лесопилка и кирпичный домик. Но, побывав сегодня за забором, я заметил его.
Сейчас переоденут, рассуждал я, отнимут все колящее, режущее, взрывающееся и другое, а потом приведут сюда. Может пожрать дадут по человечески, в последний раз. Но, как же они сами, не в пьяном угаре, как Яшка, не одурманеные наркотиками и снотворным, как я, Серега, Витька и другие. Эти, как китайцы, ей богу, только на урюков они вроде не похожи. Вроде славяне. Иожет сербы, у них там в Косово резня с албанцами идет? Впрочем, что гадать, через пару часов все выяснится само.
Сколько прошло времени на самом деле, сказать не берусь, по скольку часов не имею, а время такая субстанция, то оно летит, как реактивный самолет, то ползет, как улитка, особенно в нашем гадюшнике, я думаю больше того, что я предсказал.
Я стоял у щели, всматривался в сумерки и размышлял. Когда этих новеньких поведут к нашему сараю, то клетки с собаками будут закрыты. Это сейчас пара псов дрыхнет возле забора, но сразу показывать их людям нельзя, могут шуеануться. И не зря сюда инструктор притащился, видно за тем, чтобы отправить зверей восвояси. Собаки бутут взаперти, мужиков человек двадцать… Ну, думай. Сигануть вниз, когда их по территории поведут и кричать им, что здесь ловушка?
Сомнительно, что поверят, сочтут за сумашедшего. Эх, мне бы одной минуты хватило, чтобы объяснить им, в какую клоаку они попали. Они рванут обратно, а я с ними. Только нет у меня этой минуты, значит и шансов нет. Если просто выбежать им на встречу, то охрана тут же подсуетится. Завалят в лет, это как пит дать. Но, ведь каклй шанс, ведь другого не будет, точно не будет.
Короче, пока я жевал сопли, взвешивал все за и против, калитка распахнулась и на территорию вошли трое, два охранника и инструктор. Последний, быстренько загнал собак в клетки, как я и предполагал, а первые двое приволокли лестницу к нашему сараю и приставили ее к двери, при этом оставаясь рядом с ней.
Вот все и разрешилось само-собой, сигать вниз было абсолютно бессмысленной затеей, охранники вмиг скрутят. Тогда Кирилл, узнав об этом уже не простит.
Дурак, о чем думает!?
Вскоре показались людишки, которые брели уже не строем, а в рассыпную, удивленно оглядываясь по сторонвм, недоуменно переговариваясь между собой. Одеты они были в чем попало, хотя на некоторых и висела вполне сносная одежка.
На всякий случай, что на себя гнев вызывать, я отошел от щели и прошел на свое место. Мысли роились в голове, как пчелы в улье, но «устаканиться» не могли. Я прилег и стал ждать. Ждать пришлось не долго.
Через мгновение дверь распахнулась и в проеме появилась голова первого прибывшего новичка. Затем стали появлятся остальные. Недовольный шепот пронесся по их рядам, вероятно, они ожидали увидеть здесь райские кущи.
Что ж, пойдем поздоровкаемся с людьми.
Это были действительно люди, а не бомжи какие-то. Приодели их конечно, не в цивильное бельишко, но все же терпимо, это не те обноски, что на мне и остальных сторожилах. В остальном же, это были чисто выбритые, крепкие парни, со светлыми лицами, с отсутствием печати тяжелой болезни на них. Может и присутствовали в их среде алкоголики и наркоманы, но их было явное меньшинство.
Подходя, я наблюдал за реакцией новичков. Хорошо, что свет от единственной лампы освещает лишь вход в барак, а вот если бы они увидели всю картину целиком, то возможно кого-нибуть потянуло бы к праотцам, а кого к доктру Ватсону. Они испуганно озирались, силясь понять, куда они попали и зачем их сюда привели.
Ничего, мужики, сейчас разъясним!
- Здорово, мужики, - бодрым голосом произнес я, подойдя к толпе и протягивая руку первому попавшемуся.
Охранники тем временем отволокли лестницу в сторону и вышли с территории фермы, заперев калитку. Послышался шум лебедки, это открывались клетки с собаками. Как всегда не все, а три-четыре, больше нет необходимости.
«Мужики» промолчали, но я не обиделся, у меня был творческий подъем, какой, вероятно, испытывают актеры, выходя на сцену Карнеги – холла или БДТ им. Товстоногова.
- Какими судьбами? Что заставило вас посетить наш скромный уголок, нашу тихую обитель?
Вы думаете я циник? нет, я не осознавал для чего я говорю с ними таким издевательским тоном, но чуствовал, что это мне необходимо. Может они глухонемые? Догадался я. Нет, пока шли они шептались между собой.
-А. прошу пани, - я хлопнул себя ладонью по лбу, так, что в ушах зазвенело минут на тридцать. Когда звон прекратился, шутка, я продолжил. – Вы же иносранцы. Давайте попробуем на международном языке. Ху ю? Вот из ё нейм? – обратился я к близстоящему дядке.
- Сам ты ***, - вдруг на чисто русском языке ответил он.
- Ну, при чем здесь хрен? – надуманно обиженным тоном, сказал я. – Я задал вам вопрос на чисто английском языке: «Ху ю. Вот из ё нейм» ( по скольку английский я знаю плохо, то всегда забываю, что меду «ху» и «ю», должна быть частица «а»), что означает по-русски: «Кто ты. Как тебя зовут?». Так во всех разговорниках написано. Ну, еще можно про погоду спросить, но я не помню, как эта фраза произносится.
Мужики выпучив зенки смотрели на меня, очивидно принимая за выжевшего из ума алкаша. Но тут, где-то совсем рядом, внизу залаяла собака. Люди зароптали. Вскоре ропот перешел в гул.
Паника? Ерунда, это еще цветочки, до ягодок осталось совсем чуть-чуть. Когда они узнают и осознают, куда они попали, вот тогда я взгляну на их реакцию Кто-то из тех, кто находился ближе к двери, приоткрыл ее, но в темноте ничего не увидел. Прожектора были предусмотрительно выключены. Народ должен поначалу привыкнут, послушать сторожилов, для чего меня и не убили, а осознав безнадежность своего положения, смириться и «в молитвах» встречать свое будущее.
Заметив, что кто-то открыл дверь, я вполне серьезно сказал:
- Прыгать вниз не советую, опасно для жизни.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Раз собаки завыли, то представился кто-то, понял я. Может, для пущего эффекта показать этим жлобам, наглядную картинку? Нет, поначалу надо их порасспросить, да в курс дела ввести.
Видно, не желая со мной общаться, тот мужик, который меня пенисом назвал, решил спросить о чем-то мужика, лежащего рядом с нами.
В темноте он пытался нащупать тело, чтобы разбудить спящего. Долго же ему придется трясти, ведь именно Борька и был тем, кому предстояло оказаться внизу.
Я решил, что хватит издеваться над людьми, тем паче, что выглядели они мирно и дружелюбно, за исключением, пожалуй, «х…я»,.
- Мужики, так может кто-нибудь скажет из вас, каким ветром вас сюда занесло?
Из толпы раздался голос:
- Мы на заработки сюда приехали из республики Беларусь.
Ну, голос точь в точь, как у «батьки Луки»!
- И чем вы здесь планируете заняться, если не секрет? – спросил я, демонстративно наклоняясь, и заглядывая в лицо мужика, трясущего Борьку за плечо. – Вы что, собаководы все?
В толпе зашушукались, припоминая собачий вой.
- Нет, приятель, - из толпы вышел не высокий, кряжистый, круглолицый мужчина, с пышными усами.
Дерёвня, подумал я.
– Никакие мы не собаководы, - продолжил дядька. – Я, например, плотник. Марьян – столяр, Толик – вальщик. Токелажники есть, пильщики, каменщики. Мы, кто лес валить будем, кто дома строить. В клнтракте про целое село для ваших «новых» говорится. Только странно здесь, причем тут санпропускник? У нас в стране с медициной лучше вашего, все регулярно осмотры проходим, вот с заработком туговато, с деньгами, а так гораздо лучше.
- Ну, у кого лучше, а у кого хуже, положим не будем диспут устраивать, у всех и добра и дерьма хватает, - ответил я бульбашу. – Только никакой это не санпропускник, а место вашего постоянного проживания, до гробовой доски. Никто здесь не строит «Села для новых русских». Лесопилка, как крыша. На самом деле, здесь выращивают собак, кормом для которых вы и приехали работать!
Я чуть не захлебнулся слюной от злости, когда выдавал им свою тирраду. Ну, надо же быть такими олухами, чтобы купиться на какой-то липовый контракт. То же мне, братья по крови и по разуму.
- Шо ты гонишь! – вперед выступил здоровый детина, где=то такой же, как Игорь, - Якие собаки? Васиь, кажи конракт.
- Мужики, - я попытался разрядить обстановку. – Давайте спокойней. Все верно, есть здесь лесопилка, и лес здесь валят, и доски пилят. Я даже допуская, что из этих досок кто-то где-то что-то строит, но я всм голову даю на отсечение, что вас привезли сюда не для этого.
-А для чего тода? – просунул голову подмышкой у здоровяка, тот которого звали Васильем. – Ты паря нас не путай. Может это вы для того самого, об чем ты говорил здесь работаете, только вот у меня конракт с печатью и подписью.
Он сунул мне под нос аккуратно сложенный вчетверо листок бумаги. Я развернул его.
- Читай, ты в слух читай, - не унимался Василь, Наконец, не выдержал, выхватил у меня листок и сам прочел. – Жлобенко Василий Григорьевич принят на работу в фирму «Стройдеталь», адрес такой-то, расчетный счет такой-то, ВАЛЬЩИКОМ, на срок. Тут так написано, вплоть до окончания работ. Заработная плата сдельная, в зависимости от выработки, но не менее пяти тысяч рублей. Понял? Мне и аванс в тыщу дали, я жене оставил, пусть в кубышку складывает.
- Да и мне тыщу дали, - сказал другой.
-И мне, и мне, - раздались голоса.
Вот значит во сколько Кирилл оценивает человеческую жизнь. Не густо, Ну, предположим, за нас он вообще, денег не заплатил. Я имею ввиду не его подручных, а моих родственников. Надо намекнуть ему, пусть перевод сыну пошлет, на конфеты от папки. А, так он молодец. Навар-то какой! В сотни раз эта поганая штука оборачивается. Может и больше, цену своим псам он так и не назвал, а жаль.
- Вы меня ребята извините, но вот что я вам скажу. То, что вам по штуке заплатили это прекрасно, но, - одновременно с эффектным жестом, после классической Качаловской паузы, я продолжил фразу. – Засунте выши КОНРАКТЫ себе в задницы или оставте бумагу, для достойного применения.
Делая ужарение на неправильно произнесеном слове контракт, я машинально вспомнил одну журналистку с питерского радио по фамилии Чернова Лена. Мало того, что она с трудом слова произносит, видно плохо учила скороговорки в универе, так она еще умудряется в словах буквы переставлять: Адмилартейство, товарищ адмилар…
Но, это к слову, а если вернутся к делу, то я чуть было не схлопотал по разбитой роже, от здоровяка, но его вовремя остановили земляки.
- Зачем ьы брешешь пацан? – сказал невысокий. – Мы у вас работу отбираем? Значит работать не умеете или шибко любите сливянку да водку. У тебя же не физиономия, а боксерская груша, да и спиртом от тебя пахнет за версту.
На счет груши, он верно заметил, в роли ее я вполне удачно смотрелся утром, что же касается запаха спиртного, то это он пиврал, я из фляги лишь маленький глоток сделал, чтобы окончательно убедиться, спирт это или нет. Да и времени прошло уйма, не мог запах не выветрится. Сам брехун!
- Ты лучше скажи пацан, когда нам вещи вернут и на жительство устроят? – спросил еще один.
Видно они маленько отошли от шока и начали засыпать меня вопросами.
В ответ, я махнул с досадой рукой, как этим уебням объяснить, что я не вру, что не конкурент я им, а такая же, как и они жертва, только попавшая сюда не из-за природной доверчивости и тупости, а из-за любви к спиртному и женскому полу. Может Яшка чем поможет, он боек на язык, если раздухарится. Я пошел за подмогой.
Яшка не спал, а с интересом следил за нашим разговором, но не спешил прийти мне на помощь, ждал, когда его позовут. По сути, он стал самым «старшим» из постояльцев, после утренней драмы.
- Яшка, гад, пошел бы помог, видишь ведь, они них..я слушать не хотят, - наехал я на него, как бульдозер. – Лежит себе, лыбится, а я отдувайся за всех. А там еще «свежак» образовался.
- А чего тебе помогать, - нарочито сонным голосом сказал Яков. – Может тебе интересно с этими хохлами базарить?
- Это не хохлы, это белорусы.
- А мне до фени, что хохлы, что бульбаши. Недоумки они, вот и все. надо же, почти русские люди и так дали себя облапошить. Тьфу, их мать вместе с «батькой». А помощь, помощь с тобой рядом лежала. Ты бы не болтал с ними, а показал на наглядном примере, что творится в нашем курятнике. Наглядность Леха, это великая вешь. Не зря братья Люмьер кино изобрели.
- Ладно, спасибо за подсказку, - сказал я. – Про кино ты мне после расскажешь, а сейчас лучше помоги Борьку вниз столкнут. Прощатся вряд ли кто способен.
Яшка встал и поковылял следом за мной, еле передвигая отекшие ноги. Какой из него спринтер? Удивительно, а мозги до сих пор работают. Как я, эдементарную вещь сделать не догадался, а он сразу срубил.
- Кстати, - сказал Яшка останавливаясь. – Может этот здоровый бычек – баран.
- Я и сам вижу, что он баран, - я тоже тормознул.
- Ты не понял. В отаре скзествует специальный «баран», который всех ведет за собой на бойню. Мы про это фильм документальный снимали. Он, всех и подписал на эту «работу», я уже сталкивался с такими типами.
- Вряд ли, если он подставной, то его сюда бы не привели, нашли бы предлог, чтобы за забором оставить.
Мои слова подтвердились через некоторое время, когда мы сбросили Борькино тело вниз, а два здоровенных пса стали разрывать его на куски.
После мгновенно наступившего оцепенения, среди бульбашей, «бычек» растолкав сородичей сиганул следом за Борькой, за ним рванули все остальные.
Внизу происходило что-то невообразимое и ужасное. Собаки бросались на людей, валя на землю, то одного, то другого и рвали их на части. Я один миг все превратилось в единый клубок из собачих и человеческих тел, в кучу крови, мяса и грязи.
- Это твой шанс, - подтолкнул меня Яшка.
Я обернулся, посмотрел на него и понял. Я рванул к своему месту, схватил тряпку, в которую были завернуты фляга и зажигалка. Другой рукой рванул доску, которую мы давно отодрали с Игорем, на всякий случай, и бросился к двери. Сердце бешено стучало, но я расслышал слова Яшки: «Храни тебя Бог. Надо же, такого кина я еще не видел!».
Спрыгнув вниз, я открыл фляжку, облил тряпку и чиркнул зажигалку. Тряпка вспыхнула желто-голубым пламенем. Как Прометей, с пылающим факелом, обжигающим руку, я обогнул кучу-малу и бросился к забору.
Охрана включила прожектора. Там у них в будке, явно была настоящая паника, они пытались открыть и другие клетки, но в запарке никак не могли этого сделать. Замешательства охраны дало мне фору, чтобы успеть добежать до забора, приставить доску и…
Только тогда, когда я проделал эту операцию, охранникам удалось открыть остальные створки. Псы с лаем понеслись к толпе, но одна тварь рванула в мою сторону. Не смотря на то, что в моей руке был пылающий факел, пес кинулся на меня и вцепился в ступню. Я заорал от боли, выплеснул на него остатки спирта и кинул свой факел. Пес загорелся, выпустил из пасти мою несчастную ступню и начал кататься по земле, ошалело ревя от боли. Этот рев придал мне сил и я, как заправская обезьяна, вскарабкался по доске на верх, сорвал с себя балахин, бросил его на «колючку» и провод под напряжением и перемахнул через забор.
Упал, но тут же поднялся и побежал, не смотря ни на какую боль, не смотря ни на что, я удалялся от проклятой фермы.
Позади раздавались крики людей, остервенелый рев собак. Если бы знать, что такое Садом и Гоммора? Наверное, там творилось что-то схожее.
Постепенно, я углубился в лес и шум стал умолкать. Я бежал, бежал не останавливаясь. Его величество страх, гнал меня ваеред.
Вдруг охрана откроет калитку и выпустит собак на волю, в погоню за мной. Вот тогда я стану настоящим «зайчиком», как говорил Игорь. Но нет, сторожа не решились на такой поступок, тем более в этой суматохе вряд ли кто-нибудь заметил, что мне удалось улизнуть. И хотя мой факел выдавал меня, до поры до времени, свет от прожекторов был направлен на основную кучу. Да и факел я подарил одной милой собаченке, которая вряд ли смогла сбить огонь.
Впрочем, мне глубоко наплевать на нее. Главное, что я живой и на свободе! Радоваться рано, это еще начало пути, но я сумел, я сделал это.
Во рту привкус крови – ерунда, нос разбит – наплевать, локоть болит, нога прокушена. Плевать! Плевать!! Плевать!!!
Вперед, главное вперед.
Не знаю куда, но только подальше от сюда.
Туда я больше не вернусь, пусть Кирилл и Ко лучше убьют меня на месте, где застанут, только не туда.
Сколько я бежал, сколько шел, полз на карачках, по-пластунски, опять пытался бежать, не знаю и не помню. Это был сон, дурной, страшный сон, один из тех, которые посещают меня регулярно.
Наконец, обессиленный я рухнул на пригорок, окруженный плотным кольцом молоденьких березок и несколькими могучими соснами, поросший здоровым папоротником, упал и потерял сознание.
«В бронетанковом вальсе, в прозрачной дымке берез.
И твой ангел-хранимтель, он тоже не слишком тверез.
И вы плывете вдвоем, шалея от запаха роз,
Но никто не ответит, от того, не задан вопрос». БГ
Сколько прошло времени с момента моего побега, я не знаю, зня лишь то, что я лежу на пригорке, накрапывает мелкий дождь, болит все тело, но душа смеется и поет. Случались в моей жизни такие мгновения, когда душевгая радость пересиливала физическую боль. Обратного не происходило, особенно в последнее время.
Ветер раскачивал деревья, шлепая их по верхушкам своими лапищами. Земля была холодной и мокрой. Но, каклй здесь был запах. Запах хвои, папоротника, грибов, ягод… Запах жизни.
Я слизывал с листьев папоротника и других растений воду. Я нашел кустик черники и прямо с листьями запихал его в рот. Это уде не запах, это вкус жиэни.
В этот момент взгляд упал на кисть руки. Она была черной и распухшей. Хорошо, что я ее чуствую, значит ожег не столь силен, как казалось вначале. Потом я осмотрел ступню правой ноги. Рана была не большая, но глубокая. Похоже пес повредил сухожилия, посколько пальцы не шевелились. Отчего-то я вспомнил сон про ротвейлнра. Когда тот прокусывал мне ногу, то из нее ручьем шла кровь, отчего же сейчас было все по иному. Не задел вену?
Тьфу, ты, нашел о чем думать, о каких-то снах. Главное, что живой, главное, что на свободе. Я все никак не мог поверить в реальнось произошедшего, боясь, что явь окажется банальным сном. Но, это не было сном, я знал это.
Перебтрать в памяти вчерашние, как мне кажется, события, хотя я не знаю, сколь долго был без сознания, дело весолое, но, надо и о завтрашнем дне подумать. Тем более о сегодняшнем. Где я? Как далеко мне удалось уйти? Пустили ли за мной погоню? Что мне делать, куда ижти? Надо хотя бы выбрать в какую сторону. Ведь может оказаться так, что бежал я бежал, а вот возьму и попрусь обратно. Далеко ли мне удалось уйти? Не уверен. Я ни в чем не уверен.
Шум лесопилке не слышен. Или я, все таки, далеко ушел, дибо она не работает, а может шум деревьев и дождя заглушают ее
«Мне приснился шум дождя-я-я».
Интересно, как это может шум приснится? Может автора этих сторк глючило, как меня в послебрачный период? Тем неменее, завывая под нос эту песенку, я стал ползать по черничнику и запихивать себе в рот, уже перезревшие, кисловатые ягоды. Хато брусника была в самом соку. Как я в детстве любил брусничное варенье с яблоками!
Ау, детство, а ты было?
Было, да прошло, ответило оно.
Грустно.
Облазив не менее гектара леса, я, наконец, успокоился и прилег под сосной. Надо бы подумать хоть маленько. Витаминами я организм накачал, теперь мозги лучше шевелится будут.
Итак. Сейчас ден. Солнца нет, определить сколько примерно времени вряд ли удастся. Кроме того, я не смогу определиться хотя бы в одном, в каком направлении мне идти не стоит, чтобы не вернуться назад. Хотя, погоди. Как там у юных следопытов. Солнце встает на востоке, а садится на западе. Мох у сосны с севера, а с юга. С юга ничего нет, голый ствол. Знать бы, где от севера зарад, а от юга восток, тогда я смог определить бы все стороны света, а не две. Зачем? Когда мы болтали с Игорем и другими мужиками по утрам, то соднце, свозь щели светило нам в морду, от того и не всегда было видно, что аоутру творится за забором.
Стало быть, если я не пойду на запад, то на ферму не попаду.
Да, ну а если я бежал на запад?
Нет, я бежал на восход, тьфу, на восток.
Что же произошло вчера? Никогда чего-либо подобного я еще не видел. Это, как мясорубка. Бросаешь в нее куски мяса, жилы, кожу, кости, а она выдает тебе фарш. Только в роли начинки для фарша выступали живые люди, а в роли ножей мясорубки – можные собачьи челюсти. Сам же фарш, просто фекалии выдаваемые псами.
В свете факела, эта картина выглядела еще страшней и сюрреалистичней: перекошенные от боли лица, окровавленные пасти, кровь, море крови и зловещие приближающиеся тени, на черно-бурой земле.
Я вряд ли сумею понять, что двигало людьми, что толкнуло их на этот поступрк. Бесстрашие или страх? Непонимание ситуации, в которую они попали или отчаянный неосознанный порыв? Желание вырваться из этого ада. Но, ведь они не могли даже представить, что их ожидает. Мой рассказ? А успел ли я сказать им хоть толику того, что хотел? Нет, моя речь была бессвязанной, путанной и еартинной. Но, ведь я не виноват в том, что произошло. Нет?
Лучше не думать об этом, нехорошие мысли лезут в башку, в этой связи. Я дважды вышел сухим из воды. Отчего? Модно сослаться на везение, а можно говорить о трусости.
Я не могу понять, ничего не могу понять. В Поселке погибли все друзья – я единственный уцелевший сваливаю в город и продолжаю жить, здесь история повторяется,, но в более бесчеловечном вида, а я вновь не при делах, то есть живой. Нет, в живых остались и те, кто находился в бараке и не прыгал вниз, но разве они не умрут завтра, после завтра? Я же на свободе и пробираюсь к людям.
Зачем я стремлюсь к ним? Чтобы рассказать о лесопилке, о псах, о банде Кирилла. Да, это так. Но почему я до сих пор не обмолвился ни словом о том, что творилось в Поселке, в котором я провел свое детство? Может я просто не верю, никому не верю. Если это так, то я сам должен отомстить за погибших.
Способен ли я на это? Не знаю. Если я рожденный по образу и подобию Господа, то да, если порождение сатаны, то за мной так и будет тянутся кровавый шлейф, хотя сам я никого не убивал.
Господи, если ты существуешь, помоги мне понять, помоги разобраться в себе. Покарай нечистых, можешь моими руками, если доверишь мне меч правосудия.
Нет ответа. Молчат небеса. А, ничего другого я и не ожидал. Я должен решить сам и самостоятельно сделать выбор. Но, об этом потом, а сейчас надо бежать, идти, ползти к людям, подальше от этого проклятого места.
Плутая по лесу, питаясь подножным кормом, благо ягод и грибов в этих местах было в достатке, а воды в ручьях и лужах – в избытке, я набрел на просеку. ЛЭП. Если идти по ней, то я обязательно прийду к какому-нибудь поселку, городку, на худой конец к подстанции. Электричество – это жизнь, а жизнь – жто люди.
В какой-то момент, мне показалось, что я почуствовал запах дыма. Что это: костер или у кого-то в доме топится печь? Нет, только почудилось.
Но, вскоре я обнаружил следы пребывания людей, вернее остатки их жизнедеятельности. Это было кострище, вокруг которого были разбросаны пустые бутылки, банки, пакеты. Или грибники или охотники, отмечали удачно проведенный выходной. А вот и тропинка, пусть поросшая травой и давно неуоженная, но она еще один признак того, что где-то поблизости есть жилище.
На песчаную дорогу я набрел внезапно.
Выйдя на дорогу, я неспеша пошел вдоль обоочины, в любой момент готовый бросится в лес. Вид у меня был «будте любезны» и любой нормальный человек мог испугаться меня и принять за лешего. Весь в крови, ободранный, оцарапанный, по пояс голый, смержящий за версту, не бритый, не чесанный. Короче, жалкое подобие человека, но не как не гомосапиенс. Мне бы помыться, хотя бы в ручье или речке, но в окрестностях кроме затопленных воронок, рвов, траншей и землянок, наследство минувшей войны, проточных водоемов или родниковых озер, не было. Я попытался было окунуться в мутную жижу одной воронки, но эффект оказался обратным. Тело не очистилось от грязи и крови, а вдобавок кпрежнему, приобрело желтоватый глинястый оттенок, словно я был ко всему прочему болен желтухой.
В нескольких метрах от меня дорогу переползала какая-то змея: толи гадюка, толи медянка, а может уж. Я плохо разбираюсь в этих ползучих гадах, а боюсь их изрядно. Видно Киплинга много в детстве читал, да Сент-Томаса. Это в Индии, Непале, Шри-Ланке, короче, у азиатов змеи культовые рептилии, а у нас: «бритвой по горлу и в колодец». Ну, еще ремешок можно сделать из высушенной змеиной кожи, только поторошить ее противно.
Подождав, пока гад ползучий переползет дорогу, я двинулся дальше. Шумели деревья вдоль дороги, чирикали какие-то птицы, жужжали стрекозы и оводы. Такое ощущение, что я возвращаюсь с прогулки по лесу. Хотя, со стороны это вряд ли казалось таковым. Скорее, пленный немец, после жестокого поражения в бою с советскими войсками, весь израненный, хромой, проклиная нацистское руководство, пославшее его на эту страшную войну, пилил куда глаза глядят, лишь бы побыстрее покинуть эту «гостеприимную» страну, где даже маленькие детки могли проломит голову камнем, пущенным из рогатки или взорвать гранатой, найденной на месте вчерашних боев.
Следует заметить, что дорога была не накатаной, поросшей травой, из чего следовало, что транспорт редко проезжал по ней. Вообще, ведет она хоть куда-нибудь?
На, свой вопрос, я получил ответ, почти мгновенно. Да, ведет.
Дело в том, что прямо передо мной, за поворотом показался деревянный дом. Затем следующий. Несомненно, это была деревня.
Что я буду врать, про себя, про свой внешний вид меня нисколько не волновало, в данный момент. Меня переполняля бешеная радость и безумное счастье, что я, наконец, добрался до человеческого жилья. По мере моего продвижения по деревне, а это, без сомнения, была деревня, эйфория охватившая меня в момент когда я увидел тот, первый, домишко, постепенно угасала. У меня родилось подозрение, что это брошенная деревня, коих по Руси бесчисленное множество. Во всяком случае, следов жизнедеятельности человека видно не было.
С одной стороны меня это не смутило, ведь я могу забраться в любую избу и хоть переночевать там, возможно, мне даже удастся найти какую-то одеженку. Жаль только, что пожрать не удастся, вряд ли здесь найдутся какие-то припасы. Разве что, на огородах посмотреть, вдруг картоха или свекла растут. Да мало ли, что могло из посевов остаться.
Но я решил для начала пройти всю деревню до конца. Домишки с двух сторон тянулись вдоль дороги. Так строили на Руси почти всегда. Во всяком случае, я видил массу таких деревень, похожих одна на другую, как две капли воды. Дома, поросшие бурьяном, вросшие срубами в землю, покосившиеся, почерневшие, прогнившие без заботливой руки хозяина. А ведь когда-то здесь кипела жизнь…. Новые дома, пахнущие тесом, свежестуганными досками, смолой. Запах дыма из русских печей и бань. Гомон детворы. Старущки судачат на длинных скамьях вдоль заборов, старики собравшись в круг, обсуждают какое-то событие: может орест Каменева и Зиновьева, может очередную иниуиативу ВКП(б), может еще что-то. Вот здесь был клуб и, вероятно, правление в лице длродной бабы-комунистки, с лицом а-ля Нона Мордюкова. Здесь же проходили сходки, собрания. Здесь же по вечерам, молодеж устраивала танцы под гармонь. Возде клуба собирались добровольцы, чтобы громит аккупантов, возле него вешали коммунистов, комсомольцев и партизан.
Может я обладаю слишком бурной фантазией, но мне кажется, что сейчас выйдут из домов старухи и старики, что сейчас загалдят на улице детишки и польется заунывный плачь гармони из разбитого клубного окна и чей-то звонкий голос запрет: «Что ты бродишь одна одиноко. Чтото ты девушкам спать не даешь». В кружке самодеятельности разучивают полюбившуюся песню.
Нет, ничего этого уже никогда не будет. Разве что, продолжатели Яшкиного дела, снимут какой-нибудь фильм о тех временах, выстроив на натуре катронные домики, усадив на инвентарь разиалеванных старух, сгруппировав стариков и: «Тишина! Камера! Мотор!». Будет вам живая деревня, только на магнитных носителях, целулоидной пленке или DVD. Может по Шукшину очередной фильм снимут. Мне нравятся рассказы Василия Макаровича, а вот их экранизация желает лучшего, за исключением фильмов самого мастера.
Вот и конец, нет не фильма, конец деревни. Да, похоже, я оказался прав, это мертвая деревня. Люди ушли, кто в город падался, кто в землю. Дома уходят вслед за последними. Дома, как люди, люди -как дома. Они и не могут жить друг без друга. Если умирает хозяин, то умирает и дом. Наоборот, не всегда случается, но тоже бывает: пожпры, землятресения, взрывы….
Я вздрогнул, от неожиданности, и чуть было не отдал Богу душу. Бежать, бежать быстрей, куда глаза глядят. Но, ноги не слушались. Я стоял, как вкопанный и наблюдал, как ко мне, гавкая и виляя хвостом приближалась пегая двогняжка.
Вероятно, дикий ужас перед любой собакой останется со мной на всю жизнь. Пес, тем временем, сделал вокруг меня несколько кругов, слегка потяфкивая, потом подбежал вплотную и виляя хвостом понюхал.
Что за удовольствие он получил, обнюхивая меня? Может какую-то неведомую мне собачью информацию, а может, привык он по помойкам шляться. Но. ведь пес не мог бомжевать в том месте, где нет людей, где нет отходов их жизнедеятельности. Он просто сдох бы с голода или умер с тоски. Шутка. Он просто убежал бы туда, где есть люди, магазины, помойки. Где живет, наконец, «блаженая Лариса», которая накормит бродягу и напоит.
- Ну, что псина, - сказал я собаке. – Давай веди меня к своим хозяевам, а то бегаешь кругаим, брешешь, сам же видишь, на кого я похож. Сам жрать хочу, как черт лысый. Давай, вперед.
Пес, как мне показалось, понял мою просьбу или, во всяком случае, правильно воспринял мои слова, он почесал задней ногой за оборванным ухом, тяфкнул и побежал за поворот. Я тронулся за ним. За деревьями ольхи и осины находился типичный деревенский домик, только от всех предыдущих, увиденных мной, отличие было в том, что забор не лбвалился, огород не зарос бурьяном, дорожка была ухоженной, а по территории бегали куры. Пес юркнул в дыру под забором, самолично проделанный им лаз, на случай, если надо сбегать проверить окресности, не случилось ли чего нового на его территории. Сегодня он выбегал не зря. Что-то случилось. И этим чем-то был я.
На покосившемся крыльце деревянного дома, сидела древняя старуха и что-то выгребала ложкой из закопченой алюминневой кастрюли.
- Здравствуйте, - поздаровался я, перетаптываясь с ноги на ногу, возле калитки.
Ответа не последовало. Решив, что бабка плохо слышит, я открыл калитку и шагнул во двор. Пес залаял, показывая хозяйке, что он исправно исполняет свои обязанности по охране жилища.
- Здравствуйте, - повторил я, делая несколько шагов. – Можно войти к вам?
Бабка молча кивнула, не отрываясь от работы. Значит не глухая, решил я, приближаясь к крыльцу. Собака, еще пару раз тяфкнула, для приличия, и улеглась в тени возле крыльца.
- Цыпа-цыпа, - скрипучим голосом позвала она кур.
Куры, такие же древние, как и хозяйка, подбежали к крыльцу. За ними, важно вышагивая, шел облезлый петух. Оглядев меня с ног до головы, и не почуяв конкурента, петух вольяжно побрел к крыльцу. На призыв «цыпа-ципа» отозвался и пес, подбегая к бабке, помахивая хвостом. Последним на зов откликнулся – козел, семенивший из-за угла дома. Он был черно-белого цвета, с длинной бородой и короткими рогами. Жиденькая бородка, прям как у меня, только внушительных размеров, болталась до самой земли.
Бабка высыпала содержимое кастрюли в миску, стоящую подле, и вся живность дружно принялась жрать, облепив ее с нескольких сторон, как бомжи возле «пухто» в родном городе.
Наконец, старуха обратила на меня внимание.
- Чего ты встал, как истукан? Зашел, так проходь в дом или у калитки стоять надумал? Так раз так.
В этот момент скрипнула дверь, и на пороге появился такой же древний, как и хозяйка, сморщенный старик. В отличии от бабки, он заметив меня, первым поздоровался, причем сделал это так, словно видел меня не в первый раз.
И хотя, мой внешний вид, у любого нормального человека вызвал бы по крайней мере легкое недоумение, старик не обратил на него никакого внимания. Мало ли таких придурков шляется по дорогам России.
Их внешний вид, так же, ни сколько не смущал меня. Ведь, не смотря на довольно теплый летний день, старик был одет в телогрейку, а на ногах были валенки. На старухе был шерстяной платок, осенней рваное пальто и, огромного размера, резиновые сапоги. Возраст, кровь уже не так стремительно течет по венам, согревая тело. В конце-концов, я раздетый по пояс, босиком, они, наоборот, укутаны с головы до пят, кому какое дело.
Лягнув сапогом не в меру активного петуха, бабка прищурившись, прикрываясь костлявой ладошкой от солнца, пригласила меня в дом. Не дожидаясь, пока я соизволю ответить на приглашение, она взяла с крыльца облупившееся от голубой краски эмалированное ведро и скрепя всем телом, поволокла его в дом.
- Давай-те я помогу, - крикнул я и рванул на помощь старухе. Столь резкое движение, вызвало недовольство нескольких куриц, которые с испугом шуганулись в рассыпную, кудахча в мой адрес свои куриные проклятия.
Бабка же, молча поставила ведро и открыла дверь. Из сеней пахнуло запахом домашнего очага, тепла и плесени.
Я подошел и взял ведро. Ведро было практически пустым, лишь на дне плескалась желтоватая вода. Вероятно, старики были настолько древними и немощными, что пронести больше просто не смогли. Впрочем, по силе, я не так далеко ушел от них. Удивительно, как я смог взобраться на забор, перелезть его и пробежать столько киллометров?
- Может я схожу воды принесу, а то ведерко почти пустое, - предложил я, желая хоть чем-то отплатить хозяевам за то, что не выгнали меня сразу со двора, а, даже, пригласили в дом.
- Принеси, коль желание есть, - ответила старуха. Пристально взглянула на меня, оценивая мои возможности. – Только шибко не напрягайся, а то руки-то отвалютси, вона какой худющий.
- Ничего, я уж как-нибудь постараюсь вернуться целиком, - сказал я, оценивая бабкин юмор. Старая – старая, а все видит, все примечает, да и язык у нее к месту подвешен. – А где здесь у вас колодец?
Да вон он, за домом, - откликнулся, до этого молчавший дед. – Пойдем, я тебе покажу.
Не дожидаясь, пока я двинусь следом, он шаркая валенками по щебенке и траве, завернул за угол дома и пошел мимо сарая куда-то под пригорок.
Проходя мимо сарая, я заметил поленницу, козлы, топор. Соседняя дверь вела в курятник. В нескольких метрах от сарая, у меня зачесалось все тело, находилась баня. Интересно, баня еще жива, можно в ней мыться? Когда я нагнал деда, тот шел тяжело дыша и бесприрывно останавливаясь, я просто спросил, где колодец, и что ему не стоит идти туда вместе со мной, я сам наберу и принесу воды. Мое предложение обрадовало старика и он указал мне место расположения колодца. Он остановился возле бани и принялся меня ждать. Да, про баню спрошу у него на обратном пути.
Колодец находился за несколькими яблонями, на некоторых из которых висели зелено-красные яблоки, размером с грецкий орех. Я сорвал одно. Оно было кислым и червивым, но мне показалось необыкновенно вкусным, чем-то теплым и далеким, как детство. Я поставил ведро и сорвал еще олно. Как прекрасно жить!
Колодец по самые уши ушел в землю и порос травою. Казалось, что здесь все стремилось туда: дома, колдцы, люди. Крышка у колодца давно отвалилась и валялась неподалеку. Рядом росли какие-то желтые цветы и находилось осиное гнездо, поэтому возле колодца и вокруг него с ненавистным мне жужжанием суетились осы, кружась возле моего тела. Вода в колодце была почти вровень с землей. Видно, поливавшие последнее время дожди, наполнили его до самых краев. Вода была мутной и вонючей, чуствовалось, что колодец давно не чистили и он протухал. На поверхности плавали жуки, лягушки, дохлые осы и несметное количество летучих рыжих муравьев. Как старики пьют эту воду?
Стараясь набрать в ведро, как можно меньше живности, чуть было не сволившись в прохладную воду, я зачерпнул почти целое ведерко воды и пошел назад к дому. Дед спустился ниже и стоял возле яблонь, наблюдая за моими действиями. В его руках я заметил дымящуюся папиросу. Дед курил.
Я поставил ведро на ровное место и попросил деда:
- Дед, угости сигареткой, если не жалко. А то так курить хочется, хоть листьями бумагу набивай. Я уже от табака отвыкнуть успел. Вот хочу вспомнить, каков он - табачный дымок.
Дед понимающе кивнул и полез в карман. Из кармана он извлек мятую пачку «Стрелы» и протянул мне. Я вытащил сигарету из пачки, протянул пачку деду и полез за зажигалкой в единственный карман. Зажигалка выпала из кармана и я нагнулся, чтобы поднять ее.
В тот же самый момент, кто-то сильно ударил меня в задницу, так, что я потеряв равновесие свалился на траву, ударился, и опрокидывая ведро, уперся лицом в чьи-то ноги.
Это конец, пронеслось в голове. Меня вычислили и догнали. Теперь все, пощады не жди. А ты раскумарился, распелся, как жить хорошо. Дурак! Наверняка они засели в доме у старухи, поэтому старики и были ко мне столь любезны, поэтому не приставали с вопросами, мол, а почему грязный такой и драный, а почему одежы нет? Вообще, ведь они пригласили меня, постороннего человека, даже не поинтересовавшись, откуда я и кто. Ну, так мне и надо, поделом. Поверил в удачу, вот сейчас увидишь, чем она обернется.
Но, вместо окрика «Встать, руки за спину !», до меня донесся голос деда:
- Пошел прочь, индикатор.
Дальше последовал, вероятно мат, но с примесью местного диалекта. Я приподнял голову и увидел, что упираюсь лицом не в тяжелые сапоги ментов или охранников с фермы, а в заплатанные валенки деда. Я обернулся, чтобы взглянуть, на кого ругался старик и кто стал причиной моего падения. Слегка отбежав в сторону, опасаясь взбучки от деде, замахнувшегося на него палкой, склонив голову на бок, на меня смотрел черно-белый козел, с длинной жиденькой бородкой. Казалось, что он был доволен тем, что проделал со мной. Во всяком случае, глаза его нагло и ехидно смеялись.
- Вот сучье племя, - ругнулся дед, сделал шаг, по направлению к скотине, и ловко треснул козла по макушке.
Козел, обиженный на деда, и довольный проделанной надо мной шуткой, побежал прочь. Я поднялся, отыскал в траве зажигалку, сигарета была мокрой и раздавленной, поднял пустое ведро.
- Покури сперва, - сказал дед, протягивая мне пачку, как бы извиняясь за козла. – Успеется еще за водой.
- Бойкий козлина, - сказал я, затягиваясь крепким табачным дымом. – Я чуть в штаны от страха не наложил, - честно признался я, не расскрывая причины своего испуга.
Дед улыбнулся в ржаные со снегом усы. Он был рад, что я не выказываю неудовольство оттого, что проделал со мной козел и, что мне вновь придется идти за водой.
Неся воду, пыхтя сигаретой, вспоминая забавный эпизод с козлом, я вновь рассуждал о том, на сколько прекрасна жизнь.
Вскоре она стала еше прекрасней, поскольку в моем желудке находилась пшенная каша, с кусочками сала, сваренная бабкой на скорую руку. Закончив трапезничать, поблагодарив хозяев, я вышел на улицу. Завидев меня и шедшего следом деда, козел спрятал свою наглую морду за угол сарая. Пес же лежал возле куста черной смородины и храпел. Я сел на низенькую скамейку, возле поленницы и спросил у деда:
- Дед, а как бы насчет бани?
- Топи, - охотно согласился тот. – Только дровишек наруби, да воды натаскай. Мы с моей тебе только благодарственны будем. Сами то мы не часто топим, старые уже, тяжело. Разве когда Райка приезжает, или сын из города с семьей пожалует.
В его последних словах, чуствовалась обида на сына, который, по всей видимости, не очень часто навещал стариков.
Наколоть дрова для бани, оказалось не столь простой задачей, как я думал изначально. Во первых, обожженная правая рука, сразу же заявила о себе в самом неприглядном виде. Вулдыри на ней полопались, и весь топор стал мокрым и красным от сукровицы. Во вторых дров потребовалось гораздо большее колличество, чем расчитывал я. Поленья казались черезчур сучковатыми, навык у меня отсутствовал полностью, так что, закончил я возиться с дровами, лишь по прошествии нескольких часов. Все это время дед молча наблюдал, как я воюю с чурками, попыхивая папиросами и вяло отгоняя мух.
Наконец, его удовлетворило количество припасенных дров и он, сказав, что пожалуй довольно, объяснил мне, сколько понадобится ведер воды: для чана, для бадьи, для ополаскивания. Я был настолько вымотан, что только кивнул в ответ и, шатаясь, взялся за ведро. По моим прикидкам, предстояло сделать около тридцати ходок, к колодцу и обратно.
- Сядь, покури, - сказал дед, видя, как я измотался, как тяжело дышу, как неохота мне идти за водой. – О,. а руки-то у тебя, - заметил он вулдыри и кровь, сочившуюся из ран. Ничего, в баньке помоешь, а потом моя тебя подлечит, травками, она мастерица животину лечить.
Я крякнул от неожиданности, поперхнулся и закашлялся, от попавшего не в то горло дыма. Я же не козел или пес, чтобы бабка меня какими-то травками лечила.
- Я может не так выразился, - сказал дед, видя мой недоуменный взгляд. – Она и людей лечила, пока было кого.
- Так успешно лечила, что теперь и лечить негого стало? – подколол я деда, обижаясь на то, что он меня живностью назвал.
- Да, кто уехал, а кто помер, - ответил он, не заметив подвоха в моих словах.
Я отнес поленья в баню. Внутри она напомнила мне ту, в которой тысячу лет назад я впервые мылся вместе с Катькой. Интересно, как живут, чем дышат мои бывшие родственники. Странно говорить так о жене и сыне. Впрочем, чего здесь странного, обыденное явление нашей жизни. От любви, до обочины один шаг…
Пока я таскал воду, что оказалось еще тяжелее, чем колоть дрова, дед, помогая мне, растопил печь. Поначалу она здорово чадила, я думал, что мы отравимся угарным газом, но потом ничего, дым разошелся, дышать стало легче.
- К вечеру будет готова, - резюмировал дед, присаживаясь рядом со мной, выляющимся обессиленным возле поленницы. Все же я заполнил все баки водой!
- Дед, - позвал я таким голосом, словно хочу причаститься. – А чнго вы козла назвали так стремно – Индикатор? Ты электрик, что ли?
- Да это не мы прозвали, это студенты, - ответил дед, собирая щепу, валяющююся у него под ногами. – Это древняя история, тода у нас совейская власть была. Деревня полна людей. Совхоз в передовых ходил. К нам кажный год студентов посылали, строителей.
- Стройотрядовцев?
- Во, отряды парней и баб. Они тут коровники сторили, фермы…
Я вздрогнул при этом слове.
- Студенты почти ничего так и не построили, только портвейн пили, да девок своих трахали. Да с нашими парнями дрались.
На крыльцо вышла бабка, пробурчала что-то на счет еды и курения. Дед махнул рукой.
- Сейчас баню прикрою и подем, а курева Райка обещала привезти в понедельник.
Кто такая Райка, я опять не спросил, какое мне дело, может дочь, а может из собеса. Главное, что за стариками кто-то ухаживает, продукты привозит, по дому помогает и то ладно, и за это спасибо нашим властям.
- Ну, так что, Индикатор? – спросил я, поторапливая деда с рассказом. В животе урчало, ужастно хотелось есть, а дед может тянуть резину до бесконечности.
- А. моя-то как-то возьми и обрати внимание, что козел наш – Степка, то за одной девицей неотступно ходит, то за другой. Мы вначале никак в толк взять не могли, от чего это он, как привязанный за студентками ушивается. А потом выяснилось. Девки докумекали, когда он на одну из них залезть попытался.
- Как залезть? – не врубился я.
- А как ты на свою милую ссзади залезаешь? – вопросом на вопрос ответил дед.
- Ясно, понял, не дурак, - рассмеялся я.
- Выяснилось, что как у них начинается, не помню этого слова, то Степка становиться сам не свой, коз ему мало что ли? Вот его парни Индикатором и прозвали, за такое обоняние. Правда, после того случая, когда он на девицу взобрался, ему парни здорово бока помяли, чуть яйца не оторвали, так он после этого свихнулся, ориентацию потерял.
- Как это, «потерял ориентацию?» – удивился я.
- А вот так. Как у какой из девиц начинается, ну это…
- Месячные, - помог я.
- Да, что-то типа этого, так козел сам не свой становится. Хочется ему, хучь плачь, а по яйцам получать от парней не охота. Так он для этого дела Журика приспособил. Сначала только когда девки были, а потом и просто так, когда приспичет. Жалко.
- Кого?
- Пса нашего Журика. Его сначала внучка Жулькой прозвала, все думали, что сучка, а оказался кобель. Тогда стали зать Жуликом. Ну, да больно обидная для собаки кличка, вот и порешили Журиком, и не то и не се, но он не обижается. Привык. У людей тоже странные имена бывают: Рубидий, к примеру, или Жорес.
Тем временем, желая подтвердить верность слов старика козел, важно прошагав мимо нас, подошел ссади к псу, дал ему копытом поджопник. Пес взвизгнул и поднялся. Козел пристроился ссзади.
- Что делаешь, бестыжий, - закричала, невесть откуда взявшаяся старуха, обливая козла водой из половника. Козел спрыгнул с пса и обиженно засеменил прочь.
- Так он и меня, похоже, хотел сделать, - смеясь сказал я, вспоминая утренний эпизод.
- Нет, - ответил дед, - это он играючи.
Да, может и играючи, но кандрашка меня от этой игры чуть было не хватила.
-Ну, вы еще долго здесь сидеть собираетесь? – спросила бабка. – Обед остывает. Руки мыть и за стол.
Я с большой радостью согласился выполнить ее приказ. На обед были щи из кислой капусты и курица с картошкой. Вероятно, бабка специально забила одну из своих куриц, ради меня. Хотя мясо у курицы было жестким, как жесть, но мне оно показалось таким вкусным, как какой-нибудь ростбиф в дорогом кабаке, да и суп был подстать остальному угощению. Вместо хлеба бабка достала пачку армейских сухарей, видно Райка давненько не посещала стариков.
Ели молча. После еды я взял топор и пошел в соседний пролесок, нарубить березрвых веников для бани. Старики же прилегли отдохнуть. Меня порожало то, что они не разу за целый день не поинтересовались, кто я и откуда, зачем явился и куда держу путь. Видно здесь было не принято выспрашивать у незнакомых людей, подобные вещи. Захочет, так сам расскажет.
Заготовив веники, я помыл пол в бане и приготовился хдать, когда отдохнут старики и дед даст команду, что можно идти мыться. Дожидаясь их пробуждения, я принес ведерко воды, чтобы потом не ходить, нашел хабарик, сел на крыльцо и закурил.
Ждать пришлось не очень долго. Сначала появмлась бабка, за ней выплыл дед. Он прошел в баню, оценил и сказал:
- Дуй, только смотри не угори с непривычки.
- А вы?
- Я после тебя пойду, а мать последней, она не любит, когда шибко жарко Кода молодой была, то ее из бани бывало не выгонишь, но теперь то куды. Теперя, так кости погреть, да пыль с них стереть.
Бабка принесла мне полотенце и исподнее белье, явно хранившееся в каком-нибудь сундуке, на случай, когда сын пожалует из города.
- Зачем? – сказал я. – Я свои портки простирну и порядок.
- Не срамись, - ответила старушка. – Белье чистое, не разу не надеванное. Я это сыну когда-то в сельмаге покупала, но он отказался его надеть. Не выбрасывать же хорошие вещи.
Я осклабился от такой искренности и поблагодарил хозяйку, заметив на ее сморщенных глазах слезинку. Бабке было обидно, что сын почти перестал посещать их и что он не принял ее подарок, даже ради приличия.
- Спасибо, - поблагодарил я и протянул руки за бельем.
Бабка посмотрела на них, качая головой.
- Пока ты моешься, я тебе лекарство приготовлю. Как же ты так умудрился весь израниться? – и не дождавшись ответа, она пошла в дом, готовить свои мази и отвары.
Мылся я не долго, посколько в бане было очень жарко, а у меня в последнее время часто прихватывало сердце от жары. Сказывалось беспробудное пьянство, не здоровый образ жизни и отсутствие физической нагрузки. Кроме того, раны от жары так ныли и гудели, что хотелось выть, как волку на луну. И веником помахать не удалось, по этой же причине.
Короче, кое-как промыв свои раны, рубцы и болячки, переодевшись в нательную рубаху и кольсоны, я вышел из бани, красный и мокрый, корчясь от боли, но все же безмерно счастливый.
- Быстро ты упарился, - сказал старик.
- Долго ли умеючи, -попытался отшутится я.
- Сядь, посиди, подыши свежим воздухом, - сказал дед, видя, что мне совсем плохо. – Сейчас Матрена свое варево остудит и займется тобой, а я пойду пожалуй.
- Уже? – удивилась бабка увидев меня на крыльце. – Ну и ладно. А белье-то в пору пришлось.
- Да, точно на меня сшито, - сказал я и поблагодарил, еще раз, бабку за доброту, хотя бельишко было маловато.
- Ну пойдем, врачевать тебя будем, - сказала она, ковыляя в дом.
Мы прошли в небольшую комнату, что находилась возле горницы. В комнате кроме кровати, накрытой лоскутным одеялом, столика, на котором стояли какие-то дымящиеся склянки и, висевшего в углу на стенке образка с ломпадкой ничего не было. Бабка принесла из светелки табурет, приказала мне раздется догола и стала колдовать со своим зельем. Видя, что я стесняюсь оголятся перед ней, она даже прикрикнула на меня, сказав при этом, что такого добра, что болтается у меня между ног, она насмотрелась за свою жизнь столько, что мне и не снилось. На что я, резонно заметил, что мне вообше эти мужские органы никогда не снятся, разве только женские.
Сначала я улегся на живот. Бабка перекрестилась перед образком и принялась натирать своими шершавыми ладонями язвы и болячки на моей спине, ягодицах и ногах. В комнате запахло различным букетом трав и кустарников. Иногда от боли, хотелось лезть на потолок, но я лишь скрипел зубами и грыз одеяло. Потом я перевернулся на спину и, процедура продолжилась. За все это время, а колдовала над моим телом бабка достаточно долго, она один лишь раз спросила, мол, где же это я умудрился столь сильно пораниться?
- В лесу, о колючую проволоку, - соврал я.
- Колючей проволоки в этих местах много, - недоверчиво, покачивая головой произнесла она.
И ей и мне было абсолютно ясно, что я вру. Но раз так, то есть причина, по которой я не хочу говорить правду. Бабка понимала это и больше не задала ни единого вопроса. Хотя, частично я сказал правду, я, действительно, поцарапал пузо о колючую проволоку, когда перебирался через забор, балахона не хватило и на провода и на «колючку».
Закончив возится с моим телом, бабка влила в меня несколько ложек какой-то горькой отравы, но на спирту, это я почуствовал, а затем принесла большую кружку какого-то отвара с медом. Когда я выпил эту бадью, с огромным трудом, то она заставила меня забраться под одеяло. Перекрестившись сама, и заодно, перекрестив меня, хоть я и не крещеный, бабка вышла, приказав мне спать. С чем я и без приказа был согласен. Сон, буквально, валил меня с ног, хотя я и лежал, и валить меня было не обязательно.
Короче я заснул. Сквозб сон я чуствовал, как бабка и дед несколько раз заходили в комнату, и даже монипулировали с моим телом. Но, проснуться, разомкнуть веки я не мог. Так и проспав до середины следущего дня.
Проснулся я от жара во всем теле и неистерпимой жажды. Я повернул голову, на столике стояла кружка с отваром. Я протянул руку за кружкой и заметил, что правая рука у меня была забинтована марлей. Я взглянул на левую, тоже. Оказалось, что пока я пребывал в беспамятном состоянии, старики умудрились намазать и забинтовать мне раны. Сейчас мое тело походило на мумию египетского фараона, но не смотря на жар в теле, я чуствовал себя в сотни раз лучше, нежли до всех этих процедур. Я, просто, физически ощущал, как болезнь уходит из тела, как очищаются и заживают раны, как просветляется моя душа.
Я одел на себя исподнее белье и прошел в соседнюю комнату. В ней никого не было, тогда я вышел в сени и пнул дверь на улицу. Дверь распахнулась. Солнечный свет брызнув в глаза на мгновение ослепил меня.
На скрип двери бабка, половшая что-то в огороде, повернула голову и посмотрела на меня.
- Здрасте, - сказал я улыбаясь.
- Иш ты герой какой, - вместо приветствия ответила старуха. – ты бы хоть оделся, а то ходишь по улице раздемши.
- Так я штаны не постирал, - оправдывался я.
- И нечего, - сказала она. – Тебе там белье приготовлено. Поди, погляди на стуле, возле шафоньерки.
Я вернулся назад. Если бы знать, что такое шафаньерка или как там ее. Но, стул я нашел. На нем висел зеленый пиджак, покроя годов этак пятидесятых и брюки, такого же цвета, только маленько выгоревшие от солнца. Я напялил на себя эти раритетные шмотки и вышел на улицу.
- Дед, - бабка позвала старика, который возился с пилой возле сарая. – Смотри, я же говорила тебе, что ему как раз будет.
Дед подошел, оглядел меня. Наверное, это был его выходной костюм, перешитый из армейской формы, подумал я, не иначе он в нем на танцы ходил, когда ухаживал за своей Матреной. Но, я ошибся. Дед служил во флоте. Об этом он расскажет мне вечером, после ужина, когда ему удастся выпросить у бабки чекушку и мы с ним, под квашенную капусту, огурцы, помидоры, зеленый лук и чеснок, под все ту же жесткую курицу, курица была другая, но все равно жесткая, под дымящуюся, рассыпчатую картошку, под домашний квас, настоянный на армейских сухарях, уговорим водку и пойдем болтать на улицу, кормить комаров, курить и провожать заходящее светило.
В доме все равно делать было нечего. Нет, можно было бы в карты сыграть, в подкидного или фотографии посмотреть. Но, беда заключалась в том, что в доме не было света. Примерно с год назад, по словам стариков, местые энергетики решили отключить несколько линий электро-передачь, в связи с отсутствием необходимости. Во-первых: в этой местности электричество было просто не кому потреблять, во-вторых: местные бомжи и прочие умельцы срезали несколько киллометров алюминевого провода и сдали в пункт приема цветных металлов, а в-третьих: восстанавливать линию было не выгодно для местного руководства. Если богатые выкупят землю, как собирались, то все рассходы на восстановление электроэергии оплатят из собственного кармана, тут двойная прибыль: и с богатеньких деньги потянуть, и с Анатолия Борисовича, а если нет, то зарасти она гова…, пордон, травой эта ЛЭП.
-Дед, там твои фотки на стене весят? – спросил я, когда молчание стало тяготить меня.
- Какие? – спросил он. – Там много фотографий. Там и Матрешкины, и сына с внучкой, и родительские.
- Ты же понимаешь, о каких я спрашиваю, - сказал я. – ТЕ пожелтевшие, над столом. Ты там в морской форме. Или это не ты.
- Как не я. Я, - отозвался дед.
- У меня один дед тоже воевал на эсминце, - сказал я. – А второй без вести пропал, еще в самом начале войны, летом сорок первого. Мать даже не знает, где его прах захоронен.
- Да, много тогда народу полегло со всей России и военных и гражданских.
- Расскажи про войну, - попросил я. С чего это, вдруг, меня взволновала тема войны? Не знаю. Может возникли какие-то ассоциации между бараком, в котором мне пришлось провести не мало ужасных минут и фашистким концлагерем, откуда люди возвращались не слишком часто. – Вообще, про житуху свою расскажи, ты ведь, наверное до революции родился?
- За четырнадцать лет до нее родимой. О! Твоему городу как раз двести лет стукнуло. Но, я из Костромской, сам-то, - он с прищуром посмсотрел на меня. – А знаешь, где я родился?
- Раз спращиваешь, то значит не иначе, как в капусте, - сказал я, по хозяйски вытаскивая сигарету из его пачки. Ничего, Райка на днях приедет, привезет! А выглядит он молодцом, если не брешет на счет года рождения. Ведь судя по всему ему через несколько лет сто исполнится. А я то было решил, что ему чуть больше семидесяти, ну, на крайний случай, около восьмидесяти, но, не как не под сто.
- Не-а, - улыбнулся старик. – Меня мать на покосе родила. Траву она с отцом косила, тут схватки начались, вот так я и народился. Домой в подоле принесла. Нарекли меня Леонидом. Когда подрос, то отправился на заработки в Питер, там у меня дядька жил. Сначала работал маляром-верхолазом, когда пацаном был. Ты когда вернешься домой, (когда мы сидели за ужином, я все же не сдержался и , под водочку, рассказал старикам кто я такой, откуда и с чем меня едят, естественно, опустив ряд значительных деталей) мимо Елисеевского магазина проходить будешь, то взгляни на верх, там бордюрчик такой есть, из серебрянки, это я его красил.
Затем в Москву переехал, к другому дядьке. Устроился подмастерьем в кожевенную мастерскую. Там подрался с другим подмастерьем, из-за сестры двоюродной. Выгнали. Пришлось вернуться домой. Там тоже часто дрался. Раньше в деревнях только силу и уважали, да и время такое было. Потом революция. Парень я крепкий, да смышленный, вот меня на флот и призвали. Служил на эсминце «Забияка», как раз подстать моему характеру названьице.
Я заметил, что когда дед стал рассказывать мне про свою жизнь, он перешел на какой-то казенный язык, видно в советское время, ему много приходилось выступать перед школьниками, на различных мероприятиях, рассказывая им свою биограффию и заодно историю советского государства.
- С дисциплиной у нас, тогда, было очень слабовато, - продолжал, тем временем, дед. - Когда на рейде в Петрограде стояли, как увольнение, так обязательно драка, либо с гражданскими, либо с патрулем. Бывало, командир выстроит всех на шкафуте и обходит строй, а у матросов: у кого фингал под глазом, у кого нос, как у тебя, в сторону смотрит.
Потом меня отправили Тихоокеанский флот восстанавливать. Я тогда эту дурь молодецкую из головы выбросил, сознательным стал, драться перестал, в партию вступил. После демобилизации вернулся в Ленинград, работал на «Электросиле», потом, по заданию партии пошел работать на Пищевой комбинат, там у них воровства много было. Там и познакомился со своей старухой.
- Слушай, дед, ты часом не чекист?
- Нет, я по партийной линии со стяжателями боролся.
-А. ты как Макар Нагульнов из «Поднятой целины»? – предположил я.
- Не читал, но слыхал, - ответил дед. – Правильный был коммунист, хотя и перегибал маленько.
Я промолчал. Какой смысл спорить с человеком, который уже прожил свой век. Он от моих доводов своих принципов не изменит. Шли же они в смертный бой - «За Родину, за Сталина!», это потом уже началось развенчание культа личности, сейчас революцию переворотом назвали, компартию запретить собирались. Наше поколение это поймет, хотя бы сделает такую попытку, а их, кто делал революцию, кто на доты грудью ложился с именем вождя на устах, их не надо трогать. Те, кто не прошли лагеря не в обиде на советскую власть.
- Ты продолжай, дед, - сказал я, видя, что он замолк, решив, что мне не интересна его болтовня.
- Году в тридцать шестом, - он ашлянул. – Меня вызвали в Москву, к товарищу Микояну, тот распорядился отправиться в Мурманск помошником капитана на траулер. Выдали мне малокалиберную винтовку, триста штук патронов, патефон и триста пластинок, фотоаппарат и…
- Триста фотопленок, - вставил я.
- Нет, -дед не обиделся. – Тогда пленок еще не было, были пластины серебряно-цинковые. Так вот, мне их выдали, как ты правильно заметил, ровно триста штук.
-Зачем?
- Историю запечетлевать. Ну, вот. В тридцать восьмом вернулся в Ленинград. Вскоре финская грянула, меня назначили помполитом на тральщик. Однажды, попали под обстрел финской артилерией, один тральщик затонул, а мы свой на мель поадили, этим и спаслись. Правда, пришлось по льду до берега добираться. Я шел в одних ботинках, поэтому ноги отморозил. Вот с тех пор и хожу еле-еле. Раз такое дело, то признали меня негодным к плавсоставу. Однако, всю отечественную воевал, правда на берегу, в Кронштадте...
Потом, старик долго и сбивчиво рассказывал о своей службе в Риге, в Таллине. О своей встрече с Кировым, про Сталина, про Хрущева. Если на Хрущева был обижен, то о Кирове и, особенно, о Сталине, отзывался с большой теплотой: «Если бы не было товарища Сталина, то не было бы и нашей победы!».
Я не перечил старику, какое право имею я, перечеркивать своими словами его жизнь. Какой смысл говорить ему о миллионах загубленных людских жизней, о коллективизации, ГУЛАГе и прочем. Я не судья ему и системе. Может быть, через сотню лет, кто-нибудь назовет наше время временем варваров, насильников и убийц. Временем безвластия, временем воров, бандитов, олигархов и беспредела. Почем мне знать. Я сам не люблю это время, но и не пытаюсь ничего сделать, чтобы хоть что-то изменить в нем. Дед был пешкой в игре сильных мира сего, а обо мне и говорить нечего. Я микроб, по сравнению с ним.
Потом дед рассказывал , как перебрался в Ленинград, затем во Псков, а затем в деревню, решили быть с бабкой ближе к земле. Рассказал про то, как загнивала и умирала деревня, как попалась им злобная невестка, настраивающая сына и внучку против них. Про обиды на единственного отпрыска, который все реже и реже посещает их. Про Ельцина, который пьет и стариков не слушает.
Он еще грозился показать мне фотографии, но смеркалось, дед явно устал и, мы отложили просмотр семейного альбома на завтрашний день. Тем более, что на крыльце нарисовалась бабка и стала ворчать на деда, что он, как напьется, так его на «росказни» тянет.
- Парень еще не окреп, а ты его морозишь, старый хрыч, - сказала она беззлобно. – Оба за сарай и домой. А тебя я сейчас натру на ночь, завтра, как огурчик будешь.
Мы послушно поднялись и пошли «по делам».
В кровати бабка разбинтовала меня, наложила какие-то лопухи, новую мазь и вновь забинтовала. Заставила выпить горячий отвар, на сей раз такой горький, что я чуть было не сблевал, но зато после него у меня перестала болеть голова и я провалился в глубокий сон. Правда, я просыпался ночью несколько раз. То комары заели в конец, то пить захотелось, то писать.
Когда рассвело, в комнате за стенкой послышались торопливые бабкины шаги. Во дворе лаяла собака. Вероятно, кто-то приехал. Может сын, может Райка, а может еще кто. Я молча лежал и рассматривал паутину в углу комнаты. Паук свид ее как раз над лампадой. Тоже верующий, пдумал я. А бабка-то коммунисткой всю жизнь была, судя по рассказу деда, как же она в Бога-то верит?
Итак, в горнице кто-то был. Судя по голосу, он пренадлежал молодому парню, так что, вряд ли это их сын приехал. Может грибники заблудились или охотники, вот и зашли, решили разузнать, как до райцентра добраться или на трассу выехать.
Я решил надеть свой френч и выйти из комнаты, поглядеть на посетителей. Одеваясь, я выглянул в окно. У меня екнуло сердце. Возле забора стоял желто-синий «Уаз». Кто не знает, поясню, в такие канареечные цвета у нас ментовские машины красят, хотя не исключается и иная расцветка.
Если я не спешу в милицию, то она спешит ко мне. Тут уж некуда ни денешься, закон гор.
Рядом с машиной стоял парнишка, лет двадцати двух и о чем-то переговаривался с кем-то по рации. Слава богу! Сердце, как рвота, подкатившее к горлу и колотившееся в мозгу, ровными звонкими ударами, успокоилось и встало на свое место. Менты, родные вы мои. Как в тот миг я любил этих людей в синей форме. Одев пиджак и брюки, я только сейчас вспомнил, что я же босой.
Но, старики позаботились и об обувке. Возле двери стояли новые (!), видно припасенные для сына, сандали. А может наоборот, сын из города для отца привез. Но, у того же ноги больные? Значит наоборот. Короче, я так понял, что сейчас они предназначались мне.
Забинтованная нога вошла с большим трудом в китайскую обувь, зато вторая, чуствовала себя вполне вольготно. Размер был явно не мой.
Нарисовав улыбку на кривом лице, я распахнул дверь и оказался в передней. Там я увидел стариков, разговаривающих с ментом. За плечом у того, болтался АКМС, вид у него был простецкий, деревенский, да таких в любом крупном городе пруд-пруди. Что не сержант, так из какой-нибудь захолустной дыры. Их после армии в крупные мегаполисы зазывают, пудря мозги льготами, пайковыми, комфортным общежитием и досрочной пенсией. Правда, зарплатой особо не балуют, но это фигня. Человек покрутится, пооботрется, «стариков» послушает и начинает сшибать баблы с разных дураков, типа меня, не трезвых граждан, да лиц «кавказской национальности». Если все нормально пойдет, то к середине службы уже на собственной машине гоняет. Пусть и не «мерсюк», зато своя и ремонт бесплатный. У меня все схвачено!
Сержант, с добродушным лицом, посмотрел на меня и продолжил разговаривать со стариками. Раз мое появление не стало для него неожиданным, значит разговор шел или обо мне, или был обо мне. Когда же он повернулся ко мне и открыл рот, чтобы задать вопрос, то я опередил его и, чуть ли не прокричал:
- Слава богу, товарищ сержант, что я вас нашел.
- Ты нашел, - он поднял брови, от удивления. – Мне кажется, что это мы тебя нашли! Ты нас в лесу или у Ивановны искал? – он кивнул в сторону бабки.
Его тон мне не понравился, отчего он сразу же наезжать стал? Но, продолжал спокойно говорить:
Да я хотел, но так получилось. Мне бы к вашему начальнику надо, у меня важная информация для него есть.
- А что с мордой? – вдруг, грубо спросил он.
Ять, была такая буква в русском алфавите. До чего же эти менты наглые, причем все, поголовно. Я старше его лет на десять, а он мне тычет, словно восьмилетнему пацану. Их же в школе милиции всяким хорошим манерам учат, так во всяком случае говорит министр ВД. А может, он просто врет этот министр?
- Что с лицом? – повторил он прежним тоном, но менее в грубой форме.
- Упал, но не отжался, - я тоже изменил тон. Не люблю, когда мне менты хамят, тем более ни за что.
- Ивановна, давно у тебя этот? – он кивнул в мою сторону.
Никак ему не успокоится, все хочет меня на место поставить. До чего же дурацкая привычка у ментов. Ни кто я, ни что я, а на морду взглянул и сразу определил – «этот». А может я разведчик или депутат. Вон, пускай телек включит, посмотрит на рожу, гх-м, не буду фамилию называть, из партии очень популярной. Физиогномист фигов.
- Да третьего дня, - ответила бабка. – Хороший парень. Хозяйственный. Он в лесу заплутал, ободрался весь, ели до нас добрел
- Документов, конечно, нет?
Я покачал головой.
- Придется с нами проехать, - сказал он.
- Да, чего тебе надо Сергей. Парень только в себя приходит. Израненый весь. Ты погоди маненько, я его еще подлечу и тода и приезжай, - затараторила бабка, заслоняя меня от мента.
- Вчера какие-то ухари девченку из Вербилова в лес затащили, изнасиловали и чуть не убили. Хорошо спугнул их кто-то.
- Вот негодники какие, - заохала бабка. – До чего додумалисью Ссильничали. Ой, бог ты мой. Господь их покарает.
- Нам некогда ждать, когда их твой бог покарает, - сказал сержант. – Нам надо работу выполнять. А, карают у нас правоохранительные органы и суд. Пошли, - он обратился ко мне и провел ладонью по стволу автомата.
- Это не наш, наш вчера целый день дома спал, - продолжала верещать Матрена Ивановна. – Дед, что ты молчишь? Скажи им, что Леша спал весь день, а вечером вы во дворе сидели, до самой вечерней зорьки.
Дед кивнул так, что я испугался, как бы голова у него не отвалилась ненароком.
- Все выясним, - сказал сержант, пропуская меня вперед. – Пробъем по ЦАБу, дознователь с ним поговорит. Вдруг он тоже, каких-то дел натворил? Очего он такой побитый, а? Вот так то. А вы всех в дом тащите, вдруг он убивец?
Бабка перекрестилась, а я сказал сержанту:
- Ты бы язык попридержал маленько, а то отвяжется, - за что получил чуствительный удар стволом в область почек.
- Хамим!
Ну, вот и все. Их что, одна мама рожала? Чуть что, так сразу – «хамим». В какой точке страны я бы не сталкивался с представителями закона, «хамим» это у них любимое слово. С ними пытаешься, как с людьми, а они наровят с тобой, как с быдлом. Ведь сами на хамство нарываются. Правда, может это у них в инструкции написано или в уставе: «Вывести клиента из душевного равновесия, спровоцировать на хамство и грубость, а потом, под предлогом применения статьи об оказании сопротивления сотруднику милиции или сквернословия в общественном месте, выудить у него деньги, можно даже оффициально, через сбербанк». Все равно, такая работа поощряется руководством. Чем больше выписано штрафов, тем сильнее наша держава!
-Нет, не хамим, - ответил я, даже не сказав свое любимое- «прихамливаем».
- Ты все свое забрал? – спросил он.
- Все свое ношу с собой, - ответил я.
Он похлопал меня по одежде, вытащил зажигалку Федоровича, отдал обратно.
- Пошли.
Я положил зажигалку на стол и сказал:
- Спасибо вам за все. А зажигалка тебе дед, на пямять обо мне. Спасибо Ивановна, если бы не твои чудесные снадобья, то и не знаю, как бы выжил, - с какого-то хрену, я поклонился им и вышел, за мной, насвистывая, шел сержант.
Посадили меня не в клетку, а на заднее сидение. Пока шофер протирал стекло, раньше этого сделать было нельзя, сержант о чем-то переговаривался со стариками. Может, показания брал? Так почему без протокола?
Когда машина тронулась, я оглянулся.
Бабка с дедом стояли возле калитки и смотрели нам в след. Мне даже показалось, что бабка осеняла воздух крестным знаменем. Рядом с ними стоял черно-белый козел, ненормальной ориентации ощипывал кусты смородины.
Из калитки выскочил Журик и гавкнул пару раз. На кого? Меня ведь нет.
Старики, еще некоторое время, застыв, стояли у калитки, пока машинане скрылась за поворотом. Странный пришелец, не успев появится, исчез из их жизни. Навсегда?
Вдруг бабка вспомнила о чем-то и засеменила к дому. Дед сморкнулся и двинулся следом за ней.
Машину трясло по ухабам и рытвинам, но водитель не сбрасывал скорость, словно торопился на свидание с любимой. Я болтался, как поплавок в проруби, хватаясь левой рукой за ручку двери. То, что я никакой не насильник, это не вызывало сомнений у сержанта, но у него был приказ, доставлять всех подозрительных и без документов в отделение и он свято выполнял приказ.
- Слышь, сержант, - сказал я. – А Пал Георгич Колинько все работает или на пенсию ушел?
- В отставке, - ответил сержант. – А ты, откуда его знаешь?
- Я раньше здесь многих знал, - сказал я. – я с родителями здесь каждое лето отдыхал, пока не вырос. Ну, не совсем каждое. Часть под Питером, я сам от туда, а часть здесь. Здесь природа больно хорошая. Лес, озера, речки. Благодать!
- К чему ты это? – сержант не повелся на душевную беседу, видно не до меня было, а может не доверял моему внешнему виду.
- Просто, про Пал Георгича вспомнил. Ностальгия.
Мое знакомство с местным участковым – Колинько, произошло при весьма стремных обстоятельствах, в «последнее лето детства». То есть, в последнее лето, когда я приезжал сюда на летние каникулы.
«Стоял уж конец у августа», ночи были темными, холодными и пьяными. Мы с девками и пацанами пошли костер жечь на речку. Взяли с собой бухалово, закуски, гитары. Сидим, костер горит, девки визжат, водка льется, музыка орет, чем не культурное проведение досуга. Никого не трогаем, никому не мешаем, ничего не нарушаем. И никакой наркомании и СПИДа. Вот тебе и национальная идея, о которой так долго и упорно плачут наши верхи.
И все бы хорошо, только в самый разгар веселья, пошел дождь, будь он не ладен. Только мы девок начали по кустам растаскивать и за всякие выпуклости щупать, как он, бац, и начнись. Спрятались под деревья, а дождь все сильней. Водка еще есть, девки разгоряченные, мы тоже, домой никто не торопится, что делать? Решили под мост пойти, под ним хоть и каплет из желей, но терпимо, всяк суше, чем под деревом.
Прискакали под мост, промокли все до нитки. Сразу стали согреваться. Кто водкой, а кто бабам под белье полез, руки греть.
Мы с притятелем, как самые старшие и инициативные, решили вновь костер организовать, чтобы одежду просушить. Только дрова все такие сырые, хоть выжимай, такими костер не разведешь. Тут приятель и говорит мне: «Ты следи за тем, чтобы молодняк всю водку не выдул, а я сейчас дров принесу».
Ушел. Не успели мы песню допеть, про «новый поворот», приходит и приносит. Я смотрю, а он штакетник новый у кого-то слямзил. А он мне и говорит, когда мы по пол стакашки опрокинули: «Тут дачу кому-то строят, дома еще нет, а забор уже на весь участок. А зачем забор, когда дома нет? Логично?». «Логично» – говорю я – «Если это не кладбище. Кладбища всегда заборами огораживают, чтобы покойники по ночам не разбредались». «Логично» – говорит он и мы выпиваем еще по половинке.
Все было бы хорошо, только не знали мы, что участок этот купил или выделили ему, за государственные заслуги, заместитель первого секретаря райкома по промышленности, товарищ Андропов Ю.В. Не тот, что руководил КГБ. а потом и страной, а однофамилец, но тоже дюже злобный. А, раз такие дела, то на строительство срочно провели телефон, и посадили сторожа, забор охранять. Да, еще будку для него построить успели. Вот так. Во всей округе лишь один телефон, на почте, а здесь у сторожа, персональный. Хорошо, что этому сторожу еще бердан не выдали, он бы тут таких дел натворил.
Короче. Проснулся старый перец от треска. Выглянул в окно – дождь. Понятно думает, давеча обещали грозовые дожди. Но, отчего треск есть, а молнии не видно. Да и треск больно близко раздается, никак забор крушит кто-то? Так и есть, какой-то молодец, в наглую, стоит и забор ломает. По сколько деду винтарь не выдали и убить поганца он не может, то он за телефон хватается и давай диск накручивать, милицию вызывать. И что бы вы думали – вызвал! А, как вызвал, так осмелел, аж нос на улицу высунул и орет на моего приятеля: «Что же ты делаешь? Падла не русская!». Но, услышав адекватный ответ, в еще более грубых выражениях, решил закрыться на засов и дожидаться стражей правопорядка.
Когда водка была выпита, девки облапаны и обласканы, музыка надоела, а костер догорел и лишь дымился, тогда, над нашими головами раздался скрип тормозов. Затем хлопнула дверь и чей-то суровый голос, фальцетом прокричал: «А ну, бл(ять), вылезай оттудова!». Черт меня попутал ответить ему, лучше бы промолчал, глядишь убрался бы восвояси: «Здесь среди нас женщин легкого поведения нет!».
Вскоре, в воду полетели камни и куски грязи, чуствовалось, что кто-то спускается под мост. У нас еще был шанс убежать, но мы им не воспользовались. Сами понимаете, молодые, горячие.
Вскоре, пред нашими очами возникла темная фигура, держащая в руках большой фонарик. Началась словесная перепалка.
«Это вы!»
«Нет не мы!»
«Сторож видел!»
«Давно здесь сидим».
Ну, и так далее. Мы не хамим, не сквернословим. Доски сгорели, и только экспертиза может подтвердить, что они со стороительства. Так что, доказательств у мента никаких нет, а мы все в отказку пойдем.
«Ну, мы пойдем» – сказал кто-то.
И тут моча ударила мне одновременно и в голову, и куда следует.
«Надо бы угли погасить» – говорю – «Кто готов это сделать по пионерски». Никто не захотел. Пришлось мне одному отдуваться за всю компанию. Едва я зажурчал ручейком, едва зашипели угли, как мент направил фонарик на меня. Я ему: «Уберите пожалуйста свет, тут среди нас могут оказаться девочки, которые не разу в жизни живого члена не видели. Мне бы не хотелось, чтобы он увидели его при таких обстоятельствах».
А менту наплевать, знай себе «путь мне освещает». Я к нему задом поворачиваюсь, так он специально меня обходит, чтобы на перед светить.
Короче, маньяк какой-то оказался. Может он гермофродит? Может, он сам это дело не видел?
Я же не знал тогда, что это был тонкий расчет нашего участкового Колинько Павла Георгиевича. Он мне впаять хотел статью, за совращение несовершеннолетних.
В общем, решили мы с ребятами, что хватит устраивать для милиции бесплатный цирк, перешли вброд речку, там воды по колено, и направились домой, оставив участкового освещать своим флнарем все, что ему заблагорассудится.
Если, поначалу мы шли по лесу, то потом обнаглели и пошли по дороге. Вдруг, опять этот противный скрип тормозов. Как они умудрились нас вычислить, как так бесшумно подъехать?
«Стой!»
«Стою».
«Иди сюда».
Ребята в рассыпную, а я, как дурак, плдхожу, иного слова здесь подобрать трудно. Выскакивает из «УАЗа» участковый, за ним водила и крутят мне ласты. Закрутили и запихали в козелок. Привезли в райцентр, в отделение милиции. Посадиди в аквариум, сижу, жду. Вызывают.
За столом сидит Пал Георгич, рядом мужик в штатском, может дознаватель, может следователь, а может, просто приятель Колинько, водки попить зашел.
Колинько усаживает меня напротив и начинает с меня показания снимать, протокол составлять.
«Ссал?» – спрашивает он, после обычных формальностей: кто я, откуда и что здесь забыл.
«Писал» – говорю.
«Бабам член показывал?».
«Нет» – говорю.
«Как нет?» – удивляется мент – «Я же светил»
«Вы светили, а я отворачивался» – говорю - «Может вам и видно было, а девкам на это смотреть не интересно».
«Так, значит, и запишем. Показывал член девушкам, в том числе и несовершеннолетним».
«Не было этого» – говорю –«Да и откуда вы взяли, что там несовершеннолетние были?».
«Я на своем участке всех знаю» – говорит мент.
«А я их впервые видел» – отвечаю – «Зашел от дождя спрататься, а там кто-то костер жгет. Вот я и присел погреться, да обсушиться».
«Пил?» – он что-то пишет в протоколе.
«Пил, но один в лесу из горлышка» – отвечаю. Он записывает.
Потом стал расспрашивать меня про сломанный штакетник, про приятелей. Я на своем стою, шел мимо, зашел погреться. Никого не знаю, ничего не ведаю.
И что? Где у нас презумпция невиновности? Нет ее в этой стране и никогда не будет. У нас, кто при власти, тот и прав. За неимением большего, впаял мне мент штраф в тридцатку, за появление в нетрезвом виде в общественном месте! Ну, где здесь справедливость? Какое это общественное место под мостом, причем здесь амморальное поведение.
Штраф выписал, сказал, чтобы оплатил его в течении трех суток и выгнал. Ночью, в дождь, вдали от дома. Вот вам и сервис по-советски.
Пришлось мне два часа под проливным дождем по лужам до дома шкандыбать, а потом еще и штраф оплачивать, чтобы сведения на работу не поступили.
Так я познакомился с участковым. В принципе, он оказался не злобным мужиком. Мы потом с ним несколько раз водку пили, о жизни болтали. Было дело, во времена борьбы с пьянством и огромных очередей, он, даже, выносил мне спиртное с черного хода. Чего он тогда до меня докопался? Неужели из-за штрафа? Видно верно говорят, что чиновники на взятках живут, а менты на штрафах. А поскольку у нас почти полицейское государство, особенно в последние годы это ощущатся заметно стало, то получается, что вся Россия, только на этом и живет.
Как там Починок нас учил: «Оплати штраф и спи спокойно – в вытрезвителе!».
К чему я это рассказываю? А, к тому, если бы Пал Георгич еще работал, то я бы выложил бы ему всю историю про собак и их хозяев на блюдечке с голубой коемочкой, а сейчас задача малость осложняется: поверят ли мне менты, не сочтут ли за полудурка, станут ли проверять информацию или плюнут на все, слюной, у них и так забот хватает. Вон, кто-то девчонку ищнасиловал, в аккурат рядом с нашей деревней. Им насильников искать надо, а не за мифическими собаками бегать. Тем более, я даже приблизительно не смогу показать им место расположения лесопилки.
Хотя, они сами свой пайон лучше меня знают, захотят – найдут. Вопрос, захотят ли?
Вот с такими мыслями, трясся я на заднем сиденье мидицейской машины, которая стремительно мчалась в райцентр.
Мы проехали мимо разрушенного храма, который какой-то меценат собирался восстанавливать. Свернули на право, вот за тем пролеском будет Черное озеро, которое мне снилось как-то раз. Значит, едем мы по моим старым знакомым местам. Сейчас будет мост через речку, где я с Колинько познакомился, дальше магазин, а там бывший райсовет или как там его называои и здесь же отделение милиции. Все ясно, мы приехали в Пустошку.
Я облегченно вздохнул. Здесь меня Кирилл Юрьевич не поймает.
По дороге мы перекинулись парой фраз с сержантом, но, видимо, он не был расположен к разговору. Говорил медленно, постоянно курил, не предлагая мне. Его мучали какие-то свои мысли и возня со всякими «насильниками» его явно тяготила.
Справа от отделения милиции стоял еще один «УАЗ», но не желтого, а зеленого цвета. Мне это чудо отечественного автомобилестроения показалось до боли знакомым, но где я его видел, вспомнить не смог. Впрочем, сколько таких колесит по нашим дорогам.
- Вылазь, - сказал сержант, когда машина остановилась возле крыльца.
Я выпрыгнул из машины, картинно заложив руки за спину. Сержант поглядел на меня и произнес одно слово: «Клоун».
Ну, а что мне еще делать,? в дурацком костюме старинного покроя, в китайских сандалях на босу ногу, не бритый, со свернутым носом, с забинтованными руками, я, действительно, мог бы преспокойно выступать в цирке, кого-то бы я точно порадовал. А, что касается моего дурачества, то я просто не чуствовал за собой никакой вины и боятся мне было нечего. Даже наоборот, я мечтал побыстрее встретится с кем-либо из руководства, чтобы рассказать о проклятой ферме.
Когда мы прошли в помещение, то я с некоторой ностальгией оглядывая его, обратил внимание, что в отделении почти ничего не изменилось с тех пор, когда мы бухали здесь с участковым, обмывая присвоение ему звания старшего лейтенанта.
- Присядь здесь, - сказал сержант и указал мне на стул, стоящий возле приемной. – Пойду у начальника узнаю, что с тобой делать.
Я сел на стул и стал ждать. Дверь в кабинет была приоткрыта, и я слышал, как сержант докладывал кому-то о моем задержании.
- Товарищ капитан, тут парня одного взяли, без документов, весь израненый.
- Ну, и что?
- Что с ним делать?
- Где был обнаружен?
Опять таже ситуация, как и с «УАЗиком». Чуствую, что я уже слышал где-то голос этого самого «товарища капитана», а где – вспомнить никак не могу. Ну, ничего, сейчас он меня в кабинет пригласит, может тогда узнаю и вспомню.
- У Васильевых отдыхал, - продолжал сержант отвечать на вопросы начальника. – Это те, которые из своей хаты отказались в четырехэтажку переезжать.
- Я понял, - начальник был чем-то раздосадован и даже раздражен. – Что он там делал?
- Воду носил, дрова колол, в бане мылся, - начал было перечеслять мент мои «заслуги», но старший прервал его.
- Нах..я ты мне об этом рассказываешь? Ты мне еще про индикатора расскажи, об этом все судачат. Скоро к этим двум маразматикам экскурсии водить будут. Ты парня задержал?
- Задержал.
- Посади в клетку, пусть подумает, а сам пробей его через центральную. Что он сам-то говорит?
- Он с вами просится поговорить. Говорит, что у него какая-то важная информация.
- У всех у них важная, - буркнул начальник. – Сними с него показания, пробей по ЦАБу и если за ним ничего нет, то дай пиз.. и пускай гуляет, на все четыре.
- А как же изнасилование? Вдруг…
- Изнасиловали когда?
- Вчера, - ответил сержант.
- А бабка тебе, что говоримт, а? Вот то-то. Сажай его в камеру и копец.
- Так он же с вами хотел поговорить?
- Пусть нарисует в писменной форме, мне некогда с ним лясы точить. Если у него времени вагон, то пожалуйста, пусть ночует в камере, а завтра я с ним, после развода поговорю. Все, иди Серега, не мозоль глаза, я и так спешу, а тут ты еще с каким-то сексотом. Кстати, знаешь, как ныне сексот расшифровывается?
- Секретный сотрудник, - сказал сержант.
- Нет, приятель, капитан встал из-за стола, достал из кителя мобильник и принялся жать на кнопки. Пока он набирал номер, он сказал Сергею, как правильно следует величать сексота. – Сексуальный отморозок, понял приятель. Ну, все. Алло! Алло! – кричал он в трубку, но связь была не слишком качественной, поэтому ему пришлось, матерясь, постоянно нажимать на повтор.
Я был натурально взбешен, подслушав их разговор. Мне плевать, что этот капитан назвал меня сексуальным отморозком, что он посоветовал подержать меня маленько в клетке, как обезьяну и дать мне пиз…. Меня бесило то, что он отказался выслушать меня, узнать какой беспредел творится на его подведомственной территории. Я не много посидел, подождал, собрался с мыслями, встал и подошел к двери с намерением зайти в кабинет. Но, буквально за секунду до того, как я намеревался распахнуть дверь, сквозь приоткрытую дверь, я увидел лицо начальника отделения. Лицо у того, прямо скажу, было не с обложки глянцевого журнала, но довольно легко мне врезавшееся в память. Толстая морда имела черные волосы, черные брови, черные усы, мышиные глаза-бусинки, нос картошкой и толстые губы.
Никакого сомнения не было, хозяин кабинета, он же начальник Н-ского отделения милиции и Александр Васильевич, один из подручных Кирилла Юрьевича – одно и то же лицо.
Я отпрянул от двери. Слава богу, что он самолично отказался выслушать меня. Если бы мы встретились, то он несомненно узнал бы меня и, тогда все мои радужные мысли пришлось бы похоронить где-нибудь рядом с лесопилкой. Что мне делать? Бежать! Надо бежать, пока из кабинета не вышли менты.
Если он меня увидет, то это все.
Только я двинулся к двери, ведущей на улицу, мимо дежурки, как меня окликнули:
- Забинтованный, ты куда?
Голос раздавался из комнаты дежурного по отделению. Оказывается, что какой-то прапорщик все это время наблюдал за моими действиями.
- Покурить хочу, - сказал я, понимая, что прорваться в нагляк мне не удастся, я решил действовать дипломатичными методами.
- А, кто тебя отпускал? – последовал ошеломляющий вопрос.
- Так я…
- Тебе сказали сидеть и ждать, так вот – сиди и жди, а то я тебя в клетку посажу. Умные какие они. Хочу сижу, хочу курить иду. Ты что, в кабаке находишься или как?
Я решил не накалять страсти и поэтому молча сел на стул, опершись локтями на колени и прикрывая лицо ладонями. Если капитан выйдет вместе с сержантом, то вдруг не обратит на меня внимания. Мало ли таких забинтованных у него в приемной, тем более, что он торопится.
Мне повезло, что он, действительно, торопился. Потому что, вышли они вместе.
Я еще ниже склонил морду, натирая кулаками глаза.
- Этот? – проходя мимо меня, спросил Саша у сержанта.
- Угу, - ответил тот.
Не по уставу отвечает, отметил я, наверное тоже водку вместе пьют, да по бабам шляются.
- Он что, плачет? – прикололся капитан. – Посади его в обезьянник, сразу успокоится. Ну все, если кто-то спрашивать будет, то я прибуду через час, максимум полтора. А ты с этим плаксой разберись и гони его к чертовой бабушке, если за ним нет ничего, по нашей линии.
Сержант проводил начальника до машины. Тот сел в зеленый «УАЗик», я сразу вспомнил, где его видел и укатил. Сержант вернулся назад, отпер кабинет, пригласил меня. Прошел, сел за стол начальника, достал листки с бумагой и ручку. Кивком головы, указал мне, куда сесть. Я сел на стул, а он принялся накручивать диск у старого немецкого аппарата, производства ГДР. Диск еле ворочался, сержант матюгался, потому что, номер часто срывался. Вот почему Саша Васильевич звонил по мобиле, а не по этой социалистической рухляди.
Не дозвонившись, он с силой опустил трубку на рычаг и взялся за меня, решив, что сначала снимет с меня показания, а пока будет дозваниваться до центральной, то я преспокойно подожду в камере. К чести мента стоит сказать, что последний приказ начальника он выполнять не собирался. Вообще, у него было с утра отвратительное настроение, он опять подрался с отцом, но об этом он предпочитал не распространяться и не срывать скверное настроение на других. Хотя если бы не бабка с дедом, он с большим удовольствием отметелил бы меня прямо в доме, когда я нахамил ему.
Во время заполнения протокола, я допустил большую глупость, сказав свой истинный домашний адрес и имя, потому что, если каким-то образом вскроется, что в отделении был я, который остался жив и сбежал с фермы, то у капитана будут мои данные и они легко смогут меня вычислить. Но, с другой стороны, чьи данные я мог бы дать? Рыжего? Кэпа? Аркашки? Нет, я мог бы дать их адреса, а потом объяснить им, зачем я это сделал. Но, к моему несчастью, их данные просто вылетели у меня из головы, в тот момент и, при всем желании, я не смог бы назвать их точного адреса. И еще одна вещь не давала мне покоя, это было время. Ведь капитан, уходя, сказал, что вернется через час-полтора, значит мне надо обязательно свинтить отсюда до этого момента.
Поэтому, я четко и быстро отвечал на вопросы сержанта, объяснил ему, ак оказался в этих краях, (наврав с три короба, но довольно грамматно, так, что он поверил) как провалился, естественно пьяный, в какую-то землянку, как добрался до дома стариков и прочая, прочая, прочая чушь, так и слетала с моего языка.
Наконец, сержант закончил писать, дал мне расписаться где следует. Я скоренько подмахнул, написал сокраментальную фразу: «с моих слов записано верно. Мною прочитано» и вернул листки сержанту. Тот посмотрел на часы. Я тоже. Как быстро летит время, уже прошел почти час, значит капитан может появиться здесь с минуты на минуту. Надо что-то предпринимать, иначе мне не жить.
Тут зазвонил телефон. Сержант снял трубку:
-Але. Да, да Люся –это я. Да, - он посмотрел на часы. – Нет, не знаю. Нет. Да, он сам. Почему оба виноваты? Он как выпьет. Не надо. Ну, зачем сюда горячее таскать. Ну, Люся, Погоди. Пока ты идешь, все остынет. Нет. Сейчас не могу. Александр Васильевич вернется. Хрен его знает. Ну, откуда мне знать. Хорошо. Ха-ха-ха. Сейчас расскажу…
Если он еще немного продолжит трепаться с Люсей, то мне век свободы не видать. Надо срочно что-то предпринимать.
- Сержант, - позвал я полушепотом. – Я в сортир схожу.
- Люся, погоди, - он прикрыл мембрану ладонью. – Погоди, сейчас с женой договорю. Алло.
- Да не могу я ждать, - сказал я вставая. – Я сейчас обоссусь, - говорю я и направляюсь к двери.
- Стой, - говорит сержант.
Я иду. Я открываю дверь. Он не знает, что делать: и трубку бросить не может и за мной побежать.
- Стой! – орет он.
Я бегу по коридору, отталкиваю выскочившего на крик, дежурного прапорщика и выбегаю на улицу. Пробегаю несколько метров и сворачиваю за угол дома. На автобус можно теперь положить. Менты из принципа проверять станут. Значит, до станции добраться можно только пехом. Теперь надо решить, как лучше это сделать? Если через болото, то доберусь часа за четыре, если вокруг по тропкам да дорогам, то только к ночи. Размышляю я и бегу, низко пригибаясь к земле, петляя, словно заяц, запутывая следы, спасается от собак. Опять я от кого-то вынужден бежать! Думал, что все, конец моим мучениям, когда ментов увидал, нет. Ни конца им не видно, ни края. Я, как чувствовал, еще когда в козле ехал, а когда зеленый козел увидел, то уже тогда сердце заныло. Эх, и тут менты ссученные, что за страна такая. Все верно, рыба гнеет с головы, а у нас только по хвостам лупят.
Да, кстати, а зачем мне на станцию? Как зачяем, чтобы до Питера добраться. А как добраться когда нет денег и пасп… Черт, когда меня девки поили, то паспорт лежал в куртке, во внутреннем кармане. Если компания Кирилла по каким-то причинам не уничтожила его, то они могут предъявить его сержанту или прапорщику, и тогда… Что будет тогда, я решить не успел, потому-что, споткнулся о какой-то сук и провалился по горло в болотную жижу.
Шестое чувство подсказывало, что если я сейчас не ухвачусь за что-то прочное, то болотная трясина засосет меня, как Лизу Бричкину из фидьма «А зори здесь тихие»,
На мое счастья, совсем рядом, на бугорке, с которого я так удачно спикировал, росла тонкая молодая березка. Но, если ее прутики собрать воедино, то эта метла мой вес выдержит. Медленно, медленно, постоянно выплевывая изо рта болотную жижу, воняющюю газом и говном, я подбираюсь и достаю рукой до ближайшего ко мне прутика. Подтягиваю к себе. Ноги стоят на чем-то мягком, клышащемся, как батут. Мне кажется, что это что-то не толще паутины, что оно вот вот порвется, под моей тяжестью. Я делаю не ловкое движение и прутик ломается. Нагнувшаяся было березка выпрямляется, отдаляясь от меня, на еще большее расстояние. Главное, что мне никак не пидвинуться к ней. У меня нет точки опоры, чтобы оттолкнутся, я могу только вытягиваться, как змея.
Мне кажется, что я сейчас разорвусь пополам, так я напрягаюсь, вытягивая левую руку вперед. Есть. Я аккуратно хватаюсь за другой прутик и пытаюсь наклонить остальные ниже земле, чтобы перехватить их другой рукой. Наконец, мне это удается. Я сжимаю обеими руками макушку березы и постепенно подтягиваюсь к твердой поверхности. Все. Эта маленькая, хрупкая березка спасла мне жизнь.
Я смотрю на небо. Мне становится страшно. Неужели Бог есть? Ну, не может быть столько случайностей. Откуда-то взялась здесь эта березка, ведь надо же ей было вырасти именно такой, как мне было необходимо, не больше не меньше. Выросла бы больше, я бы не смог достать до веточек, выросла бы меньше, то просто сломалась бы не выдержав веса моего тела.
Мистика! Впрочем, в каждой случайности есть своя закономерность. Да, я и сам виноват, идешь по трясине и думаешь черт знает о чем. Надо внимательней быть, чтобы не сгинуть в болоте. О том, как мне добраться до дома, надо после размышлять. Вначале надо до станции дойти, а то неровен час и не дойду.
Я выламываю себе длинный шест, чтобы прощупывать почву под ногами и внимательно глядя под ноги, продолжаю свой путь. Впрочем, если идти внимательно, то вероятность утонуть не слишком высока. Здесь трясина всего в двух местах, а в остальном, так ерунда, болотная водичка, да мох. Есть, конечно, вероятност провалится в воронку от мины или снаряда, но для этого существует шест.
Короче. Часов через пять, может и раньше, я преодолел это болото. Впереди было небольшое озерцо, которое предстояло обойти, за ним деревня, а там Новосокольники, узловая станция, от которой поезда ходили и в Питер и в Москву и на юга.
Вид у меня снова стал просто замечательный. Зачем, спрашивается, было в баню ходить? Хорошо еще, что сандаль левый с ноги не слетел, когда я в луже барахтался. Смешно? Да, сейчас смешно, а тогда не до смеха было.
Ладно, положим, я сейчас в озере искупнусь и буду почище, а вот как быть с одеждой и бинтами? Бинты придется снимать, больно уж цвет у них неприличный, а что костюмчик старуха дала зеленый, так это здорово, на нем не так болотная грязь видна будет.
Когда я загорал на берегу, поплескавшись возле берега в холодной водичке, а белье мое сушилось на ветвях раскидистой ели, я размышлял о том, ка доберусь до города.
Мне надо было не на станцию бежать, а в деревню. Там бы я залечил родичей, они наверняка еще не уехали, они раньше сентября обычно не срываются, выпросил бы денег на автобус. Там то паспорт показывать не надо. Переоделся бы. Отчего я рванул на станцию?
Нет, конечно, можно вернуться, но проделывать этот путь в обратном направлении, мне совершенно не улыбалось, да и выслушивать брань из уст родителей не очень то хотелось. Приходится думать, как бы покинуть столь гостеприимный уголок. Жалко, знакомых никого нет в этих Новосокольниках. А Пал Георгич в Алоле живет, а «Самурай», приятель «юности суровой», давно свинтил отсюда. Нет, знакомых у меня нет никого. Может на товарняке попробовать? Можно, только знать бы, что товарняк направляется в Питер, а то увезет к едрени фени.
В общем. Если не знаешь, как поступить, то делай шаг. За ним последует другой, третий. В крайнем случае пешком дойдешь. Тут идти-то всего четыреста шестдесят киллометров. В старину люди и больше хаживали. С голоду не помрешь, на огородах у аборигенов вырос приличный урожай овощей, а яблок в этом году, просто пруд пруди. Это у стариков яблоня чахлая, а кто ухаживает, так ветки до земли клонятся, не выдерживая тяжести плодов.
Главное, смыться из этого района, а там можно попробовать автостопом. Я, правда, никогда таким образом не ездил, но жить захочешь и не такого попробуешь.
Когда бельишко высохло, я натянул его на себя и обойдя озеро вошел в деревню. В принципе, и пиждак и брюки выглядели вполне сносно, но были чуточку грязноваты и шибко помяты. Впрочем, среди местных я ничем не выделялся, у них и похуже ходят, впрочем, как и у нас в почти столичном городе.
Деревня эта мало чем отличалась от других, ну, в тех, в которых еще жили люди. Мальчишки с удочками и футбольным мячом, голдя прошлепали мимо меня, старухи и женщины копаются на грядках, старики курят, кто на крыльце, кто на скамейке возле забора. Хотя, заборов как таковых нет. Просто вбиты колья, через определенное расстояние и к ним, кое-где присобачены жердины. Вот тебе и весь забор. Это не то, что в Поселке, или Сертолово, или Комарово. Там такие заборищи, разве что Бубка со своим шестом смог бы перепрыгнуть, да и то, если бы не подстрелили, по ошибке. Никуда не денешься – частная собственность! Нечего здесь со своим шестом делать! Поезжай в свой Донецк, там и тренеруйся.
Мужики роятся возле лабаза. Соображают, хотя половина уже на рогах. Свора собак, выделывает кренделя вдоль дороги, постоянно тяфкая то на людей, то друг на друга. Если я правильно помню, то за пригорком появятся четырех и пятиэтажные дома. Это и будут Новосокольники. Я не совсем понимаю, для чего в деревнях такие дома возводить? Кому из наших строителей такая бредовая идея в голову пришла? Если живешь в деревне, то живи на земле, а не в бетонной коробке. Это мы городские привыкли, да и то, летом пол города в области ошивается. Не думаю, что ради того, чтобы прокормиться, просто тянет человека к земле….
Вот иду я, размышляю, таким образом. Вдруг, сзади скрип тормозов! Сердце в пятках, я руки за спину. Кранты – менты! А тут чей-то грубый голос выводит меня из состояния полной прострации:
- Тебе что, козел, жить надоело?
Я обернулся. Позади меня стоял и тарахтел «Москвич-;412», высунувшийся из «Москвича» со стороны водителя не бритый мужик, перекрикивая рев мотора своего железного коня, чехвостил меня, почем зря:
- ..ули ты ползешь посреди дороги? Залил зенки, так валяйся дома или иди вдоль обочины!
- Пардон, - извинился я, виновато втянув голову в плечи и шагнул в сторону.
Мужик еще раз выругался и нажал на сцепление. Машина рявкнула и тронулась с места. Остановилась, чихнула, рявкнула и покатила в сторону станции.
Я, конечно, счастлив, что это оказался просто пьяный местный житель, которого свои гопники снарядили в магазин при станции за водкой. В местном, всю водку успели приговорить за три дня, а следующий завоз должен был быть только завтра. Но, все равно, надо быть осторожней. Не ровен час, а ведь и на ментов можно нарваться. Кто знает, что у тех в голове?
К примеру, придет начальник и спросит у сержанта: «Где этот, который поговорить со мной хотел?». Хорошо, если Серега сообразит и скажет, что сделал все так, как велел Александр Василич. Саша похлопает его по плечу и поедет на ферму, разбираться, что же произошло тогда, шесть дней назад. А если Серега сознается, что я убег? То, Саша может бог знает чего подумать. Упаси лосподь, они еще искать меня начнут.
Тут я и про паспорт вспомнил и про все остальное и, так мне противно братцы стало, что хоть сейчас в петлю.
Я может быть и полез бы, потом, но в данный момент меня что-то остановило. Да не просто остановило, а пришибло, прибило к земле.
Что-то ударило по голове, нет, точнее в голову, н только не то, о чем вы подумали. Что это было не знаю, но я «старый солдат, не знающий слов любви» обалдел.
Дело в том, что из-за поворота, прямо навстречу мне шло, нет, летело, миловидное создание, с широкой улыбкой на лице. Мне кажется, что оно, что-то мурлыкало себе под нос, какую-нибудь не хитрую мелодию Алены Хапиной или Яна Гилана. Не смотря на то, что в руках у этого создания были две внушительные спортивные сумки, оно, это самое создание, подпрыгивало на дороге, как козел на веревке. Я, часом, даже подумал, что она вообще не касается ногами земли, насколько легка была ее походка.
Вслед за очаровательной улыбкой, я увидел большие смеющиеся глаза, губы густо намазанные розовой помадой, аккуратный прямой носик, черные волосы, спадавшие барашками чуть ниже плеч, ну и фигура. Честно признаюсь, было на что посмотреть.
Хотя одета она была вызывающе похабно. Нет, с моим видком не сравнить, наоборот. Она была одета по последней столичной моде, но для меня это выглядело похабно. Может возраст сказывается?
А так. Ну, просто девочка – дюймовочка. И откуда же вы беретесь такие куклы?
Правда, мои впечатления надо делить, как минимум на два. Во-первых у меня все еще не прошел стресс после разрыва с женой, во-вторых, я еще не пришел в себя от недавних событий, и сегодняшних в частности и в третьих, я просто неадекватно воспринимаю мир и реагирую на то, что нравится мне. А мне может понравится такое, что нормальный человек воспримет, как безусловную гадость.
И все же, девчонка была хороша.
Эта коза, явно почувствовала, что привлекла мое внимание, поэтому еще усердней завертела ягодицами, приближаясь ко мне. Рожа ее по прежнему светилась, а рот расползался в обольстительной улыбке.
Не знаю, какая муха меня укусила в тот момент, но я почему-то решился заговорить с ней. Обычно я никогда не знакомлюсь на улице. Во первых, надо иметь баблы в кармане, а они постоянно отсутствуют, во вторых прикид должен соответствовать клиентуре, в третьих настроение. Короче, масса различных факторов должно совпасть, чтобы я сподобился на такой поступок.
Когда она поравнялась со мной, то я открыл рот:
- Девушка, простите, можно…
Что можно, я договорить не успел, да и не знал, что же именно мне можно. Можно я на вас женюсь? Нет, пожалуй, еще рановато будет. Можно я вас поцелую? Тоже не то. Можно с вами познакомиться? Да. Верояино это я и хотел спросить у этого милого создания. Но. Но, девушка удыбнулась, широко раскрыв рот и оголяя зубы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НЕ ЛЮБОВЬ
«И вдохновенное лицо, утратив нежные черты.
Моя любовь, умрет во мне, в конце- концов.
И капли грустного дождя, струиться будут по стеклу.
Моя любовь, не слышно плачет – уходя».
К. Никольский
От ее улыбки, я чуть было не упал в обморок. Но, не по причине восхищения, сладострастия, красоты, а по мной, по противоположной. Меня чуть не стошнило.
Из полуоткрытого рта, на меня глядел ряд черных, гнилых огрызков, вероятно, когда-то бывших зубами. Как так можно запустить свои зубы? Ну и пасть. От растерянности я стоял молча, вытаращив глаза и раскрыв рот.
Оценив мою реакцию, девушка закрыла рот, лукаво улыбнулась, по-прежнему очаровательно и на секунду отвернулась.
Но, теперь меня этим не купишь. Получается, как в анекдоте: «Чего ты бабу себе такую страшную выбрал?» - «За внутреннюю красоту!» – «Ну, так выверни ее наизнанку!».
Тем временем, девушка повернулась и расскрыв рот, обнажая ряд очаровательных белых с перломутром зубов, весело расхохоталась. Видимо, лицо мое выражало такую неподдельную смесь идиотизма и изумления, что она еще пуще залилась звонким смехом. Пока звенел в моих ушах этот серебрянный колокольчик, я стоял, честно говоря, как оплеванный, и не знал, что мне делать. Все мои эмоции легко читались на лице и теперь все зависило от девушки.
Насмеявшись в сласть, держась руками за живот, наконец, она угомонилась, слегка пофыркивая, как кобыла в конюшне.
- Ловко я тебя разыграла? – спросила она, протягивая мне накладные резиновые или пластиковые зубы.
Как я мог купиться на такое. Сколько раз я видел на «блошиных рынках» в Питере, подобные китайские развлекухи. Правда, это было лет пять назад, сейчас мода на другое. Но, видимо «плоды цивилизации» до провинции доходят гораздо позже, чем до столичных городов.
Теперь понятно, почему она шла мне навсречу и улыбалась. Она заранее предугадывала мою реакцию и была довольна от своей шутки. Впрочем, неожиданность меня и впрямь шокировала. Если бы я даже вспомнил в тот момент про китайское барахло, то, все равно бы, обалдел от столь значительного десонанса.
Я помял резиновую челюсть в руках, на которой были вполне настоящие язвы и раны, и вернул игрушку девушке. Подыграть ей или сказать, что с этой дрянью я знаком, как минимум, пять лет. Решил споловинить.
- Да, - сделал я умиленную рожу. – По началу я обалдел, но потом вспомнил, что видел такие клыки в торговых павильонах и на рынках несколько лет назад.
- Да, я знаю, - охотно согласилась она. – Я их давно на «Луже» (рынок в Москве в Лужниках в девяностые годы прошлого века) купила. Дома валялись, а сегодня нашла. Дай думаю, разыграю кого-нибудь. Вот смотрю, идет какой-то бука, я и решила тебя развеселить. Скажи, ведь смешно? – около губ ее, на напудренных щеках, заиграли удивительные волшебные ямочки. Она сияла, как рождественская елка.
Я улыбнулся. Мне давно не было так хорошо, как с этой незнакомой девушкой. Мы стояли посреди дороги, она о чем-то продолжала щебетать, а я лишь глупо улыбался, хлопая глазами. А она, она заливалась соловьем.
За каких-то пять минут я узнал о ней почти все, ну, в тех пределах, которые она позволила себе раскрыться. Что, сейчас она едет к подруге на недельку в Ленинград, что она никак не может привыкнуть называть этот город Санкт – Петербургом. Что она родилась и живет здесь, но учится в Москве. Что, на следующий год у нее диплом. Она, тут же пригласила меня на защиту, и я скромно пообещал. В Москве она живет в общаге, но скоро переедет жить к своему парню. Парень москвич, у него своя квартира, фирма и машина. Если она захочет, то они поженятся. Что, у нее есть старший брат – балбес. Что, она ездила неделю назад в Турцию в Аланию. Именно в Аланию, а не Анталию, где много русских и поэтому гадко. Что, детей у нее будет трое, два мальчика и одна девочка. Что, она в детстве мечтала быть актрисой, но ее не взяли в театральный, хотя в школе она играла в драмкружке и ее называли первой школьной примой.
- Знаешь, сколько за мной парней ухаживало? Нет? – она удивилась, так мне показалось, во всяком случае.
По моему, здесь следовало удивляться мне, а не ей. Почем мне знать, сколько баранов она охомутала? Ну, смазливая, ну, бойкая. Знаю, за такими парни табунами ходят. Только я не из тех, кто в табуне. Я стеснительный и робкий. Кроме того, трусоват маленько. Нет, подраться с кем-нибудь, даже из-за бабы я могу, я другого боюсь, что настанет момент, когда придется посмотреть а безразличные глаза, которые светились когда-то такой любовью, и сказать: «Прощай!».
Я честно сказал даме, что не представляю, сколько хлыщей увивалось за ней, поскольку не являюсь провидцем, ясновидящими или местным жителем, поэтому подсчитать их несумел. Но, мне кажется, что ты поколрила сердца многих мужчин, в заключении заметил я, чем вызвал явное одобрение со стороны собеседницы.
- А ты куда? – спросила она, когда мы волочились посреди дороги по направлению к станции. Не шли, а именно, волочились. Потому что, я, как истинный джентельмен, предложил даме понести ее поклажу. Она театральным жестом, махнула рукой и произнесла томным голосом: «Берите сударь». Если бы она затем не рассмеялась, то я постарался бы ретироваться, по мере возможностей, поскольку все эти шутки – прибаутки, с налетом местной самодеятельности стали всерьез пугать меня. Черезчур эмоциональные люди обычно слегка ё…ые, а бывают и не слегка.
Так вот, когда я взял в руки сумки, то понял, что допустил оплошность. Сумки были на столько тяжелые, да просто неподьемные, что я боялся, как ьы у меня не оторвались руки. Я шел, краснея от натуги, вены на шее вздулись буграми, но я нес, скрипя сжатыми зубами, матерился, но нес.
Девчонка везла своей подруге всевозможные дары природы, все то, что не растет у нас на улицах: свежие овощи и фрукты, различные варенья и соленья. Кроме того, всяческую турецкую бижутерию и косметику – что привезла она из солнечной Алании.
- Так, куда ты идешь? – повторила она свой влпрос, не дождавшись ответа, в положенные мне пятнадцать секунд.
- С тобой, - я не знал, что ей ответить. Что я хотел бы уехать домой, но у меня нет денег на билет и нет паспорта. Что я только что сбежал из милиции, что неделей раньше вырвался из настоящего ада. Что я мог ей сказать, этой почти московской кукле.
- А пока мы не познакомились, ты куда шел? – не унималась она, постоянно заглядывая мне в глаза и улвбаясь.
- Не знаю, - поставил сумки на дорогу и вытер вспотевшие ладони о пиджак.
Она внимательно посмотрела на мои руки, словно только заметила их уродство, посмотрела на лицо. Ее веселость куда-то исчезла, что меня не особо обрадовало, лучше бы она смеялась и улыбалась. Ее улыбка согревала мне душу и сердце.
- Ты бомж? – серьезно спросила она, пытаясь взять из моих рук свои сумки.
- Не бойся, я не украду, - сказал я, останавливаясь.
- Я знаю, что ты не украдешь. Но, почему ты не отвечаешь на мой вопрос?
- Нет, я не бомж. Я живу в городе, в котором живет твоя подруга. Я приезжал сюда в гости, - я не стал говорить о родичах. - И попал в неприятную историю. Меня избили, раздели, украли деньги и паспорт. И я не знаю, что мне делать.
- Иди в милицию, - искренне, предложила она. Мне даже почудилось, что она попыталась взять меня за руку и повести за собой. Скорее - почудилось.
При словах о милиции, я побелел.
- А что? У меня папа начальник. Он быстренько со всеми разберется, - лицо ее аж пылало от решительности.
Я тогда не придал внимания ее ремарке, о месте работы отца, что было неосмотрительно с моей стороны.
- Да нет, не надо, - сказал я. – Мне бы до Питера добраться, а там поглядим.
- Так у тебя же ни документов, ни денег, - задумчиво произнесла она.
- В том-то и весь фокус, - сказал я.- Билет без паспорта не продадут.
- А деньги?
Я пожал плечами. Намек был настолько очевиден, что только абсолютный балбес не поймет его.
- Хитрый, - она вновь очаровательно улыбнулась. – Я тебе и нужна для этого, чтобы деньги у меня выцыганить.
- Да, - я не пытался оправдываться. Лгать было бесполезно. Мои намерения легко читались на моей фмзиономии и вешать ей лапшу на уши, я посчитал унизительным для себя. – Но, я как доберусь, я верну. Ты мне свой адрес скажи, хочешь московский, хочешь домашний.
- В Ленин…в Петербурге отдашь, - сказала она. – Мы же вместе едем. Это хорошо, что ты правду сказал, что не стал лгать и изварачиваться, как змея. Не люблю змей они скользкие.
- Я тоже, - сказал я. Хотя по гороскопу я змея. И натура у меня змеиная, и скользкий я, как эта самая рептилия.
Внезапно, за ее спиной, метрах в пятидесяти, я увидел двух мужиков одетых в голубую пятнистую форму. Они шли по направлению к нам и о чем-то оживленно болтали.
Заметив, испуг на моем побледневшем лице, девушка оглянулась.
- Ты и ментов боишься?
- Я в туалет хочу, - ответил я, сошел с дороги и шмыгнул за кусты шиповника.
Менты прошли мимо девушки, поравнявшись с ней, сбавили темп, общупали ее всю, от грудей и до задницы. Перекинулись с ней парой фраз. Один отпустил какую-то шутку. Она обозвала его и показала язык. Они заржали и пошли дальше, помахивая «демократорами». Я не придал особого внимания их вольяжному общению. Мне даже не вспомнилось, что у нее отец мент и, наверняка, эти менты прекрасно ей знакомы. Да, как не знать такое сокровище. Мне думается, что ее не только в Новосокольниках знают. но и во всей округе, вплодь до Пскова. Впрочем, в тот момент я не думал об этом, я размышлял, сигануть мне в ближайшую рощу или остаться за кустами. Не известно, как складывался бы дальнейший ход событий, но я решил остаться. Что-то подсказывало мне, что все будет нормально.
Когда стажи порядка скрылись из вида, я вышел из своего укрытия и подошел, озираясь по сторонам, к своей новой знакомой.
- Портки не замочил? – ехидно спросила девчонка.
- Постарался, - буркнул я. Вот что дало ей право прикалываться надо мной? Ведь она не знает всей подоплеки, отчего я шугаюсь ментов, почему так странно одет, почему так бегают глаза, словно я украл в магазине батон и сейчас вынужден пройти через контроль.
Видимо, она почувствовала неловкость от своих слов, поэтому, неожиданно, погладида меня по рукаву пиджака и сказала:
- Ты наверняка голодный?
- Сытый, - пробурчал я.
- А я есть хочу, - сказала она. – Пошли на бугорок. Бери сумки, там все есть чтобы подкрепиться.
Она указала на сумки, вытянув вперед правую руку, и горделиво зашагала по высокой траве в сторону пригорка. Мне ничего не оставалось, как взять сумки и двинуться следом. Нет, конечно, я мог бы и не идти за ней, а гордо развернуться и уйти или сесть на обочине и продолжать дуться. Но, так ведут себя только последние дураки. К коим я себя причисляю, лишь отчасти.
Мы уселись на пригорке. Девушка достала из одной из сумок различный провиант и разложила его на проижтиленовый пакет. Потом она оголила красивые ноги, по самое нельзя. Заметив мой восхищенный взгляд, она чуть приспустила юбку, при этом улыбка не сходила с ее лица. Ей казалось, что я ничего не вижу и не замечаю. Конечно, красивые женские ножки очень были соблазнительны, красивы и стройны, но и «ножки Буша» выглядели в данный момент не хуже, как и все остальное, что выложила она из пакета.
- Хочешь вина? – неожиданно спросила она.
- Вина? – удивился я. Впрочем, отчего не выпить вина, если предлагают.
- Да, я купила для подружки, но мне что-то сейчас захотелось выпить, - сказала она.
- А подруга?
- В Питере куплю.
- Давай, - я взял бутылку сухого из ее рук и по привычке, зубами сорвал пробку. – А как пить будем? У тебя есть стаканы?
- Нет, из горлышка, - сказала она, взяла у меня из рук флакон с красным вином, вроде паленая «Хванчкара», а может «Киндзмараули», и сделала два глотка. Потом поставила бутылку на землю и отломила кусок курицы.
Я взял бутылку и отхлебнул. Вино было терпким, кислым и пахло пробкой. Нет, это не то вино, что было в советские времена. Это не настальгия, это констатация факта. Тогда ГОСТы соблюдали, да и вино из винограда делали, а не из концентратов. Конечно, и сегодня можно найти приличное грузинское вино, только стоить оно будет не два шестьдесят, как при Брежневе, ни восемдесят, как сейчас, а гораздо дороже.
- Оближи губы, - сказал я девушке, беря зеленый лук и опуская его в соль.
- Все, - спросила она, тщательно облизав губы.
Я кивнул.
- Ты курицу ешь, а не лук. Пахнуть будет.
- Пусть пахнет, мне не с кем целоваться.
- Правда? – в ее вопросе был явный намек. Она в очередной раз улыбнулась. Если она и дальше будет себя так вести, то я не выдержу и попрошусь у нее в ряды поклонников.
Вместо ответа я сказал:
- Как-то неудобно..
Не успел я закончить фразу, как она перебила меня скабрезной городской шуткой, столетней давности, чего я от нее, ну, просто не мог ожидать. Хотя, после гнилых зубов, обоссаных портках, от нее можно было ожидать чего угодно.
- Не удобно в лесу на рояле. Во-первых – скользко, в во-вторых – комары всю задницу искусают.
Что же, придется ей ответить в ее же духе, решил я, крякнув от неожиданности.
- Это в том случае, если ты красавица находишся сверху, и у рояля крыжка не открыта. А, вообще-то, я хотел сказать другое. Мы уже столько времени знакомы, а так и не представились друг другу. Меня, к примеру, Алексеем зовут.
- А меня, к примеру, Юля.
Я так и знал, что что-то здесь не ладно. Имя Юля, преследует меня всю мою сознательную жизнь. Мне поначалу это имя не нравилось. Я торчал от наташ, свет и оль. Да и знакомых девчонок, с таким именем, у меня не было. Все изменилось в 87, когда я познакомился с девчонкой по имени Юля. Не просто познакомился, я влюбился. Влюбился по настоящему, как представлял себе, как читал в романах, как видел в фильмах. Жаль, что это не было взаимным чувством. Через три недели Юля мягко дала понять, что я безразличен ей. А ведь, как здорово все начиналось. Прогулки, поцелуи, постель. Мне кажется, что я люблю мою Кравченко до сих пор. Почему мою, если она давно замужем, давно не Кравченко, а Белогурова? Потому –что, те три недели она была моей, моими и останутся эти три недели. Их у меня никто отнять не сможет. После разрыва с Юлей, я долго страдал, менял женщин, ища нечто похожее. Но, понял, что это ни к чему хорошему не пиведет. Я встречался с Юлькой и мы стали друзьями. То есть, для не я был другом, а она для меня – любимой. Потом у меня появилась другая любовь, потом еще.
Наконец, я нашел, как казалось свою половинку, но про Катю вспоминать не хочу. Что же касаемо имени Юля, то после Кравченки, у меня было столько Юлей, что на вашей лысине нет столько волосьев. Юли липли ко мне, как мухи к конфете. Знакомясь в компании с девушкой, я мог побиться об заклад, что ее имя неприменно Юля. И я выигрывал, почти всегда. Потом Катька, сбила мне прицел и даже после развода, не одна Юлия не встретилась мне на пути, исключая, естественно «мою любовь». И вот опять, снова Юля, и снова я почти влюблен, и это всего-то за каких-то двадцать минут.
Нет, точно, для меня все Юли – колдуньи. А все началось в далеком 87-м.
- Ты чего? – спросила Юлька, с удивлением разглядывая мою окаменевшую рожу.
- Нет, нормалтно все, - я очнулся. – Давай выпьем за знакомство.
Она согласилась. Мы выпили. Потом сидели ели курицу с овощами и зеленью. Болтали о чем-то, правда, я больше молчал, а говорила, в основном, она. Когда же она взглянула на свои часы, размером с блюдце, на которых не было цыфр, то она засуетилась.
- Скоро наш поезд, - по деловому сказала она. – Ты прибери здесь, а я в кустики схожу.
Пока я убирал остатки пищи, Юля успела вернуться и сообщить мне, что наши проблеммы улажены, что мы едем на двадцатичасовом поезде в отдельном купе.
- Эту информацимю тебе кусты сообщили, пока ты гх-м? – спросил я, заворачивая кости и огрызки в газету.
Юля приподняла красный пусер. На поясе у нее был чехол с мобильником. Я ведь отстал от жизни, нынче же без этой игрушки и в туалет не ходят.
- Я просто позвонила папе и попросила, чтобы он сделал два билета, а не один. Соврала, что с подружкой еду, - гордо сказала сияющая Юля.
- А паспорт?
- Марья Николаевна мне и без паспорта билет сделает. Все, пойдем, а то поезд скоро.
- Может я здесь подожду? – спросил я, намекая на мое не желание попадаться на глаза милиции.
- Не боись, - твердо, даже, пожалуй, агресивно, сказала Юля, видно вино ударило ей по мозгам, присекая мою попытку отбоярится и не тащится на вокзал. – Ты со мной, тебя никто не тронет.
- Да я не боюсь, - робко сказал я и улыбнулся.
Она рассмеялась и гордая собой, широко зашагала по траве, высоко неся, как знамя, свою грудь и размахивая руками, как содат кремлевского полка.
Я подождал ее у входа на вокзал, докуривая сигарету, которую стрельнул у нее. То, что она курит, я ни сколько не сомневался, просто не хотел просить у нее. Я знал, что тогда и она закурит, а я не очень люблю курящих женщин. Вот Катька вроде бросила, как со мной рассталась, а Юлька по-прежнему курит. Не красиво это. Я не говорю про здоровье, это их проблемма, я об эстетике меркую.
Мимо прошел патруль. Это были те два парня, которые пикировались с Юлей, когда я прятался в шиповнике. Они равнодушно посмотрели в мою сторону и прошли мимо. Может, видели меня с Юлькой, а может им просто было на все наплевать. На чеченского террориста я не похож, ну и на том спасибо.
Юлька вышла из здания вокзала сияющая, как медный таз, размахивая перед собой двумя билетами.
- Вот и все, а вы боялись, - сказала она.
- Можно без продолжения, - поспешил откликнутся я, чтобы вновь не услышать какую-нибудь похабщину из ее губ. Кстати. Губы она уже где-то успела накрасить. Следит за собой, чтобы поклонники не разбежались.
- Каких продолжений? – не поняла она.
Вероятно, у нее и в мыслях не было на сей раз сморозить какую-то пошлость, но я ведь не знал об этом. Верно поговорка гласит: каждый думает так, в меру своей испорченности.
- Ты о чем? – решил я закосить под дурочка.
- Это ты начал о каких-то предложениях говорить. Я думала, что ты мне спасибо скажешь, что билет тебе достала, - она надула губы.
А я наклонился и их поцеловал.
Она не отпрянула, не отшатнулась, не оттолкнула меня. Она просто посмотрела на меня своими большими глазами и улыбнулась, лишь краешком губ, так что возле них появились маленькие морщинки.
Мы молча смотрели друг на друга. Каждый думал о своем. Наше молчание прервал голос диспетчера, который объявил, что поезд до СПб отправится со второго пути в двадцать часов сорок минут. То есть, поезд опаздывал, но пассажиров все равно просили заранее приготовиться к поадке.
- Ой, - вскрикнула Юля, как бы просыпаясь ото сна. – Меня же папа обещал проводить. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?
- Вместо подружки? – спросил я, все еще ощузая вкус ее губ и клубничной помады. Почему-то вспомнился Шурик из фильма Гайдая – «Навождение».
- Да, точно, - она окончательно стрехнула с себя пелену сна. – На тебе билеты, иди стой на второй платформе. Если что, то сигареты вот в этой сумке, - она указала на кармашек. – Папа до сих пор не знает, что я курю. Все. Я попрощаюсь и прилечу.
Она послала мне воздушный поцелуй, не забыв подкрасить губы и удалилась в сторону виадука, я же взял сумки и пошел на платформу, вспоминая случайный поцелуй.
Поезд уже подали и пассажиры стали рассаживаться по своим купе, а Юли все не было. Наконец, я увидел на самом краю платформы красное пятно, которое стремительно увеличивалось, превращаясь в мою спасительницу, кормилицу «и просто красивую девушку».
- Заболтались, - оттдышавшись сообщила она. – Папа, смешной. Начал про подругу расспрашивать: да кто она, да почему та неожиданно, да зачем ей в Ленинград. А потом, чуть не увязаося со мной, на тебя смотреть. Вот хохма то была бы, вместо подружки бородатый дядька.
О. если бы я не витал сейчас в облаках, от этого ничего не значащего чмокания, то история повернулась бы и поплелась иной дорогой, нежели помчится, раскручивая маховик совсем в другой плоскости. Но, меня все приследовал вкус ее губ, запах, улыбка. Я, как сомнамбула, что-то делал, говорил, но ничего не понимал и не соображал.
Мы затащили сумки в вагон. Проводник даже не спросил у меня паспорт. Мы прошли в наше купе, оно, действительно, было пустым. На последующих станциях подсядет народ, подумал я.
- Пойду посмотрю, во сколько поезд в Питер приезжает, - сказал я Юле и только вышел, как в наше окошко постучали.
- Представляешь, сказала Юлька, когда я вернулся, а поезд уже набирал ход. – Только ты захлопнул дверь в купе, как в окошко папа постучал. Я его спрашиваю, зачем он за мной следит? А он, смутился и сует мне деньги в окошко. Я, говорит, забыл тебе деньги передать, чтобы ты гостинцы из Питера привезла, а сам глазами по купе зыркает. Смешной он у меня.
- А мать? – для чего я спросил? Если девка все время говорит только про отца, то на это же, вероятно, есть причина. Вон, Катька тоже не сразу сказала, что у нее мать умерла.
-Нет, - тихо сказала Юля.
Я так и думал. Ведь, я именно так и понял, что у нее нет матери. Может умерла, может бросила, может… Да, мало ли чего могло случится. Ну, кто меня за язык тянул? Сейчас начнется тоска. Урод.
Но, Юля, не стала распространяться о причине отсутствия у нее матери. Она, вроде и не предала этому столь большое значение, как я. Она расстегнула молнию на сумке и стала вытаскивать из нее всякое турецкое барахло.
Вошел проводник и принес белье. Юля достала из сумки большущее портманэ и рассплатилпсь за белье, а заодно поинтересовавшись на счет чая.
- Можнте набирать, чай горячий.
Я сходил, взял у него стаканы и сахар. Видимо, я так давно не ехдил на поездах дальнего следования в трезвом виде, что удивился пластиковым стаканам и пакетикам с сахаром и чаем, набрал кипятка из «титана» и вернулся в купе. Юля рассматривала пачку цветных фотографий. Я поставил стаканы еа край стола.
- Хочешь мои фотки поглядеть? – спросила Юля. – Это мы с подругой в Турции.
- Так, а зачем же ты ей сувениры везешь? – задал я глупый вопрос.
- Так это другая подруга, глупый, - ласково сказала она. – Эта из Москвы, а та из твоего города. У маня что, по-твоему, всего одна подруга?
Я поспешил признать глубину глупости своего вопроса. А. сам подумал о том, что у меня, например, и одного друга нет. Я одинокий волк, гуляющий сам по себе. Но, призноваться в этом ни ей, ни себе совсем не хотелось.
- Садись рядом, - она придвинулась ближе к окну и указала мне, куда должен сесть я. – Я тебе покажу. Ты был в Турции?
- Нет, - ответил я. Зато я был в психбольнице, в Поселке, был на лесопилке, такого экстремального туризма, как у меня за последний год, нряд ли могло быть у кого-либо.
- Жалко. Но ты не много потерял, - бодро сказала она, словно жалея и успокаивая меня, будто бы я сейчас вешаться побегу оттого, что не был в какой-то Турции. – Я следующим летом в Испанию поеду или во Францию. Круто?
- Да, во Францию, к чемпионам мира по ыутболу, это круто, - согласился я и сел рядом с Юлей, чуть не обжегшись о ее ляжку.
Между нашими ногами пробедал электрический ток. Я еле-еде сдержался, чтобы не впится в ее губы своими. Она была более сдержана, чем я, хотя я видел, как вздымалась ее грудь.
- А ну их, - Юля вдруг бросила фотографии в карман сумки. - Пускай Машка смотрит ей это интересней будет, она со своим женихом туда в конце августа собирается. Давай я тебе лучше Хармса почитаю.
Юля достала из сумки тоненькую книжку и принялась читать:
- У Пушкина были четыре сына и все идиоты.
Я сидел рядом с ней, ногу жгло так, что казалось она случайно попала в духовку или на газовую плиту. В купе, довольно прохладном, вдруг стало тепло и уютно. Повеяло чем-то домашним, далеким и грустным. Может я вспомнил, как в детстве родители читали мне сказка Андерсона, а может вспомнил о том, как сам читал книжки сыну, когда укладывал его спать. Вот дожил, что мне вновь читают. Смешная эта Юлька, девке лет двадцать с хвостиком, судя по ее словам, учится в Москве, собирается замуж, ездит по миру и стране, а детство все в попке играет. Может, от того она такая шебутная, что когда была маленькой не наигралась в свои тряпошные куклы?
«Лев Толстой очень любил детей», доносится до меня откудо-то издалека звонкий голосок. Как же хорошо рядом с ней, и не хочется думать о том, что завтра мы приедем в город и расстанемся навсегда. Я буду искать выход из ситуации, в которую попал, я буду стараться помочь людям, она будет гулять со своей подружкой и весело щебетать ей про Турцию, про Москву, про жениха. Даже, возможно, она расскажет, как познакомилась с одним олухом и ехала с ним в поезде. Хотя, чего ей про меня вспоминать, я лишь фонарный столб мимо которого промчался наш поезд на большой скорости. Завтра она забудет про меня.
- Да ты меня не слушаешь, - Юля толкнула меня ногой так, что я чуть было не оказался на полу. – Ты спишь, что ли?
- Слушаю, - попытался оправдаться я, выпрямляясь и чуть отодвигаясь от нее. – Здорово!
- Что здорово? – она, как учительница отчитывала меня, словно нерадивого ученика, ловящего ворон, вместо того, чтобы слушать лекцию.
- То, что ты читаешь, - я замялся, слегка ошалев от такого напора, с ее стороны.
- И, что я читаю? – тон был угрожающим. Я подумал, что если я сейчас же не возьму ситуацию под контроль, то она просто убьет меня, настолько злыми были ее глаза. Или она притворялась злой, разыгрывая какой-то свой спектакль из школьного репертуара. Наверное что-нибудь из Гайдара, типа «Тимур и его команда» или «Васек Трубачев и его бригада». Нет, это я не про Егора Тимурыча, я про деда его. В свое время мне пахан всю плешь проел с этим Аркашей. «Он. ять, в шестнадцать лет армией командовал, а ты в восемнадцать только и знаешь, как за девками бегать. Ты не мужик, а придаток к своему члену». Во как!
- Ты сначала читала Хармса, - ответил я, как прилежный ученик-отличник.
- А, потом? По - твоему, потом я кого читала? – сдвинув брови, зыркая глазюками, поджимая губы, она все никак не могла выйти из образа.
- Потом ты читала, я не помни их фамилии, но знаю, что это мужчина и женщина, они московские художники, - сказал я.
- Ах, я художников читала? – сказала Юля и двинула мне кулачком под ребро.
Я картинно согнулся, хватаясь за бок. Хотя, на самом деле было, действительно, ужастно больно, она попала в то место, где была незажившая пока рана. Но, пришлось делать вид, что я кривляюсь, чувствую свою вину перед ней.
- Больно же, - прогнусавил я плаксивым голосом, чем еще больше развеселил и распалил Юлю. Чего доброго, она сейчас в другие игры начнет играть. – Погоди, если я не прав, то тогда можешь лупить меня сколько влезет, - прикрываясь руками сказал я. – Ты, действительно, читала не Хармса, а анекдоты приписываемые ему. На самом же деле, Даниил Иванович написал только семь анекдотов, про Пушкина, а все остальное это плод творческой фантазии других людей, причем живших уже, много позже после гибели писателя.
- Да, - похоже, что это ее удивило. – А ты откуда про это знаешь? Колись.
Я решил, что не стану рассказывать ей про жену, которая учясь в университете на филологическом, отрабатывала свои курсовые и иные задания на моих барабанных перепонках, а поскольку делала она это интересно, то я обычно внимательно слушал ее и что-то запоминал, хотя русскую литературу не любил со школьной скамьи. Может, программа была не для моих мозгов? Так, раз не про жену, то пришлось сказать, что это я вычитал в какой-то газете, посвященной какой-то выставке этих самых художников.
- А я не знала, - убедившись, что я слушал ее и даже сообщил ее нечто, чего она до сих пор не знала, Юля слегка остыла. – Слушай, знаток, а какая у тебя любимая книжка?
- Не знаю, - я, как обычно, пожал плечами. – Может быть «Над пропастью не ржи».
- Во ржи, а не «не ржи», - она толкнула меня плечом. На этот раз я не удержался и свалился на полку, расчитывая, что на меня свалится эта игривая киска. Но, я ошибся. Ужимки и легкие касания, в этом виде спорта допускаются, а дальше правилами запрещено. – Это Селенджер, я читала. Хватит дурачиться, поднимайся.
У меня создалось такое впечатление, что она ведет себя со мной по принципу: все что ей хочется, то разрешено, а мне разрешено только то, что позволит она. То есть, никакого равноправия и демократии, сплошной авторитаризм. Впрочем, я уже говорил, помниться, что я с бойкими тетками теряюсь и становлюсь ведомым. Они попользуются\ мной и выбрасывают, как ненужный мусор. Но, как слабому созданию, меня всегда тянуло к сильному. Причем, если мужиков я не боялся, то от женщин получал на полную катушку, отыгрываясь на тех же мужиках или слабых женщинах.
Я поднялся и молча уставился на нее, ожидая, что будет дальше.
- Надоело читать, - сказала она и убрала книжечку в сумку. Затем, она надула щеки и сложила губы трубочкой, потом притянула меня за рукав к себе, не для того, о чем я подумал, и прислонившись губами к моему уху начала усиленно дуть. – Фу-фу-фу-фу.
Это продолжалось так долго, я думал, что свихнусь. Наконец, она успокоилась, сделала хитрую рожицу, пристально взглянула в мои мутные зрачки и рассмеялась. Я не понял, что это было. Но, разгадка близилась.
- Кто это был? – спросила Юля.
- Где? – оглянулся я, думая, что в купе кто-то заглянул и закрыл дверь.
- Кого я тебе изображала?
-А. ты про «Фу-фу-фу». Так, - я нарочито долго думал, а потом ответил, - Так это хорь.
- Сам ты хорь! – она вновь надула щеки и принялась гонять воздух через рот-трубочку. -–Ну, теперь понял. Это хомячок, маленький такой, который замер и хочет, чтобы его согрели.
Она подняла мою руу и забралась мне под мышку, глядя на меня снизу вверх. Я опустил свою руку на ее.
Мы сидели так некоторое время и молчали. Я все крепче прижимал ее тело у своему. Она не противилась. Но, вдруг, ее посетила очередная идея, она вылезла из под моей руки и предложила:
- Знаешь, давай всю ночь проболтаем. Знаешь, как здорово, едешь в поезде, вокруг темнотища, тишища, огнищи, а мы сидим и болтаем.
- Знаю, - сказал я, Катька поначалу тоже любила по ночам болтать, особенно по телефону. Мамаша моя называла это «телефонная любовь». Но, Юле я об этом не сказал.
-Ну, с тобой не интересно, - обиделась Юлька. – Ты все знаешь и тебе скучно со мной.
- Ты не поняла, - постарался оправдаться я. – Мне просто кажется, что это здорово, сидеть в купе и болтать ночь на пролет.
- Что ж, ты прощен, - сказала она, вновь забираясь ко мне под «крыло». – О чем будем болтать?
- Не знаю, давай о жизни, - предложил я, не представляя, о чем можно трепаться, когда моя рука лежит у нее на груди. А какие у нее глаза! Нырнуть бы в них и утонуть!
Она не ответила, а лишь закрыла глаза. Мне кажется, что еще чуток и она заснет. Видимо, энергия которуая выплескивалась из нее ежесекундно, постепенно кончалась и она притомилась.
Свет от пробегавших мимо фонарей, то озарял ее лицо, то уводил в тень. Я протянул руку и задернул занавеску и долго сидел молча, глядя на ее отражение в стекле, за которым спала земля, леса, поля, люди и звери. Мне было уютно и спокойно.
Неожиданно, Юля дернулась во сне и открыла глаза.
- Ой, я кажется задремала, - виноватым голосом сказала она, зевая и прикрывая ладошкой рот. – Мы же болтать собирались.
- Ничего, ложись, ты устала, - высвободив руку, я встал и сел на противоположную полку. – В другой раз поболтаем, в Петербурге, есди у тебя будет желание.
- Ого, уже два часа, - удивилась она, глядя на циферблат своих часов. – Скоро уже приедем.
- Еще шесть часов, - сказал я. – Отдохнуть сумеешь.
- А ты?
- И я. Я схожу покурю, пока ты помоешься и ляжешь. Дай мне сигаретку и спички.
Она залезла в сумку и вытащила из нее пачку легкого «Мальборо», зажигалку, полотенце, мыло, зубную щетку, пасту и туалетную бумагу. Увидя, что я улыбнулся, она скорчила рожу, словно слопала целый лимон. Я взял пачку и зажигалку. Она отрицательно покачала головой. Ну и моложец, решил я и вышел из купе. Странно, поезд пассажирский, плетется, как черепаха, тормозит на каждом полустанке, а к нам так никто и не подсел.
Когда я стоял в тамбуре и курил, начался дождь. Мне показалось, что даже где-то впереди сверкнула молния. Что ж, мы движемся в правильном напрапвлении, в «Северную Венецию». Знаете, чем схожи и чем отличаются Венеция и Питер? нет? Схожи – каналами, а отличаются тем, что у них по каналам гондолы плавают, а у нас гондоны. Надо не забыть хохму, Юльке завтра рассказать.
Я отвлекся от мыслей о Юле и подумал о ментах. Ведь, если мне память не изменяет, сержант никак не мог пробить меня через адресное бюро, поскольку я прописан и живу в Питера, а не во Пскове. Разве что, если я во всероссийском розыске числюсь. По идее, ему следовало звонить в Питер и там, через местных ментов узнавать обо мне. Я в этих тонкостях не силен, но кажется, так у Кивинлва в книгах написано. Значит, сержант ничего не скажет капитану, если только прапорщик не встрянет.
«Интересно, а Юлька уже легла?»
«Так, ты же о деле хотел подумать!»
« О каком деле, когда здесь такая бикса.»
«Ну, ты и сволочь! Зря тебе люди помогают, зря Ангел бережет».
«Пошел ты к черту».
«Сам туда ступай, сволочь!»
Таким образом, закончив диалог со своим внутренним голосом, со вторым я, с альтер эго, я выбросил хабарик в разбитое стекло и пошел в туалет. Сделав все дела, я прошел в купе. Юлька уже успела лечь и даже уснуть. Может она и не спит, но раз делает вид, что спит, то значит ничего не хочет.
«Так тебе и надо, сволочь!»
«Слушай, кончай обзываться. Я сейчас лягу и буду думать о бомжах и ментах».
«Врешь!».
«Смотри, за базар ответишь».
В тишине, под мерный стук колес, под шум дождя, этот голос особенно отчетливо слышен. И хотя, болтает он непрерывно, когда надо и когда лучше помолчать и дать мне сосредоточится, но вам он не слышен, только мне. Это сейчас, он что-то здорово распетушился и раскукарекулся. Но, ничего, сейчас я засну, а когда проснусь, то его слышно не будет. Впрочем, вернее говорить ее. Ведь это говорит совесть.
Как я и думал, мерное постукивание колес, убаюкало меня, и я задремал. Всю ночь мне снились кошмары. В одном из них, меня простаки достала зеленая кошка с голубыми глазами. Узкие голубые зрачки, поражали меня немыслимой глубиной, просто бездной. Чудилось, что это глаза дьявола смотрят на меня. Кошка мешала идти, я шел на прогулку с сыном, и вонзала сои острые когди мне в ноги. Один раз она цапнула меня за, то, что ниже пояса. Я вскрикнул от боли. «Придаток к своей ничтожности» – промяукала она басом и исчезла. По ногам текла кровь, я боялся посмотреть вниз и ничего не увидеть. Сын же шел рядом и весело о чем-то болагурил, ничего не заметив.
Я проснулся в холодном поту и первым делом сунул руку под одеяло. Слава богу, все было на месте.
Вновь заснуть удалось только под утро.
Меня разбудила Юля. Не намазанная, она выглядела не так эффектно, как в боевой окраске, но все равно очень сексопильно и привлекательно.
- Привет, - звонким, бодрым голосом поздаровалась она.
- С добрым утром, - ответил я.
- Да уж, с добрым, - сехидничала она. – В вашем городе бывают когда нибудь «добрые утра». Как не приедешь в этот Петербург, так обязательно дождь.
- А ты зимой приезжай, на каникулы, тогда будет снег, - пошутил я.
- Юморист, - насупилась она. – А вдруг Машка меня не встретит? Что тогда?
- Я провожу, - сказал я.
- Ты, не смеши. Это тебя провожать надо, - отчего-то вдруг зло сказала она.
Я не обиделся. Просто убрал постель и сел на полку. За ночь, к нам никто так и не подсел.
- А ты позвони подруге, - предложил я.
- Уже, - ответила она. – Труба отключена, а домашний не отвечает.
- Ну, можно в кафе посидеть, подождать, - я когда ничего предложить сам не могу, начинаю ждать, что или человек сам найдет выход из сложившейся ситуации, или ситуация разрешится сама собой.
Кстати. Я только сейчас понял, что сам попал куда круче. Ведь брательник должен был уехать на три месяца в Америку, а родичи не скоро вернутся. К чему я это? А к тому, что ключей-то от квартиры у меня нет! Сгинули виесте с паспортом, деньгами и шмотками. Одна надежда, что ключи есть у троюродной сестры Таньки, которая живет в соседнем доме. Ей мать ключи оставляет, чтобы за квартирой присматривала, время-то сейчас сами знаете какое, да кактусы поливала.
Так бы я с огромным удовольствием пригласил бы Юльку к себе. Естественно, пока подруга не проявится. Можно было бы Рыжему позвонить, но не факт, что он не в деревне, и зная его ебучую натуру, я просто не хотел ему показывать Юлю. Нет, я не боялся за то, что он «уведет» ее, просто у меня был печальный опыт пытаться познакомить Козлодоева с Кравченко. На что Юлька спросила мне в следущюю нашу встречу: «Где ты этого жирного кота откапал?». Как всегда, коротко и ясно, а главное, точно в цель: между ног – по печени.
Но, я все же попросил у Юльки телефон и звякнул Сереге, чтобы знать, заходить к нему, когда Юлька определится или идти Таньку искать, или в общагу к алкашам спать. Про Аркашку я почему-то не подумал, может от-того, что до «Черной речки» было далеко тащится с «Пушкинской», гораздо дольше, чем до «Нарвской». Рыжий был дома и похоже вдевши. Он спросил, где я нахожусь. Я ответил. «Приезжай скорее» – вдруг загнусавил он, явно, прекрывая трубку ладонью – «Я тут с девчонкой познакомился, мама не горюй. Е..тся, как сумашедшая». Я сказал, что постараюсь и нажал на отбой. Если Рыжий сядет на своего любимого конька и будет говорить о трахе, то его остановит только, либо стакан, дибо новый трах-тарарах, либо звонок в дверь злобной матушки, которая пасет его, как семилетнего ребенка, эту «свинью в ермолке», как сказал бы Николай Василич, если бы дожил до наших дней и встретил бы Рыжего на улице.
Петербург встречал нас проливным дождем. Дождь хлестал, как из пажарного шланга. Правда, есть такое поверье, что приезжать и уезжать в дождь, это добрая примета. Будем надеятся, что это так.
Люди в поезде стали собирать свои пожитки. Дверь в купе была расскрыта, проводник забрал белье и деньги за чай и не стал захлопывать дверь, поэтому мы видели, как люди из соседних купе стали подтаскивать свои баулы ближе к выходу. Юля тоже была наготове. Сидела и ерзала попой по сиденью. Она явно нервничала из-за подруги. Я же был абсолютно спокоен. Я свободен, я ни чей! Ни шмоток собирать не надо, ни о ночлеге заботится. Расслабуха. Вольный ветер, куда захотел, туда и полетел. Пока направление не определтилось, но если Юлька свои дела уладит, то полечу к Рыжему, посмотрю, что за очередное чудовище имеет место быть у него в гостях.
На пероне Витебского вокзала толпа. Некоторые особо нетерпеливые товарищи, спешили побыстрее выскочить из вагона и устремлялись под вокзальный козырек, спрататься от дождя. На встречу им неслись такие же нетерпеливые встречающие, носильщики с тележками, отъезжающие и провржающие.
На пероне стояла невообразимая шумиха и царил хаос. Два людских потока встретились и не могли разойтись, мешая друг другу. Третий поток мешал и тем и другим, это был дождь.
Неподалеку прогуливались прыщавые сотрудники транспортной милиции, с дубинами, балонами, оружием и металлоискателями. Они молча наблюдали за битвой двух людских стихий, посмеиваясь, про себя, на человеческой тупостью. В нескольких шагах от места столкновения был подземный переход.
Мы, благоразумно подождали, пока страждущие не достигли своей цели, тем более, что торопиться нам было не куда, и лишь затем вышли из вагона. Кстати. К тому моменту, дождь почти прекратился, едва моросил, обдавая наши лица водяной пылью. Мы прошли и встали под козырьком. Юля достала сигареты и взяв одну, протянула пачку мне. Мы закурили.
- Ну, что будем делать? – спросил я, понимая, что Юлька вряд ли что-то придумала за этот короткий промежуток времени.
- Ждать, - сказала она. – Пошли посидим где-нибудь. Папа же дал деньги.
Деньги, деньги. Опять про деньги. Я же ей за билет должен, за вино, за еду. Вот сейчас в кафе посидим, еще сумма накалет. Правда дома у меня валялись двести долларов с последней халтуры. Как здорово, что я не стал брать их с собой в деревню, а то и этого бы не было. Правда, что такое двести баков? Один раз с Юлькой в ночной клуб сходить или приличный кабак, вот и все. Да, надо еще учесть, согласится ли она пойти со мной куда-нибудь и, вообще, захочет ли встретится.
- Я тебе отдам деньги, - сказал я. – Если хочешь, то могу сегодня.
- При чем здесь твои деньги, - раздражено произнесла она, не вынимая сигарету из краешка рта, руки у нее были заняты, она с силой давила на телефонные кнопки. – Где эта дура?
И словно в ответ ей из трубки раздался женский голос: «Алле».
- Алло, Машка, где ты болтаешся. Я звоню тебе с семи часов, - кричала Юля в трубку. – Что? Понятно. Я, нет, на Витебском. Не знаю. Нет не надо, я с ковалером, - она взглянула на мой прикид и засмеялась. – Нет, он из Питера. Да. В поезде познакомились. Что? Я ничего не слышу. Да, хорошо. Сейчас тачку поймаем, и я приеду. Нет, не надо. А впрочем, можешь выйти во двор. На чем? На маршрутке? Да, да. Я все поняла. Цедую. Пока.
Женщины умеют говорить по телефону, не то что, мужики. За три минуты подруги успели обсудить столько проблемм, на что мне понадобилось бы минимум пол часа. И даже эта Маша, позаботилась о кошельке подружки, посоветовав добираться до нее не на частнике, а на маршрутном такси. Правда, почему-то она не соизволила встретить подругу.
- Ты меня слышишь? – Юля дергала меня за рукав. – Эта жопа проспала и не слышала не будильника, ни телефона. Представляешь? Врет она все. Она со своим женихом небось утреннюю зарядку делали.
- Ага, - только и смог произнести я.
- Где здесь остановка 46 маршрутки?
- На площади перед вокзалом, - ответил я и взял сумки.
- Мы же перекусить хотели, - вспомнила Юля.
- Подруга покормит, - сказал я.
- А ты?
- Я дома поем.
- У тебя кто-нибудь есть?
- Нет, только я.
- Ты что, сам готовить будешь? – удивилась она.
Можно подумать, что это что-то неестественное и не реальное, когда мужчина готовит себе еду. Я, правда, ничего гтовить себе не собирался, но если бы потребовалась такая необходимость, приготовить завтрак, обед или ужин, то я, клянусь, не ударил бы лицом в грязь. Опять же, благодаря моей уважаемой супруге.
- Да сам, - ответил я. – А ты можешь предложить альтернативу? Может, ты приедешь и сделаешь ужин на двоих?
- Сейчас утро, - засмеялась она.
- Ну, ты же к подруге приехала, а не ко мне. Тем более, что у тебя в Москве жаних, - я специально исковеркал последнее слово, выказывая свое пренебрежение к этому парню.
- Ты что, ревнуешь? – почувствовала она горечь в моих словах.
- С какой стати.
- И правильно. А на счет ужина при свечах, я подумаю, - неожиданно добавила она. – Давай я внесу в память номер твоей трубки.
- У меня нет сотового, - сказал я, скрипя зубами.
- Ну, домашний то есть?
-Да.
Я продиктовал ей номер и она внесла его в память своей трубки. Мы без труда нашли остановку нужной нам маршрутки и заняли очередь.
Kак оказалось, Юлькина подружка живет совсем близко от вокзала, и в принципе, до нее можно было дойти пешком. Но, внезапно дождь стал усиливаться и мы, чтобы не промокнуть спрятались под козырек ларька торгующего напитками и шавермой. Из ларка ароматно пахло подмаринованной курицей, заправкой и черным кофе. Людишки подходили и покупали «арабские лепешки» и, а основном, пиво и колу. Юлька тоже решила подзаправиться, раз вышла небольшая заминка, я же гордо отказался, правда намекнул, что мог бы випить холодненького пива.
- Может лучше горячего кофе, ты весь дрожишь?
- Ничего, пиво согреет, - ответил я.
Пока она стояла за шавермой, наша очередь прошла, и пришлось занимать вновь. В это же время, произошел один эпизод, который одних испугал, а других позабавил.
Я стоял и смотрел в сторону «Техноложки», когда заметил, что: огибая лужи, а иногда и шлепая по ним, несется солидный господин в очках, в синем пиджаке, налстуке и ноутбуком в руках. То, что в руке у него был портативный компьютер, я ни сколько не сомневался, поскольку у братца точно такой же. Мужчина бежал в нашу сторону. Метрами пятью позади, так же в препрыжку, настигая солидного господина, мчался мент, тоже в синем костюме, только не из цевильной ткани, а из обычной х/б. Люди толпившимеся на остановке с любопытством наблюдали за этой погоней. То, что это была настоящая погоня, не сомневался никто. А, что мент не выхватил пистолет, так это оттого, что в людном месте особо не популяешь, тем более, если и стрелял из оружия в тире, только пару раз за всю службу.
Что же натворил этот солидный здоровяк, думали люди и выдвигали различные версии. Основной была версия, что он спер где-то компьютер, среди толпы оказались граммотные люди, не только я определил, что у быка в руке от того и преследовал его мент. Кое-кто встал на защиту солидного господина и уверял окружающих, что такой солидный человек не мог позволить себе такую низость. Я же никакой версии не придерживался, а просто наблюдал за происходящим. Юля ничего не замечавшая, по-прежнему стояла в очереди за кофе и едой.
Подошла маршрутка, и народ стал набиваться в нее, с некоторым сожалением, что не смогут увидеть развязку. Некоторые даже решили досмотреть до конца и пропускали позади стоящих в салон.
Господин в цевильном прикиде прибавил скорость и всем стало казаться, что он оторвется от своего преследователя и улизнет, скрывшись в гуще толпы, избежав тем самым справедливого наказания.
Но, здесь, как всегда, найдется герой, который не допустит безобразия и поможет стражу порядка. И таким героем оказался…. Нет, не я, упаси бог, после всего пережитого связываться с ментами. Да и сейчас в нашей державе и не знаешь, кто хуже бандиты и воры или менты и прокуроры. Так вот, нашолся среди толпы такой герой. Им оказался мужчина средних лет, в балоньевом плаще, кепке коричневого цвета, костюме, устаревшего покроя, худощавого телосложения, с кислым, худым лицом, маленькими глазками, длинным, чуть с горбинкой носом и отвисшей нижней губой. Я почему так подробно описываю его внешность, потому что, он стоял возле меня и явно болел за «Динамо».
Видя, что его «команда» начинает проигрывать, он решился на не спортивный поступок. Он решил подыграть менту.
Выделившись из толпы, сутулый и худой «инженер», как мыслкнно назвал его я, прицелился и ловко метнул свой старенький, потертый дипломат прямо под ноги солидному господину. Вероятно, что этот «уебень в кепке», как окрестили его стоявшие возле ларька молодые парни, посасывающие из ствола пиво, занимался городошным спортом. Во всяком случае, имел к нему какое-то отношение, настолько прицелным и сильным был его бросок. Дипломат, купленный еще в советское время, выпущенный, как из пращи, и вертящийся, как бумеранг, попал бегущему в коленную чашечку. Тот, вскинул вверх руки, выпуская свою ношу, которая, вертясь, упала на проезжую часть и была мгновенно раздавлена троллейбусом, со всего маха шлепнулся в здоровенную лужу, которую собирался перемахнуть. «Он попал в него на взлете», вспомнилась мне цитата из какого-то романа.
Поднялся фонтан водяных брызг, окатывая толпу грязной жижей. Люди отпрянули, лишь ДПМ (добровольный помощник милиции) гордо продолжал стоять на прежнем месте, не изменив даже своего положения, после броска.
И что же произошло дальше?
А вот что.
Ментяра, огибая лужу и барахтающегося в ней господина, сочувственно глядя то на него, то на «городошника», подбежал к остановке и юркнул в уходяжую маршрутку. Болельшик «Динамо», у которого от неожиданности отвалилась нижняя челюсть, с мольбой смотрел на мента, который, вероятно, догадался в чем суть этой каверзной ситуации, извиняющимся видом показывал тому, что ничем не может помочь ему в данной ситуевине и для наглядности разводил руками. Маршрутка отчалила от тратуара и понеслась по Загородному в сторону «Владимирской».
Болельщики из толпы, бросали смущеннве взгляды на медленно поднимающегося из лужи господина, похожего в этот момент на Шварценнегера из первого Терминатора и со злорадством смотрели на «динамовского» фаната. Для них состязания не закончились. В беге с припятствиями победу одержало общество «Динамо», правда, с помощью запрещенного приема, подножки, теперь предстоял «бой без правил», где выделялся явный фаворит, как своим видом, так и угрожающей внешностью.
Жаль, что мне не удалось досмотреть концовку поединка, потому что подошла ничего не подозревавшая Юля и принесла напитки и лепешки. При ее появлении, я мгновенно забыл о бое и сосредоточился на ней.
- Чего тут народ гудел? – спросила она, протягивая мне запртевшую бутылку «Петровского» и шаверму. – Ну, бери быстрей, я же вся в соусе скоро буду, - верещала она.
- Да так, - забирая еду, ответил я. – Погорячился один дуст, вот и все пожалуй.
Рассказывать подробно о всех перепетиях этой траги-комедии мне не хотелось, это надо видеть, а не слышать. Да и рассказчик из меня никудышный, все больше: вот, так сказать, потому что, вроде и прочие слова паразиты.
Когда Юля закончила трапезу, я съел гораздо раньше, то вытерла платком рот, посмотрелась в маленькое зеркало, подкрасила губы и достала сигареты.
- Как договоримся? – спросил я, отказываясь от протянутой мне сигареты.
- Я позвоню вечером, - прикурив, ответила она.
- Сегодня?
- Да.
- Точно?
- А что?
- Ну, меня может дома не быть, - пожал я плечами.
- А где ты будешь, а?
- Не знаю, - сказал я.
- Так вот, - она продолжила тем же «учительским» тоно. – Будь пожалуйста дома. Понял, - не выдержав, она рассмеялась. Я следом улыбнулся. _ Ты не смейся.
Можно подумать это я гогочу на всю площадь.
- Я серьезно, - она успокоилась и пыталась сдержать улыбку, которая то и дело расползалась на лице. – Ты про деньги не забыл?
- И я серьезно, - глядя на нее, я тащился и смеялся, но только глазами, - Деньги будут, когда скажешь, - я приложил правую руку к сердцу.
- Я и говорю, сегодня, - она поглядела на руку. – И намаж свои раны и забинтуй, а то подхватишь какую-нибудь заразу.
- Я не смогу забинтовать одной рукой, - не двусмысленно намекнул я на помощь с ее стороны.
- Попроси кого-нибудь, - не велась она. – Или намаж зеленкой, пусть подсохнут, а я потом перебинтую.
- Правда?
- Да.
- По чесноку?
- По чесноку! – ответила она и лихо запрыгнула на сиденье рядом с водителем, давая мне указания, что одну сумку надо поставить ей в ноги, а вторую на нее.
Что я и сделал. Мы помахали друг другу руками, и маршрутка объезжая людей, стоявших полукольцом возле поребрика, исчезла в потоке машин.
Я вспомнил, что забыл стрельнуть у Юли пятерку на метро, но потом вспомнил, что не узнал развязку той истории и стал пртискиваться сквозь плотные ряды болельщиков. Но, мне не повезло. Бой был прекращен за явным преимуществом одного из бойцов. В данный момент судьи, а их было двое, подъехавшие на машине жевтно-блакидного цвету, как говорят хохлы, выясняли личность одного из «спортсменов». Другой лежал в луже и, прижимая к груди старенький дипломат, пускал пузыри.
Дальнейшее меня не интересовало. Я вылез из круга и побрел в сторону дома. Идти предстояло часа полтора. Я шел и замечал, что некоторые прохожие, как-то странно на меня смотрят, некоторые даже оборачиваются. Господи! Только сейчас я вспомнил, что выгляжу, как пугало или клоун. Что терпимо в одном месте, неприемлемо в другом. Я свернул на Можайскую, дошел до Обводного канала и пошел вдоль набережной, все же здесь не так много народа. Дальше по Шкапина и Ивана Черных, я дошел до Стачек. Вот и дом Рыжего, мой чуть дальше. Что делать? Идти к нему или попробовать найти Таньку? Легко сказать – найти Таньку. Если ее нет дома, то как я ее найду.
Если я не найду, то значит меня разыщут. Пока я стоял на переходе, ожидая зеленого сигнала свнтофора, меня кто-то сильно толкнул в спину, так, что я чуть не вылетел на проезжую часть. Я обернулся. Передо мной стояла «толстая сестра». Это просто «чудеса в кастрюльке», как сказала бы одна модная автор бестселлеров, что Танька оазалась именно сейчас и именно здесь, когда она мне была нужна.
- Здорово, гопник! – сказала она, клацая своими большими зубами. У меня три троюродных сестры Сизовых, и все огромные, один не обхватишь. Как с ними мужья справляются? У них, что сиськи, что кулаки. Иногда страшно становится.
- Здорово, - я скособочил морду.
- Фу, опять вся рожа разбита, а руки! Где ты, вообще, бродишь? Матка уже телефон мне весь оборвала, - выговаривала мне Танька.
- Она что, приехала? – испугался я. Нет, воплей я столько наслушался, что у меня на них выработался иммунитет, я испугался оттого, что не смогу притащить домой Юлю, а мне так хотелось. Ведь, мы почти договорились.
- А испугался, засранец! Нет, она из деревни позвонила на прошлой недели и поинтересовалась, не видела ли я тебя, поскольку телефон дома молчит. Я поднялась, поглядела, что тебе нет с того времени, как ты в деревню укатил, так ей и сказала. Ну, давай, колись, где по морде схлопотал?
- В Поселок заезжал к приятелям, - соврал я.
- Ну, что ты врешь, козлик, - Танька презрительно сжала губы. – Мне тетка рассказывала, что еще прошлой зимой всех твоих гопников перебили.
- Значит не всех, - удивился я такой осведомленности своих родственников. – Кто-то остался. Дай ключи.
- Что это значит: «дай ключи». Во-первых, дайте пожалуйста Татьяна Анатольевна ключи от моей квартиры, а во-вторых, ты что, ключи посеял.
- Ага.
- Получишь от родителей пиз..й!
Танька у меня такая матершинница, что мама не горюй. Две остальные сестры нормальные, а эта, как отмороженная. Словно шило у нее в здоровой заднице. Вообще-то, она тетка клевая, но язык у нее, чем-то на мой смахивает, такой же дурной.
- Короче, - сказал я. – Давай ключи и не жужжи. Видишь, что мне надо переодется, выпить чашечку водки.
- Да, вижу, - кивнула она. – Выглядишь ты, как натуральный бомж.
- А я кто, по- твоему?
- Ладно, я тороплюсь, - она вечно куда-то спешит. – На ключи, смотри непосей. Много водки не пей, - она погрозила пальцем. – Видела, видела, в холодильнике твои припасы. Вечером зайду.
- Постой! Какие припасы? – я схватил ее за кисть.
- «Лапландия» у тебя в холодильнике стоит. Ты же когда уезжал его не выключил, вот я и заглянула, что он напрасно энергию гоняет, - вырываясь из моих пальцев, ответила она.
- Так там консервы были и хлеб.
- Какие консервы, - она скорчила кислую мину. – Там тараканы только, в твоем холодильнике.
- Ладно, бог с ними. А водка? – напрягся я, ведь Танька могла заныкать ее куда-нибудь.
- Водка, как стояла там, так и стоит, что ей сделается.
- Вдруг скиснет?
- Не скиснет, - она развернулась и помчалась в сторону метро.
Так, с ключами мне повезло, с водкой тоже. Все, решено. Иду домой, помоюсь, возьму деньги, поменяю. Так, у меня паспорта нет, придется к Рыжему идти.
Придя домой, я первым делом злез в ванную. Ёп. Как всегда! Воды горячей нет. Тут ****ь, застой, перестройка, демократия, один хрен, все равно, хоть тресни, летом горячей воды никогда не бывает. Хорошо тем, у кого колонка, а мне что, в баню идти.
В баню я не пошел. Просто взял, нагрел воды в разномастных кастрюлях и тазиках и вымылся в чуть теплой воде. Затем открыл холодильник. Нет. Признаюсь честно, что я как пришел, то первым делом залез не в ванную, а в холодильник. Банка стоит, только не холодная, а так себе. Ну, я быстренько стошечку принял и тогда уже в ванную побрел.
Значится так, открыл я холодильник второй раз и опять соточку тяпнул. Ну, это же, сам Бог велел, после помывки. Потом нашел в шкафу зеленку и облил ей все свои болячки. Кое-как забинтовал правую руку бинтом и начал названивать Рыжему.
Телефон долго не отвечал. Или ушел куда-то, скорее всего за водкой или трахается и подойти не хочет. А кому охота весь кайф себе ломать, это я по себе знаю, что не охота. Курить хочется, а дома нет. Все равно, придется выматываться. Заодно и к Рыжему зайду.
- Алло, - раздался в трубке голос Рыжего.
- Ты, спишь, что ли?
- Лешич, ты?
- Нет, не я. У тебя есть паспорт? Да. Сейчас зайду. Мне надо баки сдать. Что? Почему? Так одевайся. Все. Пока.
Видители – он голый и пьяный, поэтому на улицу идти не хочет.. Можно подумать, что меня это волнует. Нашел себе очередную шлюшку и развлекается с ней, а я крайним остаюсь, без денег, без сигарет, без еды. Кукиш с маслом, старик Козлодоев, никуда не денешься, пойдешь, как миленький. Я натянул на себя спортивный костюм, нашел туфли, быстренько сбегал на кухню. Зачем? Я думаю объяснять не стоит. Захлопнул дверь и вышел вон. О. как у Александра Сергеича получилось.
Рыжий был, действительно, в легкое говно, правда одетый. На часах десять утра, а он уже набрался. Впрочем, если пить, так пить, рассуждает он и пьет до потери пульса. Потом выгуливается, когда бабки кончаются и начинает бухать по новой. А что еще делать, если больше делать нечего? Работать? Пускай негры работают, они для этого и родились.
- Здорово, Лешич, - Рыжий пытается пожать своей большой волосатой клешней мою руку, но видя, что она вся перемотана, лишь прикасается к ней. – Пошли, ты не ори, - хотя я не произнес еще ни единого звуки, разве что в дверь позвонил. – Там девчонка спит. Хочешь посмотреть?
- Пошли, деньги поменяем, купим что-нибудь, тогда посмотрю, - я вышел из квартиры, он слегка пошатываясь выплюнулся следом.
Честное слово, что я не стал бы сегодня пить, если бы был уверен, что Юлька мне позвонит. Но, уверенности такой не было. Да, по ее характеру видно, что девка она шебутная, наверняка со своей Машкой попрется куда-нибудь колбаситься. Ну, а что? Они молодые, кровь кипит, что дома-то сидеть, тем более, что скоро каникулы кончатся, тогда уже особо не по колбасишься. Отмазка! Ну, в какой-то мере – да. Выпить я давно захотел, когда еще совесть в поезде долбала. Мне расслабится необходимо, хоть чуток. А водка она лучше всего стресс снимает. А вот опохмелятся завтра не буду. Нет, точно не буду. Я может еще и сегодня не сильно нажрусь, потому что рано начал, до вечера пороха не хватит. Надо было мне, дураку, самому ее номер записать, я тогда позвонил бы и отбоярился. Впрочем, будем надеятся, что все будет тип-топ.
- Ты подрался где-то или пиз..й получил? – спросил Рыжий, когда мы вымелись на улицу.
- Получил, - буркнул я. – А ты почему в городе, а не в деревне?
- С папашей разругался, послал их всех подальше и приехал. Здесь скукотища. Кэп с Халиком в «Красном» зависает, Мосин а Лемболово, Рыси нет, Коломы тоже. Тебе названивал, так тебя тоже нет. Хорошо вчера девчонку снял, - приэтих словах, глаза его заблестели и рот растянулся в похотливой улыбке. – Она так в задницу принимает, - Рыжий поднял вверх большой палец. – Сейчас попробуешь.
Рыжий добряк. Он никогда для друзей ни одну щлюху не пожалеет. Попроси у него пожрать. Он откажет. Деньги на сигареты. Полный отказ. А вот выпить и бабу подогнать, так это будте любезны. Тут, как говорится, к нему претензий нет.
Мы поменяли деньги. Я купил пачку сигарет и бутылку водки. Все, какая Юля, какие псы, какие менты? Водка, вот что главное! Но, только сегодня – завтра ни-ни.
Мы сидели на кухне и выпивали, когда распахнулась дверь и из комнаты ваплыло какое-то тело с взлохмаченными волосами. Словно не замечая меня, нечто, подошла и обняла Рыжего за шею и поцеловала в губы. Она была еще пьянее, чем Рыжий.
- Зая, познакомся, - сказал Рыжий, высвобождаясь от цепких объятий бабы. – Это мой друг – Лешич.
Это чучело повернула голову в мою сторону и пробурчала: «Здрасте».
- Здрасте, - процедил я, свозь зубы. Симпатия между нами возникла в первый же момент нашего знакомства. Где Рыжий умудряется находить таких уродин? Морда толстая, заплывшая до такой степени, что глаз не видно. Губы толстые. Зубы, как у лошади. Она ими гвозди перекусывать может. Тело, сложено не пропорционально. Вверху пусто, а внизу густо. Сисек нет, зато жопа, как у бегемота, и ноги, как у слона. Нет, Рыжий, водку я с тобой попью, но эту шмару е…ть не стану.
- Сережа, я пойду помоюсь в ванну, - сказала баба глухим пропитым голосом и снова полезла к Рыжему лизаться.
- Иди, иди заюшка, - Рыжий похлопал ее по ягодицам, делая мне намеки, с помощью мимики и движения рук.
Я отрицательно покачал головой. Баба ушла мыться. У Рыжего в квартире была газовая колонка и летние отключения горячей воды его не коробило.
- Ты чего, Лешич? – удивился Рыжий, зная, что я после развода всегда его поддерживал.
- Не хочу! – твердо заявил я.
Мы выпили. Покурили. Его развозило все больше и больше, впрочем, как и меня. Баба все мылась в ванной. Рыжий налил еще. Мы тяпнули. Если он будет гнать такими темпами, то к одиннадцати часам я буду «в окурках». Рыжий же, тем временем, все уговаривал меня, трахнуть эту Сашу. «Ну, хоть в рот ей дай. Видишь, девчонка неудовлетворенная». Я спросил, так почему он ее не может удовлетворить? «Она меня зае..ла» - он сделал характерный для этого случая жест, проведя краем ладони по горлу.
- Не хочу! – наотрез отказался я.
- Тогда выматывайся отсюда, - вдруг заявил он и зло посмотрел на меня.
Только не хватало мне драться с этим придурком, подумал я. Похоже, что у него опять начинаются забеги тараканов в голове. Я вижу это его состояние, когда он уже ничего не соображает. Главное, что, как он уверяет, потом он ничего не помнит. Раз мы как-то напились с ним и с Кэпом. Он пошел валяться «в тряпках», а мы с Кэпом сидели на кухне и кроссворд отгадывали. Вдруг появляетсмя Рыжий, шатается, падает, но ползет в нашу сторону. Мы спрашиваем у него, ты, мол, чего проснулся-то? А он, молча взял меня за шиворот и потащил в комнату. Я обалдел, от такого обращения, высвободился и спрашиваю: «Рыжий, в чем дело?». «Показывай, где ты нассал?» – заявляет он и рызет взглядом по комнате. Я поначалу не понял: «Что я сделал?». «Ты все прекрасно слышал» – четко произносит он каждое слово – «Я спрашиваю, где ты тут нассал, пока я спал» и зовет Кэпа. Тот приходит, и Рыжий начинает ему рассказывать, что он проснулся и увидел, как я стою и ссу у него в комнате, прямо на ковер. Кэп говорит ему, что мы вместе сидели на кухне, а этот уперся и все. «Нет, он где-то нассал!».
Извинялся он не так бойко, как обвинял меня, ссылаясь на провалы в памяти и. Он, вообще, не любит признавать свои ошибки, если его поведение в тот момент можно назвать ошибкой. У него всегда найдется причина, по которой он окажется невинной овцой. И зачам я с ним общаюсь, ума не приложу.
Короче. Я понял, что если я сейчас не уйду, то завтра мне придется выслушивать нудные извинения по телефону, и ссылки на очередную потерю памяти. Они с Кэпом, как что сделано не по ним, так влет память теряют, что один, что другой. Хато, еслт что-то натворил я или еще кто-нибудь, так тут прям компьютерная память, вспомнят все, до мельчайших деталей. В общем, я оставил на столе водку, ушел домой.
Но, когда во лбу пятьсот, то разве усидишь дома. Я оставил часть денег на тумбочке возле зеркала в прихожей и пошел на улицу шляться, а заодно купить что-нибудь на зуб. Рыжий, сволочь, так и ничего пожрать не дал.
Поболтавшись по магазинам, я купил какую-то польскую заморозку и готовые катлеты. Подсолнечное масло, вроде бы есть. Так, теперь купить пластиковую двухлитровую бутылку пива и хлеб, тогда можно грести домой. Желание болтаться у меня почему-то пропало. Видно Рыжий меня здорово разозлил и испортил настроение. Можно было бы пойти в пивняк посидеть или под шатер, но я не захотел. Еще не пальнула пушка на Петропавловке, а я уже нарытый хожу.
Прийдя домой, я включил телевизор в комнате братца, воткнул вилку холодильника в розетку, бросил в морозилку котлеты и овощи, поставил на полку пиво, отлив часть в большую глиняную кружку и пошел смотреть телек. Сегодня расслабляюсь, а завтра начинаю думать.
Проснулся я от телефонного звонка. Телевизор работал. Передавали шестичасовые вечерние новости. Значит я проспал около шести часов. Не спешно отхлебнув пива я взял трубку, думая, что это звонит Козлодоев, звать опохмеляться. Но, я не угадал. В трубке раздался не знакомый женский гололс.
- Алло.
- Да, я слушаю, - ответил я, соображая, кому может принадлежать этот голос.
- Алексей?
-Ну, - таким же грубым голосом ответил я, слыша, как на том конце провода переговариваются два женских голоса.
- Сейчас, - сказал женский голос и в следущий миг я услышал голос Юли.
- Алло, Лешка! – звенел Юлькин голосок, норовя порвать мне перепонки.
Я обалдел. Нет, я не был пьян, потому что, успел проспаться, а новую дозу еще не принял. Я обалдел от того, что Юлька позвонила мне, как и обещала – сегодня.
- Привет, - госом полным елея поздаровался я, при этом, чтобы чуточку остудить голову, отхлебнул добрый глоток пива и закашлялся.
- Ты просдудился зайчик? – вдруг спросила она.
От этого «зайчика» меня чуть не стошнило. Я сразу же вспомнил бабу Рыжего и, даже представил на миг, что это она со мной по телефону говорит, при этом Рыжий имеет ее сзади. Чтобы избавится от этой гадости я решил принять более радикальные меры, чем пиво и, сказвав Юльке, что пойду в ванную высморкаюсь, метнулдся на кухню и быстренько заглатил остатки водки. Сразу полегчало. Я вернулся к телефону. Вообще-то, дома трубка, и надобности постоянно бегать к аппарату никакой нет, но я специально оставил ее в комнате, чтобы на другом конце вдруг не услышали, чем я там занимаюсь. В голове прояснилось. Так всегда бывает с бодуна. Только тяпнешь первую, в голове становится так светло, она такая ясная, мысли все тверезые, хоть сейчас садись за дессертацию. Но, зато потом становится мучительно больно, за этот поступок, ну, то, что тяпнул с похмелюги, да еще и пивом заполировал.
- Юль, - я взял трубку, язык маленько заплетался, но пока это было не слишком заметно. – Не надо называть меня Зайкой, мне не нравится. Можешь жениха своего так называть или еще кого-нибудь.
- А как тебя называть, просто по имени, скучно. И прекрати, пожалуйста, все время говорить про жениха. Я, во-первых с тобой не намерена обсуждать мою личную жизнь, во-вторых как мне его называть, я решу сама, а в-третьих почему тебе не нравится «зайчик»? – она явно обиделась и разозлилась. – Так, как прикажите вас величать – Алексей батькович.
- Ну, - я сделал паузу, словно думаю, на самом деле, прекурил сигарету и налил себе в кружку пива. Затянулся, слушая, как Юля дышит в трубку, ожидая ответа, отхлебнул терпкого, горьковатого пива и сказал. – Называй меня крокодилом.
- Почему крокодилом? – рассмеялась она.
- Потому что, зеленый и сташный. Ты же помнишь, в каком виде я был, когда мы с тобой познакомились? – я еще отхлебнул. Алкогольные пары стучались в голову. Ясность мысли постепеннно заволакивали тучи. Мне кажется, что я начинаю пороть чушь.
- Тогда я крокодилица? – веселясь, спросила она.
Я сделал большую затяжку, чтобы немного успокоиться. Зачем я начал про крокодилов? Ведь на протяжении десяти лет мы с Катькой так называли друг-друга. Нам нравилось эти клички. Особенно, Катька тащилась в первые годы нашей совместной жизни, хотя многие просто выпадали в осадок, особенно взрослые, считая, что оскорбляю жену называя ее «крокодилицей». Теперь, похоже, сам того не желая, я второй раз вхожу в реку, где живут хищные алиггаторши. Юле явно понравилось прозвище – крокодилица. Об этом она сообщила мне с неподдельной радостью, сказав, что Машка высоко оценила мой юмор. Я поблагодарил подругу за чуткость.
- Ты поел? – поинтересовалась она.
Боже, какая заботливая. Ну, ведь понимает, что говорить нам не о чем, вот и несет всякую чушь! Теперь мне стоит спросить у нее, успешно ли сходила она в туалет или как у нее с месячными. Короче, бред. Бабам делать нечего, вот они и мелят языками сутками напролет. Что это я? Я же, в душе, ожидал этого звонка и хотел с ней поболтать? Выпил, вот причина моей раздражительности. Я никак не могу сосредоточиться и все время растекаюсь соплями по ковру.
- Нет еще, не поел, - ответил я, выбрасывая окурок в форточку, стараясь попасть в группу синяков, которые расположились на газоне, напротив дома, и бодяжать «Льдинку» в пластиковой бутылке. Я такую дряни никогда пить не стану. Сколько от нее народа гибнет, а они все пьют, им все трын-трава. Окурок упал рядом с бомжами. Один из них посмотрел на небо и приняв его за искру божью, взял и затянулся, чем привел меня в нормальное расположение деха. Я успокоился и забыл про Катьку навсегда. – Но, сейчас выпью чашечку кофе с коньяком, съем омара, лимон с черной икрой, а потом приготовлю суп из радужной форели, а на второе бастурму в ананасовом соусе с грибами и рисом, - кривлялся я.
- Мне тоже хочется, - неожиданно, сказала она. – Бастурму в ананасовом соусе с грибами.
- Я же пошутил, - испугался я, что она припрется и увидет, что представляет из себя мой изысканный ужин, а главное, в каком виде нахожусь я.
- Я знаю, - ответила она. – Но, ты так аппетитно рассказывал, что мне захотелось.
Я не знал, что на это ответить. Пригласить в кабак я ее не мог – просто неприлично будет появлятся перед ней в таком виде. Пообещать, что мы все это обязательно попробуем, вот это пожалуй наиболее приемлимый вариант. Но, Юля не стала развивать тему еды, сказав только, что на ночь наедаться вредно.
- А что, разве уже ночь? – задал я глупый вопрос. По «НТВ» шли «Итоги» с Кисилевым, а они начинаются в двадцать один. – Я думал еще день.
- Ты случайно больше пива не пил? – наконец-то до нее дошло, что клиент маленько не в тонусе.
- Ну, ты что, как можно, - обиженным голосом запротестовал я, словно меня обвиняли в крупном хищении алмазов или нефтепродуктов. – Я даже курева себе еще не покупал.
- Да, что-то голос у тебя какой-то странный, да и ведешь ты себя не так как вчера. Может, зря я тебе позвонила?
- Ну, что ты солнышко, - я всерьез испугался, что она повесит трубку. – Я просто спал, честно тебе признаюсь. В поезде не выспался, вот меня и сморило.
- Я не солнышко, я крокодилица. Ты что, забыл? – наверное ей понравилось столь неординарное проявление симпатии с моей стороны и выражение своих чуств. То, что она мне понравилась, об этом мог бы догадаться и шестимесячный ребенок. – Что молчишь?
- Я тебя люблю, - вдруг вырвалось у меня это глупое слово «любовь» и улетело по проводам к прекрасному адресату.
- Что? – в ее голосе было больше не удивления или непонимания моих слов, скорее в нем сквозило чувством растерянности и необходимости либо отвечать на признание, либо вешать трубку.
- Люблю, - вновь произнес я это проклятое слово, на сей раз четко и громко. Мне даже показалось, что я проорал его в трубку с какой-то ненавистью и злостью, оттого, что оно, вообще, сузествеут это слово.
На другом конце провода наступила долгая пауза. Я упел выпить пива, достать из морозильника еду. Вспомнить, что забыл купить кетчуп. Кстати, это хороший повод сходить опять в магазин, благо и еду и все остальное нынче продают в одном месте. Не надо бегать по кварталу в поисках вина, мяса, молока и хлеба. Раньше было десять магазинов и чтобы их обойти приходилось тратить уйму времени, да еще не в каждом было то, что тебе нужно. Сейчас же, спустился вниз, зашел в ближайший и затарился под завязку.
- Я глупость сказал? – прервал я затянувшуюся паузу.
- Нет, - тихо произнесла Юля. – Просто, такими словами нельзя разбрасываться. Это слишком серьезно.
- А, я и не думал шутить, - черт, язык об зубы задевает. – Я вполне серьезно высказал свое отношение к тебе. Если тебе что-то не нравится, то можешь повесить трубку, я не обижусь.
- Лешка, ты все-таки выпил. Колись!
- Не хочешь, не верь, - я упорно продолжал стоять на своем. В этом деле, как и с ментами, нельзя юлить и выворачиваться. Раз сказал, то держись сказанного до конца, пускай тебе хоть паяльник в жопу вгоняют. Если начинаешь изворачиваться, то ты изначально виноват, хотя бы потому, что меняешь свои показания через каждые пять сеунд, как флюгер, кда ветер туда и ты. Будь ветром, а не флюгером. Пусть другие пляшут под твою дудку.
Рассуждать-то можно сколько угодно, но как придерживаться этого, вот в чем вопрос?
- Я верю, - сказала Юля. – Ты мне иоже понравился, крокодил.
И хотя она была где-то в центральном районе, в какой-то неведомой квартире, нв чьей- то кухне, я видел ее лицо, я чувствовал ее дыхание, чувствовал тепло ее тела, словно мы тряслись в купе пассажирского поезда, следующего в неизвестность.
Я уже говорил, что все встречавшиеся на моем жизненном пути Юли были колдуньями или ведьмами. Они просто привораживали меня к себе. Вот, точно и сейчас, просто чувствую, как хмель из башки выветривается, в магазин идти расхотелось. Точно – колдунья.
- Ты что молчишь, - прошептала она.
- А ты?, - я тоже зашептал, как идиот. – А хомячка помнишь?
- Фу-фу-фу, - Юлька рассмеялась. – Послушай Лешка, мы сейчас с Машкой выйдем на пару часов, хочешь, когда мы придем, я тебе позвоню?
- Конечно хочу! – все же в магазин надо сходить. Ее чары еще не настолько сильны, чтобы могли удержать меня от намеченного плана. – Звони когда хочешь, только ты, а не подруга.
- Хорошо, ты поешь обязательно!
- Обязательно, - у всех знакомых баб, обычно когда мы встретимся, существуют два серьезных вопроса: ты пьян и ты ел что-нибудь? Будто пью я всегда, а ем лишь по большим праздникам. Правда отощал я за последние годы заметно, не одни шмотки не одеть, все или висят на мне, как на вешалке, или спадают, я имею ввиду трусы и штаны. Ну, вам-то какая разница, млжет я в топ-модели готовлюсь по системе Синди Кроуффорд, хочу бешеные бабки зашибать, за то, что буду греметь своими костяшками где-нибудь на дифиле у Иудашкина или Сев Лорана. А то, что пьян. Так я пиво выпил глоток. Как там в рекламе: где был? – пиво пил, и просто и со вкусом. Так и шлюхи могут отвечать сутенерам, ментам или родственникам: Где была? – В рот брала! и попробуй придерись к ней, это рекламный слоган такой. Я тоже придумал один рекламный ролик, про пиво, но его забраковали, сказали, что после его просмотра населением, наши пивные короли понесут большие убытки, а государство потеряет часть налогов. Ерунда, как говаривал Ильич. Все это х..я на постном масле. Наш народ: пил, пьет и будет пить. Не зря же на эту тему столько анекдотов придумано и частушек, а стихов, а песен. Нет, тут один ролик ничего бы не решил, просто продюссер говном оказался, зажотел, чтобы я ему права на сценарий за три копейки продал. Ага, разбежался, пусть сам тогда придумывает, а то нашли дурака в стране непуганных идиотов. Им идею расскажи, а лучше опиши, а потом они решат, что с ней делать. Они решат, это я знаю. В лучшем случае после денег пообещают, а обычно, как в частушке: «Мимо тещиного дома, я без шуток не хожу. То ей *** в окно засуну, то ей жопу покажу!». Мне и в окно засовывали и ягодицы показывали не раз, причем хорошо знакомые люди, можно сказать, известные на всю страну.
Мы попрощались и я, пока мой организм сопротивлялся ее чарам, слетал в магазин. Где купил кетчуп и водку, больше мне ничего в голову не пришло.
Вернувшись, я поджарил котлеты, польские овощи и только было собрался махнуть рюмашку, как вновь раздался телефонный звонок. Кто это Рыжий или Юля, размышлял я поднося трубку к уху.
- Але, - четко произнес я, опасаясь, что нарвусь на Юльку. Но, я не угадал. Это звонили не Юля, и не Рыжий, это был Кэп и при нем Халик, а может наоборот: Халик, а при нем Кэп. Но, по телефону говорил Кэп.
- Ты, мудила, ты где проподал? – вот так, не здрасте, не как здоровье, а сразу быка за рога, сразу дает понять, что он в тонусе и не плохо бы продолжить банкет. – Чё молчишь, х..в объелся?
- Это вы где-то с Ильей объелись, а я предпочитаю иную пищу, менее коллорийную, - отвечаю я, выпивая и закусывая кусочком хлеба. Слышу, что Кэп говорит Халику про меня всякие гадости, но не обижаюсь, я привык к нему, как к Рыжему.
- Ты один? - поговорив с Халиком, спрашивает Кэп.
- А что?
Он опять матерится. Трезвый ходит, как пришибленный, дибо «Спорт – экспресс» покупает, либо на рынок прется, окорочка да молоко покупать. На него и смотреть то противно, не то что, разговаривать. Зато, как примет, так его прет. Вся та энергия, которая в нем копится, пока он в завязке, выплескивается и хлещет из него, как из канализационного люка, во время аварии. Я уже говорил про него: он либо активный, но в говно, либо говно, но пришибленное. Брал ьы пример с Халика, вот у кого учится надо. У Ильи всегда отличное настроение, трезвый он или под мухой, всегда вокруг него бабы и мужики, а он душа компаниии.
- Я тебя спрашиваю, а ты «чтокаешь» – орет он в трубку.
- Ну, один, пока.
- Что значит пока, - наезжает он. – К тебе можно зайти?
- Валяйте, - отвечаю я. Я помню, что Юля обещала позвонить, но когда? Тем более, что она сейчас с подругой веселится, а я должен сидеть дома в полном одиночестве. Да? Нет уж, дудки.
- Мы не одни, - здороваясь со мной, отнимая трубку у Олега, говорит Халик. – С нами Оксана и Олеся
- Это которые…, - я не успеваю закончить фразу, как меня прерывает Халик.
- Да, из Лодзи, - орет он. – Представляещь. Приехали к себе на Украину, а потом в Питер, только на одни сутки, завтра в Польшу. Просто удивительно, как они меня дома застали. Да, погодите вы, - Халик, похоже, отбивался от баб, которые вырывали и него из рук трубку, чтобы поболтать со мной.
- Лада, - говорю я. – Давайте только скорей, а то у меня ночью дела могут быть.
- О чем базар, - отвечает Халик. – Сейчас на маршрутке до «Автово», а там до тебя десять минут.
- Жду, - сказал я голосом дяди Славы и повесил трубку. Надо же, шмары из Польши нашли Халика через столько лет…
92 год прошлого века. В стране нервзбериха и хаос. Никто не работает, все только что-то продают или покупают. Заводы стоят, рабочие пьют, банкиры богатеют. Появляется масса различных бирж, где непонятно что продают. В стране появляются свои герои, типа Гайдара, Чубайса, Артема Тарасова. «Страна у нас богатая» – говорит президент – «Берите ее, как шлюху за вымя и доите, а что надоите, все ваше, нам с Бурбулисом ничего не надо». Вот все и выпендриваются, как могут. Кто ваучеры скупает, кто компьютеры завозит, кто баксами торгует, а кто «сникерсами» и вооружением, набивая кителя «гринами».
Простые людишки, типа меня, у которых ум не дорос до каких-то, пусть простеньких, вфер, вынуждены зарабатывать на хлеб поездками в сопредельные страны, которые раньше нас встали на рельсы рыночной экономики.
Вот, как загнул! Аж самому противно!
Короче. Кто еще не умер от голода и способен тащить на своем хребте пудов десять различного товара, то едет в Польшу, Турцию, Китай, реже в Чехию, Германию. Поскольку у меня семья, то я, как подневольный раб, вынужден зарабатывать деньги, чтобы прокормить Катьку и Ваньку. Назанемав у знакомых денег на товар, я готовлюсь впервые посетить Польшу. Хорошо, что на мое счастье, туда же собираются Чапа, Халик, Кэп, Юрик и его жена. В общем, скооперировались мы, закупили всякого барахла: фотоаппараты «Зенит –122», часы – «Командирские», «Ракета» и «Полет», спирт – «Ройал», Электродрели, миксеры, мясорубки, краски, поворежки, вилки и ложки. Если я все буду перечислять, то так и до приезда приятелей с хохлушками пожрать не успею.
Встретились мы морозным ноябрьским вечером на Варшавском вокзале. Чапа с Кэпом стоят, носами красными светят. У Чапы на груди бинокль армейский висит. Пьяные, довольные, стоят, от холода подпрыгивают, веселятся. Тут и остальные подвалили. У каждого по паре суиок на тележках, а у Чапы и Юрика еще и рюкзаки за спиной. Забравшись в вагон, мы распихали вещи, чтобы не шибко мешали и стали распихивать другие вещи. Чапа, как самый здоровый и высокий, отвинтил болты на потолке, туда мы запихали электроинструменты и пару блоков сигарет. Потом отвинтили панели на стенах, туда влезли сигареты и часы. Хотя, часы предпочитали возить на руках, На одной руке, их могло поместиться около двадцати штук. Остальной товар схоранивать не стали. Таможенники и так все места, куда обычно товар прячут знали, поэтому не было гарантии, что они не будут вскрывать обшивку потолка, или не полезут под столик, в поисках сигарет и часов.
Не успел поезд «Петербург – Берлин» отойти от платформы, а в нашем купе уже началась гульба. Вскоре к ней присоеденились Юрик с женой, которые ехали в соседнем купе. Начали мы со «Столичной», хотя Чапа и предлагал сыграть на «рояле», но мы же модные, нам водку подавай. Выжрали ее очень быстро. Ну, представте. Пять здоровых бугаев и женщина, которая хлещет не меньше нашего. Все равно, пришлось «Рояль» доставать.
Кто-то из парней, вдруг, вспоминает про валюту. Надо незадекларированные излишки надежно спрятать. Но, куда спрятать, так, чтобы поляки не нашли, нашим обычно плевать на все, им, как Верещагину, за державу не обидно. Тут Чапа возьми и додумайся: валюту надо в гондон запихать, а потом засунуть его по назначению. «Ты к себе в анус предлагаешь?» – ржет Халик. «Среди нас дама, прошу не выражаться» - ревет Чапа. Вобщем решили, что Юркина жена на время станет сейфом для лишней валюты. Не смотря на наши протесты, девушка отказалась от наших услуг по закладке упаковки в тайник, предпочитая, это сделать самой. Поприперавшись не много, мы успокоились и продолжили совмещать приятное с полезным. Мв играли в карты и пили спирт и, одновременно, перемещались в пространстве в сторону границы Белоруссии и Польши. Внутренних границ в то время еще не существовало.
Не знаю, как остальные, но я лично пришел в себя, точнее продрал глаза только в Гродно, когда дверь купе распахнул наш таможенник. Юрки с женой не было, видно ущли в свое купе, зато остальные представляли из себя инстоляцию картины Репина- «После заседания первой Государственной Думы». Илья Ефимович, очень был бы рад, увидев, как удачно братва скопировала его полотно.
В проходе, между нижними полками спал какой-то мужик. Как потом выяснилось, это был немец, случайно оказавшийся рядом с нашим купе и встретивший полное понимание и радушее с нашей стороны, решил разделить с нами еду и кров. На нижних полках спали все остальные, то есть я и еще трое. Кэп, как обычно свернулся калачиком в моих ногах. Чапу сон окутал внезапно, и он заснул сидя у окна, сжимая в руке недоеденную куриную ногу. Халик спал головой к выходу, умудрившись закинуть ноги на верхнюю полку. Наверное, он все же сумел взобраться на нее, но в процессе движения поезда, свалился вниз, сумев зацепиться за поку шнурками. В купе пахло табачным дымом, перегаром и вонючими носками.
«Вещи к досмотру» – рявкнул таможенник.
Ноль эмоций.
Тогда он стал расталкивать нас по очереди. Больше всех досталось мужику, который валялся в проходе. Вот тогда-то мы и узнали, что он настоящий немец и Франкфурта. Как же мы с ним общались, если, как выяснилось, ни он по-русски, не мы по нимецки нихрена не шарили? Значит, общались на языке международного общения - «Ху ю?».
Все медленно приходили в себя, оттого, что нам не дали опохмелиться. Нет бы позволили сначала по стопашке махнуть, а потом уже верещать: «Веши к досмотру».
Первым пришел в себя Чапа. Он раскрыл свой рюкзак и вывалил перед изумленным таможенником огромную кучу макарон.
«Братец, а не многовато ли везешь?» – спросил таможенник.
«Многовато?» – переспросил Чапа. – «Если многовато, то это разве проблемма?».
Он берет в охапку значительную часть пачек «спагетти», шатаясь выходит из купе, проходит в тамбур и вываливает пачки макарон на платформу. Таможенники обалдели. «Ну, теперь достаточно?» – спросил возвратившийся Чапа. Мы были злые и неопохмелившиеся, таможенники злые из-за нашей наглости, хамства и пренебрежения государственными интересами.
Если бы мы дали им хоть не много денег иди фотоаппарат бы подарили, то дальнейший досмотр прошел бы без особых проблемм. Но, мы были злыми и упертыми. Тем более, когда Чапа хотел открыть бутылку и сделать хоть по глотку, пустив бутылку по кругу, этот говнюк наорал на него, чем разбудил в нас агрессию. Кэп начал материться и грозиться начистить рыло этому «индюку в фуражке».
Вызвали ОМОН.
Под белы рученьки нас высадили с поезда. Вслед за нами полетели наши шмотки. Еще не перейдя границу, наши войска понесли существенные потери. Уехали Юрик с женой, а стало быть и наша валюта, и уехали вещи спрятанные под обшивкой потолка и полок в купе. Существовала надежда, что Юрик догадается и заберет наши вещи, а может и дождется нас в Варшаве.
Но, мы унывали не долго. Поняв, ч ОМОН не собирается нас опекать, мы принялись опустошать наши водочные резервы, прямо на платформе. На пероне мы квасили до самого вечера, пока не подошла электричка до Белостока (Польша) и мы с горем пополам уселись в нее. В Белостоке, мы продали пару бутылок «Рояля» купили билеты до Лодзи.
Правда, по просьбе Чапы, мы еще целые сутки прокуковали в Варшаве, ожидая, когда «Наш» Берлинский поезд будет вертаться обратно в Россию. Правда надежд, что наши фотоаппараты, сигареты, дрели и прочая ерунда останется, практически не было. Но, Чапа настаивал. Что ж, попъем денек в Варшаве.
Когда же прибыл поезд из Берлина, то Чапа деловито прошел в вагон, отвинтил болты от обшивки, возле нижней полки, где спали мы с Кэпом и вытащил оттуда, на глазах изумленного проводника массу складней и икон. Ведь скоро рождество, эти католики с руками оторвут дешевые предметы культа.
После этого, мы забрались в поезд, который следовал в Лодзь. Усевшись в купе, разложив оставшуюся закуску, мы выпили за Чапину удачу. Следующим был тост, за то, чтобы на нашем пути встретился Юрка. Дальше – что б не последняя. Заглядывающие в наше купе поляки, на наши дружеские пиветствия и призывы присесть, делали испуганные глаза и шли искать другое пристанище.
Наконец, в купе просунулась усатая рожа контролера. Билетов у нас, естественно, не было. Но, в Польше контролер вправе сам продавать вам билеты, во время движения поезда. Мало ли, по какой причине люди не купили билет. Может быть вскочили в вагон в последнюю минуту. У нас о такой системе только говорят уже двести лет, с момента когда пустили первый поезд между Питером и Царским селом. Правда, поляки ничем не отличаются от нас. Все мы люди, все мы свиньи, сказал Лев Толстой и хрюкнул. Может это не он хрюкнул, а свинья, которая брела за ним следом, когда он землю пахал. Да, вообще, может он и фразы такой не произносил, но кто-то ведь ее сказал. А, как известно, слово не воробей, оно не только нагадить на вечернее платье может, оно и убить может, во как.
Короче. Илья предложил ему вместо билетов часы «Ракета». Контролер с легкостью пошел на сделку. Халик протянул ему часы, тут вагон качнуло и сасы упав, закатились по сиденье. Контролер, как ни в чем не бывало, поставил свою сумку на полку и полез за часами, юркнув под скамейку. Вскоре он вылез, вес в пыли, но сияющий, как самовар, в руке он дежал часы, с какой-то картинкой на циферблате.
В Лодзь мы приехали рано и решили дождаться утра на вокзале, попивая оставшийся спирт. Там же мы и познакомились с Олесей и Оксаной. Обе польки, как потом оказались хохлухи из под Львова, вели антиобщественный, амморальный образ жизни. То есть, нигде не работали, а целыми днями только и делали, что пили водку. Сейчас они пришли на вокзал встречать поезд из Варшавы. Вдруг приедут бывшие соотечественники, а у них есть жилье. В принципе, они и кормились то тем, что ловили челноков из бывшего СССР и сдавали им комнату внаем. Иногда им везло, как с нами. Мало того, что они собирались содрать с нас по 30 тысяч тыщенций, чуть больше двух долларов, за ночь, так мы и поили их бесплатно. Правда, за ночлег, мы им не заплатили. Ни из-за жадности, а по причине хворой памяти и тяжелого похмелья. Но, это потом, а пока, мы только познакомились. Тяпнули, прямо на вокзале за дружбу синяков всех стран и пошли к ним на блат-хату. Кстати. Польсие блат-хаты ничем не отличаются от отечественных. Правда, девки не были настоящими польками. У обоих мужья сидели, поэтому проблеммы, как спать у нас не возникло. Спали с ними се по мере напитости и желания. Бабам же было наплевать, с кем и как, лишь бы водка была не теплой.
Когда запасы горючено оазались на исходе, то нам, хочешь не хочешь, а пришлось выйти на рынок. Торговля на рынке пошла только тогда, когда мы продали пару часов и фотоаппарат и купили у русских водки. Залив глаза, мы бойко распродали половину нашего товара, причем не снижая цены. Вечером, мы опять бухали с девками.
Проснувшись ночью, от какой-то качки и решив, что в Польше началось землятресение, я услышал осипший голос Кэпа возле своего уха. Но, разговаривал он явно не со мной. Под ним была Оксана.
Трахаются, догадался я и успокоился, что это не землятресение, а простая пое..ка.
- Олежа, - шептала Оксана Кэпу, который пыхтел, как паровоз. – А это у тебя что?
- Как что, - удивился Кэп. – Яйца.
- Так суй их туды!
Я загоготал в подушку, за что получил удар локтем в бок. Я, между прочим, за всю неделю, что отсутствовал дома, ни на кого так и не позарился. Вот до чего я верный муж!
Потом, один местный, уже настоящий абориген, а не приезжий, сказал нам, что торговля хорошая во Вроцлаве, но там русские и белорусские рэкитиры часто обдирают. Но, нам-то все до звезды. Поехали. Выпили, разложились, стоим, торгуем.
Действительно, подходят к нам крепкие парни и говорят, что им хочется кушать, что бог велел делиться и , что мы должны им по пятьдесят тыщенций с носа. Чапа полез в залупу. «Не дам и все». Тут подошли еще трое, таких же квадратных. Если бы с нами не было того поляка, то мы бы ушли с рынка без штанов, если бы ушли. Но, поляк позвал полицию. Как только бандиты увидели польских ментов, они пообещав вернуться, растворились в толпе. Вслед за ними исчезли и мы, опасаясь, что эти гоблины подкараулят на на вокзале. Эти отморозки очень не любили, когда им не платили дань и лишали их законного зароботка. Интересный диалог вышел у меня с одним из них. Мат я опускаю, хотя литературных слов в нашем диалоге практически не было.
«Что же вы своих обуваете?» – спросил я.
«Нашел своего» - промычал бык.
«И все же»
«Потому, что ты родиной торгуешь!»
Чувствуете, какой высокий штиль. Он меня ненавидит и обдирает, оттого, что ему за державу обидно. Он, этакий защитник интересов России, хотя сам белорусс. Это была Белорусская бригада.
Остальные дни прошди без приключений. Мы торговали в Лодзи, в сущности, распродав весь товар за три дня, а остальные пропъянствовали со шмарами. Правда, деньги домой везли. Пусть и не много, но месячную зарплату банковского клерка перли точно. Можно было бы выйти в Варшаве, купить на стадионе различной аппаратуры и шмоток, тогда бы количество денег удвоилось, но к концу поездки, мы так вымотались, что просто не было сил, чтобы переть обратно в Россию тяжелые сумки с барахлом.
Распрощавшись с девками, мы двинулись в обратный путь. В Варшаве- сходни, есть еще Варшава-заходня. Так вот, на вокзале поменяли злотые на доллары и бундес марки. Сели на электричку до Белостока. Приехали и узнаем, что поезд до Питера только завтра утром. Вот незадача, водки нет. Спать негде.
На наше счастье нарисовался рядом какой-то поляк. Оказался ксенз.
Кое-как мы объяснили ему, что хотим спать. Он вроде бы понял и жестом позвал за собой.
Притащил нас в какую-то глухомань. Правда костел там, действительно, был, а рядом дворовая пристройка, вроде сарая. Вот там он и предложил на переночевать. Ну, мы трезвые, культурные, сразу же об оплате разговор завели, а он руками машет, отказывается, значит.
Ладно, не хочешь, как хочешь, на том спасибо.
В сарае, как в курятнике, грязь и вонь. Стоят две кровати в разных углах, а посередке два стула, вот и все. Нас четверо, мы разместимся, но и ксенз не собирается уходить, с нами останется. Ладно, нам побоку.
Я с Кэпом на одну, Халик с Чапой на другую, а мужик этот на двух стульях разместился.
Только слышу я, среди ночи шум, это мужик стулья к нашей кровати переставил и улегся. Через какое-то время – грохот и матюги Кэпа.
«Что такое?» – спрашиваю я, ведь не зги не видно, ночь, темень.
«Ятот урод меня щупать вздумал» – возмущается Олег – «Вот я его на пол и столкнул».
Что ж, понятно, служители культа частенько грешат мужеложеством, и не только католики.
Ксенз же ничуть не обиделся, а подставил стулья к другой кровати. С краю лежал Чапа. Если он его двинет, то одним голубым на свете станет меньше. Но, Чапа проявил терпение и благородство. Он даже позволил мужику поторогать его пречиндалы.
«Всю ночь, гад, спать мешал» – возмущался Серега, когда мы ехали на Берлинском поезде уже в Петербурн – «Пыхтел, пыхтел, пока, похоже, не кончил».
«Тебе?» – прикололся Халик.
«Дурак» – ответил Чапа.
«Я как твои яйца?» - спросил Кэп.
«Пошел ты» – ругнулся Чапа и отвернуося к стенке.
Колеса стучали, мы проезжали Литву.
Если в Польше шли дожди, в Литве было плюс три и я видел даже коров на лугу, то Питер встретил нас метелью и температурой минус двадцать градусов.
Вот такая вышла поездка. Вот сейчас об этом мы и будем вспоминать с Олесей и Оксаной, с Кэпом и Халиком. Жаль, Чапа в своем Мартышкине с женой отдыхает, веселей было бы.
Опять звонит телефон.
На этот раз точно Рыжий звонит, больше не кому. Наверное, хочет узнать, почему я ушел или рассказать мне, как у этой шдюхи задница открывается на встречу его кукурузе. Надо не забыть спросить, он уверен, что туда пихает? Пусть повнимательней посмотрит, нет ли там зубов.
Но, я вновь ошибся. Звонила Юлька.
- Ты что так долго трубку не снимаешь, - сразу же наехала она, не дав мне даже опомниться. – Я звоню, звоню. Договорились же.
- А что, ты так быстро вернулась? – ничего умнее мне в глову не пришло. Так, надо срочно лекарство принять.
- Так тебе не нравится, что я позвонила?
Я хоть и вдетый, но начинаю уставать от этой комедии. Юлька все время кривляется, то строя из себя строгую преподавательницу, то обиженную маленькую девочку, то ворчливую старуху. Это хорошо, но в меру. Я просто перестаю понимать, когда она шутит или одевает на себя маску, а когда говорит серьезно и правду.
- Юлька, сколько тебе лет? – спросил я. – Когда ты выйдешь из детского возраста? Ты, возможно, скоро матерью станещь, а сама все в детском платице бегаешь.
- Сколько мне лет? Мне двадцать два, - серьезно ответила она, но потом опять. – А на счет детей, ты что ли постараешься, чтобы я ребеночка родила?
Ну, вот как можно с ней разговаривать без допинга? Кому смешно, тот пускай сам попробует, а я лично еще пригублю и закушу холодной подгоревшей котлетой с хлебом и кетчубом.
- Юля, хватит, - с набитым ртом, взмолился я. – Давай серьезно разговаривать.
- Ты что лопаешь?
- Да, котлету ем, - проглатывая кусок хлеба говорю я.
Юля замолчала. Похоже, что наш разговор зашел в тупик, чего я боялся, с одной стороны, и чего ожидал с другой. Во - первых разница в возрасте у нас огромная. Можно сказать, что мы люди разных эпох. Она даже не знает, что такое развитой социализм и слабо помнит про социализм с человеческим лицом. Раньше никогда не задумывался, что между людьми может существовать такой огромный разрыв. А всего-то разница в возрасте, между нами, одиннадцать или двеннадцать лет. Что ж, когда происходят всевозможные катаклизмы и ломка прежних понятий и ценностей, то одни приспосабливаются к этим временам, другие просто органически вошли в них, они родились в это время, а третих, оно выплюнуло на обочину и они валяются там в грязи. Опять я Катьку вспомнил!
Пауза затягивалась. Я не знал, что сказать, чтобы продолжить разговор. Анекдот какой-нибудь рассказать? И в этот момент, когда казалось, что еще чуть-чуть и Юля повесит трубку, в дверь позвонили.
Четыре звонка. Так может звонить только пьяный Кэп. Значит, они уже добрались и жаждут продолжения банкета вместе со мной. Юлька тоже услышала настойчивые звонки в дверь.
- К тебе пришли? – в ее голосе послышались нотки разочарования.
- Нет, - соврал я, сам не знаю отчего. Ведь этот приход был спасительным для меня. Наверное, у нас ничего не получится, а может, я просто много выпил.
- Но я же слышу, - сказала она, сердито, надев очередную маску.
- Да, это приятели пришли, они звонили час назад, обещали зайти, - я прошел в комнату братца, там не так слышно, когда трезвонят в дверь.
- Но, ты же обещал со мной поговорить, - на сей раз лна обиделась вполне серьезно. – Я специально с Машкой в клуб не пошла.
Такого поворота событий, я не мог даже представить. Если она не врет, что кажется нонсенсом, то я тогда полный идиот и ничего в женщинах так и не понял за все прожитые свои тридцать четыре года. Да, она серьезно. И самое главное, что если сейчас я попрощаюсь и повешу трубку, то я потеряю ее навсегда. Я чувствую это. Она плюнет на деньги, которые я должен ей, но мне больше ни разу не позвонит. Мне необходимо сделать выбор: или Юлька, или приятели и водка. И я сделал свой выбор. Был ли он правилным, покажет время. Но, история не терпит сослагательных наклонений.
Звонки в дверь становились все настойчивей и наглее. Я понял, что если я не открою, то эти придурки разнесут мне дверь.
- Юлька, подожди секунду, я отлучусь на пару минут, - сказал я.
- Ничего себе, как долго, - Юля обиделась. – А я что буду делать все эти твои пары минут?
- Одну пару, - я улыбнулся. Какие бабы смешные. Блин, они уже ногами в дверь колотят. Решили, видно, что я набрался. – Хочешь, я тебк музыку включу?
- Какую? – обищенным голосом, спросила она.
- Хорошую.
Я включил магнитофон брата в разетку, достал компакт диск и положа трубку рядом с колонкой, нажал на play. Из динамиков раздался голос Чижа:
«Оставь меня дома. Захлопни дверь.
Лтключи телефон. Выключи свет.
С утра есть иллюзия, что все не так уж плохо.
С утра есть сказка со счастливым концом».
- Ну, что вы ломитесь, - орал я, еще не успев даже открыть дверь. – Ну, если человек не отвечает, значит на то есть причины.
Я раскрыл дверь. На пороге стояли все четверо. Кэп все еще продолжал давить на звонок, Халик о чем-то базарил с Олесей, а Оксана бросилась мне на шею, как к старому доброму другу, повисла на шею и начала слюнявить мою щеку своими мокрыми губами. Из пасти ее несло перегаром. Впрочем, от всех нас несло отнюдь не малиновым джемом. Я высвободился из ее объятий и прикрыл втнутреннюю дверь.
- Леонидыч, - сказал Илья. – Мы уж решили, что ты нас продинамил?
- Орел, - Кэп, наконец, оторвал палец от звонка. – Я не понял, в чем дело. Мы уже пол часа стоим на лестнице. Тебе по рогам настучать что - ли?
- Олежа, прекрати, - успокаивает его Халик, хотя я и так знаю, что все его угрозы сплошной блеф. Я знаю его с первого класса и не разу не помню, чтобы он дрался. Ему как морду били, я видел, но чтобы он. – Леонидыч, ты видишь кого мы тебе привели.
- Вижу, - я скорчил умиленную рожу.
- Мы что, так и будем на лестнице стоять, - вновь встрял Кэп, хватаясь руками за голову и сползая по стенке вниз, садясь на корточки. – Ять, голова трещит. Орлов, я не понял!
- Я не один, - неожиданно для себя самого сказал я.
- Не понял, - Кэп глядел на меня злыми крысиными глазками. – Ты что, нас не пустишь?
- У меня жена, - соврал я. Хотя, кто знает, как дело повернется. Я уже перестал, что – либо понимать. – Она только пришла. Я не могу ее выгнать.
- Покажи, - этот урод Кэп никогда мне не верит, даже когда я вру. Если же говорю правду, так это просто туши свет.
- Олег, не надо, - стали уговаривать его бабы, уже осознав, что я не намерен пускать их в дом. Олеся посмотрела на Халика. – Ну что Илюха, поедем обратно в твое «село».
- А что делать, раз Леонидыч не пускает, - сказал Халик.
Кэп буравил меня ненавидящим взглядом.
- Зайдите к Рыжему, он с вами с радостью бухнет, - попытался я слегка загладить вину перед ними.
- Я звонил ему, он не снимает трубку, наверное в деревне, - сказал Халик, вызывая лифт.
- Я сегодня с ним бухал. Он никуда не собирался. Он там с бабой одной гужуется, - сказал я.
- Давайте ему позвоним, - предложила Оксана.
- Телефон занят, - ответил я. Не буду же я просить Юлю перезванивать мне снова. Она и так, какой раз уже названивает?
- Пошли, - Кэп пихнул Халика в подошедший лифт. Пропустил вперед баб и повернувшись ко мне, сказал. – Ты ****обол Орлов! Я с тобой больше общаться не буду. Пошел ты на х…
Створки лифта закрылись и веселая компания стала спускаться вниз. Пошли доставать Рыжего, хмыкнул я. Вот так, не успел вернуться, как сразу разругался с двумя приятелями. Халик не в счет, с ним мы никогда близко и по долгу не общались. Да и живет он далеко, аж в Красном селе. А эти два уродца, оклемаются, подумают и позвонят. А не позвонят, так и не велика потеря, перестать с придурками общаться.
Я закрыл дверь и пошел к телефону. Чиж и Ко, уже допевал последнюю песню на альбоме «Перекресток», когда я выключил CD и прижал трубку к уху, боясь, что услышу там короткие сигналы. Но, Юлька терпеливо ждала.
- Але.
- Ничего себе, пара минут, - она обижалась по настоящему. – Чего так долго?
- Так. Постояли, покурили, поговорили.
- А девушки там были?
- Нет, девушек не было, - я почти не соврал. Ну, разве у кого-нибудь язык повернется назвать этих польско-хохлятских шмар девушками? – Два друга заходили - имел я таких друзей во все щели.
- А у тебя есть девушка? – спросила она.
Надо же, говорим, говорим, вроде, про нее уже все выяснили, ну, пожалуй, кроме имени жениха, да и то, по-моему она его называла, только я не запомнил, теперь мною пришла пора заняться.
- Нет, я свободен, как ветер.
- Почему, тебе что, никто не нравится?
- Скорее наоборот, это я никому не нравлюсь, - я шмыгнул носом. Теперь мне предстоит ваньку валять.
- Почему? Мне ты нравишся, крокодильчик.
- Ты мне тоже, - сказал я.
- Ты же говорил, что любишь меня. Наврал! – она сделала вид, что глубоко обижена моим лукавством.
- Нет, не наврал. Я почти никогда не вру, - на самом же деле все наоборот, я почти всегда вру и лишь изредка говорю правду.
- Ну, тогда повтори, - сказала она.
- Что? – я сделал вид, что не понял.
- Ты знаешь что, - настаивала она.
- Я тебя л-ю-б-л-ю! – произнес я растягивая главное в этой фразе слово.
Не буду распространятся на счет того, а существует ли любовь на свете. Скажу лишь одно, что это слово имеет какое-то магическое значение. Стоит произнести его и тот кому оно предназначено показывает себя в «обнаженном» виде. Тут не соврешь, мол я тебя тоже люблю. Тут можно либо сказать правду: «Да, я тебя тоже люблю», либо – «Ты прости, но я люблю другого». Все остальные, типа отшучивания, типа, я не думала об этом, типа, давай в другой раз поговорим, относятся ко второму аврианту. Если же врать, то по какой-то причине. Но, это тоже сразу становится видно, что человек врет.
- Что замолчала?
- Думаю, - ответила она. – Я не могу сказать, не могу произнести, что я люблю тебя. Ведь мы только познакомились. Мне кажется, что ты говоришь искренне, но не торопишся ли ты, ведь любовь это слишком серьезно. Ты не обижайся, но я не могу так сразу. Мне надо подумать. Но, ты мне очень понравился. Сразу, как я тебя у станции увидела. Я бы и не подошла к тебе, если бы не почувствовала к тебе … Нет, не то. Если бы ты мне был … Нет, опять не то. Я никак не могу подобрать нужные слова. Я сама не понимаю, что произошло тогда и что происходит сейчас. Ты же большой, ты же должен знать. Объясни мне, ты можешь?
Вместо объяснений, которых я, естественно, не знал, а спел ей куплет песни Цоя про любовь - «Смотри это любовь, проснись это любовь…», ну, и так далее.
- Не поясничай, - сказала она.
- Я вполне серьезен, - ответил я твердо, потому что, успел принять. – Мы знакомы чуть больше суток, а у меня такое ощущение, что знаем друг друга лет тридцать.
- Тридцать лет назад меня еще не было, - рассмеялась она.
- Да, а я думал была, - дурачился я.
- Я же тебе говорила, что мне двадцать два года, - она не поняла, что я прикалаваюсь. – Кстати, а сколько тебе?
- О, меня уже давно черти в аду дожидаются, уже котел на огонь поставили и огонь разжигают, - сказал я так, словно читал сыну сказку про какого-нибудь очередного Ивана-дурака. – Мне тридцать четыре, серьезно. Много да?
- Нет, но выглядишь ты на двадцать пять – максимум.
- Это ты еще не видела в нормальной одежде и помытого и причесанного. Ты бы мне больше двадцати одного не дала, - продолжал дурачиться я.
- Завтра увидимся и я скажу, сколько тебе лет, - сказала она.
- Как завтра? Мы же собирались сегодня, - сазал я.
- Ночью? – удивилась Юля.
- Почему ночью – утром-днем или вечером, когда захочешь, - я правда собирался сегодня, да сегодня, на часах было без двадцати три, зайти на Фонтанку, попробовать найти Журналиста, про которого говорил Игорь. Если удасться, то посоветоваться с ним, что мне делать дальше, куда идти. И узнать, согласится ли он написать об этой истории статью. Все-таки он в одной из самых популярных газет работает, тем более, выходящей на всю страну. Но, может Юля согласится прогуляться со мной по набережной речки и подождать у издательства?
- А уже наступило сегодня, - сказала она.
- Да, крокодилица, - на этот раз я выговорил это слово без внутренней дрожи. – Сегодня наступило сегодня!
- Ты спать хочешь? – спросила она зевая.
- Не очень, но если мы завтра с тобой будем встречаться, то я не хотел бы быть с опухшим лицом, а то ты мне не то что двадцать пять дашь, а все пятьдесят.
- Нет, не дам, - она рассмеялась. – Тогда до завтра, крокодимл.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи!
Проснулся я от свиста и воплей под окном. Судя по всему, Рыжий все же проснулся и пустил Халика с компанией к себе, во всяком случае: свистел явно он, а орал Кэп.
Я выглянул в окно. Перед моими окнами стояли три человека, раскачиваясь, как тополя, от порывов ветра. Это были Кэп, Рыжий и его ять, хотя она была и не в халате, на голое тело, узнал я ее сразу, по грушевидной морде и прическе – «Лучше нету, того света». У Кэпа и Рыжего в руках были пивные бутылки, а у шиары банка джина. Халика и хохлух с ними не было, или у Халика в Красном или гдже-то в другом месте. а может, он их провожать отправился на вокзал.
Впрочем, мне все равно. Я с этими уродами даже пиво пить не буду. Во-первых я с Юлей встречаюсь, в во-вторых надеюсь Журналиста вычислить. Судя по его книгам, он к пьяницам относится резко негативно. Интересно, с чего бы это?
Пока я старался утром заснуть, я подумал еще на счет ТВ. Можно попробовать подергаться и выйти на телевизионщиков, на какую-нибудт Масюк из «НТВ» или Си-доренко. Я думаю, что последнего может заинтересовать эта тема в предверии выборов. Его хозяин БАБ только сигнал подаст, как тот, как пес кидается на добычу. Эх, псы. Как там бомжи, не все еше сдохли?
Я распахнул окно и послал эту троицу подальше. Кэпу было наплевать, он еще не достиг кондиции и поэтому был, как обычно злой. Зато, Рыжий, как я и предполагал, чувствовал неловкость за вчерашний инцедент и поэтому активно уговаривал меня спуститься и выпить с ними бутылочку винца. Рыжий почему-то считает, что вином опохмеляться лучше, чем пивом и водкой, я же так не думаю, тем более зная из чего ныне изготавливают портвейны. Он еще поорал для приличия, но Кэп уже засеменил в сторону морга, а эта шлюха тащила Рыжего за рукав пусера, следом за Кэпом.
- Если передумаешь, - прокричал Рыжий напоследок, то мы в баре у морга.
Я кивнул. Но, на этот раз я не передумаю. Вас детки, я еще могу увидеть и не раз. Нажраться мы всегда успеем, а вот увижу я Юлю, еще раз, если продинамлю ее сегодня, это вопрос.
Только я вспомнил про Юлю, как раздался телефонный звонок. Я не сомневался, что звонила она. Но, вновь накололся. Это была Танька. Она интересовалась моим сомочуствием, спросила, что это за гопники ко мне приходили. Я поначалу не понял, откуда она узнала, что ночью ко мне приходили ребята, но потом выяснил, что говорит оа о Рыжем и Кэпе, котрые орали меня, как раз напротив ее окон. Я же говорил, что живет она в соседнем доме. Я сказал Таньке, что у меня все нормально, что я больше не пью, что решил купить гантели и что она очень хорошая и заботливая сестра. А, вообще-то, мне должны позвонить сейчас и я не могу долго висеть на телефоне. Мы распрощались.
Потом было еще несколько звонков. Звонил Халик, узнавал, где эти придурки – я сказал. Звонил Рыжий из бара за пять рублей, уже прилично вдетый. Зачем он звонил, я так и не понял, потому-что, он только и говорил о том, что зря я отказался вчера трахнуть его девчонку.
Наконец, около часа дня позвонила Юля. День у нее был не занят, Машка поехала со своим парнем за кольцами. Оказывается, что Юлька приехала сюда не просто так, а на свадьбу своей подруги. Кстати, мне тоже стоит порыться в шкафу и найти приличный костюм, потому что, я тоже приглашен на свадьбу. Я сказал, что обязательно пороюсь в шкафу, потому что, шкаф у меня волшебный и имеет свойство рожать различные шмотки по моей просьбе, для различных жизненных ситуаций. Мы договорились встретиться на Невском в три часа. Я думаю, что смогу в это время застать Журналиста на рабочем месте, тем более, что я предворительно позвонил на Фонтанку 59 и поинтересовался у приятного женского голоса, как бы мне связаться с ним. Она любезно продиктовала мне номер его телефона. Я набрал его и услышал голос на автоответчике, мол меня нет, но я буду после четырнадцати, оставте сообщение и будте любезны не подсылать киллеров, он их не боится. Я сказал автоответчику, что киллеров насылать ни на кого не собираюсь, а хотел бы лично встретиться и перетереть один вопрос. Если он не возражает, то я подойду сегодня в течении второй половины дня. Автоответчик не возражал. Что же подумал Журналист, так это только ему одному и известно. Во всяком случае, в тот день я его не нашел. Впрочем, как и в последующие, пока Аркаха мне не посоветовал, сообщить автоматюгальнику, что я с телевидения, мол тогда Журналист проявиться. И он оказался прав на все сто. В тот же день мы встретились. Но, это было гораздо позже. Сегодня же, целый день будет посвящен Юле. Ну, не весь день, а оставшаяся его часть. По-сколько времени уже два часа. Надо собираться и ехать на стрелку.
К моему удивлению, Юля почти не опаздала. Выглядела она еще краше, чем вчера. На ней было черное короткое платье, с глубоким декольте. На шее болталась цепочка с какими-то побрякушками. На ногах туфли на высоком каблуке. И прическа у нее была иная. Видно вот куда они ходили вчера с подругой, пока я глушил водку в одну харю и спал.
- Привет, - чирикнула она, улыбаясь. – А ты ничего, когда оденешься нормально и побреешься.
- Я сделал все что мог, - покраснел я от комплимента. – Большему восстановлению это тело не подлежит. Ну, а ты просто обворожительна. Ты, собралась куда-то?
- С тобой встречаться, - ответила она.
- Так это все для меня? – я сделал вид, что поражен ее словами. – И погремушки на груди и новая прическа и декольте такое…
- Что, вульгарно? – спросила она, притупив глаза.
- Да нет, очень сексуально. Я просто боюсь, что тебя у меня отобьет какой-нибудь молодой красавчик.
- А мне никто кроме тебя не нужен, - сказала она и вновь улыбнулась.
Поначалу, ее улыбку я воспринимал, как специальный маневр, предназначенный для того, чтобы вскружить собеседнику голову и взять его с потрохами, что называется, голыми руками. Но, потом понял, что эта улыбка ничего не означает. Улыбаться для нее стольже естественно, как для всех нас дышать. Мы вышли из метро и пошли в сторону Фонтанки. Как я уже говорил, в тот день Журналиста на месте не оказалось. Я выслушал монотонный голос записанный на автоответчик, сообщил новую информацию, о том, что перезвоню по мере возможности и надиктовал, на всякий случай, номер своего телефона. Сейчас август и вполне возможно, что Журналист в отпуске.
Затем мы пошли с Юлькой, как взрослые, под ручку к Казанскому собору. Там мы сфотографировались на память. Но, фотки на «Полароиде» нам не понравились и мы сняоись вновь, на нормальную камеру, только уже возле Медного всадника. Во время съемки я обнял Юльку, а она положила голову мне на плечо.
Потом мы вернулись на Невский. В Исаакий она идти не захотела, скахав, что была в нем в предыдущий приезд. Я тоже здесь был не так давно, года два назад с Ванькой и Катькой. Мы шли по Невскому, точнее, просачивались сквозь толпы праздноболтающихся граждан, ловящих последнее тепло уходящего лета.. Хотя на дворе август, в наших краях это уже осень, а ни как не лето. Не зря по народным поверьяч, после Ильина дня даже купаться уже нельзя, можно яйца отморозить.
Вдруг я увидел, что рядом с метро «Канал Грибоедова» стоят тетки и торгуют цветами.
- Юлька, у меня у сестры день рождения, - мне бы надо цветов ей купить, а то неудобно.
- Тебе помочь выбрать? – спросила она.
- Нет, я просто тебя предупреждаю, что сейчас перейду на ту сторону. Ты можешь меня здесь подождать, а можем вместе пойти, - я оценивал ее реакцию.
Какой-то сестре идет цветы покупать, а мне до сих пор и ромашки драной не сорвал. Но, я ошибался. Юлька так не думала. Она просто с восторгом смотрела на разнообразные букеты и любовалась их красотой.
Я краем глаза наблюдал за ней, но понять, чтобы выбрала она для себя, я не смог.
- Я отойду, покурить, - сказала она. – А то ты больно долго выбираешь букет, словно для любимой женщины.
Она, естественно, догадалась, кому я собираюсь преподнести цветы. Поэтому, отбросив всякие сомнения, я выбрал розы, которые нравились мне. Мне почему-то больше других цветов симпатичны именно розы. Хотя они обычно быстро вянут и липестки у них опадают, как волосы у мужчины моего возраста. Правда у меня, пока, они еще держутся. Видимо я не в отца пошел, а в мать. У папаши к тридцати годам, уже приличная плешь была, а у меня пушок на месте.
Юлька стояла рядом с таксофоном и курила. Я подошел к ней и показал цветы. Похоже, что я угадал. Букет ей тоже понравился, я заметил это по слегка уловимой реакции губ.
Я полез в карман за сигаретами и зажигалкой.
- Подержи пожалуйсто, - попросил я. – Пока я прикурю. А то вдруг щлепнутся.
Юлька взяла цветы и понюхала. Я прикурил, посмотрел на нее, улыбнулся, видя, что глаза у нее хохочат.
-Это тебе, - скахал я.
- А я так и знала, а я так и знала, - она высунула язык и показала его всей толпе. – Я знала, что эти цветы ты для меня покупаешь, а не для какой-то мифической сестры, - и она чмокнула меня в щеку. Нет, только прикоснулась, обдавая ароматом духов, волос и тела.
- Ну, сестра у меня никакая не мифическая. Она действительно существует и не одна, не родная, естественно, - я подумал о Таньке. – И живет она рядом с моим домом. Только день рождения у нее не летом, а зимой. А то, что цветы я решил тебе подарить, так об этом бы каждый дурак догадался. Ты же видила, как я следил за твоим взглядом, когда ты смотрела на розы.
- Почему ты решил, что я смотрела на розы? - прижимая букет к груди и нюхая ближайшую у лицу розочку, спросила она. – Может мне георгины больше нравятся или гладиолусы, а?
- Мне больше нравятся розы, - тоном не терпящим возражений ответил я.
- Ты хочешь сказать, что раз тебе эти розы понравились, то значит должны понравиться и мне?
- Дай мне цветы на секунду, - я протянул руку в Юлину сторону.
- Не дам, - она опять показала мне язык, пряча букет за спину. – Я знаю, ты его в канал выбросишь.
- Как ты догадалась?
- У тебя глаза злыми стали, как у волченка. Прошу тебя, никогда так больше не смотри на меня. Хорошо?!
- Да, хорошо.
Она взяла меня за руку и мы, как малыши из детского сада, размахивая руками зашагали по проспекту, подыскивая какое-нибудь заведение, в котором можно перекусить.
Посколько на Невском я был в последний раз год назад, то сразу обратил внимание, что различный кафе и прочих забегаловок, стало заметно больше. Если я раньше знал «Север», «Метрополь», он правда на Садовой, но все равно неподалеку, «Националь» и прочие крупные кабаки в «Европе», в «Паласе». То теперь эе казалось, что все подвальчики в которых торговали черт знает чем, в одно мгновение превратились в небольшие закусочные. Мы зашли в одну такую, недподалеку от Фонтанки. Я только сейчас заметил, что знаменитой скульптурной композиции "«крощения коня"»на мосту не было. Надо же, целый век прожил в этом городе и не знал, что коней того, на мясокомбинат отправили.
Но, Юля сказала мне по большому секрету, что кони отправлены на рестоврацию. Потому что, вандалы, то яйца мужикам открутят, то уши коням поотрывают. Смысл тут в чем, большое видится издалека. Юлька только вчера приехала, а и то знает, что с лошадьми приключилось, а я… Я тоже, только вчера приехал. Точно, их наверное свинтили, когда я на ферме куковал.
Мы уселись за столик и стали ждать холдея. Народу было не много, видно людишки предпочитали иные места, нежели это «бистро»
Подошла молоденькая девчонка и подала нам красную папку с меню. Короче. Прайс притаранила. Юлька долго рассматривала названия блюд и цены. Халдейка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.
- Ты что-нибудь выпьешь? – спросила Юлька.
- Водка есть? – поинтересовался я у оффициантки, поняв, что Юлька не станет возражать, если я ужрусь до поросячьего визга. Шутка.
Оффициантка перечислила названия водок.
- Мне сто грамм «Дипломата», - сказал я. – А тебе что? – обратился я к Юле.
- Я буду вино, - она показала оффициантке, какое именно вино ей принести. – Пожалуйста, двести грамм.
Ого, надо было и мне двести заказывать, подумал я. Юлька тем временем заказывала салаты и бутерброды с лососиной. На горячее она взяла осетрину с овощным гарниром, а мне заказала бифштекс картофелем-фри.
- За что махнем? – спросил я, дорываясь до рюмки, когда халдейка принесла холодное и спиртное.
- Что значит махнем? – оскорбилась Юля. – Мы выпьем по чуть-чуть за наше знакомство.
- Так мы позавчера за знакомство пили, - среагировал я.
- Но, мы не пили набрудерщафт, - улыбнулась она, но только глазами. Ни один мускул недрогнул на ее лице, настолько она была серьезна.
Мы выпили и чмокнулись. По неосторожности, я тяпнул всю свою водку и мне пришлось заказывать еще. Юля подозрительно посмотрела на меня, но промолчала.
Мне так и хотелось закричать, ну, да, я алкоголик, и на учете в наркологическом диспансере состою, и наркоман я бывший. Да, что там. Я сборище всех людских пороков. Я считаю, что все надо успеть попробовать, ведь живем-то мы лтшь единожды. Да и пробовать все надо в свое время, а то захочешь чего-нибуть, а уже все, поезд ушел, поздно, чеши в аптеку за Виагрой.
Мы випили еще чуть-чуть. На этот раз, я только отхлебнул грамм сорок, чтобы уж совсем не позориться перед девчонкой.
Принесли горячее. Вино и водка все больше развязывали наши языки, мы неприлично громко смеялись и часто пили на брудершафт. Потом просто целовались в засос, безо всякого пития.
Сидели мы довольно долго, потому что, на улице стемнело и на Невском загорелись фонари.
Когда мы вышли, то было довольно прохладно и я набросил Юлбеке на плечи свой пиджак, хотя и считаю это жлобством, когда по улицам шляются толпы баб в мужских пиджаках, а их спутники тащятся рядом в одних рубашках или футболках. Скоро тетки брюки снимать с нас начнут.
Ну, кто же тебя заставляет одевать короткую юбчонку и футболку без насисника, если знаешь, что всю нось будешь колобродить с любимым? Ты ведь скольтко уже прожила в этом городе, а? Двадцать лет. И что, за двадцать лет так и не поняла, что в августе по ночам у нас заморозки случаются, порой и до нуля температура доходит. Ну, что? Тебя любовь греет? Так нечего тогда с мужика пиджак сдирать при этом дрожа так, что дворцам становится зябко. К Юле эти слова никакого отношения не имеют. Потому что, я надел ей пиджак не из-за того, что она зубами чечетку выплясывала, а из-за того, что я маленько перебрал, а в пиджаке у меня документы и деньги. Поэтому, если меня менты тормознут, то пускай тащут в отделение, все равно, денег у меня с собой не будет, а штраф я фиг оплачивать буду. А с другой стороны, и Юльке все ж теплее. Пускай греется, я не жадный.
Мы перешли через Садовую и пошли дальше по Невскому.
- «Голивудские ночи», - прочитала Юлька вывеску клуба «Голивуд», нарочито громко. – Может зайдем?
Да, зайти-то, конечно, можно. Только я не женат на дочери Кобзона и деньги не ворую и не печатаю. Когда они у меня еще будут? А тут поди один вход немеренно стоит! Но, это мои пьяные мысли, слова же имеют совершенно противоположный смысл.
- Да! Зайти? Конечно можно, - говорю я бодрым голосом и иду покупать билеты.
Хорошо еще, что для баб стоимость билета уполовинена, а то я бы психанул. Это за дрянную бутылку «Невского» и упаковку фисташек, я должен выложить двести рублей! А потом сидеть и слушать, как ди-джеи с радио «R», есть такое дрянное в нашем городе с техно музыкой, так вот, как ди-джеи отпускают свои скабрезные шуточки, под дикий шум компьютерной музыки. Я уж лучше, провались она пропадом, в филармонию пошел на какой-нибудь скрипичный концерт, если бы там наливали и не так дорого. Нет, это просто обдираловка платить за бутылку «Невского» пятьдесят рублей! Да, ему красная цена – червонец.
Короче. Не в самом радушном настроении, прошел я за Юлькой в Найт-клаб. Уселись мы за столиком. Тут же девчонка подскачила, притаранила два пива и фиствшки. Юлька от пива отказалась, попросила сока принести. Девчонка принесла и содрала с меня двадцать пять рублей. За стакан! Тьфу, гадость какая. А Юльке нравится.
Поначалу было что-то типа эротического балета «****иное озеро», в честь путча 91 года. Носятся по площадке какие-то полуголые девки с розовыми накладными сиськами и банкой вместо… Ну, понятно, вместо чего. Это они лебедей изображают. А за ними парень, в синем трико с елдой между ног, а где ей еще быть, спрашивается, размером так, метра под два. Он, видимо коршуна изображает. Ну, задача у него вроде бы не сложная, ему надо эту синюю штуку в банку засадить. Ну, сами понимаете. А парень никак попасть не может. Видно не опытный коршун попался, а может лебедушки дурные.
Вобщем, кончилось все тем, что одна с розовыми сиськами не выдержала и пытаясь помочь коршуну, а заодно и всем нам зрителям, схватила руками-крыльями за синюю штуковина, а эта возьми и оторвись. Мызыка ревет, публика гогочет, артисты в растерянности. Парень себе елду на место присобачить пытается, а у него не выходит. Так они и откланялись, плачущие лебеди и коршун с фалосом в руе.
Уж на что противно смотреть по телевизору на Петросяна со Степаненко, но такой пошлятины, как эта я еще не видел. Тут ни режессуры, ни хореографии. Да, выпустили бы они Рыжкова на площадку, вставили бы ему в задницу пару павлиньих перьев, да накатили бы двести грамм. Он, клянусь, куда лучше бы коршуна изобразил, чем этот дустик.
Кстати. У Юльки тоже неприятный осадок сложился от этой сценки или мюзикла, хрен поймешь. А, после ле-****ей начало это радио колбаситься. Тут народ, в основном молодежь, завизжал, заулюлюкал, задергался и рванул на танц – пол.
Я смотрю, моя Юлька тоже попой по стулу елозит. Подумал, поначалу, что в туалет хочет, хотел подсказать, где находиться, а оказалось, что ей танцевать ужасно хочется, а не писать. «Иди» – говорю – «Я пиждак и розы покараулю, чтобы не сперли». Она чмокнула меня в губы и побежала в толпу.
Я сижу, отхлебываю пиво из ее бутылки, и вижу, как подле нее какой-то хлыщ увивается. Движения всякие производит телом, словно это не танц-пол, а класс по изучению кама-сутры. Но, Юлька на него никакого внимания не обращает. Похоже, что она, вообще, его не заметила.
Приходит через минут двадцать, вся мокрая, хоть выжимай. Отхлебнула немного сока, чмокнула меня в губы, сидит, отдыхает, а попой все равно по стулу елозит.
Я думал, что мы домой пойдем, а ей мало оказалось. Я же еще в псковской губерни заметил, что у этой девченки энргии хоть отбавляй. Вот она, видимо, и рещила, хоть не много ее потратить. Как перервы закончился и место за пультом занял другой дрочила, она опять в толпу рванула. Смотрю, и хлыщ туда же. Потом правда ушел. Я успооился, но рано радовался. Оказывается этот фофан за оффицианткой ходил. Привел ее к нашему столику и орет ей в ухо, перекрикивая музыку, и на меня пальцем тычет, мол этому «сломоносому», то есть со сломанным носом, двести водки и как можно быстрее.
Ага, думаю. Он видит, что я кривой маненько, так хочет, чтобы я напился до свинячьего визга, чтобы Юльку у меня увезти. Ну, что ж пацан, давай поглядим, сумеешь ли ты осуществить свои планы?
А тут, как назло, музыа кончилась и Юлька вернулась за столик. Парень рванул к оффициантке, заказ отменять, но та уже водку тащила. Он перехватил ее неподалеку от нашего столика, скрипя зубами, расплатился и с таким презрением выпил эту водку, что меня чуть не вывернуло. Потом посмотрел на Юльку, на меня и поплелся к выходу, поняв, что он мне не конкурент.
Последним объявили медленный танец. Вот, видимо, на что он расчитывал, что во время медленного танца сумеет поговорить с моей девушкой. Но, видно не судьба. Пришлось мне с Юлькой танцевать. Хотя это и было не очень удобно, потому что, мне все время приходилось вертеть головой в сторону нашего столика и следить, чтобы мой пиждак и Юлькины цветы не сперли. Правда, пока я башкой вертел и за столиком присматривал, какая-то сволочь у меня из заднего кармана брюк стольник умудрилась вытащить. Уж лучше бы я его пропил, чем отдавать каким-то умелым воришкам.
Вышли мы из клуба в начале пятого утра.
- Ну, как? – спросил я.
- Здорово! – Юлька была довольна.
- Где твоя Машка живет?
- Тут не далеко, - она понюхала розы. – А мы пазве не к тебе едем?
Я споткнулся о выбоину в асфальте, там плитку класть собирались, да видно, пары штук не хватило, подскользнулся и чуть было не упал. Туфли у меня очень скользят на этой дурацклй плитке, которой мостят друзья губернатора весь город. Скоро поди ни асфальта не останется, не песчаных дорожек в парках. Да и парки, скоро все под застройки пустят. Но, это я отвлекся, в связи с падением. Потом тут же собрал всю свою волю в кулак и глядя на смеющуюся Юльку, что она все время смеется, ну, чуть не свалился, так что же здесь смешного? Я ведь мог ногу сомать, да что там нога, я мог и что-нибудь похлеще сломать. А ей смешно. Видимо, она тоже воднуется и своим смехом пытается не выдавать своих истинных чуств. Я то просто дрожу, у меня весь хмель из башки вылетел.
Короче. Воспользовавшись заминкой с потерей равновесия, я решился ответить ей так же просто, как спросила она.
- Конечно. Поехали ко мне. Только у меня воды нет горячей, сложности с мытьем возникнут.
- Ты не забывай, что я выросла в дали от цивилизации и привыкла ползоваться холодной водой. А если нам горячая понадобится, то ты же знаешь способ, как сделать воду теплой.
- Олл Райт. Я ловлю машину.
Она поцеловала меня долго и томно, дрожа всем телом, толи от холода, толи от вожделения. Я вышел на проезжую часть и стал голосовать. Вскоре мне удалось поймать какого-то халтурщика, который согдасился довезти нас до «Нарвской».
В машине мы только и делали, что целовались, глядели друг на друга и смеялись, как психи. Домой мы приехали около шести. Поднялись на этаж, я открыл дверь. Что было дальше, я помню смутно. Помню только, что, как только я разобрал диван, и постелил чистую смену белья, Юлька прыгнула на меня и повалила на спину. Потом. Какая разница, что и как было потом. Сейчас это уже не имеет никакого значения. Да, мы не вылещали из постели три дня. Вставали только в туалет, покушать и подогреть воду. Юлька постоянно мылась, после каждого … Я не ползовался резинкой, и она, что б хоть как-то подстраховаться, постоянно …
Мы шептали друг другу разные слова, мы были без ума.
Но, потом он вернулся. Юлька вспомнила, что завтра у Машки свадьба, а она, «стерва», как пропала тогда, так ей не разу не позвонила.
- Странно, я ведь оставляла ей твой телефон, и на мобильник она могла бы мне сама звякнуть, - Юлька, как сомнамбула бродила по комнате, дежась руками за виски.
- Я отключил телефоны, - признался я. Когда ты мыться в ванную ходила, тогда, в первый день. Я решил, чтобы нам не мешали, вырубить оба телефона. Извини, что я залез для этого в твою сумку.
- Ты не в сумку залез, - Юля с отвращением поглядела на меня, словно взяла в руки противную жабу. – Ты в мою жизнь залез. Кто тебя просил, делать это? – она почти кричала. Потом рухнула на кровать, закрыда лицо ладошками и заплакала, повторяя асе время: «Ну, кто тебя просил».
- Перестань, крокодилица, - попытался я ее успокоить, понимая, что это обычная истерика, такие кризисы случаются у женщин, когда они вдруг понимают, что не могут разобраться в жизни. Скорее всего, причина была не в Машке и телефоне, а в ней, во мне и в ее московском друге. По всей видимости, она осознала, что не может сейчас понять, с кем ей дальше жить. То, что врать она не способна, я убедился самолично. Промолчать, это да, уйти от ответа, пожалуйста, но соврать –нет. Я понимал, что ей будет совестно глядеть в глаза своего парня, и от безысходности этой ситуации у нее сдали нервы. Я дотронулся до ее спины.
- Не трогай меня, - прошептала она, всхлипывая. – Я больше не крокодилица. Я царевна-лягушка, а ты Иван-дурак. Ты сжег мою кожу, не спросив об этом у меня. Теперь я голая, мне больно, Не прикасайся ко мне! – вдруг заорала она, хотя я давно убрал свою руку. – Зачем, зачем ты поторопился. Ведь все могло быть по-другому, а теперь я не знаю, что дальше будет.
- Послушай, Юль, - я оправдывался и пытался ее успокоить. – Ну, что так убиваться из-за того, что ты Машке не позвонила или она тебе. Да, я виноват, но все еще можно исправить. Позвони ей сейчас и объясни, что во всем виноват я, что ты не знала, что я отключил телефоны, что ты сейчас приедешь и все будет нормально.
- Нет, не будет, не будет, - Юлька оторвала лицо от подушки и посмотрела на меня красными заплаканными глазами. Она стучала кулаком по матрацу и всхлипывала. Горькие слезы катились по ее щекам, капая на простынку. – Ты же ничего не знаешь! Машка тут совсем не причем! Ты так ничего и не понял.
Я, действительно, ничего не понял. Точнее, догадывался, что собака зарыта в ее отношениях с мужиком. Но, ведь я ее не волок в постель? Я ведь не охмурял ее? Я говорил ей то, что чуствовал. Ну, может о любви я раненько заговорил, признаюсь, выпимши был, но ведь она мне сразу приглянулась. Да, я почти влюблен в нее. Почему почти? Ну, ведь разве за пять дней поймешь, любишь ты или нет.
Конечно, рассуждаю я сейчас, как настоящая сволочь, но ведь и меня можно понять. Она приезжает в другой город, крутит шуры-муры с мужиком, пока ее парень ждет ее в Москве. Может сказать ей, что и ее хмырь не вчера родился, что до свадьбы они вольны делать все, что угодно. Короче. Сказать ей можно, что угодно, только зачем? Можно рассказать про жену, про то, как я страдал, когда мы растались, но что это даст? Она ведь, так и не раскрыла причину своей истерики.
- На, - я протянул ей телефонную трубку. – Звони своей Машке! Звони кому хочешь! Я скоро приду.
- Ты куда? – спросила она, выпуская трубку из рук. Труба падает на ковер. – Ты надолго?
- Нет, - я наклоняюсь и кладу трубку на кровать рядом с ней, чтобы она вновь не выронила ее. – На кухне чайник вскипел. Пакетики и сахар знаешь где. Ты прости, но я тебя запру, потому что, ключ только один.
- Ты скоро?
- Через час вернусь. Тебя жто устроит?
- Да, я как раз помоюсь и успею накраситься, - она почти успокоилась, сидит и размазывает слезы по щекам. – Ты не обижайся на меня, крокодильчик.
- Во-первых, я не обижаюсь. Обиженых на зоне в зад имеют, - я злой из-за ее истерики и из-за понимания того, что между нами все кончилось. Кончилось так скоро, что кажется и не успело начаться. – А, во-вторых, я больше не крокодил, я Иван-дурак. Жди меня и я вернусь.
Когда я вернулся, то Юлька уже окончательно пришла в себя, попила чая и теперь сидела возле окна и штукаиурила опухшее от слез лицо.
- Привет, - почти весело сказала она. Но, это быда совсем другая девчонка, из другой сказки, в которой я не участвую. – Ты где был?
- Ездил за фотографиями, - ответил я и протянул ей снимки сделанные возле памятника Петру. – Они оба одинаковые, так что, можешь не рассматривать, бери любой.
Юлька взяла фотку, посмотрела и убрала ее в сумку, ничего мне не сказав. Я пошел на кухню, чтобы не мешать ей заниматься макияжем. На кухне было все убрано и перемыто. Хозяйственная, подумал я, кому-то повезет с такой женой. Потом, я сел возле распахнутого окна и закурил, глядя, как возле карниза летают осы.
«И ты бросаешься в круг, хотя ты не веришь в их приз.
И ты смотришь в небо, но видишь нависший карниз.
И считая время колодцем, ты падаешь вниз…» БГ
Я не считаю время колодцем, да и вниз падать не собираюсь. Глупо просто и тоскливо.
- А, чего ты меня не позвал? – говорит Юлька, заходя на кухню.
- Ты же красилась, - отвечаю я. Какой смысл звать тебя, если мы оба все прекрасно понимаем.
- Я уже, - она прикуривает по деловому и расзглядывает себя в зеркало. – Ну, как я выгляжу? Не видно, что я ревела?
- Не видно, - бурчу я, даже не посмотрев в ее сторону.
- Я Машке позвонила, - говорит она. – Она сначала, как начала на меня орать, а потом успокоилась. Говорит, даже в милицию заявку относила. Она подумала, что это ты меня убил (!). Мы же не знаем, вдруг ты маньяк какой-то.
- Угу. Убил и высосал всю кровь. Я не маньяк, я вампир. У-у-у.
Юлька улыбается, но это уже не та лучезарная улыбка, которая сияла на ее лице в начале нашего знакомства. Она имеет два оттенка: грусти и печали. А еще, мне кажется, что Юля страдает, наверное она никогда не изменяла своему жениху. Что же, цинично замечаю я, лучше раньше, чем никогда.
Она пробует прикоснуться ко мне, но я отвожу ее руку. Она, по моему, дажа рада, что я не устраиваю ей сцен и не отвечаю на ее ласки. Я выбрасываю сигарету на улицу, она делает то же и идет в туалет. Я прохожу в комнату. Кровать застелена. Я поражен ее аккуратностью. Жаль, что она еще белье не замочила. Эх, сейчас бы напиться в дерьмо, но, пожалуй, не стоит, от этого еще хуже станет. Да и еще ничего не ясно, может мне только кажется, что это конец.
- Как мы с тобой договоримся? – спрашивает она, одевая туфли.
- На счет чего, - я достаю из серванта деньги и пересчитываю их. Мне кажется, что я должен ей примерно такую сумму.
- На счет Машки? – говорит она. – Ой, я розы в ванной замочила. Принеси пожалуйста.
- Хорошо, хоть не в сортире, - я иду в ванную и вытаскиваю из нее цветы. Они почти не завяли, хотя у роз, обычно быстро опадают лепестки. Это говорит о том, что подарены они были с любовью и от чистого сердца.
- Ты скоро, - торопит она.
- Сейчас, пусть хоть вода стечет, - кричу я.
- Я опаздываю! У нас с Машкой дела!
- На, - я протягиваю букет и лезу в шкафчик для обуви за щеткой. Пока едил на Невский, вляпался в какую-то грязь.
- Ты так и не ответил, - Юля открывает дверь. – Как мы на счет свадьбы договоримся?
- Пока машину ловим и договоримся, - отвечаю я раздраженный тем, что ни как не могу найти щетку.
- Не надо меня провожать, - говорит она, вызывая лифт. – Я и так опаздываю, а ты копаешься. Я тебе вечером позвоню и мы договоримся. Хорошо?
- Да, - я со злостью захлопываю дверцу шкафчика.
- Ты будешь дома? – кричит она из спускающегося лифта.
- Иди ты! – я закрываю дверь.
-«Что?» - доносится с низу Юлькин голос. «На все вопросы рассмеюсь я тихо. На все вопросы, не будет ответа. Ведь имя мое – иероглиф. Мои одежды залатаны ветром» – мурлыча себе под нос песню Шклярского, я наблюдаю, как Юлька ловит тачку возле дома. Потом беру трубку и набираю номер Рыжего. Он относительно трезв. Мы перекидываемся парой фраз. Я уже не жду от него извинений за тот инцидент в его квартире. Он не помнит наверняка, а я почти забыл. Договорившись созвониться ближе к вечеру, я звоню Аркашке. Мне хочется с кем-нибудь выпить и поговорить. Но, Аркаха занят сегодня монтажем какой-то халтуры и поэтому пить не может. Я рассказываю ему про то, что никак не могу поймать Журналиста, и он дает мне совет, про который я уже упоминал выше. Я звоню Журналисту и наговариваю на автоответчик другой текст. Через пятнадцать минут в квартире раздается телефонный звонок. Это звонит Журналист, Аркашка оказался прав. Он извиняется, что не мог со мной раньше связаться, по причине большой загруженности, но вот сегодня, у него есть не много своюодного времени и он может со мной встретиться гле-нибудь в центре. Я говорю, что готов подъехать на Фонтанку. Он же диктует мне другой адрес, но тоже в центре города. Оказывается, что он занимается сейчас созданием собственного агенства, а из «Комсомолки» увольняется, поэтому практически на Фонтанке не бывает. Мы забиваем стрелу и я с двойственным чувством еду к нему. Меня тревожит то, что он среагировал только на слово «телевидение» и то, что он уходит из газеты. Значит та информация, которую я принесу ему, может так и остаться не востребованной.
Я особо не стану распространятся о том, что я думаю о нашей журналистской братии. Я не считаю, что все они продажные твари, мерзавцы и подлецы. Но, так же и не считаю, что они рыцари без страха и упрека. Они, как и менты, вояки и прочие, являются слепком нашего общества. Среди них есть люди, которые продаются олигархам, банкирам, бандитам, не считая это зазорным. Есть же бесснрнбрянники, которые мечтают своими публиациями, сющетами, репортажами изменить страну. За первых противно, а вторых жалко. И те и другие какнут в лету, одни в раскошном особняке на Лазурном берегу, другие в комунальной квартире. Одно мне в них нравится. Это их корпоративный интерес. Редко находятся в их среде люди, которые позволяют себе наезжать на своего собрата по перу, если он не нравится властям или хозяевам. Нет, конечно, своры, склоки и перепалки происходят между ними, но и вчерашние враги враз объединяются, когда идет травля кого-либо из них со стороны власть придержащих.
Я не знаю, почему Игорь порекомендовал Журналиста, как нормального мужика, я не знаю. Я читал его статейки про бандитов, ссученных ментов и прочую шелупонь. Одно время он даже вещал по одному из местных телевизионных каналов, рассказывал о возникновении ОПС и ОПГ в нашей стране. Позновательно, но не более того. Мне кажется, что Константинов круче умеет об этом наплести. Жаль, что я потерял с ним контакт, может, он бы помог. Правда, поговаривали, что он в бизнес ударился, харю отъел, зажировал на славе. Я не знаю, верить этим слухам или нет. Во всяком случае, со мной он не общается уже несколько лет, а ведь раньше иногда позванивал.
Я приехал на Садовую за пять минут до назначенного времени. Журналист появился на пять минут позже. Короче. Мы оба уложились в принятые стандарты. Плюс-минус пять минут, а потом можно со спокойной совестью уходить. Он выглядел так же, каким я вспомнил его по фотографии в газете. Не помню, по какому поводу была публикация и фотография, но эти черные усы, волосы и глазя я, почемуто, запомнил.
- Привет, - он протянул мне широкую ладонь. – Извини, я не много задержался, зае…ли меня. – Он почесал затылок и продолжая материться повел меня за собой по лабиринтам здания.
Я шел сзади, слушал его раздраженную речь и рассматривал – «Рыцаря без страха и упрека». Он был одет в синюю джинсовую куртку и синие джинсы, ну, точь в точь, как я. Он был выще меня, слегка сутул, но гораздо шире в плечах и коренастей. Глаза его имели «монголоидную» форму. Впрочем, у меня тоже глаза ни как блюдца. Лицо было широким, скуластым. Нос слегка приплюснутый, губы толстые, но не столь заметные, от того, что верхнюю губу скрывали густые черные усы.
Мы поднялись на второй этаж и прошли в кабинет, в котором находились какие-то люди. Он представил меня, как человека с телевидения, и представил мне своих коллег.
Отступать мне было не куда, и мне приходилось играть роль телевизионщиа, тем более, что я немного знаком с этой профессией. Я сел напротив него и спросил вначале, знаком ему такой человек по имени Игорь Гущин.
- Володя, - обратился Журналист к мужчине, который сидел напротив него и читал газету. – Ты помнишь Игоря, ну, приходил как-то, довольно давно, рассказывал какую-то душещипательную историю, о загубленной жизни…
Он с таким пренебрежением говорил об этом, что мне стало не по себе. Если Игорь рассказывал ему тоже, что говорил мне, то что же в этой истории такого, над чем можно глумиться?
Володя, тем временем, снял очки, словно в очках на вопрос было сложнее ответить и сказал:
- Да, помню, здоровый такой. Он ведь завалил там кого-то, а потом сам пропал.
- Я видел его и он поведал мне такую историю, - я решил представить все так, словно это я пересказываю историю про собак, со слов Игоря, а сам советуюсь с Журналистом, нельзя ли напечатать об этом статью и сделать сюжет на телевидении, на основании этой статьи.
- Это целое журналистское расследование, - выслушав меня, сказал Журналист. - Да и можно ли доверять этому Игорю, после того, как он четырех человек завалил.
- Двух, - поравил я. – Мне он о двух говорил.
- Тебе, - хмыкнул Журналист. – Тебе он мог сказать, что он чист, как альпийский снег. Но, я то помню эту историю, хотя она и случилась лет десять назад. Я писал о ней. Ну, это в архивах надо порыться.
- Я не про ту давнюю историю, я про сегодняшнюю, я про псов, - робко напомнил я цель моего визита.
- А сам он не может со мной встретиться и рассказать? Слово даю, что ни ментам, ни бандитам я его не сдам, - Журналист достал из пачки «Кэмел» голубого цвета и заурил.
Неужели он голубой? А может не знает, что эта марка является спонсором гей-клуба «69»? Да нет, об этом я могу не знать, как простой смертный, но ведь он же журналист, тем более с большой буквы.
- Нет, он сказал, что не может встретиться, - ответил я. Да, действительно, я почти на сто процентов был уверен, что если они когда-нибудь встретятся и поболтают, то это будет уже довольно далеко от сюда, да, мне кажется, что Журналист не больно шибко булет спешить с этой встречей.
- Не знаю тогда, - Журналист зевал. Я был скучный собеседник. И про гонорар молчу, и морда у меня совсем не лощеная.
- Может он напишет обо всем, - я сделал последнюю попытку удержать его внимание к этой теме.
- Во, - оживился он, найдя способ от меня избавиться. – Пускай напишет и передаст. Ты можешь принести? Чудно. Ты ведь тоже в этом заинтересован, я правильно понял?
Я кивнул и встал, понимая, что разгоавор наш окончен.
- А на счет сюжета и гонорара, мы поговорим потом, когда материальчик высветится, - он тоже поднялся из-за стола. Похоже, что появился он здесь ради разговора со мной, но был разочарован нашей встречей. Наверное, он мечтал о славе Константинова или Кивинова, поэтому так легко повелся на мое вранье, а теперь я стал ему не интересен.
Я вышел первым, он пожелал всем «не вешать нос и не сдохнуть раньше срока», потом сказал, что всех обнимает и целует и вышел вслед за мной
- Так, как мы договоримся? – спросил я.
- Как Игорь напишет, так звони, - ответил он. – Извини старик, я побежал, Обнимаю, - он крепко пожал мою руку и скрылся в лабиринте корридора.
Я плутал, плутал по зданию, пока не оказался на лестничной клетке. По лестнице я спустился вниз, прошел мимо охранника и вышел на улицу. В арке меня чуть не сбила «Нива» голубого цвета, за рулем сидел Журналист. Он бибимкнул мне, махнул рукой и укатил в сторону Невского проспекта.
Решив прогулятся до Сенной, я не спеша побрел вдоль вериницы серых домов и таких же серых прохожих. Если на Невском люди были нарядно одеты, бодры и веселы, среди них было много приезжих из других стран и просто туристов из других городов, то на Сенной, которая все еще была обнесена забором из бетонных плит, людская масса представляла из себя бедные слои общества, которые затаваривались здесь и на «Апрашке» дешевыми продуктами питания, с просроченным сроком годности. Это места Достоевского и Гоголя. Здесь бродили они и их герои их произведений.
Народу в метро было выше крыши, хотя был рабочий день. Рабочмй, не рабочий, меня это не интересовало, я свободный художник и от этого мне становится худо. Какой отвратительный выдался день! И с Юлей абзац вышел и с Журналистом непонятки. Надо срочно к Рыжему идти, пока он не свалил на дачу, больно подозрительно он говорил по телефону, никак занял у матушки деньги и решил в деревню податься.
Рыжий сидел вместе с Кэпом на скамейке напротив своего дома. Возле них, на земле стояла пустая бутылка водки. Рыжий был уже в норме, Кэр еще догонялся. Я подошел к ним и вытащил из кариана пиджака бутылку борматухи.
Кэп брезгливо фыркнул.
Не нравится-не пей, подумал я.
- Спасибо, Лешич, выручил, - обрадовался Рыжий. – Так плохо, так плохо!
- Что, опять вчера перебрал? – я присел рядом с ними на скамейку. – С какого перепугу? С подругой своей толстожопой поругался небось, вот и заливаешь пожар в душе.
- Я тебе что, не рассказывал ничего, - Рыжий передает бутылку Олегу, тот умеет ключом отрывать пластмассовые пробки, а сам прикуривает сигарету, вставив ее в рот задом на перед.
Я зпмечаю это и вытаскиваю ее изо рта Рыжего, показываю на филтр и вставляю обратно.
- Спасибо, - мычит он. – Нет, ты правда ничего не знаешь?
- Меня не было в городе, - вру я. Мне совсем не хочется рассказывать этим уродам ни о поездки в псковскую, ни о Юле. Им все равно наплевать, а помочь они мне не в состоянии, ни делом, ни дельным советом. Пить надо меньше, да и мало-мальские возможности иметь. А ни у одного, ни второго возможностей никаких нет, только на словах, после пятого стакана.
- Мы же заходили к нему, когда в ментовку ходили, - Кэп передает Рыжему бутылку.
- Да? – похоже, что он, действительно, все мозги пропил, во всяком случае, ту их часть, где находятся: память и рассудок. – Эта сучка меня обнесла. – говорит он и делает большой глоток прямо из горлышка.
- Кто, эта толстожопая зайка? – удивляюсь я. – А я думал, что у вас любовь.
- Лешич, я тоже так думал, а она стервой оказалась, - Рыжий вновь лезет за сигаретой. Движения его становятся медленными, плавными, словно он завяз в липкой массе. Я не говорю про то, что все мы по уши в дерьме, это и так понятно. Речь о том, что он косеет прямо на глазах.
- Так, как это произошло? – я пытаюсь взбодрить его своими распросами, но похоже, что он опять нажрался «феназипама». – Что она у тебя помылила?
В ответ раздается мерное посапывание. Рыжий, как сидел на скамейке с зажженой сигаретой во рту, так и вырубился. Это с ним случается не в первый раз, особенно в последнее время.
- Кэп, тебе то он рассказал? – я тоже прикладываюсь к горлышку. – Что у него увели?
- Них..я я не знаю, - Кэп берет у меня бутылку, обтирает горлышко и тоже пьет, сплевывает на землю и ставит рядом бутылку. – Ты же видишь, в каком он состоянии.
- Но, вы хе в ментовку ходили, - говорю я.
- Ходили, а что толку. Его даже слушать не стали, выгнали на улицу и сказали, чтобы приходил в другой раз трезвым, а то они его на пятнадцать суток посадят. Я ему говорил, а он: «Мне стресс снять надо». Вот мы у сисястой Светы выпили по сто пятьдесят «Зубровки» он и окривел в момент, - Кэп злится на Рыжего. Вероятно, он психонул дома и хлопнул дверью, и теперь хочет пожить у Рыжего, благо тот в городе, пока дома не улягутся страсти. А как у него поживешь, когда он в таком состоянии, того и гляди, что мамаша с инспекцией заглянет.
- Аппаратура-то хоть осталась? – спрашиваю я. Кроме техники видео и аудио, я ничего серьезного у него не видел. Он сам говорил, что у него ценные вещи у родителей валяются, на всякий случай. Вот, похоже, такой случай наступил. Правда, он говорил, что в кладовке у него много разного хлама скопилось еще с давних времен, когда он ездил в Польшу и Германию, а потом был директором хозяйственного магазина. Я ни разу не заглядывал в кладовку, не было еще такой необходимости сдавать вещи в скупку или черным за гроши. В то время, какие-то деньги водились у всех троих. Кэп переодически где-то работал, Рыжему возвращали долги, когда-то она давал деньги в долг, всем кому не поподя, во всяком случае, он так говорил, а у меня иногда случалась халтура, и хоть редко, но зато метко. Так что, свои амбары и погреба мы пока не ворошили, ждали более трудных времен.
- Вроде осталась, - сказал Кэп. – Его не поймешь, что она у него украла. Какой-то кухонный набор, цепочку золотую и видеокассеты. Не знаю, может п..ит.
- Где он ее снял-то? – я сделал несколько глотков и дал остатки Кэлу. – Эту дуру.
- Говорит в Лемболово на станции, - Кэп добил винище и выбросид бутылку.
Я обалдел. Надо же, такое совпадение. Мы с Юлей, тоже познакомились на станции, она тоже у меня жила несколько дней, и она, тожк украла у меня, но гораздо больше, чем у Рыжего, она сперла у меня оставшийся кусок моего сердца. Каждая баба, которую я любил, отрывала от него определенную часть, кто - меньше, кто – больше. Когда ушла жена, я думал, что она забрала все, но встретив Юлю, я понял, что ошибался и, что от сердца еще что-то осталось. И вот сегодня был похищен последний кусок. Одно дело, когда его даришь, тогда оно как-бы им ее и твое одновременно, когда же воруют, то оно исчезает безвозвратно. Так что, Рыжий еще легко отделался, по сравнению со мной.
- Как с польками побухали? – спросил я, пересчитывая оставшиеся деньги. Поскольку Рыжий явно пить не в состоянии, то нам с Кэпом хватит на двоих, да и у него есть какие-нибудь копейки.
- А, ерунда, проиграли всю ночь в карты у Рыжего на кузне, а под утро, девки с Халиком в «село» уехали, высыпаться, им же в тот же день уезжать надо было. Ну, что делать будем? – усы у него топорщились, на это первым обратил внимание, когда-то давно, Рыжий. Это означадо, что Олег выпил, но хочет еще – Пойдем к сисястой?
- А с этим, что делать?
- Серега, - Кэп толкнул Рыжего в бок. – Мы пить будем?
- У, - промычал Рыжий.
- Рыжий, давай просыпайся, - не отставал от него Кэп, тряся за плечо и толкая в бок.
- Сейчас, - пробурчал Рыжий и открыл глаза. – Сколько время?
- Много, - сказал Кэп. – Мы пить будем?
- Нет, я пас, - Рыжий поднялся со скаиейки и шатаясь поплелся к своей парадной, махая нам рукой. – Созвонимся, - прокричал он, открывая дверь в подъезд.
- Пошел ты, - Кэп был явно обижен на него.
Я же, в отместку Кэпу, за то, что он послал меня туда же, куда послал только что Рыжего, домой его не приглашу. Пускай в парадной переначует, ему не впервой, зато в другой раз подумает, прежде чем раскрывать свой поганый рот. Выпить – выпьем, а ночевать – обойдется.
- Пойдем к сиськам, - сказал я, зная, что Кэп и Рыжый постоянно там болтаются. Мы, вообше, все время меняем место своей дислокации. Сначала сидели на улице Зои Космодемьянской, рядом с вытрезвителем, потом перебрались на Трефолева, там аж три кабака, но мы сидели в среднем, там барменша очень симпатичная была. Потом перебрались на Нарвский проспект. Там оказалось аж пять кабаков, среди них один с корейской кухней. Когда нас собиралос много: Халик, Чапа, Миля, Кэп, Рыжий, Колома, Рыся, я и другие, то мы щли в “Бруклин”, если же мы были вдвоем или троем, то сидели либо у грузин, либо у Волаамского подворья, в самом еачале маленького проспекта. Многих приезжих удивляет, что вот такая маленькая писюлька называется проспектом, а в Москве наоборот, огромная Тверская или Садово-Кудринская называются улицвми….
Последнее время мы стали захаживать в небольшой кабак на улице Белоусова, рядом с ментовкой, который я прозвал “У сисястой Светы”. Дело в том, что барменшу в кабаке звали Светой, а разиер бюста у нее был таким, что иначе, как сисястой ее просто назвать язык не поворачивался. Рыжий как-то ляпнуд ей, как мы прозвали нн заведение, но она только поулыбалась, по видимому гордясь своей грудью.
“У сисек” мы просидели часа два, потягивая пиво и принимая, через каждые двадцать минут, по пятьдесят “Зубровки”. Когда мы дошли до кондиции и собирались уходить, то в проходе на улицу нас остановил… Конечно, это был Рыжий! Он, проспал около часа, потом вспомнил, что мы все вместе сидели у него во дворе и поплелся нас искать. Вероятно, он вначале поперся на Нарвскую, и лишь потом догадался, что мы зависаем у Светы, потягиваем пиво и обсуждаем Светины “шницеля”. Мы с Рыжим пытались к ней яйца подкатывать, но она не ведется. Говорят, что у нее мужик какой-то ингуш или лезгинец, что злой, как черт, и что следит за женой, как евнух в гареме у султана. Я в эти слухи не особо верю, если бы это было так, то он бы постоянно крутился бы возле кабака. А еще верней, он бы не позволил ей в кабаке работать, выставлять на показ пьяной публике свои красоты.
Рыжий еще не пришел в себя. Морда у него опухла ото сна и от пьянства, и была красной от загара и вина. Он тут же взял себе сотку “Зверобоя” и был убит им на повал. Подняв его со скрипом, все таки сто десять килограмм в нем говна и жира, со скамейки, мы направились в сторону дома. Рыжий постоянно падал, увлекая нас за собой. Я смутно помнил, что мне надо сегодня вечером обязательно быть дома, но зачем, я не помнил, особенно после того, как Рыжий умудрился свалить сначала меня, а потом сам рухнул, накрывая меня своей тушей.
Когда мы пересекали “Зойку”, то рядом тормознул зеленый микроавтобус. Можно было даже и не смотреть в сторону машины. Было и так понятно, что это такси подано специально для нас, и что путь нам предстоит очень короткий, всего пол квартала.
Рыжий сначала орал, что он юный помошник ментов, но потом как-то сник и сидел в вытрезвителе на скамейке, пуская слюни, очень тихо, пока нас по очережи обыскивали и заставляли раздеваться.
Между прочим, что для Кэпа это был наилучший вариант развития событий. Правда, может быть Рыжий пустил бы его переночевать, если бы мы его до дома доволокли, а так, спать на топчане под одеялом намного лучше, чем в парадной на каменных ступеньках, укрывши морду газетой от назойливых мух и комаров. Тем более, что штрафов за пребывание в этом заведении давно никто из нас не платил. Во- первых откуда взять такие деньги, а во-вторых, сейчас не прежние времена, когда чуть – что, так сразу же о твоих похождениях становилось известно на работе, и тогда ночевка в трезвователе обходилась куда больше, чем обыкновенный пятнадцатирублевый штраф. На работе автоматом снимали квартальную премию, а иногда и могли лишить тринадцатой зарплаты.
Рыжему все было по-барабану. Он, по моему, даже и не понял, что очутился в вытрезвителе. Только когда разделся или ему помогли, он заметил, что выходя из дома забыл одеть трусы. Вот он в нагом виде и расхаживал перед фельдшерицей, тряся своими причиндалами. Впрочем, эта женщина похоже и не такого видала на своем веку, поэтому вид голого Рыжего ее нисколько не интересовал. Что же касается молодой лейтенатши, которая сидела возле компьютера, то она пару раз взлянула на волосатую обезьяну, праздношатающуюся возле ее стола, а потом продолжила играть в какую-то сетевую игру.
Больнее всех это задержание ударило по мне. Во-первых, я по пьяни пытался рассказать ментам про беспредел, в котором мне пришлось прожить около месяца, про собак, которые жрут людей, показывая им свои раны. Фельдшерица даже подумывала, не вызвать ли скорую, чтобы отвезти меня в психушку. Но, слава богу, старший дежурный отговорил ее и принудил меня лечь на кушетку. Во-вторых, это произошло чуть позже, я вспомнил, что сегодня вечером мне должна позвонить Юлька и сообщить, когда мы с ней идем на свадьбу к Машке. Я очень хотел встретиться с Юлькой, я снова любил ее и не мог без нее жить. С этой счастливой мыслью я и заснул.
Выперли нас из вытрезвителя в пять утра. Естественно, что без копейки в кармане. Голова трещала у всех троих, во рту… Ну, что я в сотый раз буду пересказывать вам состояние перепившего человека? Пришлось идти ко мне домой, благо это через дом, брать из серванта стольник и идти в суточный магазин за портвейном.
Для начала мы купили две банки. Одну раскатали прямо возле прилавка, не смотря на протесты продавщицы, а вторую решили выпить во дворе Козлодоевского дома, благо магазин располагался в аккурат под его окнами. После того, как мы выпили вторую и люди стали выползать из парадных, как тараканы, спеша на работу, мы взяли еще две бутылки и пошли к Рыжему спать.
Проснулись мы часа в два. по подудню. Кэп успел обоссаться у Рыжего на диване и ходил по квартире в халате Козлодоева, держась за больную голову. Рыжий сидел в туалете и досматривал прерванный сон. Я же, стоял у окна и вспоминал, какая умная мысль посетила меня ночью в вытрезвителе, и как бы ее вспомнить. Конечно, наилучший способ, это восстановит всю цепочку вчерашних событий целиком, и тогда, нужная мысль сама всплывет на поверхность, как АПЛ. Я не кощунствую. Тогда еще не случилось трагедии с "Курском", это произойдет спустя три дня.
Да, так вот, восстанавливать всю цепь мне не хотедось, потому что, в итоге мне вновь пришлось бы оказаться в вытрезвителе, чтобы добраться до сути. Пришлось заняться привычным делом, пить портвейн.
Вечером, я кое-как добрался, наконец, домой, с трудом разделся и бухнулся на постель. На расколенный от звонков телефон, я просто не обратил внимание. Наверное, опять Кэп или Рыжий.
На следущее утро я проснулся от мерзкого чуства в груди. Как тут обойтись без Шевчука: “Нас сомненья грызут./ Я сомнениям этим не рад./ Это мерзкое чуство в груди, убивает любовь”. А сомневаться было в чем. Я не помнил, что я сделал такого Юле, что она так странно вела себя. Почему, Журналист не проявил к моему рассказу никакого интереса? Что я вчера делал? И какой сегодня день недели?
Что то такое прояснятся стало только к полудню. Я успел спустится вниз за пивом, позвонить Рыжему, которого на сей паз дома не оказалось, вымыться холодной водой, съесть холодную котлету, заплесневелый хлеб с кетчубом и салат из помидор и огурцов, который готовила Юля. И тут меня осенило, я понял, что меня так гнетет. Ведь Юлька говорила, что едет в Питер на неделю. А сегодня, как раз семь дней, как мы приехали с ней из Новосокольников. Значит, она либо уехала вчера, либо, если я правильно сосчитал дни, должна уезжать сегодня. Вероятно, что я еще не совсем отрезвел, потому что, принялся узнавать по телефону платной справочной службы, когда отправляются поезда до Пскова. Мне сообщила оператор связи, что поезд до Пскова отправляется с Варшавского вокзала в четырнадцать часов с копейками. Я взглянул на часы. Был ровно час. Я причесал свою растрепанную шевелюру и рванул на вокзал. У меня был шанс встретить Юлю, если я приеде к поезду раньше ее, по скольку я не знал даже номера вагона, придется стоять в хвосте и сортировать отъезжающих. То, что Юля приедет в последнюю минуту, я не сомневался, не в ее характере приходить заранее и потом долго ждать, маясь дурью.
Для того, чтобы опередить ее, мне пришлось поймать тачку, на что я выкинул тридцатник. Жалко, но чего не сделаешь ради любимого человека.
Когда я примчался на перрон, было половина второго. У меня уйма времени и масса сомнений. Отчего-то у меня складывается такое впечатление, что я приехал не туда. Вокзал был явно другой. Я выпил пиво под шатром, днем выглянуло солнышко и было довольно жарко и тут вспомнил, что мы же приезжали на Витебский вокзал. С какого перепуга, я вдруг решил, что она поедет домой через Псков, а не по прямой? Нет, это не с перепуга, а с перепоя. Я понял, что допустил ошибку. Но, зато вспомнил, что Новороссийский поезд с Витебского вокзала отправляется в десять вечера, поэтому если Юля не поедет до Пскова, а там автобусом до дома, то я смогу поймать ее на Витебском вокзале.
Как и ожидалось, на псковском поезде Юля не уехала. Впрочем, как и на новороссийском. Я зря пробегал целый день, потратив уйму денег на пиво и переезды. Может, она уехала раньше, то бишь, вчера? А может, уезжает завтра, может у нее, как в командировке: день отъезда и день приезда считается как один.
На следующий день, я опять днем и вечером пасся на двух вокзалах, но результат был прежним – Юлю я не встретил. Немного придя в себя, отойдя от пьянства, я решил взяться за письмо к Журналисту. Это хоть как-то отвлечет меня от грустных мыслей, тем более, что Рыжий, действительно, уехал в деревню, а Кэп, отлеживался дома, не собираясь выходить на улицу пару дней. С запиской для Журналиста у меня никак не клеилось. Наслаимвались все события прошедших дней, а перед глазами стояло лицо плачущей Юльки. И все же, из-за чего она вдруг психанула? Неужели почуствовала себя виноватой перед своим парнем? Да, она что-то такое шептала, обливаясь слезами, о том, что какая я шлюха. А мне нравятся шлюхи, ну и что?
“А на утро выпал снег, после долгого огня.
Этот снег убил меня, погасив двадцатый век.” Ю. Шевчук
Снег, конечно, не выпал. Я не видел еще снега в августе, даже на наших широтах. Но, зато, как снег на голову, мне свалилось письмо. Да, иду я из магазина. Нет, не за водкой, на не денег нет, за куревом ходил. Лезу в почтовй ящик, а там письмо. Смотрю, штемпель Московский. Вот, думаю, неужели кто-то из армейских приятелей написал. У нас в полку много москвичей было, впрочем, еще больше ленинградцев, ведь полк был Кировско-Путиловским, и набирался он практически из одних жителей двух столиц.
Кто бы это мог быть?
А, вот и не угадал. Письмо было от Юли. Да, да. Как же я сразу не сообразил, что ведь она могла в Москву поехать к своему “ё”, а не домой. И судя по дате на московской печатке, то с днем отправления, я не лажанулся. Я не просчитал московский вариант. Видимо, она давно договорилась со своим, что после Питера к нему под одеяло. По всей видимости у них какой-то уговор существовал, а я ее сотовый вырубил. То-то она про царевну- лягушку вспоминала, явно, намекая мне о том, что я сделал глупость.
Можно подумать, что я всю жизнь только и делал умности!
Я разорвал конверт, достал лист бумаги, выдранный из школьной тетрадки в клеточку. До чего же бабы любят мне писма писать, думал я, пробегая глазами по аккуратно написанному тексту. Женушка строчила регулярно, особенно часто до замужества. Ну, ей-то сам бог велел, она то все-таки филолог. Кстати, а я ведь так и не узнал, где Юлька учится, а в своей писульке она не пишет ничего об этом. А, что она пишет? Так, всякую ерунду:
“Я звонила тебе, но ты не подходил к телефону…
Я хотела объяснитьься с тобой, но ты где-то шлялся…
Я ждала тебя на лестнице, но ты не пришел домой…
Я влюбилась в тебя, а ты оттолкнул меня своей циничностью…
Прости, но я должна разобраться в себе…
Целую в щеку. Будь мужчиной. Юлия”.
Вот, в кратце, я привел вам содержание письма.
Я сидел на диване, и перечитывал его снова и снова. Страшная злоба вскипала у меня в душе. Я готов был рвать и метать. Но, вдруг строчки запрыгали у меня перед глазами и я разревелся. Да, да! Действительно, разревелся, как баба. Юля чуствовалоа это, не зря писала, чтобы я был мужчиной. Но, я решил побыть не много в женской шкуре, то есть не спать, как Лимон с неграми, а дать волю эмоциям. И я выдал серию из шестидневного праздника жизни.
Где я только и с кем не пил. Меня видели во всех злачных местах района. Я пиставал к бабам, но вместо удовлетворения сексуальных потребностей, требовал от них объяснить мне, почему они все такие суки. Одни успокаивали меня, другие с опаской убегали, третии – выгоняли меня.
Я несколько раз дрался с каким-то гопниками, от чего, футболка у меня из желтой превратилась в пурпурно-оранжевую.
Я не мог простить себе одной слабости. Слабости, вновь, влюбиться, в какую-то смазливую девчонку, хотя после разрыва с Катькой, давал себе слово, что кроме физической близости никаких иных отношений с лицами женского пола, я себе не позволю.
Наконец, я пришел в себя, придя к выводу, что потерянного не вернуть, а жить дальше надо, хотя бы ради сына. Да, я ведь все о себе, да о себе, забыл, что у меня сын есть. Он сейчас в лагере, а звонить этой бабе, своей бывшей и узнавать, как у него дела, я не хочу, настроения нет. И вообще, пошла она …
Все надо брать себя в руки!
Ну, почему она меня бросила, хоть бы в письме написала причину. А то, догадайся мол сама.
Чего ты ноешь, ведь тогда, в квартире, когда она закатила истерику, у тебя же ёкнуло сердце, сдавило его могучими тисками, ты же почуствовал, что конец близок. Зачем же себя обманывать и корить, ты просто пытался отодвинуть печальный фмнал, вот и все.
Все, надо брать себя в руки, не в первый раз ты получаешь по морде, значит так в книге судеб написано. Как там Катька про яблоки писала? Ну, нет на этом свете твоей половинки, хоть тресни. Ошибся кто-то в небесной канцелярии, и твою половину зашвырнул в другое время или другой мир, ху… их там поймешь.
Надо брать себя в руки. Я никогда не сдамся. Я в полном порядке. Надо брать себя в руки. Чего-то аутотренинг нихрена не помогает, мозг все понимает, а сердце стонет. Надо брать себя…
Может пива тяпнуть?
Началось! Опять по новой!
Нет, только сто грамм и пиво – одну бутылку, даже не двухлитровую, а обычную.
Ну, на это, пожалуй, согласиться можно, только денег-то ёк!
Надо к братцу в шкаф залезть. Конечно, маловероятно, что он оставил деньги здесь, уезжая в штаты, но чем черт не шутит.
Я пошел в Димкину комнату и стал рыться по шкафам, ящикам стола и шмоткам. Поразительно! Но, в бумажнике у него лежало порядка пяти тысяч рублей. Ну, все верно, зачем ему рубли в америке. Хотя, стоило, наверно, поменять их на доллары и если уж не брать с собой, то хотя бы сожранить от девальвации. Кто знает, что с этими деревяшками случится завтра, вдруг опять дефолт, как в 98-м.
Вытащив из бумажника две сотеннные бумажки, я сунул его обратно в ящик стола и стал одеваться.
В тебя люблю! Тьфу, опять про Юлю. Может хватит! Иди лучше морду сполосни, а то на тебя смотреть больно.
Сполоснув рожу, почистив зубы, напившись воды из под крана так, что живот раздуло, как барабан, я одел кожанку и вышел на улицу. Как меня трясет! Абстинентный синдром, после акогольной интоксикации. Во, что я знаю!
Люди на улице ходят почти раздетые. Особенно девки молодые, словно все с ума посходиди. Сиськами трясут, попами виляют. Ноги у всех от ушей растут. Правда, мужики тоже ходят в одних рубахах и футболках. Жарко им, козлам! А мне – холодно, меня трясет. И не надо на меня смотреть, как на хроника, я и есть хроник. Так, до “сисек” далеко идти, пойду до “зойки”, там хоть водка и плохая, зато идти близко.
Любовь, любовь! Надо просто переломаться и все пройдет, все будет хорошо. Надо забыть про все что было. А, что было? Я ничего не помню.
Вот и хорошо.
Вот и забегаловка. Что-то народу много, вроде еще утро, а может сегодня выходной? По телеку военные моряки что-то вещают. И в кабаке, разговоры о нашей подлодке. Случилось что-то, а я и не знаю, все дни пока бухал, слились в один пластиковый стакан.
А может сто-пятьдесят или двести?
Все, никаких возражений.
“Мне, пожалусто, двести водки, до “Гжелки” и маленькую пива.
Боже, как руки трясутся, словно я сижу на отбойном молотке.
Стерва, ведь знает меня, видит, что мне плохо, не могла чтоли стакан граненый дать. Я ведь до столика водку не донесу, расплескаю всю, к чертовой бабушке
А, пошли вы все … Я, сгорая от стыда, сколько пью, а по прежнему стыдно, взял стакан с водкой, налитый под завязку, двумя руками, наклонил голову к стойке, чтобы сократить расстояние между ртом и стаканом до минимума и, расплескивая водку, быстро поднес стакан ко рту и залпом выпил. Выбросил стаканчик в мусорное ведро, взял другой с пивом и, попрощавшись, вышел из бара на свежий воздух.
На улице, действительно, перило. Или это у меня, после водки. Да, похоже, что водка провалилась. По телу разливалась теплота, в голове прояснялось, жизнь становилась гораздо привлекательней, нежели казалась с утра. Я даже снял куртку и остался в зеленом джемпере, который тоже не мешало бы снять, на улице не меньше двадцати. Обогнув дом, зайдя в “щель” (магазинчик оборудованный в “белой” парадной “сталинских” домов) купить сигареты, я вошел во двор и присел возле пункта приема стеклотары и бумаги, расположенного, как раз, под моими окнами. Я закурил.
О. козел, соседушка. Опять откинулся. Ничего, долго на свободе не продержится, чуток подышит вольным воздухом и вновь к “хозяину” на кичу. Джемпер такой же, как у меня, спер где – то. Ничего, завтра пропьет.
Ну, что ты смотришь на меня стеклянными глазами? Что, не узнаешь?
Иди, домой! Что ты киваешь? Домой иди!
Смотри-ка, понял.
Ничего, я и не в таком виде поднимался, тем более что лифт работает.
У, ты, какая симпатичная собачка. Да, прямо заглядение, а не ротвейлер! Вы его подальше от моей морды держите, видите, как он злобно улыбается!
Стоп! Это уже не шутки, это не сон.
Собаки? Собаки!
Блин, я ведь совсем забыл про ферму, про дустов, со своей несчасной любовью. Надо идти письмо Журналисту писать. А дальше –то что?
Ладно, я что- нибудь придумаю, может зря я на Журналиста гоню, может поможет советом.
Я поднялся и зашагал к парадной. Сопли распустил: любовб, любовь, а там люди гибнут. Ну, соседушка, козел, видел же, что я зашел, так он специально на кнопку лифта нажал, чтобы мне пешком переться. Ничего, когда- нибудь аукнется. Придурок!
На третьем этаже меня чуть было не сбил с ног какой-то мужчина, летевший с верху, как метеор, перепрыгивая через несколько ступенек. Пробегая мимо меня, он слегка отвернул голову в сторону.
Куда торопится, чудила, магазины нынче работают круглосуточно.
Эй, вот сука какая! Чего ты разлегся у моих дверей, иди ползи к своим.
Стоп! Он обоссался что-ли? Да нет, черное что-то.
Да это же кровь!
Сосед полу-сидел, полу-лежал, прислонившись спиной к моей двери. Холщевая сумка его валялась на ступеньках. Одной рукой он держался за живот, а другой опирался на пол. Бурая кровь сочилась между грязных черных пальцев. Мне стало плохо. Замутило, может от водки, а может от крови.
- Воды, принеси воды, - хрипел сосед.
- Погоди, погоди немного, - у меня дрожал голос. – Сейчас, ты отодвинься, я дверь открою.
Пальцы не слушаются и ни как не могут достать ключи из кармана. За что его? Кому он нужен?
А это что за бумажка валяется?
Я отодвинул ногу хрипящего соседа. Картинка какая-то рваная. Я наклонился и поднял ее. Это была фотогафия, точнее половинка фотки. Я хотел было ее бросить, тем более, что она была запачкана кровью, но что-то остановило меня.
Приглядевшись по внимательней, на лестнице было довольно темно, я узнал на этом обрывке самого себя. Да, точно.
С фотографии на меня смотрел - улыбающийся я!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КАК БЕШЕНЫЕ ПСЫ
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЧЕРНЫЕ И ДВА КАПИТАНА ТРИ
«Я начинаю путь Возможно, в их котлах уже кипит смола,
Возможно, в их вареве – ртуть, но я начинаю путь.
Я принимаю бой. Быть может, я много беру на себя,
Быть может я картонный герой, но я принимаю бой!»
К, Кинчев
Мандраж. Руки не слушаются, дверь не открывается.
Этот хрен хрипит и стонет. Что за напасть такая, и откуда взялся здесь обрыврк поей фотографии.
- Воды, давай скорей, - хрипит сосед, и я слышу, как клокочет и булькает у него внутри кровь.
- Погоди, сейчас, - я наклоняюсь к нему. – Окуда у тебя это? – я сую ему под нос мою фотографию.
- Во-о-о-ды, - растяжно и глухо уже, даже не хрепит, а дишь одними губами шепчет он.
Я поднимаюсь и, наконец, вставляю ключ в замок. Что делать? Ах, да надо воды. Что он барабанит по двери, я ведь не умею летать.
- На пей.
Ну и ручищи у него, кружку во век не отмоещь, придется выбрасывать. Черт. Как назло у него в квартире никого нет. Во всяком случае, на звонок никто не отвечает. Блин, придется мне скорую вызывать.
А, что с этим делать? Нет, в квартиру я его не потащу, пускай на лестнице корчится. Надо тряпку какую-нибудь принести почище, чтобы хоть рану не грязной рубахой закрывал.
Я с трудом дозваниваюсь по 03, сообщаю адрес и суть случившегося. Знаю, что ментам можно не звонить, им тут же сообщат информацию медики. Тряпку я не нашел, пришлось принести белую футболку. Ну, что он стонет? Я понимаю, что невыносимо, но я же не врач. Я даже не знаю, как перевязать ему рану, я просто сую футболку под его одежду и прижимаю ее к ране его руками. Он вскрикивает.
Минут через двадцать подъехали менты. Трое в штатском, один в форме. Буквально следом за ними появились врачи в синих комбинезонах. Женщина – фельдшер наклонилась над соседом, отняла от живота руки, подняла одежду. Покачала головой, парнишка, приехавший с ней, спустился вниз и принес носилки. Самое интересное, что менты отказались волочь пострадавшего до машины, водила скорой тоже, поэтому корячится пришлось парню-медику и мне (!). Вы представляете? Да! А я с трудом.
Загрузив соседа в реанимационный автомобиль, я вернулся обратно. Возле квартиры стояли мужики и переговаривались.
- Врачи уехали? – спросил меня один из них.
- Не знаю, - ответил я.
- А кто знает? – повысил голос опер.
Ну, нех.. себе? Они что, шестерку нашли? Я оказал раненому первую помощь? Я скорую вызвал? Я даже помог отнести его в машину, что не обязан делать. Вон, среди вас, тот в спортивеом костюме, эдоровый такой. Он же один мог соседа до самой больницы допереть, но ведь он даже не шевельнулся. Совсем вы братцы дорогие обурели!
Пока я хлопал глазами от ментовской наглости, один из штатских спустился вниз и сейчас кричал оттуда, что он успел, и что едет вместе со скорой.
Я переминался с ноги на ногу, не зная, что делать. Закурил и спустился между этажами, где стояла моя пепельница. Менты базарили и смолили прямо возле моей двери. Я внимательно наблюдал, как дым всасывается в мою квартиру. Козлы, могли бы хоть дверь прикрыть!
Я выбросил хабарик и поднялся к квартире. Обошел ментов и взялся за дверную ручку.
- Не возражаешь, - сказал высокий худощавый мужчина, вероятно старший из них. Причем, это прозвучало не как вопрос, а как данность. Типа того, что я не в коем случае не возражаю, что эти мусора протопают в мою квартиру.
Я пропустил их вперед и указал, куда можно пройти. Они даже не подумали снять свои говнодавы, сейчас нанесут грязи, что потом фиг уберешь, захлопнул дверь, прикрыл вторую и прошел следом за ними.
Двое ментов, бесцеремонно уселись на диван, а тот что в форме, видно поскромней стоял возле двери.
- Присаживайтесь, - я показал ему на кресло, но тот не обратил на мою вежливость никакого внимания. Вероятно, инструкция не позволяла ему сидет в присутствии старших. Шутка!
Худощавый, в кожанной коричневой безрукавке, лицом чем-то смахивающим на Кивинова, закинул ногу на ногу, вытащил из папки исписанный листок бумаги, посмотрел на меня:
- Чего руи-то дрожат?
- Замерз, - ответил я, пряча руки в карманы.
- Ты не мельтеши перед глазами, а сядь, вон, хоть на стул.
Я послушно уселся на стул как раз, напротив худощавого.
- Я капитан Баев, а это…, - он представил своего коллегу из убойного отдела Кировского РУВД, сам он был опер из уголовного розыска седьмого отделения милицими. Про старшего сержанта, стоявшего, как истукана в дверях, он кажется просто забыл. – Ну, рассказывай, что здесь между вами произошло? За что ты Рощина завалить хотел?
- Что!? – у меня отвисла челюсть. Вот менты, паразиты. Они хотят скинуть это дело на меня, чтобы не возиться с поисками настоящих преступников. однады, я уже сталкивался с полобной ситуацией, поэтому начало нашей беседы не оказалось для меня неожиданной и шокирующей. Хотя, не большой мондраж я ощутил. Не знаю, чем руководствуются менты, когда считают главным подозреваемым заявителя, возможно такие случаи не редки, но столкнувшись с такой постановкой вопроса впервые, я долго не мог прийти в себя. Спасло только изрядное колличество спиртного и верные братиья-алкоголики.
Когда Катька работала на радио, то она часто приезжала домой поздно ночью. Как-то раз, она позвонила мне около двеннадцати и сказала, чтобы я не ложился, а разогревал ужин, мол, сейчас она ловит тачку у едет домой. Ну, раз приказано ждать, то надо ждать, тем более, что Ванька был у бабки на даче, и делать было совсем нечего.
Я поиграл на компьютере в карты, выпил горячего чая, выкурил пару сигарет и взглянул на часы. Часы показывали без четверти два. Опять зарулила в какой-нибудь клуб, подумал я, что частенько случалось в последнее время. Наши взаимоотношения вкорне изменились после того, как она влюбилась в одного мужика – Сашку Кольчугина. Мы здорово отдалились друг от друга, и жили вместе, в основном, как мне кажется из-за сына, да и возвращаться обратно к родителям совершенно не хотелось, ни ей, ни мне.
Итак. На часах два. Я сбрасываю ей сообщение на пейджер, что, мол еда на столе, а я сплю. Когда припрешся, то меня не буди, дверь только на верхнем замке. Моюсь, раздеваюсь и ложусь спать. Но, естественно, уснуть никак не могу. Раньше она предупреждала меня, что задержится по иакой-то причине, а сегодня четко сказала, что выезжает домой. Постепенно я начал нервничать, искоса поглядывая на мигающие электронные часы, которые показывали три, затем четыре, после пять часов утра. Светало. В июле, в хорошую погоду, рассвет наступал рано, хотя белые ночи уже кончились.
Я понял, что уснуть мне уже не удастся, встал, оделся, закурил и вновь послал сообщение на пейджер. «Позвони и скажи, где ты находишся». Ожидая звонка, я сварил себе клфе, сделал бутерброды и сел за компьютер, писать сценарий для одного парня. По сценарию, какой-то мужчина душит жену подушкой, а потом, ночью, сбрасывает тело в пруд, находящийся не далеко от дома. Я не знал ни начало сюжета, ни его окончания, нашли менты убийцу или нет, меня попросили напечатать только этот кусок, чем я собственно с утра и занимался, ожидая, когда перезвонит моя благоверная. Ведь, даже если она колбасится в каком-нибудь кабаке, то ей всегда администрация позволяла позвонить, а тем более, что в их тусовке у некоторых особо модных, имелись мобильные телефоны. Кстати. Был он и у нас, но сейчас был отключен за неуплату. А платить приходилось ехать аж на Большую Морскую, рядом с оффисом «Дельты».
Пока я перепечатывл эту дурацкую историю про убийство супруги, я даже не заметил, как быстро пролетело время. На часах было половина восьмого, а Катя так и не позвонила.
Какой тут в жопу сценарий? Я начал нервничать, курить одну за другой, а потом просто психанул. Болтаясь из угла в угол, я чуствовал, что потихоньку схожу с ума. Мне чудились всякие кошмары. Типа того, что Катька поймала машину, а водитель оказался маньяком, он изнасиловал ее и убил, ну и всякие другие страшилки копошились в мозгу. Чем больше я накручивал себя, тем хреновей мне становилось. У меня началась обыкновенная истарика.
Я бухнулся на пол и стал биться лбом о паркет, прося у бога, чтобы он сохранил Катьке жизнь, ради Ивана.
«Господи!»- орал я – «Если ты есть. Если ты слышишь меня, то возьми лучше мою жизнь. Я прошу тебя, чтобы с Катькой ничего не случилось, Господи!». Ну, и дальше в том же духе. Я орал и ревел так, что наверное соседи сверху решили, что у нас в квартире либо появился сумашедший, либо происходит страшный скандал. Хорошо еще, когда я бегал за сигаретами в магазин, я встретил соседку и обяснился с ней, сообщив, что это у меня на магнитофоне записана сцена из одного спектакля. Соседка пристально и подожрительно поглядела на мое опухшее лицо, и попросила больше не включать так громко магнитофон, а то звуки из нашей квартиры так напугали ее, что она собиралась вызвать милицию.
Когда на часах было десять, я понял, что это конец, что Катьки больше нет, что мне надо объявлять розыск. Я позвонил Константинову, тот посоветовал подъехать к Кивинову, что я и сделал. Андрея на месте не оказалось, его пропесочивали на каком-то заседании в ГУВД. Чехвостили его, в основном, за то, что он в негативном виде описывает образ нашего стража порядка. Хотя, как мне кажется, он еще малость преукрашивал этот образ, сглаживая острые углы. Но, я рядовой гражданин, а не милицейский генерал, им сверху виднее.
Короче. Оказался в отделе какой-то другой парнишка, которому я объяснил, кто я, откуда знаю его начальника, а Кивинов был начальником убойного отдела в нашем районе, и по какому поводу пожаловал. Опер внимательно меня выслушал. Расспросил про Катьку, про наши отношения, про работу, про сына, а потом спрашивает: «А вы вместе с ней прописанны?». Нет, отвечаю я, я у своих родителей прописан…
И тут до меня доходит, почему опер задал мне этот вопрос. Он первыи делом подумал, что это я расправился с женой. И не известно, чем бы это дело кончилось, если бы я был прописан у нее. Мотив преступления на лицо – жилплощадь. Мы бы поехали к нам домой, там ментя обнаружили бы мнтересные листочки об убийстве женщины, и мне, несомнено скрутили бы ласты. Чем там все закончилось? Да, все нормально, просто Катька гуляла с каким-то мужиком, может спала, это не важно. Я почему эту историю вспомнил, именно, сейчас? Потому что, она походила на ситуацию, которая вырисовывалась возле моей квартиры. Ментам сейчас главное найти мотив, и если он найдется, то меня могут закрыть по «сотке», если нет, то плюнут, как в случае с женой.
- Что? – меня аж передернуло. Поначалу, я думал, когда с меня снимут показания, я расскажу им про лесопилку и псов, но теперь у меня такая охота в момент отпала, ну, а как можно идти на откровенный, прямой разговор в такой ситуации. Тут надо думать не о бомжах, а о себе, как бы впросак не попасть.
- Ничего, - вступил в разговор круглолицый с маленькими глазами и редкими усами под носом, впрочем, я не представляю, где еще могут расти усы. Под глазом что ли? Там, обычно фанари светят. – Моли бога, чтобы твой кореш ласты не склеил, иначе, туго тебе пацан придется.
Ладони вспотели, на лбу тоже выступили капельки пота. Рожа у меня соответственная, с нервами не лучше, чем не разбойник. От меня еще спиртным несет за версту, решат, что мы вместе с ним пили, ну, а попьяни чего только не происходит.
- Он мне не приятель, - наконец, смог выдавить из себя эту фразу, и мне как-то сразу стало легче. Я даже вытер пот со лба.
- Да, а кто же? – спросил круглолицый, не помню его фамилию. Актер такой есть, он все крутых играет. Во, вспомнил – Певцов. Точно.
- Сосед по лестничной клетке, - четко ответил я.
- У тебя паспорт есть? – спросил худощавый, который в это время запрлнял какие-то бумаги, может «Протокол допроса свидетеля», мне не видно было.
- Да, - кивнул я и встал, чтобы сходить за паспортом, который валялся обычно в моей комнате. Встал и сразу сел.
- Что такое? – удивился худощавый капитан. – Занозу посадил?
- Паспорт потерял, - пробурчал я. Объяснять ментам, что паспорт у тебя украли, это пустая трата времени. Они найдут тебе сотню отговорок и доводов, лишь бы не возбуждать уголовное дело, лишь бы не вешать на себя очередного «глухаря».
- Ну, а военный? – Баева не смутил мой ответ на счет паспорта. Он знал, что сейчас с паспортами просто беда. Воруют их по сотни штук в день. Сейчас красная книжечка, в большой цене, особенно среди эмигрантов из стран СНГ, которых в городе столько, что скоро по численности они перегонят местных.
- Есть, - я опять вскочил и пошел в свою комнату.
Пока я ходил, Певцов взял со стола трубку и назанивал кому-то служебным делам. Спрашивать разрешение позвонить, не входило в правила поведения сотрудников внутренних дел.
Я протянул военный капитану, то посмотрел на мои руки и спросил:
- Чего с рукой?
- В футбол играл, на стекло напоролся, - соврал я. Рассказывать про ферму я твердо решил, что не буду, не понравилось мне, как ведут себя менты.
- А почему трясутся?
- С перепоя, - ответил я, скривив губы и пряча руки в карманы.
- Заметно, - сказал Певцов и шепнул что-то Баеву на ухо. Тот кивнул.
- Ну, не томи Орлов Алексей Леонидович, 1965 года рождения, русский, служилв Москве, наград не имеет…, - он читал данные из моего военного билета.
Много он там сведений надыбает, баран!
- Я поднялся на этаж, а Андрюха валяется возле моей квартиры и воды просит. Я пригляделся…
- Погоди, не тарахти, - прервал меня Баев. – Давай все попорядку. Ты когда вышел на улицу?
- Не помню, - ответил я.
- Зачем? За этим? – он щелкнул пальцем по горлу.
- Да, голову поправить, - кивнул я.
- Пили с Рощиным?
- Кто?
- Ну, не я же, - влез Певцов.
- Я же говорил, что с ним не общаюсь, даже не здороваюсь. Когда маленький был, еще иногда в футбол играли, а потом, он как по тюрьмам путешествовать начал, так и все. Он даже и не узнал меня, когда мы внизу встретились.
- Когда вы встретились, вы о чем-нибудь разговаривали? – сверля меня взлядом, спросил Баев.
- О чем мне с ним разговаривать? – фыркнул я.
-Ну, как о чем. Все же друзья детства.
- Я же сказал, он мне не друг!
-Не кяпятись, - сказал Баев. – Пусть не друг, но ведь вы соседи, могли по-соседски поболтать, на общие темы. Какие у вас общие темы? Ну, например, не раскатать ли вам еще один пузырь? Что, не было такого?
Я отрицательно помотал головой.
- Хорошо. Вы с ним не о чем, не говорили. Просто, ты курил, а он пошел домой.
- Поехал, козел, - я вспомнил, какая довольная рожа была у соседа, когда он закрыл перед моим носом двери лифта.
- А, он на лифте поехал, а ты, стало быть, пешком пошел, - выдвинул свою версию оперативник.
- Да, я открыл газетный ящик, проверил, нет ли газет, закрыл его и стал подниматься наверх. Между вторым и третьим этажами, меня чуть было мужик какой-то с ног не свалил, несся вниз, как ошпареный.
- Стоп, стоп, стоп, - Баев переглянулся с Певцовым, поднял брови и пристально поглядел мне в глаза. – Ты неичего не придумываешь?
Меня аж затресло от злости. Он что же, решил, что я выгораживаю себя, что все же я во всем виноват, что я специально приплел какого-то мужика, чтобы свалить на него свое преступление?
- Нет, я фантазирую, - обиделся я. – Пойдите спросите соседа из центральной парадной, он с собакой гудял. Спросите у синяков, которые посуду чдают. Что вы ко мне прицепились? – я чуть было не распсиховался и не начал нецензурно выражаться, что я обычно делаю, когда сильно волнуюсь или взбешен.
- Уже опрашивают, - спокойно ответил Баев. Ни единый мускул не дрогнул на его худощавом лице, приведя меня, тем самым, в равновесие. – Я почему так спросил, потому что, люди в экстремальных ситуациях, склонны преувеличивать, выдумывать, не со злым умыслом, а наоборот, различные смтуации, чтобы помочь следствию. Они сами, если конечно невиновны, становятся подобными «шерлоками холмсами», считая, что делают благое дело. На самом же деле, они лишь запутывают ход расследования, указывают ложный путь, выдвигая не верный посыл, давая тем самым настояшим преступникам замести следы. Ладно, на чем ты остановился?
- Пробегает мимо мужик в кепке, надвинутой на глаза и морду к стенке воротит.
- Как воротит? – более дружелюбно спросил Баев, после прочитанной мне лекции.
- Так, - я втянул голову в плечи, наклонил вниз, сплющил рожу и отвернулся в сторону окна.
- Ну, а ты? – Певцову понравилось, как я изобразил мужика, он даже крякнул, по-моему.
- Я дальше стал подниматься. Мало ли у нас на лестнице бомжей бухает. Может хватанул стакан, да его выворачивать начало, вот он как интелегентный человек, груз сбрасывать побежал на улицу, чтобы в подъездн не гадить. Поднялся, смотрю Рощин. Пригляделся..
- Обожди, - прервал Баев. – А как выглядел мужик. Ну, рожа, одежда, какие-нибудь особые приметы?
- Я не обратил внимание. Да и пронесся он слишком быстро. Так вроде, рожа красная, не бритая, одет в черную или темно-коричневую куртку из тряпки, в брюках, тоже темных. Все, больше ничего не запомнил.
- Раньше ты его здесь не видел? – спросил Певцов, давя на кнопки телефона.
- Нет, да я редко здесь ошиваюсь. Да и вернулся сюда всего два года назад, - ответил я.
- Сидел, что ли? – Баев показал мне на татуировку на пальце.
- Нет, это в молодости баловался, - ответил я на счет татуировки, - А здесь не жил, потому что женат был, жил с женой и ребенком в другом месте.
Певцов дозвонился до кого-то и сообщил во всеуслышание, что Рощин в реанимации, состояние у него тяжелое и врачи не дают гарантии, что он останется жив. Больно организм у него истощен.
Слушая сотрудника бывшего кивиновского отдела, Андрей давно уволился из ментуры, я прикидывал: сказать мне или не сказать, что у Рощина был обрывок моей фотографии, которых было всего две штуки, одна у Юльки, другая у меня. Когда я ходил за военным билетом, то обратил внимание, что моя, как висела на стенке, так и продолжает висет, в целом виде и сохранности. Этот же кусок, был явно ее частью фотки, но ведь она забирала его с собой. Как он мог очутиться у соседа? Ведь с Юлькой все нормально, я же получил от нее письмо из Москвы, где про фоторгафию она ничего не пишет. В общем, странная история. С Юлей не связатся, на конверте обратного адреса нет. Надо ждать, пока сосед аклимается. А если нет? Тогда мне уже будет не до фотографии, надо будет за свою шкуру беспокоится, чтобы мокруху не повесили, если они, конечно, не найдут того мужика, истинного убийцу.
Так размышлял я, не разбираясь в тонкостях уголовно-процессуального дела. Мне позже станет ясно, что менты ничего не могли со мной сделать, а только лишь брали на понт и запугивали.
Что поделать, работа у них такая.
Так, говорить мне про фотку или нет?
Нет, пожалуй промолчу. Раз про лесопилку не решился рассказать, то и про фото говорить не буду. Если сосед оклемается, то сам расскажет, если нет, то что? Думать надо, думать!
Баев, тем временем, закончил записывать мои показания, дал мне расписаться и подтвердить верность моих слов, убрал листки в папку, сказал, что на днях меня вызовут к следователю прокуротуры, и он возьмет у меня показания.
- Из города никуда уезжать не собираешься? – спросил Певцов, поднимаясь вслед за Баевым.
- Если только за грибами, - сказал я.
- И далеко ездишь? – поинтересовался\ Баев.
- Раньше в Поселок ездил, а теперь, думаю, в Кириловское или Заходское рвануть.
- Смотри, много не пей там, а то заблудишся и замерзнешь под сосной, - приколося капитан.
- Постараюсь, - ответил я, провожая эту троицу. Кстати, за все то время, пока мы разговаривали, старший сержант не шелохнувшись, так и стоял возле двери, равнодушно слушая наш диалог. Что поделать, и у него работа такая.
В дверях Певцов вдруг остановился и сказал Баеву:
- Может Орлова с собой возьмем. Пускай ему картотеку покажут. Посмотрит на фотографии урок, может узнает кого?
- Ты как? – почему-то спросил у меня Баев. – Поедешь?
- Иогу, - сказал я. – Мне все равно, делать нечего.
-А, может посмотрит когда его следак дернет? – предложил старший лейтенант Певцов.
- Логично, - согласился Баев. Вероятно, ему не очень хотелось сидеть со мной душном помещении и показывать мне фотографии всяких отморозков. Ему бы Рощина допросить, вот уж кто бы наверняка назвал имя нападавшего.
Менты вызвали лифт, закурили, как это они еще в квартире у меня смолить постеснялись, кивнули на прощанье и уехали. Внизу их ждали еще два человека, которые, вероятно, опрашивали народ на улице и в парадной.
Я захлопнкл дверь.
Нет. это просто не выносимо. У меня не проходит дня, чтобы я не вляпался в какую-нибудь историю. Надо срочно выйти и освежить голову.
Освежить голову, это значит, прогуляться по проспекту, иногда заглядывая в разнообразные шалманы, изучая их ассортимент.
Я подождал не много на лестнице, дожидаяст, пока ментовский «УАЗик» не свернет на Швецова. Теперь можно спокойно свинчивать, никто тебе ничего не скажет.
Жалко, опять Журналисту ничего не написал, но ведь я не виновать. Ничего, о чем писать я знаю. Может с Аркахой связаться, сразу же на его компьютере текст набить? У меня-то нет, жена сперла.
Ладно, прогуляюсь, тогда Аркахе позвоню, может, действительно, пересечемся, все - таки, мы с ним долго не встречались.
Нет браток, что-то здесь не так. Башка трещит, ручки, как у шаловливой сучки. Надо присесть, хоть школьном дворе, перекурить это дело.
От чего же я, ничего не сказал ментам про обрывок моей фотографии, найденной у соседа? Испугался? Чего? Того, что придется про лесопилку рассказывать, а это уже совсем иной базар.
Боюсь я что-то о ферме болтать. Мало того, что не поверят моим бредням, так еще выяснят, про какое-то износилование, про то, что сбежал из отделения.
Да, тогда мало не покажется. Или здесь закроют, или в Псков потащат.
Страх сковывает мои действия и, надеюсь я, по большому счету разве-что на Журналиста. Хотя, надежда какая-то существует, а веры нет.
Надо в капельницу зайти и попробовать проанализировать сложившуюся ситуацию с соседом и моей фоткой, а, стало быть и с Юлей.
Что же произошло и почему? Как связано ранение соседа с моей фотографией? Почему это всего лишь обрывок, от полной фотографии? Где вторая половинка?
Хорошо, что в капельнице никого нет. Можно спокойно посидеть, покурить, выпить сок. Вполне пошла бы и водка, но состояние нормализовалось, а в случае перебора, голова мгновенно перестанет соображать.
Итак. Начнем все попорядку. Была ли случайной наша встреча с Юлей на вокзале?
Конечно. Хотя, почему нельзя предположить, что Юле кто-то указал на меня, и она специально познакомилась со мной.
Но, для чего такие сложные комбинации. Если бы им было необходимо, то они схватили бы меня прямо на станции и дело с концом.
Может, они решили, что у меня есть сообщник? Что я сбежал не один, либо рассазал кому-нибудь о лесопилке? Этот вариант, хоть и имеет массу недочетов, но совсем уж отметать его не стоит. Чем черт не шутит? Правда, Юльке я ни словом, ни полсловом не обмолвился на счет фермы, а сама она со своими вопросами меня не доставала. Может, раз про руку упомянула, да и то, из чуства сострадания. Короче. Версию с симпатичной девчонкой, можно было бы отмести, как глупую и не имеющую под собой никаких оснований, если бы не фотография и случай с соседом. Это происшествие в корне все меняет.
Юлька, действительно, была подослана следить за мной. Согласитесь, довольно, странно, что такая милая девочка, вдруг обратила внимание на какого-то чумазого оборванца, накормила его, напоила, купила билет до города, а потом еще и болталась с ним целыми днями. Понравился?
Да, это не исключено, но что за истерику она устроила, когда я отключил ее телефон? По инструкции, она всегда должна была иметь под рукой мобильную связь! На сколько все сложно и глупо! Если такие сложности, то сотовых могло быть несколько. Если, она хотела бы что-ибудь выяснить у меня и про меня, то она не ворковала бы про любовь, а выведывала бы мои тайны. Мне кажется, что она была искренна со мной. Про отца-мента рассказала, про учебу в Москве. Письмо, наконец, прислала, пусть без обратного адреса, но все же, о чем-то это говорит.
Правда, после этого письма и полетело все в тар-тарары. Если Андрюха помрет, то я так и не узнаю, отуда у него в руках оказалась моя фотография. А если я это не узнаю, то грошь цена моему расследованию.
Правду может рассказать лишь Юлька. Но, неужели мне стоит ехать и искать ее?
Эх, посоветоваться бы с кем- нибудь, да не с кем. Ментов знакомых не осталось, а гопники, разве что, присоветуют башку поправить и плюнуть на все переживания.
Доползя до порадной, я поднялся на свой этаж пешком. Вероятно, что я никогда больше на лифте подниматься не буду, вдруг кому-нибудь в голову идея пидет, грохнуть меня.
Кровавого пятна, возле двери, уже не наблюдалось, вероятно, дворничиха вымыла лестницу.
Я запер за собой дверь, закрылся на крюк, на всякий случай и пошел на кухню, покурить.
Вдруг, в моей голове прояснилось и, возникла совершенно четкая картина случившегося.
Попробую изложить все более-менее доступно и четко, во всяком случае, как представляется это мне.
Юлька, действительно, была приставлена следить за мной. Не зря, те менты на вокзале, не среагировали некоим образом, на мой затрапезный вид. Какова была ее задача? Выяснить, тот ли я Алексей Орлов, находившийся на ферме, есть ли у меня сообщник или сообщники, с которыми я совершил побег, и не сболтнул ли я чего-нибудь лишнего, когда находился в кутузке. Вдруг сержант в курсе событий? Отчего мне так легко удалось ускользнуть от него.
Но, каким образом они догадались, что поеду я в Питер через Новосокольники? Или они на всех станциях расставили смазливых девчонок, чтобы те охмурили меня и выведали мои секреты?
Здесь явная нестыковочка получается. Ну, да ладно, я ведь о приблизительной версии толкую.
Допустим, что пока я прав, хотя бы на доли процентов.
Итак. Юлька выясняет, что я и есть тот самый Орлов, паспорт которого храниться у Кирилла или его подручных. Кроме того, она в курсе того, что я встречаюсь с какими-то приятелями, я же не рассказываю ей о них, а так же с неким Журналистом. Мы встречаемся с ней каждый день, тем самым она связывает мне руки. Она знает мои координаты, при этом не сообщает даже телефон Машки. И вот, наконец, мы спим, затем следует истерика, потом отъезд, письмо из Москвы, якобы, от жениха, а потом следует покушение на убийство.
Так, на кого же покушались? На Рощина или на меня?
Что-то вертится в голове, а уцепиться за это что-то никак не могу.
Что же смущает меня в этом покушении на Андрея?
Если ждали меня, ну, откуда фотография на полу, то почему же пырнули соседа?
Пусер!!!
Как же я сразу не догодался? Киллера подвела темень в парадной, наш, одинаково, затрапезный вид и полувер одного цвета. Господи! Как мне повезло, что я снял на улице курту и остался в пусере.
Итак. Картинка складывается такая.
Он срисовал меня на улице, когда я покупал сигареты. Возможно, этот мужик тусовался возле меня, но я был невменяем и поэтму не обратил на него внимания. Возможно, лн ждал меня между этажами, поскольку на улице белый день и сравнить мою фотку с моей мордой особого труда ему ене составляло. Он обратил внимание, что я направляюсь домой и пошел на заранее пиготовленную позицию. Но, тут случился эксесс исполнителя. Окна парадной выходят на проспект и Оборонку, а во двор нет. Как он мог знать, что в то же самое время, что и я, домой будет возвращаться сосед-алкоголик, живущий на одном со мной этаже и одетый в такой же турецкий свитер.
Убийца не знал, пойду ли я пешком, либо поеду на лиште, и вероятно поджидал меня между четвертым и пятым этажами. Пока я курил и наслождался августовским солнцем, сосед успел проскочить в парадную и подняться на лифте на четвертый этаж. Вряд ли киллер сразу заметил его лицо, скорее его смутил свитер и он, спустившись на лестничную клетку, ударил соседа ножем в бок. Странно, почему он его не добил? Увидел, что напал на другого? Вполне возможно, что так и было, хотя, повторюсь на площадке было темно, да и времени у преступника было слишком мало. Наверняка, он слышал, как по лестнице кто-то поднимался наверх.
Фотография, точнее ее обрывок? По всей видимости, поняв, что допустил ошибку, он выронил ее из рук, а поднять не успел, слишком большой дифицит оказался со временем, ведь ему на встиречу поднимался я.
Отчего же он не поехал вниз на лифте? Желал убедиться, что тот кто поднимается пешком и есть истинная жертва неудачного покушения? Все может быть. Во всяком случае, я не далек от истины. Если это так, то и Юлька и фотка и ранение Рощина, звенья одной цепи, уши которой растут из лесопилки.
Чтобы дорыться до истины, я должен найти Юльку. Но, как это сделать? Ведь, не исключено, что имя она придумала, что никакой подруги не существует, что ни в каком московском унивеситете она не учится. Тем более, что платных университетов сейчас, как грязи.
Есть еще вариант, что ментам каким-то образом удастся найти убийцу и тот расколется. Но, это столь мизерный шанс, что и думать про него не стоит.
Пока же этот человек не найден, то мне лучше всего свинтить из дома, либо затаиться в самом дальнем углу и сидеть тихо, как мышка.
Телефонный звонок. Кто бы это мг быть? Может следак из прокуротуры звонит, а может опера, нашли предполагаемго убийцу?
Оказалось, что это звонил Аркаха. Он находился на Нарвской и готов был со мной пересечься, чтобы покалякать о делах наших скорбных, а заодно и раскатать бутылочку доброго зелья.
Аркадий мужик умный, но советчик плохой, особенно в около- криминальных делах. Но, все же, посоветоваться, да просто поговорить, хоть с кем-то, это гораздо лучше, чем напрягать голову в полном одиночестве.
Во дворе, как воробьи на жердочках, на антивандальных скамейках, сидели старухи. Завидив меня, они прервали свой разговор и вытаращили глаза. По всей видимости, они пропустили момент моего возвращения домой и теперь недоумевали, каким образом этот потенциальный убийца и хулюган мог вырваться из цепих лап нашй доблестной милиции.
Вероятно, что уже весь двор знал об утреннем происшествии. И если бы убийца или его сообщники захотели бы узнать все предполагаемые версии случившегося, то ему или им нужно было бы просто подсесть неподалеу от этой птичьей стаи.
Кстати, проходя мимо бабок, я «отдал им честь», улыбаясь, как заново родившийся. Впрочем, посути так оно и было. Что это, цепь случайных совпадений или промысел Божий?
Я ведь поначалу вышел в куртке, не смотря на агустовскую жару, на улице мне показалось прохлално. Но, после того, как я согрелся немного то снял уртень и оказался в свитере, похожесть оного на сседский спасла мне жизнь.
Судьба! А может нет? Может, я пру по жизни по дурацкой формуле: напился – вляпался, вляпаляся – выпутался, выпутался – напился и так до бесконечности. А Господь не дает мне тормознуть где-то в одном месте. Так, что же это? Почему мне никак не вырваться из этого замкнутого круга? Почему не оборвать, хотя бы первое звено. Ну, не напьюсь я и все. Цепь порвется и не надо будет ломать башку от того, как бы ни куда не вляпаться, как бы выпутаться, раз вляпался, как бы…
Вряд ли жизнть станет пресной и скучной, если прекратить бегать по порочному кругу. Впрочем, куда я сейчас направляюсь? Похоже, что на очередной виток.
Аркаха ждал меня в парке имени 9 января, как раз напротив отделения милиции. На нем был джинсовая куртка и свитер. Видно н мне одному было зябко в погоий, соднечный день. Лицо у него было красным, толи от загаа, толи оттого, что он уже упел опохмелиться. Судя по его неувереным движениям, лпохмелиться он уже успел.
Мы поздоровались. Возле него находилась неизменная черная сумка с превиликим множеством карманов, в одном из которых неизменно находился дежурный стакан.
- Пить будешь?
Неизменный и традиционный вопрос, который он задает мне, уже в течении десяти или двеннадцати лет, когда мы встречаемся с ним после долгой разлуки, связанной с различным ныне местом работы и большим расстоянием меду местами проживания.
- Давай, - согласился я. Аркашка, в отличии от Рыжего, никогда не гнал лошадей и поэтому наливал по-немногу, при этом, всегда имея при себе зауску.
Аркадий растегнул сумку, извлек из нее початую бутылку «Охты» и разложил на куске бумаги, нехитрую закусу. Следующим, еще не совсем твердым движением, он вытащил стакан и булькнул в него прозрачную жидкость.
- Твое здоровье, - сказал я, опрокидывая стаканчик.
Он быстро налил себе.
- Угу! И твое, - водка пролилась ему в рот.
Да, здорвье мне было необходимо, как воздух. А ведь я мог бы его сегодня потерять!
- Что у тебя новенького? – спросил он, убирая бутылку и стаканчик в сумку. Эта привычка сохранилась у него с горбачевских времен, когда приходилось шугаться каждого куста, опасаясь, что за ним затаились стражи правопорядка.
Я, вновь, не решился рассказать ему о своих злоключениях, не ожидая действенной помощи. Аркаха был слишком погружен в свою работу, чтобы выдать мне дельный совет.
- Я сегодня с Андрюхой хотел встретиться, - всесто этого сказал я. – Какие у тебя планы на вечер?
Анрюха был моим лучшим другом, еще со школьной скамьи. Вот кому я мог бы довериться наверняка, хотя, знакомых ментов у него тоже не было. Так, просто добрый друг, с которым можно было поделиться своими злоключениями.
- Никаких, - ответил Аркадий, довая понять мне, что вечер у него абсолютно свободен, и он может провести его по своему собственному усмотрению. Он вытащил из сумки все те же предметы, и мы продолжили наш пикник.
Вечером, в условленном месте, нас ждал Андрюха. Отправив жену и ребенка в летний лагерь, он оттягивался по полной программе. Увидев Аркашку, он тут же предложил купить еще, в догонку. Мы не возражали. Купить, так купить. И хотя, пить особо не хотелось, но раз коллектив желает продолжения банкета, то отчего бы его не продолжить. Тем более, что после сегодняшних событий, возвращаться однму домой, мне н улыбалось, да и ночевать в пустой квартире. У Андрюхи же, хата была пустой, по причине, о которой я уже докладывал.
Прихватив с собой пару пузырей, мы поехали к Андрею. По дороге, обычно скромный, он постоянно цеплялся ко всяким теткам, видимо долгое отсутствие супруги сказывалось на его физическом состоянии. Правда, женщины не выказывали особого расположения к нашей троице, по причине не совсем трезвого вида, и моей, не вполне, удобоваримой внешности. Что, в очередной раз наводило меня на мысль, что появление Юли на моем пути было вовсе не случайным совпадением.
Если женщины игнорировали нашу компанию, то водка никуда не делась. Точнее, она вскоре оказалась в наших чревах, и мы с Аркадием выразили готовность сбегать еще. Андрей, такого желания не проявил, поскольку набрался быстрее всех.
Вернувшись через минут двадцать, мы оказались перед закрытой дверью в подъезд. Дело в том, что парадная Андрея имела одну неприятную особенность – домофон. Жля того, чтобы проникнуть во внутрь ее, надо было знать номер вожделенной квартиры или иметь ключ от входной двери. Ключ, естественно, был у хозяина, а номр его квартиры, как назло, вылетел из наших не трезвых мозгов.
- Ты помнишь номер его квартиры? – спросил я, надеясь на память приятеля.
Заданный вопрос повис в воздухе, вместе с отвисшей нижней челюстью друга. Аркадий спал на ходу. Ждать у закрытой парадной запаздалых жидьцов, в два часа ночи, нам совсем не улыбалось, и поймав машину, мы с Аркадием поехали ко мне домой. Не мерзнуть же на скамейке возле закрытого подъезда.
Поутру, Аркадий ретировался, правда выпив пятьдесят грамм, для поправки трещавшей головы. Он не очень стремился ехать на работу, но очередная халтура, за которую он уже получил аванс, не давала ему покоя. Мы договорились созвониться позднее.
Едва он ушел, как раздался телефонный звонок. По началу, я решил не снимать трубку, но телефон столь настойчиво выдавал свои трели, что мне ничего не оставалось, как сказать: «Але». У меня были не хорошие предчуствия, и они меня не обманули.
- Привет, - раздался в трубке голос Андрея, слегка заторможенный и чем-то, явно, встревоженный. – Ну, уда вы делись? Я ждал вас, ждал, а потом заснул. Вы что делаете?
- Аркаха на работе, - ответил я. – А я собираюсь поспать маленько, мы ведь только в три утра до дома добрались. Понимаешь, номер твоей хаты из головы вылетел, а с вашим домофоном, фиг в парадняк попадешь. А ты сам-то, почему не на работе?
- Да, - Андрей замялся. – Я не важно себя чуствую. Вот и позвонил на работу, отгул взял.
- Понятно, - усмехнулся я. – Бодун?
- Да, что-то в этом роде. Я тут взял, может приедешь, потриндеть надо. Приезжай, а.
- А твоя когда припрется?
- Через два дня, - промямлил он.
- Хорошо, сейчас соберусь и прикачу. Да, напомни мне номер квартиры, а то я опять под окнами куковать буду.
Андрей сообщил мне номер квартиры, объяснил, на всякий случай, на что там нажимать надо, и мы распрощались до встречи.
Добрался я довольно быстро, троллейбус подошел почти сразу же. Проезжая по Трамвайному проспекту, как всегда отвернул голову, от бывшего дома своей супруги. Это место, именуемое «Форелью», действовало на меня, как красная тряпка на быка. Да, и все места, где мы когда-то гуляли с Катькой и Ванькой приводили меня в ужасное расположение духа, а иногда, так прихватывало сердце, что приходилось выходить и брести пешком, набирая полные легкие прохладным либо теплым воздухом, чтобы прийти в себя.
Дверь открыл Анрюха, неестественно бледный и осунувшийся в одну ночь. Я решил, что его колотит с бодуна, и не стал задавать лишних вопросов. Мы прошли на кухню. На столе стояли наполненные рюмки, на сковородке шкварчала яишница. Мы сели за стол, подняли рюмашки. Чуствовалось, что это состояние у него не с перепоя, все гораздо серьезней. После того, как мы выпили, он произнес глухим, дрожащим голосом:
- Леха, ты знаешь, меня вчера обчистили.
Вот тебе и погуляли, чер возьми! Неужели, эти бесконечные проблеммы никогда не закончатся? Я, грешным делом, хотел рассказать ему о своих злоключениях, но понял, что в таком состоянии, как сейчас, он меня врядли услышит. Для него, главным, были его проблеммы
- Что произошло? – я налил еще по одной.
- Понимаешь, - он трясся, подбирая нужные слова. – Я ничего не помню когда вы ушли. Вырубился просто.
- Зрасте, - сказал я. – Ты собрался жрачку приготовить, а мы с Аркашкой за водкой побежали. А когда вернулись, то поняли, что оба не запрмнили номер твоей квартиры, а на двери домофон. Мы подождали маленько, да какой смысл ждать в два часа ночи, только молодежь, да подвыпившие граждае в такой час и могут нарисоваться. Подождали, подождали, да поехали ко мне. не ночевать же на улице.
Андрей побледнел и затрясся еще шибче прежнего.
- Выпей, - я поднес ему рюмку.
Он залпом опрокинул водку и принялся шарить по кухонным столам, банкам из-под круп, даже под паласс заглянул.
- Да, что случилось? Кто тебя обчистил?
- Ты представить себе не можешь, - бормотал он себе под нос. – У жены все золото пропало, все то, что в наследство от родителей досталось: кольца, серьги, перстни, цепочки, кулончики. Тысяч на двадцать, если не больше.
Час от часу не легче. Судя по виду Андрея, судя по его поведению, по его дрожащим рукам, его, действительно, обокрали. Но, кто? Да и как это могло случиться, если он, собственручно закрывал за нами дверь?
- Погоди, - сказал я. – Тебе надо успокоиться. Давай выпьем по граммульке, закусим. Все внимательно вспомним. Тебе надо взять себя в руким. На кой хрен, ты по банкам, да по коврам лазаешь? Какой смысл в этих процедурах? Если тебя обокрали, то тебе в милицию надо идти, а не со мной водку квасить.
- Да, понимаешь, - сказал Андрей, засовывая в рот здоровый кусок яичницы. – У меня такое иногда случается. Иногда напьюсь, и мне начинает казаться, что меня обязательно обнесут. И тода я начинаю разные вещи куда-нибудь прятать, а с утра никак вспомнить и найти не могу, хоть убей. Я и вчера мог такое отчебучить. Хотел с утра ментов вызвать, а что я им расскажу? Ничего не помню, может украли, а может сам куда-то запрятал. Что они на это скажут?
- Да, ситуация не из простецких, - согласился я. – У тебя явно какая-то болезнь. То-то ты вчера кричал, мол, стоит мне заснуть, как вы меня обязательно обнесете.
- Ну, извини, бывает.
Бывает! Вот ведь засранец! Действительно, он вчера как-то очень странно себя вел, особенно, когда перебрал. Все выходил куда-то, все репу чесал, словно замышлял что-то.
Сейчас вот тоже, сидит напротив меня и голову чешет. Иможно подумать, что от этого у него золото появится. Правда, лицо его порозовело, руки перестали трястись, вероятно, постепенно он приходил в себя от шока.
Выпив еще по рюмке, мы последующие два часа занимались с ним тем, что перетряхивали все его вещи, осматривали различные банки и ящики столов. Он, даже, в мусорное ведро умудрился залезть.
Вот до чего пьянство доводит!
Совершенно естественно, что наши поиски не дали никакого результата. Золота в квартире не было.
- А, может Аркадий? – спросил Андрюха, когда уставшие и злые, мы уселись на кухне перекурить это дело.
- Что, Аркадий? – у Аркадия такая же память, как и у нас, вряд ли он вспомнит чего-то более существенное. – Аркадий сейчас на халтуре, да он сам кривой был.
- Может он спер? – развил свою мысль Андрей.
- А, почему про меня ты не подумал? – я внимательно смотрел на него. По глазам вижу, что и про меня ты подумал, только вслух произнести постеснялся.
- Ну, ты мой друг, - Андрей покраснел, догадываясь, что я прочел его мысли.
- Брось, - ответил я. Сколько таких случаев известно. Водка она так действует на мозги, что люди режут и душат друг-друга, стреляют и поджигают квартиры, а перед этим клянутся в вечной дружбе. Зачем говорить о банальном? Можно подумать, ты не знаешь, обычно все начинается с безобидной фразы: «Ты меня уважаешь?». А что звучит в ответ, кроме банального: «Конечно, уважаю»? А звучит разное, типа: «Ты парнишка не плохой, только ссысшя и глухой!» или «Хороший ты человек, дай бог тебе ума!». И все, шаг за шагом это приводит к необратимым последствиям. Правда, спереть вещи – это другое. Здесь не обычная бытовая ссора, на почве неприязненных отношений, здесь иное, но что именно, я сказать не могу, оттого, что не знаю. Может, подлянку человеку кинутиь? Может, подставить кого-то другого, к которому испытываешь неприязнь. Водку пить не надо! А если пьешь, то пей в одиночку и под одеялом. Тогда, на худой конец, только на чертей грешить сможешь!
Андрей молча выслушал мою речь:
- А дверь-то я закрывал?
- Не помню, - ответил я. – Наверное. Хотя, мы же не надолго выходили, мог в пьяном угаре и забыть.
В общем, расстались мы с ним в радушном настроении и тяжелым осадком на душе. Нечего пить, раз не умеешь. Я вот не умею, но пью, от этого и все мои беды. Хорошо, хоть вещи по углам не прячу. Да, мне бы самому где-нибудь не мешало бы схорониться, а то зарежут ненароком, как облезлую курицу. Но, оставаться у Андрея, я не захотел мало ли что, ему назавтра в голову взбредет? Вдруг почудится, что я его трахнул ночью? Обвинит в мужеложестве.
Никто обвинять меня в мужеложестве не собирался, зато ровно в одиннадцать часов раздался телефонный звонок. Я снял тубку и был приятно обрадован, злющему женскому голосу:
- Алексей, найди Аркашу и к шестнадцати часам будте в милиции. Адрес ты знаешь!
Поначалу, я хотел узнать, по какой причине, столь суровый тон, и зачем я должен появлятся в ментовке, но сообразив, что Ольга просто так, слов на ветер не бросает, решил вообще с ней не препираться, а сказать-«Ладно» и повесить трубку.
Звонила, как вы догадались, жена Андрея. Вероятно, оклемавшись к вечеру, и осознав, что случилось что-то серьезное с далеко идущими последствиями, Андрей рванул к жене в оздоровительный лагерь. Не знаю, что он наплел ей, но настроена баба была весма решительно. Это не этот студень, которому лучше водки попить, да по банкам из-под крупы полазить. Поняв, в чем дело, вероятно, смазав ему пару раз по фейсу, она тут же рванула в милицию, подавать заявление о краже.
Интересно, как ей эту историю мужинек нарисовал? Наверное, рассказал, что плохие дяди Алексей и Аркадий, напоили несчастного Андрея, усыпили, а потом, перерыв всю жилплощадь вынесли из нее все самое ценное. Впрочем, а как бы я поступил на его месте? Валил бы все на приятелей или взял бы всю вину на себя?
Тьфу-тьфу-тьфу! Лучше бы мне не оказываться ни на чьем месте, кроме моего. Пусть, по горло в говне, зато в своем собственном.
Аркашка был злым и раздраженным, из-за того, что в связи с этой ерундой у него отвалился кусок халтуры, а лишние деньги никогда не помешают. Скрипя зубами и сердем, он согласился дать показания в милиции, хотя не видел в этом особого смысла. Ну, пили вместе, ну, пропало что-то. Во-первых, пьют все, и частенько в компаниях, а не в одну харю, во-вторых, если что-то и пропало, то почему пропало именно в тот день, а не днем или неделей ранее? Нет, тут явный намек на то, что золото помылил кто-либо из нас или оба вместе. Но, ведь оно могло уйти гораздо раньше? Почему этот вариант никто не рассматривает? Впрочем, его не рассматривают хозяева упертых вещей, а что думают по этому поводу менты, мы не знаем, поскольку их мнения еще не выслушали.
Мы встретились с Аркахой в парке, на той же самой скамейке, с которой все и началось. Пока мы ждали Ольгу и Андрея, Аркадий предложил опохмелиться, на что, я ответил отказом. Даже не из-за ссыкливости характера, а из-за моего желания выйти из очередного запоя. Тем более, я чтил слова «железного Феликса» о том, что у чекиста: ноги должны быть в валенках, руки в резиновых перчатках, чтобы следов не оставлять, а голова с недельного похмелья, так она кумекает лучше.
- Не хочешь? – Аркаху не смутил мой отказ. – А я выпью!
Достал дежурный стопарь, бутылочку из-под коньяка, в которой плесалась водка и выпил, успев даже закусить бутербродом с сыром, до прихода терпил.
Ольга, сверкая глазами в толстых роговых очках, шла впереди. За ней, понурив голову, плелся Андрей, на его толстом лице не было ни кровиночки. Женщина была настроена воинственно. Узкая полоска губ, выдавала все то отвращение, которое она испытывает к мнимым приятелям мужа. Впрочем, как мне кажется, часть ненависти и злобы относилась и к Андрею. Кроме колючих глаз, узих губ, я обратил внимание, на сжатые кулаки.
Не здороваясь, она сразу взяла быка за рога:
- Может, подоброму все вернете?
Я не знаю, что именно рассказал ей муж, но то, что на семейном совете, они твердо решили топить нас с Аркашей, это никаких сомнений не вызывало.
Аркашка, в таких же, как Ольга очках, с толстыми стеклами, своими действиями слегка приподнял мне настроение которое, при виде этой мегеры и ее воинственного настроя, куда-то улетучивалосчь. Я даже пожалел, на мгновение, что отказался от допинга.
- На! – Аркаха растегнул сумку и вытащил из нее бутылу из-под коньяка. – Могу и стакан предложить. Вот с закусью, швах. На вас не расчитывал.
Ольга побелела от ярости и, увлекая за собой студня-мужа, решительно зашагала по направлению к РУВД. Мы потащились следом.
Второй раз, за последние три дня, меня пытаются обвинить в том, что я не совершал. Я был слегка подавлен, от новой встречи с ментами, зато Аркадий чуствовал себя куда более уверенно, чем я. Он даже умудрился послать мадам, так он величал Ольгу, на три известных буквы, когда она обозвала его алкашем.
Знакомый корридор, знакомая железная дверь. Вот здесь следователи, тут опера и дознователи, а чуть вправо, там КПЗ.
Ольга позвонила в звонок, послышался шум отпираемого замка, на пороге стоял мент в форме. Женщина представилась и сообщила мусору, по какому поводу она здесь находится. Ее попросили подождать и захлопнули дверь. Однако, вскоре дверь распахнулась и Ольга прошла во-внутрь.
Пробыла она там не долго, вероятно, все что надо, она уже написала сегодня утром. Следующим вызвали Андрея. Он так же не долго пробыл за закрытой железной дверью, а когда вышел, то мент назвал мою фамилию.
Когда я открыл дверь в кабинет, то естественно, а как могло быть иначе, то увидел высокого, худого оперативника, с которым познакомился пару дней назад. На сей раз, он был без куртки, через плечо был перекинут ремень, на ремне болталась кобура, а в кобуре, отнюдь не огурец, как стебались над ментами в застойные годы, а самый натуральный пистолет. Это не означало, что он тут же поставит меня к стенке и «по решению «рев-воен-совета» пустит в расход. Просто, форма одежды у них такая. Сейчас без ствола никакая бабка посуду сдавать не пойдет, оторвут вместе с руками. Мент бросил на меня быстрый вгляд, опустил голову, дочитывая что-то в своем толмуде, а потом, словно до него дошло что-то, оторвал взгляд от бумаг и удивленно и пристально поглядел на меня.
-О, ля! Какие знакомые лица. А я читаю показания и вспоминаю, где-то я недавно эту фамилию уже слышал. Ну, кого ты на этот раз завалил или на сей раз не вышло?
- Никого я не валил, - я сел на край стула, ожидая окрика, мол, а кто тебе позволил садиться. Но, капитан лишь кивнул, давая понять, что он не возражает, если я приземлю свою задницу на его казенную мебель. – Вы же знаете, что произошло.
- Если бы я знал, то с тобой бы не я разговаривал, а другие люди. Я всего лишь дознователь, мое дело снять с тебя показания, а возбуждать уголовное дело или нет, это пререгатива следователя прокуратуры.
- А можно узнать, - я набрался смелости. – Как там Рощин?
-Кто? – переспросил он.
- Ну, тот, которого ножем пырнули около моей квартиры?
- В морге, - бесстрастно ответил опер.
- А убийцу нашли? – у меня, как обычно вспотели ладони и закололо в левом боку. То, что сосед умер, это пол беды, вот если они убийцу не взяли, тогда дело швах.
- Нет, не нашли, - опер вертел в руках ручку и глядел мне в глаза. – А тебе это к чему? Эксперты обнаружили на натфиле отпечатки пальцев, принадлежащих не тебе. Да, и во дворе видели, как из парадной выходил мужчина, схожий по описанию с твоим. Ты не волнуйся, мы его найдем, а как найдем, то тебе бязательно сообщим, - он хохтул. – Ты же у нас главный свидетель.
Вот тут-то бы мне и рассказать капитану про ферму, про Кирилла, про Юлю, про джемпер, про фотографию, какой груз свалился бы с моих плеч. Но, капитану было не до моих фантазий, его интересовала конкретная заява о краже драгоценностей. В сущности, этим делом должны были заниматься ребята из отдела по борьбе с имущественными преступлениями, но там телефон не отвечал, и ему, как дежурному оперативнику приходилось снимать показания с терпил и свидетелей. Мы с Аркашкой проходили по этому делу в качестве свидетелей, пока.
- Ты, мн голову не морочь, про убийство, все что от тебя требовалось, ты рассказал, показал и сделал. Теперь, давай про кражу валяй, - оперативник заполнил шапку документа и принялся слушать мой рассказ, иногда прерывая его вопросами, замечаниями и шутками.
Я изложил свою версию происшедшего. Не прибавив, не убавив ни грамма. Было заметно, что капитан не слишком вникал в обстоятельства кражи, а выполнял работу, которую должны были делать люди из ОБИПа. Во всяком случае, мои версии и домыслы, что золото, могло пропасть гораздо раньше нашего появления в квартире Андрея, он воспринял довольно инфантильно, не проявив никакого энтузиазма.
- Зови последнего, - сазал он, дав мне подмахнуть документ. – Да, и пока не сваливай никуда, может, какие уточнения понадобятся.
В коридоре, кром Аркашки никого не было.
- Иди, - я кивнул ему головой в сторону уголовки. – А где эти терпилы?
- А эти вышли, ничего не сказали и свалили. Только эта шмара глазами на меня так зыркнула, словно из фидма «Воспломеняющая взглядом».
- Да, будь ее воля, она бы нас точно испепелила, - согласился я.
- Муженька бы своего не забыла, - сказал Аркадий, вставая и направляясь к оперативнику.
- Муж – это святое. Он ей, похоже, такого наплел, что в ее глазах он выглядит невинной жертвой, двух прожженных злодеев.
Аркашка кивнул и скрылся за дверью. Прождав его минут двадцать, я решил перекурить это дело и двинулся по коридору в сторону курилки.
Рядом с пепельницей меня настиг мент.
- Орлов?
-Орлов.
- Ты куда попер? Тебе что сказал, товарищ капитан? Он тебе сказал: сидеть и ждать, а ты?
- Да я, вот, покурить захотел, - оправдывался я, перед здоровенным бугаем, который вертел пред моей мордой резиновой дубинкой. Еще как шваркнет мне по роже! –Вот и спички достал. – я показал ему коробок со спичками, как будто ему от этого станет легче.
- Иди, взад, - прогремел он. – Накуришся еще, если дозволят.
Аркадия в коридоре не было. Он либо у опера, либо…. О плохом думать не хотелось. Не было Аркахи и у опера. Это меня слегка смутило, что я даже начал мандражировать.
Расскажи мне, как вы выходили из квартиры, и где в это время был Андрей?
Я рассказал, то что помнил.
- Кто выходил последним?
- Я.
- А Андрей?
- Андрей дверь за мной закрывал.
- Точно?
- Да, - меня смущали эти вопросы. Ведь при нашем первом разговоре, опер не проявлял особого интереса. И где сейчас Аркашка? Может, он чего-нибудь невпопад брякнул?
- Дело в том, что Андрей уверяет, что не видел, как мы выходили из квартиры, потому что, находился в туалете. И, следовательно, не мог закрыть за вами дверь.
- Когда я выходил, то он был в прихожей. Может быть, он впоследствии захотел в туалет, но мне он об этом не доложил, - эта версия с туалетом меня даже развеселила. Не мог ведь, баран, что-нибудь посолиднее приумать. А так, получается, что пока он ходил на горшок, я или Аркадий, или вместе, проникли к нему в комнату, быстро вычислили, где находится золотишко и резво помылив его, вернулись в коридор и принялись ждать хозяина, пока он опорожнит свой кишечник.- Если бы мы и хотели, то вряд ли успели бы найти коробку с драгоценностями и, сперев часть из них, выйти незамеченными из квартиры.
- А откуда тебе известно, где хранилось золото? – насторожился капитан, почуствовав, что рыбка вот- вот попадется на крючек.
Но, я был неприступен, как скала.
- Вы спросите у Андрея, чем мы вчера занимались у него дома в течении нескольких часов, кроме того, что пили водку и курили.
- Ну, Андрей с женой уехали, опись пропавших вещей делать, так уж, будь добр, расскажи ты, - не без сарказма, попросил оперативник.
Да, Андрюха зря не рассказал капитану, как позвонил мне, как предложил опохмелиться, как рассказал о краже, как мы пили и постоянно рыскали по всяким шкафам, банкам и тумбочкам. Я даже припомнимл, что он как-то нашел цепочку под большим ковром в комнате Ольгиного сына.
Опер слушал меня не перебивая, лишь изредка посмеиваясь над наивностью Андрея, который вместо того, чтобы сразу же вызвать милицию, пьет водку с потенциальным вором, при этом позволяет ему лапать руками все укромные уголки, тем самым заметая свои следы. Теперь, в случае обнаружения его отпечатков пальцев на каком-нибудь предмете, в котором хранились ценности, этот Орлов, может легко сослаться на то, что оказывал безвозмездную помощь другу, в поисках утерянных вещей.
Да, ну и страна у нас, думал Баев, сами приглашают в гости, вместе пьют, а потом прибегают в милицию с воплями: помогите, меня обокрали!
Ох, козлы! Так ведь и надо ему, вот бабу жалко, что за такого слюнтяя замуж вышла. Да, видно, с ее млрдой, лучше не найти было
Ничего несказав, капитан что-то отметил у себя в записях, дал мне расписаться внизу листочка и отпустил. Я выскочил из кабинета, даже не узнав о судьбе Аркадия. Что же касалось моей персоны, то мне показалось, что опер не доверял ни моим показаниям, ни Аркашкиным, а тем более Андрея.
Странно как-то получается. Пропали в основном женские укрошения, а мужские остались в целости и невредимости. А ведь они массивней и явно дорже. К чему бы это?
Может прав Орлов, это дуст, пока супруга с ребенком в лагере оздрвлялась, притащил к себе шлюху, «вознаградил» ее за труды, а когда пришел в себя, опомнился, то понял, что попал по полной программе. Наверняка, ни имени, ни адреса, своей шлюхи он не знал. Чтобы хоть как-то спасти положение и попробовать выйти, хоть "не чистым" а хотя бы с подмоченной репутацией, но живым и, как прежде, любимым, он рашает подставить первых попавшихся корешей. Такие подворачиваются. То, что среди них оказывается лучший друг, так это ерунда, кто кого сейчас только не предает и не кидает. Для него главное, оправдаться перед женой. И он находит оправдания.
Ольга, явно, не любит Орлова, считая, что он дурно влияет на мужа. Аркадий ей не знаком, но судя по тому, что он общается с Орловым и, как он нахамил хозяйке, от него она тоже не в восторге. Поэтому, когда обделанный муж мчится к жене в лагерь и сообщает ужасную вещь, то она легко встает на его сторону, слегка пожурив за пьянство, ну, может, пару раз съезив ему промеж глаз для приличия.
Да, вероятно, версия о том, что побрякушки были сперты раньше, наиболее правдоподобна. Хотя, пускай об этом голова болит у Матвеева из ОБИПа.
Вернувшись домой, я принялся названивать Аркашке, но его телефон упорно молчал. Либо он нажрался с горя, либо на халтуре, либо его по какой-то причине держат в КПЗ.
Вечером Аркашка сам позвонил мне и сообщил, что его продержали в камере восемь часов. Требовали, чтобы он написал чистосердечное признание, но он, естественно, отказался. Тогда, у него сняли отпечатки пальцев, что, собственно, является незаконным действием со строны работников милиции, и отпустили на все четыре стороны. Аркашка выбрал правильную и побрел к мето, не забыв, посетить один шалман, в который мы раньше часто захаживали. Договорились мы, созвониться завтра, обсудить на трезвую голову, сложившуюся обстановочку. Вообще-то, я хотел подъхать к нему, чтобы набить на компьютере письмо для Журналиста. Ведь прошло уже столько много времени, а от меня не слуха не духа. Журналист подумает еще, что я его надинамил.
Но, для того, чтобы что-то печатать у Аркадия, мне надо было набросать хотя бы черновик текста, чем я сегодня вечером и собирался заняться.
Заварив себе чай! Что стало неожиданным для себя самого, я взял несколько чистых листков бумаги и принялся обдумывать свой будущий трактат.
С чего бы я не начинал, все выходило малоубдительно, не очень правдоподобно, а главное, не было приведено ни одного достоверного факта. Я не знал, кто такие Кирилл и Ко, я не знал, кто такой Игорь, Александр Василич, Юля. Я, даже, не знал, где находится эта ферма и лесопилка. Описывать же мои приключения в городе с Юлей, с покушеием на убийство, про случай с фотографией, я посчитал, просто верхом глупости.
Короче. Получалсь, с какой стороны не кинь – всюду клин. Я решил отложить свое послание и занятся просмотром телевизионных передач.
И тут зазвонил телефон!
Заметте, что как только в моей квартире звонит эта штука, как со мной обязательно что-нибудь происходит, за редким исключением, если не звонит пьяный Рыжий и не рассказывает мне о тм, как он соблазнил очередную шлюху. Итак.
В квартире зазвонил телефон. Я, предчуствуя, очередную подлянку, все же, взял трубку. В трубку послышались чьи-то голоса: вроде мужской и женский, а потом раздались короткие гудки.
Вероятно, кто-то ошибся номером. Но, на сердце было очень не спокойно. Сердце чуяло беду.
Что-то я в последнее время, мнительным каким-то стал, неуверенным. С Журналистом ничего не вышло, но ведь пока. Ментам ничего не рассказал, боюсь. Я скоро собственной тени стану шугаться.
Что за ерунда, откуда оно, чувство собственной неполноценности?
Неужели от водки? Но, ведь когда совсем невмоготу, то я нахожу выход из ситуации? Или это мне только так кажется?
Что-то я людей стал бояться, а жизнь этого не любит. Людей любить надо, а не боятся!
Нет, это не мондраж, это в дверь кто-то звонит. Открывать или нет?
А черт с ним, от судьбы не уйдешь.
-Кто?
- Это Андрей.
Чего его нелегкая на ночь глядя принесла? Ведь виделись сегодня. Поговорить, объясниться хочет? Вполне возможно. Что ж, поговорим.
Андрей был бледным, как, впрочем, в течении всех последних дней. Зрачки расширены, рожа, как-то мгновенно, осунулась. Говорил он не слишком уверенно, язык слегка заплетался. Я, по началу, было решил, что он выпивши, но запаха от него не почуствовал. Видно, или что-то стряслось, или парень напуган страшно.
- Проходи, - я уступил приятелю дорогу в квартиру.
Стоит переминается с ноги на ногу. Да, что с ним такое? Может, вину за собой чуствует, что оклеветал нас в глазах жены и следователя? Ну, я не в обиде, всякий на его месте мождет оказаться.
- Проходи, - я вглядываюсь в его глаза, и смутное чуство страха вдруг овладевает мной. Это какой-то животный, неосознанный страх, страх, что нечто неприятное должно случиться.
- Да, я на секунду, - глотая окончания слов, произносит он. – Пойдем лучше на улицу, там Ольга с тобой поговорить хочет.
Смотрю, а его колбасит всего, аж поджилки трясутся.
Будь я посмекалистей, да поумней, то послал бы его подальше, сказав ему, дескать я спать собрался, если вы хотели со мной побазарить, то для этого надо было из ментовки не сваливать, а дождаться меня на скамеечке, мол, тогда обо всем бы и поговорили. Но, его волнение вдруг передалось и мне, и я, как последний идиот, соглашаюсь.
- А, отчего она вместе с тобой не зашла? – надевая спортивную куртку на голое тело, спрашиваю я.
- Так, на удице удобней. Да и тепло больно, жалко в душной квартире сидеть!
Я опять слегка замандражировал. Что это означает: «на улице удобней!». Что удобней, водку пить? Возможно, но она не пьет. А чай или кофе, так гораздо приятней дома на кухне или в кресле, под бабушкиным пледом. Надев башмаки, я захлопнул дверь, на французский замок и стал спускаться по лестнице, вслед за приятелем. Ладно, прогулки перед сном повышают иммунитет и способствуют крепкому и здоровому сну! Вот, что-то друг мой, больно понур. Впрочем, горе у человека.
Когда мы находились на первом этаже, я от чего-то спросил Андрея:
- А о чем разговор-то?
Андрей замялся, и подбирая нужные слова, прошамкал следующую фразу:
- Понимаешь, Оля наняла независимых юристов, вот они и хотеди бы кое-что уточнить у тебя!
После такой фразы, любой здравомыслящий человек, хватает ноги в руки и мчится в свою квартиру, запирается на все засовы и замки и вызывает милицию. Но, это относится к людям, которые не пропили мозги, я же склонен теперь считать, что мозгов у меня никогда и не было, так что, на водку мне грешить нечего. Вместо того, о чем уже сказал, я задаю идиотский (!) вопрос:
- Частных детективов, что-ли?
- Да, что-то типа того, - кивает Андрей и пропускает меня первым на улицу.
Когда мы вышли на улицу, и погрузились в теплый вечерний воздух, благоухающий запахом лип и тополей. Звенящий гомоном детворы и чириканьем птиц, то взглянув влево от себя, я сразу же понял, что это были за «независимые юристы».
Мне даже не стоило ругать себя, последними бранными словами. Надо было мчаться в Поселок, доставать из тайника волын, возвращаться в город и застрелиться на глазах у всей часной компании. Вот так бывает и лучшие друзья тебя кидают через шланг.
Итак. Слева от меня, под аркой, прислонившись к стене, стояли два молодых человека в спортивных костюмах, явно, китайского производства, из тех, которых называют «черти», «черножопые» или «лица кавказской национальности». На лавочке, прямо напротив нас, под большой старой черемухой, в середине двора, сидели еще три «черных» и хозяйка помыленного золота.
Наша встреча, точнее, желание Ольги «поболтать со мной», не предвещало для меня ничего хорошего. Но, струсив в очередной раз, я даже не сделал попытку удрать или позвать на помощь. Иду и гляжу в сморщенную спину Андрея, право, как баран на бойню, про таких мне Яшка рассказывал.
Подойдя к лавке, мы остановились.
Вероятно, старший из них встал и протянул мне руку.
- Абрэк меня зовут, - сказал он с заметным акцентом.
Я смотрел на него и силился понять, кто он по национальности. Если «чех», то дело плохо. Мы по-прежнему ведем зачистки в их селах и убиваем их братьев и сестер. У нас патологическая ненависть и боязнь чеченцев. Если нет, то тогда проще, это обыкновенные бандиты, и с ними можно попробовать договориться, хотя бы выторговать у них жизнь. Нет, убивать они меня не станут, иначе не прихватили бы с собой Ольгу и ее мужа. Мне так противно, что я не хочу называть его по имени. Дружок-пирожок!
Ладони вспотели от напряжения, и прежде чем пожать «черному» руку, я вытер их о штаны.
- Леша, - теперь уже у меня язык приклеивался к небу, и я не мог даже нормально произнести своего имени.
- Как, - зато Абрэк был уверен в себе. – Как завут?
Если ребенка пугать часто в детстве, то он может статься заикой на всю жизнь. А если постоянно боятся уже здоровому бугаю? Что будет с ним? Что ожидает его? Психушка? Петля? Пузыри на водной глади и раки выедающие глаза? Что происходит? Я все время нахожусь на грани нервного срыва. Если перечислить все те ужасы, которые я пережил, за последний, не полный, год, то окажется, их хватило бы не на одну мою жизнь. Но, я живу, я не в петле, не в морге, не в дурдоме. Либо, у меня сильнейший стресс, дипрессия и полная аппатия, либо я настолько наплевательски отношусь ко всему происходящему, что меня это просто не трогает.
Что это? Что меня не трогает?
Не знаю, наверное я зомби, а не человек. Мне дали водки и мне хорошо. Мне дали по морде, боль стихла и мне хорошо. Я еще живой и мне хорошо.
Мне страшно, но мне хорошо! Почему!!?
Короче. В благодушном настроении, я повторил быку свое имя и принялся ждать, что последует в дальнейшем. То, что беседа предстаяла веселенькая, никто не сомневался. Я не в первый раз сталкивался с бандюгами, и ничего хорошего от этой встречи не ожидал. Уж лучше с ментами, чем с черными. Первые хоть не убьют, хотя, в последнее время, все случалось с точностью до наоборот.
- Вы тут посидите, - обратился Абрэк к заказчикам. – А мы поэдём с Алексеем поговорым. Так сказать, уточним некоторые детали.
Двое в споритвных костюмах, остались сидеть с Ольгой и Андреем, а Абрэк, кстати, тоже одетый в темный спортивный костюм и двое других, оба в джинсе, взяв меня в клещи пошли по направлению к детским качелям, на которых я часто качал маленького Ванюшку.
Интересно, они меня сразу бить начнут или сперва побеседуют?
Не доходя до качелей, Абрэк сел на низкую железную ограду, жестом указав мне место рядом с собой. Джинсовые бойцы сели напротив.
- Давай, рассказывай! – Абрэк произнес эти слова так, словно выполнял тяжелую работу, где-нибудь у себя в ауле.
Сидевший напротив меня другой «юрист», больше похожий на русского брюнета, широко улыбнулся. Эта улыбка, явно, не предвещала ничего хорошего. Правда, если бы он в этот момент заплакал навзрыд, то вряд ли мне стало от этого легче.
Я добросовестно рассказал черным все то, что говорил капитану в уголовном розыске, опустив лищь, мои домыслы о сексуальной озабоченности терпилы.
«Юристы», «спортсмены» или «частные детективы» внимательно слушали мой рассказ, сверяя с теми сведениями, которые изложили им потерпевшие, и лишь, изредка перебрасывались короткими фразами, произносимыми на непонятном языке. Когда я закончил, то поглядел на Абрэка, силясь понять, поверил он хоть на йоту моему рассказу. Но, его черная морда была непроницаема. Впрочем, поверил он или нет, это дело десятое. Надеятся на снисхождение, так же глупо, как просить милостыню у нищего. Они отрабатывали заказ, отрабатывали деньги, которые им были обещаны, если они вернут золото хозяевам. Откуда у меня такая уверенность? Ну, из личного опыта, из газетных публикаций, из книг. Ну, не из-за любви же к ближним они ввязались в этот блудняк? Хотя, может Абрэк, я думаю, что это не настоящее имя и даже не погоняло его, был любовником этой страшной, маленькой врейки в роговой доисторической оправе с толстыми линзами стекл.
- А тэпэр, я тэбэ скажу, как было все на самм деле, - сказал Абрэк. – Ты со своим дуругом Аркадыем, напоили Андрея, он уснул. У вас не был денги на водка и вы стали искать по квартире. Кто-то из вас наткнулся на коробка с золото. Все ви брать не стали, а только часть. Потом, все убрали на место и пошли продавать золото. Вы продали его?
- Нет, - у меня дрожали не только губы, но и весь я трясся, словно на улице стоял лютый мороз.
- Хорошо! Тагда где оно? – Абрэк сверлил меня глазами.
- Ты меня не правильно понял, - ответил я. – Я хотел сказать, что мы не лазили по квартире и не бегали продавать золото.
- Да?
- Да.
Удар по печени был достаточно чуствительным и я вскрикнул, хватаясь за бок и корчась от боли.
- Ты нэ крычи, - прошипел сидящий справа от меня «русский». Во время моего рассказа, он пересел на нашу сторону, вероятно, готовясь к боевым действиям. – Это не больно. Болно, будэт потом. – он выпустил мне в лицо струйку табачного дыма.
О, это у всех придурков, считается верхом блаженства и унижения беззащитного, когда они ему в морду дым пускают. Так было в Поселке с Кобаном, так на ферме с Кириллом, и вот сейчас с черными. Кстати, этого урода звали Рустам. Значит я ошибся, он никакой не русский, а тоже черный. Хотя, какая разница! В армии молодых в основном земляки гоняли и била, а не «лица кавказской национальности».
- Куда делось золото? – повторил Абрэк.
- Я не знаю. Я не брал, - плаксивым голосом попытался ответить я, но получилось нечто обратное. Черным даже послышалмсь в моем тоне угрозы.
- Что? – второй удар оказался куда более чуствительным, чем первый. Впрочем, они никуда не торопились. Бить они меня будут, это и ежу понятно, но не здесь и не сейчас, это тоже, и дураку ясно. Кто же посреди двора человека валить станет? Ну, если они не отморозки, а честные «юристы».
- Я не брал, - корча морду от боли, прохрипел я.
- А кто брал, Аркадый?
- Я ничего не видел. Мы вместе с Аркадием выходили от Андрея. Вы сами у него спросите, он же мне сам говорил, он и в милиции так говорил, - я не зря упомянул милицию, надеясь, что это грозное слово мент заставит поумерить пыл «детективам», но на этот раз я ошибся. Упомянание нашего похода в ментовку, не произвело на черных ровным счетом никакого впечатления.
- То, что Андрей говорит, мы знаем, то, что вам менты поверыли или нэт, нас это нэ волнует. Украли либо вы с Аркадый, либо кто-то одын из вас. Нэ вэшай мнэ на уши лапшу, - Рустам вмазал мне в ухо, так, что оно мгновенно покраснело и распухло
- А-а-а-а, - я начал не громко завывать.
- Не оры, сука! – последовал удар по почке. – Мы выясним, кто украл золото! Если ты, то лучше верны сейчас. Если Аркадый, то так и скажи, мы тэбя нэ тронэм.
- Не знаю я ничего! – я попробовал изобразить начинающуюся истерику, а заодно привлечь к нашей веселой компании, прохожих, спешивших из дома и домой, но попытка выглядела неубедительной и была присечена на корню, третим «юристом», самым страшным и здоровым, котрый достал из кармана нож и спокойно сказал «зарэжу».
Я замолчал.
Черные, увидев, что я успокоился, переговорили между собой, и Абрэк спросил по русски:
- Ты знаешь, где Аркадый живет?
Знать, то я знаю, но вот ехать к нему не хочу. Главное, что и Андрей знал, о том, что Аркаха развелся с Мариной и пееехал с Гражданки на Черную речку. Если начать юлить, то дело может кончится для меня плачевно. Тут и колется, и хочется. Колется от того, что я подставляю своего приятеля, а хочется, вернее, не хочется одному отдуваться за двоих. Тем более, что вдвоем груз волочь легче, и двоих они мочить вряд ли станут. Хотя, рассказы Игоря про паяльники, орезанные пальцы и не только пальцы, не приятно сдавливали сердечную мышцу.
- Ты уснул, да? – гаркнул в опухшее ухо Рустам.
- Нет, я не уснул. Просто, Аркадия может дома не быть, у него ночная работа.
- Да, так ты позвони, - сказал Абрэк и достал мобильник.- У него АОН имеется?
- Да, недавно поставил, - честно признался я. Разумеется, оттого, что сильно струхнул. А ведь, если бы я не струсил, то у нас был бы номер трубы этих черножепых. И пускай телефон зарегестрирован на поддельный паспорт, кому надо, то найдет. Но…
Черные посоветовались и решили, что мне следует звонить из таксофона, чтобы не создавать себе лишних нудобств.
- Пошли, - взяв меня под руу, сказал Рустам. – Позвонишь из автомата. Да, Андрей говорил, что Аркадий с женой тоже разошелся, как ты?
- Да, но он с женщиной живет, - на этот раз, я хоть и сказал правду, но во благо нам, а не вопреки, приплетать Марину к этой истории, было бы совсем не порядочно с моей стороны, тем более, у Аркахи дома и утюг и паяльники имеются. Нет, уж лучше погибать на природе, тем более, возле Черной речки, может быть недалеко от места гибели Александра Сергеевича. Я чуть не всхдипнул, но сдержался.
- Харашо, - Абрэк не возражал, если мы встретимся возле метро.
У таксофона меня строго проинструктировали, о чем я должен буду говорить, чтобы не было ни каких лишних фраз и недомолвок. Позвонил, попросил подойти к метро и повесил трубку.
Почему меня жизнь ничеу не учит. Подставляю я приятеля или нет? Но, я ведь точно знаю, что он не виновен. Значит, не подставляю!
Ольга протянула мне таксофонную карту, я набрал номер, рядом стоял Рустам и прислонив ухо к телефонной трубке слушал наш разговор. Эти черножопые имеют перед нами большое преимущество, тем, что владеют русским языком, а когда над переходят на родной. Нас они понимают, а мы их нет. Вот почему я призываю всех учить языки, а то, только и знаем матерный, блатной, да английский, и то, типа меня: «Ху ю?»..
Аркашка никуда не уходил, поскольку халтура сорвалась. Решив, что я хочу обсудить с ним вчерашнее происшествие и сегодняшний поход в ментовку, он согласился встретиться со мой возле метро. Я расчитывал, что он придет к метро не один, у него вечно гостей полон дом, то Шурик Раевский нарисуется, то Гаврилов, то Носов. Жаль, что он с Вовой Репиным не общается, а то вот был бы фокус. Черные приезжают со мной, а Вова им: «А ну-ка братья наши меньшие, предъявите ваши аусвайсы!». Вова в милиции работает, в уголовном розыске. Но, как всегда бывает, Аркадий был дома один, даже Марина осталась у себя дома, и пришел к метро, как мы и договаривались, ничего не подозревая.
Тут у меня был еще один шанс, избежать побоев и спасти себя и друга от расправы. Возле «Черной речки» стояла патрульная машина и несколько человек ментов. Увидев их, Абрэк, который шел возле меня, замедлил шаг и закашлялся. Вероятно, он понимал, что стоило мне подойти к ментам, как к нему и его подельникам бы, менты проявили неподдельный интерес. Не известно, чем бы все это закончилось, вероятно, что документы у черных были в порядке, но мы могли бы с Аркахой, воспользовавшись заминкой, свинтить. Да, синтить, а потом скрываться где-то или искать боле крутых пацанов. Обращаться в нашу уголовку к Баеву, было практически бесполезным занятием. «Это ваши заморочки, вы их и решайте, а нас не впутывайте. Без вас дел по горло. Грызлов, как крыс грызет! Вот, когда вам угрожать станут, когда убивать начнут, тогда звоните, но лучше в РУБОП, это по их части».
Собственно, из-за этих мыслей я и не рванул к ментам, тем более, у меня до сих пор от общения с ними неприятный осадок на душе.
Аркаха подходит к нам с черным. Я корчу ему прожи, подмигиваю, но, естественно, он ничего не понимает, что за клоунаду я затеял. Подходит Абрэк, поняв, что ждать от меня каких-либо телодвижений не стоит – слимшком уж пугливая овечка.
- Абрэк мэня зовут, - он протягивает Аркадию руку.
- Аркадий, - приятель жмет руку «Юристу» и вопросительно смотрит на меня.
Я краем губ произношу слово обозначающее конец. Когда к нам подваливают остальные черные и Ольга с Андреем, до него доходит смысл произнесенного мной слова.
- Поидем, Аркадый, погаварым, - Абрэк дружески похлопывая его по спине, отводит подальше от метро. Если я для них уже прочитенная промокашка, то он еще не разрезанный экземпляр.
Но, Аркадха не делает резких телодвижений, он обреченно идет вместе с Абрэком. Ссади это выглядит так, словно встретились два старых приятеля, и идут вдоль Черной речке, неторопливо беседуя о былом.
Пройдя нескольк сот метрв, черные вновь начинают верещать а своем языке. Я явственно слышу, кроме мата слово Серафимовское кладбище.
Ого, они уже и могилы для нас заготовили. Но, если честно, то совсем не до смеха. Мы идем в сторону кладбища, но не доходя до главного входа, садимся на спиленные стволы деревьев.
- Вы пока «покурите», - говорит Абрэк терпилам. – А мы побэсэдуем с пацанами.
«Сладкая парочка» удаляется на некоторое расстояние, Ольга, демонстративно, отворачивается, представляя, что сейчяас будет происходить, и они начинают курить.
Мы сидим с Аркахой на одном бревне, трое черных напротив, а двое стоят по бокам. Аркадий просит закурить. Аблэк достает пачку «Винстона» и протягивает нам. Он добродушен. Зачем сразу конфликтовать, если все можно решить полюбовно, тем более, что один из нас уже научен горьким опытом.
Начинается перекресный допрос. Черные матерятся и мешают русскую речь со своей. Мы стоим на своем.
Вскоре, их терпению приходит конец. Как по мановению волшебной палочки, простите за коломбур, который в этой ситуации не уместен, в руках у «спортсменов» появляются телескопические железные прутья, наподобии телевизионных антен, только со здоровыми набалдажниками на конце. Мы прекрываем руками голову, но удары сыплются на нас, так, словно мы попали под сильный град.
Черные распаляются и звереют. Один из них кидается ко мне с ножем и орет: «Зарежу!». Затем хватает меня за руку, бьет в пах и тащит в ближайшие кусты к кладбищенской ограде.
Неужели нас все же убъют? Скольео можно меня убивать? Ой, как больно. От боли становится вс безразлично. И зачем я … Мысль прерывается. Я теряю сознание.
Я прихожу в себя, оттого, что Аркадий вытирает мое разбитое лицо смоченной в канаве тряпкой. На него тоже больно смотреть, губы распухли, лоб весь в шрамах и шишках, из носа сочится кровь. Я поворачиваю голову. Звери сидят на прежнем месте и курят. Интересно, это все или они убъют нас? Неужеди я не угадал!
Нет, я угадал! И на этот раз, я оказался прав. Черные и Ольга совещаются. Андрей стоит поодаль, но в беседу не вступает. Наконец, решение принято, к нам подходит Абрэк:
- Оля говорит, что золота пропало на тысячу долларов, - говорит он.
Мне Андрей называл цифру в двадцать тысяч рублей, но вякать я не стал, себе дороже.
- С вас, каждого, по десять тысяч, - продолжает он.
- Но, нас двое? – говорит Аркадий, пытаясь остановить кровотечение из носа.
- Этот, - Абрэк указывает на Андрея. – Тоже платить будет. Нех.. пить с кем папало. Даем вам тры дня. Ясно. И нэ надо обращатся в менты. Ясно, да?
Мы киваем головами. На счет ментов это нам ясно, но то, что Андрей должен будет платить деньги, так это вызывает у нас массу сомнений, но мы скромно молчим.
Абрэк удаляется к остальным. Вскоре, вся компания покидает место побоища. Мы остаемся одни. Одни, рядом с Аркашкиным домом и живые.
Посидев около двадцати минут, мы пошли к Аркашке домой, через магазин «24» часа.
- У тебя деньги есть? – спросил я.
- Дома, какие-то выляются, - ответил Аркаха. – На бутылку борматухи и сигареты хватит.
- Я про другие говорю, - выбрасывая кроваво-грязную тряпку и проверяя наличие в ротовой полости зубов, сказал я.
- Откуда у меня пятьсот баков? – злится Аркаха.
- Что делать будеи? Ведь они только три дня нам выделили?
- Не знаю, - Аркаха уже взбешен и почти кричит на меня. – Отстань. Без твоих вопросов, башка раскалывается. Давай винища выпьем, заодно и подумаем.
Я понимаю его злость. Ведь я не предупредил его, о том, что ожидает его возле станции метро. Но, я и не собираюсь оправдываться, я был поставлен в такие рамки, что просто не мог сообщить ему о случиышемся.
- Меня контролировали, - только лишь сазал я.
Аркашка понимает это и извиняется. Мы доходим до его дома, смотрим на свои морды и ужасаемся от увиденного. Затем мы моемся, он достает чистое белье. Я надеваю его футболку и брюки, на мне они висят, как на пугале. Спортивный костюм белого цвета, имеющий теперь неопределенный, в стиле художников сюрреалистов, переливающийся всеми цветами радуги. Правда преобладал красный и коричневый. Красный от крови, а коричневый, не от того, о чем вы подумали. Коричневый от земли и торфа, в котором я имел честь валяться. Костюм я замочил в тазу, пока Аркаха укладывал феном волосы. После этого мы вышли на улицу. Шли молча, но не потому, что боялись быть подкарауленными «врагами», просто губы были разбиты, язык плохо ворочался во рту, доставляя боль, касаясь различных ранок. Кроме того, мы переваривали произошедшее и думали, где за такое короткое время найти денег. Заработать, даже на халтуре, вряд ли возможно, прошли те времена, когда лохов в стране было столько же, сколько и лохотронщиков. Да, лет пять назад, этот вопрос не стоял бы столь остро, как теперь. Занять. Единственная мысль, которая вертелась в голоае. Но, кто даст? Аркашке может и удастся перехватить у Раевского, но мне, на этот счет гораздо сложнее. Рыжий в деревне, ла и без работы второй год, Кэп - аналогично, жена, тут и думать не стоит, у этой твари снега зимой не выпросишь, до чего зажирела. Тем более, мне кажется, что они настроены мальчишку родить. А то, как же, у меня получилось, а у Максима нет. Короче, ситуация аховая, здесь кумекать надо.
Ну, о какой ферме можно думать в такой ситуации? О какоих бомжах волноваться? По какой Юле страдать? Какого киллера высматривать и что писать Журналисту? Сейчас реально можно размышлять, только о горячих утюгах и паяльниках, а так же, о выбитых зубах и разбитой роже. Вот, как жизнь запутана, только расслабишься, только решиштся на благородный поступок, а тебе раз, и … в глаз!
Денег у Вркахи хватило не только на ьормотуху и сигареты, но и на маленькую. Можно было бы купить одну поллитровку, но тогда пришлось бы отказавться от сигарет, а это в нашем положении – смерти подобно. Табачный дым успокаивает и, иногда, наводит на умные мысли.
Дома, Аркаха разогрел макароны, хотя, в настоящее время, лучше бы пошел какой-нибудь бульон или жиденькая манная каша, потому что, жевать было довольно проблемматично. Черствый хлеб, вообще, пришлось разламывать на кусочки и размачивать в теплой, подсоленной воде. Правда, вскоре, после того, как усвоился малек, жевать, дышать и говорить стало гораздо легче.
- А, как ты считаешь, - спросил я. – Может в ментовку пойти, рассказать о случившемся, заяву на них накатать?
Аркашке моя идея явно пришлась не по душе. Еще не прошла боль от побоев, еще не исчез испуг от угроз, как предстояло принимать столь ответственное решение.
- Но, ведь черные сказали…
- Да, мало ли, что сказали черные, - возразил я. – На каждую хитрую жолу, найдется …
- Я не знаю, - он нервничал, хватался то за сигареты, то за рюмку, то за пустую бутылку из-под водки. Наконец, он понял, что хочет открить вино и не много успокоился.
Нельзя сказать, что я был абсолютно спокоен и уверен в своих силах. Но, я столько испытал за последнее время, что ужас, который охватывал меня, почти мгновенно, до тошноты, до рвоты, до потери пульса, так же мгновенно исчезал, как только опасность скрывалась из вида. Нет, она не исчезала, не испарялась в утреннем тумане, она просто пряталась где-то за кустом боярышника или шиповника, но мой страх исчезал. Может, это организм выработал некую реакцию на опасность? Вначале следует сильный испуг, а затем наступает апатия.
Кто-то начинает бороться с болезнью с помощью антибиотиков, лекарств, трав, а я просто забываю про нее, и она проходит сама собой. Ну, не всегда, конечно, иногда приходится принимать какие-то пилюли, но основным является уверенность в том, что болезнь можно победить. Это аллегория, на счет болезни, но главное, чему научила меня жизнь, это тому, что не стоит сдаваться раньше срока, нужно цеплятся за все, что может помочь выбраться из ситуации. Можно даже идти на уловки, поиграть с судьбой, дать ей уверовать, что ты сдался, что ты побежден и бросил борьбу, а потом раз. И щелкнуть ее по носу!
Может, я захмелел? Не знаю, но голова гудит от побоев, а не от паленой водки. Как там: вляпался- выпутался – напился – вляпался. Все точно так. Может, так жить веселей? Нет, не вам, которые нежаться в теплых постелях с мужьями, любовниками и прочими. Не тем, кто читает Дарью Д. на ночь, радуясь и веселясь, от того, насколько же находчивые эти бабы! Да и сама автор «ироничных детективов» довольно находчивая подруга. Не вам, кто ржет глядя в ящик на опухшие морды семейных дуэтов поющих и веселящих всю страну, или разъезжающих на теплоходах по великим русским рекам. Нет, вам и так весело!
Кто-то плюнет мне в след, кто-то бросит грубое слово, найдется и тот, кто пожалеет, но вряд ли кто-нибудь сможет понять меня, отчего я такой, от чего живу по этой дурацкой формуле. Да, если честно, я и сам иногда не понимаю! Хочется плюнуть на все и уйти в монастырь, либо мир иной. Вы и не заметите, как и я, если сгинете вы. Но, есть одно но.
Когда мы с вами встречаемся, случайно, мельком, невзначай, то я прохожу мимо вас и не обращаю никакого внимания. Вы же, провожаете меня взглядом или обсуждаете с соседкой, ах какая редкостная дрянь только что прошла мимо. Ах, какая у нее разбитая и распухшая морда, ах, как дурно от нее пахнет. Да, я, возможно, дурно пахну и не важно выгляжу, но я оставляю свой след на этой планете, а вы лишь созерцаете, как я прохожу мимо вас.
Впрочем, пора кончать эту бомжовскую философию и приступать к более серьезным вещам, как-то: употребление портвейна и поиска выхода из лабиринта.
- Послушай, - мы чекнулись за удачу. – А ты не можешь Вовку Репина найти? Помнишь, он же помогал нам тогда, когда мы в Выборге кипеж устроили?
- Он в Мурманске, в командировке, - Аркашка ответил так быстро, словно был готов к моему вопросу заранее. Неужели…. Впрочем, какая разница.
- Давай, еще бахнем, - предложил я. – Сейчас мысли должны разогреться, сейчас идеи должны из ушей сыпаться. Как эти самые в «Кто? Где? С кем?» мозговой штурм устраивают, так и мы с тобой, должны что-то придумать. Кстати, у тебя нет, случайно, нити Ариадны?
- Кого? – Аркаха аж поперхнулся.
Я попытался рассмеятся, глупой шутке, но не смог, рот было больно широко открывать.
- Хохмач, - буркнул Аркаха, запихивая за щеку размокший мякиш черного хлеба.
- А, чего сидеть, как буки. Бяками нас уже сделали, зачем же усугублять ситуацию. Вино на столе, закуска тоже, не хватает красивых женщин и веселой музыке.
- Сдурел в три часа ночи!
Но, я не слушал. Я же предполагал, что выход должен быть, и вот, я уцепился, похоже, за ниточку, которая выведет нас на свет божий. Здесь толко следует сыграть не хуже самого Кирилла Юрьевича Ленина из одноименного боевика. Сейчас все зависит от находчивости Аркадия и моей смекалки. Опять же, здесь без услуг ментов не обойтись, но если все сростется, то, думается, они не откажут.
- Да, не собираюсь я «Папл» слушать, как прошлым летом. Ты, скажи, у тебя магнитофон в рабочем состоянии?
- Да, был в рабочем, - ответил подбодрившийся приятель.
- Почему был? – мне казалось, что сейчас вся моя затея рухнет, как колосс на глиняных ногах.
- Я его давно не включал, старье одно. Я больше на СиДи слушаю, можно через наушники, можно через колонки.
- Но, ведь он не пишет?
- Откуда у меня на пишущий деньги? – возмутился он. Он частенько возмущался в состоянии, когда не много, но уже и не мало.
- Не нервничай, - миролюбиво произнес я. – Я поэтому и спрашиваю у тебя про «мафон».
- А, зачем тебе?
Я объяснил Аркахе, что хочу подключить магнитофон к телефону и записать свою беседу с Ольгой или Андреем, а возиожно и с кем-нибудь из «юристов». Если во время беседы всплывут характерные слова, связанные с наездом и выбиванием из нас денег, то это будет хорошим поводом объясниться с ними в другом месте или заставить их, прекратить свое вымогательство.
Аркаха выслушал меня со скептическим выражением лица.
- А если они не поведуться?
- Надо попробовать, - настаивал я.
- Но, ведь они могут зарезать за это. Прйди разбери, что у этих чеченцев на уме.
- Это даги, а не чехи, - сказал я.
- Откуда ты знаешь? – спросил Аркашка, недоверчиво поглядывая в мою сторону.
- Я слышал, как Ольга разговаривала с Рустамом и он называл местность на границе Дагестана и Краснодарского края. Они уроженцы тех мест, - я говорил настолько уверенно, что у Аркашки и не закралось ни тени сомнения в правдивости моих слов. На самом же деле, я услышал лищь одно название – Каспийск. По какому поводу был упомянут этот город я, естественно, не знал.
- Хорошо, - согласился Аркадий, словно даги-бандиты и чехи- бандиты, это не одно и то же. А если бы это были «тамбоши», то он что, плясать бы начал? Мол, если и погибать, то от своих соплеменников – словян. Какой бред! Такую чушь могут нести только политики самого высокого уровня, особенно в нашей державе.
На самом деле, его «хорошо» означало обратное.
- Ничего не получится, - почти радостно, сообщил он. – В телефоне динамики слабые, одни шумы попрут и все.
- Но, попробовать-то надо? – чуть ли не взмолился я. Только что мелькнул лучик надежды и на тебе, «динамики слабые».
Аркадий, с недовольной миной, принялся отсоединять магнитофон от усилителя и колонок, чертыхаясь и бурча себе под нос, всякие гадости про мою «дурацкую» затею.
Да, возможно, затея была не самая удачная, но даже при одном шансе из ста, ею следовало воспользоваться. Или он уже принял для себя решение, что следует занять денег. Если это так, то я умываю руки. В сущности, я хотел ему помочь в большей степени, ведь он, по сути, ни в чем не виноват.
У страха глаза велики. Внезапно, магнитофон сломался. Вот как случается. Работал, работал и вдруг, бац! Если техника не выдерживает перегрузок, то что уж тут о людях говорить.
Ну, что ж. Я не осуждаю тебя приятель. Конечно, хотелось бы вместе выполжать из этой ямы, но видно у тебя есть иной план действий. Может ты и прав. Но, не забывай про мудрое изречение: «разделяй и властвуй!», или про прутья, которые легко сломать, когда они не связаны в единый пучек. Лучше бы вместе, но я попробую помочь и себе и тебе, возможно, что это удастся сделать тебе.
Светало. Значит, скоро откроется метро, надо прополоскать костюм, выжать его и повесить сушиться. Забрать, я надеюсь, его позже. Аркадий, делает вид, что пытается починить магнитофон. Не починит, это я вам зуб даю. вот как все рассосется, то маг сам заработает. Вот такая у нашего брата техника!
Сделав по глотку на ход ноги, мы распрощались и я побрел по Торжковской к метро. На улице было пустынно, машин было мало, общественного транспорта не было и вовсе, и лишь маршрутники зевая обсуждали что-то между собой на остановке.
Мы договорились с Аркашкой о прозвонах по телефону, о предпринимаемых шагах, о поиске денег и, вообще, условились постоянно держать друг друга в курсе любых событий.
Во двор я входил через соседнюю арку. Береженого бог бережет. Впрочем, кто станет меня подкарауливать? Мнимый киллер или реальные бандюги?
У страха глаза, у глупости шоры на них…
Поднявшись на лифте на пятый этаж, я спустился вниз. Как и ожидалось никого. Дверь тоже никто не взламывал. Я отпираю дверь, закрываюсь на все засовы и замки и иду пить кофе. Надо привести себя в порядок, день предстоял быть довольно насыщенным.
Что делать, сначало сходить в магазин или сначало позвонить?
Если вы решили, что я хотел сбегать в магазин за бухаловым, а потом позвонить Кэпу и предложить ему нажраться, то вы ошибаетесь. Я, действительно, собрался сходить в магазин, но не вино-водочный, а магазин по продаже бытовой технике, который находится на площади Стачек и называется «Мираж». Мы как-то забредали в него с Рыжим и я заметил там в продаже диктофоны. Правда, стоили они немеренно, но игра стоила свеч, а значит и денег.
Поскольку магазин открывался в девять, то я сначала решил заглянуть в него, а потом уж позвонить тете Оле. Чтобы всем было понятно, даже дуракам, таким как я, поясняю, что я собирался провернуть тоже самое действо с записыванием моего разговора с терпилами, но без участия видео- и радиоинженера Петрунина Аркадия, и не по телефону, а непосредственно, во время личного контакта. Существовала, конечно, опасность, что они опять притащят черножопых и меня обыщут, но стоит попытаться поставить перед ними такие условия, чтобы они просто не успели этого сделать.
Переодевшись, я залез к брательнику в «лопатник». Не густо! Здорово я погулял в последние дни. Ну, ничего, он из Америки себе больше привезет. Для меня важно, чтобы хватило денег на диктофон, тот, который я хочу, с выносным или радио микрофоном.
Мне повезло. Ну, в общем-то, было бы странно, если бы случилось обратное. Денег, ваккурат, хватило именно на ту самую модель - NNC-3, с электронной записью. Я попросил продавца проверить его, послушал качество записи и удовлетворенный покупкой вернулся домой. Конечно, если бы у меня были деньги на таксофонную карту или трубка в кармане, то я рванул бы к ним под окна и позвонил бы оттуда, чтобы перехватить наверняка, но ни одного, не другого у меня не было, поэтому приходилось рассчитывать на удачу.
Я набрал номер Ольги. К телефону подошел муж.
- Алло, Андрей! – мне хотелось многое высказать ему, но я сдерживал свои эмоции, в этой игре, должно быть все честь-по-чести. Шаг вправо, приравнивается к шагу влево, а это уклонизм, товарищи! – Что молчишь, воды в рот набрал?
- Да, я слушаю, - раздался его голос, как из сливного бочка.
- Твоя дома?
Молчание, видно советуется с Ольгой.
- Тебе плохо слышно? Я спрашиваю, Ольга дома? Да! Мне надо с ней поговорить, по поводу вчерашней встречи, - помоему, я немного наезжаю, надо маленько обороты сбавить.
Опять мочание, которое становится тягостным и раздрожающим.
- Алло, - это она взяла трубку. – Что ты хочешь? И о какой вечерней встрече ты говоришь?
Класная баба! Если бы она была красивая, как Катька или мои Юльки, то ей цены бы не было, я бы просто отдался ей прямо сейчас по телефону. Но, ее страшная морда в очках бесит меня, как голая задница Рыжего. Да, ну, а ума у этой жабы не отнять. Вряд ли у нас с Аркашкой получилось бы раскрутить ее на откровенный разговор по телефону, так что, зря я на него обижался.
- О встрече? – я старался играть по ее правилам. – Я про встречу и не упоминал, может показалось?
- Наверное, - она еще не доверяла мне, чуяла подвох.
- Надо бы встретиться, - жалостливым голосом вымаливал я снисхождения к моей персоне.
- Зачем, - резко, как топором по полену или серпом по яйцам, что в сущности, не имеет особой разницы. И полену и яйцам от этого не легче.
- Надо поговорить. Ну, пожалуйсто, ты должна выслушать меня, - я делал вил, что сейчас расплачусь и, что от этой встречи зависит моя жизнь.
- Хорошо, - смягчилась она. – Давай в парке, на скамейке, где вчера. Только будь один.
- А ты?- спросил я.
- Я подумаю, - она вновь окрысилась.
- Если ты приведешь приятелей, то меня там не будет, - я тоже добавил металлические нотки в свой блеющий голос. – Этот разговор важен и для меня и для тебя. Конечно, для меня он важнее, но …
- Короче, - прервала она. – Давай через час на скамейке, и без фокусов.
- Надеюсь на взаимность, - сказал я и повесил трубку.
Дальнейшее, было делом техники. Если я предполагаю, что мне не доверяют и попробуют меня обыскать, то надо: во-первых одется, как можно легче, чтобы одежды на теле было минимум, во-вторых, самому предложить ей общупать меня, если она будет без своего довеска, и главное, надежно спрятать диктофон. Если первые два вопроса решались легко, то с последним пришлось повозиться. Диктофон не баки, его в гондон не запихнешь и в жопу не засунешь. И хотя он был новой модели, очень маленький в два раза больше спичечного коробка, но все же его можно легко нащупать практически на любом участке тела. И все же я нашел способ спрятать его на теле. Точнее, вспомнил, как провозил в армию пузырьки со спиртом. Как только меня прапрщики не обыскивали, никогда не находили. А ведь главное –это простота. Ведь смотрели и в анус, и под машонку и в рот, а я все равно в полк с товаром с почты возвращаюсь.
Короче. Нацепив слаксы, голубой пусер, желтую футболку, одев туфли, спрятав и проверив диктофон, я выдвинулся на место встречи, которое изменить ни-и-зя. У меня было какое-то приподнятое настроение, какая-то уверенность сквозила в каждом движении, что мне с большим трудом пришлось придать своему виду подобающий для такого случая, убогий вид, изображая, скорее, «студента кулинарного техникума», нежели героя Райкина – «в греческом зале, в греческом зале. Мышь белая!»
Я сидел на скамейке и нервно курил, диктофон писал интершумы, а Ольга опаздывала. Наконец, она появилась в конце аллеи. Естественно, ее телохранитель неотступно следовал за ней. Я положил рядом с собой, пустую пачку сигарет, которая провалилась между реек скамейки, и открыл новую. Что-то много я курю! Мы поздоровались, они сели рядом. Как я и предполагал, разговор, по началу, не клеился. Все мои попытки перевести разговор на вчерашние события, присекались вопросом: «О каких событиях ты говоришь, о разговоре с дознователем?».
Тогда я побожился, хотя не крещенный или, как это модно говорить, не воцерковленный. Плаксивым голосом предложил меня обыскать, добровольно приподняв пусер. К моему удивлению, Ольга лично (!!!) облапала меня с ног до головы, мне показалось даже, что она и в трусах пошарила. Впрочем, сердце так колотилось и я так усердно молил Бога, чтобы она не нашла «игрушку», что точно поручится не могу, но, кажется, что общупала всего.
С этого момента разговор пошел живее. Взаимное недоверие почти исчезло и голубь мира витал над нашей троицей. Впрочем, я считал, что нас только двое здесь, эта человекообразной амебе даже не доверили обыск лучшего друга.
- Послушай, это серьезные люди?
-Кто? – и тут же. – Да, очень серьезные.
- Мне показалось, что Абрэк из бывших ментов?
- А, зачем тебе знать?
- Аргументы и доводы у него убедительные, - говорю я и прикуриваю «беломорину».
- Да, ты угадал, он бывший оперуполномоченный, - Ольге лестно иметь таких знакомых, ей лестен комплимент сказаный мною о черном.
Мне тоже хорошо, потому что, диктоыон работает, микрофон направлен прямл на Ольгу, микрочип вбирает в себя всю необходимую информацию. Я не много нервничаю, не нахожу нужных слов, чтобы перейти к главному. Но, мне помогает Ольга.
- Ты думаешь, мне было просто воспользоваться услугами бандитов? Вы же с Анжреем с детсва знакомы, да и я тебя давно знаю. Зачем ты Аркашку к нам привел? Ты посмотри, ему же все трын-трава. Он даже в милицию пьяный пришел.
Мели емеля, ты почти все уже сказала, осталось добавить несколько штрихов и картина «Пейзаж после битвы» готова. Что касается Аркашки, то это его дело пить ему или «Момент» нюхать.
- Да, я понимаю, - поддакиваю я. – Но, у меня нет таких денег, - я громко называю удвоенную сумму, что от испуга, чуть не прикусываю язык.
Ольга удивленно смотрит на меня, но потом списывает мой повышенный тон, на возбуждение и нервозность.
- Я попробую поговорить с ребятами, - говорит она. – Но, ведь они за проценты работают.
Ну, почти все, можно заканчивать разговор.
- Я, конечно, попробую наскрести эти деньги, раз Рустам и Абрэк заставляют их возвращать, - она даже ничего не поняла. – Но, за три дня мне это сделать не успеть.
- Хорошо, я думаю, что договорюсь и срок для тебя передвинут, - говорит Ольга. – Только не для Аркадия. И, вообще, не говори ему о нашем разговоре.
- Зачем? – я поднимая кверху брови. – Если захочет, он тебе сам позвонит. Я захотел объясниться, я позвонил.
Мы дружно поднимаемся со скамейки, прощаемся и расходимся в разные стороны. Ольга идет на завод «Знамя октября», где она работает в отделе сбыта, ее мужик телепается следом, он еще не отгулял переработку, а я спешу домой, послушать качество записи, и если все нормально, то сделав дубликат, пойду в родное РУВД, к любимому капитану Баеву. Интересно, что он скажет по этому поводу? Когда рекетиры скрываются из вида, я выуживаю из скамейки аустую пачку из под сигарет. Я же совсем забыл, что собрался коллекционировать пустые пачки. Нк, придумал я себе хоби такое. Положив пачку в карман, я иду домой.
То, что Баев сегодня на службе, я не сомневался, сейчас по свему городу милиция работает в усиленном режиме, в связи с приездом высокопоставленных гостей. Я, правда, не знаю, что за шишки свалятся на нашу голову, но то, что не еловые – это точно.
Запись оказалась приличного качества. Я передрал ее в течение получаса, позвонил Аркахе, но его не было дома, видно поехал по приятелям, на счет баблов. Ладно, пока рано его тревожить, надо сначала увидеть реакцию опера и узнать, что делать с этим дальше.
- Куда? – сержант с автоматом преградил мне дорогу.
- К капитану Баеву, - ответил я.
- Вызывал? – он говорил короткими, рубленными фразами, как учил его губернатор Красноярского края генерал Лебедь.
- Нет, но я по делу.
- Подожди, - он захлопнул дверь, чуть не прищемив мне нос. Через двадцать-тридцать минут, дверь распахнулась и сержант позвал меня. – Документы е?
- Есть, - я достал военный билет.
- Паспорт.
- Утерян, капитан в курсе, - я улыбнулся.
- Проходи, - промычал сержант и пропустил меня в коридор.
Я подошел к знакомой двери и постучал.
- Проходите, - донеслось из-за двери.
Я прошел.
-О, ёп, опять ты, - капитан чуть не выронил из рук стакан с чаем. – Если опять куда попал, то невзыщи, отсидишь у меня все положенные 72 часа.
- Да я по поводу кражи золота, - сказал я присаживаясь, разумеется после последовавшего приглашения.
- Что с повинной пришел? – хмыкнул капитан.
- Почти, - ответил я. – Можно магнитофончиком восподьзоваться вашим? – я ткнул пальцем в старенький «Шарп», хотя с детсва знаю, что пальцем показывать не хорошо.
- Что, новую запись «Рамштайна» притаранил? – прикололся капитан.
Я заметил, что после выхода книжек Кивинова и бесконечного сериала про «Разбитые фонари», многие менты принялись перенимать дурную привычку актеров и авторов, шутить по поводу и без. Кивинов такой галиматьи не писал. Тогда бы у нас сериал не про ментов был, а про «Смехопонараму».
Я подвинул к себе магнитофон и вставил кассету.
Капитан внимательно слушал запись, потягивая чай и постукивая костяшками пальцев по столу.
- Ну, что? – спросил я, когда запись закончилась.
- Это оригинал? – в свою очередь спросил опер.
- Нет, - честно признался я.
- Хорошо, - он вытащил кассету из магнитофона и убрал ее в ящик стола. – Оригинал пускай у тебя побудет, а я подумаю, что с этим материалом делать.
-Может с РУБОПом связаться?
- Ять, - насмотрелись советских сериалов и все сыщиками стали, - он раздраженно дернул за ручку ящика. – На, возьми, тащи ее в РУБОп, в ФСБ, хоть в Интерпол.
- Я просто…
- И я просто, - он был явно раздосадован. – Я тебе сказал, иди домой и сиди дома, завтра я всех вас вызову.
- До свидания, - попращался я и почти вылетел из кабинета. Вау, это победа, теперь этим козлам настанет копец, как Рыжий любит выражаться в женском обществе.
Прибежав домой, я тут же сел на телефон и стал названивать Аркахе. Он только что приехал от Раевского. Шурик пожалел друга и пообещал дать ему денег.
- Понимаешь, - извинялся Аркаха. – Саня больше пятихатки дать не может, у него сейчас напряженка с товаром. ты попробуй у своих поискать.
Мне хотелось тут же сообщить приятелю, что никаких денег, возможно, не понадобиться, но побоявшись сглазить, я только сказал ему, что завтра нас опять вызовут в ментовку. Почему? Я ответил, что не знаю. Мы попрощались. Меня прямо распирало от удачно проведенной операции и разговора с опером. И тут, я допустил ошибку. Я позвонил Андрею, решив поговорить с ним, пока жена на работе, но трубку сняла именно она.
- Привет, - слегка растерявшись поздоровался я.
- Привет,- бодро ответила она.
- Ты знаешь, у меня новости для вас.
- У меня для тебя тоже. Ребята согласились подождать, - почти дружелюбным тоном сказала она. – А что у тебя за новости?
- Нас опять ждут в милиции, - как можно спокоенее произнес я, хотя в душе у меня все клокотало и лезло наружу.
- В милиции, - задумчиво произнесла она. – Тебе звонили?
- Нет, я сам туда сегодня ходил, после утреннего разговора.
Ольга замолчала и потом догадалась, на что я намекаю, акцентируя вопрос на утреннем разговоре.
- Я сейчас туда позвоню, - она бросила трубку, даже не поблагодарив меня, за то, что я спас ее от статьи.
- Звони, - сказал я гудящей трубке и выключид телефон.
День, точнее утро, складывалось удачно, и я умудрился набросать черновик своего письма Журналисту. Едва дописав, и перечитывая писульку, как меня отвлек телефонный звонок.
- Ты, ять, мудак! – из трубки рычала и выла сирена по имени Ольга, матерясь хуже любого грузчика с Кировского рынка. -–Ты… не понял. Я же тебе сказала, что у ребят очень крутые связи! Куда ты мальчик полез! Все, теперь тебе…. Этот капитан был в курсе всех событий. Он все знал про бандитов. Ты себя подставил и все. Куда ты теперь денешься. Кто тебе поверит. У тебя быд шанс, Андрей просил за тебя, я была не против, но ты все погреб…. Уе…ок!!!
После того, как она швырнула трубку, я оказался в состоянии шока. Еще несколько минут назад, я чуствовал себя победителем, умнейшим из людей, везунчиком и удачливым игроком, как все рухнуло, и развалилось по кускам, словно Берлинская стена в далеком 89 –м.
Да, лоханулся, так лоханулся!
Стоп. Стоп! Идиот! То-то мне фамилия этого опера показалась знакомой. Точно. Все вспомнил. Мне же Игорь на ферме рассказывал, что у него есть знакомый капитан в нашем Кировском РУВД, который сотрудничает с бандюгами. Дурачок! Это все Журналист меня с понталыка сбил. Заставил усомниться в честности Игоря и правдивости его рассказов. А, я ему такую картину написал о лесопилке!
Ну, и кому теперь верить? Ментам, журналистам, бандитам, депутатам, правительству или президенту?
Нет, верить можно только себе. Все. Надо сваливать и как можно скорее. А вот куда? Не менты, так бандиты найдут в городе обязательно, тем более, что Андрюха знает примерные места, где я могу заховаться. Может в Поселок рвануть, к «Волкам» и дяде Славе. В принципе, если договориться с Ольгой Савельевой, то, возможно, она и пустит меня в дом, пожить маленько.
Ладно, все рассуждения после, сначала валить из дома, к чертовой матери!
Я хватаю спортивную сумку и начинаю швырять в нее все, что подворачивается под руку. Это и шмотки, и диктофон, и военный билет, и различные липовые пропуска. Денег у братца больше нет, я все обыскал, но это не беда, продам «рыжьё» - деньги будут. Надо только до сенной добраться. Так, вроде все необходимые вещи взял, теперь двери на все замки и вперед!
Главное, чтобы они уже не поджидали меня вблизи от дома, иначе или в КПЗ окажусь, или в Екатерингофке с проломленной башкой.
Как там кто-то говорил: «Судьба никогда не запирает перед человеком все двери. Одну из них, оставляя открытой. Надо только суметь найти нужную дверь, проявив для этого максимум усердия и воли».
Похоже, что это так, поскольку, на улице меня никто не пас. Я вышел из арки, свернул налево, прошел по Оборононой до Косинова, там мимо больницы и поликлинники, затем через двор и, перейдя проспект Стачек, оказался на улице Ивана Черных. Уж, здесь меня искать не будут.
Да, чуть не забыл! Дурак, дурак, а иногда соображаю. Хоть я и торопился, хоть я и был напуган, но я успел позвонить сестре Таньке и сказать ей, что я сваливаю за город, куда не уточнил, а ключи оставляю соседям с третьего этажа. Так что, она вновь сможет спокойно водить в нашу хату любовников и поливать мамашины цветочки.
Конечно, ни мужики ни цветы меня не коробили, я больше беспокоился о хате. Кто знает, что этим черным в голову взбредет? А, тут Танька газетки из ящика вытаскивать будет, на звонки отвечать. Да, если что случится, она всю ментуру разнесет, она может, она дюже боевая.
Идя по Черных, затем по Шкапина, я подумывал о своей дальнейшей судьбе. Может самому в РУБОП обратиться или в ФСБ? В принципе, никто не запрежает мне это сделать, и засады у Большого дома и на улице Чайковского, никто устраивать не станет. Но, что это даст?
Эх, сейчас бы шаверму да кофе горяченького, так вкусно пахнет у Балтийского вокзала черным кофе и подмаринованным мясом. Августовское солнце, кажется, в последний раз одаривает своим теплом северный город, согревая прохожих и ослепляя водителей бегущих машин. Солнце уже не поднимается высоко на небосводе, оно касается крыш домов, облизывает кроны тополей, оно уже не такое, как в мае или июле. Мы называем его зимним солнцем. Оно отражается в стеклах солнцезащитных очков, в окнах, в витринах, в Обводном канале. Вскоре, оно запутается в ветвях раскидистых тополей и совсем исчезнет, за домами на Измаиловском проспекте. Теперь до завтра, если ветер не нагонит тучь и облаков.
Люди так же, как и солнце отражаются в витринах, стеклах проносящихся автомобилей, автобусов и трамваев и исчезают, унося с собой свое отражение, чтобы отразиться в ином месте. На их местах отражаются другие люди, так происходит регулярно. Мы яляемся лишь отражением в сердцах последующих за нами. Мы, как солнечные лучи, бежим, несемся, мчимся, с востока на запад, к неизбежному закату. Как скоро наступит закат?
Впрочем, скоро Сенная, там я куплю и шаверму, там выпью кофе или пиво, я еще не определился. Да, все это я смогу купить, но сначала надо добраться до скупщиков и сдать золото.
Да, я сволочь! Я никогда и не скрывал этого, может быть, слегка прикрывался овечей шкурой, но и никогда не строил из себя ангела. Что там про ангела и беса за плечами? Написал какой-то хрен, а вы и поверили. Да, я вам такого могу понаписать, что вы себе сами могилу начнете капать. Короче, это я помылил золото у приятеля. Я даже не могу назвать причину своего поступка. Просто, когда эти два придурка Андрей и Аркадий, сидели на кухне и готовили курицу, то я якобы, рещил пойти в туалет. Захлопнув за собой дверь на кухню, я на ципочках прошел в большую комнату и отварил дверцы плотяного шкафа. Как известно, почти все наши идиоты прячут драгоценности в постельном белье. Эта умная жидовка, оказалась не исключением. Даже больше. Денег я не нашел, зато сразу заметил картонную коробку, накрытую сверху грудой белья. Я аккуратно достал ее из-под простынок и наволочек и открыл. Ого, да это лучше денег, это золото! Я схватил несколько колечек, цепочку, сережки и большую печатку с инициалами ММ. Услышав на кухне какой-то шум, я мгновенно засунул коробку обратно, но не успел аккуратно накрыть бельем, видимо из-за этого этот урод и заметил пропажу на следующий день. Если бы я не струхнул в тот момент, шухер оказался ложным, то вполне возможно, Андрей ничего бы не узнал до приезда жены. А тогда с нас были бы взятки гладки. Правда, я не смог бы наоставлять своих отпечатков, где не поподя, но … .Нет, это даже хорошо, что Андрюха сразу обнаружил пропажу и вызвал меня к себе. Я, надев маску участия и добродетели, выпивал с ним, помогал в поисках и сочинял различные версии, заодно выведывая, что замыщлял он сам. Я не учел только одного, что в доме хозяин не он, а Ольга. Поэтому, когда он сообщил ей о случившемся, она взяла ситуацию под свой контроль и спутала мне все карты. Но, это позже, а тогда, я благополучно вернулся на кухню, демонстративно застегивая ширинку. Шухер, как я и говорил, оказался ложным, просто пацаны сцепились из-за того, стоит добавлять в чанахи лимон или лучше налить винный уксус. Я предложил им выпить и прекратить глупый спор. Что мы успешно и сделали.
Вскоре Андрей и Аркадий стали рубиться прямо на глазах, вероятно, пока я ходил «в туалет», они пропустили не одну рюмку водки. Золото жгло мне карман и на все предложения Андрея, остаться, я отвечал уклончиво. Наконец, мы решили, что останемся у него ночевать, но сначала сходим еще за одной банкой.
По дороге, я уговорил Аркаху выпить по маленькой пива, в баре напротив дома. Он согласился. Усадив его за столик, я заказал пиво и водку, которую успешно вылил в стакан Петрунина, который, похоже, и не заметил, что пил ерш. Допив наше пиво, мы обошли бар, зашли в магазин, купили бутылку и двинулись назад. Аркащку развезло так, что мне пришлось волочь его на себе. Усадив его напротив парадной Андрея, я постоял пару минут и сообщил Аркашке, что тот не открывает дверь. Но, Аркадию было не до этого, он просто спал. Я же, поймал тачку, усадил в нее приятеля и привез его к себе. С утра «напомнив» ему некоторые несуществующие факты, типа того, что мы забыли код, что не помним, закрывал ли он за нами дверь, и прочую хлабуду, подправляя свой рассказ оставшейся водкой, я отправил Аркаху досыпать домой, а сам принялся рассматривать побрякушки. Удивительно, но в основном это оказались женские укрошения, кроме массивной печатки. Продавать сейчас же я не торопился, хотел выждать время и найти знакомого ювелира с Бармалеевой улицы. Но, тут раздался звонок Андрея и все завертелось и закрутилось. Я просчитал все варианты, кроме одного, что эта страшная тварь Ольга пойдет на выколачивание из нас денег с помощью запрещенных приемов борьбы. Когда я увидел в сволем дворе «частных детективов», то сердце мое провалилось гораздо ниже тазобедренной кости, а душа ушла в пятки. У меня даже промелькнула разок мысль, отдать им это вонючее золото и дело с концом. Но, ум подсказывал, что не в коем случае сознаваться не стоит, если признаешься, то тогда точно конец. Если будешь стоять в отказе, то выриант на спасение существует. Мне повезло, что ни Андрей, ни Аркашка, ничего не помнили, и путались в своих показаниях. А еще повезло, оттого, что я давно знал Андрея и он знал меня, а Аркадий был посторонним человеком, так, приятелем по прежней работе. Это тоже играло мне на руку, на худой конец, я мог попробовать ненавязчиво перевести стрелки на Петрунина, по-сколько он ничерта не помнил. Но, до такой подлости я не смог опуститься. Наоборот, после того, как нас отпустили, у меня родилась идея и вовсе изменить цветовую палитру и перепутить все цвета. Но, здесь струсил Аркадий, посчитав, что уж лучше возмет в долг денег и отдаст бандитам. Я же был против этой затеи. Во-первых у меня просто не было денег, а продавать золото я не собирался, во-вторых, после передачи денег, никто не гарантировал, что Ольга заберет заяву из милиции, а в третьих, мало ли что, взбредет в голову этим черножопым «юристам». И все же, я был в шаге от победы, если бы не моя самоуверенность и эйфория, если бы не забывчивость и не сомнения, по поводу личности Игоря.
Хотя, от ошибок никто не застрахован, и одному провернуть такую комбинацию мне оказалось не по силам. Вот, теперь приходится бежать на Сенную и сбывать золото по бросовой цене.
И все же, отчего я это сделал? Хотел поехать в псковскую и помочь бомжам? Хотел найти Юлю в Москве и пустить ей пыль в глаза? Может, я хотел купить сыну компьютер и подарить его на день рождения? Нет, нет и нет! Я сделал это из зависти, из-за того, что у Андрея с Ольгой все хорошо, что они любят друг друга, что Андрей постепенно отходит от меня. Я расчитывал на то, что Одьга вышвырнет его из дома, после этого случая и мы снова будем бухать, как до наших женитьб, но я просчитался. Ольга боролась и за драгоценности и за мужа. И пусть они останутся без этих побрякушек, пусть я не надолго испортил им праздник, у них будет все хорошо.
На Сенной, как всегда бардак и столпотворение. Как-то даже не верится, что ее реконструкция завершится к трехсотлетию Петербурга. Впрочем, губернатор у нас не лох, в смысле запудривания мозгов и правительству и населению, как-нибудь вывернется. Продаст пару тройку домов «тамбовцам», те ему площадь в лучшем виде нарисуют. Но, в данный момент, красота родного города меня мало заботит, меня волнует то, как бя сдавая золотишко не нарваться на подставу, ввиде переодетых оперов, или на кидок, как тоже часто случалось.
Народу у метро много. В основном скупщики холота, серебра, монет, часов и прочей ерунды. Я оглядываю кучкующихся скупщиков, делая вид, что ращу в кармане в поисках денег на пирожок. Да, до меня только сейчас дошло, что Ольга и Баев могли договориться и по иному. Предположим, что золото у меня, и Ольга пугает меня страшной расправой. Я воспринимаю ее угрозы всерьез, особенно, после ночных событий и стараюсь, как можно быстрей скинут ворованное. Но, не выбрасывать, а продать, пускай и по бросовой цене в сто рублей за грамм. Куда я рвану? Естественно на Сенную, по-сколько иных мест я просто не знаю, а это место у всех на слуху. Передав мою ориентировку местным операм, Баев может легко взять меня с поличным. Что же делать?
Ко мне напрявляется не высокий, худощавый мужчина в коричневой куртке, джинсах, очках. На вид ему лет тридцать. Лицом он похож на какого-нибудь доцента или аспиранта, а не барыгу, скупающюю ворованные вещи.
- Золото, серебро, медали? – скороговоркой произносит он и смотрит на меня выжидаючи.
Я в свою очередь смотрю на него и решаю, говорить про золото или нет.
Он не отходит, а вновь повторяет скороговоркой то, что написано у него на приколотой у куртке мятой картонке.
- Золото, немного, - смущяясь говорю я, решив, что если влипну, то влипну за дело.
- Посмотреть можно? – оживляется «доцент».
Я достаю из кармана брюк целофановый пакетик с укрошениями. Если он возьмет его в руки и не предъявит мне свою ксиву, то я на пятьдесят процентов вылезаю из любой ситуации. Почему на пятьдесят, потому-что, я тщательно протер все украшения, чтобы не оставалось на них моих отпечатков, упоковал в пакетик, так же тщательно облизанный с внутренней и внешней сторон, а так же, вытаскиваю из кармана золото, я ползуюсь маленьким обрывком газеты, которую сейчас же сожгу, прикуривая сигарету. Все эти предосторожности я вычитал в каком-то советском детективе, времен Никиты Хрущева.
Парень, спокойно берет пакетик с «рыжьем» и открывает его. Я закуриваю, выбрасывая сгоревший обрывок газеты.
- Все будете сдавать? – вежливо интересуется он.
- Да, пожалуй, все, мне оно больше не понадобится, - отвечаю я, отводя глаза в сторону и пряча дрожащие руки в карманы.
«Доцент» достает аптечные электронные весы и взвешивает золото. Я не смотрю на показатель электронного циферблата, я мечтаю о скорейшем завершении всей этой процедуры.
- Шесть тысяч, - беспристрастно говорит парень. – Может и больше, но я не уверен, что эти камни бриллианты, - он показывает мне небольшое колечко с несколькими прозрачными камушками.
Я соглашаюсь. Вот тебе и тридцать тысяч, товарищ «Юрист». Если им Аркаха отдаст червонец, то они еще и в прибыли будут от этой кражи! Но, если честно, я чуствовал, что золото можно спихнуть дороже, но возиться с ним не хотел. Слава богу, что все и так обошлось.
Парень аккуратно сложил золото в пакетик, убрал его в нагрудную барсетку, вытащил из внутреннего кармана «Котлету» денег, и отслюнявил мне шесть тысяч. Я не пересчитывая их, положил в карман, кивнул ему, на предложение, сдавать ему еще, если что появится, и покинул этот оживленный пяточек возле метро.
Земля горела у меня под ногами, когда я ускоренным шагом удалялся от Сенной. Оттдышавшись немного у канала Грибоедова, я покурил, чтобы утихомирить тарахтевшее сердце и проверить, нет ли за мной хвоста. Убедившись, что все чисто, я решил пойти посидеть в какой-нибудь кабак, выпить за удачу, поесть и обдумать план дальнейших действий. На Сенной и рядом с ней, болтаться смысла не было, а каких-нибудь кабаков в округе я не знал, где можно спокойно посидеть, в полупустом помещении, подумать о бренном, о смысле бытия. Шутка!
Правда, сначала, я прошел по каналу до Невского проспекта, свернул направо, прошел до гостинки, затем немного по Садовой, на улицу Ломоносова… Короче, я пришел к зданию, где встречался с Журналистом. Как я и предполагал, Журналиста на месте не оказалось, но я не растроился, а передал свое послание какой-то белобрысой симпатичной даме, представившейся Ларисой, и обещавшей «неприменно» передать письмо по назначению. Я не стал оценивать прелести этой дамы, а поспешил распрощаться и пойти поискать вожделенный кабак.
Такой кабачок я нашел на углу Садовой и Вознесенского проспекта. Это был полуподвальчик, декорированный под русскую старину, что становится модным в наше время. В небольшом, но уютном помещении, находилось несколько круглых белых столиков, стулья и в правом углу стойка. Я прошел к стойке, поздаровался с буфетчитцей и заказал себе солянку, салат из овощей и пятьдесят грамм коньяка.
На мое счастье, в баре не было ни единой души, от чего, я мог выбрать себе наиболее понравившееся место.
Я предпочел место возле окна. На столике стояли пепельница и стаканчик с салфетками. Поставив на стол фужер с коньяком и салат, бросив возле него спортивную сумку, я грузно плюхнулся на хрупкий сул, который аж покачнулся под тяжестью моего тела. Я залпом махнул коньяк, даже не ощутив его вкус, закусил кусочком лимона, лежавшим наверху салата и закрыл глаза.
Думать ни о чем не хотелось.
Женщина за стойкой, вывела меня из состояния полудремы, сообщив, что моя солянка готова. Я поднялся, взял еще сто конька, салянку и направился к своему столику.
Но, я не понял, за ним сидел какой-то здоровый усатый бугай и внаглую рубал мой салат.
Все, вляпался, подумал я, чуть не выранив горячее блюдо из рук. Как же они умудрились меня вычислить? Я же столько петлял по городу, и по каналу, и по Невскому, и к Журналисту заходил, оценивать прелести беленькой Ларисы, и по Фонтанке обходил Сенную. И на тебе, вычислили!
Что теперь делать? Бросать все и бежать? Так, на улице наверняка их люди торчат. Может, они меня с самого дома пасут? Интересно, кто это? Менты, РУОПовцы, бандиты?
А, была не была, не буду я ему в морду горшочек с солянкой бросать, раз уж так случилось, то хоть, выпью и поем напоследок, если дадут.
Я подошел к своему столику и спросил:
- Разрешите?
Мужик не переставая есть мой салат, молча кивнул. Да, ну и наглые у нас органы. Жрут чужую еду, даже не спросив разрешения, а вот я, чтобы сесть за свой столик должен у него спрашивать! Вот, …ство!
Я поставил коньяк, поставил солянку, вытер салфеткой ложку, сел, отломил кусок хлеба, ожидая, когда «мент» прекратит надо мной издеваться.
Хорошо! Я двумя пальцами взялся за фужер и влил содержимое прямо в горло, затем занюхал хлебом и съел несколько ложек солянки, выплевывая в пепельницу косточки от маслин.
- Сопьешся, - прогнусавил усатый.
Твоя то какая забота, подумал я, а сам спросил:
- Не желаете присоедениться к выпивке, а то как же, салат и на сухую.
Усатый бычара пристально посмотрел на меня и спросил:
- Тебя как зовут?
Что-то знакомое показалось мне в этом вопросе, в этих интонациях, с которым он был задан. Я прищурив глаза, внимательно вглядывался в лицо мордатого. Оно было большое, красное и добродушное. К нему бы еще бороду пририсовать, то точно был бы похож на Митю Шагина.
- Тебя как зовут? – повторил усатый и широко улыбнулся, показывая щербатый рот.
-Леша, - промямлил,. – Алексей Леонидович, - затем поправился я. Вдруг пахнуло чем-то далеким, близким и родным.
Это был запах детства. Господи, какой же я дурак! Невольная слеза выскочила у меня из глаза, я глупо улыбнулся и закашлялся.
- Коньяк не туда, не в то горло попал.
- Леха, какой же ты балбес!
Мы одновременно вышли из-за стола и обнялись. Это был мой тезка – Лешка. Мы выросли с ним в одном дворе.
- Леха, елы-палы!
ГЛАВА ВТОРАЯ. ВОШЕДШИЙ В КРУГ. ДЕВУШКА И СМЕРТЬ.
«Мне, кажется, я узнаю себя,
В том мальчике, читающем стихт.
Он стрелки сжал рукой, чтоб не кончалась эта ночь,
И кровь течет с руки!»
БГ
«Они говорят, что губы ее стали сегодня как ртуть.
Что она ушла черезчур далеко, что ее уже не вернуть.
Но, если средь нас хотя бы один, кто мог бы пройти ее путь,
Или сказать, чем мы обязаны ей».
БГ
Я сидел в песочнице и делал куличики. Было начало весны. Весело чирикали прилетевшие с юга скворцы, радостно журчали ручьи, по которым так приятно было топать ногами, орали во дворе облезлые коты и кошки. Мамаши, гуляли с колясочками, выгуливая только что народившееся потомство. Весна еще не вступила в свои права, она у нас раньше конца Мая и не начинается, но изо всех закоулков, щелей, кустов, пахло надвигающейся кудесницей.
Иногда это были не очень благовонные запахи, но зато было тепло и можно было ковырятся в песке без колючих и противных рукавичек, которые матушка привязывала к полушубку на резинке, чтобы не потерять ненароком.
Песок был влажный и тведый, весь какими-то комочками, зато куличи из него получались отличные, не то, что из сухого и мелкого, который бывает на пляже на взморье. Скоро лето и мы уедем в Поселок, а потом в Ригу, к моему дядьке. Я уже был там в прошлом году, мы ловили рыбу, жарили картошку, лазили под поездами, гуляли в парке и купались на Рижском взморье.
Формочки для куличиков лежали в желтом пластмассовам ведерке, их было много и они были разных размеров и цветов. Я наделал уже много куоичей, когда что-то больно садануло мне по макушке чем-то твердым. От боли я заревел. Нет, вообще-то, я не плакса, стараюсь всегда терпеть, даже когда мы ходим к доктору и тетки берут из палца кровь. Все детишки плачут, а я, подожму губы и терплю. Ведь я уже большой, мне этой осенью идти в школу.
Я повернулся, чтобы узнать, что это такое так больно врезало по макушке и обидело меня. Это было не что, а кто. В шаге от меня, стоял неизвестный губастый, лупоглазый мальчишка, с маленьким носом-картофелиной и большими красными ушами, вылезавшими из-под вязаной серой шапки. Мальчишка был невысокого роста, из одной ноздри у него вылезала зеленая сопля, он улыбался, обнажив свой щербатый рот. В руке у парня была палка от сломанной клюшки.
- Как тебя зовут?
О том, что это был просто оригинальный способ знакомства, я в то время не подозревал, и поэтому, вытерев слезы, набрал в формочку, в виде жука, побольше мокрого и твердого песка и швырнул ему в лицо.
Теперь настала очередь реветь ему.
Подбежали наши мамаши, болтавшие неподалеку возле скамейек, и отругав нас обоих, отвели домой. Мне, как обычно, досталось больше всех, словно я был зачинщиком конфликта.
Вот так мы и познакомились.
На следующий день, мы вновь вышли на прогулку. Матушка в то время не работала, по-сколько, в нашей семье ожидали прилета аиста, а аист, как всем известно, приносить красно-синих писклявых существ, которые орут по ночам, постоянно хотят жрать, писать и какать. А чуть подростя, вечно хватают за волосы, пытаются выковырять глаза и лезут пальцами в рот и нос. Что с ними происходит потом, так об этом я распространятся не стану, выйдете на улицу и поглядите, поверьте, что далеко ходить не придется.
Итак. Я вышел на прогулку, твердо решив, не общаться со вчерашним «плохим» мальчиком. Лопоухий уже был на улице и с радостным лицом гонялся за голубями, размахивая длинной веткой, сломанной кем-то из взрослых. После вчерашнего нагоняя от родителей, я важно прошел мимо него в песочницу. В песочнице никого не было, но я привык играть один. Но, сегодня было прохладней и мать заставила меня играть в варежках, а копать песок гнущейся лопатой, в колючих варежках, от которых, к тому же, потели руки, было очень противно и не удобно. Поэтому, я сел на край песлчницы и стал смотреть, как лопоухий гоняется за голубями.
Наши мамаши болтали о чем-то своем, вероятно о своих скучных кашах, супах, белье и фигурном катании, и не обращали на нас никакого внимания. Мальчишка все ближе и ближе подбегал к песочнице, вероятно ему тоже было скучно играть одному, а может он просто притомился и решил присесть рядом отдохнуть. Лицо у него было красное, из-под шапки катились капельки пота. Он устало плюхнулся напротив меня, вытер со лба пот и улыбнулся, своей добродушной, редкозубой улыбкой.
Мне кажется, что нужный момент наступил. Я посмотрел на мамаш, занятых точением ляс, потом посмотрел на его длинный прут, оценивая возможности его оружия, и поднявшись с края песочницы, подошел к нему и ударил кулаком в лицо. Из носа-картошки пошла кровь. Он недоуменно захлопал глазами, никак не ожидая от меня такого свинства, а потом завопил во весь голос. Я же сидел в песочнице и лепил куличики.
Не разбираясь, что произошло, его мать утащила его домой, а я преспокойно наврал своей мамаше, что он гонялся за голубями, споткнулся и треснулся лицом о край песочницы.
Мне не поверили, но, доказательств свидетельствующих против меня у мамаши не было. Ведь с телефонами в те времена туго было, не позвонишь, не спросишь, а идти и разбираться ей было не когда, надо было готовить ужин для отца, возвращавшегося в это время с работы.
Правда, посе ужина мне учинили «допрос с пристрастием», но я тогда уже знал, что добровольное признание, лишь усугубляет вину, к своим не полным семи годам, опыт у меня уже имелся.
Спасибо матушке-родной, научила меня на всю жизнь!
Я был в полной отказке, и меня лишь лишили просмотра передачи «Спокойной ночи, малыши!». На что я надеялся? Ведь завтра родители встретятся на улице и моя подлянка и ложь вскроются, как весенний лед на неве. Не знаю, может уже тогда, я предпочитал оттягивать наказания, надеясь, что к тому моменту что-нибудь произойдет.
Так оно и случилось. На следующий день, лопоухий и его мать на улицу не вышли, через день, та же история. Как выяснилось позже, мальчишка попал в больницу, но не из-за меня, а из-за восполения легких, он часто болел в детстве. А, когда его выписали из больницы, мы уже отдыхали в Поселке. К осени, этот неприятный эпизод стерся из памяти.
Первое сентября 197…года. Меня одевают в серую форму, у которой у меня сохранилось отвращение по сей день, вручают букет пурпурных гладиолусов, размером почти с мой рост, и ведут в школу. Школа находится недалеко от дома и считается престижной. Да, и название соответствует той эпохе и форма здания: «384 школа имени Десятилетия ВОСР (Это я для сокращения. На самом деле это Великая Октябрьская Социалистическая Революция. Ура, товарищи!)». А спроектирована и построена она была в форме серпа и молота, конечно, с земли не видно, но из космоса, видно точно. Не зря же на макушке у нее, как в пулковской обсерватории телескоп находился. Вот в этой, тогда еще пристижной школа, а затем ставшей загивать, как и вся наша система, мне предстояло проучиться десять лет.
Первый раз в первый класс!
Когда нас выстроили на спортивной площадке позади школы, и директрисса произносила пламенную речь, то я заметил лопоухого. Он стоял неподалеку от нас с отцом, мать тогда в роддоме была, и держался за руку своей матери. В школьной форме и здоровенным ранцем за спиной, он выглядел еще гумозней, чем в полупальто и серой вязанной шапке. Я отвернулся, делая вид, что не заметил его.
Затем нас взяли за руки старшекласники и повели в школу. Меня и какую-то девченку вел белобрысый высоченный парень, а допоухого и еще одного парня, вела симпатичная девченка с белыми бантами на длинных и толстых косах, в короткой юбке, из под которой заманчиво смотрели строийные ножки. Я уже в то время был сексуально-озабоченным мальчиком, наверное, лишь немногим меньше Рыжего.
Доведя нас до школы, взрослые девочки и мальчики ушли, оставив нас нашим учителям. Наша Надежда Ивановна была бабенка ничего, но больно молодой и горячей. Поэтому вскорости ушла от нас, взяв дикретный отпуск.
Но, честное слово, я здесь ни причем, а у Рыжего все забываю поинтересоваться.
Так вот. Стоим мы гурьбой, возле школьного крыльца и дожидаемся, когда нас рассортируют. Я гляжу, в нашем классе, мальчики и девочки больше группами кучкуются. После выяснилось, что многие из будущих однокласников жили в одних дворах, ходили в одни ясли и сады, лишь я да лопоухий, оказались не к селу ни к городу. Все дело в том, что я жил в другом микрорайоне, и должен был идти в другую 381 школу, но родители, как-то пропихнули меня в эту. Каким образом лопоухий попал в нее, я не знаю, может из-за того, что болезненный был очень, пожалели. Вобщем, стою я в сторонке, сопли жую, точнее не сопли, а обкусываю лепестки с моего букета и тут, подваливает ко мне лопоухий, со своим : «как тебя зовут?». Я набычился и отвернулся, надо мне с этим сопливым малявкой разговаривать! А он стоит и улыбается, простодушный такой, смешной.
- Ну, чиво тебе надо? – спрашиваю я. – Забыл, как в нос получил? Будешь лезть, опять схлопочешь!- и отворачиваюсь от него, поправляя очки, одним пальцем, как Знайка из мультика про Незнайку и его друзей. Да, я до четвертого класса носил очки, а потом снял и выбросил, и хуже не стал видеть.
- А я тогда маме ничего не сказал, - говорит он. – А потом у меня температура поднялась и меня в больницу забрали. А летом, я к отцу в деревню ездил, - он улыбался, говоря об этом. – У меня оченб добрый отец, только они с мамкой все время ругаются, и она его в город не пускает, а я люблю своего папку. А ты?
- Я тоже, - буркнул я. Меня он совсем не интересовал, как не интересовали отношения между его родителями, лищь позже я узнал причину, по которой его мать разошлась с его отцом. Какая причина? Спросите у миллиона женщин и не только в нашей стране, они ответят. Адъюльтер здесь не причем!
- А тебя, как зовут? – не унимался он.
И хотя родители строго-настрого запретили мне вступать в любые конфликты, с кем бы то нибыло, но я как-то сразу забыл про свое обещание. Я оттолкнул его. Это хаметил завуч Самуил Михалыч, и в моем дневнике, формально в первой четверти у нас дневниклов не было, но а неформально были специальные тетрадки, для заметок…. И в моей тетради появидась размашистая запись, на счет моего прилежного поведения.
А лопоухий, отряхал свою новенькую форму и улыбался.
Его, как одного из самых маленьких в классе, посадили на первую парту, с одной симпатичной девчонкой Бойцовой Танькой, да и Кэп сидел не очень далеко, тоже не из могучих был, меня же, как мальчика среднего роста, посадили на четвертую, вместе с Родиной Мариной. Красоты она была неопясуемой, не зря я, все время приписывал к ее фамилии букву «У». Нет, по- моему, это было просто не справедливо: его одной из самых симпатных бабцов, а меня с крысой, вечно ковыряющейся в ушах своими засаленными волосами.
С этого момента, я еще больше его невзлюбил, стараясь сделать какую-нибудь гадость или унизить его в глазах Таньки. Впрочем, за ней многие парни ухаживали, и не только из нашего класа, а она ко всем относилась довольно ровно. Хотя, ей конечно нравилось, что мальчики ствновятся сами не свои, когда болтают с ней на переменах. Я помню, как у меня онемели руки, когда я нес ее тяжелый портфель до дома на Калинина. Она жила рядом с Кэпом. Вообще, так получилось, что и Кэп и Андрюха, про которого я рассказывал, и многие другие жили в тех краях, где-то между улицами Турбинной, Гладкова, Севастопольской, Оборонной и Промышленной. Лишь несколько человек из класса не попадали в этот треугольник. Кстати. Рыжий сначала учился в 381 школе, потому что, жил, вообще, на Трефолева.
Вскоре, все мальчишки и девчонки постепенно стали притераться друг к другу, и лишь лопоухий и У-Родина, были изгоями в нашем обществе. Он, часто болел и постоянно сидел дома, она из-за своего слабоумия и лошадиной морды. Однако, случилось так, что один единственный случай, изменил мое отношение к лопоухому. Конечно, я знал, что он мой тезка, но продолжал называть его «лопухом», как называли его мои новые дружки.
Прошло три года учебы. Палочки, крючечки, крестики и нолики, прописи и азбука, чтение по слогам и утренняя гимнастика, сменились более серьезными науками: математикой, географией, зоологией, физкультурой, академическ…, впрочем, этой науки еще нам не преподавали. Учился я не так чтобы здорово, но в двоечниках не ходил, а в отличники не лез. Единственная проблемма у меня была с поведением. Дневник, уже настоящий, был размалеван красными чернилами вдоль и поперек. Один раз, папаша выразился по поводу очередного замечания: «Ну, ты допрыгаешся до тюрьмы!». Тьфу! А дело-то было плевое. Я просто подставил подножку одному хлопцу, Мишке Кузнецову, а он упал и ногу сломал.
Но, я то здесь причем? Я ведь не специально, ногу из под парты высунул, когда он к доске проходил, я за карандашем полез или за стирательной резинкой, или за… Ну, что-то там точно упало, а может…
Итак, заканчивался третий год учебы. Лешка только вышел из очередной больницы и слонялся по школьному корридору, как тень отца Гамлета, почти прозрачный. Как и прежде, он чуствовал себя вне коллектива, но сильно по этому поводу не переживал, зная, что скоро наступят каникулы и он уедет в деревню к отцу. Из деревни он приезжал, обычно, окрепшим, загоревшим и веселым, но за осень и зиму, расстрачивал все свое здоровье и энергию, и весну всречал в разобранном состоянии, тут-то его и поджидали всякие хвори. Лешкиной матери врачи предлагали сменить место жительства, ленинградский климат дурно отражался на здоровье сына, но Лешка любил этот город и, единственное, куда соглашался переехать, так это к отцу в деревню, чему противилась мать. Поэтому и приходилось им напару страдать в маленькой квартирке на Оборонной улице.
Мы с приятелями стояли возле своего класса, обсуждая какой-то футбольный вопрос, типа, станут ли голландцы, во главе с Кройфом, чемпионами мира или немцы, с Бекенбауэром, на своем поле победу никому не отдадут. Шел 74-й год и предстояло разыграть очередной Кубок Мира по футболу. К нам подошли два близнеца из пятого класса, слывшими большими врединами в школе. Вообще-то, на «малышковый» этаж «взрослым» ходить не разрешалось, но они умудрились каким-то образом проскользнуть. Услышав наш разговор о футболе, один из братьев снял с меня очки и нацепив на себя, прогнусавил в нос: «Победят бразильцы! Ясно мелкотня!». Потом, они стали играть моими очками в футбол, показывая всем, как бразильцы обыграют и немцев и голландцев и англичан. Мои приятели отошли в сторону, лишь я попытался забрать у пятиклашек мои вторые глаза. Как назло, в коридоре не было ни одного учителя, чтобы утихомирить наглецов.
- На, бери, - сказал один из близнецов, когда я подошел к нему. Очки валялись возле его ног.
Я наклонился, чтобы поднять их, но второй близнец толкнул меня в спину и я оказался на полу, услышав хруст сломанной дужки.
Обычно, я никогда не начинал драку первым, особенно, с мальчиками старшего возраста и здоровее себя, но сейчас во мне говорила обида и уверенность, что мои «приятели» вступятся за меня, если мне будет совсем худо. Не поднимая с пола сломанные очки, я встал и с правой, треснул одному из братьев в нос. Близнец, толи от неожиданности, толи с перепугу, толи удар был, действительно, сильным, схатился за лицо и присел на корточки. По лицу его текла кровь. Второй же из братьев, бросился на меня ссади и, обвив шею рукой, принялся душить. Я начал задыхаться.
Мои одноклассники окружили «место боя» и с любопытством смотрели, чья возьмет. А я, так надеялся на их помощь.
Когда мое лицо начало синеть от удушья, разорвав круг любопытствующих пацанов в него кинулся невысокий парнишка, с редкими зубами, приплюснутым носом-картошкой и большими красными ушами. Даже когда он болел и был бледен, как простыня, уши у него, почему-то, оставались ярко-красного цвета. Он, свернувшись калачиком, ударил под коленки душащего меня близнеца, и тот, увлекая меня за собой, рухнул навзнич, накрывая нашими телами моего заступника.
Этого хватило мне, для того, чтобы вырваться из цепких рук обитчика и ударить его ного по животу. Второй брат, все еще сидел на корточках и в драке не участвовал. Наверное, я расквасил ьы морду и второму близнецу, но тут появились две училки из соседних классов и разняли нас.
Моим обидчикам пришлось не сладко, их чуть ли не исключили из школы. Я отделался синяком на руке и под глазом, а так же разбитыми очками. Хуже всех пришлось моему спасителю, когда мы свалились на него, то кто-то ударил его коленкой в висок или рядом, я точно не знаю, но неокрепший после болезни организм, плохо перенес этот удар, Леху отвезли в больницу с диагнозом- сотрясение мозга. Все разъезжались на дачи и лагеря на каникулы, а он вынужден был, какое-то время, оставаться в городе, вместо рыбалки с отцом.
Я уехал в Поселок и не разу не навестил Леху в больнице.
Когда я вернулся с каникул, то встретил Леху во дворе. Мы по детски поговорили, «перетерли» прошдые обиды и неприязни и длговорились, что больше ссорится не будем. Мы не стали друзьями, но никогда не были во враждебных лагерях.
Кстати, девчонки, после той истории, стали называть нас Дон Кихот и Санчо Панса. Особенно язвила Алка Юдина, за что и получила поджопник от меня.
Интересно, но через несколько лет ситуация с близнецами повторилась, но итог ее был, с точностью наоборот.
После той детской перепалки прошло пять лет. Меня не один раз задевали близнецы, но на прямой конфликт не лезли, и вдруг. Случилось это опять весной. Мы заканчивали восьмой класс, им предстояли выпускные экзамены, до последнего звонка осавалось чуть больше дух недель. Однажды, во время перемены между сдвоенными уроками труда, подрулили к нам эти двое вместе с известным на всю школу хулиганом и драчуном, у которого папаня работал в Кировском РАНО на какой-то высокой должности, от чего его и держали в школе, и смотрели на его «шалости» сквозь пальцы.
- А ну, шелупонь,- крикнул папочкин сынок. – Быстренько беремся за руки и ходим парами по кругу.
И что вы думаете? Взрослые пацаны, которым уже по четырнадцать лет, модча берутся за руки и водят хоровод. Хоть бы кто-нибудь пикнул! Наши однокласницы просто писались от смеха, увидев такую картину. А мы, красные, как советское знамя, знай наматываем круги, словно красны девицы или первоклашки.
Все вокруг смеются, а мы послушно маршируем.
Наконец, я не выдерживаю, отнимаю руку Андрея и выхожу из круга.
- Э, борзой, ты чего? – возмущается один из близнецов. – Ну-ка бегом в отару.
Это они из нас баранов решили изобразить.
Я молчу.
- Ты не понял? – один из братьев подходит ко мне. Мне кажется, что от него пахнет спиртным.
- Нет, - отвечаю я. – Я не баран и ходить по кругу не буду. Если хочешь, то можешь встать на мое место.
Ко мне подходит «Смирный», кликуха хулигана, за ним маячит второй близнец. «Смирный» мерзко улыбается и резким, коротким ударом бьет меня в живот. Я сгибаюсь пополам. Меня начинают бить все трое. Как и в детстве, вокруг нас образуется круг из однокласников, и опять никто не решается прийти мне на помощь. «Смирного» боятся даже молодые учителя. Я пытаюсь слабо отбиваться, хотя понимаю, что силы не равны.
В этот момент из кабинета труда выскакивает Лешка и отталкивая наших однокласников, несется в круг. Что там произошло, я просто не успел увидеть и понять. Позже выяснилось, что Леха, он не участвовал в ходьбе по кругу, по-скольку доделывал какую-то деталь на токарном станке, не укладывался в срок, а хорошая оценка по труду ему была необходима, вот он и «пахал» во время перемены, услышал шум в коридоре, увидел, что меня бьют, схватил недоведенную до ума болванку, и рванул на помощь «другу».
Я видел, как «Смирный» корчился от боли, держась двуия руками за голову, из которой на падали красные капли крови. Один из близнецов, держался за бок, а третий просто сбежал с места драки.
В этот раз скорая помощь увозила из образцовой школы не щуплого маленького губастого мальчишку, а отпетого, здорового хулигана «Смирного», папа которого работал …
* * *
Буквально за месяц от этих событий, у меня вырезали апендикс.
На уроке химии, мы изобретали какую-то кислоту, которая ужасно воняля протухшими куриными яйцами. После этих опытов, мне сделалось дурно и я отпросился домой с последнего урока. У меня здорово болело в правом боку, и с каждой минутой боль становилась все сильнее и сильнее. Родичи вызвали скорую. Меня отвезли в больницу им. Коняшина. Я долго корчился на кожанном диване в приемном покое, пока врачи дожидались анализов крови и мочи. Хрен знает, чем бы закончилась вся эта бодяга, если бы в комнату, в которой я корячился, не заглянул какой-то молодой усатый врач. Он спросил меня, в чем мои трудности, пощупал лоб, помял живот и, слегка взволнованный, вышел из комнаты. В приемном покое я услышал, как он орет кому-то, вероятно разговор шел по телефону: «Срочно на операцию. Острый живот. Возможен гнойный перетонит!».
Уж не знаю, кто там у них ножи глотает и затем ходит с острым животом, только через несколько минут в мою комнатушку пришли два санитара с каталкой, уложили меня на нее и повезли к лифту.
Поднявшись на второй этаж, они прикатили меня в какую-то обшарпанную палату, пришло несколько врачей, вместе с усатым и, приказав мне раздется, стали щупать живот, переговариваясь между собой. Не сказав мне не слова они вышли, зато пришла медсестра с бритвой в руке и заставила меня снять трусы. Я покорно подчинился, догадываясь, что она хочет меня оскопить. Я в тот момент, хоть и чуствовал сильнейшую боль в правом боку, предпринял робкие попытки сопротивления, все же я мечтал о любви и потомстве. Я закрыл свое хозяйство ладошками и, корчась от боли, с мольбой и слезами в глазах уставился на медсестру. Та же, догадавшись о причинах моих триволнений, звонко расхохоталась, словно лягушка в нашем болоте на даче. «Не бойся дурочек!» – она нежно отвела мои руки от …- «Ничего с твоим петюней не случится»- она даже ласково потрепала его, так,что он начал возбуждаться. – «У ты какой прыткий» – вновь рассмеялась она. – «Об этом тебе рано пока думать, надо твои волосики побрить!».
Честно говоря, мне было странно и неловко, что с моим членом ведут такой задушевный разговор, совершенно, игнорируя его хозяина. То-то, гораздо позже, папаша назвал меня: «Придатком к своему члену!». Мне всегда казалось наоборот.
Короче. Медсестра побрила мне волосы между ног, попрожалась с новым приятелем, мне даже показалось, что она послала ему воздушный поцелуй, мол, до встречи любимый, когда подрастешь, то я тебя поцелую по настоящему, если ты захочешь, и ушла, оставив нас в слегка возбужденном состоянии. Вместо нее появился какой-то парень, которого не интересовали мои причендалы, хотя он тоже приказал откинуть одеяло, но к хрену не прикасался, а больше налегал на живот. В коридоре заскрипела каталка. За мной приехали две сестрички и велели ложиться на каталку. Потом опервционная. Ьело-голубой свет. Люди вокруг меня в масках и без. Укол в правую руку. Капельница. Маска на лицо. Последнее, что я помню, это слова мужчины, который болтал со мной, после того, как мне надели на морду маску,: «Можно приступать, он..».
Проснулся я в палате, когда на дворе было утро. Когда говорят: «Раннее утро» это я понимаю, часов пять-шесть. Но когда девять, это какое? Среднее? И есть ли тогда позднее утро или это уже полдень? В общем, по радио выступал Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, заслуженный мастер спорта по автогонкам, многократный призер всевозможных коммунистических конкурсов и победитель всех социалистических соревнований, награжденный орденами более ста стран и медалями более двухсот, четырежды герой Советского Союза, лауреат Ленинской и Государственной премий, писатель, поэт, мыслитель и многоая- многая лета – глубокоувожаемый Леонид Ильич Брежнев. Поверьте, я перечислял все эти регалии нашего генсека не из желания посмеятся над уважаемым человеком или высказать свое саркастическое отношение к строю, в котором живу. Совсем нет. Просто у меня сильно болело справа внизу живота, я хотел писать, но не знал, можно ли мне вставать, а еще в левое ухо мне выла Алла Пугачева: «Я была всего лишь тенью. А теперь я вырвалась из плена!», может с тех пор я и не люблю эту примадонну. Брежнев не так досаждал, как певица, потому что, его речь было сложно понять, а она орала на полную катушку. Видно в соседней палате лежал ярый поклонник Паулса и ее, и чтобы хоть как-то отвлечся, я стал мысленно перечислять все титулы и заслуги нашего вождя.
Потом, я решился сходить в туалет, за что, чуть было не был привязан к кровати и наказан лишением компота. Шутка! После даже такой плевой операции, как удаление апендикса, вставать не рекомендовалось в течении минимум суток, а я вспрыгнул уже через девять часов.
Потом пришел лечащий врач и сказал, что мне повезло, потому что у меня был гнойный перетонит и апендикс, буквально взорвался в руках хирурга, едва его отделили от остальной части тела.
«Он вчера был лишь тенью. А потом он вырвался из плена!».
Вот, оказавается, к чему все утро выла Пугачева. Нет, в этом мире ничего не бывает случайно!
Потом мне поставили капельницу и я уснул. Проснулся я от того, что ко мне пришли родители и брат. Позади их, в сторонке, стоял Леха, а вот друзья мои не разу не заглянули, наверное, слишком поглажены были футболом, девчонками и учебой.
Когда родители уехали, Леха еще долго сидел возле моей кровати и рассказывал мне разные истории.
Мне было скучно и хотелось спать!
И вот произошла эта драка. Все в классе знали, что я недавно перенес операцию, знал об этом Смирнов и Ко, поэтому и били в живот. Но, никто (!) из класса даже не сделал попытки помочь мне или хотя бы прекратить побоище. В принципе, в нашем классе не было настоящих мужиков, кроме второгодника Сереги Калязина, но он принципиально не посещал уроки труда, потому чтио, «умел работать на станке не хуже «напильника»». «Напильником» мы называли учителя труда. Другие «бойцы» постепенно получали новые квартиры, переезжали в «спальные» районы и переводились из этой школы в другие.
Лешка же, поняв в чем дело, даже не задумался, когда бросался на мою защиту. Через несколько дней собрался педсовет, для того чтобы принять решение о судьбе хулигана из восьмого класса. О Смирнове и близнецах, вопрос даже не стоял на повестке дня, им предстоял выпуск, они были пострадавшей стороной, а папа «Смирного» еще работал…
Таким образом, крайними в этой ситуации оказались мы с Алексеем. Но, в большей степени он.
За день до педсовета, наша классная устроила заседание «Совета отцов», был такой внештатный орган в нашем классе, на который вызвали не только нас с Лехой, но и часть учителей, ведущих различные предметы. На «предворительных слушаниях» выяснилось, что главной «гадюкой» в классе является Орлов, то бишь я. Особенно усердствовала в обливании меня помоями учительница по литературе - Григорьева Дина Васильевна. Ее пламенная речь, заставила краснеть не только меня, но и многих взрослых мужчин, про своего папашу я и не говорю, его пунцовая лысина покрылась бордовыми пятнами от стыда за своего отпрыска.
Многие мужчины, гораздо позже, спрашивали меня: «Почему он не разу не взял меня под свою защиту? Ведь она, явно, предвзято относилась к моей персоне». Что я мог ответить им на этот вопрос? По моему глубокому убеждению, он относился явно не по адресу.
Вечером, дома, мне был устроен настоящий разнос, и было заявлено, что если в результате моего мерзкого поведения, меня не возьмут в девятый класс, то у меня возникнут бо-о-ольшие проблеммы.
Учительская. Директор, завуч по воспитательной работе, классные руководители обоих классов, несколько учителей, мой отец и мать Лехи, мы вдвоем, близнецы с родителями и комсомольский актив школы.
Заседание вела завуч, которая одновременно являлась учителем химии и вела школьную политинформацию по понедельникам. Мне трудно судить, как владела она общественно-политической ситуацией в стране и мире, но в химии она не понимала ничерта. Зато пламенные речи о скорой победе коммунистической идеи во всем мире, произносила достойно.
«Когда космические корабли бороздят…. Есть в нашей школе отдельные ученики, которые марают честь всего педогогического коллектива и всех учащихся».
Представительный папаша «Смирного», который еще…, одобрительно кивал.
«Я предлагаю поставить вопрос, об исключении из школы…» – продолжала завуч – «И поставить на учет в детскую комнату милиции».
Лысина у папаши раскалилась до бела, а Лешкина мать тихо всхлипывала в платок. Она очень надеялась, что Лешка, ее надежда и опора, закончит школу, поступит в институт, получит высшее образование, о коем мечтала в молодости сама, но что-то не сложилось.
Слово взяла директрисса. Это была куда более граммотная и образованная женщина, свято верившая в торжество коммунистической идеи и заставлявшая нас, учить наизусть огромные цитаты Владимира Ленина, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Кроме этого, мы изучали продовольственную программу, решения партийных съездов и конференций. Когда умер «горячо любимый», то она, искренне, ревела запершись в своем кабинете вместе с завучем, пила разведенный спирт из химической лаборатории, предназначенный для опытов и писала соболезнования во все партийные инстанции.
Правда, когда началась перестройка и новое мышление, она так же искренне, клеймила эпоху застоя и верила, сначала в социализм с человеческим лицом, потом в демократические преобразования, позже в демократию и рыночные преобразования, построение капитализма и всеобщую глобализацию.
Интересно, если сейчас спросить ее о трех источниках и трех составных частях марксизма, сможет она без запинки, процетировать слова Ульянова?
Итак. Слово взяла директор школы. Она откашлялась, глядя на отца «Смирного» который… и сказала:
- Обождите, Вера Федоровна, не снимая с повестки собрания вопрос об исключении, давайте предоставим слово мальчикам.
Мы молчали, сверля взглядом корявый паркет в учительской.
- Хорошо, - согласилась завуч. – давайте послушаем наших комсомольцев.
Что ж, какая разница, думал я, подняв голову, и глядя на осветленные перекисью водорода волосы Веры, что в лоб, что по лбу. Решили зайти с другого конца – валяйте. Ведь завуч прекрасно осводомлена, что мы с Лехой не комсомольцы, и если педалировать еще и эту тему, то кончится тем, что нас назовут пособниками империализма и предложат депортировать из страны, вслед за Солженицыным.
Сначала выступил комсорг школы, но говорил не по теме, а о политической обстановке в мире. Его быстро успокоили и усадили на место. Выступили члены совета дружины, но тоже как-то невнятно. Близнецы- комсомольцы сидели, набрав в рот воды. Нам же слово никто не предоставлял, а выпячивать свое не комсомольское существование, мы не стремились.
Дебаты зашли в тупик, но тут, неожиданно для многих, в дверь вошли девчонки из нашего класса. Они сгрудились у двери в уголке.
- Вам что девочки? – подняла брови Верв Федоровна.
- Мы хотели бы заступиться за наших мальчиков, - робко произнесла Алка Юдина.
- Да, - бойко поддержала ее Танька Шолохова.
Завуч посмотрела на отца «Смирного»…, директриссу и заручившись согласием последней, сказала:
- Ну что ж, девочки, мы вас слушаем.
Раскрасневшиеся девки, загалдели, перебивая друг друга, стали выкладывать перед «благородным собранием» всю правду о произошедшей драке, которую, естественно, знали все присутствующие, за редким исключением.
Кстати. Эта практика всеобщего умолчания и фальши, сохранилась в нашей стране и поныне, стоит лмшь взглянуть, что творится в высших эшелонах власти. Ну это и понятно, рыба гниет с головы, а народу хвосты обрубают! Впрочем, еще не одно поколение политиков должно смениться, прежде чем страна изживет из себя семидесятилетнее правление коммунистов, которые не торопятся передать власть каким-то чужакам. Эта цитата, не моя, а *** знает какого президента России.
Самое любопытное, что в числе “несведущих” граждан оказался представитель РОНО, отцом “Смирного” он в тот момент себе не считал, по-скольку, пожалуй впервые, услышал такие нелицеприятные слова в адрес своего отпрыска. На этот раз багроветь пришлось его лысине, а не темени моего папаши.
Выступление девчонок, решило исход дела в нашу пользу.
Какое же справедливое решение было принято?
О, этот ареопаг принял истинно соломоново решение.
Нас с Лехой обязали вступить в комсомол и посоветовали Лехиной матери, подумать, сможет ли ее сын продолжить учебу в этой школе. Все-таки повышенные нагрузки и интенсивность учебы могут отрицательно сказаться на здоровье сына. Моему отцу предложили обратить внимание на поведение сына, и серьезней относиться к учебе. Что же касается выпускников, то им пожелали удачной сдачи выпускных экзаменов и успешного поступления в Ленинградские ВУЗы.
На этом заседание расширенного педсовета решили закрыть, поблагодарив всех за честные и искренние оценки, и поздравив с … С чем тогда всех поздравила директрисса, я не слышал, да и не хотел слушать. Мне вдруг стало так противно от всей этой лжи и фальши, что захотелось встать и сказать им всем, что я о них думаю. Но, я промолчал, как и продолжал это делать в течении последующих лет.
Леху после сдачи экзаменов за восьмой класс, перевели в другую школу. Мы стали видиться реже, да я к этому и не стремился. Каждый из нас шел по жизни своим путем.
Я потихоньку приобщался ко всем мыслимым и не мыслимым вредным привычкам. Началось, как всегда с сигарет, затем вино, водка… Даже наш любимый футбол, мы с пацанами разбавляли трехлитровой банкой пива, купленной в ларьке рядом со стадионом. Весной и ранней осенью, когда было уже или еще тепло, мы играли в тенис в парке 9 января, пили портвейн и обнимались с девчонками. Там же в парке, я стал часто встречать Леху, который наматывал круги по внутренней окружности парка. Он бегал и в жару и в стужу, в снег и дождь. Он хотел победить болезнь, избавиться от этой заразы раз и навсегда. Мои приятели смеялись над ним, но он лишь кивал в ответ головой и продолжал свой неторопливый бег. После школы он рещил поступить в Рязанское десантное училище. Мало кто верил в это, но я не сомневался, что он добьется своего. Я ведь помнил нашу первую с ним встречу.
К концу десятого класса, когда мы уже научились пить портвейн из горлышка и не закусывать, а закуривать вино, Леха получил значек мастера спорта по самбо. Он здорово окреп, чего не скажешь обо мне.
После окончания учебы, после последнего звонка, он раз заглянул ко мне, когда мы с приятелями разминались пивком, перед подготовкой к выпускным экзаменам. Родичи были на даче и нам никто не мешал устроить небольшой “бардельеро”, как говорил герой фильма Шукшина “Калина красная”.
- Будешь? – спросил вошедшего Леху Валерка, протягивая ему полный стакан винища, которое только что принесла Агафья, жирная баба из нашего класса.
Все знали, что Лешка не пьет и следили за его реакцией.
Он взял стакан и залпом осушил его.
-Эй, Ляксей, чивой-то с тобой сягодня случилось? – передразнивая его вологодский говор, спросил Андрюха. – Никак ряшил к нашей компании присоедениться?- но, увидев, как у Лехи стали раздуваться ноздри, словно у бычка, как сжались кулаки, как покраснела шея и зрачки, осекся, переводя разговор на другую тему.
Я же был увлечен игорй в карты с девками на раздевание и не обратил на приход “друга” никакого внимания.
Леха просидел у меня около часа, молчал и больше не пил. Потом, попрощался со всеми и ушел.
Через день я узнал, что днем ранее у Лехи умер батька. Ему надо было ехать на похороны, но тогда он не смог бы поступить в училище. В училище начинался "арантин”и надо было срочно подавать документы. Наши отцы-командиры не могли нарушить строку в Уставе и пойти парню на встречу. Либо ты поступаешь сегодня, либо завтра тебя гребут в армию.
Леха выбрал армию.
Он приходил ко мне проститься и разделить со мной свое горе, но я был занят картами, голыми сиськами, пивом, вином и “истинными друзьями”.
Зачем он заходил? Я ведь даже не спросил его….
И вот он, огромный, усатый дядька, в таким же мягким взглядом, с теми же оттопыренными ушами, только больших размеров силдит напротив меня и улыбается.
- Ты, чяво тут делаешь? – передразниваю я его говор. У меня, как камень с плеч свалился, когда я узнал его и понял, кто подсел за мой столик. – Выпьешь?
- Давай, - он махает рукой, улыбка не сходит с его лица.
Я иду делать заказ и возвращаюсь.
- А жрать?
- Давай, - аналогичным образом отвечает он.
Я делаю заказ, беру бутылку коньяка, а повод то какой, и возвращаюсь обратно. Меня догоняеи буфетчитца, приносит сдачу и фужер для друга.
Для друга. А был ли я когда-нибудь ему другом?
- Так ты не ответил, какими судьбами? В отпуске? Я слышал, что ты в десантуре, - я разливаю коньяк по фужерам, ему побольше, а себе поменьше, я уже и так двести принял.
- Окстит, Агафья, - басит он. – О какой армии ты говоришь? О Советской? Так ее давно похоронили. О Российской? Так ее еще не создали.
Мы чекаемся и выпиваем. Я закусываю салянкой, Леха доедает «мой» салат, пока ему не принесли горячее.
- Я в девяносто первом из десантуры ушел, было б тебе зеать, - говорит он. Как путч крякнулся, как Ельцин с Грачевым власть взяли, так я и сбяжал из армии, - он намеренно Я-кает, чтобы вызвать на моем лице улыбку, а может, это впиталось с молоком матери.
- А здесь, в кафе? – я вновь наливаю. Может, раз он уволился из армии, то после устроился на работу в органы? Чем черт не шутит, все может быть. Тогда, что же получается? Сейчас мы выпьем, а потом он меня выведет под белые рученьки и в черный воронок. Нет, бред! Леха на такое не способен! Вот я, наверное, смог бы так поступить, а чтобы он. Хотя, ведь люди меняются.
Я поднимаю фужер и внимательно смотрю на него. Да нет, ерунда все это! Но, почему же он тянет с ответом, почему не говорит, как он оказался в этом кафе именно в этот момент.
- Ну, что ты смотришь на меня, как воришка на опера!..
О, как он с первого раза в десятку влепил!
…- Живу я здесь. Как раз напротив этого кафе. Вот и сейчас, вышел за продуктами и тебя увидал. Хоть и прошло со школы почти двадцать лет, ты как был мальчишкой, так им и остался, только уж больно потрепанный!
У меня камень с сердца, и мысль, а вдруг врет, вдруг зубы заговаривает? За продуктами он вышел, а сумка где? Да, он ведь рядом со мной жил, так мне Мишка рассказывал, да и Руслан-омоновец, тоже самое говорил.
- Ты что, переехал? – интересуюсь я. Точнее, делаю вид, что интересуюсь.
- Да уж поди, как год, - отвечает он. – Кстати. Если хочешь, то пошли ко мне. Я один живу. Купим покушать, посидим, поговолрим. Или ты торопишься куда-нибудь?
В том то и дело, что никуда я не тороплюсь, и идти мне некуда. А может это шанс, еще раз остаться живым? Пожалуй, я пойду к нему, даже если он и врет.
Мы дождались жаркого с кровью, которое приготовили специально для Алексея, оказалось, он был тут завсегдатаем, выпили по тридцать капель, я выпил кофе, пока он жрал свое кровавое мясо, покурил, все время думая о том, не подстава ли эта встреча.
Когда он доел, мы забрали почти полную бутылку дагестанского коньяка и вышли из кафе.
На улице нас никто не встречал. Я повертел головой, чуть ли в мусорный бачек не заглянул. Никого.
Зайдя в продовольственный магазин, Леха купил массу различных полуфабрикатов и овощей, от пельменей и замороженных овощей, до сладкого перца, огурцов и прочих даров природы.
- Я редко хожу в магазин, - пояснил он огромное количество купленного. – Поэтому, затариваюсь сразу на несколько дней.
Я тоже редко хожу в продовольственные магазины, поэтому пью водку без закуски или жру в различных забегаловках, от случая к случаю.
После захода в булочную, мы перешли Садовую, шмыгнули в арку, всю расписанную названиями музыкальных групп и маьюгами, в адрес неведомого Володи. Обшарпанная дверь в парадную, лестница, с облупившейся краской и обвалившейся побелкой, дверь в квартиру, обитая каким-то дерьмом, с глазком посредине. Слева несколько звонков.
- Коммуналка? – поинтересовался я, хотя об этом можно было и не спрашивать, и так понятно.
- Естественно, - ответил Леха, на что я мог свою комнатенку в «хрущебе» поменять?
- А какие-то жилищные сертификаты для военных. Я слышал, что …
- Слухами земля полнится, - перебил меня Леха. – Генералы, да штабисты, те вполне обеспечены, а мы, офицерье, как были нищими, так и остаемся.
- Я прошлой осенью в Сертолово был, так там, ваш брат офицер, - рассказывал я, пока Леха открывал дверь, искал тапки, открывал дверь в комнату, которая оказалась внушительных размеров, раза в три больше его прежней комнатенки. – Ваш брат, офицер, себе такие хоромы построил, что у Ельцина в Борвихе, наверняка меньше.
- Или штабист, или финансист, или из Германии деньги привез, - Леха побросал в холодильник, стоявший в комнате, часть продуктов и мы вышли, пройдя на громадную кухню, с несколькими кухонными столами. По их колличеству, как и по числу звонков, можно было, приблизительно определить количество проживающих в коммуналке. – Я же говорю, это единицы, а по сути своей, люди, как мыкались по общагам и комнатенкам, так и мыкаются.
- Черт, - я хлопнул себя ладонью по лбу.
- Что, забыл о чем-то? – Леха, участливо, посмотрел на меня.
- Горючее мы забыли купить! – воскликнул я, словно совершил непоправимую ошибку.
Приятель рассмеялся.
- Ты так не шути, - сказал он. – А то, я уж подумал бог знает что. С этим проблемм не будет, - успокоил он. – Давай, жрачку готовить, пока соседи на кухню не притащились.
- А матушка у тебя, где? – спросил я, наблюдая за тем, как он ставит воду на огонь, как кипятит чайник. Точнее, я смотрел на глубокий шрам пересекавший, как траншея, всю его правую руку.
Леха заметил мой взгляд, но сначало сообщил, что мать переехала жить в деревню, что он и сам подумывает о том, чтобы свалить туда, по-сколько, надоело здесь мыкаться – «я же, по сути, сельский житель, меня природа к себе зовет, тянет». А про этот шрам, он обещал позже рассказать, если я не усну раньше времени.
- Вон у тебя глаза какие, осоловевшие, - такими словами, завершил он свою тираду.
В кострюле забулькала вода, он подсолил ее, бросил лавровый лист, пару горошен черного перца и высыпал упаковку пельменей, помешивая их, чтобы не слиплись. Пока варились пельмени, мы состряпвли салат, заправили его маслом, порезали хлеб. Еда была готова. И хотя, мы ели в кафе какой-то час назад, есть все равно хотелось, как удаву. Вероятно, сказывалось напряжение, редкий прием пищи и, наоборот, обильная выпивка.
Мы перенесли еду в комнату, поставили все на журнальный столик, Леха достал из серванта рюмки, я из пакета, почаьую бутылку коньяка.
И хотя, как я успел заметить, эта комната своими размерами существенно отличалась от прежней, той, что рядом с моим домом, но вот внутреннее убранство ее, практически не изменилось. Плотяной шкаф, сервант, журнальный столик, возле него два стареньких кресла, холодильник и два дивана. Единственное, что выделялось из всей этой рухляди, так эта стойка, «Сони» с фирменным телевизором, видиком, стереосистемой, тюнером, эквалайзером и прочими наворотами.
- Это выглядит анахронизмом, - заметил я Лехе, сочетание аляповатой, советской мебели и современной японской аппаратуры.
- Ерунда, - Леха махнул рукой. – Приобрел по случаю, хотел в деревню отвезти, да кому там она нужна, коровам да свиньям. Вот, когда рвану отсюда, то только это с собой и забиру. Да, ты не смотри, что здесь так. Мне все равно, я же один живу, меня холостятская обстановка не угнетает. Это ты, семейный человек, тебе, может, бардак и режет глаз, а мы привыкши.
- Я развелся, - сказал я и подумал. Поглядел бы он, что творится в моей комнате, то, наверняка, не считал бы свою обстановку убогой. – А ты? Ты почему все один, да один? Неужели бабу себе не найти, вон их сколько! Косяками по улицам шляются.
- Не получается, - Леха разлил коньяк по рюмкам. – А ты, отчего развелся?
- От большой и сильной любви, - попытался, отшутится я, но получилось как-то грустно и невыразительно.- Давай, вмажем за СЛУЧАЙНУЮ встречу, – я поднял рюмку, делая ударение на слове случайность, Похоже, что мои опасения не оправдались, все мои страхи, плод дурных фантазий, больного воображения и регулярного употребления спиртного, да плюс, постоянный стрессы и дипрессии, вызванные всякими заморочками.
Леха, не приставал больше ко мне, с расспросами о моей личной жизни. Мы просто болтали с ним о детстве, о школьных годах, о наших однокласниках и учителях, о том далеком и сладком, о том, что так быстро прошло и исчезло в будничной суматохе.
Допили бутылку мы довольно быстро, как, впрочем, и умяли приготовленную жратву. Пришлось Лехе делать салат в комнате, на кухне уже было столпотворение, соседи вернувшись, кто с работы, кто с прогулки, готовили еду и обсуждали последние события произошедшие в мире, в стране, в городе, в районе, в доме и в их квартире. Лехе, тоже досталось за то, что он не выключил газ. Но, он лишь широко улыбался, сидя в хлипком кресле, паказывая пальцем на дверь, мол, специально возле его двери говорят о нем.
- Но мне, - сказал он, открывая холодильник. – Лично никто ничего не говорит.
- Боятся, - предполагаю я, намекая на массивную мускулистую фигуру Алексея и шрамы, синевшие на теле, одновременно замечая, наверное, около дюжины водочных бутылок, стоящих возле холодильника. – Леха, ты что, алкаш?
Он вопросительно смотрит на меня, потом улавливает направление моего взгляда, улыбается и ржет.
- Ты же собирался бежать за водкой? Вот, пока ты собирался, я уже успел сходить. Какую предпочитаете, месье? В нашем ресторане есть: «Столичная», «Посольская», «Охотничья», «Кубанская», «Охта», «Синопская», ну и многие другие, - он вытаскивает из морозильника запотевшую бутылку, берет с серванта картонную коробку и идет ко мне. – Выбирай!
В коробке валяются этикетки от разнообразных водок и акцизные марки на вино-водочные изделия.
Я смотрю на них и начинаю догадываться, чем промышляет Алексей. Он намекал об этом в кафе, но я не обратил тогда внимания на его слова, слишком был занят своими мыслями, не подстава сидит напротив меня, улыбается и жрет мой салат. Лучше перебдеть, чем недобдеть, гласит народная мудрость, но я явно перегнул палку, подумав о Леха, как о мусоре.
- Убери, - сказал я. – Я могу и без этикеток и акцизных марок пить.
- Теперь понял, где я работаю? – он подмигнул мне и поставил коробку на прежнее место.
- И давно?
- Щас спою, - ответил он, отвинчивая пробку. – Выпьем, пока холодная, как горный источник.
- Я покурю? – спросил я. - Или надо на лестницу выходить? Тебя с собой не приглашаю, поскольку, думаю, что ты курить не начал.
- Кури, кури, - кивнул Леха. – Я окошко, только, открою. А на счет меня, ты угадал, вот, - он повертел в руке запотевшую бутылку, - Выпить могу, а табак. Тьфу, так и не пробовал.
Мы выпили, закусили, я закурил. Леха нарезал ветчины, достал банку маринованных помидор, которые обажал с детсва, открыл ее, поставил на стол, и принялся рассказывать про свою житуху, после окончания школы. Да, ведь прошло уже столько лет, и вот, случайная встреча, свела нас вместе, чтобы…
Впрочем, об этом позже.
- После армии, об этом отдельный разговор, я все же поступил в Рязанское, отучился. Направили служить на Кавказ, потом уволился и в Питер вернулся. Помыкался здесь, уехал в деревню, но там тоже нечего делать, вернулся обратно.
- Ты прыгаешь с одного на другое, как старый дед, который мне про свою жизнь недавно рассказывал. Так ему простительно, он и не помнит-то половину того, что с ним произошло, но ведь ты-то молодой мужик! – в принципе, мне все эти разговоры о пржитой жизни, давно осточертели, но мне хотелось потянуть время, чтобы остаться у Лехи переночевать, это был наилучший вариант в моей ситуации.
- Да, чяво я буду тебе подробно все выкладывать, кому это интересно?
- Мне, - соврал я.
- Ты случайно не из органов? – улыбаясь, поинтересовался он.
- Я тебя хотел об этом спросить, - ответил я. Его вопрос, как-то развеял последние сомнения, бродившие в моем затуманеном мозгу. – Ведь, военным часто предлагают после армии, продолжить службу в правоохранительных органах: либо а ментовке, либо в КГБ. Не предлагали?
- Было, - кивнул Леха. – Да, я не пошел. Наелся я всего этого по горло. В ОМОН звали, как Ромку.
- Да, этот здоровый стал, нос к верху задирает, а в душе, как был трусом, так и остался.
- Так он и пошел служить, чтобы скрыть свою сущность. Как был ссунком, так и остался. Оттягивается на черных и алкашах.
- Да, мне кажется, что заложено с детства, того не отнять. А, чтобы человек координально изменился, так для этого огромные усилия необходимы и воля. А, откель она у него возьмется? Этот товар на рынке не купишь и у другого не отнимешь и не позаимствуешь.
- Что верно, то верно. Грудь колесом, а душа в пятках.
Мы выпили, закусили маринованными помидорами и ветчиной. Я налил себе рассол в кружку. Он был терпкий, ядреный, с перцем, с хреном, с разными травками и здорово снимал состояние опъянения. Во всяком случае, так отрекомендовал его хозяин, а он, я думаю, говорил правду, ведь так мариновал помидоры его покойный отец. А уж он-то толк в это и том знавал.
День, постепенно клонился к закату. Кухня опустела и мы снова готовили что-то на плите. Что-то, я говорю не потому, что уже напился, а потому, что Леха готовил какое-то сербское кушание, сдабривая его разговорами о своей нелегкой жизни.
- Помыкавшись по городу и деревне, пообщавшись и с бандитами и с ментами, я встретил однополчанина. Он предложил мне заработать денег в одной из горячих точек. Я тогда в таком разобранном душевном состоянии был, что согласился. А, что я в сущности умею, кроме, как стрелять, да кулаками орудывать. В общем, отправился я в командировку.
- В Чечню что-ли?
- Нет, мы тогда с чехами еще войну не затеяли. На Балканы, в Боснию.
- А, помню, на Невском у «стены плача» стояли молодые пацаны и распихивали всем листовки, с призывом помочь братскому сербскому народу и отправится в качестве добровольца на войну. Вроде, этим Юрий Беляев руководил из местных патриотов.
- Не знаю, кто рауководил переброской наших специалистов в Югославию, Беляев, Лимонов или ГРУ, но обещанья, так и остались обещаниями. Кто выжил, тот выжил, а если замочили тебя хорваты или масульмане, то значит не на то поле фишку поставил.
Говна там много было и крови, вот что я скажу.
Когда приехали туда, то я сразу понял, что в переплет попал, почище бакинского. Про Баку, я позже расскажу, еслт ты не уснешь!
Я матюгнулся. Он тихо посмеялся. Видно видок у меня был соответствующий, но зато мозги были ясные, как летний погожий денек, коих в наших краях можно перечесть по пальцам.
- Когда мы добрались до места, то выяснилось, что в нашем отряде восемнадцать человек, разных национальностей. Кроме сербов были русские, белорусы, хозлы, черногорцы, болгарин и македонец. Все наши соотечественники пршли через горячие точки, через Афган, Карабах, Приднестровье, Абхазию. Короче, воевать умели. Остальные ребята, были тоже не из пансиона благородных девиц, явно успели где-то обучиться искусству убивать людей. Никто из нас, в принципе, не испытывал горячей ненависти ни к масульманам, ни к хорватам, разве, что кроме сербов, но на то, была своя причина. Мы были наемниками и воевали за деньги, они защищали своих родных, свои дома и свою землю.
Командовал нами серб, по имени Драган. Это был здоровенный детина, под два метра ростом с косой саженью в плечах. Говорили, что он был подручным Аркана, известного во всей Югославии криминального авторитета, и имел свою долю бизнеса в Вуковарах и Сараево. Что он, дрался в основном не по политическим мативам, религиозным или нравственным, а из-за желания сохранить или, по крайне мере, вернуть хоть часть денег, вложенных в свой бизнес.
Но, это были обычные разговоры, в сущности, истинной правды из нас низнал ни кто. В наши обязанности входили не распространение слухов и сплетен, а выполнение конкретных задач, которые ставил перед нами Драган. Кто руководил им, нас не касалось. Опять же, по словам черногорцев, это был чуть ли не генерал Младич, хотя я этому не шибко верю. Части армии Сербской Краины сражались неподалеку от нас, но вся гнусная работа, в основном, ложилась на такие как наш летучие отряды. Хотя, повторяю, мне казалось, что мы воюем сами по себе. Ни Караджич, ни Милутинович, а тем более Милошевич, для нас не являлись какими-то ни было авторитетами. Драган и деньги, и страх за собственную шкуру, вот что руководствовало нашими действиями и поступками.
Война, это бизнес, и людей, желающих заработать на ней во всем мире найдется не мало. Гибнут мирные жители, гибнут солдаты, гибнут «солдаты удачи», а кто-то наживает на этом огромные барыши.
Кто втравил народы Югославии в эту кровавую резню? Кто считает, что запад во главе с США, кто говорит, что это отрыжка социализма и виноват во всем режим Милошевича. Ху… знает. Я думаю, что мы с тобой правды не узнаем, ни про Югославию, ни про Чечню, ни про остальные войны. Давай лучше вмажем по стопке, помянем моих погибших товарищей
Он накатил по целой рюмке, мы выпили не чокаясь и он запихнул мне в рот ложку с горячим блюдом, которое готовил в небольшом затейнике. Блюдо оказалось очень остроым и на редкость вкусным, чем-то напоминавшим мясной гуляш с овощами, но с какой-то своей изюминкой.
- Леха, а ты это? – я не решался произнести того слова, от которого меня бросило в дрожь, когда мы сидели с Олегом Баритоновым в пивняке на гороховой, и молоденькая морковка спросила меня об убийстве, затем чуть не прихлопнув меня камнем, как обыкновенную жабу.
- Я это? И не один раз, - Леху даже передернуло. – А чему, ты думаешь, меня учили в армии, паленую водку продавать или помидорами на рынке торговать? Когда переступил черту, хотя бы раз, то дальше уже не так стращно. Главное, чтобы тормоза не снесло и, крыша не потекла. Но, я же еще когда в бакинских событиях участвовал, еще тогда испытал это чуство, когда за гранью остается понятие добра и справедливости, когда человеческая жизнь не стоит и ломанного гроша. Но, в Баку я был офицером советской армии и выполнял приказ командира, а в Боснии, я был наемником, шакалом или стервятником, это как тебе нравится.
- И долго ты там шакалил? – спросил я его, когда мы возвратились в комнату и вновь уселись в кресла возле столика.
- Порядочно. С пол года, это уж точно, пока туда миротворцев вводить не стали, да пока Драган не пропал.
- Как пропал?
- Говорят, его свои застрелили или сдали хорватам за большие деньги. Во вторую версию я не верю, хотя. Я же говорю, война грязное дело, - Леха разложил мясо с овошами по тарелкам и налил опять.
Я понял, что он никому не рассказывал о той войне, и ему было тяжело сейчас, когда воспоминания стали переполнять душу, воскрешаться какие-то давно забытые мрачные картинки и эпизоды его биографии.
Я решил, что, обязательно, расскажу ему про лесопилку, про Кирилла, про Юлю и попрошу совета. Все же, какое-то проведение послало его ко мне? Все мои жалкие потуги и мыслишки, приводили лишь к очередному запою и залету, а сейчас я обрел уверенность, что Леха поможет мне, поможет, хотя бы дельным советом.
Я случайно ударил ногой по ножке стола, рюмка стоявшая возле Алексея, покачнулась и грохнулась на пол.
- Осторожно, мины! – невозмутимо констатировал Леха, факт смерти рюмки. – Сейчас веник принесу.
Он собрал осколки стекла в совок. Потом поднял с пола ножку от рюмки и засадил острым краем в большой палец левой руки.
- Ты что делаешь, баран?
Леха усмехнулся, пососал палец, сплюнул кровь на пол, облил ранку водкой, а потом заклеял ее лейкопластырем.
- Рекомендую, - сказал он довольным тоном. – Как учил Антон Палыч Чехов, я по капле выдавливаю из себя раба, только никак до конца не выдавить, видно много его во мне.
Он отнес совок с мусором на кухню, придя же, длстал новую рюмку и наполнил ее. Выпил и молча сидел, слушая звенящую тишину, которую рассекал на равномерные части стук колесиков в механизме часов, висевших над нашими головами.
- Ну, а дальше? – прервал я тягостное молчание, желая отвлечь Леху от скорбных и черных мыслей.
- Дальше? Вернулся в Питер. Помыкался. Прикупил машину, четверку. Нашел бабу. Но, все не то. С бабой разбежались, машину разбил, уехал в деревню. Мать приехала. Мне, говорит, на пенсии в городе делать нечего, а здесь хоть все родное. Предлагала комнату продать, да тоже к ней перебираться. А, что мне там делать без денег. Это в Ленинграде, худо бедно, на жратву да на шмотки можно заработать, а там. Там все колхозы и совхозы в жопе, фермеры, только что солому не хавают, дойных коров под нож. Ну! Как тут выжить? Нет, говорю я матери, я в городе денег заработаю и приеду, а комнату продавать не буду, пускай у нас в Питере свой угол будет. Вот и мыкаюсь, между матерью и городом.
- А комнату ты каким образом сумел поменять? Много пришлось доплачивать?
- Повезло, - Леха явно не был расположен откровенничать на эту тему, а может мне показалось. – Бывают в жизни удачные минуты.
- Но, чаще наоборот, - сказал я.
- На философию потянуло? Этим ты еще в школе отличался. Болтать любил по чем зря, да в морду кому-нибудь сунуть.
- Ну, ты загнул. Кого из школы поперли, меня или тебя?
- А я и не жалею, - сказал Леха. – В той школе люди лучше были и проще. А в нашей, педанты одни, да маменькины сынки. Вот такие дела. На счет нынешней работы…. Сам видишь. Нет, я сам не катаю. Поначалу работал по ночам, за ночь триста. Деньги не плохие, это после всех этих дефолтов и прочего дерьма. Потом, на склад перевели, вроде бы, кладовщиком числюсь, вроде, как товар отпускаю.
- А почему вроде?
- Потому что, работаем только под заказ. Вот ты, к примеру, заказал машину «Перцовки» или «Ладоги». Хозяин нанимает людей, одни со спиртом работают, другие с этикетками и марками. Обычно, за ночь все готово. Моя задача выдать товар покупателю и все. Ну, там есть различные мелкие детали, но вряд ли они тебе интересны.
- А менты не шугают? – спросил я и понял, что задал глупый вопрос, потому что, Леха как-то удивленно посмотрел на меня.
- Ты много читаешь милицейских газет и смотриш по телеыизору ТСБ и Криминал. Это только жадных берут и склады ихние громят. У нас же хозяин ментов хорошо подкармливает, так что, те сами за него кому угодно голову отвинтят. Вот такие пироги.
- Да, веселенькая работенка! – поддакнул я.
- Главное не пыльная. Вот, только скоро прикроют. Говорят, серьезным людям наш «паленый» бизнес поперек горла встал. Если так, то буду искать другую работу. С голоду не помру.
Я был рад, что Леха с оптимизмом смотрел вперед.
Как все изменилось со временем. Ну, иог бы я представить себе, двадцать лет назад, что этот принципиальный, добродушный, простоватый паренек, будет запросто убивать людей в чужеземной стране. Что положит на свою детскую мечту о карьере военного «с прибором», что будет выпивать, наровне со мной, и торговать паленой водкой, ни сколько не заботясь о «здоровье населения России».
Неужели мир перевернулся, если добропорядочные люди смогли переступить черту, смогли поменять плюсы на минусы, смогли позволить злу войти в их душу? Я не имею ввиду себя, обо мне речи не идет, я думаю о Лехе.
Что же все - таки произошло? Кто ответит мне на этот вопрос?
-Ну, хорошо, - сказал я. – Война, водка, это потом. А почему ты ушел из десанта, ты ведь со школьной скамьи мечтал о службе. Если у тебя хватило воли, чтобы избавится от твоей болезни, то неужели, ты не смог переждать несколько лет беспридела и смуты? Ведь не бывает такого, чтобы смутное время длилось бесконечно. Может, от того у нас все и кверх ногами, что такие цельные личности, как ты, опускали руки и отдавались воле стихии, а не шли ей наперекор. Ты пойми, я не в глобальных масштабах разиышляю и философией не занимаюсь, я говорю о конкретном человеке, о тебе.
По стенке вяло полз рыжий таракан. За окном, вдоль тратуара отчаянно лаяли и визжали собаки, справляя свадьбу. Мимо них, сигналя, проносились автомобили, стараясь отпугнуть собак, чтобы, ненароком, не сбить какую-нибудь дворнягу. Я вспомнил псклвскую область, псов, стариков и «индикатора». Кажется, что прошла бездна времени, а ведь это было совсем не давно.
- Что ты ухмыляешься? – спросил Леха.
- Да, вспомнил кое-что, позже расскажу. Так, что у тебя с армией? Почему взаимности не получилось?
Я снова закурил. Леха встал и пошел открывать форточку, которая захлопнулась от порыва ветра.
Вернувшись, Алексей продолжил свой рассказ.
- Ну, про то, что тем летом, когда мы заканчивали школу, ты знаешь.
Я кивнул, вспомнив, как мы веселились в моей квартире с однокласниками, когда, неожиданно, зашел Алексей, посидел не много и ушел, так ничего и не рассказав.
- Я уехал в деревню на похороны, отложив мечту о училище до лучших времен. В город я уже не вернулся. Осенью забрили в армию. Служил в Псковской ПДД, а через лето послал документы в Рязань. Почему именно в Рязанское? Не знаю, гоаорили о нем хорошо. Поскольку, я еще служил, то приходилось готовиться прямо в казарме, но я ведь уже «дед» был, кто хоть слово скажет. Тем же летом сдал экзамены, поскольку я из действующей, то ко мне и отношение было соответствующее. Как сейчас бы сказала Матвиенко, я «относился к льготной категории граждан», - он засмеялся. – Вот. Поступил я в училище и сразу из Пскова поехал в Рязань. Да, в Питер заезжал в отпуск. заходил к тебе, но ты, оказывается, тоже был в армии. Именно, там в училище, я несколько изменил свои взгляды на армию. И хотя десантура считалась элитой наших вооруженных сил, часто в ее рядах было много швали. Но, говорить об этом было не принято, ни тогда не сейчас. Как там- армия слепок с нашего общества. Ять! Когда на первом курсе учился, то у нас в роте пидор оказался. Представляешь!
Просыпаюсь как-то ночью, чувствую рядом кто-то стоит. Темно, я не вижу ничего, но слышу частое глубокое дыхание, словно человеку воздуха не хватает. Спрашиваю: « Кто здесь?». Я же «замком» был, потому что уже прошел двухгодичную армейскую школу, а остальные – салабоны плсле школы. Вот я и подумал, что у кого-то из бойцов какая-то проблемма возникла. Ну, мало ли, что случится может. А мне в ответ6 «Леша, это Костя». Был у нас такой, папенькин сынок, что-то типа «Смирного» в школе, только тихий и шуганутый какой-то. Зачем его папаша в десант запихнул, чтобы под крылом у него был что ли? «Чего тебе надо, Фадей?» – мы его Фадеем звали, больно он мне нашего Олежку Фадеенко напоминал, вот я и придумал ему кликуху. А он тонюсеньким голосом отвечает, а сам аж дрожит, я хоть и не вижу, но вибрация возле койки такая, словно в «вертушке». «Можно я у тебя на клык возьму?». Я спросони ничего не понимаю, о каких клыках он речь ведет. Подумал было, что парень зубной болью мается, вот и хочет у меня совета спросить, что ему делать? «У тебя зуб болит?» – спрашиваю я - «Сходи в санчасть, разбуди Марка, он тебе анальгин даст. А лечить тебе ночью никто не будет». А Фадей, хихикает в ответ, как девчонка и шепчет с предыханием: « Ты не понял, товарищ сержант. Я тебе член поцеловать хочу!». Я как лежал, так и подпрыгнул в сторону голоса. Он, как стоял, так и упал. Дневальный включил в казарме свет. Фадей весь в крови кувыркался у меня в ногах.
Потом выяснилось, что я был не первым, кому он предлагал свои услуги. Некоторые не гнушались и в дупло ему выдать.
Утром, меня перед поверкой, меня командир к себе вызвал и устроил взбучку, за рукоприкладство. Командир знал о «странностях» Фадея, но ничего сделать не мог. Я же говорил, что папа у Кости служил в наших войсках на генеральской должности и опекал своего сыночка-пидераста.
Правда, в конце первого курса Фадей погиб.
- Парашют не расскрылся? – предположил я, викинув сигарету в форточу и глядя, как она, ударившись о карниз, как сигнальная ракета устремилась вниз на тратуар.
- Нет, никто руки пачкать не стал. Все произошло случайно, но страшно и нелепо. После очередной «темной», за очередную просьбу –полизать, Фадея положили в медсанбат. Достал он не только нас, но и отцов-командиров. Видно, решили они его комисовать или в Кащенко засунуть, не знаю, со мной не советовались. Так вот, поместили его в палату, а чтобы не убег, начмед дверь снаружи запер, да забыл об этом. Фадей лежал, лежал, сидел, ходил, а жратвы как с утра не было, так и нет. Вот он и решил, что его измором хотят взять. То есть голодом уморить. Поорал он маленько, но этим ничего не добился. Тогда решил стекло в двери высадить, а двери наполовину стеклянными были, и рвануть из палаты на кухню. Он и точно, как наш Фадеенко, кожа да кости, а жрал всегда больше всех. Вот. Он обмотал кулак полотенцем и бац по стеклу. Стекло разлетелось на куски. А он от радости, на вытащив все осколки, махнул в образовавшуюся дыру, да подскользнулся на скользком паркете и животом на стекло. А оно острее бритвы. Так его и обнаружили висящем на двери и большущую лужу крови под дверью.
- Да, не радостный финал у этой занимательной истории из жизни «голубых», - резюмировал я.
- Да, хай подняли на всю вселенную, хотя про наклонности пацана никто словом не обмолвился. Начмеду дюлей вставили, за то, что дверь забыл отпереть. Проверки, комиссии так ни к чему и не привели, хотя папа настроен был очень решительно.
- Я понимаю, - согласился я. – Хоть и пидор, но ведь родной. Правда, в те времена на них косо смотрели, за людей не считали. Это сейчас модно стало заявлять во все услышание, что ты иной сексуальной ориентации.
- Да, ты прав, - сказал Леха. – Впрочем, во всех закрытых заведениях, будь то армия, зона или институт благородных девиц, всегда существовала однополая любовь, еще со времен Царя-Гороха. Впрочем, что у нас там только не творилось, вспоминать тошно. К концу учебы, я уже жалеть стал, что выбрал себе такое призвание. Правда грело то, что, я надеялся, в войсках будет иначе.
А там такой же бардак. Правда, при коммунистах бардака меньше было, да и с денежным довольствием, с пайковыми – прожить можно было, не то что, в середине девяностых. Правда, я уже не служил, но однокашники присылали письма, одно другого горше. В конце восмидесятых оказался я в Азербайджане, в Баку. Там, поначалу, все тихо было, а потом эти события. Ну, ты слышал наверняка о резне в Баку, когда айзеры армяшек, как курей резали, за Карабах. Тогда еще войска вводить пришлось. Помнишь?
- Это так давно было, что я ничего не помню, - признался я, ковыряя вилкой в затейнике, пытаясь выудить от туда последний кусок мяса. Но, мясо прилипло ко дну латки и не поддавалось, пришлось взять нож и отколупнуть его ножом.
- А ты говоришь не помню, - улыбнулся Леха, глядя, как я орудую ножом. – Вот так айзеры своими пиками и орудовали, как ты сейчас. Да, тогда об этом почти ничего не писали и не говорили в прессе. Это после Тбилиси и Вильнюса хай поднимать стали, а про Баку только и базарили, о антиправительственно-настроенных элементах.
- Гласность подкачала, - сказал я.
- Да, всем плевать на все было, мочат черные друг друга и пусть мочат. И Горбачев и Рыжков и Язов, все все знали, но предпочитали молчать. Ввели войска, пускай они и отдуваются. У меня это, - он показал на шрамы. – Именно из Баку, а не из Югославии, прикидываешь?
- Нет, образумь.
- Это когда к нам на территорию части ворвались несколько десятков черных с ножами и палками. Оружие им, видите ли, подавай. У нас же армейские склады. Бегут они на нас, орут, как черти, а мы стоим. Оружие в руках, но огонь не открываем, приказа ждем. А те, видят, что мы в нерешительности и все ближе к нам подбираются. Мы автоматы с предохранителей и на прицел. Черные шуганулись. Остановились. И тут в нас полетели камни, палки, бутылки с бензином. Я начинаю понимать, что если мы этот беспредел не прекратим, то взлетим все на воздух к ****и матери, ведь позади нас склады, а там снаряды, мины, патроны.
Командир тоже это понял и приказал: «Короткими очередями поверх голов чертей, пли!». Мы начали поливать. Те перепугались, бросились в россыпную. Но, отбежав не много, остановились. Видят, что мы по воробьям палим, стоят переговариваются.
На лбу Алексея выступила исарина, вены на шеи вздулись и побогравели, шрам на руке посинел, он тяжело задышал. Я помню, как он дышал так же, глядя на Андрея, сто лет назад в моей квартире. Может он контуженный?
- Вдруг, - он пришел в себя. – Рядом со мной рванула граната. Почему? Я по звуку узнаю любую. Рядом со мной пацан стоял, салага еще, даже брился раз в неделю, так его в клочья. Меня только царапнуло по руке.
- Ничего себе царапина, - сказал я.
- Ну, я у тебя тоже парочку видел, - ответил Леха. – Не знаю, где тебе подфартило, но ведь мы живы и здоровы, а значит, все ерунда и все это царапины. Ну я, как парня разнесло, да меня задело, плюнул на командира и полоснул очередью по толпе.
Что тут началось!
Наши на приказ командира: «Прекратить огонь!», не реагируют. Автоматы плюются очередями. Патронов никто не жалеет. Черные бежать за ворота, мы следом. Мясорубка да и только.
Потом мы насчитали тридцать два трупа, включая нашего пацаненка.
После этого, посыпались в часть комиссия за комиссией. А пока эти комиссии и дознаватели работали, то и СССР почил в бозе. Бардак усилился. Нас перебросили охранять армейские склады, а там не только легкое десантное вооружение, там тяжелая техника, ракеты, танки, самолеты.
К нам каждый день посланцы приходили. Кто деньги за оружие предлагал, кто требовал, кто с винтовками отбить собирался.
И так каждый день с утра до вечера. Утром еще ничего, видно спросоня черные не такие активные, а все вечера обязательно перестрелкой заканчивались.
А потом, нас оттуда вывели. Видно договорились наши генерали с их руководством. А ты спрашиваешь, откуда в Сертолово особняки, как царские хоромы. Все отттуда, со всех необъявленных войн, что идут у нас десять лет. А когда нас из Азербайджана перебросили в Ставропольский край, так я рапорт подал. Надоело двуличие нашего политического и военного руководства. Говорим одно, а делаем наоборот. Так меня это достало, что я уволился.
За окном начинало светать. Да, мы просидели почти всю ночь за разговорами. Леха разливал остатки водки, я докуривал очередную сигарету. Выходит, что житуха у него была похлеще чем моя, а я все срадаю, какой я несчастный. Стоп. Мне надо Аркашке позвонить и предупредить, чтобы он завтра, точнее сегодня, в ментовку не приезжал, чтобы валил из города на дачу, пока страсти из-за бури, которую я поднял в стакане воды, не улягутся. Чего я раньше-то не сообразил? Как под утро это делать? Может, у Лехи мобильник есть?
- Леха, я могу позвонить? – спросил я.
- Звони, - он спокойно отреагировал на мою просьбу. – Если не долго, то могу трубку дать, если на пару часов, то лучше из корридора. А я пока пойду чайник поставлю.
- Я коротко, - сказал я и взял, протягиваемую мне трубку сотового телефона.
К телефону долго никто не подходил. Я уже было решил, что Аркаха болтается где-то у своих приятелей, но наконец трубку сняли, сработал АОН и раздался голос Петрунина:
- Алло.
- Аркаха, это я. Я коротко. Не езди завтра, тьфу, сегодня в ментовку, лучше на дачу рвани, - я старался не орать в трубку, хотя слышимость была отвратительная.
- А нахрена я попрусь в нее, меня не вызывали, - Аркадий был явно не доволен, что его подняли с постели такую рань.
Так, раз его не вызывали, то значит, эта крыса не соврала. Значит точно, капитан заодно с бандитами и дело пахнет киросином.
Тогда, я рассказал Аркахе о вчерашнем дне и посоветовал ему: или сделать вид, что он вообще ничего не знает и со мной в последнее время не общался, и спокойно передать деньги черным, если он не боится, что после этого его прибьют, или валить из города в любом направлении, как это сделал я и торчать вне города, как можно дольше.
Аркадий пообещал подумать над моим предложением.
Лишь бы он не был с бодуна и не попер бы опохмелятся, тогда весь утренний разговор вылетит у него из головы и он забудет о пароле. Впрочем, я его предупредил, теперь он сам должен решать, как поступить, даже если и с бодуна.
Мы попрощались и я попросил его стереть из памяти телефон, по которому я звонил. Он пообещал, что сделает это немедленно.
Леха притащил чайник и достал два пакетика растворимого кофе с молоком.
- А, может тебе водки налить? – ехидно заметил он, глядя, как я смотрю на кофе.
- Нет, спасибо, - я почуствовал, что он подкалывает меня, но подыгрывать ему не стал, меня сейчас занимал иной вопрос. – Я просто кофе не очень, особенно с молоком.
- Есть черный, но его варить надо. Это опять на кухню переться. Соседи и так кипеж поднимут, скажут, привел приятеля, всю ночь по квартире гулял, спать не давал.
- Нет, лучше чай, - сказал я.
Он вытащил пакетик «Липтона» и швырнул на стол.
- Ну, теперь твоя очередь выкладывать, чем жил, чем дышал все эти годы? – Леха налил кипяток в чашки.
Прихлебывая горячий чай, я пересказал Алексею часть своей биографии. Галопом пробежавшись по армии, институте и работе, я подробнее остановился на семье, сыне, а потом приступил к основной части своего повествования.
Леха слушал молча, не перебивая. Лишь иногда вставляя кое-какие замечания, да в особо пикантных моментах, поигрывая желваками на скулах.
Сначала вспомнил о психушке, хотя, эту печальную страницу млжно было опустить, потом рассказал о своих похождениях в Поселке, о местных разборках, о гибели приятелей и моем бегстве обратно в город. О бесцельном шатании по улицам, о пьянках с Рыжим и Кэпом, о поездке в псковскую губерню, и что из этого вышло.
Я поведал ему, как оказался на лесопилке, как прожил там пару недель, а может и больше, как мне удалось сбежать оттуда, как плутал раненый по лесу, как встретил стариков, которые фактически спасли меня, как оказался в ментовке, как свинтил из нее, чуть не утонув в болоте. Рассказал про красавицу Юлю, про убитого соседа, про найденную возле него фотографию, про капитана Баева, про пропавшее у Андрюхи золото, про черных «юристов», про запись разговора с Андрюхой и Ольгой. Короче, я все выложил ему, как на дужу, умолчав лишь об одной детали, что золото украл я и продал его вчера на Сенной. Что когда увидел его за моим столиком и, поначалу, не признал, то подумал, что мне кранты. Как стремался из-за этой случайной встречи и не доверял ему. В общем, я опустил те детали, которые не следовало знать постороннему человеку, даже Алексею. Ну, кто захочет помогать вору, пусть даже советом? От человека, способного обокрасть друга, из-за собственной неполноценности, неустроенности и, просто, из-за зависти, можно ожидать любой подлости.
- Вот я и хотел посоветоваться с тобой, как с другом детства, как с боевым офицером. Что мне делать в этой ситуации? - закончил я свой монолог, допивая остатки остывшего чая.- Да, я вчера отнес одному журналисту по кличке Журналист, описание всего, что творилось на этой ферме и про ее хозяев, но, честно говоря, я не уверен, что от этого булет какой-то прок.
Леха задумался, приглаживая ладонью остатки своих пшеничных волос. У Рыжего тоже волос совсем не осталось, толи от большого ума, толи от водки. У Лехи, я жумаю, от пережитого. Я же волосат, как баобаб, мне все передряги и переживания по боку.
- Мочить их всех надо, вот что я тебе скажу, - он потер слипавшиеся глаза. – Никакие Журналисты с большой буквы, никакие менты с маленькой, не помогут тебе, если ты сам себе не поможешь.
- Легко сказать, мочить, - ответил я. – Ты что не понимаешь, что это целая система, а с системой бороться абсолютно бессысленно. Раньше были коммунисты, была одна система. Сами ее построили, сами и развалили. Их место заняли те же коммунисты, но с бандитскими прихватами. Система стала коммуно-менто-криминальная. Период первоначального накопления капитала заканчивается, теперь или стабильный государственный бандитизм, или передел собственности вкупе с беспределом. Кто смел, то и съел. Кто-то жрет пироги с икрой, а кто-то крошки под столом собирает, а кто-то водку паленую продает. Прости, я не имею ввиду ни тебя, ни себя, я в принципе говорю.
- О чем ты бормочешь, парень? – Леха потихоньку заводился, от выпитой водки, от своих воспоминаний, от услышанного от меня рассказа. – Ты что, собираешься всю жизнь по лесам бегать, как твои «зайчики», то от бандитов, то от ментов, то опять, от тех и других вместе. Я не призываю тебя Кремль штурмовать или Смольный, ты хотя бы реши свою, частную проблемму, чтобы ходить по городу не озираясь и оглядываясь по сторонам. А то я вчера заметил, какой испуганный у тебя был взгляд, когда ты меня увидал за столиком в кафе.
- Да, я не о себе веду речь, - возразил я. – С черными это втрой вопрос, я хотел посоветоваться на счет фермы. Как помочь пленникам и наказать Кирилла, как узнать, связана ли Юля с псковской мафией и покушением на мою жизнь?
- Спроси об этом у Юли, - скрипнул зубами Леха.
- Ты считаешь, что надо вначале найти Юлю? – спросил я.
- Это ты так хочешь, - ответил он. – Я же вижу, что ты просто жаждешь разыскать ее и поговорить, а покушение на твою жтзнь, якобы покушение, заметь, так это только повод встретиться с ней и выяснить, отчего она послала тебя на три буквы. Что же касается спасения бомжей, то для тебя это дело второе. Главное со своим самолюбием разобраться. Ну, что, я прав? В Москву собираешься?
Мне показалось, что это произнес я сам, а не Леха. Ведь я именно так и думал. Правда, про Москву я не думал, пока, но в данный момент, раз все равно из города надо свинчивать, то почему бы не в Москву.
- Нет, в Москву никак, - сказал я. – У меня документов нет, ни билет не купить, ни там спокойно не потусоваться, поискать ее. Я ведь, в сущности, ничего про нее не знаю.
- Найдем, - сказал Леха.
- Как найдем? – удивился я, решительности с которой Леха произнес это слово.
- Молча, - процедил он сквозь зубы.
- Но. Постой. Ты имеешь ввиду, что я найду?
- Нет, ты все прекрасно понял, - ответил он. – Я поеду с тобой, надо навестить старинных друзей.
В душе, я расчитывал на это, но не мог представить, что он так быстро примет решение ехать со мной.
Леха, тем временем, всал, взял табуретку, стоявшую возле окна, пододвинул ее к шкафу, встал на нее и стал шарить рукой на верхней полке. Дверцы шкафа распахнулись, и я увидел висевший на вешалке армейский китель. На голубых погонах было четыре маленьких золотистых звездочки. Что за наваждение такое, кругом одни капитаны. В деревне и городе- менты капитаны, вот и Леха, тоже капитан. Что там получается? Три капитана или один плюс два, так что ли?
Может, это знак какой свыше?
А может это алкогольные галлюцинации или простое совпадение?
Нет, просто так в этом мире ничего не бывает!
Тем временем, Алексей спрыгнул с табуретки, в руках его была какая-то тряпица, перетянутая бечевкой. Похоже, что груз хранившейся в ней был не из ваты. В принципе, я мог бы и сам догадаться, что именно находится в свертке, но напрягать мозги ради того, что тебе и так откроется, через пару минут, это черезчур.
Леха подошел к столу, подвинул кружки и тарелки и аккуратно положил на стол сверток. Затем, с прежней осторожностью, развернул его.
На столе лежали две гранаты и пистолет. Поскольку из меня вояка хреновый, то сказать, что за оружие предстало перед моим взором, я не решился бы. Пистолет похож, вроде, на тот, что спрятан у меня в Поселке, хотя отличить ТТ от ПМ-а, я вряд ли смогу.
- Да, не плохой арсенал, - сказал я. – 0т соседей обороняться собрался или как?
- Да, от соседей, - поддакнул Леха. – Это, конечно, ерунда, но все же. Некоторые ПЗРК и РПГ из армии перли, чтобы свои дачи от хулиганов и воров защищать, а я так, по мелочевке, на всякий случай.
- Это ты из Боснии привез?
- Нет, - Леха поморщился. – Там совсем другое. Разве с ПМом много навоюешь! Да, ладно, все на месте, можно в бой, - он улыбнулся. – Надо поспать маленько, а то морды у нас, как у синяков с перепоя. Потом я сбегаю кое-куда, а заодно с билетами вопрос решу. Как у тебя с деньгами?
Я вытащил всю наличность и бросил на стол рядом с оружием.
- Я думаю, что больше пяти тысяч, - сказал я, протягивая руку и беря в нее гранату. – Сколько мы в кафе потратили?
- Не густо, - сказал Леха. – Для Пскова нормально, а для Москвы, хватит на несколько дней. Но, не беда, эту проблемму мы решим. А сейчас по койкам.
Он убрал оружие, отнес посуду на кухонный стол, спрятал деньги в ящик серванта. Я сходил в туалет, сполоснул лицо и, вернувшись, плюхнулся на диван. Леха тоже лег не раздеваясь. Через некоторое время до меня донесся его богатырский храп. Я же долго ворочался с боку на бок, пока Морфей не утащил меня в свое царство.
Когда я проснулся, то Лехи в комнате не было. У меня болела голова и пересохло во рту. Я привстал на диване и увидел на столике белый лист бумаги, исписанный корявым Лехиным почерком.
«Алексей! Я не стал тебя будить и пошел на работу. Позвонили, надо товар отпустить. Потом, я выясню вопрос с билетами и вернусь. Хлеб и булка в пакете, ветчина, яйца и овощи в холодильнике, там жн две бутылки пива. Но, пивом особо не увлекайся, нам надо делами заниматься. Из комнаты если будешь уходить, то запри ее на ключ, на всякий случай. Еще. Можешь вскипятить чайник и попить чаю или сварить кофе. Я, надеюсь, что скоро вернусь.
С приветом Алекс».
Я мысленно поблагодарил «Алекса» за заботу и подумал, не оставить ли ему записку в аналогичном ключе, и подписаться «Юстас». Но, выходить на улицу было не зачем, а значит, надобность в записке отпадала, и я откупорив бутылку пива и сделав себе бутерброд с ветчиной и помидором, сел возле окна и принялся читать «Известия». Жаль, что статью про собак нельзя напечатать в солидной центральной газете, это был бы резонанс на всю Россию и не только. Возможно, вонь достигла бы и побережья Соединенных Штатов, откуда, по словам «спятившего профессора» и росли ноги у этих псов.
Где-то через час появился Леха.
- О, проснулся, - он был слегка возбужден и явно чем-то доволен. – И уже соску сосет! Доброе утро, страна! Как Кэп говорил, помнишь?
- Он и сейчас так говорит, только когда во лбу у него поллитра сидит, - ответил я. – А пиво мне некий Алекс разрешил, жочешь, прочти записку, - я указал на стол.
- Да я торопился, вот и сократил, - покраснев, оправдывался Леха.
- А я подумал, что мы теперь в шпиёнов играть станем. Ты Алекс, а я Юстас, вот только шифровальной техникой я не владею. Но, ничего. Надо в библиотеку сходить, Конан Дойла перечитать, про пляшущих человечков. Шифр зашибись, хрен кто разберет.
Леха оценил мою шутку и рассмеялся.
- Но, ты, все же, пивом особо не увлекайся, - серьезно сказал он. – Или пьянка, или дела.
- Дела! – вполне серьезно ответил я.
- Раз так, то смотри, - он вынул из кармана пачку пятисотрублевых купюр и два железнодорожных билета.
- Это откель? – у меня отвисла нижняя челюсть.
- Деньги я на работе позаимствовал, - ответил он. – Я же тебе говорил, что сегодня за заказом люди приезжали. Вот я и решил пока хозяину деньги не отдавать. Не бзди, все нормально, я как-нибудь этот вопрос улажу, - сказал он, заметив, мой недоуменный взгляд. – А с билетами, вообще, проблемм не было. На Московском спекулянтов, больше чем касс. Так что, сегодня мы с тобой отчаливаем в столицу, в поисках твоей прекрасной возлюбленной, а главное, в поисках истины.
- Чип и Дейл спешат на помощь бомжам и простакам? Или мы неуловимые мстители?
- Мы неуловимые, потому что, ловить нас никто не собирается. Нах.. мы кому-то нужны! – Леха достал из холодильника бутылку пива, открыл ее и мы чокнулись за успех нашего мероприятия.
- Давай, - поддержал я друга. – Дай трубу, я Аркашке позвоню, напомню о ночном разговоре, он сонный был, наверняка нихрена не помнит засранец!
- Я ее на работе оставил, - сообщил Леха. – Все же не моя вещь, а хозяина. Не хорошо чужие вещи без спроса брать!
- Юморист, - сказал я. – Деньги можно, а сотовый нельзя. Давай трубку.
- Нетути! Я чё, врать стану? За кого ты меня принимаешь, а? – у Алексея было приподнятое настроение, как у спортсмена перед стартом, который он неприменно выграет.
- Что делать? – спросил я, глядя на его довольную физиономию. – Из метро звонить?
- Иди в колидор и позвони, - ответил он. – Никто тебя там не съест, все соседи на работе, бабки во дворе, а старик глухой.
- Пошли вместе в «колидор», - каверкаю я вслед ему слово. – А то я заблужусь в ваших катакомбах.
- Найдешь, телефон направо возле ванной.
Я выхожу в корридор и сталкиваюсь лбами с глухим дедом. Тот что-то бормочет себе под нос и семенит в сторону кухни. Одет он стремно, словно только что из бани, в одном исподнем белье. В руках у него большая алюминевая кастрюля. Дед шаркает по паркету, словно по льду, не поднимая ног. Он седой, худой и сгорбленный, как дед Леонид в деревне. Впрочем, старики везде у нас одинаковые, это не откормленные западные туристы, которые сверкая фарфоровыми зубами и набриолиненой шевелюрой, фотографируются на фоне Петропавловки, Медного всадника и Александровской колоны. У нас, у русских «особенная гордость», у нас мужики редко до пенсии доживают, не то что, до преклонных годов. Поэтому и смотрю я на него, как на анахронизм.
Возле ванной на трехногом столике стоит телефонный аппарат, изготовленный и выпуженный еще до войны. Во всяком случае, лет пятьдесят ему точно есть. Столик-инвалид, тоже с тех времен. Потерял бедолага ногу, а приделать ему новую никто не соизволит. Все у вокруг советское, все вокруг ничьё. Было бы чье-то, вмиг бы починили или заменили. А квартира ничего, шикарная, если капитальный ремонт сделать. Леха, наверное, поменялся из-за того, что ее купит кто-то из богатых и прикупит всем отдельную жилплощадь. Как я сразу не догадался! А Леха не такой простофиля, как прикидывается. Неужели поумнел с годами, ведь раньше таким простетским был, не парень - а рубаха.
- Але, Аркаха, это я, - достал меня его АОН, так пищит в ухо, что того и гляди, перепонка лопнет. – Как у тебя дела? Ты помнишь наш утренний разговор на счет ментов?
- А, привет Алеша, ты куда пропал? – в голосе Аркадия чувсивуется напряжение, но я и так все понимаю. Не стоило мне от Лехи звонить!
В общем. Дальше продолжать разговор не имело смысла, Аркадий был не один. Он назвал меня Алешей, значит у него в квартире нежелательные гости. Мы договорились с ним, когда зализывали раны, после ночного разговора с черными, если он называет меня троготельно-ласковым именем, которое я терпеть не мог, то значит у него «засада» и он не может со мной разговаривать. Но, кто, меты или «юристы»?
Я подыгрываю Аркашке, если нас слушают, а заодно пытаюсь понять, кто находится в его квартире.
- Да, ты понимаешь, - мямлю я, прислушиваюсь к звукам на том конце провода. – Я не смог тебе вчера позвонить, бегал по городу по различным делам.
Пускай суки думают, что мы не общались с ним уже пару дней, и он абсолютно ничего не знает, а то, замочат ненароком приятеля. Аркашка молчит и прижимает мембрану ладонью, вероятно, ему дают какие-то наставления.
- Ты откуда? – наконец, спрашивает он.
- Из метро, - вру я, прекрасно зная, что номер Лехиного телефона высвечен у него на табло.
- У меня для тебя есть интересная новость, - говорит он. – Давай встретимся.
- Непротив, - я чуть ли не ору в трубку, чтобы Аркашкины посетители могли разобрать, о чем наш разговор. – Давай на Нарвской, в баре у «черных».
Мы с Петруниным не раз бывали в этом баре на Нарвском проспекте, но сейчас никто в него, естественно, не собирался, я специально назвал этот кабак, чтобы сориентировать Аркаху.
- Да, - соглашается он, а я понимаю, что у него «частные детективы», но потом отказывается. – Нет, ты знаешь, ко мне Шурик Раевский должен заскочить, поэтому я выйти не смогу. Может, ты сам приедешь?
На этот раз паузу выдерживаю я, словно соображаю, смогу ли я приехать к нему или нет. Мы оба понимаем, что наш разговор не имеет смысла, но и просто повесить трубки не можем, это может вызвать нежелательные подожрения у Аркашкиных посетителей. Интересно, кто их привел туда, Андрей?
- Хорошо, - соглашаюсь я. – Я перезвоню.
- Когда? – Аркашка нервничает, вероятно, черные торопят его. – Может, так приедешь. Это важно для тебя!
- Ладно, - говорю я. По всей видимости, черные спешат и напрягают его. Может и варавду рвануть к нему с Лехой и перестрелять всех, к ****и матери! Нет, хватит чушь пороть, это не детские шалости. – Сейчас приеду, только пирожок куплю. Водку покупать?
- Да, купи, если сможешь, - говорит Аркаха. – Закуску я какую-нибудь изображу.
- Сколько? – спрашиваю я.
- Две и не дорогих, надо деньги экономить, - он пытается произнести фразу шутливым тоном, но ему это не слишком удается. Но, мне его шутки не к чему, пускай «юристы» оценят!
- Пока Алеша, до встречи.
- Пока.
Аркаха молодец, на всякий случай повторяет пароль, хотя, не сложно догадаться по разговору, что я все прекрасно понял. У него в квартире находятся два черных, причем нет ни Абрэка, ни Рустама, ни этого здорового бугая, который все норовил меня порезать. Вероятно, это два «спортсмена», которые в разговорах ничего не смыслят, а умеют лишь железными палками махать. Судя по всему, черные торопятся и, поэтому, торопят его. Вероятно, они приехали за деньгами, а нет фиксации передачи помеченных купюр, значит и нет факта вымогательства. Это я к тому, если Баев решит, что я отнесу диктофон с записью разговора в РУБОП.
Может, Аркащке удастся скинут номер с индикатора телефона, чтобы не подводить Алексея?
Я передал Лехе содержание нашего разговора и то, что черные могли зафиксировать номер его телефона. На мои последние слова, он среагировать не успел, поскольку зазвонил телефон. Он снял трубку и женский голос попросил к телефону меня. Леха протянул мне трубку, но я истерично замахал руками.
- Вы ошиблись, мадам, - вежливо сказал Алексей и выдернул телефон из разетки. – Пущай названивают. А когда соседи вернутся, тогда и включат. То же мне, чмарьё, номер правильно набрать не может!
Мы вернулись в комнату. На полу стояла кожанная спортивного типа сумка, на диване валялась Лехина цивильная одежда.
- Не могу же я в Москву в мятых брюках поехать, - заметив мой удивленный взгляд, сказал он. – А, тебе все по барабану, выглядишь, как гопник. Смотри, Лужков в своей вотчине неопрятных не любит, «Юстас»! Да, здорово вы в шпионов со своим приятелем играть умеете.
- Жизнь научит, - ответил я. – А, на счет одежды, ну, откуда я мог знать, что мы в столицу намылимся? Я пока тебя не встретил, вообще, никакого плпна не имел.
- А, сейчас имеешь? – усмехнулся Леха.
- Нет, сейчас тоже не имею, но хоть знаю с чего начинать, - я допил остатки пива.
- Вот, с этого начинать не стоит, с этим стоит завязывать, - заметил Алексей, снимая с себя спортивный костюм и укладывая его в сумку. – А, эта одежда, для прогулок по лесу, - он подмигнул и зарделся, как топ-модель на обложке глянцевого журнала.
- Слышь, - разговором об одежде, он озадачил меня. – Я, действительно, хреново выгляжу?
- Если поброешся, то потянет, - сказал он, протягивая мне станок и пенку. – Иди ванную, пока я в комнате марафет навожу. Сваливать уже пора, у нас ведь билеты не на «Красную стрелу», а на двадцать десять, понял?
- Это мы в Москву в четыре утра приедем, - у меня выпал язык изо рта, но я вовремя, успел поймать его и засунуть на место. – Там на вокзале торчать. А на нем ментов, как собак.
- Иди брейся, пока гости не наведались, - подтолкнул меня к двери приятель.
- Какие гости? - сразу не сообразил я.
- Те, которые больно бьют палками по голове, - ответил Леха, надевая белоснежную рубашку. – Адрес по номеру телефона узнать, что два пальца об асфальт. Не хочу, чтобы здесь заморочки устраивались, да и мои хозяева могут поинтересоваться\, от чего это я им денежки сегодня не привез.
Вскоре, мы уже шли по Марата в сторону Московского вокзала. До отправления нашего поезда оставалось около двух часов. Леха, выглядел как менеджер солидной фирмы, в костюме, при галстуке, чисто выбритый и надушенный одеколоном. Я же, смотрелся рядом с его внушительной внешностью, как грузчик-экспедитор, хотя и лучше, чем за последние пару недель. На Пушкинской улице мы зашли в кафе, подкрепиться перед расстованием с любимым городом, Леха даже позволил мне заказать по сто грамм «Клюквенной наливеи», хотя, я настаивал на двести водки с пивом.
- Когда еще назад вернемся, - конючил я. Я мог бы и так взять себе, хоть литр, но не хотел вступать в конфликт с Алексеем, все-таки от него в нашем предприятии зависило очень много. – Надо нормально с городом проститься.
- Когда вернемся, тогда нажремся, - отрезал Леха, срифмовав фразочку. – А прощаться с этим городом, иожно сколько угодно. Ты, по-моему, каждый день прощаешся.
- Во, послушай, - я прервал Лехины наставления. Из динамика в кафе раздавалась песня Шевчука. – Люблю я его.
Мы замолчали.
«Не до жить, не до петь, не дает этот город, уснуть.
Не забыть, ту чью помаду не стер на щеке.
Эта белая ночь. Без одежд ждет и просит любви.
В эту белую ночь. Пропаду я в объятьях ее - не зови…».
Ассортимент закусок в кафе оказался стандартным и жидким: солянка, сосиски, чипсы, арахис и сухарики. Этим особо не наешся, но не идти же на Невский или в ресторан на вокзале. Пришлось довольствоваться, что предлагало меню. Правда, сосисок не оказалось, всместо них были бутерброды с селедкой и луком. Адекватная замена.
- Интересно, - выковыривая кусочек лука, застрявший между зубов, сказал я. – Как там у Аркахи дела?
- А, чего? – спросил напарник.
- Черные его не грохнут, случаем?
- Не, вряд ли. Пока ты на свободе, то его не тронут. Вот когда тебя поймают, - он улыбнулся.
- Типун тебе на язык. Что ты лыбишься, я серьезно об Аркахе волнуюсь, - сказал я.
- А, я тебе серьезно отвечаю. Пока ты бегаешь, его не тронут. Кто знает, вдруг ты УУР поедешь или на Чайковского? Подожди, они вначале ко мне наведаются.
- Ты так спокойно об этом говоришь, - удивленно воскликнул я.
- А что у меня брать-то? – спросил Леха.
- А аппаратура? Она тысяч на пятнадцать потянет, - возразил я. – Не жалко, да?
- О какой аппаратуре идет речь, дарагой? Ты ее видел, когда глаза днем продрал?
Я начал вспоминать и усомнился, что после пробуждения видел технику. Неужели, он успел загнать ее ради нашей поездки?
- Похоже, что не видел, - сомневающимся голосом произнес я. – Ты ее продал?
-Я похож на психа? – Леха покрутил, для наглядности, пальцем у виска, давая понять, кто из нас эбанько. – Я ее к Варьке отнес. Это соседка моя, для сведения, очень не плохая девушка, но муж у нее козел!
- Будешь козлом, когда такие соседи рядом живут!
- Ты это на что намекаешь? – Леха «сделал козу», я поставил у переносицы ладонь.
Как в кино, сидим дурачимся, а ведь неизвестно, чем этот смех нам еще отольется. Как любила говаривать моя бабка: «Рано пташечка запела, как бы кошечька не съела!».
- Так ты, за свою хату не боишься? – я опять спросил его, когда мы по Лиговскому подходили к вокзалу.
- У меня соседи, как церберы, хрен кого в квартиру пустят, тем более, что я записку оставил, мол, уезжаю по делам фирмы.
Раз Алексей не беспокоится, то и мне волноваться нечего. Надеюсь, что Танька тоже грудью защитит теткино добро. Надо бы ей позвонить, на всякий случай.
Вскоре, на перрон был подан скорый до Москвы. Мы погрузились в наше купе и вышли на платформу, подышать питерским воздухом и покурить. Точнее, Леха дышал, а я курил.
Через двадцать минут поезд тронулся.
В купе кроме нас никого не было. Удивительный факт, билетов в кассах нет, а поезда полупустыми катаются. Кто здесь порожняк гонит, министр путей сообщения или машинист?
Проводница, намазанная, рыжая, прыщавая девка, взяла с нас деньги за белье, сморщила кислую морду, от чего угри на ее физиономии чтали лиловами, и побрела дальше по вагону, собирать с пассажиров дань.
Мы сидели возле окна и смотрели, как пробегают мимо петербургские новостройки, величественные пригороды и убогие садоводства. По радио, которое включилось в купе само-собой, диктор передавал погоду в обеих столицах. Да, в Питере дождь, а в Москве до двадцати тепла. Почему москвичи так любят врать про нашу погоду? Что не послушаешь прогноз, так обязательно: «В Петербурге сегодня дожди». Даже примадонна ихняя поет про Питерское ненастье. «А она мне нравится» – отвечает ей Шевчук, хотя и не про погоду. Короче. Мы же не успели еще далеко от города отъехать. Ну, нет там никаких ливней с градом, там солнце во всю светит, птички поют, девчонки в коротких юбках ходят. Это в столице, наверняка, дождь со снегом и метель.
Почему по радио всегда врут? Отчего мы на любим москвичей, а они нас?
- Тезка, - прервал я молчанье. Еще чуть-чуть и Леха начал бы клевать носом. Оказавшись в вагоне, он расслабился, стал хлопать ресницами по щекам, намереваясь поскорей улечься в пастель. Но, я прекрасно выспался за день и, поэтому, не намеревался ложиться такую рань.
- У, - промычал он, приподнимая тяжелую голову.
- Так, какие у нас планы?
- План один, спать. Утро вечера мудренее. А если серьезно, то на ментов бы с металлоискателями не нарваться. Ты думаешь, отчего я согласился с тобой до вокзала в лакированых туфлях пешком топать? А, вот именно, чтобы на дурака в вестибюле метро не нарваться. Вот и в Москве, нам предстоит решать такую же задачу.
- Так, сумку можно в камеру хранения сдать, - подал я дельную идею.
- Конечно, это наиболее разумный вариант, - согласился Леха. – Тем более, на прошлой неделе, как раз на Казанском вокзале в автоматических камерах хранения взрыв произошел. Так что, нас там с тобой только и ждут с арсеналом.
- Чего ты гонишь, - обиделся я. – Я не смотрю этот поганый телевизор и газет не читаю. Чего стебаться? Сказал бы нормально, нельзя и точка.
- Во! Узнаю прежнего Орлова, - Леха поморщился, от скрипа тормозных колодок. – Ты если не пьешь, то вполне адекватно реагируешь на обстановку, - он хлопнул меня по плечу. – Все нормально, Алексей, живы будем, не помрем. Со всеми вопросами разберемся и кралю твою найдем, и папашу ее и всех остальных. Надо только быть уверенным в себе, не самоуверенным, а просто, быть твердым, как кремень.
- Мели Емеля, твоя неделя, - пробурчал я. – Мелишь весь день языком, все шуткуешь, а план мы никакой не выработали. Едем наобум.
- Ну, ты загнул, - обиделся Леха. – Это об чем ты гутаришь? Деньги достали? Билеты купили? На счет черных выяснили? Аркаху не подвели? Да, мы же уже в поезде сидим и в Москву катим. А ты говоришь, нихрена не сделали. Да, мы недельный план выполнили, да с переработкой, - он щелкнул себя по горлу, - По колличеству напитков.
- Опять!
- Не опять, а снова, - возразил он. – Ты кончай втихаря по «капельницам» бегать. Если хочешь упиться, то так и скажи, а если дело делать, так это другой вопрос.
- Ну, плохо мне, - оправдываюсь я. – Вот я и забежал в разливуху, пива попить.
- Ладно, не грузи. Видел я какое пиво это было. Если и в Москве так себя вести будешь, то я тебя в Питер отправлю, к твоим «юристам», а вопросы все один решу.
Я надул губы и повернулся к окну. В принципе, конечно, он прав. И в принципе, если бы не мое желание поговорить с Юлькой, то пускай бы он сам все вопросы решал, я непротив. У него опыт ведения боевых действий есть, он людей убивал, а я, я ведь этому делу не обучен.
Эй, что это я несу. Опять дьявол на левом плече воду мутит. Дались мне эти «Откровения Иоана Богослова» вместе с модным ныне писателем. Втемяшил себе в голову, про ангела и беса, вот и несу несусветную чушь. Чего на кого-то пенять, если сам за все в ответе. Вон, Леха сидит себе, не о чем таком не думает, он мне помочь хочет и людям, а я. Тьфу! Слизняк, как говорила моя жена. Скользкий, липкий и противный!
- Ну, отошел маленько? – Леха, вновь вмазал мне кулаком по плечу, иак, что я, пошатнувшись, чуть не стукнулся башкой о верхнюю полку. – Не переживай, все у нас получится, так, вроде, в рекламе говорят? Снимем в Москве хату или номер в какой-нибудь захудалой гостинице, благо с деньгами напряга нет. Потом, по справочному выясним, гдк учится твоя Юля. Поедем и поговорим. Этот базар все расставит на свои места.
- Да, ты мягко стелешь. Снимем, выясним, поедем и найдем. Если с жильем мы проблемму решим, то как быть с Юлькой, я ведь не знаю, где она учится?
- Блин, - Леха, аж разозлился. – Если она учится в Москве, то значит она зарегестрирована. Это тебе ясно?
Я уивнул.
- А, раз она зарегестрирована, то где-то временно прописана. А, если прописана, то ее по ЦАБу пробить ничерта не стоит. Дошло?
- Ну, ты голова! – я восхищенный его речью, протянул ему руку, чтобы в следущее мгновение одернуть. – Но, ты не учел, что я не знаю ее ФАМИЛИЮ!
- А вот это меняет дело, - серьезно заявил он. – Придется действовать иными способами.
- И?
- Иа, Иа, иа того же мнения, - пропел он песенку из мультфильма Винни Пухе. – Но, ведь мы знаем, откуда она родом и кто у нее отец. Знаем, что матери нет, что ей двадцать два года. Да, у нас почти целый копьютер забит одними ее данными. Короче, давай спать и не будем заморачивать себе голову ненужными проблеммами на сон грядущий. Как говориться: утро вечера мудрёней.
- Ага. Чем дальше в лес, тем дольше возвращаться!
- Согласен. Главное ввязаться в драку, а там поглядим.
Я сходил покурить в тамбур, Леха же, пока помылся и почистил зубы. Уогда я вернулся в купе, то он уже улегся, заложил руки под жеку и посапывал. Если он опять захропит, то я не перенесу этого. Но, Леха не спал.
- Ну, как прыщавая проводница? – спросил он, гнусавя.
- Откуда я знаю, - ответил я. А ведь он точно угадал мои мысли. Я хотел к ней заглянуть, узнать на счет чего-нибудь крепче чая, но отчего-то передумал. Может, Леху испугался?
- Уважаю, - пробормотал он и мгновенно захрапел, как я и ожидал
Мимо промчалась электричка.
«Дорогп, ты дорога, ведешь меня куда?
За окнами тревогою грохочут поезда…»
Куда мы едем, зачем? Ну, я это понятно, меня самолюбие задело, плюс клятва, которую дал Игорю, что если выживу, то…. А Леха, ему чего не хватает, вроде цельная личность, крепкий, разумный мужик.
Да, вся жизнь так и пройдет в поисках ответа на вопросы, на которых, может, и ответить не удастся. Все мчимся куда-то, торопимся, а когда оглянемся назад, то что? Ничего! Одни воспоминания, да могильные холмики с крестами и плитами.
Философия, мать ее ети!
Для чего жизнь человеку дана? Вот вопрос из вопросов. Кто в бога верит, тому легче, то хоть с верой в душе живет, а кто нет, тому, как спастись от извечных вопросов. Или все время водкой заглушать смертельную тоску и не понимание? Только ни водка, ни другие стимуляторы не спасут, а лишь усугубят проблемму и сократят время, для ее осознания.
Пойди, разберись, для чего она – жизнь.
Мне не как не удавалось заснуть. Рой мыслей, вырвавшийся на своболу, жужжа кружил по черепной коробке и мешал рассдабиться. То я вспоминал Юку - Юльку Кравченко, то Катьку и Ваньку, то Юльку из псковской области.
Конечно, в основном я думал о последней, пытаясь понять: кто она?
Пешка в игре своего отца? То, что она дочь капитана, не вызывало у меня никаких сомнений, но вот, знает она о делишках своего папаши или нет?
А, главное, кому она отдала мою фотографию?
Да, пока я с ней не встречусь, то так и буду мучиться этими вопросами. Эх, сейчас бы с Катюхой посоветоваться, она бы вмиг расколола этот орешек, который не для моих зубов.
Москва встречала нас проливным дождем! Я же говорил, что эти московские дикторы врут на всю страну, что Москва – это российский рай. Брехня все это. Приезжайте к нам на Колыму!
Леха, молодец. Он даже зонтик с собой прихватил. Так что, до Ленинградского вокзала мы добежали, почти не намокнув. Было еще слишком рано и мы поспешили в кафе, чтобы не мозолить глаза местным ментам, которые слонялись по вокзалу в большом колличестве.
В кафе было спокойно и уютно, хотя цены на кофе и пирожки, явно не соответствовали качеству и количеству съеденных продуктов. Впрочем, по зарубежной статистике, наша столица занимает третье место в мире по дороговизне проживания в ней. Надеюсь, что мы здесь долго не задержимся, иначе, придется жрать объедки, как это делают наши бомжи.
- Леха, я хочу позвонить Аркашке, узнать, не сделали ли ему эти черные какой-нибуль гадости, - сказал я Лехе.
- Звони, - кивнул Леха. – Хорошо, что ты о друге беспокоишся, но для чего его будить такую рань? Пусть выспится мужик.
- Я понимаю, но волнкюсь.
- Если переживаешь, тогда звони, - согласился он.
- Откуда я позвоню, тут одни таксофоны? – растерянно сказал я.
- Детский сад, - Алексей встал и направился к барной стойке. Вскоре он вернулся с трубкой. – На, звони. Ты, словно только что родился. У тебя что, языка нет спросить?
Ну, что я мог сказать в свое оправдание? Ничего. Я, действительно, веду себя, как ребенок, который прячется от злой болонки за можную фигуру отца. Меня даже бабой назвать нельзя, женщины сейчас куда более уверенные и пробивные, чем ваш покорный слуга. Но, это не означает, что я позволю все время смеятся над собой. Я скоро очухаюсь, вот только Леха поможет.
Трубку долго не снимали, но наконеця услышал знакомый голос.
- Да, слушаю.
- Аркаха, это я.
- Здорово, ты где?
Так, пароль отсутствует, значит Аркадий один.
- Я далеко, ты лучше про себя расскажи. Я понял, что у тебя вчера гости были. Что им надо?
- А. за деньгами приезжали, да тебя разыскивали. Я им сказал, что где ты и что с тобой не знаю, а тут как раз ты и позвонил. Ну, вот и все.
- А, чего ты не слинял из дома, как я тебе советовал?
- Собирался, да они раньше появились. Я думал, это ты приехал, после ночного звонка, даже не спросил: «Кто там?», просто открыл дверь, а там черные. Но, они спокойные были, в отличии от прошлого раза. Да, их только двое было. Извини, но твой номер они срисовали, и сразу Ольге стали названивать, я слышал. Потом посидели, подождали тебя часа полтора и слиняли. Точнее, им позвонили на мобильник и вызвали куда-то. Так, что же все- таки произошло? Откуда ты звонишь?
- Посмотри на АОН, - ответил я, краем взгляда замечая, как к нашему столику, с решительным видом идет буфетчитца.
- Давай скорей, - шепчет Леха.
- АОН какую-то фигню показывает, - говорит Аркадий.
- Вы, куда это названиваете! – орет тетка.
- Пока, - говорю я Аркахе и нажимаю на отбой. – Никуда не звоню. Вот ваш телефон, спасибо большое.
Буфетчитца выхватывает у меня из руки трубку, чуть не оторвав мне рукав куртки. Леха успокаивает ее, она брюзжит:
- Попросил же на одну минуту, другу позвонить, а сами по межгороду трезвонят, а мне потом счет придет. Им хорошо, а мне хозяева штраф вкатают и счет оплатить заставят.
Леха лезет в карман и достает сотенную бумажку.
- Вот, возьмите, на большее мы не наговорили. И не надо злится, вам это не к лицу.
- Точно, - поддакиваю я. – И от злости стареют быстрее и кожа лица грубеет.
- Знатоки фиговы, - ругается буфктчица, берет деньги, поправляет прическу и виляя бедрами удаляется к стойке бара, за которой уже образовалась очередь. – Не из сахара, не растаете, я тоже человек и не могу всю ночь за стойкой стоять, - орет она на оголодавших пассажиров и, неожиданно, повернувшись, подмигивает нам. Мы одуреваем от такой перемены декораций.
Понятно, что за мой базар с Питером она платить не будет, а лишняя сотка и в Москве сгодиться, я так думаю.
- Ну, что там у Аркахи? – спрашивает Леха, подмигивая буфетчице.
- Да, эта швабра не дала толком поговорить, - отвечаю я. – Вроде все нормально. Надо попозже еще раз звякнуть.
- Вот и славно, - говорит Алексей. – Надо бы какой-нибудь справочник московский раздобыть и на счет жилья поинтересоваться. Сдается мне, что на вокзале есть специальные службы, по информированию приезжих.
- А квартиры в наем здесь не предлагают, как у нас на Московском? – говорю я.
- Сейчас выясним, - отвечает Леха. – Сейчас возьму тебе еще кофе, пирожков и мороженного. Сиди и смотри за сумками, и не суетись, если менты сюда заглянут. Они тоже люди, может, они проголодались просто, а до твоей персоны им нет никакого дела. Ну, подумаешь, рожа поцарапана, мало ли что, ты может в аварию пвтомобильную попал. Ферштейн?
- Ес оф кос, - согласился я. Все же приятно, когда за тебя все делают, а ты сидишь себе, как падишах, да жрешь мороженное с яблочными пирогами. – Только ты не очень долго, а то я скучать буду. Шутка! Делай дела, а за вещи не волнуйся, буду бдить, как постовой на часту, тьфу, как часовой на посту.
- Вот это другой разговор. Слова, не мальчика, но мужа, - Леха поправив галстук, волоьяжной походкой вышел из кафе, оставив меня без обещанного мороженного, за которым мне пришлось идти самому, и выслушать небольшую порцию «комплиментов» в свой адрес от милой барменши.
Леха вернулся довольно скоро. Увидел, что я во всю жру мороженное, прихлебываю кофе и, вообще, устроился не очень плохо, он покачал головой:
- Вот так всегда, кто-то работает, а кто-то ест.
Судя по его довольной роже, дела у нас были на мази. Но, оказалось, что это не совсем так. Точнее, с проживанием вопрос почти решился, а вот с поиском девушки, было сложнее. Леха принес себе кофе с молоком и уселся рядом.
- Слушай, что у тебя за натура, зачем ты опять разозлил буфетчицу? Ты, просто не представляешь себе жизни без скандалов. Ладно –ладно, не надо мне твоих оправданий, - замахал он руками, заметив, что я открыл от возмущения рот. - На счет хаты, все нормалек. Адрес у меня, в кармане пиджака. Хата однокомнатная у МКАД в районе Черкизова. Я договорился на месяц.
- Зачем? – удивился я. – Ты думаешь, что мы здесь целый месяц проболтаемся?
- Ты пойди, сними на меньший срок! Тоже мне, умник нашелся. Конечно, можно номер в какой-нибудь госинице снять на меньший срок, но я совсем не уверен, что это нам дешевле обошлось бы. А здесь, однокомнатная квартира, со всеми удобствами, никаких консержек, горничных и администраторов. Хочешь водку пей, хочешь шлюх таскай, - увидив, мои загоревшиеся похотью глаза, он погрозил мне пальцем. – Размечтался, аж слюни потекли. Никаких развлечений и пьянок, впереди большая работа. Знаком с лозунгом нашего губернатора? То-то. А, вообще, поиски твоей Юлии, займут не мало времени. Я в справочном спросил, в Москве различных Университетов, академий и институтов больее пятисот штук.
- Пятиста, - поправил его я.
- Знаток великого и могучего, - фыркнул он. – У тебя же по русскому тройка была, откуда ты такой граммотный выискался? В общем, если бы ты хоть приблизительно знал, какая у нее будущая специальность, тогда было бы проще.
- Какая разница, - возразил я. – Сейчас при любом ВУЗе, хоть государственном, хоть частном, пооткрывали столько платных факультетов, что у нас, даже при военных училищах существуют факультеты актерского мастерства и бальных танцев.
- Идиот ты Лелик, - Леха осклабился и постучал кулаком себе по лбу. – Я с тобой о серьезном, а ты мне о фигурном катании.
- Ты сильнее стучи, а то не всем слышно. Я тоже, вполне, серьезно говорю, у нас специальности юриста, экономиста и менеджера преподают в каждом втором учебном заведении. Сейчас ведь нет границ для коммерции, платишь деньги и вперед за парту.
- А, может, она по стопам папани своего пошла? – предположил Леха.
- Может, - я скособочил рожу, увидев, как в кафе зашли два мента и помахивая дубинками и металлоискателями прошли у стойке и встали возле нее, оглядывая изучающим взором зал.
Леха повернулся и посмотрел в сторону моего взгляда.
- Согласен, - сказал он улыбаясь. – Пирожков натрескались, кофе попили, некоторые, даже сладким себя побаловали, пора и честь знать. Пойдем, пока менты не определились, к кому бы докопаться.
Мы поднялись, забрали сумки и вышли из кафе на улицу. Дождь прекратился, но погода была по-прежнему мерзкой, хотя и не такой промозглой, как у нас. На Комсомолской площади частников было пруд-пруди, но все они заряжали бешеные суммы до Черкизова. Привыкли, ляди, возить туда челноков или урюков, которые с деньгами. У нас, тоже баблы были, но не хотелось тратить семьсот рублей, на экскурсию по автомобильным пробкам Москвы.
- Мне Рыжий говорил, - вспомнил я. – Что его матушка добирается туда на каком-то коммерческом автобусе. Он так и чешет, от площади до рынка, и стоит это не так дорого.
- Пошли поищем, - согласился модный фраер в лакированных штиблетах и зонтом болтавшимся на согнутой левой руке.
Мы довольно быстро нашли остановку, на которой висел рекламный плакат, призывавший всех гостей столицы шустро валить на рынок. Добравшись до него, мы поймали тачку и доехали до нужного адреса. Дом был девяти - или двенадцати – этажный, я не считал, нам же предстояло жить на седьмом этаже. Окна выходили во двор, аккурат на стройплощадку, где возводился очередной банк или супер – мега - гипер-маркет. Из открытой форточки доносилась нерусская речь, иногда сдобренная родным отборным матом. Это то, что можно легко позаимствовать у нас, не платя за это ни цента.
С началом перестройки и демократии, кроме нефти, газа и русской мафии, во многие западные страны стал проникать отечественный мат, причем на самом высшем уровне. Мне интересно, а «друг Билл» и «друг Гельмут», когда бухали с нашим президентом, выучились матюгаться, как доморощенные сапожники?
Квартиру сдавал какой-то подозрительный еврей, с шишкой на темечке и бородавкой на здоровом шнобеле. Впрочем, мужик он оказался не склочный и, даже, не потребовал от нас зарегестрироваться в местной управе. «Это он не из-за доброты душевной» – сказал Леха, когда еврей, отдав, нам ключ и расскланявшись, удалился. – « Он налоги платить не хочет, вот и не настаивает на регистрации».
В квартире имелся холодильник «Минск», кровать, стол, тумбочка, два шкафа, телевизор «Радуга» и секретер. На кухонном столе несколько столовых приборов, пара кастрюль и чайник. В электроплите две чугунные сковородки. Было заметно, что в хате, постоянно, никто не живет, что она давно уже служит филиалом одной из тараканьих гостиниц, коих в Москве немерено. И хотя, я давненько не посещал нашу сталицу, и когда мы ехали по ней на автобусе, то был поражен, на сколько изменился ее облик в лучшую сторону, с Питером и его обшарпанными фасадами не сравнить, ребята рассказывали, что даже в супер современных и дорогущих отелях тараканы чусиврвали себя хозяевами жизни, наряду с олигархами, чиновниками, бандитами и бизнесменами.
Никакая раночная экономика оказалась им не страшна.
- Мы что, на одной койке будем спать? – спросил я, закончив осмотр квартиры и ненайдя второй кровати.
- А что? Будешь у меня каждый вечер «на клык» брать, я тебя пущу погрется, - сказал Леха.
- Откуда ты этой пошлости набрался, - равнодушно среагировал я на подкол приятеля. – Наверняка в армии, в школе ты таким не был. Никак у генерал –губернатора Лебедя научился?
- Смотри, - Леха подошел к шкафу, открыл его и…. И на него с грохотом упал встроенный матрац. Леха заорал и стал материться.
- Боженька тебя наказал, - сказал я, помогая другу поставить матрац обратно в шкаф. – Видишь, до чего доводят тебя глупые шутки. Это тебе привет из прошлого. Ранше у нас шкафы – постели делали, теперь на шкафы – купе мода перекинулась, скоро на шкафы – поезда и эропланы настанет.
Леха присел на стул, потирая ушибленное плечо и матюгая носастого жида.
- Надо в маркет сходить, - он прошел на кухню и вставил вилку холодильника в разетку. Тот затрясся и зашумел. – Жратвы купить, чтобы по забегаловкам не шляться, а то без штанов отсюда уедем. Да, он предупрелил, что межгород на телефоне отключен, так что, мы можем не суетиться. Зря я трубку в конторе оставил, надо было прихватить.
Он переодел свой костюм на спортвный, поменял штиблеты на кроссовки, я же остался, в чем и приехал, и мы пошли разведовать окресности.
Супер- или мега - маркет оказался поблизости, в нем мы накупили всякой жрачки и минералки, а так же справочник московских ВУЗов. Сегодня, мы решили устроить разгрузочный день отдыха и не стали отыскивать Юлю, а просто гуляли по Москве.
Вечером, однако, вновь начал накрапывать дожди и мы вернулись домой. Я так и не дозвонился до Аркадия, но, откровенно говоря, и не горел особым желанием. Раз с ним ничего страшного не произошло, то и беспокоиться не о чем. Наскоро, сварив манты, не по-модному, на пару, а просто швырнув их в кастрюлю, мы перекусили и выключили телевизор. Как всегда, по ящику шли всевозможные менто-бандитские и любовно-эротические сериалы. Глаза слипались «Впереди, большая работа!» – чудился мне голос губернатора Яковлева, я задремал на постели и проснулся только ранним утром. Для меня это нормально, как для любого пьющего человека. Утреннее пробуждение. И хотя, я был не с похмелюги, сон улетел вместе с ночной темнотой, а светало здесь раньше, чем в Питере.
Я прошел на кухню и включил плиту. Набрал воды в чайник и поставил его на комфорку. Дождя на улице не было, но чуство, что никуда не уезжал из родного города, сохранялось. Окраины Москвы чем-то напоминают наши спальные районы. Теже высотки, те же супер-маркеты, тоже строительство вокруг. Пока закипал чайник, я сходил в туалет, умылся, поскреб свою щетину одноразовым лезвием и сделал себе несколько бутербродов. Перекусив, я взял справочник столичных учебных заведений и стал перелистывать его.
Вчера было воскресенье, первое сентября. Сегодня школьники и студенты сядут за парты. И мой, балбес, тоже отправится в школу в третий класс. Надо позвонить, поздравить его с началом очередных мучений. Теперь ему еще сложнее учится, ему еще мать вменит в обязанность с сестренкой заниматься, в этом я не сомневаюсь, зная свою бывшую супругу.
Вот так, вспоминая и думая о сыне, я листал здоровенный справочник, тупо читая названия всевозможных университетов. Как раньше хорошо было, в Питере один и в Москве один, и никаких тебе заморочек. Сказала Юля, что в универе учится, значит валяй на Воробьевы горы и ищи ее там. А сейчас.
Проснулся Леха, молча прошел в туалет, потом сполоснулся под душем и вытирая короткие, редкие волосы на голове, вошел на кухню.
- Привет, - пробурчал он и потрогал рукой чайник. Тот уже остыл и Леха вновь включил плитку.- Весь в делах?
- Здорово, - ответил я. – Ты чего такой смурной, приснилось что-то или совесть зпела?
- Не угадал, - ответил Алексей. – У этого Юрия Осиповича, не диван, а лежанка для йогов. Такое впечатление, что вместо паралона в него гвоздей понатыкали.
- Ну, тебе как раз, - я бросил справочник на стол. – Для укрепления тела и духа. Ты же воин, не то, что я.
- Ничего, поспишь сегодня на нем, посмотрим, как сам запоешь, - он полез в холодильник за продуктами. – Ты яишницу будешь?
- Яишницу нет, а яичницу буду, - сказал я, нарезая хлеб и намазывая его маслом.
- Задолбал ты своими нравоучениями. Как хочу, так и говорю. Это вы Ленинградцы, все снобы, как Рыжий, а глубже копнешь – мудак на мудаке и мудаком погоняет.
- С этим я полностью согласен, - сказал я. – Гордость этого города, всегда составляли приезжие, а не местный люд. У местных ни ума, ни наглости, одни лишь амбиции, бъющие через край и больше ничего. Весь город построен либо приезжими иностранцами, либо мастеровыми из глубинки, да и «цвет» интелегенции весь с чужих грядок позаимствован. Даже бандиты и то, своих раз, два и обчелся. На первых ролях «тамбовские», «казанские», «великолукские», «воркутинские», а наших никого.
- Понесло, - резюмировал Леха и принялся готовить яичницу. – Ять, а соли мы не купили! Та, что у Осича в солонке была, я всю вчера в манты высыпал, так что, придется или без соли жрать, или кому-то за ней сбегать.
Я с радостью согласился прогуляться, заодно решил позвонить в Питер Таньке. Ваньку поздравлять рано, он только отсидел первый урок.
Таксофон был возле маркета и я довольно быстро дозвонился до Питера. Танька сообщила мне, что звонила мамаша и интересовалась моими делами, на что, она ответила, что я уехал в Поселок. Вчера, кто-то трезвонил в дверь, но она, по понятным причинам, не открыла. Ну, оторва, подумал я. Пару раз звонила какая-то мадам по телефону, но я сказала, что тебя нет. Она вежливо извинилась и просила передать привет, но не назвалась. Короче, выяснив все, я не заметил, как проговорил весь кредит, остававшийся на карте. Покупать новую, чтобы звонить Петрунину, я не стал, решив это сделать позже.
Потом, я зашел в магазин, купил соли и всяких приправ, а так же блинчики с мясом и творогом на ужин и вернулся в квартиру.
- Ну, где тебя носит, - Леха злился из-за моего долгого отсуитствия. – ЯиЧница остыть успела, - он специально сделал ударение на букве «ч», чтобы досадить мне.
- Хулял, - ответил я в том же духе.
Леха поворчал, посолил холодную яичницу и отрезал себе половину. У меня это был уже второй завтрак, хотя, часы показывали лишь начало одиннадцатого. Мы молча поели и стали обсуждать план дальнейших действий. Я высказ Лехе свои сомнения, в целесообразности поисков неизвестно кого неизвестно где с помощью справочника. Название ВУЗа, где, предположительно, училась Юлька, я так и не вспомнил.
- Накое хрен мы сюда приперлись, - проворчал Леха. – Если не начав поиски, ты уже отчаялся? Надо было сразу ехеть в псковскую и там шустрить, тем более, что у тебя там дача имеется. Ты же рвался в Москву, чтобы с дамой повидаться, вот и ищи ее.
- Вот и буду искать, - я швырнул вилку на сковородку и полез за сигаретой. Достал он меня, своими нравоучениями.
- Ну, будет злится, - миролюбиво сказал Леха. – Раз приехали сюда, значит найдем. Надо мне своим однокашникам позвонить, тем, что уволились в смутное время, авось что-нибудь посоветуют. Да ведь и та здесь служил, и у тебя должны какие-то связи остаться.
- Должны, - я согласился пойти на мировую. – Но, не обязаны. У меня был всего один телефон моего командира, да и тот я где-то посеял. Поэтому, и не представляю с чего начинать.
- Хода нет, иди с бубей, - Алексей поднялся и вышел с кухни. Затем вернулся, держа в руках электронную записную книжку. – Так-с, сейчас посмотрим, кто тут у нас имеется.
Пока он пролистывал страницы, ища адреса и номера телефонов своих московских друзей, я задумчиво глядел в окно, ощущая себя каким-то беспомощным мальчиком, вошедшим в круг и не понимавшим, чего от него хотят. А ведь раньше, я без промедления ввязывался в любую драку, и шел напролом. Леха действует моими методами, хотя, мы давно уже не мальчишки с зелеными соплями под носом.
Мы прожили в Москве уже десять дней, а наши поиски ни к чему не приводили. Леха, постоянно встречался с однокашниками и другими знакомыми, но результат был нулевым. Я же, первое время пытался звонить по справочнику, в его отсутствие, но потом понял тщетность своих усилий. Со мной разговаривали вежливо, культурно, но когда выясняли, что я ничего не знаю о человеке, которого пытаюсь разыскать, то, так же, аежливо советовали обратиться к психиатору. С каждым днем, таяли не только наши сбережения, испарялась надежда, достичь нужного результата. Заходя в магазин, я все чаще поглядывал на ряды разнообразных бутылок, поражавших воображение своими формами, размерами и ценой. Леха, тот тоже мрачнел с каждым днем, но апатии не поддавался и старался взбодриться с помощью вечерних пробежек вокруг стройки и шоссе. Но, длиться так бесконечно не могло. Он возвращался со встречь возбужденым, но не довольным и заставал меня, валяющимся на диване. Учебные заведения я больше не обзванивал.
Вечером, на военном совете, мы решили, что пробудем в Москве еще неделю и поедем в Новосокольники, благо, сужествовал поезд проходящий через эту станцию. Для того, чтобы подтвердить серьезность наших намерений, Леха купил билеты на семнадцатое число.
- Может быть в кабак сходим, ****ей снимем, - предложил как-то он, когда список приятелей в его книжке иссяк. – А то, вторая неделя нашего пребывания в Москве кончается, а мы сидим дома, как сычи и ведем себя, словно аскеты. Я то еще по дружбанам катаюсь, хоть вижусь с людьми, а ты совсем уже в квашню превратился.
- Сходи, - инфантильно ответил я на предложение приятеля. – У меня нет никакого желания. Лучше я в лабазе банку куплю и высосу ее здесь на кухне, чем буду сидеть за столиком с дамами и портить им своим видом настроение. А, просто шлюх снимать не хочется.
- Хорошо, - согласился Леха. – Давай выпьем, раз душа просит. Только не много, чтобы с утра тебя похмеляться не потянуло.
Его предложение, несколько, приподняло мое настроение и я, с энтузиазмом, сбегал в магазин и купил литровую бутылку водки, изготовленной в Твери и называющейся «Москва златоглавая». Леха брезгливо поморщился, когда увидел в моих руках бутылку.
- Договаривались же по чуть-чуть. Ты в запой впадать собираешься?
- Ничего, - отбрехивался я. – Много не мало. Если развозить начнет, то оставим до лучших времен.
- Ты оставишь! – со скепсисом произнес Леха.
В тот вечер мы устроили себе царский ужин. Я приготовил овощное рагу с шампиньенами и салат из печени трески, а тезка запек в духовке курицу, высыпав на нее все специи, которые я когда-то купил супер-маркете. До нашего отъезда оставалось четыре дня, и мы уже ни на что не расчитывали. Леха, даже позвонил еврею и сказал, что мы съезжаем раньше срока и, он может подыскивать себе новых постояльцев. Потом мы сидели, смотрели телевизор, ели овощи и курицу и пили «златоглавую столицу». Вечер удался на славу, дипрессия моя исчезала с каждой выпитой рюмкой. Мы вспоминали нашу школу, пацанов, девчонок и учителей. Признавались друг-другу в тайных страстях к одноклассницам и другим девчонкам. У меня страстей набралось на порядок больше, чем у него. Впрочем, чего в детстве себе ненашантазируешь.
Когда мы допили всю водку, то часы показывали только начало одиннадцатого. Мне было, явно, не достаточно этого количества.
- Ты сегодня бегать не собираешься? – спросил я, выясняя планы приятеля.
- Куда, напился, наелся, а теперь беготней заниматься? Нет, жирок завта будем сжигать, а сегодня перегрузочный день, - ответил Алексей, развалившись на своем шкафу-кровати.
- А я, пожалуй, прогуляюсь, - сказал я.
- Что, мало? – Леха укоризнено зыркнул на меня. – Я же тебя предупреждал.
- Нет, ты что, - я отмахнулся. – Просто, сделаю кружок вокруг дома, чтобы лучше спалось. Я даже деньги с собой брать не буду, - сказал я. В носке у меня уже лежало сто рублей. – Ты пойдешь?
- Лень, - ответил приятель. – Ты, смотри, не вляпайся в какой-нибудь блудняк, как ты это умеешь делать. Здесь не Питер, здесь акулы ходят, а не щуки.
- Да я уж как-нибудь постараюсь, - я уже натягивал куртку, чтобы свинтить быстрее, чем он вдруг ьы не переиграл свое решение, остаться дома и не поперся со мной. – Смотри, не усни, я на лестнице ночевать не собираюсь, а ключи брать не буду, карманы дырявые.
- Давай, дуй, - Леха выпроводил меня из квартиры и захлопнул за мной дверь. – Только не долго! – крикнул он мне вдогонку.
Я выскочил из парадной, как ошпаренный и демонстративно пошел в сторону стройки, зная, что Леха смотрит за мной из окна. Я, даже, хотел помахать ему, но сдержался, вдруг рванет следом.
Едва я очутился вне зоны обзора из окна, как повернул в другую сторону и пошел к магазину. Магазин работал круглосуточно и поэтому, я не спешил.
В дверях маркета я, буквально, столкнулся носом со здоровым бугаем, выходившим из него. Тот, что-то не довольно, прогнусавил себе под нос, а я уже пожалел, что поперся один за добавкой и, поспешил извиниться неизвестно за что. Нарываться на скандал, мне совсем не хотелось, а тем более, на пиз – дюлей. Тем временем, бугай разглядывал меня, как девицу на выданье, пока, наконец, не произнес:
- Орёлик, ты?
Теперь пришла пора мне напрягать свою память и вспоминать, где и когда я видел эту жирную ряху:
- Ромка?! Еб.
Мы обнялись. В это просто невозможно было поверить, что я встречу Ромку Калганова, командира моего отделения, про которого рассказывал Алексею, здесь, совсем рядом от съемной квартиры, вечером, в десятимиллионном городе, где легче найти иголку в стогу сена, чем человека. То, что произошло чудо, я убедился чуть позже, а пока я кряхтел, освобождаясь от железных тисков сослуживца.
Мы оба, долго не могли прийти в себя, от неожиданной встречи. Как и Леху, я не видел его после того, как он уволился из армии. Он был старше меня на два призыва, и поэтому уволился не много раньше. Я же, переслужил его всего на несколько месяцев, получил удар штык-ножом в бок, в пьяной драке с ВВ-шниками и был комисован. Когда, я приезжал в Москву, то пытался найти своего сержанта, но все как-то не получалось. Однажды и он был в Питере, но не застал меня дома, я отдыхал на даче в Поселке.
И вот встретились. Я тут же, предложил ему выпить и пойти к нам, но он сказал, что его ждет дома жена, что завтра на службу, поэтому, лучше пойти к нему, тем более, что он, тоже живет совсем близко. Я согласился, тем более, что Рома сказал, что у него дома есть хорошее виски. Вы не подумайте, что я ради выпивки пошел к нему, я бы и без нее с большой радостью поболтал бы с армейским приятелем.
Мы завернули за угол магазина и направились в сторону, противоположную нашему дому. Только когда мы подошли к Роминой парадной, я подумал о том, что не знаю номер телефона в нашей квартире и не смогу предупредить Леху, что я задержусь. Предстояло выбирать, либо бежать обратно и предупреждать Леху, либо идти с Ромкой, а перед Лехой повиниться позже. Я, естественно, выбрал второй вариант. В конце-концов, я не маленький мальчик и Леха мне не опекун. Да, может, он уснул давно! Нет, я же просил его не спать, а дожидаться моего прихода. Короче, я опять поступил, как это со мной часто бывает, оставалось только развести руками, как Рыжий и сказать: «Ну, что я могу сделать, Лешич, так получилось, извини!».
Рома здорово раздобрел, отрастил брюшко и напоминал ряхой, московского градоначальника, правда волосы у него росли исправно, да и ростом он был под метр девяносто. Жена, встретила нас довольно приветливо, а узнав, что я Ромкин однополчанин, что я ленинградец, так у меня в паспорте было записано, и что мы не виделись лет пятнадцать, так она, даже нарядилась по этому поводу и принялась выставлять на стол различные закуски. Мне жрать абсолютно не хотелось, но и обижать женщину я не хотел, поэтому, виски мне пришлось закусывать осетриной и маринованными грибами, а джин, все той же несчастной, курицей – гриль и картошкой фри. Еще было много всяческой закуси. Нет, естественно, к моему приходу никто не готовился, просто оказалось, что Рома получил вчера очередное звание и у них был дома устоен дружеский ужин, в кругу семьи, со своими сослуживцами, Рома гулял в ресторане «Не плачь Америка!».
Во время ужина выяснилось, что после действительной службы, Роману предложили поработать на Лубянке, а заодно, повысить уровень своего образования. Рома, в принципе, такой же распиз..й, как и я, подумал и согласился. И если, поначалу службы, он хотел завязать с этой работой, как только подвернется теплое местечко, то в последнее время, он понял, что правильно сделал, что не поторопился выйти в отставку. Ныне, органы, вновь стали обретать былую мощь и уважение.
Вот тебе и встретились! Если овца не идет к барану, то Магомед придет к овце вместо барана. Так оно и произошло. Я обрисовал Роме ситуацию с потерянной в столице душе, умолчав об остальном, все же я не был с ним так близко знаком, как с Лехой, и Калган обещал посодействовать, по мере возможностей. Когда же я намекнул на призовую игру, то он чуть не дал мне в рог, как это он делал в армии.
В общем, очередной случай дал мне надежду, что я все же смогу отыскать Юлию Александровну. Расстались мы далеко за полночь. Ромка дал мне номера своих служебных и домашнего телефонов, сунул в руки пакет с бутылкой какого-то вина и проводил до моей парадной. Точнее, мне кажется, что мы ехали на его «Ауди», но я был не много выпимши, поэтому этот момент помню смутно. Помню, как прощались у парадной, как орал на меня Алексей, потому что, я умудрился обоссать дверь нашей квартиры и приперся в два часа ночи. Но, мне было очень хорошо и я, не раздеваясь рухнул с грохотом на постель, разбив, при этом какой-то графин. Утром оказалось, что это был не графин, а бутылка пива, которую Леха купил специально для меня, когда выходил искать мое тело на улицу.
Проснулся я и свет, не заря. Состояние, можно не говорить, на полу осколки пивной бутылки. Леха храпит на своем шкафу.
- Леха, лех, - позвал я.
- А, что? – он проснулся и приподнялся на кровати.
- Леха, ты в Бога веришь?
- Верю, - пробурчал он, просыпаясь. – Ты совсем сдурел? Мало того, что нажрался вчера, как свинья, так еще поспать не дает.
- Ну, не бухти, это очень важный вопрос.
- Верю ли я в бога? – похоже, что Леха проснулся, во всяком случае, он откащлялся и полез за минералкой. – Осколки подметай, а то вторая ступня скрючится, как первая.
Да, ступня, прокушенная собакой, хоть и не болела так сильно, как прежде, но была словно не живая. Ну, не знаю, как грамотно выразиться. Два пальца на ноге, вообще, не двигались и как-то скукошились, как у курицы лапы.
- Да, хорошо, - тут же согласился я и пошел на кухню за веником. – Веришь ты или нет, это твоя личная проблемма, - сказал я, вернувшись с кухни и собирая осколки с пола. На кухне, я обнаружил бутылку вина, поправил голову и вернулся в приподнятом настроении. – Меня интересует вопрос, есть ли Бог или как?
- Что значит – «или как?». И, это, если открыл вино, то неси его сюда, а не жри в тихомолку, - Леха моментально понял, отчего я так долго искал веник.
- Зачем ты винище купил?
- Я? – Леха удивился. – Это ты его притаранил. И еще ночью выпить порывался, но потом упал на кровать и больше не отжимался.
- Странно, у меня. А, это же Ромка для тебя подарил, - вспомнил я, принося бутылку в комнату.
- А стаканы? – спросил Леха, одевая футболку и тренировочные.
- Из горлышка веселее, - ответил я. На самом деле, мне лень было возвращаться на кухню и хотелось продолжить беседу о Боге.
- Свинья, - выругался приятель, засунул ноги в тапки и сам пошел на кухню.
- Ну, так что? – я вновь пристал к нему, когда он вернулся и поставил стаканы на пол рядом с бутылкой.
- Бог, он с одной стороны един, а с другой – у каждого свой. Вот здесь, - он ткнул пальцем в область сердца. – В душе и сердце каждого человека – свой Бог.
- А, если это черт?
- Черт- это черт, а не Бог, ты совсем мозги пропил? – Леха разлил вино по стаканам и не чокаясь со мной, выпил свою порцию. Он поморщился. – Кислое какое, но вкусное. С тобой поживешь, алкоголизмом заболеешь. Говорят, что это заразная болезнь.
- Да, причем здесь вино, - меня стало раздражать, что Леха все время прыгал с вопроса, который вдруг резко заинтересовал меня, на всякую ерунду, типа моего пьянства. – Хорошо, Бог у каждого в душе. Но, кто ведет человека по жизни, кто мешает, а кто помогает ему?
- Если я тебе скажу, что мешает черт, а помогает Бог, то это будет отговорка. Если скажу, что помогает Бог, а мешает себе сам человек, то с этим лучше к священнику идти, а если скажу, что и мешает и помогает человек себе сам, то это будет наиболее симпатичный мне ответ. Понял, что я сказал?
- Нет, - ответил я. – Но, я понял, что ты в Бога, них..я, не веришь. Как я мог себе помочь в тысячах ситуациях, когда лищь случай указывал мне путь и выводил на нужную дорогу.
- Но, случай, не Бог, - улыбнулся Леха. – И на ту ли дорогу ты выходил? Над этим тоже стоит подумать.
- Это третий вопрос, - возразил я. – Кто спас меня, когда в Поселке баня взорвалась? Кто вытащил из фермы, из ментовки, из болота? Как я оказался в том кафе, а ты увидел меня и взялся помочь? Почему идя за пивом, да, у меня были деньги, - признался я. – Почему, идя за пивом, лишившись уже всяческих надежд найти Юльку, я встречаю Ромку, который работает на Лубянке и обещает, что найдет ее, в два счета? Кто ведет меня по жизни, кто помогает мне, случай? Но, отчего, так много случайностей в жизни? Может ты прав, что Бог помогает, а человек разрушает, не принимает эту помощь?
- Сходи к духовнику, поговори.
- Я не крещеный, - я тоже выпил вино, почуствовав вкус винограда. Это было настоящее виноградное вино, а не та бодяга, которую пьем мы, изготовленная из эсенции, концентратов, спирта и воды. – Да, я еще о сатане думаю. А он существует?
- Тут тебе точно надо или к теологам обращаться или к психологам. А если попробовать ответить на твой вопрос, то конечно да. Есть добро, а есть зло. Есть белое и есть черное, жизнь и смерть, наконец. Это законы равновесия. Если они нарушатся, то мир прекратит свое существование.
- А вдруг мне дьявол помогает, а не Бог? – спросил я, находясь в некоторой растерянности от самой постановки вопроса. – Ведь, что получается, когда я стараюсь вести праведную жизнь, не пить, не курить, не еб..
- А вот это зря, - рассмеялся Леха.
- Ладно, не в этом суть. Короче. Если я агнец, то и жизнь говно, как только напьюсь, начну разные фортеля выкидывать, как тут же поддержка свыше.
- Тебе фортеля помогает дьявол выкидывать? – Леха закашлялся, чтобы скрыть приступ смеха, но мне было не смешно, от своей догадки. Видя, что я несколько не в себе, тезка поспешил меня утешить. – Хорошо, фортеля ты сам выкидываешь, пускай с подачи дьявола, но вытаскивает тебя из передряг – Бог, ну, и ты сам, разумеется. Я же говорю тебе, в каждом человеке и бог есть и сатана, кто овладеет его душой, туда человек и покатится. А, за тебя борьба идет между ними, да, за каждого человека борьба идет, и борьба эта бесконечна, как вселенная. Ну, все, хватит, вернемся домой, я тебе Библию подарю, прочтешь на досуге, может чего-нибудь и поймешь. Давай вино допьем и поспим не много, а то завтра морда в дверь не пролезет.
Я согласно кивнул, сделал глоток, прямо из горлышка, передал бутылку Лехе и пошел на кухню курить, пытаясь собрать мысли в кучу и понять, то, что понять не в силах.
«В Бога верить надо, а не пытаться его понять» – сказал один священник Катькиному дяде из Пскова, когда мы с ним ездили в какой-то псковский храм. Дядя Юра показывал нам город, а заодно и сам просвещался в духовных вопросах.
Днем, проспавшись, я позвонил Роме на работу. Рома продиктовал адрес, я записал. Мы попрощались. Я пообещал ему, что обязательно позвоню после завтра и вечером мы встретимся у нас, а потом поедем в центр Москвы и он покажет мне город во всей его красе. В тот день мы с Лехой уезжали в Новосокольники дневным поездом. Так что, не выйдет у нас встреча. Да, забыл узнать у него, в каком он звании, но ведь я и еще раз позвонить смогу.
Не сказав ничего Лехе, я стал собираться, навестить кое-кого по найденному Ромой адресу.
Тщательно побрившись, вымыв свои засаленные волосы, вычистив грязь из-под ногтей, почистив зубы, чтобы не слишком сильно несло алкоголем, надев чистые носки и рубаху, я стал в прихожей протирать тряпочкой грязные кроссовки, когда заметил, что Леха тоже одевается.
- Ты, куда намылился, старче? – спросил я, безразличным тоном, будто внутри и не дрожал, как осиновый лист, будто, не нервничал и не волновался, как девочка, перед первым слитием с мужчиной.
- Туда же, куда и ты, - глаза у Лехи смеялись, хотя говорил он серьезным голосом. – Я теперь тебя одного не куда не отпущу, чтобы тебя вновь бес не попутал, чтобы ты в блудняк очередной не попал. Понял, мыслитель?
- Ты имеешь ввиду утренний разговор? Так это я так просто, чтобы тебя развлечь, - улыбаясь в ответ, я придумывал способ отвязаться от присутствия Алексея. – Я уже и не помню, отчего меня вдруг понесло в теологические дебри, - конечно, я откровенно врал, и то, что я вру, было слишком заметно, потому что, голос предательски дрожал от волнения. – Да, не куда я не вляпаюсь, я же трезвый, как стекло.
- Них..я, - Леха ответил категорическим отказом. – Ты и вчера пел такие же песни, а я пол ночи тебя у парадной караулил. Ты ведь дурачок.
- Спасибо, это мы слышали не раз, - кривляясь, раскланялся я.
- Ты не юродствуй, - от моих кривляний, Лехина решительность лишь усиливалась. – Загребли бы тебя пьяного в ментуру, без прописки, без паспорта, что бы ты делал? А, вдруг, тебя уже в Питере в розыск объявили?
- Мусора не такие ё, как ты, - ответил я. – У меня на диктофоне запись разговора с Ольгой и с капитаном. Я тебе забыл тогда сказать, что я наш разговор с Баевым тоже записал. Я даже не знаю, как это получилось, будто само собой, словно не я на «REC» нажимал, поэтому из головы и вылетело, а когда как-то прослушал, то сам удивился.
- Ты и наши разговоры записываешь? – спросил он, но заметив мой взгляд, поспешил извинится и уйти в комнату за пиджаком. – И все же, я с тобой съезжу, - сказал он, вернувшись. – Спокойней будет.
- Хорошо, - согласился я. – Но, ты едешь, как мой телохранитель, в разговоре ты участия не принимаешь, до поры до времени.
- Да, я еду не кралю твою соблазнять, - сказал Леха. – А за тобой смотреть, чтобы ты глупостей не натворил. Да, кстати, где твоя пассия проживает и учится?
Я протянул Алексею бумажку, на которой были записаны Юлькины данные и адрес общежития, где она была прописана.
- Смотри – ка, у вас даже фамилии похожи у обоих птичьи, - усмехнулся он. – Ты Орлов, она Соколова. Да, точно, как я и думал на юриста. Папочка из нее адвоката хочет сделать или следователя прокуротуры, а может к твоему Кире в фирму, чтобы у того личный юрист был, чтобы собаки людей по закону жрали, а не беспредельничали.
- Стебок!
- Кстати, а куда ты ехать собрался, занятия наверняка уже закончились, время то уже ого.
- В общагу поеду, где живет, - ответил я, пересчитывая наличность, вытащенную из кармана куртки.
- Прописана, - заметил Леха. – Прописана не значит, что живет. Жить она может где угодно, тем более, что ты про бойфренда говорил, а точнее жениха.
- Ерунда! У вахтера спрошу, у коменданта, у подруг, у соседок по комнатам. Кто-то должен знать, где реально прожтвает эта Юля Соколова.
Мы оделись и вышли из дома. На улице было прохладно и я пожалел, что не одел куртку. До метро мы прошли пешком, обсуждая, что именно мне предстоит выяснить у Юли. Общага, судя по адресу, находилась не очень далеко от Кунцево и добраться до нее на метро, а не на тачке, было наиболее удобным и дешевым вариантом. Тем более, что все улицы столицы были запружены атомобилями. Как они здесь живут, думал я, приплюснутый к двери вагона метро. На улице не проехать, в метро давка, неужели и у нас скоро будет так же. Все идет к этому, только не из-за роста числа авто и жителей, а из-за безолаберности местных властей. Создается такое впечатление, что наши правители только и заняты тем, чтобы набить себе и своим ближайшим друзьям карманы баблами и свинтить в какую-нибудь «почетную ссылку», послом в Гондурас или Китай, а может пересесть в министерское кресло и продолжать свою «большую работу» только в иных масштабах. Может, я слишком предвзято отношусь к нашим градоначальникам, но нельзя же столь откровенно воровать, на глазах всего населения города, а может, я сам, просто устал от городской суеты и маяты и мне стоит подумать, о том, чтобы свинтить куда-нибудь за город и прожить остаток жизни в тишине и спокойствии. Правда, я раз уже пытался это сделать, что из этого вышло, лучше и не вспоминать. Да, в Поселке житуха оказалась куда насыщеннее и страшнее, чем в Питере. Но, может, это лишь исключение из правил? Хотя, вон Рыжий рассказывал, что у него в деревне тоже какие-то местные группировки воюют между собой, правда не с такими последствиями, как у нас, но все же. Наверное, это сейчас везде. Просто, я отстал от жизни, пытаясь спрятаться в свой глупый мирок, залезть в горлышко бутылки и переждать. Как видно, не получается. А может, я и не стремлюсь к этому, просто тешу себя иллюзиями и все.
- На следущей выходим, - дергает меня за рукав Леха, прерывая очередной поток сознания, посетивший мою башку.
До общаги мы добрались на маршрутке. Это был целый студенческий городок, как у нас, на Новоизмаиловском проспекте. Студенты, разных мастей и цвета кожи, тусовались на большой площади, фланируя мимо нас взад-вперед. В небольшом лесопарке, разбитом к 850-и летию Москвы, о чем гласила надпись на скульптурной комрозиции а-ля Церетели, ко мне подошел какой-то вертлявый хлыщ, позарившись, вероятно, на некою помятость моего лица, и предложил кайф по умеренной цене. Я хотел поинтересоваться, сколько стоят здесь наркотики, но Леха гавкнул на вертлявого, и тот моментально испарился. Раньше, ко мне на улицах с такими предложениями не приставали.
Общага, в которой жила Юля, точне, была прописана, была многоэтажным домом, коих здесь пруд пруди. У входа в общагу стояла масса машин различных марок, размеров и расцветок. Не кисло живут нынешние студенты, не то, что мы, в свое время. Внизу был магазин и два кафе, причем, одно открывалось в шесть вечера и работало до утра, а второе, вообше, не закрывалось. Я зафиксировал этот факт в памяти и прошел вслед за Алексеем в холл.
На вахте сидела какая-то старуха, а рядом с ней беседовали два молодых пацана в одинаковых черных куртках с бирками на груди и нашивками на рукавах. Теперь без охраны, даже общественным туалетам запрещено работать, что поделаешь – мы воюющая страна. Вон, в Москве и Северном Кавказе сколько уже домов повзрывали, сколько народу поубивали, поэтому и перестраховываются власти. В наши годы тоже охрана была, но или из комсомольских активистов, или из полупьяного мента и дружинников. Но, тогда не террористов боялись, а своих черезчур импульсивных студентов, перебравших где-нибудь с друзьями и ищущих любви у приезжих однокурсниц.
На все наши просьбы, пропустить нас на этаж, старуха отвечала категорическим отказам, а пацаны-охранники, лишь посмеивались в редкие усы. Наконец, Лехе удалось умаслить бабку, (чтобы я без него делал?) и старая карга попросила какую-то девчонку позвать Юлю из 58 комнаты. Мы поблагодарили бабку за любезность, Леха вышел на улицу, а я остался ждать в вестибюле. Каково же было мое разочарование, когда вместо Юльки ко мне подошла какая-то толстая грымза, с мощным торсом, маленькими кривыми ножками, длинными руками, несоразмерной с телом головой и лицом, как у горилы.
Сердце у меня упало, я понял, что проиграл. Впрочем, Ромка и не давал стопроцентной гарантии, что эта драная Соколова и есть та самая Юля, которую я ищу. Да, в конце-концов, она могла наплести про себя что угодно, если это входило в ее планы. Но, для чего? Зачем такие сложности? Эти люди с фермы хотели выяснить, одному ли мне удалось сбежать или нет? Но, Юлька даже не спрашивала у меня, отчего я в таком затрапезном виде и весь покоцанный. И к чему такие сложности? Засылать в город киллера, если все можно было сделать на месте, как говориться, не отходя от кассы? А, в постель со мной ложиться, это тоже в их планы входило? Узнать, мальчик я или мужчина. Нет, это бондиада какая-то получается.
- Вы Юлю ищите? – спросила толстушка и улыбнулась, улыбкой вампира.
Но, у этой были натуральные, а не накладные зубы, как у Юльки. Значит, это не она! Точнее, это точно не она, хотел сказать я. Значит, не все потеряно, значит есть шанс повидаться с крокодилицей.
- Да, - я захлопал глазами, мне кажется, что чуть ли не прослезился, от счастья, что эта дама не Юля Соколова.
- А вы знаете, - продолжила девушка, довольно приятным, мягким баритональным басом, - Юля здесь редко появляется. Она где-то в городе живет. Вам она очень нужна?
- Да, - опять дакнул я, словно знал по-русски одно слово.
- Хорошо, я ей сейчас попробую позвонить. Как вас представить? – спросила горилла и подезла в карман халата, чтобы извлечь из него мобильник.
- А можно мне? – вырвалось у меня. – Можно, я сам позвоню ей?
- Она просила никому свой новый номер не давать, - ласково отрезала, отводя мою протянутую руку, пышка.
- Тогда скажите, что я знакомый с ее родины, - ответил я. Это хорошо, что она не дала мне поговорить с Юлей, а то, та могла бы заподозрить что-нибудь. Не думаю я, что она очень обрадуется, увидев мою харю. – Я не хочу называться, пусть для нее это будет сюрпризом, - я улыбнулся, как кот на сечке, самой своей обворожительной улыбкой, слегка смущенной и в меру наглой, чтобы развеять малейшие сомнения пухлой студентки, в искренности моих слов.
Девушка нажала на пару кнопок и на экране аппарата высветился нужный номер. Я попытался было, заглядывая через ее плечо, зафиксировать его в памяти, но она ловко двинула плечем мне по подборотку, мои челюсти клацнули и я прикусил себе язык. Так и без языка можно остаться, подумал я, прислушиваясь к разговору.
- Алло, Кирилл, это Саша, а Юльку можно попросить? Да, спасибо, все нормально. Ага, - она зажала трубку ладонью и сообщила мне, что Юлька в ванной, но сейчас перезвонит.
Для меня все было кончено. Теперь все срослось и без разговора с «любимой». Папаша-мент, Кирилл – любовник, точнее жених. Господи, какой же я дурак, но и они не лучше, затеяли какую-то игру, как в американских боевиках, зачем?
У толстой Саши заиграл телефон мелодию композитора И. Николаева про айсберг в океане. Я бы посоветовал ей, поставить другую мелодию, группы «Секрет» про Сару Барабу и марабу, ей бы было к лицу.
Судя по разговору, Юля, а звонила она, интересовалась, что за гость с малой родины пожаловал к ней в гости, но толстуха, честно выполнила нашу договоренность и не сдала меня. Так, только отшучивалась и иногда гудела, как Иерихонская труба, вероятно в их племени так принято выражать свои эмоции. Как говорил Остап: «Дети гор, дикие люди». Про Сашу можно было сказать нечто подобное, лишь с некоторой оговоркой: «Дети льдов. Снежные человеки». Когда дамы закончили болтовню, то милая Саша сообщила мне, что Юля сегодня не может со мной встретиться, а завтра, она заедет в общедитие, ей надо кое-что забрать из прошлогодних лекций. «Поэтому, я могу подъехать к девяти часам утра и пообщаться со своей односельчанкой».
- Да, она сказала, что судя по описанию, вы не из псковской области, а из совсем другой местности, - игриво заметила йети и подмигнула узким глазом, от чего вогнала меня в краску. Не от игривости своей, а оттого, что Юля, похоже, догадалась, что за «односельчанин» приехал ее навестить.
Поинтересовавшись, что за гриб этот Кирилл и серьезно ли у Юли с ним и получив исчерпывающий ответ, я поблагодарил Сашу, даже, хотел поцеловать ей руку, в перстнях между прочим, но вовремя одумался и, дав ей рублишко на чай, удалился с гордо поднятой головой, оставив даму недоумевать, что за бумажку я сунул ей в руку. Рубль я нашел утром, за подкладкой куртки, провалившийся в дырку сто лет назад и дожидавшийся, когда защтопанная дыра, образуется вновь и он не будет извлечен на свет божий.
Вероятно, девушке не доводилось видеть деньги советского образца, а тем более рубль. Там где она родилась, таких денег не водилось, это я сужу по камням, которые блестели на ее волосатых ручках.
Выйди из общаги, я с тусклым взором и смурным видом, прошел мимо Лехи и жадно начал курить. Все, сегодня нажрусь, обязательно нажрусь. Сволочи, надо же, какую шутку они со мной сыграли. А эта, актриса. «Я к подруге приехала, да ты мне нравишся, да ты мой крокодильчик». У, говно! Точно, и мир говно, а бабы – ****и!
- Ну, что? – спросил Леха. – Что-то ты не больно весел, дружище Битнер.
- Пошли они, - выругался я. – Короче, все ясно и понятно. Можно ехать завтра со спокойной совестью в Новосокольники и мочить всех подряд!
- Нихрена ты даешь! Откуда столько агрессии. О чем ты с Юлей говорил? Кстати, ты прости меня за откровенность, но мне она не очень приглянулась. Какая-то она низкопопая, да и лицо не очень. Но, это мое субъективное мнение, - поспешил оправдаться он. – Тем более, что я через стекло наблюдал, а оно все в разводах.
- Кто в разводах? – спросил я.
- Стекло, - растеряно ответил Леха.
- Башка у тебя в разводах! Неужели ты думаешь, что я мог бы позарится на такую лошадь? Какая это Юля. Это ее соседка по комснате. Я даже подумывал тебя с ней познакомит, вот была бы идеальная пара! – и хотя Лехина оплошность слегка развеселила меня, но злость не Юлю не проходила и от этого все сильнее становилось желание напиться и забыться.
- Да, - удивился Леха и совсем не обиделся на мое хамство. – Так откуда ты про Юлю все выяснил?
- Саша с ней по телефону разговаривала, - я опять начинал закипать, как чайник со свистком. – А трубку, между прочим, Кирилл поднял. Чуешь!
- Ну и что? Разве мало Кирилов в России?
- Опять совпадение! Опять бес попутал! Что-то больно много этих совпадений. Ладно, пошли отсюда, надоело. Где этот урюк, который ширево предлагал, я бы сейчас с удовольствием вмазался! – рачал я, плюясь словами, табаком и слюной одновременно.
Леха промолчал. Я тоже заткнул фонтан красноречия и дуиал о пакостной бабе. Я не стал говорить Лехе, что собираюсь завтра увидеть Юлю и поговорить с ней, если она приедет одна, что вполне возможно. А, если она притащит с собой Кирилла и его головорезов? Наверняка, у него есть пара тройка отморозков. Хорошо бы у Лехи оружие спереть, да он сразу засечет, ведь заврта отъезд, он обязательно все проверит. Значит, предстоит действовать по обстановке. Да, надо пораньше подъехать и еще не факт, что она именно меня имела ввиду, говоря Саше о каком-то ином пацане. Да, верно. Ведь меня должны убить, а покуролесить она могла в любом другом городе. Девка она красивая, потрахаться любит, мало ли какой е..рь решил навестить? Да, что-то слишком много внимания я уделяю своей персоне.
Мнительный я какой-то!
Я умудрился потерять Леху в метро. Конечно, что поделаеть, в этой толчее легко разминуться. Ну, ничего, ключи от хаты у него, как- нибудь доберется, а я. Я пожалуй сегодня устрою прощальный банкет в столице. Конечно, обычная кафешка, в обычной общаге, но для меня и такое место подойдет. Вон, Ромка завтра в ресторан звал, так мне это нужно? Нет, дорогие кабаки, дорогие лимузины, дорогие шлюхи, это для богатых людей, для умных, для сильных, к коим я себя не отношу. Для меня и обычная рюмочная сойдет, а тем более кафе с таким неординарным названием - «Ева». Надо, когда напьюсь, хозяину соседнего подсказать, чтобы свое Адамом назвал, а то придумал – «Дружба», он ё что ли?
Когда я пришел в «Дружбу», которая позволяла дружить до шести утра, то народу там почти не было. Я долго стоял возле стойки, размышляя, с чего начать, если мне предстояло просидеть всю ночь, а утром ожидала беседа с Юлей. Плжалуй начну с водки, она притупит боль, а потом перейду на пиво. Правда, с пива спать всегда тянет, но я гнать лошадей не буду и закуски побольше накуплю, чтобы меньше цепляло. Я заказал блины с грибами, мясной салат, чипсы, кружку пива и сто водки и присел за столик, ожидая, когда официантка принесет мне заказ. Не прошло и пол года, как все было у меня на столе. Я начал с большого глотка пива и чипсов, затем выпил водки.
Напивался я медленно, но верно. За первой соточкой полетела вторая, потом нще одна…
Когда я очнулся, то за моим столиком сидели дае девчонки и пацан. Девки с ухиылкой глядели на меня, а парень, увидев, что я очнулся, тут - же протянул мне пиво. Я хлебнул.
Оказывается, что они подсели уже давно, что мы успели познакомиться, я жаже угостил девок каким-то ликером, а парня пивом. Что я все время пытался увидеть какую-то Юлю, но она куда-то подевалась. Короче, у меня был полнейший провал в памяти и сильное алкогольное опьянение, а может интоксикация, я в этой медицине ничего не шурупю. Пиво не много взбодрило, но организм требовал другого. И тут я догадался, что мне нужно. Я наклонился к парню и прошептал ему на ухо свою просьбу. Он почесал затылок, наморщтл лоб, кивнул головой и наклонившись ко мне, прошептал в ответ пару фраз. Теперь уже настала очередь кивать мне. Я| пересчитал свои гроши и убедился, что их достаточно и для продолжения банкета, и для ширева. Ну, а что вы думали. В этой ситуации взбодрится можно только молодежно-народными средсвами, или экстази или героином, тем более, что цены вполне приемлимые. Если сейчас не принять стимулирующее, то к приезду Юли, я просто превращусь в жидкий кал.
Я отслюнявил парню денги, даже не подумав о том, что он может не прийти обратно. Девки, которые оставались за столиком, могли встать и уйти следом. Не буду же я орать на весь бар, что они мне наркотик принести обещали и хватать баб за все места. Но, парнишка оказался проворным и честным, он вскоре вернулся с чеком и баяном. Пришлось идти в парк и там на костре, по привычной технологии вываривать героин. Как я попал в вену, пянющий, в кромешной тьме, правда газета еще тлела и слегка давала тусклый свет. Впрочем, если очень захотеть, то и в темноте ширнуться можно, тем более, что опыт имеется, да и глаза постепенно начинают привыкать к темноте.
Вернулся я в бар совсем в ином состоянии, нежли выходил из него. Не скажу, что укол меня сильно взбодрил, но в голове слегка прояснилось, а в теле появилась какая-то пружина, которая отсутствовала прежде. Сейчас она была свободна, но чем меньше времени оставалось до рассвета, чем скорее должна приехать Юля, тем пружина больше и больше сжималась, заставляя напрягаться голове и телу.
Вскоре, нам сообщили, что с дружбой пора кончать, и предложили перейти в «Еву». Парень был не против, но девки заортачились. Пацан, я даже не помнил, как его звать- величать, уговаривал их остаться, но они «желали а постель». Мне в голову пришла умная мысль и я предложил выпить у них в комнате, если они проведут меня в общежитие. Похоже, что бабам только этого и хотелось. Ну, не только этого, как я успел догадаться, но выпить у себя они согласились, а провести меня в общагу, оказалось плевым делом. Надо было просто дать одному охраннику пятьдесят рублей , второй в это время видел сто парвый сон о Ше – хер- и –заде, и преспокойно идти куда пожелаешь. Обрадованный, я купил бутылку наливки и шампанское, чем привел молоденьких чупрк в неописуемый восторг. Да, я забыл сказать, что девки были из какой-то Бурятии, страшные, но голосистые и мускулистые. Я имею ввиду, что декольте у обеих были приличные, а груди вполне съедобными. Да, и говорили они не много, что тоже радовало слух. Я, как и Рыжий, не люблю черезчур говорливых баб, больно уж уши от них устают.
Банкет мы завершили всеобщим соитием, по-простому вырожаясь, групповым сексом, чего я объелся в свое время по горло и завалились спать.
Мне оставалось на сон всего два часа.
Ровно в восемь, ну чуть позже, без десяти девять, я проснулся, натянул одежду, оставил на кровати пятихатку, спертую у Лехи, мои деньги почти закончились, и вышел из комнаты. Мне предстояло спустится на два этажа ниже и ждать свою пассию.
В конце коридора, я обнаружил буфет, в который и направился, с надеждой хлебнуть пивка. То, что от меня будет разить спиртным, меня нисколько не заботило.
Буфет, как я и ожидал, был открыт. Представлял он из себя обычную комнату, переделанную под пункт приема пищи. В нем находилась самлдельная стойка, на которой лежали: пирожки, пицца, хачапури, кексы, щоколадки разных сортов и куриные сосиски на бумажной тарелке. Рядом с кассой, за которой восседала продавец-кассир, с волосами окрашенными в ярко красный цвет, лежали пакетики с кофе, чаем и сахаром. Тут же стоял стаканчик с вилками и чайными ложками. Позади стойки стоял стол, на котором находились микроволновка и электрочайник. На стене висели ценники, написанные фломастером на розовых бумажках. Возле стойки стояли ящики с пивом, джин-тоником и лимонадом. Вероятно, что хозяева не так давно стали осваивать этот бизнес, от того и оборудование, как и ассортимент, представляли из себя убогий вид. В другой части комнатушки стояли три столика. Стульев не было. Как и не было в буфете не души. Либо, он еще не пользовался популярностью, либо студенты уже отзавтракали и умчались на учебу, а может, спали.
Завидев меня, красноволосая вместо того чтобы улыбнуться и поздороваться, фыркнула. Судя по всему, видок у меня малость помятый, но и она, со своим окрасом волос, выглядит не лучше. Сразу же заметив пивные ящики, я полез в карман за деньгами и обалдел. Неужели я умудрился потратить за ночь пять тысяч, которые имелись у меня в наличии? Да, от пятерки осталась жалкая сторублевка. Леха меня прибъет, когда узнает об этом. Ладно, как нибудь отбоярюсь. Скажу, менты в метро взяли, когда мы с ним потерялись, продержали в отделении всю ночь и вытащили все деньги или мне откупаться пришлось. Что-нибудь наплету. Я взял бутылку пива, тут же выпил половину, пока девка отсчитывала мне сдачу и, подойдя к высокому столику, поставил ее на него. С пива легче не станет, но это не суть, хоть жажду уталит. Болела голова, живот и левая рука в изгибе. Я засучил рукав рубашки и посмотрел на вену, замечая любопытно-брезгливый взгляд продавщицы, которая постоянно фыркала, как лошадь в конюшне. Место, в которое я делал укол, превратилось в лиловый синяк. Да, надул ять мимо вены часть растворы, от того и не цепануло, как следует, но, может, это и к лучшему, хоть чуствую себя не так погано. Едва я застегнул манжет и сделал очередной глоток, как позади меня зазвенел колокольчик. Нет, это не глюки посетили мой разум, это был голос Юли, которая вошла в буфет и поздоровалась с красноволосой.
Я стоял и чуствовал, как взгляд ее скользнул по мне, отчего спина покрылась потом, а лицо залилось краской. Юля не узнала меня со спины и принялась непринужденно болтать с кассиршей о всякой ерунде. Обсудив все и вся и выпив стаканчик кофе, Юля сообщила продавщице, что ее должен ждать внизу один старый знакомый, она с ним встретится и еще забежит, поболтать.
Юля вышла из буфета, я, оставив недопитую бутылку на столе, вышел следом. Со стороны, я выглядел, как наемный убийца или маньяк, преследующий свою жертву.
Девушка шла по коридору, когда я жогнал её и схватил за локоть. От неожиданности она вскрикнула и вырвав руку из моих пальцев, резко повернулась, замахнувшись сумкой, чтобы огреть меня по башке. Испуг на ее лице сменился на изумление. Видимо я ошибся, она явно думала, что стрелку ей забил другой дуст. Но, это и к лучшему, неожиданность в нашем деле – великая вещь. Во всяком случае, она не успела ничего подготовить в свое оправдание и сказать Кириллу, кто хочет поговорить с ней.
- Привет, - она быстро взяла себя в руки и даже изобразила на лице подобие улыбки. – Ты как здесь очутился?
- Не кривляйся, - сказал я каким-то утробным голосом. – Можно подумать, что ты не догадалась, с кем сегодня встречаешься в девять ноль-ноль. Кстати, - я взал ее за левую руку и взглянул на циферблат часов. – Ты опаздала на двадцать минут, ты же не на свидание приехала.
- А может на свидание? – игриво сказала она, пытаясь перевести разговор в мирное русло.
- Свидание Кириллу назначай, а не мне, - я был настроен решительно. – Мне свидания с твоими друзьями чуть боком не встали.
- Какие друзья, какие свидания, акстись родной! Нажрался с утра пораньше! А с кем мне жить, это мне решать, тебя это не касается, понял? – Юля прекратила валять дурака и стала показывать зубки. – Если ты специально приехал, разборки здесь устраивать, то пока, мне некогда, мне учиться надо. Если поболтать, как старые друзья, то у меня есть пять минут. Я и так на первую пару из-за тебя не пошла.
Ой врет падла, ой, как бессовестно врет! Во- первых, она недеялась встретить кого-то другого, во-вторых, никуда она не торопится, в третьих, брешет, что ничего не о чем не знает. Живет с Кириллом и ни о чем не ведает, верится с трудом. Она все сильнее и сильнее раздрожала меня. Мне становилось противно смотреть на ее смазливую физиономию, слушать ее певучий голос. У Блока есть стихи: «Девушка пела в церковном хоре». Ой, допоешься Юлька, сердцем чуствую. Чудом мне удалось сдержаться и не нахамить ей в ответ, тем самым испортить всю обедню.
- Хорошо, я не прав, - сказал я, сдерживая эмоции. – Давай поболтаем где-нибудь, чтобы нас никто не слышал.
- К чему такие сложности? Что за секретные переговоры за спиной у мировой общественности? – Юля немного успокоилась, но раздражение в ее голосе еще сквозило.
- Я прошу тебя.
- Ну, хорошо, только не долго.
Она достала из сумочки ключ от комнаты, мы прошли не много по коридору, остановились возле двери. Она вставила ключ и повернула его, дверь распахнулась и мы вошли в комнату. Стандартная комната, на двух человек. Холодильник, стол, шкаф, сервант, вешалка для одежды, большое зеркало или трюмо, я не разбираюсь, все заставленое помадами, кремами, лосьенами и духами. На тумбочке телевизор с плоским экраном, рядом компьютер и магнитола.
- Саша, задница, - недовольно поморщилась Юлька. – Накурила в комнате, а форточку не открыла, – она сняла туфли, надела тапки и прошла в комнату, я разуваться не стал. – Кстати. Как ты меня нашел, я же тебе адрес не давала? Да, а зря ты к Машке на свадьбу не пошел, там так весело было! – она открыла форточку и достала пачку сигарет.
Давай заговаривай зубы, думал я, усаживаясь напротив ее, на кровать соседки. Про Машку мели, про Сашку. Что хочешь городи, мне мозги не запудришь.
- Так, как ты здесь оказался? Каким ветром тебя занесло?
- Северным!
Юля нахмурилась.
- Опять за свое?
- Не орять, а снова! – мне не было смысла притворяться, мы были одни и она была в моей власти.
- Ну, знаешь, дорогой. Давай-ка уматывай отсюда, - от злости у нее сжались кулачки. – Приперся из своего сраного Ленинграда и сцены тут закатывает. Я тебе все написала, если ты об этом хотел поговорить, то адью, в письме все ясно сказано!
- Нет, я хотел поговорить не об этом. И приехал я из «сраного Ленинграда», как ты выразилась, по другой причине. Почему вы меня под Псковом не убили, зачем было комедию валять, в постель со мной ложиться, а потом убийцу подсылать? Неужели, нельзя было обойтись без театра? Или так интересней, так интрига какая-то сохраняется?
- Ты бредешь милый! Иди проспись! Я сейчас охрану позову! – у Юльки начиналась истерика, как в Питере, когда я отключил все телефлны, чтобы звонки не мешали «заниматься любовью» – Я сейчас Кириллу позвоню, он живо…
Я вырвал у нее из рук трубку, зажал ей рот ладонью и сказал, тихо и внятно:
- Успокойся детка, я пришел сюда не за истериками и воплями. С Кириллом, я хотел бы встретиться, но я не подготовлен. Я забыл своего друга предупредить, а без него мне с твоим «бизнесменом» будет тяжело тягаться. Ну, как успокоилась?
Юлька, вся красная и злая, кивнула.
- Вот и славно, не будешь больше кричать и звонить?
Она отрицательно повертела головой.
- Хорошо, - я отпустил руки и убрал ладонь с ее рта. – Договоримся, что будем спокойны, оба будем. Видишь, я тоже нервничаю, если мы оба продолжим друг другу на нервы давить, то ничем это хорошим не кончится, – я произносил эти слова медленно, глядя Юле в глаза, словно удав гипнотезировал овцу или кролика. Юля с расширенными зрачками, смотрела на меня, глаза у нее были полны слез.- Ну, кто из нас начнет утро стрелецких откровений? Ты не хочешь? Вижу. Что ж, может ты и не в курсе, чем занимаются твои нынешние и будущий родственники. Ну, пожалуйста, не хлопай так ресницами по щекам, или щеки отобъешь или ресницы отклеются.
Юля кивала и всхлипывала. Она еле сдерживалась, чтобы не разреветься. Губы у нее дрожали, слезы прыснули из глаз, нос и щеки стали пунцовыми. В какой-то момент мне стало жалко ее, и я подумывал встать и уйти, но вспомнил Игоря, Якова Анатольевича, Рика, Тимура и многих безымянных мужчин и стариков и решил нет, надо идти до конца.
Я передал Юле полотенце, она вытерла личико, размазав тушь и румяны по всему лицу. Я же достал из пачки… «Беломор!» – откуда в «Кэмеле» взялась папиросина? Я прикурил и понял, что это анаша. Что же, она придаст красочности моему рассказу. Юля тоже закурила, поднося зажигалку ко рту дрожащими руками. Я же балдел. Появилась какая-то легкость в теле, краски в комнате стали ярче, словно кто-то включил софиты, послышалась тихая музыка, откуда-то из окна. Я, неожиданно, рассмеялся, глядя на красную Юлю, с опухшими от слез глазами и лицом, испачканным разводами краски.
- Извини, - сказал я икая. Во рту был страшный сушняк и мне захотелось пить. Я взял со стола чайник и жадно попил из носика. – Извини, я так это, тебе не понять, это нервы. Понимаешь? У меня некчемная нервная система. Да, сосвем нервы истрепались. Ерунда, жизнь такая. Ладно, вроде слегка полегчало. Хорошо. Я расскажу тебе свою историю и ты ответишь мне на один единственный вопрос и я уйду, уйду навсегда и больше не буду мозолить тебе глаза и лезть в дущу, грязными руками, - про душу она, вроде, не говорила. Это Катькины слова, про то, что я лезу в ее душу грязными руками. Идите вы все! Кроме Юки, она самая хорошая из всех, но она далеко – далеко, она в Питере, а я в Кунцево. Где этот город находится, за полярным кругом? так здесь и медведи белые есть, наверное. Как я здесь оказался, я же в Москве был.
Оказалось, что я сидел и смотрел повер головы Юльки, над которой висел большой плакат или постер, на котором был снимок чей-то юрты, толи эскимоской, толи бурятской, толи чукотской и физиономия двух господ, один был одет в национальнве нанайские одежды, а другой – скоро «Челси» купит. Ну, вы догадались, о ком я речь веду. Ага, именно об Абрамыче или… Ну, я забыл фамилию. А на постере написано: Ельцин – президент России, а Абрамыч- наш человек в Кремле. Я правда не понял, какая тут связь, но зато до меня дошло, откуда родом Саша, похожая на горилу и снежного человека одновременно. Так что, пускай у нее в мобильнике про «Айсберг» мелодия играет, пускай о родном чуме вспоминает или вигваме.
Когда Юля успокоилась, то я уже, окончательно пришел в себя, хотя, творческая фантазия распирала в разные стороны. Я вытащил нормальную сигарету, так и не понял, откуда у меня марихуана оказалась, прикурил и начал рассказ с пьянки в деревне.
Чем больше я рассказывал, чем ярче и красочнее приводил подробности, тем заметнее менялся цвет Юлькиного лица. Особенно, мне удались несколько кровавых сцен с собаками и эпизод, как я тонул в болоте. Потом, я перескочил через встречу с ней и подобрался к фотографии и покушению на мою жизнь. Я опять изобразил ей наглядно, как корчился от боли сосед, как лежал он в гробу, с «красивым бледно-розовым лицом», уж здесь я соврад, так соврал, и как меня били менты, тут я не сильно наврал, поскольку Абрэк был бывший мент. Когда я закончил рассказ, то Юлька вся сжалась в комочек и дрожала, как я прогуливаясь в парке после недельного запоя, в ветренную и промозглую, сырую погоду.
Решив, что я достаточно запугал ее, я решил уталить жажду пивком, для чего я забрал у нее ключ, запер дверь снаружи и направился в буфет. Похоже, что девчонке и вправду ничего не известно. Вполне возможно, что ее использовали в темную. Но, какая же сволочь тогда ее отец! Втравить собственное дитя в такой блудняк. Хорошо, что я ей глаза открыл, а то «доскалилась» бы, доплясалась. Возвращаясь с бутылкой, я подошел к двери на ципочках и прислушался, как там девчонка, не стонет больше, слезики не капают со звоном, разбиваясь о потертый линолиум? Вместо звона разбитых, горестых слез раскаяния, я услышал, что Юля просила Кирилла (!!!) «срочно заехать в общежитие», что она ничего не понимает, что она в шоке, что я сумашедший.
«Девушка пела в церковном хоре». Да, а конец там печальный, как у всего «серебрянного века русской поэзии».
Я отпер дверь мгновенно, Юля даже не успела спрятать телефон в сумочку и принять прежнюю позу. Вся фальшивая, вся завравшаяся шлюха, в которую я позволил себе влюбиться. Притворщица, дрянь!
- ****ец тебе крошка! – заорал я, переполненый ненавистью. – Я думал, что мой рассказ хоть не много образумит тебя, а вместо этого ты, звонишь своему ё и передаешь ему содержание нашего разговора, мои откровения.
Юля автоматически закрылась руками, думая, что я начну ее бить.
Она ошиблась! Я не собирался бить ее. Бить женщину – это пошло.
Я собирался ее убивать.
Подбежав к ней, я толкнул ее и навалился сверху. Она царапалась и кусала мне ладонь, которой я сжимал ей рот. Но, я был сильнее ее.
Я нащупал рукой подушку, выдернул ее из-под Юлькиной головы и прижал ее к лицу девушки. Затем, я схватил ее за запястья, оторвал руки от лица и прижал их коленями к кровати, прижимая головой подушку к ее лицу, чтобы никто не услышал крик. Когда, руки были плотно прижаты к постели, а я уже не лежал, а сидел у нее на груди, то я что есть силы прижал подушку к лицу и стал ждать.
Поначалу, она царапала меня, ломая свои холеные ногти, но вскоре ее руки ослабекли и, как плети повалились на кровать. Пожалуй, что все кончено, надо сваливать, а то, того и гляди припрется Кирилл, с ним мне пока рано встречаться.
Не трогая подушки, чтобы не видеть лица покойеой, я порылся у нее в сумочке, разбросал вещи, забрал деньги, пусть менты думают, что это банальное ограбление и собрался уходить. Но, тут мне показалось, что она стонет или хрипит. Я подошел к телу, прислушался, но не решился поднять подушку проверить. Нет, похоже, показалось. Тихо.
Я вышел, прикрыл дверь, прошел на лестницу и стал спускаться. В голове стусал метроном, отбивая в так грустную концовку стихотворения Блока, словно это был твердо-каменный Маяковский, а не космический Александр Александрович: «И где-то за па-пар-тью пла-кал ре-бе-нок. О том, что ни-кто не при- дет на-зад».
Я спустился на первый этаж, столкнулся с каким-то парнем в бесбольной кепке, и очках. Больше я ничего не заметил выдающегося в его облике. Портрет с него, я бы писать не стал. Парень искоса поглядел на мои взьерошенные волосы и оцарапанную щеку, и принялся давить на кнопки лифта. Дурачок! Я уже заблокировал его на третьем этаже, нажав на кнопку стоп и придавив ее найденой тут же скрепкой. Пешком надо ходить в вашем возрасте, молодой человек, хотел сказать я очарику, но разум подсказывал, пижонство в такой ситуации не уместно и убийца должен быстрее рвать когти с места преступления, пока труп не обнаружат.
Пройдя мимо охраны с надменной улыбкой, я выскочил на улицу и не спеша, но поторапливаясь поспешил к остановке маршрутки, и тут меня схватили за плечо. Если бы я не покурил и не попил бы пивка, то я бы точно, извините за грубое слово, обкакался. Вот приплыл. Стоило только убить человека, как тебя тут же вяжут. Да, зря я гоню на наши органы, сработали они, действительно, оперативно. Я повернулся и, естественно, увидел Леху, как я и ожидал. На счет оперативной работы органов, это была обыкновенная шутка, понятно.
Леха был злой, как тысяча чертей и явно, у него руки чесались, разбить мне морду. Но, увидев кровь на моей щеке, он передумал меня лупцевать прямо здесь и сейчас.
- Ну, ты и падла, - пошипел он, как я шипел на покойницу, прости ее Господи и помилуй, - Мало, что свинтил, так еще и деньги помылил.
- Пойдем быстрее отсюда, - проговорил я краем рта, не разжимая губ, словно мы были окружены шпионами.
- Что случилось, - Леха заметил мои осоловевшие, бешеные глаза. – Ты Юлю видел, вы говорили?
- Да, давай скорее, - в лесо-парке с уродцами Церители, я прибавил скорость. – Мы же на поезд опаздаем.
- Что она, это она тебя оцарапала?
- Да, она.
- За что? Все-таки она все знала и ты…
- Она меня поцарапала за то, что я ее убил! – сказал я, останавливаясь, и глядя Лехе в глаза, не мигающим взглядом.
- Что!? Ты дурачишся? – Леха схватил меня за рубаху. – Ты врешь, я вижу.
- Конечно, - кивнул я и вытащив из кармана Юлькин мобильник, показал его приятелю и зашвырнул в кусты. Потом достал кошелек с деньгами, студенческий билет и пластиковую карточку «Виза-экспресс». – Конечно, это все шуточки. Я тоже переступил черту. «Никто не придет назад», почитай Блока! – я убрал деньги в карман, а все остальное бросил в канавку, залитую водой. Билет и кошелек мне не нужен, а карточкой нельзя пользоваться, менты по автоматам могут вычислить мое местонахождение, если только Киря не заблокирует раньше карту. Это ведь его, наверняка. В Питере у Юльки были наличные. Да, красивая была девчонка, что я натворил!
«Девушка пела в церковном хоре…».
Допелась!
Самое стремное заключалось в том, что поезд нащ отправлялся не сегодня, а завтра, что резко увеличивало шансы ментов поймать меня и, соответственно, уменьшались мои шансы на спасение. Мою харю видило слишком много народа, начиная от буфетчицы, которая просто сфотографировала меня, охраны и старух, и кончая пацаном в бейсболке. Поэтому, ехать через весь огород в Черкизово я не решился, Леха отправился один, забирать вещи и встречаться с хозяином, так как, обещал вернуть ему ключи сегодня. Конечно, можно было позврнить Роме и пойти с ним в кабак, он же обещал показать нам настоящую Москву, но в тамом состоянии, в таких разметаных чуствах, после того, что я натворил, идти куда-то и поддерживать беседу, я просто был не в состоянии.
Я дождался Леху в Митино. Все же, я когда-то здесь служил, и мне было приятно вновь вернуться сюда. Конечно, здесь все так изменилось с тех пор, что я с трудом понял, куда я попал, но все же. Леха вернулся довольно быстро.
- Ты что, и обратно на метро? – спросил я.
- А, плевать, - ответил он. – Я за твое состояние переживаю, как ьы ты дров не налосал. Пойдем куда- нибудь, перекусим.
В столице был полдень и, народу в пышечной, которую мы зашли, почти не было. Леха принес кофе и пышки. Мы часто, после уроков, ходилм в пышечную и жрали на спор пышки. Выигрывал, обычно, самый тожий из нас – дед Фадей.
- На, - Леха протянул мне лейкопластырь. – Заклей табло, чтобы не светилось.
-Угу, - кивнул я, пережовывая резиновую пышку. Нихрена готовить не умеют. Ой, как плохо. Что же произошло, как я мог. Да, если бы сейчас я был бы там, то просто бы ушел и все, может быть, плюнуо бы на пол. Но, время вспять не повернешь, и история не знает сослагательных наклонений. Мудаки только могут переписывать ее заново, с чистого листа.
До вечера мы болтались по бывшей деревне, а ныне многоэnажному району столицы, а вечером, взяли бутылку водки пошли искать открытый пародняк, чтобы выпить и переночевать, хотя бы под крышей.
Тогда-то мне стало совсем плохо. Я сел на скамейку, в каком-то дворике, а Леха принялся обследовать окресные парадные. Вскоре, он вернулся с положительным результатом. Я сидел бледный и держался за голову.
Леха открыл водку и натер мне вески. Потом мы выпили по-несколько глотков и закусили «Московским батоном», с изюмом и маком.
Меня чуть было не стошнило. Водка не помогала.
Леха отвел меня в парадняк. Мы поднялись на последний этаж и пристроились возле мусоропровода. Дверь на балкон и черную лестницу, была закрыта. Мы вновь выпили, а потом, Леха бил мне ладонями по шекам, пытаясь привести в чуство.
У меня перед глазами стояла картина утренней драмы. Все до мелочей, всплывало из памяти. Даже хрип, который мне померещился, кажется, доносился сейчас откудо-то из-за закрытой двери, с улицы. Это ветер принес его, чтобы окончательно доконать.
Зверь я, настоящий зверь! Что я натворил? Юлька, милая Юлька, простишь ли ты меня?
Да, я сам вынес себе приговор.Теперь, я как бещеный пес, буду стремиться к новой жертве. Мне нет пути назад. Я переступил черту. Леха, тот так не мучился, он убил впервые человека, защищая свою жизнь и жизни однополчан. Это потом уже, он стал бещеным псом.
Леха хороший, он даже не спрашивает меня, как это произошло, он понимает мое состояние, вот и водки купил, только ничерта это пойло не помогает, все одно, Юлька перед глазами.
Наконец, вылакав остатки водки в одну харю, я вырубился, а Леха сидел возле меня и бдил.
Утро выдалось пасмурным, мое настроение было мрачным. Я больше не вспоминал Юльку, так ярко, как вчера, но чуство непоправимости совершенного убийства, жгло душу и сердце. И уж совсем хреново, что меня начало колотить, не только от водки, но и от нервов.
Я предпочитал молчать, а Леха не задавать никаких вопросов. Так в «белом безмолвии» мы добрались до вокзала, в аккурат, когда поезд подали на перрон. Показав билеты, мы вошли в вагон.
Прощай Юлька, прости меня, если ты слышишь, там на небе.
Господи, пожалей ее и прости меня, если ты есть.
Никто мне не отвечает, оба молчат.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЗА СТЕКЛОМ. ОДИН.
«Но кажется, что это лишь игра.
С той стороны зеркального стекла.
И здесь рассвет, и мы, не потеряли ничего.
Сегодня тот же день, что был вчера».
БГ
«Моей звезде не суждено, тепла, как вам простым и смертным.
Вам сытый дом под лампой светлой, а ей лишь горькое вино.
А ей лишь горькая беда, сгорать, где все бегут с пожара.
Один лишь мальчик скажет: «Жалко. Смотрите, падает звезда!»
БГ
В поезде Моска – Новороссийск, кажется, был вагон ресторан и я, пока Леха дремал на верхней полке плацкартного вагона, сходил в него и выпил бутылку вина. Боль не много притупилась, но уходить не собиралась. Только если я выручу людей из неволи и поквитаюсь с Кириллом и компанией, тогда она не будет, наверное, жечь мою дущу.
Курить не хотелось, но я все же остановился в тамбуре и прикурил. Сейчас ведь развезет, говорил внутренний голос, и я был с ним согласен. Если пить и не курить, то тогда еще ничего, удобоваримо и пристойно, если же во время пьянки куришь, как поровоз, то очнуться можешь либо в трезваке, либо в кювете. Но, здесь, до купе дойти всего несколько шагов, так что.
Проснулся я, от удара по коленке. Я открыл глаза и сразу не сообразил, где я нахожусь. Темно, под потолком тусклый свет. За окном грохот, под ногами стук. Пахнет табачным дымом и мочей. Ноги затекли, я сидел на корточках, но встать мне не удавалось, куртка была привязана к какой-то железяке, больно давившей мне в спину. Кто-то стоял передо мной и что-то говорил, но из-за шума, я не мог разобрать его речь. Главное понять, где я нахожусь, а проще спросить.
- Где я? – выдохнул я вместе с перегаром, охрипшие в горле слова. – Что это такое, это тюрьма?
- Идиот, - раздался Лехин голос, приведя меня в чество. Я икнул. Леха ругался. – Как только оставишь тебя одного, так ты куда-нибудь обязательно пропадешь.
- Но, сейчас я никого не убил? – я вновь сделал попытку подняться и встать на ноги.
Леха взял меня за руку и помог. Оказывается, я не был привязан к поручню, просто подол куртки попал в щель, между стенкой и дверью и застрял. Но, стоило посильнее дернуть, как куртка освободилась, правда, молнии настали кранты.
- Ты чего орешь, дурилка, - прошептал мне на ухо напарник. – Мало того, что ты на весь тамбур бредил во сне, что замочишь всех гадов, а не только Катьку. Мне сосед по вагону сказал: «Иди, забери своего бойца, он там мочить всех собрался. Одну, орет, уже зарезал, а других только еще едет».
Придерживая меня рукой, Леха открыл дверь в вагон и подтолкнул меня вперед так, что я чуть было не открыл носом вторую дверь, но он во время, схватил меня за одежду. Чего я вдруг о жене вспомнил? Кого я зарезать собрался? Да, психушка ждет меня, расскрыв свои объятия.
- Ты куда заваливаешься? – нарочито строго, гаркнул Алексей. – Нам выходить через двадцать минут.
- Мы что, уже к Питеру подъезжаем: - я еще не успел окончательно проснуться. – А отчего так темно?
- Свет забыли на небе включить, к вашему приезду, - схохмил какой-то дядька, сидевший возле окна и жравший поидорину с хлебом.
- Не надо хамить, девушка, - я презрительно взглянул на него и мне захотелось заплакать, видя это убожество. – Или вы по ****ьнику интересуетесь? Сейчас могу оформить.
Леха, взвалив на плечо обе наши сумки, извинился перед мужиком, вытолкнул меня в проход и повел к тамбуру. Поезд подходил к Новосокольникам, было около одиннадцати часов вечера.
- Я поссать, - сказал я Лехе, когда мы вышли на платформу. В дверях вокзала, а поперся я отчяего-то туда, а не под любой куст, я столкнулся с двумя ментами: капитаном и майором. За ними шел какой-то навысокий, седоволосый, плотный мужчина. Черты лица, показались мне знакомы, но я точно нигде его раньше не встречал. Хотя, может, пили вместе? Мужик явно торопился, или на наш поезд или на встречный, до Москвы, и случайно задел меня.
- Куда прешь деревня! – выругался я.
Менты обернулись, иужие тоже. Нет, определенно, знакомые черты лица, но где? Я пошел дальше в туалет, а Леху заставил оправдываться и врать, что у меня произошло большое горе и я в невменяемом состоянии.
В сущности, он даже не соврал, и про горе, и про состояние, и про…. Да, про все, что угодно. В туалете я зацепился языком с местным бомжем, который набирал воды, чтобы разбавить флакончик с какой-то вонючей дрянью, которую он называл самогонкой. Самогонка пахла ацетоном и была коричневого цвета, но он убеждал меня, что это просто элексир бодрости и восьмое чудо света. Я сделал глоток и понял, что еще один и я, стану девятым чудом. Выходил я из туалета сияющий и счастливый от этого элексира, напевая песенку Гребня:
«Мой путь длинней, чем эта тропа за спиной…».
Леха стоял возле карты района, вмсевший напротив билетных касс и внимательно изучал ее.
- Чем это от тебя воняет? – принюхиваясь, недовольно поморщился он. – Опять где-то приложился? Тебя уже в туалет одного отпускать нельзя.
- Это элексир бодрости, - сказал я, с глубокомысленным видом. – Мне его один местый угостил, - я икнул. – Точнее, он меня угостил, а дал мне попробовать. Все, я только на язык и попробовал.
- То-то он у тебя и заплетается. Пошли, чудила с Нижнего-Тагила, - он взял меня под руку и вывел из здания вокзала. – Послушай, - он встряхнул меня и придвинул свое лицо вплотную к моей роже. – Еще такие выходки, с ментами, с бомжами, с кем угодно и, терпенье мое лопнет, и не смотря на то, что я обещал тебе помощь, я плюну и уеду.
- Как? – удивился я.
- Плюну слюной, а уеду молча. Понял!
Спорить было бессмысленно и я кивнул.
- Тут есть какая-нибудь гостиница? – спросил Леха.
- Окуда мне знать. Я кроме вокзала и полянки, на которой мы с Юлькой сидели, нигде не был. Я и раньше, только с поезда на автобус, и обратно точно так же. Переночуем где-нибудь.
- А до Пустошки твоей, далеко идти?
- Если через болото, - хихикнул я. – То часа четыре. А если на автобусе, то полтора. Только автобус будет в пять утра, когда Питерский поезд подойдет, а вечерний ушел, пока ты карту рассматривал, а я писать ходил.
- Что ж, переночевать не где, автобус не скоро. На вокзале с тобой глупо оставаться, придется пешком идти по трассе. Там либо ночлег найдем по дороге, либо дом какой-нибудь заколоченный. Сейчас дачники все по городам разьехались, холодно стало, да и делать здесь больше нечего, урожай собран, леса опустошены, а рыба выловлена до следующего года. Короче, вперед и с песнями, - Леха протянул мне мой рюкзак. – На, это тебе для равновесия, чтобы сильно не штормило.
Дорога, без клнца и начала и мы идем по ней. Точнее, Леха идет, а я ползу, но тоже двигаюсь. Мне кажется, что мы идет в правильном направлении.
Что там впереди? Что нас ждет?
Мы эти, как его, забыл, кем был Леха в Боснии. Неуловимые мстители, так что ли? Вроде нет, но разве в этом суть. Мы идем чтобы тварить справедливость на этой земле. Почему тварить? Да, потому что, я тварь, что я еще могу делать, кроме, как тварить!
Ми бюдемь вась убьивать! – так обычно фашистов в киношках изображают. Но, мы здесь по другой причине.
Господи, что за чушь в голове.
«Никто не приджет назад!».
Впереди показалась деревня, бегущая вдоль дороги. Местные пацаны со свистом и гиканьем, стреляли из рогаток в проезжавшие мимо автобусы, грузовики и легковушки. Надо им посоветовать, нитку протянуть через дорогу. Эффект потрясяющий. В свете фар, она кажется канатом и водители страшно шугаются, начинают тормозить, создавать аварийную ситуацию или съезжают в кювет. Мы в детстве так веселились. Но, никого из нас так и не поймали. Да.
Деревня же, жила своей не спешной размеренной жизнью. Людишки, никуда не торопились, никуда не спешили. Кто-то просто сидел на лавке возле дома, кто-то капался в навозе, кто-то в бане мылся, а кто-то смотрел по первой программе «Поле чудес», ожидая когда Якубович заорет, рекламная пауза, чтобы выскочить в сени и проверить, не сварилась ли картошка на ужин. Ужинали здесь поздно и у нас был шанс, нарваться на горячую еду.
Впереди показалось здание магазина. То, что это магазин, я определил бы с закрытыми глазами. Стандартное одноэтажное здание из белого кирпича, с красной железной дверью посредине. Одна новинка, на окнвх жалюзи. Магазин не работал. Что поделать, деревня! Неужели хозяин не понимает своей выгоды, от ночной работы? Трасса и ночью оживленнвя, из Белоруссии и России, постоянно курсируют грузовики и фуры. Водители наверняка что-нибудь бы прикупили. Ну, если не водку, то лимонад, колбасу, печенье, хлеб. Нет, не пробиться рыночным ветрам в эту глушь, сознание у людей должно поменяться.
Становится прохладно.
Простуженный ветер, цепляясь пологом одежд за верхушки деревьев, удаляется на покой, до раннего утра. Интересно, где он ночует? Вроде, в сказке какой-то детской читал, но хоть убей, не помню. Прощаясь с нами до утра, ветер залезает под складки одежды, жекочет, как игривая девка и покусывает, как несмышленый щенок.
Ночь накрывает своей пеленой лес, поля, деревни, дорогу.
- Что делать будем?
Леха пожимает плечами. Его не интересует вопрос, где ночует ветер, он думает, где бы переночевать нам. Он хороший и я это знаю.
Впереди за поворотом стоит одинокий дом, слегка поодаль от остальной деревни. В доме горят три окна. Я остаюсь возле калитки, а Леха проходит на участок. Тихо. Он подходит к дому и стучит в дверь. Из-за двери слышен женский голос.
- Хозяйка, - Леха слегка кашляет, немудрено простудиться, ночуя в парадных и болтаясь по ночам, чай не лето. – Можно у вас хлеба купить и картошки. Мы…
Его голос заглушают проезжающие мимо фуры. Это наши везут гуманитарную помощь братскому народу. Помощь идет через границу Белоруссии.
Немолодая женщина, с красным обветренным и загорелым лицом, от постоянной работы на улице, а не от пьянки, с большими тонкими руками распахнула дверь, испуганно улыбнулась, смущаясь своей улыбки, и вышла на крыльцо.
Леха объяснил ей, что мы оказались в затруднительном положении, и не знаем, как выбраться из него. Мол, мы приехал к родственнику в Опочку, но опаздали на автобус и остались без ужина и ночлега.
- Не могли ли вы, подсказать нам, где можно переночевать? – Леха говорил с ней, естественно и просто, и его открытая улыбка на физиономии, внушала женщине определенное доверие и уважение или сострадание, не разбершщь.
- Проходте в дом, - женщина посторонилась, пропуская Леху внутрь, я прошел через участок и улыбаясь, вошел следом. Женщина закрыла дверь.
Меня всегда порожала деревенская доверчевость. Люди иногда и не спрашивали, кто к ним пожаловал и зачем. Просто пускали в дом, раз человек просит. Пусть этот человек и не знакомый, пусть и чужой.
В прихожей было темно, хоть глаза выколи, я чуть было не саданулся о ручник, а потом, все же, задел большой бидон из-под молока. Обычно в бидонах держали воду, для хозяйственных нужд, чтобы лишний раз не бегать на колодец, когда припрет. Это в городе с водой проще, кран открыл и.. Воды нет, идет замена труб или авария на магистрали. В деревне если в доме нет воды, значит ты сам виноват, что не позаботился об этом.
Кухня находилась тут же. Плита, на полу карзины, мусорное ведро. Шкаф, заполненный посудой и крупами. В углй удочки и сетка. Рядом с умывальником полотенца, внизу ночной горшок. Чуть поодаль ящик с картошкой и морковью. Сверху лежат два капустных качана.
Большая сучковатая деревянная дверь. Запах березовых дров доносится из горницы. Мы вытираем ноги и проходим в просторную комнату. Слева большая деревенская русская печь. Жара неимоверная. Возле печи мужчина, который подбрасывает в топку полешки. Куда уж больше, не баня же, но хозяин здесь он, а не я. У меня все лицо покрывается капельками пота. Душно.
За большим столом, в половину комнаты, сидит маленькая девчушка и смотрит то на нас, то на телевизор, стоящий в углу. По телеку идет какой-то бразильский сериал.
Мужчина приподнимается с корточек, вытирает о штаны руку и протягивает нам поочередно. Мы здороваемся и представляемся.
Алексей, а за ним и я, скидываем башмаки, выносим за дверь и проходим в комнату. Леха объясняет мужику, в чем наша проблемма. Он достает деньги, показывая нашу кредито способность.. Мужчина, даже не смотрит на помятые купюры, а приглашает нас за стол, а сам подходит к печке, берет кочергу и шевелит дрова. Языки пламени вырываются из печи, мешаются с тенями и гуляют по комнате, по стенам и потолку, по нашим уставшим лицам.
- Дочка приболела, - глухо говорит мужчина. – Поэтому приходится топить. Но ничего, скоро посвежеет.
В комнате вкусно пахнет дровами, мясом и травками, которые в огромном количестве сушаться на стенке, возле печи. Я узнаю зверобой и вспоминаю, как мы с Катькой тоже сушили целебные травы, возле печки. Наверное, они до сих пор все сушаться. А может, Катька и забрала их, когда приезжала в деревню с мужем.
Хорошо, хотя и грустно немного.
Мужчина присаживается рядом с нами и молчит, мы тоже, воды в рот набради. Сидим, делаем вид, что смотрим телевизор. Теперь пришла пора женщины возиться возле печи. В русской печи все намного вкуснее, чем в различных мудреных аэро-грилях, микроволновках и духовках, но печь с собой в город не утащишь.
Наконец, Елизавета, так зовут женщину, ставит на стол горшок с гречневой кашей, в которой дежат большие куски мяса, морковь, лук и чеснок. Мужчина достает квашенную капусту и соленые огурцы. Женщина приносит банку молока. На столе ни капли спиртного, но оно и не надо, и без него кайф.
Все. Дальше самообслуживание. Хотя, замечая, что мы положили себе в тарелки лишь по ложке каши, мужчина кивает жене и она, докладывает нам полные миски, с большими кусками мяса. В деревне люди не жадные, не то, что у нас некоторые друзья, не буду показывать пальцем на рыжих и усатых. Леха берет банку с молоком и наливает себе и мне в жестяные кружки. Боже, как давно я не пил парного деревенского молока, кажется, сто лет прошло с того дня, когда это было последний раз.
Вся трапеза происходит молча. Хозяйка и дочка смотрят сериал, мужчина молчит, мы наворачиваем кашу с мясом и запиваем все прохладным молоком.
Отужинав, мы благодарим хозяйку и встаем из-за стола. Женщина сообщает нам, что через некоторое время, она приготовит нам постель в соседней комнате. Там, правда, одна кровать, но мы успокаиваем ее, мы люди не гордые, можем и на сеновале, лищь бы не стеснять хозяев.
Пока Елизавета ищет в шкафу постельное белье, мы выходим на улицу, чтобы подышать перед сном свежим воздухом и не много освежиться, после этой парилки.
Небо и звезды!
Мы сидим на крыльце с Николаем и Алексеем на ступеньках перед домом. Хозяин и я курим, а Леха просто взирает на небо и хлюпает носом. Игра в молчанку продолжается. Зачем говорить, когда можно помодчать. Лучше сидеть и смотреть на небо, на звезды.
Вон большая и малая медведицы водят хоровод, вон голубая звезда. Это Венера, вон там…. Впрочем, какие на небе созвездия, я не знаю, как не могу никогда, найти Полярную звезду.
Мужчина встает и уходит в дом, прикрыв за собой дверь. Мы остаемся вдвоем. А Леха прав, что хочет рвануть в деревню. Хоть не надолго, хоть на год, плюнуть на все и скрыться от всей этой городской суеты, этого сумашедшего ритма жизни.
Я по-прежнему молча курю, не знаю лаже о чем говорить с приятелем. Вроде бы, и состояние не самое плохое, холодно только, да сердце болит. А с другой – Юлька из головы не уходит. Надо думать о том, что предпринимать завтра, но башка свинцовая и пустая, в плане дельных предложений.
Скрипит дверь. На улицу выходит серая кошка, с голубыми глазами. Тьфу! Чур меня! Показалось, конечно, просто привиделось. У кошки нормальные зеленые глаза. Она подходит к Лехе и трется об его ногу мордочкой. Она идет по жизни смеясь.
Интересно, а кошеи умеют смеяться или плакать?
Я хочу спать, хотя бы лечь и укрыться теплым одеялом и закрыть глаза. Я выьрасываю щелчком окурок, он красно-белой комнтой летит в сторону черного сарая для дров и инструментов и брызнув фонтаном искр в желтеющей траве, умирает. Все в природе умирает, даже окурки.
Ну, что я все про смерть, да про смерть. Накручиваю себя, завожу. А ведь ночью опять плохо станет. Что Леху снова будить? Нет, нельзя, ему тоже нездоровится. Ввязался со мной в блудняк, сидит мрачный, думает о чем-то. У него жизнь тоже не сахар, но он же не ноет, как я.
Ветер совсем стих. Из-за сарая пахнет навозом и перегноем. Леха сидит, подперев большую голову сильными руками и о чем-то думает. Я замечаю, что у него появились седые волосы. Полоска света, как раз падает ему на макушку. Надо же, а ведь мы стареем, он же мой ровесник. А мне все кажется, что жизнь такая длинная и так медлено сменяют друг друга дни, месяцы, годы. Ан нет. «Небо, становится ближе, с каждым днем»
Ох-ох-ох. Отчего я такой непутевый! Отчего, так легко иду по этой жизни? Отчего, мне везет со всеми моими заморочками? Я, как говно в проруби, воняю и не тону. И людям противно из проруби воду черпать, а с дерьмом никто связываться не хочет. Что же, может это и ответ на собственный вопрос, почему мне везет.
Мне становится не по себе, от этих мыслей и я говорю Лезе:
- Лех, а ведь ты седой.
Леха удыьается. Мне страшно, что я думаю о том, что мы не вернемся назад. Зря он ввязался в эту авантюру, это мой долг, а не его.
- А ты только заметил, - гоаорит Алексей.
- Что? – я уже не помню, о чем мы с ним говорили. Мне кажется, что мы молчали и думали, каждый о своем.
- Понятно, ты уже спишь на ходу. Впрочем, я тоже не прочь отдаться в лапы Морыея, - он зевает и потягивается.
Я зеваю следом. Нет, я так и не понял, о чем он сказал, что я только что заметил?
- Я еще курну и спать, - говорю я.
Леха встает и идет к сараю. Слышно журчание. Да, мне тоже надо это сделать. Я встаю и еле передвигая ногами иду в ту же сторону. Ноги затекли и совсем не слушаются, болит поясница и шея. Да, я вспомнил, что спросил у Пехи о седых волосах. Что ж, возраст у нас не младенческий.
Из двери высовывается голова Лизы:
- Ребята, когда покурите, то дверь на крюк закройте. Я вам постелила и полотенца повесила рядом с рукомойником.
- Да, мы идем, - говорит Леха, ему не удобно, что тетка видела, как мы обоссали ее сарай. – Вы так не беспокойтесь, у нас есть свои полотенца.
- Ничего, - отвечает она. – Вытретесь моими, я уже повесила. Все равно, завтра большая стирка.
- С Малаховым? – пошутил я.
Лиза смеется. Видно ей нравиться смотреть эту гадость. Впрочем, что им делать зимой, кроме как с дочкой заниматься, да телевизор смотреть. Ну, если у них живность какая имеется, то тогда конечно, тогда работы хоть отбавляй.
Я захожу за сарай и смотрю на поле, все застелянное туманом. Я пускаю колечки и смотрю, как они растворяются в воздухе.
«Дым сигарет. Хочется верить, что это туман».
Я бросаю заьарик и иду в дом. За мной следом забегает кошка и заходит Елизавета. Она запирает дверь и проверяет выключена ли плита. Я понимаю, что она тоже хочет помыться и лечь. Коля и их дочь Оля уже спят. Мужчине рано вставать и ехать на работу, аж в Пустошку, а девчушка плохо себя чувствует. Завтра обещал приехать доктор, посмотреть.
Я быстро ополаскиваюсь, прощаюсь с хозяйкой до утра и прохожу в нашу комнату. Леха уже лежит, накрывшись с головой одеялом. В этой комнате прохладно, да и комары еще не передохли, но я раздеваюсь до трусов и ложусь рядом с Лехой, стуча зубами, и укрываясь вторым одеялом.
- Что будем делать? – спрашиваю я.
- ****ься будем без трусов! – отвечает он.
- Прекрати, - злюсь я. – Что делать?
- В каком смысле? – спрашивает, в свою очеред, тезка.
- Что с лесопилкой и прочим.
- Давай завтра, сегодня я не в состоянии ни о чем думать. Спи.
Легко сказать спи. Сон это брат смерти, как кто-то изрек, а умирать мне пока рановато. Да и боюсь я засыпать, кошмары ведь снится будут.
Накаркал!
Я иду по узкой тропинке, едва заметной во мху и осоке, вдоль широкой реки, которая, от яркого солнца кажется почти белой.
Серебристые зайчики, играют на мелкой ряби ее свинцовых вод.
Жарко, даже душно и страшно.
Жарко, оттого, что солнце печет со страшной силой, словно находишься рядом с раскаленной печью, а страшно потому, что справа от тропинки – топь. Гиблое место.
Стволы деревьев, в массе своем березок, черными, обугленными обрубками, смотрятся в коричневую болотную жижу. Болото все дышит, бурлит, словно варящийся на плите густой борщ. Над топью летают насекомые и мошка. Далеко, далеко видны сосны. Вероятно, это бор, но до него не дойти, болото не пускает, поэтому приходиться идти по тропке. Но, впереди, до самого горизонта, лишь гладь серебрянно – свинцовой реки, да торфяная топь, с деревцами, мошкорой и болотным газом.
Мне кажется, что я когда-то бывал уже здесь, но не помню когда. Вероятно, не в этой жизни.
И вдруг, до моего слуха доносится слабый голос, откудо-то из глубины болота, из его сердца.
«Леша. Ле-е-ша!»
Я прислушиваюсь. Кроме мерного жужжания насекомых и плеска воды, ничего не слышно. Да, еще кузнечики и цикады где-то поют на кочках, покрытых морошкой и клюквой. Я жду некоторое время и продолжаю идти вперед.
Но, едва я делаю несколько шагов, как снова тот же голос зовет меня, тихо и жалостливо.
«Леша! Ле-е-ше-нька!».
Я узнаю его, это голос Юли.
«Юля, где ты? Зачем ты зовешь меня? Ведь тебя больше нет. Ты умерла, Юля!».
Но, голос продолжает станать и звать. Звать так жалобно, так нежно, что я теряю голову. Слева белая река, справа болото. Я поворачиваю направо и проваливаюсь по колено в воду. Ноги вязнут в грязной, вонючей жиже, квакаяю лягушки, над головой рой мошки, жужат слепни, ухает, как филин, болото.
Мне страшно, я не хочу идти туда, но Юлин голос зовет и манит меня к себе. Она молит о помощи, она ждет ее.
Я все больше и больше погружаюсь в смесь ила, торфа, грязи. Я понимаю, что обратно мне уже не выйти, но иду вперед.
За спиной слышен гудок аврохода. Я оборачиваюсь. По реке плывет огромная ржавая и дырявая посудина, некогда бывшая кораблем. На прогнившей палубе стоят какие-то люди. Солнце ослепляет, и я не вижу лица, но слышу противный, мерзкий смех. Пароход проходит мимо меня, нагоняет волну, которая доходит мне до груди и заслоняет солнце. На мгновение становится темно, как в аду и холодно. Смех становится громче и заглушает Юлин голос. Я потерял ориентир, я не понимаю, куда мне идти, где искать ее.
Но, обратного пути нет. Я завяз в трясине, а вокруг не души. И тишина. Да, вдруг наступила гробовая тишина, даже слепни и мошкара куда-то исчезли.
Исчез и пароход, выглянуло солнце, заискрилась река, бледно голубое небо со стаей облаков, летящих клином на восток, в сторону солнца, словно журавлиный клин.
Наконец, я вновь слышу Юлькин зов.
Ее голос зовет меня и я иду к ней.
Бежит тропинка, меж густой травы,
Кружит сонм мух, слепней и прочей мошкары.
Роса полощет сапоги.
Вокруг лишь затхлое болото и не зги…
Бредешь ты следом, ешь чернику….
Топь, чаща, тишина и солнце.
Блестит река, и не увидишь донца.
И чей-то взор, - подобный лику.
Бор.
Березняк.
Ольха.
Осина.
Ель.
Смотрю, ты руки поднимаешь к небу.
Взмах словно стон, и ты летишь.
Вся соткана из запаха травы, вина и хлеба…
Я ж, с криком, падаю в холодную купель.
Ты поглядела вниз и…, улыбнувшись, вдруг растаяла,
И стала легким облачком,
Обдав меня черничным градом с высоты.
Была ли ты?
Была!
Теперь, ты птица вольная, летаешь, как захочешь.
А мой удел ползти, тонуть, страдать в тоске.
Но, Господи, я все-таки люблю тебя!
А ты хохочешь.
Порхая, где-то вдалеке!
Я просыпаюсь в холодном поту, но меня бьет озноб. Рядом мерное дыхание Лехи. Я тяжело дышу, сердце колотится с бешенной скоростью, в голове гул и звон. Еле-еле, прйидя в себя, я встаю и поднимаю с пола упавшее одеяло. Замечаю кружку с молоком, которую Леха припас специально для меня. Он знает, что у меня начнется отходняк, и я захочу пить.
Я жадно делаю несколько глотков, но молоко не вода и не пиво. Оно кажется мне слишком густым и жирным, и совсем не уталяет жажду. А еще, мне хочется курить, но это исключено, в соседней комнате спят хозяева, а напротив больная девочка. Ей нужен покой, она громко сопит во сне и иногда кашляет. Наверное, это ее стоны я слышал сквозь сон, и мне чудилось, что это Юлин голос. Смешно. Было бы смешно, если бы не было столь страшно.
За окном темень. Мои биологические часы говорят мне, что сейчас часа три не более. Да, мучатся до утра еще порядочно. Надо просто лежать и думать о чем-то хорошем, напимер, о сыне. Легко сказать, но сделать трудно. Дурацкий сон никак не вылезает у меня из головы. Ладно, не получается думать о зорошем, будем о плохом. Что утром делать? На кой мы приперлись сюда?
Как там, не знаешь что делать, сделай шаг вперед, так вроде. Не понимаю, а где перед, а где зад?
Черт, что делать?
Утро пришло внезапно. Я открыл глаза, а за окном уже рассет. Я понял, что задремал. Рядом сопит Леха. Я поворачиваю голову в его сторону и вижу, что он лежит с раскрытыми глазами.
- Привет, - говорю я.
- Здорово, - отвечает он, осипшим голосом. – Нафига ты мое молоко выпил? – спрашивает он, пытаясь откусить заусенец на пальце.
- А я думал, что ты специально для меня кружку приготовил, - отвечаю я. – Ты же знаешь, о моих проблеммах.
- Знашь, не знаешь. Мог бы сам о себе позаботиться. Я что, нянькой при тебе нанялся? Мало того, что пол ночи его укрывал, за что только пинки ногами получил, так он еще и молоко выхлебал. Хоть бы каплю догадался оставить, - злится он. – Эгоист ты, тезка и маньяк. Выест тебе душу твоя Юля, даже мертвая не даст она тебе покоя.
- Я знаю, - я поднялся и стал одеваться. За стеной были слышны голоса и скрип дверей и печных заслонок. – Я давно об этом догадался, когда только понял, что влюблен.
- Нах..я мы в Москву поперлись, если ты знал, что кончится дело плохо, - Леха тоже стал одеваться. – Девку порешил, ничего не узнал, с чего начинать, неведомо.
- Хода нет, ходи с бубей, - сказал я, рассматривая в зеркало коричневые мешки под глазами и щетину на щеках. Леха не так зарос, но выглядел тоже не на пять. – Надо сержанта найти или сразу на ферму двигать. Мне кажется, если мы будем действовать неожиданно, то мы что-нибудь сумеем.
- Вот именно, что-нибудь, - Леха плюнул в раскрытую форточку. – Зачем тебе сержант. Ты и его завалить хочешь?
- Нет, - я испуганно закачал головой. – Я узнать хочу, что он знает о Кирилле, своем начальнике, о ферме.
- А с какой радости он станет тебе докладывать? Он пошлет тебя подальше и будет прав. И что нам делать? Он же сразу к своему начальнику побежит, докладывать, мол, так и так, объявился сбежавший насильник, к тоиу же он явно с головой не дружит. Ну, чуешь? Тут же на нас устроят охоту и привет. Хорошо если в тюрьму попадем, там хоть «макароны дают», а если на твою прокаженную собачью ферму, то тогда что? Поэтому, если сержант не с нами, то он против нас. Значит, его придеться «бритвой по горлу и в колодец». Вот так-то.
- Ты шутишь?
- Ничуть, - Леха ответил так, что мурашки пробежали по коже.- Я серьезен, как никогда. И второе твое предложение, взять штурмом лесопилку. Заманчивое предложение! Сколько у нас штыков? Я да ты, да мы с тобой. Две лимонки и волын, с семью патронами. И много ты хочешь народу перебить? Ты прикинул, как нам действовать, если мы даже нападем внезапно, даже если никто не успеет хозяевам сообщить, что меня смущает, и во что верится с трудом. Что с собаками делать? А с дустами что? Чего мы добъемся? Мы не с причиной бороться собираемся, а со следствием. Надо верхушку, голову рубить, а не по хвостам шибать. В Москве, тебе надо было не девчонку подушкой душить, а Кирилла вылавливать, его за горло хватать, а не Юльку. Но, ты же умнее всех, ты Дон Кихот «Засранческий». Мне ничего не сказал, решил во всем сам разобраться, вот и наломал дров. Клнечно, теперь он не знает, что делать! Снимать штаны и бегать!
- Хватит, разошелся. Если ты не хочешь, то вали к своей маме в деревню, а я один пойду. Только дай мне хотя бы одну гранату, - его слова больно задели меня, и я завелся.- Если надо, то я готов замочить сержанта, и капитана, и всех остальных. Я слово дал покойникам, я перед их памятью в ответе.
- Аника-воин, гранату ему дай, он всех готов завалить. А вот и не дам. Не дам! Ты дурак, для чего тебе жизнь салаги-сержанта?
- Ну, ты сказал, - я не много остыл, тем более, что сам не понимал, для чего убивать невиновных.
- А если я тебе скажу, чтобы ты Кольку с Лизкой грохнул, а девчонку изнасиловал, ты сделаешь это? А, что? Ведь они видели нас? Видели. А, твой фоторобот уже во всей центральной прессе напечатан. Может, тебя в розыск объявили, даже Интерпол подключили? Ну, не оставлять же свидетелей. Что молчишь?
- Ты очумел! – меня аж передернуло, от мерзости которую предлагал Леха.
- То-то же, думать надо головой, прежде чем делать что-то. Пошли с хозяевами поздоровкаемся, да сматывать пора. По дороге все вопросы обсудим.
- Кто много думает, тот быстро лысеет и седеет, - глубокомысленно произнес я свой идиотский домысел, и открыл дверь. В комнату влетел запах жаренной картошки и лука. Мы проснулись как раз к завтраку.
Жрать на завтрак жаренную картошку с луком и грибами, это пошло, для меня. Я привых чай и бутерброд и все. А набъешь с утра желудок и делать ничего не захочется.
Мы поздоровались, прошли в прихожую, надели обувь и вышли на улицу «по делам».
Холодно. Вечерний туман опустился на траву и стал росой. Серое небо, напоминает мне мое лицо. У Лехи тоже лицо мышиного чвета. Может, это небо отражается, а может жизнь. Пусть серая, лишь бы не кроваво-красная. Серая холодная вода обжигает лицо и освежает мозги. Она течет по рукам и попадает за ворот рубахи. Я вытираюсь вафельным штопаным полотенцем и захожу в натопленную комнату. Не смотря на наши возражения, нас усаживают за стол и накладывают полные тарелки картохи. В кружках уже плещется молоко. Холодное, аж зубы сводит. Наверное, оно стояло в погребе, или холодильнике.
Коля торопится. Сколо автобус до Пустошки. Узнав об этом, мы увеличиваем скорость поедания грибов. Мы едем с ним, хотя автобус, следующий до Пскова, через Опочку идет следом. Никто не обращает на это внимание, Николай спешит на работу, а Елизавета готовится встретить доктора. Мы забираем наши пожитки, прощаемся с Лизой, желаем Оле скорейшего выздоровления и бежим вслед за Николаем, который размашистым шагом спешит к остановке.
Елизавета бросает в шайку полотенца, которыми мы вытирались, потом идет в комнату и снимает пододеяльник и простыни с «нашей» кровати. В комнате прохладно и она подходит к окну, захлопнуть форточку. На подоконнике лежит пятисотрублевая купюра, которую Леха оставил за ночлег и за угощения. Вот так мы распоряжаемся деньгами. Я шлюхам на тумбочке оставляю, а он пригревшим нас людям, на подоконнике. И тем и этим деньги нужнее, чем нам. Во всяком случае, мне так кажется.
В автобусе поговорить не удается, потому что, молчавшего все время Николая, вдруг пробивает на разговоры, и он болтает безумолку до самой Пустошки. Он рассказывает о своей жизни, ругает Ельцина и Гайдара, материт Зюганова и Явлинского, лишь Вольфрамыч ему приходится по вкусу. Затем, вдруг хохочет и рассказывает анекдот, который услышал по телевизору. Мы вежливо смеемся.
Автобусная остановка находится как раз напротив сельсовета или, как там ее, районной администрации, тут где ментовка, с которой мне довелось познакомиться. У крыльца, я замечаю капитана и автоматически сползаю с сиденья вниз. Мы выйдем на следущей, сообщаем мы Коле, он недоуменно пожимает плечами и машет нам рукой.
Странные эти москвичи, еще минуту назад собирались выходить, а потом передумали. Одним словом, городские, столишные, Коля идет в магазин, покупает хлеб, кладет его в авоську и сворачивает на тропинку. Николай служит на кладбище разнорабочим, другой работы в области не найти.
Я объясняю Алексею, почему схватил его за фалды пиджака и шепнул, что выйдем позже.
- Странно, а почему он не в Москве? – удивляется Леха, когда врубается в суть моего странного поведения.
- Что он там забыл? – я не понимаю, с чего бы вдруг, Александр Василич должен был быть в столице.
- А Юля? - говорит Леха.
Господи, точно, ну, какой же я остолоп! Он же должен знать, что с дочерью произошло несчастье. А может, тело еще не обнаружили? Ерунда, «снежная» Саша наверняка нашла ее в тот же день, да и Киря должно быть примчялся сразу после звонка. Странно, что папаша ее здесь, да и по нему не скажешь, что у человека горе.
Пока я врубаюсь в суть вопроса, Леха подходит к водиле и просит высадить нас. Старенький львовский автобус тормозит, бренча и скрипя всеми своими частями и механизмими. Мы выходим и садимся у обочины.
Леха предлагает развести костер, и не дождавшись согласия, скидывает с плеча сумку, снимает пиджак и начинает ломать нижние, сухие сосновые ветки. Я встаю и присоединяюсь к нему. Вскоре мы сидим у пылающего костра и говорим о нашем деле.
- Ладно, так и быть, - продолжает он. – Но, теперь все руководство переходит в мои руки. Ты, считай, уже повоевал, - он оборвал фразу, чтобы не капать мне на нервы. – Теперь я займусь. Значит решено, начинаем с Сереги.
- Да, - киваю я. – С сержанта.
Я готов пойти на любые его условия, лишь бы он не бросил меня одного и взял бы на себя разработку стратегии и тактики наших действий в этой операции. Я знаю, что он хотел сказать, когда вдруг запнулся, он считает, что я способен только с бабами воевать. Что ж, посмотрим. Вряд ли кто-то сможет обвинить меня в трусости. То, что я часто бываю мнительным и осторожным, так что в этом плохого, вот когда эмоции перехлестывают через край, тогда да, тогда я становлюсь невменяем. Поэтому я и рад, что рассудительный, опытный и хладнокровный десантник согласен взвалить весь груз ответственности на свои плечи.
Мы потушили костер и пошли назад. Минут через двадцать, я уже сидел под кустом, рядом с автобусной остановкой и сторожил сумки с вещами и оружием. Леха пошел в милицию, разузнать о своем тезке – Сергее.
Удивительно, но я совсем не волоновался за него. Но, совсем не по тому, что он был мне безразличен, а оттого, что я чувствовал, что если и случится какая-нибудь заморочка, то Алексей сможет с достоинством из нее выйти.
Ждать его пришлось не долго. Минут через десять, распахнулась дверь и на крыльцо вышел Леха и усптый прапорщик. Они непринужденно вели беседу, как старинные друзья.
Прапорщик достал папиросу, предложил Лехе, но тот, вежливо отказался. Тогда прапор начал стучать себе по карманам брюк, словно вытряхивал пыль из галифе. Леха полез в карман пиджака… и вытащил гранату! Мент очумел, я не меньше чем мусор. Что приятель задумал, когда он успел взять из сумки лимонку? Он же сам погибнет!!!
Слава богу, что я не вскочил и не бросился к Лехе, с криками остановиться. Видно, мне сильно напекло голову от костра, потому что, в руках у Лехи была не граната, а обыкновенная зажигалка. Он протянул ее прапорпщику, то прикурил и хотел вернуть ее хозяину, но Леха отодвинул руку мента, мол, не беспокойтесь, это вам, прикуривайте на здоровье, пока газ не кончится, а кончится, мы вам новую подарим, вы только свисните. А сам я не курю, не обучен этому делу, миль пардлн! Спасибо за ценную информацию о моем тезке, обязательно его навещу, когда представится возможность. Так где его дом, вы говорите?
Вот она, гибкость мышления!
- Ну, как дела? – я мог бы и не спрашивать, его довольная физиономия, говорила сама за себя. – Не томи, колись.
- Уволился твой Серега, мой добрый армейский друг и между прочим тезка, - Леха нкмного переигрывал, переоценивал важность полученных сведений, но это был маленький шажок хоть в каком-то направлении. Во всяком случае, нам не приходилось топтаться на месте, теперь мы должны были найти Серегу. – Пошли к нему, он рядом живет, возле стадиона, поворот на право, там будет озеро, а слева от него розовый дом с красной крышей, ты учуял?
- Что? – я не понял его восторга, от цветовой гаммы сержантского строения.
- Пошли, сейчас напомню, - Леха свернул на тропинку, бегущую вдоль трассы, я следом за ним. Леха рассказывал. – Помнишь, был у нас в середине девяностых, начальником ГУВД генерал Понеделкр? Ты слышишь!? – он орал, потому что, ветер бил нам в лицо, а поскольку я шел ссади, то мне все было хорошо слыщно, а вот ему мои ответы доносились лишь обрывками. – Ну, вот, - продолжил он, поняв, что мне все прекрасно слышно. – Этот Понеделко, когда его Собчак назначил начальником всех ментов в Питере. Не бухти. Конечно, Собчак не назначал, а все назначения через коллегию министерства, через Куликова. Это и ежу понятно, но без Собчака здесь не обошлось. Ну, хорошо. Когда Куликов назначил его начальником ГУВД по Петербургу и области, то первым его распоряжением было: «Покрасить все фасады ментовских отделений и подразделений в розовый цвет, а под окнами разбить клумбы и выращивать анютины глазки и васильки.
- Не ври, - про цветы ты врешь, а про фасады, я слышал эту байку, да только розовых фасадов не много видел. А еще про «Чистые руки» трубили во всех СМИ.
- И это правильно. Мыть надо руки и перед тем, как за стол садиться, и перед тем, как на бабу залезть, и перед тем, как за матерыми бандитами гоняться. А еще лучше, когда руки моешь и до и после всех трех приведенных мной примеров. Стоп! Вот мы и пришли уже. И с чем мы к нему пожалуем? – спросил Леха.
- Надо было водки купить, ты думаешь? – предположил я.
- У тебя только одно на уме. Ты можешь о чем-нибудь другом думать? – Леха шмыгал носом, раздувал щеки, короче, чувствовал себя на коне. – Я спросил, что мы ему прелъявим? Кстати, дай-ка мне диктофон, мы наш разговорчик зафиксируем на пленку.
- Там нет пленки, - сказал я.
- Как нет, а накой ты меня лохматил, что всех записываешь? Наплел что ли? – обиделся Леха.
- Ты, десантник-радист, ты в современной технике хоть что-нибудь понимаешь? Там нет кассеты и пленки, там микро-чип встроен, и вся информация пишется на него. Потом ты перегоняешь ее на обычный носитель, а на чип можешь записывать снова. У этого диктофона и микрофон выносной имеется. Я его в зажигалку свою засунул. В ней передатчик, а в диктофоне приемник. Вот ты дал зажигалку правору, он в карман засунул, а ты стой возле ментовки, да пиши все его разговоры. Только потом не забудь подойти и попросить зажигалку назад, а то, диктофон можно сразу выбросить.
- Погоди, так выходит, что я твою зажигалку- микрофон отдал прапору? – Леха испуганно посмотрел на меня.
- Что? – теперь настала пора испугаться мне. Я полез в сумку, нашел диктофон, но зажигалки рядом не было. Тогда, я стал хлопать себя по карманам, прям, как тот прапорщик, поднимая клубы пыли, и искать зажигалку. Но, заметив ехидную улыбку на Лехиных губах, перестал сотрясать пространство. – Где она?
- В твоей сумке, рядом с диктофоном, нет? Значит ее кто-то взял поиграть, - он достал из заднего кариана брюк зажигалку и протянул ее мне. -. Ты меня за идиота не принимай. Когда ты «потерялся» в метро, то я обыскал все и вся, в поисках Роминого телефона. Я подумал, что ты к нему рванул. Тогда то я и увидел твое шпионское оборудование. Я сразу догадался, что зажигалка не зря лежит возле диктофона, но у тебя ее предназначение спрашивать не стал, до поры до времени. Я просто купил такую же и решил тебя пазыграть. Но, как оказалось, ты даже не понял смысл трюка с зажигалкой.
- Тьфу на тебя. Мне показалось, что ты не зажигалку достал, а гранату, и хочешь подорвать и мента и себя. Я даже заорать хотел, но потом разглядел, что у тебя в руках, - я проверил, моя ли это зажигалка и убрал ее обратно в сумку, на прежнее место.
- Ладно, о чем Серегу пытать будем? – спросил Леха, посмеиваясь над моей глупостью.
- Расспросим о начальнике, может про Кирилла что расскажет, ну, может еще что-нибудь.
- Короче, не знаем мы, что у сержанта спрашивать. Ладушки. Тогда, ты сиди в кустах, - он заметил мой недовольный жест рукой, но не обратил на него никакого внимания. – А я попробую с ним побазарить. На диктофоне много места?
- Часа на четыре, - ответил я.
- А если я тебе его оставлю, а микрофон с собой возму, то он сможет записать разговор?
- Нет, для этого надо, чтобы я под дверью торчал, или, чтобы ты его сюда притащил, - сказал я.
- Хорошо, рисковать не будем. Я его сразу с собой возьму. Не велика сошка, чтобы мне с ним не совладать быдо, - Леха сдвинул брови и вытаращил глазища. – Мы его интелектом задавим, этого тезку моего. Слышь, Лех, а может ну его, в прятки играть, да чужими именами представлятся, а? Прийти к нему в наглую, достать ствол, к виску пристваить и сказать: «А ну колись падла, зачем ферму организовал?!». Да, брось ты дуться, ну шучу, а что мне плакать что ли. Я может, таким образом, себя подьадриваю, на нужную нотку хочу настроить.
- Я понял, - кивнул я. – Я тоже, перед каким-нибудь важным делом, стараюсь дать волю выходу эмоциям, и не важно каким, отрицательным или положительным, это сам организ знает. Главное достичб внутренней гормонии, внутреннего баланса. Вот, я с Юлькой перед встречей не достиг, поэтому беда и случилась, а выпустил бы, тогда все по иному произошло.
- Так ты же говорил, что все утро е..л каких-то урючек? – сказал Леха.
- Одно дело баб трахать, а другое дело разобраться в своих мыслях, по полочкам их разложить.
Леха ушел, а я остался раскладывать свои мысли по полочкам. Не успел я и с одной разобраться, как Леха вернулся. Оказалось, что Серега ушел на рыбалку, еще вчера вечером, но до сих пор не вернулся.
- А жена у него, кровь с молоком, - чмокнул Леха. – Пухленькая такая, попастая, и сисечки у нее вот такие, что арбузы. Жаль рябая, да беременная, а то я бы приударил за ней с большим удовольствием, - Леха облизнулся, как кот, завидевший, крынку со сметаной.
- Что за дурновкусте у вас с Рыжим? Вам бы только, чтобы жопа побольше, да сиськи покрупнее, да между ног что бы дырка не паздолбанная была. Это же пошло, так к бабам относиться. Вот Юля была…
- За…ал ты меня со своим нытьем о Юле. Я о живых говорю, а не о мертвых, - завопил Леха, пугая ватагу малышей, играющих в салочки возле дестского садика. – Я тебе одну китайскую притчу расскажу. Слушай ынимательно. Поймешь – хорошо, не поймешь, твоя беда.
Слушай.
Долгая память – хуже, чем сифилис.
- Это китайцы придумали или Боб Гребенщиков? – спросил я.
- Это Боб, но притча, именно, об этом, - ответил Леха, присел рядом со мной на корточкм и начал рассказывать.
- Давным-давно, когда Земля наша покоилась на трех китах и большой черепахе, в Поднебесной, в Северном Шао-Лине, это монастырь такой, что на севере Китая, - пояснил Леха. – А есть еще Южный Шао-Линь.
- Ты не прерывайся на комментарии, - попросил я. – Тем самым ты всю картину повествования портишь.
- Хорошо, кивнул Леха и начал заново.
« В стародавние времена, когда Земля наша была плоской и покоилась на спине огромной черепахи, которая лежала на спинах трех китов, плывших по громадному мировому океану, в Северном Шао-Линьском монастыре, двух монахов послали за хворостом. В монастыре монахи вели суровый образ жизни. Они укрепляли на только тело, изучая и оттачивая кун-фу, у-шу и другие боевые искусства, но и дух, что совершенно естественно, для всех мировых конфессий.
Монахи монастыря не имели права общаться с женщинами, не говоря уде о том, что прикоснуться к лицу противоположного пола, считалось большим грехом.
Идут монахи, собирают хворост для очага, вдруг видят, стоит возле ручья женщина и плачет. Оказалось, что дама, тоже монашка, и ей по их монастырским канонам, нельзя касаться телом проточной воды, так как, проточная вода считалась не чистой, и вместе с ней, в женщину мог вселиться дьявол или утащить ее душу к себе в царство мертвых.
Завидела женщина мужчин, обрадывалась и обратилась к ним с просьбой, помочь перейти через ручей. Один монах ничего не ответил, а второй скинул вязанку и подставил женщине свою спину. Вскоре, он перенес ее через поток и вернулся назад за хворостом.
Собрав большие вязанки, оба монаха возвращались в монастырь. И тут один монах, не сдержался, и стал укорять товарища.
«Как же ты мог? Нам же запрещено прикасаться к женщине! А ты!».
На что другой монах ответил:
«Я нес женщину на руках лишь несколько мгновений, а ты несешь ее в своем сердце уже целый день».
Ничего не ответил первый монах, и только одна звезда освещала им путь в монастырь».
- Все? – спросил я, после некоторой паузы.
- Все, - ответил Леха. – Ты хоть понял?
- Понял! – сказал я. Что, именно, я понял, объяснить я другу не успел, потому что, мое внимание привлекла дородная девушка, с тостой задницей, большими сиськами и животом, выпиравшим вперед на пол метра. Я сразу догадался, что эту даму описывал Леха, рассказывая о посещении дома сержанта.
Девушка, придерживая низ живота левой рукой, в правой держала тарелку из которой валил пар, подойдя к калитке, огляделась по сторонам и шмыгнула в сарай из которого доносились визги, хрюкание и блеяние животных. Вскоре она вышла и, словно гусыня, переваливаясь из стороны в сторону прошла в дом, но, тот час, вновь появилась на крыльце, на сей раз держа в руках два ломтя хлеба, ложку и кружку. Проделав все прежние действия, она юркнула в сарай и на этот раз не выходила довольно долго.
- Леха, как ты думаешь? – спросил я, заметив, что Леху тоже удивил сей факт. – Трудно свинью или козу научить жрать из тарелки, и пользоваться при этом столовыми приборами?
- Думаю, что не легко, - согласился тот. – Знаешь, что мы сделаем? По-сколько, я уже с ней говорил только что, то на сей раз пойдешь ты, ей зубы заговаривать, а я в хлев загляну. Сдается мне, что не на рыбалке твой приятель, а в хлеву, потчует вместе со скотиной. Что-то здесь не так. Не спроста девка со жратвой бегает. Ты попробуй отвлечь ее подольше, чтобы я с Серегой поговорить успел, если там Серега, а не любовник какой-то. Как он хоть выглядит?
- Как-как, обыкновенно, - я пожал плечами. – Мент, как мент. Ты думаешь, я его без формы узнаю? Да, все менты на одно лицо, что в Питере, что в Москве, что в Красноярске. Они либо из одной пробирки, либо, как это слово, забыл. А, клонированные. Увидишь типичную ментовскую харю, верный знак, что Серега.
Наконец, Серегина жена, раскрасневшаяся и счастливая, вылезла из сарая, держа в руках пустую тарелку и ложку. Наверное «побаловались» слегка с мужем, подумал я, сейчас она в хорошем расположении духа, может и рассскажет о муже что-нибудь.
Едва она затворила за собой дверь, как я оказался возле дома. Дождавшись, пока Леха залезет в хлев, я постучал. Женщина открыла дверь, испуганно хлопая глазами. Да, вблизи она выглядела еще пышнее, чем издали. Ну, все ясно, телка на сносях, в ментовской семье ожидается прибавление. На вид ей было лет двадцать , а может и больше, я в нынешней молодежи ничего не понимаю. Не смотря на солидные объемы ее фигуры, и оплывшее лицо, выглядела она мило и, даже, привлекательно. У беременных женщин есть свой особый шарм. Если в натуре, почти все уродины и крокодилы, то о беременных так сказать нельзя. И не потому, что они вынашивают в своем чреве деток, а просто в эти месяцы природа наливает их какими-то особыми соками, придает им новые, прежде не виданные черты. Я не поклонник жирных баб, но беременные вызывают в моей душе некое умиление и тихую радость. Девушка, смущенно поправила лямку от лифчика, которая вылезла из-под рукава сарафана и спросила:
- Вам кого?
Я не стал валять дурака, ломать комедию и выкобениваться, как муха на стекле. Я честно признался ей, что люблю ее с саого детства, что помню ее еще грудным ребенком, что жить без нее не могу и готов украсть ее и отвезти на велосипеде в свою деревню, пока ее муж не вернулся с рыбалки. Ребеночка я готов был усыновить, а потом настрогать собственных.
Девушка, поначалу, смутилась от моего напора и словесного поноса, а потом, игриво, поддержала шутливый тон нашей беседы:
- А я не здесь родилась, - она высунула кончик языка, но спохватилась, в ее положении не солидно вести себя, как девчонка. – Мы с Сережей в Луганске познакомились, когда он служил. Вы тоже из Луганска?
Пришлось сознаться, что нет. Я даже города такого не знаю, может в какой-нибудь Украине или Белоруссии и есть, но в России, точно нет.
- А как он в Ворошиловграде оказался? – я скособочил удивленное лицо. – Мы ведь не НАТО, мы в хохляндии свои войска не держим.
- А он и не служил у нас, он в командировке был. Тогда соместные учения велись, нашими и вашими, вот так Сережа и оказался у нас. Тю, а вы и не похожи на украинца!
- Хорошо, сдаюсь, не бывал я в ваших местах, я вас здесь полюбил, как только вы приехали.
- Опять, брехаете, - улыбнулась хохлушка. – Я вас первый раз вижу. Вы ведь к Сергею пришли?
- Нет, к вам, - я прикоснулся обеими руками к груди, не ее конечно, а своей, в области сердца. Мне еще надо тянуть резину, Леха еще не успел поговорить с сержантом. Предстояло, дальше изображать из себя клоуна. – Я ведь даже не знаю, что он в милиции служит.
- Он уже не служит, - возразила она, и счастливая улыбка слетела с ее лица. – Он уволился.
Наступила неловкая пауза, и воцарилось молчание. Зря я коснулся темы работы, наступил на больную мозоль, ведь с работой в деревне вах, а баба на сносях, чем дитя кормить, когда родится? Надо было мне продолжать дуракаваляние, авось и убил бы время.
- Знаете, - сказала тетка. – Вы зайдите попозже, Сережа вот-вот появится. Он и взаправду на рыбалку вчера ушел, я уж утом все глаза проглядела, а его все нет и нет, - вдруг, она она вздрогнула, увидев, как из двери хлева появляется внушительная фигура Алексея. – Ну, вот, нашли, - обреченно произнесла она. – Я ведь сразу догадалась, что вы из-за вчерашней драки со свекром пришли. Вы ведь из милиции?
- Успокойся солнышко, - я перешел на ты, как нормальный сотрудник органов. – Мы по другому вопросу, а то, что он с папашей своим подрался, - я мгновенно сориентировался в ситуации. – Так это ерунда. Вчера подрались, сегодня помирятся.
- А как же заявление? – девушка поверила мне и ждала от меня спасительных слов. – Сережу не вызовут к следователю?
- Вон тот дядя, - я показал рукой на Леху. – Самый старший следователь во всей псковской области, а вы его по свинарникам бегать заставляете. Ну, не надо, не плачте, - опять я лишнее ляпнул, беременные, они такие чувствительные и водянистые, что их чуть тронь, так у них водопад из глаз. – Я пошутил. Вы бы не прятали мужа среди свиней, уж больно подозрительно, что свиньи с тарелок ложками едят.
- А у нас нет свиней, - сказала она, вытирая подолом сарафана мокрые щеки.
- Как нет? – удивился я. – Мы же собственными ушами слышали, как из сарая доносилось хрюкание.
- Это Сергей придумал, - заулыбалась хохлушка. – Как проголодается, так и зовет меня.
- Так это он свинью изображает? – я ошалел. – А козлом он тоже блеет и кудахчет?
- Не, это у нас козочка есть и курочки, - ответила женщина. – А кобанчика мы у Серегиных родителей возьмем, когда дочка родится.
- Желаю вам счастья, - поспешил откланяться я, видя, что Леха делает мне знаки, чтобы я быстрее заканчивал треп с дамой. – А Сергея не держите в сарае, уж лучше в доме, под кроватью или на чердаке, тогда и хрюкать не надо будет. Хотя, честно признаюсь, кабанчик из него великолепный получается, ему надо в театре или на радио работать, свиней озвучивать, как Хрюшу, в детской передачи, - я попращался и поспешил к хлеву, видя, что Леха вернулся в него. – Вы пока не заходите, - предупредил я женщину. – Когда Сережа освободится, то он позовет, точнее хрюкнет.
- И кто там? – раздался из-за двери сарая Лехин голос.
- Это я почтальон Печкин, принес журнал Плейбой, - ответил я, открывая дверь. В нос пахнуло навозом, козлом и ментом. Даже уйдя со службы, они продолжают пахнуть мусором.
- Чего колотишь, - ругнулся Леха. – Человек чуть с насеста не ковырнулся. Проходи, садись. Молока парного хочешь? – Леха распоряжался здесь, как хозяин и я даже не знал, как следует мне вести себя. Что за игру он затеял?
Серега, высунулся из-за поленницы и висевших над ней веников, и посмотрел на меня. Похоже, что он не узнал меня, но так силился вспомнить, что вены взулись у него на висках.
- Привет, сержант, - я протянул руку Сереге, понимая, что ситуация находится под контролем Алексея.
- Привет, - уныло ответил тот.
- А здорово у тебя получается свиней изображать! – похвалил я начинающего актера.
- Что? – не понял Леха.
- Видишь ли, - пояснил я. – Оказывается, что свиней у них нет. Это, когда Сережа кушать захочет, или какое иное желание у него возникнет, то он своим хрюканьем жену зовет. Я уж в подробности не вдавался, сколько раз для чего надо хрюкнуть, но придумано капитально, хрен догадаешься, что это человек, а не животное.
- Во, блин, конспираторы, - Леха пораженный сметливостью ментовской четы, аж застыл с распахнутым ртом, хоть мячи туда мечи, хоть лимонкой залимонь.
Серега покраснел, понимая, что над ним просто издеваются. Ну и что? Побыть в шкуле терпилы или подожреваемого, не мешало бы каждому менту, который с дубиной и ПМ-ом чувствует себя не на службе у народа и для него, а что, люди должны ему, за то, что он есть, такой серый и пушисый.
Через некоторое время, страсти поутихли и мы перешли к спокойной беседе. Оказалось, что за мой побег Сергея не наказали, он просто отбрехался, сказав, что в центре на меня ничего нет. Правда, капитан жалел, что сержант выпустил меня раньше, чем он вернулся, но тогда лишь пожурил Сергея. Рапорт же на уволнение он подал сам, после неоднократных ссор со своим отцом. Но, рапорт пока лежит у начальника без движения, Сергея отправили в отпуск, чтобы он подумал и окончательно принял решение, уходить либо оставаться в ментуре. Прячется он в сарае, потому что, как пойдут с отцом в баню, так обязательно мордобой. Отец у него, бывший механник на молочной ферме, после ухода на пенсию, здорово закладывал за воротник. Деньги у него всегда водились, поскольку руки у него росли откуда надо, да и знал он всю округу. Сереге же было неудобно, что родного отца, чуть ли не каждую неделю привозят в отделение. Вот и думай тут, что делать. Сын представитель закона, а отец постоянно этот закон нарушает. Серега уж и так и этак, ничем папане мозги не вправить. У него жена беременная, а он вынужден с отцом возиться, как с малым дитем. Тот еще и на мать руку подымать стал. Серега как-то отлупцевал его дубинкой по хребтине, так тот, в прокуротуру заяву написал. Приезжали из областной с проверкой, предупредили, чтобы руки не распускал. Так как тут сдержишся, когда он мать лупит, а как-то и жену толкнул, что она чуть брюхом на вилы не свалилась, еле удержалась. Тогда, Серега здорово отдубасил папаню, а на следущий день, подал рапорт. Вчера же, отец пришел к ним трезвый, с извинениями, пригласил на рыбалку. Они сходили, потом в баню пошли, там выпили маненько, а после этого понеслась п..да по кочкам. Серега пришел домой весь окровавленный и ошпаренный кипятком, а отец его побожился на него снова телегу накатать. Вот он и хоронится в сарае, от греха подальше.
- И долго ты так прятаться будешь? – спросил я.
- До завтра, - ответил Серега, покусывая нижнюю губу, на которой краснела ссадина. – Отец остынет, заявление заберет.
- Ты бы вернулся из отпуска, да посадил бы его, для острастки, хотя бы на пятнадцать суток, - предложил я. – Сколько вы терпеть-то будете. А когда дочь родится?
- Не получится, он ветеран, инвалид и заслуженный механизатор. Такого не посадищь, придется маятся, - ответил сержант.- А когда дочка родится, то мы переедем в Новосокольники или Опочку, а может, в Псков удастся. Надо с Александром Степанычем поговорить, он наверняка поможет.
- С Александром Василичем, - поправил я. – Ты же о своем начальнике говоришь?
- Нет, не об этом, этот хрен поможет, он только о себе и думает, да о своей машне, - сказал Серега. – Это в областном УВД Степаныч работает, он другой.
- Так иди к нему работать, - влез в разговор Леха.
- Я и хотел после отпуска, так Степаныч в Москву подался, у него с дочерью беда какая-то, - сказал сержант. – Вот дождусь его, поговорим, авсь все и образуется.
- А Василич твой, не куда не собирается? – спросил я. Серегин рассказ о том, что у какого-то мента беда с дочкой и он, наверное, ее лечить в Москву повез, напомнил мне о смерти Юли и мне становилось не понятно, почему капитан не рванул в столицу. – У него с дочерью все нормально?
- Не знаю, я не заходил в отделение, я из магазина Александру Степанычу на службу позвонил с утра, а мне сказали, что он вчера вечером в Москву укатил. А про Василича ничего не скажу, да у него вроде бы сын, - последние слова Сергей произнес невнятно, словно зажевал, но мы не обратили на них внимание.
Потом Леха пересказал мне рассказ Сергея о том, что ему известно о моем деле.
Во-первых, никаких насильников не нашли, они как в воду канули. Может их просто придумали, чтобы поставить временный заслон, если кому-то удалось из фермы сбежать.
Во-вторых. Кирилл, уроженец здешних мест, на какое-то время исчез из поля зрения земляков, ходили слухи, что он после службы поступил в Высшую школу КГБ, и остался служить в столице. Когда все потихоньку начало разваливаться, то он оставил службу и занялся коммерцией. Говорили, что он водкой торговал, леом, продуктами питания. Несколько лет назад, нарисовался здесь, отстроил себе огромный дворец, обнес его здоровенным забором, но появляется на родине наездами, в основном живет в Москве, он ведь избран депутатом нижней палаты парламента, от местного округа. Когда его выбирали, то Сергей проходил службу в армии, но приятели ему рассказывали, что во время выборов водка лилась рекой, а голосовать за Кирилла агитировал сам Вольфрамыч. У Серегиных родителей даже плакат сохранился, где Кирилл стоит в обнимку с вождем ЛДПР. После получения мандата депутата, Кирилл передал свой бизнес в руки помощника Виталия Федоровича, который и разруливает вместо хозяина. Он и живет здесь, в доме Кирилла Юрьевича, когда тот торчит в Москве на заседаниях Государственной Думы. То, что его начальник связан какими-то делишками с Кириллом, то Сергей догадывался, но знать ничего не знает. Просто видел, как Василич ездил на дачу к Юричу, а как-то, буквально сразу же, после моего побега, Кирилл сам заезжал в отделение, и после этого капитан пожурил Сергея. Миша, это водитель Кирилла, бывший спецназовец из ГУИН, он и в Чечне воевал. Про собак и бомжей сержанту ничего не известно. Где находится лесопилка, про которую я имел ввиду, он точно не знает, но предполагает, что это где-то где сливаются речки Алолька и Великая. Там раньше был полигон, а сейчас даже дороги заросли. Правда, недавно псковские ДШБ, решили устроить там учения, по приказу Министра обороны маршала Сергеева, но может учения и не состоятся, в связи с отсутствием финансирования, а может и по иным причинам.
- Не зря, Кирилл в Москву раванул, если там ферма расположена, то это будет беда, для его бизнеса, - резюмировал свой рассказ Алексей, - Вот такие дела брат.
- Вот и вся любовь, - добавил осмелевший Серега.
- А что он сможет сделать, если приказ о проведении учений Сергеев подписал? – спросил я у Лехи, как у бывшего вояки.
- Не знаю, - тот пожал плечами. – Теоретически, возможно все. Можно не отменить их, а перенести в другой район, или сроки сдвинуть. Я не повар, я Кремлевскую кухню не знаю, но знаю, что в нашей стране возиожно все.
- Да, - согласился и поддакнул Сергей, - только времени Кириллу мало отведено, учения назначены на после завтра.
Вот почему Василич в Москву не поехал, а Кирилл. О, Господи, он еще и депутат ГД. Как его Юля подцепила? Да, но она намекала, что он моложе меня, а судя по всем выкладкам, он, как минимум мой ровесник, а то и старшше на пару лет. Что же она врала? Похоже. Она много чего наплела про себя. Тогда и не мудрено, что такого человека она не променяла бы на какого-то ханыгу. О, блин, как все запутано, перепутано. Как я жив остался, непонятно. И все же странно, что капитан не поехал к дочери. А, черт возми, там же Кирилл. Ну, тогда все ясно, он обо всем позаботится и распорядится доставить тело на родину, если только хоронить в Москве не пожелают. Да, нет. Они ведь не были оффициально женаты, с какой стати ее на Ваганьковском хоронить?
- Ну, вроде все ясно, - сказал Леха. – Надо подумать, что делать нам в данной ситуации. Ты то с нами пойдешь, «Илья Муромец»?
- С лопатой что ли? – спросил Сергей.
- Почему с лопатой, подыщем что-нибудь посерьезней лопаты, - ответил Леха. – Ну как?
Я видел, да и Леха тоже, что сержанту было не до благородных душевных порывов, его волновала судьба ребенка, жены, его самого. Он не хотел вписываться в авантюру, неизвестно ради чего. Я понял его и ответил Лехе, вместо Серого:
- Брось, Ляксеич, вдвоем справимся. У Сереги ребенка жена ждет. Ты же не возьмешь грех на душу, ребенка без родного отца оставить. Спасибо, хоть рассказал все без утайки, нам хоть теперь известно, с кем воюем, кто эти люди. А то, воевали с ветряными мельницами, как «рыцарь печального образа».
- И его верный слуга Санчо Панса, - добавил Леха. – Я согласен с тобой, пусть Серега лучше детей воспитывает, чем с нами в блудняк попадает. Но, за это, мы попросим его похрюкать как следует, я парного молочка захотел, - Леха подмигнул мне и Сереге.
Серега покраснел, мне стало жалко парня и я хотел сходить и позвать его супругу, но заметил останавливающий жест Алексея и сел обратно на колоду.
- Ну, давай воин, не томи, - продолжал напрягать Леха.
В сарае раздалось громкое похрюкивание. Неожиданно, Леха взвигнул, подражая молоденькому поросенку, тогда и я добавил к этой кокофонии свой голос. Так мы и хрюкали втроем, пока дверь не распахнула испуганная Серегина жена.
- Вы что, очумели, орете на всю улицу, на меня, пока шла, уже бабка Фрося косилась. Вы выпили что ли?
- Нет, но выпьем, если вы не принесете молочка трем розовым поросятам, - прервавшись, сказал Леха и снова хрюкнул, но не так громко, как прежде.
- Хватит, Леха, - сказал я. – Поребячились и хватит.
- Стоп! – скомандовал Алексей и Серега умолк. – У меня мысль родилась дельная. Поскольку Сергей в добровольном заточении находится, а тебя здесь кое-кто узнать может, то на рекогносцировку я отправлюсь один, а вы подождете меня в сарае. Ты как, Серый, не против? – заметив, что тот кивнул в ответ, Леха продолжил. – Сейчас ты мне нарисуешь, где находится особняк Кирилла и может находиться лесопилка, то бишь, бывший полигон. Пока вы тут в карты режетесь, я схожу и все выясню. Возможно, что мы с Алексеем, сегодня наведаемся к Кириллу в гости.
- Так там его помощьник, - сказал Серега.
- Ничего, - ответил Леха. – Мы с ним вежливо поворкуем, авось он что-нибудь дельное скажет, а может расскается в своих проступках и помощь окажет? Шутка, таких не переделать, таких выжыгать надо, каленым железом.
- Там собака здоровая дом охраняет, - добавил Серега. – Я почему вашему рассказу про псов сразу поверил, потому что, мне ребята рассказывали про огромного пса, белой масти, который чуть не сожрал их, когда они к Юрьичу привозили какие-то документы.
- За сведения, спасибо, - поблагодаоил Леха. – А вот и молочко подспело, - Леха пропустил в сарай хозяйку, которая кроме молока принесла оладьи. – Вот жена, так жена, - нахваливал тезка покрасневшую женщину. – Не то, что у нас с тобой, Алексей.
- Верно, - поллержал я приятеля.
- Кушайте, кушайте, я вам еще принесу, - говорила девушка. – Вы только не хрюкайте так громко.
- Они больше не будут, - ответил за всех Леха. – Алексей поговорит с вашим мужем, а я по делам службы. Некогда рассиживаться, труба зовет, - Леха поцеловал пухлую руку, смущенной хозяйке и подмигнул Сереге. – Так, ведите себя хорошо, я постараюсь поскорее уладить все наши дела.
Но вернулся Алексей только глубокой ночью, усталый и злой.
На мой вопролс, где он так долго пропадал, Леха ничего не ответил, только сказал, что все выяснил, но расскажет попозже, вначале пожрет, а то маковой росинки во рту не было. От него почему-то пахло перегаром, но возможно мне показалось.
- Попроси у хозяйки горячего чаю, - попросил Леза.- Только не надо хрюкать, лучше сходить.
- А мы сейчас все вместе пойдем, - ответил Сергей. – Я же не буду здесь ночевать, я с женой сплю, а не с козой. Это я днем здесь торчу. Да, мы только с Лешкой пришли, думали, что ты волноваться будешь, если нас здесь не найдешь, а так мы длма сидели, телевизор смотрели.
- Вот и славно, - сказал Леха, мы поднялись с сена и направились к дому.
Ночка предстояла незабываемая.
От ужина мы отказались, хотя Леха вывалил на стол из сумки кучу консервов, круп, круг сыра и несколько палок колбасы. Лишь когда на столе появилась плоская бутылочка коньяка, я согласился отхлебнуть маленько и закусить лимоном.
- А где хозяйка? – спросил Леха.
- Спит давно, - ответил Сергей. – Она в последнее время устает сильно и поэтому рано спать ложится. Да, и срок уже подходит.
- Да и времени второй час ночи, - добавил я, рассматривая надпись на этикетке.
- Ладно, тогда ты ей передашь, - Леха протянул Сереге сверток, в котором находились ползунки, чепчики, распашенки и другие одежки для малыша. -–А это ей, от меня лично, - он вытащил еще один сверток. – Не раскрывать, пока хозяйка не померит!
- Лех, так ты сам ей завтра подари, - предложил Сергей.
- Мы сейчас выпьем и уходим, - ответил Леха. – Как там тезка, про девочку, которая пела в церковном хоре?
- Чего это ты разошелся? – спросил я. – Ага, махнул где-то, так кровь закипела?
- Да, мы выпили с приятелем, по двадцать капель за удачу, - сказал Леха. – Ты же знаешь, я к водке равнодушен, в отличие от некоторых. Я и эту то бодягу принес, чтобы не замерзнуть, пока до Кириллова замка добираемся, да внутрь проникаем. Ну, что сидим, как на похоронах, режь закуску, наливай коньяк. Время, время цигель ай –лю-лю.
Серега нарезал сыра и колбасы, я разлил коньяк по кружкам. Интересно, где он столько времени пропадал, и про какого приятеля он говорил. И откуда у него столько армейской тушенки? А крупы, зачем купил? Ладно, не забуду спрошу, когда на дело пойдем. Не хочется правда, лучше бы поспать, как Серега советует, но мы договорились с Лехой, что отныне его приказы не обсуждаются, поэтому мне приходится помалкивать и делать то, что мне скажут.
- Давайте за удачу, - Леха поднял кружку и чекнулся с каждым из нас. – Ночь холодная, но звездная. Что-нибудь тебе говорит твой внутренний голос, а философ?
- Он говорит, что ты слишком много говоришь, - ответил я, закусывая коньяк сливочной тянучкой. Откуда Леха их достал? Сейчас, по моему, такие не выпускают.
- Вижу, что ты готов к труду и обороне. Хвалю от имени командывания, - прикололся он.
- Это от себя, что ли?
- Угу, - Деха выпил содержимое кружки. – Бр-р-р! Дрянь, но кровь разгоняет. Не боись Леха, не замерзнем, а живы будем, не помрем.
- Сергей, ты не возражаешь, если мы кое-какие вещи оставим у тебя в сарае? – спросил Леха хозяина. – Чего нам с собой сумки тащить набитые тряпками, только лишняя обуза. Пусть у тебя полежат, а когда мы с Федоровичем поговорим и выясним, что нам нужно, то мы за ними вернемся. Лады?
- Хорошо, - согласился Сергей. – Только зачем же в сарай их тащить, лучше в доме оставте, сохраннее, в сарай-то забраться могут, а в дом наврядли.
- Да мы обернемся быстрее, чем ты подумать успеешь, - Леха сделал мне знак, чтобы я разлил остатки и собирался. – Но если ты считаешь, что лучше дома, то я непротив, - он посмотрел в мою сторону.
- Я тоже, - согласился я.
Допив остатки, мы сняли с себя цмвильную одежду и стали переодеваться в «полевую».
- Ты очумел! – завидев, что я одеваю светлый спортивный костюм, запротестовал Алексей. – Ты бы еще лампочки к нему сверху присобачил, в самый раз было бы.
- Но, у меня нет другого, - огрызнулся я.
- На, - он протянуд мне пятнистый масхалат. – Он тебе великоват малость, но на коленях и локтях веревками прихватишь. Капюшон подверни и затяни посильней.
- А ты? – спросил я, натягивая армейскую форму.
- У меня свое имеется, еще с начала девяностых, - он достал выцвевшую форму натовских солдат, со множеством кармашков, рюшечек, лямочек и прочих прибамбасов. Та форма, которой торгуют у нас, с его одеянием, не идет ни в какое сравнение, у нас явно строчат эту форму где-нибудь на «Первомайской заре» или «В рот тронте». Короче, опять околпачивают народ. – Серый, ты не наберешь водички во флягу, лучше кипячоной? – попросил Леха и протянул Сергею фдяжку.
Когда серожант ушел на кухню, набирать воду, Леха вытащил из своей сумки подиэтиленовый пакет, быстро развязал его, развернул тряпку и вытащил гранаты и ПМ. Он протянул мне одну из лимонок, вторую положил в китель, а ствол засунул в специальный кармашек, расположенный на правой штанине.
- Это для запугивания противника, а не для подрыва местного отделения милиции, - хохотнул он, вспоминая, как я решил, что он хочет взорвать ментовку. – Вода нам тоже не к чему, - он подмигнул, но я и так понял, для какой цели он отослал сержанта из комнаты. – Мы с собой погорячее возъмем. Он вытащил из сумки вторую двухсотграмовую бутылочку и протянул ее мне. – Это только тебе могу доверить, зная, что ты кремень. Лучше спрячь, не мозоль глаза парню.
Когда сержант вернулся, то мы были почти готовы. Леха надел тяжелые шнурованные ботинки с рефленой подошвой, а я драные красовки «Рибок» белого цвета. Заметив это, Леха покачал головой:
- Ты явно на пляж собирался, а попал в другое место.
- Ну, нету у меня других! – я чуть было не заорал на него, но во-время вспомнил о Серегиной жене и сдержался.
- Не вибрируй, - спокойно сказал бывший капитан Советский ВДВ. – С красовками проще, - он достал из круглой печки не догоревшее полешко и протянул его мне. – Помнишь, как в фмльме про собаку Баскервилей, сер Генри покупал белые ботинки и просил консьержа мазать их черной ваксой. Вот и тебе стоит сделать то же самое. Еще на морду оставь.
- Что? – я поморщился.
- Вот что, - он засунул руку, вытащил несколько черных угольков, растер их в ладонях и обмазал лицо и щею. – Боевой окрас индейцев.
Серега смотрел на наши приготовления с недоуменной физиономией, либо ребята дурачатся, либо дело, действительно, очень серьезное.
Намазав кросовки углем, я принялся раскрашивать морду и руки. Раз Леха так велит, значит, нестоит ему перечить, он знает, он воевал. Последнее, что он извлек из сумки и сунул за пояс, был необычайно длинный нож, с зазубринами с одной стороны и бороздкой посередине лезвия.
- Ну, теперь нам ни волки, ни медведи, даже собаки нам не страшны, - сказал он. – Присядем на дорожку.
Мы присели, но тут же Леха вскочил, обнял Серегу, перепачкав его всего углем и вышел из комнаты. Я просто пожал сержанту руки и сказал:»до встречи». Лехино фиглярство, меня утомило. Правда, может он не поясничал, может просто хотел скрыть волнение? Не знаю. Я, вообще, не знаю, что он задумал, и для чего мы так тщательно экипировались, идя навестить Виталия Федоровича. Хотя, в нашем деле уж лучше перестраховаться, чем упустить какую0нибудь мелочь, от которой в дальнейшем будет зависить наша судьба. Попращавшись, я вышел вслед за Лехой, оставив на столе флягу с водой, которую принес Сергей.
Котедж Кирилла находился в стороне от посека, рядом с небольшой ркчкой и лесом, с одной стороны, и поле с другой. Издали, казалось, что это небольшой остов посреди озера, либо холм в центре поля. Но, по мере приближения к постройке, эти иллюзии растворялись в ночной мгле. Особняк, был обнесен высоким забором, таким высоким, что находясь в низине, можно было увидеть лишь крышу постройки, и только поднявшись по тропинке на пригорок, особняк возвышался над окружающим видом, словно царственный Исаакий в центре Питера. Широкая дорога, вела прямо к воротам особняка. Но, заасфальтироапна она не была, вероятно, в связи с отсутствием такой необходимости.
Вначале, мы приближались к дому по дороге, но когда до него оставалось с киллометр, Леха свернул с дороги и пошел по полю. Я последовал за ним.
- Сейчас там никого нет, - шепнул Леха.
- Откуда ты знаешь? – спросил я. – И почему тогда мы разговариваем шопотом?
- Шептаться мы будем, пока не добъемся своего. Лучше подстраховаться, да привыкнуть к тихому базару, - Леха медленно шел по мокрой траве. Кстати, от росы красовки у меня, снова, побелели. – А, на счет того, откуда мне известно про фазенду эту, так где я сегодня, по твоему, пол дня провел?
- Так ты был внутри? – изумился я.
- Нет, во двор одному не пробраться, тут только вдвоем можно управиться. Псина больно здоровая и злая. Я два часа вокруг забора ходил, так она меня ни на шаг не отпускала. Лишь один раз удалось ее обмануть, зайдя с подветренной стороны, да и то, только я прошел метров пять, как она вновь халаяда.
- Так она не привязана? – удивился я. – Говорили, что эти псы только хозяина и инструктора признают.
- Почему не привязана? – сказал Леха. – Она на цепи, а цепь пристегнута к протянутому вдоль забора троссу, вот пес и чувствует себя довольно вольготно.
- А с чего ты решил, что в доме никого нет, ну, обслуги какой-нибудь, охраны? – я остановился. Показалось, что лает собака, а это ветер завывал в ушах. – Виталика?
- Зачем здесь охрана, когда такой сторож имеется. Я даже видеокамер не заметил, для наблюдения за территорией. На счет обслуги не знаю, но дом пустой. Что касается Виталика, то он заезжал на пять секунд. Открыл ворота, проехал на машине в гараж, под домом, потом появился на болконе. С кем-то поговорил по телефону и, пообещав заехать, вновь спустился в гараж и выехал тем же способом, что и приехал. Так что, с собакой он не общался, да я видел, как она рычала на него, когда он в машине сидел и когда по мобильнику разговаривал. Ей дай волю, она бы его сожрала со свеми поторхами. Вот такие дела брат. Собаку можно из ствола попробовать взять, если у нее череп не стальной, но это риск. Представляешь, какой грохот от выстрела будет в чистом поле, на каком расстоянии слышно будет, а если одного патрона не хватит? Да, и жалко на нее маслята тратить, мы с ней поумному разберемся, - Леха прижал палец к губам.
Мы подошли уже слишком близко, собака должеа нас почуять. И точно, из-за забора послышалось глухое рычание. На сей раз, это был пес, а не ветер, все время срывавший с меня капюшон.
- Это хорошо, что ветер такой сильный, - сказал Алексей. – Нам стоит обойти дом кругом, тогда он будет дуть нам в спину и прямо на пса, тот начнет кидаться на нас, а мы постепенно будем двигаться на противоположную, подветренную сторону, причем с двух сторон, глядишь, у него мозги расплпавяться.
- Так что ты задумал? – спросил я. – Мы уже начинаем производить какие-то действия, а я еще в полном неведении.
- Ничего я особенного не задумал, - прошептал Леха. – Просто я хочу пробраться в дом, до приезда хозяина, вот и все. А когда вернется Виталий Федорович, то поговорить с ним по-мужски.
- А ты уверен, что он вернется?
- Я думал, что ты спросишь, «а ты уверен, что у нас получится с собакой разобраться?», - Леха толкнул меня в плечо. – Молодец, что в успехе не сомневаешься.
- Рад стораться, гражданин начальник, - прошептал я, жрожа всем телом, от холода и ужасного рыка, который заметно усилился.
- А Федорович вернется, как пит дать, он по телефону бакланил, что завтра Кирилл из Москвы возращается, встретить надо. У меня такое ощущение, что нам следует поторопится, чувствую я, что Виталик скоро назад вернется, тогда еще сложнее будет, - так же, шопотом, ответил Леха.
Мы подошли к забору вплотную. Сквозь редкие щели в верхней части забора, пробивался свет. Оказывается, что участок вокруг дома был освещен, но издал это было не заметно, из-за высокого забора и высаженный вдольнего различных деревьев, в основном хвойных, как почуствовал я по запаху. Леха поттвердил мои предположения. Деревья на участке были в массе своей хвойных пород: листвинница, ель, реликтовые сосны, которые выростают на больше трех – четырех метров, сибирский кедр и пихта. Встречались, правда и фруктовые деревья, но их было не много, и урожай с них никто не собирал.
И вот стою я, смотрю в щелочку на особняк, как вдруг – ХАМ!!! Прямо перед моей мордой клацнули здоровые челюсти и раздался оглушительный лай. Я отпрянул в сторону, подскользнулся на сырой траве и сел на задницу. Слава, богу, что нас разделял забор. А эта сучка, как подкралась тихо и неожиданно, видно здрорво обучена стерва.
- Ты аккуратней, - Леха фыркнул от смеха. – Смотри, запал потеряешь, или, того хуже, кольцо выскочит. Может мне лимонку отдашь, от греха подальше.
- Обойдешся, у тебя есть, - отряхаясь, ответил я. – Чего ржешь, ты же не видел, как эти челюсти работают, а я нажрался этого выше крыши.
- Не злись, просто со стороны, если звук убрать, все выглядело очень комично, - Леха улыбнулся, но тут же взял себя в руки. – Пошли, сделаем кружок вокруг забора, подразним собаку, пускай побесится. Только не суй свой нос в шели, а то, того и гляди, останешся без обоняния.
Мы кружим вдол забора, а пес неотступно следует за нами следом, с внутренней стороны. Иногда он громко лает, пытаясь запугать нас, иногда, вдруг, затихает и тихо крадется. Мы слышим его тяжелое дыхание и сами стараемся не дышать, но идем всперед. Наконец, пес не выдерживает и выдает себя, он с лаем бросается на забор, но проломить его собаке не под силу. Мы нахваливаем пса за смекалку.
Зайдя с тыльной стороны дома, я закуриваю, эдесь нас никто не увидит. Леха предлагает сделать по глотку коньяка и сделать еще хотя бы кружек. Ветер, относит наш запах, запах дыма и алкоголя прямо на пса, и тот еще больше неиствует. Мы делаем по глотку, Леха убирает бутылочку в карман.
- Хорошего помаленьку. Докуривай, и пойдем, - говорит он. – Отдыхать некогда. После отдахнем.
- Не в этой жизни, - добавляю я, выбрасываю хабец и иду за Лехой, под акомпонимент собачьего лая.
Едва мы оказываемся напротив ворот, с подветренной стороны, как лай утихает и становится приглушенней. Мы стоим неподвижно в трех метрах от забора, Леха о чем-то размышляет.
- Пожалуй, пора, - решительно говолрит он, по своему какому-то шестому чувству и делает шаг в левую сторону от ворот. – Пошли, там возле забора, я небольшую лестницу соорудил из разного мусора, по ней будет легче на него взобраться.
Еда он произносит эти слова, как из-за поворота, где-то в киллометре от нас, брызнул свет фар двух автомобилей. Это является для Лехи полной неожиданностью и он, как подкошенный валится в траву, увлекая меня за собой. Трава в этом месте невысокая, и если бы не наши масхалаты, то я бы причудливо выглядел в белом костюме, на черной земле. Один раз, свет от фар полоснул по нашим телам, но водитель видно не заметил, либо не придал значение двум кучам мусоры, лежащим возле дороги.
Самое плохое, в этой ситуации, что нам не поднять головы и не посмотреть, много ли народу в машинах, и кто эти люди. То, что машины две, сдорово путает нам карты, впрочем, как и одна, столь неожиданно появившаяся в самое неподходящее время.
Звук морота становится громче, автомобиль приближается. Из-за забора слышен злобный лай. Леха решается приподнять голову. Машина стоит в нескольких метрах от нас, это джип «Хаммер», такой я видел несколько раз на лесопилке, наверное, это тот же самый. Но из него никто не вылезает. Если бы не второй автомобиль, то мы могди бы взять «Хаммер» штурмом, хотя, вряд ли, он бронированный. Такой можно только из подствольника, как у нам в городе, когда убивали гендиректора БФПГ в самом центре города.
Вотрота отъезжают в сторону, и машина въезжает на территорию, пес бросается на нее и с лаем сопровождает до самого гаража. Здесь цепь натягивается и он возвращается обратно, лаять на звук второго автомобиля, который, не доезжая до забора метров триста, свернул на узкую дорогу и ушел вниз, к реке. Как же я не обратил внимание, что там деревянный мост и дорога в другой поселок.
Впрочем, «Хаммер» нам штурмом было бы все равно не взять, ворота закрылись, кто был в машине мы не знаем. Короче, кругом сплошная непруха.
У них все на электронике построено. Ворота от пульта, гараж тоже. Не исключено, что на заборе тоже сенсоры имеются, отчего же они пожалели денег и не сделали хоть малую толику, того, что есть здесь на ферме? Правильно, там им бояться не кого, а здесь конкуренты. Они не сгорящими тряпками придут, если что, а с ПЗРК и РПГ. Интересно, а Кирилла где-нибудь в сарае спрятана ракета «земля-земля»?
Впрочем, нам совсем не смешно. Хочется впится зубами в землю, чтобы не заорать от бессильной злобы. Но, Леха спокоен, как танк. Он лишь щурится, и покусывает щеку, как при зубной боли.
Мы подходим к забору, пес почуял нас и залился лаем. На втором этаже особняка зажигается свет. На балкон выходит мужчина, он орет на собаку. Тогда та, забыв о нас бросается в его сторону. Он дразнит ее и материт. По голосу я узнаю, что это, действительно, Виталий Федорович. Он дразнит собаку, большим куском мяса. Та немстовствует.
- Сейчас тебя, тварь, покормлю, - говорит здоровяк и уходит в глубину дома.
Собака застывает в ожидании, я тоже. Сейчас он принесет ей…
-На, жри, стерва, - Виталий бросает мясо под ноги собаке и закрывает дверь.
Пес бросается на мясо и, придавив кусок передней лапой, начинает его рвать. А, он сокойно жрет и обычную говядину, ошибся профессор и всех с толку сбил! Я сначала тоже думал увидеть, человеческую ногу или руку, а это оказалось обыкновенная телячья грудинка. Я аж вспотел, не смотря на холодный ветер.
- Пошли, - шепчет Леха и двигается на ципочках вдол жабора. – Быстрее, пока пес занят.
Словно услышав Лехины слова, собака поворачивается в нашу сторону и злобно урчит, но не бросается вслед за нами, а продолжает рвать мясо, причем чавкает она, как свинья. Правда, может это так звук отражается от забора и многократно усиливается, резонируя в мрачном пространстве, окруженного забором особняка.
Мы подходим к какой-то куче, сваленой возле забора. Оказывается, это Леха трудился здесь днем, строя небольшой плацдарм для решающей атаки на противника. Куча состоит из обломков кирипичей, поленьев, досок и просто дерна. Рядом валяются ветки деревьев. Они бесполезны и даже опасны, ведь любой хрус может привлечь внимание не только собаки, но и хозяина. Да, а горка вышла приличная, с ее помощью, мы легко сможем залезть на забор. Леха сделал большое дело, тяжелое, видимо поэтому, показался мне таким уставшим и злым.
Вскоре, пес доел свою пайку и улегся рядом, слегка фыркая, толи от злости, толи от удовольствия. В доме гаснет свет. Вероятно, Виталий решил выспаться перед встречей босса. На нес устраивает то, что пес не реагирует на нас адекватно, то есть, не рычин, не лает, не беснуется. Нам надо, чтобы лай не умолкал, чтобы оценить реакцию Фелоровича. Мы тихонько постукиваем по забору и зовем пса. Тот поднимает голову и рычит. Эх, сейчас бы кота, он бы точно взбесился. Хотя, пес и так принялся лаять, Леха швырнул на территорию сухую ветку. Выглянул в форточку Виталик.
- Ты, падла, успокоишься хоть когда-нибудь! – заорал он. – Что тебе еще надо. Спи, зараза, жрать больше не получишь. Эх, пристрелить бы тебя, да Юрьич голову открутит. Ты слышал, пес, если будешь орать и выть, то завтра же отправлю на ферму, будешь все время в клетке сидеть и падалью питаться, - он широко зевнул. – Спи, черт окоянный, ять поганая.
Форточка захлопнулась, свет погас, а пес продолжал гавкать. Наша задача состояла в том, чтобы пес не умолкал хотя бы некоторое время. Впрочем, он и сам догадывался о нашем желании и охотно принимал участие в нашей игре.
- Теперь, ты остаешься один, - шепнул Леха.
- Это почему? - сдрейфил я, Леха не собирался бросать меня здесь одного, но и не объяснял своего плана.
- Ты будешь приманкой для пса, - ответил Алексей. – Или ты хочешь, чтобы я был приманкой, а ты охотником? Пожалуйста, я двумя руками за.
- Ты бы объяснил толком, что ты хочешь, а потом давал указания, - сказал я. – А то ты заявляешь, мол, ты один остаешься, а я к бабе пошел, мне здесь все надоело. Так что ли?
- Я сам не знаю, как быть, - бурчит Леха. – Наша задача угондошить собаку и влезть на балкон. Второе –это дело техники, а с первой проблеммой повозиться придется. На войне, как на войне. Главное в нашем деле это четкие и разумные действия, и граммотрное их выполнение. Ты думаешь, отчего мы в Чечне так надолго завязли?
- Мне кажется, что «чехи» за свое воюют, а мы за чужое, - ответил я.
- Безграммотный ответ – два балла, - сказал Леха. – Все дело в том, что приказы у нас или не выполняются, или воспринимаются буквально. Ну, представь себе, стоило Путину заявить на всю страну, что мы боевиков «будем мочить в сартире», как наши вояки восприняли это буквально. Какой-то снабженец с генеральскими погонами, подсуетился и закупил в Малазии огромную партию биотуалетов, взамен истребителей МИГ-29. Командующий СКВО издал приказ: поставить эти туалеты во всех чеченских городах и селах, а так же на границе с Грузией и Азербайджаном. Возле каждого такого туалета взвод или рота спецназовцев сидит в засаде, ждет, когда какой-нибудь боевик по нужде захочет. Только он в туалет заглянет, как тут же его и замочат. Только, боевики предпочитают все свои дела справлять на природе, а не в синих гробах. Поэтому большую часть биотуалетов по городам распихали, чтобы деньги списать, да расходы покрыть. Вот и стоят ткперь возле наших станций метро и на людных магистралях эти достижения человеческой мысли. Только не мочат там никого, а бабки на этом зарабатывают. Ладно, иди к забору, покури, можешь хлебнуть глоток, но не больше, а я еще кружок мотану.
Леха растворился в темноте, а я стоял возле забора, делал маленькие глоточки коньяка и курил сигарету. За забором неистовствовал пес. Правда, иногда он затихал, но терпения хватало ему не на долго и он вновь заливался зычным лаем.
Внезапно, он бросился в сторону и принялся лаять слева от меня, метрах в десяти. Я подумал, что это Леха возвращается, но на всякий случай выбросиль сигарету и присел возле кучи. Пес лаял, все ближе ко мне, но я, как не всматривался в темноту, никого не замечал. Мистика какая-то! Наконец, пес вновь вернулся ко мне, и стал лаять и рычать прямо напротив места, где я сидел.
Вдруг, сверху донесся тихий свист. Я вздрогнул и поднял глаза. На заборе виднелся чей-то чернуй силуют на фоне темно-синего неба. Вначале я испугался, но потом понял, что это Алексей, каким-то образом забрался на забор и подзывал меня к себе.
- Подружился с собакой, - спросил Леха, когда я встал на вершину собранной им кучи и мог легко влезть на забор.
- Такой задачи мне командир не поставил, - ответил я, помятуя о недавнем разговоре о войне.
- Мог бы сам догадаться, - прошептал Леха, потому что, пес притих и разглядывал его на вершине забора, как бы примериваясь, хватит ли длинны цепи, чтобы допрыгнуть до этого наглеца, оседлавшего чужой забор. – Тебя почему жена бросила?
- К тему тебе? – его вопрос удивил меня, как и привел в замешательство.
- Так просто. И все же?
- **** мало! – сплевывая горькую слюну, с усмешкой ответил я.
- Вот видишь? А мог бы сам догадаться, что не удовлетсворяешь девку. Подумал бы, глядишь и не разошлись бы.
- Слышь, тезка. Кончай ворошить мое прошлое, мне и так хреново, - недовольно сказал я.
- Это хорошо, что ты злишся, в таком состоянии от тебя больше прока, чем когда ты инфантилен и весь в своих раздумьях о смысле жизни, - сказал Леха. – Залезай сюда, тут как раз елочка посажена, из дома нас не увидят.
Едва я влез на забор и примастился рядом с приятелем, как пес злобно зарычал и рванул в нашу сторону. Но, цепь была слишком коротка, и он шмякнулся на землю, не до летев до нас около полуметра. Я вздрогнул и чуть не свалился вниз, но крепкая Лехина рука, помогла мне удержать равновесие.
- Куда ты! – зашипел он, ка змея. – Еще не время в пасть к псине лезть.
Пес же изменил тактику и стал бросаться на забор, пытаясь сбить нас, словно груши. Но, мы сидели на кирпичной кладке, которая была сделана на совесть, и попытки собаки стяхнуть нас с нее, оказались тщетными.
- Теперь ты отодвинсь чуть в сторону, - шептал он. - Нет, свалишся, лучше я.
Он отодвинулся от меня на пару метров, пес же, по прежнему, бесновался напротив меня. Подождав несколько минут и убедившись, что собака сосредоточила свое внимание на моей личности, Леха сказал: «Пора» и сиганул вниз, в руке его блестнуло острие ножа. Собака на мгровение замолкла, а затем рванулась в его сторону со свирепым рыком. Но, Лехин нож знал свое дело.
«Он вошел в нее с одного удара», как - то прочитал я в одной из популярных книг А. Константинова. Вошел по самую рукоядку, где-то с боку, в области грудной клетки.
Здоровенный пес, захлебываясь собственной кровью, продолжая реветь, из последних сил бросился на Леху. Может, ему и удалось бы повалить его и вцепится в горло, но я, заорав от страха за Алексея, спрыгнул вниз и дернул за цепь, что было сил. Пес остановился, и этого мгновения хватило, чтобы Леха во второй раз полоснул ножем, на сей раз по горлу собаки. Все было кончено. Огромная белая туша, извергая из груди и горла черную кровь, подалась назад и конвульсирую, придавила меня всей своей массой. Я ударился головой о что-то твердое.
Леха привел меня в чувства, надовав ладонями по морде. Я потихонбку пришел в себя, с ужасом вспоминая увиденное.
- Ты чего орешь? – злился он. – Мы же договаривались, что в любом случае не звука. Ты хочешь все испортить? Зачем было орать, нельзя обойтись без воинственных индейских криков, - Леха был весь перепачкан кровью, тяжело дышал и скрипя зубами, придерживал левую руку. – Лапой задел сволочь!
- Я же за тебя испугался, - оправдывал я, свой неразумный поступок. – Я хотел…
- То, что помог, спасибо, - прервал меня Алексей. – А то, что шум поднял, смотри, как бы нам это боком не вышло.
Вышло!
В доме зажегся свет и черная тень появилась на балконе. Это был Виталий. Он матерясь стал звать пса, но тот, естественно, не мог его злобно облаять, по причине, отсутствия жизни в могучем теле. Федорович заволновался, шмыгнул в дом и вернулся оттуда с ружьем в руках. Мы притаились за тонким стволом ели, которая совсем не закрывала нас от глаз противника.
Как перебраться на территорию, мы подумали, а как выбраться с нее, в случае непредвиденных обстоятельств, мы не предусмотрели. Приходилось лишь крепче вжиматься в голую землю и надеятся, что хозяин решит, что пес заснул где-нибудь и вернется восвояси.
Но, не тут то было!
- Видишь, -прошептал Леха, краешком рта. – В руках у него помповое ружье, наверняка заряженное дробью. Расстояние не больное и ему хватит достать нас. Поэтому, или мне придется снимать его сейчас, или надеятся на Бога.
На Бога, надежда оказалась слабой. Мужик не торопился назад в особняк, он подошел к стене, дернул рубильник. На балконе вспыхнул прожектор. Луч света стал шарить вдоль забора, пока не остановился на собачей туше. Федорович, вновь позвал пса, на сей раз настойчиво и громко. Леха достал пистолет и снял его с предохранителя. Сейчас стрелять в человека стоящего на балконе было, практически, бессмысленным занятием, луч от прожектора ослеплял нас.
- Дыши реже, - шепнул Леха. – И не шевелись. Он оттуда вряд ли разглядит тебя из-за туши. Как только луч прожектора уйдет в сторону, я сниму его.
Между тем, луч, как вкопаный оставался на прежнем месте, даже чуть сдвинулся в нашу сторону. Стало понятно, что Виталий что-то заметил возле пса.
Почему Леха не стреляет? Спокойствие, главное спокойствие, как говорил Карлсон со Стокгольмской крыши. Я подбадривал себя, отходя от оцепенения вызванного кошмаром, вызванным ударом башкой о корень ели, но сердце предчувствовало беду.
Ослепленные светом прожектора, мы не видели, чем в данный момент занят мужик, но почему-то у меня похолодело внутри, когда я увидел еще один, тонкий красный лучик, который то появлялся, то исчезал, но неуклонно двигался в нашу сторону. Наконец, красный луч пошарил по моим волосам и остановился, в аккурат у меня на лбу. Ять! Это называется не так, а лазерным прицелом, поправил бы меня Леха, и сейчас дядя нажмет на курок и мою голову разнесет на мелкие части. Ять, но почему меня?
Этот луч давно заметил и тезка. Едва тот задержался у меня на лбу, как Леха вскочил на ноги и выстрелил.
Леха успел выстрелить дважды. Первая пуля попала в прожектор и разнесла его на куски. Второй выстрел оказался намного громче, пуля, выпущенная стволом Алексея, попала в человека, заставив его обмякнуть и рухнуть на балкон. Но, тот успел выстрелить одновременно с Лехой.
Я посмотрел на то место, где мгновение назад стоял приятель, слегка согнув колени и держа пистолет обеими руками, Лехи не было. Плюнув на возможную опасность, я вскочил на ноги и бросился к тому месту. Тело Лехи, отброшенное немного назад, полулежало возле забора. Из груди текла кровь и шел небольшой дымок. Заряд картечи разкромсал ему всю грудь.
Леха был мертв!
Я точно знал это. Мне даже не было необходимости проверять пулс. Сколько смертей я видел за свою жизнь, не перечесть, но такой отчаянной и благородной – никогда. Фактически, Алексей спас мне жизнь, в последний раз в своей жизни бросившись в круг, как в далеком детсве, и больше никогда из него не вышел.
«Господи, какая не справедливая жизнь, ведь этот заряд был предназначен мне!» – заорал я, при этом опасаясь ответа небес, что, мол я сам, совсем недавно возмущался, почему лазерный луч был направлен на мой лоб, а не на его: «Ты просил, я сделал!».
Эх, Леха, Леха! Опять ты спас меня. Ведь виновник твоей смерти я. Если бы я не закричал, то Виталий бы не проснулся, не вышел бы на балкон, и у нас бы все гладко получилось. Теперь же, я стал косвенным виновником еще одной смерти. Какой по счету?
Да, для Лехи круг замкнулся, он никогда не выйдет из него. Он ведь чувствовал это. Не зря, так трогательно обнимал сержанта, а я подумал, что он просто шутит.
«И меркнет свет, и молкнут звуки, и новой муки ищут руки.
Если боль твоя стихает, значит, будет новая беда».
А. Романов
Надо сваливать, пока народ сюда не нагрянул. Наверняка, кто-нибудь слышал выстрелы, в чистом поле, в тихую ночь наша кононада далеко слышна. Врядли, кому-то придет на ум, что это начался сезон охоты на кабанов. Темно, тут дальше собственного носа ничерта не увидешь. Это здесь, на участке кое-какая иллюминация имеется, а в леу, да в поле, только луна, да звезды.
Я думаю, может подпалить дом, но не решаюсь осуществить задуманное. Дом каменный, чтобы его поджечь, понадобится время, а его-то у меня и нет. Все, бежать, бежать, как можно скорее.
Я нахожу рядом с воротами калитку, которая заперта на амбарный замок изнутри. Я поворачиваю, вставленный в него ключ, и оказываюсь за территорией особняка. Кажется, что здесь совсем другой воздух, сежий, чистый и душистый, пахнужий не кровью и порохом, а рекой, лесом, травами.
Прегибаясь, я иду по полю в сторону Серегиного дома, обхожу озеро и оказываюсь возле забора. В доме горит свет. Или чтио-нибудь стряслось, или они встают рано. Я решаюсь тихонько постучать в окошко. Распахивается зановеска, и я вижу физиономию сержанта. Он узнает меня, кивает головой и идет открывать дверь. Я захожу в прихожую. Он включает свет и охает, от неожиданности. Я весь перепачкан кровью.
- Не боись, сержант, - глухо говорю я. – Дай воды помыться, а то жена твоя, раньше срока родит.
Он набирает в умывальник воды, и я смываю с себя кровь. Затем, я снимаю масхалат и кросовки и бросаю их в печь, в которой тлеют угли. Серега отодвигает заслонку и огонь занимается в печи с новой силой, уничтожая последствия ночной трагедии. Часы показывают пять утра. Я переодеваюсь в прежнюю одежду, перекладывая гранату в сумку. Вот сволочь, ругаю я себя, даже ствол из Лехиной руки не забрал и гранату из кармана. Хорошо, что еще свою с перепугу не выбросил! Да, хороший же из меня друг и воин получился. О чем я думал, когда бежал от туда? О том, что менты подумают, что нападавший был один? Могут подумать, если закроют глаза на разные следы на песке, на открытую калитку и примятую в разных местах траву. Не объявят какой-нибудь плпн «Сирена» или «Свисток», что вряд ли. Сегодня Кирилл возвращается, он здесь всех на уши поднимет, тем паче, Александр Василич этого дела просто так не оставит. Надо заховаться на время, пока страсти поутихнут. Но, где? Да, и не опаздаю ли я, если прятаться буду.
Вот так-то брат! Теперь самому надо принимать решения, не с Серегой же советоваться. Вижу, как он перепуган, того и гляди, что пойдет и настучит.
Эх, Лешка. Лучше бы ты к матери в деревню поехал, да женился бы на какой-нибудь толстушке, типа Серегиной жены. Я разбирал Лехины вещи и бросал их в огонь. Нельзя, чтобы его опознали, начнут тогда копать, глядишь, на меня выйдут. А так, мало ли, что подумают. Решат, что дом депутата ограбить хотели, да помощник настороже был, вот и погиб, спасая имущество хозяина.
Руки дрожали, когда я бросал в топку Лехины документы, фотографию отца, какие-то армейские снимки. Наверное, ему приятели подарили, когда он в Москве по ним шлялся. Новые шмотки, я решил оставить сержанту. И хотя, они были явно велики ему, я решил, что в хозяйстве они пригодятся. В крайнем случае продаст, все какие-не –какие деньги. Лопатник я сунул в свою сумку, там еще шуршали какие-то бумажки. Пересчитывать их сейчас у меня не было ни желания, не сил. Сумку с оставшимися шмотками я оставил рядом с печкой.
Вошел Серега, выходивший на улицу курить.
- Тут маленько осталось, - я протянул ему бутылочку с коньяком. – Глотни, за упокой двух душь.
- Алексея больше нет? – Серега автоматически взял бутылку и пригубил. – Он умер?
- Его убили, - ответил я. – Он убил Виталия, а Виталий его. Как на дуэли, пиф-паф. Допивай, я не буду. Мне тверезым теперь быть надо, чтобы дров не наломать, я ведь в одиночестве остался.
- Но, ты ведь…, - начал Сергей.
- Не сотрясай воздух, - произнес я любимую Лехину фразу. – У тебя главная задача вырастить дочь, посадить дерево и любить жену. Я как-нибудь один справлюсь. Тем более, Леха перед смертью, строго-настрого запретил мне втравливать тебя в это дело, - соврал я, чтобы помочь сержанту. – А слово умирающего, закон для живущих. Да, еще он шмотки свои и сумку, тебе завещал. Я сжег те, что шибко поношены, а те, что поновее либо продай, либо так отдай, кому-нибудь подойдут. Сумку можешь себе оставить, на память, у меня своя имеется. Да, ты не бойся, я скоро уйду, сосну малость и вперед. Ты смотри, жену не пугай, а то они в этом состоянии такие мнительные, не дай Бог, выкидышь или еще, какая-нибудь бяка. Я ей скажу, что Леха в Псков подался, к однополчанам. А сумку ты пока припрячь, от греха подальше. Где мне приземлится до утра, в сарае?
- Лучше на чердаке, возле дымохода, там теплее, - сказал ошалевший мент. – И сумку туда отнеси, я потом перепрячу.
- А у тебя обыск не затеют? – спросил я на всякий случай. – Вдруг, на видел кто-то?
- Нет, меня дернуть в отделение могут, а сюда никто не придет, так что, спи спокойно, - ответил Сергей, желая поскорее спровадить меня на чердак.
- Да, если я не проснусь, то ты толкни меня часов в девять, я думаю, к этому времени, обстановка более-иенее прояснится.
Сержант с готовностью кивнул.
- Да, вот что, постарайся без фокусов, - предупредил я его, на всякий случай. – У меня в сумке несколько гранат и взрыв-пакеты. Если своим сдашь, то пеняй на себя!
- Ты чё, Леха, я даже и не думал, - сержант аж возмутился, от моих подозрений.
- Я тоже не думал, - сказал я поднимаясь по скрипучей лестнице наверх. – Это я сказал, чтобы взбодрить тебя не много, что-то рожа у тебя больно кислая. А ты мне еще пригодишься, как шпиён-диверсант во вражеском тылу. Ну, не бойся, подрывать отделение я тебя не попрошу, а вот информацией кое-какой поживится, то ты уж будь любезен.
- Ладно, - охотно согласился сержант, лишь бы отвязаться от меня. – Я разбужу в девять и постараюсь тебе помочь.
Я поднимался на чердак, думая о Лехе. Интересно, что он такого наплел этому менту, что тот ходит, как пришибленный? Эх, Алешка, тяжело мне без тебя будет, некому даже одернуть и прикрикнуть на меня, если я чего не так делать стану.
На чердаке было не так уж жарко. Я щелкнул выключателем, загорелась лампочка, ввинченная как раз над иоей головой. Возле выключателя, под потолком было огромное осиное гнездо. Прекрасное соседство! Удружил Серега. Я швырнул Лехину сумку в темный угол и прошел следом. Да, чуть не забыл, надо его электронную записную книжку забрать из кармашка. Если выживу, то хоть его друзьям позвоню, сообщу о безвременной кончине приятеля. Плюхнувшись на маленький топчан, стоявший возле печной трубы, я моментально заснул, не обращая внимание, на жужжание ос, возле моего лица. Деваться было некуда, да и сил совсем не осталось.
Серега разбудил меня, как мы и договаривались в девять утра. Я проснулся, с опухшей рожей. Видно, несколько ос все же ночью покусали меня, что впрочем не удивительно, эти насекомые, как и собаки, вечно норовили сделать мне больно. Я ощупал лицо. Но распух, скорее при падении на землю, а вот синяк под глазом и щека вспухла, так это дело рук ос. Точнее, не рук, а жал. Твари!
Я спустился вниз и в таком виде предстал перед очами Серегиной супруги. Сержант уже успел ей доложить, что Лешка уехал в город, и за завтраком присутствовать не будет.
- Да, и за обедом, пожалуй тоже, - сказал я, прикрывая искусанную морду ладонью. – И мне пора двигаться дальше. Как только с лицом быть. Не поймут ведь люди.
- А вы землей потрите, - посоветовала женщина, а потом спиртом смажте. Я вам дам, у меня есть в баночке. Ой, а нос вы где-то разбили. Вот нос у вас не пройдет.
- Ничего, до свадьбы заживет, - бодро отчеканил я и пошел на улицу за землей. – Сережа, ты мне не подсобишь?
- Да, конечно, - сержант с готовностью, поспешил за мной следом.
- Какие новости? – спросил я, когда мы оказались одни, на грядках с чесноком и кабачками. – Слышал что-нибудь?
- Да, пока ты спал, ко мне праорщик Горшков заходил, про убитого спрашивал. Нет, не про Виталия Федоровича, а про Леху. Оказывается, что он спрашивал обо мне в нашем отделении, - снржант пытливо посмотрел мне в глаза,
- Да, мы тогда и не подумали, - теперь пришлось уже оправдываться мне.
- Но я, отбрехался, - продолжил Сергей. – Сказал, что Сергей, он ведь так представился?
Я кивнул. Хотя, какая разница, как он представился, хоть Алексей, хоть Сергей, хоть Папа Римский.
- Сказал, что Сергей искал меня, чтобы вещи для жены передать. Он ведь подарил ей сорочку. Я ей тоже, так и сказал, что если будут спрашивать, то он ее старый знакомый с Украины, проездом был в наших местах, вот и привез гостинцев с родины.
- Да, отмазка клевая! – я не знал, что мне делать, смеяться или плакать. Приехал женин приятель с Украины, чтобы подарить ей сорочку российского производства, а потом пойти и завалить помошника депутата ГД РФ. Свои домыслы, я решил не сообщать Сергею, но по моему, эта версия была шита белыми нитками, нужно было бы придумать что-нибудь попроще. Типа, выпили вчера с каким-то мужиком, на рыбалке, а он удочку оставилвот он и приходил чтобы забрать. Ну, это тоже ерунда, но все равно, надо было врать что-нибудь в этом духе. – А еще чего?
- Пока все. Там, на хуторе, сейчас все наше начальство ошивается. Говория, что экспертов из Пскова ждут. Причину нападения пока не обнародуют, да и не кому, у нас народ нос в эти дела не сует, а местных журналистов не привечают, а из центра, пока еще доберуться, - Серега пожал плечами. – Основная версия, это ограбление, так Горшок сказал, но кто-то о политических мотивах рассуждает, мол, выборы скоро на пост губернатора области, а Кирилл один из претендентов. Короче, у Василича, вся жопа в мыле, бегает и за голову держится.
- Серж, а ты туда сходить не хочешь, разузнать поподробней? – я ловлю его настороженный ызгляд, но глаз не отвожу. – Ты же свой, да и страшно тебе за супругу, если ее земляк бандитом оказался. Давай, милый, сгоняй, поразнюхай, прояви свою ментовскую смекалку. Мне от тебя много не надо, выясни только, основную версию и когда вернется Кирилл Юрьевич.
- Так, для этого и ходить не надо, - обрадывался Сергей. – Про версии, я тебе сказал, а Юрьич приезжает сегодня вечерним поездом, с женой и дочкой.
- Как с женой, а…, - я запнулся. Вот оно что, оказывается у Кириюхи жена имеется и дочь, так что, Юлька врала, что она за Кирилла замуж собирается. Ведь, не могла она не знать, что он женат. Впрочем, он мог охмурить ее и пообещать развестись с супругой, допустим, сразу после губернаторских выборов. Ну, и ять была эта Юля! О жене не слова, забыл. – Я думал, - нашелся я. – Что жене здесь делать нечего, да и дочке в школу ходить надо, а не по дачам разъезжать.
- В какую школу? – удивился Сергей. – Ей всего три года, ей в ясли ходить надо, а не в школу. Хотя, зачем ей ясли, когда маме работать не надо, папаня зарабатывает, как Мавроди.
- Верно, - поддакнул я, чтобы сглазить свою оплошность, хотя я не обязан знать подробности о семье дорогого Кирилла Юрьевича. – Только Мавроди в бегах, а Киря в Думе, законы сочиняет. Ладно, спасибо за информацию. Я пока побуду у вас в сарае, а ближе к вечеру выдвинусь к вокзалу, хочу с Кириллом поговорить.
Серега хмыкнул. Мол, понятно, каким образом, ты хочешь поговорить с Юрьичем, для этого у тебя и гранаты и тротиловые шашки и взрыв пакеты имеются. Сержант уже давно жалел, что связался с нами, но теперь отступать было некуда. Либо молчать и наблюдать со стороны за происходящим, либо скручивать мне ласты м сдавать своим, чтобы скрасить свою вину перед органами, за недоносительство. Но, вряд ли этот поступок оценит жена, да и ребята, они ведь не ради денег и славы этим занимаются, они людям помочь хотят. Так подумал, подумал Сергей и решил, что никому ничего не скажет, а будет лишь со стороны следить за развитием событий.
Намазав морду грязью, я взглянул на себя в осколок зеркала, висевший над рукомойником и тут же смыл ее с лица. Пусть рожа опухшая, так меня сложнее будет узнать. А вот, побриться бы не мешало. Я достал Лехино лезвие и побрил, торчавшую в разные стороны щетину. Сейчас, родная мать не узнала бы меня, насколько я изменился. Леха, сказал я сам себе, а ведь у тебя появились седые волосы, ты превращаешся из мальчика в мужчину! Тьфу ты, черт! Это солома пристала к моим волосам. Значит, эволюция моего перерождения пока тормозится.
Пока я брился, Серега нарезал сыр и колбасу, которую притащил Леха откуда-то. Я так и не успел спросить его, какой – такой склад он умудрился подчистить, пока ходил вчера на разведку. Странно, но потерю друга, я переживаю не так болезненно, как убийство Юли. Но, может это от того, что там я непосредственный исполнитель убийства, а здесь лишь косвенно причястен к гибели друга. А может, до меня просто еще не дошло, чего именно я лишился, точнее “кого”.
Впрочем, еда не лезла в рот, а подкрепиться бы не мешало, силенки мне сейчас, ой как, необходимы. И хотя, я пока не решил, что мне делать, но зато, готов был сделать первый шаг в любом направлении, главное добраться до Кирилла. Мы разворошили осиное гнездо и покончили с одним из главных фигурантов в этом деле, осталось лишь снести башку основному владельцу фермы и тогда дело захереет само собой. Вряд ли Василич способен потянуть такой сумашедший воз. Правда, на горизонте возможно появление и других, скрытых игроков, но на них у меня точно сил не хватит, если они есть, то пусть с ними борются серьезные люди из компетентных органов, а не полупьяный придурок, который пистолет держал два раза в жизни, а гранату, так только учебную, в десятом классе.
Кое-как впихнув в себя штук пять яиц и столько же бутербродов, я поблагодарил хозяйку и стал готовится к отбытию. Хотя, покидать их двор я пока не собирался, но, чтобы женщина не нервничала, я решил сделать вид, что ухожу, а сам спрячусь в сарае, и покимарю еще парочку часов. Расцеловав на прощание, руки доброй толстушки, я подмигнул Сергею и вышел на улицу. Сергей, задержался в сенях, чтобы жена не увидела, как я юркну в сарай.
- Ах, ушел, - сокрушалась она. – А я ему, на дорожку гостинцев припасла.
- Давай мне, я передам, - Сергей взял у нее из рук сверток и направился в сторону калитки. – Ты зайди в избу, а то дитя застудишь.
- А тебя не арестуют? – волновалась жена.
- Нет, не бойся, сегодня не до этого, - ответил Сергей и задержался возле калитки. – Дуй домой, а то отлуплю.
- Попробуй, - игриво сказала она и высунула язык.
Сергей, шутя, погрозил ей кулаком и топнул нагой.
Женщина, с визгом, закрыла дверь в хату и улыбнулась. Хороший у меня муж, думала она, заботливый. И друзья у него, такие вежливые, такие вниматнельные, и раскрыв шкаф для одежды, она принялась перебирать груду детских ползунков, распашенок, чепчиков, вязанных кофточек и пеленок. Все, кто не заходили к ним, в последнее время, обязательно приносили детское белье, а вот ей сорочку, только этот усатый Алексей подарил. Жалко, что он не смог проститься с ней, он такой же хороший, как ее Сергей. Она улыбнулась и погладила свой живот, потм села на низкую скамейку и запела колыбельную на хохлядском языке. На душе было светло и спокойно, она была счастлива.
Серега прошмыгнул в сарай, передал мне бутерброды, помидоры, лук и перец, собранные для “нас” с Лехой его женой и сел напротив меня.
- Кто будет встречать Кирилла? – спросил я, укладывая гостинцы в сумку.
- Василич, наверное, - после некоторых раздумий, ответил Сергей. – Раньше, всегда Федорович встречал, а в связи с его смертью, больше и не кому. Хотя, у Кирилла в Новосокольниках “БМВ” в гараже поселковом стоит, они могут и сами добраться. Но, скорее всего, Александр Василич на станцию поедет. Тут ЧП такое, ему как-то оправдываться надо.
- Правильно мыслишь сержант, - похвалил я. – Сразу видна ментовская школа. Ты не дуркуй, вернется твой подполковник, ты с ним померкуй, побазарь, глядишь, он тебе и поможет. Стране нужны такие честные пацаны, как ты. Я без смеха говорю, - еле сдерживая улыбку, говорю я. – Хватит уже на ментов косо смотреть, в конце концов, все мы слеплены из одного теста.
Серега задумывается и кивает, ему приятно, что я хвалю его мужество и честность. Но, что ж, надо быть, действительно, мужественным, чтобы хрюкать из сарая, когда жрать приспичит, не каждый способен на такой позор.
- На чем Василич на станцию поедет, как ты считаешь? – спрашивая я, возгордившегося сержанта.
- Так, капитан на своем “зубиле” - на “девятке”, почти никогда не ездит, поэтому наверное, на служебном УАЗ-ике рванет, - ответил Серега, обкусывая ногти на руках.
- А шофер?
- Нет, если Юрьича встречать, то без шофера. Зачем им лишние уши, да и сам он машину водит, как Михаэль Шумахер.
- Ого, а ты в “Формуле-1” разбираешся, - удивился я. – А говорят, в деревне одни олухи живут, вот и верь после этого газетам.
- Нет, мы не только спортом интересуемся, - загордился, вновь, Сергей. – Мы и в политике сечем и в экономике.
- На счет политики, спорить не стану. Сечете вы в ней, не хуже всей страны. Правильно сейчас говорят: “Каков в области, или городе, мэр или губернатор, таков и народ”. Я бы туда добавил бы и членов Госдумы, правительства и Президента. Как известно, рыба всегда гниет, а у холопов чубы трещат. Ладно, Серж, спасибо за информэйшн, я покимарю маленько, да пойду, а ты к своей разлюбезной дуй, не заставляй ее волноваться. Разбуди меня часа через четыре.
Сергей кивнул и аккуратно вылез из укрытия, чтобы никто из соседей не заметил, что он слишком часто ходит в сарай. Он, тихонько прикрыл дверь и пошел к дому.
Когда он вернулся в хлев через положенных четыре часа, то в нем никого не было.
Я шел по поселку вдоль шоссе и голосовал. Машины тормозили часто, но шоферы везти меня на вокзал отказывались – не по пути. Но, я не торопился, время у меня есть. Казалось, что ночное происшествие никак не затронуло спокойный и размеренный ход жизни поселка. Правда, встречались то там, то здесь небольшие группы людей, оживленно судачивших о чем-то, но при появлении незнакомца, гул голосов стихал, и люди настороженно замолкали, пока я не проходил мимо, тогда базар возобновлялся с новой силой.
Наверное, в другой ситуации, я бы не нарывался на неприятности, и старался бы вести себя более разумно и аккуратно, но в данный момент, мне было на все наплевать. В конце-концов, я был бы согласен на публтчный процесс, если бы смог рассказать всем им и стране, какие жуткие вещи творятся в самом сердце России. Но, похоже, до меня никому не было дело, во всяком случае, хватать меня прилюдно и тащить в кутузку никто не собирался. Это я понял, когда проходил мимо здания поселкового совета и главы районной администрации, здесь же располагалось местное отделение милиции. Менты, стоявшие возле входа, даже не посмотрели в мою сторону, хотя я, нарочито медленно прошол мимо них. Все верно, кого будет волновать одинокий путник, когда у них иная головная боль, а что я, источник этой головной боли, так пойди, догадайся.
По дороге я увидел магазин. Если хочешь узнать местные новости, то лучше всего потереться на рынке или в магазине. Поскольку, до бывшего совхозного рынка предстояло еще дойти, а магазин был рядом, то я решил заглянуть в лавку, авось повезет.
К сожалению, в магазине никого не было, лишь продавщица с золотыми зубами, сидела за прилавком и читала какой-то детектив или женский роман. Бросив на меня равнодушный взгляд, она перелестнула очередную страницу и продолжила шуршать взгядом по бумаге. Я посмотрел на полки, которые были забиты той же дрянью, которой переполнены наши павильоны и ларьки. единственным отличием было то, что в связи с близостью республики батьки Лукашенко, на полках было много белорусских товаров и продуктов.
Я залез в карман и вытащил Лехин бумажник. Тетка заметив мои действия, отложила книгу и посмотрела на меня:
- Что брать будете?
Признаться честно, я ничего брать не собирался, а ак-то машинально полез за деньгами, но настойчивый взгляд продавца и то, что я оторвал ее от столь важного занятия, вынудили меня сделать покупку.
- Дайте водки, что ли, - сказал я. Ну и действительно, не просить же у нее килограмм пшена или манки?
- Какой?- недовольным тоном, спросила продавщица.
- А у вас есть «Москва златоглавая», - вспомнил я название водки, которую мы пили с Лехой в Черкизове.
- Нет, - буркнула тетка.
- То-о-огда, - я смотрел на витрину. – О, давайте Жириновского, я его так и не раскусил, может выпью, пойму.
Продавщица никак не отреагировала на мою шутку, отсчитала лятьдесят семь рублей сдачи со ста, и вновь углубилась в чтение романа. Фамилия автора показалась мне знакомой. Я вышел из магазина и пытался вспомнить, где я слышал эту птичью фамилию. А, точно, это же однофомилец моей жертвы, а книжка его называется «ПСЫ».
Точно: Леонид Соколов – «Псы». Пишут всякие гондоны, сами не знают о чем, только людям мозги засерают. Побывал бы он на ферме, походил в моей шкуре, поглядел бы я, как бы он про собачек написал. Правда, я не читал его книгу и не могу сказать о чем она, но уверен, что дрянь, как и большинство современных авторов.
Выйдя из магазина, я некоторое время размышлял, как поступить с «Жириком», выбросить в ближайшую канаву, разбить о камень или сохранить до лучших времен. Вспомнив, как пузырь со спиртом спас мне когда-то жизнь, при бегстве с фермы, я убрал бутылку во внутренний кармин.
Пока я прикидывал, что делать с водкой, к магазину подъехал мотоцикл с коляской, за рулем которого сидел опухший от пьянства, тщедушный мужичек, с загорелым лицом, цвета кофе с молоком, короткими растрепанными волосами, тонким, острым носом, торчащим словно пика, глубоко посажеными глазами и толстыми, потрескавшимися губами. На верхней губе синел толи шрам, толи гербис. Мужик был одет чисто по деревенским меркам: ватник на голое тело, армейские выцветшие галифе, латаные – перелатаные и кирзовые сапоги, на макушке болталась серая кепка. Не заглушая ревущий мотор мотоциклетки, он сполз с сидения и, шатаясь, пошел в лабаз. Перегаром несло от него за пару киллометров. Как он ездить умудряется, если на ногах еле стоит?
Я направился, было, вдоль шоссе, голосуя, что - то подсказавало мне, что не плохо бы оказаться на вокзале раньше, чем к моменту прихода поезда, но тут меня окликнули. Я повернулся. Передо мной стоял владелец мотоцикла и пытался что-то орать, перекрикивая ревущий мотор.
- Дык! – орал он. – Нету ти десятки! Вот, гадость какая, вчера была, а сегодня уже нет. Отраву нельзя, у меня печенка, так ее в пах, а на белую малость!
- Что, я не понял! – проорал я в огтвет и показал ему на грохочущий мотоцикл. – Ты мотор заглуши, баран!
- Так, нельза, так ее в пах, искры нету, тута завязну, ****ь, ведь была вчерась! – он опять перешел на водку.
Я нащупал в кармане мелочь и высыпал мужику в скрюченные ладони, все покрытые морщинами, ранами и ожегами. Кончики пальцев правой руки, имели характерный желтоватый цвет, как у всех курильщиков, которые предпочитают смолить сигареты без фильтра.
Мужик, снял с головы кепку, высыпал в нее мелочь и порулил в магазин. Я же побрел в сторону Новосокольников.
Через минут пять, рядом со мной раздалось тарахтение и чихание мотора, и чуть было не сбив меня с ног, я успел отпрыгнуть, возле меня затормозил мотоцикл. Этот коричневый шибздик, пытался перекречать рев мотоцикла, но видимо, он потерял по дороге глушак, и расслышать, что он хочет от меня, не было никакой возможности. Наконец, я понял, что он предлагает мне выпить. Я отрицательно покачал головой и показал ему рукой в сторону вокзала. Он кивнул в ответ, и жестом пердложил сесть к нему на тачку. Я с испугом замахал руками. Он еле-еле в седле держится, того и глядишь, как в кювете окажется. Получить травму или свернуть себе шею, в настоящий момент в мои планы не входило. Но, мужик настаивал, и я решился. В конце-концов, кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Я в люльку не полез, тем более, что она вся была перепачкана навозом, а примастился позади мужика, схватив его за ватник обеими руками. Мужик, что-то прокричал, и мы, пересекая трассу, прямо перед мчащимся по ней «МАЗ»-ом, чудом вписались в поворот и съехав с шоссе, помчались по проселочной дороге, которая выглядела не лучшим образом. Мотоцикл бросало из стороны в сторону, мы объезжали рытвины, лужи, кочки, корневища деревьев и сломанные ветви. Куда он везет меня, задавался я вопросом, как вдруг, мы промчавшись мимо какой-то болотистой канавы, очутились напротив вокзала. Мотоцикл подпрыгнул на какой-то кочке, перескочил через бросившихся в рассыпную куриц и плюхнулся в громадную лужу, которая образовалась в результате прорыва канализационных труб, идущих к жилому массиву, состоящему из нескольких четырехэтажных домов. Оказавшись по горло а родине, я крыл матом горе-водилу, и здесь иотор заглох.
«Твою мать, х.. й .. аный!» – закончил я фразу и осекся, замечая, что мы и так привлекли всеобщее внимание своими акробатическими фортелями. Ну, то что мы остановились, это и к лучшему, иначе бы мы врезались в милицеский «УАЗ», стоявший возле стеклянного павильона, в котором распологалось привокзальное кафе. А скверно было то, что выбраться из этой лужи, не представлялось никакой возможности, не запачкав ботинки и брюки в вонючей жиже.
Если, я был озадачен, возникшей передо мной проблеммой, то мужику было наплевать. Обматерив свою технику и зевак, наблюдающих за тем, каким образом мы собираемся выбираться из лужи, он спрыгнул вниз и с готовностью подставил мне плечи. Я замахал руками, наебнутся вместе с мужиком и тогда уже точно, оказаться всему в говне, такая перспектива меня не радовала, но и самому переправлятся на берег, не запачкавшись, было практически не реально.
Я все же выбрал второе, назначив невезучего гонщика своим проводником. Расшнуровав один ботинок и принявшись за второй, я вдруг увидел возле «УАЗ»-ика знакомую фигуру капитана. Василич с любопытством смотрел в нашу сторону и, похоже, намеревался направится к мотогонщику, который откупорил бутылку водки и пил ее из «ствола», стоя прямо посреди лужи. Перспектива столкнутся нос к носу с капитаном, меня не радовала, и я подозвав к себе мужичка, согласился прокатиться на его спине.
Конечно, это было глупое решение, но меня насторожило явное намерение капитана поговорить с мотоциклистом. Я взабрался на костлявую спину мужика, который, аж присел, от напуги, схватился за его уши и.. И тут мужик покачнулся и мы оба свалились в помои. Если бы не было все так печально, то я, наверняка, вспомнил бы, каким образом появился здесь и в каком виде, чуть более месяца назад, когда сбежал с лесопилки, из ментовки, перебрался через болото и встретил Юльку. Ну, и славно, что я не вспомнил об этом, а то бы, чувствовал себя еще хуже, чем в данный момент.
Матерясь, про себя, я поднялся и направился на сухое место. Мужик же, наклонившись, шарил рукой по дну лужи, поливая матом работников ЖКХ, правительство, президента и господа бога. В момент падения, у него из рук выскользнула бутылка и упала в лужу. Поскольку, она была открыта, то доставать ее не было смысла, но мужик настойчиво шарил по дну. Мне эта комедия надоела, и я поспешил ретироваться с места вынужденной клоунады, пока внимание мента было сосредоточено на мото-страдальце.
Свернув на ближайшую улочку, я постарался, побыстрее добраться до озера, которое, по моим прикидкам было совсем рядом. Так оно и оказалось. Дрожа от холода, я разделся, быстро сполоснулся и надел свой белый спортивный костюм. Это последние вещи, которые у меня остались. Куртку я пожамкал в холодной воде, и она стала более-менее приемлимой, оставалось дождаться, когда она высохнет, ботики же, пришлось одевать на голые ноги, носки я выбросил, вместе с брюками и пиджаком, которые все были испачканы продуктами жизнидеятельности местных жителей. Бутылка водки, к удивлению моему не разбилась, и я даже не стал доставать ее из куртки, зато переложил гранату из сумки в ту же курту. Сделал это машинально, хотя, подсознательно думал о замеченном мной капитане. Интересно, а что он делал сдесь такую рань. Не в смысле, что было раннее утро, а в смысле того, что до приезда Кирилла оставалось, по крайней мере, часов шесть. Аэродрома здесь нет, разве что, во Пскове, так тогда, капитану надо было бы во Псков ехать, а не на вокзал.
Размышляя таким образом, я вернулся назад и чтобы обойти каскадера на мотоцикле, который по-прежнему веселил местную публику, я решил пройти через здание вокзала и выйти с другой стороны павильона, заодно узнать, не уехал ли Василич. Каково же было мое изумление, когда, проходя через вестибюль вокзала, я обратил внимание на табло, висевшее над кассами. На табло горела надпись, гласящая о том, что скорый поезд Москва -–Минск, отправится со второго пути через десять минут.
Я подбежал к кассе и спросил у кассирши, когда прибыл этот поезд и откуда он взялся, ведь его не было в расписании.
- Пить меньше надо, - ласково пожурила меня кассир. – С пятнадцатого сентября у нас новое расписание, а поезд следующий до Минска, прибыл двадцать минут назад. Если вы хотите купить билет, то есть только в купе, вся плацкарта продана. Так что, будете брать, молодой человек?
- Но, я ждал вечерний поезд, - для чего-то сказавл я.
- Если ждали, то и ждите, и не мешайте людям приобретать билеты, - поморщилась кассир и, вообще, закрыла окошко кассы зановеской.
Вот тебе бабушка и Юрьев день!
Похоже, что капитан встречал Юрьича, и если встретил, то они могли умотать куда угодно. Вот это я влип!
Я выскочил из здания вокзала и рванул мимо гогочущей толпы на автобусную остановку. Если поезд пришел двадцать минут назад, то вот-вот должен быть автобус. Я намеревался вернуться в Пустошку, напрячь Серегу, узнать, где находится Кирилл и все остальные и если что не так, то рвануть на ферму. Лехина бумажка с планом местности, была у меня в кармане.
В кармане! Твою мать, так во что она превратилась тогда?
Слипшийся, перепачканный в грязи листок можно было даже не разворачивать, разводы чернил были видны с обратной стороны. У меня была еще возможность добраться до фермы, навестив стариков. Наверняка, они должны знать, где находится бывший полигон и лесопилка. Да и сам я, наверняка смогу сориентироваться на местности.
Как я и ожидал, «УАЗ» –ик возле павильона отсутствовал. Я прошел к киоску, который продавал автобусные билеты и посмотрел расписание. Автобус в ту сторону отправлялся через сорок минут. Меня это вполне устраивало, потому что, появилось желание выпить что-нибудь горячее и съесть бутерброды, приготовленные Серегиной женой. Я думаю, что в стеклянном павильоне не будут особо визжать, если я закажу только чай или кофе, а еду захаваю свою. Мне кажется, что здесь многие так поступают, это же не большой город, это всего лишь поселок при вокзале, пускай и с городскими замашками.
Едва открыв дверь павильони и приготовившись, натянуть на морду дежурную улыбку, я чуть не обомлел. За столиком, возле бара сидели три мужчины. Один из них был в милицейской форме, а двое других в гражданской. Не трудно догадаться, что человеком при погонах был Александр Василич, а двумя другими – Кирилл и Мифодий. Только не основатели словянской писменности, а Кирилл Юрьевич и его телохранитель Мишаня. Они обернулись на звук распахнутой двери и ворвавшийся гул улицы, скользнули по мне взглядами и, вновь продолжили оживленную беседу. Я же, моментально очутился на улице, даже не успев сообразить, каким образом это случилось. Теперь, стоя на улице и только сейчас замечая, милицейскую машину, которую капитан просто отогнал в другое место, я почувствовал озноб. Но, в то же время, мне опять повезло. Если бы я не брякнулся с этим алкашем в лужу, то, вероятно, не избежал бы нелицеприятных расспросов со стороны капитана, который дожидаясь Кирилла, все равно, болтался без дела. Это из области предположений, но все же. Да и сейчас, зайди я в прежней одежде, капитан вполне мог обратить на меня внимание, а так, они даже бровями не повели.
Стоя возле красно-хелтого клена, я все время трогал лимонку, лежащую в кармане куртки. А что если? Рассуждать о последствиях не приходилось, или-или. Момент подходящий. Я захожу в кафе, подхожу к их столику и бросаю гранату. Взрыв и пять трупов, включая даму за стойкой.
Можно ли избежать не нужных жертв? Думаю, что можно. Для этого, я обхожу павильон, захожу через служебный вход, отвлекаю буфетчицу, или просто выталкиваю ее на улицу, подхожу к стойке с ее стороны и бросаю гранату. Взрав и четыре трупа. Стойка меня не спасет, она из ДСП, осколки прошьют ее словно лист бумаги.
Есть еще один способ. Я захожу через входную дверь, швыряю гранату и падаю на землю, возле павильона. Взрыв и четыре трупа. Но, зато, я остаюсь живой. Как не крути, но минимальное число жертв остается неизменным. Правда, этой тетеньки может не оказаться за стойкой, в момент взрыва, но так этот момент надо поймать.
Ну, что ты стоишь, как истукан, неужели испугался? Чувствую, что колени дрожат, сердечко барахлит, ручки трясутся. Не дрейфь, сделай шаг и все будет в полном порядке.
Сделай шаг.
Сделай ШАГ!!!
В ушах звон, в глазах мрак, сердце тук-тук, а кровь стынет так.
В момент, когда я принял решение из-за угла появилась молодая женщина, прикинутая явно не в сельмаге, а столичном бутике. Женщина была не высокого роста, миловидная, чуть курносая. Волосы имели малиновый отттенок, словно перекликаясь с цветом плаща. Сапоги на высоком каблуке с длинными острыми носами, выглядели на грязной земляной дорожке, случайно заплутавшими путниками, желавшими попасть в дорогой отель, а оказавшиеся в деревенском барделе. Следом за женщиной семенила маленькая девчонка, лепетавшая что-то себе под нос. Девочка, тоже была нарядно одета. И прикид тетеньки и наряд девочке заметко контрастировал с одеждами местных жителей.
Женщина подошла к павильону и побарабанила пальцами по стеклу. Девчонке же уткнулась носом в секло и стала рассматривать, что же там происходит интересного, за стеклом. У меня сердце упало куда-то, даже не знаю, куда. Я понял, что это жена и дочь Кирилла, судя по описаниям сержанта. Швырять гранатой в них, я бы не решился, тем более, после случая с Юлей. После убийства Юли! Возможно, что я смог бы решиться на такой шаг если бы не ребенок. Девчонка, своим присутствием, спутала мне все карты. Да, слишком долго я рассуждал, каким образом минимизировать количество жертв, а главныи образом, старался не повредить свою шкуру. Да, я не Алексей, я не умею быстро принимать решения.
Тем временем, из павильона вышел Мишка-телохранитель, за ним Кирилл с девочкой на руках, следом женщина и капитан. Да, дела – она пока не родила! Так кто же врал и кому? Неужели здесь все всем врут. Кирилл врет Юле, что женится на ней. Или он жил с Юлькой, как с любовницей, а обманывал жену? А, для чего мне Юлька врала, что выйдет замуж за Кирилла. Да, кстати, а где же гроб с телом покойной? Может, ее в Москве похоронили, но почему отец не присутствовал на похоронах? А может гроб доставят позже, когда труп обследуют суд-медэксперты, ведь по любому, там произошло убийство. Ладно, это не мое дело, когда привезут, тогда привезут, я на похороны не приглашен. Хватит кощунствовать!
Пока Кирилл и Саша обсуждали что-то у дверей кофейни, пока девчонка собирала опавшие разноцветные листья, а мать ее курила длинную и тонкую сигарету, Мишаня подогнал «Бимер» прямио к павильону. Девчонка побежала к би-бике, размахивая листьями, мать помогла ей открыть заднюю дверь и залезла вслед за ней в салон автомобиля. Кирилл предложил Василичу место в его машине, но тот отказался, сославшись, что «УАЗ» –ик надо пригнать к пустошкинскому отделению. Они простились, не пожимая, друг другу руки, Кирилл сел на переднее сидение и «БМВ» бесшумно отъехало, вскоре скрывшись из вида. Капитан закурил и двинулся к своей машине.
Около машины, он остановился, растегнул ширинку и принялся мыть заднее колесо своего автомобиля. Внезапно, позади его раздался кашель. Он вздрогнул от неожиданности и нассал в штанину, чем был страшно недоволен. Капитан обернулся.
- Товарищ капитан, тут такое дело, не подбросите до Вербилова?
- Нет, иди на автобус, это милиция, а не развозка, - капитану было досадно, что из-за этого парня с разбитым лицом, он набуравиль себе в штаны. – Чего стоишь?
- Так, я денег заплачу, товарищ капитан!
- Иди ты на х..й со своими деньгами, - он обошел машину и взялся за дверную ручку.
- Погоди, капитан, - мне больше не было смысла разыгрывать из себя заблудшую овцу, стоило показать зубки. – Мне кажется, что ты все же подкинешь меня.
Тот обернулся, с перекошенным от злости лицом. Наверное, он готов был убить меня, за такую наглость, но что-то знакомое в моем лице, смутно проступавшее сквозь пелену времени, заставило его отложить свой преступный замысел, до лучштх времен. Нет, он еще не вспомнил, где видел эти чуть раскосые глаза, эти припухшие губы. Где слышал этот скрипучий приглушенный голос, но он догадылся, что мы были знакомы. Ну, а главный аргумент, я сжимал в руке. Капитан бросил взгляд на мою руку и молча кивнул.
Он даже не стал предпринимать каких-либо активных действий, чтобы выбить у меня из рук гранату или скрутить мне руки, припомощи приемов дзю-до, скоро эта японская борьба вновь войдет в моду, мне так кажется. Короче, он даже не стал свистеть в свисток, пытаясь оглушить меня свистом «соловья разбойника». Он открыл вторую дверь и я сел в машину возле него. Когда мы посидели, помолчали в салоне машины, я попросил его растегнуть пиджак и показать мне, что нанче носять капитаны милиции под форменным кителем. Оказалось, что только форменную рубаху. Оружия при нем не было. Странно, но оказалось, что он оставил ПМ в отделении.
- Может, съездим? – предложил он.
Нет, мы никуда не поехали, да он и не предлагал, мне послышалось. Он спросил: «Куда едем?» и я ответил - «Прямо!».
Он завел мотор, а я, чтобы показать свое доброе расположение к капитану, досал гранату и положил ее на колени, при этом на указательный палец правой руки было одето кольцо.
Черт, я так торопился, что забыл свою сумку возле дерева. Ну, что ж, теперь с ней можно проститься. А там. Там диктофон, там Лешкина записная, там лопатник. Какие-то деньги я сунул в карман спортивных брюк, когда собирался попить кофе, но это били лишь малые крохи. Ладно, бог с ними с деньгами, с диктофонами и просими вещами. Еще не известно, чем все закончится, может быть, мне они больше не пригодятся.
- Ну, вот и встретились, Александр Василич, - сказал я когда машина выехала на шоссе и помчалась по дороге. – Не ожидал? Вижу, что никак не ожидал. Ничего, тем свидание будет интересней. Как дети? А? Как дочка твоя?
Капитан молчал, обдумывая какую-нибудь пакость. Они менты на всякого рода пакости горазды. Им член в рот не суй, вмиг отсосут. Я не стал напрягать капитана, решил дать ему опомниться, лишь попросил шибко не гнать, а то меня укачать может и стошнить.
Мы выехали за пределы поселка.
Мимо пробегали поля. Людишки, мелкие, как тараканы копались на своих полях. Шла уборка картофана и других корнеплодов. Пока не начались сильные дожди и ночные заморозки не опустились до минусовой отметки. У заборов, возле калиток, стояли ведра, наполненные картошкой и груздями, рядом теснились банки с молоком и сметаной. На земле стоялди пластиковые полутора- и двух- литровые бутылки из под лимонада, так же наполненные молоком. Каждый старался заработать себе на хлеб, всевозможными способами. Кто-то содержал коров и продавал молоко, кто-то зараьатывал дарами леса, кто-то плодами труда на своем участке, кто-то на бывшем совхозном, а некоторые торговали своим положением и совестью.
- Правильно мыслю, капитан? – спросил я, прерывая затянувшуюся рекламную паузу. – Торгуешь своей совестью?
- Что? – капитан не понял сути моего вопроса и попросил пояснить.
- Х.й в пальто, - ругнулся я.
Впереди показался соснячок и развилка.
- Сверни на песчанку, - приказал я. – Мутит меня. Давай постоим, покурим, покалякаем.
Василич, посмотрел на меня, на гранату, отвернулся и свернул на аесчаную дорожку. Проехав метров сто, он остановил машину, но мотор не выключал.
- Ну, давай, рассказывай, падла! - любезно поросил я, прикуривая сигарету его зажигалкой.
Он заерзал на сидении, словно ему в задницу попала заноза. Опытный прожженный мусор, не мог допустить, чтобы какой-то щенок, позволял себе издеваться над ним. Но, пока в руке у этого парня граната, резких движений лучше избегать, надо отвлечь его внимание, попробовать заболтать его, заставить расслабиться. Парень-то дерьмо, явно не профессионал, строит из себя крутого, но этим он и опасен. Профессионал, то знает, что он делает, а этот…. Выронит гранату и тю-ию.
- Пацан, что ты хочешь? – спросил капитан, стараясь прощупать мое нутро. Вдруг, есди надовить, то я поплыву.
- Хочу тебя в жопу отыметь! – огрызнулся я. Сам того не подозревая, мент разозлил меня, от чего, я становился уверенней в себе, решительней и спокойней. Кроме того, мозг начинал просчитывать различные варипнты исхода нашего противостояния и, от этого мне становилось легче. – Ты не дуркуй мусор, я же не один такой шустрый. Правда, одного бойца мы потеряли, но и вы вашего жиденка Виталика лишились.
- Так это вы? – слетел у Саши с языка вопрос, сам того не желая. – Ваших рук дело?
- А то, - усмехнулся я. - Нас много и все в тельняшках! Я вот к тебе прикреплен, остальные кто к кому. Кто к депутату, кто к помощнику, кто на ферму отправился. Все, конец вашей шаражке настал. Если вас сами не перебъем, то люди из центральных органов.доберуться.
Из меня плохой враль получался, как-то не выразительно говорил я, не аргументировано. Тут как, стоит дать слабину, как противник почувствует и перехватит инициативу. Зря я про органы заговорил, вообще, зря эту тему завел. Надо сидеть и только задовать ему вопросы, а язык свой не распускать. Я не обязан отчет давать мусору, тем более ссученому.
Тем не менее, капитан попридержал свою прыть и маленько умерил свой пыл.
- Я тольком ничего не знаю, - сказал он. – Я здесь вроде, представителя от силовиков, а все решения и все связи у Кирилла в руках.
- Это я понимаю, - сказал я. – Кирилл когда узнал, что Виталия убили?
- Утром, - ответил капитан. – Точнее, днем. Я ему звонил, еще не рассвет не наступил, но у него телефон не отвечал. Мне Митрич сообщил, что на даче были слышны выстрелы. Я с дежурным рванул туда, а там. Ну, если ты там был, то сам все знаешь.
- Знаю, что я знаю. Поэтому меня этот вопрос не заботит. Что решил Кирилл делать и что он думает о случившемся? – меня все время подмывало, спросить у него на счет Юльки, но я постоянно откладывал этот вопрос на потом, ыначале надо узнать главное.
- Он еще не был там, - сказал Василич. – Сейчас поедет, ему доложат. Он организацией больше занят, чтобы на тормозах все не спустили. Ему важно знать, случайным было нападение или умышленным.
- Ну, а как ты ему объяснил? Виталий же ничего не боялся, судя по тому, что дом не охранялся, не считая эту «жучку», ездил он без охраны, да и Кирилл только с Мишей разъезжает, ну и ты, как подушка безопасности, - ничего, пусть позлиться, подумал я, видя, как заливается краской лицо капитана.
- Что я? – Василич отвернулся в сторону, прижимая щекой к плечу мобильный телефон. Но, я заметил, как достал он его из левого кармана кителя, нажал на кнопку и, делая вид, что у него зачесалась башка, поднес его к уху. – я сразу понял, что на банальное ограбление не тянет, а на «заказ» не похоже. Его бы тогда в другом месте убрали, не стали бы посреди ночи «в огород» лазить. Да и то, что возле забора возвышение соорудили, что с собакой долго возились, судя по отпечаткам, что ее не подстрелили, а тихо убрали, все говорит о том, что Виталия Федоровича убивать не собирались. Ну, а зачем он был нужен, так это ты и сам знаешь.
- Ага, дай-ка телефончик, мне срочно позвонить надо. И спокойней, ты не делай резких движений, а то я нервный, могу чеку выдернуть. Мне терять нечего, на мне уже есть кровь, а вот тебе жить хочется! Да и я, еще не все дела завершил на этой земле.
Капитан поднес левую руку к телевону. Он смотрел на меня, я взял гранату в руки и держал ее, готовый в любой момент выдернуть кольцо. От напряжения ладони просто горели, а руки тряслись. Капитан положил мобильник на торпеду. Я перевел дыхание. В телефоне раздавались длинные гудки, наконец, я услышал в мембране чей-то мужской голос, определить было трудно, и я быстро схватил телефон и выбросид его в окошко.
- Чтобы не мешал беседе, - сказал я, ловя на себе злобный взгляд Александра. – Ну, теперь сверим наши сведения о ферме, о руководстве и структуре вашей ОПГ. Ну, а ты что, против такого определения? Нет? Ну и хорошо. И так, кое-что Кирилл мне сам рассказал про канал поставки собак в Россию, да, в сущности, меня это и не очень волнует, пускай этот вопрос спецслужбы заботит, а не нас. Кирилл из местных?
- Да, - ответило капитан.
- Он бывший ГБ-шник?
Капитан кивнул. Его не удивляли мои знания, об этом мог бы рассказать мне любой местный синяк, хотя бы Васька- мотоциклист, с которым я кувыркался в зловонной луже. О том, что Кирилл служил в Кремлевском полку, а потом учился в ВШ КГБ, было четко сказано в его автобиографии, напечатанной в качестве предвыборной агитации. И хотя, в те времена, народ еще с подозрением относился к бывшим чекистам, помятуя о годах репрессий, но последние тенденции складывающиеся в высшем российском руководстве, заставляли людей более лояльно относиться к представителям спецслужб во власти. После дефолта 98-го года, после кризиса власти, когда президент мог лишь, изредка, дережировать оркестрами, спать в самолетах и зачитывать по несколько раз одно и тоже послание, своему другу и батьке всех белоруссов, в людях опять проснулась мечта о сильной власти, которая наведет порядок в стране. Народ помнил о зловещей силе Лубянки и жаждал оттдаться в ее руки, лишь бы на столе был кусок хлеба, по ящику побольше «аншлагов» и «полей чудес», а в магазине не переводилась водка. С мечтой о том, что придет жесткий, но справедливый «царь» людишки готовились встречать новое тысячилетие.
- А ты как в его свите оказался?
- По глупости, - чистосердечно признался капитан. – Я бухал тогда, с женой проблеммы… .
Я кивнул. Юлька рассказывала, что с матерью случилось какое-то несчастие, правда, про то, что папаша запил, она предпочла не говорить.
- А тут Кирилл, он тогда избирательную компанию в районе вел, подъехал ко мне и предложил, устроить баньку с выпивкой, девочками и прочим кардебалетом. Я, поначалу, открещивался, но он уломал. Вот в бане все и произошло.
Как у моей бывшей супруги с ее нынешним мужем. А то, что она еще тогда окольцованная была, так на это Катерине наплевать было!
Тем временем капитан продолжил рассказывать душещипательную история, о том, что не следует ходить в баню с неизвестными бабами в не трезвом виде. Мы уже где-то слышали об этом. Не таким ли образом, подставили у нас бывшего министра юстиции и человека похожего на Генерального прокурора. Банально до смеха.
- Принес мне фотографии Виталик и говорит, что фотокарточки могут случайно попасть на глаза начальству, но отчаиваться не стоит. Если оказать Кириллу Юрьевичу маленькую услугу, то фотографии могут сгореть в печке, а негативы старший лейтенант сможет забрать себе на память. Я подумал, что Кириллу надо помочь с голосами на выборах и согласился, а оказалось, что дело гораздо серьезней. Сначала я нашел место для строительства барака для «рабочих», меня пока не вводили в курс дела. Потом, когда привезли собак, подыскал людишек, из бывших зеков и отставных ментов. А когда лесопилка вовсю заработала, то я уже был полностью зависим от них, да и машину мне презентовали к сорока пятилетию, в звании повысили.
- Вляпался ты по уши, - согласился я. – А как вам удается бомжей и прочих людишек, в таких количествах на корм пускать псам. Почему, никто ничего не знает об этом? У вас люди целыми семьями, бригадами завозятся и исчезают, и что, никто ничего?
- Ну, сейчас народ часто без следа исчезает. Ну, пропал какой-нибудь бомж, ну, другой, третий. Кому до него дело. Вон, в Москве и Питере в год по несколько десятков тысяч человек исчезает, и что, кто-нибудь бьет тревугу? То-то и оно.
- А азиаты, а белоруссы, хохлы? Это же представители других государств, это же международный скандал, - я вспомнил, как в барак привезли шибко умных и деловых бульбашей, и что из этого вышло.
- Этого я не знаю, этим Федорович и Кирилл занимались и их люди, я только прикрывал их на местном уровне, - сказал капитан.
- Значит, у каждого своя зона ответственности, - я подбросил гранату, но тут же поймал ее.
Капитан хоть и разоткровенничался, но был настороже. Да и его откровения не сулили ничего хорошего. Если люди на что-то надеются, то врут, а если нет, то говорят правду. Это как на суде, чем больше откровенничаешь, тем больше срок получаешь. – А в этом районе и соседних областях, кто шустрит, твои менты? Ведь мне ребята говорили, что их обычно в милицейских машинах привозили, да и я там с помощью ментов очутился, вроде бы.
- Нет, это не моих ребят дело, - ответил капитан. – Машину я иногда давал Виталику, да и на ферме имеется «УАЗ» –ик списанный. Его подкрасили, мотор перебрали и вперед. Да, слушай, о чем разговор. Ты сам то, что ли, не знаешь, что сейчас и машину любую достать можно, не говоря уже о форме и прочих атрибутах. Нет, мои пацаны этим не занимаются. Как бы я в глаза им смотрел, после этого?
- А ты, мертвым в глаза заглянуть не хочешь? Я много раз смотрел, не слишком занятное зрелище!
- Так они и живые-мертвые, не здесь, так где-нибудь под забором загнется, не сегодня, так завтра.
- Да, это я уже слышал, из уст твоего начальника, - припомнил я разговор с Кириллом о том, чтобы депортировать всех бомжей в одну зону или концлагерь, и заставить их бесплатно работать, выдавая алкашам спирт, а наркоманам ширево. – Короче, ты хочешь сказать, что ты крайний во всей этой истории? В это мало верится, но я попробую тебе поверить, если поможешь мне добраться до Кирилла и освободить людей. А потом, расскажешь все, о чем мне поведал на видеокамеру. В общем, пресс конференцию мы тебе устроим, - я опять болтал ерунду, потому что, не предполагал, каким образом мне удастся устроить эту конференцию. Кирилла же я хотел просто убить!
- Кирилл жену отправит и на ферму поедет, - сказал Саша-капитан. – Сейчас Мишка Машку и Соньку в Псков отвезет на машине, а Кирилл будет на даче дожидаться, да дела решать. Когда Мишка вернется, то мы поедем на лесопилку. Там надо некоторые вопросы выяснить. Завтра учения у десантников, мать их, они хоть и не затронут наш район, мало ли внештатная ситуация. У этих вояк в голове ветер гуляет. Как они лодку утопить умудрились. Дожили, свои по своим палят. А еще, впрочем, если ты говоришь, что это ваша организация, тогда это не те.
- Ты о чем? – спросил я.
- Ребята из команды Виталика поймали сегодня днем в лесу двух моромоев. На уголовников похожи. Так вот, их отвезли на ферму, а у одного нашли зажигалку, точь в точь, как у Федоровича была. Ребята ему звонили, а он, понятно, не отвечал, вот они мне и позвонили. Я Кириллу сказал, то поедет разбираться. Я же думал, что эти в нападении участвовали…
- Ага, - усмехнулся я. – И уперли зажигалку убитого, а оружие убитого прияьтеля не забрали? Хороши вояки!
В большей степени, последнее замечание я адресовал себе самому, потому что, это я сбежал оттуда, даже не прихватив с собой пистолет. Тогда я оправдывал свой поступок тем, что менты, возможно, подумают, что нападал одиночка, но потом понял, что слишком много следов мы с Лехой оставили после себя. Но, что сделано, то сделано, время вспять не повернешь - *** на ландыш не похож.
- Версия, - выдавил из себя капитан. Это не его задача искать убийц, его обязанность правильно организовать поиск и руководить тем материалом, который есть под руками. Саша не стал говорить мне о том, что этих мужиков с зажигалкой, загрызла собака. Зачем?
- Поехали, - приказал я.
- Куда? – спросил Василич.
- Сначала на шоссе, а потом поглядим. Наверное на ферму, - я сам не знал, куда ехать, но прощаться с капитаном я не торопился. Да и стоит ли?
Выехав на трассу мент повел машину с невысокой скоростью и тут. Тут позади нас раздался оглушительный рев, треск и прочие звуки. Я скосил глаза на зеркало заднего вида и заметил, как мимо нас, обгоняя, мчится горе-мотоциклист. Порявнявшись с нами, он что-то прокричал капитану, но из-за ревущего мотора ничего слышно не было, обогнал нас и…. И тут его тачку повело, он резко дал в право и полетел в кювет. Капитан ударил по тормозам. Машина резко дернулась и застыла. Я выпустил гранату из рук и ударился головой о лобовое стекло. Капитан свернул грудью рулевую колодку, но бронежелет, одетый под рубашку спас ему жизнь. Он быстрее меня пришел в себя и увидев, что граната валяется на полу, а я в полуразобранном состоянии пытаюсь прийти в себя, двинул мне локтем по виску. Хорошо, что он попал мне по голове лишь по касательной, иначе я бы уже тогда встретился с Алексеем на небесах. Видя, что я еще шевелюсь, он с дружеской улыбкой, схватил меня за горло одной рукой и стал душить, левая же рука методично обрабатывала поверхность моего лица, нанося град ударов.
Мой мозг практически перестал работать. Лишь руки, движимые инкстинктом самосохранения, сопротивлялись насилию над телом. Еще не много и душа покинет это разбитое тело и отправиться в иные миры. От чего-то стало легко и свободно. В глазах ослепительный свет, в теле покой, а в голове словно песок сыпется, так шумно, так забавно. Руки, только они еще не смирились со смертью.
Странно, но свет пропал. В ушах загудело, вместо легкости и приятного шуршания песка, в голове колотил стопудовый молот. Дышать стало тяжело, я закашлялся, ужасно болело горло. Черные круги перед глазами растаяли, серая пелена слетела. Я ничего не понимаю, но продолжаю жить и действовать. В голове заложены какие-то сведения, но кажется, что не мой мозг руководит мной, а чей-то чужой. Такое ощущение, что я могу посмотреть на себя со стороны, но вмешаться в действия этого тела нет.
Я сижу на переднем сидении автомобиля и потираю себе горло левой рукой. Дышать становится легче, что-то тяжелое давит на левое плечо, я поворачиваю голову. У меня на плече, прислонившись к нему, словно любимая, мирно спит капитан. Когда он успел уснуть?
В правой руке у меня бутылка водки «Жириновский». Неужели мы с ментом нажрались и он вырубился. Странно, но вроде я не собирался с ним пить.
Черт, а бутылка закрыта. Может, мы что-то другое пили, а потом я про свою вспомнил? А почему я с ним пил, ведь он враг? Я хотел его напоить, чтобы он выболтал мне секретные сведения. Что же, это логично, но тогда я перестарался, мужик явно перепил. Его надо разбудить, а то я не успею…. Куда? Нет, здесь что-то не так.
- Эй, вставай, слышь! Хватит спать, надо дальше ехать!
Я произношу эти слова, даже, не открывая рта и, естественно, что он не слышит. Тогда я толкаю его плечем. Странно, его тело сползает вниз, голова падает на мои колени. Я смотрю на пол, кровь капает у меня из носа на предмет, напоминающий по форме гранату РГД-5. Странно, почему у меня кровь, почему граната на полу, почему капитан такой пьяный.
Я хватаю его за волосы и поднимаю голову. На правом виске у Василича ссадина, а из уголка рта течет узкая струйка крови.
Эй, ты брось, чего это ты задумал?
Я автоматически убираю бутылку в карман, потом достаю ее и кладу на торпеду, а в карман прячу гранату. Потом выхожу из машины и вижу, что прямо перед нами в канаве дымится мотоцикл с коляской. В нескольких метрах от него лежит водитель не подавая признаков жизни. Теперь я припоминая, что нас обогнал этот пьяный лихач и я ударился головой о лобовое стекло. Странно, но за это время мимо нас не проехала ни одна машина. Может, переезд закрыт?
Я залезаю в кабину и открываю бутылку водки. Поднимаю тело капитана с пола, ну и тяжесть, и усаживаю на сидение. Запрокидываю голову назад и разжав рот, запихиваю туда горлышко бутылки. Водка вместе с кровавой слюной стекает по подбородку, но часть ее попадает в пищевод.
- Пей, пей сволочь! – уговариваю я капитана. – Ты же любишь это дело, вот и помяни своего приятеля, Виталия Федоровича.
Когда вся водка вытекает из бутылки, я выбрасываю ее в канаву, даже не удосужившись стереть отпечатки пальцев. Что делать с машиной, может поджечь? Да нет, столкновения не было, он успел затормозить, значит машина не могла загореться.
Так, теперь надо положить тело так, чтобы сразу стало ясно, что он треснулся башкой о торпеду. Вот так, тут вмятина, сюда крови пару капель. Надо же, одел бронежилет, а каску постеснялся. Нет, надо машину в овраг спихнуть, так будет выглядеть правдоподобней.
Сказать легко, а вот сделать. Я долго корячусь, пока мне не удается, наконец, сдвинуть «УАЗ» –ик с места и дотолкать до канавы. Слава богу, что тут есть небольшой скат. Машина оказывается в канаве, тюкается носом в землю и падает на бок. Она и вспыхнуть так может, размышляю я, но все равно, подхожу и включаю зажигание. Так будет правдоподобнее.
Господа, не пейте за рулем. Если вы угробите себя, то это ваша проблемма, но ведь могут пострадать случайные, ни в чем не повинные люди! Трезвость – норма жизни!
И все же я циник! Я? Так я пришел, наконец, в себя. Ну, слава богу, теперь я знаю, что мне дальше делать. Мне стоит поспешить на ферму, чтобы застать там Кирилла. Зря я телефон выбросил, даже не помню где, там наверняка номер этой сволочи записан в памяти. Да, вот папа-Саша ты и встретился со своей дочкой, говорили тебе, надо самому в столицу ехать, а не надеятся на каких-то чекистов.
Прости меня, Господи!
Внезапно, у меня закружилась голова и я чуть не свалился на землю. Надо сматывать отсюда, пока никто не проезжал. Собрав остатки воли и сил, я перебрался через канаву и пополз в лес, мимо ментовской машины, мимо мотоцикла, мимо тела мужика. Я даже не знал, живой он или нет, но подходить к нему было не безопасно и безсмысленно. Бессмысленно потому что, я вряд ли смогу ему чем-то помочь, а опасно, потому что, любая задержка здесь, может стоить мне многого.
Едва я очутился за кустами можжевельника, как на шоссе заскрипели тормоза и рядом с местом трагедии остановилпась большегрузная фура. Я лег на землю и стал наблюдать. Двое мужчин, выскочивших из кабины, стали суетиться возле машины капитана, а затем подбежали к мотоциклисту. Один из мужчин достал мобильник и стал звонить по 03 или 02, что почти одинаково. Все, мне здесь больше делать нечего надо сваливать, пока менты не понаехали.
Легко было подумать, куда сложнее исполнить. Все же тюкнулся я здорово, да еще капитан добавил. Наверняка у меня сотрясение мозга. Какое уже по счету. То-то я гляжу, что песок какой-то шуршит в башке, булькает что-то, льется, словно из пустого в порожнее. Так ведь и до инсульта недолго доползти.
Что же интересного рассказал покойник? Да, почти ничего! То, что всем заправлял Федорович, это я и без него догадался. Кирилл начал это дело, а когда стал в Думе на кнопки нажимать, да на место Губернатора метить, тогда отошел чуть в сторону, чтобы не дай бог не засветиться. На самом же деле, он даже выше чем Виталик, он при власти, а тот только делами ворочал.
Итак. Если я правильно соображаю, то у них минус два. Я не знаю, каков полный расклад, но если я доберусь до Кирилла, то лавка наверняка закроется. Так что же, убивать его или везти в прокуротуру? Я голосую за первое. Кто против? Воздержался? Принято единогласно! Какое единодушие царит в наших рядах, словно в одноименной партии. Тьфу! А что же с собаками будет? Передохнут все с голоду, вот и все. А люди?
Все. Надо идти к Сереге. Объяснять ему ситуацию, пускай все рассказывает своему подполковнику, когда он из Москвы вернется, а я к тому времени свою миссию выполню. Я разбирусь с головой гмдры, а телом пусть другие, в конце концов, это их работа бороться с преступниками, а не моя. Я, извините, сам преступник, проосто масштабом поменьше, да потрусливей.
К сержанту я добрался только под вечер. Я, вообще, не понимаю, каким образом, умудрился дойти до него. Серега явно был не рад моему появлению, и даже не из-за того, что лицо у меня все заплыло, превратившись в сплошной синяк, а потому что, он уже знал о гибели своего бывшего начальника, и подозревал, что я приложил к этому руки.
- Нет, - открещивался я. – К сожалению, я даже не успел с ним поговорить. Но, если Бог прибрал его, то значит, так надо. Устал видно Василич с этой тяжестью в душе по свету шастать, вот и гикнулся.
- Может быть, - недоверчиво проговорил Сергей. – А ты куда теперь?
- Я хочу, все же, с Кириллом Юрьевичем пообщаться, а потом погляжу, как карта ляжет. Я чего зашел-то.
- Опять на чердак? – предположил сержант, который явно не был не в восторге от перспективы того, что я вновь останусь у него.
- Нет, ты не беспокойся, - успокоил его я. – Мне не до сна, меня к тебе иные мысли привели. Если я не загляну к тебе завтра под вечер, то ты найди своего мента и расскажи ему про все, о чем мы тебе с Лехой поведали. Вдруг он заинтересуется? Я, в принципе, надеялся, что об этом деле один журналист напишет из Питера, но как видно ошибся, а может просто прозевал публикацию. Поговори Серега со своим ментом, пусть людишек выручит, мне одному это не под силу.
- Так зачем ты идешь? Поехали завтра к нему, он вроде из Москвы вернуться должен. С дочькой все прояснилось, - предложил Серега.
- Нет, Серж, не могу. Я один остался, я как бещеный пес. Мне и в стаю нельзя, и среди людей – места нет. Кровь на мне, да и в Питер не вернешся, там тоже ищут. Так что, ты один иди, а я с Кирюхой поговорю и успокоюсь. Тяжело мне стало по земле ходить.
- Чего, ноги болят? – спросил Серега.
- Ага, болят, - ответил я. – Ты поговори с ментом, прошу тебя, пацан. Да, загадку тебе загадать холтел.
- Какую?
- Простую. Слушай. Сын отца прокурора – убил отца сына прокурора. Кто кого убил, если прокурор остался жив? Повторить?
- Нет, я запомнил, - ответил Серега. – А ты это к чему?
- Просто так, - улыбнулся я. – Я ее не отгадал. Может, у тебя серого вещества побольше? Хотя вряд ли. Ты найди свонго Степаныча.
- Да, я же сказал, поговорю, - Серега чуть ли не в обидки полез.
- Ноги болят, - усмехнулся я и пошел за калитку. – Полигон в той степи? – я показал пальцем в направлении черного леса, и увидев, как Серега боднул воздух в ответ, повернулся и пошел в том направлении.
Серега постоял немного, посмотрел мне в след, полил землю, прямо с крыльца, застегнул ширинку и прошел в дом. Жена сидела напротив телевизора и смотрела какую-то муть.
- Кто приходил? – спросила она.
- Сосед, Васька, - ответил Серега и лег рядом с ней.
- Послушай, послушай, как дочка тебе рада! – она взяла его за руку и прислонила ее к своему животу.
Сергей ощутил, как в женином животе бьется и дергается уже подросший эмбриончик, который скоро появится на свет. Сергей улыбнулся и пообещал сам себе, что ради пацанов, ради своей дочери, обязательно поговорит с Александром Степановичем и расскажет ему обо всем, что он знает.
Загадку про прокурора он так и не отгадал, а вскоре, совсем забыл про нее.
Я брел по ночному лесу, вдоль дороги, которая вела к заброшенной деревне, к старикам. Если лес, стоявший частоколом, был глух и непроницаем, то дорогу освещала луна, пробивавшаяся сквозь белые облака. Когда же, луна скрывалась, тогда становилось совсем темно и жутко. Ноги постоянно натыкались на какие-то коряги, я несколько раз упал, вконец испачкав свой белый спортивный костюм. Казалось, что под ногами шуршали не листья и низкорослый кустарник, а сонмище змей, то и дело норовили тяпнуть меня за беро или ужалить в лодыжку. Но, к счастью, это были лишь мои домыслы, змеи все спали, как и люди. По ночам не спят только воры, да бандиты.
Впереди опушка леса или что? Впереди речка, как же я забыл. Туман стелется над ней, облизывает берега своим мокрым языком. Странно, но вода кажется теплой, в отличии от той, что была в озере. Журчит река, спотыкается о камни, бежит себе куда-то и не знает никаких забот.
« Встань у воды, посмотри, как течет река.
Ее не поймать ни в сеть не рукой.
Она безымянна, ведь имя лишь есть у ее берегов.
Забудь свое имя и стань рекой!».
Правду говорит БГ, стоит ли помнить свое имя, если тебя уже нет?
Может, рискнуть и искупаться, хоть дрема пройдет. Вода очижает. Не зря же, когда крестят младенцев, их опускают в купель. Может, и мне повезет и Бог, наконец, заметит меня и примет? Нет, холодно, не буду купаться, как-нибудь в другой раз.
Я сижу на холодном, влажном песке и дрожу всем телом. Я сполоснул лицо, но легче не становится, меня срубает. Надо подниматься и идти. Но, сил нет подняться. Я поднимаюсь и, шатаясь, иду к мосту. Я боюсь переходить в брод, вдруг подскользнусь, упаду и ударюсь головой о камни. Нет, нельзя, еще рано, я еще не пришел.
Я и дорога, освещенная луной. Луна, больше не прячется за облаками, на небе звездное царство, я не прячусь в лесу, потому что, нет сил идти по валежнику и корягам. Мне бы только добраться до стариков, а там, там будет проще.
Под утро, я добрался до заброшенной деревни.
Дом стариков, казалось еще больше покосился и врос в землю. Я подхожу к нему. Из калитки выскакивает собака и бежит ко мне, но не радостно лает, узнав старого знакомого, а жалобно скулит. Я зову ее и наклоняюсь, чтобы погладить, но она отбегает в сторону, внимательно изучая меня, наклонив голову набок.
На крыльцн никого.
Я стучу в дверь. Тишина. Я дергаю за ручку, но дверь заперта. Я снова стучу. За дверью раздается шорох чьих-то ног.
Дверь распахивается, и на крыльцо выходит бабка. Все в той же одежде, что и месяц назад, только седые волосы выбились из-под платка, лицо еще больше сморщилось, а руки высохли, словно у египетской мумии, что лежит в Эрмитаже.
- Здаствуйте, бабуся, - я стараюсь улыбнуться, но сил просто нет. Я сейчас просто рухну на землю.
Бабка смотрит на меня, не мигающими, почти прозрачными глазами, лишенными ресниц и бровей, и силится вспомнить. Взгляд ее застыл, кажется, что она спит не закрывая глаз, а может, веки уже не закрываются. Мне становится неуютно, я поеживаюсь.
- Ну, помните, я летом у вас был, вы лечили меня. Ну, бабуся? – я делаю еще одну попытку, вывести бабку из состояния транса. – Вы меня помните?
Вдруг, бабка словно просыпается и кивает головой.
Я понимаю, что она не узнала меня, но не могу уйти, мне нужно знать, где находятся полигон и бывшая лесопилка. Я стою и улыбаюсь, как идиот. Бабка шевелит высохшими губами. Я понимаю, что она разговаривает со мной, но ничего не могу расслышать и понять. Наконец, до меня доходит, что она говорит о том, что дед умер.
- Когда! – вскрикиваю я.
- Девять дней сегодня, - раздается позади старухи чей-то женский голос. На пороге, позади бабки, появляется женщина лет шестидесяти, с болезненным лицом, серого цвета, мешками под голубыми глазами, маленьким ртом, узким лбом и родинкой на подбородке. Одежда ее не сильно отличается от бабкиной, только на ногах не резиновые сапоги, а мужские кирзовые полусопоги, как у десанта или морпехоты. – Меня Раисой зовут, - представилась женщина. – Я бабке Матрене помогаю, а то одной ей чижило. Я вы кто будете, молодой человек?
- Я, просто прохожий, - ответил я. – Меня месяц назад Матрена Ивановна и Леонид Анатольевич, можно сказать от голодной смерти спасли, да еще и подлечили. Вот я и зашел, проведать стариков.
Бабка стояла, трясла головой и что-то шептала себе под нос.
- А, так это дед про вас рассказывал? Как вас Степка с ног сшиб?
- Наверное, - сказал я. – Они про вас много хорошего говорили, что помогаете им, продукты возите, по дому, опять же.
- А кто еще поможет? – она развела руки в сторону, словно не знала, на кого в этом мире можно надеятся. – Сын, он даже на похороны батьки не приехал, хотя я телеграмму ему давала.
- Так, может, он переехал или сам помер, тьфу-тьфу-тьфу, - я сплюнул и постучал по деревяшке.
- Чижило, - вдруг явственно сказала бабка, повернулась и пошкрябала в дом. Раиса взяла ее под локоть и помогла дойти до стула. Бабка села, положила локти на стол и опустила на них голову. – Нету деда, - опять, довольно, внятно сказала она.
- Только это и твердит, - сказала Райка. – Да ты не стой в дверях, проходь в дом. Чего хату морозить?
Я захожу в комнату. Дедова кровать не застеляна. Наверное, здесь спит Райка. Интересно, почему она им помогает, за деньги, по работе или по доброте душевной? Скорее третье. Откуда у них деньги, если только клад в огороде не зарыт, а социальные работники такую заботу о подопечных не проявляют, им некогда, они одни и стариков много. На столике, рядом с кроватью, стоят пузырьки и склянки с различными лекарствами. В коробке видны упаковки таблеток. Над кроватью висят фотографии.
Я прохожу и сажусь возле двери. Мы сидим молча. О чем тут говорить, да и некогда мне, на встречу с Кириллом опаздаю. Но, сразу, спрашивать в лоб о лесопилке – неудобно. Надо хоть маленько помолчать и поскорбеть, для приличия.
Наконец, я не выдерживаю тягостного молчания и спрашиваю:
- А что Журик, словно побитый бегает? Раньше радостно тяфкал, а теперь. Из-за деда переживает, хозяина потерял?
- А кто его знает, - ответила Раиса. – Он такой стал, как Степку убили, да и дед из-за этого помер!
- Помер деда, - промямлила Ивановна. – А я тебя узнала, - вдруг сказала она, так четко, что Райка аж вздрогнула.
Вздрогнул и я, но не от того, что бабка признала меня, а от известия о убийстве Индикатора, кое послужило причиной смерти старика.
- А как это случилось? – спросил я, не зная, к кому из двух сарух обращатся, к хозяйке или помощнице.
Ответила Райса, присаживаясь на дедову кровать, слегка подогнув покрывало.
- Не знаю, откуда эти ухари взялись, только когда я сюда приехала в понедельник, то они уже вовсю здесь жили. Причем, ни дед, ни Ивановна, их не пускали. Они сами поселились. Кажись из этих, из уголовников. Вели они себя не борзо, но и старикам житья не давали. Молодые парни, лет по тридцать, им работать надо, а они сидят на крыльце, да в карты играют.
- Так, вы бы в милицию про них сообщили, - сказал я.
- Ага, попробуй тут сообщи! Они мой лисопед в сарае заперли, а меня предупредили, что если я попробую сбежать, то они меня догонят и, как это, отрахтают что ли?
- Отрехтуют, может? – предположил я. – Ну, значит, изобьют.
- Нет, они про другое имели ввиду, - сказала Рая.
- Отттрахают? –воскликнул я.
- Во именно, так и говорят: «Мы тебя бабка отрахтаем, тьфу, оттрахаем так, что ты свое имя забудешь!». – ответила Райка и продолжила. – Когда всю еду слопали, то они стали деньги у стариков искать и ценности. Да, откуда у них, пенсия-то с гулькин клюв. Сначала деда пытали, а потом бабкой занялись. Меня же, на соседние участки посылали, может какие овощи в огородах растут. А, чтобы я не сбежала, так они деда в бане запирали и поджечь обещали, если я через час не обернусь.
- А что, милиция здесь не разу не появлялась?
- Не, какое им дело до стариков. Я уж и бога молила, чтобы хоть охотники или грибники появились, так не одного не было. А эти ухари, даже дикарку, яблоню, всю сожрали, там яблоки кислющи, как лимон. А потом, один из них догадался, что Степку можно сожрать. Вот они и убили козла. Только съесть так и не съели, мясо то у него жесткое, как жесть. Маялись, маялись, плюнули и ушли. Я сразу в поселок побежала, лисопед-то они с собой уволокли, в милицию. А, там только рукой махнули, где мол их искать, да и некому, все в отпусках. А я, Петюню поросила, он мне крупу да консервы с хлебом помог привезти. Петька и деду Лене помог, козла похоронить. Он и деду могилку копал. Умер дед через несколько дней, после Степкиной гибели. Вот, сегодня девять дней, вот Журик и скулит, - с чего начала, тем и завершила свой рассказ Раиса.
Бабка, словно слышит рассказ женщины и вытирает сухие глаза белым носовым платком, затем сморкается в него и беззвучно рыдает, сотрясаясь всем телом.
Мне становится совсем плохо. Не от дущещипательного рассказа, а от голода, холода и бессонных ночей. Я начинаю плавать, радужные круги, тяжесь в затылке. Это к перемене погоды и сну.
Раиса видет, что я клюю носом и предлагает мне прилечь не на долго в соседней комнате.
Я киваю и шатаясь, двигаюсь в комнату. Возле кровати, ноги подкашиваются, я падаю на постель и проваливаюсь в пустоту.
Не знаю, сколько часов я спал, но за окном заметно потемнело. По крыше барабанит дождь. Я встаю с постели, протираю глаза. Голова чугунная, я слабо соображаю, как я очутился на кровати, я ведь спешил на ферму. Я с ужасом понимаю, что на мне нет куртки, в кармане которой лежала граната. Я шарю взглядом по комнате и нахожу куртку, которая висит на спинке стула. Я подхожу к ней и лезу в карман. Слава богу, граната на месте! Я одеваю куртку и выхожу из комнаты.
Уж не знаю, сколько я спал, но в комнате, после моего ухода, практически ничего не изменилось. Бабка Матрена, как сидела за столом, полжив голову на руки, так и продолжала сидеть, Раиса полулежала на кровати. Правда, на столе появилась кастрюля и тарелки.
- Выспался? – спросила Райка, словно я был давним знакомым, которого она качала в колыбели, будучи молодой женщиной.
- Да так, - я пожал плечами. – Голова раскалывается. Дождь пошел, что ли?
- Да, дождь и давление скачет, у меня тоже голова болит. Хочешь аспирин? – спросила она.
- Нет, я химию не хаваю, - ответил я. – Предпочитаю лечится с помощью народной медицины.
Я смотрю на бабку, на ходики на стене. Если часы не врут, то спал я не так долго, всего четыре часа, сейчас около часа.
- Ты не смотри на них, - Раиса замечает мой взгляд. – Они то ходют, то не жодют. Сейчас часов пять, долго же ты спал.
- Пять! – я чуть ли не подпрыгиваю. – Не может быть! Мне срочно уходить надо!
- Ты погляди, что за окном твориться, - говорит Раиса. – Куда ты попрешься? Погодь, пока жождь пройдет.
- Я то могу погодить, а вот люди нет, - я качаю головой, надеваю куртку. – В какую сторону лесопилка?
- Чего?
- Ну, полигон где?
- А, вот для чего тебе эта болванка в кармане, - говорит Раиса. – А я уж, подумала было.
Мне все равно, что ты старая вешалка подумала, но вот, по чужим курткам лазить не хорошо. А вдруг бы ты чеку выдернула, чтобы тогда? Старая дура!
- Где? – спрашиваю я.
Она показывает палцем, примерно, в том направлении, котором я и предполагал.
- Долго до него добираться?
- А почем я знаю. Когда молодой была, то мы ходили туда за грибами, да по ягоды. Тогда казалось близко, а сейчас даже не знаю, далеко аль близко.
- Аль не близко, а Аль Капоне, гангстер такой в Америке был в начале века. Где дед лежит? – я все никак не мог успокоится от того, что Райка лазила у меня по карманам, и от этого откровенно хамил ей.
- На кладбище, а тебе пошто?
Услышав про кладбище, Матрена затресла головой и зашамкала губами.
- Хочу с дедом простится, - ответил я. – Где кладбище?
- Ты на колодец ходил? Так вот. Спустишся еще ниже, там повернешь на право, пройдешь через поле, увидешь тропинку. По ней и дойдешь до кладбища. Могилку сразу увидешь, холмик свежий и веночек я сплела из еловых лап и цветов живых. Ты погодил бы, может? Авось дождь пройдет, так я бы с тобой сходила, а ты бы Ивановну отвез.
- Как?
- А я ее с Петькой в тачку сажаю, в которой сено раньше возили и катим туда. Внизину то я бы и сама справилась, в вот назад мне не взмочь. Возраст уже не тот. А, подумай парень.
- Нет, сейчас не могу, - решительно ответил я. – Вернусь, помогу, а сейчас никак. Я и так задержался.
- Ведь стрельба уже кончилась, - сказала Раиса.
- Какая стрельба? – я чуть не очумел от этого известия.
- Так в той стороне, где полигон, весь день стреляли, - ответила Райка. – А сейчас не палят.
Этого еще не хватало. Неужели разборки начались? Да нет, не может быть, из-за чего, из-за смерти Виталия и Саши? Неужели, Кирилл что-то замыслил. Нет, я чего-то не помню, либо не понимаю. А может, старая ошиблась, ум за разум у нее зашел. Все, надо бежать, а тоона мне так мозги промоет, что я свихнусь.
- Все же идешь, - она не довольно покачала головой. – Иди, раз надо. Да, постой. Коли к деду Лене зайдешь, то на тебе стаканчик и водки с хлебушком. Сам выпей и деду оставь. Он хоть и не охочь был до этого дела, как нонешние мужики, но по субботам стаканчик-другой выпивал.
Я беру водку, стакан с горбушкой и выхожу из дома. Дождь хлещет словно из поливочной машины или пожарного брансбойта. За спиной шуршание ног. Раиса выводит бабку Матрену на крыльцо. Я шагаю под дождь, делаю несколько шагов и оборачиваюсь.
Две старухи, одна совсем древняя, вторая чуть помоложе, глядят мне в след. Брызги дождя, попадают на высохшее лицо Ивановны, она вытирает капли. Кажется, что бабка плачет.
Дождь вместо слез, слезы словно дождь.
Я поднимаю вверх руку, чтобы помахать им, но тут же опускаю ее и отворачиваясь иду к колодцу. Затем, перехожу поле, нахожу тропинку и иду к лесу. Я промок до нитки, холодно и голодно, но у меня есть согревающее. Что ж, много не буду, а грамм двести для согрева приму. Надо же деда помянуть.
В небольшрм лесочке распологается старое деревенское кладбище. Покосившиеся кресты и могильные плиты, как и сама деревня, все глубже врастают в землю. Весь небольшой участок порос мхом, лешайником и травой. Часть крестов рухнула, прямо на могилы, на некоторых плитах видны остатки каких-то надписей. В другой раз, я обязвтельно поижу здесь, подумаю, почитаю надписи на надгробьях, но сейчас идет дождь, и у меня нет времени.
Могилу деда я нахожу очень быстро. Она единственная, которая не успела зарости и провалится. Холмик черной земли, незамысловатый венок, который сделала Раиса, деревянный крест, сбитый из двух реек. Наверное, это работа какого-то Петра. Я даже не выяснял, кто такой это за Петюня.
Я сажусь на прогнившую скамейку, возле соседней могилы. Скамейка качается в разные стороны и скрипит, словно стонет. Я поднимаюсь и откупориваю бутыль. Делаю глоток – водка. Я достаю из кармана стакан и наливаю туда грамм тридцать, остальное добавит дождь. Разламываю горбушку и часть кладу на стакан, а второй закусываю водку, которую пью прямо из горлышка. Я не жрал два дня и меня начинает развозить, причем сразу. Это от нервов, недосыпа и голодухи.
Спи спокойно дед, ты много пожил, перижил, многое сделал, чего-то не упел и не сумел. Ты построил дом, насажал целый сад деревьев, но не сумел ты вырастить хорошего сына. Ты не обижайся на меня, но твой сынок – дрянь. Я не сужу, нет, я ничего не сделал в этой жизни полезного, но уже ясно одно, что сына я не выращу, его вырастят другие.
Еще глоток и вперед.
Что это, похоже на какой-то гул. Нет, это не самолеты, это машины. Вертолет? Еб! Это не меня, случайно, ищут? На пожарный вертолет не похоже, на военный…. Да, не видно нифига из-за дождя. Да, машины на дороге, как раз возле дома. Неужели это за мной, по мою душу. Серега сдал, что ли?
Я вскакиваю с корточек и прячусь за дерево. Практически, ничего не видно. Крытый грузовик и «Уазик». Из обеих машин выходят люди, из грузовика выпрыгивают на землю автоматчики. Вот это да, да это не простая облава, это целая спецоперация. И, неужели, из-за одного меня? Больно много чести.
Все, копец тебе пришел. Приплыл пингвин! Дальше бежать некуда. солдаты, менты, вертолеты, не хватает БМД и БТР-ов. Танки для меня, слишком большая честь. Пиз..ц! Теперь бежать, бежать на ферму, на лесопилку, на полигон. Лишь бы Кирилл был там, лишь бы его застать и все, пускай стреляют, пусть арестовывают, мне все равно. Я грохну Кирилла и все остальное будет дождем, смоет дождь все, что было связано со мной, моей жизнью, моими поступками.
Ветки больно хлещут по ранам на лице, но мне плевать.
Ноги, то и дело попадают в какие-то ямы, натыкаются на сломанные деревья, их цепляет и царапает колючая проволока, но мне плевать, главное дойти, добежать, доползти. Главное успеть!
Я задыхаюсь, резкая боль в правом боку сбивает дыхание. У меня и так нет сил, а тут еще печеночные колики. Да, я не Леха, я гораздо слабей, но я уже почти добрался до цели. Сосны впереди стали расступаться. Вон там должна быть лесопилка, там, на опушке.
Стоп! Что это? Неужели с войны осталось или Кирилла работа?
Я остановился возле дощечки, на которой была выведена надпись: «МИНЫ». Я усмехнулся. Только идиотам могла прийти в голову идея, отпугивать народ от этих мест таким способом. Ну, кто поверит, что с тех далеких лет, это поле, возле фермы, так и не разминировали? Да, если бы это не сделали саперы, то за них бы потрудились «черные следопыты».
Ага, нашел Кирюша дурачка! Как там у Егора Летова: «Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя!».
Я бегу по перепаханному полю и ничего не понимаю. Все верно, это то самое место, вон сломаная сосна, вон там, роща осиновая. Но, где лесопилка, где забор, где барак? Пахнет гарью.
Неужели, Кирилл успел уничтожить, сжечь здесь все? Может и вертолет был пожарным? Но, ведь дождь. Так, но, ведь здесь была «прокаженная ферма», как называл ее Игорь. Где она? Нет. Нет ее.
Сволочь! Сволочь!! К кому я обращаю свои проклятия? Ведь здесь никого нет. Он успел, он опередил меня, он уничтожил все улики, он сжег все и разравнял тракторами. Возможно, что он живыми засыпал людей комями земли и пепла. Да, точно, вон кость торчит. Нет, не стоит идти туда. Я проиграл!
Я опускаюсь на землю, прямо посреди распаханного поля. Смеюсь долго, с мокрыми от слез и дождя глазами. Смех переходит в хрип, я просто ору, как раненый зверь. Куда я спешил, к чему стремился?
Где водка, а вот, в руке. Я запрокидываю голову и опустошаю бутыль из горлышка, без единого вздоха. Тьфу. За вас мужики! За ваше здоровье! Твою мать, о каком здоровье может идти речь, они уже в земле. Я всхлипываю и вою.
Горечь и обида терзают мою душу. Для чего было это все затевать, к чему торопиться? Простите мужики, но я опаздал. Я несумел вам помочь. Я оказался слабей, чем тот, кто зарыл вас в землю. Простите меня, я не виноват.
Я выбрасываю пустую бутылку и лезу в карман куртки. Жаль, но сигареты отсырели, а так хочется курить. Да, хочется покурить, в последний раз! Я уже все решил, я нащупываю и достаю гранату.
¬¬¬
Я косой, но все ж соображаю, что хоть я жив, но вовсе не живу.
Дождик! Неужели и ты меня не понимаешь? Дождик!
Вот я, сижу на черной, перепаханной земле, кажется, что она дымится или это испарения, или это души убитых дустов поднимаются к небу. А может, они вышли простится со мной, а может зовут?
В моей руке зажата граната, а кольцо от нее валяется в луже. Зачем оно? Сколько осталось до взрыва? Десять секунд или меньше? Какая разница, я все равно проиграл.
Грязь. Вся жизнь, сплошное месиво из грязи и дерьма. Я по уши в этом, с чего начинается Родина!
Я все знал наперед! Я чувствовал это. Тогда, когда еще деревья казались большими.
Что я был такое?
Сначала маленьким мальчиком, которого еще любят родители. Но, потом, потом все изменилось. Я рос, но вел себя совсем не так, как хотели родители. Казалось, что я делаю все наперекор их мнению и желанию. Особенно, мне удавалось учинить какую-нибудь гадость к какому-нибудь семейному торжеству. Если у родичей приближались дни рождения, то сынок обязательно преподносил подарок, сначала из сада, потом из школы, института, работы, армии, милиции и прочих заведений, по коим прищлось пройти или заглянуть на миг.
Учится я не хотел, хотя среди отстающих никогда не был. Мне было скучно решать задачи, учить стихи и проделывать опыты. Куда интересней и веселей бегать во дворе с мячом, сидеть с удочкой на ранней зорьке, ходить в лес по грибы.
Но, я учился, пускай и из-под палки.
Зачем? Ведь все равно, родители когда-нибудь поймут, что ошиблись и плюнут на меня, а мать, так она даже проклянет, публично проклянет и пожелает мне поскорее сдохнуть!
Ну, и что они добились? Да ничего!
Когда родился брат, то его уже воспитывали совсем по другому, нажегшись на мне. Вот из него вышло подобие человека, хотя я не совсем в этом уверен.
Да, но это потом, а тогда. Тогда, мальчик рос и превращался в волчонка.
Дождь упокаивается. Чу! Слышны голоса. Нет, просто показалось. О чем я? А, да о себе родном.
Мальчик рос. У мальчика синяк под глазом, разбита губа и зад весь в рубцах. Мальчик подрался в Поселке с другим, старшим мальчиком и чтобы, как-то подмазаться к более сильному, он спер у матери из кошелька железный рубль с профилем Ленина и купил полкило халвы за девяносто копеек. Мать заметила пропажу и высекла его прорезиненым проводом для утюга.
Я неделю не выходил из дома, а когда вышел, то весь Поселок знал, что я вор. Именно с тог времени я понял, что воровать не грешно, грешно признаваться в содеянном. С тех пор, я никогда не призновался, хотя и крал не так часто. Но, то, что все люди знали, что я могу это сделать, заставляло меня наплевательски относится к их мнению.
Меня часто стали пороть и за дело и без причин. В школе, тоже все знали, что если где-нибудь кто-нибудь сделал какую-нибудь гадость, то неприменно, поблизости должен был быть Орлов. И часто я был там!
Так когда же я стал волченком, «стал изгоем, среди нормальных людей», как любит повторять моя матушка? Правда, я не понимаю этого определения, «нормальный человек». Какой это? Который просыпается утом и зубы чистит? Который всегда опрятен и пахнет одеколоном? Который задницу туалетной бумагой вытирает и не забывает дерьмо спускать? Может, это тот, кто работает на заводе и не пьет после работы? Кто засадил землю деревьями и настроил домов? Кто всегда желает всем – спокойной ночи? Кто скажет, каков критерий нормальности?
Не знаю я, когда произошел тот разрыв в моей душе, который не склеить не спаять. Когда я подошел к той черте, за которой все рвется за миг», и долго брел вдоль нее не решаясь переступить. И вот, я перешел ее, свалил грань отделяющую добро от зла. Я убил человека.
Но, это сейчас, а раньше?
Может это произошло в начале восмидесятых, когда я взял в руку свой первый стакан? Я до сих пор помню вкус «Рубина», который мы пили в Поселке на поляне, напротив дома. Но, тогда вино веселило, бодрило тело, душа хотела петь! Когда же стали скучными и серыми дни, когда опустились безумные бессонные ночи? Почему вдруг, только хмельной я был весел и бодр, а на трезвую голову появлялась раздражительность, злость и апатия? Алкоголя стало мало, я попробовал наркотики. Но и они, что «черное», что «белое» приносили радость лишь на миг, а потом только горькое похмелье и разочарование. Может быть, я и стал бы наркоманом, если бы не встретил будущую супругу. Мы поженились и ждали ребенка, и продолжать колоться становилось страшно, не хватало денег, я становился раздражительным и инфантильным. А главное, что исчезало чувство реальности, почва уходила из-под ног, как в болоте, как в зыбучих песках.
День сменялся другим, превращаясь в месяц. Из месяцев складывались года. Ты волченок, когда ты станешь волком, вожаком стаи, добытчиком?
Теперь уже никогда. Ты бросил наркотики, но остался верен алкоголю. Ты, убивал себя, убивал любовь жены, убивал само понятие жизни. Ты стал боятся, сторониться людей. Некоторые, раскрывали тебе объятия, старались помочь, старались вытащить тебя, но ты упрямо шел за черту. Ты просто плевал на людей, ты плевал на их помощь, на их слезы и боль.
Наконец, я выработал определенную формулу своего существования, доказывая себе и окружающим, что ты жив, что ты способен жить. Но, какова эта формула? Выпил-вляпался, вляпался-выпутался, выпутался-нажрался!
Мне стало весело жить по этой формуле, я доказывал самому себе, что способен жить, хотя бы идя по этому замкнутому кругу. Я никогда не пробовал разорвать этот порочный круг. Да и кто решил, что он порочный? А разорвать его, значит, вновь оказаться в пустоте, в скуке, ведь я развелся и остался один. С родителями, отношения так и не восстановились, и не восстановятся уже никогда. Я не прощу им «свое счастливое детство», а они не простят – «свою достойную и спокойную старость».
Странно и страшно. Но, как-то раз, силясь вспомнить что-нибуль из прошлого, когда я начал воспринимать мир и себя в этом мире, то первыми, что всплыли в памяти, были слова раздраженной мамаши, когда пятимесячный брат заболел восполением легких, и узнав об этом, я шестилетний пацан инсинктивно разревелся – «Да, заткнись хоть ты, урод!»
А ведь я небыл уродом! Во мне говорил голос крови.
Да, ладно….
С бывшей женой и того хуже. Если бы не сын, то я бы лучше ее убил, а не Юльку.
Да Юлька! Ты сыграла со мной веселую шутку, а я зло посмеялся над тобой. Жизнь, она оказалась мудреней и страшней, чем думала ты. И убивал тебя не я, а ты сама пришла к этому, дотопала красивыми ногами. А я?
Да, меня мучали угрызения совести, я ревел по ночам, корчась от боли, но разве не вы все причиняли мне эту боль. Разве не вы вызывали ее во мне. Почему я возненавидел вас?
Эх, волченок. Ты матерел, ты становился опытным, но волком ты не стал. Ты стал бешеным псом, подобным тем, на кого охотился. Но, они оказались умнее и изворотливее тебя, ты проиграл, а проигравшим нет пощады. Мало того, ты угробил друга, убил двух человек и ничего не добился.
А кража, ради чего ты спер у друга золото его жены? Чтобы добраться до Юли? Ну, вот ты добрался и что? Ты просто задушил ее подушкой, даже тольком ничего не выяснив. Ты почуствовал кровь и ты бросился дальше, чувствуя ее сладковатый привкус во пту.
Что я достиг?
Да, последовало еще несколько смертей. Но, результат, где он? Вот, в этой земле, на которой я сижу. Меня легко обставили, обвели вокруг пальца. Вон там, похоже, солдаты. Голубые биреты. Так это омоновцы или менты.
О, да ты пьян! Вы хотите меня убить? Пожалуйсто! Дайте, только я встану. Да, трус умирает на коленях, герой - стоя.
Дождик? Дождик!!
Я встаю и…. Падаю на колени!
Я словно в молитве склоняю голову к земле. К животу прижата граната. Еще мгновение и она рванет, еще миг. Мне трудно дышать, в нос забивается грязь, я приподнимаю голову и смотрю наверх, и лишь только дождь слышит мой вопль обращенный к небесам:
«Господи! Как вы все меня достали!»
ПОЧТИ ЭПИЛОГ. КРАТКАЯ ХРОНИКА НЕКОТОРЫХ СОБЫТИЙ.
“Где ты теперь и с кем,
Кто будет вам судьей?
Кто вспомнит те имена?”
В. Цой
Два мужика, лет тридцати-тридцати пяти дождавшись, когда «мусоровозка» скроется за поворотом, вышли из-за кустов. Оба были коротко стрижены, оба в наколках. У одного во рту блестело несколько стальных зубов. Откуда они взялись в этой глухомани?
- Повезло, - сказал один другому. – Сейчас бы на ментов нарвались.
- Да. Я восстал, как пенис из пепла, - ответил другой с дебильной улыбкой.
- А почему из пепла? – спросил первый. – Зачем ты его спалил? Почему он просто не восстал.
- Кого спалил? – удивился второй.
- Пенис! Ты же сам сказал, сжег его, а потом достал.
- Так это миф такой, греческий, - стал пояснять второй. – Птица была такая, Пенис. Вот, когда ее спалили, то она восстала из пепла. Отсюда такая байка и пошла, мол, восстать, как пенис из пепла.
- Ты знаешь, что обозначает слово пенис? – спросил первый, у которого все пальцы были выколоты перстнями.
- Имя птицы волшебной, - ответил другой, маленький, с мышиными глазами, которые ежесекундно моргали, как от нервного тика.
- Пенис, это кракалыгу так по научному называют, понял, знаток истории, - сказал первый.
- Да ну? – удивился второй.
- Вот тебе и да ну. А птицы той погоняло феникс было. Да что там, ты же в школе не учился, небось в пеленках на малолетку попал.
Маленький обиделся, но промолчал. Он, действительно, не читал про эту дряную птицу, так, слышал от одного бродяги, краем уха, вот и запомнил эту байку, да имя птицы с хреном перепутал. Но ничего, бывают и не такие ляпы и у не таких людей.
- Ну, что пойдем к старикам? – сказал первый.
- А там больше никого нет? – осторожничал второй.
- Думаю нет, иначе мент всех бы на улицу вытащил.
- Тогда пошли, - согласился второй.
Едва они подошли к дороге, как залаяла собака. Дед гаркнул на нее, прикрыл калитку и пошел за бабкой. Мужчины, оглядевшись по сторонам, сделали шаг по направлению к дому…
Юля вышла из квартиры и вызвала лифт, но решила не ехать, а спуститься по лестнице. Алексей стоял возле своей двери.
- Не надо, не провожай, я сама тачку поймаю, пока ты соберешся.
- Как будет угодно, - ответил Алексей и хлопнул дверцей шкафа, в котором валялись его красовки.
Подошел лифт и Юлька, все же, решила спуститься на нем.
- Как мы на счет Машкиной свадьбы договоримся? – крикнула она из лифта. – Я позвоню тебе и мы договоримся, когда встретимся! Ты вечером будешь дома?!
Лифт остановился на первом этаже, Юлька вышла из него и прислушалась. Наверх хлопнула дверь. “Обиделся” – решила девушка и пошла к выходу. По дороге, она остановилась возле почтовых ящиков, нашла глазами ящик Алексея, открыла свою сумочку, достала фотографию, которую привез Лешка и улыбнулась. Какие смешные и счастливые выглядели они на этой глянцевой поверхности.
Счастья не должно быть слишком много, эту истинну Юля знала с детских лет, тогда это не счастье, а …. Она не могла подобрать нужное слово, но руки машинально разорвали фотографию пополам, свое изображение, Юлька положила в сумочку, а Лешкино, бросила в его почтовый ящик.
Прощай милый!
Вот вам и байка, про две половинки. Одна и меня, втораю я ему отдала, думала она, выйдя из парадной и ловя машину. Стоит ему звонить или нет? Кирилл все равно не приедет, ему некогда, он весь в учебе и бизнесе. Хорошо, что удалось его успокоить. А то завелся: “Куда пропала, куда пропала!?”. Видители, телефон отключила, а Манька не знает, куда я делась. Ведет себя, как маленький собственник. Что, мне нельзя погулять перед свадьбой? Сам-то, небось, и рад был, что я сначала к отцу, а потом в Питер поехала. У вредина!
Вечером, Юлька с Машкой сидели на кухне и болтали о завташней свадьбе. Машка вся была такая счастливая, такая легкая и воздушная, как шоколад “Виспа”. Юлька даже завидовала ей. Ну, ничего, как только она закончит университет, а Кирилл разберется с делами и наладит свою торговлю, то они такую свадьбу закатят, что Машка лопнет от зависти. А завтра, королева Манька!
Юлька позвонила Алексею, но не застала его дома. Больше она не стала звонить. “Я что, дурочка с переулочка, бегать за ним? Сказала же ему, чтобы звонка ждал. Козел!” Юльке было обидно, что Лешка наплевательски отнесся к ней, но с другой стороны, это был повод, расстаться без глупых разборок и душещипательных объяснений. У этих стариков, вечно на уме не секс, а словесный понос. Вот, блин, интересно, лежать в постели с мужиком и болтать о смысле жизни!
На следущий день, Юлька колбасилась на свадьбе у подружи. Она выглядела, просто, выеликолепно, куда прекраснее невесты. За ней, было, попробовал приударить свидетель жениха, но она решила, что приключений ей на сегодня хватит и спокойно отшила ухажера. Назавра она уезжала в Москву.
Когда поезд уносил ее с берегов Невы, то она лишь один раз вспомнила о своем странном приключении, куря в тамбуре поезда.
Лешка - ешка! А кто он такой? Я ведь так и не узнала, отчего он был так странно одет, когда мы встретились и отчего весь в ссадинах и шрамах?
Смешной он. Скоро волосы все выпадут, да песок из задницы посыпется, а он все краснеет, словно шестнадцатилетний юнец. Куда он идет, зачем? Похоже, что он даже не представляет, для чего он живет? Есть ли у него цель в жизни? Романтик.
Она вспомнила, как он смотрел на нее, когда она изображала хомячка, и рассмеялась. Двое мужчин, стоявших в тамбуре, с удивлением посмотрели на нее. Она выбросила сигарету и пошла в купе. В купе было душно, тем более, что какой-то грузин, все время бросал на нее многозначительные взгляды и улыбался. Поэтому, она встала в проходе возле окна и придалась мечтаниям.
Мечты уносили Юльку то в далекие страны, то на фешенебельные курорты, то в прекрасные особняки. Нет, она не строила воздушных замков на песке, просто она была большая выдумщица и любила сказки. Кирилл обещал ей сказку, через несколько лет, и она верила ему. Пускай он не такой умрый, как Леша, пусть не романтик, но зато, он знает к чему идет, он видит цель в жизни, он сильный и надежный. А еще он упертый и всегда добивается своего, несмотря на юный возраст. Кирилл был младше Юльки на целых десять дней!
Юлька хотела быть богатой и счастливой. Она привыкла прежде думать, чем принимать какое-либо решение. Голосовать сердцем, она никогда не стала бы.
Голосуй и тогда проиграешь!
Юлька заметила, что черный вышел из купе и направился к ней. Когда он встал рядом с окошком, в которое смотрела она, то она улыбнулась ему, показывая ряд гнилушек, вместо зубов и направилась в купе, укладываться, пока “дядя” приходил в себя. Засыпая, Юлька решила, что напишет Лешке письмо, как только выдастся свободная минутка. Она убаюкивала себя, стараясь поскорее заснуть, чтобы быстрей увидеть Кирюшу.
Юлька соскучилась по своему “телевичку”, так прозвала она его из-за полного лица, неизменных очков на носу и черных, густых кучеряшек на голове. Иногда ей казалось, что она любит его.
Обрывок фотографии, долго валялся в деревянном ящике для газет, квартиры под номером 91. Но, он так и не дождался того, кому был адресован. Ящик иногда открывали, но до фотографии так никто и не добрался.
Наконец, обрывок провалился в щель между “его” ящиком и нижним, и оказался в последнем. До этого момента, ящик был пустым.
Однажды, возвращаясь домой, пьяный Андрей, от чего-то решил заглянуть в свой почтовый ящик. Он надеялся, что мать или старший брат, которые летом жили в области, пришлют ему хоть какие-нибудь деньги. Он и так давно уже не жрал нормальной пищи, доставались все больше объедки из мусорных баков и просроченные продукты, которые выбрасывали продавцы в различных: “пятерочках”, “копеечках" и прочих суперстарах, которых в районе стало видимо не видимо. Когда он отправлялся в очередной раз на зону, кроме бессметного количества железных ларьков этих магазинов не было. “Льдинку” или другую отраву, приятели находили всегда, а вот пожрать нормально, так это большая проблемма. Конечно, если бы пришел перевод, то деньги бы он, несомненно, пропил, но купил бы хоть макарон и чая. Он так и написал матери: “Пришли денег на чай, а то продам свитер”. После очередной отсидки, мать купила ему свитер, который он тут же втюхал барыге из соседнего двора, но брат выкупил его и предупредил Андрюху, что выкинет его в окно, если тот еще раз посмеет продать материн подарок. Он бы продал, но свитер куда-то подевался, и он, лишь сегодня ночью нашел его. Он тут же побежал к барыге, но тот спал “в окурках”, тогда Андрюха спер из квартиры лопатник, с тремястами рублями и смылся. Напился он основательно, даже в бар зашел на “Зойку” и купил кружку “Двойного золотого”. Чтобы не носить свитер на руке, он одел его и направился к дому. Во- первых его развезло, а во-вторых, можно нарваться на Алима, у которого он упер деньги, и тогда ему не поздоровится.
Возле парадной, он столкнулся лицом к лицу с соседом, по лестничной клетке, но не узнал его. Точнее, в мозгу телепались какие-то смутные воспоминания из прошлой жизни, но их прочно запорошила колымская пурга.
Итак. Андрей ударил кулаком по ящику, тот открылся. Он пошарил рукой в его деревянном чреве, и почувствовал какую-то бумажку. Сердце радостно заколотилось. Видно, мать не забыла блудного сына!
Но, каково же было его разочарование, когда вместо почтовой карточки на перевод, он увидел обрывок чей-то фотографии. В подъезде было темно и он сел в лифт, чтобы подняться на этаж и рассмотреть фотографию.
На четвертои жтаже, при выходе из лифта, Андрей сфокусировал взгляд и понсл, что на фотографии был запечатлен мудрила, которого он только что встретил внизу. Андрей, сражу же вспомнил, что этот придурок живет в соседней увартире и стал звониться туда. Сейчас я с него слуплю деньги, чтобы своим тоблом на торговал! С какого хрена, я должен на его морду любоваться?
Кто-то спускался с верхнего этажа.. Андрей понял, что это сосед и двинулся на встречу. Но, это оказался Колька-утюг, подручный Алима. “Утюг”.молча подошел к Андрею и резко ударил его в грудь. Андрей, сперва даже не осознал, что произошло, но когда в желудке появился огонь, который стал распространятся и сжигать все внутренности, то до него дошло, что это не к добру. Он схватился рукой за живот и почувствовал на ладони что-то липкое, кокрое и теплое.
Кровь!
Брызнуло в мозги это удушающее осознание. Он присел рядом с дверью соседа и выпустил из рук фотографию. Ему было очень плохоэ, а главное, хотелось пить.
Кто-то поднимался по лестнице. О, да это сосед!
Старший орер-уполномоченный, капитан Аировского РУВД – Андрей Баев, откинувшись на старый деревянный стул, сидел и размышлял. Только что, один местный гопник принес ему пленку с звписью довольно любопытного и, в то же время, обыденного разговора, в последнее время. На пленке был запиан разговор потерпевших и обвиняемого, пока лишь свидетеля. Из записи следовало, что потерпевшая Ольга Алексеевна наняла каких-то бандитов, не надеясь на помощь милиции, для того, чтобы те сняли с парней определенную сумму. Дело было обыденное. С начала девяностых годов, все кому не лень, в мало-мальские недоразумения втягивал то ментов, то бандитов. Например: забыл сосед по коммуналке свет в сортире погасить, ему тут же какая-нибудь старушка божий одуванчик, предъявляла и в разборку вступали представители силовых структур. По всей стране начались разборки, разводки, наезды и прочие шалости. Не иметь крышу, считалось дурным тоном. Ну, представте себе, а вдруг вам кто-нибудь в метро на ногу наступит, или в очереди за квашенной капустой назовет “дурой!”. Нет, тут без каких-нибудь “солнцевских”, “подольских” или “орехово-зуевских” никак не разойтись.
А ведь еще, некотороые, особо горячие головы в ГД, постоянно лобировали закон “О поголовном вооружении граждан РФ, начиная с пятилетнего возраста”, мол этим мы и с преступностью покончим, и граждан от лишних мотаний по “стрелкам” освободим. Тогда, вместо всевозможных поездок в отталенные областные районы, стрельбы и перекачки денег из одного кармана в другой, граждане, наконец, займутся созидательным трудом и наша страна обгонит Гондурас и Суринам по ВВП.
Слава богу, что “горячие головы” во время остудили во всевозможных стационарах и здравницах, кои еще не успели развалиться и перепрофилироваться со времен СССР.
Все это наводило капитана на грустные размышления. Вот и сейчас: вроде бы умная, интелигентная дама, а заниамется откровенным беспределом. Ладно бы мужик был примерным работягой, на которого набросились супостаты и отобрали получку, но ведь было то совсем не так. Жена за порог, а он друзей приволок. Ну, а там где водка, там жди беды. Хорошо еще, что никого не грохнули.
А этот, Орлов, молодец, надо же, до чего допер, взял и записал девку. Интересно, слышно весма прилично, но ведь из записи понятно, что потерпевшая обыскивала его с ног до головы, даже в трусы не поленилась заглянуть. Куда же он диктофон запрятал? Впрочем, сейчас техника на таком уровне находится, что ничему удивлятся не приходится.
Что же мне дела с Ольгой и “крутыми” ребятами “кавказской национальности”? Конечно, можно купюры пометить, устроить засаду, взять пацанов с поличными. Можно знакомым в РУБОП звякнуть, ОПГ это по их части, но ни того не другого Андрею Васильевичу не хотелось.
Его размышленеия, прервал телефонный звонок.
- Андрей Васильевич, это Ольга Алексеевна, - раздался в трубке женский голос.
- Слушаю, - ответил капитан. Сначала, он никак не мог взять в толк, что за дама его беспокоит, но потом, аж крякнул. Ведь только что, он думал как раз об этой очкастой тетке.
- Мне Алексей сказал, что вы всех нас завтра вызываете, - не слишком уверенным голосом, говорила Ольга. – Он про пленку какую-то говорил. Это верно?
Баева застал этот вопрос в расплох. Кто просил этого говнюка, сообщать этой бабе о существовании записи их разговора, и о том, что, возможно, Андрей в ближайшее время что-либо предпримет? Ну, что сказать этой тетке, что он и слыхом не слыхивал ни о какой записи, что это бредовые домыслы парня? Пускай сам выкручивается, раз считает себя умней оперативника, проработавшего в органах почти десять лет? Ладно, возьму тайм-аут, подумаю, как бы эта “леди-мафия” глупостей бы не натворила, с ее характером – может статься.
- Да, - после паузы, ответил капитан. – Орлов передал мне кассету, но я ее пока не слушал. Если она касается вашего дела, то вот завтра все вместе и послушаем, а заодно и еще раз обо всем поговорим. Вы, Ольга Алексеевна, обзвоните всех и забейте стрелочку на четырнадцать ноль-ноль. Лады? Вот и хорошо, а я пока померкую, может и пленку послушаю, если время на это будет.
- Спасибо, - раздалось в трубке и дама нажала на рычаг.
Устал я, Баев сидел и слушал, как в трубке раздаются короткие гудки. Сейчас бы в отпуск рвануть - в Крым. Он усмехнулся, Крым с его зарплатой, был практически недоступен. Баев был правильным ментом, денег у терпил не вымогал, с бандитами общался только по мере надобности, а дежурить охранником в каком-нибудь банке или магазине, у него душа не лежала.
Эх, Крым, Крым! Как там у Сукачева:“Я б уехал туда, только где б мне найти бы билет”. Билет бы Баев нашел, а вот деньги на него, да и начальство сейчас его в отпуск не отпустит.
Назавтра к двум часам пришли только Ольга и ее мужинек. Ольга сказала, что не смогла связаться с Орловым и Петруниным, по причине отсутствия последних в адресе. “Наверное, на дачу свинтили или на рыбалку” – предположил ее муж. Выглядели оба не очень бодро: рожи опухшие и заплывшие, у мужика руки трясутся. Нет, конечно, они не керосинили всю ночь напрополую, они просто не выспались и от этого дурно себя чувствовали.
- А они не утонут на рыбалке? – неожиданно спросил капитан, вглядываясь в лицо Ольги.
Ольга вздрогнула, услышав вопрос, покраснела, но быстро взяла себя в руки и пожала плечами.
- А, может они и не на рыбалке, может просто пьют где-нибудь.
- Ну, пускай пьют, - согласился Баев и полез в ящмк за кассетой. – Лишь бы не упились до смерти. Хотя… Сейчас такую гадость иногда бодяжат, что немудрено отравиться. Ну, господа-товарищи, довайте “Рамштайн” послушаем, авось на мысль какую-нибудь наведет, - капитан нажал на “Play”.
- И что теперь? – голос у дамы слегка дрожал, после того, как она прослушала запись. Слишком уж лткровенно говорила она Орлову про бандитов. Конечно, можно было бы попробовать откреститься, перевести все в шутку, тем более, что Алексей куда-то свинтил, после их вчерашнего телефонного разговора, но глядя на капитана, она понимсала, что тот шутить не намерен.
- Вам решать, - ответил Баев и закурил. – Вот пленка, вот ваша заява. Выбирайте!
- Но, ведь есть оригинал? – подал голос муж Ольги.
- Это моя проблемма, - ответил капитан. – Я играю честно. Вы забираете заяву и договариваетесь с парнями, а я уничтожаю кассету и забираю оригинал записи. Все вполне разумно. А, как вы считаете, Ольга Алексеевна?
Ольга молчала, нервно курила и кусала верхнюю губу. Лицо ее то становилось белее снега, то вдруг, краска приливала к нему. Руки ее слегка дрожали, но чувствовалось, что она не испугана, а судорожно пытается найти выход из этой ситуации, с наименьшими потерями. Главное, чтобы Аркадий ничего не поведал ментам о ночном визите к нему “независимых юристов”, и чтобы последние все же смогли отыскать Орлова, тогда не все так плачевно, как кажется. Взвесив все за и против, и понимая, что пауза черезчур затянулась, Ольга погасила сигарету и кивнула:
- Я согласна. Золото закатилось под диван и мы его с Андрюшей нашли сегодня утром, поэтому и прибежали к вам, чтобы вы не передавали наше заявление следователю, и не возбуждали уголовное дело, почем зря.
- Это другой разговор, - ухмыльнулся капитан, пряча ухмылку в ладонь. – Пишите бумагу и привет.
Как пишет в своих рассказах Андрей Кмвмнов: “Граммотно отшить заявителя или заставить терпилу забрать свою заявку, вот в чем заключается высший пилотаж работы опытного оперативника”.
Когда Ольга и ее муж выщли из кабинета Андрея, тот что-то стал писать в своих бумагах. Может отчет, а может рассказ, кто его знает? Если же Петрунин и Орлов потащились на рыбалку, то уж точно, что не на его территории. Озер в Ленинградской области, где можно половить рыбку – предостаточно. Да, у Орлова остался оригинал записи, но в случае чего, кто будет в чем-то разбираться.
В случае чего, капитан не уточнил, а мы не поинтересовались.
Журналист вышел из своего кабинета и подошел к белобрысой секретарше.
- Лариса, кто там меня домогался? – пробасил он, облизываясь, поглядывая на раскошную задницу дамы.
- Парень какой-то принес письмо про каких-то собак, про каких-то ментов, про ферму, - женщина улыбнулась, заметив взгляд Журналиста и полезла в стол за письмом.
- А откуда ты про собак знаешь? – явно, наигранным строгим тоном, поинтересовался Журналист.
- А он мне сам рассказал, - игриво ответила Лариса.
- Ну, и что там он накорябал? – мужчина взял письмо и улыбнулся улыбкой людоеда. Казалось, что он прямо здесь готов употребить свою жертву. Но, этого не произошло, как-нибудь в другой раз, подумал он. Честно говоря, он знал эту даму уже более десяти лет и знал настолько близко, насколько это позволяли отношения между двумя полами.
- Ерунду какую-то, - сказала женщина. – Мне кажется, что он либо псих, либо алкоголик, а скорее всего, и первое и второе. Фу, такие гнусности пишет, даже аппетит пропал.
- Да? Может, стоит прочесть? – поинтересовался Журналист. – Вдруг что-нибудь интересное?
- Это для Константинова, может и интересно, он давно в белетристику ударился, а для серьезного журналиста – чушь на постном масле, - ответила Лариса, наливая себе чашечку кофе. Она знала, как, впрочем и все в городе, что Журналист недолюбливает А. Константинова, а тот, в свою очередь, считает Журналиста “расфуфыренным индюком с большими амбициями, но маленьким потенциалом”.
- Пускай он тогда и пишет Баконину, а не мне, - вспылил Журналист. При упоминании фамилии главного конкурента на рынке криминальной информации, не редко доводило его до белого каления. Он смял несколько помятых листков бумаги и бросил их в корзину для мусора.
Статья, на которую так расчитывал Алексей Орлов, так и не увидела свет, зато Журналист в очередной раз засветился на ТВ с очередным разоблачением деятельности одного депутата Госдумы.
У Аркадия еще с побоев и перепоя болела голова, а тут еще всю ночь спать не дают. Слава богу, что Шурик дал ему в долг денег и он сможет расчитаться с черножопыми! Да, а зачем Орлов звонил, просто так что-ли? Сколько время-то? О, времени на сон не остается, как там у Генри: “Джентельмены пьют и закусывают!”, надо сходить за пивом. Черт! А, это кого не легкая принесла?
Накинув на художавое тело махровый халат, Аркадий нашел под кроватью тапки и пошел к входной двери. Может Маринка пожаловала, а может Санька Раевский?
К огромному огорчению Аркадия, в дверной глазок он увидел совсем иные морды, нежели на которые расчитывал.
- Аткрывай, Аркадый! – донеслось из-за двери. Непрошенные гости услышали, что он подошел к двери. То, что он мог быть не один, их мало интересовало. Старший сказал: “Срочно съездить к Аркадию и забрать деньги. А если у него находится Алексей, то тут же сообжить “на базу”” Вот и пришлось им: Вахе и Ибрагимбеку, срываться посреди ночи и ехать на Черную речьку, в квартиру этого самого Аркадыя.
Весь переполох начался после того, как Ольге позвонил Алексей и сообщил какую-то гнусную информацию. Что он именно ей сказал, знал только Абрек, но он не обязан был делиться ей со своими быками. Им была дана команда мчаться к Петрунину, забрать у того деньги и, по возможности, выяснить, где может скрываться Орлов.
Аркадий открыл дверь и тихо выругался: даже ночью от них покоя нет. Посетители прошли в квартиру, брезгливо оглядели вес бардак пристанища “мелкого воришки” и поинтересовались на счет денег и Алексея. Деньги Аркадий вытажил из под кресла и бросил на стол перед черными, на счет Орлова, он был не в курсе, после дружественной встречи у Серафимовского кладбища, они не встречались.
- Харашо! – сказал Ваха, этот здоровенный спортсмен, который угрожал ножом Лехе. – Он к тебе не собирался?
- Я же внятно объяснил, - Аркаху колотило с похмелья, от недосыпа, сл злости и глупых вопросов черножопых, которых, он на дух не переваривал. – Мы не виделись с ним уже пару дней.
- А, ты можешь его найти? – поинтересовался Ибрагим. – Его Абрек хотэл видэт.
- Если Абрек хочет его видеть, то пускай спросит у самого Орлова, где тот ошивается! – Аркаху, аж било от злости, что он не сможет выпить, пока не отправит этих бойцов восвояси.
Но, похоже, что эти дети гор совершенно не собирались оставлять гостеприимное жилище Аркадия. Они по-свойски расположились вокруг его неприбранного стола, смахнув все стаканы и окурки на ковер, и попросили хозяина, напоить их чаем. Аркаха сам вскипал словно чайник, но помня, с кем имеет дело, послушно отправился на кухню. В этот момент, зазвонил телефон.
- Аркадый! – позвали его черные, перещоптываясь между собой, по поводу своих действий.
- Слышу, - огрызнулся Аркаха и вернулся в комнату. АОН на аппарате высвечивал незнакомый номер, звонили где-то из центра города, судя по первым трем цифрам. – Да, слушаю! Алло!
В этот момент, Ваха выхватил у него из рук трубку и поднес ее к своему уху, чмокнул ртом, и протянул трубку хозяину, при этом сделал угрожающий жест, мол, одно лишнее слово и ты труп. На другом конце провода, послышался голос Орлова.
Аркадий, в пару секунд пришел в себя и вспомнил, как они договаривались с Алексеем о кодовых словах, которые стоило произносить в случае, если в квартире находятся нежелательные посетители. Слава богу, что Лешка все понял и отвечало ему в тон. Единственным минусом было то, что черные уже успели срисовать номер телефона, с которого звонил Орлов и нажимали на кнопки своего мобильника.
Едва Аркаха повесил трубку, как черные уже бакланили на своем языке с кем-то из своих хозяев. Потом, они сидели и пили чай. Потом, опять куда-то звонили. Потом, смотрели телевизор, чем приводили в ярость Аркадия. Впрочем, он догадывался, что они ждут, а вдруг Леха все же приедет, ведь он “искренне” уговаривал его и просил об этом, а еще, он думал, что “юристы” по номеру телефона пытаются определить квартиру из которой был совершен звонок Лехой.
Аркаха был умным малым и мыслил в верном направлении. Поняв, что “птичка” в клетку не прилеьтит, Абрек и Ко, а Абрек нарисовался у Аркахи через сорок минут после звонка Орлова, “пробили” хату, где зависал Орлов через каких-то знакомых и рванули туда, приказав, при этом, Аркахе никуда из дома не выходить и некуда не звонит, обрезав, для надежности, телефонный кабель. Они хотели оставить либо Ваху, либо Ибрагима, но посчитали, что Аркадий “бужэт умным малчыком”, а обернуться они очень скоро.
Когда они покинули его жилпложадь, то Аркашка, даже не стал искать новый кабель, который валялся у него в хламовнике, он просто, достал сотовый телефон и набрал номер Орлова. Но, похоже, что Алексей разумно свинтил из квартиры, догадываясь, что черные недождавшись его у приятеля, сами нагрянут в гости.
Тогда, Аркащка оделся и вышел на улицу. До магазина было дойти проще пареной репы, но он отправился в аптеку за настойкой “Боярышника”, у него сильно стучало сердце, от всяческих треволнений и переживаний, а настойка, если ее не жрать лошадиными дозами, отттягивала и примводила в нужный тонус.
После артеки он пошел на проспект Смирнова, зашел в магазин и купил бутылочку водки. С настойкой в одном кармане, с водкой в другом, жизнь уже не казалась ему такой мерзкой и противной, как после разговора с “независимыми юристами”. Надо было свинчивать с хаты, как советовали ему друзья.
Но, кто же мог знать?
Когда начальник Алексея узнал, что тот сотворил, то был просто взбешен. Деньги за проданную водку, нужны ему были позарез, на днях ожидался один крупный покупатель из области, да и с поставщиками спирта расплачиваться было нечем. Такого он от бывшего вояки никак не ожидал.
Он позвонил на мобильник, но оказалось, что трубка была оставлена на складе, домашний же телефон «десантника» не отвечал.
Хозяин поговорил с представителем своей службы безопасности, по простому с «крышей», и они решили наведаться к падлецу-Алешке в гости. Мало того, что тот попал на деньги, его было решено опустить «на хату» за такие проделки.
Итак.
Из одного района города на Садовую торопятся «черные юристы», чтобы успеть перехватить шустрого Орлова, который не только не вернул деньги, но и учудил что-то с терпилой-Ольгой, это что-то хотелось бы узнать, пока дело не приняло неприятный оборот. А с другого района мчатся люди из бригады хозяина, чтобы наказать крысу-Леху, который подставил людей и спер деньги.
Как это часто случается в детективных романах, две бригады сталкиваются лбами в одном и том же месте. Не разобравшись толком, что к чему, и те и другие бандиты, начинают потасовку, поскольку считают, что одни из них натравленны на других. Когда Ибрагим достает нож и ранит одного из людей «водочного короля», то в свою очередь, человек последнего, стреляет по «юристам» из газового пистолета. Слава Богу, что обе бригады не прихватили с собой нарезного оружия. Кто-то из жильцов дома, увидев угрюмых молодых людей, некоторых «кавказсклй внешности», услышав выстрелы и крики, судорожно набирает 02 и сообщает о бандитской разборке в самом центре города, в который вот-вот должен приехать президентнт. Дежурный по ГУВД тут же бьет во все колокола, и на место происшествия мчатся машины с СОБРом и ОМОНом.
При появлении спецназа, обе бригады бандюгов, бросаются врассыпную, а менты открывают огонь на поражение. Через некоторое время, часть участников «битвы» увозят машины скорой помощи, а часть оказывается в наручниках в следственном изоляторе.
На следующий день, в одной из местных газет появляется статья за подписью Журналиста, о крупной разборке в самом сердце Питера между двумя этническими ОПГ, произошедшей из-за передела сфер влияния на рынке алкогольной продукции.
Что же на самом деле неподелили между собой участники двух организованных преступных группировок, останется загадкой, как и для оставшихся вживых, так и покинувших этот мир от пуль бойцов специального назначения.
На все Божья воля!
Когда Юля написала письмо Алексею и все объяснила в нем, то она никак не ожидала, что увидит его вновь. После звонка подруги из общежития, она долго соображала: «кто же из ее односельчан мог разыскивать ее в Москве» и не могла представить. Кириллу она не стала сообщать цель своего визита в общежитие, лишние вопросы ей были не к чему. Поэтому, на его предложение подвезти ее до общаги и подождать, она мягко отказалась, сославшись на то, что неизвестно, сколько времени «проболтает» с подругами.
Приехав на тачке в общагу, она поинтересовалась у вахтерши, не спрашивал ли ее с утра молодой человек, получив отрицательный ответ, поднялась к себе на этаж. Не заходя в комнату, Сашка была на занятиях, Юлька прошла в буфет, чтобы купить себе кофе и сигарет. Едва заглянув туда, она сразу же почувствовала его присутствие, хотя он и стоял к ней спиной.
Зачем он приехал? Зачем нашел меня? Ну, для чего он появился, отчего бередит еще не зажившую рану? Ведь, у нее так все было хорошо с Кириллом.
Если признаться честно, то Юлька, особенно в первое время, часто вспоминала Лешку. Иногда, он снился ей, она рвалась к нему, хотела обнять, поцеловать…. Но, она приняла решение, и оно было окончательное и безповоротное. Она сделала выбор и…. Вот он здесь.
Пошептавшись с буфетчитцей Фаиной, Юлька, решив, что Леша не заметил ее, помахала приятельнице ладошкой и вышла из дверей буфета. Плевать на тетрадку по психологии, главное поскорее смыться отсюда, чтобы избежать ненужных разборок.
Наивная! Он узнал ее, скорее, тоже почувствовал, и догнал в общажном коридоре. Юлька поняла, что разговоров не избежать и поэтому, настраивала себя на воинственный лад.
Но, к сожаления, это не стало простым разговором. Алексей, похоже, что он был пьян или «под кайфом», вел себя очень агрессивно и, постоянно, нес какую-то ахинею. То, он говорил про собак, то про бомжей, то про ферму, для чего-то, приплетая сюда отца. Да, Юлин отец был подполковником милиции, да служил в Псковской губерне, но, Юлька никогда не стеснялась никому признаться, что ее отец мент. Она очень его любила и уважала. Когда же, Лешка стал обзывать ее шлюхой, тварью и ****ью, упоминая при этом имя Кирилла, то Юльке просто сделалось дурно. Что этот уродец может знать о ней, об их отношении с Кириллом? Она любит Кирилла и все! А, какое отношение может имет ее жених к ферме, это, вообще, уму не постежимо. Кирилл у них в поселке был-то всего один раз, в прошлом году, когда ездил знакомится с будущим тестем.
Юлька так и сказала Леше, что у него белая горячка, и ему надо обратиться к врачу, иначе, это может плохо кончится! Но, тот не много успокоился, стал цитировать Блока и рассказывать какую-то ужасную историю. Юльку тошнило.
Когда Алексей вышел из комнаты в буфет, то она решила, срочно связаться с Кириллом и попросить его приехать, но тут вбежал разъяренный Алексей и.…
Что? Что ты хочешь? Что тебе надо?
Алексей наволился на нее всем телом, стал выкручивать руки.
За что? Господи! Что я тебе такого сделала?!
Алексей вырвал у нее из-под головы подушку и накрыл ее лицо.
Воздух. Воздух!
Мама! Мамочка родная! Мамочка, спаси меня!!!
Что он де-л-а-е-т!
В-ооо-здух.
Ма-а-а-а-а-ама!!!!!
Ее крик застрял в подушке, набитой отвратительными желтыми, свалявшимися перьями, чтобы никогда не родиться вновь!
«На небе вороны, под небом монахи.
И я между ними, в расшитой рубахе…» Ю. Шевчук.
Кирилл почувствовал, что с Юлькой твориться что-то неладное, едва услышал ее голос в телефонной трубке. Он даже не сразу понял, о чем она говорит, но по интонации догадался, что ей нужна помощь. Он круто развернул машину, подрезав какого-то лоха, пересек «двойную сплошную» на глазах у изумленного гаишника и рванул к общаге. Внизу, он столкнулся с каким-то уродом, спускавшимся вниз по лестнице, потому что, лифт отчего-то не работал. Они переглянулись с парнем, и Кирилл пулей взлетел на Юлькин этаж.
Дверь не заперта!
Кирилл расчпахнул дверь. Юлька, неподвижно, лежала на постели, лицо ее было закрыто подушкой. Кирилл понял, что в комнате произошла трагедия. Он бросился к любимой и сорвал с лица разорванную и мокрую подушку.
Юлька не дышала!
Кирилл схватил ее за руку, пытаясь нащупать пульс, прикладывал ухо к груди, чтобы услышать биение сердца, но, его собственная кровь, так громко стучала в висках, что он ничего не мог разобрать.
Наконец, ему показалось, что до его слуха донесся слабый стон, донесшийся из Юлькиной груди.
Нет, это скрипнула кровать.
Кирилл ничего не соображая, стал давить на кнопки мобильника, вызывая скорую. Комната же, постепенно наполнялась народом.
«Тихо!»- закричал вдруг какой-то невысокий брюнет в голубой футболке и белых брюках. – «Выйдите все из комнаты! Она жива, у нее шок!».
Слова тяжело пробивали завесу пелены бестелесной смерти. Кирилл, сквозь этот туман, еле-еле различал, что происходит у Юлькиной постели.
Черненький парнишка, разорвал на Юльке одежду, делал ее массаж сердца и искусственное дыхание.
Когда приехала реанимационная, то Юлька уже вернулась с того света.
Александр Степанович узнал о трагедии в Москве в тот же день и сразу же раванул на вокзал, чтобы ехать в Первопристольную. Но, буквально, за несколько минут, до отправления поезда, ему сообщили, что дочь находится в «Склифе», что жизнь ее вне опасности и, он может, отложить поезду на день, чтобы окончательно доработать материалы по одному любопытному делу, связанному с местным бизнесменом К.Ю. Кутеповам.
Поскольку, Кирилл Юрьевич являлся депутатом Государственной Думы, то для возбуждения против него уголовного дела, нужны были веские, неопровержимые доказательства, для того, чтобы прокурор мог обратиться к собратьям Кутепова – «О снятии с него депутатского иммунитета». Как известно, наши любимые народные избранники, предпочитают не сдавать своих, логично рассуждая, что та же участь может постигнуть и их самих.
Депутат и бизнесмен Кирилл попал в поле зрения мента уже давно, когда тот только начал разворачиваться в области. Подполковник знал, что Кирилл бывший особист и, что у него обширные и прочные связи, как в Пскове, так и в Москве.
Еще до своего «хождения во власть», тот засветился на местном алкогольном, лесном и автомобильном бизнесе. Александр Степаныч, будучи тогда заместителем начальника ОБЭП по району, набрал много ценной информации о деятельности фирмы Кутепова, но тот, пользуясь своими связями, сумел вывернуться, а потом и вовсе, став народным депутатом, передал все свои дела некому Виталию Федоровичу, человеку с темным прошлым и авторитетом в уголовной среде. И вот, совсем недавно, у Александра Степановича, появились новые сведения, о деятельности Кутепова и компании. Он еще не успел полностью систематезировать полученные оперативные данные, но в настоящий момент, речь шла о торговле людьми. Вроде бы, Кутепов продавал рабов и проституток в страны Прибалтики, а те, в свою очередь, переправляли их на запад. Прямых улик, как обычно, не было, но удалось несколько раз зафиксировать просто исчезновение десятков граждан различных государств содружества. Кирилл работал очень чисто и осторожно, тем более, что на него кто-то шустрил в органах, прямо под носом у Степаныча, что последнего особо бесило. И вот, завтра утром, он должен был узнать о человеке в погонах, который работает на Кирилла. А тут, чуть было, какой-то наркоман не отправил на тот свет любимое чадо – дочурку. Надо еже связаться с РУБОПом и им сообщить о своих догадках, аргументах и фактах. Руоповцы тоже негласно собирали информацию на Кирилла и его приятелей. Чем черт не шутит, ыдруг, если объеденить усилия, то выйдет не «единая россия», в что-нибудь толковое?
Про Кутепова ходил такой любопытный слух, что он в своем офисе в Москве, в личном кабинете установил несколько кпивых зеркал таким образом, что подчиненные, посетители или иные граждане все время, невольно, косились на свои неприглядные изображения в зеркалах, от чего часто теряли мысль, чувствовали себя неловко, неуютно, словно нагой человек в толпе прилимчно одетых. Кирилл не плохо разбирался в психологии, и использовал эту неуверенность в своих интересах. Его физиономия в зеркалах не отражалась.
Степаныч с большим удовольствием побывал бы на экскурсии в этом «зазеркалье».
Еще, будучи простым милиционером, он не гнушался никакой грязной и тяжелой работы, чтобы поднять дочку на ноги. Девчонка, рано лишившаяся матери, росла смышленной, бойкой и, необыкновенно, талантливой, и отец, пахал, как проклятый, подрабатывал на стороне, хотя в те времена за это по головке не гладили. Но, как говориться, Бог миловал, и на службе все было хорошо, и Юлька выросла настоящей принцессой, умной, доброй и порядочной. Без папиной помощи, она поступила в Московский юридический институт им. Л.Д.Троцкого, позднее переименованный в университет им.А.Юденича, и нашла себе симпатичного парня по имени Кирилл, за которого собиралась замуж, после окончания вуза.
И тут такое!
Скрипя сердцем, Александр Степанович переоформил билет на завтрашний день и поспешил в контору, окончательно дочитать оперативные материалы.
Как часто бывает то, что задумаешь, не всегда сбывается. Сведения о «кроте» где-то зависли, в кабинете какого-то опера, их обещали подогнать позднее, и Александр Степанович, злой на коллег, как черт, но счастливый оттого, что Юлька быстро пришла в себя, назавтра отправился в Москву.
Утром он уже был в палате у Юльки, вместе с Кириллом.
Дочка была бледная, такая хрупкая и беззащитная, что он, чуть не расплакался, едва увидев ее, но глаза у нее улыбались, той лучезарной улыбкой, к которой он привык с того самого момента, когда жена - Таня вернулась из родильного дома. Понимая, что дочке будет тяжело вспоминать о случившемся, Александр Степаныч все же попытался выудить у нее хоть какие-нибудь сведения о произошедшем, потому что, Кириллу Юля ничего не говорила.
Юлька закрыла глаза, лицо ее вздрогнуло и перекосилось, руки сжались в кулаки. Отец и Кирилл испугались, но девушка быстро пришла в себя и попросила Кирилла, выйти из палаты.
То, что она рассказала отцу, повергло его в шок.
«Он не виноват, папа! Он тоже жертва. Он был там, он пережил все это. Не надо, не делайте ему ничего. Он не хотел, он любит меня. Я знаю это, я чувствую! Он поедет туда, и будет искать того Кирилла, он хочет убить его. Папочка, ты помоги ему, пожалуйста! Я простила его».
По лицу Юльки катили слезы. Александр Степаныч, тоже, полез за платком.
«Ты поможешь Леше?»
«Да дочка!» – ответил подполковник, приходя в себя.
«А теперь, позови Кирюху и не говори ему ничего. Ладно!».
Александр Степанович позвал будущего зятя и они еще долго сидели у постели выздоравливающей, весело болтая о всяких пустяках и радуясь, что судьба уберегла их любимую девочку от смерти.
Вечером того же дня подполковник уехал домой.
Когда поезд уносил его из столицы, то в голове у него звучал Юлькин призыв: «Ты помоги ему, папа, обязательно помоги!».
Прощать – это удел сильных, а Юлька была сильной личностью.
- Але, гараж, - Алексей стоял на КПП и звонил на комутатор. – Давай мне командира! Что? Я тебе сейчас расскажу, кто я такой!
Вскоре он и начальник штаба Псковской ПДД сидели в кабинете у последнего, и пили водку.
- Ну, ты папа даешь, - удивлялся Лехин однокашник, рассказу своего кореша. – А я, как видишь, все воюю. Ну, давай еще дернем за наших пацанов, которым иная доля досталась.
Выпило молча, не чокаясь, в память о погибших в «горячих точках». Начштаба закурил.
- Я понял твою просьбу, но ведь план учений утверждается в Москве в Генштабе, как бы мне потом по башке не настучали.
- Юрка, твою мать, - Леха исподлобья посмотрел на приятеля. – Ну, что ты мне рассказываешь про Генштаб. Я что, никогда проверяющих не видел? Скажи честно, что тебе лень с картой возиться.
- Так, ты сам толком них..я не знаешь, - обиделся Юрий Семеныч. – Киллометр туда, киллометр сюда. Ты бы выяснил сначала, а потом обращался со своей дурацкой затеей.
- Ну, откуда же я знал, что у вас учения на носу, - ответил Алексей. – Да, а затея моя, хоть и дурацкая, но благая! Давай-ка выпьем, чтобы у нас все получилось!
Полковник не успел и пукнуть, как Леха влил в него пол стакана водки.
- На, огурца! – засунул он хрустящий соленый огурец, в рот своему приятелю. – Сами солили?
- А, ну тебя, - ругнулся Юрий, вытаскивая изо рта огурец. – Ты и в училище занудой был. Ладно, я скоректирую план. Но, смотри, если что, то будешь мне пособие до конца дней выплачивать.
- Так точно, товарищ полковник, - отчеканил Алексей. – Ну, мне пора, а то мой командир уже поди заждался.
- Вот так и все, - обиделся полковник. – Только свои дела решил, как сразу драпать. Не по братски это «курсант – губошлеп».
- Извини «долговязый», но мне, действительно, пора, - ответил Леха. – Да, мы еще встретимся, погутарим за жизнь! – он встал, слегка шатаясь и тряхнул головой. – Бр-р-р-р! Что-то мы с тобой, малость, того. Ну, нечего, к ночи оклемаюсь.
- Лех, может тебе сейчас помощь нужна? – вдруг спросил начштаба, глядя на Леху мутными глазами.
- Нет, там дело плевое, мы сами с усами, - он погладил себя по усам и обнял старого приятеля. – Ну, Юрка, я на тебя расчитываю.
- Сделаю, - буркнул полковник. – Постой, ты консервы-то возми, да сыр, да колбасу, я же для тебя приказал приволочь весь этот провиант.
- А, нахрена мне армейский сухари? – спросил Леха, оценивая на руке вес мешка с продуктами.
- Чтобы молодость не забывал, - ответил полковник.
Алексея подбросил до Опочки штабной шофер, а дальше, Леха отпустил ефрейтора и пошел на автобусную остановку. Если Юрка не наврет, то ферме и псам послезавта настанец шиздец! Сказать об этом Лехе или нет? Нет, не стоит опережать события, когда получится, тогда получится.
К Сергею Лешка приехал поздно, злой, уставший и абсолютно трезвый, готовый идти в бой
Стоя у окошка поезда Москва – Минск, Кирилл почему-то нервничал. Вроде, и дела идут нормально, вроде, и с оптовиками договорился, но что-то мешало ему сосредоточится. Наверное, отсутствие привычных трелей телефона, подумал Кирилл и пошел в купе, где жена что-то показывала дочери на экране «Ноутбука».
Мило улыбнувшись родным, Кирилл достал из барсетки телефон и включил его. И тут же, мобильник заиграл мелодию «Взвейтесь кострами». Кутепов посмотрел на табло экрана, высвечивался номер трубы Саши-капитана. Обычно, мент не тревожил босса по пустякам, значит произошло нечто, что заставило капитана побеспокоить шефа. Кирилл, еще раз, улыбнулся дочери и вышел из купе. Не стоит при жене обсуждать свои проблеммы.
А, проблеммы оказались весьма серьезными. Капитан сетовал на то, что не мог раньше дозвониться до Кирилла, чтобы сообщить ему о том, что сегодня ночью кто-то проник на территорию дачи Кирилла и убил Виталика. Правда, и сам нападавший был убит Федоровичем, но от этого легче не стало.
Еще. Ребята из команды «плешивого», как звали за глаза Виталия, поймали двух мужиков, на вид – уголовников, и нашли у них зажигалку Федоровича. Мужиков отвезли на ферму и посадили в отдельный барак, но тем удалось выбраться через крышу и бежать, поэтому пришлось спустить Черта, который, не смотря на команды инструктора, догнал беглецов и разорвал их в клочья, а сам сбежал в лес.
Короче. Не осталось ни одной зацепки, ведущей к людям, совершившии столь дерзкое нападение на Кутеповскую дачу и убившим Виталика.
У Кирилла похолодели конечности. Кто-то неведомый, пока, убивая плешивого, явно целил в него самого. Кирилл тут же подумал о предстоящих губернаторских выборах. Наверняка, эта акция предурочена к началу выдвижения кандидатов на пост главы губерни.
Договорившись, что Саша приедет на вокзал, Кирилл позвонил Мишане и распорядился, чтобы тот ждал его не в машине, а на платформе. Потом, он сделал несколько звонков в Москву, перетер сложившуюся ситуацию с нужными людьми, выключил телефон и пошел в купе, собираться. Поезд подходил к Новосокольникам.
Возвращался на «малую родину» Кирилл всегда со смешанными чувствами. Это было чувство радости и гордости, оттого, что он приезжал сюда почти хозяином всей Псковской земли, и токи, по чему-то далекому, которое уже никогда не вернуть, как и не вернуть родителей, рано покинувших этот мир. Кажется, совсем недавно, он был обычным деревенским пацаном, удившим рыбу, воровавшим курей у соседей, щупавшим приезжих девченок за твердые груди. Но, уже тогда, в детстве, он знал, что если судьба предоставит ему шанс выбраться отсюда, то он никогда его не упустит. Шанс появился в начале перестройки, когда молодой лейтенант КГБ понял, что лучше всего ловить рыбу в мутной воде, когда же вся пена осядет, то на поверхности окажутся только «белые и пушистые», в числе которых, он видел и себя.
Сразу после 91 года, когда «дерьмократы» принялись планомерно разваливать мощнейшую организацию и всячески чморить ее сотрудников, Кирилл приспокойно уволился из органов, имея уже налаженные связи и обширный круг деловых людей. Он не стал сразу же хвататься за неподъемные дела, а начал с малого – влез в вино-водочный бизнес. Те, кто жил в те лихие времена, наверняка вспомнит, какой беспредел и вакханалия творились на этом поле. Слегка приподнявшись, он занялся лесом и мелкооптовой торговлей. Дела шли в гору. Он болтался между Москвой, где нашел себе жену, будучи еще лейтенантом, и псковщиной, где был сосредоточен его основной бизнес. В столице он еще не сильно развернулся, маленько не хватало капитала, да и «акул» иам было поболе. А, потом подвернулись собаки. Кирилл нашел себе хорошего помощника в лице Виталия Федоровича Плешака, который граммотно руководил маркединговой и рекламной службами компании Кирилла. Конечно, выглядит это чудовищно, когда речь идет о жизни и смерти, но в смутные времена выживают сильнейшие. Здесь, в Псковской глуши, для собачьего бизнеса было самое подходящее место, а в Москве, там совсем иной мир. Легко попав в Думу, он все реже наведывался сюда, и лищь в последнее время зачастил. Во-первых: родину забывать нельзя, а во-вторых: предстояли выборы губернатора, а пришлых руководителей, типа всяких владельцев английских футбольных команд, местный житель ни за что не избрал бы. Кирилл даже жену заставил провести все лето в специально отстроенном особняке, чтобы местные жители поближе познакомились с будущей хозяйкой региона. Жена долго сопротивлялась, но Кирилл пообещал ей бриллиантовое колье и круиз на «Титанике» с Ди Каприо в одной каюте, и она согласилась. Сейчас же, начиналась осенняя сесия парламента, и Кирилл все реже и реже появлялся в родных краях. Да, еще про одну бяку вспомнил он, когда поезд уже гремел возле перрона, эти долбанные учения десантников, которые должны были пройти в непосредственной близости от собачей фермы. И если собак можно было на время перевезти в другое место, то с бомжами дело обстояло сложнее. Но, об этом собирался позаботится Виталик…
Да, но успел ли он?
Пока Мишаня относил вещи Кирилла и жены в машину, сам хозяин успел перекинуться с капитаном парой фраз, из которых ничего нового не узнал. Сан Василич с плешивым не виделся два дня и поэтому не обладал никакой информацией. Но, судя по тому, что дачу никто не шмонал, то целью у нападавших был Виталий Федорович. Правда, зачем спрашивается, те двое, которых Черт загрыз, подобрали зажигалку, которую, вероятно обронил хозяин возле дома. В том, что зажигалка была Плешака, Кирилл нисколько не усомнился, едва мент показал ее Кутепову. Только Виталик мог пользоваться этой дрянью, с позолоченными вензелями.
- Интересно, - вслух размышлял Кирилл, направляясь к придорожному кафе и словно не замечая, семенящего рядом капитана. – А как они с собакой управились?
- Зарезали, - мяукнул Александр Василич.
- Что?
- Зарезали, словно свинью - по горлу, - повторил капитан.
- Предупреждал я его, - злился Кирилл. – Не стоит на одного пса уповать, надо в дом людей поселить, или во времянку, а он все артачился, мол, мой «белый бим» надежней любого вооруженного бойца. Ну, доартачился, дорогой! – чуть ли, не прокричал Кирилл, словно покойник мог услывать упреки в свой адрес. – Вообще, что за бардак у вас творимться? Одну собаку режут, словно молочного поросенка, другая сбегает в леса. Вы что, раззорить меня удумали, а сами к новому хозяину податься?
Капитан промолчал, поскольку, этот вопрос-упрек был обращен в никуда. Просто, Кирилл не знал, что следует делать в сей момент. Подошел Мишка и, они вошли в кафе, выпить по чашечке кофе и обсудить сложившуюся ситуацию.
На коротком совещании Кирилл решил сейчас же съездить на ферму, как только Мишаня отвезет жену и дочь, подальше от этого проклятого места. Саше предстояло поставить у дачи пост с охраной, а самому постоянно связываться с боссом.
В самый разгар разговора, в павильон зашел какой-то парень, но потусовавшись у дверей, выскочил на улицу. Кириллу показалось знакомым его лицо, скорее глаза и волчий взгляд изподлобья, но сразу он не мог вспомнить, где видел эти глаза, а потом и вовсе перестал думать о случайном посетителе.
Наконец, в витрину кто-то постучал, и Кутепов увидед жену и дочь, которая корчила ему рожицы с той стороны стекла.
- Пора, - сказал Кирилл. – Надо девчонок отвезти. Мишаня, ты меня на дачу подбросишь, а Соньку с Машкой вези в Псков, а там, пусть в гостинице «Редиссон- Тамбовская» поживут, пока я здесь с делами разберусь.
Кирилл сел на переднее сидение «БМВ», девчонки разместились сзади.
Капитан закурил и пошел к своему задрипанному «УАЗу».
Звонок Александра Васильевича, который через несколько секунд оборвался, заставил Кирилла насторожится. Он почувствовал, что с капитаном тварится что-то неладное, но все его попытки связаться с ним, окончились безрезультатно, в трубку раздавались длинные гудки, а потом следовал отбой.
Кирилл уже успел осмотреть свою дачу, не найдя в ней ничего подозрительного, тем более, кинологи с собакой и взрывотехники, уже успели проверить ее на наличие спратанной взрывчатки. Труп Федоровича и незнакомого парня уже увезли, и Кирилл просто ходил по территории, где и застал его звонок капитана. Поговорив с ментами, которые рылись у него под носом, он позвонил в отделение милиции. Трубку снял дежурный.
- Это Кутепов, - произнес Кирилл металлическим голосом. – Начальник не появлялся?
- Кирилл Юрьич, - затарабанил дежурный, всегда с подобострастием относившийся к депутату. – Только что сообщили, что Александр Васильевич погиб!
- Что?! – заорал Кирилл в трубку так, что находившиеся неподалеку менты, вздрогнули.
- ДТП, - пояснил дежурный. – На 487 киллометре, нам только-только сообщили.
Когда Кирилл приехал на место аварии, то возле мотоцикла и милицейской машины уже суетились дознователи. Ждали экспертов. Кирилл подошел к старшему и поздоровался. Да, сегодня у всей районной милиции лихой деньек. Сначала убивают помощника депутата Госдумы, а потом в дорожно-транспортном происшествии погибает начальник Пустошкинского отделения милиции. Не позавидуешь!
- Что произошло? – спросил Кирилл.
- Пока не совсем понятно, - ответил майор. – Гаишники возятся, но картина не ясна. Явно, что мотоциклист подрезал Василича, но тот успел затормозить, и столкновения не произошло. Вот его тормозной путь, - он показал Кириллу следы от протектора на асфальте. – При таком резком торможении, водителя бросает вперед, - они подошли к машине, которая так и лежала на боку в канаве. – Капитан, должен был удариться грудью о рулевую колонку. Вот, она смята. Но, у капитана под рубахой был надет бронежилет.
Кирилл кивнул, слушая подробные объяснения мента. Он знал, что в последнее время, после пожара на ферме, капитан всегда ходил в бронежилете. Он думал, что с фермы удалось сбежать некоторым «сидельцам» и боялся нападения. В версию побега никто не верил, хотя в одном месте, возле забора, и нашли доску и обугленный ватник. Теоретически, все могло быть, но практически….
Тем временем, майор продолжал:
- Возможно, что у него и повреждена грудная клетка, сейчас врачи устанавливают, но при отсутствии удара и наличии бронежилета, умереть он от этого не мог.
- Так от чего же наступила смерть? – спросил Кирилл.
- На правом виске капитана обнаружено повреждение черепа. Я не эксперт, но мне самому непонятно, как он умудрился удариться виском о торпеду, хотя, при определенный обстоятельствах, возможно все. Да, вот что еще. По идее, машина должна была остаться на трассе. Вот где она остановилась, но она, каким-то образом, сехала в кювет, а это добрых четыре метра. Может, какое-то время, капитан оставался жив? Тогда все сростается, как принято говорить. И то, что машина проехала лишние метры и черепно-мозговая травма. Надо подождать Кирилл Юрьевич, - сказал майор, видя, что Кирилл нервничает. – Эксперты разбирутся.
- Станислав Романыч, - к майору подошел человек в штатском. – Врач уверен, что капитан был выпивши.
Майор покраснел. Ну, что за народец, зачем же об этом при посторонних? Правда, народный депутат не мог быть посторонним человеком, тем более, все знали, что они с покойным часто ездили по грибы и на охоту, но все же. Едва, майор открыл рот, чтобы отослать не в меру активного сотрудника обратно, как его опередил Кирилл:
- Как выпивши?
- Так, товарищ депутат, - ответил дознователь. – От него водкой розит за версту!
Кирилл почернел. Он знал, что Саша не мог напиться. Еще два года назад, Кирилл самолично возил его в Москву к профессору, который подшил ему под лопатку «торпеду» и, заодно, «закодировал» на пять лет. Московское светило медицинской науки гарантировал, что в течении этого времени Александр Васильевич и капли в рот не возьмет. Кроме Кирилла и самого новоиспеченного трезвенника об этом никто не знал, пусть все думают, что капитан сам сумел бросить. Что же тогда получается? Значит.
Значит, что Сашу кто-то заставил выпить или залил спиртное уже в безжизненное тело, иммитируя пьяную аварию. Да, второе предположение ближе к истине. Напоить его вряд ли смогли бы, тем-более не зная, что ему пить нельзя!
Тогда речь здесь идет не о ДТП, а об убийстве. Похоже, что смерть Виталика и гибель капитана – это звенья одной цепи. Тогда и для тебя Кирюша зазвучал звоночек.
- Что нашли у него из вещей? Оружие при нем? Документы на месте? – наконец, спросил Кирилл, приходя в себя, после столь страшного предположения.
- Документы при нем, - ответил майор. – Оружие он в отделении оставил, дежурный сообщил, а больше, - он неопределенно пожал плечами. – Надо у дознователей спросить. Что именно вас интересует?
- Сотовый телефон, - сказал Кирилл. – Он звонил мне, как я предполагаю, как раз незадолго до ДТП.
- Нет, телефона не было, это я точно помню, - ответил майор. – Можно спросить у ребят, но. Нет, мобильника при нем не было.
Кирилл кивнул, еще раз взглянул на труп капитана, попрощался с майором, сел в свое «Хаммер» и помчался на дачу. Когда вернется Мишка, надо быть готовым. То, что два сегодняшние убийства были неслучайными, Кирилл больше не сомневался.
- Товарищ полковник..
- Отставить лейтенант, - Юрий Семеныч поморщился, словно только что, сожрал бледную поганку. – Ты что Игорек? Мы же не на плацу и не перед командующим. Нах..я мне эти чинопоклонения нужны.
- Извините Юрий Семеныч, - сказал лейтенант и покраснел, словно перуанская древесная лягушка.
Полковник махнул рукой. Этих салабонов не переделать. Когда с ними водку пьешь, то они, как петушки молоденькие, а как в кабинет вызываешь, так в красных девиц превращаются. Юрий не терпел панибратства, но и не считал себя настолько старым, чтобы пацан, моложе его на десять лет, тет-а-тет величал его по отчеству. При людях – по уставу, без - по имени, и баста, а то стропы перережу! На «Вы», так это – будте любезны, он и сам никогда не позволял себе тыкать любому рядовому.
- Присаживайся, - Юрий указал на стул, стоявший возле небольшого столика. – Водки не предлагаю, посколько, завтра в бой.
Игорь понимающе кивнул, зная, что уж по пятьдесят грамм они с Семенычем вмажут за успех.
- Тут вот какое к тебе дело гвардии старщий лейтенант Уткин, - полковник вытащил из сейфа початую бутылку водки и две рюмки. – Ты не улыбайся, - сказал он, заметив взгляд дейтенанта. – Я тебя не на пьянку позвал, так что, ты губенку не раскатывай. Сейчас махнем по стопашке и все. Тут братишка дело серьезное – учения.
Игорь сидел и ухмылялся. Семеныч не зря вызвал его в столь поздний час, хотя учения начинались в полночь, и лейтенант, мог приспокойно спать еще целых три часа. Значит, что-то нужно начштабу от него.
И, действительно, Юрий Семеныч обрисовал Игорю особое задание. По нему, рота старлея должна была выйти в заданную точку, на которой находился замаскированный лагерь противника. Полковник водил обрубком пальца по карте. Вот здесь, должен ждать связной, от которого получите указания. Если его не будет, то лагерь окружить и ждать приезда проверяющего.
Юрий надеялся, что связной, а в самом деле, его приятел Лешка, действительно, встретит роту десантников, которые возьмут ферму в кольцо и помогут Алексею решить его проблемму. Если бы на ферме не было «заложников», то ее было бы проще разбомбить к едрени-фени. Ну, что поделаешь, ну, всякие казусы случаются во время учений, нех…й соваться куда не следует. Как там в фильме «В зоне особого внимания» майор Морошкин менту ответил: «Мы, ять, тут тоже не в бирюльки играем гражданин начальни-чок!».
- И вот что, Игорек, - сказал Юрий Семеныч на прощание, после того, как все инструкции и приказания дошли до мозга лейтенанта. – Возми с собой сумку с боевыми.
- Не понял.
- На всякий случай, мало ли что. Вдруг медведя встретите или волка, я думаю их чучела в клубе поставить, пусть проверяющие из Москвы любуются. Понятно! – рявкнул начштаба.
- Так точно! – козырнул Игорь.
- Ну, давай, действуй по обстановке, - Юрий Семенович махнул рукой и пошел убирать в сейф остатки вечерней трапезы.
Было Юрию Семенычу на тот момент 35 лет, и он успел уже за это время побывать на нескольких войнах, про которые громко говорили и тихонько шушукались. На последней воене, он чуть было не лишился жизни, но Бог миловал.
- Куды он поперся в такой дождь? – спросила бабка Матрена у Раисы, когда обе старухи уселись в доме возле печи.
- Вначале к деду Лене, а потом на полигон, кажись, - ответила Раиса.
- А к чему ему на полигон? – вновь, спросила Матрена.
Раиса и так ошалела оттого, что бабка, молчавшая столько времени, вдруг заговорила, а тут еще с вопросами странными лезет.
- Откель мне знать, может, он ищет кого?
- Ищет, ищет, - прошамкала Матрена Ивановна. – А есжели он ищет, но почему ты его не в тую сторону направила?
- В кукую спросил, в ту и направила, - злилась Раиса. Она настолько привыкла к тишине в доме, что Матренины вопросы становились ей втягость.
- Ему ведь на пилилку надоть, - сказала бабка.
- Какую пилилку? Он не про нее спрашивал, а про полигон, - вскипала младшая из старушек.
- Я лучше тебе знаю, куды он хотел, - проскрипела Матрена.
- Если знашь, так чего ж сама не скаж? – Раиса обиделась, встала и ушла в другую комнату, ворча себе под нос, о зловредной Ивановне, которая не ценит людской доброты.
Вот так они и жили, когда у бабки Матрены, вдруг, появлялось желание поговорить со своей помощницей.
- Ты куда прешь!!!
Сержант в комуфляжной форме и синей каске, явно из ВАИ, преградил дорогу бронированному джипу.
Мишаня опустил тонированное стекло и сказал военнному, что они с депутатом Госдумы товарищем «Икс» едут по неотложныи делам.
- Ты знак на дороге видел? – сержант не обратил на слова Миши никакого внимания. – Все, до свидания. Мне наплевать, у меня приказ, а товарищ депутат «Х» подождет.
Кирилл высунулся из окна и попросил позвать старшего по КПП. Подошел прапорщик и наотрез отказался «посодействовать Кутепову проехать через данную територию». Кирилл посмотрел на его лицо и понял, что предлагать деньги этому войну бесполезно.
- Разворачивай, - приказал Кирилл шоферу. – Опаздали!
- Может, обойдется? – сказал Мишаня.
- Дай-то Бог, - ответил Кирилл. Даже депутатское удостоверение не позволило ему справиться с какими-то солдатиками, которые решили поиграть в войну, совсем рядом с его «лесопилкой». – Давай на дачу, дождемся, когда Мурат с фермы позвонит. Да что с ним такое, почему телефон отключил?!
Мурат не отключал телефон, просто он не мог подойти к нему, потому что, в данный момент, сидел вместе с другими охранниками в одной из собачих клеток и мок под дождем, поскольку, в будку никто залезть не решался. Брезгливые они, мать их!
Напротив клетки стоял рослый десантник и тоже злился, что его оставили охранять этих придурков. И хотя, на нем была плпщ-накидка, легче ему от этого не становилось. Позади его валялись несколько трупов здоровенных собак, неизвестной породы, название которой солдат и не слышал никогда. А, в метрах пятидесяти, стоял деревянный барак на сваях, возле которого стояли несколько человек в лохмотьях и командир солдата, который переговаривался с кем-то по рации.
Почти все собачьи клетки были пусты, а их обитатели расстреляны, лишь в некоторых из клеток, злобно рычали выжившие в этой бойне экземпляры экзотических псов.
Нет, Игорь не специально стрелял по животным, просто ненадо было Мурату выпускать собак, когда он завидел приближающихся к лесопилке солдат.
Возвращаясь обратно той же дорогой, Миша вдруг обнаружил посреди нее бревно. Вероятно молния попала в гнилое дерево и, ствол перегородил дорогу. Не желая царапать новую игрушку хозяина, Миша вылез из джипа и попробовал сдвинуть бревно. Но, оно оказалось гораздо тяжелее, чем он предполагал. Придется звать на помощь Кирилла.
Но, едва он повернулся назад, как увидел перед своим носом дуло пистолета.
- Привет, Мишаня, - поздоровался седовласый мужчина в черной брезентовой накидке. – Тебе помочь?
- Что за шутки у вас Александр Степанович? – шофер перевел дыхание. Это всего лишь начальник мастного ОБЭП. Он нормальный мужик, хоть и пристает все время к Кириллу. Ну, а почему Кутепов не вмешивается? Черт, ему же не видно из-за деревьев. Да, ловко этот «подпол» сработал и чего это он с пушкой играться вздумал, сдурел что ли на старости лет? Давно его надо на пенсию отправить, чтобы глаза не мозолил!
- Какие шутки, Мишаня? – подполковник сделал удивленное выражение лица. – Я никакого Альтова из себя не изображаю. Сейчас мы пройдем в машину и вы с Кутеповым расскажите мне про ваших собачек, про людишек, которых вы травили, про ссученных ментов и многое другое, что будет интересно услышать не только мне, но и дядям из прокуротуры и коллегам твоего сраного босса. Ты понял, пупсик?
Миша понял, что попал, но расчитывал на помощь Кирилла.
И тут.
- Мишаня, что там у тебя, - раздался недовольный голос шефа.
И мент и телохранитель машинально обернулись на голос. И Мишка, профессиональный боксер, спецназовец, лицензированный телохранитель, вместо того, чтобы одним ударом выбить пистолет из рук милиционера, а другим оглушить самого хозяина оружия, вдруг пустился наутек.
Опомнившийся Александр Степанович, лишь единожды нажал на курок и беглец, вскинув руки, вдруг запнулся, и повалился на землю. Мент не глядя на упавшего, бросился к автомобилю. Когда он рванул дверцу со стороны шофера, и она открылась, то Степаныч увидел, что салон пуст.
Кутепов, считавший себя кремнем и очень уровновешанным человеком, услышав выстрел и подумав, что нарвался на засаду, выскочил из бронированного джипа и бросился в лес.
Найти или увидеть его сквозь пелену дождя, застилающего глаза, было практически невозможно. Степаныч постоял немного возле машины, послушал гул ветра и дождя, и перешагнув через бревно пошел к своей старенькой «Ладе», стоявшей неподалеку. К Мишане он даже не подошел, душа пареня явно пребывала уже в ином миру, в котором нет ни ветра, ни дождя, ни этой грязной лужи, в которой покоилось его тело.
- Васька, смотри, что там за хрен с горы?!
- Не знаю, товарищ капитан, - ответил ефрейтор. – Наверное из местных. Может грибник?
- Он что, читать не умеет, - злился капитан в плпщ-накидке. – Русским языком написано – «МИНЫ». Ну, что?
- Не знаю, товарищ капитан!
- Может неприятель, может, диверсант переодетый, из ДШБ?
- Да, не похож, товарищ капитан, - ответил ефрейтор. – Вон, посмотрите. Да, он молится, похоже. Смотрите, смотрите. Руки к небу вытягивает.
- Твою мать!
- Во, а сейчас поднялся с колен, и опять в грязь!!
- Не нравится мне этот клоун, пойдем-ка посмотрим, что это за монах такой на минном поле!
Капитан шагнул в сторону скрючевшегося на вспаханном поле человеа, за ним, хлюпая по грязи и матюгаясь, побрел ефрейтор.
Скорее бы эти учения закончились!
ЭПИЛОГ
Кирилл, потерял самообладание, услышав выстрел, выскочил из машины и бросился в лес. Он слабо понимал, что сейчас делает, зачем бежит и от кого. Ведь он не простой фантик, которых в стране сто сорок миллионов, он один из тех, кто вершит судьбу этой страны. Так почему он вынужден продираться сквозь эти кусты, поваленные деревья, хлещущие по лицу ветки елей.
Он, депутат Думы, без пяти минут губернатор области и бежит, словно заяц, спасаясь от преследователей.
Кирилл не понимал, что происходит вокруг него, почему убивают его людей. Неужели, кто-то позарился на его бизнес? Но, это глупо! Это же не нефтью торговать или газом, это не аллюминий или редкоземельные металлы, это даже не эшелоны со спиртом или фуры с героином. У него бизнес с псами лишь раскручивается. Кому понадобилось влезать на чужую территорию?
Кирилл задыхался. Хотя он постоянно поддерживал себя в хорошей форме, но отсутствие времекни и напряженная работа, давали и осебе знать. Он даже не всегда делал утреннюю гимнастику, а на тринажеры ходил лишь пару раз в месяц.
Куда бежать?
Он остановился и прислонился к липкой сосне.
На дачу? Но, там могут быть эти люди.
Кто? Кто эти невидимые противники?!
Кириллу хотелось закричать во весь голос, но он сдержался. Нащупал в кармане телефон и принялся набирать номер одного Московского приятеля, который, наверняка, поможет ему в этой ситуации.
Черт! Такой дождина, этот лес, настоящий экран, который не пропускает сигнал.
«Черт!!!»- завопил Кирилл, забыв об осторожности.
И Черт услышал голос хозяина. Но, к сожалению, он был не настолько хорошо выдрессирован, как иные его сородичи, а может, перемудрили что-то генетики, скрещивая и перекрещивая, выводя его породу.
Черт откликнулся на зов Кирилла и бросился в сторону его голоса. Да, он был счастлив, он был рад встречи со своим кормильцем, со своим благодетелем.
Только он этого ничерта не знал, он был голоден и стремился к жертве.. Кормили его всю жизнь другие, дрессировали другие, даже имя ему придумали совсем другие люди. Что с него взять, ведь он пес, простая собака, хоть и способная загрызть любого человека. Чем, в принципе она отличается от нас? Да, ничем? Подумайте внимательно и спросите себя: «А не похож ли я на собаку, которую дрессируют, кормят, поят, дают имя, присваивают какой-нибудь ИНН, дают номерок к стоматологу или винерологу. Не натравливают ли меня на других, которые не так пахнут, выглядят, имеют другой цвет кожи или овал лица?». Я не прошу у вас ответ.
Я и вопрос не задаю.
Я просто предлагаю вам на секунду закрыть глаза и представить, как встретился Кутепов Кирилл Юрьевич с псом по имени Черт.
Вот и стоит задуматься, есть Бог или нет!
А, может, Сатана?
псы
© Copyright: Леонид Соколов 44, 2012
Свидетельство о публикации №212012200907
Свидетельство о публикации №212012200907
Рецензии