коты

Ленька Пантелеев



О КОТАХ, БОМЖАХ, ВОРАХ И ВЕСЕЛЫХ ДОКТОРАХ


Праздничный траур в имперской столице,
Елейная течь, да в бойницах дыра.
Отблеск салюта на пасмурных лицах.
Крепость наполнилась болью зубною,
От залпов орудий и криков…
Ура!
Шепчут губы, уставившись в белую бездну,
На весеннем слащаво-притворном балу.
И смотрят, как в бурую вену вонзает,
Этот город усталый, погасшему небу,
Обагренную солнцем золотую иглу.




ПРОЛОГ



- Какие планы?
- Какие? С утра на работу, а часов в пять к Игорю на дачу поедем. Заколебало мне в городе болтаться, хочу на природу.
- За грибами?
- И за ними тоже. В прочем нет, в основном, просто отдохнуть. Шашлыки, пиво, речка, лес. Игорь говорит, что там отличное место.
- А куда едете?
- По московской ветке, вроде бы в Горы, где-то недалеко от Мги.
- Понятно. Когда вернетесь?
- Не знаю. Наверное, в воскресенье, может в субботу. Это, как погода, как настроение.
- Точно едете?
- Точно бывает только у Бога. Ну, откуда я знаю, у этого Ралина столько тараканов в голове.
- Может, не поедете?
-  Не знаю. Я надеюсь. В общем, я тебе с работы позвоню.
- Во сколько?
- Часика в три.
- Договорились.
- Ну, давай.
- Пока.

* * *

- Привет бродяга! – поздоровался, с ним, не высокий мужчина в дымчатых очках.
Двое других, молча пожали ему руку. Один из них, как обычно, был в изрядном подпитии.
- Привет, - ответил он.
- Куда путь держишь?
- Домой.
- А где твой дружок – «режиссер»?- ехидно спросил очкарик.
- Дома. Завтра на дачу собирается к приятелю.
- Все бухаете?
- Бывает, -  он неопределенно пожал плечами.
- На долго?
- Что? – не понял он.
- На долго «режиссер» уезжает?
- До воскресенья. Но, это еще не точно, он только завтра об этом узнает.
- А родичи его на даче?
- Да, в субботу приедут мыться.
- Ну, бывай, много не пей.
- Не на что. Пока.
Опять рукопожатия. Он пошел к себе домой, а троица во дворы, по каким-то им только и известным делам.

* * *

- Ало, это я.
- Привет.
- Как дела?
- Никак. Лежу, телек смотрю. Ну, что едешь?
- Да, сейчас электроплитку из дома заберу, Игорю позвоню, пускай он за бабами идет, на вокзале встретимся.
- Какими бабами?
- За его женой и дочкой.
-  Ясно. А ты, что дома?
- Я же тебе объясняю, что пришлось за плиткой заехать, там на даче газа нет, готовить будет не на чем.
- На костре готовьте.
- Ну, ладно, юморист. Я побежал, а то приедем черт знает когда.  Давай, до воскресенья.
- Счастливо.

* * *

- Да.
- Это я.
- Привет. Как дела? Опохмелился?
- Да с Распутиным «Чистого» дерябнули.
- Молодцы!
- На улицу пойдешь?
- Не, не хочется. Жарко.
- Что там «режиссер»?
- На дачу уехал.
- Точно?
- Звонил только что. Сейчас на вокзал поедут.
- Ну, ладно, пока.
- Пока.
Он повесил трубку и повернулся на бок. По телевизору ничего интересного не было, и он решил немного подремать. Душно, скучно. Интересно, когда Рыжий в городе нарисуется? Да. Завтра получка. Опять кто-то трезвонит. Он снял трубку. Из мембраны донесся голос Рыжего.

* * *

- Ну, что?
- Говорит уехал.
- Хорошо. Позванивайте хату каждый час. Ясно. Да. И соседей тоже. Он говорил, что у соседа тоже бабки имеются.
- Да вроде. Он постоянно у него занимает.
- Хорошо. А квартира напротив?
- Там сейчас только Мигоша живет, но он, вроде, на работу устроился, по ночам пашет.
- Узнай.
- Хорошо, я Леньку спрошу, он с ним частенько бухает.
- Ладно. Я пошел с пацанами договариваться, а вы сторожите хату. Не пей, я прошу тебя, а то Маг тебе голову открутит.
- Не, ну что ты. Я же понимаю.
- Бульбаш посмотри за ним, сам только не напейся.
-Ну…
 - Все. Звоните, - коротко распорядился он и пошел по направлению к дому, в котором жил Магомед. Сегодня ночью предстояла не большая работенка. Что-то вспомнив, он обернулся и крикнул. – Найдите еще заикашку, пускай поучаствует.

Они сидели во дворе большого дома и курили. В квартире, которую они пасли, окна не горели, на телефонные звонки никто не отвечал, в подъезд никто не заходил. Правда, еще рано, всего лишь около часа. Этот хмырь мог заявиться домой и в три. Как-то, так же сидя на скамейке возле клумбы, они видели, как он возвращался домой в четыре утра, пьяный в дым. Но сегодня, похоже, что он, действительно, не вернется. Может «строим»? Нет, нельзя! Магомед, да и он сам, не любят, когда на дело идешь «под шафе». Ладно. После это дело обмоем.
- «Льдинка» в щели нормальная? – спросил один.
- Л-л-учше «Л-л-имонка», она не так во-о-няет, - ответил, заикаясь, другой, пряча в ладони огонек от сигареты.
- Может еще позвонить? – предложил третий.
- Та-а-к т-о-олько что я же х-о-о-дил,- ответил заикашка.
- А вдруг спит пьяный?
- Нет, он точно уехал. Чего ему ****еть!
Из арки, в другом конце дома, появилась черная машина, с не зажженными фарами. Автомобиль медленно передвигался по двору, пока не остановился напротив курящей троицы. Из приоткрытого окна, их тихо подозвали. Они встали и спешно подошли к машине. За рулем сидел Маг, рядом с ним очкарик, на заднем сидении еще один, здоровенный бугай, похоже, тоже «черный».
- Ну, как? – спросил Магомед.
- Тихо, - ответил за всех Бульбаш.
- Когда провэрялы?
- Двадцать минут назад.
- Идытэ опять, - приказал Маг.
Троица развернулась и поплелась к парадной. Железная дверь, кодовый замок. Код сто двадцать три, он сам называл. Четвертый этаж. Звонок, один, другой, третий. Тишина. У соседей тоже ни шороха. Можно идти назад. Нет, сегодня никто уже не приедет, можно начинать.
Мигоша просыпается от настойчивых звонков в дверь. ****ь, опять к соседям гости приперлись. Но, соседей нет, они поехали к кому-то на пьянку. Долго они еще будут трезвонить? Все, вроде бы успокоились. Черти, хоть звонок по ночам отключай, задолбали. Мигоша встал, подошел к двери и заглянул в глазок. На лестничной площадке никого не было. Матюгнувшись, он пошел на кухню, налил из чайника воды, выпил и пошел в свою комнату, спать уже не хотелось. Он включил свет и оглядел стол. Из-за банки с остатками щей дружелюбно выглядывала недопитая «Льдинка». Мигоша осклабился и потянулся к проказнице, в которой плескалось добрых сто грамм. Он вылил содержимое «малька» в кружку, добавил воды и стал ждать, когда пройдет реакция и пойло остынет. Пока суд да дело можно покурить. Он вытащил из помятой пачки «приму», щелкнул зажигалкой и затянулся. Ну все, пора! Мигоша положил сигарету на край стола, взял, в одну руку кружку со «льдиной», в другую- банку со щами , и поднес ко рту. В этот момент на лестничной клетке раздались какие-то непонятные звуки, толи хруст, толи скрежет, толи стук. Мигоша выдохнул, опорожнил кружку, запил бульоном, взял со стола сигарету, вздохнул, одел тапочки и пошел к входной двери. Треск за дверьми раздавался все отчетливее и громче. Мигоша прильнул к глазку. Увиденное ошарашило его, он бросился к телефону, стоявшему рядом, в прихожей, схватил трубку, но что-то остановило его. Он задумчиво опустил трубку на рычаг, пожал плечами и беззвучно направился к двери, наблюдать за происходящим. 
Прождав примерно около часа, они решили, что пора. Машина плавно тронулась с места и подкатила к последней парадной, где проживал лох. Магомед остался в машине, очкарик вышел из нее, но заходить в подъезд не стал. В подъезде было темно.
- Только что свет горел. – удивился Бульбаш.
На четвертый этаж поднялись вчетвером, во главе со здоровяком, который держал в руке объемистую сумку.
- Эта, -  Бульбаш указал рукой на дверь.
- Можно и эту, - указал другой на соседнюю дверь.
-  Нэ суэтитэсь,- перебил «черный» и подошел к двери. Он вытащил из кармана небольшой фонарик и включил его. – Эб тваю мат!
 
* * *

- Что?
- Ты говорил, что в первой двери три замка? – спросил он, доставая из сумки стамеску, долото и гвоздодер.
Двери была массивные, двустворчатые, дубовые, как и весь «сталинский» дом. В смысле, дом не дубовый, а массивный, с высокими потолками и широкими лестничными проемами.
- Да, - кивнул он, - Сверху – «французский», ниже такой с тремя штырями, а третий – ригельный, такие обычно в гаражи вешают.
-  Вешают лапшу на уши, - Сказал черноволосый и потрепал его по щеке.
Затем он, с немалым треском и шумом, отодрал на двери рейку и принялся ковырять стамеской в тех местах второй двери, где, по его мнению, должны были быть располагаться задвижки. Работа была не простой. Дерево, закаленное годами, поддавалось неохотно. Но умелые руки мастера знали свое дело и, скрипя сердцем, дверь отступала. Через некоторое время, «черный» отложил стамеску и взял гвоздодер. Вставив его между дверьми, он всем телом надавил на него. С треском и грохотом двери распахнулись. Не обращая внимание на шум, мастер приступил к взламыванию внутренней двери.
Не смотря на грохот, доносившийся с четвертого этажа, все жильцы в подъезде преспокойно  спали в своих теплых постелях, или делали вид, что спят. Как сказал мне один опер: «Ты  же знаешь, что у нас народ сознательный. Если тебя убивать будут на глазах у толпы, то люди скорей отвернуться, чем придут к тебе на помощь».
Вторая дверь поддалась легко. Черноволосый зашел в квартиру, нашел выключатель и включил в коридоре свет. Следом за ним подтянулась, остававшаяся на лестнице, троица.
- Здесь и здесь, - показал один из них.
- С этими дверьми вы сами справитесь, - произнес черноволосый, передавая невысокому гвоздодер а я пока соседней займусь.
Соседняя дверь поддалась легче. Все те же филигранные действия стамеской, все те же уверенные движения рук и плеч. Хрясь и готово!
Тем временем, сломав замки на внутренних дверях, братва выносила вещи. Это были два японских телевизора, видик, музыкальный цент, фотоаппарат, видеокамера, аэрогриль, золото и прочие вещи, представляющие из себя, какую-то ценность. Вещи стремительно выносили на лестничную клетку и складывали между этажами. Мужчины работали умело, даже грамотно. Были перевернуты все ящики во всех шкафах, хотя денег найти не удалось.
 Впрочем, натура выдавала. Один из них залез в стенной шкаф и достал оттуда, не китайский термос, а латунную болванку, на которой хозяин выпрямлял гвозди. Другой, забрался в холодильник и стащил кусок мяса, хотя мог бы взять и икру.
Когда черноволосый взломал соседскую дверь, то двое бросились туда, в поисках добычи. Но, та квартира оказалась менее упакованной, чем предыдущая. Они быстренько обшарили шкафы и серванты, книжные полки и белье, в поисках денег. Сложили более-менее сносные вещи в баул, который невысокий нашел на кухне и поставили его в коридор. Наконец, один увидел на стене, в углу, старинную икону, перекрестился и снял ее. В это время заработал лифт…
Оставшись один в квартире, он еще раз внимательно пошарил в пастельном белье. Денег нет, а если трясти все книги, которые стояли на нескольких полках, то времени не хватит до утра. Что же еще можно спереть? В последнюю комнату, где жил алкоголик, он заглянул в последнюю очередь.  Что там брать?
Когда он заглянул в комнату и включил свет, то изрядно удивился, увидев на столе компьютер. Он вытащил системный блок из под стола и стал отстегивать провода. В этот момент его окрикнули.
- Сейчас, - крикнул он. – Тут компьютер!
 - Плевать, - ответили ему, - Уходим!
Ему было жаль, что не удалось увести еще и компьютер, но видно, что-то заставило их поспешно делать ноги. Выходя из комнаты, он машинально засунул в карман пустой кошелек, в котором кроме квитанции об оплате вытрезвителя ничего не было.
Выйдя на лестницу, он стал медленно, бесшумно подниматься по ней, вслед за подельщиками. Поднимался и лифт, остановившийся на четвертом этаже. С замиранием сердца, следили они за его перемещением.
Из лифта кто-то вышел, послышались приглушенные голоса. Хорошо, что они догадались вырубить в парадной свет. Наверху, залаяла собака.
Постояв несколько секунд, все разом выдохнули и, стараясь ступать, как можно тише, стали подниматься.
Вещи оставались стоять у разбитого окна, между этажами. Ничего, после заберем.

               

ЧАСТЬ 0. МАЛАЯ ЗЕМЛЯ.


                «Последний поход, два ангела вперед,
          один душу спасает, другой тело бережет».

С. Чиграков



Откуда такой белый свет? Где я? Это солнце или лампочка? Почему так больно глазам? Надо открыть глаза, а я не могу. Как? Я же вижу свет, вижу, какие-то люди копошатся рядом со мной. Что это? Почему так больно и так холодно? Где я? Почему я смотрю и вижу – «широко закрытыми глазами»? Холодно. А это солнце, оно совсем не греет, хотя такое яркое. Нет, это не солнце, это искусственный свет, поэтому так холодно. Что это, морг? Я в морге? Может быть. Но почему я способен размышлять, думать? Впрочем, ведь никто не знает, что такое смерть.
 А что такое смерть? Может ее и вправду нет? Может душа не умирает, а уносится в неведомые дали и живет вечно. Может, вселяется в иные тела. Нет, смерти нет. Что, в сущности, это такое? Ну, кто знает, что я умер? Вы? Да, вы знаете, я с вами согласен. Вы слышали о том, что я умер? Слышали? А, вам жаль, вроде бы и не плохой был мужик. Спасибо на добром слове. Вы? Слава Богу, что подох? И вам спасибо за откровенность, при жизни я ее что-то мало замечал. Не плачте, не надо, я прошу вас, ведь смерти нет. Я не знаю о том, что я умер! Вы понимаете это? И вы никогда не задумались бы о моей кончине, если бы не знали меня, если бы не общались со мной, если бы не видели мое бездыханное тело. Ну, сами посудите, выбросите из этих «если бы» одну составляющую и, что получится.
Что получится? Смерти нет! Вы ведь не знали меня, не слышали про меня, мы с вами никогда не встречались, это значит. Это значит, что я для вас НЕСУЩЕСТВУЮ! А разве может умереть то, чего нет? Или мы знакомы, мы даже близкие друзья, но кто-то из нас уехал в другой город, страну. Мы, поначалу, перезваниваемся, переписываемся, общаемся через Интернет, но постепенно нас затягиваю свои дела, заботы, работа, семья, дом. Мы забываем друг про друга. Кто-то из нас переезжает еще и еще раз, у нас уже нет общих знакомых, чтобы, по инерции, спросить их о вас, мы окончательно теряем наши следы. Я не знаю, что с вами, вы не знаете, что со мной. Но, я умер. Меня больше нет. И что? Вы не знаете об этом. Вы иногда вспоминаете, как вместе со мной гуляли по Невскому проспекту, вы улыбаетесь. Вы думаете: «как он там?». А меня нет! Но, не я, не вы об этом не знаете, потому что – смерти нет, а значит я живой. « Вечно молодой, вечно пьяный» -как поет один дядька, не знаю, как его «погоняло».  Вы не знаете, потому что не знаете, а я не знаю, потому что меня нет, а ничто ничего знать не может. Я просто уснул и не проснулся, я не знаю «жил ли я когда-то вообще?», я уже ничего не знаю и не чувствую, меня нет. А раз меня нет, то значит и смерти нет. Убедил? Нет? Короче. Смерть существует только в умах тех окружавших тебя людей, которые продолжают жить, когда тебя уже нет, для тебя же смерть абстрактное понятие. Скоро могильные черви сожрут твое тело, оставив лишь белые кости, как воспоминание о чем-то таком, чем был ты. Я сознательно говорю чем, ведь ты никто и звать тебя никак. Ты не одушевленный предмет, ты даже не вещь. Ты пустота…
Итак, я в морге, но я не умер. Почему? Потому что не жил. А разве можно умереть, если не живешь? Да нет, я жил. Я даже больше скажу, у меня такое ощущение, что я до сих пор жив, просто со мной что-то случилось. Холодно. Голоса. Лица. Я уже давно лежу с открытыми глазами и смотрю на белый потолок.
В углу мерцают галлогеновые лампочки, под ними копошатся какие-то люди в белых одеждах. Холодно. Голоса. Холодно. Я пытаюсь пошевелить руками, чтобы найти одеяло, но руки не двигаются. Ноги двигаются, а руки нет. Бред, какой-то бред. Я поворачиваю голову налево, затем направо. Бред! Я лежу в детской кровати, такая была когда-то у моего сына. Какого сына? Я же сам только что родился! Разве может быть у новорожденного сын? Бред! Но, я точно помну, что у меня есть сын! И, в то же время, я только что появился на свет. Да, загадка с двумя неизвестными. Может я это не я? Может…
Чьи-то руки поворачивают меня на правый бок. Колени прижимают к животу. Я выгляжу, как эмбрион в утробе матери. Боль. Жуткая боль в пояснице, отдающая в мозг. Я зажмуриваю глаза. Искры сыплются из них и проступают слезы. Все, боль прошла. Меня переворачивают на спину. Становится теплей и темней. Я открываю глаза. Темнота. Хочется пить. Я пытаюсь привстать, но что-то держит меня. Я пытаюсь кричать, но крик застывает в горле.
Кто-то щелкает выключателем, становится светло. Подходит какая-то девушка, вся в белом, и проводит какие-то манипуляции у моей левой ключицы. Я смотрю на себя. Я голый. Одеяло сбилось к самым ногам, виден живот и ниже. Мне стыдно, что она видит мою наготу. Но ей наплевать на мое мужское достоинство, она занята делом. Мне тоже становится наплевать. Я поворачиваюсь и наблюдаю за ней. В руках у нее шприц, она что-то вводит мне в вену. Потом звякает какими-то банками с бесцветной жидкостью. Капельница. Я в больнице. Как я оказался в больнице? Я силюсь вспомнить, но от этих усилий, лишь сильнее болит голова. Плевать, на все плевать. Глаза закрываются.
Голоса. Один из них мне до боли знаком. Я чувствую, что рядом с кроватью стоят какие-то люди и о чем-то говорят. О чем? Я не понимаю, но один голос… Мама! Мама. Да, это ее голос. Я открываю глаза и вижу родную мать. Она смотрит на меня и улыбается, по ее щекам текут слезы. Ей что-то говорит какой-то дядька, наверное доктор, она кивает, смотрит на меня и вытирает глаза платком. Я пытаюсь что-то сказать и улыбнуться, но вместо улыбки на лице появляется какая-то гримаса. Мама укрывает меня одеялом, гладит по правой руке и что-то говорит. Я ничего не слышу, просто слежу за движениями ее губ. «Все будет хорошо, все страшное уже позади, главное, что ты живой»- читаю я по ее губам. Я лишь прикрываю глаза, давая ей понять, что все понимаю. Доктор что-то говорит ей, и она кивает ему. Вновь вытирает платком глаза, берет меня за руку и уходит. Я остаюсь один, среди белых одежд.
- Пить хочешь, - раздается над ухом чей-то пожилой голос.
Я открываю глаза и прищуриваюсь. Все же, свет кажется мне слишком ярким.
- Где я? – вопросом на вопрос отвечаю я.
- В больнице, - отвечает пожилая женщина в голубом халате и каком-то несуразном чепчике на голове.
Она подносит к моим губам бутылку с трубкой на конце. Она вставляет мне трубку в рот. В горло льется вода. Я не успеваю глотать и задыхаюсь. Она вытаскивает трубку и ждет, пока я отдышусь.
- Еще? – спрашивает она.
Я киваю. Процедура поения возобновляется, на сей раз более успешно, хотя часть воды и льется на мою голую грудь и подушку. Значит я в больнице. Но об этом я и сам уже догадался. Но почему? Что случилось? Почему плачет мать, почему мне ставят капельницы, почему меня поят, как ребенка, почему, наконец, у меня привязаны руки. Да, я уже успел понять, догадаться, осмыслить, что у меня руки привязаны к боковым стенкам кровати. Зачем?
- Все, спасибо, - говорю я, выталкивая изо рта трубку. – Так, где я?
- В больнице, - грубо и раздраженно отвечает она, видно я ей здорово насолил. Когда я успел? Почему я привязан?
- Я понял, что не на курорте, - миролюбиво говорю я.
- Он еще и шутит, - говорит она. – Утку дать?
- Я есть не хочу.
- А я тебе и не предлагаю, - говорит она и бормочет себе под нос. – Похоже, мозгов у тебя не осталось совсем.
Я не обращаю внимания на ее реплики. Я, действительно, плохо соображаю, но и она, изъясняется на какой-то тарабарщине.
- Ссать хочешь? – произносит она, все так же, грубо, вытаскивая из-под кровати стеклянную посудину, так называемую утку.
- Нет, - отвечаю я.
- Что нет, закипает она, - Сколько можно за тобой простыни менять, уже раз двадцать обоссался.
Как это грубо! Так разговаривать с больным человеком. Правда, я не знаю, чем болен, но раз в больнице, то чем-то болен, это однозначно.
- Что со мной? – спрашиваю я, решив не замечать ее грубость. Все же разум постепенно возвращается ко мне, хотя и маленькими дозами.
- У тебя, милый мой, - более дружелюбно отвечает она, засовывая мой конец в горловину утки. – Гнойный менингит. Понял, а теперь ссы.
Менингит. Что-то знакомое. У нас во дворе парень болел этой дрянью в детстве. Что-то связано с воспалением мозга или его оболочки. Я точно не знаю. Говорят, что после него дураком становишься. Значит я дурак! Ну, предположим, я об этом и так знал. Нормальные люди по психушкам не валяются и  людей не убивают. Но, интересно, в чем же тогда проявляется эта дурость? Парнишка отболел менингитом и ничего, с виду такой же, как и окружающие, разве, что нервишки стали чаще пошаливать. Но это ведь не обязательно от болезни, на это может быть много причин. Вот и я лежу, вроде, довольно здраво рассуждаю.
- Ты хочешь «по большому»? – спрашивает она, прерывая мои размышления и, убирая утку под кровать.
Хорошо, что не спросила: «Ты срать хочешь?». Я сам матом крою, почище грузчика, но здесь, в этом скорбном заведении, от грубости передергивало.
- Нет, - говорю я.
- Тогда клизму будем ставить, - невозмутимо говорит они и идет к умывальнику.
Я слежу за ней. По дороге в ее руках появляется большой пластмассовый кувшин. Она не шутит, точно. Сейчас мне клизму засадят! Извините, а как, а куда я буду? Я задаю эти вопросы нянечке.
- А где?
Я не циник, но ответ напрашивался сам собой, что я и удосужился услышать. Я думаю, что многие сами догадались, без всяких подсказок. Ладно, пора оставить подробности о моем первом сознательном дне пребывания в реанимации больницы № 19-99 в августе жаркого лета этого года. На самом деле, это был шестой день. Сознание возвратилось ко мне, только на шестой день. Все это время, врачи боролись за мою жизнь. Все это время, мама сидела возле палаты, внутрь ее не пускали, все это время я балансировал на грани жизни и смерти. Хотя, как мы выяснили, смерти нет.
Короче. Я выжил, не знаю, правда, для чего, но выжил. Я дал честное слово, что не буду буянить, я, оказывается, буянил в бессознательном состоянии, и вставать с постели и мне отвязали руки от стенок кровати. Пришел врач, его звали Саша. Он спросил, как мои дела, я сказал, что нормально и спросил его, скоро ли я пойду домой. Он усмехнулся и ответил, что домой не раньше чем через месяц. Месяц! Я обалдел. Оказалось, что кроме менингита у меня левосторонняя пневмония. Это что-то вроде воспаления легких, может быть. Еще, у меня ужасно болела правая рука. Распухла и онемела. Когда я успел расшибить руку?
На следующий день меня перевели в постреанимционное отделение на четвертый этаж. Все так же приходили медсестры, и каждые три часа делали мне уколы и ставили капельницы. Потом пришла мама и принесла мне куриный бульон. Вот тогда-то я и узнал, что же со мной приключилось.

- Ало.
- Привет Лешич, - раздался в трубке голос Рыжего.
- Здорово, - ответил я.
- На улицу пойдешь?
- Да собирался, только вот башка чего-то болит.
- Нажрался вчера что ли? – хихикнул он.
- Где?
Звонок в дверь.
- Подожди, сейчас дверь открою. Кажется, родичи с дачи приехали на помывку.
Я, пошатываясь, иду открывать дверь. Заходят родители и брат. Мать цедит сквозь зубы, что-то по поводу моей опухшей морды. Я не обращаю внимания, я привык к не лестным высказываниям в адрес моего внешнего вида. Они проходят в квартиру, а я иду к телефону.
- Слышь, Рыжий, давай я тебе перезвоню через пару часов, когда они свалят обратно на дачу.
- Давай, - говорит он и вешает трубку.
Я иду в комнату и ложусь на кровать. Меня колотит, как с хорошего бодуна. Голова, как раскаленный утюг. Я беру градусник и измеряю температуру. Тридцать девять и пять. Ничего себе! Пью анальгин и парацетомол и ложусь под одеяло. Знобит. Надо поспать, сейчас температура спадет, и все будет нормально. Я и не помню уже, когда последний раз температурил, наверное, лет двести назад. Я погружаюсь в сон…   
(Из рассказа матери).
Когда вошла к тебе в комнату, чтобы ты запер за нами дверь, то увидела, что ты весь зеленый. Я пыталась тебя разбудить, но ты не просыпался. Мы с отцом решили, что ты нажрался каких-то наркотиков или снотворных, но вдруг тебя стало рвать. Я с трудом перевернула тебя на бок, чтобы ты не захлебнулся в собственной блевотине. Разбудить тебе так и не удавалось. Тогда отец вызвал скорую. Мы решили, что у тебя очередной клин. Приехали молодые парни. Они долго расспрашивали нас, о тебе. Узнали, что ты лежал в психбольнице. «Но сейчас с ним что-то другое»- сказал фельдшер, пытаясь тебя разбудить. «По всей видимости вирусный грипп». Они обзвонили ряд больниц и, наконец, решили, что тебя следует отвезти в инфекционную больницу № 19-99. С тобой поехал отец. Ты постоянно дергался, тебя рвало. Потом в приемном покое лежал на каталке несколько часов, пока не появился какой-то доктор в синем халате. У тебя взяли пункцию из позвоночника и даже без лабораторного анализа, просто на взгляд, определили, что у тебя менингит. Еще, с отца, содрали деньги за какое-то лекарство, которого у них в наличии не оказалось. Точнее оно было, но его, как бы не было. Вот и все. Потом реанимация и пять дней бес сознания. Да, вот тебе письмо от бывшей жены.
Пришли хирурги смотреть мою руку. Мама засуетилась, заторопилась и ушла. Чего она смущается? Врачи осмотрели мне правый локоть. Когда они дотрагивались до него, так я готов был на потолок лезть от боли. «Ничего» – резюмировал один из докторов – «до свадьбы заживет!». До какой свадьбы, черт побери! Руку намазали мазью Вишневского и завязали бинтом, но легче мне от этого не стало. Принесли обед. Бульон цвета слаборазбадяженой марганцовки, в нем плавают капустные листья и немного картошки. На второе пшеничка. По сравнению с психушкой это просто роскошная еда, а по сравнению с едой, это… Не буду заострять на этом внимание, вдруг кто-нибудь прочитает мои мысли, тогда вовсе кормить не будут. Блин, как не удобно есть левой рукой, я даже не предполагал. Весь, измазавшись борщом, а это был именно борщ, и кашей, я отвалился на подушку и уснул. Что еще человеку в больнице делать: жрать, спать и…Выспаться мне вряд ли дадут с этими уколами и капельницами. Хотя, они колют что-то такое, от которого сильно клонит ко сну. Вероятно это «реланиум». Утром за окном слышен перезвон колоколов. Это меня глючит после лекарств или это реально, звонят колокола? Игорь постоянно напрягает меня сходить покрестится, но я все как-то не решаюсь, ноги не идут. Ладно, Гоша, выйду из больницы обязательно покрещусь. Ну, во всяком случае, попробую. Перезвон продолжается и от этого становится теплее на душе. За окном чирикают воробьи, гудят авто, шумит листва на деревьях. Лето в самом разгаре, а я буду вынужден, валятся в этой больнице, как минимум, до его конца. Я вспоминаю о письме, которое принесла мать, достаю его и читаю. Не ожидал я, что буду читать твое новое письмо, родная моя. Я думал, что все письма уже написаны и прочитаны. Спасибо, конечно, за заботу, за любовь и ласку. То, что сынуля  волнуется, я верю, а что ты, прости, нет. Да ладно. Я делаю из письма самолетик и запускаю его в открытую форточку. «Лети с приветом, возвращайся с ответом». Вроде так, вроде не соврал.
Привозят старика лет так под восемьдесят. Он тяжело дышит, хрипит. Я не хочу быть пророком, но мне кажется, что ему не долго осталось. Приходит его жена и дочь. Они суетятся около деда, но ему очень плохо. Да, в веселой я оказываюсь компании. В голову лезут дрянные мысли, но я стараюсь их прогнать прочь. Еще не настолько мой мозг оправился от удара, чтобы забивать голову всякими гадостями. Приходит врачиха – заведующая отделением. Высокая такая еврейка, с выпученными глазами, горбатым носом и растительностью под ним. Интересуется, как мои дела и сообщает мне, что меня переводят на другое отделение. Хорошо. Мне все равно, куда меня переведут, лишь бы не в морг. Приходят два полупьяных санитара с носилками. Я забираю свои вещи, ложусь на носилки и они катят меня к лифту, затем вывозят на улицу. На улице красотища. Я смотрю на голубое, глубокое небо, на кроны зеленых деревьев. Мы медленно катим по территории больницы. Санитары поругиваются между собой, выясняя, кто из них должен бежать за настойкой «Боярышника». Я вспоминаю парк Екатерингоф.
Мне очень плохо, ведь пью я уже седьмой день. Ладно бы что-нибудь приличное, а то «Снежинку». Удивительно, как еще после нее Кэп умудряется ходить на работу? Я лежу под одеялом, мне холодно, хотя за окном плюс девятнадцать. Май нынче выдался очень сухим и жарким. А мне плохо, мне всегда в жару плохо, особенно с бодуна. Тело все опухает, ноги и руки стонут от боли и судорог, а рожа, как налитая груша. Под глазами мешки, нос как слива, щеки опустились до подбородка. Посмотришь на себя в зеркало и тянет бежать в хозяйственный магазин, но не за «Чистым», «Льдинкой» или «Снежинкой», а за веревкой и мылом. Но я не побегу за ними, я сполосну лицо холодной водой, с большим трудом, заставлю запихнуть в себя кусок черствой булки и, отправлюсь выхаживаться в парк, пока Кэп не придет с работы. Уже два, значит через два часа он закончит трудиться на благо Родины и свое брюхо. Я смотрю на стол, где обычно валяются деньги. Пара червонцев есть, удовлетворенно замечаю я, сую их в слаксы, с трудом натягиваю башмаки на распухшие ноги и выползаю на улицу. Именно выползаю, потому что меня шатает и кособочит, как пьяного. Но я не пьян, я с похмелья и пока не приму чего-нибудь, так и буду шариться, как зомби. Я иду по проспекту и ловлю на себе взгляды прохожих. Мне стыдно, но мне наплевать на них, не нравлюсь, не смотрите. Мои стопы ведут меня в аптеку, что рядом с метро. Я просовываю руку с зажатым в ней червонцем и прошу настойку «Боярышника». Впрочем, продавец без слов понимает, зачем пожаловал сюда этот неопрятный тип.
Брынцалов, конечно, знал, что нужно народу. Почему только, об этом не знает правительство и президент?
Я с большим трудом забираю сдачу, трясущимися руками, и, как можно быстрее выхожу из магазина, краснея как рак. Все же капля человеческого во мне осталась. Пить семидесятиградусную настойку из горлышка не очень приятно, обжигает пищевод, но Рыжий научил меня пить ее даже без закуски, а я хороший ученик, по части всякой гадости. Итак, я иду в парк, чтобы чуть-чуть поправить свое здоровье. Можно, на оставшиеся деньги, купить бутылку пива, разбавить в ней настойку, тогда башню точно сшибет, но сегодня мне этого не надо, мне надо плавно спуститься, на тормозах, чтобы попробовать завтра начать новую жизнь, хотя я в это и не верю. В парке болтаются старушки с внучатами и собаками, хотя вход с ними строго запрещен. С собаками, а не с детьми. Мужики, пьют пиво на скамейке, рядом примостилась Бомжиха, делая вид, что дышит свежим воздухом, а сома караулит пустые бутылки, отнимая у нас наш хлеб. Впрочем, мы уже несколько недель не собираем пустую посуду – лень. Я прохожу под большими столетними дубами и кленами и подхожу к  «Бумажному» каналу. Это такая говнотечка, окаймляющая парк. Раньше в ней рыба водилась, а сейчас, только дерьмо плавает. Если бы не тяжелая форма похмелья, то я бы полюбовался бы природой, распустившейся после мерзкой зимы, белыми цветками черемухи с резким приторным запахом, молодой травой, кустарником, склонившимся над водой. Но мне плохо! Единственное желание, которое преследует меня последние несколько минут, это откупорить банку и засадить ее содержимое, как можно быстрее. Вот гадость! Пробка проворачивается. Я достаю ключи и пытаюсь поддеть ими крышку. Руки дрожат и ничего не получается. Я начинаю психовать и ругаться. Несколько попыток сорвать эту злостщасную пробу, оказываются тщетными. Похоже, сейчас я сойду с ума! Я вгрызаюсь в крышку зубами и рву ее, что есть сил. Наконец, жесть не выдерживает моего звериного напора и поддается. Я отвинчиваю пробку, оглядываюсь по сторонам и залпом осушаю содержимое пузырька. Настойка, обжигая горло, проваливается в желудок. Я глубоко дышу. Все, теперь можно делать вид, что я прогуливаюсь по дорожкам парка, дожидаясь любимую девушку или выгуливаю любимую собаку, с которыми вход строго воспрещен. Через несколько минут я чувствую облегчение. До встречи с Кэпом еще целый час. Я лезу в задний карман за папиросами и обнаруживаю там смятый полтинник. Ну, это другое дело! Теперь можно и пивка попить!
День заканчивается, как и начался, на печальной ноте. Нас забирают в вытрезвитель. Похоже, что я поставлю своеобразный рекорд в этом году, это уже девятая ходка на «зойку» (ул. Зои Космодемьянской д. 5), еще одна и можно юбилей отмечать. Плевать! Все равно штрафы платить не буду, пусть хоть они обделаются. Нет, я бы заплатил, если бы менты деньги из карманов не перли. А то, как можно за одно нарушение наказывать дважды? Эти жлобы и себе в карман гребут и государство облагодетельствуют. Вот вам –шиш! Или себе или стране. Ясно? Кстати. Юбилей я перекрою с лихвой, побывав, в последствии, не только в «родном» вытрезвителе, но и аналогичных заведениях Петроградского и Адмиралтейского районов.
Пока я вспоминал об этой истории, мы подкатили к серому четырехэтажному зданию, сиротливо стоящему в середине больничного двора. Санитары подняли меня на лифте на второй этаж, оставили в каком-то закутке, а сами куда-то потащились с моей «историей». Я встал с каталки и огляделся. Длинный больничный коридор, какие-то шляющиеся по нему дядьки и тетьки.  У меня закружилась голова и я вновь прилег на каталку. Вскоре подошла какая-то толстая тетка и велела бухим санитарам везти меня в «тринадцатый бокс». О, обрадовался я, это мое любимое число! Именно тринадцатого числа: июня, августа и сентября, я понимал, что та которую люблю потеряна для меня безвозвратно. Да, три раза любил, по настоящему, и три раза число тринадцать становилось роковым числом для моей любви. Особенно больно садануло по сердцу тринадцатое сентября, когда я расстался с женой. Именно это число я считаю точкой отсчета моего падения в бездну, из которой я уже никогда не выберусь, наверно. Ладно, хватит стонать и причитать, «тринадцатый бокс» так тринадцатый. 
Бокс представлял собой помещение, состоящее из двух отделений. В одном находились четыре койки, в другом ванна и туалет. На трех койках покоились больные, четвертая предназначалась для моей персоны. Как обычно, я не поздоровался, а плюхнулся с каталки на кровать, накрылся драным синим одеялом, и закрыл глаза. Не люблю я знакомиться, тем более понимая, что это знакомство продлится не очень долго, а раз так, то нахрена расшаркиваться перед чужими. Вскоре прискакали какие-то дети в белых халатах. Это были врачи, так я думал, пока позднее не узнал, что это практиканты из первого меда. Их тут целые толпы курсируют по коридору и называются они, толи ординанты, толи… В общем, я все время забываю это слово, что поделать – менингит вызывает склероз. Короче,  прискакали две девчонки и пацан, в белом колпаке, как у повара. Таблички себе на халаты нацепили и выеживаются друг перед другом, вопросы мне задают. Я сначала честно им отвечал, а потом мне надоело, и я начал врать. Ну, врать то я умею, в этом-то не сомневайтесь. Единственное, в чем я им честно признался, что я законченный алкаш и что нигде не работаю и не учусь. Нет, а зачем им лишняя информация? Если ты врач, то лечи, если мент, то «лечи». Зачем им знать, где я работаю, с кем сплю и что ем на завтрак? Ладно. Посоветовали мне не пить, после больницы устроится на работу или пойти учится на клоуна. Я с благодарностью воспринял их советы и, в свойственной мне манере, послал их домой. Нет, честно, так и сказал: «идите домой!». Девчонки обиделись, а пацан даже обрадовался, что я такой заботливый пациент. Лежу, жду, что дальше будет. Ну, конечно, бабы уже настучали. Смотрю идет мужик в синем халате, не высокий, коренастый, голова седая, лицо с легким оттенком иудейства, глаза на выкат, губы пухлые. Мне потом мужики сказали, как его зовут, так я чуть не умер от смеха. Заведующего шестым отделением, а это был именно он, звали Владимир Ильич Ленинг. Нет, честно! Не верите? Съездите в больницу №19-99 и спросите. Значит, заходит Владимир Ильич к нам в бокс и прямиком ко мне чешет. Поздоровался, присел на мою койку, взял за правую руку, пульс щупает. Спросил, как дела, как самочувствие, не болит ли голова, не тянет ли шею. Проделал со мной ряд гимнастических упражнений, а именно: сгибание моей шеи в дугу, сгибание и разгибание ног и рук. Короче, небольшая физическая гимнастика. Спросил, что с рукой, подергал за локоть, вызвав, нестерпимую боль. Остался этим доволен и, в заключение, слегка пожурил меня, за неэтичное обращение с юными светилами медицинской науки. В общем, наш заведующий произвел на меня самое благоприятное впечатление, что не скажешь о медсестре, которая засадила мне в задницу больнющий укол. Причем, так и говорит: «Подставляй задница задницу». Чего младший медперсонал такой грубый? Когда мне вытащили капельницу и залепили иглу, которая торчала из-под ключицы, какой-то пробкой, я стрельнул сигарету, у мужика, лежавшего рядом, и пошел в туалет покурить. Думаю, что мне так не по себе? Оказывается, это я курить хотел! Покурив и справив малую нужду, я взялся за дверную ручку, и очутился на полу, при этом здорово треснувшись позвоночником о спинку кровати. Соседи по палате помогли мне лечь в постель и позвали врача. Прибежала молоденькая врачиха, подстриженная под мальчика, курносенькая, кареглазая, чем - то похожая на подружку моей бывшей супруги. Звали ее Наталья Владимировна. Хотите еще хохму? У всех врачих было отчество Владимировны, мужиков я не считаю, а всех медсестер, кроме двух, звали Натальями. Совпадение? Нет, я не намекаю на то, что зав отделением был папой всех врачих, тем более, что, почему медсестер звали Наташи, я не знаю. Загадка природы. Да. Вот именно, только этим и можно объяснить это. Вот. Прибежала врачиха и стала, заикаясь, расспрашивать меня, что со мной случилось. Я заметил, что когда она волновалась, то непременно заикалась. Я сказал, что потерял сознание и упал. «Вам непременно нельзя вставать» – протараторила она, посмотрела на ободранную спину и убежала. Нельзя! Хорошо. Я встал и пошел в туалет. Подхожу к «очку», достаю… и открываю глаза. Я лежу на сливном бачке, из носа идет кровь. Держась за стену, выхожу к койкам, а там уже Наталья Владимировна с Ленингом стоят. Увидев мой расквашенный нос, они дуплетом, как начали меня ругать. Говорили, что привяжут к кровати и попросят молоденьких практиканток подавать мне утку, это чтобы мне стыдно было. Раскаявшись в содеянном, я пообещал больше так не делать, я не обещал, что с этого момента прекращу писать на всю оставшуюся жизнь, я пообещал, не шляться попусту по боксу. И надо сказать, свое обещание сдержал, в тот день я вставал только пять или шесть раз.
Пришла мама, принесла всякие продукты, но я жрать не хотел. Передала приветы от жены, сына, отца, брата, Ралина, Аркахи. Еще, говорит, звонили какие-то гопники, но они не представились. Плевать, кто надо тот представится. Родичи опять уезжают на дачу. Ну и правильно. Чего такую жару в Питере делать? «Я буду приезжать на встречу с врачом и в выходные» – сказала мать. «Зачем с врачом встречаться»- говорю я – «Я тебе и так все сам расскажу». «Нет буду». А. Бог с тобой, упрямая, она и есть упрямая. Зачем только в город лишний раз таскаться. Она обиделась и ушла. Я выпил минералки, выпросил еще одну сигарету и пошел в сортир. Вслед за мной туда подтянулись все остальные обитатели тринадцатого бокса. Пора было знакомиться. Я представился. 
- Алексей,
Сухопарый мужичек, лет шестидесяти, с высохшим, худым лицом,  с мешками под глазами и глубокими бороздами морщин, который смолил «беломор», и при этом непрерывно кашлял, представился:
- Аркадий.
- Саша, Александр, - Следующим пожал мою руку, невысокий плотный мужик, лет пятидесяти пяти, с, довольно, округлым животом, плотными, грубыми ладонями, горбатым носом и красной рожей. Наверное, из наших, подумал я, глядя на его красно-картофельный нос, провисшие щеки и морщинистый лоб. Впрочем, возможно я ошибался.
 Давным-давно, еще учась в школе, попал я в больницу с диагнозом - аппендицит. Ну, там туда-сюда, пока анализы, пока всякие обследования, лежим мы в палате, нас пятеро было, и мерзнем. На улице минус двадцать, а у нас – все минус тридцать. Я особо не блатую, поскольку настроение плохое, живот болит, да и предстоящая операция сильно на мозги давит. Но это я, пацан четырнадцатилетний, а те, кто постарше, да понаглей, те демонстрацию устроили: « Не дадим проклятым сионистам уничтожить самые прогрессивные силы нашего общества!». В какой-то мере они были правы, на счет «прогрессивных сил». В больнице, в большинстве своем, лежали люди, с явно выраженной печатью глубокой печали на лице. В лучшем случае, после излечения всяких внутренних физических проблем, их ждало излечение душевное, в виде: пятнадцати суток, ЛТП, а кого и более дальняя тропинка.
На стихийный митинг прибежала медсестра и попыталась закрыть работу собрания, на защелку. Но наш вождь, с наиболее пропитым лицом, не сдался, а стал барабанить кулаками по стеклянной двери, выдвигая свои требования Наконец, в дверь постучали, и на пороге палаты появился седой старик, не высокого роста, одетый в белый халат, из кармана которого торчали какие-то инструменты. Лицо у него было красное, нос картошкой, ну, точь в точь, как у моего нового знакомого – Александра. Вероятно, это был сантехник, или еще какой-то подсобный рабочий. Выглядел он жалко, ручонки тряслись, голова болталась на тонкой шее. За ним ввалилась дородная медсестра, которую, между прочим, никто не любил, впрочем, как и она нас. Не успел «сантехник» и слова молвить, как наш «вождь», прикинув, видно, что тому не очень хорошо, после вчерашнего, выпроводил медсестру, и выудил из своей тумбочки початую бутылку «Агдама». Торжественно протянув ее старику, он дружелюбно сказал: «Да, видно х..во тебе батя с бодуна. Не могли, что ли кого помоложе прислать, чтобы по окнам лазить? Ну, ничего, сейчас глотнешь и сразу ястребом будешь летать, будто жопу скипидаром намазали, вмиг со всеми окнами управишься!». Он похлопал старика по сухому плечу. Но, тот пить бормотруху, похоже, не собирался. Наоборот. Он маленькими, колючими глазами посмотрел н «вождя», сжал губы, вероятно, чтобы не плюнуть или сказать какую- нибудь гадость и вышел из палаты. Буквально через мгновенье вбежала старшая сестра, в сопровождении свиты. Следом несколько молодых докторов. Хай в палате стоял невообразимый. Все гениальное, как обычно, оказалось просто. Красномордый мужичек в белом халате и с отверткой в кармане оказался не сантехник, электрик, водопроводчик и прочие, а тем более не из тех, кто употребляет горькую по вечерам, и от того цвет лица у них приобретает характерный лиловый оттенок. Этим красномордым оказался зам главврача, проходивший мимо митингующих и, случайно, заглянувший на шум в нашу палату. Действительно, в кармане у него оказались отвертка, пассатижи и линейка, он обещал внуку починить какую-то деревянную машинку. Короче. Черт, видимо, попутал нашего вождя. Ошибочка вышла! Но, не смотря на его язву, пришлось ему срочно выписываться – «за нарушение спортивного режима». С такой формулировкой, обычно, выгоняли из различных команд различных спортсменов, и болельщики со знающим видом говорили: «запил парень, не выдержал звездной болезни». Хотя случаи бывали разными: кто за ****сво, кто за «голубизну», кто - то даже за несогласие с политикой партии. Короче. Случаев было много, а формулировка одна – «нарушение спортивного режима».
Выгнали нашего бунтующего алкоголика, а окна, все же, заклеили. Знать не зря старался «вождь», знать вселил он своим протестом в серые умы и души медицинских людей светлое чувство любви. Правда, смысл всей этой тирады, сводится, несколько, к иным выводам. Не суди человека по роже, можешь сильно ошибиться. А с другой стороны – ошибка не преступление. Лучше перестраховаться, чем потом всю жизнь расхлебывать.
Александр, как и четвертый, самый молодой, курильщик смолили «Приму», в то время, как мы с Аркадием дымили «беломором». Этот четвертый, не торопился здороваться, а сидел на краю ванной и смотрел за окно стеклянными глазами. Потом он, как бы, очнулся от каких-то своих думок и сказал, довольно дружелюбно:
- Привет!
- Привет, - ответил я, протягивая ему руку.
- Кирилл, -назвался он.
Я представился. Мы поглядели друг на друга ничего не значащими взглядами. Кто бы мог подумать, в ту минуту, что наши судьбы каким-то  образом пересекутся, и один раз наступит момент, когда дальнейшая судьба одного, повлияет на судьбу другого. Но, что будет, то и будет, а пока я разглядываю своих товарищей и выясняю у них: что, где, зачем, когда и почему. Наиболее активен Шурик, все дело в том, что он лежит здесь уже третий раз, хотя, повтор менингита большая редкость. Александр рассказывает про врачей, сестер, нянечек. О порядках, которые царят на отделении. Кто из врачей ничего, а кто так себе. У каких сестер «тараканы в голове», а с какими можно поладить. В общем, вводит нас в курс дела. Почему нас? Потому что, Кирилл только сегодня поступил в больницу. Вообще, думали, что у него энцефалит, взяли пункцию, оказался менингит. Аркадий, тоже знает свое дело, он здесь больше месяца. Но, похоже, что его это не особо тяготит. Как я заметил, он или спит целыми днями, иди ест, или читает всяческие газеты, которых здесь навалом, есть даже трехлетней давности, либо слушает канал «Мелодия» с моей знакомой Таней Ким. Трое из нас, кроме Кирилла, прошли реанимацию, значит было совсем плохо, но все мы выглядели, хоть т бледными, но вполне пригодными для просмотра телевизора, болтовни с медперсоналом и беспрерывного курения в ванной. Хлопнула дверь в бокс.
- По вашу душу, -сказал довольный Сашка, посмотрев на нас с Кириллом.
- Почему? – в один голос спросили мы.
- Вот увидите, - ответил он. –Уколы днем делают, ну, витамины всякие и прочую мишуру, а антибиотики засаживают через каждые три часа, да еще капельницу на ночь ставят.
- А разве мне не закончили колоть антибиотики? Вон, у меня и котеттор из под ключицы вытащили, - сказал я.
- Теперь в вену будут, - тоном, не терпящем возражений, произнес, молчавший доселе Аркадий.
- А уколы отменят, когда врач скажет, - добавил Александр.
Мужики оказались правы на все сто. В дверь в санузел раздался громкий стук ногой, как будто кто-то хотел разбить дверь в щепки. Из-за нее послышался голос Надежды, этой плотной сестрички с мужскими прихватами:
- Орлов и Власов идите подставляйте задницы.
- Мы боимся, - тоненьким голосом проблеял Кирилл.
- Давайте, хватит дурака валять! – «бог громовержец» был неумолим. – Быстро жопы подставляйте!.
Я подумал. Вот ей сейчас двадцать четыре. Работает она процедурной медсестрой уже лет восемь. Так, если подсчитать: сколько задниц и мудаков повидала она на своем коротком веку. Уму не постижимо! Закроешь глаза, а вокруг одни жопы, жопы, жопы… Большие и маленькие, рыхлые и упругие, волосатые и без, мужские и женские, белые и черные, с прыщами и чирьями…. Нет, уж лучше открыть глаза.
После болезненной процедуры, принесли ужин, состоящий из пшенички, хлеба и двух печенюшек. Чай я не считаю, он всегда и везде. Вероятно, стоит отметить, что еда тут довольно сносная, в отличии, как я уже говорил, от психушки, но особым разнообразием не обладает. Если коротко, то утром каша (манная, пшеничка, гречневый продел), в обед суп (горох, борщ, рыбный, рыбный с солеными огурцами) на второе ( перловка с тушенкой, пюре с курицей или с рыбой, либо пюре с «таком»), на ужин все перечисленные каши и пюре, яйца, плюс булочка или печенье. Всегда хлеб и чай. Хлеба можно брать столько, сколько позволит раздатчица. Если смена х..ая – то только три куска, если хорошая- то сколько влезет, ей не жалко, особенно если она уже с утра успела похмелиться. Нет, тетка хорошая, жаль бухает многовато! Если же учесть, что родоки и друзья притаранивают постоянно какие-нибудь дачки, то хавки у нас, по моим понятиям, хоть обожрись, хотя некоторым верблюдам явно не хватает, потому что вечерами вечно толкутся у холодильника. Вот бы этих жлобов в психушку, где я лежал, поглядел бы на их морды, когда жрать так хочется, а у них из под носа единственную пайку тибрят, а холодильничка с домашними продуктами нету! А еще лучше, на одну из «блатхат», на которых я бывал прошлой осенью и нынешней весной. Как бы они посмотрели на суп из капустных листьев, гнилой моркови, мороженной картошки и обрезков свинины или говядины?
После ужина перекур и все разбредаются по своим койкам. Мы с Кириллом еще очень слабы, а Аркадию и Александру просто нечего делать. Завтра Кириллу должны привезти телевизор, тогда станет заметно веселее. Сашка сказал, что раньше телевизоры запрещали, ссылаясь на то, что электромагнитное излучение вредно действует на мозг и препятствует быстрейшему выздоровлению. Но затем порядки немного мягчились, и в боксах стали появляться всевозможные «ящики». Зато вход в больницу сделали по пропускам, аргументировав жесткие меры, угрозой чеченских террористов взрывать всех, кто собрался «мочить их в сортире». Короче, тех, кто собрался мочить, они не тронут, а взрывать будут нас, простых, кто сам в этом самом сортире, я извиняюсь, мочится. В общем, сидишь ты в сортире и у тебя нет никакого выхода, либо тебя мочат, либо взрывают. Можно, конечно, не ходить, в этот самый сортир, а сделать свое дело в парадной или за гаражом. Так тоже паскудно. Тебя за боевика примут, мол ты пластид подкладываешь, и «мочить» начнут уже не в сортире, а на месте преступления. Вот поэтому, чтобы контингент мог спокойно лечится и справлять свои естественные потребности и, было решено, выставить вокруг больницы охрану, и пускать на ее территорию только по пропускам. А через забор не перелезешь – высоко. Вот и приходится больным вымаливать у врачей пропуска, вплоть до слез и угроз. Еще одну особенность приметил я в первый же день, это огромное желание больных потрепаться по телефону. Как только врачи покинули свои рабочие места, полновластными хозяевами отделения становятся дежурные сестры. Вот к ним на поклон, «зажав в руке помятый рубль», правда Шклярский пел про рубль, на который ему нальют в стаканы люди и бросят льда, а здесь речь идет о трехе, за которую можно позвонить в город, предварительно отдав ее сестре. Так вот, зажав в руке три рубля, со всех концов отделения к посту сестрички, где находится городской телефон, стекаются разнообразные больные. Это и старые бабки в застиранных халатах, это и молодые тетки, в не менее застиранных халатах, это и совсем девченки в, в общем, тоже в халатах. Мужиков значительно меньше и все в спортивных костюмах разных мастей и цветов. Вообще-то, мужиков болеет больше, просто, вы же знаете, как бабы любят трепаться по телефону, за уши не оторвать. Мне звонить не кому и я просто стою в холле и смотрю в окно. Вечереет. По улице проносятся редкие автомобили. Иногда проходят люди. Вдруг послышались звуки песни. «Нас извлекут из под обломков…». Нас уже извлекли, а вас? Почему-то я не слышал звон колоколов? Верно, что из этого здания перезвона не слышно, а жаль. Так радостен и одновременно тосклив колокольный звон. Хочется думать о вечном, о бесконечно высоком и нетленным, а посмотришь на вывеску напротив проходной –«Закусочная», и о какой вечности может идти речь.
Я вскоре выяснил у врачей, хотя им до балды вся эта статистика, что наиболее подверженными менингиту бывают: БОМЖи, алкоголики, шоферы и менты. Про баб я не спрашивал. Так вот. В нашей палате собрались почти все основные категории граждан, наиболее  подверженные этой болезни. Саша был водитель, Кирилл – ГИБДДшник, я- алкаш, Аркадий и алкаш и БОМЖ. А вы говорите, что нам не нужна статистика.
Едва видны звезды. Небо серое, с перьями белых облаков. На верхних этажах соседнего корпуса отражается закат. Солнце бледное и тоскливое. Поднимается ветер, шурша листьями деревьев, но не срывает их, а перебирает в своей ладони. Иногда порывы его усиливаются, вероятно, он злится. Сзади слышны шаги. По коридору ковыляет бабка, жуя беззубым ртом зеленое яблоко. Следом молодая парочка, она не выше чем по пояс ему. Они идут и о чем-то щебечут Да, идут и болтают не о чем. Мне становится скучно, но возвращаться в бокс не хочется, там еще скучнее. Я сам скучный, поэтому мне претит общество скучных людей. Я смотрю в окно. Ветер становится сильнее… Мне о многом надо подумать, многое вспомнить и понять, но. Неожиданно для самого себя, я смотрю на березы, дрожащие под порывами ветра, и вспоминаю мою первую любовь – Юлю.

Ветер, такой сумасшедший, что тяжело идти. Он просто сбивает с ног, треплет одежду и волосы, мешает дышать. Песок забивается в нос, рот, глаза и уши. Мы идем по Ленинскому проспекту теплым ветреным майским вечером 1987 года. У тебя короткая цветастая летняя юбка, идеально открывающая твои великолепные девичьи ноги, блузка с короткими рукавами. Туфли-лодочки малинового цвета. Твои русые волосы растрепались, тушь на ресницах потекла. Ты постоянно выплевываешь изо рта придорожную пыль и ругаешься. Мы держимся за руки и продолжаем идти вперед, борясь с ветром. Вскоре мы свернем на ул. Десантников и ветер больше не будет так доставать нас. Мы уж несколько дней встречаемся, и я все больше и больше влюбляюсь в тебя. Нет, я просто люблю тебя. Вот ты и пришла, моя первая любовь. Мне двадцать один, тебе восемнадцать самый возраст для влюбленности. Я шепчу тебе о любви, но ты не слышишь, вредный ветер уносит мои слова прочь. Может это и к лучшему, сейчас. Хочется покурить, но я сдерживаю свое желание, чтобы не  спугнуть нахлынувшее неизвестное чувство. У меня было много подруг, особенно в последние годы, но такой. Нет, ты и не подруга, ты любимая. Я всегда стеснялся целоваться при людях, разве, что по пьяни, а с тобой мне совершенно не стыдно и не стеснительно. Я смотрю на себя со стороны и вижу, какой я глупый, неуклюжий и такой наивный, для своих двадцати одного. Май восемьдесят седьмого, я смотрю на него, сквозь призму прожитых лет, и понимаю, что это был один из самых счастливых месяцев в моей бурной жизни. На следующий день мы сидели у тебя дома и пили сухое вино. Я был пьян, но пьян не от вина, а от самой красивой девушки на свете. Мы долго целовались, я раздел тебя. Я целовал тебе шею, грудь, руки… Потом. Потом мы любили друг друга. Забавно, что в самый интересный момент, вдруг отворилась дверь в комнату и вошла твоя бабка. Я даже не успел опомниться, но ты уже шептала мне на ухо: « Не волнуйся, она уже ничего не соображает. Давай дальше!». И, действительно, старушка посмотрела, не много, на наши развлечения и закрыла за собой дверь. В этот день я стал мужчиной и когда ехал домой, то ревел не знаю от чего.
Больше мы не ложились с Юлькой в постель. Вскоре мы расстались, и это был первый серьезный удар в моей жизни. Я мучился, переживал, я молил, я требовал объяснений. Но объяснений не последовало. Все было довольно просто. Она вернулась к своему парню, которого любила, и с которым поссорилась накануне нашего знакомства. Потом вышла замуж за другого парня, родила дочку, я же встретил свою половинку. Безумно полюбил, женился, родился сын. Наш брак продлился восемь лет, и вот я снова один. Да, с Юлькой мы иногда встречаемся и вспоминаем тот самый ветреный май. Правда, в последнее время, мне стыдно встречаться со своей первой любовью. Я стал алкоголиком, у меня страшное лицо, мутные глаза, грязные волосы и трясущиеся руки. Если она меня, хоть чуточку любила, то пусть лучше запомнит меня тем двадцатиоднолетним пацаном, идущим с ней за руку по Ленинскому проспекту. Пусть запомнит ветер, теплый вечер и мой влюбленный  взгляд.
Еще пара фраз  Мы никогда не поссоримся с тобой и не простимся, если не случится нечто экстраординарное, я почему-то в этом уверен. Знаешь, что мне сказал Вовка Чиж, когда мы встречались вместе с тобой и Риткой у него дома. « Ты знаешь Леха, у меня будет много женщин, много денег и всего прочего, но такой красивой девчонки, как твоя Юлька, у меня не будет никогда». Я не знаю, к чему он это сказал, но знаю одно, что ты была единственная на свете - моя первая любовь.

Расскажи, как ты любила.
Расскажи, какой была.
Да забудем, все что было,
Нас с тобой судьба свела.

Мы с тобой по горло сыты,
Пересоленной бедой.
Где твои мечты зарыты,
Там и я же молодой.

Я седой и ты не дева.
Нам не строить, не ломать.
Спой-ка мне, про ветер белый,
Да пойдем, ложиться спать!

- Орлов, - окликнул меня женский голос.
Я вздрогнул и ,отвлекшись от своих мыслей, повернулся к говорившей. Это была высокая, большегрудая дама, в белом халате, со шприцем в руке.
- Опять, - заныл я.
- Не опять, а снова. Марш в койку.
Я послушно поплелся в тринадцатый бокс, вслед за полногрудой медсестрой. Когда я доковылял до койки, Кирилл уже стонал и потирал уколотую ягодицу. Мент, а какие-то вшивые уколы не переносит. Правда, многие пчелиного укуса бояться, а от пики не отворачиваются.
- Оу-у, -  завыл я, когда игла пробив жопяную корку врезалась в кость. Во всяком случае, мне это так показалось. Я понял, что Кирюха не придуривался и не выделывался, когда стонал на постели.
- Давай, давай, - со злорадством сказала Ира,( а это была вторая медсестра, кроме Нади, которую звали не Наташей) повела большой грудью, выставляя на наше обозрение свое достоинство, бросила шприц в коробку, по хозяйски погасила свет и вышла, громко хлопнув дверью.
- Вот стерва, - стиснув зубы промолвил я. – Чуть, блин, кость мне не проткнула. Я думал Надька злая, так нет, эта еще хуже.
- Видно не еб…т никто, вот она на мужиках и отыгрывается, - предположил Сашка.
- А ты попробуй такую, - вступил в разговор Аркадий. – Чуть не удовлетворил, она тебе раз…
- И укол, - добавил Кирилл.
Все дружно засмеялись. Вот так, с потерей сознания, со знакомства с врачами, медсестрами и больными, с грустью на сердце и улыбкой на лице, прошел мой первый день в боксе под, счастливым для меня номером, тринадцать, в котором мне предстояло провести еще сорок дней и ночей…
На следующее утро нас разбудила, все та же, Ирка, заставляя измерять температуру. Заодно засадив нам с Кириллом очередную порцию лекарства. Потом принесли кашу. После начался обход врачей. Целой бандой они фланировали по коридору, мимо нашей платы, искоса поглядывая на наши физиономии. Наконец, дверь распахнулась и на пороге появился Владимир Ильич, Наталья Владимировны и седой мужичонка с красной рожей. Ну, точно сантехник, подумал я, прищурившись, от заполонившего палату солнечного света, поглядывая на мужичка. Мои предположения оправдались на триста процентов. Мужик был невропатолог. Он сел ко мне на койку и начал пытать меня. Как вскоре выяснилось, любимыми его вопросами были вопросы типа: сколько я пью? Как часто? Бывают ли запои? Не пробовал ли колоться? Не было ли судорог рук или ног? Не случалась ли эпилепсии, по пьяной лавочке? Трясутся ли у меня по утрам руки? Короче, можно было решить, что это не невропатолог, а переодетый шпион из наркологического диспансера. Нет, оказался настоящим, только лицо больно красное, больно подозрительное. Ильич сегодня занялся Кириллом, а меня фаловала Наталья Владимировна. Что? Как? Почему? Не болит ли голова? Я отвечал простыми предложениями: да. Нет. Нет. Все хорошо. После этого последовали небольшие физические упражнения (см. выше) и от меня отстали. Вдогонку, я успел спросить Наталью, когда же меня выпишут? «Недельки через две» – проворковала она и удалилась вслед за мужчинами. Потом появилась делегация «жопоколок», так я прозвал молоденьких практиканток, которые тренировались на нас делать различные инъекции. В ягодицу – это еще ничего, но когда одна «пышка» в четвертый раз пробила мне вену, то я не выдержал, отнял у нее шприц и матерно ругаясь, укололся сам.
- Ты что, - кричал я. – Дуршлаг из моей вены хочешь сделать? Тебя что, контроль не научили выбирать? Что ты мне здесь надула!
Эта пухлая дурочка раскраснелась, вся задергалась.
- Не надо кричать на медперсонал, - произнес чей-то надменный голос.
- Что? – едва сдерживая злость, спросил я.
- Что слышали, - ответил мне тот же голос.
Я поднял глаза. Еще одна практикантка, решил я, рассматривая высокую, худощавую, белобрысую женщину, на вид, лет двадцати пяти, с небольшой головкой, серыми глазами, острым носом, небольшим ртом. Родинка на левой щеке, как у меня. Длинные руки, скрещенные на том месте, где у женщины находится грудь. У данной особы эта часть фигуры явно отсутствовала. Она, с явной неприязнью, смотрела в мою сторону. Плевал я на тебя, подумал я отворачиваясь от шваброобразной особы, в белом халате.
- Повернитесь больной, - властным голосом сказала особа в белом халате.
- Я уже говорил сегодня с врачом, - ответил я, но все же, перевернулся и лег на спину.
- Ваш лечащий врач – я, - жестко произнесла она.
Еб. Надо же влипнуть. Вообще-то, мне было наплевать, как она будет ко мне относиться, может, наоборот, выпишет раньше. Вот только она же обязательно матери наплетет про мое поведение, а мать и так на взводе, сразу в истерию ударится, говном меня называть начнет.
- Очень приятно, - только и смог сказать я.
- А мне не очень, - ответила докторша.
- Взаимно, - пробурчал я.
Вот так началась наша симпатия с Зинкой, пардон, с Зинаидой Владимировной Самохиной. В последствии, когда мы встречались в коридоре или она приходила к нам в бокс, то при виде друг друга наши лица расплывались в широких улыбках, она смущалась, когда я подтрунивал над ней, а мне было приятно от этого. Да не такая она и неказистая, как показалась вначале, обыкновенная русская девчонка, со своими комплексами, со своими тараканами в голове
Уже выходя из палаты, она, как бы между прочим, сообщила мне, что сегодня мне отменили антибиотики, в связи с этим мне предстоит пункция.
Пункция, так пункция. «Ну, подумаешь укол, укололи, и пошел!», Но тут к Сашке пришел больной из другой палаты, его звали Витка. Почему он пришел к Сашке, догадаться было не трудно, рыбак рыбака видит из далека, так и мент -мента, алкаш- алкаша, а уж шофер шофера и подавно. Прибежал, глаза навыкат и стенает.
- В чем дело? – спрашивает Александр.
- Мне пункцию сегодня собрались делать, - вопит Витька.
- Ну и что? – невозмутим Саня.
- Что? Да ты, что не знаешь?
- Что? – в один голос спросили мы все вместе.
- У меня жена, главная медсестра в Мечниковской больнице!
- И что? Из-за этого пункцию делать нельзя? – схохмил я.
Он посмотрел на меня, словно солдат на вошь и повернулся к Сашке.
- Жена рассказала, что одной тетке сделали пункцию, так у нее через полгода отнялись ноги, а через год ее полностью парализовало, а еще позже она умерла.
Мне стало как-то не по себе, заболела поясница.  Нет, не от того, что смерть где-то близко бродит, может совсем рядом – на конце иглы диаметром 1,1 мм, как у Кощея Бессмертного.
Кощей Бессмертный и игла. Вдруг от этой мысли мне стало смешно и я засмеялся. Соседи недоуменно поглядели на меня, мол, тут человек умер, а я ржу, как сивый мерин. Но когда я рассказал им, о том, о чем подумал, то улыбки появились на всех лицах. Все представили, что Кощею Иван Царевич делает пункцию, делает не удачно и вот тот «над златом чахнет». Чахнет, чахнет, пока совсем не сдохнет. Ну, ладно, шутки шутками, а пункция предстоит мне, а не какому-то сказочному герою. А очко-то жим-жим, вспоминая о неприятной боли в пояснице, когда мне брали пункцию в реанимации. Витька слил информацию и убежал, а я остался со своими сомнениями один на один. Впрочем, Сашка предложил, пить побольше воды, тогда «ликвар»(мозговая жидкость) будет литься быстрее и лежать в процедурной придется меньше. Только я высосал полутора литровую бутылку «Боржоми», как за мной пришла сисястая Ирка:
- Орлов пошли!
-Куда?
-Туда!
Все ясно. Раз говорят туда, то значит в процедурную.
Попрощавшись с мужиками, я скорчив кислую мину, направился вслед за медсестрой. Войдя в небольшую комнату, я огляделся. Посреди нее стояла каталка, справа стол, на нем какие-то банки и склянки, тут же лежали шприцы устрашающих размеров. Слева топчан, на котором сидел Ильич, Зина, медсестра Наташка. Рядом стояла группа молодых людей, вероятно практиканты.
- Ложись, - сказала Наташка.
- Так куда? – спросил я. – Топчан-то занят.
Конечно, я прекрасно понимал, куда мне надлежит ложится, но схохмил, я всегда, когда нервничаю пытаюсь шутить. Правда это не всегда получается. Иногда мои шутки обижают людей. Вот примеры из этой же процедурки, но в разное время, когда мне делали очередные пункции.
Ильич учит практиканта из ВМА, как правильно брать пункцию. «Вот здесь нащупываем место между позвонками. Нащупали? Так. Теперь обильно смазываем раствором йода и спирта. Не надо жалеть! Так, теперь держим большим пальцем. Так, вот здесь. И вводим иглу, чуть вверх. Вы сами почувствуете, когда она попадет в канал"». Я то уж точно почувствую! Этот очкастый урод засаживает иглу так, что она уходит у него куда-то вниз и задевает нерв. Дергается правая нога, а в голову бьет разряд тока. Я ору. Ильич нервничает и успокаивает себя, меня и его. «Ну, надо же им учится». Не попал, придется по новой. И хотя мне не очень больно, я вою и говорю Ленингу: « Владимир Ильич, а почему бы им на трупах не потренироваться?». Эта реплика совсем выбивает парня из седла, и пункцию делает сам Ильич.
Или еще. Захожу в процедурную, а там заведующий и новая практикантка Наталья Владимировна- 2 . Я спрашиваю: «Кто будет пункцию делать?». Она отвечает: «Я!». Я говорю: « Я старый солдат и не знаю слов любви. На моей спине девять проколов, значит сегодня десятый. Я не хочу умереть на своем юбилее. Мне кажется, что вам надо сначала на крысах потренироваться!». Наталья Владимировна-2 краснеет, бледнеет, звереет. Руки у нее дрожат от негодования. Ну, разве можно в таком состоянии проводить столь серьезную операцию? За иглу берется Владимир Ильич.
Он, Зинаида Владимировна и Алла Владимировна, о ней ниже, главные специалисты по извлечению жидкости из спинного мозга, они здесь работают. Для остальных мы подопытные кролики, остальные окончат свои институты и разбредутся по городам и весям нашей необъятной родины, чтобы дырявить спины местным аборигенам.
Ладно, это все в будущем, а сейчас,  я стою в процедурной и строю из себя дурочка.
- Первый раз что ли? – спрашивает Ильич.
- Угу, - мычу я.
- А такой бойкий.
- Да он придуривается, - говорит Наташка. – А ну лезь на каталку. Башмаки сними.
Я снимаю ботинки и лезу на каталку.
- Ложись, - следует команда Ирки.
Я ложусь.
- Руки под голову. Ноги под себя. Спину выгнуть, как можно больше.
Она сгибает меня, как борец, выгибая мое хрупкое тело колесом. Ее грудь упирается мне в лицо, так, что мне становится тяжело дышать. Но, это же грудь. Вот бы на мое место Рыжего. Он бы сто пункций перенес, лишь бы полежать так подольше. Я зажмуриваюсь и вдыхаю аромат женского тела. Сзади кто-то манипулирует с моим хребтом. Толчок, что-то острое вошло внутрь, легкое касание нерва, удар в голову. Я кусаю Ирку за сиську. Она взвизгивает. Все недоуменно смотрят на нее.
- Он меня укусил, - стонет она, не уточняя, за какое место именно.
Все понимают и улыбаются. Анализ взят. Я переворачиваюсь на живот и, Наташка с Иркой везут меня в палату. Ирка ругается. Пусть. Я же не больно, я же шутки ради. Конечно, я бы лучше поцеловал, но не халат же, а тело!
В палату я въезжаю веселый и довольный, не подозревая, как через три часа Зинка «обрадует» меня результатом моего анализа. Но, это будет через три часа, а сейчас я герой, перенес такую сложную процедуру и не пикнул. Вообще-то, признаюсь я вам, всякий раз входя в процедурный кабинет, колени у меня  дрожали изрядно. Но, это между нами.
У нас обновление интерьера. Проще говоря, к Кириллу приехали друзья и привезли телевизор. С сегодняшнего дня, мы будем смотреть «ящик» с утра до поздней ночи. Всяк веселей. Ко мне пришел физиотерапевт с каким-то прибором, внешне напоминавшим обычный тестер. Стрельнул у медсестер спирт и вату и начал манипулировать с прибором. Я, честно говоря, думал, что он мне локоть начнет осматривать и измерять на нем что-то. Может токи какие-то или еще что. Ан нет. Он велел зажать один щуп, обмотанный ватой, смоченной спиртом, в ладони правой руки, а другим щупом стал тыкать в ухо, объясняя при этом, что в эхе сосредоточены все нервные окончания и, что при правильной диагностики, можно определить место и источник болезни и ликвидировать их. Что касается места болезни, то его можно было определить на ощупь, а на счет его ликвидации, то я бы не горячился – рука мне еще пригодится. В течение двадцати минут, он истыкал мне все ухо, причем больно - при больно, но источника так и не нашел. При этом, у него постоянно, отходил какой-то контакт, он нервничал и ругался. Я хотел его послать, нет не на х..., а к Денису Метлову, со своей бывшей работы, он бы живо ему его прибор починил, но постеснялся. В общем, провозился доктор со мной и с прибором, прописал прогревание, мне, а что он прописал прибору я не знаю, и ушел. Вскоре принесли гороховый суп и пюре с курицей, а потом пришла мама. В очередной раз сообщила мне, что они уезжают н дачу, передала приветы от сына и родных, а так же передала записку от Ралина. Я рассказал ей, про пункцию и сказал, что сообщу результаты завтра по телефону. Она торопилась на электричку, поэтому не успела заглянуть к лечащему врачу, что я, мысленно, одобрил. Когда она ушла, я принялся читать Гошино письмо.
«Здорово раздолбай!»
Привет рс…яй!
 «Допился балбес».
 Это я и без тебя знаю, что допился.
 «Мы с Вовчиком, когда узнали, от твоей матушки, что с тобой случилось, то тут же рванули сюда, но нас не пустили, тем более Вовчик был малость не в себе».
 А когда он в себе был то, в последний раз?
« Договорись с врачами, чтобы на нас выписали пропуск».
А что толку? Ты, что мне сюда «псковскую настойку» принесешь?
« Я часто бываю на этой станции метро».
Молодец! А я живу здесь.
« Матушка говорит, что кризис у тебя прошел, и ты идешь на поправку. Мы очень рады».
Можете зайти в «Стрелец» и выпить за мое здоровье. Только особо не налегайте, а то ты опять по зданиям начнешь лазить и по лужам прыгать, как жаба, а Володьку очередной инсульт хватит.
« На работе новость. Мудавник наконец родил «ОИФ – Ж». Ну, ты понимаешь, о чем речь.»
А что там рожать то? Вибратор поставил, да конец к нему прикрепил, их в «Секс-шопах» превеликое множество.
« Во вторую дырку, ну, ту, которая для мужиков была предназначена…».
Я можно подумать не помню. До чего же Игорь любит разжевывать, уже съеденный кусок мяса!
«…Поносонов поставил вибратор…»
А что я говорил?
« А фалос купили в магазине…»
Ну!
« Весь вопрос, как ты помнишь, состоял в том: «какого он должен быть размера?». Мудавник и Фасьянников долго муссировали этот вопрос, чуть ли к нашим бабам с ним не приставали, и, наконец, решили. Размер «штуцера» должен быть плавающим, от 12 до 20 сантиметров».
Ну и молодцы они! Знатоки женской физиологии!
« Теперь Михал Леонидыч бьется на другим вопросом,,,»
Интересно.
« Какова должна быть толщина этой «штуки» и, как производить забор яйцеклеток.».
Ничего, как сказал мне лично Михаил Николаевич: «Мудавник талантливейший конструктор», в чем я лично, совершенно не сомневаюсь. Из него так и прет талантище, жаль девать его бывает некуда.
« А как говорит Воробьев: «Скоро к нам в лабораторию очередь будет не только из мужиков, но и из женщин. Надо срочно в серию приборы запускать».
Ну, у Пал Александрыча с чувством юмора всегда было все в полном порядке.
« Леня опять в запое, Иванов в Москве, Метлов на приборе, Стас на Лариске, Собакин к папе в Брянск подался.  В общем, обычная рутина. Ну, ладно, мне надо работать. Постарайся сделать пропуск, тогда поговорим по подробнее. Вовка тебе передает большой привет и желает скорейшего выздоровления.
                Целую Ралин».

Да, хороший Игорюха парень, прослезился я, ему бы юмора побольше и ума, цены бы ему не было. А Вовка все бухает. Вот черт, никак ему не остановится. Ведь собирался подшиться, ну и подшился бы. Ладно. Молодцы они, что не забывают старого бойца. А эти «ученые» все же добили свой ОИФ-Ж. Поглядим, как на это сильная половина человечеств отреагирует. Чей муж первым разобьет морду главному конструктору? Ведь, царапали же ему физиономию дамочки за ОИФ-М.
Впрочем, мне все до лампочки, я оттуда ушел и, слава Богу. Во всяком случае, мне по морде получать не придется.
- Здрасте, - в дверь просунулась головка симпатичной девушки.
Власов зарделся.
Жена, вздохнул я и буркнув «здрасте» уткнулся в подушку. Ко мне жена не придет!
Чего я вдруг вчера вспомнил о Юльке Кравченко или просто Юке.
В мае 87 года наш комсомольский лидер Феликс, решил устроить комсомольский субботник на институтской базе отдыха, где-то за Сланцами, возле реки Нарова. Мы с моим приятелем Вовкой Чижом тут же согласились, народу, вообще, много набралось, оставалось дело за малым: за бухаловым и бабами. Если с «квасом» вопрос был решен практически незамедлительно, его приятель Серега тут же прикупил два ящика «сухаря», то решение второго вопроса повисло в воздухе. Но, голь на выдумки хитра. Вова взял ключи у Феликса от комитета комсомола и мы пошли на третий этаж шустрить по спискам наших юных комсомолок. Старух под тридцать лет, в нашем нежном возрасте, поить на халяву не хотелось. Добравшись до списка телефонов и паспортных данных, мы приступили к методичному обзвону наших потенциальных спутниц. Некоторых, наиболее симпатичных, мы знали по именам, но вот с фамилиями было сложнее. Конечно, можно было просто вызывать всех подряд в комитет и «от имени и по поручению» приглашать на субботнее мероприятие. Но мы посчитали это сверх наглостью. Поэтому, ограничились лишь обзвоном. К нашему неудовольствию, комсомолки оказались народом ленивым и меланхоличным. На наш призыв, откликнулись несколько экземпляров, причем, нам совсем не подходящих. И вот оно чудо! Стук в дверь. Я небрежно бросаю: «Войдите». Входит та, которую я больше всего хотел бы видеть на слете-субботнике. Она смущенно поздоровалась. Мы солидно ответили. «Вы по какому вопросу, девушка?»- спросил я. «Мне надо подпись поставить в характеристику»- ответила она и добавила – «Для поступления в институт». Мы с Вовой переглянулись. «Учиться собираетесь, это хорошее дело товарищ, передразнил я Вовкиного тезку, верной дорогой идете». Девушка улыбнулась. «Ну-ка дайте-ка вашу характеристику» – прокартавил я. «Мне, собственно, Феликс нужен»- сказала она, поняв, что над ней стебутся. Но я уже выхватил у нее из рук листок и успел прочесть ее данные. Вот тогда-то я и узнал ее девичью фамилию - Кравченко. Больше ее характеристика мне была не нужна и я вернул ее законному хозяину. «Товарищ Феликс Дзержинский подойдет через час» – сказал Вовка, высматривая в списках что-нибудь подходящее. Мне же уже никто не был нужен. «А вы не собираетесь на субботник?» – спросил я, уже без излишней самоуверенности. Юка неопределенно пожала плечами и вышла. Зачем я ей нахамил? Вовка что-то трендел мне под ухом, но я не слушал его, я думал о той, которую, только что выпроводил за дверь, по собственной глупости.
Но, видно, раз на роду написано быть повешенным, то бесполезно топиться. На следующий день, я выхожу в курилку и, тут идет она. Я никогда не пристаю к женщинам, если хорошо не знаю их, а здесь, словно кто-то меня за язык схватил: «Ну, так как девушка, вы едете завтра на слет?». Она остановилась и спросила: «А во сколько?». У меня видно здорово переменилось лицо, поскольку я и ответить то сразу не сумел. «Так во сколько?» – улыбаясь, спросила она. «В восемь» – пробормотал я. «Ладненько, я приду» – сказала она и упорхнула наверх, как сладкий весенний мотылек.
Я не спал всю ночь!!!
В половине восьмого я был уже около института. К этому же времени подтянулся Серега на своей славной тачанке под названием «Москвич -407» и Вовчик. Мы поздоровались. Вовка, деловито, открыл багажник. Среди тряпок и запасок стояли два ящика отличного «Ркацетели». Я предложил начать субботник прямо здесь, но товарищи меня остановили. Я дал себя уговорить. Подъехал автобус, на котором должна была ехать основная масса комсомольцев, впрочем, все, исключая нас. У некоторых активистов в сумках что-то соблазнительно позвякивало. «Наши бойцы» –резюмировал Вовка. Собралось человек двадцать, не было только ее. Вовка уже начал злорадствовать и подтрунивать надо мной, когда из-за поворота показалось «мое ясно солнышко», слегка не выспавшееся, но выглядевшее довольно бодро. Она подошла к нам и оглядела драндулет. «Вот на этой машине я поеду?» – она мило скривила губки. «Да ты что?» – заверещал Вовка – «Зверь, а не машина! Движок от «Альфа-ромео». «Сто пятьдесят с места берет»- подтвердил Серега. Юка усмехнулась, как серпом по …. «Ладно, уговорили» –согласилась она. Вероятно ей самой было не очень охота ехать с комсомольским активом и петь под гитару песни типа: « И Ленин такой молодой…». Рассевшись по местам, мы двинулись вслед за автобусом. Вовка сел на переднее сидение, рядом с Серегой, а мне «пришлось» довольствоваться обществом дамы. Правда Юлька пыталась затащить к нам в «броневик» какую-то свою подругу, но Серега, все понимавший, с легкостью отбил эти атаки, уложив рядом с нами рюкзак с палаткой. «Места нет» – с явным сожалением сказал он, хотя в багажнике его было предостаточно.
В дороге мы весело болтали, пока не проехали Сланцы. Автобус не много укатил вперед, но поскольку я знал дорогу, нас это не очень волновало. Но тут наш «броневик» заартачился, закряхтел, зачихал и встал. Еб! Это-то на проселочной дороге, где до ближайшего населенного пункта несколько километров. Мы с Вовой, чтобы разогнать тоску, вытащили из ящика пару флаконов сухого вина, пару яблок и … В четыре горла выдули их. Юка пила наравне со всеми, а Сереге было все равно, в лесу гаишиков нет. На наше счастье, где-то через пол часа по дороге запылил трактор. Мы тормознули его. Серега объяснил водиле ситуацию. «Ху..я»- выругался тот, не смотря на присутствие поблизости хрупкого красивого создания, -«Готовь флакон», «У нас только сухое» – извиняясь, ответил Серега. «Тогда два» – не смутился мужик и укатил на своем тракторе не весть куда. Отсутствовал он не долго, судя по тому, что мы успели приговорить еще только одну бутылку. Он остановился и, деловито, вытащил из кабины какую-то фигню с лопастями. Может мотор, я в это не разбираюсь. Вместе с Серегой они поменяли местами что-то там в капоте, и автомобиль заурчал. Вовка расплатился с мужиком двумя бутылками вина, одну из которых он на наших глазах приговорил. «Тьфу, дрянь!» – сплюнул мужик и полез на трактор. «Эй, мужик» – закричал датый Вовка – «а ты где мотор-то взял?». «Да у соседа спи..л»- ни капли не сумятясь ответил шофер, завел свою таратайку и покатил себе по бескрайным просторам ничейной земли. Мы переглянулись.
«О РУСЬ! СМОТРЮ Я НА ТЕБЯ И ССУСЬ!»
База находилась рядом с молочной фермой. На поле паслись коровы, чуть поодаль бык и два теленка. Еще дальше происходила занимательная сценка, которую, перефразируя слова Пушкина, можно описать следующим образом:
«Бык корову в поле кроет,
Засандалив ей шутя.
А буренка, то завоет,
То заплачет, как дитя».
В лагерь мы приехали бодрые и веселые. Юку слегка покачивало, вероятно утомилась в дороге, зато мы были, как атлеты, хорошо размявшиеся, перед марафонской дистанцией. Мы загнали машину на территорию и стали ставить палатку. Юке отвели отдельную комнату в небольшом деревянном домике, где расположились другие комсомолки. После того, как все обосновались и перекусили, все преступили к хозяйственным работам, кроме нас троих. Мы приступили к опустошению наших запасов. Юля красила забор. Девчонки убирали территорию, а мужики пилили деревья. Наконец, наше безделье надоело одному из активистов и он, с решительным видом, направился к нам. «А вы, собираетесь работать?» – грозно спросил он. На что, Вовка, молча протянул ему стакан вина. «Будешь?». Он кивнул и залпом выпил. Инцидент был исчерпан и мы пошли а речку, чтобы попробовать угнать лодку у кого-нибудь из местных жителей. Этого нам, к сожалению, не удалось. Потом мы пили вино в лесу, потом на поляне, непременно угощая им всех желающих. Короче, к обеду все были кривые в дугу. Мы с Юкой пошли гулять в лес и я впервые поцеловал ее. Она не много пококетничала, но поцеловать себя дала. Потом мы беспрерывно целовались в разных местах, причем многие это видели, но смущенно отводили глаза.
Вечером мы жарили шашлыки у костра и пели песни. Ближе к полуночи, пьяные и уставшие комсомольцы стали разбредаться по койкам. Мы пошли в палатку. В палатке сидели Вовка, Серега и две девчонки. Одну звали Аня, а другую Майя. Н смотря на чисто русскую фамилию – Степанова, Майя была чистокровной еврейкой, которых Вовка на дух не переносил. Как ее угораздило очутится в нашей палатке, да еще и декламировать стихи Б.Г.?
Поняв, что «места под парусом» мне не достанется, я увязлся проводить Юку до ее домика. А там… Одна ступенька, вторая, третья. Скрип двери. «Тише ты, слон». «Юлька, ты пришла»- послышался чей-то голос из соседней комнаты. «Да, я сплю» – ответила Юка,  и мы легли.
Утром, когда я выпрыгивал из окна ее комнаты, то заметил, как на меня, из соседнего «мужского» дома смотрит изумленная физиономия Феликса. Я помахал ему рукой и пошел к палатке. Было раннее весеннее утро. Весел щебетали неизвестные мне птицы, трава мягко стелилась под ногами. Воздух был сладок и полон любовью. Сердце пело, а душа устремлялась к солнцу.
«Ну, что?» - спросил, проснувшийся Чиж- «Ты ее?». «Дурак ты, Вова» - ответил я – «Я просто сегодня влюбился». Он посмотрел на меня, как на психа и уткнулся носом в спальник. «Рота! Подъем!»- заорал я – «У нас есть выпить?». При слове «выпить» парни зашевелились. «Вроде в багажнике оставалось» – неуверенно сказал Серега. В багажнике оставалось три бутылки. Три на двоих, это многовато и, оприходовав одну, мы решили подождать, когда проснется Юка. Красавица моя, не выспавшаяся, растрепанная, с мешками под глазами, выползла из своей конуры часам к двенадцати, когда у нас с Вовкой оставалась уже одна. Серега не пил, а возился с машиной, а мы собирали палатку. После совместного завтрака, допития вина и уборки мусора, мы двинулись в путь. В дороге Юлька уснула, а я нежно целовал ее в полураскрытые губы.
К вечеру мы приехали в город.
Придя домой, я не раздеваясь плюхнулся на кровать и уснул, пока меня кто-то не затряс за плечо.
- Орлов.
- Что? – испуганно спросил я.
- Ты проснулся?
Я открыл глаза. Передо мной стояла Зинка.
- Что случилось? – еще не отойдя ото сна, спросил я.
-Ликвар у тебя восемьсот, - ответила Зинаида.
- Это хорошо или плохо?
- Сам подумай, если должен быть меньше двадцати.
- Так это, что жопа? –вырвалось у меня бранное слово. Но видимо, я был так подавлен цифрой восемьсот, этого злосчастного ликвара, что даже не заметил, что выругался.
- Ну, почему же, - спокойно восприняла Зина мой возглас, и остановившись у двери, Я потом часто замечал у нее эту привычку, останавливаться у двери и отвечать на наши вопросы, мол, я такая занятая, такая занятая, но вам, так и быть, выкрою минуточку.
Я вопросительно смотрел на нее.
Она остановилась у двери и сказала:
- Ничего страшного, санация происходит медленно. А что вы хотели, ведь у вас гнойный менингит. Когда вы поступили, то количество гнойных клеток «счету не подлежало». Так написано в вашей «истории». Следующая пункция показала пять тысяч, сейчас – восемьсот. Все идет нормально, просто у вас сложная форма, вот и все.
Все, как это спокойно. Человек, можно сказать, с того света вернулся, а ей. Впрочем.
Зинка уже открыла дверь, чтобы поскорей сбежать из нашего бокса, к менее дотошным и разговорчивым пациентам, но мой голос заставил ее остановиться. Она скрючила рожу, мол, ну, что тебе от меня нужно, я домой хочу, к мужу и ребенку.
- Зинаида Владимировна, -а что такое санация?
-А что такое ликвар? – вступил в игру Кирилл. Его жена, только что, побежала на учебу в университет и,  ему было скучно.
Зинка охнула. Отпустила дверь, прошла назад в бокс. Скрестила пальцы, покусала нижнюю губу и посмотрела: то на меня, то на Кирилла, пытаясь понять, не разыгрываем ли мы ее. Но мы хранили молчание, а наши лица были каменными. Не один мускул не дрогнул на них, когда пристальный изучающий взгляд обжигал их своим не зримым светом. Поняв, что и намека на издевку с нашей стороны нет, Зинаида раскрыла рот, чтобы произнести речь. Но в этот момент ее позвали из коридоры. Она, как мне показалось, с облегчением вздохнула, и пообещав в другой раз обязательно ответить на наши вопросы, пошла прочь. Лишь на секунду она задержалась у двери и обратилась ко мне:
- Вам когда-нибудь зубы лечили?
- Лечили, - ответил я.
- Как это называлось? – спросила она.
- Лечение, - я пожал плечами. – Лечение зубов.
- Это называется, - победно воскликнула она. – Санация полости рта. Вот и подумайте, что такое санация.
Если мне предстояла роль идиота, то я должен был сыграть ее до конца. Что такое санация, я, увы, знал и без вас Зинаида Владимировна. Нам с Кириллом не нужны были эти прописные истины, нам нужно было добиться вашего расположения. А уж как это делается, меня учить не надо, да и Кирюха сразу все просек и оказался парень не промах. За пару наших встреч, мы добились того, чего хотели. Ваш приход в палату был для нас, как праздник. Были шутки, прибаутки, смех и слезы. Короче, вы был лучший врач на отделении. Так вот, я на счет идиота. После того, как Зинка свинтила, мы покурили, поболтали и,  я пошел. Подойдя к ординаторской и нацепив на уши маску дауна,  я постучал.
«Войдите»- раздался за дверью, чей-то мужской голос.
Конкурент, подумал я. Конкуренции мы не потерпим. Я открыл дверь. Зинка сидела за столом возле окна, а рядом сидел обладатель «мужского голоса»- практикант из ВМА.
Увидав меня, с дебильной рожей, Зинка еле сдержала улыбку и тут я понял, кого она мне напоминает. Кто постарше, тот должен помнить детский фильм «Приключения Буратино». Вспомнили? Так вот, Зинка сильно смахивала на… Буратино. Правда нос у нее был не такой длинный.
- Что вы хотите, Алексей?
Она назвала меня по имени! Значит мое хамское поведение во время нашего знакомства забыто.
- Зинаида Владимировна, -улыбаясь, сказал я. – Я догадался, что такое санация. Это значит лечение.
- Правильно, - ответила она.
А зря. Ведь я только и ждал этого ответа. Попалась муха в паучьи сети.
- Но, я же так и говорил, -невозмутимо сказал я.
- Что? – не поняла она.
- Что зубы лечат.
Она задумалась, отвлекшись от своей писанины.
- Причем здесь зубы?
- Вы спросили: «Что я делаю у зубного?». Правильно?
- Нет, постойте, - Зинка захлопала глазами, явно ничего не понимая.
- Я и так стою, это вы вечно куда-то спешите.
Практикант из ВМА заулыбался в свои черные усы. Ему, явно, был интересен наш диалог.
- Вы спросили, - продолжал я. –Что я делаю у зубного? Я ответил, что лечу зубы, а вы сказали, что-то про санацию полости рта. Так?
- Ну, да, -у нее отвисла челюсть.
- Так, теперь вы говорите, что санация это и есть лечение. Правильно.
Зинка наморщила лоб, совершенно не понимая, к чему весь этот разговор.
Мне надоело измываться над ней.
- Как мне кажется, если в карточке написано, что «полость рта санирована», то это означает, что она просто ЧИСТАЯ и ЗДОРОВАЯ. Может,  ее вылечили в прошлый раз, а не сейчас. Поэтому, я делаю вывод, что санированный обозначает чистый и здоровый.
- А я…,- хотела ответить она, но я уже попрощался и, с видом победителя, вышел из кабинета. Сей диалог означал, что я вновь возрождаюсь к жизни. «Я мыслю, значит, я существую» – воскликнул кто-то из великих древних. Я способен связанно мыслить, значит, я вновь живой!
Вот так мы и развлекались, вступая в интеллектуальные, и не очень, беседы с врачами и медсестрами, чтобы хоть как-то убить время, которого у нас было навалом. Ну, а что делать? Упереться рогом в ящик и с каждой минутой тупеть. Нет, конечно, иногда я смотрел телевизор, хотя основательно отвык от него, ведь у меня дома телевизора нет, да и дома я, за последние годы, бывал редко. То на даче, то на «ферме», то на блатхатах, то в клиниках. Между прочим, отсутствие телевизора никак не отразилось на моей информированности. Когда я выходил из запоя, что, к сожалению, случалось довольно редко, то читал все подряд, даже «желтую» прессу. Как-то в одной дешевой газетенке, под незамысловатым названием, «Криминал» я прочитал про собак-убийц, которых выращивали в специальных питомниках НКВД. Автор статьи придумал мнимого отставника из охранки и сотрудника РУОП. И вот, из бесед с этими «фантомами», автор выцеплял душераздирающие подробности появления этих псов и их «деятельность». Я позвонил автору и предложил поговорить. Я просто хотел рассказать ему свою историю, которую рассказывал Журналисту, но он, сославшись на занятость, от встречи отказался. Тогда я позвонил Журналисту. Он меня узнал. Мы встретились. В то время он уже стал заметной фигурой в Питерском бомонде. У него было свое агентство, он стал известным писателем и общественным деятелем.
В кафе, на углу Невского и Рубинштейна мы сидели и пили кофе. Он, явно, тяготился моего присутствия. Конечно, небрежно выбрит, слегка пьян. Он не любил алкашей, это было видно по его раздраженной физиономии. Он, постоянно, смотрел на часы, давая мне понять, что торопится.
Мне почему-то показалось, или в душе мелькнула догадка, что раньше он тоже был мастер выпить, но потом решил отказаться от этого пагубного занятия и завязал. По сколько, мне кажется, что характер у него сильный, то завязал он раз и навсегда. А известно, что люди, которые раньше пили, но смогли бросить, очень презрительно относятся к бывшим собратьям по стакану. Может я не прав, Андрей?
Мы сидели, я тщательно скрывал под столом свои дрожащие руки и рассказывал ему о продолжении истории с «фермой», исключая подробности убийства Юли Соколовой. Потом я показал ему статью из «Криминала». Он, довольно, инфантильно отнесся к моей болтовне, про статью в газете сказал, что это все ху..я,  вероятно, эта тема его уже не интересовала. Я понял это и встал. Он остался сидеть, вероятно, у него здесь была назначена еще какая-то встреча. Я попрощался. «Извини, старик»- сказал он на прощанье, не протягивая мне руки, -«мне сейчас некогда. Если будет что-нибудь интересное – звони» и протянул мне свою новую визитку. Я сказал спасибо и вышел, оставив в кафе недопитый кофе и неприятный осадок, от нашей встречи. Я посмотрел в визитку. Да, как быстро меняются люди! Из простого корреспондента ленинградской «молодежки» в руководители авторитетнейшего агентства в Питере. Но он сам этого добился, он дрался за свое будущее, если было необходимо, то шел по «трупам», он лез на крутые горы и смог н свернуть себе шею. Я же, даже на равнине не смог удержаться. Шел себе, шел, пока не нашел себе глубокую яму в которую и провалился. «Свинья всегда грязи найдет!» – любит повторять моя матушка, видя, как я вечером возвращаюсь домой.
-Орлов пошли на процедуры, - позвала меня какая-то тетка.
В небольшом кабинете, она примотала к моему локтю два свинцовых блина с проводами, вставленные в подушечки, смоченные раствором новокаина, и включила ток. Локоть слегка защипало. По моему, эта процедура называется УВЧ. Мне предстояло десять сеансов. После окончания прогревания, пришли молоденькие «жопоколки» и всадили мне сразу три укола Б-5, Б-12 и алоэ. Среди девчонок одна была очень симпатичная, но, к сожалению, мою задницу колола не она.
«Мамина помада, сапоги старшей сестры.
Мне легко с тобой, а ты гордишься мной.
Ты любишь своих кукол и воздушные шары,
Но ровно в десять мама ждет тебя домой.
О. Восьмиклассница!».
К сожалению, те восьмиклассницы, про которых пел Цой, даже не взглянут в мою сторону сейчас. И дело даже не в возрасте, дело во мне. Грустно, господа. Пойду-ка я лучше покурю.
В туалете, на ванной, сидел Кирилл и смолил свою «Стрелу». Я присел рядом на корточки. Кирилл был высоким, худощавым парнем, с орлиным носом. Он был младше меня на семь лет, но на вид это было не сказать. Надо заметить, что после всех этих уколов и капельниц, рожа у меня потихоньку выпрямилась, одутловатость прошла, мешки под глазами исчезли. Остались шрамы на бровях и не здоровый блеск глаз. Шрамы украшают мужчину, а глаза. А что глаза?
Я закурил свой «беломор». Кирилл смотрел в окно. Было видно, что его что-то мучит и тревожит, но приставать к нему с расспросами, мне не хотелось. Захочет, сам расскажет. Люди часто доверяют совсем незнакомым людям свои беды и радости, уж это я вдоволь испытал на своей шкуре, вспомнить хотя бы рассказы мужиков «на ферме». Почему это происходит? Ищут сочувствие, понимание и поддержку или просто хотят выплеснуть из себя наболевшее? Не знаю. Может, ждут помощи или совета.
- Чего грустный такой, Кирюха? – прерывая молчание, спросил я.
- Да так, - он махнул рукой, выпуская изо рта дым, - Настроение дерьмовое.
- У меня тоже, - поддакнул я.
Мы замолчали. Кирилл подошел к окну и распахнул его. В помещение ворвался теплый августовский ветерок.
- Ты знаешь, - вдруг сказал Кирилл. – На твоем месте лежал парнишка, молоденький совсем, из детдома. Он не сирота, у него старшая сестра есть, но он не знает, что с ней и где она. Они жили в одном детдоме в Купчино, а потом она выросла, где-то получила комнату и уехала, так не разу и не навестив своего младшего братишку. Пацан был шустрый, - усмехнулся Кирилл. – Его здесь все любили и персонал, и больные. Его ведь никто не навещал, поэтому ему со всех палат тащили гостинцы. Кто яблоко принесет, кто печенье, кто кусок колбасы.
- Здорово, - осклабился я.
- А он, - продолжал Кирилл. – Вечно хлеба просил у «поварежек», ну, у раздатчиц.
- Я понял, - кивнул я.
- Мы думали, что парню еды не хватает, ну, голодный пацан. Сам понимаешь, как в приютах кормят, вот он и решил отъестся, так сказать, на будущее. А как-то раз захожу в сортир, смотрю окно открыто, как сейчас, а он сидит на нем и голубей кормит. Их много много слетелось на козырек, со всего больничного двора, а он сидит счастливый и бросает им корки хлеба. И мне, вдруг, так хорошо на душе стало, так светло. Ведь он, что он в жизни хорошего видел, без матери-то и отца. Рассказывал он и про побои воспитателей и, как старшие над ними издеваются, а сам. Сам сидит и кормит таких же, как он, бездомных птиц. Не зачерствела у парня душа, чистый он, добрый, аж светится изнутри…
Я представил эту картину и подумал, а где тот «пацан» который накормит хлебом, пусть черствым, пусть заплесневелым, всех тех, кого я встречал в своей жизни в последнее время. Да, многие, да не многие, а большинство сами виноваты, что опустились на самое дно общественной жизни, но ведь не все, были и такие, которых просто выбросили на улицу, оставив без средств к существованию. А с ними, что делать, с такими? Что, всех под одну гребенку? Всех на свалку, или на какой-нибудь огороженный участок, типа «фермы», где ими собак кормить, для «новых русских». Что им-то делать? Где эти сытые депутаты и министры, где мэры и губернаторы, где, наконец, государство? Где? Это слово рифмуется с вопросом. Не найти им таких вот пацанов в своей жизни и, спиваются голуби, превращаются в рваных калек, дохнут от голода и холода, а кто-то проходит мимо и брезгливо отворачивается.
- Чего молчишь? – спросил Кирилл, прерывая мои размышления и воспоминания.
- А чего говорить, - ответил я. – Хочешь, тоже возьмем хлеб, да покормим твоих голубей. 
- Ты не понял, - грустно произнес он.
- Да, все я понял. Ты лучше скажи, с пацаном-то ничего не случилось плохого?
- Да нет, выписали его.
- Не хотел выписываться?
- Куда там! Бегом побежал. Он, там,  на свободе, а здесь, сидишь, как в клетке, разве, что решеток на окнах нет.
- Значит, говоришь, бегом побежал.
- Ага.
Свобода, это понятие относительное. Можно и на воле быть не свободным. Вот я, например. На кой хрен мне эта свобода нужна? А ведь я свободный человек, куда хочу – туда пойду, с кем хочу – с тем выпью, хочу - сплю, хочу - бодрствую, хочу – ****ь сниму, не хочу – не буду! Я свободен! Но, на кой *** мне эта свобода нужна! Мне блевать хочется, от этой свободы. Мне в сто раз лучше в этой вонючей больнице, чем чувствовать себя свободным, среди таких же свободных, как я. Человек внутри себя должен быть свободным, а внешняя свобода – это мишура, снежинка в пламени свечи, раб сбросивший оковы и не знающий, что дальше делать.
- Эх, молодость! Беспечная молодость! – сказал я. – Вернуть бы мне лет пятнадцать, то я бы взял, да и сиганул с карниза и, пошел он в жопу, этот менингит и иже с ними.
Я встал, подошел к окну и забрался на карниз, встал на самый край  и широко расставил руки.
 - А может спрыгнуть? – задумчиво произнес я и посмотрел на Кирилла, приглашая его последовать моему примеру.
- Потом брякнешься где-нибудь за углом и поминай, как звали, - на полном серьезе сказал Кирилл, внимательно заглядывая мне в глаза.
- Да, не свихнулся я, не свихнулся, -рассмеялся я. -  просто хотел проверить одно предположение, высказанное какими-то учеными деятелями.
- Какое? – с интересом, спросил Кирилл.
- Высказывается предположение, что человек стоящий на краю пропасти, бездны, крыши или еще чего, испытывает непреодолимое желание не отступить от края, а наоборот – за край.
- Ну и что? Испытал?
- Ну, во-первых, это не пропасть и даже не крыша небоскреба, а во вторых, ты же видишь, я вернулся. Если бы желание было непреодолимым, то, как бы мы с тобой разговаривали?
- Дурак ты, Леха, - выругался Кирилл и пошел прочь из туалета.
Это точно, согласился я, постоял еще не много  и сел на карниз, свесив ноги. Неожиданно, стал накрапывать мелкий теплый дождик. Поднялся ветер. По тропинкам территории больницы суетливо забегал медперсонал. Дождь усиливался, хотя, по прежнему, светило солнце.
«Капли на лице, это просто дождь, а может плачу это я.
Дождь очистил все, и душа, захлюпав, вдруг промокла у меня.
Потекла ручьем, прочь из дома, к солнечным не кошеным лугам,
Превратившись в пар, с ветром полетела, к неизведанным мирам»
Как все же Шевчук умеет взять и вывернуть душу на изнанку своими стихами.
Меня позвали. По-моему, это был Сашка. Я встал, перелез через подоконник и спрыгнул в помещение.
- Ты что? Совсем охринел! – напустился он на меня. – У него менингит, а он под дождем мокнет.
- Так он же теплый, летний. Это же грибной дождик.
- Ильич показал бы тебе «грибной», - продолжал скрипеть он.
Настроение. Разве он может понять, почувствовать мое настроение. Радоваться всякой мелочи, всякой ерунде, этому научила меня моя жена. Бывало, смотришь на нее и не понимаешь, отчего так радостно человеку. Но, глядя на нее, так становилось спокойно и хорошо на душе, что жизнь казалась безоблачным раем.
«Капли на лице, это просто дождь, а может плачу это я». Нет браток, это не капли дождя - это слезы, а на менингит мне наплевать, как и на все остальные болезни вместе взятые.
Дни тянулись, как жвачка. В такой ситуации и нормальный человек отупеет, не говоря уже обо мне. Это однообразие просто убивало. Градусники, завтрак, уколу, обход врачей, прогревание, обед, сон, ужин, телевизор, и опять сон. Мы становились раздражительными, а, порой, просто злыми. Ко мне, кроме матери никто не приезжал, но это было совершенно естественно. Она привозила продукты, лекарства. Рассказывала, как у них дела. Жена отдала сына на дачу, на несколько недель, и он с дедом, вовсю оттягивался. Они ходили за грибами, ловили рыбу. Рыбу он очень любил ловить, хотя это у него не очень пока получалось, да и рыбы в Поселке совсем не стало. Но ничего, он научится, он поймает свою «большую рыбу», как в рассказе у Хемингуэя «Старик и море». Он ведь мой сын.
После антибиотиков у меня начался жуткий дезбактериоз. Я начал чесаться. Первой это засекла Зинка.
- Чего это вы чешетесь? – спросила она, видя, как я наяриваю живот и бока.
- Чешется, вот и чешусь, - ответил я.
- Ну - ка, покажите, - сказала она.
- Пожалуйста! – я начал снимать трусы, предвидя последующую реакцию.
-  Постойте! – взвизгнула она. - Зачем вы трусы снимаете? У вас там тоже чешется?
- Нет, -ответил я.
- Так зачем вы трусы снимаете?
- Так, вы же просили показать!
В палате раздается гомерический хохот. Зинка краснеет, но прощает меня. Мы давно уже в дружеских отношениях, и она привыкла к моим выходкам. Но, в этот раз, она мне мстит. Она приводит Ильича и доказывает, что у меня чесотка.
- Какая чесотка! – возмущаюсь я, хотя не исключаю, что где-нибудь, вполне, мог подхватить и эту дрянь, ведь в какой только грязи я только не обитал, по каким подвалам не шастал, с какими грязными шлюхами не спал.
Они вдвоем обсматривают мое тело.
- Вроде не чесотка, -  сомневается Ильич.
Зинка тыкает ручкой, показывая ему какой-то прыщ у меня на животе.
- А вроде и чесотка, - вновь, сомневается Ильич.
Решили вызвать дерматолога, а пока, в виде профилактики, мазать меня серной мазью. Аптечной мази в наличии нет, поэтому медсестры должны ее сами приготовить. Сегодня дежурят две Наташки. Две молоденькие девчонки, которым едва перевалило за двадцать. Во время их дежурств – «дым стоит коромыслом». А что? Девчонки смазливые, компанейские. Если им предложить выпить, то они не откажутся, а наоборот, проведут через охрану, да еще и закуску приготовят. Вот те мужики, которые уже готовятся к выписке, и пользуются их добротой. Почему бы не побухать в больнице, вдали от семьи, почему бы не убить скуку и время. Мы, пока, воздерживаемся от ночных пиршеств, мы еще слишком слабы, чтобы пить. Но, поверьте мне, все будет наверстано в лучшем виде. Но потом. А сегодня, одна из Натах, маленькая, черненькая хохотушка, приволокла пол-литровую банку с какой-то дрянью. Это были куски серы, которые плавали в каком-то дегте.
- Раздевайся, - вздыхая, сказала она, - Мазаться будем.
- Вот этим? – я поморщил нос.
- Угу, - кивнула вторая Наташка, та, которая Воронкова.
- Все снимать? – с надеждой спросил я.
- Нет, - засмеялась  первая Наташка. – Только рубашку и майку.
Я разделся и лег на кровать. Наташка натянула резиновые перчатки, взяла деревянную лопатку и, стала наносить мне эту дрянь на тело. Процедура продлилась минут двадцать.
- Ноги сам намажешь, - сказала сестра и пошла заниматься более приятной процедурой, по сколько в коридоре уже маячили мужики, позвякивая чем-то в полиэтиленовых пакетах.
Слава Богу, что я не стал мазать ноги. Мало того, что я не спал всю ночь, постоянно стряхивая с себя комья серы, куски которой больно впивались в кожу, так с утра я был красный, как рак, и у меня чесался не только живот, но и все те места, на которые была нанесена «мазь». Мне просто сожгли кожу. Самое интересное, что дерматолог не обнаружил у меня никакой чесотки. Вот так, Зинаида Владимировна отомстила мне за мой маленький прикол.
На следующий день, обход проводила Алла –зам заведующего. Симпатичная молодая женщина, с тонкими чертами лица, с волосами, черными, как смоль и паршивым характером. Она курировала вторую половину отделения, и к нам приходила только тогда, когда Зинка и Ильич были выходными. Она считала меня алкашом, а я ее стервой.
- Ну что, Орлов, чешешься? – спросила она, подойдя к моей постели.
- Чешусь, - ответил я, злой, как черт.
- Что же у тебя чешется? – ехидно спросила она.
- Конец! – не выдержал я.
- Что?! – возмущенно переспросила она, краснея.
Я промолчал. Я же понял, что она прекрасно слышала мой ответ.
- Ну, знаешь! Ты не у пивного ларька находишься. Ты можешь так со своими алкашами разговаривать, а не со мной. Ты, ты,.. – у нее не было слов, чтобы выразить свое негодование.
- Не надо мне тыкать, - спокойно, даже, лениво ответил я. – Я же с вами на брудершафт не пил и пока не собираюсь.
Я лег и укрылся с головой одеялом.
На этом мои неприятности не закончились. Вскоре мне сообщили, что в моей крови обнаружили вирус гепатита – С. О, это была приятная новость, ведь этот гепатит не лечится, как и СПИД. Про эту дрянь, я вычитал сидя в мае около кабинета уролога в районом КВД, когда лечил триппер. Надпись на плакате гласила, что от гепатита – С в мире умерло в десять раз больше больных, чем от СПИДа, что-то порядка двадцати пяти миллионов. Вот тебе и «здрасьте – посрамши!». Вот тебе и российская больница. Вылечили от одного, а заразили еще худшим.
Ладно, знать судьба моя такая. Я ведь знал, что Господь просто так не простит мне все мои прегрешения. Впрочем, хватит плакать, пока ничего еще не произошло, просто печень медленно разрушается, вот и все. А что, разве алкоголь не действует на печень, на почки и прочие органы? Все об этом знают, и все равно пьют. А про ширево я вообще не говорю. Ну, а раз так, то «гуляй рванина от рубля и выше».
Лежать в боксе совсем обрыдло. Мы с Кириллом бродим по коридору и заигрываем с женщинами. Женщин тут не меньше, чем мужчин, но симпатичных нет. Да и Кириллу это не нужно, у него молодая жена, которую он очень любит и ждет каждый день. Они поженились год назад,  и любовь еще не успела остыть в их сердцах. У меня слезы наворачиваются на глазах, глядя, как они воркуют, как пара голубков. Но, это не слезы радости, от их счастья, это слезы обиды и горечи, что у меня эти счастливые мгновения уже в прошлом. Впрочем, что-то неприятное в последнее время омрачает их встречи. Наташка, а его жену тоже зовут Наталья, как всех наших сестер, иногда приходит заплаканная, не выспавшаяся, с мешками под глазами. Они о чем-то шепчутся, куря в туалете, причем, Кирилл, то ругается, то успокаивает ее. Я не знаю, что происходит, а Кирилл мне не о чем не говорит, хотя, я чувствую, что рассказать ему хочется.
Мы о многом уже успели поговорить. Я, конечно, не стал распространяться о своих похождениях. Я рассказал свою прежнюю жизнь, когда снимал кино, делал передачу на телевидении и писал статьи. Информация о том, что я имею не плохие связи в журналистской среде, как мне показалось, заинтересовали его, но о том, что его волновало и мучило, в последнее время, он говорить не спешил.
Он служил в особом подразделении ГИБДД. Это что-то типа ОМОНа в милиции или СОБРа в РУБОПе. Их дивизион отвечал за наиболее ответственные и сложные участки городских и пригородных магистралей. Это и правительственные трассы, это и шоссе ведущие в Москву и Финляндию, это… Впрочем, не все секреты я могу выбалтывать, язык подрежут. Шутка! Например, только в его подразделении служили настоящие специалисты, которые могли на сто процентов определить, не перебит ли номер на моторе какой-нибудь навороченной иномарки. Нет, если это топорная работа, то и любой сотрудник ДПС сможет распознать лажу. В основном халявят на недорогих иномарках и отечественных «Жигулях». Но, если машина дорогущая, если работал профессионал экстракласса, то и бороться с ним может специалист класса не нижа, а может быть и выше. Рассказывал он и про то, как берут взятки многие сотрудники службы, начиная от простых постовых и кончая руководителями подразделений. А берут почти все, только размеры «вознаграждений» разнятся в десятки и сотни раз. « Я знаю несколько человек, которые при должностном окладе в полторы тысячи, чуть ли не каждый месяц меняют машины» – говорил он –« Причем, это не какие-нибудь «Жигули» или импортные лохматки, а новые «мерсюки» и «бомбы», и никто их за руку не ловит». «Почему?»- спрашиваю я. «Потому что, они просто отстегивают вышестоящему начальству какую-то часть, возможно, большую». «А ты?» – задаю я каверзный вопрос. Он смеется- «Курочка по зернышку». Работа у Кирилла не сахар, особенно зимой, особенно без машины. Денег на семью едва хватает, хотя Наташка тоже работает, но у них пока нет детей, когда появятся, то станет еще трудней. Но они молодые, они не унывают. Я тоже в его годы верил в свою счастливую звезду. Выручают их частые командировки Кирилла в Чечню и Ингушетию. После такой трехмесячной командировки, Кирилл привозит порядка десяти тысяч рублей. Не ахти какие деньги, но все же больше, чем дома. Наташка страшно переживает, когда он находится там, но держится и вида не подает. Кирилл, как может успокаивает ее – «Я же не с Басаевым воюю. Я на блокпостах, на дорогах. Я движение регулирую». « А что, на дорогах не стреляют?» – утыкается ему в плечо жена и хлюпает носом. В основном служба проходит в Ингушетии. Досмотр машин беженцев и местных, сопровождение Аушева и членов ингушского правительства. «Ингуши нас ненавидят так же, как и чехи» – говорит Кирилл, когда мы стоим с ним у запасного выхода и курим – «Они не могут простить нам и сталинскую депортацию, и бойню в девяносто третьем с осетинами в Пригородном районе,  когда в Ингушетии появились тысячи беженцев. В прошлую командировку, нас сильно доставал один кавказец. Мы думали – чечен. Выходил каждый день на нашу волну, хотя ее частота менялась постоянно, и оскорблял нас по всякому. Особенно доставалось нашим родственникам, которых он «имел» во все места. На наш мат и желание «отиметь» его родственников, никакого воздействия на него не оказывало. Он с тупой регулярностью, каждый день твердил одно и тоже: «Я твой мат эбал, я твой отэц эбал, сестра эбал, жена эбал, дочь эбал…». Один раз Петька не выдержал и обласкал его так, что тот на день затих, потом опять принялся за старое.». «Ну, вы вычислили, кто это был?»- спросил я, заинтригованный рассказом. «Не мы, а контрразведчики» – выбрасывая сигарету в форточку, сказал Кирилл – «Этим пидором оказался один из заместителей руководителя пресс-службы президента Аушева или сам руководитель. Я в подробности не влезал. Короче, завязли мы в этом говне кавказском по самые гланды». Я с ним абсолютно солидарен. Еще в первую чеченскую войну говорил мне один мужик из МВД: «Чечню или изолировать надо, обнеся колючей проволокой и прочими атрибутами границы. То есть, сделать нормальную границу, а не канавы копать. Или уничтожить все мужское население и не только в самой Чечне, но и по всей России. Но ты же понимаешь, ни на один не на другой шаг руководство не пойдет, оно же не сумасшедшее у нас. В прочем, на этот счет, у меня существуют некоторые сомнения». У меня уже в ту пору никаких сомнений по поводу нашего руководства не возникало.
Когда мы возвратились в палату, то Сашка и Аркадий смотрели «Куклы» на НТВ. Как раз в этот момент кукла –Явлинский дубасила куклу –Чубайса по резиновому лицу и приговаривала: «Мы будем бить по морде. По наглой, рыжей морде!». Я вспомнил Рыжего и подумал, а как он там сейчас, со своей новой подружкой?
Я уже, по-моему, рассказывал про Рыжего. Кстати, и фамилия его соответствует его наклонностям. Какая? А фамилия у него известная – Козлодоев. Помните у Гребенщикова: «Сползает по крыше старик Козлодоев…». Впрочем, для того, чтобы понять и представить себе образ Рыжего, мне придется воспользоваться полным текстом песни о Козлодоеве, да простит меня Борис Борисыч.
 Почему его прозвали Рыжим, а, например, ни козлом, или козей? Я не знаю, вероятнее всего, из-за его рыжей кудрявой шевелюры, которая в молодости так пленяла девичьи сердца.
 Между прочим, в ранней молодости, Рыжий был довольно благообразный и стеснительный юноша. Если бы кто-нибудь мог бы себе представить, как изменится этот ангелочек с золотистыми кудряшками, после вступления в пору половой зрелости, то, вероятно, кое - кто пожелал бы оскопить его еще в люльке. Правда, периода наибольшей половой активности «не оскопленного младенца», я не застал, по сколько жил с женой и сынулей довольно далеко от места событий, поэтому знаю о ней только со слов приятелей и самого Рыжего.

Сползает по крыше старик Козлодоев – пронырливый, как коростель.
Стремится в окошко залезть Козлодоев к какой-нибудь бабе в постель

По части женского пола Рыжий страдал неуемной энергией, бурной фантазией и широкими познаниями в области отношения полов. С момента первого «восстания» члена, он судорожно принялся изучать всевозможные «кама-сутры», энциклопедии половой жизни и прочую научную секс- литературу. Когда его сверстники стреляли у родителей деньги, якобы на кино и мороженное, а сами покупали сигареты и пиво, он тоже брал у матери деньги, но не транжирил их по пустякам, а складывал в специальную картонную коробочку, которую сам смастерил на уроке труда, еще в шестом классе. Когда в картонке оказывалась значительная сумма, порядка восьми – десяти рублей, то Козлодоев шел к знакомому парню, у которого отец ходил в «загранку» и покупал у него порнографические открытки, которые затем, с наслаждением и истомой, внимательно рассматривал, сидя дома, в туалете, одновременно оттягивая себе конец, чтобы он рос побыстрее и побольше. На счет скорости роста его мужского достоинства, ничего сказать не смогу, не контролировал, а что касается «побольше», то уверяю вас, настырный пионер добился своего, это я могу засвидетельствовать лично.
Итак.
Умные книги и брошюры, черно –белые и цветные картинки, а так же упорство и трудолюбие, сделали комсомольца Козлодоева грозой всех девчонок в школе.
Правда, они этого не знали.
 Но, в своих мечтах и иллюзиях, Рыжий переспал со всеми одноклассницами, младше- и старшеклассницами, со всеми учителями, с директрисой и даже с учителем физики, дряхлым и брюзгливым стариком. В реальности же, он был стеснительный малый и только драча в туалете, представлял себя воинствующим «дон-жуаном». От одного его вида у девчонок замирала душа, и они неслись в его объятья на крыльях любви. А он с презрением смотрел на валяющихся под ногами красавиц, и отвергал их любовь, потому что, вчера ему одна из них не дала… списать контрольную по алгебре. Правда, он не всегда был непреступен, как крепость Орешек, иногда он позволял ласкать себя, целовать и даже заниматься с ним любовью. Очень часто, это были сеансы группового секса. Представьте себе, он один, а вокруг сотни, тысячи, нет, миллионы женщин, и все хотят его и все умоляют, чтобы сегодня он был именно с ней, но он согласен сразу со всеми. Вопль радости вырывается из уст многомиллионной толпы, и он приступает к осеменению.
 
Вот раньше бывало, гулял Козлодоев, глаза его были пусты.
И свистом всех женщин сзывал Козлодоев заняться любовью в кусты.

Так проходили годы юности. Школа закончилась, завяли бурные фантазии, цветные открытки пылились в шкафу, между книг, а его сексуально – книжный опыт так ему и не пригодился.
Но, вскоре, точнее, лет через пять неуемного «рукоблудства», Рыжий, действительно, вступил в интимную связь с женщиной. Случилось это тогда, когда он учился в Кораблестроительном институте, на втором курсе. И это ему так понравилось! Вот теперь уже не во сне, не в мечтах и сладостных видениях имел он женщин. Он, рыча, как раненый зверь, набрасывался на все, что движется. Он занимался этим везде, где только позволяли условия. В квартире, в сортире, на даче, на сеновале, в машине, в поезде, в самолете. Да. Он умудрился затащить одну стюардессу в туалет самолета, и на высоте в одиннадцать тысяч метров нал Землей, хорошенько вдуть ей, как любил он выражаться. Удивительно, но когда он был девственен и юн, то девушки не обращали на него никакого внимания, а когда у него стали выпадать волосы, когда он раздобрел, как боров, когда от него запахло козлом, тогда бабы косяками стали волочится за ним. Но, справедливости ради, следует отметить, что в отличие от большинства особей мужского пола, Рыжий старался, в первую очередь, доставить удовольствие партнерше, а не действовать по принципу «суну, вынул и пошел».

Занятие это любил Козлодоев и дюжину враз ублажал.
Кумиром народным служил Козлодоев и всякий его уважал.

 Уважали Рыжего,  не только, за его неуемную страсть к женскому полу, но и за  ум и рассудительность. Закончив один вуз, он поступил во второй, и получил еще одну специальность, более востребованную в нынешних условиях. Он устроился на неплохую работу, обзавелся семьей, родил ребенка. Но, сперма, которая постоянно стучала ему в голову, сделала свое гнусное дело. Привыкнув быть «народным кумиром», он не мог себе отказать в желании обладать многими женщинами. Об его изменах узнала жена и подала на развод. Он сильно переживал, даже стал прикладываться к рюмке, но вскоре вновь обзавелся семьей и на время остепенился. Однако, приличная должность, высокая зарплата, по-прежнему, пристальный интерес женщин к его персоне, вновь подвигли к переменам в его жизни. Он опять развелся. Хотя, на этот раз переживал разрыв гораздо сдержанней, тем более, вскоре на его горизонте появилась новая спутница. Света была моложе его на девять лет, но молодость, как известно, счастье, а не порок. Вот этим счастьем он и упивался несколько лет. Может два. Потом, потом все полетело вверх тормашками. Его фирма разорилась, и он потерял работу. Он, несомненно, мог бы устроится на работу, но приличную должность было найти трудно, а ни о какой другой, кроме, как должности руководителя, Света и слышать не хотела. «Я что, буду женой простого инженера?» -говорила она ему. Он психовал и пил с друзьями. В это самое время в «родные пенаты» вернулся и я, изгнанный из дома супругой, в сущности, по той же самой причине – безработице и чрезмерном увлечении спиртным. Мы понимали друг друга в нашем горе и еще крепче налегали на бухалово. Тогда это еще не казалось чем-то необратимым. Деньги были, девки тоже, нас пока не затянул водоворот беспробудного пьянства.  Но, праздные шатания, обильные возлияния потихоньку делали свое пагубное дело. Рыжий расстался со Светой окончательно, хотя переживал очень сильно. Любое упоминание о ней, приводило его в бешенство, и заканчивалось запоем. Из запоев становилось выходить все труднее и труднее. По утрам болела голова, и тряслись руки. Началась продолжительная бессонница. Легкость, с которой Рыжий цеплял девиц куда-то улетучилась. Многие приличные женщины стали сторониться его. Иногда нам удавалось снять пару шлюх, но разве это шло в сравнение с прежними годами. У него даже случались обломы в постели, чего раньше с ним не бывало никогда. «Неужели я старею?» – плакал он у меня на плече, после очередного стакана спирта или вина.

А ныне, а ныне попрятались суки, в окошках отдельных квартир,
Ползет Козлодоев, мокры его брюки, он стар, он желает в сортир.

Да нет, Рыжий, мы еще не такие старые, мы еще сможем что-то сделать. Вон, у тебя новая баба появилась, правда я ее терпеть не могу, но не мне же с ней жить. Да и ты, вряд ли будешь, не для тебя такая дура. Так, временная смена декораций, во время спектакля, передышка, возможность оглядеться по сторонам, привести себя в чувство. Приводи Рыжий, выходи из состояния полной прострации, устраивайся на работу и живи полнокровной жизнью.
Чего - то я не того. Как будто прощальное письмо Рыжему написал. Эх, больница.
Скоро закончится август, родители, наверное, в этом году раньше вернутся с дачи. Не смотря на железную дверь, не смотря на сигнализацию, страх вновь быть ограбленными засел в них надолго. Интересно, Андрей Кириленко что-нибудь сделает, или ему не нужны лишние головные боли. Надо мне было сразу же, как говорил Рома, предложить ему деньги. Деньги. А откуда они у меня. Опять занимать пришлось бы. Ладно, родители постепенно пришли в себя, да тут еще со мной такая ерунда приключилась. Кто же навел? Нет, у меня нет сомнений, что организовал все Инок вместе с черным. Исполнители? В квартире явно были те, кто и бывал в ней ранее. Здесь вычислить можно легко, да что вычислять, и так понятно. Но, кто же наводчик? Неужели Кэп или Рыжий? Кроме них никто не знал, что я уезжаю к Ралину на дачу. Нет, я не думаю, что они были заинтересованы в том, чтобы меня обули. Нет, на них это не похоже. Просто ляпнули по пьяни кому – нибудь из местных гопников. Башка болит от догадок и предположений. Кто? Кэп или Рыжий?
Рыжий только приехал с дачи. Теоретически, он мог, конечно, встретить того же Инока или Кудрявого, и ****ануть им о моем отъезде. Но, это было в день отъезда, и в этот же день «поставили хату». Без подготовки, без пробивки. Рисковые они ребята, в таком случае. Интересно, о чем Рыжий оперу рассказывал, когда попросил нас с КЭПом выйти. Дурак, приперся в милицию пьяный. Да, хорошие у меня друзья –свидетели.
КЭП? Это более реально. Он знал о моем отъезде давно. Спрашивал меня о нем, хотя особой нужды не было, все равно он в пятницу работал. Правда, у него должна быть в пятницу получка. Может, он хотел со мной выпить? Да, это наиболее правдоподобно. Совсем не хочется думать на одного из самых близких приятелей, что он навел на твою квартиру. Нет, хату пасли, причем не один день. Вспомнить хотя бы ту бабу, на лестничной площадке, которая два вечера подряд, сидела между четвертым и пятым. Ждала кого-то? А почему тогда отворачивалась, когда я выходил курить? А звонки по телефону, когда постоянно ошибались номером? А звонки в дверь, на которые я не реагировал? Столько вопросов. Как найти ответы? Менты могли бы помочь, но чего –то Кириленко не шевелится. Надо было Ромку послушать, да будь, что будет. Я думаю, что он «сломал» бы кого- нибудь это точно.
Херово! Упустил я время, а теперь и вовсе. Похоже навсегда.
Правильно Игорь говорил: «Мочить их сук надо!».
 Я согласен.
 Но.
Кто будет мочить?
Вот то- то и оно. Кроме меня этим заняться не кому, ведь это у меня руки в крови. Да и почему я должен свои проблемы и промахи взваливать на других? В этой истории главным виновником являюсь я. Я эту кашу заварил, мне ее и расхлебывать. Ладно, пора спать, утро вечера мудренее, все равно, пока не выйду от сюда, ничего сделать не смогу. Но, шаг уже сделан, в верном направлении, я уже почти месяц не пью! Правда, не по своей воли. Что ж. Все что не происходит –все к лучшему. До пенсии мне с гепатитом не дожить, это, как пит дать, съезжу в Поселок, возьму Кочановскую волыну и угондошу всех, кто хоть краем причастен к краже.
С такими благими намерениями, не смотря на страшнейший зуд по всему телу, я погрузился в очередной кошмарный сон. А сны у меня, действительно, последнее время были ужасными. Раньше, до больницы, я спасался от всяких кошмариков двумя способами: или водка, или снотворное. Нажрешься бывало одного или другого, и спишь себе сном праведника. В больнице же давали только «димедрол». А какой от него толк? Никакого. Вот и мучайся либо от поганых мыслей, лезущих в голову, либо от кошмаров, лезущих в сны.
«А тем, кто ложится спать спокойного сна, Спокойная ночь.»
Интересно, а вдруг кто-нибудь из соседей что-нибудь слышал или видел. Вряд ли менты по квартирам ходили. Вон, Андрюха Кивинов, что говорил: «Никому это не нужно. В городе в день столько хат «ставят», что на эти показатели в главке уже смотреть не могут. Если удастся, накроют какую-нибудь шальную бригаду, так на нее сразу десятка полтора краж спишут. Вот тебе и показатель!». Это конечно хорошо, но от этого мне не легче. Но, неужели никто в подъезде не слышал, как ломали две здоровые двери? Ночью, когда слышно, как комар над ухом жужжит. Ночью люди спят. Спокойной ночи люди…
Опухоль на локте спала, но он по-прежнему болел. Особенно злостно он вел себя по ночам. Вдруг, как прихватит, что хоть вой. Я пожаловался Зинке.
- Хорошо, - сказала она - Я приглашу к вам физиотерапевта. Что, неужели, УВЧ не помогло?
- Не-а, - замотал головой я. – Болит собака, аж мочи нет.
Перед обедом. Вновь, пришел тот странный врач, со своим прибором, похожим на тестер. В этот раз, он привел с собой какую-то даму, похоже, одну из практиканток.
- Ну-с, молодой человек, - сказал он, осматривая мою руку. – Что, не помогло тебе прогревание?
- Нет, - сказал я. – Вроде, полегче стало, но ночью, хоть вешайся.
- Ну, из-за этого вешаться не стоит, - сказал он и стал разматывать провода от приборы.
Процедура диагностирования повторилась, с той лишь разницей, что на этот раз прибор у него работал исправно. Как понял я из его разговора с дамой, просто в тестере села батарейка, от того он и барахлил в прошлый раз. Врач, на этот раз, усердствовал еще больше, видимо, выеживался перед молоденьким специалистом.
- Так, сейчас, мы найдем источник его неприятностей, - говорил он девушке, которая с интересом наблюдала за тем, как я корчусь от боли, когда он тыкал мне в ухо щупом. – Говори, где больнее, здесь или здесь.
- И тут и там, - ответил я.
- Нет, этого не должно быть, - сказал он и оглянулся на практикантку. – Сейчас, мы все сделаем. А вот здесь.
Я чуть не заорал. Еще не много, и он проткнет мне ухо, пронеслось в мозгу.
- Что? – спросил он.
- Вот здесь больно, - соврал я. – Точно, в этом месте больнее всего.
- Хорошо, - сказал он и повернулся к девушке, которая, едва скрывая улыбку, наблюдала за происходящем. – Вот, Мария Николаевна, этот приборчик может определить источник болезни во всем организме человека. Дело в том, что ушная раковина, уникальна по своему строению. В ней находятся нервные окончания всего человеческого организма. Вот здесь, печень, это легкие, - он больно тыкал мне в мочку уха щупом, при этом наблюдая за моей реакцией. Видя, что интерес проявляет не только молодой специалист, но и все обитатели палаты, он решил использовать аудиторию для небольшой лекции. Вероятно, он преподавал в каком-то медицинском институте, и привык работать на публику. Я же, со стоном, переносил все его изыскания. – С помощью него, можно отучить человека от вредных привычек. Я вот, сейчас вставлю ему …
- Клизму, - сказал Кирилл.
- Нет молодой человек, - доктору не понравилась шутка, и он не довольно повел плечами. – Сейчас я поставлю на болевую точку маленький шарик, который будет давить на нее. Тем самым, нерв успокоится и перестанет тревожить мышечную ткань. Локтевой сустав возобновит свои функциональные способности, сублимирую, паро-нормальные процессы в теле.
Вот загнул, подумал я. Эти врачи сыплют различными терминами, хрен поймешь, как будто находятся на научно-практической конференции по проблемам диагностики и лечения тропической лихорадки.
- А от курения можно избавится, таким методом? – спросил Сашка, которому тоже было интересно слушать, разглагольствования врача.
- Можно, от чего угодно, - уверенно сообщил тот. – Хоть от курения, хоть от пьянства.
Мудавник номер два. Правда, прибор этот не сам разработал, а где-то приобрел. Вон, на нем что-то на немецком написано. Эти врачи, как дети. Только те с тамагочи возились одно время, как с манной небесной, а эти с различными научными разработками. Небось, приезжали к нам врачи из какой-нибудь страны, по обмену опытом или на симпозиум, вот он и схлестнулся с одним из них. Тот, показал нашему валенку эту игрушку, объяснил, как этой штуковиной пользоваться. Наш, сначала, не верил, но когда они дернули по мензурке ректификата, то он с проникновением отнесся к словам коллеги, когда выпили по второй, то он захотел узнать о приборе по подробнее, третья вызвала возбужденный интерес и желание самому испытать действие прибора. После четвертой, проводя эксперимент на зарубежном коллеге, по диагностированию его мочеполовой системе, когда один щуп был привязан к члену исследуемого, а вторым он тыкал в ушную раковину, наш доктор случайно промахнулся и проткнул коллеге барабанную перепонку. Иностранец взвыл, вскочил с кресла и бросился вон из кабинета. Он бежал по коридору, держась за кровоточащее ухо, что-то матерясь на смеси русского и немецкого языков. Из ширинки его торчал ярко красный провод. Больше он не приезжал в Россию. Наш же доктор, на столько проникся любовью к тестеру, что ходил с ним везде и предлагал свои услуги коллегам по работе. Те же слышали о той кровавой драме, и, поэтому, вежливо отказывались. Тогда он стал диагностировать и лечить больных, которые безропотно сносили все изыски врача. Одним из таких пациентов оказался я.
- А можно меня от пьянства? – спросил я.
- Можно, ради Бога, - с явным удовольствием, сказал доктор. – Сейчас, мы только найдем эту точку.
Он, снова, принялся тыкать мне в раковину, при этом, другой провод обмотав вокруг головы, а щуп засунув мне в рот.
- Еп! - заорал я, когда он полез мне в само ухо.
- Спокойней, молодой человек, - сказал врач. – Вот мы и нашли где кроется причина болезни.
Он достал из кармана коробочку, размером со спичечный коробок, извлек из нее два маленьких стальных шарика и положил их рядом, на мою тумбочку.
- Сейчас мы прикрепим вам на ухо шарики, и через пару дней у вас и локоть пройдет, и пить не потянет. Сейчас, сейчас, - приговаривал он и потирал от удовольствия руки. – Да, кстати, а вы не помните, где было больнее, когда я вам руку диагностировал.
Епонский городовой! Что значит, «вы не помните», это я должен помнить? Я что, вижу куда он мне щупом своим тыкал? Где больнее было? Везде!
- Ну, ничего, - увидев мое смятение, он похлопал меня по руке. – Сейчас быстренько протестируем по новой.
Я лежал молча, не издавая не звука, пока он ковырялся в моем ухе.
- Так, вот здесь попробуем. Теперь так, - он сморщив от натуги лоб, бормотал себе под нос обрывистые, непонятные фразы. – Етитская сила, а вот так. Больно?
 Я кивнул, с опаской поглядывая на нездоровый блеск в его глазах. Он явно был из тех маньяков, которые не перед чем не остановятся, лишь бы добиться желаемого результата. Товарищи по несчастью, с любопытством наблюдали, за исходом эксперимента.
Доктор, протер шарик ватой, намоченной спиртом, приложил его к уху и прикрепил лейкопластырем. Затем он проделал эту же операцию повторно, на этот раз избавляя меня от пристрастия к алкоголю. Я почувствовал облегчение, когда он спрятал свой прибор в карман.
- Ну все, молодой человек, - сказал доктор. – Эффект вы скоро почувствуете, денька через два.
- Спасибо док, - поблагодарил его я. – Я уже сейчас чувствую. Вы представляете. Сколько времени здесь лежал, все время о бутылке думал, даже ночью просыпался от невыносимого желания влупить стакан. Извините. А теперь, прямо сейчас, чувствую, что не хочу. Честно, вот хоть принесите мне бутылку пива, я от нее демонстративно откажусь. Доктор, вы просто волшебник.
Врач осклабился, выпрямился и обвел гордым взглядом палату.
- Ну, может, вы хотите избавиться от курения? – обратился он к Сашке, который стоял ближе всех.
- Да, он хочет, - заверещал Кирилл.
- Отстань ты от меня, - отмахнулся Сашка. – Куда мне на старости лет завязывать, если бы лет двадцать назад.
- Как хотите, - дружелюбно сказал врач и обратился ко мне. – Можешь недельку поносить, потом снимешь. Но, эффект, как я уже говорил, наступит в ближайшие пару дней.
- Доктор, с меня стакан, - крикнул я, когда врач выходил из бокса, за ним семенила молодой специалист.
- С сегодняшнего дня, понятие стакан для вас исключено, - гордо сказал он и пошел прочь, довольный собой и чудо прибором. В кабинете у него, в сейфе, стояла колба с двустами граммами спирта. Он решил сегодня принять соточку, ведь это был первый больной в его практике, который поблагодарил его за помощь, а не послал в пах и не нажаловался начальству.
- С сегодняшнего дня, - вещал я девкам. – Понятие стакана для вас исключено!
Они засмеялись. Мы сидели в столовой, в которой медсестры и нянечки завтракали, обедали и ужинали. Впрочем, это была обыкновенная комната отдыха, которую использовали, как столовую и опочивальню. Кроме того, все пьянки случались именно здесь. Что меня удивило, так это то, что доктора бухали отдельно, а средний и младший медицинский персонал отдельно. Некоторые врачи и медсестры не знали друг друга по имени. Каждый варился в своем соку. Для меня это было чуточку странно, потому что, мне казалось, что если вы работаете в одном коллективе, то не плохо было бы больше общаться с сотрудниками, в неформальной обстановке, а не только по рабочим вопросам. А так получается, белая и черная кость. Сестры отзывались не уважительно о врачах, врачи считали ниже своего достоинства, общение с ними о темах, не затрагивающих рабочие отношения. Отсюда, о докторах гуляли различные сплетни и домыслы, о которых больные были осведомлены лучше, чем те, о ком эти слухи гуляли. Иногда казалось, что бессмысленно спрашивать о чем-то врача, куда полезней обратится к сестре, которая безо всяких «сублимирующих субстанций», доходчиво объясняли больному что нужно делать, а что нет.
Две молодых Наташки, которые квасили каждую смену, сидели на диване напротив нас. Кирилл разливал коньяк, я резал апельсин. Сегодня мы впервые решили выпить с бабами. Кирилл так, вообще, не хотел пить, он боялся, что от спиртного подпрыгнет цитоз. Мне было все равно, что там скакнет. Мне сегодня одна врачиха сказала, что с этим самым гепатитом –С, живут примерно четыре года. Я поблагодарил ее за информацию и решил отпраздновать начало своего конца. Лучшего момента было не придумать, сегодня, как раз, дежурила самая приличная смена. Когда мы с Кирей подъехали к черненькой, то она, улыбаясь, согласилась, вторая, светловолосая, Наташка, что-то пробурчала, но тоже не отказалась. Дело оставалось за малым, надо было просто купить что-то. Деньги у Кирилла были, а я, еще днем, выпросил у матери сто рублей, якобы на лекарства. Она, зная мою натуру, долго отказывалась давать деньги, но я показывая залепленное ухо, смог ее уболтать. Она, вздыхая, порылась в кошельке и протянула мне стольник. Признаюсь, мне было стыдно, у родичей и так с деньгами туго, а после кражи тем более, но мне сильно хотелось выпить. Я не оправдываюсь, просто, вероятно врач присобачил мне шарик не на то место. Если до этого, у меня не возникало ни малейшего желания выпить, то после его изысканий, организм, как с цепи сорвался. Кровь буравила мозги, занудливо пилила мысль, возбуждая желания, вызвавшие обильное слюне выделения и семя извержение. Впрочем, последнего не было. Короче, мы дали девкам деньги, они заслали нянечку в лавку, та приперла бутылку коньяка и бутылку вина. Оставалось дождаться когда врачи разойдутся по домам, и приступать к трапезе. Ждать пришлось довольно долго, пришел дежурный врач, что-то писал, заполнял какие-то карточки, потом звонил куда-то. Наконец, он ушел и мы пошли в столовку. В начале разговор не клеился, но потом, когда спиртное колыхалось в наших желудках, вместе с жареной картошкой и тушенкой, языки, постепенно, развязывались, голоса звучали звонче и бойчее, и контакт был установлен. Если сначала разговор крутился, в основном, вокруг болезней и больницы, то потом мы начали болтать на различные отвлеченные темы. Про детей, про работу, про все, что взбредет в голову. После третьей рюмки, у меня в голове зашумело, и я стал искоса посматривать на пухленькое тело светлой Наташки. Я не скажу, что в штанах была революция, но что-то явно шевелилось. Видимо, вождь давал последние указания, перед решающим штурмом. Я пересел на диван и начал, не ненавязчиво, прихватывать Наташку за всякие выступающие места. Она вяло отбивалась. В полночь, они пошли делать уколы тяжелым больным, и мы взялись им помогать. По сколько, коньяк здорово шарахнул мне по мозгам, я все время пытался затащить сестру в пустую палату, но она не поддавалась на провокации. Тогда я стал просить ее, позволить мне сделать кому-нибудь инъекцию. После некоторых раздумий, она дала добро. Моей жертвой стал тучный мужчина, лежавший в отдельном боксе. Я разбудил его и приказал повернуться на живот. Спросони, он слабо чего соображал, и подчинился. Я протер ему задницу ватой, смоченной обыкновенной водой, размахнулся и всандалил ему иглу по самый корень. Он стиснул зубы и дернулся.
- Спокойней больной, - сказал я, заплетающимся языком. – Терпите, Иисус терпел и нам велел.
- Угу, - закивал мужик, покрасневшей головой.
Больше Наташка не позволила мне делать уколы, хотя я настойчиво просил ее, особенно, когда мы пришли в женскую палату, и я увидел очаровательное создание, лет семнадцати, с милым личиком и прелестной фигурой. Я пытался сам стащить с нее трусы, но меня выгнал с позором из палаты. Вот так всегда, подумал я, как обрюзгшим мужикам, так можно, а как красивой девчонке, так нет. Я даже не много обиделся на Наташку, и от этого, сразу же прихватил ее в коридоре, когда она закончила обход больных. Она не сопротивлялась, но у меня ничего не получилось. Видимо, последствия перенесенной болезни, давали о себе знать. Оставив неудачные попытки вступить в связь с медсестрой, я поплелся за ней следом, поправляющей помятый халат, в столовую. Кирилл о чем-то беседовал с черненькой.
- Представляете, - сказала «моя». – Этот хмырь, - она кивнула в мою сторону. – Пытался стащить трусы с этой малолетки.
- Да я же для укола, - виновато, оправдывался я.
- И что? – спросил Кирилл, явно интересуясь подробностями мои поползновений.
- Выгнали, - сказал я, обиженным голосом.
Вскоре спиртное кончилось и ночные бдения завершились. Правда, черноволосая Наташка выудила от куда-то пакетик с травой. Кирилл и светлая курить отказались, я же был не против освежить воспоминания. Мы раскрыли окно и вылезли на карниз. Ночь была прохладной, темной, без звездной. Дул северный ветер, забираясь под одежду. Наташка затянулась первой и передала мне папиросу с дурью. «План» оказался на редкость заборист. Я не знаю, может в сочетании со спиртным, конопля здорово ударила по мозгам. Ей тоже хватило. Мы стояли с ней у края карниза и, от чего-то, смеялись во весь голос.
- Тише вы, - шикнула на нас светлая. – Всю «малую землю» разбудите.
- Малую землю? – еще громче загоготал я. – Надо же, малую землю. Ха-ха-ха! А почему малую землю?
- Так прозвали территорию больницы, - смеясь, ответила черненькая. – Потому что, мы здесь воюем с вами, а вы с болезнью.
- И как успехи? - не унимался я.
- Вас мы побеждаем, а вы болезнь с переменным успехом, - продолжала ржать Наташка.
- Как это? – захлебывался я от смеха.
- Да так, вон морг напротив!
Я опешил и, даже, прекратил хохотать.
- А что, отсюда можно уехать вперед ногами? – спросил я, тупо глядя на хохочущую медсестру.
- Сколько угодно, - отвечала она, не переставая смеяться.
- Ничего смешного, - сказал Кирилл, который не понимал нашего веселья.
Наташка замолчала на миг, потом мы с ней переглянулись и вновь засмеялись.
Всю ночь я вытаскивал из своего одеяла, иголки от капельниц, которые больно впивались в мое тело и мешали спать. Угомонился я только под утро, когда черненькая Наташка, зашла в бокс и не выспавшимся голосом спросила: «Кто-нибудь будет мерить температуру?». «Нет» – ответил я за всех и уснул. Разбудила меня Зинка, которая подозрительно косилась на мои покрасневшие глаза. Она, даже, померила нам с Кириллом давление.
- Повышенное, - констатировала она.
- Нервы, - сказал я и подумал, что кто-то из больных настучал ей о наших ночных похождениях.
Я внимательно рассматривал свое одеяло, разыскивая иголки, которые донимали меня всю ночь. Но иголок не было. Тогда я посмотрел на тумбочку, на которую складывал их ночью. Тумбочка была пуста. Может на пол упали? Я заглянул под кровать, но и там ничего не нашел.
- Что вы ищите? – спросила Зинка, опасливо поглядывая на мою сосредоточенную физиономию.
- Ломбард на Бармалеева шесть, - ответил я, вспомнив дерьмовую рекламу, которой засирает мозги наше радио. Поскольку, у меня приемника нет, то приходится слушать Радио Петербург. Эту гадость слушают, в основном, домохозяйки и пенсионеры. Ну, такой контингент у него. Передач я касаться не буду, каждый способен на то, что он способен, и выше головы не прыгнешь, но вот реклама антикварных лавок и ломбардов, меня просто бесит. С каким ужасающим цинизмом предлагают различные галереи и частные музеи, расстаться с семейными реликвиями, которые, якобы, хранятся и пылятся без толку на полках в квартирах старых петербуржцев. Мол, ты старая вешалка, отдай нам свою картину, коллекционный фарфор, мебель, а мы тебе денег дадим, чтобы сегодня не сдохнуть, и усиленно и с удовольствием будем хранить это вместо тебя. А главное, что оценщик приедет бесплатно. «А оценщики, такие обходительные, все тебе расскажут, покажут». Ну, это понятно. Некоторые старухи уже забыли, как он выглядит, но старикам-то зачем смотреть, у них хоть и вялый, но свой. А ломбарды, тоже не чище. Но, они обращаются, в массе своей, к внукам наркоманам и пропойцам сыновьям. Вы, парни, выдирай скорее коронки изо рта своих престарелых родственников, пока они спят раскрыв рот, и несите золотишко к нам, мы дадим вам «до двухсот рублей, за грамм стоматологического золота». После этого, можете пойти купить себе дозу или бутылку паленой водки. Если не удастся выдернуть плоскогубцами коронку, то ничего, мы примем у вас ювелирные изделия, которые вы можете принести, ограбив кого-нибудь в подъезде или подворотне. Вот такая у нашего радио душевная направленность. Только не от слова душа, а от удушения.
Зинка, вероятно, не слушает это радио, поэтому никак не реагирует на мою шутку.
Иголок я так и не нашел. Скорее всего, подумал я, они мне или приснились, или дурь на меня так подействовала.
Мимо палаты прошла девчонка, у которой я пытался стащить трусики и сделать укол, и показала мне язык. Эх, сбросить бы лет пятнадцать, я бы точно приударил за ней. Она было свежая, румяная, очаровательная кукла, с большими глазами, чуть вздернутым, аккуратным носиком и статной фигурой. Зинка поймала мой взгляд, но кукла уже прошла, и Зинка никого не увидела.
- Будете ходить с Плаховым в барокамеру, - сказала она, сгибая мою шею так, будто хотела, чтобы я проломил подбородком грудную клетку.
- А чё это такое? – спросил я.
- Гроб стеклянный, - отозвался из угла Аркадий. – Тебя в него засунут, и кислорода напустят. Будешь кислородом дышать, иммунитет свой повышать.
- А потенцию? – спросил я.
Зинка покраснела и отвернулась от меня, перейдя к Сашке.
- Понял, понял, - заорал Кирилл. – В такой Майкл Джексон спит, чтобы не состарится быстро.
- А, ну то-то я смотрю, его на мальчиков потянуло, - резюмировал я, поглядывая на Зинаиду Владимировну. – Как бы нам с тобой, Кирюха, не сменить ориентацию.
Она делала вид, что не слышит, о чем мы болтаем, но уши у нее, подозрительно, шевелились.
- Зинаида Владимировна, можно поподробней узнать про барокамеру? – спросил Кирилл.
- Вам Аркадий Александрович уже объяснил, - сказало Зинка.
- Что, в чем суть вопроса? – в бокс вошел Ленинг.
- Молодые люди интересуются, что такое барокамера, - ответила Зина, вытаскивая из ушей эту трубку, которой они слушают всякие шумы в легких и сердце.
- А это очень действенная процедура, - охотно объяснял Ильич. У него было хорошее настроение, и он был не прочь, поболтать с контингентом. – Мы ее не всем назначаем, - он взглянул на Аркадия. –Ему, к примеру, бесполезно. Ты не обижайся, - он похлопал его по голени. – Это, в основном, молодому организму помогает. Вы лежите в камере, туда подается кислород, вы дышите, организм насыщается кислородом, кровь очищается эффективней. Отсюда и очищение оболочек мозга. Через недельку сделаем пункцию и выпишем вас.
Вероятно решив, что его миссия на этом закончилась, он распрощался и усвистел в соседнюю  палату, пачкать мозги другим пациентам.
- Не верьте ему, - сказала Зинка, когда за Ильичем захлопнулась дверь. – Владимир Ильич у нас оптимист, а я вам скажу, что барокамера существенно не повлияет на санирование ликвара.
- Зачем же тогда нужна эта барокамера? – спросил Кирилл.
- Для успокоения совести, - сказал я.
- Нет. Ну почему? – обиделась Зинка. – Она вам поможет, конечно, но не за столь короткий срок. Надо ходить, хотя бы пару недель, тогда эффект какой-то будет.
- На мальчиков потянет? – ляпнул я.
- Не знаю, на кого вас потянет, - не довольно ответила она. Ей уже порядком надоели мои скабрезные шуточки. – Но не навредит вашему организму, это точно.
- Так, а почему тогда нельзя две недели ходить? – заискивающим тоном, спросил я, стараясь несколько загладить свою грубость.
- Вы же не одни здесь такие. Народу много, а камера больше пяти часов в день, работать не может, а еще есть клиенты из других стационаров, - объяснила она. – Поэтому мы вас хоть не надолго, но пытаемся  пропихнуть.
- А сторонних, тогда, зачем берете? – спросил Сашка.
- За деньги, - ответил я за Зинку.
- Алексей правильно сказал, - подтвердила она мою догадку. – Больница таким образом зарабатывает себе на жизнь.
- Ага, главврач и особы приближенные к его телу, - съязвил я.
- какой вы, Алексей, брюзгливый, колючий, - сказала Зинка и направилась к выходу.
- Как ежик, - крикнул ей вслед Кирилл.
- Как гондон с усиками, - добавил я.
На следующий день мне первому предстояло испытать на себе воздействие кислорода. Мне выдали хлопчатобумажное нательное белье, две простыни, и я пошел в корпус, в котором лежал в реанимации. Барокамера находилась в одноэтажной пристройке, рядом с забором, ограждавшим территорию больницы. Железная дверь была заперта и я позвонил в звонок. Дверь открыла пышная блондинка в больших очках и массивной грудью.
- Орлов? – спросила она.
- Так точно, - кривляясь, ответил я. Поверх спортивного костюма, на мне была одета солдатская шинель. На голове красовалась шапка ушанка. Я пытался было отказаться от этой балаганной одежи, но сисястая Ирка, настояла, чтобы я утеплился.
- Одевай, одевай, - сказала она. - Иначе я тебя не выпущу с отделения. На улице не лето, чтобы в одном костюме шляться.
Наверное, она не могла простить мне, что я укусил ее за грудь, когда мне делали пункцию. Ничего не попишешь, пришлось подчиниться грубому нажиму с ее стороны. Может ее еще раз укусить?
- Вера, - представилась блондинка.
- А где Надежда и Любовь? – спросил я.
- Не поняла, - сказала она.
Я промолчал. Если люди не понимают юмора, то им бесполезно что-либо объяснять, себе дороже. Пройдя в помещение, я снял шинель и шапку, сбросил башмаки и остановился в коридоре.
- Проходи, раздевайся, - крикнула Вера из соседней комнаты.
- Что, вот так сразу? – спросил я.
- А что? – вновь, не поняла она.
- Я говорю, как раздеваться? – ушел я от ответа.
- Снимай с себя все и одевай белье, которое тебе выдали, - объяснила она.
- А трусы снимать?
- И трусы тоже.
Трусы я снимать не стал, как и футболку, боясь насилия со стороны массивной врачихи. Откуда я могу знать, что у нее на уме. Но мои сомнения оказались напрасны. Оказывается, никто не собирался посягать на мою честь. Просто, он объяснила мне, что на теле не должно быть статического электричества, иначе, при трении может возникнуть искра, и тогда, кислород в камере взорвется и мы взлетим на воздух. Поэтому, в синтетической одежде запрещалось находиться в барокамере. К счастью, мои трусы были из хлопка, поэтому ничего страшного не случилось.
Я прошел в соседнюю комнату, в которой находилась барокамера. Она напоминала, скорее, саркофаг, отрытый в какой-нибудь египетской гробнице, нежели гроб.
- Ложись на топчан, - сказала Вера.
Я увидел небольшой топчанчик, стоящий у окна и направился к нему.
- Ты куда? – удивилась она.
- Так вы же сказали, ложиться на топчан, - ответил я, останавливаясь посреди комнаты.
- На этот, дубина, - нежно сказала она и показала на лежак на колесах, который торчал из камеры.
- Чего обзываться то, - я скорчил обиженную морду, чем рассмешил ее. Она засмеялась, заходив ходуном, как студень. Ее грудь колыхалась так, что я испугался, как бы она не отвалилась.
Затем, Вера закапала мне в нос нафтизин, «носоглотка должна быть чистой», пояснила она, «если у тебя насморк или кашель, то можешь не приходить, только предупреди заранее», накрыла меня простыней, но не с головой, я же еще не спекся, примотала к руке стальной браслет с проводом, подобие заземлителя, и задвинула «топчан» в камеру.
- Глотай чаще, - орала она из-за стола. – Уши будет закладывать первые пять минут, как в самолете, Ты понял.
- Понял, - крикнул я, хотя никакой надобности в этом не было, слышно все было просто прекрасно.
- Все, поехали, - крикнула она и щелкнула каким-то рубильником.
В камере стало прохладно. Послышался шум поступающего воздуха. Он, постепенно, усиливался, давление нарастало, и вскоре, у меня стало закладывать уши. Я набирал полный рот воздуха и делал глотательные движения. Не на долго пробка в ушах исчезала, но через несколько мгновений, все повторялось по новой. Примерно, через пять минут, гул стих. Перейдя в слабый шум. Я задремал. Проснулся оттого, что вновь поднялось давление и заложило уши. Вскоре, Вера выключила рубильник и наступила тишина. Она открыла крышку люка и выкатила меня из саркофага.
- Ну, как? – спросила она измеряя мне пульс и давление.
- Нормально, - спокойно ответил я.
- Голова не кружится?
- Да нет, все нормально, - сказал я.
- Хорошо, - она стала заполнять какой-то бланк. – После пяти сеансов девки будут стонать под тобой. - Сказала она и пронзительно посмотрела на меня, оценивая реакцию.
- В смысле? – я понял, что она имеет ввиду, но решил добиться от нее более конкретного ответа.
- Кровь наполнится кислородом, - стала пояснять она, отложив в сторону свою писанину. – И будет лучше наполнять.. – Она замялась, подыскивая нужное слово. – Его кислородом.
- Его, - я показал пальцем вниз живота.
- Да, - кивнула она.
- Ну, пока я выйду отсюда, кровь уже перестанет что-то наполнять кислородом, - нарочито грустно, сказал я, поджав губы.
- Ты ведь на шестерке лежишь? – спросила она.
- Угу, - кивнул я слезая с топчана.
- У вас там девчонки бойкие, не дадут тебе закиснуть, - уверенно сказала она.
- Какие бойкие? Вы что? Там одни старухи лежат, да крокодилы!
- А сестрички? – она так посмотрела на меня, что я решил, что она знает о наших похождениях два дня назад.
Но, скорее всего, о том, что Наташки постоянно бухают с больными, а с некоторыми, возможно, и спят, знала вся больница. Их не увольняли, потому что, они были матерями одиночками и не плохо знали свое дело, да и укомплектованность средним медицинским персоналом оставляла желать лучшего. Впрочем, может Вера говорила о других сестрах, я же не проверял. У нас были еще две Наташки, на которых я бы позарился. Одна черноволосая, плотная девушка, с приятным лицом. Кавказского типа, с пухлыми ляжками и приличной попой. Другая, наоборот, светловолосая, худенькая, невысокого роста с довольно симпатичным лицом. Хотя, если полежать здесь еще пару месяцев, то и нянечки будут казаться Софи Лорен и Мерлин Монро в одном флаконе.
Одевшись, я попрощался с пышной Верой и пошел на отделение. По дороге мне встретился Кирилл.
- Опаздываете, молодой человек, - укоризненно, сказал я.
- Уснул, - оправдывался он. – Ну, как?
- Отлично, - я поднял вверх большой палец. – Только врачиха какая-то маньячка.
- А что такое? – удивился он.
- Только вошел, сразу заставила трусы снимать, - сказал я.
- Врешь, - не поверил он.
- Иди, сейчас увидишь, - сказал я с серьезным видом. – Лучше не снимай трусы, а то неравен час оттрахает тебя по полной программе, как потом перед женой оправдываться будешь?
- Иди, балабол, - сказал Кирилл.
- Смотри, - ответил я. – Я тебя предупредил, а дальше поступай, как считаешь нужным.
Придя в бокс и сняв с себя шинель, я завалился на кровать и заснул. Снились мне эротические сны, с легким налетом порнографии. Снились мне и Наташка, и Ирка, и Вера Михайловна. Они приставали ко мне, заглядывали в штаны и заставляли лежать в барокамере, при этом делали всякие непристойные жесты и орали в телефонную трубку, чтобы кочегар поддал давление масла. При чем здесь кочегар, откуда взялось масло, я не понимал и давал женщинам измываться над собой, как маленький послушный щенок. В два часа Сашка разбудил меня обедать. Я протер глаза. Кирилл сопел на своей койке. Блин, надо такому присниться, верно Верка говорила, что на баб потянет, давно мне такие сны не снились.
- Опять рассольник из рыбы, - сморщился я.
- Дома нормального похлебаешь, - огрызнулась «поварешка», которая регулярно, вечерами, таскала домой сумки, набитые всякими продуктами. – А здесь, что дают, то и жри. Ишь ты, какой он грамотный отыскался.
- Чего хамим? – спросил я.
- Или, иди отсюда, - она оттолкнула меня так, что я пролил половину супа.
- Ты что, уху ела? Ты, уродина, - завелся я и плеснул остатки супа ей на грязный фартук.
- Наглец! – заорала она истошным голосом, так, что из ординаторской прибежала Зинка.
- Что случилось? – спросила она, обращаясь, в большей степени ко мне, нежели к раздатчице.
- Вы у нее спросите, Зинаида Владимировна, - сказал я, взял со стола пюре с курицей, компот и пошел в палату. – Набрали всякого навоза.
- Успокойтесь, Алексей, - сказала Зина. – Что вы так все близко к сердцу принимаете?
- А ну ее, - я махнул рукой. – извините, Зинаида Владимировна.
После обеда к Кириллу пришла жена. Я поздоровался и повернулся на бок. Сейчас начнут ворковать, как два голубка, подумал я, но ошибся. Судя по тону, разговор был не простым, даже нервозным. Что-то случилось, решил я.
Уснуть не удавалось, я встал и пошел в туалет курить, чтобы не мешать молодоженам. Следом подтянулся Саша.
- Чего ты взъелся на «поварешку»? – спросил он, прикуривая свою любимую «Приму».
- Да, она меня достала, - сказал я. – Вечно что-то бухтит себе под нос, вечно чем-то недовольна. «Хлеб куда столько взял?». Елки палки, она даже фразу грамотно построить не может! Я ей сказал как-то, что не хлеб, а хлеба, это родительный падеж. Она посмотрела на меня, как на психа, и в следующий раз, вообще, сама хлеб выдала. «На тебе хлебА». Дура!
- Чего ты обращаешь внимание на всякое дерьмо? – успокаивал меня Сашка, видя, что я опять начинаю заводиться. – Она может кроме раздачи еды ничего не умеет.
- Воровать умеет, - сказал я зло.
- Разве что, - согласился он. – Плюнь, побереги нервы. Нам еще с врачами повезло, когда я в прошлый раз лежал, то половина врачей была свихнутая. Особенно «нервная».
Прозвища для медперсонала придумывал я, а мужики подхватывали и разносили по другим боксам. «Нерв» или «нервный», так мы называли невропатолога. Я, почему-то, считал, что название специалиста происходит от слова нервы, а оказалось, что от невроза. Но, на эту ерунду, никто не обратил внимание, и нашего «синюшного» доктора, продолжали называть «нервный».
- Я же здесь уже третий раз лежу, - рассказывал Сашка. – Да я, вроде говорил?
- Угу, - кивнул я.
- Ну, вот. Этот еб..ый менингит никак у меня не проходит, сам не знаю почему. Главное, что и цитоз у меня не высокий, и ликвар санируется быстро, а вот за последние четыре года уже третий раз.
Он затянулся и посмотрел в окно. Береза, находившаяся напротив нашей палаты, пожелтела, полысела и потеряла былую красоту. Как весело она шепталась с соседкой, когда бродяга ветер путался в ее листве. Как, по утрам, будила на стая ворон, облюбовавшая ее раскидистые ветви. Береза не умирала, она, просто, сбрасывала с себя надоевшую за короткое лето одежду, чтобы весной облачиться  вновь в новый зеленый наряд.
- Вот, - продолжил Сашка, после небольшой паузы. – Лежал я в прошлый раз в соседней палате. Сделали мне пункцию, вроде все нормально, но заключение должен сделать невропатолог.
- А что, не от Ильича зависит, выпишут или нет?
- Нет, Ильич не решает. Он трусоват по натуре. Если «нервный» скажет, что тебе еще надо подлечиться, то Ильич ни за что не возьмет на себя ответственность и выпишет тебя. Сколько раз уже так происходило. Ильич скажет, мол, готовьтесь к выписке, а придет «нерв», заглянет в анализ и фиг. «У вас высокое содержание белка» с таким анализом нельзя выписываться, надо еще полежать, пару недель». А куда лежать, если и так провалялся здесь полтора месяца? Идешь к Ильичу, жалуешься, а он руками разводит: «Ничего не могу поделать, Владимир Сергеевич не дает добро».
- А я думал, что этот краснорожий ничего не решает.
- Решает, вот поглядишь. Так вот. Он в тот раз был в отпуске, и его замещала баба с другого отделения. Она такая же здоровая, как Ирка, даже крупней ее, раза в два. Ну, я лежу, настроение хорошее, цитоз в норме, чуть-чуть недотягивает до минимума, белок тоже, в общем, готовлюсь к выписке. Приходит «нервная». Сначала, как всегда зарядка. «Что-то у вас шея плохо сгибается» – говорит она, недовольным голосом. Я сразу почувствовал неладное. «Нормально сгибается, как всегда» – говорю я. «Что вы спорите» – раздражается она – «Я же вижу, что она пружинит». Я молчу. «Придется вам еще полечиться». Теперь уже занервничал я: «Как это, я уже сыну сказал, чтобы он за мной завтра приехал». «Я вас не выпишу!» – кудахчет врачиха – «Знаю я вас. Вы завтра выпишетесь, приедете домой, хлопнете двести грамм и на жену полезете, а нам потом откачивай!». Я не сдержался и спросил: «Скажите, а у вас здесь есть невропатологи?». «Так я невропатолог, что вам еще нужно?». «Это не мне нужно, это вам нужно к специалисту обратиться. С нервами то у вас не все в порядке!». Она такой хай подняла, что стены дрожали. Ильич ее еле успокоил.
-  Так тебя выписали? – улыбаясь, спросил я.
- Куда там, - вздохнул Сашка. – Поэтому я тебе и говорю, все зависит от «нервного». Поэтому зря ты ему сказал, что ты закладываешь.
- Мне все равно, - ответил я. – Мне торопится некуда, на свои похороны я всегда успею.
- В этом ты прав.
На следующий день, произошло событие, радикальным образом повлиявшее на ход дальнейших событий. Сначала занервничал я. Утром мне передали большую записку от Аркашки. Он писал, что ему звонил Кэп, они знакомы между собой, и сообщал, что моей персоной интересовался Инок. Он расспрашивал, где я лежу, как можно меня найти и, вообще, вел себя странно и агрессивно. Вроде, он даже сыпал угрозами в мой адрес, за то, что я заложил его ментам. Кэп так и сказал Аркахе, мол, Инок просил передать «режиссеру», что жить ему осталось не долго. Если честно, то я здорово струхнул. Одно дело, когда зальешь глаза, тогда и море по колено, а другое, когда трезво мыслишь и грамотно оцениваешь свои и его возможности. Не зря мать говорила, про какие-то странные звонки, про каких-то людей, которые интересовались, где я нахожусь и как можно меня разыскать. Хорошо, что она послала их подальше, а то грохнут меня прямо в больнице. То, что здесь охрана стоит, так это только для дебилов. Вон, к мужикам друзья проходят, по несколько человек. Сунут охраннику по червонцу с носа и спокойно идут, в любое время суток. Да, эта записка здорово заставила меня понервничать и задуматься.
Другое событие, произошло следом. После обхода врачей, в палату вошла молодая медсестра, я ее видел в первый раз.
- Кто здесь Плахов? – спросила она приятным голосом.
- Я. – ответил Кирилл, который со вчерашнего дня, смурной  лежал на кровати, курить не ходил, по коридору не болтался, а напряженно о чем-то думал.
- Вам укол в вену, - сказала она и достала из кармана шприц.
- Гюльчатай, покажи личико, - прикололся я, увидев, что половину лица девицы закрывала марлевая повязка. – Девушка, не бойтесь, мы же не заразные.
Он промолчала и стала готовится к уколу. Кирилл засучил рукав и подал руку сестре.
В этот момент в бокс заглянула Зинка. Медсестра как-то съежилась. Зика с удивлением посмотрела на нее и спросила:
- Девушка, а что вы здесь делаете?
Сестра замялась, покраснела, так, что от ее алых щек можно было прикуривать, сунула в карман шприц и быстро выбежала из палаты, мимо ошалевшей Зинаиды.
- Что она здесь делала? – спросила она.
- Откуда мы знаем, - ответил за всех я. – Спросила Кирилла, сказала, что ему прописан укол в вену. Все.
- Вы ее знаете? – обратилась она к Кириллу.
- Откуда, - с Кирилла катил холодный пот. Он понял, что если бы Зинка не пришла в палату, то эта инъекция могла закончится для него плачевным исходом. – Тут столько «жопоколок» молодых ходит, что попробуй в них разберись.
- Сейчас я спрошу у Владимира Ильича, может он вам назначил витамины или алоэ, - сказала Зина и вышла из бокса.
- Ага, - крикнул я ей в след. – Витамины в задницу колют, а не в вену.
Когда мы остались одни, в палате воцарилась гробовая тишина. Если я правильно понял, то только что, на моих глазах, кто-то хотел что-то сделать с Плаховым, возможно, что-то очень нехорошее. Я сразу подумал о своей персоне, Инок может со мной проделать такую же комбинацию.
- Нет, - смущенно, сказала Зинка, заходя в палату. – Владимир Ильич ничего не назначал.
- Вы рассмотрели ее? – запыхавшимся голосом, спросил Ленинг, прибежавший в бокс, вслед за Зинкой.
- Гребаный в рот, - вырвалось из уст Кирилла, грубое ругательство. – Это что же получается, значит меня, чуть не убили? Гребаный в рот. – Повторил он, не обращая внимание на присутствие Зинаиды.
Чрезвычайное происшествие случившееся в нашей палате, вызвало бурную реакцию во всей больнице. К нам на отделение прибежал заместитель главного врача, начальник охраны, вахтер. В кабинете Ильича они устроили консилиум. Потом расспрашивали нас, успокаивали Кирилла, который сидел на кровати, обхватив голову руками.
- Я не зная, как это произошло, - оправдывался охранник.
- Это не охрана, это черт знает что, - кричал зам главврача.
- Надо вызвать милицию, - предложила Зинка.
Это подействовало на спорящих, как холодный душ. Разборки с участием милиции, а значит скандал, не входили в планы руководства, как медицинского, так и охранного.
- Ну, зачем это, - отговаривали они Зину, от этой идеи. – Мы сами разберемся, ведь ничего страшного не произошло.
- Ну, сами посудите, пропуска ведь выписываете вы, - вещал начальник охраны. – Мы и пропускаем, по вашим заявкам. Не обыскивать же всех посетителей. Так что, в этом есть и ваша и наша вина. Давайте, временно пропускать только близких родственников. Ограничимся ими. Никаких друзей, знакомых и товарищей по работе.
В общем, они решили замять скандал, запереть все отделения, выдать ключи старшим медсестрам, чтобы они контролировали кто приходит навещать больных. Короче, спустили все на тормозах.
Весь день прошел в нервной обстановке. Кирилл все время куда-то звонил, возвращался расстроенный и возбужденный, и плюхался ничком на постель. Несколько раз заходили Зинка и Владимир Ильич, просили, еще раз, рассказать об утреннем происшествии. Кирилл молчал и, лишь, изредка матерился в подушку. На вопросы, в основном, отвечал я, иногда Сашка. Вечером мы обсуждали с ним и Аркадием этот случай. Все трое сходились во мнении, что Кирилла хотели убить, но кто и за что, об этом мог догадываться только он, но он молчал.
- Попробуй с ним поговорить, - предложил Аркадий. – Вы, вроде, с ним подружились.
- Не знаю, - я пожал плечами. – Захочет ли он что-то рассказывать.
- Попробуй, поговори, - сказал Сашка. – ты же не глупый парень, а ему сейчас тяжело.
Можно подумать, что мне легко, думал я, смотря в темное окно. «На его месте должен быть я», вспомнил я эпизод из «Бриллиантовой руки». Да, живешь и не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Открылась дверь и в туалетную комнату вошел бледный Кирилл. Он сел на край ванны и закурил.
- Что скажешь? – спросил я.
Кирилл молчал и нервно затягивался. Я понял, что он хочет мне, что-то рассказать и ждал, прикурив новую папиросу. Кирилл выбросил хабарик и последовал моему примеру.
- Хочу с тобой посоветоваться, - вдруг, сказал он. – Ты говорил, что у тебя есть знакомые в органах.
- В принципе, да, - сказал я. – Смотря какого уровня нужны люди. Я же человек маленький, тем более, я тебе говорил. Что последнее время вел аморальный образ жизни. Будет ли кто-нибудь со мной разговаривать, когда я выпал из обоймы.
Я, в принципе, мог позвонить кое-кому, в зависимости от того, что собирается рассказать Кирилл. Но, судя по всему, он предполагает, что дело принимает серьезный оборот, и может привести к необратимым последствиям.
- Я звонил ребятам, - продолжал он. - Но они в Чечне, вернутся только в конце сентября. Командиру дивизиона звонить не хочу. Он мужик нормальный, но боязливый, боюсь, что вряд ли чем-нибудь поможет.
Я кивнул. Кирилл сильно переживал, это было заметно, по его дрожащим рукам.
- Может тебе успокоительного попросить у сестры? – предложил я.
- Не мешало бы, - согласился он.
- Сиди, я схожу, - сказал я, видя, что он, в нерешительности, остановился около двери.
- Брось, я сам, - сказал он и решительным движением ноги распахнул дверь, да он, просто пнул по ней, как по футбольному мячу.
Вернулся он довольно быстро, зажав в ладони какую-то желтенькую таблетку.
- Что такое реланиум? – спросил он у меня.
- Снотворное, - ответил я.
 Похоже, что он не доверяет даже медсестрам, которые работают на отделении не первый год. В принципе, он правильно делает. Подкупить, запугать можно любого человека, ну, почти любого, а тем более женщину. Ведь если бы кто-то, кто хотел убрать Кирилла, пошел по этому пути, действовал через сотрудников больницы, то вряд ли Кирилл остался бы в живых. Сколько известно таких случаев, когда практически здоровые люди, умирали от кровоизлияния в мозг, от инфаркта, от острой сердечной недостаточности. Сколько было, так называемых, врачебных ошибок, когда «случайный» укол мог привести к летальному исходу. Об этом знают очень многие журналисты, но редко кто пишет об этом, потому что, доказать это очень трудно, почти не возможно. Такие случаи не единичны. Не случайно в палате лидера «тамбовцев», после покушения на него, постоянно дежурили два фельдшера. С наружи палаты и в коридорах стояли быки с оружием, а в палате люди разбирающиеся в медицине. Они проверяли все лекарства, которыми кололи лидера. Ампулы приносили запечатанными и открывали в их присутствии. Кроме того, врачи и медсестры тщательно обыскивались, хотя без грубостей, а, даже, с принесением извинений, за причиненные неудобства. Вскоре, для уверенности, лекарства стали доставляться из-за бугра. Лидера врачи спасли, за что и были вознаграждены различными ценными подарками. Откуда я это знаю? Приезжайте в Поселок, посмотрите, какой коттедж построил себе один из хирургов ВМА, который оперировал  «главного тамбовца». Давно это было, четыре года назад.
Вероятно, Кирилл тоже думал о том, что подкупить какую-нибудь сестру или няньку, не составит большого труда. С их зарплатами. Сунь няньке штуку, она ночью черный ход откроет, медсестры в это время спят, как убитые, кто в процедурной, кто в пустующих боксах. Пройти в палату и что-нибудь сотворить страшное, не составляет особого труда.
- Не бойся, - успокаивал его я. – Это точно релашка, я знаю, я такие таблетки принимал.
Кирилл вздохнул, бросил в рот таблетку и запил ее водой из под крана.
- Это случилось до моей командировки в Ингушетию, - начал свое повествование Кирилл, закурив сигарету и сев на стул, который я ему уступил. Я, вообще, предпочитая слушать стоя, так лучше улавливаешь смысл сказанного. – Я нес службу на углу Московского и Ленинского проспектов. Было еще прохладно, и мой напарник сидел в машине и грелся. Мы по очереди выходили на улицу, чтобы не отморозить себе яйца.
Я улыбнулся. Все, кто бы не говорил о холоде и заморозках, в первую очередь бояться отморозить свое сокровище, а уж потом думают о всем остальном. Ну, я не имею ввиду женщин, что боятся отморозить они, я не знаю, наверное нос и уши.
-  Где-то под утро, вижу, со стороны Пулково несется «мерсюк» по третьей полосе с бешенной скоростью. Я выбежал на дорогу, торможу его, он на меня ноль внимания. Напарник по рации сообщил другим постовым, они его задержали около Парка Победы. А меня такая злость взяла, что этот урод чуть меня не сбил, что я сказал напарнику, и мы поехали разбираться. Когда подъехали, то ребята уже шмонали машину. По сколько я старший по званию, то водила первым делом ко мне суется. «Товарищ прапорщик, я опаздываю, простите – извините, я готов штраф заплатить, я больше не буду, я сучий потрох, свинья и прочее, прочее, прочее». «Ничего подобного» – говорю я – «Во-первых, я заберу у вас права, а во-вторых, мы отгоним вашу машину на стоянку, вы мне не нравитесь». Злющий я был, как сто китайцев. Тогда мужик отводит меня в сторонку и говорит уже по другому : «Слышь братан. Отпусти. Я ведь из таких же, как ты. Я в РУБОПе работал со дня его основания. Кончай, негоже своих прихватывать. Давай, замнем это дело». «Нет» – ответил я, почувствовав неладное – «Давай в машину, поедем разбираться». «Погоди» – тормозит он – «Я тебя по человечески прошу, ну зачем тебе лишняя головная боль? Отпусти и дело с концом». Я иду в глухой отказ. Тогда он, начинает меня пробивать по новой. «Прапорщик, а ты не боишься последствий?» – в глазах его появился не хороший блеск – «Смотри, у меня бо-о-ольшие связи». Этим он еще больше вывел меня из себя. «Залезай в машину и следуй за моей! Мы сейчас выясним, кто из нас боится». Спесь моментально слетела с него, как только он понял, что меня не сломать. Тогда он решил меня купить. «Ну, подожди, погоди маленько» – он берет меня за локоть – «Извини, ты не так меня понял». «Я тебя правильно понял» – высвобождая руку, говорю я. «Погоди. Давай я тебе штуку баксов дам и мы разбежимся» – шепчет на ухо мужик. Я начинаю прикидывать, или у него в машине что-то спрятано такое, за что он может легко залететь на зону, либо, тачка ворованная и он боиться, что номера пробьют, и он опять в попадалове. «Нет» - говорю я, хотя, так и подмывает, сказать «Да». «Две» – торгуется мужик - !Три». «Кончай базарить, поехали в батальон». «Пять!» – мужик аж потом покрылся, когда произносил эту цифру. «Пошли»- садись за руль, я рядом сяду.
«Кирилл!» – кричат ребята – «В машине ничего нет! Что будем делать?».
Странно, очень странно ведет себя бывший мент, подумал я. Зачем он уговаривает меня, отпустить его? Почему сует бешенные бабки, если у него в машине ничего нет? «Садись, поехали» – говорю я ему. Он, зло, посмотрел на меня, матюгнулся и полез в машину. Один из ребят, которые остановили его, сел на заднее сидение, я же, сел рядом с ним. Кортеж из трех машин двигался по проспекту. Впереди мой напарник на «Форде», посредине мы в «Мерседесе», сзади ребята на «Жигулях».
Я просто представить себе не мог, как это произошло, когда мы пересекали обводный канал. Каким образом, он умудрился вытащить из обшивки двери, полиэтиленовый пакет с белым порошком, и выбросить его в раскрытое окошко. «Тормози!» – закричал я, когда увидел это. Он тормознул, мужики, тоже, успели ударить по газам. Но было поздно. По целлофановому пакету успели проехать несколько машин, смешав его содержимое со снегом и грязью.
Экспертиза, в дальнейшем, установила, что в пакете был героин.
Мужика задержали на трое суток, но потом выпустили. Никаких доказательств, что он перевозил наркотики не было. Не было не протокола задержания, не было понятых, ничего не было. Короче, мы здорово лоханулись. Но, откуда я мог знать, что он прячет героин в обшивке двери?
Когда он вышел, то нашел меня и предупредил, что этот случай выйдет мне боком. Я послал его подальше, а вскоре уехал в командировку в Ингушетию и совсем забыл о нем. Когда я был в Назрани, то мне стало вдруг плохо. Меня положили в госпиталь на обследование. Врачи решили, что у меня энцефалит. Поскольку, я чувствовал себя более менее нормально, то меня вместе с омоновцами, которые возвращались в Питер из Чечни, решили отправить домой, там и без меня больных и раненых хватает. По приезде в город, меня положили сюда на обследование. Я лежал, кстати, выше этажом. Там я потерял сознание, во время обеда. Прибежала Зинка, меня привезли сюда, сразу же сделали пункцию, оказалось, что у меня менинго-энцефалит. Вот. А совсем недавно, Наташка рассказала, что мне кто-то стал активно названивать. Несколько раз звонили в дверь, но она не открывала. Я было думал, что это моя бывшая подруга трезвонит, у нее с психикой не все впорядке, но потом…Потом, как-то позвонили по телефону, якобы из батальона, и спросили, как мое самочувствие. Она, глупая баба, рассказала им обо всем. Я позвонил приятелю, он приезжал ко мне, может ты видел, и сказал ему, мол, что за дела, все же знают, что у меня за проблемы. В общем, жену стали доставать по телефону и днем и ночью. По сколько она сейчас в отпуске, она у меня учителка в школе, то я сказал ей, чтобы она уехала из города к родителям, они во Всеволожске живут. Вот, пожалуй, и все. Остальное ты видел.
Он замолчал. Я стоял рядом с ним и думал. Что я могу посоветовать ему в данной ситуации? Кроме того, что обратиться в тот же РУБОП или ФСБ. Не знаю. Действительно ли это те люди его преследуют, о которых он думает? С какой стати? Если бы он мешал кому-то или знал бы что-то такое, что могло бы привести к необратимым последствиям для них, тогда да. А так. То, что мужик выбросил пакет, видел не только Кирилл, о чем были составлены рапорты. То, что мужик ему угрожал и предлагал деньги, это не доказать, происходило все без свидетелей. Мне не понятно, что подвигло их пойти на этот странный поступок. Месть? Но мстят, обычно, неуравновешенные люди, с больной психикой. Конечно, потеря героина, а судя по его рассказу, в пакете было не меньше килограмма, здорово ударила по чьему-то карману, но это же не смертельно. Вон, несколько лет назад, на выборгской таможне задержали тонну кокаина. Вот это я понимаю, там люди попали не конкретные деньги, а здесь. Не знаю, что ему сказать, но что-то говорить надо, он ждет от меня не помощи, а хотя бы совета.   
-  Надо в ментовку обратится, - сказал я после некоторых раздумий. – Если тебе решили отомстить, то это может печально закончиться, если не остановить этих придурков. Именно, придурков. Ну, а какой нормальный человек пошлет бабу в переполненную больницу, на глазах у множества людей, делать тебе смертельную инъекцию?
-  То, что его хотели убить, я уже не сомневался, после его рассказа. Почему так топорно? Может они куда-то спешили, а спешка, как известно, к добру не приводит.
- Я понимаю, что надо, - сказал Кирилл. – Ты думаешь, куда я целый день названивал? Нет никого, кому бы я мог довериться, все в командировке. Может у тебя есть знакомые?
- Я же говорил, что есть, - ответил я.
- Тут только через знакомых надо действовать, ведь у меня одни домыслы и предположения. А если этого бывшего мента так быстро из КПЗ выпустили, то значит, связи у него находятся на приличном уровне.
- Да, а ты думал, что ширевом у нас подростки занимаются? Это только этот урод из шестой палаты, у которого сепсис, заражение крови, кичится, что я, мол, гером торгую, капусту рублю. Господи, каким героином, какую капусту, что он мелет. Он мелкий торговец, который сам на игле сидит. Он пару доз сэкономит и прется потом два дня, затем по новой. Торговец хренов. Ему или башню своротят, или в тюрьму посадят, или сдохнет. Вон он, как воет, аж на всем этаже слышно. «К маме хочу, домой!». Твой дом турма, как говорил Папанов в «Берегись автомобиля».
- Что делать-то? – растерянно спросил он, внимательно слушая мой словесный понос.
- Думать надо, - ничего лучшего мне в голову прийти не могло.
Кирилл опять закурил. Я тоже. Если курить такими темпами, то мне не хватит папирос, до следующего мамашиного посещения.
- Доказательств нет, одни домыслы, - с нотками отчаяния в голосе, произнес он.
- Если бы они бабу эту нашли, - задумчиво, сказал я. – То тогда было бы проще. Через нее менты вышли бы на заказчика.
- Да, но надо было тогда сразу заявлять, а не слушать этих долбоеб..в, - согласился Кирилл.
- Тебе Зинка предлагала, - сказал я.
- Ты же видел, я был в шоке, я ни черта не соображал. Если ты такой умный, то взял бы и настоял, - чуть разозлился он. Скорее всего, на самого себя, нежели на меня.
- Ты даешь, - усмехнулся я. – Я должен был настоять, чтобы к тебе приставили милиционера. Да, я даже не знал, в чем суть дела, ты же ничего не рассказывал.
- Да, я и забыл уже об это эпизоде. Сам понимаешь, думать на Кавказе о том, что здесь когда-=то случилось, себе дороже. Там надл думать только о том, как бы не проморгать террористов, как бы в засаду не попасть или не взорваться при досмотре.
- Ладно, время позднее, - сказал я. – Сейчас я попробую позвонить одному человеку, может он поможет. Я не уверен, но посоветует он точно. Хотя, я понимаю, что советы тебе не нужны, тебе нужна действенная помощь.
Мы вышли с ним из туалета. Сашка смотрел по телевизору футбол, Аркадий дремал, раскрыв рот.
- Ну вы и курить? – сказал Сашка. – Я уже было решил, что вы там померли от никотина.
- Чего тогда не проверил? – спросил я.
- Кино интересное, - отозвался он.
- Вот они люди, - сказал я, обиженным голосом, прикалываясь. – Ради какого-то паршивого фильма готовы друзей придать. Эх ты, Александр Гаврилович! Мы тебе этого никогда не простим!
- Иди, ложись, балабол, - улыбаясь, сказал Сашка.
- Некогда, - ответил я. – Надо позвонить пойти, в органы настучать, что ты хотел отравить Плахова.
- Иди, иди звони, - сказал Сашка.
Мы вышли в коридор и пошли к столовой. Сегодня дежурила Наталья Петровна. Женщина средних лет, чем-то напоминающая бочку. И в верху и внизу у нее было одинаково. То есть, размер груди, талии и бедер был 90-90-90. Она не плохо относилась к нам, во всяком случае, всегда давала мне снотворное и обезболивающее. Хотя, некоторым отказывала. В обще, я обратил внимание, что не смотря на то, что я громогласно заявлял о том, что я пьяница и опустившийся человек, женщины относились ко мне очень не плохо, за исключением Аллы и «поварешки». Они тебя жалеют, как-то сказала мне бывшая. Что же, жалость это не любовь, но все равно. Приятно, что к тебе относятся, не так, как к остальным. Тем более, не смотря на мой поганый язык, как мне говорит мать, я иногда могу рассмешить, а иногда и прижать в темном углу. Короче, с женским полом у меня все хорошо. Мы подошли к Петровне и разбудили ее. Она недовольно посмотрела на нас, потянулась, зевнула и спросила: «что надо?». Кирилл объяснил ей, что нам срочно необходимо позвонить. По сколько, все знал и сегодняшнем инциденте, то «бочка», скрипя зубами, выдала на телефонную трубку.
Мы пошли в конец коридора, чтобы те, кто страдает бессонницей, не подслушал наш разговор. Враги мерещились нам на каждом шагу. А что? Ничего не стоит положить на отделение абсолютно левого человека. Жил же у нас в одиночном боксе какой-то уголовник. И ничего. Целый день спал в палате, а по ночам выходил куда-то. Его даже охрана пропускала, у него пропуск специальный был. А что он, от чего, никто не знал. «Владимира Ильича главврач попросил» – только и ответила Зинка, на мой вопрос об этом хмыре. А может он от милиции скрывается, а может он бандит? На это Зинаида только отмахнулась от меня, как от назойливой мухе, которая так и норовит залезть в банку с анализами.
Сейчас он хай поднимет, думал я набирая номер Журналиста. Я уже так задолбал его со своими проблемами, что он, не смотря на сдержанность, пошлет меня на хутор бабочек ловить. Журналист не спал. Я, чтобы он не бросил сразу трубку, скороговоркой рассказал ему суть дела. Он внимательно, как мне показалось, выслушал меня и сказал, чтобы я передал трубку Кириллу. Трепались они довольно внушительный промежуток времени. Наконец, Кирилл выключил трубку.
- Ну, что? – спросил я.
- Обещал помочь, - ответил Кирилл. Он слегка повеселел и, даже, на его бледном лице выступил румянец. – Сказал, что завтра с утра подъедет с человеком из РУБОПа.
- Пошли спать, - предложил я. – Таблетка то действует?
- Да, вроде, - пожал плечами Кирилл.
Мы отдали телефонную трубку, извинились за беспокойство и пошли в бокс. Сашка уже спал, под музыку ДДТ. Кирилл умылся и лег на постель. Вскоре он заснул сном праведника. Я же лежал и смотрел концерт, под богатырский храп Александра и посапывание Аркадия..

Утром Кирилл, как ни в чем не бывало пошел в барокамеру. Теперь он ходил к девяти, а я к девяти сорока пяти. Я думал, что он побоится, вообще, выходить из бокса, после вчерашнего случая, но он с олимпийским спокойствием направился на процедуру. Правда, его сопровождала медсестра.
Мы встретились с ним на тропинке, ведущей от нашего к первому корпусу.
- Ну, как? – спросил я.
- Нормально, - ответил Кирилл. – Верка, похоже ничего не знает о вчерашнем случае, ходит хохочет.
- Наверное, ночь плодотворно провела, маньячка, - сказал я. – Про потенцию ничего не говорила?
- Только об этот и триндела.
- Ладно, чеши, а то простудишься. После камеры нельзя долго находиться на улице. Кстати, а когда Журналист обещал приехать?
- Ой, блин, я чуть не забыл. Надо же, как таблетка подействовала.
- Тот я смотрю, ты с утра какой-то тормознутый.
- Ладно, я побежал!
- Привет ребятам передавай, если они раньше уходить соберутся, чем я освобожусь.
Вера, как всегда была веселой и цветущей. Она много болтала, шутила и интересовалась моим самочувствием. Эротический вопрос она затронула, только после того, как я вылез из камеры.
 - Ну, как шевелится? – спросила она, поглядывая на меня, поверх очков, наблюдая за моей реакцией.
- Интересно? – спросил я.
- Да, нет, - сказала она и смутилась.
- Смотри, - сказал я и снял штаны.
Она ойкнула и закрыла глаза ладошками, хотя щелочку, межу пальцев, она оставила. Но смотреть там было не на что, не в смысле того, что у меня отсутствовало мужское хозяйство, просто на мне были красные плавки, которые я не снимал, ложась в барокамеру.
- Тьфу, нахал, - сказала она.
- Я могу и трусы снять, - сказал я, сворачивая простыни.
- Иди, иди половой гигант.
- Можно подумать, это я сексуально озабочен, - хмыкнул я. – Ничего себя заявочки. Сама только об этом и болтает.
- Кто болтает? – насупилась Вера.
- Ты, а кто же еще, только о сексе и думаешь! До свиданье, - сказал я. Зря я на нее наехал, разозлится еще.
Так оно и произошло. Вера, почему-то, обиделась на меня. Ведь он просто  прикалывалась надо мной, а я грубостью ответил на ее шутки. Впрочем, мне с ней детей не крестить. Осталось всего две процедуры, потом пункция, и дай Бог, домой.
Журналиста я не застал. Он, как обычно, куда-то торопился. Человек, с которым он приехал, оказалось был в курсе тех весенних событий, задержания бывшего коллеги. Он рассказал Кириллу, что сейчас этот человек сидит в изоляторе, что он проходит по серьезному уголовному делу. Кроме того, прокуратура решила поднять на доследование тот эпизод. Если суд примет во внимание доводы обвинения, то бывшему менту грозит очень приличный срок. Именно, по этому, Кирилла решили убрать. Так, во всяком случае, решил он. Иначе, при других обстоятельствах, спешка и риск были бы ни к чему.
Сегодня Кирилла должны были перевести в отдельную палату, выставить рядом с боксом пост, а завтра, после пункции, при удовлетворительном результате, его переводили бы в ведомственную или больницу имени Ленина. Жаль, что я не застал этого мужика, подумал я, может он помог бы и мне?
Кирилл, перед самым обедом, переехал в конец коридора, в отдельный бокс. Рядом с палатой поставили стул, это и был пост охраны. Кирилла охранял здоровый омоновец в камуфляжной форме, с короткоствольным автоматом. Он угрюмо сидел на стуле и смотрел на стену. Иногда он подходил к окну и курил. Ну, и работенка у него! Ближе к вечеру, я решил навестить Кирилла, но боец преградил мне дорогу за несколько метров до двери в палату.
- А почему нельзя? – спросил я.
- Не положено!
- Но, мы же в одном боксе лежали.
- Не положено.
- Кирилл, скажи ты ему, - я даже обиделся.
- Сержант, ну, пусть он пройдет, - мягко попросил Кирилл, заискивающе улыбаясь омоновцу.
- Брат, я же говорю, не положено. Ты хочешь, чтобы мне втык сделали, да? Ты же сам мент, ты что не знаешь, что такое приказ? Ну, вот видишь, а хочешь чтобы я нарушил.
- Братан, так никто же не увидит, - заметил Кирилл. – Неужели ты думаешь, что тебя проверять будут?
- Слушайте, мужики, хватит. Я все равно, тебя к нему не пущу, иди к себе в палату, - сказал он мне и сел на стул, который поставил перед самой дверью. – Все иди, а то я разозлюсь.
- Них..я, ты на больного человека руку поднимешь? – спросил я. Или из автомата шмальнешь, как твои коллеги?
- Чего? –спросил он.
- Ничего. Можно подумать, ты не слышал, про стрельбу в больнице имени Костюшко, когда там Кум лежал.
- Что ты мелешь, - грубо сказал омоновнц.
- Что знаю, о том у гутарю.
- Расскажи, -попросил Кирилл.
- Мне врач рассказывал, который в больнице этой работает. На территорию больницы заехал трейлер. Он как-то неудачно встал, что загородил въезд. Омоновцы решили, что на «тамбовца» готовится новое покушение и открыли стрельбу. Водитель и экспедитор только чудом уцелели, успели броситься на пол. А, оказалось, что это была машина, которая доставила в больницу гуманитарную помощь из Германии. Вот так, а ты говоришь, что я чушь мелю.
- Нет, я скажу врачам, - раздумывая, сказал мент. - Они вам, запретят шляться по коридору. Если болеешь, то лежи в койке
- Фу, ябеда, - сказал я и пошел к себе. В принципе, мне было все равно, ведь завтра или после завтра Кирилла переведут, и наши дорожки разбегутся в разные стороны. – Я, просто, хотел ему телевизор отдать, скучно ведь одному в пустой палате.
- Телевизор можешь принести, - разрешил омоновец, расщипывая, что вечером сможет тоже присоединится к просмотру телепередач. 
Я сходил к нам в бокс и приволок Кириллу телек.
Без телевизора в палате было тихо и скучно. Аркадий слушал свой долбанный канал «Мелодия», Сашка читал какую-то книгу. Я пошел болтаться по коридору и зацепился языком с сестрой. Сегодня на нашем посту дежурила Наташка, которая была на армянку похожа, с толстыми ляжками и пухлым лицом. Она оказалась, на редкость, тупой. Разговоры о сексе ее не интересовали, а о чем еще можно говорить с девушкой, которая, кроме того, что умеет делать уколы и, во время, принести градусник ничего не знает и не умеет. В конце концов, я поговорил с ней о ее работе, выпросил таблетку снотворного и пошел к себе в бокс. Нет, что не говори, здесь, конечно, не там. Здесь и кормят и поят, а если подсуетиться, так и дадут, но отсутствие свободы, здорово давит на психику. Если там, на воле, водка и безделье разрушают волю и мозги, то здесь безделье и однообразие, доводит до исступления. Если поначалу казалось, что здесь, как на курорте, ухаживают за тобой, здоровьем интересуются, чуть ли не с ложки тебя кормят, то потом эти белые халаты, эти стены, эти тараканы, которые падают по ночам, с потолка, прямо на голову, стали раздражать. Даже перепалки с персоналом мне были не в радость. Может быть, кому-то и было здесь вольготно и уютно, но только не мне. Я понял, наконец, что означает для меня свобода. Не абстрактное понятие, а конкретное, приземленное. Вероятно, сказывалась моя беспечная жизнь, последних трех лет, когда у меня отсутствовали какие-то ни было обязательства. Просыпался я когда вздумается, шел куда, куда хотел, спал по желанию, либо один, либо нет. Если бы еще за это деньги платили, да есть давали, то чем не земной рай. Нет, я шучу. От такой жизни любой нормальный человек свихнется. Я, хоть, и не совсем нормальный, но все же, провести остатки своей жизни в каком-нибудь «скворечнике» я не желаю, уж лучше под поезд, как Анна Каренина.
- Ну что, как твой приятель поживает? – спросил меня Александр.
- Нормально, что с ним сделается. Они, менты, дуболомы непробиваемые. Вон, уже приятеля себе нашел, - ответил я и полез за папиросой. – Поедем, покурим, а то, смотреть теперь нечего, остается только радио слушать, да журналы читать.
Сашка взял сигарету и направился следом за мной.
- Кстати, о дуаломах, - сказал Сашка. – я когда служил на флоте, то у нас был один такой мичман, дай бог памяти, как там его звали, вроде бы Терешин, ну, да черт с ней, с фамилией. Мы стояли на рейде в Средиземном море, и корабль с визитом должны были посетить сотрудники нашего посольства в Испании. Ну, нас, естественно, заставили все надраить, начистить, что блестело все, как яйца у кота. В субботу или воскресение приезжает делегация, во главе с послом. Наверное, человек двадцать было, не меньше. В основном, мужики, но было штук семь женщин. Матросня, и я в том числе, женщин увидели первый раз за пол года. Сам понимаешь, когда корабль находится в походе, на боевом дежурстве, то в порты мы не заходим, вокруг враги. Вот, у кое-кого из матросиков случилось легкое замешательство. Кто-то, я догадываюсь, даже онанизмом занялся, для снятия международной напряженности. Командир корабля, капитан второго ранга Рыглов, гостей по кораблю водит, показывает все, рассказывает. А тем временем кок и вахтенные на стол накрывают. Командир экскурсию провел и пригласил всех этих дипломатов в офицерскую кают-компанию, отобедать. Только сели они за стол, только разлили, закуску на вилочки подцепили, кто лангуста, кто угря, а мы ребята них..я. Это у нас такая поговорка была, кто - чем питается.
Я усмехнулся. Армия наша всегда славилась своим юмором. Этот вид его, даже получил отдельное название - Дубовый армейский юмор.
- Вот, - продолжал Гаврилыч. – Командир встал, открыл рот, чтобы тост сказать, как вдруг из динамиков донесся голос, того самого, мичмана Терешина. «Гребаный насос!» – орал динамик – «Ты что, мудозвон, не нашел другого места, чем рубка, чтобы дрочить? Посмотри, ****ь, ты весь эхолот обспускал. Я тебя сейчас вылизывать его заставлю, педераст ху..в». Командир покраснел, побледнел, изобразил на лице извиняющуюся улыбку, и толкает старпома ногой. Мол, сходи, разберись. Старпом откашлялся в кулак, извинился и вышел. Через минуту он вбежал в рулевую рубку. Мичман продолжал орать на матроса трехэтажным матом, а тот стоял в постойке смирно, весь покрывшийся красными пятнами и потом. Старпом подбежал к пульту и нажал на кнопку. Мичман удивленно посмотрел на него. «Ты что, уебень?» – закричал он на мичмана – «Ты что, уху ел? Ты знаешь, х..й моржовый, что у тебя громкая связь не выключена. Мы, *****, все твои изыски слышали. Там посол Советского Союза сидит, со своей мандой, там, этих шлюх, секретарш, полная столовая, а ты тут с этим онанистом возишься!». «Пиз..ц!» – схватился за голову мичман – «Командир, скотина, взыскание вкатает». «Так тебе долбоебу и надо, чтобы службу не забывал. А ты» – обратился он к, дрожащему, как осиновый лист, матросу «Чтобы языком свою сперму вылизал, иначе полетишь акул кормить». Когда старпом возвратился назад, то его встретили изумленные, если не сказать, ошарашенные взгляды сослуживцев и дипломатов. Он улыбнулся, жестом показал командиру, что все в порядке и направился за стол. Ему почему-то было не по себе, от взгляда командира, и некоторых работников посольства. Он смутился, но вида не подал, а сел за стол, и решив, что без него уже выпили, махнул рюмочку виски. В это время из динамика донесся голос мичмана «Интересно, а нах..я этот мерин, так прозвали старпома, за его чрезмерную прыть, опять включил громкую связь?». Только тут старпом понял, отчего так изумленно, смотрели в его сторону сидящие за столом.
- Смешно, - с улыбкой сказал я, представляя реакцию жены посла, когда она услышала комплимент в свой адрес. – А ты откуда это знаешь? Ты же матросом служил? Постой, так ты был или мичманом, или тем матросиком, который онанировал. Что, угадал?
- Нет, - засмеялся Сашка. – Я за столом прислуживал, в качестве официанта.
- А что дальше было?
- Что, посол встал и ушел, вместе со все дипкорпусом.
- А старпом?
- Старпом напился в сосиску и бегал по всему кораблю за мичманом, грозясь лишить его девственности. В общем, скандала никакого не было, капитан съездил в посольство, поговорил с послом, дело спустили на тормозах. А, что там дальше было, я не знаю. Когда мы вернулись на базу, то я почти сразу уволился, срок подошел.
- Да, - сказал я, зевая. – Веселая у тебя служба была. А, в каком году это было?
- В шестьдесят седьмом, - ответил Сашка.
- Ну, епть, я еще под стол пешком ходил, - усмехнулся я, выбросил окурок, сполоснул лицо и пошел в палату. Надо было принять снотворное и постараться уснуть.
 Уснул я только под утро, да и то, лучше бы не спал. Меня во сне одолевали покойники. Нет, не те, которые вдоль дороги с косами стоят, а реальные. Тьфу, запутался. Они когда-то жили, а потом умерли. Мне часто снятся некоторые из них, но чтоб сразу такое количество. Самое страшное, заключалось в том, что они находились в каком-то темном сарае, без окон и дверей. А я, стоял около двери в этот сарай. Когда из него появилась моя бабка и один дядька с Поселка, то я удивился, ведь они же давно умерли. А они, взяли меня за левую руку и стали затаскивать в сарай. Сначала я, вроде, и не сопротивлялся, а потом, вдруг, испугался чего-то, стал брыкаться, отбиваться и, наконец, вырвался из их лап. Дверь захлопнулась, и я оказался на зеленой лужайке, залитой солнечным светом. Сарай же. Куда-то исчез, вроде, под землю провалился.
Я проснулся в холодном поту. Жаль, что я не умею разгадывать снов, иначе я не пошел бы сегодня первым на процедуру. Дело в том, что пришло лицо кавказской национальности, в виде медсестры Наташки, и сказало, что Плахов плохо себя чувствует, и что, чтобы у нас не забрали часы, я должен пойти вместо него, а вместо меня пойдет Аркадий. Я не понял смысл этой комбинации, но делать было нечего, я пошел одеваться. Не смотря на то, что день был солнечным, на улице было прохладно. Ну, что же, осень вступила в свои права, и хотя стояло «бабье лето», по утрам были заморозки до нуля градусов, часто моросил дождь, ветер нес осеннюю прохладу и сырость. 
Я шел по дороже и смотрел на бездонное бледно-голубое небо, которое так манило к себе. Тропинку перебежал черный кот. «Пусть бежит, я в эти сказки не верю. И это не станет помехой, прогулки романтика1» – пропел я строчку из песенки Цоя. Еще один сеанс и все, может быть очистится, наконец, этот дрянной ликвар, и меня выпишут.
Я повернул за угол, подошел к двери и позвонил. Дверь открыла Вера. Увидев меня, она нахмурилась, ну, точно обиделась, и пропустила меня во внутрь.

* * *
Кирилл стоял у окна в туалете и курил. Пол ночи они протрепались с охранником и уснул он в четыре утра. В семь его разбудила Наташка и подала градусник. Он, машинально, сунул его под мышку, хотя давно уже не мерил температуру, впрочем, как и большинство остальных. Сестры с пониманием относились, к нашему желанию поспать, хотя бы до завтрака. Честно мерили температуру только вновь поступившие, которые были в состоянии средней тяжести. Когда Наташка пришла, забрать градусник, то Кирилл дремал.
- Дорогой мой, а у тебя температура, - сообщила она ему.
- Какая? – спросил удивленный Кирилл, температуры не было у него уже две недели.
- Тридцать семь и шесть, - ответила Наташка.
- А, как же барокамера? – спросил он.
- С такой температурой тебе никуда идти нельзя, - сказала Наташка. – Сейчас тебе аспирин принесу.
Кирилл выпил таблетку, забрался под одеяло и думал заснуть, но сон не приходил. Тогда он встал и пошел курить. Он увидел, как Орлов, вальяжно, шел по улице. Опять ругаться с Веркой будет, подумал он. Правильно сказал про него Саня, разгильдяй и балабол. Кирилл отвернулся и выбросил окурок в банку. Он почистил зубы, вымыл лицо и сделал шаг по направлению к двери, ведущей в палату. В этот момент раздался взрыв. Кирилл машинально рухнул на пол, но другого взрыва не последовало. Он поднялся и посмотрел в окно. В туалет вбежал омоновец. Он тоже подбежал и посмотрел в окно. Раздалось еще несколько, более слабых, взрыва.
На месте красного кирпичного здания, в котором находилась барокамера, дымились бесформенные руины.

























                ЧАСТЬ 1. ЦЕЛИНА
               


“Я выпил бы водки, забил бы косяк    и курил.
Я даже ударил бы в вену холодной
иглой.
Лишь бы не видеть ****ей на углу,
Лишь бы не слышать “урлы” в
подворотне.
Сердце, я знаю, что ты будешь
рядом со мной…”

С. Чиграков


Я сижу на свежей вспаханной земле. Целина!
Трус умирает на коленях, герой- стоя.
Дождь!!!
Я встаю и… опускаюсь на колени. К животу прижата граната. Это конец – волченок.
И лишь только дождь слышит мой пронзительный вопль, обращенный к небесам: “Господи, как вы меня достали!”.
Ну все, сейчас как…
Тишина.
Блин, может граната учебная? Может я чего-то не то дернул?
Слышны приближающиеся, хлюпающие по грязи, шаги. Кто-то остановился возле моего скрюченного тела. Менты или солдаты? Надо бы поднять голову из этой вонючей грязи, да поглядеть. Страшно.
- Да брось ты сержант,- произносит кто-то командным голосом, в дождь.- Видишь мужик нализался, не встать.
- Так и окочурится может, товарищ прапорщик, во, как свинья в грязь зарылся, аж ушей не видно,- ответил, вероятно, сержант.
- Х..й с ним! Если нравиться рылом землю рыть, то пускай роет. Больше нам делать нечего, как с алкашами возиться. Дай ему поджопник и дело с концом, авось оклемается.
Сержант с радостью исполняет команду старшего по званию, и я с неудовольствием ощущаю больной пинок по заднице, от чего еще глубже зарываюсь лицом в грязь. Но у меня нет сил, даже для того чтобы повернуть голову и послать подальше своих обидчиков. Подходит еще кто-то.
-  Что,бляь, встали?- раздается зычный голос.
Явно начальник.
- Да вот, товарищ капитан, синячек лежит, думаем, что с ним делать?- ответил прапорщик.
- Лежит! И х..й с ним!- сказал капитан.
Во епт, у нас и армия. Сначало один на все вопросы х..ями смотрит, затем другой. Я голову даю на отсечение, если подошел бы сейчас маршал Сергеев, то и он бы на этот сакроментальный вопрос, ответил бы по-армейски четко: “И *** с ним!!!”.
- Вперед,- тем временем, приказал капитан,- а то жратва остынет, да и водка согреется.
Бойцы восприняли команду, как и положено в армии. Послышались удаляющиеся, чавкающие шаги. Вскоре они смолкли. Лишь один дождик звучно барабанил по моему затылку, напоминая мне о бренности бытия.
Что же эта сука не взорвалась? Неужели, действительно учебная?
Я лежу еще какое-то время в дерьме, жду, пока бойцы отойдут подальше и потихоньку поднимаюсь. Все тело затекло, а рука, сжимающая лимонку, так та просто онемела.
Я с трудом разжимаю руку и смотрю на гранату. Ну точно – учебная! А я,
развылся, разнылся, мол, прощайте товарищи, пью за вас и к вам спешу. Да, ну, я и…
Короче, разворачиваюсь и швыряю ненужную болванку в ближайшие к полю кусты. Тут как е..ет! Я вновь оказываюсь мордой в грязи и теряю сознание.   

Холодно! Ой, как холодно! Где я? Что со мной?
Так, что? Да, сейчас бы ее родимую, для сугреву. Интересно, что же все - таки произошло. Дождь? Да, точно, он кончился. А был ли он? А было ли, вообще, что- либо? Может я «пелевинских грибов» объелся, это как в его книжке  «Чапаев и Пустота»?
А это что за «явление Христа народу». Госоди! Да над ним и действительно видно не большое голубовато-оранжево-красное сияние! Все, или очередная белая горячка, или «пелевинские грибы» или я уже на небесах.
Хочу открыть рот, чтобы задать вопрос, но рот набит комьями грязи. Я ,вытаращив глаза, смотрю на него.
В десятке метров от меня, в небольшой сероватой дымке, как от крепкой марихуаны, стоит невысокий седовласый старик, с длинной седой бородой, весь в белом и с тростью, в левой руке. Глаза его светятся голубым пламенем, а над головой, как я уже успел заметить – голубовато-оранжево-красный нимб. Он стоит молча, слегка наклонясь к земле и рассматривает меня. Я так думаю. ****ь, если это Бог, то, как с ним заговорить? Как к нему обратиться? Ваше благородие, что-ли? От этой, скажем прямо, идиотской мысли, я рассмеялся. Правда, вместо смеха из моего рта вырвалось, что-то вроде клокота и хрюкания, полугодовалого поросенка. Реакции на мой восторг не последовало.
Через некоторое время, старик приблизился ко мне, на несколько шагов. Я пригляделся повнимательней. Нимб над его головой куда-то исчез, а глаза перестали сверкать голубым огнем. Куда-то исчезла и борода. Вместо нее на шее старика болтался белый шарф.
Я осмелел. Выплюнул остатки глинозема изо рта, втсал, хватаясь рукой за воздух, и спросил его:
- Э ,-вышло как-то хрипло, тоскливо и тихо,- Ты кто, батя будешь.
Старик промолчал, и лишь молча предвинулся, немного, в мою сторону, вероятно, пытаясь понять, с кем он разговаривает.
- Эй,-вновь откликнул я.
Старик что-то забормотал, замохал руками и стал делать ими какие-то жесты.
Глухарь, подумал я.
И действительно, вскоре оказалось, что дед нихрена не слышит, почти не видит, а лишь может бубнить себе под нос ккие-то нечленораздельные выражения.
В голове какая-то карусель. Солдаты, граната, мужик. При ближайшем и пристальном рассмотреннии, ему оказалось, на вид, лед пятьдесят. Что-то не то твориться в нашем королевстве! Солдатам я оказался на х..й не нужен, граната, почему-то, не разорвалась у меня в руках, а бабахнула только тогда, когда я ее запузырил в кусты. «Господь» оказался обыкновенным мужиком, да еще и глухонемым. Мистика, да и только!
Жестами, я объяснил дядьке, что хотел бы пожрать, помыться и выпить, чего-нибудь. Он, вероятно поняв меня, кивнул головой, что-то мяукнул и повернувшись пошел прочь.
Эй, ты куда, чуть было не заорал я, позабыв, что он глухарь. Но тот остановился и поманил за собой жестом руки. Я поплелся следом, пытаясь восстановить и проонализировать недавние события. Голова соображала туго, да и особо возбуждаться не хотелось. И так вся понятно, что все абсолютное дерьмо!
Продрог я основательно, поэтому, когда мы подошли к какой-то разволюхе, торчащей на опушке дремучего, черного леса, я обрадовался. И действительно, не смотря, на то, что домишко был убог, в нем было довольно сухо и тепло. Я снял с себя мокрую грязную одежду и положил возле теплой печки. Мужик молча, а как еще, достал какое-то тряпье, и с наслождением закутался в пахнущие плесенью одежды. Вскоре на хромом, похоже на все четыре ноги, столе, оказалась миска с капустой, котелок с вареной картошкой, две жестяные кружки и какая-то мутно-голубая бурда, плескавшаяся в длинной плоской фляге, словно пришедшей в дом из прошлого века.
Обстановка в доме была скудной. Хотя особой грязи не было, это не то, что у меня в комнате, где слой пылищи в палец толщиной, да хабарики по углам разбросаны. Видно мужик, как-то все же следил за обстановкой, и иногда делал уборку. Дядьке, действительно, оказалось около полтиника. Это я сумел разглядеть, когда он поставил на стол киросиновую лампу. Света в избушке не было. Какаой же идиот будет протягивать электричество в такую глухомань, разве, что Анатолий Борисович?
Мы сели по разные стороны стола и мужик не спешно разлил мутную жидкость по кружкам. Кивнул головой, взял горсть капусты. Потом, вспомнив, о чем -то встал из-за стола, подошел к окну и достал из-за тряпки, заменявшей, занавеску, кусок хлеба. Вернуля, положил хлеб на стол, достал из ящика нож, жестом предложил мне порезать краюху, и вновь взял капусту. Я молча порезал черствый хлеб, ухватил немного капусты, другой рукой взял кружку, кивнул дядьке и опрокинул содержимое жестянки.
Из глаз градом хлынули слезы. Я бросил в горящую топку кашенную капусту и стал жадно глотать воздух, как рыба выброшенная приливом на берег. Ох, ну и ядрен был самогон.
Мужик мотнул головой, усмехнулся, краешками глаз, чинно, двумя пальцами, взялся за ручку кружки, выдохнул и залпом выпил. Слегка поморщившись, он не спеша, положил себе в рот, всю ту же, капусту, туда же запихал кусок хлеба и стал очищать, уже остывшую картофелину. Слегка отойдя, я последовал его примеру.
Вскоре самогон провалился в желудок, по телу разлилось благодатное тепло, мозги просветлели, и я последовал примеру мужчины. Увидав перемены, произошедшие в моей внешности, мужик, довольно хмыкнул, и разлил по новой. Мы чекнулись. Вторая прошла значительно мягче. Я уже не хватал губами воздух, а напротив, даже не стал закусывать, лишь занюхал самогонку куском хлеба.
Минувшие события в одно мгновение пронеслись мимо меня, я все вспомнил, все осознал, все прочувствовал. Эй, что за жизнь! Юля, Леха, капитан, этот мужик с «помпой», остальные. Где они все? Где? А я? Что же случилось?
Почему?
Почему не взорвлась граната?
Почему меня не взяли солдаты, или это были менты?
Почему я, до сих пор, живой?
Короче. Это, как в песне: «На все вопросы рассмеюсь я тихо, на все вопросы не будет ответа. Ведь имя мое иероглиф, мои одежды залатаны ветром».
Нет, ребята, так не пойдет. Сколько же смертей случилось за последние пару лет? Так. Наливай, наливай, все равно, с тобой не погутарить.
Итак. В Поселке народу покоцано, как после гражданской войны, здесь, на ферме и возле нее, как после отчесетвенной, а мне хоб хны, сижу и с каким-то ухарем самогонку пью. Мистика! Что же Вам надо Всевышний? Какое такое испытание ты готовишь мне? Может, хочешь лишить разума? Так я и так его уже давно пропил!
Ну, что поехали! Прости, забыл, что ты ничерта не слышишь.
Мы выпили. Меня в конец развезло, и я стал клевать носом. Все, надо бы в койку. Вероятно, поняв или прочитав мои мысли, мужик жестом показал мне на, единственный, ютившийся в углу, древний топчан. Я кивнул, и опираясь о край стола стал, и шатаясь, балансируя, как на узой качающейся доске, стал добираться до него. Но. Ноги подкосились и я с грохотом рхнул на досчатый пол. Пустота!
Когда я разомкнул набухшие веки, то за окном уже светало. Я пошевелился. Рядом кто-то лежал. Это был мой хозяин, калачиком, свернувшийся на краю топчана. Вероятно, мои движения разбудили спящего, он приподнялся, слегка  косясь на меня, через левое плечо. Затем он поднялся и поплелся «на двор». Я встал и отправился следом. Опорожнив мочевой пузырь и сполоснув лицо из большой ржавой бочки, я вернулся в избу. На столе стояла все та же фляга с самогоном, капуста и котелок с картошкой. Взглянув на все это, я мигом выскочил на улицу и опорожнил уже не только мочевой пузырь, но и желудок. После засунул голову в бочку с водой, и держал ее там столько, на сколько хватило воздуха в легких. Из дома вышел мужик и понимающе посмотрел на меня. Вскоре он возник вновь, держа в руках банку с мутной желтоватой жидкостью. Как я догадался, это был капустный рассол. Залпом осушив содержимое емкости, я, честно говоря, не почувствовал никакого облегчения, и по-прежнему трясся, больше с похмелюги, чем от сырости. Не трвердой походкой направился в дом. Голова, сердце, печень и почки стонали, как проклятые. Я плюхнулся на топчан. Меня колотило, затем прошиб пот. Да, состояннице будте любезны! Наконец, после долгих мучений, мой организм сломался, и я стал проваливаться в полусон-полубред.
«И снился мне не рокот космодрома, не эта ледяная синива…». Мне снилось лазурное Черное море, Севастополь, расскаленный серый песок и массы людских тел, растекающиеся по песку, под воздействием полящего июньского солнца. Мне снилась Лена.
Лето 19.. года. Севастополь. Я, вместе со съемочной бригадой, прибыл в Город-герой в командировку, аккурат в начале июня. Командировка получилась стремной. За месяц – три съемочных дня. Это имеется ввиду – киносъемочных, а не когда кого-то снимаешь. Тех дней оказалось гораздо больше, да и прошли они  продуктивней. Тетки в Крыму, я вам скажу, это что-то потрясающее. Никакие Синди Кроуффорд и Клавы Шиффер им в подметки не годятся. Про других пучеглазых красоток я и не говорю. Короче. Оттягивались мы в городе русской славы по полной программе. Утром пляж и пиво, вечером вино и море. Подвыпивши, я иногда лазил по местным садам за черешней и персиками. Раз сижу на дереве, рву персики, а темнотища, хоть глаза выколи, ничерта не видно, приходится на ощуп искать. Вдруг открывается в хате дверь, и во двор вывыливает толпа прилично одетых и поддатых людей. Оказывается, в этом доме отмечалось какое-то знаменательное событие: не то свадьбу играли, не то похороны справляли. Так вот.
Один шустрик, занудливый такой хмырь, решил персиков для баб нарвать, и шасть на «мое» дерево. Я притаился, покрепче ухватившись за ствол, чтобы с перепугу не грохнуться на землю. А этот гаденыш все лезет и лезет. Ему с низу орут: «Слезай Микола, пошли лучше пивка дерябнем!». Нет бы послушать умного совета и слезть.
 Фиг! Настырный паскудник.
Чую, кто-то меня за ляжку хватает и сопит. Что делать? Пока молчу, никаких действий не предпринимаю. А этот, лапает меня, как бабу, потом видно понял, что к чему, и как заорет: «Хай мужики, да тут ист кто-то! Кажисть я вора помав!».
Помав! Это были его последние слова. Потому-что, в следующий момент, он с треском свалился на землю. Признаюсь, это я его пихнул, а что, по вашему, мне оставалось делать? Дожидаться, пока он, своей вонючей пятерней, меня всего облапает? Извините, я придерживаюсь иной ориентации.
Вообщем. Он на земле лежит, руки раскинул и стонет. Вокруг толпа. Те изумленно глядят на стонущего и замышляют, что-то не доброе. Я на дереве сижу, еще крепче вцепившись в ствол. Тут другой охотник вызвался, поиграть в тарзана. Только он к дереву, вдруг какой-то смышленый карапуз, поднимает с земли камень и бросает его в крону персика. «Хороший мальчик», подумал я, и на душе стало, как-то спокойно и безмятежно. Ведь взрослые дяди, по причине чрезмерного подпития, вряд ли бы догадались до такого элементарного хода, а он паразит… . Теперь меня, как зловредного Соловья-разбойника будут каменьями сбивать. Но это, как оказалось, было не последнее рацпредложение. Как писал Антон Палыч Чехов: «Если в доме есть ружье, то он в четвертом акте обязательно прострелит кому-нибдь или бошку, или задницу». Похоже, что четвертый акт вот-вот должен был начаться, поскольку, кто-то из мужиков сбегал в хату и притащил здоровенную базуку. Возможно, это был обычный пугач, либо дрянная берданка, из которой и воробья не грохнешь. Но мне, в тот момент, меньше базуки она не показалась.
- Слезай бандит!- закричал мужик с берданкой и усы у него, видимо от решимости, затопорщились, как у кота.
- Здаемся,- блеющим голосом артиста Муратова из фильма «Джентелмены удачи», ответил я, как в фильме поднял руки, видимо забыв от страха где нахожусь, и ****улся вниз, всед за хмырем.
Покорчился, малость, якобы от боли, а сам лежу и думаю: «Что они делать со мной будут: в морду дадут или милицию вызовут?». Оказалось все иначе. Узнав, из моего сбивчевого рассказа, кто я, откуда и чем здесь занимаюсь, меня просто затащили в хату и напоили до полусмерти. Я частично оказался прав, народ отмечал чьи-то именины, правда, чьи, я так и не успел понять, так резво меня напоили. Весь следующий день я провел в плавучей гостинице, в которой мы жили, с мокрым полотенцем на пылающей голове.
Впрочем, я отвлекся.
Где-то в середине командировке, облазив все ближайшие пляжи, мы решили отправиться на «Метеоре» куда-то, черт знает куда, туда, где меньше народу и больше экзотики. Название этого места я уже не помню, помню лишь, что народа там меньше не было, а про экзотику и говорить нечего. Разве, что, откудо-то из-за горки, каждые пять минут, с ревом появлялись в небе истребители, и проносясь мимо пляжа, удалялись в сторону вражьих берегов. У нас с собой было несколько бутылок пива «Колос» и вяленая рыба. Пиво было теплое и противное, впрочем, как и таранька. Оприходовав половину своего запаса, прогрев косточки, я почувствовал необыкновенный заряд бодрости и пошел к кромке береговой полосы, дабы освежить свое изнывающее тело в мутной воде теплого моря. И тут… Тут я увидел ее.
Всякий мужик имеет свой идеал женщины. Кого привлекают длинные ноги и стройная фигура, кто смотрит на грудь и нижнюю часть тела, кого-то завораживают глаза и волосы, кому-то нравиться улыбка и вздернутый носик. Но она… Стройная. Грациозная, как кошка, с длинными ногами, раскошными черными волосами, аккуратным смуглым лицом, великолепным телом, но грудь… Казалось, это была не грудь,а… Да что там сиськи этой Саманты Фокс или «арбузные груди мадам Грицацуевой», это просто сморщенные груши лежащие на прилавке на Центральном рынке, у красномордой торговки, по сравнению с ее грудью. Когда она, по кошачи, подбегала к кромке моря, и оно, набежавшей волны, обдавало ее тело бриллиантовыми брызгами, когда ее грудь колыхалась, как… Нет, это не возможно описать, это надо видеть. Что творилось с мужиками, жадно пожирающими ее глазами. Что?
Вся мужская половина пляжа завороженно наблюдала за прекрасной нимфой. А когда она выходила из воды, и капельки воды серебрились, стекая по ее прекрасному телу, то там и тут раздавались звонкие пощечины. Это верные жены награждали ими своих верных мужей знаками отличия. А те, краснея, с вожделением провожали девушку, поднятием флага на флагштоке. Там и тут гордо ряели разноколиберные члены в дешевых синтетических плавках.
Чебуреки за двадцать копеек, мороженное за десять…
Пиво за тридцать пять, таранька…
Бросте вы! Поглядите на нее, в леопардовом купалинике и ощутите всю прелесть бытия.
Эй, как ее?
БЕГУЩАЯ ПО ВОЛНАМ!!!
Парень я ужасно стеснительный. Я никогда бы не решился подойти и заговорить с ней, если бы не Славка. Славка-раздолбай, дай Бог ему памяти, сказал: «Ничего бабенка, жаль, староват я для нее. А как хорошо иметь такую жену, даже подушка не нужна, на одну сиську лег, другой прикрылся. Кайф! Да еще и с подогревом!». Мне ужасно захотелось дать ему по морде. Разве в сиськах дело! Эх, что я за дебил.
Открыли еще по пиву, затем еще… Славка захмелел.
- Ну, что?- повернувшись на спину, подставляя свою впвшую грудь солнцу, спросил он.- Понравилась девка.
-Угу,- кивнул я. Шумело море, шумело в голове, шевелилось в штанах.
- Хошь щас склею для теья?- неожиданно сказал он. Это на его сленге называлось6 «П..ду мне на нос повесить»,
- Брось,- отмахнулся я.- Погляди, сколко вокруг нее ухажеров вьется, того и гляди по треске огребем.
Но Славка уже не слушал, он отрыл из песка очередную бутылку пива, ключем открыл ее, стяхнул с полосатых плавок прилипший песок, и направился к загарающей девушке. О чем они говорили, про что, я понятия не имею. Только, вскоре он развернулся и , с ухмылкой, направился в мою сторону, потягивая из горлышка пиво.
- Пошли,- небрежно бросил он, присаживаясь на песок.
- Куда?- не понял я.
- К Лене,- ответил он.
- К кому?- все еще не понимая сути, произнес я.
- К твоей красавице,- сказал он.- Ее, между прочим, Леной величают. Эх, старина, что бы ты без меня делал.
Не веря в свершившееся чудо, я, как-то не ловко поднялся и, на ватных ногах, поплелся вслед за Вечяславом.
- Здрасте,- буркнул я, покраснев, как медный чайник.
Привет,- дружелюбно ответила девушка…
Я не знаю, что он там наплел про меня, но Лена очень доброжелательно отнеслась к моему появлению. Вскоре, мы разговорились. Славка ретировался. Мы остались одни. Он уже успел наболтать ей, что мы киногруппа из Ленинграда, что снимаем здесь кино про корабли, что я не последнее говно в этом мире и прочее, прочее, прочее. Мне вдруг стало совсем легко. Мы разговаривали про музыку, вспоминали любимые группы и солистов. Лене нравились «Наутилус» и «Кино», мне тоже. Потом разговор перешел на тему кино, затем театра, книг…
Внезапно, я коснулся ее груди. Не схватил за сиськи и начал и начал их мять, а именно, коснулся, стряхивая с груди прилипшие песчинки. Краснея, я одернул руку, будто коснулся оголенного провода, но она только улыбнулась. У меня поплыло все перед глазами, а от возбуждения, я не мог повернуться и лечь на спину. По моему у меня даже порвались плавки.
Солнце уже клонилось к закату, а мы все болтали и болтали. Народ на пляже стал постепенно рассасываться, казалось еще не много и мы останемся одни на всем побережье. Но. Но, вдруг, Лена заторопилась домой. Я предложил проводить ее, но она мягко отклонила мое предложение. Вероято у нее есть мужик, подумал я. Так было и будет всегда! У каждой красивой девушки есть поклонник, которого она, обязательно, любит. Что ж – это судьба.
- Мы встретимся?- с надеждой в голосе, спросил я.
- Я каждый день здесь,- неопределенно ответила Лена.
- Понятно,- сказал я и поплелся надевать свои драные шорты и джинсовую рубаху.
- Пока,- бесстрастно произнесла она.
- Счастливо,- пробурчал я, направляясь на пристань, не разу не оглянувшись, на прожигающий мне спину взгляд прекрасной купальщицы.
Вечером мы надрались со Славой и Сашкой, закусывая «33» портвейн сочными, мясистыми помидорами, чесноком и теплым ловашем.
В следующий раз мы приехали на тот пляж через три дня. Лену я узнал сразу, по ее статной фигуре, все в том же леопардовом купальнике. Она была с подругой. Рядом тусовались каких-то двое парней. Я, достаточно, спокойно воспринял это. В конце - концов, этого и следовало ожидать. Вскоре, Лена увидела нас. Я, конечно, не психолог, но похоже, что она была рада нашему появлению. Кстати, это заметили и мои кореша.
- Слушай Леха,- говорил мне Сашка, когда мы стояли около воды и смотрели, как пацаны катаются на серфинге.- Повернись, посмотри, как Ленка на тебя смотрит. Она сейчас тебе в спине дыру прожет.
Я обернулся. Ленка, действительно, смотрела в мою сторону, но, заметив мой взгляд, мгновенно отвернулась. Потом она разбежалась и грациозно, как касатка, прыгнула в море. Возможно, она ожидала, что я последую ее примеру и мы… Тем более, что пацаны, охаживавшие девченок, к тому времени уже ретировались. Нет, Ленка, я развернулся и пошел к подстилке. «В игре наверняка, что-то не так»- пел Б.Г. Что произошло со мной? Ведь, потом, Лена несколько раз проходила мимо нас, здоровалась со Славой и Сашкой, я же лежал на животе, демонстративно отвернувшись. Когда мы пошли за чебуреками, то, вскоре, она прибежала и туда. Но я. Я, как деревянный болванчик, даже не кивнул на ее приветствие.
Перед самым отлетом в Ленинград, я приехал на пляж, в надежде увидеть Лену и поговорить с ней. Было прохладно. Море было не спокойно. На пляже было мало народу. Над темной водой кружили чайки и альбатросы. Я, не раздеваясь, прошлялся около часа вдоль кромки прибоя, но так и не увидел знакомого леопардового купальника.
Прощай Лена! Никак не знал, что, в последствии, буду часто вспоминать тебя и ненавидеть себя за свое дурацкое поведение.
Мне снилась Лена. Мы лежали с ней в камышах, плотно прижав, друг другу наши разгоряченные тела. Мы целовались. Странно. Прошло столько лет, а я, даже во сне, ощущаю запах твоего тела, волос, губ. Я чувствую твою упругую грудь и литые бедра, твои ласковые руки… Столько лет прошло. Где ты Елена?
Проснулся я весь липкий от пота, и, естественно, в дурном настроении. Лежишь тут в берлоге, с офигенного бодуна, столько грязи вокруг, столь смердящим, кажется этот мир, а тебе сняться такие светлые, такие теплые сны, что просыпаться не хочется. Проспал я не много, поскольку, на улице было по-прежнему светло. Я встал, потрогал свое белье. Оно высохло. Можно было переодеваться. Засунув руку в карман, я нащупал несколько мятых бумажек. Интересно, сколько у меня фантиков осталось? Оказалось достаточно, чтобы хватило на автобус до Питера и еще на кое-что. Что именно? Вшивый думает о бане, а синяк о чем думает, не сложно догадаться.
Короче. Кое-как разузнал я у лесного дядьки, как мне выбраться из этого леса, как найти автобус, в общем, как свинтить из этих мест побыстрее. Хорошо, иногда, когда тебе такой партнер попадается. Никаких тебе лишних расспросов, приставаний. Жаль, только, что и у него толком ничего не спросишь. Ну, да ладно, места-то более-менее знакомые, с Божьей помощью выберусь…
Брел я по лесу, потом по просеке, вновь по лесу, вперся в какое-то болото. Наконец, вышел на широкую тропинку и пошел в том направлении, куда указал мужик. Конечно, я мог бы и сам выбраться из этой трущебы, но возвращаться к «местам боевой славы» как-то особо не хотелось. Там и так все ясно и без меня. Единственное, что меня могло волновать, так это то: «ищут меня или нет». Но судя по тому, как равнодушно отнеслись ко мне военные, то вряд ли. Кто про меня знает, кому я нужен?
Надо заметить, что в Пустошку я пришел изрядно поддатый, дядька отлил мне своей бурды из фляги, и я пока шел, постоянно прикладывался. Но это не суть. Главное, что я успел на ночной автобус до Питера. Взгромоздившись на заднее сидение, я мирно заснул сном праведника, оставив далеко позади все свои передряги и переживания. Львовский автобус лихо катил по высохшему асфальту, наматывая киллометры, отделявщие меня от родного города. Плотной стеной вставал темный лес, мелькали перепаханные поля, покрытые росой и туманом. В домишках, вдоль дороги, горели огни и дымили печи. Жизнь продолжалась, спокойная, размеренная жизнь, не смотря на ее скудность и убогость. Вскоре мир уснул, вместе со мной, и лишь водила потирая красные глаза, цепко следил за дорогой. Как там эта Овсиенко поет про дальнобойщиков?
*  *  *
Родителей дома не оказалось, они весь сентябрь пробудут на даче. Позвонить что ли кому-нибудь? Жене не охота, вообще, про нее и вспоминать не хочу. С сыном бы поболтал, да и то, попозже. Надо принять ванну, смыть с себя всю грязь  и грехи, а уж потом…
В моей комнате валяется фотография. Я и Юлька. Сердце защемило. Зачем я это сделал? Ну и сука же я! Опять пойти надраться что ли? Так, что, я теперь каждый день надираться должен? Тоска! Ну, бля, и тоска! Нет, надо кому-нибудь срочно позвонить. Я набираю первый, пришедший мне на память, номер.
-Алло,- раздается в трубке голос Рыжего.
-Привет,- говорю я.
Я совсем не ожидал, что он уже вернется со своей дачи. Он вечно торчит там до конца октября, лишь изредка появляясь в городе, когда заканчиваются гроши, когда  становится муторно от самогона, и когда очень хочется кого-нибуть оттрахать. С бабами у него на даче проблемма.
Итак. Рыжий оказался дома. Похоже, что он уже датый. Что ж, запои частое явление в наше смутное время, особенно в нашей компании. Запои у меня, у него, у Лысого, у Аркахи, у Кэпа. Разве, что, Кэп относительно легко выходит из них. Его не колотит, не бросает, то в жар, то в холод, у него не болит голова и сердце, не стонут печенка и почки. Экий такой живчик. У него даже морда не опухает, как у остальных. Зато, все мы страдаем по полной программе. Кто мы? Люди, которые опустились, в силу различных причин, на самое дно этого ебучего общества, и как выбраться со дна не знает ни кто. Каковы причины? Можно перечислить множество, начиная с того, что все мы разведены, все безработные, все расдолбаи. Но, как мне кажется, основная причина алкоголизма кроется в слабохарактерности любого из нас. Об этом я еще попробую рассказать поподробней, но потом, а сейчас мне плохо и необходимо с кем- нибудь поговорить. Выпить? Ну, а как же без этого.
- Леха,- орет в трубку Рыжий. – Ты когда нарисовался. Мы тебе уже три дня названиваем.
- Да так,- неопределенно отвечаю я. Мне совсем не хочется расказывать парням о моих «приключениях».
- Давай приходи,- орет Рыжий. –Ты знаешь, что Лысый умер! Мы сейчас с Кэпом его поминаем. Давай быстрее. Но, ты пароль знаешь.
- Да,- говорю я и вешаю трубку. Пароль – это бутылка водки или две бормотухи.
Я переодеваюсь, считаю деньги и выхожу на улицу. На улице тепло, хотя меня здорово потряхивает. Зайдя в «щель», так на местном диалекте называются ларьки-магазины, оборудованные прямо в парадных наших домов, оглядываю ряды разнообразных бутылок. Преобладают пивные, затем следуют соки и напитки, водки нет. Вот, в углу прилавка, жалостливо прижавшись друг к другу, стоят две бутылки вина, на которые налеплена этикетка с названием «Агдам». Ну, предположим, что «Агдамом» здесь не пахнет. Знакомая продавщица рассказала мне, что, так называемый «Агдам» разливается айзерами в соседнем доме, и состоит из спирта, чая, воды и сахара. Впрочем, почти вся бормотуха в городе, продающаяся в ларьках – паленая, да и где теперь взять нормальный портвеган, ежели его в природе не существует. Нет, в дорогих магазинах может и можно что-нибудь найти, но я же не БАБ. Короче, спирт с чаем, так спирт с чаем. Хватаю пару пузырей и чешу к Рыжему. По дороге думаю о Лысом. Умер! Да, умер. И в этом нет ничего удивительного, в конце концов, рано или поздно, это должно было случиться. Скорее рано.
Лысый учился в нашей школе, но был младше меня лет на пять. У него была, так называемая, «неблагополучная» семья. Отец часто пил, а мать –гуляла. Вообщем, он с малолетсва, был предоставлен самому себе. Он был не плохой парень, но слабохарактерный, как и все мы. После школы он устроился на «Кировский завод» учеником слесаря, потом армия, потом женитьба, развод, не продолжительное пьянство, вновь работа, а потом… . Потом, приехал его двоюродный брат с Украины и поселился в комнате у Лысого. Брат был старше, здоровее, умнее. «Ушлый хохол»- называл его Кэп. Хохол, действительно, был ушлый парень, легко сходился с людьми, и вскоре оброс массой знакомых во всем Питере. Но, самое ужасное, он был наркоманом, и втравил в это дерьмовое занятие своего двоюродного брата. Хохла звали Сашка. Начиналось все, как и у многих наркош с «дури». Трудно вспомнить сейчас, кто из моих знакомых хоть раз не попробовал «траву». В молодости это было обычным баловством, ни чем плохим не закончившимся. Лысый тоже курил, но особого кайфа от этого не получал. Он даже пробовал курить мак, по наущению одного приятеля с дачи, но кроме горечи во рту, ничего не почувствовал.
Сашка же, мак не курил, он выделял из него сок, а затем варил, с преминением каких-то химических веществ, а затем вводил, получившийся раствор, в пробитые, то есть исколотые вены. При этом он сначала белел, потом становился красным, потом, как бы стряхивал с себя, накотившее было, оцепенение, и шумно выдыхал воздух. Глаза его становились стеклянными, зрачки расширялись, он с жадностью пил воду, постоянно сплевывая густую желтую слюну, и балдел. Нет, он не лежал пластом, не орал, что мол, как все клево, нет. В нем появлялось столько энергии, столько внутренней силы, что казалось его сейчас разорвет. Но его не разрывало. Он изподлобья посматривал на нас своими стеклянными глазами, весело улыбался и предлагал всем попробовать. Мы отказывались, да и пробовать было нечего, обычно он всаживал себе все, что только что сварил. Тогда он занимал у нас деньги и куда-то уходил, возвращаясь под вечер с какими-то пузырьками и пакетами. Варево начиналось по новой. Вмазавшись, он шел к метро и продавал какую-то часть «ширева» другим наркоманам, чтобы «отбить» занятые деньги, и заработать на следующий день. Так продолжалось бесконечно долго. Вскоре, нам стало абсолютно не интересно смотреть на этого ухаря, да и дел было много, и мы перестали посещать эту квартиру. Но Лысому-то некуда было деваться, и он был вынужден каждый день лицезреть одну и туже процедуру. Когда он подсел на иглу?
Вначале ему было страшно, он боялся, что подсядет на иглу, как об этом трубили все газеты, но желание надкусить запретный плод, оказалось сильнее. Как-то вечером Сашка варил отраву и увещевал брата, сидевшего на сломанном диване.
- Да не ссы ты,- говорил Сашка.- Впрочем, если не хочешь, то я вотрусь еще раз.
- Да я не ссу,- храбрился тот и добавлял, извиняющимся тоном,. – Я просто боюсь уколов.
- Дурак,- смеялся Сашка, выбирая раствор.
Лысый следил за его манипуляциями, и в груди у него, закипало страстное желание уколоться. Жизнь казалось таким дерьмом, таким убожеством, что хотелось выть. Сашка приподнял шприц и принялся выдавливать из него пузырек воздуха.
-  Давай,- решительно сказал Лысый и обнажил правую руку. Затем, он крепко сжал руку, чуть выше локтя, и стал сжимать и разжимать кисть. Вены быстро набухли.
Игла вошла в вену быстро и легко. Лысый даже не поморщился. Сашк взял «контроль», выбрав немного крови, и нажал. Бурая, еще теплая жидкость, стала медленно проникать в кровь. Тепло постепенно стало подниматься по руке, все выше и выше. Рука покрылась розовыми пятнами. Сашка вытащил шприц, Лысый сжал руку в локте, чтобы остановить кровь. Вдруг последовал удар в голову, такой, что он чуть не упал с дивана. Лицо горело, во рту пересохло, зрачки стали расползаться. Лысый почуствовал необыкновенную слабость. Душа устремиась ввысь, тело – к земле. Он вновь чуть не упал. Облакотившись на спинку, Лысый закрыл глаза, мир вдруг воспылал совершенно новыми красками. Хотелось любить, всех и вся.
Жаль, только подлая тошнота подступает к горлу.
- Ну как?- спросил его Сашка, выбирая очередную дозу, на сей раз, себе. – Как оно ощущение?
Лысый хотел ответить, но не успел. Зажимая рукой рот, он выбежал в туалет. Его тошнило и рвало, на этот красочный и воздушный мир.
- Ничего,- крикнул ему вслед брат-2.- В первый раз со всеми такая херня происходит. Потом привыкнешь!
Так оно и случилось. Во второй раз Лысый еще поблевал немного, в третий совсем чуть-чуть, а потом. Потом организм привык принимать очередную порцию яда и перестал на него реагировать, разве, что требовал все более и более увеличенной дозы. Вскоре Лысый познакомился с Сашкиными друзьями, и совсем забросил нашу компанию. Теперь его «друзьями» стали наркоманы всех мастей. Кто-то вмазывался «теофедрином» и «солутаном», кто-то употреблял различные снотворные. Герои и кокаин еще был большой редкостью для нашей страны, да и стоили эти наркотики слишком дорого. Однажды Лысый всерьез напугался, когда попробовал уколоться раствором из маленьких белых таблеток. После того, как его «приходнуло», то ему показалось, что он ослеп, затем, весь мир вдруг стал черно- белым, да не просто черно-белым, а стал, как на неготивной фотопленке. Снег превратился в черные проталины, а обрубки темных тополей – мгновенно побелели. По серому небу, каркая,  летела стая белых ворон, а проступавшее сквозь дымку солнце – почернело. Ему стало страшно. Как пьяный, он спустился с чердака пятиэтажного дома и побрел по почерневшей улице. Именно тогда его впервые забрали в милицию, но ему повезло. Менты обыскали его, понюхали и отпустили. Лысый загрузил им историю о страшных головных болях, даже какой-то рецепт показал. Но, это были лишь цветочки. Все самое страшное было впереди. Ну какая жизнь у наркомана, правильно,ьломает – ищи ширево, втерся – все равно ищи, в догонку. А на утро – все та же история.
Лысый облазил все Питерские притоны, перезнакомился с массой опустившихся людей. Впрочем, все мы на одно лицо наркоманы и алкоголики. Разица лишь в том, что один ищет наркотики, а другой пойло. Женщины без лиц, готовые отдаться за стакан соломы или портвейна, мужики, готовые за тоже самое ограбить и убить. Ну, если не убить, так, хотя бы, избить. Кто потрусливей, тот тащит из дома. И тем и другим постоянно нужны деньги, а работать они не могут и не хотят. Лысый пер из дома, все, что не успел вытащить отец, что не умудрилась продать мать. Сашка еще как-то умудрялся добывать деньги, но его взяли с дозняком «на кармане» и «закрыли» на два года. Лысому совсем стало плохо. Как это случилось? Он сам не помнил, или не хотел вспоминать. Что именно? Он стал проституткой!
Странно это получается. Когда-то, будучи еще школьником, он ходил в баскетбольную секцию. Ему нравилось поражать кольцо соперников, нравилось обводить их. Между прочим, у него не плохо это получалось. Возможно, что он смог бы достичь каких-нибудь результатов. Но. Но, однажды, тренер оставил его после занятий, предложив поговорить об его игре. Лысый остался. Тренер, довольно старый, трепещущий и тщедушный, седовласый мужчина, предложил Лысому сесть к нему на колени и почитать вместе «одну интересную книжецу». Лысый сел. Тренер, по- отечески, обнял подростка и стал говорить об игре, о нем, о его приятелях-баскетболистах, при этом гладя его по ляжке. Потом он, вдруг, расскрыл книгу и стал вслух читать ее Лысому. В книжке говорилось о проблеммах детского онанизма. Сидя на коленях у тренера, слушая, как тот читает эту мерзопакостную книгу, он не понимал, зачем ему все это знать. А еще, он не понимал, отчего вдруг рука тренера залезла ему в штаны, и усиленно дергала за его маленький член. «Тебе нравиться?» – спросил тренер. «Что?»- в свою очередь, недоумевая, спросил Лысый. Тренер еще сильнее стал масировать его хозяйство. Лысый испытывал огромное отвращение, непонимание, но не решался сказать об этом наставнику. «Ну это»- сказал тот и, внезапно, поцеловал его в ухо. Лысый спрыгнул с коленей тренера, дерзко взглянул на него, и, едва сдерживая слезы, выкрикнул: «Нет!». Тренер вздохнул, слощаво улыбнулся, и убрал дрянную книжку. По лицу Лысого катились слезы. Тренер молча смотрел на плачущего парня, а затем, вдруг, произнес: « Быть тебе мальчик голубым». Лысый выбежал на улицу: « Яйца мять – не поле перейти, тем более детские. Педик старый. Сволоч, ублюдок!». Больше Лысый в баскетбольную секцию не пошел. Страшно? Нет, просто противно!
Шло время, торопилось. В стране случились всякие перемены. Стало модным быть голубого или розового цвета. Тогда это входило в моду, и с экранов телевизоров не лезли всякие напомаженные педерасты, и не объявляли вовсеуслышание, на всю Россию, мол, «вчера провел прекрасное время в компании нескольких известных артистов. А вот этот брюнет, так просто душка!».
Накаркал тренер, Лысый стал спать с мужиками. В основном это были темпераментные южные парни и богемные ублюдки со слюнявыми ртами и напудренными мордами. За его работу платили не очень много, но на дозу хватало, хватало даже на не хитрую еду и шмотки. Когда не было клиентов, когда ужасно ломало, то он хотел повеситься, порезать себе вены, вогнать в вену воздух… Но, потом кто-то появлялся и все продолжалось по новой. СПИД мало интересовал Лысого, он считал, что лучше сдохнуть от него, чем от голода или передозировки. СПИД, собачими глазами, глядел на него, но не кусал. Укусила его родная милиция.
Во время какого-то «перехвата», операции «мак» или еще какого-либо другого мероприятия, милиция ворвалась в квартиру к одному его знакомому. Ну, а там не квартира, а завод по переработке всевозможных наркотических средств. Хотя на рынке, уже вовсю, продавалась различная «синтетика» и ширево приличной очистки, местные гопники, по старинке, продолжали вываривать, выпаривать и бодяжить всяческую гадость. Да и какая разница, итог все равно один. Так вот, накрыли менты хату Артема и спрашивают у него:
- А скажи-ка нам, мил человек, где ты сырье берешь для переработки?
- Какое сырье? Ой, ай, не надо, не на… !
- Так где ты сырье берешь?- ласково так, повторяет вопрос здоровенный мужичек в комуфляже.
- Аоэ ыйо? – выплевывая пару зубов, переспрашивает Артем, за крывая лицо руками.
Удары сыплются по печени, по почкам и животу.
- А-а-а-а-а-а!!!
-  И последний вопрос,- после небольшой экзекуции продолжает мужичек. – Так, где ты, говоришь, сырье берешь? Что? Ручку тебе дать? Что? Сказать не можешь? Что? Зубки болят! А, ты хочешь написать. Ну, так бы сразу и сказал, а то мычишь, как немой.
Артем, дрожащей рукой, вывел на листке бумаги адрес Лысого. Какая ему разница, кого сдавать, лишь бы прекратили побои.
 К Лысому пришли в час ночи, когда он, свернувшись калачиком, корчился на подушке. Его колотило. Ширева, которое он прикупил днем, хватило лишь до вечера, а найти еще дозу он не сумел. Телефон у Артема не отвечал, а другие бесплатно не дадут, не то нынче время. Лысый захавал уже целую упаковку «реланиума», но разве снотворным обманешь организм.
Раздался звонок в дверь. Звонок чужой. Знакомые звонили по определенному коду. Звонок длинный и настойчивый. Шуршание и матюги в соседней комнатенке. «Накой он поперся открывать?»- подумал Лысый об отце, но тот уже ругался около двери, лязгая замком. Лысый подниматься не стал, он открыл глаза и мутным взглядом стал смотреть в окно. Все плыло перед глазами, то появлялись, то исчезали разноцветные круги, возникавшие из одной точки. «Точно круги на воде»- подумал Лысый, и услышал, как по полу, в коридоре, затопали грубые мужские сапоги. Распахнулась дверь в комнату. Лысый повернул головоу, оторвав взгляд от темного окна. Яркий свет, на мгновение, ослепил его. Он машинально зажмурился.
- Э, что за дела!- только и успел крикнуть он одуревшим хриплым голосом, решив, что это приперлись приятели папаши, потому-что в следующий момент он уже летел с постели.
Обыск, тщательно проведенный, с особым усердием, ничего не принес. Разве, что нашли пару упаковок «димедрола», несколько грязных шприцов, кружек и ложек.
- Одевайся,- тем не менее, сказал дядька в штатсом, который, казалось, равнодушно наблюдал за тем, что происходило в комнате.
- Зачем? – задал Лысый глупый вопрос, но легкий толчек в спину и мягкий удар в живот, вмиг образумили его. Здесь вопросы задают другие, а тебе положено бесприкословно подчиняться требованиям.
Одуревшего от снотворного, от постоянного недосыпа, от ломки и пинков, Лысого вывели на улицу, посадили в машину и повезли в милицию. Повезли не в «семерку», которая была в трех шагах от его дома, а куда-то в центр, куда-то в сторону «большого дома».
- Давай его ко мне,- приказал мужик в штатском здоровенному сержанту, и выпрыгнул из машины.
Темное, зловещее здание, с большими окнами-глазницами, с длинными широкими коридорами и массивными дверьми, вызывало неподдельный ужас у Лысого, когда сержант вел его вслед за дядькой. В тишине гулко раздавались шаги. Лысого замутило, он понимал, что попал и попал серьезно, но за что, на каком основании. Наконец, они подошли к какому-то кабинету, дядька открыл дверь и пропустил вперед задержанного и сержанта. Сержант отстегнул наручники и посмотрел на дядьку. Тот жестом показал тому, что он свободен. Сержант отдал честь и вышел. Лысый и мужик остались одни. Мужик сел за стол, напротив Лысого, ддостал пачку сигарет, закурил. Лысый молча наблюдал за его действиями, ему хотелось курить, но попросить сигарету он не решался. Дядька достал какую-то папку из стола, из портфеля извлек другую, вытащил несколько листков  и, не обращая внимания на Лысого, стал внимательно читать их. Не смотря на головную боль, на боль в суставах, Лысый стал кивать головой, глаза слипались. Удивительно, но снотворное начало действовать.
- Ты не спи, не спи,- заметив, что Лысый роняет голову на грудь, сказал дядька.- Еще будет время отоспаться. Если будет,- задумчиво, добавил он, с ухмылкой.
- А, что я такого сделал?- прогоняя сон, пытаясь прогнать порожняк, спросил Лысый, прекрасно понимая, что просто так в это заведение не привезут. – Вы…
- Сиди спокойно, не баклань. Чего из себя мудака строишь? Сиди, молчи и думай, а вопросы буду задавать я. Понятно?- довольно грубо прервал его дядька и углубился в чтение.
Лысый кивнул и стал разглядывать просторный кабинет. Массивный шкаф, массивный стол, массивные стулья и двери. Все огромное и солидное. На окнах тяжелые шторы. Над столом портрет президента, на столе бюст. Бюст повернут лицом к дядьке, поэтому Лысому сложно определить, чей он. Но, судя по профилю, судя по краю козлиной бородки, торчащей из-за плеча, принадлежит он «железному Феликсу». Может, нет? Лысый слабо рзбирался в мордах всяких исторических личностей.
Дядька чмокнул губами и приподнял брови. Наморщил лоб.
- Н-да,- произнес он, переворачивая страницу. Затем затушил сигарету о край массивной бронзовой пепельницы, разве могла она быть не массивной,  и еще раз произнес.- М-да!
«Да, не тяни ты!»- так и хотелось крикнуть Лысому. Но мужик явно не торопился, дежурство заканчивалось где-то около десяти утра, поэтому спешить было некуда. Наконец, он разродился.
- Вот у меня заява на тебя, Андрей,- медленно, будто пережовывая кусок жесткого мяса, сказал дядька, назвав Лысого по имени, и замолчал, оценивая его реакцию.
Лысый никак не отреагировал. Не потому, что у него были крепкие нервы, или он был хорошим актерем, нет. Просто до его мозга, его сознания не дошло значение слов мужика.
- В которой говорится,- после паузы продолжил опер. Ну, вы догадались, что это был оперативник? Молодцы!- Что ты, такого-то числа, такого-то месяца продал,- он сделал ударение на этом слове.- Гражданину Коробкову Артему два пакета маковой соломы и коробок марихуаны. «Коробку» – коробок,- хохотнул мужик.
- О, бля!- вырвалось у Лысого. У Артема он только покупал, а продавать никак не мог, по причине отсутствия и денег, и сырья.
- Ты тут не матерись, не в притоне,- нарочито грозно сказал дядька.
Лысый извинился. Опер протянул Лысому листок бумаги, на котором он узнал каракули Артема.
- Да,- сказал Лысый.
- Что да? Продавал?
-Нет,- закачал головой Лысый.
- Ты же сказал да,- удивился оперативник.
- Нет,- твердо ответил Лысый.- Я не продавал ему ничего.
Пауза. Молчание ягнят.
- Ну, что с тобой поделать, я с тобой по- человечески, а ты,- с явным сожалением сказал мужик.- Может вам очную ставку устроить?
Лысый промолчал. Раз этот хмырь написал, значит, были на то веские основания. Но зачем он это сделал? Вот сука! Сколько раз себе говорил – не связывайся с малолетками, и вот…
- Ну, так что?
- Давайте, все равно, я ему ничего не продавал, скорее…,- Лысый запнулся.
- Что?- встрепенулся опер.
- Ничего,- ответил Лысый.
- Хорошо,- согласился мужик, что-то нашаривая под столом.
Вошел сержант.
- Костя,- обратился дядька к сержанту,- приведи сюда этого меланхольного. Как он там? Оклемался?
- Да вроде, Игорь Степаныч.
- Давай его сюды.
Когда, через некоторое время, сержант привел в кабинет Артема, то Лысый сразу все понял. Сгорбленный, одна рука висит плетью, другой- держится за бок. Рожа. Вместо нее синее пятно, даже кровь возле рта и носа до сих пор не смыта. Если это менты его так отрихтовали, то тут бывалому человеку не сладко придется, а уж юнцу тем паче. За что его так?
Дядька, которого сержант назвал Игорем Степановичем, удивленно посмотрел на Артема:
- Что это у тебя с лицом?
Лысый усмехнулся, а то он не знает. Как какое-нибудь «мероприятие», так эти «гоблины» так распоясываются, просто удержу от них нет.
Его усмешка не прошла мимо цепкого взора оперативника.
- У а ы,- прошамкал Артем, едва открывая разбитый рот.
- Что?
- Уаф.
- Упал?
Артем закивал головой. Лысого передернуло.
- Упал,- опер покачал головой, сочувствуя пострадавшему,- Ну, дружок, надо быть аккуратнее. Сейчас с электричеством проблемма! Да. Улицы не освещены, в рарадных все лампочки выкручены. Да-а, так и шею можно свернуть ненароком.
Лысый посмотрел на Артема, Артем на Лысого, их взгляды встретились. Лысому, в какой-то момент, показалось, что на глазах у Артема сверкнули слезы, он отвернулся, а Артем все смотрел на его бритый затылок, как бы говоря ему-«прости меня Андрей».
Лысого трясло.
- Узнал приятеля?- спросил Степаныч.
- Когда-то это был «коробок»,- сдерживая тряс, ответил Лысый,- а сейчас даже не знаю,- поморщился он. Состояние удручающее. Сон прошел и от этого стала остывать в жилах кровь, ломить в руках и ногах. Выкручивает сухожилия и болит живот. Сейчас бы вмазаться! За вмазку Лысый не пожелел бы родного отца, да и мамашу. Боже, как здесь холодно!
- Так он продавал тебе наркотики,- в свою очередь, спросил опер Артема.
Тот молча кивнул.
Ссыкун! Если утопишь меня, то сам выплывешь? Нет, пацан, если они взялись, то хрен тебе дадут выйти сухим из воды. Глупый ты парень, надо было в отказку идти, а не кенором заливать. Не смотря на отвращение, которое вызывал у Лысого Артем, тот решил признаться оперу в том, чего не было. Раз они пошли на это, значит, значит это кому-то нужно. Но кому и зачем?
- Да,- внезапно для Степаныча, заговорил Лысый, еле сдерживаясь, чтобы не заорать. – Я продал Артему солому и «план» за пятьсот тысяч рублисов. Еще вопросы будут?
Артем потупил глаза, проглатывая вместе с густой, кровавой слюной свою боль и совесть. Стоило очную устраивать, наверное, Лысый сдрейфил, испугался, что его тоже отметелят.
Сам ты испугался, отвечал ему Лысый, мне просто жалко тебя, конченый ты человек, затопчут тебя на зоне.
Странная вешь. Встретились два опустившихся человека, два наркомана. Кроме того, один из них педик. И что? Ничего. Просто один, хотя и «голубой», выглядит куда привлекательней, чем другой. Вот ситуация.
- Отведи его, да пусть его фельдшер посмотрит,- сказал Игорь Степаныч, после того, как все формальности были окончены, а бумаги подписаны. – Да, пусть бумагу напишет, что подскользнулся на банановой кожуре…
- И так несколько раз,- добавил Лысый, корчясь на стуле.
- Что?- грозно спросил опер.
- Ничего,- с вызовом ответил Лысый, прекрасно понимая, что больше уже терять нечего, его будут «разводить» по полной программе. «Только, что же им от меня надо?».
Опер пропустил ответ Лысого мимо ушей.
Сержант вывел из кабинета скрюченого Артема.
Лысый посмотрел на опера. Тот, почувствовав его взгляд, оторвался от чтения, только что составленных протоколов, и взглянул на Лысого. Лысый понимал, что весь этот спектакль был устроен с какой-то целью. Какой? Закрыть его? Да хрен с ними, впаяют трешник за торговлю наркотиками, хотя садиться совершенно не хотелось.
- Э, нет дорогой товарищ,- прочитал его мысли опер.- Двести двадцать четвертой ты не отделаешся. Ты хоть понимаешь, куда попал? Нет? Ты попал не в УНОН, ты попал в РУОП, а это, как говаривал классик: «две большие разницы».
«Две большие задницы»- подумал Лысый.
- Ты Вальку-рыжую знал?
- Да.
- А Юрку- склизкого?
Лысый кивнул. Эти двое были основными поставщиками «дури», и практически вдвоем, обслуживали весь район. Было у них и ширево, правда говеного качества, пахло уксусом, было мутным и плохо цепляло. Говорили, что они здорово бодяжат его с «димедролом», но когда ломает, разве разберешь, хороший раствор или плохой. Приход пер, ломку снимал и то хорошо.
Вошел еще один мужик. Поздоровался с Игорем Степановичем, молча сел рядом с ним и уставился на Лысого. Вероятно, он был в курсе дела.
- Их сегодня ночью убили,- спокойно произнес опер и переглянулся с вошедшим дядькой. Тот кивнул, как бы подтверждая слова Степаныча.
- Как?- вырвалось у Лысого. Если бы его не трясло, если бы не ломало, то вероятно, он отреагировал бы, достаточно, бурно, но не из-за смерти двух барыг, а из-за того, что сразу же встает вопрос: «А где же брать шмаль, когда совсем плохо?». Но он не отреагировал, он лишь вяло посмотрел на сидевших напротив мужчин, его передернуло, и он спросил: «Как?».
- Это мы и хотим выяснить,- ответил за Степаныча пришедьший дядька.
- Что скажешь?- спросил Степаныч, повышая голос.
Сейчас будут мозги дурить. Играть со мной в кошки-мышки. Один дознаватель злой, другой добрый. Лысый как-то читал книги Андрея Кивинова, и по ним знал о методах работы ментов. Да и братец Сашка ему кое-что об этом рассказывал.
- А что сказать?- пожал плечами Лысый. – Я дома был, спросите у бати, он подтвердит.
- Ну, предположим, что он подтвердит,- согласился вошедший. – А если у них на квартире найдут твои отпечатки? Что тогда скажешь?
- Заходил несколько раз,- ответил Лысый, сооброжая, что ему уже мокруху шьют.
- А сегодня? – спросил Степаныч.
- Нет.
- Ну, это мы уже слышали,-сказал опер,- ты и от продажи соломы «Коробку» поначалу отказывался, а потом признался. Сам признался, ведь верно?
Неужели весь спектакль для того, чтобы на меня повесить убийство. Как это просто. Один наркоман убил поставщиков, потому-что ему не на что было купить дозу. Это ****ец!
Вошедший дядька, что-то шепнул на ухо Игорю Степановичу, тот кивнул, встал из-за стола и вышел из кабинета. Лысый и дядька остались одни.
- Плохо? – спросил мужик.
- Да,- откровенно ответил Лысый.
- Извини, но наркотиков не держим,- сочуственно сказал мужик.
Лысый понимающе кивнул.
- Могу позвать сестру, она тебе метадоном ломку снимет. Позвать?
Лысый опять кивнул. Больно добрый дядька попался, явно не к добру.
- Ты, похоже, меня правильно понимаешь, мы можем сделать так, что сядешь ты очень надолго, а если судья «правильный» попадется, то и «вышака» может выписать, благо мы еще не подписали европейскую хартию. Но нам этого не надо.
- ???
- Мы хотим предложить тебе сотрудничество.
- ???
- Ну, что ты лупаешь глазами, не расслышал что-ли? Да, да именно сотрудничество. Мы знаем про тебя очень много. У тебя обширный круг знакомых в среде наркоманов, и не только их. Ты меня понимаешь.
- Да,- кивнул Лысый, прекрасно понимая, что мужик говорит о педерастах.
- Так вот,- продолжил он,- я не хочу, чтобы эта зараза заполонила весь город, всю Россию. Ты вспомни, как в прошлом году в больнице заразились СПИДом сразу несколько новолрожденных. А почему? Потому-что, какая-то зараза, дрянь какая-то сдала свою кровь, а такая же дрянь эту кровь не удосужилась обследовать. А кто-то шприц не прокипятил, а кто-то… Цепочка-то может быть большой, да вот какой итог. Восемь малышей, еще не увидав эту ****скую жизнь, обречены на медленное умирание. А кто виноват? Все! И я тоже, потому что не сумел во время посадить таких как ты. Кто виноват в смерти этих детей? Ты скажи – это справедливо? Молчишь. Молчишь, значит согласен со мной. Задумайся! Скажу честно, мне надо, чтобы ты сообщал мне о поставщиках наркотиков в наш город. Нет, мелкие нас не интересуют, нам нужны серьезные каналы и серьезные поставки. Не делай широких глаз. Твой братец пользовался авторитетом в вашей среде, вот с помощью его брата, то бишь тебя, мы нанесем этой среде, этой гидре, ощутимый удар. Ты понимаешь меня?
Лысого трясло. Он с трудом воспринимал слова мужика. Мужик понял это и потянулся к телефону. Вскоре в кабинет вошла заспанная мадсестра и вколола Лысому в вену какое-то лекарство, скорее всего это был метадон. Лысому стало легче. Боль постепенно уходила, хотя голова оставалась тяжелой, словно налитая свинцом. Когда сестра ушла, Лысый уже порозовел и не выглядел, как застиранная простынка с прорехами от старости.
 - Ты меня понял?- повторил дядька свою последнюю фразу.- Подумай. Посиди и подумай.
Лысый сидел и думал, хотя думать было нечем, мозги уже высохли окончательно и стали размером с куриные. Но он понимал, что оперативник не шутил, предлагая подумать о сотрудничестве, что жизнь его, и гроша ломанного не стоит, что при любом раскладе, дорога у него одна, точнее две, или в тюрьму или в могилу. Мент предлагал стать «сексотом». Это означает сексуальный отморозок, так что ли? Теперь прикалываться поздно, надо давать ответ.
- А как я узнаю про поставки? – спросил Лысый, окончательно сделав для себя выбор. – Сашка все входы и выходы знал, а я так, только мелочевку.
-  Ну, не скажи, - улыбнулся мужик. – У тебя связи покруче, чем у братца твоего будут. Только ты ими ни когда не пользовался. Ты ведь иногда вращаешься в определенных кругах, в которые не всякий попасть сможет. Сейчас это модно стало: гомосеки, лесбиянки, всякие зоофилы, некрофилы, педофилы. В этот круг тяжело внедриться, там своя специфика. Хотя, признаюсь тебе честно, в нашей среде тоже педики имеются. Но, не буду же я просить заслуженного генерала внедряться в «малину», как он на мое предложение отреагирует. А?
Он, вновь, улыбнулся. Оперативник не лгал. Он, действительно, знал несколько высокопоставленных чинов, которые любили мальчиков. А в воинской среде, что твориться! Совсем не давно, он лично вытащил пятнадцатилетнего подростка, из постели командира воинской части, расположенной в Сертолово. По началу мужичек тихо сносил все упреки в свой адрес. А когда причиндалы свои в трусы убрал, когда форму полковничью напялил, то так развонялся, что хоть противогаз у него выпрашивай. И что, полковника в отставку или под трибунал? Ага! На повышение скоро пойдет, уже и соответствующий приказ командующего округом имеется.
А в Москве, что твориться, это просто, туши свет! Все эти поп – звезды и называются поп, от слова попа. Они друг друга в задницу, разве что на сцене, не имеют. Всех певиц перетрахали, теперь решили друг с другом. Крыша съехала не только у «звезд» эстрады, но и у «новых русских», у депутатов, у чиновников. Страна изменилась, а менталитет остался прежним. Голова смотрит в одну сторону, тело в другую, а член в третью. Недавно московские коллеги рассказали одну историю.
Звонит по 02 какая –то женщина и сообщает, что в квартире депутата Менжуйского слышен крик, стоны, мужские вопли, и громко музыка орет. Он наряд вызвали в адрес. Все же странно, Менжуйский солидный человек, член КПРФ с момента рождения, на сессиях вечно ввязывается в дискуссии, в общем, нормальный российский депутат. Приезжают они на место, поднимаются на этаж, подходят к двери, и точно, за дверью слышно, как орет музыка, и кто –то плачет или стонет. Звонят в дверь, никто не отвечает. Стали в дверь колотить, а дверь бронированная, хрен поддается. Тут примчался сам депутат Менжуйский. Попробовал дверь открыть. Хрен! Дверь изнутри закрыта. А за дверью, музыка смолкла, а стоны еще громче стали. Менжуйский стал от досады щипать себя за лысый череп и орать на ментов.
Оказалось, что к нему в гости приехал сынок. Он только что, закончил третий курс бывшего МВТУ и уезжал на свою родину, в Семизалупинск, где родился и сам депутат Менжуйский. Так вот. Со старым партийцем у сына не очень складывались отношения, хотя папаша помогал ему и деньгами, и связями, как мог, поэтому он жил не у отца, а в студенческой общаге. Но, вернувшись из Семизалупинска, сын решил пару дней провести у родителей. Отожраться на дармовых харчах, да вытащить из широких папиных штанин, не то, что «дубликатом бесценного груза», а толстую пачку денег.
Ничего, папа еще у товарища Зюганова попросит!
Орет Менжуйский на ментов: «Что вы стоите, там моего сына, в данный момент, убивают, а вы!». Вызвали ОМОН и специалистов взрывотехников из ФСБ и МЧС. Решили дверь рвануть. А тут соседка этого депутата, дальняя родственница другого депутата -–Мериновского, говорит ментам: « У нас балконы с ейными соединяются. Ежли вы к нам на балкон залезите, то на ейный перелезть сможите». (орфография сохраняется в оригинале) «Спасибо мамаша»,- говорят менты, «Передавайте большой привет вашему доблестному родственнику. Мы верим в него и Россию», и отдали бабке честь. « Только когда через мою квартиру проходить будете, сымайте обувку, а то напачкаете мне тут, а Виталий Вольфрамыч грязи не любит». «Конечно, конечно, мамаша» – отвечают менты – «Мы сейчас быстренько за тапочками сгоняем и вернемся. Вы только скажите тем, которые за дверьми, чтобы они отпрыска Менжуйского не быстро убивали, пускай нас подождут маленько». Менжуйский, как услышал такие слова, так с кулаками на бабку кинулся, он, вообще, довольно нервный депутат, впрочем, как и дальний родственник этой старухи. Еле – еле менты спасли старушку от побоев. А та и говорит: « А зачем за тапочками ехать? Вы просто обувку снимите, со следами собачьих испражнений, и в носках проходите». «Нельзя» – говорят они – «В наших ментовских носках водятся специальные бактерии, которые только мы и можем переносить, для других людей, они смертельно опасны. Так что, решайте бабуля». Рассказ о каких –то бактериях слегка насторожил бабку. А когда красный Менжуйский стал вырываться из рук, державших его милиционеров, то бабка не выдержала и согласилась пропустить ментов с обуви. « Шут с вами, проходите в сапогах. Только ноги хорошенько вытрите о коврик».
Сколько было потеряно времени, и только из-за того, что дело пришлось иметь с родственницей народного избранника. А если бы это была простая старуха, то разве с ней бы церемонились? Ответ очевиден, чем больше у нас депутатов и их родственников, тем вежливее с нами будут обращаться представители охраны правопорядка.
Прошли они через квартиру на балкон. У Менжуйского лоджия застекленная, у Мериновского нет. Он, вообще, здесь редко появляется, у него в Москве квартир двадцать, и в каждой родственники живут. Короче, пришлось выбить стекло у Менжуйского. Ворвались в квартиру и видят такую картину. На большой кровати лежат два здоровенных красномордых мужика, не русской национальности и парнишка, лет двадцати. И что они там втроем голые в постели делают? Вопрос не корректный, но очевидный. Поэтому и ответ будет адекватный – ебутся. Эти красномордые обкурились «дури» и вставляют пацану по очереди. Один пашет, а другой отдыхает, потом меняются. И так в течении двух с половиной часов. Они уже выжиты, как лимон, а парню все не насытиться. Он еще хочет. Оказалось, что сынок уважаемого депутата Менжуйского, зная, что папаша на заседании, притащил домой двух педрил, пообещав им, за доставленное ему удовольствие по триста баксов. Те были не прочь заработать хорошие деньги, за хорошее дело. Выпили, покурили и, понеслась «птица тройка». Сейчас, вообще, модно стало троить. Если раньше только соображали на троих, то сегодня, этот вопрос уже не актуален. И так они увлеклись этим делом, что никакого шума и звонков не слышали, тем более музыка громко орала. Менты выволокли мужиков из постели, а парень орет, кусается: «Я папе скажу, он с вами такое сделает! Да вы знаете, кто мой отец?». «Знаем» – ответили менты – «Он за дверью стоит, сейчас мы его впустим». Паренек сразу замолчал, задрожал, как осиновый лист и стал одеваться. Когда в комнату прибежал Менжуйский, сынок сидел на постели, обхватив руками ноги и уткнувшись головой в колени. Что было дальше? Это уже личное дело семейства Менжуйских. Только если Менжуйский заменьжуется на заседаниях парламента, то депутат Мериновский обязательно напомнит о событиях, происходивших в его квартире одиннадцатого апреля девяносто восьмого года.

Согласился Лысый на «контору» работать. А вскоре и помог одну операцию провести. Из Таджикистана курьер ехал, с двумя килограммами марихуаны. Лысый об этом узнал от одного «крутого», который держал этот бизнес, на одном из городских рынков. Лысый слил эту информацию в РУОП. В день прибытия, наркокурьера задержали совместно оперативники ФСБ и РУОП. Лысый не понимал, почему взяли только одного курьера, а не покупателя тоже. Об этом задержании не сообщил не один орган средств массовой информации, хотя обычно, пресс –службы силовых ведомств с удовольствием сливают информацию, об очередных победах на криминальном фронте. Лысый подумал, что предстоит дальнейшая разработка каналов и участников «картеля», поэтому оперативники сочли нужным сделать так, чтобы информация не просочилась в СМИ. Когда от того же «крутого», Лысый услышал о новой поставке, на этот раз с Украины, то он, вновь, слил информацию в «контору». И опять, об успешной операции спецслужб нигде не сообщили.
Лысый задумался и испугался. Человек, который держал один из Питерских рынков и который лишился товара на приличную сумму, стал подозрительно поглядывать на Лысого. Лысому еще повезло, что тот про курьера из Таджикистана ляпнул при большом количестве народа, и сразу вычислить, кто стучит было не так просто. Насторожила его и информация, которая промелькнула в одной популярной газете, которую стало выпускать одно журналистское агентство. В заметке говорилось, что оперативниками какого –то там отдела УФСЬ по Петербургу и Ленобласти, был задержан сотрудник милиции, при попытке сбыть два килограмма конопли. Далее в заметке высказывались различные версии и предположения, которые, как уже догадался Лысый, не имели ничего общего с реальностью. Либо, кто –то хотел пустить хозяев груза по ложному следу, либо, писавший заметку Николай Пчелкин не обладал достаточным количеством информации, и строил свои доводы на песчаной почве.
Но, Лысый здорово перепугался и решил «сделать ноги». Он уехал к своему приятелю в Костромскую область и прожил там почти год, пока его не поймали на одном огороде, где он собирал мак. Ему стали лепить еще какие –то дела, короче, вешали на него множество «висяков». Выбор был таков, либо садится в тюрьму, либо связываться с «куратором» из Питера, с надеждой, что отмажут. Он, так же понимал, что за побег его не простят, но на зону идти не хотелось.
За ним приехали. Что было дальше, история умалчивает. Во всяком случае, мне он ничего не говорил. Один раз забежал, в самом начале лета, глаза бешенные, руки трясутся. Я подумал, что его ломает, в очередной раз. Но, оказалось, что он чем –то сильно напуган. Он попросился у меня переночевать. Я оставил его. Мы сидели на кухне и пили чай. Я тогда, в завязке был, точнее выхаживался. Он все порывался мне о чем –то рассказать, но что –то сдерживало его. Да мне было не интересно слушать его бредни. «Если тебе что –то угрожает» – сказал я – «То иди в милицию». При этих словах он задрожал, а на лбу появились капельки пота. Он, как –то скукошился, сжался в комочек, что мне стало жалко его, хотя, кое –что из его биографии я знал хорошо. Чего же он боялся и от чего умер?  Может Кэп знает или Рыжий? С такими мыслями, я направлялся к Рыжему домой.
- Кто там? – раздался за дверью знакомый голос.
- Сто грамм, - ответил я.
Заскрежетал замок, и дверь распахнулась.
- Рыжий, что с тобой? – обалдел я.
У Рыжего левая половина лица опухла и посинела. Нос напоминал соленый огурец, которые продавали раньше в гастрономах, на лбу была ссадина.
- Проходи, -деловито сказал он, - Сейчас расскажу.
Я прошел на кухню, где курил Кэп. На столе стояла почти пустая бутылка водки, валялась различная закуска, на плите стояла сковородка с мясом и картошкой.
- Что, кто –то на работу устроился и получку до дома не донес? – спросил я у Кэпа. – Или клад нашли?
- Сейчас тебе Рыжий расскажет, какой он тут клад нашел, - сказал Кэп. – Видишь, даже фонарь пришлось приобрести, чтобы лучше искать было.
Мы заржали, глядя на вошедшего Рыжего.
Рыжий ржет, держась рукой за разбитую щеку. Синяки под глазами переливаются всеми цветами радуги. У самых глаз они фиолетовые, а дальше цвета бледнеют и завершаются желтым.
- Ладно, не томи, рассказывай, - говорю я.
- Давай рэкетир, - подначивает Кэп.
- Давай –те сначала бахнем, - предлагает Рыжий и разливает по рюмкам вино, которое я притащил.
- За встречу!
- За удачу!
- За баб!
Короче, каждый выпил за то, за что хотел. Я за удачу, Кэп за встречу, а Рыжий, естественно, за женщин.
- Ну, что с тобой приключилось? – спрашиваю я. – Что ты тянешь кота за яйца, «со мной такое случилось, такое случилось». Рожу тебе разбили, это что ли случилось?
- Нет, ты слушай,
Рыжий ищет зажигалку. Находит ее, прикуривает и начинает свое повествование.
Приехал он из деревни на пару дней в город. У него цепь у пилы полетела, вот он и вынужден был вернуться сюда, чтобы стрельнут у матери денег на новую. На Оборонной встречает старого приятеля, с которым не виделся лет двадцать. Ну, зацепились языком, по паре кружек пива дернули. Короче, все чин - чинарем. Тут его приятель и спрашивает, ты, мол, часом не свободен сегодня. Почему не свободен, даже очень свободен, отвечает Рыжий, надеясь на продолжение банкета и задушевный разговор. А приятель ему говорит. Понимаешь, мол, какое дело. Ты парень здоровый, тебя вечером в подворотне встретишь, так от страху помрешь. Не уж –то я такой страшный, интересуется Рыжий. Просто жуть, говорит приятель, особенно когда не побрился и зенки залил. Они у тебя не хорошим огнем горят. Почесал не бритую щеку Рыжий и призадумался. Так, что у тебя за дело, дружище? – спрашивает Рыжий. Да так, пустяк, надо у одного фраера должок забрать, так мелочевку, двадцать тысяч. А мне сколько? Если всю сумму сразу отдаст, то твоя доля составит три тысячи. Три тысячи! О, мама миа! У Рыжего в штанах забилось его большое и доброе сердце. Целых три тысячи. Да, я всю «Нарвскую» смогу перетрахать с такими деньгами. Он уже представлял себе, как сидит в кабаке с длинноногой красоткой и теребит под столом ее пух на лобке.
Ударив по рукам, они, договорились встретиться этим же вечером и разошлись по своим делам. Придя, после матушки, домой, Рыжий встал на против зеркала и стал корчить всевозможные гримасы, стараясь определить, какая из них имеет наиболее устрашающий вид. Ему больше всего понравилась такая. Не много оскалить зубы, прищурить глаза и, поигрывая желваками на скулах, сморкаться, зажав одну ноздрю большим пальцем правой руки. Он пробовал зажимать левой, но ему не очень понравилось, правой выглядело эффектней.
Ровно в восемь часов, облачившись в спортивный костюм, выпив двести грамм портвейна, Рыжий ждал своего приятеля на Балтийской улице, возле магазина «Спорттовары». По сколько он всю дорогу тренировался, то есть, делал свирепый вид и сморкался, при помощи большого пальца правой руки, то прохожие боязливо обходили странного молодого человека, резонно замечая, что похоже у парня «не все дома». Но, Рыжий был настолько поглощен своим занятием, что не обращал внимания на испуганные взгляды людей. Приятель не много задержался, оценил внешний вид Рыжего, удовлетворенно кивнул, и они пошли на дело.
Поднявшись на третий этаж сталинского дома, они остановились у железной двери и, приложив к ней ухо, прислушались. За дверью слышались чьи –то шаги, какой –то шум, позвякивание и стук. Они нажали на кнопку звонка. Шум стих. Они подождали не много и позвонили снова. Ни какой реакции. Тогда Рыжий, войдя в образ, стал барабанить кулаком в дверь и орать зычным голосом: «Откройте, милиция!». Видимо, за дверьми поняли, с кем имеют дело, потому что, через мгновение дверь распахнулась. На пороге стояли два бритых мужика, явно бандитской внешности.
- Ты хозяин? – спросил Рыжий, слегка осалив зубы, прищурив глаза и поднеся большой палец правой руки к носу, чтобы сморкнуться.
- Так вы не менты? – рассмотрев звонивших, удивленно спросил парень, стоящий ближе к выходу.
- Мы пришли забрать долг, - раздувая щеки, говорит Рыжий.
- Петька, это не менты, - повернув голову к приятелю, сказал мужик. – По внешнему виду, один из низ точно придурок.
- Так что долг? – не много сбавив тон, спросил Рыжий.
- Какой долг, - прищурился мужик.
- Какой долг? – спросил Рыжий у приятеля.
Но тот, почему-то стоял бледный и на вопрос не ответил. У Рыжего из рук уплывали три тысячи, а вместе с ними и длинноногая красавица с нежным пухом между ног. Рыжий решил взять инициативу в свои волосатые большие руки, из которых чуть было не уплыли три тысячи. Он решительно шагнул в квартиру, надеясь, что и приятель последует его примеру. Но, то продолжал стоять на лестнице, как истукан. За Рыжим захлопнулась дверь. От неожиданности он обернулся, а когда повернулся назад, то увидел направленный на него ствол пистолета.
- Ребята, вы что? – слегка, чувствуя себя не в своей тарелке, спросил Рыжий, садясь на стоявший в коридоре стул.
- Что? – переспросил второй мужик, в руках у которого был пистолет.
- Вы что? – только и смог спросить Рыжий, понимая, что дело приняло дурной оборот. И будет очень здорово, если он выйдет из этой квартиры целым и невредимым. Ни о какой красавице с длинными ногами и пушком между ног, он уже даже не помышлял.
- А что мы. Мы ничего, - сказал первый мужик. – Мы к тебе в дверь не ломились, сопли по стенкам не размазывали, вот и думай теперь, что мы.
- Это не я, - сказал Рыжий, -меня попросили.
- Ну, братец, это не разговор, за базар отвечать надо, - покачал головой мужик и с размаху засветил Рыжему в левый глаз.
Рыжий свалился со стула. Спесь с него слетела в одно мгновенье. Он схватился рукой за разбитый глаз.
- За что? Я же вам ничего не сделал? С подвыванием спросил Рыжий.
- Это тебе урок, чтобы не лез куда не следует, - ответил мужик. – А теперь давай баклань про долг.
- А что говорить. Лучше у Олег спросите, он про него знает.
- Ушел твой Олег, сбежал, кинул тебя одного. Понял? – сказал мужик. – Так ты значит, торпедой прикидываешься.  – Он вновь ударил Рыжего, на сей раз в нос. Из носа брызнула кровь. – Так, что про долг говорил Олег?
- Он сказал, - Рыжий достал платок и стал вытирать разбитый нос. – Что хозяин квартиры должен кому –то двадцать тысяч. Попросил меня помочь забрать, пообещав три тысячи.
Мужики переглянулись. Они пошептались о чем –то, так что Рыжий не слышал. Он раздумывал, отпустят его или нет. Оказалось, что нет.
- Проходи, - сказал мужик со стволом.
- Куда? – испуганно спросил Рыжий.
- В комнату проходи, гостем дорогим будешь. А, вообще, парень, прекращай косить под душевнобольного, а то я разозлюсь и тебе очко порву. Ты понял меня?
Рыжий прошел в комнату, в которой был фирменный бардак, почище чем у него дома. Вещи валялись на полу, ящики из серванта и секретера были выдвинуты. Казалось, что хозяева куда –то сильно спешили. Рыжий встал по средине комнаты и повернулся. Удар в живот, страшной силы, переломил его пополам. Он ойкнул и упал на колени. Потом его привязали к батарее, пару раз съездили по морде и ушли. Они вышли из квартиры. Рыжий слышал, как захлопнулась входная дверь.
Рыжий ревел. Слезы стекли по разбитому лицу, смешивались с кровью и капали на спортивный костюм. Ему было больно и обидно. Обидно, что приятель бросил его и убежал.
Так прошла ночь. Под утро, он ужасно захотел в туалет. Не надо было плотно ужинать у матери, идя на такое рискованное дело. Еще не много и он… Он крепился, вновь увлажняя костюм слезами. Попытки развязаться, успеха не имели. День длился бесконечно долго, а в квартиру никто не возвращался. Первым не выдержал мочевой пузырь. Когда ночь опустилась на город, когда он перестал чувствовать задеревеневшие, затекшие пальцы, не выдержал кишечник. Наступил момент истины. Вокруг несчастного Рыжего роились мухи. Вонь была жуткая, такая, что Рыжий задыхался.
Когда рассвет окрасил комнату бледным, серебристым светом, Рыжий представлял из себя жалкое зрелище. Он уже не стонал и не плакал, он тупо уставился в одну точку, и глаза его светились странным диким огнем.
Кто –то повернул ключ в замочной скважине и входная дверь отворилась. На пороге комнаты появился незнакомый мужчина, с ужасом разглядывая помещение. Наконец, он заметил Рыжего, сидящего возле батареи, с безучастным взглядом.
- Вы кто? – спросил изумленный мужик.
- Мы? – разревелся Рыжий.
Мужик принюхался и зажал нос. Он закашлялся, и поняв, что от этого засранца толком будет ничего не добиться, пошел звонить в милицию.
Оказалось, что это был настоящий хозяин квартиры. Он уезжал в служебную командировку в Ленобласть. Буквально в тот же день, его квартиру взломали. Именно с ворами и столкнулся Рыжий. Они вначале струхнули, подумав, что за дверью менты, но поняв, кто находится перед ними, решили поиздеваться над неудачливым рекетиром. Не смотря на мольбы Рыжего, дядька так и не отвязал его, до приезда ментов. Когда же его отвязали от батареи, позволили сходить в ванную, помыться, то Рыжий рассказал им все от начала, до конца. Менты не могли сдержать улыбок, а вот хозяину было не до смеха. Воры основательно почистили его квартиру.
Единственным утешением для Рыжего было то, что допросив, менты отпустили его на все четыре стороны, а мужик сказал, что вернет долг какому –то Петру буквально завтра, и что Рыжий может зайти за ним в пять часов…
- По сколько я не знаю, где живет эта сволочь – Олег, а он не знает, где сейчас живу я, а о Петре я, вообще, никогда не слышал, то я забрал все деньги себе, - закончил свой рассказ Рыжий.
- Но, ведь, твои данные должны быть в милиции, - сказал я.
- Я дал не свои данные, - захихикал Рыжий.
Как быстро забывается все плохое, особенно если залить воспоминания изрядным количеством спиртного.
- Да, а говнецом –то от тебя до сих пор попахивает, - сказал я, разливая вино по стаканам. – А что ты с деньгами сделал?
- Часть долга Коломе отдал, а остальные на доски истратил. Ты же знаешь, Лешич, я в деревне баню и беседку почти построил.
- Баню! Скажи пропил, а то бвню, беседку. Кого ты лечишь?
Рыжий, лукаво, посмотрел на меня и осклабился.
- Совсем чуть –чуть, - сказал он.
- Вот так всегда, пьете без меня, а как деньги кончаются, так сразу, Лешич, Лешич!
- Так тебя же не было, - сказал Кэп. – Я тебе регулярно звонил. А помнишь, мы с Ильей к тебе заходили? Ну, а ты?
Да, все верно, я тогда никуда с ними не пошел. Я тогда всю ночь с Юлькой проболтал. А потом началась котовасия. Меня подмывало рассказать им мою историю, но что –то останавливало. О том, что случилось этим летом знаю только я один. Так пусть это и останется во мне.
- А что с Лысым случилось? – спрашиваю, наконец, я.
- Умер, - говорит Рыжий.
- Как, от чего?
- Х..й знает, - пожимает плечами Кэп. – До кололся наверное.
- Да, - соглашаюсь я с версией Кэпа. – Они часто от этого копыта отбрасывают. Давай -те что -ли выпьем за него.
- Давай, - хором сказали парни.
Лысого нашли в подъезде на другом конце города. Приехали менты и медики и увезли тело. Результаты судебно –медицинской экспертизы показали, что умер Лысый от черепно – мозговой травмы, полученной в результате падения с большой высоты. По версии следствия, находясь в состоянии наркотического опьянения, Лысый подвернул ногу и свалился с лестницы, разбив себе голову. Он еще какое –то время был жив, но скорая помощь слишком долго добиралась до места происшествия, поэтому спасти его не удалось. Мне не очень верилось в это, впрочем, меня это сильно волновало, как и моих приятелей. Есть повод нажраться, значит его надо использовать.
Лысого убили люди из «конторы», но об этом никто и не когда не узнает.
Смерть Лысого, не кого из нас не удивила, но это была первая смерть моего городского знакомого. Нет, был еще Леха, но он погиб под Псковом, спасая мою жизнь. Сколько друзей и знакомых я потерял за последние два года? В Поселке погибли почти все, из городских Леха и , вот теперь Лысый. Значит и в город пришла эта эпидемия. Сколько еще смертей ждет впереди?
В конце сентября родители возвращаются с дачи. Мать первым делом замечает, пропажу туалетных принадлежностей. Я даже не оправдываюсь. Зачем. И так понятно, что пропил. Даже если и не я, то виноват все равно, не надо пускать в дом кого не поподя. Мы по прежнему не работаем, а лишь делаем вид, что ищем работу. Кэп вечно таскается на биржу, но там на столько говенные предложения, что даже не стоит о них говорить. Всюду требуются высококвалифицированные рабочие или подсобники. Кэп еще дергается, а у меня, с этой пьянкой, здоровье на столько ослабло, что горбатиться целыми днями, я просто не смогу. Найти работу, на которой ничего не надо делать, да чтобы еще за нее и платили, на бирже не реально, тут только знакомые могут помочь. Но, круг моего общения, довольно, узок, и почти все они не работают. С приличными людьми, я давно потерял связи, а ломать не строить. Вновь вернуться в прошлую жизнь мне уже никогда не удастся. Надо бросать все и начинать жить заново. Но сделать это в тридцать три года, решится не всякий, когда уже, почти, вся жизнь позади.
 Рыжий снова уехал на дачу, на этот раз  закрывать дом. Обещал вернуться через неделю. Мы с Кэпом берем пару флаконов портвейна и едем в Стрельну на рыбалку. У него там участок и сарай, для хранения различного барахла и садового инвентаря. Мы сидим на берегу канала, не далеко от «Макаровки» и ловим плотву, ершей и пескарей. Рыбы много, только успевай закидывать, но самая большая размером с мизинец. Но, мы действуем по принципу спартакиад – главное не победа, главное удовольствие. Портвейн приятно разогревает кровь, осенний воздух опьяняет, рыбалка приносит удовольствие. Приятно проводить время за интересным занятием, когда другие корячатся в грязных цехах и душных помещениях. К сожалению, прекрасно проведенный день, заканчивается для меня плачевно. Буквально у самой парадной, меня останавливает милицейский патруль. Я пытаюсь объяснить ментам, что живу в этом доме, но их это не волнует, и они волокут меня в вытрезвитель, на улицу Зои Космодемьянской, который находится в трех минутах ходьбы. Когда меня приводят на Зою, то я слышу в камере, до боли знакомый голос. Неужели и Кэпа замели? Оказалось, что это так. Но, в отличии от меня, он начал бузить. Его отделали дубинками и посадили в «холодную», чтобы быстрее отрезвел. Я же провел ночь в интеллигентной компании представителей различных слоев общества. Не было только Бомжей и бандитов, этих не берут по разным причинам. С одних взять нечего, а других побаиваются.
В шесть утра, нас выпускают. Кэп злой и побитый, я злой, но целый. Мы ждем, пока у Кэпа родители уйдут на работу, и идем к нему. У него где –то есть заначка. Нам надо залить свою злость алкоголем.
В десять часов утра мы уже хороши. Звонит телефон. Кэп снимает трубку.
- Кучерявый звонил, - говорит он, поговорив с минуту. – Хочет встретиться.
 - А кто это? – спрашиваю я, икая. И повторяю в сотый раз, слова из фильма «Афоня»: «Икота, икота, уйди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого», но это ни хрена не помогает.
- Это парень из общаги, я его уже лет десять знаю. Наш человек, - отвечает Кэп. Этих рекомендаций достаточно. – Ты знаешь, как попробуй, - продолжает Кэп. – Соедини большой палец и мизинец, и прикинь, кто может тебя вспоминать. Если угадаешь, то икота пройдет.
Если бы я не был пьян, то, конечно бы, не стал заниматься ерундистикой. Но, по сколько глаза уже были залиты, то я попробовал его метод. Я подумал о матери, которую не предупредил, что не приду домой. Она, наверняка, не спала всю ночь и чихвостила меня, по чем зря.
И, о чудо, икота прошла.
Через двадцать минут мы встретились с Кучерявым на Промышленной. Я вспомнил, что когда –то видел его в гостях у бывшей жены Кэпа, только волосы у него были длинные, как у девки. Сейчас же, он подстригся и выглядел посолидней. Он тоже узнал меня. Мы поздоровались.
- Кэп, есть какие –нибудь копейки? – спросил Кучер.
- Мы только из вытрезвителя, - говорит Кэп. – Сам понимаешь, от туда с деньгами не возвращаются.
- А продать что –нибудь?
Кэп чешет репу. Тащить из дома, до этого мы еще не дошли. Но, подумать можно. Вон, Рыжий уже пол квартиры своей вынес, и ничего, не жужжит.
- Разве, что картошка, - говорит Кэп.
- О! Это тема, - вдохновляется Кучкрявый. – А много?
- Килограмм пять, десять, - прикидывает Кэп, сколько можно спереть картошки, чтобы родители не сразу заметили.
- А куда ее девать? – спрашиваю я. – Кому она нужна?
- Да ты чего, - говорит Кучер. – Я ее сейчас быстро втюхаю.
Действительно, он очень быстро продает картошку, по три рубля. У нас на руках оказывается тридцатник. В принципе, на бутылку паленой водки или две вина.
- А может спирта возьмем, - предлагает Кучер.
- Откуда? – спрашиваю я.
- Он знает, - говорит Кэп.
- А спирт –то нормальный, не технический?
- Нормальный, - утверждает Кучерявый. – Скажи Кэп.
Кэп поддакивает. Что ж, если спирт нормальный, и стоит не дорого, то почему бы не взять его.
Мы возвращаемся к Кэпу домой и набираем в бутылку холодной воды, чтобы разбавить «шило». Потом идем на рынок, возле универмага, Кучерявый куда –то исчезает и возвращается с двумя «маленькими» без этикеток.
- Это спирт? – спрашиваю я.
- Да, чистый, - отвечает Кучерявый.
Я еще слишком наивен и не знаю, что Кучерявый почти не врет, назвыая то, что мы будем пить «чистым». Но, это выяснится только после того, как все уже будет выпито. Мы идем на стадион. Надо развести спирт и нормально одтянутся. Неожиданно, нарисовывается Рыжий. Рожа у него красная, глаза блестят, следов от синяков, почти не осталось.
- А, - бухтит Рыжий. – Без меня хотели выпить.
- Ты откуда такой? – спрашивает Кэп. – Ты же должен был только в воскресенье приехать.
- Папаша не вынес моего пьянства и забрал меня с собой, - смеется Рыжий. – Ты представляешь, Лешич, сколько я там самогона выпил.
- Нет не представляю, - говорю я. – Только представляю, что кто –то давно обещал мне привезти его на пробу.
- Я вез, честно вез, - Рыжий прикладывает руку к груди. – Но, в электричке такой коллектив образовался, что пришлось бутылку оприходовать на всех. Меня пивом угостили, не мог же я не ответить.
- Ты же с отцом ехал? – сказал Кэп.
- Я от него сбежал в другой вагон, - смеется Рыжий.
Комик!
Спирт разбавлен и стоит остывает. Рыжий рассказывает о своих похождениях в деревне. Больше всего его заботит отсутствие женщин.
- Представляешь, - обращается он ко мне. – Мне там так хотелось, что я чуть на одну старуху не залез.
- Ты можешь, - подначивает его Кэп.
Слова Кэпа оказались пророческими, и через, каких -нибудь пол года я о них вспомню.
Спирт оказался с каким –то привкусом, я так и не смог разобрать, с каким. Но, пился он легко, и отвращения не вызывал. Скоро он закончился и Кучерявый побежал еже за одной.
- Что за спирт мы пьем? - спросил Рыжий Кэпа, пока Кучер бегал за бутылкой. – Привкус у него какой –то своеобразный.
- «Льдинку», - ответил Кэп.
- Что?! – ошалел я.
- Да не бойся, там обыкновенный спирт, только не девяносто шесть, а семьдесят градусов. Я знаю. Черные покупают его на гидролизном заводе, бодяжат и разливают в посуду из-под «льдины». Почему ты думаешь, ее во всех приемных пунктах берут. Да, нормальный спирт, - успокаьвал Кэп.
Вот так мы с Рыжим, обманным путем, были вовлечены в многочисленные ряды «льдинщиков», «снежинщиков» и «чистых». Вся эта дрянь разливалась в одних и тех же подпольных мини –заводах, а проще сказать, в съемных квартирах, Бомжами и алкоголиками, которых нанимали «черные» хозяева ларьков, за бутылку того же пойла, которые те разливали. От заводских стеклоочистителей и иных спиртосодержащих средств, левые можно было отличить по пробке. Если на пробке были три не больших вмятинки от зубцов, то продукт был заводской, с различными вонючими добавками, такой покупать не рекомендовалось. Если пробка не имела никаких повреждений, то это просто слегка разбавленный спирт, такой продукт можно употреблять без особого беспокойства за последствия. Нет, травились, конечно, и с него, но гораздо реже, чем с заводского. Но, об этом мы узнаем гораздо позже, когда наступит настоящее безденежье. А сейчас, у нас еще появляются деньги и опуститься до «льдины» мы еще не созрели, хотя стремительно несемся к ней в объятия.
Пришел Кучерявый и принес еще одну бутылку. Мы разбавили и закурили. Сейчас Рыжего потянет на женщин, подумал я, но ошибся. На футбольном поле мальчишки гоняли мяч.
- Давайте в футбол сыграем, - предложил Рыжий.
- А что, идея не плохая, - поддержал его Кэп.
Мы допили спирт и пошли. Игра удалась на славу. Десятилетние пацаны обыграли взрослых пьяных дяденек с разгромным счетом, но все равно, мы были довольны. Я, например, впервые коснулся мяча за последние десять лет.
Пьяные и довольные мы расходились по домам. «Вот прошел еще день, сколько останется нам».
«Осень – мертвые дожди, осень – юные морозы,
Задубевшие березы ковыляют по Руси.
Осень – ржавая листва, оплевавшая дорогу.
Осень – смертная тревога, для хмельного старика».
    С недавних пор, осень стала мне гораздо ближе, чем была в детстве и юности. Если раньше я не любил ее, за холодный, промозглый ветер, за постоянные проливные дожди, за то, что приходится расставаться с теплым летом, за то, что улетают на юг стаи птиц, за то, что желтеет трава, становятся голыми деревья. Осень навевала печаль и тоску. С возрастом все изменилось. Меня больше не пугают крики журавлей, покидающих родные места, не пугает слякоть и грязь. Я стал лучше понимать Пушкина, так любившего это время года. И хотя, я все так же хожу хмельной, но не чувствую «смертную тревогу», может оттого, что я еще не совсем старик.
На ноябрьские неожиданно выпадает снег, а у меня нет зимних ботинок. Приходится ходить по снежной каше в рваных осенних. Хорошо, что еще я не порвал свою пропитку, в ней тепло и уютно. А ноги, фиг с ними, ноги у батареи погреть можно. Мы все еще не работаем, а лишь бесцельно болтаемся по району. Я уже по горло сыт этим районом, но куда из него денешься. Денег на дорогу нет. Хватает только на «льдину». Да, мы постепенно перешли на суррогаты. Иногда приезжает Миля и Халик, тогда мы сидим в «Бруклине» или «Нептуне» и пьем нормальную водку и пиво. Но это происходит не часто. Кому охота поить трех здоровых лбов? Иногда, когда у Кучерявого Нинка на работе, то мы сидим у него дома, пьем отраву и играем в карты. Смертельная тоска, но не тревога.
В конце ноября, зима окончательно вступает в свои права. На улице холодно и полно снега. Мать жалеет меня и покупает зимние сапоги. Мать, есть мать. Кэпу тоже купили зимнюю куртку, про Рыжего я не говорю, его мамаша одевает по полной программе. Кучерявый ходит в том, что кто –то даст, из старых шмоток, или сам стащит у кого –нибудь. Он, вообще –то, из Грозного. Он – беженец. После того, как в Чечне пришел к власти Дудаев, многие русские покинули эту страну. Родители Кучерявого осели где –то у родственников под Вологдой, а сам он обосновался в Питере. Он здорово бухает, поэтому никаких компенсаций, никаких документов, подтверждающих, его статус, он сделать не может. Для этого надо бегать по инстанциям, и хотя бы несколько недель не пить. Бегать он еще способен, а вот не пить, это серьезный вопрос. Как уверяет он: « Я пью подряд десять лет, и не одного дня не было, чтобы он прошел без стакана». Я не очень –то ему верю, столько пить невозможно, но он божится и клянется мамой. Что ж, каждому свое. Работает он, в основном, на «черных». Торгует на рынках овощами и фруктами. Но долго не задерживается из-за пьянки, хотя торгаш из него вышел бы хороший. Покупатели, а особенно покупательницы глядя в его чистые, голубые, «как небо глаза», правда, до одури стеклянные, почему –то доверяют ему, хотя он постоянно обманывает их. Но в торговле иначе нельзя, иначе, останешься без зарплаты. На рынках все изначально построено на обмане и обвесе. Когда «черные» отпускают тебе товар, то только тем, что у них «заряжены» весы, ты сразу попадаешь рублей на пятьдесят. Вот теперь стой за прилавком и думай, как отбить эту полташку, да еще и себе на «льдину» заработать. Скучно же целый день за прилавком стоять одному, да и холодно.
Декабрь проносится мимо, как тройка вороных. Снежный, вьюжный, иногда, с морозами под двадцать градусов. У нас в крови градусов больше, как минимум на двадцать, по этому морозы нам не страшны. Тем более, можно зависать у Рыжего или Кучерявого, а уж если не у них, то в парадных тепло и сухо. Мы облюбовали несколько парадных в районе, все возле «Нарвской». Особенно по вкусу пришлась нам парадная углового дома, на втором этаже которого, находится аптека. Один раз, нас собралось там человек десять. Я не помню, почему мы не пошли в «Бруклин», а пили в парадной, но было весело. Мы стояли часа три, пока недовольные жильцы вежливо не попросили нас, убраться восвояси. А все из-за Рыжего, который любит обязательно поссать в парадной. Вот уж по истине, где жрет, там и срет!
Приближались новогодние праздники. Нужно было срочно искать деньги. Новый год, это не хрен собачий, праздники следуют один за другим. Пьянка длится две недели, где взять столько денег? Мы сидим у Кучерявого и пьем. Впрочем, если бы я сказал, что мы сидим у Кучерявого и вяжем или играем в лото, то мне вряд ли кто –нибудь поверил. Поэтому я и говорю, сидим и пьем. Рыжего волнует вопрос, что делать с новым годом?
- Давай его отменим, - предлагает Кэп.
Но Рыжему не до смеха, он хочет встретить новый год по полной программе, то есть с шампанским и девочками, а для этого нужны деньги. Кучерявый предлагает что –нибудь продать.
- Продай шампунь, который ты у меня с****ил, - говорю я ему, но он никак не реагирует.
- Мужики! – говорит Кэп. – Давайте елками торговать.
- Чего? Стоять целый день на морозе за пятьдесят рублей. Иди торгуй, - ухмыльнулся я.
- Нах..я. Поедем в лес, напилим елок и продадим, - говорит Кэп.
- А на штрафы у тебя деньги есть?
- А в этой идее что-то есть, от человека разумного, - наморщил, свой большой лоб, Рыжий.
- Ты имеешь ввиду штрафы? – дурачился я.
- Прекрати ты, Лешич, дай подумать, - злится Рыжий.
Он любит изображать из себя Раденовского «Мыслителя». Сядет, упрется кулаком в лоб, покраснеет от напряжения и сидит молча, тужится. Того и гляди, что или мысли из ушей полезут вместе с мозгами, или произойдет то, что с ним случилось, когда он в рэкетиров играл. Так и хочется ему об этом напомнить, но не могу, я же обещал, что кроме нас с Кэпом об этом эпизоде его биографии никто не узнает.
- Давайте бахнем, - предлагаю я.
- Куда ты гонишь! – петушится Кэп.
Но, Кучерявый уже достал бутылку и стал разливать ее содержимое по кружкам. Рюмок в этом доме не существует. Вообще, как он умудрился подцепить себе Нину, ума не приложу. Она старше его на двадцать лет, у нее сын ровесник Кучера. Кучерявый денег в «семью» уже давно не приносит, только жрет и спит. Я думаю, что он ее даже не имеет. Куда, если он каждый день в хлам. Правда, пьет он на стороне, не за ее счет, а даже наоборот, иногда ей бухалово приносит.
Мы дружно выпиваем и закусываем репчатым луком с солью. Нинка работает посудомойкой в военно-морском госпитале, что находится на углу Рижского и Старо –Петергофского проспектов. Денег ей почти не платят, но зато, она пиз..т от туда продукты. Холодильник у нее вечно забит мясом и овощами. Кучерявый иногда ворует отдельные куски мяса и продает их на рынке продавцам. Сегодня мы, например, пьем на деньги вырученные от продажи килограмма печени из холодильника.
После некоторой паузы, вызванной «осмыслением» выпитого напитка, Кэп вновь заводит разговор о елках. Я, в принципе, не прочь съездить в лес, поклониться природе. Меня даже не особо волнуют менты и лесники, денег на штраф все равно нет. Просто я скептически смотрю на эту затею. Я не уверен, что на елках мы сможем поднять какие –нибудь деньги. Ведь была же у нас эпопея с металлом.
С цветными металлами мы опоздали. Всю медь, алюминий, бронзу, латунь и прочие, уже давно растащили. Если в самом начале «металлического бума», цветные металлы можно было найти почти на любой помойке, то со временем, когда приемных пунктов пооткрывалось бесчисленное множество, а Бомжи врубились в перспективность поисков цветного лома, найти что-нибудь стоящее стало проблематично. Мы как-то пытались отпилить медный кабель, привинченный к рельсам, толи в виде заземлителя, толи еще для каких целей. Но медь оказалась только снаружи, а внутри был стальной сердечник. Овчинка выделки не стоила. Ехать же куда –то за город и пиз..ть кабель на полигонах, которых в области выше крыши, было рискованным и сомнительным занятием. Один такой пилил кабелюгу на каком –то полигоне в Осиновой Роще. До сих пор, наверное, пилит, на том свете. Короче, с цветными был пролет, оставались черные. В какой –то бесплатной газетенке мы нашли несколько объявлений «о приеме черных металлов». Оставалось найти их и сдать. По началу это казалось довольно просто. На всех помойках, на свалках, у строящихся домов, валялось огромное количество труб, болванок, батарей и прочего лома. Надо было только стащить это в одну кучу, погрузить в машину и сдать. Плевое дело! За, пусть даже, целый день работы, можно выручить рублей пятьсот. Кучерявый пообещал, что с машиной проблем не возникнет, главное насобирать побольше куч, в разных местах, а потом объехать все на машине, и быстренько загрузить в нее все добро. Решили начать с завтрашнего дня.
Железяк, действительно, оказалось довольно много. Это были и старые газовые плиты, и холодильники, и батареи, и трубы, и люки, и ножки от скамеек, и много – много иных металлических предметов. Пропахали мы целый день, так что к вечеру все тело болело от усталости. Приемные пункты уже закрылись, и приятную процедуру, получения денег, пришлось отложить на следующий день.
На следующее утро, мы грузили наше железо в крытый фургон. Оказалось, что за ночь из наших куч, пропали две крышки от люков, а мы тащили, старались. Но, истинное разочарование ждало нас на приемном пункте. Оказалось, что чугунные батареи, ужасно тяжелые, стоят копейки, что трубы принимают только толщиной не менее пяти миллиметров, что сталь на газовых плитах не годится, а мелочь они, вообще, не берут. В итоге, полученных денег, нам хватило только на то, чтобы расплатиться с водителем за машину и на три «снежинки».
- Нет, парни, - сказал я. – Я больше в эти игры не играю, уж лучше бутылки собирать, чем заморачиваться с этим железом.
Кэп с Кучерявым еще подергались не много, но их энтузиазма хватило только на пару дней. Они тоже поняли бесперспективность этого мероприятия.
Именно по этому, я с подозрением отнесся к предложению Кэпа поторговать елками. Но, я оказался в меньшинстве, поэтому, скрипя сердцем, я согласился на эту авантюру.
По всему городу, вовсю продавались елки. Стоили они не мало, по нашим понятиям, метр – тридцать рублей. Если продавать дешевле, то может, и купят. Оставалось решить, куда ехать и где продавать. На общем собрании акционеров компании «Елки –палки и Ко», мы решили, что безопаснее будет пилить в Левашово, а продавать либо в Озерках, либо на проспекте Просвещения. Я спер из дома ножовку, а Рыжий из папашиного гаража ножовку по металлу. Кучерявый нашел где –то две больших сумки, а Кэп большие черные полиэтиленовые пакеты, которые он увел, когда работал на заправочной станции. Оставалось затариться спиртным, чтобы не замерзнут в лесу. Рыжий был категорически настроен против «льдины», Кэп поддерживал его, поэтому пришлось идти в аптеку и покупать «Боярышник». Четырех пузырей хватит на первое время, а потом, глядишь, и елки продадутся. В метро мы втроем прошли «паровозом», за один жетон, а Кучерявый просто перемахнул через турникет, как горный козел. Но, в последний момент, зацепился за рога, не свои, а те, которые у турникета, и свалился на пол. Тут же подбежал мент и отвел его в пикет. Если бы забрали меня, то я опять бы очутился в вытрезвители, а Кучеру постоянно везет. Не просидев в пикете и десяти минут, он преспокойно вышел от туда. Правда, мент вывел его из метро, но Кучер скоро нарисовался и, вновь, повторил попытку сигануть через автомат. Мы мысленно аплодировали ему. Высота взята! Есть новый мировой рекорд!
Доехали до Удельной. Билеты, конечно же, не покупали, зачем. В электричке Рыжий и Кучер начали пить «Боярышник». Мы с Кэпом уговаривали их подождать, оставить настойку до леса, но было бесполезно.
- Хрен мы вам свою дадим, - сказал я.
- Ну и не надо, - ответил Рыжий и уснул.
Следом за ним, вырубился Кучерявый. Весело! Как мы будем елки пилить? Разбудили мы их в Парголово. Рыжий оклемался достаточно быстро, чего не скажешь о Кучерявом. Все время, пока мы шли до леса, его телепало и бросало из стороны в сторону. Наконец, мы перешли средне – выборгское шоссе и дошли до места. Летом мы с Кэпом обычно ездим сюда за грибами. Грибов находим не много, но гуляем по лесу, купаемся, пьем вино, короче, оттягиваемся в полный рост. Позапрошлым летом, когда жрать совсем было нечего, мы только и спасались грибами: сыроежками, лисичками и подберезовиками. Изредка, попадались красные и белые.
Елки все были облеплены снегом, и трудно было понять, пушистые они или нет. Ковырялись мы, достаточно, долго, выбирая достойные экземпляры. В итоге напилили штук пятнадцать маленьких, сантиметров по восемьдесят, и четыре больших, под два метра. Когда мы с Кэпом достали свою настойку, то Рыжий с Кучерявым стали конючить -  « Ну, хоть глоточек! Замерзнем же здесь и умрем», пришлось делиться. А мороз был приличный, и ноги все промокли. Представьте сами, это же вам не летом, по ягоды, по грибы. Я, почему –то, вспомнил, как болтался по зимнему лесу в Поселке, когда сбежал от дяди Славы. А ведь до Поселка рукой подать, на электричке всего две остановки. Интересно, что там сейчас творится?
«Боярышник» не много согрел, но оптимизма не прибавил. Предстояло самое главное, добраться до города и продать елки. Обратно решили ехать на автобусе, в электричках ходили менты, а на вокзалах какие –то придурки с зелеными повязками на рукавах. Мы прозвали их «юнаты». Пока ждали автобус, здорово замерзли, превратившись в ледышки. Кондуктор без особого энтузиазма подошел к нам, но приглядевшись, покачал головой и вернулся на место. Ну, что с нас возьмешь?
Доехали мы до проспекта Просвещения и разложили свой товар, как раз на против дома в котором мы жили с женой. ****ь, увидев дом, я сразу же впал в депрессию. У меня это часто случается, когда вспоминаю о былом. Вот здесь мы гуляли, вот в том универсаме покупали картошку и мясо по талонам, здесь раньше стояли пивные ларьки, и я частенько пил тут пиво. За универсамом детская поликлиника, сюда мы возили сына в бассейн. Он очень любил купаться, когда был совсем еще маленьким. Как там его ты называла? Нет, с таким настроением не до торговли. Надо срочно убить в себе грусть – печаль.
Пошел снег, ветер разгонял снежинки, и они водили неистовый хоровод в свете фонаря.
«И любовь покинула, в эту непогодицу,
Улетела от меня, лебедью на юг.
Не нужны ей славненькой, лишние страдания.
Ей не нужно никаких, наших зимних вьюг».
Первым покупателем оказался сморщенный старичок, который, видимо, увидел нас из окна своего дома. Он долго копался в маленьких елках, наконец, выбрав самую пушистую.
- Сколько? - только потом поинтересовался он.
- Двадцать, - сказал Рыжий.
- Нет, дорого, - сказал дедок. Он по нашим лицам видел, что нам бы хоть по трехе что-нибудь продать.
- А сколько дадите? – спросил Кучерявый.
- Десятку.
-  Ладно, как первому покупателю, вам делаем скидку, - сказал Кэп, довольный и этой суммой. Во всяком случае, доехать до дома нам будет на что, не придется конючить у контролера, чтобы нас пропустили в метро бесплатно.
Но, куда там. Разве деньги у нас могут задержаться, тем более в такую стужу. Надо было срочно согреться и поднять настроение, иначе никакой торговли не будет.
Кучерявый и я побежали в магазин. За последние годы, здесь на столько все изменилось, что идти пришлось аж до метро. Но и в многочисленных павильонах мы не нашли ни «льда» не «снега». Нет, снег, как шел, так и продолжал идти, его то как раз было в изобилии, не было «нашего родного» горячего снега. Пришлось идти в аптечный киоск и покупать «Боярышник». Ну, что это такое на четверых? Разве что, по рту размазать.
Когда мы вернулись назад, наши торговцы превратились в снежных баб.
- Что так долго, - хором заорали они, завидев нас издали.
- Идите сами и ищите, - огрызнулся я.
- Блин, только «Боярышник», - Кэп скорчил кислую мину.
- А больше ничего нет, - разводя руки, сказал Кучерявый, отвинчивая крышку на пузырьке.
- А у нас есть, - опередил Рыжий мой вопрос.
- Сколько? – спросил я.
- Три, - ответил Кэп.
- Я спрашиваю, сколько денег, - сказал я.
- Сколько, сколько, тридцатник, - ответил Кэп.
- А чего так мало, мы же договорились по двадцатке сдавать, - сказал я.
- Давай, Леха, давай, вдувай по двадцать, по тридцать, - ухмыляясь, сказал Кэп. – Давайте, дерзайте, а мы с Рыжим пойдем погуляем.
- Мы что, гуляли? – возмутился я.
- Слушайте, кончайте грызся, - попросил Рыжий. – А ты Леха, не прав. Кэп не зря злится. Люди не берут дороже.
- Да ладно вам, - сказал я примирительно, сделав глоток. Я был рад и этим деньгам, если честно, то не надеясь и на них.
 Мы выпили настойку за пять секунд. Надо было идти снова.
- Я сбегаю? – тут же спросил Кучерявый.
- Я с тобой, - сказал Рыжий.
- Давайте быстрее, - сказал я.
- Сколько вы ходили, столько и мы, - сказал Рыжий.
Их не было минут двадцать. За это время мы продали шесть елок. Люди шли с работы, приценивались, шли дальше, а потом возвращались, видимо обсудив вопрос покупки с родственниками. Купили одну большую, за сорок рублей. Мы стояли замерзшие, но довольные. Черт! Я только потом узнал ее, она, похоже, тоже узнала меня. Соседка по дому. Она жила с мужем и ребенком в квартире напротив нашей. Не вспомнить сейчас, как ее звали, но она по прежнему симпатичная. Мне она очень нравилась тогда, восемь лет назад. Я бы отдал ей эту елку бесплатно, но тогда пришлось бы признаваться, что узнал ее. Она смотрела на мою заплывшую физиономию и грустно улыбалась. Я не думаю, что эта улыбка была посвящена мне, скорее она думала о чем –то своем. Нет, надо срочно нажраться, а то я сойду с ума.
Снедурочка, смотри, как воздух пузыриться.
Поземка. Смерть в ночи витает.
Сыр плесневеет в ржавой мышеловке,
Мурлычет, скрипнув, дверь.
А на твою ладошку, кружась, ложиться снег,
Смеется и … не тает.
С ума сойти не пришлось, ну и хорошо. Три «боярышника», затем еще четыре и пиво, не дали мне свихнуться. А тут, когда Рыжий с Кучером, в очередной раз, пошли за бухлом, нас с Кэпом забрали.  Какая –то сволочь, я так предполагаю, позвонила в милицию и заложила нас. Ну, а что еще ментам во дворе делать? Тем более «козел» вывернув из-за соседнего дома, сразу же подъехал к нам. Мы даже не успели спрятать елки в пакеты.
- Залезайте, - по отечески сказал прапорщик.
Мы даже не возбухали. Хорошо еще, что все деньги были у Рыжего. Стоп! Что значит хорошо? А как мы до дома доберемся? Вряд ли эти козлы будут нас ждать. Нас привезли в отделение на проспект Энгельса. Выгрузили и засунули в клетку, вместе с нашими лесными красавицами. Меня вызвали первым. Рутина. Как всегда, кто, где, когда, зачем, почему. Завели бы специальный вопросник, дали бы задержанному, он бы там только крестиками обозначал ответы. Представляете, на сколько бы у ментов больше времени бы стало, на нормальную работу. Им бы с преступниками и бандитами бороться, а они только и знают, как ларьки обдирать, да гопников, типа нас, ловить и бабок - спекулянток шпынять. Надо Петухову идею подсказать, а то я уже задолбался отвечать на эти вопросы.
- Работаешь? – спросил сержант.
Ну, какое твое дело, родной, работаю я или нет. Ведь сейчас на работу никакие бумаги не посылают, так зачем же давить на больную мозоль.
- Вриоб, - ответил я.
- Где? – спросил мент.
- Не где, а кто, - сказал я.
- Не понял.
- Временно исполняющий обязанности бомжа, - объяснил я.
- Юморишь, ****ь, - сказал мент, раздражаясь. – Сейчас довые..ся, сатирик хренов, начальник приедет, решим, что с тобой и твоим дружком делать. А пока иди, в камере юмори.
Кэп пришел веселый, как будто ему рюмку поднесли.
- Пошли, - сказал он.
- Куда? - не понял я.
- На х..й, - ответил он. – Приехал какой –то майор, спросил у сержанта, что я здесь делаю, тот объяснил ему про елки. Он выслушал и говорит6 «Пошли они на х..й».
- Серьезно, нас отпустили? – все еще не верил я.
- Нет, вру, - сказал Кэп. – Ну, если хочешь, то можешь остаться.
Конечно же, оставаться я не собирался. Мы выползли из отделения и пошли в «наш» двор. Как и ожидалось, Рыжий и Кучерявый отсутствовали. Нам оставалось либо торговать елками, либо упрашивать контролера в метро, пропустить нас без жетонов.
Если прицел сбит, то и с десяти метров можно промахнуться в цель. Менты нам этот самый прицел сбили. Сначала мы попытались продавать елки, чтобы нажить денег на настойку и метро, параллельно пытаясь дозвониться до Рыжего, в надежде, что он не уснул, не завис на какой – нибудь «блат -хате», не пропил все деньги с Кучерявым. Время приближалось к полуночи. Становилось ясно, что выбраться из этого района нам сегодня не удастся. Надо было подыскивать место для ночевки. Как я уже говорил, район на столько изменился за последние несколько лет, что вспомнить, где мы гуляли, когда – то, с сыном, и где жили одни мои знакомые было просто не возможно, особенно, если учесть мое нынешнее состояние. Прошли с Кэпом на улицу Жени Егоровой, но найти Гришкину квартиру представлялось делом не реальным. Позднее я узнал, что он давно развелся и переехал в другое место. Было уже около часа ночи, мороз прихватывал по полной программе, начался отходняк, елки мешали передвижению, тем более, мы рисковали, вновь, нарваться на ментовский патруль. В какой –то мере, это могло бы быть выходом из сложившейся ситуации, я имею в виду, ночевку в милиции. Но, во –первых пришлось бы куда –то прятать елки, не попрешься же с ними в милицию, там явно не правильно нас поймут, во –вторых, не известно, «приютили бы» нас доблестные сотрудники по борьбе с добропорядочными налогоплательщиками, ведь денег у нас  на постой не было, и совсем не обязательно случилось бы так, что нас оставили бы в пикете до утра. Обычно, ментов прельщают граждане, у которых в карманах или кошельках что –либо хрустит, окромя черствых сухарей или иной закуски. В – третьих, идти до Энгельса было не так уж близко, а «по морозцу босяком, к милому» может, разве что, народная артистка СССР Зыкина. И хоть мы и одеты, более - менее, тепло, чесать по колючему морозу, да по темному, продуваемому северным ветром проспекту Просвещения, не сильно хотелось. Короче, выбор был сделан, нам надо найти либо теплый подвал, либо чердак, и попробовать переночевать одну ночку. Как назло, почти все парадные были оборудованы кодовыми замками или домофонами. Некоторые запирались на ключ, не представляю, как можно попасть к кому – нибудь в гости, в такой парадной, предварительно не договорившись с хозяевами. Фиг с ними с кодовыми замками, подобрать к ним код, особого труда не составляет, тем более, что половину замков вывинчивают сами установщики, через пару –тройку недель. Главное, показать жильцам наличие работы, и собрать с них деньги. Особенно часто это практиковалось в начале девяностых годов, когда весь этот беспредел только –только начал выплескиваться на головы бедных сограждан. Одни люди собирали деньги, другие занимались установкой, а третьи – снимали. Потом по новой. Получался круговорот замков в природе. Хотя, если уж быть объективным, то ничего не спасало от воров и грабителей, и вряд ли спасет.
- Долго мы еще будем болтаться по этому холоду? – спросил раздраженный Кэп.
- Все, хмель прошел, - сказал я. – Если можешь предложить что –нибудь действенное, то кто тебе мешает.
- Ты же говорил, что знаешь этот район, - ворчал Кэп, доставая последнюю «беломорину».
- Знал когда –то, - усмехнулся я, вспоминая былое. Я ведь, действительно, гуляя с сыном, мирно спящим в коляске, обошел, практически, весь район, от Удельной до Суздальского и Культуры.
Бесцельно прошатавшись по улице  Егоровой, мы вышли на Выборгском шоссе. Стало еще холоднее, ветер пробирал до самых костей, а мороз просто озверел. Кровь стыла в жилах. Рук и ног я уже не чувствовал. Кэп шел рядом злой и промерзший. Эта сволочь, как хмель с него слетает, становится просто невозможным, особенно, если вопрос касается денег. Жил как –то у меня, почти все лето, жрал, пил, спал, когда у меня деньги кончились, то свалил домой, каяться. А мне что, лапу сосать? Хорошо хоть сейчас нам делить с ним нечего. Пошли вдоль шоссе. Просто, не о чем не думая. Рассчитывать на кого-то или чью –то помощь – бесполезно.
- Может, вокзал в Шувалово открыт?
- Не знаю, - ответил он.
- Пошли посмотрим, все равно делать нечего.
Мы пошли. Мимо церквушки, которую когда-то сфотографировал с балкона своего дома, но пленку, случайно, засветил. Красивая такая церковь, с голубыми куполами, не большая, аккуратная. Могучие деревья охраняют и защищают ее от выхлопных газов и копоти, большегрузных машин, постоянно летящих по трассе. Была у меня мысль, попробовать постучаться к церковному сторожу, попроситься у него на ночлег, но Кэп был категорически против.
- Пьяным или выпивши на территорию храма не пойду!
Он был крещенным, в отличии от меня, и кое-какие правила соблюдал, хотя, все основные каноны, нарушал постоянно.
Не пойдешь, так не ходи. Мы петляли по колено в снегу, спотыкаясь и падая, по узкой тропинке, вдоль Шуваловского кладбища. Когда –то я ходил здесь с женой в привокзальный магазин. Впрочем, по- моему, довольно о супруге. Пусть ей вирши слагает другой, а я помолчу.
Вскоре, тропинка вывела нас на берег озера. Можно было продолжать идти по ней, можно попробовать пройти по льду. Мы выбрали второе, благо темные тропинки, были хорошо видны в отблеске лунного света. Дорога, церковь, кладбище, озеро, они как-то скостили напряженность и раздражение, возникшее было между нами. Я подумал, что часто бываю не справедлив к Кэпу, ведь пока мы в одной упряжке, а значит, надо переть и переть этот не легкий груз вдвоем. Бесконечно это продолжаться не может. В конце -концов кто-то сойдет с дистанции, сбросит с себя упряжь и отправиться в свободный полет, а кто-то продолжит тянуть ненавистную лямку, пока не загнется. Кэп вылезет, я знаю, он сам себе на уме, кроме этого, он не чурается любой работы, у него нормальное здоровье, он не страдает комплексом неполноценности, у него нет чувства вины.
Не вдалеке, у кромки озера, метрах в ста впереди нас, показалась темная фигура. Разглядеть, кто это друг или мент не представлялось возможным. Мы бодрясь, просто шли вперед, даже не думая, о шедшем нам на встречу. Неизвестный оказался мужиком. Одет он был не важно. Коричневый полушубок, вероятно, еще с советских времен, кроличья шапка на голове, на ногах валенки. Лицо его разглядеть было сложно, не смотря на яркий голубой свет, опускавшийся с небес на снежную равнину озера. Но, судя по запаху, исходившему от мужика, это был «наш человек». Поравнявшись с нами, мужик спросил:
- Ребя, сарай у дороги работает?
От того, как он назвал нас, повеяло на меня чем-то далеким и теплым. Так, обычно, пацаны называли друг –друга в далеком детстве, в Поселке, когда собирались куда-то или просто играли.
- Какой сарай? – спросил Кэп. – церковь закрыта до утра, кладбище тоже, ты что имеешь ввиду, мужик?
- Слева от церкви лабаз ночной, вы чё, не от туда? – искренне, удивился мужик, вероятно, не представляя, откуда можно идти, в столь поздний час, кроме, как не из магазина.
-   Не, мы не знали, - ответил я и, в свою очередь, спросил у мужика. – А что, неужели, тот сараюга все еще пашет?
-  А куда же он денется? – удивился мужик, считая мой вопрос неуместным. Вероятно, он считал, что происходящие перемены могут касаться чего угодно, только не местной реликвии и достопримечательности.
В начале девяностых, когда со спиртным было, ой как сложно, я ходил в этот магазин и покупал, иногда, марочное вино и пиво. Магазин напоминал обыкновенный деревенский, со всеми его атрибутами. Наверное, он сохранился с тех пор, когда здесь еще не строились многоэтажки, а лишь ютились вдоль шоссе деревянные лачуги. Рядом с магазином, у самого озера, стоял пивной ларек, с отвратительным, разбавленным пивом. Я иногда вспоминаю его вкус, и хочется послать подальше все эти «балтики», «вены», «баварии» и, постояв у ларька, сдувая пену, попить этого бледно –желтого напитка за двадцать две копейки. Посмотреть на гладь озера, вдохнуть полной грудью, доносящийся с другого конца озера, запах дыма от бани, оглянуться назад, на окна четырнадцатиэтажного «корабля» и, допив пиво, покатить коляску со спящим сынулей домой к его милой маме.
Про пивной ларь и магазин мало кто знал, даже из местных жителей, проживших здесь по десять лет, не говоря уже о новоселах, поэтому людей здесь было мало, и затариться можно было почти всегда.
- Угостишь земляка? – с надеждой, спросил я. Обычно никто никого никогда не угощает, особенно в нынешнее время. Я сигарету и то стесняюсь стрельнуть, заранее предвидя отрицательный ответ, а уж про стакан и говорить нечего.
Мужик замялся. Я не наезжал на него, хотя, мы вдвоем, преспокойно, могли бы отобрать у него все деньги, но заниматься грабежами это не наше, это удел других подонков, чуть хуже, чем мы.
- Нет, ты не подумай чего, - сказал я, видя, что мужик ломается. – Мы тебе завтра, с утра, бабки отдадим, друзья приедут за нами. Понимаешь, нас в милицию забрали, и мы с приятелями разминулись.
- Елками торговали, - вступил в разговор Кэп. – Нас повязали, а деньги у ребят остались.
- У нас еще есть несколько елок, мы с утра продадим, вот и деньги появятся, - не давая мужику, вставить даже слово, лечил его я.
Видимо, мы убедили дядьку, потому что он, помявшись для понту, а может испугавшись нас, согласился.
- А, Бог с вами, пошли, - махнув рукой, сказал он.
Мы перемигнулись с Кэпом и поперлись вслед за мужичком. Мужик резво шагал по тропинке, бормоча себе под нос какую-то тарабарщину. Вскоре, мы оказались возле магазина. Снаружи он совсем не изменился, разве что, вывеску сменил. Если раньше он назывался «Продовольственный магазин», то теперь, по модному, «маркет 24 часа». Мы зашли.
«Маркет» представлял из себя жалкое зрелище, со стандартным набором продуктов и напитков, банки с консервами, пиво и вино, крупы и конфеты. За прилавком скучала сонная продавщица, привыкшая к не частым ночным гостям. Почему его до сих пор не ликвидировали? Вероятно, из-за невысокой арендной платы, да, вот таких вот, ночных покупателей.
- Привет, Марго, - поздоровался мужичек.
- Что тебе? – вместо приветствия, спросила продавец.
- Что, что, как всегда, - не обращая внимания на грубость, сказал мужик, явно привыкший к такому обращению.
Странная вещь. Люди типа нас и него, приносят таким магазинчикам основную прибыль, а значит и продавцам. Но, именно мы, чаще всего нарываемся на грубость и неприязнь работников прилавка. Где логика? По идее, нас должны уважать больше всех, а нас не любят, с нами общаются, как с прокаженными. Да, ни будь нас, половина торговых точек, просто, почили бы в бозе, а они хамят.
Вот и сейчас, нахамила мужику, а потом выудила, откуда-то из под прилавка, бутылку «Пекаря» и сунула мужику. Тот, бережно, спрятал «добавку для тортов» за пазуху.
- Девушка, а вам елочка не нужна на праздник? – вдруг поинтересовался Кэп, подойдя к прилавку.
Мозги у него оттаяли что-ли? Я бы ни за что не догадался, спросить у продавщицы про ель.
Она окинула Кэпа пристальным взглядом.
- Покажи.
- Пожалуйста, выбирайте, - дружелюбно, сказал Кэп, показывая ее содержимое наших сумок и пакета.
- Почем? – женщина, по хозяйски, рассматривала елки. Тон ее, не много, смягчился.
- Для вас, отдадим за десятку, - сказал Кэп.
- Все? – спросила она.
Мы дружно рассмеялись. Смех и доброе слово способны растопить любое замерзшее сердце, даже продавца в продуктовой лавке. Я понимаю, почему тетки такие злые и вечно не довольные. Заработки у них не ахти какие, работа нервная, а хозяева гнилые, которые или обмануть норовят, или оттрахать после работы. У нас в районе, больше половины продавщиц в ларьках и «щелях» вынуждены жить с хозяевами, а это, в основе своей, айзеры, и спать с ними. Те, кто отказывается, долго не задерживаются. А жрать –то хочется, а детей кормить и одевать надо. Вот и выбирают наши северные красавицы путь, между Сциллой и Харибдой, между позором и голодом.
Она забрала у нас, все оставшиеся, елки за четвертак. Десять мы оставили на обратную дорогу, а за пятнашку купили банку «Пекаря», чтобы не пить на халяву. Видя, что продавщица больше не испытывает к нашим персонам неприязни, мы осушили одну бутыль прямо у прилавка. Стало теплее и легче. Кэп, покраснел, расхорохорился и стал шарить по карманам. Наскребя еще двенадцать рублей, Кэп уговорил девушку, продать нам еще одну бутылку. На что он рассчитывает, как мы доберемся до дома? Но, «Остапа понесло!». Ему стало все по барабану. С ним такое часто бывает, как и со всеми нами. Дурацкая русская натура. Откуда у нас и все неприятности и беды. Живем только и надеясь на авось.
Обратная дорога, налегке да с «пекарем» во лбу, была веселей и не такой мрачной. Даже мороз и ветер перестали беспокоить нас.
- Кэп, чем ты баб привлекаешь? – спросил я. – Волосы редкие, морда коричневая, усы торчат в разные стороны. Ты на крысу похож, а не на терминатора. Что за ботва такая?
- Не знаю, на кого я похож, - ответил Кэп, морща, как обычно, рожу, рассматривая меня. – Только женщины меня любят, чего не скажешь о тебе. Ты нах..й никому не нужен, в отличии от меня. Ты не обижайся, я пошутил, а ты за крысенка ответишь.
- Тебя так в школе звали, - сказал я. – Чего не помнишь?
- А тебя, орлом, да? - надулся он.
- А как?
- Мудак, вот как! – огрызнулся он.
- Ну вот и поговорили, - остановил перебранку мужик. – Еб вашу меть. Зачем же ругаться, когда водка есть?
- Это у нас традиционная разминка перед выпивкой, - объяснил я мужику, наши взаимоотношения с Кэпом.
По дороге, мы познакомились с мужиком. Оказалось, что жил он один, с той стороны железной дороги в собственном доме, был инвалидом и получал жалкую пенсию, которую успешно пропивал. Кормился тем, что выращивал на огороде, да тем, что, иногда, подкидывали дети, которых было двое. Жена ушла от него, еще в молодости, не желая мириться с его пьянством.
Похоже, что меня ждет та же участь, заметил я, остаться в старости одиноким, никому не нужным, больным стариком. Если доживу я до этой самой старости.
Дом представлял из себя, довольно, убогое зрелище, впрочем, таких домов и квартир я насмотрелся досыта, особенно за последние годы. На сколько же обнищал наш люд, на сколько опустился он? Послушаешь радио, поглядишь телевизор и думаешь, как Матвиенко или еще кто-то из этих, могут болтать об улучшении жизни людей. Нет, я согласен, что они и иже с ними, наверное, заметно улучшили свое материальное положение и статус. Я думаю, что о том, какая их ждет пенсия в недалеком будущем, они не задумываются. А зачем? Денег, которые они нажили, находясь на государственной службе, на службе у народа, хватит не только им, но и их детям и внукам. К чему, только, весь этот пафос о растущем благосостоянии народа? В чем нынешние демократы отличаются от сталинско – брежневских правителей? Разве что, только тем, что ****еш, который доносится до них из всех щелей, они не слышат или не хотят слышать, долдоня, лишь, одно и тоже, о том, скоро все будет хорошо, надо только лучше работать и меньше жрать. Что жрать меньше водки надо, я соглашусь, но, что касаемо продуктов, то извините. Впрочем, я опять отвлекся.
В деревянной хибаре, состоящей из полуразрушенного крыльца, прихожей и двух комнат, было прохладно и грязно. Отсутствие женщины в доме, бросается в глаза сразу, как и то, что его хозяин ведет соответствующий образ жизни. Вообще –то, все дома алкоголиков или людей близких им по духу, имеют одну одинаковую особенность, полнейшее отсутствие любой аппаратуры, грязное белье, запах плесени и гнили, и неимение жратвы. Дом нашего хозяина, представлял один из образцов этих халуп. Газом он не пользовался, и какое-то варево, стоящее на столе, пришлось разогревать на печи. Печь потрескалась, плита чадила, из ее щелей, размером с большой палец, пер едкий дым. Но зато, стало теплей, хотя от дыма резало в глазах и першило в горле. Мы, по традиции, сначала выпили по стопке, закурили, с куревом у Василия проблем не было, он достал из под кровати целую коробку табака, и лишь потом приступили к трапезе.
- Это из кошки суп? – спросил я его, вытаскивая изо рта кусок кожи со слипшейся шерстью.
- Не, - заулыбался тот гнилозубым ртом. – Это мне сосед шкуру от козла дал, он обычно, перед новым годом козла забивает на шашлык, а шкуру мне отдает. Я шерсть опалю на огне, а остальное в щи пускаю.
- Б..дь, здоров ты Василий в поварском искусстве! – матюгаясь, сказал я. Мне никак не удавалось вытащить некоторые волоска, застрявшие между зубами. – Хорошо, что еще крыс не пускаешь на щи.
Впрочем, мы с Кэпом жили летом целых две недели в одном подвале в городе. Так там люди питались отходами, которые собирали на помойках и на территории рынка. Поначалу, я с отвращением смотрел, как они, за обе щеки, уплетают свои помои, но когда подвело живот, и организм стал требовать пищи, пришлось и мне присоединяться к всеобщей трапезе. И вот, что я вам скажу, друзья мои. Если капустные листья слегка обжарить на сковородке  вместе с шелухой от лука, затем добавить туда тщательно вымытую гнилую картошку и морковь, потушить это минут двадцать, то эту заправку можно бросать в бульон. Бульон, обычно, варится на костях или отходах которые хозяйки выбрасывают собакам и кошкам. Не обязательно, чтобы это были мясные отбросы, вполне подходят и рыбные головы, внутренности и кости. Салат можно приготовить из зелени, которой в наших краях достаточно, это и одуванчики, и лопух, и подорожник. После того, как «льдину» закусить такой едой, гарантирую вам, что никакие болезни и невзгоды станут не страшны. Организм настолько закалится, что в глотку наливай хоть расплавленный свинец, а ему все нипочем.
Встретимся на небе, такой тост предлагаю я, перед тем, как приступать к банкету. И тост всегда в цвет. Иных уж нет, а те далече, вроде бы так.
Короче. Проквасили мы с Кэпом у Василия четыре дня, напрочь позабыв про елки и праздники. Лишь тридцать первого декабря, когда хмельной туман рассеялся, мы вспомнили о цели нашей поездки за город и ахнули.
- И что? – спросил я, открыв левый глаз.
- А ничего, - раздался конкретный ответ Кэпа.
- Это п…ц! – сказал я, открывая правый глаз.
- Не то слово, - ответил Кэп.
Василий ничего не говорил, он лежал в соседней комнате и стонал. Мы ничем не могли ему помочь. Выпить было не на что, позвонить и вызвать скорую не от куда. Мы были бессильны перед природой, Богом и водкой. Надо было срочно сваливать из дома, пока он не представился.
Когда мы одевшись, заглянули к нему в комнату, то он уже не стонал и не хрипел, он жадно глотал побелевшими губами сырой воздух, невидящим взглядом глядя на дверь.
- Вась, - тихо позвал Кэп. – Василий.
Он не ответил. Дыхание у него участилось, он дернулся, как от многовольтного разряда тока, и застыл.
- Кэп, похоже…, - я не стал произносить ничего дальше.
Дальше, мы выскочили из дома и побежали к станции. Через двадцать минут мы нервно курили в вагоне электрички уносившей нас от дома, где лежал мертвый Вася.
После Поселка, и, особенно, фермы, мне казалось, что чужая смерть стала чем-то обыденным, повседневным и привычным. Ну, а как можно выжить и не свихнуться в таком аде? Но, вернувшись в Питер, вернувшись к обычной жизни, я постепенно стал забывать о тех страшных событиях. Нет, конечно, по ночам меня мучили кошмары, иногда это случалось и днем, особенно, после обильного возлияния, но все равно, это куда –то уходило, проваливалось и мутнело. И вот снова, снова понеслось все по новой. Почему судьба завела нас в гости, именно, к Василию? Почему он умер, именно, когда мы пьянствовали у него? Что это, злой рок или что-то иное? Моя психика, и так расшатанная беспробудным пьянством, разводом и отсутствием средств к существованию, должна была вот-вот окончательно надломиться, сломаться и привести меня к закономерному результату. Но, этого не происходило. Я по прежнему пил, как черт, нигде не работал и был одинок. Здоровье слабело с каждым днем. Иногда я просто падал на улице, иногда отказывали ноги, иногда, по несколько дней, не мог подняться с постели, чтобы просто помыть лицо, которое запаршивело, покрылось угрями и морщинами, не говоря уже о шрамах и синяках. Но я жил, я чадил на этой земле, я существовал.
В феврале умер Миля. Даже не умер, а угас, как свеча, всего за две недели. Казалось, еще вчера я, Кэп, Рыжий, Коваль, Халик и он, бухали на лестничной площадке, в доме на площади, где находилась аптека. Стояли, пили водку и смеялись. И вот…
 В отличии от меня или Рыжего, Миля работал, сурагаты не пил, предпочитая им пиво. У него не было запоев, он не страдал душевными расстройствами, он был счастлив с молодой женой, мечтал о собственном автомобиле, короче, был доволен жизнью. Единственное, что огорчало его, это то, что он ни как не мог вернуться в море, на корабль. В нашей стране тяжело устроиться на приличное судно, а он был мотористом, не попав в кабалу к судовладельцу. Но, он не отчаивался, он ждал и верил, что когда-нибудь его желание сбудется…
О смерти Мили мне сообщил Кучер, который устроился работать на рынок. Я возвращался с какой-то пьянки и случайно забрел на рынок.
- Ты уже знаешь, что Миля умер? – спросил Кучерявый.
- Что? – я обалдел. Только вчера мы с Рыжим говорили о нем, говорили о том, что когда он выпишется из больницы, то первым делом пойдет в «Бруклин» и выпьет большую кружку пива, которое ему мерещилось по ночам. Миля не знал свой диагноз, точнее свой приговор – лейкемия. Мы, тоже не очень –то верили в это, как здоровый, пышущий мужик может иметь такую болезнь, как белокровие. Врачи часто ошибаются, но на этот раз диагноз оказался на редкость точным. – Ты откуда знаешь?
- Кэп здесь был только что, ему Халик звонил, - сказал Кучерявый. Он был пьян, как всегда, и его базар доверия не внушал. Но, он не знал Милю, почти не видел Халика, поэтому придумать такое не мог.
Я пришел домой и позвонил Халику. Он подтвердил, что Мили не стало. Началось повальное пьянство. Не пил только Рыжий, он вновь сошелся со Светой, жил у матери, и изображал, что горюет больше всех. Он, вообще, странно себя вел, до дня похорон. Мы же с Кэпом бухали каждый день. Кэп, занявший кучу денег, пробухивал их неизвестно с кем, и лишь когда они заканчивались, то появлялся на горизонте. Я не придирался к нему, Миля был его другом, еще с детства, а я сошелся с ним ближе, только в последние пару лет, хотя знал давно, еще со школьной скамьи. В день похорон, Кэп, с опухшей мордой, ждал меня на троллейбусной остановке. Денег у него не было даже на цветы. Я был злой на него, как чечен. Разве это годиться, назанимал бабок под похороны и все пропил. Мне было плохо, после недельного запоя, было стыдно за трясущиеся руки и опухшую рожу, а опохмелится было нечем. Деньги, которые были у меня, мы потратили на жалкие гвоздики и проезд до метро Ветеранов, где встречались Милины друзья.
Народу было очень много, в основном бывшие одноклассники, друзья по даче и коллеги по работе. Все были подавлены и, в основном, молча курили, изредка перебрасываясь друг с другом несколькими фразами. На двух автобусах доехали до морга. Погода стояла морозная и ясная. Голубое небо и белое солнце. Серые лица и красные носы. Заплаканные лица родственников и каменные лица друзей. Пурпурный гроб, в полутемной зале, черный костюм и белое Милино лицо. Миля здорово осунулся во время болезни, лицо худое и, не смотря на макияж, бледное. В жизни он был розовощеким и пухлым. Мы обходим вокруг гроба, кладем в него цветы. Вскоре, все тело покрывается цветами. В основном это красные гвоздики, но есть и другие цветы. У изголовья венки, от родственников, от друзей, от коллег. Мы встаем у его ног. Халик, Рыжий, Глаз и Рыся закрывают гроб, на кладбище его откроют в последний раз. Мертвую тишину оглашают рыдания матери, Катьки и еще кого-то, я не знаю. Мне плохо, я выхожу на улицу и прикуриваю. За мной выходят остальные. Трясущиеся руки, можно объяснить волнением, но лишних вопросов никто не задает. Все молчаливы и суровы.
Мы грузимся в автобусы и едем на Южняк. Меня мутит, от вечной пьянки, от дороги и смерти. На улице становится еще холоднее. Мы выходим из автобусов, выносят гроб. Могильная яма находится рядом со входом. Вереди идет Рыжий с Милиным портретом, следом на катафалке катят гроб, все остальные позади. Мы рассредоточиваемся вокруг ямы, гроб ставят на специальную подставку и открывают. Вновь, плач, рыдания и нервный кашель. Прощальные слова гулко разносятся в кладбищенской тишине. Завыли могильные псы. Халик говорит о Миле, о его матери и о море. Я вспоминаю слова Б.Г.
«Несчастный матрос, твой корабль потоп.
Клопы завелись в парусах.
Твой боцман любитель портвейнов и снов,
С прокисшей капустой в усах.
Со злым тараканом, один на один,
Ты, бьешься, бесстрашен и прост.
Среди осьминогов, моржей и сардин,
Прекрасный, как Охтинский мост»
 
Говорят, Рыжий, мать, еще кто-то. Гроб закрывают и опускают в яму. Я поднимаю промерзший ком земли и бросаю на гроб. Остальные делают тоже самое. Рабочие кладбища засыпают гроб землей. На могильный холмик устанавливают плиту. Мы кладем на землю венки и цветы. Все. На столике раскладывают поминальную трапезу: рис с изюмом, бутерброды. Коваль разливает водку в пластмассовые стаканчики. Мы выпиваем. Коваль наливает по новой. Становится теплей и шумней. Все разбиваются на отдельные группы и говорят, говорят, о Миле. Рыжий уже кривой, он хихикая вспоминает о том, как Миля трахал какую-то бабу в парадняке. Мне становится не по себе, от этих разговоров. Хорошо, что Миля этого уже не слышит. Допив водку, мы рассаживаемся по автобусам и едем к Миле домой, на поминки.
Потом будут еще девять и сорок дней. Все в тумане, все в дыму и водке. Уйдя из Милиного дома, мы продолжаем пить в разных местах, в кабаках, дома у Майора, дома у Рыжего, на улице, в парке. Пьянка с пеленой грусти, с траурным подтекстом, с нервным хохотом и слезами. Мы продолжаем жить прежней жизнью, мы встречаем очередную весну.

Начиналась очередная весна. С недавних пор, я не люблю это время года. Когда начинает припекать солнышко, когда во всю тает снег, когда кошки ночи на пролет орут под окнами свои кошачьи серенады, когда женщины снимают с себя тяжелые шубы и шапки, когда воздух наполняется птичьим гомоном и пахнет любовью. Я пуст, как опрокинутый неловким движением стакан, как кошелек, который валяется у меня на серванте, как мое сердце, которое бьется о грудину, только ради того, чтобы поддерживать в дряхлеющем теле, едва тлеющий фитилек жизни.
Раньше весна казалась мне чудесной. С весной были связаны самые прекрасные страницы моей жизни. Весной я встретил первую любовь, весной я познакомился со своей женой, весной она родила мне сына. Я радовался пробуждению природы после зимней спячки, я был счастлив оттого, что отступили холода, оттого, что я живу. Теперь же я мертв. Нет, плоть моя живет, живет и пахнет, но душа… Что стало с ней? Отчего я превратился в ничто?
Вон, мои приятели, они в восторге от весны. Рыжий, тот аж на деревья готов лезть и орать с них, как очумелый кот. У Кэпа не много другие заботы, но и он приветствует весеннее разгулье. Кучерявому все равно, лишь бы было что выпить. Я же хожу, как оглушенный.

«Окна виселицы, дождь потоп. Разлука весна уже на крыльце.
Перелетные птицы кричат между строк, я стираю глаза на своем лице.
Мне они не к чему, ведь тебя больше нет. Тают в лужах обрывками, капли           воды.
Я сжигаю последний огонь сигарет. Я впустил ее в дом. Я в тесках у весны».

Я не очень любил зиму. Зимой холодно и темно. Кажется, что жизнь застывает, как кровь в жилах в тридцатиградусный мороз.
Теперь, по мне, пусть все застынет, пусть время остановится, я не хочу, чтобы наступил весна.
 Но, природа берет свое, и может этой весной я оттаю, может какая –нибудь «Герда» растопит ледяное сердце «Кая»?
Мы бредем с Рыжим по грязной кашице из песка и снега и матюгаемся. Только что, нас окатила грязью, какая –то машина. Сейчас такое время, что всем наплевать друг на друга. Ну и что, что мы переходили в неположенном месте, ну и что, что мы маленько не в себе. Мы что не человеки? Нас что, обязательно грязью поливать с ног до головы? Теперь попробуй очисти мою рыжую пропитку. Из-за ее цвета меня даже пытались прозвать «рыжим», но я сказал, что у нас есть истинный «рыжак» и его погоняло мы никому не отдадим. В общем, я не так сказал, но суть ответа передал правильно. Я прошу Рыжего почистить мне спину. Он отказывается. Этот урод такой надменный, что иногда так хочется ему в морду заехать так, чтобы он потом лет пять плевался кровью. Дерьмо собачье?
- Я что, так и буду грязным ходить? – ору я на него.
- Вон возьми водой из лужи помой, - смеется он.
- Может твоими соплями? Скотина, он еще ржет! Пошли к тебе, там ополосну.
Он, обычно начинает бздеть, говорить, что матушка должна вот –вот нарисоваться, но на этот раз спокойно соглашается. Мы уже похмелились, и если бы нас не окатили грязью, то мы пошли бы в кафе рядом с церковью, но в таком виде идти не солидно, мы же не гопники какие –нибудь. В магазине 24 – часа, лень идти куда –то еще, мы берем пару портвегана и чешем к Рыжему. Сегодня мы «керосин» не пьем, сегодня деньги есть. Они всегда так, то их нет, то они есть. Причем это не зависит от времени года, погоды или иных природных явлений. Просто каким –то образом деньги появились. Каким?  Я рассказывать не буду, Рыжий просил не болтать. Если напьюсь, то по секрету расскажу, но это только между нами.
Пока я чистил в ванной свою шубу, Рыжий сидел на кухне и смотрел в окно. Мимо его дома, по уже высохшим от грязи тропинкам и дорожкам то и дело пробегали молодые дамы. Рыжий страдал, но, не так, как я – душой, у него страдала плоть. Он готов был оторвать свой член и выбросить собакам, когда мимо его окон проходила какая –нибудь барышня в короткой юбке и с длинными ногами. Он выл и лез на стену. Весна действовала на его организм, как ЛСД.
- Не могу, - сказал Рыжий, когда вышел из ванной.
- Наливай, раз не можешь, - отозвался я.
- Я трахаться хочу, - ныл Рыжий.
- Хорошо, - отвечаю я, - Тебе что, жопу подставить?
- Дурак ты, Лешич, - обиделся Рыжий.
- А ты умный, - возмутился я. – Сидит и ноет. Пойди, да сними каких – нибудь ****ей, деньги то на пойло есть. В квартире более менее. Чего ты теряешься?
- Давай сперва бахнем, - сказал Рыжий.
- А я о чем.
Мы выпили одну бутылку портвейна. Настроение, подпорченное гнусным водителем, заметно улучшилось. Портвейн провалился в желудок, и тепло от него стало растекаться по жилам. Зацепило! Рыжий курит и смотрит в окно, всякий раз вздрагивая, когда мимо проходят очаровательные особы. Я тоже закуриваю. От курева дуреешь быстрее, я это знаю и хочу одуреть. Правда, у нас есть еще одна бутылка, у нас есть деньги, в крайнем случае, можно сбегать в магазин, благо он находится прямо под нами. Жаль только нельзя, как у Кивинова в рассказе, спустил авоську вниз, ее портвеганом наполнили и все, никуда ходить не надо. Но не получится, люка нет.
- Что, так и будем в окно зыркать? – спрашиваю я. – Может Кэпу позвоним, вдруг дома?
- Звони, - Рыжий отвечает только на вторую часть вопроса, первую он пропустил мимо ушей. Каждый слышит то, что он хочет слышать.
- Никто не подходит, - говорю я. – Он что, по ночам на сое порошке вкалывает.
- Не знаю, не говорил, - вздыхает Рыжий. Ему не до Кэпа, у него «бешенство матки».
- «А яйца и стонут и плачут. И бьются о корень ***. Он же, о заднице, заднице стонет: «Где ты подруга моя?», - пропел я Рыжему пару строк, на мотив какой –то известной советской песни про волны, которые бьются о борт корабля. Вроде «Амурские волны» называется, я точно не помню.
- Чье это? - заржал он
- Мое, - ответил я. – Глядя на тебя, сочинил.
- За это надо выпить! – бодрым голосом сказал Рыжий. Как быстро у него меняется настроение.
- Пойдем лучше, шлюх снимем, - предлагаю я.
- Наконец –то, - у него загораются глаза. – Долго же ты держался, я уже подумывать стал, что у тебя возникли проблемы после того трипака, который ты прошлой зимой лечил.
- Нет, не возникли, - ответил я, наблюдая, как Рыжий открывает портвейн. – Просто не хотелось мне с бабами связываться. Противные они все и грязные! Все до единой шлюхи! Что нет что ли? С виду вроде нормальная девка, а копнешь поглубже, так там целый полк успел проехать. Ладно, надо гондоны купить.
- Давай бахнем по последней и пойдем, время уже почти девять, сейчас у «Нарвской» самый клев.
- Рыбак, - усмехнулся я, сморщился и закусил селедкой, которая слегка пованивала, по сколько была куплена неделю назад. Ее еще Кэп разделывал, в тот раз, когда мы обмывали его устройство на работу. – Ты бы лучше селедку в холодильник убрал, а то ведь стухнет.
- А он не работает, - сказал Рыжий.
- Как, только вчера работал?
- Я вчера случайно на него упал и он перестал работать, - хихикает Рыжий, прикрывая ладонью рот. Меня выводит из себя эта его дурацкая привычка так ехидно смеяться.
Я подхожу и осматриваю холодильник. Конечно, я не монтер и починить его не смогу, но мне все же интересно, что с ним могло случиться. Я смотрю под ноги, на натекшую воду и вижу, что просто вилка выскочила из розетки, вероятно после того, как Рыжий свалился на холодильник. Молча, я воткнул вилку, холодильник затарахтел.
- Лешич, ты гений, - сказал Рыжий.
- А ты, мудак, - в свою очередь, похвалил я его. – Пошли дрочила.
Рыжий так и не удосужился убрать селедку, это пришлось сделать мне. Я тщательно вымыл руки, чтобы не шмонили рыбой, одел шубу и, вслед за Рыжим, спустился на улицу.
Вечер оказался не очень теплым, но после мартовских ночных заморозков, довольно сносным. Было еще светло, хотя, вот –вот должны были наступить сумерки. До белых ночей еще целых два месяца.
- Куда пойдем? – спросил я.
- Пошли к метро, раз уж решили, - ответил Рыжий закуривая. Вот человек, трезвый почти совсем не курит, а как выпьет, так тянет одну за другой. Впрочем, по сколько он в основном пьяный, то можно считать, что дымит он, как паровоз, который стоит под стеклом на Финляндском вокзале.
Около «Нарвской», как обычно было много народа. Тинэйджеры тусовались возле «Триумфа». Девочки, лет пятнадцати, танцевали под какую –то внутреннюю, одним им известную, музыку. Пацаны деловито курили и пили «специальное». Тут же на поребрике возле «Шавермы» сидели мужики и пили пиво. Неподалеку от них дежурили БОМЖи, в надежде заполучить пустую бутылку. Прошел наряд милиции, не обращая внимания на троих пьяных мужчин, которые только что, вышли из разливухи и что-то оживленно доказывали друг другу. Метро выплевывало из своих дверей порции людишек, которые устремлялись на остановки наземного транспорта. Два БОМЖа сцепились из-за пустой бутылки, выброшенной молодым человеком, вышедшим из метро. Мимо пробежала стая собак. Впереди сука, а за ней с десяток разномастных кобелей. Собачья свадьба. Мы с Рыжим, как эти кобели, тоже ищем своих сук. Я стою возле ларька и пью пиво, которое Рыжий мне любезно купил. Сам же он, как Петр 1, прислонив ладонь ко лбу, всматривается в даль. Мы болтаемся уже минут сорок, но подходящих шмар пока не нашли.
- Ну, что? – спрашиваю я, понимая, что ловля блох бесполезное занятие, тем более, если прошла дезинфекация.
Рыжий тоже расстроен, но еще не утратил надежду. Он предлагает, прошвырнуться по Стачек, и если ничего не получится, то разойтись по домам. Резко темнеет. Весна. Мы идем в сторону Кирова, нам на встречу шебаршат две тетки. Рыжий выпрямляется.
- Сейчас я их сниму, - уверяет он. Он даже не видит их лиц, он видит только то, что это женщины.
Мы поравнялись. Я вглядываюсь в лица. Девки, вроде, молодые. Но, как мне кажется страшные, как война. Впрочем, в темноте все кошки выглядят серыми. Рыжий пристает к бабам. Судя по их смеху, они не прочь поболтать. А может, им надо тоже, что и нам? Я присоединяюсь к разговору. Если я выпил, если я поймал кураж, то могу уболтать почти любую. Я не имею ввиду порядочных женщин. Сегодня я в ударе. Остроты так и сыплются  у меня изо рта. Рыжий доволен, бабы тоже. Весна, им надо тоже, что и нам, теперь я в этом не сомневаюсь. Рыжий приглашает их домой, они даже не ломаются. Это слегка пугает, но дело сделано.
-  Девчонки, что будем пить? – спрашивает их Рыжий, когда мы подходим к гастроному.
- Водку, - отвечает одна из них.
В свете витрин видны их лица. Одна пухлая с густо накрашенными глазами и губами, у второй под левым глазом сияет лиловый бланш. Вот первое, что мне бросается в глаза, дальше разглядывать буду у Рыжего.
- Не, - качаю головой я. – Мы водку не пьем. Или настойку или вино, выбирайте.
Водка будет слишком жирной для этих шмар. У Рыжего не так много денег, надо оставить еще на завтра, а судя по лицам этих девок, бухают они, как лошади. Поэтому будем брать то, что дешевле. Рыжий готов и на водку, но я отрицательно качаю головой. Никакой водки. Они соглашаются. Рыжий покупает три бутылки «клюквенной» по восемнадцать рублей и мы идем к нему. Они идут чуть сзади, мы чешем впереди.
- Ты кого будешь? - спрашивает Рыжий, будто все уже решено и нам пора ложиться в постель.
- Как карта ляжет, - отвечаю я. – Я их разглядеть то толко не успел, а ты уже о ебле думаешь.
Рыжий дурацки хихикает.
- Слушай, а гондоны у тебя есть? – вдруг вспоминаю я о «предохранителях». Не хочется мне что –то в КВД ездить.
- В Америке все есть, - отвечает он и достает из кармана дубленки несколько презервативов.
Я беру один и засовываю в карман джинсов. Около его парадной мы останавливаемся и ждем наших спутниц. Мы закуриваем, они «стреляют» у Рыжего сигареты, мой «беломор» даром никому не нужен.
- Давайте хоть познакомимся, - предлагает Рыжий. – Меня Сергей зовут, а его Алексей.
Я глупо улыбаюсь.
- Люба, - говорит, та что с фингалом под глазом.
- Света, - говорит пухлая.
Рыжего при этом передергивает. Он никак не может забыть свою Свету. Впрочем, меня тоже передергивает, когда я слышу имя своей бывшей супруги.
- Ну что, пошли, - Рыжий открывает дверь в парадняк и галантно пропускает баб вперед.
Мы поднимаемся на второй этаж и заходим к нему в квартиру. Рыжий включает в коридоре свет. Теперь можно спокойно разглядеть тех, кого мы притащили домой. Света пухлая брюнетка, как я уже заметил, густо намазанная, как ****ь со Старо –невского. Она полная, хотя ноги, облаченные в высокие замшевые сапоги и короткую юбку, выглядят ничего. Груди правда маленько подкачали, но это мелочь. Люба рыжая. Я еще тогда подумал, что по логике, Рыжему – рыжая, а мне со Светой придется. Кстати, так оно и вышло. Так вот. Люба рыжая, бледное лицо все в веснушках, под левым глазом синяк, своим цветом и видом напоминающий спелую сливу. Она тоже не худышка, но потоньше Светы. Мы раздеваемся и проходим на кухню. Бардак, творящийся там, их совсем не смущает. Рыжий достает рюмки, я открываю настойку. Кроме селедки закусывать не чем, но они, по моему, вполне привыкли к такому столу. Мы чокаемся и пьем за знакомство. Рыжий тут же наливает по новой. Я понимаю его, он хочет побыстрей напоить баб и затащить одну из них в постель. Я чувствую, что если он будет гнать такими темпами, то я скоро вырублюсь. Рыжий не понимает этого и наливает снова. Мы пьем и курим. Девки Врут, что они медсестры, мы понимаем, что врут, но поддакиваем.
- Вот будет кому уколы колоть, - говорю я.
- Какие уколы? – спрашивает Света.
Рыжий понимает меня и хихикает, зажав рот ладонью. Когда он бросит эту дурацкую привычку?
- Это мы о своем, - говорит он, подсаживаясь поближе к Свете.
Мы переходим в комнату, там удобней сидеть, места больше. Мы размещаемся на диване. Рыжий включает телевизор, но не найдя ничего приличного предлагает:
- Хотите порнуху посмотреть?
Девки переглядываются и пожимают плечами.
- Классная порнушка, - говорит Рыжий, доставая из шкафа кассету. – Скажи, Лешич?
- Говно, - грубо отвечаю я. Я не любитель смотреть порево. Действительно, этим в четырнадцать лет можно увлекаться, а в тридцать три, три часа смотреть, как совокупляются различные парочки, по моему, это извращенье. Еще эти переводчики стараются, выискивают всяческие скабрезные словечки, чем еще больше усугубляют отвращение от увиденного.
Мне уже захорошело, так, что не надо ни какой порнухи, ни какой бабы. Я бы сейчас лег и уснул. Я пытаюсь встать, чтобы пойти во вторую комнату, но ноги не слушаются меня. Тогда я подкладываю под голову подушку и закрываю глаза. Последнее, что я слышу, это, как Рыжий тащит Любу в ванную.
« Просыпаюсь рано утром, на душе темно и пусто.
Рядом мерное дыханье, спит помятое созданье.
Закурил, дым сигареты серым облаком окутал,
Дребезжащие предметы и хмельное это утро».
Я открываю глаза. В комнате темно, рядом кто –то сопит. Я встаю и иду на кухню с надеждой, что в холодильнике остался портвейн, мне плохо. В коридоре раскиданы шмотки и обувь. Девки здесь, замечаю я. Интересно, кто спит рядом со мной, я ни черта не помню вчерашнюю концовку, трахался я или нет, и с кем. Портвейн оказался на месте, и я сделал несколько больших глотков. Мне стало легче, теперь можно вернуться в койку. Но, вначале я заглядываю в соседнюю комнату. Там на диване в обнимку спят Рыжий и Люба. Я так и предполагал. Я иду к себе, раздеваюсь и ложусь рядом со Светой. Света голая, но в трусах. Я стаскиваю с нее трусы, она открывает глаза. Я забираюсь на нее и начинаю ее пороть. Она окончательно просыпается, когда я вхожу в нее. Она стонет и, обняв меня, пытается поцеловать в губы. Я отворачиваюсь. Я, как проститутка, которая никогда не целуется с клиентом. Я не могу целоваться с человеком, который мне не нравится. За последние два года, я целовался только два раза, один раз с Маринкой из  Сестрорецка, а эта дрянь наградила меня гонореей, а второй раз с Юлькой из Пскова, которую я…Царство ей небесное. Не могу вспоминать, про свой мерзкий поступок.
 Я быстро заканчиваю ей на живот. Она вся в сперме, мне все равно, помоется. Я поднимаюсь и иду в ванную подмываться. Я совсем забыл про презерватив, но теперь стенания излишни, если я что –то подцепил, то подцепил. Приходит голая Света, обнимает и целует меня в спину. Меня передергивает, я освобождаюсь от ее объятий и иду на кухню. Во рту чувствую горечь, на душе тоже. Двумя глотками я осушаю бутылку и иду в комнату одеваться. Следом приходит Света и ложится в постель.
«Эй, вставай, как звать не знаю, я тебя, очередная,
Вредно долго спать нам в этом, мире духами отпетом.
Неужели не досталось, нам с тобой такая малость,
Та, что песнями воспета. Пиво будешь, эй, Джульета?»
- Спать будешь? – безучастно спрашиваю я.
- А что? – она надеется на продолжение.
- Ничего, - отвечаю я. – Спи.
Мне противно. Хочется вновь напиться и заснуть. Но, голова, как назло просветлела, и спать совсем не хочется. Я включаю свет, не обращая внимание на ворчание Светы.
- Накройся с головой, - советую я ей, а сам бегаю глазами по комнате, в поисках остатков настойки.
На раскладном столике стоят рюмки и две пустых бутылки. Но мы покупали три, это я хорошо помню. Значит, где –то должна быть третья. Я поднимаюсь и шаркая, иду в комнату к Рыжему. Я так и думал, бутылка стоит рядом с диваном, на котором, все еще, спят Рыжий и Люба. Вероятно, Рыжий трахал ее всю ночь, и они угомонились только под утро. Я знаю Рыжего, он трахнет, поспит часок, допинг примет, и понеслось все по новой. Оттого я и предполагал, что последняя банка должна быть где –то в пределах досягаемости Рыжего. Почти всю бутылку выдул, разочаровано констатирую я, поднимая ее на уровень глаз.
- Сколько время? - раздается сонный голос Рыжего.
- Семь, - отвечаю я, прикладываясь к горлышку.
- Ты за..л, Лешич, - привстав на локоть, ругается Рыжий. – Оставь хоть глоток.
- Них..я, - отвечаю я. – Ты в одну харю почти всю банку высосал, а потом еще пиз..ть изволишь.
- ****ь, башка болит, - говорит Рыжий, косясь на Любу, но та сладко спит, сверкая в отблесках света лиловым фонарем. – У нас же в холодильнике пол банки портвейна, - вспоминает он.
- Было, - я развожу руки в стороны. – Давай деньги, схожу.
- Сейчас, дай поссать.
Рыжий поднимается, долго не может найти свои трусы. Наконец, плюнув на поиски трусов, одевает халат и идет в сортир.
- Давай сначала покурим, - предлагает он. Ему не терпится рассказать свои и узнать от меня, подробности наших совокуплений с приблудными дамами.
- Давай я вначале схожу, - говорю я, понимая, что свои ощущения он может рассказывать целый день.
Когда я возвращаюсь, через десять минут, то дверь мне долго никто не открывает, потом я слышу голос Светы: «Кто там?». «Это я» –говорю я. Света никак н может справиться с замком. Но, наконец, дверь открывается.
- А где Рыжий? – спрашиваю я. – Догадываясь, впрочем, что раз Рыжий проснулся, то ебли Любе не миновать.
Света кивает головой в направлении маленькой комнаты, от туда доносятся стоны и скрип кровати.
- Понятно, - вздыхаю я и достаю из рукавов «кир». – Пошли, - говорю я Свете.
Она с визгом несется в кровать.
- Не туда, а пить на кухню, - усмехаясь, говорю я.
Света не много разочарована, но пить вино тоже не плохое занятие. Вскоре приходят довольный Рыжий и измученная Люба. Рыжий садится на табуретку, щурится без очков, и наливает себе целый стакан портвейна. По утру, он меньшие дозы просто не приемлет. Я смотрю на него. Сидит, улыбается, рожа красная, рот растянулся в улыбке от уха, до уха. Кстати, пьем мы как раз «Улыбку». Раньше было приличное вино, а сейчас обыкновенный спирт с концентратом и сахаром.
Когда все было выпито, девки заторопились домой. Мы не задерживали их, тем более, что уже договорились с ними на два часа. Надо было не много отдохнуть, прийти в себя, в общем, просто отлежаться.
Мы лежим на диване и смотрим новости по НТВ.
- Ну, как? – спрашивает Рыжий.
- Нормально, - говорю я. – Только я про резинку забыл.
- А у меня порвался, представляешь, - говорит он.
- Будем ждать, - усмехаюсь я.
- Они меня клятвенно заверяли, что они чистые, - сказал Рыжий. – Ты же знаешь, я все время, перед этим делом, у баб спрашиваю.
- Ага, ты на рожи то их посмотрел? Какие они, в жопу, медсестры, особенно эта рыжая Люба, с таким бланшем.
- Конечно, они не медсестры, но если что, то в бубен им закатаем. Мне Люба телефон свой оставила. Они, кстати, совсем рядом живут, через дорогу.
- А если телефон левый? – предположил я.
- Давай узнаем, - сказал Рыжий и пошел набирать номер, который ему оставила Люба.
- Сейчас придут, - сказал довольный Рыжий, отзвонившись, и приходя в комнату.
- Кто? – не понял я.
- Люба со Светой.
- Зачем? Мы же договаривались на два часа, а сейчас еще двенадцать. Тебе что, уже не терпится?
Рыжий не ответил, он лежал довольный, как кот на сечке и чесал себе живот. Скоро в дверь позвонили. Рыжий запахнул халат и пошел открывать. События сегодняшнего утра повторились с одной лишь разницей, что в этот раз Света скакала на мне верхом, как на лошади, так, что чуть не порвала стремена и уздечку. Мы отстрелялись быстро и в течение часа слушали, как поскрипывает диван, в соседней комнате, то ускоряя, то замедляя свой стон.
Под этот не ритмичный звук я уснул, а когда проснулся, то было уже темно. В комнате никого не было, с кухни доносились голоса. Я прошел на кухню.
- Доброе утро, страна! – поздоровался пьяный Кэп.
- А ты, как здесь очутился? – спросил я, пожимая ему руку.
- Сегодня в ночь иду, - сказал он.
- В таком виде? – изумился я.
- Леха, пох..й, - Кэп махнул рукой. – Бригадир свой человек. Мы с ним и нажрались сегодня.
- Что у вас за работа? Вчера в день, сегодня в ночь, а когда же пить?
 - Не пить, - Кэп развел руками и толкнул меня в плечо. Дурацкая привычка. – Наслышан про ваши подвиги.
- Ну, Рыжий скоро по всему городу разнесет, - сказал я. – Кстати, а где шмары?
- Представляешь, - сказал Рыжий. – Выцыганили у меня картошки и пошли жрать к себе.
- А чего здесь, не приготовить было?
- Так ты сам Свету выгнал, сказал, что морду ей разобьешь, если она к тебе целоваться будет лезть.
- Да. Чего –то не помню, впрочем, правильно и сделал, что выгнал, тоже мне, Джульета нашлась! 
- Ничего, - сказал Кэп. – Рыжий уже с ними договорился на встречу возле метро.
- Что, правда Рыжий?
Этот только ухмылялся. Ну, сколько же можно? Трахнул разок и хватит, что других теток мало. А, понятно, других убалтывать надо, поить. То есть начинать все по новой, а с этими все просто, за задницу взял и в койку.
- Слушай, тебе не надоело?
- У меня почти месяц не было женщины, - оправдывается Рыжий.
- А у меня больше чем пол года, и что. Что, мне теперь на всех подряд кидаться?
- У нас разная половая активность, - философствует Рыжий.
-  Разная половая активность, - передразниваю я его. - Дорвался кот до халявной сметаны! Встречайтесь с ними с Кэпом, мне эта Света осточертела, бл..на.
- Не. – отказывается Кэп. – Мне на работу.
- Хочешь, - предлагает тогда Рыжий, видч, что я всерьез не намерен идти на встречу. – Поменяемся. Ты с Любой будешь, а я со Светой.
- Какая разница. Что в лоб, что по лбу! Не люблю я шлюх, понимаешь. Мне женщина нравиться должна. Мне любоваться ей необходимо, а не дрючить во все щели. Я удовольствия от е..ли не получаю. С таким же успехом, можно пойти в туалет и подрочить.
- Ты меня подставляешь, - обижается Рыжий. – Я же уже договорился с ними. Ну, Лешич.
- Лешич, Лешич, я уже тридцать три года, как Лешич. Ладно, - даю себя уговорить. – Банка будет?
- А как же, - вдохновляется Рыжий.
- Хорошо, но к тебе домой я сегодня не пойду, мне у себя появиться надо. Беги за банкой.
- Кэпыч, может сходишь? – обращается Рыжий к Кэпу.
- До чего же ты ленивый Козлодоев, - говорит Кэп, но, по его тону, всем понятно, что он сходит.
После очередного возлияния, мне становится совсем плохо. Не в смысле там, тошноты или болей в области сердца, или головных болей. Нет. У меня напрочь сносит башню, я становлюсь злым  и агрессивным. У меня возникает желание убить, к чертовой матери, эту поганую Свету, которая лезла ко мне со своими поцелуями. Почувствовав это, я испугался. Один раз, я уже испытал желание убить. Нет, об этом лучше не вспоминать. Пусть покоится где –то в глубине тщедушной, дрянной душонки.
Мы провожаем Кэпа до метро и ждем баб. Рыжий хочет купить еще настойки, мне все равно, я сейчас в таком состоянии, что могу пить, а могу воздержаться. Алкоголь уже оккупировал кровь до такой степени, что пора сдаваться наркологам, самому мне будет чрезвычайно тяжело выйти из этой ситуации. Пока Рыжий ходит за настойкой, появляются бабы. Они чуть ли обниматься не лезут, при встрече. Тоже мне школьные подруги! Я молчу, они без устали болтают о чем –то своем. Наверное, на медицинские темы. Мне становится противно и смешно. Нашлись медсестры! Подошел Рыжий, обстановка переменилась, он в благодушном настроении. Он, вообще, к любым женщинам относится с уважением, даже к ****ям. Для него женщина, это пуп земли. По сколько мы с ним договорились, что домой к нему их больше не потащим, то встает вопрос, где выпить. Не долго думая, мы идем в парадную дома, где расположена аптека. Эта парадная много раз выручала нас в суровые зимние дни, спасая и согревая от пронизывающего до костей ветра, от трескучих морозов, от колючего, холодного снега. Мы поднимаемся и встаем у окна, между четвертым и пятым этажами. Рыжий достает настойку.
- Помнишь Леха, как мы здесь пили с Кэпом, Халиком и Милей? – спрашивает он.
- Да, - говорю я. – Я здесь Милю в последний раз живым видел.
Рыжий начинает рассказывать бабам о Миле. Зачем? Я не понимаю, зачем каким –то шлюхам рассказывать о том, что твой друг умер. Какая им разница, они ведь не знали его, и им не зачем знать, что случилось. Но, Рыжий хочет, чтобы все знали, какой замечательный у него был друг. Я же считаю, что вопрос этот слишком личный, слишком интимный, и трубить об этом на каждом углу не стоит.
Разговор о Миле становится катализатором моих гнусных мыслей, а настойка добавляет злости. Я оборачиваюсь к Свете и говорю: «Давай в память о нашем друге, я трахну тебя здесь, прямо на подоконнике». Рыжий ухмыляется, Люба молчит, Света испуганно смотрит мне в глаза.
- Ты что, ****ь, не слышала, что я сказал, - хватая ее за рукав куртки, сквозь зубы, говорю я. – Стягивай свои е..ые трусы.
Света вырывается и, сбегая вниз, кричит, что сейчас приведет сюда ментов, а меня обвинит в попытке изнасилования. Я вмиг трезвею. Рыжий тоже.
-  Она может, - говорит Люба. – Она психопатка. Она уже одного так посадила, обвинив в изнасиловании. У нее, вообще, с этим делом не все в порядке. Дело в том, что ее в детстве изнасиловал один подонок, так теперь чуть –что, она бежит в милицию и пишет на мужиков заявы, хотя сама с радостью дает.
- Что же ты раньше молчала? – ошалело, говорю я, не веря в происходящее. – Я же был с ней сегодня, это же экспертиза покажет. Медсестры вы хреновы!
- Догони ее, успокой, - просит Рыжий, пряча стакан и бутылку в карман.
Люба спускается следом за Светой. Мы за Любой. Хорошо, что в парадной есть второй выход. Как только мы оказываемся в темном дворе, мы, сломя голову, несемся прочь от этого подъезда.
Окольными путями, мы добираемся до дома Рыжего, к себе я уже не пойду, мне необходимо выпить и успокоиться. Тем более, что у нас еще более полутора бутылок  «вишневой» наливки. Не зажигая свет, мы сидим на кухне и обсуждаем животрепещущую тему: «заявит Света или нет?». Меня слегка колотит. Признаться, я не на шутку сдрейфил, когда услышал Любин рассказ, тем более, что аналогичный пример, совсем не давно, приводил Рыжий. И хотя у меня есть свидетели, Люба пообещала рассказать правду, на справедливость ментов я не очень надеюсь. Рыжий тоже не в восторге. Пока я спал, он оприходовал Свету в ванной. Поэтому при желании, можно и групповуху припаять. Здесь все зависит от Любы, как поведет себя она. После того, как мы допили первую, початую, бутылку, Рыжий решает позвонить Любе. Я сижу рядом и с замиранием сердца жду приговор. После пары минут разговора, лицо у Рыжего светлее, он обещает позвонить завтра.
- Ну, чего? – уже спокойно спрашиваю я, понимая, что ничего дурного не случилось.
- Пошли покурим, - говорит Рыжий и зажигает на кухне свет. – Короче, Света никуда не ходила, сейчас спит у Любы в комнате, а с Любой я договорился на завтра. Ну, ты слышал.
- Чтобы я еще хоть раз связался со шмарами. Избавь Бог!
« В этом мире все возможно, лишь на миг столкнул нас ветер,
И разбил, не осторожно, две рюмашки на банкете.
В окна бьется снег хрипящий, все напрасно нет спасенья.
Замерзало наше счастье… И подохло, без мученья».
Завтра же, я забуду о своем обещании,  и мы с Рыжим  вдвоем  будем «любить» Любу, в начале по очереди, а потом вместе.
Потом она достанется Кэпу. Он даже пару месяцев будет с ней встречаться. Люба изменится и будет презрительно смотреть на нас с Рыжим, но это будет потом, а пока мы сидим у Рыжего на кухне и пьем «вишневую» настойку.
Самое главное заключается в том, что ни одна история меня ничему не научила, я как влезал постоянно в дерьмо, так и продолжал это делать регулярно.

- Да, алло.
- Здорово насильник.
- Угу. Ты уже готов.
- Заходи, тут Люба подругу привела. Это такая…, - у Рыжего не хватает запаса слов, чтобы сказать мне, кого там притащила Люба. – Мы с Коломой здесь уже два часа резвимся.
- Если вы вдвоем, то зачем я то нужен?
- Приходи, она еще хочет.
- Хорошо, - говорю я и иду в прихожую.
- Опять пить пошел, - говорит матушка. – Когда только человек остановится.
- Сама говорила, - огрызаюсь я. – Горбатого могила исправит.
- Пей, пей, авось допьешься.
- Надеюсь!
У Рыжего в квартире такой же бардак, как и вчера, когда мы с ним Любу имели. Он, Люба и Колома сидят на кухне и пьют водку. Наверное, Колома принес. Он парень модный, всякую дрянь, типа «Льдины» или бормотухи не пьет, чего и вам желаю.
- Фак ю мазер, Леха, сколько лет, - приветствует меня Колома. – Как дела?
- Нормально, - я здороваюсь с ним, потом с остальными. Они уже в приличном подпитии, видимо сидят, действительно, не меньше двух часов. Ну, то сидят, то лежат, разницы, в общем, никакой. Я, что –то не замечаю Любиной подружки, про которую мне вещал Рыжий по телефону.
- Пошли, пошли, - Рыжий тащит меня в коридор.
Около комнаты мы останавливаемся, и Рыжий сообщает мне, что «эта так отсасывает», при этом рожа у него светится от счастья.
- Подожди, - останавливаю я его. – Дай мне хоть стакан принять, а то я хреново себя чувствую.
Мы возвращаемся на кухню, где Колома уже во всю пристает к Любе, не обращая на наше появление никакого внимания. Впрочем, мы здесь все уже породнились, и давно перестали стеснятся друг друга. Пока они обнимаются у газовой плиты, мы с Рыжим выпиваем. Я осушаю полный стакан, запиваю «Колокольчиком» и бодро иду в комнату.
В комнате на кровати, свернувшись комочком, лежит молодая девица, лет двадцати, похожая на облезлую кошку. Позже, мы узнаем, что Люба, добрая душа, подобрала ее на Московском вокзале, где та жила, зарабатывая себе на жратву миньетом. Она бывшая детдомовка. Худая такая, даже тощая. Мелированные волосы растрепаны, рожа помята, ну точно, как облезлая кошка. Я сажусь с ней рядом на постель.
- Как тебя зовут - то? – спрашиваю я, расстегивая ширинку.
- Ира, - отвечает «кошка».
- Ну, давай Ира, - говорю я.
- Я устала, - фыркает она.
- Я тоже, - говорю я, беру Иру за волосы и притягиваю ее к себе.
Мимо нас проходят, в соседнюю комнату, Колома и Люба.
-  За что ей деньги платили, - говорю я Рыжему, возвращаясь на кухню. – Она толком делать то ничего не умеет, работает, как пылесос.
- Да? – удивляется Рыжий. – А мне показалось, что ничего.
- Крестись, когда кажется.
Я наливаю чуть –чуть водки в три рюмки.
- Ира! - зову я. – Иди сюда, рот сполосни.
Ира, вздыхая и шатаясь, приходит на кухню. Видно было, что она или перепила, или «два бойца» устроили ей хорошую зарядку.
При виде Иры, Рыжий возбуждается и волочет полумертвую девку обратно в постель. Она даже не сопротивляется, у нее просто нет сил.
Я сижу на кухне, тупо уставившись на пустую рюмке. Истина на дне стакана, так кажется? Но, я не могу ее найти и понять. Сколько донышек я перевидал за свою жизнь, но истины так и не нашел, а может нашел, но не понял. Я знаю, что тебе будет противно узнать обо всем этом, но ты хотела грязи, я про грязь и рассказываю. Стой, это еще не все, нельзя останавливаться на пол пути, впереди еще много интересных страниц. Ты говорила, что знаешь меня и понимаешь. Нет, детка, я сам себя не знаю, а куда уж тебе. В какие –то моменты, ты помогала мне разобраться в себе, в какие –то моменты, ты чувствовала меня, но никогда не понимала, и не стремилась к этому.
«Скажи мне, что я сделал тебе, за что эта боль,
Но это без объяснений, это видимо что-то в крови.
Но, я сам разжег пламя, которое выжгло меня изнутри.
Я ушел от закона, но так и не дошел до любви»

Я возвращаюсь домой. На встречу идут местные гопники. «Денег нет!» – говорю я, предвидя их вопрос. Они, понимающе, кивают, сейчас не те времена, редко у кого удается стрельнуть не много денег на опохмелку. Они даже не занудствуют, они знают, раз я сказал, что нет, то значит нет. Когда у меня есть гроши, то я всегда даю. Я же один из них, я знаю, как тяжело бывает похмелье. Сколько народу сдохло от того, что кто-то во время не накатил стакан. Из запоев нельзя выходить резко, сердце может не выдержать, об этом сами врачи говорят. Надо медленно спускать на тормозах. За последний год, по моему, я этому научился. Во всяком случае, того, что со мной творилось раньше, я не часто испытываю.
Дома, я принимаю таблетку аспирина, набираю себе двух литровую бутылку воды и залезаю под одеяло. Прошел очередной, бездарно прожитый, день. Впрочем, вся жизнь бездарна. Моя, во всяком случае, точно.
Опять это золото! Я просто ох..ваю. Если Баев не уволился, то он меня точно закроет. Да тут дураку станет ясно, где я, там золотишко пропадает. Попробуй доказать, что ты не верблюд. Ну, не брал я ничего, я даже не видел, куда его Рыжий запихал, но ментам то все равно, заява есть, надо отрабатывать. Куда меня везут? По моему в «семерку». Бля, только уснул…
- Лешич
- Опять? – спрашиваю я у Рыжего. Прошло всего два дня, как мы выгнали из дома Рыжего этих шмар, и вот опять, он звонит с явно дурными намерениями, судя по его голосу. Но, на этот раз, я ошибся, он просто еще не отошел от вчерашнего, или уже успел опохмелиться.
- Нет, - смеется он, поняв, о чем я подумал. – Ты не хочешь со мной в «Рубин» съездить, у меня там мамашино золото лежит, на комиссии, сегодня надо забрать.
- Далеко? – спрашиваю я, хотя мне все равно, делать абсолютно нечего, а торчать дома, в такую погоду, западло.
- Нет, рядом. Поедешь?
- Поехали.
Мы едем в двадцатке и пьем пиво. Рыжий с утра, когда есть лавэ,  вечно покупает «девятку», вот его и срубает по этому так быстро. Я в последнее время «Балтику» вообще не терплю. Если раньше пиво было боле менее приличное, то в последние годы оно здорово испортилось, и это не только мое мнение. Сейчас я предпочитаю «Петровское» или «Специальное». Как там у них в рекламе: «Мы сохранили для вас вкус пива». Не знаю, что там они сохранили, но качество пива, выпускаемого «степкой» заметно улучшилось.
Приехали. Рыжий заходит в магазин, о чем –то беседует с товароведом, затем заполняет какие –то бланки и выходит.
- Продалось не все, но кое что есть, - он достает из кармана несколько сотенных купюр.
- Нормально, - говорю я. – Но, бабка ты же матери должен отдать?
- Часть отдам, а часть пропьем, - хихикает он. – Пойдем в кабак, времени еще мало.
- А ты что, куда –то торопишься? – спрашиваю я.
- Понимаешь, - говорит Рыжий. – Я с Ариной договорился, заехать пое…ся.
- Нормально! А я? На кой хрен ты меня из дома вытаскивал, чтобы с тобой до магазина прокатиться?
- Не, ну, а чего ты, Лешич? Посидим в кабаке, попьем пива, потом ты домой, а я к Арине. Не, ну, а что? Времени –то  - выгон.
Ладно, думаю, кобелюга, я от тебя просто так не отделаюсь. Сначала мы выпьем, а потом уже посмотрим, что к чему. Мы пошли в какой-то кабак, находящийся в универсаме, не далеко от проспекта Ветеранов. Заказали по кружке пива и бутерброды с ветчиной. После пива, Рыжему приспичило сыграть в бильярд. Я вспомнил, как обул «папика» в Поселке, и согласился.
- Давай так, - предложил я Рыжему. – Если я выигрываю, то мы вместе едем к Арине, если выигрываешь ты, то ты едешь один.
- Давай, - согласился Рыжий.
Мы заказали стол на час. Но сыграли мы только раз, да и тот, довольно быстро. Рыжий уже накачался и не мог попасть по шарам. Я же, наоборот, был в самом тонусе, и очень быстро накидал ему во все лузы. Рыжий расстроился и больше играть не стал. Время тянулось медленно, мы пили пиво, а Рыжий все накачивался и накачивался. В итоге, он заснул за столом. Я просидел с одной кружкой, минут сорок, и разбудил его.
- ****ь! - на весь бар заорал Рыжий. – Мы опаздываем, он помнил про наш договор, она съе..ет, если мы не приедем через двадцать минут!
- Позвони ей и предупреди, - посоветовал я.
- Ее дома нет, она меня на улице будет ждать, возле своего дома, - и он опять матюгнулся так, что к нам подошел халдей и попросил нас, покинуть их заведение.
Мы и так не собирались задерживаться, хотя Рыжий и возмутился. Мы выскочили на улицу и стали ловит тачку. Пока мы ехали в машине, Рыжий приставал к водиле, пытаясь отобрать у него руль, чтобы ехать побыстрей. Хорошо, что шофер попался понятливый, не стал нас выкидывать из тачки, а лишь ласково увещевал Рыжего и обещал дать ему порулить «потом, если он захочет». Рыжий, вряд ли захочет, потому что, не вспомнит даже, что мы добирались до Лиговки на машине.
Арина ждала около подъезда. Она фыркнула, когда увидела меня. Мы не очень нравились друг другу. А когда из машины выполз Рыжий, то она, вообще, выпала в осадок. Но, Рыжий, как быстро пьянеет, так и быстро отходит. Вскоре, мы уже сидели у нее дома и пили водку. Теперь настала моя очередь вырубиться. Арина разбудила меня в половине двенадцатого и попросила из ее квартиры. Я пробовал возмущаться, но с ней это было бесполезно. Пришлось ехать домой. Рыжий проводил меня до метро, постоянно извиняясь, за то, что мне приходится уезжать. Плевать, не больно -то и хотелось!
Утром, как всегда звонит телефон. Я подхожу и, даже еще не слыша, кто звонит, говорю:
- Ну, как потрахался?
- Откуда ты знаешь, что это я, - раздается из мембраны голос Рыжего.
- А кто еще может звонить такую рань, кроме тебя.
- Ты не обиделся? – спрашивает Рыжий.
- Я никогда не обижаюсь. Обиженных на зоне в жопу е..т. Ты из дома?
- Нет, от Аринки, но сейчас еду. Пошли в «Нептун» посидим, пива попьем, а то у меня башня разламывается. Представляешь, мы с ней выпили ночью две бутылки водки! Она глушит, больше меня.
- Не мудрено, с такой задницей!
Рыжий ждет меня у дома, и мы идем в «Нептун». По дороге, он рассказывает мне подробности прошлой ночи. Я слушаю в пол уха. Мне уже начинают надоедать разговоры о е..ле. Я понимаю, когда это происходит хотя бы раз в неделю, но когда каждый день. Приедается. Нет, не «трах», а разговоры о нем.
- Куда Кэп –то пропал? - перебиваю я Рыжего.
- Не знаю, - отвечает он. – Наверное пить бросил.
Да, этот усатый хмарь, если не пьет, то его из дома силком не вытащишь. Ему бы полежать, телевизор посмотреть, газетку почитать. Зато если он вдет, то может пропасть из дома на несколько дней, а то и недель. Позапрошлым летом о у меня жил больше месяца, все домой боялся появиться. Зато, как появился, так пропал на пол года. Нашел себе бабу, устроился на работу, и жил себе потихоньку, пока рюмка в рот не попала. А как попала, все понеслось по прежней колее. Потом, опять, перерыв и по новой. Так и живет он, как на качелях. Это не то, что мы с Рыжим, как попали в струю, так и плывем, пока течение не снесет.
Мы заказали по кружке «Двойного» и по соточке водки. Сидим, калякаем, пьем пиво. Смотрю, у Рыжего глаза заблестели, волосы на лысине зашевелились. Я обернулся. В бар вошли две девчонки, заказали себе пиво и сели за соседний столик. Девочки, между прочим, довольно симпатичные, не в пример предыдущих шмар. Рыжий, тут же махнул водяру, усугубил ее пивом и закурил. Это метод у него такой, чтобы быстрее по мозгам треснуло. Так, думаю я, сейчас опять снимать пойдет. Точно, не успел я об этом подумать, как Рыжий встал, причем, меня не предупредив, и направился с кружкой к соседнему столу.
Я не знаю, о чем он там говорил, но, через пять минут, он стал звать меня к ним. Я скорчил не довольную рожу, но он настаивал. Тогда, я проделал ту же операцию, что и он, взял свою кружку и подсел к бабам и Рыжему.
- Это Оля, это Лена, - представил девчонок Рыжий, - а его зовут Леша.
Я кивнул.
- Что-то Леша грустный какой –то, - сказала Оля.
Я улыбнулся. Если Лена была так себе, то Оля выглядела очень привлекательно. И лицо приятное и фигура. Вот с ней бы я с удовольствием завалился бы в постель. Но, пока, кроме, как глупо улыбаться, я ничего не мог. Рыжий взял всем по сто водки. Мы чокнулись и выпили за дам. Вскоре, мы уже оживленно беседовали на отвлеченные темы. Разговаривать с симпатичными женщинами, совсем другое дело, чем трепаться с ****ьми, думал я, рассматривая Ольгу. Рыжий вновь купил водки. Ему, явно, не терпелось напоить их и попробовать затащить домой. Впрочем, это оказалось гораздо легче, чем я предполагал. На предложение Рыжего, продолжить наше знакомство «в более интимной обстановке», девчонки переглянулись и согласились. Это означало, что опять все будет по полной программе. По дороге, мы купили какое-то вино, сигареты и закуску, не помню, какую именно. Мы с Рыжим, как всегда, шли впереди и решали извечный вопрос: «Кто с кем будет спать?». То, что дело закончится постелью, по-моему, не мы ни они не сомневались. Если бы они не знали зачем идут, то вряд ли бы пошли. Плохо было только то, что Ольге надо было идти, в пять часов забирать ребенка из садика. Но потом она обещала вернуться, оставив дочку со свекровью.
Пока мы с Леной, по просьбе Рыжего, готовили и накрывали на стол. Эта сволочь утащила Ольгу в дальнюю комнату. Вот так всегда, мне достается, что похуже.
Мы сидели с Леной на кухне и курили. Я смотрел на нее и думал о своем, о девичьем. Как просто и быстро замужние девушки согласились пойти на измену. Лена тоже была за мужем. Что ими двигало в этот момент? Физическая и моральная не удовлетворенность? Чувство мести? Влияние алкоголя? Или, может быть, банальная скука? У нас с Рыжим это и скука, и алкоголь, и все остальное, плюс спортивный интерес. Рыжий, например, коллекционирует свои любовные победы. И если о шлюхах говорят, примерно так: «Да на ней, клейма не где ставить», то про Рыжего можно сказать аналогично. У него на фюзеляже столько звезд, что позавидовал бы любой «воздушный волк». Может я банален и старомоден? Вероятно это так, потому что, не изменял своей супруге. Рассказать кому, не поверят! Те, кто помнит меня в молодости, до женитьбы, ни за что не поверят. Наверное, я был не прав, надо было. Но зачем? Я спрашивал об этом у своих приятелей, но вразумительного ответа не получил, а своим умом допереть не смог. Я не знаю не одного своего знакомого, который хотя бы раз пять не спал в чужой постели. Жалею ли я, что был верен? Нет, не жалею. У меня еще есть время, и если я окончательно не сопьюсь, то наверстаю упущенное. Чем, впрочем, я и занимаюсь этой весной.
- Ну, что Лена, пошли, - сказал я, как-то буднично и спокойно, как будто, мы делали это в тысячный раз.
- Пошли, - так же легко согласилась она.
Пока она раздевалась, я заглянул в соседнюю комнату. Там ребятишки играли в Чапаева. Ольга скакала на Рыжем, как заправская наездница. Да, а фигурка у нее на пять балов, заметил я, глядя, как трясется ее большая грудь. Наконец, они заметили меня и выгнали. Я посмеялся, вздохнул и стал раздеваться.
Мне не повезло дважды. Во - первых я хотел Ольгу, а во - вторых у Лены были месячные. Я ужасно не люблю долбиться в мокрое, но что поделать, коли начал. Надо было поинтересоваться. Про гондоны я тоже напрочь забыл, ну, просто вылетает из головы, когда на бабу залезаешь.
Закончив, мы лежали на постели и отдыхали. И вот тут-то началась настоящая комедия, с детективным уклоном. В дверь позвонили. Рыжий встал. Звонок вновь, настойчиво, затрезвонил. Потом раздался громкий стук.
- Это мамаша, - сказал Рыжий. – Я не буду ей открывать, главное вы не орите.
Мы и так не орали. Мы одевались. Но, мы недооценили хитрость «врага». Родичи Рыжего, как заправские стратеги, совершили обходной маневр. Пока мать отвлекала нас своим трезвоном и стуком башмака в дверь, отец забрался на карниз, и уже был возле окон. Я вспомнил, что решетки на кухни открыты, как и само окно. Мы проветривали помещение, провонявшее табачным дымом.
- Рыжий, окно! - крикнул я Рыжему, заметив чей –то силуэт на фоне бледного неба.
Рыжий бросился на кухню, в надежде успеть забаррикадироваться, но было поздно. Наша крепость пала.
Отец открыл входную дверь,  и в квартиру победоносно вошла мамаша. Как она орала на меня и на девчонок. Рыжий пытался ее успокоить, но было бесполезно. Такого трехэтажного я давненько не слышал, тем более из уст дамы солидного возраста. Впрочем, у Рыжего мать из торгашей, а они, как известно, за словом в карман не лезут.
- Ну ладно, - наконец, придя в себя, сказал я, обращаясь к девкам. – Вы, если хотите, можете слушать этот словесный понос, а я не намерен. Я пошел, пока.
- Нет, ты никуда не пойдешь пиз  юк! – орала мать Рыжего.
- Это еще почему? – спросил я.
- Потому, козел!
- Рыжий, что за бардак? – обратился я к приятелю. – Я что, насрал у них в доме или убил кого. Чего она меня оскорбляет?
Рыжий пытался успокоить мамашу, но это было сделать ему не под силу. Отец же его, как и девчонки, молча смотрели за происходящей перепалкой. Я одел ботинки и направился к двери.
- Стой! - мамаша схватила меня за рукав.
- Пошла ты на ***! – наклонясь к ней, медленно прошипел я, вырвал руку из ее когтей и открыл дверь. – Ну и мудак ты Рыжий, как и твоя мамаша, - сказал я напоследок, сбегая по лестнице.
Так хорошо начавшийся день, так отвратительно закончился. Но, это был еще не конец. Придя домой, я разделся и улегся в постель. Проснулся я от того, что кто –то тряс меня за плечо. Я открыл глаза. У кровати стоял мент. Я ошалел.
- Алексей, одевайся, поедешь с нами, - сказал мент, оглядывая мою пустую комнату.
- А что случилось? – спросил я.
- Поехали, там узнаешь.
В дверях стояла моя мать и с укором смотрела на меня. Я оделся и поплелся к выходу, соображая по дороге, что такого могло произойти, чтобы ментам необходимо было срочно вытаскивать меня сонного из постели в двенадцать часов ночи. На лестничной площадке стоял Рыжков и глупо ухмылялся.
- Вот так, Лешич, - сказал он, когда мы садились в лифт. – У меня матушкино золото пропало, которое мы вчера с тобой забирали.
- Пропало. Ну, а я здесь причем?
- Там разберутся, - сказал он.
Он говорил это так, как будто знал, что золото помылил я. Я это сразу понял, по выражению его лица. Как же мне хотелось, в этот момент, заехать в эту свинячью харю чем-нибудь тяжелым. Самое главное, что эта сволочь никогда не чувствует своей вины, у него виноваты все, кто угодно, но только не он любимый.
Как же мне везет с приятелями, думал я, трясясь за решеткой в милицейском «козле». У одного «рыжье» пропало – Орлов виноват, у другого, опять я причастен. Да что за напасть такая, что ко мне это золото прилепить все пытаются? Я, вообще, равнодушен к любым драгоценностям, к золоту в частности. Если Баев будет, то мне пиз..ц! Точно не поверит, что это лишь печальное совпадение.
Мы приехали на Севастопольскую, меня вывели из машины. Мы с Рыжим и два мента сзади прошли в седьмое отделение. В коридоре, я увидел зареванную Ольгу и спокойную Лену. Как я узнал потом, Ольга ревела от того, что менты каким –то образом сообщили ее мужу, где, почему и при каких обстоятельствах была задержана его супруга. Побядовала детка теперь грядет расплата!
- Давай его в кабинет, - сказал дежурный менту, который меня привез.
Мы поднялись на третий этаж и вошли в открытый кабинет. За столом сидел какой –то «черный» в штатском. Опер, решил я, и как всегда не ошибся.
- Садись, - сказал он, почти без акцента.
Я сел, положа ногу на ногу, зная, что это не понравится оперативнику. Дальше все последовало, по полной программе. С доверительным тоном, с разводкой – «Сергей сказал, что это ты золото взял», с угрозой закрыть меня на сутки, с подачкой сигарет, между прочим, он курил «Парламент», обыкновенный мент, с тычками в грудную клетку, с просьбой по лучше вспомнить подробности. Короче, обычный рутинный допрос, без составления протокола. Вероятно, опер больше всего рассчитывал, что я где –нибудь проколюсь, и он прижмет меня к стенке. Но мне было не в чем прокалываться, я отвечал уверенно и спокойно, что, пожалуй, не много раздражало его. У него не было ничего против меня. Я, правда, боялся, что он пальцы мои прокатать захочет, в Москве –то я явно наследил, но он не счел нужным это делать. Тем более, как говорил Аркаха, для этого нужно какое -то постановление.
- Подожди внизу, - наконец, сказал он.
Я спустился вниз. На верх вызвали плачущую Ольгу. Сейчас он ей будет говорить, что я дал показания на них. Я как в воду глядел. Но, узнал об этом уже позже, когда мы встретились с Леной, а сейчас мы курили с ней в камере, наблюдая, как Рыжий беседует со своим семейством, которое нарисовалось здесь из-за опасения, что если меня выпустят, то мы с Рыжим опять нажремся.
Последним наверх пошел Рыжий. Вскоре он спустился вниз, вместе с «черным», по дороге о чем –то беседуя. Рыжий был бледный и отворачивал взор от Ольги.
 - Придешь в субботу, - сказал мне опер, - В двенадцать часов.
- Хорошо, - сказал я.
Я вышел на улицу и закурил. Следом вышел Рыжий, за ним мать и отец. Девчонки оставались в здании.
- Ну и говно же ты, - сказал я.
- Это не я, - оправдывался он. – Это мать милицию вызвала и заявление писала. А когда менты спросили, кто еще был в квартире, мать показала на тебя. Что мне оставалось делать?
- Ладно, проехали, - я не злился на него, что поделать, если он ссыт свою матушку, как огня. - Ольгу жалко, достанется ей от мужа.
Мы шли по Трефолева, в сопровождении «почетного экскорта».
- Пойду пива попью, - сказал я, сворачивая в сторону ночного магазина.
- Мать, - крикнул Рыжий. – Идите домой, я вас догоню.
- Никуда ты с ним не пойдешь! – категорически, возразила она.
- Ну, мать, дай с человеком поговорить! – вспылил он. Он так бы с ней дома разговаривал, тогда бы и заморочек никаких не было.
- Это алкаш, а не человек, - сказала она.
- Закрой рот, - ответил я и перешел на другую сторону улицы.
Мамаша у Рыжего точно не нормальная. Сама дает ему деньги, главное знает на что, а потом истерики закатывает. Вот и сейчас дала червонец.
Мы стояли с Рыжим возле магазина и пили пиво, под неусыпным контролем его папаши. В субботу я схожу в отделение, опер составит протокол, я подпишу его. Потом мы пойдем и нажремся с Рыжим. Он будет ждать меня около ментовки, пока я беседую с «черным».  Что же касаемо судьбы «похищенного» золота, то тайна его исчезновения осталась не раскрытой. Мне кажется, что Рыжий потерял его где –то, по пьяни, а может пропил вместе с Ариной. Если нет, тогда скажите мне, откуда у него было столько денег?
С Леной мы встретились еще один раз. Сидели вместе с ней и Рыжим в кабаке, и пили вино. Она, как и я не держала на него зла. В конце то концов, чего возьмешь с больного человека.
Я уже заметил, если Рыжий, когда звонит мне по телефону, чем-то взволнован или слегка возбужден, то жди неприятностей. Вот и в этот раз, я уже по голосу его почувствовал, что дело пахнет керосином.
- Деньги есть? – спросил он меня, после традиционных смехуечков, по поводу вчерашней пьянки.
- Есть не много, - ответил я.
- Тогда бери и приходи, только быстрее.
- А что случилось? – поинтересовался я.
- Придешь, увидишь, - загадочно ответил он. И тут до меня донесся приглушенный женский голос.
- Понятно, - сказал я, вздыхая, как будто меня посылали на прополку турнепса.
То, что случилось, то должно было произойти, это к гадалке не ходи. То, что мы с таким рвением искали, мы нашли. Это что –то находилось в интимном месте этой шлюхи, которую мы отимели в этот раз. Но, у меня это проявилось на день позже, чем у Рыжего, хотя некоторый дискомфорт, я почувствовал на третий день. Когда Рыжий позвонил мне и предложил подмыться, я подумал, что предстоит очередная «собачья свадьба». Мыться я не стал, так как, мы только вчера с Кэпом ходили в баню, но пивка попил, для поднятия тонуса. Как оказалось, необходимости поднятия тонуса не было. Рыжий ждал меня около метро. Он был серьезен и трезв. Мы поздоровались.
- У тебя все нормально? – спросил он.
- Не уверен, чувствую какой –то дискомфорт, - ответил я, уже догадываясь, что он сообщит мне в следующую минуту.
- Я только что со Стойкости, у меня гонорея.
- ****ь! Ты же сказал, что она чистая, - выругался я, понимая, что у меня тоже самое.
- Так она сказала, - оправдывался он. – Да это ерунда, четыре укола и все. Можешь купить лекарства и сам себе сделать уколы, чтобы в КВД не светиться.
- Я в жопу не умею колоть, только в вену
- Тогда езжай на Стойкости, может, еще успеешь сегодня.
- Да ну, нах..й, пошли лучше эту шлюху найдем и морду ей разобьем, - предложил я.
Мы отправились в «Бабьи слезы», что находятся совсем рядом, на Бумажной. Там вечно собирались самые отпетые гопники и шлюхи того микрорайона. Дело в том, что неподалеку находились несколько общежитий. Одно из которых было выделено для проживания бывших воспитанников детских домов. Можно только догадываться, какой контингент там проживал. Не имея семьи, работы, элементарной человеческой поддержки, мужики занимались воровством и грабежами, а женщины, почти поголовно, отсасывали прямо в туалете бара или трахались в соседней парадной, на последнем этаже.
Как мы и предполагали, наша «венера», не богиня с большой буквы, а рассадница  венерических болезней, с маленькой, находилась в баре. Она сидела за столиком и сосалась с каким –то мужиком. Оба были заметно пьяные.
- Привет, - сказал Рыжий, подойдя к столику. Я остался стоять в дверях.
Мужик посмотрел на Рыжего мутными глазами и обратился к шмаре:
- Те его знаешь?
Она, с идиотским выражением, смотрела на Рыжего и силилась вспомнить: «где она его видела?».
- Да, - наконец, кивнула она. – Знаю. – и вновь принялась приставать к мужику, облизывая его своим слюнявым ртом.
- Извините, что отвлекаю, - сказал Рыжий, обращаясь больше к мужику, чем к ней. – Можно мы поговорим с вашей дамой, одну минутку?
- Сейчас, я приду, - сказала она, нежно освобождаясь от объятий ухажера, который никак не хотел вытаскивать свою руку у нее из штанов.
Я вышел на улицу и закурил. Внутри у меня все кипело. Я был зол, но не на нее, а на себя. Допрыгался! Конечно, триппер это не так страшно, но и приятного в нем мало. Скоро весь район будет знать, что мы лечились от гонореи. Грязь к грязи пристает, как деньги к деньгам. Уж лучше деньги. Вышел Рыжий, минуту спустя появилась шмара.
- - Привет мальчики! – весело сказала она.
По сколько зубы ей будет вставить не на что, то вот так чисто и звонко, повторить эту фразу, ей вряд ли удастся. Придется ей во время работы, деснами покусывать мужские приборы и вспоминать тот теплый апрельский вечер в разрушенной бане, на Бумажной улице, где она летала воробьем от стенки к стенке, в поисках выхода. Выход удалось найти только тогда, когда двое угрюмых парней покинули разрушенное помещение.
Проведя воспитательную работу, мы отправились в аптеку, где я купил шприцы, новокаин и «Сульфат канамицина». Тем же самым я лечился, когда вернулся из Поселка. Но, тогда мне пришлось сдаваться в КВД, сейчас же это желать не хотелось. Возьмут еще, с дуру, поставят на учет, езди потом, раз в три месяца, на конец города и проверяйся.
Рыжий уехал на выходные в деревню, посмотреть, как там его участок поживает. Он когда трезвый, то деловой такой, аж жуть. Слава Богу, что это бывает, довольно, редко, а то бы я с ним свихнулся. Я же пошел домой, пытаться уколоть себя в ягодицу.
Когда с наполненным шприцом в руке, голой жопой я вертел перед зеркалом, то неожиданно заржал, вспомнив один анекдот. « Грузин выходит из ванной голый и останавливается перед зеркалом. Смотрит на свою волосатую грудь, на сой плотный живот, на ноги. Потом поворачивается спиной к зеркалу и смотрит на зад. У него раз и член вскочил. Он ему ласково погрозил пальцем и говорит: «тыхо, тыхо – свои!». И до чего же мне стало весело, что весь раствор оказался на ногах и на полу. Ничего у меня не получилось, придется ехать сдаваться.
То, что у меня гонорея, я не сомневался, потому что, было больно ходить в туалет, а с утра выступал гной. Когда врач делал мазок, я чуть до потолка не подпрыгнул от боли. Через час анализ был готов, лишь подтвердив мои догадки.
- Вам надо купит в аптеке…, - начал уролог.
- Я уже купил, - сказал я, доставая из кармана шприцы и лекрства.
- Что, не первый раз? – приподнял он брови, разглядывая мою опухшую, красную морду.
- Первый, - соврал я. Дело в том, что в прошлый раз, я был у другого врача, а карточки пациентов они оставляют у себя, и лишь потом сдают в регистратуру, а может, вообще не сдают. Во всяком случае, когда я шел на прием, то моей старой карточки в регистратуре не было.
Все закончилось довольно быстро и безболезненно. И, вообще, все бы ничего, если бы у меня опять не появились в голове голоса. Случилось это в одиннадцать часов дня, когда я вышел на лестницу покурить. Сижу я курю, и вдруг слышу голос жены: «Допрыгался. Так тебе и надо! Я всегда знала, что ты грязный и мерзский тип!». Я понял, что не зря меня в психуше предупреждали, что пить мне категорически нельзя, что голоса могут вернуться, и остаться со мной навсегда. А голос жены продолжал: «Правильно, теперь мы постоянно тебя донимать будем». Главное не отвечать, главное отвлечься, думал я. «Не отвечай, не отвечай» – говорил голос. Если бы не триппер, я бы выпил «галоперидол», который мне выписали в наркологическом диспансере, может бы помог. Но я не знал, можно ли его сейчас пить? Как он подействует на сердце? Ведь уколы антибиотиков, здорово давили на мотор, как бы он не остановился. «обязательно остановится» – шепчет голос жены. «Отвяжись!»  - не выдерживаю я. И тут: « А слабо тебе выброситься в окно?». Я начинаю дрожать. «Боишься? Слышишь, Макс, он боится». И тут раздается голос сына: «Папа выбросись в окно. Папа, выбросись в окно!». Я взбегаю вверх по лестнице.
Весь троллейбус переполнен голосами различных друзей и приятелей. Я совсем обалдел, у меня болит сердце, и пухнет голова. Где я сейчас еду. На будке написано «Prodeje», по моему с ошибкой. Где я нахожусь, не могу я сообразить, когда мне выходить. «Ты едешь по проспекту «продиджи» - говорит Славкин голос. «Слышь, Леха, Ты едешь по проспекту «продиджи, Ты меня понял?», - повторяет он, ежесекундно. «Понял» – отвечаю я, - «только отцепись от меня». Но Славкин голос продолжает преследовать меня, до того момента, пока я не выхожу из троллейбуса. Тут меня начинают доставать голоса жены и ее подруги. Вдоль прудов хозяева выгуливают своих собак. Я еще помню, как эти твари бросались на меня в прошлый кризис, и обхожу их стороной.
В этот раз мне опять повезло. Медсестра, которая делала мне уколы, увидев мое подавленное состояние, поинтересовалась, что со мной происходит. Я честно во всем признался. Она пожалела меня.
- Сходи в аптеку и купи «Гемодез», я тебя прокапаю.
Я мысленно благодарю сестричку и пулей вылетаю на улицу. Аптека находится на Ветеранов, как раз на против троллейбусной остановки. Удивительно, но чей -то голос, говорит мне о том, что у меня нет денег на раствор. Я останавливаюсь. Что же делать. С, надеждой, я шарю по карманам, понимая, что в них ничего нет. Я смотрю на правую руку. «Не вздумай этого делать!» – говорит голос жены. «Пошла ты!» – огрызаюсь я. «Если ты продашь кольцо, то я тебе это никогда не прощу». «А я у тебя и не ищу прощения» – отвечаю я ей и снимаю обручальное кольцо с пальца. Оно весит четыре грамма. Интересно, где его сдать, и за сколько его примут? У меня нет времени, диспансер работает сегодня до трех, и я мечусь вдоль ларьков, в надежде, что кто –нибудь купит мою единственную драгоценность. Наконец, в одном ларьке, какой –то айзер заинтересовался кольцом, но давать много он не хочет. Мы торгуемся, и я уступаю его всего за сто пятьдесят рублей. Это за четыре грамма! Я осознаю, что не золото продал, а восемь лет своей жизни. «Ну ты и скотина» – говорит жена. Мне противно, но в данный момент меня интересует моя голова. Без очерди, я прорываюсь к прилавку и покупаю две склянки «Гемодеза». Время подходит к трем. Я бегом несусь в диспансер, не обращая внимание на собак. Слава Богу, сестричка дождалась меня. Она ставит мне капельницу, потом другую, потом приносит «физраствор» и прокачивает вновь.
- Ну что, полегчало? – спрашивает она.
- Нет, - качаю головой я, боясь, что очистка крови мне не поможет.
- Поможет, - читает она мои мысли. – Сейчас я тебе укол «седуксена» сделаю или «реланиума». Поедешь домой, выспишься и все пройдет.
Я надеюсь. Она уходит за лекарством. Я жду. Похоже, время остановилось. Наконец, она возвращается с набранным шприцом. Судя по желтому цвету лекарства, это «реланиум». Я не ошибся. Она вколола мне два кубика и, извиняясь, сказала, что надо заплатить за лекарство и систему. Я прекрасно понимаю это и даю ей полтинник, я бы дал и больше, но тогда у меня не останется ни копейки. Но ее устраивает и полташка, я думаю, что лекрства ей ничего не стоило, как и капельница. Но, она заработала эти деньги, она помогла мне. Я дал бы больше, но не могу.
В троллейбусе меня начинает клонить ко сну. Придя домой, я едва добираюсь до кровати и падаю на нее. Меня вырубает. Голоса все еще звучат в голове, но постепенно затихают. Я засыпаю. Проснувшись под утро, я понимаю, что очередной кризис миновал. Миновал, но какой ценой? Я лишился самой дорогой своей вещи. Вскоре, чувство стыда пройдет, и я забуду о том, что носил когда –то на безымянном пальце правой руки обручальное кольцо, которое надела мне жена восемь лет назад.
В среду мы с Рыжим проверились. Анализы показали, что гонорея прошла. Можно было начинать все по - новой. Не хочется больше говорить об этом, вспомню лишь один эпизод, который характеризует степень нашего падения.
Неожиданно похолодало, и выпал снег. Кэп, все еще трудился, на своих порошках, а мы с Рыжим бесцельно болтались по улицам. Скоро он, почти на пол года, уедет в свою деревню, лишь изредка появляясь в городе. Снег не много спутал его планы, и он отложил свой отъезд до оттепели. У школы мы встретили Кучера, который шел сдавать посуду.
- Есть какие-нибудь копейки? – как обычно, спросил он.
- Рублей пятнадцать, - сказал я.
- Пойдем, я посуду сдам, купим пару «льдин», - предложил он.
- Ты как, Рыжий?
- Давай, - ответил он. - Все равно, делать нечего.
Мы сдали посуду, купили «льды» и бутылку лимонада. Лучше всего разбавлять эту дрянь лимонным или грейпфрутовым. Они прилично отбивают запах и вкус «Льдины», так, что можно даже не запивать. Разбавлять пришлось прямо в стакане, по сколько пустую посуду мы сдали, а бодяжить в валявшихся на снегу, в изобилии, разномастных чужих емкостях, не хотелось. Подцепишь еще какую-нибудь заразу. Выпив нашу отраву, мы распрощались с Кучером и пошли болтаться по парку. Народу было не много, вероятно, людей испугало похолодание и снег. Ведь большинство перешло на «летнюю форму одежды». Сделав пару кругов, мы вернулись к рынку. Голова была дурная, но мы были не пьяные. Надо было срочно добавить. На счастье нам попался Морда. Хотя у него никогда ничего не бывает, в этот раз он сам жаждал опохмелиться и искал, кому бы сесть на хвост. Мы прицепились к нему. Минут через двадцать, он нашел каких –то гопников, которые распивали «на дереве» «снежинку». Морда, тут же уселся к ним на хвост, заодно, притащив и нас. По сколько, гопники были уже в «нормальном» состоянии, то Морда, просто, забрал у них выпивку и ушел. Мы пили на ступеньках, сиротливо стоящего посреди большого двора, желтого двухэтажного дома. Мимо прошел патруль. Морда кивнул, милиционеры ответили. Вот так бы мне, подумал я, а то, где не появлюсь, все время пристают.
Идем мы с Кэпом и Рыжим по улице Косинова. Нормально идем, не шатаемся. У Рыжего в пакете кабель медный, килограмма полтора. Проезжает мимо машина ППС. Вроде бы проехали. Слышим, остановились и задний ход дают.
- Это по наши души, - уверенно сообщаю я ребятам.
Рыжий начинает придумывать, откуда у нас оказался кабель.
- Да не бойся ты, - говорит Кэп. – Скажешь, что купил для дачи у барыг, а сейчас домой несешь.
- Да, так они и поверили, - говорит Рыжий, хотя это чистая правда, он, действительно, когда-то купил этот кабель для себя. Он у него лет пять в кладовке пропылился, и вот его час пробил. Нам надо «догнаться».
Ментовская машин тормозит возле нас. Из двери выскакивает молоденький сержант.
- Бл..дь, я так и знал, - ругаюсь я, у меня нет с собой никаких документов. Но он не слышит, моего ругательства.
Мы продолжаем путь, как будто не замечаем его. Нет, ну ведь нас, серьезно, не шатает. Так, ноги слегка заплетаются, да лица малость помяты, особенно у меня, а так все чики - чики.
Мент окликает нас. Мы останавливаемся и поворачиваемся.
- Ваши документы, - козыряет он.
У Рыжего водительские права, у Кэпа паспорт, у меня фига в кармане. Ребята показывают ксивы. Мент рассматривает их.
- А у вас? – спрашивает он.
А у нас в квартире газ, а у вас?
- У меня с собой нет, - делаю я постную мину.
- Где живете? – мент, явно, интересуется моей личностью.
- Вот дом прямо.
- Оружие, наркотики, запрещенные предметы, - скороговоркой перечисляет мент .
- Нет.
Рыжий и Кэп его не интересуют. Он даже не смотрит в их сторону. Напрасно Рыжий волновался,  на счет меди. Видно моя морда, не внушает менту доверия, или тон мой ему не понравился.
- Покажи вены, - говорит мент, тщательно, обшарив, мои карманы. Но в карманах, кроме уже упомянутого мной фига, ни фига не было. Простите за каламбур.
- Зачем? – удивился и разозлился я. – По карманам шмонать, бля – это нормально, но причем здесь мои вены?
- Леха, не кипятись, - успокаивает меня Рыжий. – Что, тебе трудно руку показать?
- Руку показать! – вскипаю я. – А то, что в тридцатиградусный мороз одежду стягивать придется, это не трудно, бля?
- Чего это вы матюгаетесь, - начинает возбуждаться сержант. – В отделение хотите проехать?
Ох, испугал ты меня своим отделением!
- Товарищ сержант, - вновь вступился Рыжий. – Ну, причем здесь отделение. Мы идем домой, никого не трогаем, мы не пьяные, зачем же к людям цеплятся.
Сержант посмотрел на второго мента, который инфантильно стоял возле автомобиля с АКСУ на плече. Тот неопределенно пожал плечами, мол, делай, как знаешь. Сержант не много поразмышлял, поиграл желваками на скулах, рассматривая мою физиономию. Мы вели себя спокойно, не хамили, не вылупались. Он не знал, до чего докопаться, вот и решил мои веняки проверить.
- Ну, что, показать? – спросил я, решив, что чем быстрее мы отделаемся от ментов, тем быстрее выпьем.
- Не надо, - «смилостивился» он и тут увидел на моей кисти наколку. – А это, что такое?
- Ё, - у меня нет слов, ну, просто не знает до чего до еб..ся. – Наколка.
- Ты, что сидел?
- Нет, и не сяду!
- От сумы и от тюрьмы не зарекайся, - нравоучительно сказал мент.
Хочется громко и злобно ругаться матом! Какой-то сопляк вздумал меня учить! Я уже с девками гулял, а он еще в проекте не был.
- Да, да, Лешич, -видя, что я на взводе, подыгрывает сержанту Рыжий. – Сплюнь!
Я поворачиваюсь, и трижды полюю в сторону сержанта.
- Ты на меня плюешь? – ошалел тот.
Я хочу ему что-то сказать, я хочу сказать, что я о нем думаю, что я думаю о всех ментах, что я думаю… Но, меня опережает Кэп.
- Да нет, товарищ сержант, он на снег.
Оплеванный сержант козыряет и лезет в машину. Мы сдаем медь и идем в разливуху, пить портвейн. Через час мы возвращаемся той же дорогой, но нас уже шибко штормит. Мимо проезжает милицейская машина. В окне маячит морда «нашего» сержанта. Он видит, что мы пьяные, но демонстративно отворачивается, как бы не замечает нас, хотя, я уверен, что руки у него ужасно чешутся, хорошенько отделать меня дубинкой.
Вот такие у меня сложились отношения с нашей доблестной милицией. Да ладно сейчас, когда я похож на БОМЖа с пропитой харей, так ведь и раньше случались запутки.
Первый раз, по глупости, я попал в милицию, учась на первом курсе института. У нас был хозяйственный день, вместо занятий мы убирали листья в Приморском парке Победы. А в тот день, на стадионе им. Кирова играл «Зенит». Мы с двумя пацанами взяли пару пузырей, раскатали их, поелозили граблями опавшую листву, и к началу матча рванули на стадион. На мою беду, мне приспичило в кусты. Стою я, журчу, вдруг до меня доносятся какие-то крики, шум. Я выхожу из кустов, а приятели пошли билеты покупать, мы у касс договорились встретится, а ко мне мент подбегает и хватает меня за шкирку. Вот, думаю, поссать приспичило, так нет, обязательно прищучат. Я вспоминаю свою отправку в армию.
- Ты грабил? – спрашивает верзила.
- Да, - киваю я, радуясь, что меня схватили не за ссанье, но все равно  ничего не понимая, какое тогда отношение имеет милиция ко мне и нашему комсомольскому субботнику. Может инвентарь наш, кто-то увел, вот он и хочет выяснить, где мы работали и почему бросили работу.
- Ага, - потирает руки милиционер и волочет меня в пикет.
Я в шоке, пропал футбол, а ведь пацаны ждать будут. А еще шмон от меня, за версту, точно докопаются.
Приволокли меня в пикет. Обыскали, как положено. Нашли пустой стакан. Заперли в клетку. Сижу. Проходит час. Появляется мент. «Выходи» – говорит. Я вышел. Руки держу за спиной, на всякий случай. Заводит в какой –то кабинет. Стол. За столом мужик в штатсом.
- Садись, -говорит.
Я сел.
- Рассказывай.
- Что?
- Как грабил, с кем?
Ну, я начинаю ему рассказывать о том, что у нас сегодня комсомольский субботник, что нас от института послали убирать листья, что мы не дождавшись его окончания, сбежали с друзьями, поболеть за родной «Зенит». Я рассказываю, а у мужика глаза на лоб лезут. От моего повествования он ошалел:
- Так ты грабил?
- Я же сказал. Да! - отвечаю я, слегка заплетающимся языком. – Но мы сбежали на футбол.
До мужика что-то дошло. Он вызвал мента. Тот вошел.
- Ты кого привел? – спрашивает мужик.
- Как кого? – удивляется мент. – Грабителя.
-  А ну-ка, давай сюда потерпевшую, - командует мужик.
Приводят какую-то хохлушку. А «Зенит» в это день с «Шахтером» из Донецка играл.
- Он? – спрашивает мужик у тетки.
Тетка посмотрела на меня, обнюхала всего.
- Не а, це не то. То малэнкий був, а ентот як громило.
- Спасибо, - вздохнул мужик, бросая косые взгляды на рядового. – Подождите еще немного в коридоре.
Когда тетка вышла из кабинета, то мужик, стал поливать нас с рядовым отборнейшим матом, крутой закваски. Рядовой оправдывался:
- Он же признался, что грабил.
- Так я думал, вы про листья спрашиваете, - в свою очередь, оправдывался я. – Я же не знал, что вы про какое-то ограбление говорите.
- Не знал, ты что…
- А вы что…
Мужик в штатском молча смотрел на нашу перепалку, и только вздыхал. Потом, как заржет. Мы разом замолчали и уставились на него. В общем, веселая история приключилась. Футбол ёк, деньги за билеты ёк, а когда выяснилось, что я в кустах делал, то тогда еще и штраф в тридцатник припаяли, и тридцатник ёк. Вот и думай теперь, в чем я перед родной милицией провинился. Может быть, действительно, лицо мое внушает какое-то подозрение сотрудникам правоохранительных органов?
Отсюда мораль. Со своей харей в родной город не суйся, даже если ты ни в чем не виноват, все равно дое…ся.
Лучше сиди дома и вшей дави!

Постояли мы с Мордой, допили «снег» и распрощались. У него только и разговоры –то о бухалове, да о бухалове. А Рыжего уже на женщин потянуло! Я тоже окосел, после недельного отходняка, и был не прочь развлечься. Мы поболтались возле «Нарвской», походили по проспекту, но никого так и не срисовав, решили разойтись по домам. Я пошел провожать Рыжего до дома. Напротив его парадной, прямо на снегу, лежала какая –то женщина в демисезонном коричневом пальто. Я, с отвращением, прошел мимо, но Рыжий. Рыжий не из тех, кто противится своим желаниям. Он подошел к тетке и поднял ее. Ей, на вид, было лет пятьдесят. Это было жалкое подобие женщины. Коричневое, как пальто, опухшее лицо, такого же цвета костлявые руки, на ногах рваные резиновые сапоги.
- Оставь ты эту тварь, - брезгливо сказал я.
- Нет, –Рыжий хитро улыбался. – Сейчас мы ей поможем.
Он, к моему ужасу, затащил ее домой. Раздел до нога, засунул в ванную и принялся оттирать ее мочалкой. Через двадцать минут, он уже трудился на ней, параллельно заставив ее, делать мне миньет. Рожа у него покраснела от натуги, а я с изумлением смотрел на свой конец, который она теребила шершавым языком. До такой степени, я еще никогда не опускался! Хотелось пойти в туалет и сунуть два пальца в рот.
Наконец, я не выдержал, встал, помылся и, оставив Рыжего насиловать старуху, ушел домой. С тех пор, мы с Рыжим больше не снимали никого. За каких –то три недели, я получил столько разнообразных ощущений, что мне хватит на пару лет вперед.
Вскоре Рыжий уехал в деревню, и мы болтались, в основном, с Кэпом и Кучерявым. Кэп уволился с работы, как он это обычно делает, никого не предупредив. Мы сидим на стадионе и играем в карты.
Неожиданно, Рыжий возвращается из деревни, пьяный и веселый, и присоединяется к нашей троице. В отличие от Рыжего, Кэпу не до веселья.
Кэп, как не получит деньги, то вечно пустой домой приходит. На стройке работал, получку получил, на Промышленной получил по башке, очнулся около дома, ни получки, ни башмаков. На порошке работал, аванс получил, На пруду у Промышленной получил по голове – нет аванса. На удобрениях, целый месяц корячился, чуть ли не в две смены трубил, получил деньги. Зашли с мужиками в шалман, выпили, грамм по семьсот, в кустах, около пруда, получил в репу, пришел домой, в кармане дыра. Нет, так не пойдет, решили мы, сидя на стадионе и опохмеляясь "льдиной".
- Кэп, - сказал умный Рыжий. – По-моему, ты где-то светишь деньгами,  и тебя пасут, до подходящего момента.
- Где? – возмущается, датенький, Кэп. – Хорошо, ты скажи. Где я свечу деньгами?
Он стучит Рыжему кулаком по лбу.
- Не, Кэп, Рыжий прав, - поддакивает Рыжему Кудрявый, - Ты, действительно, где-то светишь деньгами.
- Согласен, - говорит Рыжий и жмет руку Кудрявому.
Кудрявый разливает «льдину» по пластиковым стаканам. Меня не много подташнивает от нее, но пить все равно приходится, иначе к вечеру будет еще хуже.
- Фу, зараза, - выдыхает Рыжий.
-А по моему, так ничего сегодня, - говорит Кудрявый, постоянно сплевывая, как пулемет. – Кэпыч, дай закурить.
Кэп достает «беломорину».
- Опять ваш бл..ий «беломор», -ругается Рыжий. – Есть в этом мире у кого-нибудь, хоть одна сигарета.
Но мы втроем курим папиросы, и Рыжему приходится курить «беломор». Я опрокидываю свой стакан. Ну, и дрянь сегодня попалась, бензином отдает. Это Кудрявому все равно, что бы там не было налито, а мы еще не успели привыкнуть к этой отраве. Привыкнуть не успели, но пьем!
- Давай, раздавай, - отдуваясь, говорю я, закусывая пойло соленым огурцом, который Кэп притащил из дома.
- Кто последний остался? – интересуется Рыжий.
- Ты, можно подумать не знаешь, - ехидно говорю я.
- Кэпыч, мы что ли? – спрашивает Рыжий.
- Нет, - хмыкает Кэп. -Кто десятку виновую отбить не смог?
- Ну извини, - говорит Рыжий и тасует карты.
Мы играем в «дурака» пара на пару. Я с Кудрявым, а Рыжий с Кэпом. Они проиграли уже шесть партий подряд. Кудрявый опять тянется к пластмассовой бутылки из под лимонада, в которой разбавлена «Льдинка».
- Погоди ты, - шумит Кэп. – Куда ты гонишь!
Но Кучер уже разлил. Мы вновь выпиваем и закуриваем. Голова не светлеет, а дуреет, но все равно, становится чуть легче, перестает болеть сердце, и проходит «колбас». Рыжий сдает, оглядываясь по сторонам. Он не шухарится от ментов, он высматривает какую-нибудь бабу, чтобы пристать к ней. Это всем прекрасно известно, как Рыжему в лоб стакан попал, его сейчас же на девок тянет. Но, сегодня, он вряд ли будет в состоянии что-нибудь изобразить, он уже слишком пьян.
- Слышьте вы, козлы, - говорю я.
- Сам козел, - огрызается Рыжий.
- Давайте вычислим, кто Кэпа опускает, - не обращаю я внимания, на реплику Рыжего.
- Леха, а как? – Кэп нежно, обнимает меня за плечо.
- Раз Кэпа грабят все время почти в одном и том же месте, то, скорее всего, это одни и те же люди. Кэп, ты на рынке пиво покупаешь, когда домой чешешь?
- Покупаю, - кивает он.
- Значит, и деньгами светишь, - продолжаю я развивать свою мысль. – Светишь, светишь, ты по пьяни такой дурак!
- Спасибо, - Кэп толкает меня в грудь. Я чуть не падаю с бревна, в последний момент, цепляясь за рукав куртки Рыжего.
- Хватит придуриваться, - обижаюсь я.
Кучерявый разливает. Глаза у него стеклянные, как обычно, выражение лица приобретает характерный идиотский вид. Он курит и постоянно плюется. Рыжий о чем-то думает. Карты заброшены – надоело. Теперь у нас появилось новое занятие, мы собираемся играть в «пинкертонов».
- А, давайте их вычислим, -говорит Рыжий, так, можно подумать, что эта мысль пришла ему в голову первому, хотя эту фразу, почти один в один, я произнес пять минут назад.
- А я о чем здесь  распинаюсь, - говорю я.
- Леха как? – опять бормочет Кэп.
- Надо, - начинаю я, но наш «мыслитель» перебивает меня.
- Кэпу, надо засветиться с деньгами на рынке, - подняв указательный палец вверх, говорит Рыжий. – А мы незаметно проследим за ним, и когда на него нападут, мы дадим им пи…ды.
- Ага, а по башке мне опять получать, так что ли? – чешет Кэп затылок.
- А что, Кэпыч, искусство требует жертв, - хихикает довольный Рыжий и смотрит на меня. – Зато больше тебя обувать не будут.
Кэпа, конечно, вдохновляет то, что обувать его больше не будут, но он, все же, скептически относится к нашей операции, тем более, возникает вопрос, а чем он будет светить. Рыжий чешет репу.
- Надо занять у кого-нибудь деньги, - предлагает он.
- У кого? – спрашивает Кэп.
- Может у Халика? – Рыжий смотрит на Кэпа.
- А кто будет занимать, ты? – усмехается Кэп.
- Не, Кэпыч, а чего ты боишься? – говорит Рыжий, с явным подтекстом, что деньги придется занимать Кэпу. – Займешь на пару дней, мы же их н пропьем.  -  вновь, хихикает он.
- Какой пропьем, - влезаю я, с умным видом. – Тут серьезное дело. Давай Кэп не меньжуйся.
Наши уговоры и «Льдинка» делают свое черное дело, Кэп согласен. Мы добиваем остатки выпивки и идем звонить Халику.
В метро нас чуть не загребают в пикет, Кудрявый и Рыжий еле держутся на ногах, но, каким-то чудом нас отпускают. Кэп звонит Халику и уговаривает его, выделить пятьсот рублей на неделю. Халик ломается, но затем соглашается. Мы забиваем стрелу на семь часов в «Бруклине».
Вечером мы тщательно разрабатываем план операции, которую намечаем на после завтра, чтобы не много прийти в себя. Халику о ней не говорим, боимся, что, узнав о нашей затеи, он откажется дать деньги. Выпив по паре пива, мы, довольные собой, расходимся по домам, договорившись встретиться завтра утром у поваленного дерева.
На следующий день, мы ограничиваемся всего двумя «льдами». Затем болтаемся по парку, любуемся молоденькими девчонками, дышим весенним воздухом, короче, культурно проводим время.
Утром в четверг мы перезваниваемся и договариваемся встретится в четыре часа на прежнем месте. Наш план состоит в том, что Кэп потусуется на рынке, купит себе пару бутылок пива и пойдет по направлению к дому. На рынке за ним будет наблюдать Кучерявый, а мы с Рыжим будем ждать в начале Промышленной. Затем, Кучер выйдет вслед за Кэпом, обгонит его и будет идти впереди, в метрах трех, мы будем прикрывать тылы. Как только замечаем слежку, сразу заходим в хвост следящим и, как только они попытаются напасть на Кэпа, мочим их подручными средствами. В виде подручных средств Рыжий возьмет из дома обрезок толстой резиновой трубы, свинцовую болванку и молоток.
План казался нам на столько совершенным, что мы решили, спрыснуть это дело, благо деньги Халика у нас были, правда, в значительно меньшем количестве.
Приняв на грудь по триста грамм, к четырем часам, мы были готовы к осуществлению задуманного. Провала быть не должно, по сколько  денег оставалось все меньше и меньше. В наши опухшие мозги даже не могла прийти в голову простая мысль, что грабителей в этот день могло и не быть на рынке.
Кэп тусовался на рынке часа два, но Кучерявый слежки не заметил. Правда, видел ли он вообще хоть что-нибудь, кроме своего красного носа? Где он уже успел надраться? Но, мы с Рыжим держались, как старые закаленные бойцы. Мы барражировали возле рынка и зорко следили за его входом.
Наконец, Кэпу надоело и он пошел по направлению к дому. Кучерявый, потеряв все ориентиры, шел следом за ним, а не перед ним, абсолютно не придерживаясь, заранее выработанной диспозиции. Правда, где-то на середине дистанции, он вдруг вспомнил, что должен контролировать фронт и, на автопилоте полетел вперед, при этом, пошатнувшись, толкнул Кэпа так, что тот чуть не вылетел на асфальт. В это время проезжает мимо машина ППС, останавливается и забирает Кучера. Кэп, соблюдая конспирацию, невозмутимо проходит мимо. Интересно, что будет рассказывать Кучерявый ментам, когда они найдут в его кармане молоток? Мы же не знали, что этот урод втюхал кому-то молоток, пока тусовался на рынке вместе с Кэпом и на эти деньги нажрался.
Идем мы с Рыжим, следим за Кэпом и сочувствуем Кучерявому. Кэп подходит к повороту на пруд и вопросительно смотрит в нашу сторону. Рыжий не заметно кивает, мол, операция продолжается. Кэп заворачивает на право и скрывается за кустами. Мы перебегаем улицу и спешим за ним. Тут происходит что-то непонятное. К нам подбегают три здоровенных мужика и крутят нам «ласты». Мы пытаемся что-то им объяснить, но наши потуги тщетны, нас запихивают в стоящий рядом автомобиль. На наших запястьях защелкиваются наручники. Мы в шоке и недоумении. Наше недоумение многократно усиливается, когда мы видим, как какой-то мужик подводит к машине Кэпа, который держится за окровавленный затылок.
Вот тут-то все и выясняется. Оказывается Кэп, для подстраховки нашего «эксперимента», рассказывает о нападениях на него соседу –менту, тот обещает помочь. В итоге, мы следим за Кэпом, менты, которые не вникли в сущность нашего плана, следят за нами, думая, что мы это они. И когда мы, сломя голову, несемся за Кэпом, чтобы не допустить какой-нибудь поганки, вяжут нас. В это время, реальные хулиганы, преспокойно стучат Кэпу по башне, изымают деньги и сваливают в неизвестном направлении, пока мусора занимаются нами.
Мораль. «Не в свои сани н садись» - это для нас с Рыжим. А для Кэпа такая: ну ты и дурак! Чего же ты не нас ни ментов не предупредил?
Короче, этим вечером мы сидели на стадионе, пили «Льдину» и думали, где бы занять денег, чтобы вернуть долг Халику?
Вскоре нарисовался полу пьяный Кучерявый.
- Ну что, вы их поймали? – спросил он, деловито наливая себе «льдинку».
- Да, поймали, - отвечает Кэп.
Мы переглядываемся между собой и начинаем ржать.
- Весело, нечего сказать, - говорит Кэп.
- Брось ты, Кэп, - говорит Рыжий и обнимает его за плечи.
Солнце клонится к закату. Колючий весенний ветер пробирает до самых костей, но домой идти не хочется, мы еще долго сидим на стадионе и обсуждаем события сегодняшнего дня.
Весело жить на свете, господа!

- - Доброе утро, страна, - раздается в трубке голос Кэпа.
Блин! Сколько сейчас время? Башка трещит! А этот уже успел где –то вмазать. Кэпа определить легче всех остальных. Если он трезвый или злой с похмелья, то говорит «привет» или «ну», если уже или еще пьяный, то тогда следует неизменное – «доброе утро, страна».
- Ты откуда? – спрашиваю я, догадываясь, что, кроме как у Рыжего Кэп нигде быть не может. Но я ошибаюсь.
- От Кучера, - он о чем-то препирается с Кучерявым, которого мы иногда зовем просто –Че, без всяких намеков, на его революционное прошлое, прошедшее в пригородах города Грозный.
- Уже готовы, - с раздражением, констатирую я свершившийся факт.
- Не Леха, - заплетающимся языком говорит Кэп. – Я только, что к Че пришел. Меня Рыжий выгнал.
- Мамаша?
- Нет, он какую-то шлюху приволок, вот теперь валяется с ней в постели. Вся грязная, сморщенная, скрюченая. Тьфу! БОМЖиха какая-то. Я сидел на кухне, ждал, пока они угомонятся. Потом Рыжий вышел и сказал, что он хочет спать. Ну, а что, мне сидеть что-ли, вот я к Кучерявому и пошел, благо его Нинка на работе.
- Ясно, - говорю я. – А выпить есть?
Я слышу, как Кэп спрашивает у Че: «Выпить есть?». «Откуда?» – отвечает он вопросом на вопрос. Кэп берет трубку.
- Леха, Че говорит, что нет. Ты придешь?
-  А что приходить-то. Вы уже нарытые, а меня колбасит по полной программе. Мне что, на ваши пьяные морды смотреть?
- Ну, разошелся, - это уже Кучерявый взял и хихикает втрубку. – У тебя продать что- нибудь есть?
- Откуда? Все что можно уже давно продали, - бешусь я.
 У этого урода ничего своего нет, зато продать вещи кого-нибудь другого, это он мастак. Или спереть что-нибудь по мелочевке. После возвращения из деревни, когда я только познакомился с Кучерявым, я оставил их с Кэпом переночевать. Кэп лег в комнату брата, я в свою, а Кучерявого положили на кухни, на топчан, по сколько, он дойти до койки был не в состоянии. Проснулись часов в семь утра, пошли на лестницу, покурить, думки думать, где найти деньги на опохмелку. Ничего не придумали, договорились встретится в двенадцать.  Мы с Кэпом к Рыжему собрались, а Кучерявый к своей Нине убег. Пока Кэп Рыжему названивал, я решил, ополоснуть морду лица. Захожу в ванную, чищу зубы, мою рожу, вытираюсь полотенцем. Что-то мне сильно не нравится? Что же именно? Я смотрю на полку, где обычно родители оставляют зубную пасту, щетки, шампуни и мыло. Смотрю и не могу вспомнить, находилось на ней что-либо или нет. Если рассуждать логически и не с перепоя, то родители все свое банно-прачечное хозяйство, должны были забрать на дачу. Но, я же ясно помню, если это только не глюки, что еще вчера здесь стоял шампунь «Хед анд Шолдерс», лежала паста «Бленд-а-мед», три зубных щетки «Рич» и мыло «Камей –классик». Возможно, я ошибся в названиях и перепутал мыло «Камей –классик» с «хозяйственным» мылом. Может вместо «Бленд-а-меда» лежала «мятная». Но, я точно помню, что на полке что-то лежало и стояла, а теперь нет.
- Кэп, - позвал я Кэпа.
- Чего? – зашел он в ванную.
Я объяснял ему мои сомнения на счет Кучерявого, пока он ополаскивал лицо теплой водой.
- Дай чем-нибудь вытереться, - попросил он.
Я повернулся к вешалке и обалдел. Не было большого махрового полотенца, которое я позавчера повесил сушиться, после того, как принял душ. Может я его на кухню перевесил? Я вышел на кухню.
- Так ты мне дашь вытереться чем-нибудь, - орал из ванной Кэп.
- Возьми сам, там все есть, - задумчиво ответил я, осматривая пустые веревки на кухне. Моего полотенца нигде не было.
- Чего там у тебя случилось? – спросил Кэп, заходя на кухню.
- И полотенца нет, - растерянно произнес я. – Неужели Че сп…л?
- Не знаю, не знаю, - сказал Кэп. – Пошли, нас Рыжий ждет в школьном дворе.
- Пошли, пошли, - разозлился я. – Что я родителям скажу? Привел приятеля, твою мать! Ладно, разберемся при встрече. Во сколько Рыжий ждет?
- Через двадцать минут.
- Давай, хоть чая попьем.
Но и тут меня ждало разочарование. Батон, который лежал в хлебнице исчез, а из холодильника пропал кусок колбасы.
- Зае … сь! – только что и оставалось, как развести руками.
Потом, Кучерявый признался, что съел батон и колбасу, «потому что, очень кушать хотелось». Но, на счет остального он пошел в глухой отказ, божился здоровьем матери, что ничего не брал, глядя мне в лицо чистыми, честными голубыми глазами, ну, прям, «голубой воришка Альхен» из «Двенадцати стульев». Я плюнул на все, сам виноват, привожу в дом кого не попадя, поклявшись, что больше никого в дом не пущу. И, как всегда, своей клятвы не сдержал.

- Дай Кэпа, - попросил я Кучера.
- Ну, привет.
- Что будем делать? Может пойдем Рыжего поднимем?
- Это не реально, - ответил Кэп.
- А опохмелиться?
- Ну, у меня есть червонец…
- Чего же ты молчишь. Во сколько встретимся?
- Давай, минут через пятнадцать у памятника Кирову.
- Договорились.
Мы встречаемся у Кирова и идем в хозтовары, чтобы купить пузырь «Чистого». Он, конечно, хуже, чем «Снежинка», но пить можно, не отравишься. У Кучерявого в пакете пластиковая бутылка с водой, пустая бутылка из-под водки и стакан. Купив «Чистый», мы идем в «Девятку». По дороге Кучерявый находит несколько жестянок из – под «Джина». Мы садимся на скамейку в парке, как раз напротив бывшей «семерки» (7 отделения милиции) и разводим «чистый». Кучерявый встряхивает бутылку, чтобы спирт и вода перемешались. Начинается реакция, содержимое бутылки нагревается. Надо подождать, минут пять пока остынет. Мы сидим на скамейке и курим. День еще только разгорается. Собачники заканчивают выгуливать своих питомцев, кто-то еще торопится на работу. Молодых мам и бойких старух еще нет, еще не время. Вместо них, скамейки и дорожки парка оккупировали местные алкаши, воробьи и голуби. Парк почти пустынен. Если раньше, в пору моей молодости, здесь постоянно гулял народ, отдыхали взрослые и мы, дети, то сейчас он превратился в пустырь. Постройки обветшали и разрушились, скамейки сгнили, а спортивные площадки поросли травой. Лишь мы, да собачники, иногда, нарушаем покой старого парка. Пойло остыло, можно начинать. Я пью первым, морщась сплевываю и хватаю Кэпа за голову, притягиваю ее к себе, чтобы занюхать волосами. Занюхивать чистыми волосами, меня научил Белекоша из Поселка. Я поначалу не доверял этому способу «закуски», но как-то убедился в нем сам. Когда тошнота подкатила к горлу, я попробовал понюхать чью-то лысину. Удивительно, но тошнота отступила. То же самое произошло и сейчас. Я отдышался.
- Ну и говно, - сплевывая, сказал я. – Блин, ну и отраву нам подсунули. Кто там сегодня работает?
- Ритка, - отвечает Кучер. – Она стерва, никогда не скажет, хороший спирт или говно.
- Сука, ей надо башку оторвать - ругаюсь я. – Кэп, дай закурить что - ли, а то я свои дома забыл.
- Куда ты столько льешь? – орет Кэп на Кучера, доставая из кармана папиросу.
Че, что-то бурчит себе под нос.
- Сейчас опять нажрешся, - кипятится Кэп.
- Кэпыч, успокойся, - говорю я. – Давайте лучше решим, что будем дальше делать?
- Что делать, - так же, как и я, морщится Кэп, выпив свою дозу и выплеснув на песок остатки. Он никогда не допивает, грамм десять. – Пошли, хоть бутылки пособираем.
Кучерявого можно не спрашивать, он всегда на все согласен, лишь бы конечный итог приводил к выпивке.
Добив остатки, мы прошли прочесывать окрестности. И хотя, настоящие профессионалы, выходят на охоту часов в шесть, не большая надежда все же оставалась, собрать бутылок хотя бы на «Беломор». И, действительно, около поля, перед железнодорожной насыпью, Кэп наткнулся на двенадцать бутылок из-под «Невсого». К этому времени, у Че в пакете уже лежали: три из под вина, шесть «льдинок», две пивные, одна водочная и одиннадцать жестянок. В сущности, разговор шел уже не о папиросах, а о пузыре. В этот день, фортуна явно благоволила нам. Еще не дойдя до «Автово», а мы решили зайти на стадион, сразу за рынком, в нашем банке было двенадцать сорок. Купив у метро, все что полагается, мы пошли на стадион. Проходя мимо поликлиники, я прочитал объявление о водительской медицинской комиссии. В общем, стандартная объява, ничего особенного, но. Но, когда человек уже много дней не просыхает, когда мозги, того и гляди, полезут из ушей, когда катастрофически не хватает деньги, даже на курево, то в голове у такого человека, может родиться не мало бредовых идей, которые в нормальную голову ни за что не постучаться.
Мы сидели на стадионе и занимались привычным делом. Выпивали. Надо сказать, что, после парков, окрестные стадионы наше любимое место отдыха. Ни народа, ни ментов, тишина и спокойствие царят в местах спортивных ристалищ. Спортсмены все или спились, или вымерли, а может денег не хватает, ведь все услуги ныне платные. Хочешь в футбол поиграть – плати за аренду поля, хочешь трусцой пробежаться – плати за аренду беговой дорожки, хочешь физкультурой заняться – плати инструктору за занятия с группой, в одиночку нельзя. Инструкция! Только за сидение на скамейках плату не берут. Вот и зайдите на любой стадион и посмотрите, на поле никого, зато все трибуны облеплены «болельщиками». Кто за «белых» болеет, кто за «красных», кто за «Балтику», кто за «Степана Разина». Но основная масса «болельщиков» болеет за гидролизный завод и «черных», которые этот завод окучили. Матерится, плюется, блюет, но болеет. Причем, болеет до того рьяно, что иногда эмоции хлещут через край, и не редко оканчиваются несчастными случаями. А бывает просто, у кого-то от избытка чувств, сердечко не выдерживает. Да, эмоциональные у нас «болельщики», даже чересчур, как в какой-нибудь далекой Бразилии. Нам бы еще и футбол иметь приличный, а то, как-то уныло смотреть на, поросшее густой травой, не топтаное  поле.
Впрочем, о футболе в другой раз.
Мы сидим и пьем. Кучер уже успел облазить все кусты и пространство под трибунами. Бутылок мало, зато банок целая куча, значит есть стимул продолжать поиски.
- Я чего подумал, мужики, - говорю я, а у самого мысли в голове на столько заплутали в каких-то дебрях, что никак не могут найти выход на ясную тропинку. – Давайте…
- Выпьем, - перебивает меня Кучерявый.
- Это верно, - соглашаюсь я. – Наливай. Но я не то хотел сказать. Давайте заработаем не много денег.
- Давайте, - кивнул Кэп. – А как?
Я рассказал им свой план. Как я уже говорил, Кучеру было все равно, что делать, главное итог, а вот Кэп, этот зануда засомневался.
- Леха, это не реально.
- А что ты бэдеть-то сразу начал?
- Это не реально.
- Возьми и устройся тогда на завод работать, вот это будет реально, - злюсь я.
- Устроюсь, устроюсь, ты не бойся, - пьяный Кэп, это такой дурак! У него башню напрочь сносит. – Но это не реально.
- Ты меня достал! Что ты заладил, реально не реально, давайте попробуем, а там посмотрим. Что заранее пургу гнать?
- Давайте посмотрим, - влезает в разговор «очнувшийся» Кучерявый. После последней дозы, он маленько прикорнул на скамейке, и прослушал почти весь наш разговор.
- Хорошо, - говорит Кэп. – Кто будет изображать блатного?
- Рыжий, - отвечаю я. – Он наиболее солидный из нас, в очках, лысина, опять же, прикид нормальный.
- А Кучерявый будет «рыбаком»?
- А что? По нему сходу видно, что он «жучек». Вот и крутится, возле мест, где можно заработать. Его только причесать надо, помыть, да одеть поприличней. Ну, я ему выделю джинсовую куртку и слаксы. Главное, чтобы он нажраться не успел.
- Хорошо, - соглашается Кэп. – А Рыжий согласится?
- Стакан примет, согласится, - утверждаю я, хотя, зная скепсис Рыжего к различным аферам, не совсем уверен в своем утверждении.
Мы допиваем отраву и волочем Кучерявого до «блатхаты», окольными путями и дворами, чтобы не попасться на глаза родной милиции. Люди с испугом сторонятся нашей троицы, хотя, я бы на их месте давно привык к виду таких ухарей. Вон, например. Рядом с нашим домом, возле газетного киоска, в течении недели сидел безногих БОМЖ. Его приятели утром приносили его, прислоняли к стене, ставили рядом бутылку с пойлом, миску для сбора денег и уходили, регулярно, раз в два часа, навещая бедолагу. Сердобольные люди иногда давали ему деньги. Но, обычно это происходило по утру. Потому что, когда он оприходовал свою порцию «чистого», то мочился, падал лицом на асфальт, грязно ругался и выл. Такого попрошайку, уже обходили за несколько метров и денег не давали. Но, на следующее утро его приносили вновь, и картина повторялась с точностью до эпизодов. Не известно, сколько бы продолжалась эта трагикомедия, если бы по одной из ФМ радиостанций не передали в эфир информацию «о безногом человеке, который лежит на асфальте с разбитым лицом, как раз напротив Администрации Кировского района». В тот же день БОМЖ пропал. Может менты его увезли, может медики, я этого не видел и ничего плохого утверждать не буду, вот только вспомню «ферму» и подумаю: «а ведь и не обязательно БОМЖами собак кормить, ведь их можно приспособить и для чего- нибудь другого. Наверняка у нас в стране найдутся светлые головы, которые найдут применение для этой «категории лиц». Ну, хотя бы для опытов борьбы, с какими –нибудь заболеваниями или инфекциями. Короче, чего гадать».
На Рыжего мы натолкнулись возле «Нарвской». Вероятно, он слез с бабы и теперь бегал с вытаращенными глазами в поисках пива. Заметив нас, он засеменил на встречу.
- А где Кучер? - спросил Рыжий.
- Спать отправили, - ответил я.
- Ну, что Рыжий? – спросил Кэп. – Когда на Стойкости поедешь?
- Сплюнь, Кэпыч, - ошалелым голосом ответил тот. – Тут не до шуток. – И тут же хихикает в ладонь. – Прикинь Лешич, презерватив опять порвался,
Он ругается на китайцев, которые делают бракованные гондоны, на нашу торговлю, которая торгует браком, на себя, «что он такой дурак, опять привел домой проститутку» и тут же спрашивает:
- Деньги есть?
Извечный вопрос всех придурков нашего района. У нас уже разучились здороваться, узнавать, как дела. При встрече существуют два вопроса, либо, «выпить есть?» или «деньги есть?», больше народ ничего не интересует. Правда, Кучерявый он иначе ставит вопрос о деньгах: «мужики, есть какие – нибудь копейки?». То есть, не грубо так – «деньги», а нежно, ласково – «да всего то, несколько копеек не хватает», хотя ни хватать может всей суммы.
- Откуда, - усмехаясь, отвечаю я.
- Шесть рублей, - говорит Кэп.
- Дайте, хоть белорусского пива выпью, оно, вроде, за четыре семьдесят или пять.
- Откуда ты такое дешевое надыбал, - интересуюсь я.
- Места надо знать, - отвечает Рыжий.
- Давай лучше наскребем еще четыре рубля, - с надеждой, предлагаю я. – Купим «снега».
- Я не хочу, -говорит Кэп.
- Я тоже, честно Лешич, надо тормозить, - поддерживает его Рыжий.
- Хорошо, но «фена» нет, что три дня бессонницы и тряса? – возражаю я.
- Пойми, - убеждает Рыжий. – Одна «Снежинка» не спасет. Прикинь, ее на троих бодяжить, каждому по глотку. Ну, на час хватит, а потом все равно, колбас начнется.
Все Кэп вонючий виноват. Не хочет в афере участвовать, вот и быкует. Все от того, что хмель выветрился. Правду Рыжий говорит, этого «димедрола» от силы часа на два хватает, с него не косеешь, а дуреешь, да прыщи потом по всей роже выскакивают. Чего Кэп ссыт –то? Там ведь делать-то ничего не надо, знай, изображай из себя лоха, вот и все. Если и дадут пиз…лей, то Кучерявому, ну, на край еще Рыжему, но нам –то точно ничего не будет. Да, ведь Рыжий еще ничего не знает, надо бы рассказать. Но, лучше чтобы он был немного вдет. Тогда надо действовать.
- Так, стоп! – говорю я. – если я найду четыре рубля, то может все же «льды»?
Они переглядываются. Червь сомнений точит их души. И так и сяк, все наперекосяк. И пиво не к селу ни к городу, не «льды», как в жопу палец. Но, отрава перевешивает своей «убойной силой».
- Хорошо, - говорит Кэп. – Ищи.
Я иду на рынок. Как назло нет ни одного знакомого алкаша. Я прохожу вдоль ларьков, заглядываю за трансформаторную будку, там на ящике сидит Дима. Дима говорит, что он бывший спезназовец и футболист «Зенитовского» дубля. Я лично, в этом сомневаюсь, неужели имея такие связи, как он говорит, приходится работать грузчиком на рынке. Это значит, чтобы тобой, офицером российской армии командовали «черные» и ради чего, ради мешка овощей, куска мяса, да пары «Снежинок». Я бы не в жизнь не пошел. Дима уже проспался и сидит бодрый. Он мне должен червонец, и он об этом помнит. Поэтому, когда видит меня, то вздыхая, разводит руками. Я все понимаю, но мне нужны деньги.
- Дима, хотя бы четыре рубля, - говорю я. – И считай, что ты мне чирка не должен.
Дима выгребает из кармана какую-то мелочь. Мы вместе считаем. Не хватает сорок копеек, но я думаю, Оксана простит. Мы прощаемся. Дима, не проронив не слова, остается неподвижно сидеть на ящике, уставившись в одну точку. О чем он думает? Может о каких-то тайных спец операциях, может о тренировках на футбольном газоне, а может о любимой женщине, которая лежит пьяная в постели и храпит, раскрыв беззубый рот.
Мои архаровцы сидят на паребрике возле летнего кафе, которое уже открыто, не смотря на прохладную погоду, хотя в начале мая уже было несколько жарких дней. За столиками в кафе никого нет, обычно люди заходят сюда после работы, чтобы выпить кружечку – другую пивка. Нам, с нашими физиономиями, сюда путь заказан. Хозяин так и сказал: «Даже если они придут с деньгами, то их не обслуживать!», вот и вес сказ. Поэтому пацаны и сидят на паребрике.
-  Ну, чего, - щурится Кэп, прикрывая глаза ладошкой, от белого раскаленного шара.
Я показываю им край горлышка бутылки. На каменных лицах, появляется оживление.
- Пошли на стадион, - вздыхает Рыжий. – Нет, чтобы в футбол сыграть, а мы только квасим.
- Ничего, - говоря я, - бросим пить, устроимся на работу, и будем по выходным вместо того, чтобы пить пиво, играть в футбол.
Кэп смеется. Рыжему не до смеха, он у нас фанат футбола, все время мечтает в него поиграть. Но время летит, катится, как мячик к дырявым воротам за которыми ничего уже нет, а мы все ни как не можем организоваться и сыграть.
А ведь, действительно, время –то уходит, вдруг понимаю я грусть и горечь Рыжего, и его не воротить.
Что интересно.
У нас масса, просто уйма свободного времени, хочешь играть в футбол – играй, хочешь в волейбол – пожалуйста, хочешь в городки – да ради Бога. Ничего не хотим! А если вдруг захотим, то здоровья –то уже не осталось, все здоровье –то пропили.
И другой пример. Мужики целую неделю пашут на работе, вкалывают, как черти. А в субботу с утра на стадион. У них абонемент куплен на все лето. Гоняют мячик до обеда, потом в баньку, попарится, смыть с себя пот и грязь, а уж потом можно и расслабиться, маленько. Зато, с какой энергией они в понедельник принимаются за работу! Да если бы все вели такой вот образ жизни, то разве была бы наша страна в «дупле» мировой цивилизации? Ответ однозначный, нет и еще раз нет.
Что-то меня на лозунги потянуло, явно сказываются мои коммунистические корни, хотя сам я в этой ё…й партии не состоял. В комсомол пришлось вступить, не отрицаю, но вступил не по убеждению, а по производственной необходимости, без членства в ВЛКСМ, меня не приняли бы в институт.
Наше место занято какими –то гопниками. Можно, конечно, их попросить, но не хочется связываться с дерьмом. Идем на второе поле. Мимо проходит что –то, что раньше, вероятно, было женщиной. Проходит резво, почти бегом. Рыжий хихикает. Я вглядываюсь и замечаю, что она голая! Кроме резиновых сапог на ней ничего больше нет. Белая дряблая жопа и сгорбленная крюкообразная спина, резко контрастируют с тонкими коричневыми руками, в синяках и кровоподтеках, и шеей. У меня от удивления опускается матка.
- П…ц, - качает головой Кэп.
Но Рыжий доволен, он не может успокоиться.
- Рыжий, догони, - предлагает Кэп в шутку.
Но с Рыжим шутки плохи. Он и впрямь, похоже, собрался ее догнать, но человекоподобное существо лихо взобралось на ограду стадиона, спрыгнуло с нее и направилось в сторону рынка.
- Них..я, - восклицает пораженный Рыжий. – Сколько живу, такое вижу в первый раз.
- Я думаю, что не в последний, - говорю я. – В нашем зоопарке скоро и не такое увидишь.
Пока мы набираем в пластмассовую бутылку воду, пока ищем где бы присесть в тенек, Рыжий все никак не может прийти в себя. Я думаю, что он расстраивается, что не успел во время сориентироваться и догнать мамзель.
Наконец, возле теннисных кортов, мы нашли уютное местечко. В кустах шиповника стояла хромая скамейка, вокруг были разбросаны пластиковые бутылки и стаканы, сигаретные и папиросные пачки, упаковка из - пол чипсов и арахиса. Короче, было абсолютно ясно, что здесь обычно сидят «наши люди».
В процессе выпивания,  я  рассказал Рыжему о своем плане сбора денег у доверчивых граждан. После некоторых сомнений, он мой план поддержал, обращаясь к Кэпу со словами:
- А чего ты Кэп, боишься?
- Ничего я не боюсь, -Кэп скорчил кислую физиономию. – Я просто не думаю, что найдутся такие дураки.
Но, раз Рыжий был на моей стороне, то Кэпу ничего не оставлось делать, как согласится. Ведь, точно такая же ситуация была, когда мы ездили за елками, только с точностью наоборот. Тогда я сомневался, а Кэп настаивал и оказался прав. Меня потом долго склоняли на все лады за мой скептицизм.
По прошествии трех дней «Команда А» была в сборе. Рыжий оделся по приличней, я принес Кучерявому одежду, Кэп сходил в психо – неврологический и наркологический диспансеры и взял от туда справки, что не состоит на учете, на что пришлось истратить девяносто рублей. Мне соваться туда было бесполезно – я их клиент. Мы отксерили справки, подтерев фамилию. Главное, чтобы потенциальные клиенты не заметили липу. Но, это уже зависело от ловкости Рыжего, и умения Кучера уболтать лохов. Для поднятия общего тонуса, мы выпили по бутылке пива. Кучерявый, наотрез, отказался от ячменного напитка, предпочев «льдину». Но, мы не дали ему выдуть всю бутылку – пусть остается, как стимулятор для работы. Он у нас, как спортсмен пристрастившийся к анаболикам, без допинга работать не может.
Ровно в одиннадцать мы были у дверей автошколы, на Кронштадтской улице. К нашему сожалению, желающие обучиться вождению автомобиля не валили косяками. Лишь изредка заглядывали отдельные недоноски и быкообразные господа. У последних деньги, наверняка, водились, но приставать к ним Кучерявый побаивался, да и Рыжий не очень –то горел желанием, получить в бубен. Наконец, нам повезло. Кучер зацепился языком с каким –то худосочным гражданином, показывая ему в сторону Рыжего. Мы с Кэпом тут же нарисовались рядом с Рыжим, краем глаза наблюдая за Кучером и мужиком. Похоже, что мужик клюнул. Они направились к нам. Мы принялись оживленно беседовать. Когда они подошли, то Рыжий вытащил из барсетки пачку бланков и делал вид, что выбирает нужные. Я взял первые попавшиеся, особо не светя ими, поблагодарил барыгу –Рыжего и ретировался, чтобы не мозолить глаза. Кэпу же, Рыжий вытащил именно его бланки и отдал ему. Тот стал, яко бы, внимательно разглядывать справки. Мужик тоже проявил любопытство.
- Все нормально? – спросил Рыжий.
- Да, спасибо, - поблагодарил Кэп. – Ну, мы в расчете?
- Да, ну, мы же договаривались на эту сумму, - сказал Рыжий.
- Да, спасибо, - еще раз поблагодарил Кэп и пошел в автошколу.
- Если что, то обращайся еще, - сказал ему на последок Рыжий.
Тут Рыжий «заметил» Кучерявого и мужика. Кучер усиленно хлопал глазами, давая понять, что клиент почти спекся.
- Сережа, - обратился он к Рыжему. – Тут вот человек интересуется…
- Да, слушаю, - Рыжий наморщил лоб.
- Ваш знакомый, - начал мужик. – Мне сказал, что вы можете помочь. Вы понимаете, у меня времени нет бегать по врачам…
- Да, я вас понимаю, - кивнул Рыжий. – Стоять в очередях не великое удовольствие. Так, что вы хотели?
- Вот, - вероятно мужик никогда раньше не связывался с аферистами и ему было не ловко обращаться за помощью. Но, Рыжий, уловив это, помог мужику.
- Вам справки нужны?
Мужик кивнул.
- Без проблем, -сказал Рыжий, помахивая перед мордой мужчины кипой бумажек, различного размера и цвета. – Вам сказали, сколько это будет стоить?
- Да, ваш знакомый назвал сумму.
- Хорошо. Все бумаги будут готовы через три дня. Аванс вы платите сейчас, а за работу при получении бумаг.
- Да, да, я понял, - мужик стал судорожно отсчитывать сто пятьдесят рублей.
Рыжий пересчитал деньги и убрал их в барсетку, затем, переписал паспортные данные мужика в блокнот и попрощался. Мужик, заранее рассыпаясь в благодарностях, свалил с надеждой, что через три дня он получит на руки необходимые справки.
Деньги к деньгам, это известно всякому. Не успел отвалить этот мужиченка, как Че уже тащил другого. В этот раз наше присутствие даже не понадобилось. Второй клиент оказался более современным человеком, без разговоров отслюнявил Рыжему полторы сотни и ретировался.
Больше в этот день птички в сети не попадались. Но, мы и так были рады. Если вычесть деньги, которые Кэп истратил на настоящие справки и  деньги за ксерокс, то чистая прибыль составила двести процентов. Сегодня можно шикануть, выпить пива и водки, а не травиться сраной «льдинкой».
Вечером в «Бруклин» мы устроили небольшое «бардельеро», как выражался герой Шукшина в «Калине красной». Кучерявый в него не пошел, он предпочитал «народный» напиток, всяким водкам и пиву. Мы выделили ему его долю, а сами оттягивались по полной программе. Правда оказалось, что двести рублей, это не такие уж и большие деньги, поэтому заканчивать вечер пришлось бутылкой бормотухи, которую мы выдули из горла прямо у Рыжего во дворе. Я постоянно приставал к Кэпу, напоминая ему о его сомнениях, он же лишь кивал в ответ головой, мол, это еще ничего не означает. Разошлись мы около двенадцати, договорившись встретиться завтра в то же время.
На завтра Кучерявый был в хлам, и роль зазывалы пришлось играть мне. Из меня хреновый «убалтыватель», я не снял ни одного клиента, да и народу, почти, не было. День прошел в пустую.
На следующий день Че был в форме и мы сняли еще триста рублей. А затем вышел конфуз. Рыжий, с пьяной головы, спутал день, когда он должен был принести справки. Мы обрабатывали одну клиентку, когда, неожиданно, нарисовлся наш первый лох. Издали завидев нас с Кэпом, мужик, вероятно, догадался, что «здесь какая –то муть», и серьезными намерениями направился в сторону Рыжего, который парил не молодую, не доверчивую даму. Напрасно Кучерявый сигнализировал нам об опасности, Рыжий был слишком увлечен, а мы просто не видели его жестикуляции. Но, не сам мужик представлял для нас опасность, угроза таилась в машине на которой приехал лох. Дело в том, что в авто, в котором он приехал на встречу, находились его приятели, которые так же жаждали на халяву получить медицинские справки. Ну, не на халяву, а за определенную, прямо скажем, не большую сумму. Подойдя к нам, мужик поздоровался с Рыжим и искоса поглядел на нас. Мы с Кэпом скорчили постные мины, и как ни в чем не бывало, стали распихивать свои бумаги по карманам.
- Мои документы готовы? – спросил мужик.
- А мы на сегодня договаривались? – не стушевался Рыжий. – Вроде бы на завтра.
- Да нет, - сказал мужик. – Мы договаривались с вами на сегодня, у меня в ежедневнике записано.
- Правда? – изумился Рыжий, понимая, что допустил оплошность, перепутав дни.
Тогда этот хлыщ обратился к женщине с вопросом, который просто убил Рыжего.
- Простите девушка, этот молодой человек, только что, случайно, не передавал справки вот этим молодым людям, - указал он на нас.
Эта дура начала предавать ему содержание нашего с Рыжим базара, который почти слово в слово совпадал с тем, что слышал сам мужик три дня назад. Мы поняли, что тетку, как клиента, мы потеряли.
- Верните деньги, ребята,- сказал мужик, с некоторой досадой в голосе.
- Ккие деньги, - заявил Рыжий. – Все деньги заряжены, завтра будут справки.
- Не надо, - сказал мужик, давая понять, что ему все стало ясно. – Верните деньги, я сам все сделаю.
Нас трое, даже четверо, а он один, ну, куда он дергается. Тем более, мы из –за него лишились полутора сотен. Зачем он на грубость нарывается?
- Завтра, - грубо сказал я, встревая в разговор. – Тебе же сказали русским языком.
Это было не продуманное действие с моей стороны. Тем более, в таких щекотливых ситуациях грубить никогда не рекомендуется, лучше постараться найти мирный выход из спора.
- Хорошо, - спокойно сказал он, повернулся в пол оборота и кому –то помахал рукой.
Я спиной почувствовал, что сзади притормозила машина. Я оглянулся. Из машины вылезли три здоровых дядьки, наверное грузчики или докеры, и направились к нам. То, что нужно сматывать удочки, я понял, когда увидел, что Рыжий побледнел. Он бы с радостью отдал бы мужику деньги, но сегодня мы еще не заработали, а что было нажито вчера, вчера же было успешно потрачено в “Нептуне” во время ночного стриптиза, когда Рыжий засовывал червонцы стриптизершам в трусы.
Грузчики или докеры, черт их разберет, успокоились только тогда, когда наши лица приобрели лиловый оттенок. Хотели еще с Рыжего стащить пиджак, но пожалели.
С тех пор мы не пытались осчастливить наших сограждан “дармовыми” справками.

 

      





      ЧАСТЬ № 2. ПО ЗАВОДСКОМУ ГУДКУ





«И только когда, я буду петь,
Где чужие взгляды и дым.
Я знаю, кто встанет передо мной,
И заставит меня, и прикажет мне,
Еще раз остаться живым»

Б.Г.

Наша гульба и пьянство затягивали петлю на шее все сильнее и сильнее. Еще чуть-чуть и дышать будет не чем. Все понимали это и старались вылезти, как могли. Кэп, он почти отошел от «бухареста», он устраивался на работу на завод. Завод, это не шарашкина контора, это солидное предприятие, там не прогуляешь и не попьешь. Рыжий все чаще зависал на даче, халтуря при помощи бензопилы, появляясь в городе лишь наездами. Кучерявого Нина выгнала из дома, и он обитал в какой-то общаге, где-то приторговывая картошкой и другими овощами. Да мы с ним, в последнее время, особо и не общались. Короче, «Команда А» почти прекратила свое существование, оставалось и мне взяться за ум. Вероятно, что я смог бы подыскать себе работу какого-нибудь подсобника или разнорабочего, но, как всегда вмешались обстоятельства. Кэп подвернул ногу и, в связи с этим, его трудоустройство временно откладывалось. Рыжий, пропил все деньги, которые сумел заработать, пиля дрова дачникам в своей деревне, и приехал в город, чтобы, в очередной раз, выпросить деньги у матушки. Все его приезды, и бесцельное сидение Кэпом дома у телевизора, кончаются одним и тем же. Тем более, что мои родичи, уже свинтили на дачу, и я остался один в трехкомнатной квартире. Это не означало, что я собирался притаскивать сюда гопников, (ой ли?) и ****ей, просто звонить мне теперь можно было в любое время суток. Что, собственно, Рыжий и сделал.
- Лешич, спишь?
- Какого хрена, только уснул, - ответил я Рыжему, недовольный его звонком. – Ты в городе?
- Глупый вопрос, - заметил Рыжий.
- Сам дурак, - отозвался я.
- Прогуляться  не хочешь?
- Сколько время?
- Пол первого.
- Куда?
- Хочу к матушке зайти, денег у нее попросить. Вчера нажрались с мужиками, - он захихикал. – Представляешь, Лешич, один еб..ся с дерева так, что его в больницу увезли.
- Весело, не чего сказать. Ладно, сейчас выйду.
Рыжий ждал меня возле дома. С виду он был весел и бодр.
- По тебе не скажешь, что ты квасил, - сказал я, вместо приветствия.
- Я уже с утра опохмелился, - ответил он. – Как Кэп поживает?
- Дома сидит, ногу подвернул где-то, - сказал я.
- По пьяни?
- Говорит, трезвый был. Ты уверен, что тебе мать денег даст? Время-то уже около часа.
- Попробую выцыганить полтинник, - сказал Рыжий.
Мы шли к его дому по проспекту, мимо пролетали машины, проходила праздная молодежь с бутылками пива. Начинались белые ночи. Город дышал теплым воздухом и последними весенними днями. Романтика белых ночей, завораживает и очаровывает всех и вся.
Я прождал Рыжего около получаса, пока он жрал и препирался с матерью. На меня подозрительно поглядывали запоздалые жильцы, вероятно, предполагая, что я хочу спереть чью-нибудь машину. Мимо пробежала кошка. Проехала «хмелеуборочная», слегка притормозив. Но я был трезв, да и документы были с собой, поэтому менты мне не страшны. Наконец, появился сосредоточенный и важный Рыжий. Это означало, что деньги у него в кармане, и он обдумывает, как бы их потратить с максимальной пользой. Я двинулся ему на встречу.
- Я думаю, что будем брать, - сообщил он, когда мы поравнялись.
- А что тут думать, - смеюсь я.
- Ты прав, - он понимает без слов мой смех, на полтинник кроме «льдины» ничего не купишь.
Мы идем в ночной магазин, расположенный неподалеку, только там можно купить «льдинку» в это время. Сколько брать, вопрос не стоит, две сейчас и сигареты, на завтра останется ровно на одну.
- Матушка орала, - говорит он, пряча бутылки в карман, - Но все же дала.
- Когда она тебе не давала? – спрашиваю я, почему-то вспоминая нашу ночную прогулку после милиции.
Рыжий молчит, он заметил двух девиц, сидящих на скамейке возле парка 9 января.
- Подойдем? – спрашивает он.
- Нет, - я качаю головой. – Я с тобой больше в эти игры не играю, с меня хватит лечебниц и ментовок.
Он не очень напрягает, хотя и говорит про презервативы, которые у него валяются дома. Мы заваливаемся к нему и пьем до пяти утра. В пять мы, наконец, вырубаемся, чтобы проснуться в восемь и продолжить свой путь в никуда.
- Может, Кэпу позвоним? – предлагает он, когда мы выпиваем, только что купленную «снежинку».
- Я не знаю, - пожимаю плечами в ответ. – Денег у него, все равно, нет, да и пойдет ли он куда-нибудь с больной ногой.
Но Кэп, на удивление, согласен встретиться, даже бодриться. Наверное, ему надоело торчать дома.
Мы встречаемся у рынка и начинаем решать главную проблему всего пьющего населения нашей необъятной Родины, где достать деньги. Пока мы размышляем над этим вопросом, выписывая кренделя, чешет Кучерявый. Это главную проблему человечества уже решил, но согласен поспособствовать и нам, для ее разрешения.
- Есть что-нибудь продать? – спрашивает он у Рыжего, в ответ на наш вопрос: «Где бы раздобыть выпивку?».
- Надо в кладовке посмотреть, может что-нибудь найдем, - говорит Рыжий. Кладовка у него, как у «хозяйки медной горы», чего в ней только нет, а главное, что она бездонная. Сколько он из нее перетаскал всяких вещей, а они все не убывают и не убывают.
Мы идем к Рыжему, Он роется в кладовке, Кучерявый с видом кривого эксперта, оценивает вещи. Наконец, они выбирают какой-то замок и ножницы. Кучер уверяет, что эти вещи он сможет продать. Не густо, конечно, но на пару-тройку пузырей хватит.
Пока мы стоим и курим, появляется Кучерявый, карманы моей джинсовой куртки, я так и не забрал ее у него, оттопыриваются. Мы потираем руки, задел сделан или положен, это как кому нравиться.
- Ко мне не пойдем, - категорически, заявляет Рыжий. – У меня матушка может нарисоваться.
- Ко мне тоже, - в свою очередь, говорю я. – У меня сегодня батя должен приехать за продуктами.
У Кэпа отец дома спит, после ночного дежурства, к нему так же нельзя. Остается пить на улице, но, по сколько, погода с утра испортилась, того и гляди пойдет дождь, то придется пить в парадной.
- Пошли ко мне, - предлагает Кучер, тряся своей башкой, как китайский болванчик.
- Тебя же Нинка выгнала из дома, - говорит ему Кэп.
- Да, - кивает Кучер. – Нет, не к Нинке, пошли в общагу, тут не далеко. Кэп, ты же знаешь.
- Знаю, - скрипит усами Кэп, ему не очень хочется идти в то место, где он прожил несколько лет со своей женой.
Я понимаю, о чем идет речь, впрочем, и Рыжий там бывал не раз.
Кучерявый живет там с какой-то бабой. Она сейчас на работе, и можно спокойно оттянуться, при этом, поиграть в карты. Удивительно, как этот сраный беженец умудряется устраиваться.
Концовка вечера, как всегда бывает со мной, смазана. На автопилоте я добираюсь до дома и не раздеваясь ложусь в кровать. Проснулся я от телефонного звонка, почему-то на полу, вспоминая окончание вчерашнего банкета.
- Ну что, алкаш?
- Кэп, ты откуда?
- Все от туда, Леха, - отвечает Кэп, пьяным голосом.
- От Рыжего?
- Какой Рыжий, - орет в трубку Кэп. – Рыжий спит в говно. Я с Кудрявым в карты играю. Заходи, тут человек один, может тебе быть интересен. – Кэп икает и шепчет в трубку. – Весь синий.
- Ты что, идиот? Я что, синяков не видел, еб твою меть? – матерюсь я.
-  Уголовник, - даже обиделся Кэп. - Тебя же всегда интересовал криминал. Он очень интересные вещи вчера рассказывал, после того, как ты свалил. – объясняет он. – Ну что, придешь?
- Приду, - сказал я.
Меня, действительно, интересует эта тема, причем давно. Впервые я увлекся ей, когда прочитал на страницах газеты «Смена» несколько статей Журналиста. Его очерки здорово диссонировали, с тем, что писали остальные. Кроме того, у меня был ряд знакомых в бандитской среде. Одно время, я даже пробовал тискать свои опусы в различные издания, но успеха они не имели. Впрочем, я не особо расстраивался, все таки у меня было не журналистское, а техническое образование, да и писать я, толком, не умею. Но, криминал привлекал меня, как говно навозную муху. Я мечтал стать журналистом, я мечтал, чтобы обо мне, о моих статьях  говорили люди, я хотел быть знаменитым. Правда, это случалось со мной, по обыкновению, после третьего стакана. Вот и теперь, я думал, что взяв интервью у этого «синего», напишу статью и меня возьмут на работу в какое-нибудь солидное издание, может и сам Журналист заинтересуется моим творчеством. Святая наивность!
Это, как в анекдоте: «Идет мужик по лесу, видит, на пеньке бабка сидит. «Ты чего, бабка?» –спрашивает он. «А я милок, добрая волшебница» – отвечает она, - «Вот присела здесь отдохнуть». «Да ну?» – удивляется мужик. «Честно» – устало, вздыхает бабка – «Хочешь проверить?». «Конечно хочу» – отвечает мужик. «А ты трахни меня разок, и я исполню любое твое желание». Ну, мужичек призадумался и решил, была не была. «А что загадывать можно?» – спрашивает он. «А что хочешь». Загадал он машину и полез на старуху. Выполнил бабкино желание и спрашивает – «Ну, где машина?». «А она, милок, там на поляне стоит». Оживился мужик и поверил. «А еще желание можно?» –спрашивает он. «А почему нельзя, конечно можно, только за работу». Мужик, загадывает квартиру, вновь, скидывает портки и опять пляшет на бабке. «Ух, ну и ебливая же ты старуха» – отдуваясь, говорит мужик. Отдохнул мужик, думает: «Теперь не плохо бы и жену». «А еще?» – спрашивает мужик. «Вперед» – машет рукой бабка. Загадал мужик себе в жены Татьяну Дьяченко и в третий раз взобрался на бабку. Кончил, лежит ни жив, не мертв. А старуха поправила юбку и говорит: «Спасибо тебе добрый человек, сто лет так не еб…сь. Ну, ты отдыхай, я пойду». «Постой» – еле ворочая языком, говорит мужик – «А как же Таня Дьяченко?». Бабка остановилась и спрашивает: «А сколько тебе годков-то милай?». «Тридцать три» – отвечает мужик. Бабка покачала головой и молвит: «Да, такой большой, а в сказки верит!».
Вот так и я, дожил до Христова возраста, а все на чудо надеюсь, все манны небесной жду.
Прихожу я в общагу. Сидят, в карты режутся. Пьяные уже в зюзю. Уголовника нет.
 - О, бля, кто к нам пожаловал, - разводит руки в стороны Кэп.
- А где «синий»? – спрашиваю я, осушая, протянутый мне стакан.
- Шеф сказал, пусть будет уголовник, - ржет Рыжий.
- Козлы, надинамили? – ругаюсь я.
- Не, Леха, - говорит Кэп. – Он еще спит, он обещал попозже подойти. Вот такой вот мужик, - Кэп поднимает вверх большой палец. – Серьезный человек, это точно.
Я пожимаю плечами, откуда Кэп может знать, серьезный он человек или фантик, и присоединяюсь к игре.
- Слышь, Лешич, - хихикает красномордый Рыжий. – Хочешь прикол расскажу?
- Хватит про еб…ю, Рыжий - толкает его в бок Кэп, так, что Рыжий, смеясь, валится на пол.
- Представляешь, - не обращая внимание на Кэповскую выходку, поднимаясь, говорит Рыжий. – Я вчера забрался к Гальке, ну там, тили-тили, трали-вали.
- Давай покороче, - перебивает его Кэп.
- Короче, - говорит Рыжий. – Я ее трахаю, а она яблоко ест. Но это еще не весь прикол. Я уже битый час кувыркаюсь, а ей хоб хны. Вдруг, она меня за яйца берет и спрашивает: «Рыжий, а что это у тебя?». «Как что?» – удивляюсь я – «Яйца». - «Так суй их туда!». Представляешь прикол, Лешич, какая лоханка.
-  Слушай, ты мужик, конечно, не плохой, - Кэп обнимает его за плечо. – Но от твоих рассказов блевать хочется. Тем более, что эту историю я уже рассказывал Лехе. Это было со мной. Помнишь, Леха, когда мы в Польшу ездили, с Халиком и Чапой.
- А я хотел спиз…ть, думал Лешич этот прикол не слышал, - говорит Рыжий, глядя на меня прищуренными глазами.
Я в чем-то солидарен с Кэпом. Рыжий и на Страшном суде будет рассказывать о том, как он отимел кого-то будучи жив.
Мы сидим и режемся в карты. Постепенно, я косею. Кучерявый уже поляны не видит и укладывается на койку. В этот момент раздается стук в дверь.
- Кто там? – спрашивает Рыжий, как галчонок из мультфильма про «Просто квашу я».
Дверь отворяется, на пороге комнаты появляется невысокий, лысоватый, худощавый мужик, в спортивной форме. На, правильном «греческом» носу дымчатые очки, скрывающие глаза. Он окидывает нас взглядом и здоровается. Верхняя челюсть сплошняком состоит из золотых зубов. Голос сильный, чуть кортавый.
- Проходи, Андрюшка, присаживайся, - приглашает Кэп.
Он проходит в комнату, мы знакомимся. Его рукопожатие, как у бабы, не крепкое, не мужское. Я не люблю людей, которые так приветствуют друг друга. Это или пренебрежение, или слабость кисти. Мне кажется, что он смотрит на меня, как на быдло, впрочем, как и на всех остальных. Он садится на свободную табуретку.
- Выпьешь? – по свойски спрашивает Кэп.
- Ну ее на х..й, эту гадость - отвечает Андрей. – После вчерашнего голова пройти не может.
- А мы выпьем, - говорит, обиженный, Рыжий. Впервые, за последнее время, его так обосрала баба. Он всегда гордился, своим умением удовлетворять женщин, а тут такой облом.
Мы выпиваем, и Андрей присоединяется к нашей игре. Мы играем, как всегда, в дурака. Я не знаю, во что играют на зонах, наверное в «очко», «в секу», «в стос», но в дурака он явно не волокет. Я смотрю на руки Андрея, на левой кисти какая-то наколка, мне не понять, что обозначает этот рисунок. Я присматриваюсь к нему, у меня возникает смутное чувство, что я где-то видел это лицо. Но где? Позже, прийдя домой, я разыщу книгу «Криминальная жизнь России» и найду там фотографию этого человека. Он будет сидеть на пляже, в компании еще двоих таких же, как он, татуированных мужиков. Надпись под фотографией подтвердит слова Кэпа о том, что он серьезный человек. Потом, я позвоню одному знакомому бандиту и спрошу у него про Андрея. Он ничего не знает, кто он и что, лишь только бросает фразу, которую, я пропускаю мимо ушей: «Зачем тебе с ним связываться, подумай? Это не те люди, с которыми стоит общаться». И это сказал мой приятель, который давно уже в криминальном мире Питера. Но я не слышу разумный совет, я чувствую, что мне улыбается удача, что написав о нем, я смогу пробиться в люди, смогу вылезти из дерьма.
Теперь мы постоянно зависаем у Кучерявого. Его баба вечно на работе, и поэтому комната свободна для гульбищ. Андрей появляется у нас регулярно, играет в карты, курит, но спиртное не пьет. Рыжий, наконец-то, смог выбраться в деревню, поэтому нас четверо, как раз для игры в дурака, пара на пару. Мы бухаем на то, что берем деньги в долг. Брать всегда легче, чем отдавать, но Кэпа здесь все знают и, поэтому, дают. Андрей иногда рассказывает кое-что из своей прошлой жизни, но, как бы вскользь, как бы нехотя. Зато наколки свои демонстрирует с удовольствием, особенно, после того, как я приволакиваю из дома книгу с его фотографией. Единственное, что меня смущает, это то, что на фото тот мужик весь в наколках, от шеи до пят, а у этого только звезды на плечах и церковь на спине. Но, он объясняет это тем, что свел все остальные наколки, мол и эти потом сведет, Мол, он хочет завязать с прошлым и начать новую жизнь. Эту версию мне не у кого проверить, дозвониться до Журналиста я не могу, он, явно, избегает меня, а узнать еще либо у кого не представляется возможным. Ну, не приду же я в милицию, и не буду спрашивать у всех подряд: «Есть такой вор или нет? Можно так свести наколки или нет?». Да меня просто выгонят от туда или в КПЗ посадят, за нарушение общественного порядка. Правда, если бы я не пил так сильно, то смог бы «пробить» его, связи-то у одного моего приятеля были. Ну, да что сейчас гадать на кофейной гуще, поезд уже далеко.
 Вскоре, Андрей согласился поведать мне часть своей биографии. Почему? Я не задавался таким вопросом, но «светиться» в отличии от некоторых «авторитетов» он не хотел. Кстати, жил он рядом в общаге, что так же настораживало меня. Ну, какой «серьезный человек» будет жить в засранном общежитии? Свою позицию он объяснял тем, что придерживается старых воровских традиций, про которые я, частично, читал в одной из книг Журналиста. Короче, в один из дней, когда мы с Кэпом бухали в комнате и играли в карты, Кучер пошел что-то продавать, Андрей предложил мне поговорить.
Зачем ему это надо было? Я понял, но, к сожалению поздно. Через мой язык, а трепло я известное, через связи Кучерявого, Андрею нужно было подмять всех бомжей района под себя. Поскольку, большая часть алкашей и бомжиков в микрорайоне сидела  на зонах, то появление авторитетного человека, должно было вызвать у них уважение и страх. Андрею даже не надо было предпринимать каких-то шагов, молва о нем разнеслась со скоростью курьерского поезда. Если нормальных людей это не волновало, то «бывшие» зашевелились. Странно только, неужели милиция ничего не знала. Не верю! Уж, в любой компании найдется человек с гнилой душенкой. Уж, кто-то, да должен был вломить ментам Андрея. Короче, вот для чего был нужен я.
- Ну, так что, будешь писать про меня?
- Рассказывай, - ответил я, слегка заплетающимся языком. – Мне диктофон не нужен, достаточно сделать некоторые наброски на бумаге и все будет чики-чики.
- Кэп, налей мне вашей отравы, - попросил он Кэпа, которому его рассказ был до лампочки.
Мы выпили, закусили капустными листьями, другой закуски, естественно, быть просто не могло, и он начал свое повествование. По сколько я был изрядно поддатый, то половину не записал, половину не запомнил. Скажу лишь одно, точнее, выскажу не только свое мнение, но и мнение приятелей, врет он не хуже чем товарищ Троцкий. Помните такую поговорку – «пиз..шь как Троцкий». Ладно, я уже забыл о чем это я. О! Вспомнил, о Иноке. Это его погоняло. Он в первый день еще, спросил: «Не слышал ли я такую кликуху – Инок?». Я был пьян, изображал из себя крутого журналиста, и сказал, что, естественно, слышал, хотя них…я, естественно, не слышал. Я, вообще, ни хрена в этом не секу. Так, начитаюсь разных книг про преступный мир, и хожу всем рассказываю, какой я крутой. Как там Шевчук пел: «Но не знали, мы молодые, что крутыми бывают лишь яйца!». Гениально! Но, я уже не молодой, у меня уже волосы на интимном месте выпадают. Куда меня понесло? Извини, ты меня понимаешь, я просто пьяная свинья. Да. Сейчас посплю, а потом рассказ продолжу…
Я просыпаюсь утром и начинаю соображать, рассказывал мне что-нибудь Инок или нет. Башка трещит. На кухне кто-то шебаршится. Неужели кто-то из родителей? Я встаю и выхожу в коридор. Блин, это Кэп свалился с дивана, который стоит на кухне и, во сне, колотит ногой о табуретку. Как мы у меня оказались? Ты помнишь? Нет, я тоже. Это я не с Кэпом разговариваю, это я гутарю сам с собой, у меня есть такая дурная привычка. А может это дуализм, раздвоение личности? Впрочем, попить с мое, тут и растроение личности начнется. Похлопав Кэпа по щеке и выпив стакан води из под крана, я возвращаюсь в комнату. На журнальном столике валяются скомканные листки, выдранные мной из школьной тетради сына. Что в них написано, понять сложно, особенно, если сердце кузнечным молотом лупит в грудь, аж звон в ушах, а голова, как первая доменная печь, выдающая миллионную тонну чугуна. Но, все же, я соображаю, что о чем-то мы вчера с этим Иноком говорили. Значит что?  Значит, надо опохмелиться и, когда мозги просветлеют, все прочесть и вспомнить. Почему мы у меня дома? Надо Кэпа разбудить.
Я вернулся на кухню. Кэп уже проснулся и, опустив взлохмаченную голову, сидел на диване. К моему удивлению, я обнаружил под столом две пустые бутылки из под «Чистого».
- Слушай, я не понял, как мы оказались у меня дома? – спросил я его, заглядывая под стол, надеясь еще что-нибудь отыскать.
- Не понял. – проворчал Кэп. – Мы тебя с Вадиком еле дотащили. Ты вчера чуть коньки не отбросил.
В голове телепались разжиженные мозги, пытаясь собраться в кучу. Какие коньки, какой Вадик, что вчера случилось? Я помню, что мы сидели в общаге и разговаривали с Андреем, а дальше провал.
- Рассказывай, - я опустился рядом с Кэпом на диван.
- Чего рассказывать? Вы с Иноком сидели за шкафом, он тебе втирал что-то про зону. Мне надоело слушать вашу ахинею и я пошел поболтаться по этажу. Тут Вадик нарисовался, Анькин брат.
- Это который заикается?
- Ну, да. Мы с ним сходили в щель, купили два флакона. Когда шли обратно, то нам на встречу выбежал Андрей. Он сказал, что с тобой творится какая-то фигня. Когда мы зашли, то ты лежал на койке, весь белый, а изо рта у тебя шла пена. Андрей сказал, что это эпилепсия. Тебя всего трясло. Я побежал к Вальке и взял у нее марганцовки, разбавил ее. Потом, мы влили тебе ее в рот и я засунул туда палец. Тебя вырвало. Вроде, стал порозовее, конвульсии тоже прошли. Тут нарисовалась хозяйка, увидела этот бардак и выгнала нас. Пришлось тащить тебя домой. Притащили. Как мы мимо вытрезвителя шли, это надо было видеть! Все. Уложили тебя в постель, а сами пошли пить на кухню.
- Весело, - только и смог сказать я.
Я ведь не был сильно пьян. Помню, мы сидели, он трепался, я записывал. Потом он вышел за сигаретами. Я курил на кровати. Он вернулся, предложил выпить и принес две рюмки. Выпили, я начал записывать дальше. Все, больше ничего не помню. Абсолютный провал в памяти. Интересно, а что мы с ним пили? На «льдину» похоже, но с каким-то привкусом. Хотя я и совсем спился, но этот привкус, показался мне знаком. Только вот вспомнить сейчас, почти не возможно.
- Весело живем, - повторил мои слова Кэп.
- А где Вадик? – спросил я.
- Вадик? Здесь был, - Кэп осматривался по сторонам, как будто икал заикашку. – может в комнате у родителей.
Я, с тревожным чувством, прошел по комнатам родителей и брата. Но, они были пустыми.
- Ни черта не помню, - сказал Кэп, который шел следом. – Может я его выпустил? Амнезия! – он развел руками.
Я подошел к входным дверям, открыл первую… Вторая дверь, выходящая на лестницу была открыта.
- Е…й в рот, Кэп, - заорал я. – Вы что, ох..ли! Дверь на распашку, а мы спим. Так пол квартиры можно вынести.
Кэп виновато молчал и лишь разводил руками. Нехорошее предчувствие овладело мной. Я, тщательно, проверил все комнаты. Поверхностный осмотр, показал, что, вроде, все на месте.
- Да он отличный мужик, - гнусавил Кэп. – Я его сестру давно знаю.
- Ты знаешь сестру, а не его. Ты помнишь, он в парке рассказывал, что сидел пятнадцать лет.
- Так когда это было.
- Да, ****ь, наши тюрьмы хорошая школа для ворья, а не исправительные учреждения, - ругался я на Кэпа, но больше на себя. Хорошо еще, что ничего не пропало, а то мне настал бы копец.
- Ну, ничего же не пропало.
- Слава Богу, - сказал я. – Слава Богу, что этот бомж не залез никуда, хотя это еще не факт. Я же не рылся у родичей в ящиках.
Мои сомнения оправдались, как только я зашел в ванную, чтобы сполоснуть рожу. Нет, я, определенно, схожу с ума. Под ванной не было трех алюминиевых тазиков для стирки. Это бред сумасшедшего.
- Кэп, иди сюда, - позвал я приятеля.
- Чего?
- Посмотри, - я указал рукой на то место, где, до сегодняшнего дня, стояли тазы. – Здесь были три алюминиевых таза. Где они?
- Не знаю.
- А я, зато, знаю! Твой «отличный парень» спиз..л их, вот и все. Зае..сь! У тебя все отличные. Кучерявый, который спер мыло и пасту, отличный, Вадик – отличный! Кого еще притащишь, отличного?
- Знаешь что, - возмутился Кэп. – Не фиг было надираться, тогда бы ничего не случилось.
- Не фиг было тебе надираться! – кричал я. – Раз привел человека, в чужой дом, то смотри за ним! Главное, что его хрен сейчас найдешь. Приемные пункты уже давно открыты, а на Оборонке еще и ночной есть. ****ь! Он давно тазики впендюрил и пьет где-нибудь в подвале. Ладно, надо на кухне убрать и сматывать отсюда, а то сегодня матушка должна приехать.
На кухне, точнее в холодильнике, меня ожидал очередной сюрприз. Морозилка, в которой лежали мясо, печенка, сосиски и свиное рагу, оказалась пустой. Я охнул и сел напротив холодильника.
- Гребаный в рот, - хватаясь за голову, сказал я. – Это полный абзац. Один к одному Кучерявый. Я понимаю, когда у людей ценные вещи пропадают или деньги, а тут. Эти бомжи только и думают, что о жратве и о выпивке. Правильно, если что-то крупное упер, то можно в милицию залететь, а там церемониться не будут, тем более с человеком, за плечами которого три ходки. А так, ну, кто будет писать заяву из-за паршивого тазика и килограмма свинины. Кучерявому зубы чистить и морду мыть нечем было, он пасту и порошок спер, этому жрать нечего, он продукты. А вдруг, следующему носить нечего, так он штаны украдет.
Опережая события, скажу только, что я, как в воду глядел, но об этом позже.
Мы едва успели убрать с кухни мусор и помыть посуду, как в дверь позвонили.
- Пиз..ц, - обречено, сказал я. – Это мамаша.
Я не ошибся.
- Опять! – завидев мою морду и Кэпа, начала она. – сколько будет продолжаться эта пьянка? Господи, ну, когда же ты сдохнешь!
Надо сразу сдаваться, чтобы выслушать все сразу, а не оттягивать момент, когда мать сама заметит пропажу.
- Сдохну, сдохну, не волнуйся, - сказал я. – Это еще не все. У нас тазики пропали и продукты из холодильника.
- Боже мой, но до чего же надо человеку упиться, чтобы у него тазики и продукты украли, - она хлопает в ладоши и орет, истошным голосом. – Убирайся вон, с глас моих долой. Что б ты сдох!!!
Мы сбегаем вниз по лестнице и ее последняя фраза гулко звучит нам в след: «Чтоб ты сдох!».
Делать нечего, пока мать не уехала на дачу, возвращаться домой бесполезно. Кэп тоже не спешит домой, там его ждет обструкция и, такой же, скандал. Мать заметила, что он спер новое постельное белье, которое мы и пропиваем. Но, тут он сам спер, и деньги, можно сказать, пошли на дело. У меня же ситуация иная, с нее денег не поиметь, разве что, найти этого Вадика и потребовать деньги. Да. Где его найдешь, а тем более с деньгами?
- Кэп, ты как хочешь, но ты этого урода привел, ты и деньги ищи. Мне нужно будет хотя бы  пару тазов купить, - говорю я, хромающему Кэпу. – Ты меня понял? Что молчишь?
- Леша, я тебя понял, - раздражено, отвечает он. Постоянно он злится, когда не прав, а сделать ничего не может. А может, он считает, что он не виноват?
- Иди к Аньке, проси денег, - говорю я. – Я серьезно, с тебя не слезу. Это не шутки! Меня, запросто, из дома попрут и правильно сделают. Епть, я в дом ничего не приношу, живу как х..й знает кто, а тут еще вещи пропадать стали. Ну что, я не прав, Кэп?
- Хорошо, я схожу, - говорит он. – Давай только в травму зайдем, на ногу не вступить.
В травме очередь. Мы с таким перегаром. Хорошо, что ему не надо брать больничный, а лишь только узнать, что с ногой. Мы сидим и материмся на весь этаж. Людишки бросают на нас косые взгляды. Пошли они! Подходит очередь Кэпа. Он снимает ботинки.
- Может тебе и носки снять, - подкалываю я его, намекая на зловоние, исходящее от носков.
Он смотрит на меня своими крысиными глазками и проходит в кабинет. Через пять минут он выходит с какой-то зеленоватой бумажкой, недовольно качая головой.
- Ну что, сказали?
- Рентген делать надо, - отвечает он, зашнуровываясь.
- Так, вот же рентгеновский кабинет, - говорю я, показывая на соседнюю дверь. – Сейчас и сделай.
- Потом, - бурчит он. – Пошли, я к Аньке зайду, денег попрошу. Она сегодня должна быть выходная.
Он заходит к Ане и берет у нее сто рублей, больше он просить не решается. Я хочу зайти к Андрею и узнать, что вчера случилось со мной, но потом отказываюсь от этой идеи. После узнаю, сейчас надо идти тазики искать.
- Ты сказал Аньке про братца? – спрашиваю я Кэпа, по дороге в хозяйственный магазин.
- Нет, - говорит он. – Зачем ее расстраивать, ей и так с ним проблем хватает.
- Смотри, не ровен час и ее обнесет.
- Уже обносил. Она даже заявление писала, но потом забрала, жало, все же родной брат.
- А как деньги отдавать будешь?
- Это моя проблема, - отвечает он.
Похоже, что купить тазик нам сегодня не удастся. Алюминиевых нет, а пластмассовый стоит ровно стольник. Если купить хотя бы один, то не хватит на выпивку.
- Ладно, хрен с ними с тазами, - решаю я. – В другой раз куплю, когда денег заработаю. Пошли за «льдиной».
Кэп усмехается, этим и должно было все кончится. Все верно, о чем может идти речь, когда голова идет кругом. Мы сидим на эстраде в саду и пьем.
- Интересно, а что же со мной вчера случилось?
- Не знаю, - отвечает смурной Кэп.
- Ты что, обижаешься на меня? Ни хрена, Кэп, ты этого гопника привел, ты и должен за ним смотреть. Тем более, ты же знал, что он родную сестру обнес. Так что, извини.
- Что с работай делать? – вздыхает он.
- Тебе надо с ногой разобраться, да с родичами помириться, - советую я, разводя вторую бутылку.
- Разберусь, - говорит он.
Не смотря на две «льдины» сегодня мы не такие раскладные, как вчера. Кэп, внемля моему совету, идет домой, кается. Я провожаю его до дома. Вечереет, на улицах и во дворах появляются бомжи. Вечер и утро у них самая страдная пора, а днем они отсыпаются, где-нибудь в подвалах или квартирах. Летом им раздолье, летом и бутылок пустых больше, и не замерзнешь, где-нибудь в парке или подворотне. Опять же, летом прокормится легче.
«Ох, лето жаркое любил бы я тебя…». Если бы были деньги и работа.
Я возвращаюсь домой. Надо просмотреть, что я вчера успел записать об этом Андрее.
Просыпаюсь рано, но похмелье не очень достает. Значит сегодня можно посидеть, подумать. На часах два часа ночи. Неужели я почти не спал. На проспекте, вроде, полно машин. Вот слышно, как прошел троллейбус. Нет, не может быть, вероятно, просто часы остановились. Я иду на кухню и звоню по 060. «После сообщения точного времени, вы можете прослушать интересную информацию» - медленный, противный голос, доносится из мембраны. Давай быстрее, нервничаю я. Какой такой умный рекламщик или пиарщик, придумал столь удачный и необычный ход, размещать после сообщения о времени рекламную информацию о конторах. При этом, он вначале доводит звонящего до некоторого неуравновешенного состояния, это кого как. Я, например, просто стою и матерюсь, пока слушаю: «После сообщения…». Главное, что потом следует длительная пауза, и лишь только потом, все тот же противный голос, по моему, только еще медленней, вещает: «Точное время девять часов, тридцать шесть минут и со…». Сколько секунд, меня уже не волнует. Меня уже и минуты не так волнуют, после того, как я простоял у телефона  секунд сорок. И после этого, мне предлагают послушать «интересную информацию». Нет, может найдется какой-нибудь мудак, которому нечего делать, или какая-нибудь старая кляча, которой поговорить не с кем. Так они, может и будут слушать рекламу, но большинство народу, вешают трубку после того, как узнали то, ради чего, собственно, они и звонили. У меня просто аллергию и раздражение вызовет информация о какой-то фирме, которая торгует какими-нибудь прокладками для баб, после того, как я простоял у телефона почти минуту, ради того, чтобы узнать который час. А эти пиарщики, небось, втирали очки представителям фирм, которые согласились на такую авантюру: «У вас появится такая аудитория, вашу рекламу ежедневно будут слушать миллионы петербуржцев и гостей города!». Не верьте, господа, этому бреду. Я понимаю телефонную сеть. Когда будет введена повременная оплата разговоров, то тогда, хочешь не хочешь, а «После сообщения…» придется слушать. А деньги за это будут капать в карман телефонистов. Тогда можно «интересную информацию» размещать и перед сообщением о «точном времени», тогда можно еще медленней заряжать автомат, тогда можно и погоду вставлять, и состояние здоровья губернатора и членов его семьи. А что? Деньги капают, как говорится, с миру по нитке. А потом, эти деньги дербанить между всеми участниками игры.
Прошу их, за мою идею, включить в число акционеров. Может, хоть какие-то деньги появятся!
Ладно, хватит разглагольствовать. Сколько она сказала время? Черт, сейчас, наверное, отец притащится, ебухов вставлять. Только я об этом подумал, как в дверь позвонили. Чтобы не портить себе настроение на весь день, я быстро взял тетрадь, ручку, листки с записями, натянул ботинки и пошел открывать. На пороге стояло все семейство. Только мамаша открыла рот, чтобы произнести очередное ругательство в мой адрес, как я прошмыгнул мимо них и побежал вниз по лестнице.
Солнце жарило нещадно. Нормальные люди, те, которые не работают, предпочитают проводить время подле водоемов или в тенистых парках. Поскольку, я хоть и не нормальный, но, все равно, не работаю, то я бодрым шагом иду в парк Екатерингоф. В парке раздолье, воздух, трава, деревья, все цветет, все пахнет. Просто небольшой оазис посреди вонючего города. Школьники из моей бывшей школы сидят на скамейке и пьют пиво. К экзаменам готовятся, думаю я. Мы тоже готовились к выпускным экзаменам в этом парке или на стадионе. Только пиво мы пили не бутылочное, а разливное. После консультаций мы с пацанами шли на Оборонную и осаждали пивной ларек. Если кто-то догадывался, взять из дома трехлитровую банку, то мы заправляли ее и брали с собой. А если банка не одна? Да, годы меняют друг друга, сменяются поколения, а привычка готовиться к экзаменам в парке, да под пивко, остается.
Я присаживаюсь на скамейке, возле пруда, где на лодках и катамаранах веселится, все та же, молодежь. Я лезу в пакет и достаю от туда… Правильно, бутылку «медового легкого», пить «крепкое» в такую жару, я бы не советовал. Это только Рыжий глушит, то, что покрепче. Ему главное, чтобы башню снесло. А что, про пиво я разве не говорил, что купил его по дороге? Делаю несколько небольших глотков и опускаю бутылку рядом на траву. Теперь можно покурить и попытаться, разобраться в записях. После часовой борьбы с собственным почерком, я откладываю листки и раздумываю, запивая раздумья пивом. Мне кажется, что половину он придумал, половину взял из книг, того же Константинова. Так что же остается его личного? Что писать? В принципе, если бы не громкие имена некоторых героев его рассказа, то такую историю может сочинить любой писатель, средней руки, который сталкивался когда-либо с этой проблемой. Не знаю, как подать все это, как обставить. Попробовать в виде рассказа? Но, там, куда я хочу предложить статью, вряд ли заинтересуются «художеством», им нужны реальные факты и документы. Ладно, Бог с ним, надо попробовать, тем более, что я обещал Иноку показать материал или сегодня вечером, либо завтра. Надо было последовать примеру Рыжего и купить все же «медовое крепкое», может тогда бы легче пошло. Впрочем, я знаю свои возможности, и особо не рассчитываю на успех. Эйфория прошла, я столкнулся лицом к лицу с голой реальностью. Я делаю несколько больших глотков и приступаю к рассказу. Я позволю себе прочитать его вам, хотя сразу оговорюсь, в школе у меня по литературе была крепкая тройка, а по русскому на бал меньше, так что, если ошибки я дома исправлю, со словарем, то за стилистику и литературную часть прошу прощения.

« На улице слякоть, за окном моросит мелкий весенний дождь. Я сижу в небольшом кафе, на углу Невского и Рубинштейна. До встречи с приятелем у меня вагон времени, и я, не спеша, пью черный кофе из маленькой фарфоровой чашки. Посетителей в кафе не много, время еще раннее, и тишина, шум дождя и вентилятора, под потолком, убаюкивают меня, не смотря на обжигающий тонизирующий напиток. Впрочем, у меня с собой есть книга, которую я купил, по случаю, напротив, в книжном магазине. Эта книга о преступном мире России. Она так и называется: « Криминальная жизнь в России». Книгу я прочитаю потом, а сейчас я просто рассматриваю фотографии, которые помещены в книге. Меня давно уже интересует тема криминализации нашего общества, не как профессионала, а как обывателя. Люди ведь все разные. Кто-то интересуется политикой, кто-то экономикой или культурой, кто-то искусством, а мне интересен тот другой «зазеркальный» мир. Рядом кто-то кашляет. Я поднимаю глаза. Около моего столика стоит невысокий мужчина, средних лет, в светло-синем пиджаке, в светлых брюках. Волосы коротко подстрижены, на лице большие дымчатые очки. Узкая полоска губ. «Извините» - произносит он – «Вы, где приобрели эту книгу?». Я объясняю ему, он благодарит и отходит. Я продолжаю пить свой кофе и листать фотографии. Вдруг, одна из них привлекает мое внимание. На ней три молодых человека все в наколках, запечатлены на каком-то курорте. Надпись под фотографией гласила: «Воры на отдыхе». Кто такие «воры в законе», я знал из многочисленных статей и телевизионных репортажей. А уж про Япончика, разве что, только ленивый не говорил. Удивила меня не сама фотография и надпись под ней, мой взор привлек внимание один из «татуированных»  на фотографии. Я, определенно, где-то его видел. Но где? Я закуриваю и смотрю в окно. Под разноцветными зонтами спешат куда-то многочисленные прохожие. Приятель придет только через сорок минут. Внезапно, я оборачиваюсь. Передо мной стоит недавний посетитель, который интересовался книгой. Тут я понимаю, где я видел лицо, запечатленное на фото. Несомненно, это он. «Извините» – говорит мужчина – «Но, книги, к сожалению, закончились. Опоздал». Он разводит руками и улыбается. «Вы не возражаете, если я присяду за ваш столик?». Я киваю, все еще не веря в происходящее. Он садится напротив и заказывает себя чашку чая. Закуривает и смотрит на раскрытую страницу, со своей фотографией. «Это вы?» - неожиданно, для самого себя, спрашиваю я. Он, молча, кивает и поворачивает книгу к себе, вглядываясь в фото. Ему приносят чай и он рассчитывается с официанткой. «Да, это я» - с грустью, произносит он и вздыхает – «Как давно это было». Я впервые сталкиваюсь с представителем другого мира, и мне становится не по себе. Он не вызывает у меня страх или иные чувства, мне, просто, как-то неловко сидеть за одним столом и разговаривать с ним. «А, расскажите о себе» – опять, неожиданно для себя, прошу я. Он усмехается: «А, зачем?». «Просто, мне интересно» – говорю я. – «Впрочем…». Наступает пауза. Мы молча пьем свои напитки и думаем о чем-то своем. «Хорошо»- вдруг соглашается он. – «Я расскажу вам, но только не совсем о себе, а скорее, о том мире, про который столько говорят разные лохи». Лицо его каменеет, губы сжимаются, на скулах играют желваки. «Писаки» – зло, бросает он, закуривая еще одну сигарету. Я закуриваю вслед за ним и сижу, ожидая обещанного рассказа. Он отодвигает от себя книгу и начинает свое повествование.
« Родился я в Ленинграде в конце пятидесятых годов. Мать воспитывала нас с сестрой одна, про отца ничего не слышал, до определенного возраста. Сестра была не родной, а приемной. Она была старше меня на десять лет. Мать взяла ее, еще малюткой. Ее мать была подругой моей. В середине шестидесятых переехали в Калининград, мать работала в одной военно-морской группе, которая колесила по всей стране. У матери была гипертония, и во время одного из приступов сестра вызвала скорую. Фельдшер, не вдаваясь в обстоятельства, сделал ей не тот укол, и мать умерла. Он потом приходил извинятся, но матери -то не вернешь! Вскоре случилась еще одна трагедия. Как известно, беда не приходит одна. Сестра, со своим другом, в такую вот, как сейчас погоду, поехали кататься на «Яве», их вынесло на встречную полосу, и они попали под грузовик. Сестра скончалась в машине скорой помощи. Я остался один, и меня отправили в детский дом, в Литву. Жили мы плохо, жрать было нечего, и мы с пацанами обворовывали зажиточных хуторян. Один раз, неожиданно, вернулся на хутор хозяин, ездивший в город. Заметив нас, он кинулся в сарай за вилами, но мы набросились на него, всей гурьбой, и крепко побили. Литовец догадался откуда мы и пришел в детдом. Нас опознали. Вечером воспитатели учинили над нами расправу. Одного парня, не помню, как его звали, забили насмерть, строго настрого приказав нам молчать, когда будет расследование. Расследования, как такового, не проводилось, а меня и еще одного парня, отправили в спецшколу. Там было еще по хлеще. Особенно злобствовал старший руководитель. Он регулярно бил и чморил нас. Тогда, мы подкараулили его и убили. Поняв, что милости от властей нам не видать, мы с другом сбежали. Я хотел вернуться обратно в Калининград, где оставались старые друзья, но нас повязали. Был суд, мне впаяли пять лет. Мне тогда уже исполнилось пятнадцать. Попал на «малолетку», там девяносто процентов литовцев. Они злые были, как фашисты и ненавидели русских. Приходилось постоянно с ними драться. Если бы меня не перевели в Тверь, а потом и под Смоленск, то в литовской колонии я вряд ли бы выжил. Под Смоленском, нас возили работать на мебельный комбинат. Хозяин (начальник колонии для несовершеннолетних) делал на этом большие деньги, а я постигал свои «университеты». Кстати, если ты плохо работал или испортил какую-то деталь, то контролеры били рейками по спине. «Малолетка» была грязная. Воры, марехи (опущенные), козлы, публика разная. Во время строевых часто устраивали драки, между отрядами. Обычно козлы дрались с молодыми. В одну из таких драк, я подрезал (ранил, но не убил) заточкой одного козла, меня перевели в ДИЗО (дисциплинарный изолятор) в семерку (номер колонии) на Урал. Оттуда вскоре мне  предстояло попасть на взрослую «зону», по сколько я отметил уже свое совершеннолетие.   В связи с новыми преступлениями, мне определили, что заканчивать срок я буду на зоне усиленного режима. Там я и получил свое первое погоняло – Аяврик. Это на якутском значит волчонок. Зона оказалась «черной», то есть жившей по воровским законам. На карантине, столкнулся с серьезными людьми, поговорил. Там тогда был такой Паша Новгородский. Он предложил мне выбор, с кем идти по жизни. Я решил, что с ворами. Сразу после карантина, я отказываюсь выйти на работу. Меня засовывают в ПКТ ( ПКТ или «Трюм» – помещение камерного типа). Затем к операм, там я служил боксерской грушей, но выйти на работу отказался. Не добившись от меня ничего, меня запихивают в БУР (барак усиленного режима). Постоянно требуют от меня принять решение или в промку ( промышленную зону), или обратно в «трюм». Смотрящий по зоне, его звали Клим, взял меня в «семью» и отвел к знакомому лепиле ( фельдшеру). На работу я не выходил, в итоге, около восьми месяцев. Потом начальству надоело, и меня бросили обратно в «трюм», на целых пять месяцев. Ломали здорово, но у меня хватило ума не влезть в блудняк ( сотрудничать с оперативниками). Когда перевели в жилую зону, то еще один авторитетный человек – Коля Пермский, объяснил мне все по жизни и рассказал о моем отце. Оказывается, что мой отец был жив, что он вор и сейчас сидит в Коми. Отец был известным медвежатником (взломщиком сейфов) и носил кличку – Костя – Лапа. Вскоре, мне предстояло оказаться на воле. Отсидев все пять лет, от звонка до звонка, с подозрением на туберкулез, я оказался за воротами зоны, предстояло учиться жить на воле.»
Я курил одну за другой, стараясь не пропустить не единого слова, из его рассказа. Иногда, у меня мурашки бегали по коже, когда он говорил о порядках царящих на зонах. Он же сидел с бледно-каменным лицом и равнодушно выплевывал слова изо рта, с золотым рядом верхних зубов, вместе с кольцами дыма.
«Приехал я на родину, в Ленинград. Нашел свою бабку, устроился жить у нее. Находился три месяца под надзором. Мусора заставляют идти работать. Я работать не заводе не хочу, начали прижимать. И тут появляется человек с весточкой от отца. Отец узнал о моих проблемах и советовал обратиться к одному человеку с «форели» (небольшой пяточек земли, в Кировском районе Петербурга, ограниченный проспектами Стачек и Ленинским, и улицей Зины Портновой). Этот человек предложил мне «поработать» на Ульянке, там тогда находился «черный» рынок. Мы «бомбили» армян, которые продавали свои фирменные башмаки и «паленую» «Монтану». Там же я познакомился с Фекой и братьями Васильевыми (о них подробно написано в «Бандитском Петербурге» А. Константинова). Кроме этого собирал деньги с «солутанщиков» и проституток, в переходе на станции Маяковская, крутился с «чеками» у «Альбатроса». Там же на Двинской, начал играть в карты с пьяными матросами, приводил им шлюх, которые потом напаивали матросню и открывали нам хаты, которые мы обносили. 60 процентов от выручки шло в общак. Потом охранял «катраны». Там впервые познакомился с Магой Джапаридзе, авторитетнейшем человеком в среде игроков, который с одной раздачи запоминал колоду. Из Еревана специально, для игры, приезжали армяне с огромными деньгами. Обычно уезжали без денег. Вскоре в город приехал Коля Рязанский с малявой (письмом) от отца. Отец писал, что мне следует держаться его. А Коля занимался тогда камушками. Стал ездить по всей стране. Алмазы, золото, не обработанные камни. Громили цеховиков. Те редко писали заявы, наоборот, обращались за помощью к «смотрящим», просили защиты. Если пытались уйти, то их резали. Семью никогда не трогали, не по закону.
В начале восьмидесятого сели мне на хвост. В те времена, ментов трудно было купить, это не нынешнее время. В восемьдесят первом, в самом конце года, взяли. Один человек из Москвы сдал, его давно нет в живых. Когда почувствовали, что на хвосте менты, то стали уходить. Сначала в Ташкент, потом в Кушку. Тогда из Ирана и Индии в страну не обработанные алмазы и самородки. Мы возили их в Ригу, а из нее они уходили в Швецию. Возили небольшими партиями, примерно на пятьдесят тысяч рублей. Приехал в Ригу, снял номер в гостинице, звонил по определенным номерам телефонов, всегда разным. Встречались в номере с людьми, они отдавали деньги и забирали товар. Конспирация была на уровне спецслужб, с явками, паролями и прочей атрибутикой. Когда приехали с напарником в последний раз, то я сразу почувствовал, что что-то неладно. Разделили с Криком, подельником, товар на две части, отзвонились, стали ждать. Неожиданно, сменились коридорные, в неурочное время. Я бросился к телефону, а он отключен. Решили рвать по очереди. Крик вышел, а я не успел, меня прямо в номере взяли. Правда, я успел камни скинуть в воду, мы снимали плавучий отель. Когда привезли в СИЗО (следственный изолятор), то оказалось, что Крика взяли на улице вместе с самородками. Четыре месяца держали в Рижском централе. В тоже время, в Казани, задержали еще пять человек. Местные оперативники били их «по- черному», двое не выдержали и стали давать показания. Нас с Кряком в Казань переводить не стали, оставили в Риге. Прокурор требовал для меня и Крика, 14 и 15 лет соответственно, по статье 77, казанским вменялась 93-я прим..  У нас оказался хороший положняковый (положенный от государства, если у обвиняемого нет своего) адвокат, она, помню, что звали ее Зинаида Анатольевна, написала помиловку, нам скостили по половине срока, казанским не повезло, они пошли по полной катушке, один получил вышку. Из Риги меня перевели в «кресты», а оттуда по этапу за Южный Урал в Пермскую область. Хотя прокурор требовал особый, мне дали строгий режим. От туда спецэтапом под Хабаровск на зону ОС –32/5. Зона тоже оказалась «черной». Впереди меня пришла малява, посему, попал в приличную семью. Смотрящим на зоне был Коля Тверской, он сделал меня "смотрящим"  за отрядом. Через полтора года, менты сделали подставу, пустили слух, что «в зону идет вор». Приехал Коля Рижский, его в «жилку» (жилая зона), потом в БУР, а затем в санчасть. Коля начал мутить воду: «Всех хлеборезов, всех баландщиков и шлещиков (шлемка – означает миска) – резать». Их стали мочить. Ввели солдат, нас распихали по БУРам. Приезжала разбираться выездная комиссия. Смотрящему дали три года, меня перевели на полуостров Ямал, а Коля куда-то пропал. По этапу я добирался до Ямала восемь месяцев. Зона «черная», а хозяин хотел выслужится перед начальством и сделать из нее «красную» (живущую по ментовским законам). Я год просидел в «крытке», потом выпустили в «жилку». Работать заставляли всех, и отрицалово, и беспредел и остальных. Нас всех выкинули в «промку». Потом, хозяин привез на зону «петухов». Пришел большой этап около пятисот человек. Восемьсот человек зона и пятьсот «петухов». После карантина он сделал из «петушья» три отряда и пытался посадить их вместе с мужиками. Через два дня мужики наделали заточек и подожгли «петушиный» барак. Началась резня. «Петухи» выскакивают из горящего барака, а их тут же режут. Привезли солдат. Мы забаррикадировались в бараках. Хозяин приказал, выходить по одному. Никто не выходит. Тогда пригнали БТР. Тот встал напротив бараков и дал две очереди. «Смотрящий» говорит, надо выходить, а то всех положат. Менты заставили раздеться по пояс и снять сапоги, чтобы не пронесли заточки. Все «отрицалово» мочили очень сильно. Мне сломали несколько ребер. Провалялся две недели в лазарете, а потом закрыли в «трюм». Приехала комиссия. Всю вину за резню свалили на блатных, меня, вместе еще с десятью блатарями, сделали чуть ли не главным организатором беспорядков. Правда хозяину, вместо повышения по службе, впаяли строгий выговор, я же отправился в «Белый лебедь» – Пермь-6. Мне дали два года. Когда меня из «лебедя» переводили во Владимирский централ, то весил я всего сорок один килограмм. Там попал в «крытку» на шесть месяцев, за то, что дал вертухаю (контролеру) в глаз. После Владимира попал под Хабаровск, на зону. Там познакомился с Довгачем (по иным данным Длугач, вор в законе –Глобус). Глобус был «смотрящим» на зоне. Человек он был жесткий и вспыльчивый, с леденящим взглядом, но, в чем-то, справедливый.  Звали его Валерий, на вид ему было лет тридцать шесть – тридцать восемь. Он ушел с зоны раньше чем я, мне еще оставалось сидеть около года. В восемьдесят седьмом вышло постановление об амнистии, в связи с юбилеем Октябрьской революции. В конце восемьдесят девятого вышел, примерно, тогда же освободился и отец. Встретились, поговорили. Он мне сказал тогда одну фразу: «Не лезь под сильных мира сего, от них кости трещат».
Я уехал в Калининград. Работал на автомобильном рынке, бомбил фраеров. Там же столкнулись с «чехами» (чеченцами). На рынке они убили Носорога (местного авторитета). Мы поехали в Москву. Там уже шла война с «чехами». Вновь встретился с отцом, тот свел меня со Сво (Рафик Багдасарян – вор в законе), потом появился Глобус. С Арбата поехали к «пиковым» (чеченцам), там долго шли терки из-за АвтоВАЗа, а потом из-за КАМаза. Встречались с Лечо, он настоящий воин и человек слова. Вроде договорились. Вскоре у Глобуса возникли какие-то терки с Лисом из-за «Арлекино» и еще чего-то. Во всяком случае, я не видел его еще таким возбужденным, как после того разговора. Я знал, что Глобус хотел провернуть «общаковые» деньги через серьезных барыг, если точнее, то через Березовского и Гусинского, но Гусинский был в доле с «чехами», торговал отружием, а БАБ почему-то не согласился. Тогда же начались убийства. По словам Глобуса «отстрел ведут менты».
Вскоре, замочили Витю Калину, потом Анзора, потом Глобуса, потом Бабона, потом… Короче, вернулся я в Питер, а ну ее столицу…».
«Привет» - к нашему столику подошел мой приятель, с которым я договаривался о встрече – «Что с тобой?». «Нет, ничего» – ответил я, стряхивая с себя оцепенение, охватившее меня от повествования мужчины – «Подожди секунду». Но, мой рассказчик  уже встал из-за стола. «Спасибо за интересную беседу» -  сказал он – «Вот и дождь перестал. Мне пора. Всего доброго». Он улыбнулся и направился к двери. Я бросился вслед за ним, но на улице его не увидел. Куда он мог подеваться? Я просто хотел бы договориться с ним о встрече, чтобы услышать продолжение рассказа. Эх, не повезло! Я вернулся в кафе. «Что произошло?» – спросил меня приятель. «Эх, ты знаешь, с кем я сейчас разговаривал?». «Понятия не имею» – ответил он. «Вот смотри» – я повернулся к столику, чтобы взять книжку и показать фотографию этого человека. Книги на столе не было».
Фу, веселая история получилась
Я откидываюсь на спинку скамейки и закрываю глаза. Они болят, впервые за последнее время, болят не от «льдины», а от работы. Закуриваю и открываю пиво. Ого, я так увлекся своей писаниной, что почти ничего не выпил. Ну, теперь я вполне могу осушить оставшиеся две третьих бутылки, безо всякого зазренья совести. Я читаю свой рассказ. Может, пиво ударило в голову, может, солнце напекло голову, но чем больше я углубляюсь в чтение и задумываюсь о смысле написанного, то моя эйфория постепенно уходит. Дело даже не в том, что рассказ не завершен, что он аморфен и не конкретен, иногда он тормозит, иногда несется галопом. Мне не нравится другое. Неожиданно для себя, я почувствовал, что некоторые части моего, точнее,  рассказа Андрея - Инока, напоминают мне знакомые фильмы. Начало, до боли похоже на фильм «Пацаны». Там тоже трагедия, тоже подросток, как волчонок. Только там добрый дядя берет пацана под свою опеку. Резня на зонах, между ворами и суками, между отрицаловым и мужиками показана в «Затерянный в Сибири» и «Беспредел». Нет, может мои сомнения напрасны, ведь об этом можно было прочитать и в рассказах Шаламова, и рассказах Довлатова. Вероятно, с тех пор мало, что изменилось. Если это так, то кому будет интересна история какого-то уголовника, пусть и со звездами на плечах. Понятно, когда Журналист берет интервью у Барсукова. Об этой личности твердят на каждом шагу, последние десять лет. Он даже фамилию поменял, все равно, как где-то кого-то грохнут, так сразу: «во всем виноваты «тамбовцы» во главе с «Кумом». Если раньше детей пугали Кощеем Бессмертным, Бабой Ягой и Серым волком, то теперь эта тема не актуальна, современных детей этими сказочными героями не запугаешь. Им подавай реальных злодеев, которых можно увидеть на экранах телевизора, и прочитать в газетах. Теперь детей пугают Вовой –Кумом, Костей-Могилой и Сашей-Акулой. Можно продолжить перечисление, но тогда у меня времени не хватит, чтобы успеть в магазин. Короче, у меня такое ощущение, что мою заметку никуда не возьмут, надо Инока долбать дальше, чтобы он побольше про Питерские дела рассказал, да поконкретней, так сказать, с переходом на личности. Про магазин, я конечно пошутил, но какие-то денежки звенят в моих карманах. Вот, что значит мало пить. Ста рублей хватило на два дня! Когда это было? Правда, сегодня я в гордом одиночестве, да и пиво не выпивка. Черт, а с рассказом-то я явно пролечу.
Я убираю тетрадь в пакет, встаю и иду к ближайшим кустам. Я не собираюсь грабить, я хочу отлить, хотя за это тоже забирают в милицию. Интересно, а родичи уже свинтили на дачу или нет. Судя по солнцу, сейчас где-то около трех – четырех, значит должны уехать. Я иду на рынок и покупаю лапшу за два рубля, городской батон и «снежинку». В одну харю пить это свинство, но что делать, если сам себя накрутил, то придется заглушать грусть-печаль.
Судя по шуму, который доносился из квартиры, родители были дома. Хорошо, что я сразу не сунулся в дверь с ключом. Прислушался, да точно, они дома. ****ь, мне что, до вечера болтаться по улицам? Кому бы позвонить, чтобы несколько часов убить? Может к Кучерявому в общагу зайти? Вдруг там Андрей. Ладно, была не была.
Кучера в комнате не было, во всяком случае, на мой, настойчивый, стук никто не открыл. С тяжелым сердцем я поплелся по коридору.
- Эй, режиссер, - кто-то звал кого-то.
- Леха, подожди! – крикнули еще раз.
Я обернулся. У входа в умывальник стоял Кучер, Инок и еще какой-то молодой пацан, я видел его в первый раз.
- Ты куда? – спросил Инок, когда я подошел.
- Гулял, дай думаю зайду, покажу, что написал с твоих слов, - ответил я, здороваясь по очереди со всей троицей.
- Неужели написал? – в его голосе послышались нотки сарказма. – А я, право, подумал, что ты только «льдину» пить умеешь.
Быстро он освоился, подумал я, не прошло и недели, а он уже тон разговора поменял. Видно, какая-то доля правды в его базаре присутствует.
- Как видишь, не только пить умею.
- Ты меня позавчера напугал, со своим припадком. Ты хоть предупреждай вначале, когда пьешь, что с тобой может приключиться. Я вчера аж обалдел. Сидел, сидел нормальный, потом на бок повалился, глаза выпучил. Я тебе Леша, Леша, а у тебя пена изо рта пошла. Я выбежал, хотел в скорую звонить, хорошо еще, что Кэп с приятелем нарисовались, еле - еле откачали тебя. Ты так больше не глупи.   
- Спасибо, - поблагодарил я. – больше не буду.
Было видно, что он играет, но, я-то не много знаю, что такое игра, а что такое искренность. Что же, я не знаю, что у тебя на уме, но поиграть в твою игру, я согласен. Только, если ты играешь ради достижения какой-то определенной цели, то я буду играть просто так, для собственного удовольствия.
- А что ты вчера рассказывал, что ты кино снимал? – спросил он.
- Ну, снимал, - сказал я. – Так это ты меня звал «режиссер»?
- Да. А что?
- Нет, ничего
С этого момента, кликуха «режиссер» прилипла ко мне, как банный лист к ягодицам.
Чем больше я присматривался к Андрею, тем больше ловил себя на мысли, что все его речи фальшивы, что все его действия наиграны, что… Впрочем, не буду забегать вперед. Все мы такие, все плетем какие-то интриги, строим какие-то комбинации, только у одних они мелкие, местечковые, жалкие, а у других…
Мы зашли в комнату к Кучеру, его женщина опять была на работе.
- Леха, у тебя есть…, - начал Че.
- Какие-нибудь копейки, - закончил я за него.
- Да, - он кивнул головой.
- Нет, - соврал я. У меня оставалось девятнадцать рублей. – Но у меня есть другое. – Я поставил на стол пузырь.
Глаза у Кучера заблестели еще больше. Он тут же схватил флакон, и зубами сорвал пробку. Андрей не принимал участия в выпивке, он сидел и читал мой опус. Мы пили втроем. Молодого парня, с заплывшим лицом, короткой стрижкой и тупым, бессмысленным взором звали Эдик. Но, мы называли его Бульбаш, так как родом он был из Белоруссии. Откуда он появился?
- А, что ты за столом не «льдину» пьешь? – спросил Андрей, подходя к нам и прикуривая свою вонючую «Приму». Я ее терпеть ненавижу, больше чем «Беломор», но, что поделать, как говорится – не в бабу корм.
- А что же я пью? – удивился я.
- Ты пишешь, что по утрам ты, по обыкновению, пьешь черный крепкий кофе, - сказал от. Глаза его горели нехорошим огнем. Он улыбался краешками губ. – Написал бы уж правду.
- А, вот ты о чем? – усмехнулся я. – Ну, тогда извини. Ты тоже не мужчина импозантной  внешности и приятный в общении. Короче, не понравилось, давай сюда статью, я ее сохраню на память.
Рот его слегка скривился, зрачки сузились. Ему явно был не приятен мой ответ. Возможно, я не очень разбираюсь в людях, но чтобы он хотел сделать сейчас, я догадался. Внезапно, его лицо обмякло, глаза потеплели, и он, улыбаясь, по привычке искривляя рот и показывая свои «золотые закрома», похлопав меня по плечу, сказал:
- Режиссер, ты что, обиделся? Брось, я же пошутил.
- А я, тупорогий, я шуток не понимаю, - ответил я. – Ладно, давай рассказ и закончим эту тему.
- Так ты не хочешь дальше писать? Смотри, я хотел тебе про Джема рассказать, про Пашу-Кудряша, про Акулу, про Отарика, - сказал он равнодушно, протягивая мне мою писанину.
Я, естественно, купился на это. Узнать про конкретных людей, и про них написать, это будет другое дело. Такой материал можно предложить самому Журналисту, я думаю, что его это заинтересует. Но, какой интерес в этом у Инока? Понимаю, рассказывать про свою жизнь, пусть и не совсем правду, а может быть, совсем не правду, но про других. Тем более и Акула, и Кудряш, люди в городе известные. Это Джем «рулит» на Дальнем Востоке в Хабаровске, а эти близко. Вот чувствую, что-то здесь не так, чувствую, но лезу. Я все так и продолжаю жить по выработанной когда-то формуле: «выпил – вляпался – выпутался –выпил». Вроде бы я правильно сказал? Я уже не помню, сколько времени прошло с тех пор, когда я ее изобрел. Короче. Выпил я на славу, даже из ушей льется, теперь надо кучу дерьма было найти, да побольше, чтобы с разбегу в нее, да двумя ногами, ка-а-ак! В общем, все ясно и без того. Я продажная шкура!
- Хочу я писать, хочу! – чуть не плача, сказал я. – Так ты не стебись, а говори конкретно, что тебя не устроило в моей статье. Я что, просто так ее к тебе притащил? Ты ее прочитать должен и свое мнение высказать по существу. А ты про «льдину». Между прочим, одно другому не мешает.
На счет этого, что одно другому, я конечно перегнул. Мешает и еще как. Но, в последнее время, мы придерживаемся известной русской поговорке: «Если пьянка мешает работу, ну ее, на х..й, такую работу!». Нет, из-за своего пагубного пристрастия я потерял в жизни все, жену с ребенком, родителей с братом, друзей с подругами. Остались одни приятели -алкаши, да и те скоро отвалят. Как только пить бросят, сразу свалят с моего горизонта, слишком разные мы люди, и по темпераметру, и по интеллекту, и по интересам. Да мы никогда и не были друзьями, нас вместе свела водка, да бессмысленность существования. Ну и, бабы конечно, как без этих … Не буду называть вещи своими именами.
-   Нет, ты не прав, Я с тобой не согласен, - сказал он, по отечески, слегка сдвинув свои большие и густые брови. – Прислушайся к моему совету. - Опять игра на публику. А эти два остолопа зенки вылупили и сидят, в рот ему заглядывают, каждое слово на лету схватывают.

Пройдет не много времени и Инок полностью подчинит их себе. В одном случае он сыграет на потребности Кучера в каждодневной выпивке, вдобавок,  «разведет» его, в другом – на умственной отсталости представителя братской страны. Произойдет это так.
Инок, у которого с деньгами проблема не меньше, чем у нас, для начала хочет осмотреться в районе, посмотреть на местных людишек, подумать, может где-то что-то проявится. Но, как раздобыть деньги? От Кучерявого, который еще поддерживает с нами контакты, но уже не так часто, как прежде, Инок узнает, что можно купить дешевый спирт и перепродать его в одном месте. Кучер и сам бы мог это сделать, но у него нет не денег, не сил. Зная свои возможности, умение договариваться, жизненный опыт, патологическую боязнь населения воров и бандитов, а так же обладая неуемной энергией и сильной энергетикой, Инок решает сыграть в эту игру, по правилам, которые установит он сам. В конце –концов, на кону стоит мизер, на такие деньги он раньше и не посмотрел бы. Но, во-первых изменились времена, и денег не стало, а во-вторых, основной задачей было не заработать жалкие пятьсот рублей, а прочно привязать Кучера и заставить работать на себя. А деньги, эти вонючие тысячу рублей можно взять у какого-нибудь лоха, ну, например, у режиссера. Режиссер парен с умом, но он бухает, значит слабый. Слабого можно на лесть пробить и на слезу. А еще можно, постоянно, обещать, свести его с каким-нибудь авторитетом. Он купится, он тщеславный. Мечтает проснуться в одно утро знаменитым. Пускай мечтает, змееныш.
Режиссера Инок пробил на слезу, причем с первой попытки. Тот был, как обычно, слегка навеселе, поэтому, легко купился на какую-то туфту, о заболевшей родственнице. Откуда он взял денег? У своего брата занял. Вот так, е…ая интеллигенция. Приволок сам (!) в общагу тысячу рублей. Отдавать или не отдавать ему деньги, Инок еще не решил. Теперь предстояло разобраться с Кучерявым. Ну, с этим и думать не надо, он сам себя яму выроет, в которую упадет. Инок говорит Кучеру, что деньги он нашел, но их необходимо вернуть не позже, чем через месяц. Кучерявый, после рюмки, которую Инок ему налил, естественно, соглашается. После этого, Инок с Кучерявым покупают двадцать пять литров спирта и везут его в Отрадное, где у Че проживают родственники алкаши. Кучерявый договаривается с местным барыгой, что тот спирт продаст по определенной цене, а деньги им вернет через три недели. Тот соглашается, а Кучер, на радостях, напивается со своими родственниками. Во время пьянки, Инок идет к барыге и пери договаривается с ним, о том, что денег он сможет отдать меньше, но за более короткий срок, и лично Иноку в руки. Кучерявый об этом знать ничего не должен, барыга может парить ему мозги сколько хочет, Инок сам решит эту проблему. Барыга обещает разобраться со спиртом за неделю. Приехав через неделю, Инок забрал у барыги деньги и вернулся в город. Теперь, какие-то крохи появились, на карманные расходы.
 Бульбаш прочитав сказку про Инока, написанною режиссером, проникся к нему уважением и страхом, тем более, что он обещал Бульбашу успешную карьеру в уголовно-бандитских кругах. Да, думал Бульбаш, представляя себя в роскошном «мерсюке», Питер это не Могилев. Если бы у него была хоть одна извилина, то он бы мог ею чуточку подумать, но, к сожалению, природа обделила его этой нужной вещицей. Мой телохранитель, называл его Инок, от чего, грудь Бульбаша вздымалась, мышцы напрягались, а глаза горели, как прожектора. Инок, действительно, познакомил Бульбаша с некоторыми своими старыми знакомыми, не играющими никакой сколь заметной роли, в криминальном городском раскладе. Буль, а точнее Питбуль, что означало Питерский Бульбаш, был в не себя от восторга, тряся за руку быка из дагестанской команды, того звали Магомед. У себя на родине он был пастухом, в юности, конечно. Потом выучился на шофера, перебрался в Питер, здесь попал к землякам и возил сейчас своего бригадира, служа ему шофером, и телохранителем в одном флаконе. Инока он знал через своего шефа, и иногда приезжал к нему, поболтать.
С Кучером было еще проще. Пьющему человеку постоянно требуется рюмка. Поэтому, Инок иногда давал Кучеру денег на пузырь, не требуя из возврата. Ну, о чем ты говоришь, Че? Брось. Через полторы недели получим бабки за спирт, тогда и поговорим, а сейчас ты даже не думай об этом. Они гуляли втроем с утра до вечера. Инок знакомился с местными уркаганами и присматривался к ним. Иногда Кучерявый напивался где-нибудь на стороне и не приходил в назначенный срок, то есть «динамил стрелку». За это полагалось наказание. Тогда «телохранитель» дубасил бедного Че кулаками по корпусу. По сколько Че напивался регулярно, то и тело его приобрело характерный пунцовый цвет, с синеватым отливом. Били Кучера не за то, что он пьет, Инок не был активистом общества трезвости, его били за то, что он не выполняет свои прямые обязанности. А обязанности у него были простые, продать те вещи, которые ему Инок принесет. Дело в том, что после того, как Инок освоился в районе и наработал связи, друзья «даги» стали скидывать ему различные вещи отнятые или украденные у барыг. Поскольку, сами они вещами не торговали, и располагались в другом конце города, то особо опасаться ментов им было нечего, тем более что, Кучерявый был предупрежден, что за дачу честных и правдивых показаний, можно быть наказанным по закону. Но, у Кудрявого проколов не случалось. Он был торгаш от рождения, и всегда знал, где, что, когда и почем предлагать. Что же касаемо его пьянки, то после второго утреннего стакана, он был бодр, активен и готов к созидательному труду. Кроме того, этот метод, широко известен в народе, и носит название кнута и пряника. Когда Кучеру плохо, то добрый дядя Инок подкинет ему деньжат, для поддержания душевного равновесия, но если Че проштрафился, напился где-нибудь и подвел хозяина, то его цепной пес, гавкающий с белорусским акцентом, больно будет бить по печени и почкам.
Моя слабоумная пристяжь, ласково называет их Инок.
Вскоре приходит срок возврата «кредита». Подбодрив Кучерявого на дорожку бутылочкой «снежинки», Инок, утирая скупую воровскую слезу, провожает его в Отрадное. Он и сам не прочь съездить, но, к сожалению, его в городе держат дела. Он что, еб..ый трястись в электричке пол дня, ради того, чтобы подышать коровьим навозом. Вечером, с цветами и фанфарами, он и телохранитель ждут Че на вокзале. Вы поверили? Он что, псих? Инок преспокойно сидит дома и читает какую-то книгу, по моему, это Карамзин. Он интеллектуал, он начитан и далеко не прост. Его интересует история, литература, искусство, поэзия наконец. Он заранее знает, что Че сегодня не приедет, он и завтра может не приехать. Ничего, никуда он не денется, вернется. Все равно, Маг появится только в четверг, а сегодня только вторник. Питбуль нервничает, приходит через каждый час, но Инок подыгрывает своему верному Пансо Санча. Да-да, ты прав, может что-нибудь случилось, Но, наш друг, я надеюсь, с честью и достоинством выйдет из любой ситуации.
Через два дня, как и предсказывал Инок, возвращается Кучер, как всегда в средне -тяжелой  стадии опьянения. Он уже успел заскочить, по дороге, на Оборонку дом три, где они пробухали всю ночь. Ну, как привез, интересуется Инок. Не-а, мотает головой Че, что того и гляди, что башка у него отвинтится и упадет на паркет. А, в чем же дело? Вновь, интересуется Инок. Кучер пожимает плечами, смотрит на хозяина голубыми глазами и счастливым выражением на лице, не продал, говорит. Как не продал, возмущается Инок, мне же надо деньги человеку отдавать, ты же меня под монастырь подводишь. Говорит, приезжай через недельку. Нет, так дело не пойдет, человек там серьезный и неделю ждать не будет. Надо тебе или где-то срочно занимать штуку, или придется большие проценты платить. Кучерявый верит в эту пургу, он кивает головой, да, говорит он, я согласен. Согласен, что? Спрашивает Инок. Согласен, что деньги надо отдавать. А как? Вновь, спрашивает хозяин. Будем думать, отвечает восторженный раб. Для ускорения умственной деятельности, доктор прописывает больному три удара по почкам, три по печени и один в солнечное сплетение. После этого компресс из табачного дыма  и прием во внутрь двухсот граммов «Чистого». Умственная деятельность в полном порядке. Деньги будут, завтра, говорит спасенный от тяжелого недуга больной. Буль, ты слышал, говорит Инок, я тебя за язык не тянул. Кучер мечется по району, у кого бы занять денег, но он же прекрасно знает, что денег ему никто не даст, что их просто нет не у кого, а у кого есть, те с такими, как Че не общаются. Че звонит Кэпу, но тот говорит, что денег нет. От несколько раз забегает к режиссеру, последний раз в четыре утра, но у того никто не открывает. Либо его нет дома, либо спит, либо у Рыжего. У Рыжего тоже тишина. Ну, полагает он, один день еще оттянуть можно, вдруг что-нибудь подвернется. Может кого-нибудь обокрасть? Но, воровать серьезно он не умеет, так по мелочи, спереть кусок колбасы, полотенце, пару тюбиков зубной пасты, три куска мыла, початую бутылку водки, несколько вилок и ножей, сервиз, это он мог, но это же все не стоит тысячу рублей. После массажа и приема лекарств, Кучер просит еще раз перенести день, возврата кредита. Теперь он говорит это не Иноку, а Магомеду, который сдвинув к переносице брови, надув щеки, сидит и выслушивает несчастного Че. Харашо, гаварыт Магомед, тэпэр ты должен нэ тысачу рубэй, а за кажый прасрочэный дэн ещо сто рублэй. Я тебя предупреждал, вставляет Инок, свое веское слово, хотя ни хрена он ни о чем не говорил, не втягивай меня в блудняк. Кучер кивает, да, это он во всем виноват, но он что-нибудь придумает, где-нибудь найдет выход. Дла начала мэнэ нужэна комната, можэш? Сапарашываэт Магомед. Да, судорожно кивает Кучер. Смотри, только не подведи, грозит ему указательным пальцем левой руки Инок, правой рукой наливая Че сто грамм целебного нектара, состоящего из смеси воды и гидролизного спирта. Поистине, господа, у человека правая рука не знает, что делает левая!
Короче, договариваются они о том, что если Кудрявый поможет Магомеду снять комнату в этом районе, то Че может не платить проценты с того дня, когда комната будет предоставлена в распоряжение Мага. У Кучера вариантов никаких нет, но он надеется на бомжей, он всегда выручали его в трудную минуту, деля с ним кров. Но, сначала, он почему-то бежит к Рыжему, в надежде снять его двухкомнатную квартиру, пока хозяин пилит лес. Но, Рыжего по прежнему нет, но и это не главное. Рыжий, иногда, дружит с головой, и поэтому, он никогда не сдаст квартиру ни знакомым, ни незнакомым. К тому же, он на четверть еврей, а эта четверть превалирует во всех его действиях, грубо говоря, играет решающую роль. Привожу пример. Он никогда не тратит деньги на жратву и мне не дает, когда очень кушать хочется. На балду, пожалуйста, хоть все пропьем, а не еду хрен. Я как-то просил у него на хлеб пять рублей. Не дал! Зато тут же истратил десятку на бутылку пива. Хотя мне оно было не нужно в тот момент. Можно решить, что он на строгой диете, или он святым духом питается. Хрен на рыло. Да, именно, на его отъевшееся свиное рыло! Он жрет за троих. Но, ходит завтракать, обедать и ужинать к бабке или матери. А ты жди его, кукуй во дворе, пока Рыжий насытит свое чрево. И баба у него, такая же мерзкая и противная. Какая баба? Забыл, пока про Инока и его пристяжь рассказывал, то не много отвлекся. Так вот. Приволок он бабу с Лемболова. Молодая, противная, морда опухшая, щеки до плеч, ноги толстые, жопа жирная, а сиськи тьфу, смотреть не на что. Одним словом, типичная ****ь. Но, как она умеет доставать, кто бы знал. Своим пиз..ежом, она и мертвого за..ет. Сидишь, пьешь, болтаешь о чем-нибудь, ведь обязательно сучка в разговор влезет. И до чего активная стерва. Все знает! Дура дурой, дупло дуплом, а попробуй с ней поспорь. Мне -то плевать, это Рыжему с ней жить, но я бы на его месте, задушил ее подушкой, или выгнал бы из дома. И фамилия у нее дрянная – Мартынвсракуч. Вы представляете! Как можно носить такую? Если повнимательней вслушаться в фамилию, то получается, что какого-то бедного Мартына кто-то в попу имеет. Ну, кто имеет, это догадаться не сложно. Рыжий с этой сучкой из кровати не вылезает, так что, мы с Кэпом в основном вдвоем на его кухне сидим. А знаете, как Рыжий ее называет? Жучка. Это из детского стишка: «Шарик Жучку кроет раком. Легко живется им собакам!» Впрочем, я отвлекся, болтовней и забыл про Кучерявого, который мечется по району в поисках свободной комнаты. Около вытрезвителя, он сталкивается с Вадиком – заикой. Они не очень хорошо знакомы друг с другом, но вместе пили. Раз так, то значит друзья. Вадик, только что, спер у своей сожительницы латунные ручки от стенки. Вот молодчина какая, баба спит пьяная в драбадан, а он отверточку в руки и давай наяривать. Ручек он этих сдал, аж на двенадцать рублей! Это все равно, что у меня тазики спер и спихнул их за тридцатку, а в магазине они рублей по двести стоят. Выпить есть? Интересуется Кучер. Правильно, дело на первом месте, а халтура на втором. Вадик мычит в ответ, что-то не членораздельное. Нет, с досадой машет рукой Че, и хочет пойти, но вспоминает, что ему же кроме основной, надо и дополнительной работой заниматься. У тебя нет, случайно, кого-нибудь, кто бы комнату сдавал, на несколько месяцев? Му, мычит Вадик. А как же, сожительница его, Ленка, собирается сдавать на лето свою комнату. Да ты что? Радуется Кучер. Это дело надо сполоснуть! С тебя стакан, дружище Мюллер. Вадик, не понимая толком, в чем дело, раскалывается, что заныкал двенадцать рублей, что он сожалеет о своем поступке, что подобное, впредь, не повторится. И друзья, бодрой походкой идут в «щель», которая расположена в самом начале улицы.
Лена соглашается сдать комнату, только на один месяц, потому что, она хочет вернутся в первой декаде июля, и заняться поиском работы. Мага этот вариант устраивает, как и его кореша Инока. Поскольку соседи у Лены тихие и безмолвные, то им все равно, что будет твориться в соседней комнате. То, что Инок и Маг, хотят сделать там бордель, кроме них никто не догадывается. Пока же, они платят Лене аванс и поселяют туда Бульбаша, чтобы стерег хату. Кучерявый по прежнему шустрит на Инока, похоже надеясь только на то, что он вместе с ним поедет в Отрадное и выбьет деньги у противного барыги. Но, к сожалению, Инок очень занят и не может никуда поехать.

Время идет, время тикает, бывает и ползет, а потом вдруг останавливается. Как мне плохо! Глаз не открыть, щеки горят, губы как у негра. ****ь, надо компресс на лицо сделать, иначе месяц буду с синяками ходить. Ну, Питбуль, ну, сука. Тебе мальчик, я этого никогда не прощу! Бля буду, как только голова восстановится, из запоя выйду, я тебя угондошу, помяни мое слово.
Я встаю с постели. Глаза открываются только до узеньких щелок, но и через них я вижу, что вся подушка в крови. Я подхожу к зеркалу. Боже мой, на кого я похож, кто это, чья это физиономия смотрит на меня. Да, с той стороны зеркального стекла, на меня смотрело редкостное животное, с мордой, формой напоминавшей сливу, цветом напоминавшем сливу, вкусом, тоже напоминавшем сливу. А когда я сквозь сочившуюся из глаз жидкость, разглядел нос, то мне он напомнил картофелину прошлогоднего урожая, всю с глазками и вмятинами. Да, морда у Рыжего была куда удобоварима, нежели моя. Хорошо, что у меня есть «гепариновая» мазь, он ею за неделю от синяков избавился, авось и мне поможет. Надо Кэпу позвонить, вдруг придет, хоть курить его попрошу купить. Про еду и говорить нечего, рот еле-еле открывается чтобы сплюнуть. Водички надо попить. Да, вот тебе и Инок. Впрочем, я сам виноват, к этому все и шло. Да, я догадался, что Инок будет «разводить» нас. Я тоже мудак, высказал Кучеру свое мнение на счет его «спиртовых дел». Но, не знал же я, что он ссучиться, за такое короткое время и расскажет все Иноку. И зачем я поперся вчера в общагу. Нажрался и сидел бы дома. Вон Кэп, давно уже туда носа не кажет. Правильно, Кэп на работу через три дня пойдет, ему приключения не к чему. Он и пить –то почти бросил, до первого срыва. Нет, без жрачки я не подохну, а без курева точно помру.
Блин, кнопок на аппарате не видно. Как номер-то набрать. Башка, просто чугунная. Какой там у Кэпа номер?
Двумя пальцами левой руки, я поднимаю веки левого глаза, правый сосем  заплыл, и внимательно вглядываясь в цифры, жму на кнопки.
- Але, - говорю я, по сколько Кэп имеет дрянную привычку, поднять трубку и молчать, узнавая по голосу, кто звонит. Если звонят те, с кем бы он не хотел сегодня общаться, по каким-либо причинам, то он пытается изменить голос и закосить под батю. Хотя я хорошо знаю его отца, но он, таким образом, несколько раз дурил меня.
- Привет, - говорит Кэп. – Как дела?
Раз привет, то трезвый и нормальный, если бы сказал «Да», то тогда был бы злой, его такого из дома ни за какие «сникерсы» не вытащишь.
- Буево, - отвечаю я. – Ты сможешь зайти?
- А нах..я?
- Меня отп..ли, - говорю. – Причем так, что  мне неделю из дома теперь не выйти будет.
- Кто это тебя так? – ухмыляется он.
- Питбуль с Иноком, - отвечаю я. – Давай, приходи. Я курить хочу, а мне на улицу не спустится. С такой мордой, разве что, «мультик» ходить может, а меня здесь каждая собака знает. Ну что, придешь?
- Хорошо, приду через пол часа, - соглашается Кэп.
- Кэп, купи мне курево, я тебе деньги отдам. Да, еще какой-нибудь супчик в пакете, чтобы ни жевать, не глотать было не надо.
- Что и зубы выбили?
- Нет, зубы, слава богу, на месте.
Кэп дает, как обычно четыре звонка. Больше него так никто не звонит, поэтому, я смело подхожу и открываю дверь.
- Весело, не чего сказать, - качает головой Кэп, посмотрев на мою распухшую физиономию.
- Это пиз..ц, - я пропускаю его в квартиру и закрываю дверь. – Главное, затылок ужасно болит.
- Вероятно, у тебя сотрясение мозга, - предполагает он. – Когда сотрясение, то все лицо заплывает.
- Ты принес курить? – спрашиваю я.
Он достает из куртки Рыжего пачку «беломора». Обычно я курю на лестнице, но в этот раз решаю покурить дома, а то соседи увидят.
-У тебя что, замки папаша вставил? – спрашивает он, замечая на двери в родительскую комнату врезной замок.
-  Ну, благодаря усилиям твоим и Вадика, мое жилище стало более безопасным, - пытаюсь пошутить я и , даже, улыбнуться. – На этой комнате и на братца замки, так что, придется тебе, теперь спать на кухне.
-   Мне все равно, - отвечает он и протягивает мне зажженную зажигалку, но мне не видно, где огонь, мешает опухоль под глазами.
- Прикури мне, пожалуйста, - прошу я Кэпа. – Мне ни черта огня не видно.
- За что тебя так? – спрашивает Кэп, протягивая мне дымящуюся папиросу. – Пьяный был, что ли?
- Ну, - киваю я. – Может сходишь вниз, а то мне так плохо, что сил нет держаться.
- Да-м, - усмехается Кэп. – Давай, схожу.
- Ну, я тебя здесь обожду.
Фен приходит через три минуты с бутылкой «лимонки». Под нее мой рассказ, будет более красочным и эмоциональным. Мы докуриваем, проходим в квартиру, Кэп снимает обувь, идем на кухню.
- Ты тут, как-нибудь, - говорю я.
- Я понял, - Кэп разбавляет спирт, достает стаканы, режет булку, короче, делает стол. В это время я мочу в ванной полотенце и прикладываю его к ноющему затылку. Все лицо жирно намазано «гепарином».
- ****ь, связались с мудачьем, не жилось нам спокойно, - я присаживаюсь на табуретку, матерюсь и охаю.
- Наливать, что ли? – спрашивает Кэп.
- А что, смотреть на нее, Лей конечно.
- По половинке?
-  Мне побольше, а то, так плохо.
-  Спирт ужасно щиплет рот и, особенно, верхнюю губу. Она и так была у меня разбита, когда пьяный свалился с четвертого этажа. Правда упал я не на асфальт, а на козырек, который нависает над первым этажом, примерно, как у Рыжего в доме. Только там был не магазин, а какое-то ателье. Можете себе представить, на сколько прочен у меня череп? Свалится с четвертого этажа, головой вперед и только разбить себе верхнюю губу, да зуб сломать передний. Вот поэтому у меня верхняя губа и болит. Ну, да. Чувствую, что рассечена, причем не хило, это видимо, когда мне Буль с правой в нос метил, но попал чуть ниже.
- Рассказывай, - нудит Кэп, не даст человеку хоть не много прийти в себя.
- Давай еще по три капли, как говорит Рыжий и расскажу, - говорю я, постепенно приходя в себя. Мне, правда, интересно. Если у меня, действительно, сотрясение мозга, то можно мне сейчас пить или нет? И вообще, с головой надо поаккуратней, оттуда все наши беды происходят.
Мы быстро выпиваем и я начинаю «день воспоминаний».
-  Ну, ты тогда дома тусовался, а я в парке гулял, статью писал про этого урода. Ну, туда-сюда, в общем, написал кое-что и пошел домой. Прихожу, слышу за дверью шум. Ага, думаю, родичи еще дома, наверняка, меня пасут. Нет, я так просто не сдамся, тем более, что у меня бутылка была куплена с собой.
Кэп ухмыляется.
- Чего лыбишься?
- Ничего, - с улыбкой, говорит он. – Как Рыжий начинаешь, в одну харю. Смотри, к хорошему это не приведет.
- Кончай учить, я сам знаю, - злюсь я, понимая, что он прав. – А, что мне оставалось делать? Ты дома сидишь, Рыжий лес валит, в городе-то никого не осталось. Кучерявый от Инока ни не шаг не отходит, бегает за ним, как собачка вшивая. Знаешь, что у него вши? Хорошо, что он тогда ко мне не потащился, а то разнес бы свой педикулез по всей квартире. Ну, вот. Потащился я в общагу. Там встретил этих троих. А, ты же не знаешь этого Бульбаша.
- Я видел его, - говорит Кэп.
- Когда? – удивляюсь я.
- Я на рынок ходил, они там втроем тусовались. Я не помню, позавчера что ли.
- Ну, понятно. Да, мы с тобой уже неделю не виделись, как у тебя с работой? – спросил я. Под воздействием выпитого, левый глаз еще вире открылся, а правый вовсю старался следовать его примеру, но, пока, это у него не очень получалось. По прежнему болела голова и лоб. То, что творилось в мозгах, не поддается описанию. Главное, что мыслил я трезво. Вот, что «спирт животворящий» с человеком делает. Почти цитата из «Ивана Васильевича».
- Нормально, - говорит он. – Пойдем покурим, что ли.
- Пошли, - соглашаюсь я, только давай сначала вмажем.
Я уже сам способен налить. Мы пьем и выходим на лестницу. Через пять минут, Кэп пойдет еще за одной. Потом мы будем курить на кухне, пить «лимонку» и  играть в шахматы. У нас игры постоянно меняются, то карты, то шахматы, то домино. Потом следует перерыв, играть надоедает во все, а потом начинается новый цикл. Может это от сезона зависит. Летом, мы обычно играем в шахматы, осенью и весной в карты и домино, а зимой следует перерыв. Кэп, действительно, устраивается на работу, и если все будет нормально, то скоро должен выйти на завод. Зарплату обещают под восемь тысяч, правда и вкалывать придется за двоих, но Кэп стальной человек в этом смысле, его трудностями не испугать, работы он тоже не боится. Мы играем в шахматы, пьем спирт, курим папиросы и обсуждаем сложившуюся ситуацию.
После того, как мы с Иноком не много пошумели, я собрался уходить. Время уже было позднее, родители, наверняка, уехали, а сидеть в компании этих долбоебов мне не улыбалось. Правда был интерес дать Кучеру червонец и отправить его за «льдиной», но мне жаль было последних денег, тем более, с какой стати, я должен поить какого-то Бульбаша. Я забил стрелу с Иноком на завтрашний вечер и распрощавшись с гопниками, вышел в коридор. Около лестницы меня догнал Инок и сказал, что у него тяжело заболела тетка, не мог бы я его выручить, и дать в долг тысячу рублей, буквально, на пару недель. Я помялся, но согласился. В конце - концов, если с его помощью, я устроюсь на работу, то эта тысяча стократно окупится. Дело в том, что у меня лежало пятьдесят зеленых, которые я выпросил у братца еще весной, непиз..ев ему, что хочу пойти закодироваться. Кодироваться я, конечно, не пошел, но и деньги не пропил. Они так и лежали у меня с тех пор в кармане черного пиджака. Сколько раз меня подмывало потратить их на бухалово, особенно когда было очень плохо, но, когда я решался, то приемные пункты не работали, а валютчиков почему-то не было.  В общем, договорились мы с ним, что завтра я принесу ему эти деньги. Придя домой, я нашел у себя пару таблеток «седуксена»  выпил их и уснул мертвецким сном.
Разбудил меня звонок в дверь. Суки, когда бессонница, то все, почему-то, предпочитают спать до обеда, как только усну нормально, пусть и с помощью таблеток, то обязательно кто-нибудь да разбудет. Ругаясь, пошел открывать дверь.  Я посмотрел в глазок и увидел Инока. Я обалдел. Откуда он узнал, где я живу? Потом, конечно, понял, что ему Кучер рассказал, но тогда, признаюсь, слегка заменьжевался.
«Проходи» – сказал я.
«Да, не плохие хоромы» – подавая свою ладонь сказал он.
Хотелось ему сказать, если ты подаешь руку для приветствия, то пожимай ты ее, как мужик, а не как трансвистит. Но, я не знал, как он отреагирует на мое замечание. Может в колониях, вообще, не принято пожимать друг другу руки. У всех социальных групп и слоев общества свои, присущие только им, формы приветствия. Это раньше, в какую-то там мезозойскую или зозомейскую эры, как в школе учили, один человек протягивал другому свою открытую ладонь, для того чтобы показать, что она пуста, что в ней нет камня или гранаты. Тот, другой неандерталец, убедившись в этом, выбрасывал спрятанный за спиной пулемет. Тогда, первый выхватывал левой рукой из кобуры «кольт» и разряжал всю обойму в деревянный лоб противника. С тех пор так и повелось, идешь на стрелку, обязательно держи за пазухой камень, а лучше ствол.
Да, о приветствиях. Короче, традиционное рукопожатие превратилось в анахронизм, в пережиток прошлого, отмерло, вместе с верой в светлое будущее. Разве что, в какой-нибудь глухой сибирской деревушке можно встретить старика, который «по мужицки» пожмет тебе лапу, так, что ты три месяца будешь ходить в гипсе.
Кстати. Некоторые граждане путают два слова, рукопожатие и рукоприкладство.  Сообщаю, что это две разных вещи. О чем я сейчас говорю, это о рукопожатии, а когда с Кэпом про мое разбитое лицо болтал, так это о рукоприкладстве. Так вот, о рукопожатии.
Итак.
Политическая и промышленно –банковская элита, включая президентов и олигархов, используют сублимированный способ приветствия, частично включающий в себя, на первичном этапе, традиционное рукопожатие. Правой клешней он жмет руку партнера (друга, врага, оппонента, любовника…, кого угодно), а левой хватает его за локоть правой руки, и в зависимости от степени взаимоотношений, придерживает (сжимает, щиплет, сдавливает, пытается запачкать новый пиджак, просто выкручивает и пр….) его. Если отношения не слишком близки, или партнерам (см. выше) просто нечего сказать друг другу, то после этого, они улыбаются (скалят зубы, показывают язык, отворачиваются, делают кислую мину…) друг другу и встают рядом, для фотографии на память, либо взаимного интервью. Если же они, с пеленок,  воспитывались в одной партшколе или вместе целовали комсомольское знамя в Кремле, не семнадцатом съезде ВЛКСМ, то они дружески обнимаются и троекратно целуются. Во время поцелуев, губы их шепчут партнеру (см. выше) различные новости (гадости, секреты, откровения, объяснения в любви, сплетни, слухи, сальные анекдоты, просто рыгают в ухо….) и они, смахнув, набежавшую невесть откуда, слезу, предоставляют себя в лапы прессы.
Творческая, культурная и музыкальная элита, в общем, бомонд, предпочитает сначала засосать партнера (см. выше), а уж потом перейти к похлопываниям и постукиваниям. Бомонд предпочитает целоваться в губы, а не в щеки, при этом шепчут они слова не на ухо, а прямо бросают их в лицо. Если поблизости присутствует пресса, а еще лучше, оператор с камерой, то следует, говорить, как можно громче, чтобы слышала вся страна. После поцелуев или во время их, следуют всяческие ужимки и прихваты. Если здороваются представители сильной половины человечества, то они одной рукой, обязательно, проверят, на месте ли мужское достоинство партнера (см. выше). Правда, некоторые предпочитают, проверить, все ли в порядке сзади, но эти, скорей относятся, к представителям слабой половины. Если здороваются мужчина и женщина, то тут возможны различные варианты, но самый распространенный это, когда она ему лезет в штаны, а он наглаживает ее задницу. Иногда, он ласково треплет ее за грудь, а она его за подбородок, реже они сливаются в экстазе и поют песни про «заек» и «королев». Самое приятное наблюдать, за приветствием всяческих прим, примадонн и прочих див. Они тщательно готовятся к этим встречам. Если ваша партнерша не терпит запаха алкоголя (табака, чеснока, лука, селедки, спермы или  не чищенных зубов), то обязательно стоит выпить (накуриться, наесться, отсосать, не чистить) перед встречей с ней. После вашего поцелуя, она обязательно наблюет где-нибудь перед телекамерой. Если прима не такая кровожадная, то она может просто смазать помаду или тушь. Раньше в платья и перчатки вставляли булавки, но сегодня от таких инквизиторских методов отошли. Перестали и резать бритвой платья, кусаться за мочку уха (это теперь удел мужчин) и наступать на шлейф.
Остальные группы менее экзальтированны и интересны.
Спортсмены предпочитают тычки и толчки. Причем, после легко толчка в плечо, может последовать ответный удар в солнечное сплетение, после чего, вы отвечаете хуком с правой, вам бьют ногой в пах, вы отвечаете головой в живот и коленкой в нос. К вам подбегают партнеры (см. выше) и пытаются разнять (добавить ему, дать вам, добить его, добить вас, снять с лежащего золотые часы…). Таким образом, обыкновенное приветствие перерастает в серьезную потасовку. Правда, об этом моментально забывается, как только вам объявляют, что вы будете играть с ним в одной команде. Женщины спортсменки ведут себя, примерно, так же, как и все женщины, включая звезд. Разве что, есть небольшое но. Во время поцелуев, одна из них может прятать во рту таблетку с анаболическими стероидами. Она, непременно, постарается запихнуть ее в рот партнерше ( см. выше) и там раздавить. И будет стоять и обнимать ее, пока не убедится, что та проглотила пилюлю.
У военных и милиции, кроме традиционного отдания чести, могут следовать дружеские удары дубинкой, толчки и тычки, как у спортсменов, а так же дуэль на табельном оружии.
Братва включила в себя все прелести, свойственные представителям вышеперечисленных групп. Тут и горячие объятия, и жаркие поцелуи, и прихваты за причинные места, тут и мордобой, поножовщина и стрельба изо всех видов оружия, включая тяжелые.
Ученая публика, лишь слегка кивает, в ответ на ваше приветствие. Они в вечном движении, раздумьях и поиске. Руки у них вечно заняты книгами, тетрадями, дипломатами, бутербродами и прочим хламом, так что, о рукопожатии не идет и речи.
Продвинутая молодежь чокается бутылками пива, при этом частенько разбивая их, или приветствует друг друга жестами рук типа, два пальца вверх (о кей) любой рукой, выбрасывание правой руки перед собой и вверх с криком «хай!», правую руку сгибают в локте, ладошку перед собой и мяукать. Есть еще терка друг о друга носами (любыми другими частями тела) и плевки друг другу под ноги.
Про бомжей я, вроде, уже рассказывал, но еще раз напомню. При встрече они никогда не подают вам руки, потому что, и вы и он, резонно считаете, что у него (у вас) может быть чесотка (туберкулез, гепатит, СПИД, корь, тропическая лихорадка, свинка, яза желудка, цирроз печени и рак легких) и можно к прежним болезням, прибавить новую. Главное узнать, есть ли у вас деньги или выпивка, а остальное их не волнует. Можно еще спросить, где меньше очередь по приему посуды, открыт ли пункт приема макулатуры и когда Колька (любое мужское или женское имя) вернет долг. Раньше еще можно было спросить, где есть дешевый портвейн, или не завезли ли на «Ваську» кубинский ром «Гавана клуб», но  сегодня интересоваться этим нет нужды, стеклоочистители продаются в любом хозяйственном отделе или ларьке. Так что, не привет, а пока, я побежал, извини, трубы горят, надо опохмелиться!
Есть еще различия в зависимости от того, в каких возрастных группах находятся, желающие поздороваться, но они не существенны. Хотя, судя по рекламе, которую крутят по петербургской трансляционной сети, некоторые, например,  считают, что все старики, либо «заключают договор пожизненной ренты», (если вы не знаете, что это такое то приезжайте в Питер, сразу узнаете), либо посещают антикварные магазины, для того чтобы, как можно выгодней продать какую-нибудь семейную реликвию. После этого старики квасят и играют в шахматы, а старухи пьют чай и обсуждают размеры члена оценщика, который нагрел бабок на кругленькую сумму, но им все равно, «главное Марья Ивановна, такой симпатичный оценщик!».
Самые непосредственные у нас это детишки, да и то, их коснулась уже эта зараза. Ребенок примы не будет пожимать руку моему сыну, оттого, что у моего отец бомж.
Грустно дорогие товарищи и господа. Руки пожать некому, а если и жмешь, то вот такую, которую я жал только что.
«Ты за деньгами?» – спросил я.
«Да нет, просто зашел» – сказал он, хотя было понятно, что просто так и баба не родит.
«Я еще не поменял деньги» – пропуская его в квартиру, сказал я. – «Пойдем, сходим, поменяем».
«Лады» - кивнул он. Ну, понятно, он ради этого и приперся.
«Чай хочешь?».
«Давай»
Мы сидим на кухне. Он пьет чифирь. Ради этого, я истратил, почти целую пачку мамашиного чая. Опять будут рожи строить. Да, хорошо, что отец замки врезал, не надо будет экскурсию проводить по комнатам. Чифирь такая гадость, а этот-то пьет без особого удовольствия. Я как-то тоже попробовал чифирнуться, но никакого кайфа не поймал, после этого не пил. Попив чая, он посидел в моей комнате, подождал, пока я оденусь. Чего он приперся, все время думал я, пока одевался. Хочет посмотреть, на что меня можно обуть? Смутная догадка надолго засела в голове, если бы… Да. Если он не врет в своих рассказах хоть на доли процентов, то не по ранжиру ему заниматься таким мелким воровством. Впрочем, из карманников вышло немало «воров в законе», хотя их профессия, была когда-то, одна из самых почитаемых в блатном мире, как сейчас, я не в курсе. Я расспрашиваю его о взаимоотношениях бандитов и блатных. Он туманно и путано объясняет свою точку зрения. Из нее следует, что бандиты постепенно превратятся в бизнесменов, таких как, Кум, Могила и прочие, а воры займут прежние позиции, которые занимали до «спортсменов». В чем-то я с ним согласен, а в чем-то и нет. Меня особо сильно этот вопрос не волнует, мне интересно, что я завтра есть буду.
Мы идем по проспекту к обменнику. Я меняю баксы и даю ему тонну.
«Как договорились».
«Через пару недель отдам».
«Здоровья твоей тетке».
«Спасибо».
Он уходит, а я еду к знакомому журналисту Сашке Львову, чтобы показать ему свою писанину.
Как я и предполагал, мой материал его не очень заинтересовал.
«Написано расплывчато, нет конкретики и фактов» – говорит он. – «Попробуй поговорить с Журналистом».
Я бы попробовал поговорить, но вот, только он со мной разговаривать не хочет. Мы прощаемся. Настроение ниже отметки ординара. Я еду домой, грустно размышляя об очередном провале. Хорошо, что остались деньги, есть на что залить горе.
Через два дня, я встречаю на улице Кучерявого.
- Есть…
- Есть, - отвечаю я.
Мы покупаем и идем на стадион.
- Что такой довольный? – спрашиваю я,
- Так, - уклонился от ответа Кучерявый.
- Давай, рассказывай, - стал напрягать его я. – Чего это ты, пропадаешь все куда-то, в последнее время, звонить перестал. Я смотрю, ты даже мыться и бриться начал. Никак у кого-то станок для бритья упер, как у меня мыло с пастой?
- Брось, - отмахнулся Кучер. – Я же тебе сказал, что ничего я у тебя не брал. Может, ты кого-нибудь еще приводил.
- Ага, - кивнул я. – Кэп украл или Рыжий.
Кучерявый ухмыляется и наливает мне в пластиковый стакан.
-  Ладно, будь здоров, - я выпиваю и передаю ему стаканчик. Он наливает себе и пьет.
Через десять минут, язык у него развязывается, и он рассказывает мне, что затеял Инок.
- Зря ты с ним связываешься, - говорю я, про себя отмечая, что они истратили на спирт тысячу рублей. Похоже, что это, именно, та тысяча, которую Инок выпросил у меня, якобы, на лечение мифической тетки.
- А что? – спрашивает он.
- Да нет, ничего, - говорю я. – Просто кинет он тебя и все. Скользкий он человек и гнилой, а ты придурок.
- А ты? – огрызается Кучер. – Ты чего от него хочешь?
- Я, уже ничего, - мне просто он интересен, как человек, который большую часть сознательной жизни провел на зоне, если не врет. Тем более, в отличии от тебя, он хоть книги читает, с ним поговорить можно.
Кучерявый только улыбается. Он тоже себе на уме, думаю я, не так он прост, как кажется. Мы выпиваем и расходимся. Хотя я уже слегка пьян, но продолжать пить с ним не хочу. С ним и поговорить то не о чем. Только и думает о том, к кому бы на хвост упасть. Сколько можно его поить! Ведь у него денег никогда не бывает.
Через несколько дней, я опять напиваюсь и иду в общагу. Чего меня туда несет, я не знаю. Просто мне скучно одному, надоело лежать на кровати и слушать радио, надоело читать газеты, в них пишут одно и тоже. Я сам себе надоел, у меня очередная депрессия.
Ну ничего, зато в общежитии ее, как рукой сняло. Кучер рассказал Иноку о нашем разговоре, чего я от него никак не ожидал. Кроме этого, мне показалось, что Инок не собирается отдавать мне долг, о чем я высказал ему в лицо, со свойственной для меня, пьяной прямотой. В общем, если бы я не был столь пьян, то не известно, выжил бы или нет. Бил меня, в основном, Бульбаш. А чего меня бить, толкни, я и сам упаду. А этот гаденыш, подначиваемый хозяином, орал, старался, крутого из себя изображал. Ладно, сам во всем виноват. Нечего с ними связываться, сказал мне мой приятель, но я же не послушал, вот и получил. Да, хрен с вами, время покажет, оно все расставит на свои места, всех построит.
Первый уже в строю. Я имею ввиду себя любимого.
«Гепариновая мазь» помогла. Синяки сошли за четыре дня, опухоль тоже спала. Теперь можно было выйти на улицу. Я оделся, но в прихожей меня застал телефонный звонок. Черт, кто это может быть?
- Да.
- Привет.
*****, этого только не хватает мне, для общего счастья. Она, как чувствует, когда надо звонить. Как только я не много прихожу в себя, как только появляется желание начать новую жизнь, так вечно она напоминает мне о своем существовании.
- Привет.
- Как Дела? Все пьешь?
- Ну, а что мне еще делать прикажешь? У меня же нет дачи, на которой надо за огородом следить. У меня же нет семьи, которая тебя согреет. У меня же нет сына, с которым можно играть.
- Ну, хватит, стенать. Ты же знаешь, ты сам виноват. А с сыном, кто тебе мешает играть. Пожалуйста, приезжай, вон он во дворе бегает.
- Ага, от сюда и до обеда, как в армии.
- Ты сам себя так построил.
- Конечно, ты ни в чем не виновата. Ты просто жертва. Ладно, что ты хочешь, я на улицу собрался.
- Ты на работу думаешь устраиваться?
- Твое-то какое дело?
- Мне до тебя дела нет, ты о родителях подумай, что ты их в могилу -то загоняешь. Ну, что молчишь, Леша?
Мне нечего тебе ответить! Я подумаю…. Как у тебя жизнь?
- Нормально.
- Регулярно и в охотку.
- Я сейчас трубку повешу!
- Ради бога.
Пи-пи-пи-пи.
Во жопа, испортит настроение, а потом трубки швыряет. Фиг с ней. Да, а с деньгами полная лажа, может Кэпу позвонить? Он сегодня первый день на работе. Интересно, сколько он здесь продержится? Рыжий предполагает, что после истечения испытательного срока его уволят. Что ж, поживем увидим, как говорил король Англии Карл I, всходя на эшафот. Блин, ну кому я еще нужен?
- Алло!
- Извинится не хочешь?
- Извини.
- Ты с сыном не хочешь увидеться?
- Хочу.
- Тогда приезжай, заодно поговорим.
- Когда?
- Хоть сегодня, только, если можешь, сейчас.
- Потом, благоверный припрется.
- Это не твое дело. Ты приедешь?
- Хорошо, сейчас выезжаю.
- Мы тебя ждем.
Умеет же она испортить настроение. Вроде бы, ничего обидного не сказала, а настроение раз и абзац. «С сыном не хочешь увидеться?» - передразниваю я ее голос. Можно подумать, нужен я ему такой. У него есть с кем поиграть, кому помочь машину помыть, на рыбалку сходить, в лес. На кой ляд я еще соваться туда буду. Ну, поиграю я с ним час, а потом приедет этот ухарь, и он про отца забудет. Чего душу-то себе травить. И себе, и ребенку. Он же все понимает, все чувствует. Гребаный в рот! Что за жизнь собачья! Да, меня же просили не стенать. Хорошо, «если женьщина просьит, бабье льето ее таропить не спешьи» – пропел я дурным голосом, кося под Брегвдзе. Хорошо, стенать не буду, буду вести себя, как подобает брошенному мужу – высоко нести свое обспусканное знамя.
Вот с таким настроением я добирался до своих «любимых». Ей что ли его испортить? Как? Стихи может прочесть, типа таких:
«Мы на лодке с тобой по Обводному плыли.
Поскользнувшись, упала ты – камнем на дно.
Я рванул за тобой и из омута выну,
Поднял на борт, смотрю – оказалось говно».
Или вот такой перл:
«О любви столько сладких мне слов ты напела.
Ах, как сердце щемило, болело оно.
Оказалось, совсем ты меня не любила,
А слова в твоих песнях – сплошное говно».
Вот так, детка.
- Привет, - я вижу сына, который ковыряет какой-=то палкой песок. Он один, посреди двора. Никого нет, даже малышей, вероятно, что дети уже отправились за город. Скоро поедет и он, может и в Поселок к бабке, а может с женой и ее мужем к ним. Скорее второе.
- Привет Максим.
- Что, как ты меня назвал?
- Прости папа!
- Ну, сына, я от тебя такого не ожидал, - говорю я, сделав обиженное лицо. Хотя, а что я могу ожидать в данной ситуации. Сколько он меня уже не видел? Около года или больше? Рассеянным он был всегда, вот и ляпнул по рассеянности.
Не повезло тебе малыш с отцом. И возраст у тебя самый, что ни на есть сложный. Если бы мама бросила меня, когда ты был совсем маленький, то ты бы, просто не помнил меня, а нового маминого, опустим это слово, ты воспринимал бы, как отца. Если бы мы расстались, когда бы ты был по старше, то ты сам бы смог во всем разобраться. А так, не туда, ни сюда. И папу обидеть не хочешь, и вроде как, у тебя теперь другой «друг».
Ты, ты, которая меня всю жизнь сношала, что я должен быть не другом, а авторитетом для ребенка. Что же ты сейчас-то делаешь? Конечно, ты всегда была права, а я так, погулять вышел. Ты думаешь сын счастлив от того, что ты вся такая воздушная, радостная, от свалившегося на тебя благополучия? Нет, девушка, я вижу, как ему тяжело. Только он любит тебя, и не хочет причинять тебе боль. Он и меня любит, но тихо, незаметно, чтобы не навлечь на себя твое недовольство. Нет, ты не запрещаешь нам видеться, ты наоборот, ратуешь за это. Но, ты не искренна, ты лжива, и ты знаешь, что я прав. Ты устаешь, не будем уточнять от чего, тебе хочется покоя, ласки, любимого человека. Вам хочется побыть вдвоем, отдохнуть наконец, просто повалятся в постели. Поэтому ты и отдаешь его бабке и дедке. Он, сидит у них в комнате или комнате дяди, а ко мне приходит только пожелать доброго утра и спокойной ночи, но он любит меня.
Один раз, он пришел ко мне, обнял за шею и сидел рядом молча, положив голову на мое плечо. Потом он улыбнулся и ушел. Я проревел всю ночь.
Я виноват во всем и не надо никаких разговоров на эту тему. Я не прошу у тебя сострадания, я даже не нуждаюсь в твоем сочувствие. Ты сломала мне жизнь. Ты, а не я. Будь ты проклята.
- Извини, папа, - опять говорит он и, по мужски, протягивает мне руку.
- Хорошо, - говорю я и хлопаю его по ладошке.
- Па, а как ты поживаешь?
- Нормально, - отвечаю.
- Понятно.
- А ты как поживаешь? – в свою очередь спрашиваю я, наблюдая за тем, как он вдруг встрепенулся, привстал и устремил взгляд куда-то в глубину двора. Потом, разочаровано махнул рукой и внимательно поглядел на меня, слегка прищурившись.
- Тоже хорошо. Па, а что у тебя с лицом? – спросил он, закрываясь ладошкой, от выглянувшего из-за кроны липы солнца.
- Подрался, - улыбаюсь я.
- С кем? – спрашивает он и опять привстает.
Я оборачиваюсь, стараясь понять, что он там высматривает. Из третьего подъезда вышел пацан, примерно его возраста, и встал под яблоней около скамейки, ковыряя ногой землю. Похоже, что я его знаю. Когда –то он учил сына пить воду из лужи и лазить по пожарной лестнице.
- Это, по моему, Виталик, - говорю я, не отвечая на поставленный вопрос. Да, он давно забыл о нем.
- Виталик! – кричит сынок. Но тот не слышит.
- Иди, - поднимаясь с корточек, говорю я. – Иди, к своему приятелю, только по лестнице не лазайте.
- А ты? – он в легком смущеньи и раздумье. В кои веки отца увидел, а тут такое дело, друг проявился.
- Иди, малыш, играй, - сказал я. – Я к маме зайду.
- Пока пап.
- Пока сынок, - я улыбаюсь и смотрю вслед маленькой фигурке удаляющегося человечка, который дороже всех на свете, и, наверное, дальше. Да, теперь уже дальше всех.
Он подбегает к Виталику, они что-то бурно обсуждают, потом, бегут вдоль дома и скрываются за углом. Я прикуриваю и иду в гости.
- Привет, - сквозь зубы здороваюсь я, проходя в коридор и снимая ботинки. Сколько же я не был здесь? А сколько был? Лишь два места, связанных с супружеской жизнью, навевают во мне такие мрачные мысли. Это районы метро Проспекта Просвещения и Автово. Вроде, мы с тобой и у меня на Нарвской жили, но там нет такой жгучей тоски и беспокойства. Опять сегодня нажрусь, решаю я. Но, для этого нужны деньги, а их нет. Ничего, денег нет, зато есть ты, ты мне их и дашь.
- Привет, - говорит жена. –О, опять тебя кто-то побил.
- Естественно, - киваю головой я и прохожу в комнату.
За эти годы здесь ничего не изменилось, Только старый стол куда-то дели, а так все по-прежнему. О, сколько золота! Вот на что богатые люди деньги тратят. Ясно, будем иметь ввиду. Нет, грабить я их не собираюсь, я еще не дошел до этого, и никогда не дойду, я хочу, чтобы мне вернули то, что я когда-то дарил. На одной руке, кольца подаренные разными мужчинами, явно не должны соседствовать.
- Кофе будешь? – спросила она.
Я повернулся и кивнул. Она изменилась. Мне кажется, что постарела, хотя, нельзя так говорить о молодой красивой женщине. Но, у нее очень уставший вид. Что со мной происходит? То, я тыкаю ей на улице, в своих размышлениях, то говорю о ней, в третьем лице, когда она рядом. Наверное, я боюсь ее и себя. Жалко, что сын убежал, он хоть как-то разрядил бы обстановку. Я не знаю, может тебе комфортно, ты все таки находишься дома, но ведь эта квартира была когда-то и моим домом. Зря я приехал, все вопросы можно было решить по телефону.
- Ну, что ты там стоишь? – кричит она с кухни.
- Иду, - почти шепотом произношу я и иду на кухню.
- Есть будешь?
- Нет.
- Я уже разогреваю. Помидор будешь?
- Богато живете в начале лета помидоры, - хмыкаю я. Помидоры я ел последний раз позапрошлым летом. В прошлый сезон, я отдыхал на ферме, а потом. Потом и сейчас одно и тоже, что об этом думать.
- Нормально, - отвечает она на мою реплику. - Кто так тебя отделал?
- Хулиганы, - усмехаюсь я. – Послушай, ну какая тебе разница. Ты о муже беспокойся и о сыне, какое тебе дело до чужого дядьки. Ладно, дадно знаю, что ты сейчас скажешь, что сын меня любит, родители переживают, и что я, всех сведу в могилу, если не остепенюсь? Ну что, угадал?
- Нет, - отвечает она, на краешках губ маленькие морщинки. Бледная она какая-то. -–Я об этом не думала.
- Ясно, - говорю я. Замечаю на правой руке обручальное кольцо и мой перстенек. Но спрашивать не о чем не хочу. Не хочу неприятностей, которые, несомненно, возникнут, как только я коснусь щекотливых тем. С тобой можно разговаривать, болтать, почти, как в прежние времена, но только не касаясь твоей нынешней жизни, и некоторых двусмысленных аспектов прошлой.   – Ты, случайно, не беременна?
- Нет, - откровенно отвечает она, хотя могла бы и послать. – Пока не получается.
- Ничего, кто хочет, у того обязательно получится. Я в этом не сомневаюсь.
- Я тоже. Слушай, может хватит ерничать, -раздражается она.
А, что я говорил? Как только тема подходит близко к ее личной жизни, она сразу ощеривается вся и огрызается. А, что я такого спросил? Просто поинтересовался, когда у сынули появится братик или сестричка. Нет, конечно, я мог бы несколько иначе спросить, я мог бы посоветовать, гхм, нет, лучше не стоит. Ударение на букву «о».
- А, что я такого сказал? Что ты наезжаешь?
- Ничего. Я хочу с тобой поговорить на счет тебя, - сказала она, садясь напротив меня и доставая из пачки сигареты.
- Со иной, обо мне, - размышляю я вслух. – Значит, без меня, обо мне, ты уже с кем-то говорила. Так это понимать?
- Понимай, как хочешь. Тебе так больше жить нельзя. Тебе надо что-то делать. Оглянись вокруг, жизнь еще не закончилась. В конце концов у тебя есть родители, у тебя есть сын.
- Что ты хочешь! – настала пора раздражаться мне. – Что ты все в одну и туже дудку дуешь, что ты по одним и тем же клавишам стучишь, по струнам бьешь? Я что, не знаю, я что, тупорылый какой-то! Я прекрасно все знаю, что у меня сын, что у меня родичи. Ну и что дальше? Что теперь, я должен нестись с «творческим порывом и энтузиазмом» на какой-нибудь завод, и спиваться у токарного станка, это ты хочешь?
- Я хочу, чтобы ты пошел учиться, - медленно, с расстановкой, сказала она. – Точнее, не хочу, а предлагаю.
- Господи, родная моя, - я аж в ладони хлопнул. – Ты посмотри на меня. Ты что не видишь эту заплывшую морду, ты не видишь эти пустые глаза. Ты приглядись, в них интеллекта абсолютный ноль. Ты понимаешь. Не просто ноль, а абсолютный. Во мне человеческого ничего не осталось. Ты знаешь, что я пережил за то время, пока мы с тобой не живем? Нет. Нет и хорошо, что не знаешь. Если бы я тебе рассказал, то больше бы сына не увидел. Ни одна нормальная мать не даст свое чадо такому отцу. Понимаешь? А ты, учится тебе надо. Застрелится мне надо, вот единственный, приемлемый выход для всех.
-  Я не знаю, что с тобой происходило, мне это, действительно, не интересно, у меня своих забот выше крыши. Но, я считаю, что тебе стоит попробовать. В конце концов, если не получится, то ты от этого ничего не потеряешь. Давай тебе поесть положу, посмотри на себя, рожа опухшая, а шея и ручки тонюсенькие, как у цыпленка.
- Хорошо, раз ты настаиваешь, то, скажи хоть, куда мне пойти учиться, - сказал я, доставая папиросу.
- Ой, пожалуйста, только не надо здесь свой «беломор» курить, возьми лучше сигарету, - попросила она, жалобно, как на молитве, сжав перед грудью ладошки.
- Хорошо, как прикажите, - согласился я. – Давненько я не брал в руки шашки! О. Да, богато жить не запретишь.
- Ну хватит, - сказала она. – Не так и богато мы живем. А знаешь, как Макс устает? В шесть утра он уже из дома выходит, и возвращается только под вечер.
Хотел я гадостную вещь спросить, но не стал. Похоже, что она любит его, переживает и сильно устает. Так что, мои шуточки были бы совсем не к месту. Я ведь помню, как ты сказала мне, тогда, той зимой, когда мы сидели на этой же кухне, обсуждали наши дальнейшие действия. Я был пьян. А ты сказала: «Я хочу жить с этим человеком!». Ты это так сказала, что у меня не было иного выбора, как запустить кружку с кофе в стену. Вот и все. Больше мне ничего в жизни не надо. Теперь, дальше без тормозов, по скользкой трассе. Лишь только когда я смогу прийти в себя, оглядеться, подумать, понять, лишь тогда я смогу свернуть в кювет. И пусть будет больно, пусть жизнь поломает меня, только тогда я вновь смогу обрести себя, когда окончательно забуду тебя. К сожалению, пока мне это не удается. Может еще повезет, ведь, дорогу осилит идущий.
- Так ты меня позвала о Максе рассказать или о чем-то еще, - не сдержался я.
- О чем-то еще.
- Ну, так куда мне пойти учиться? – спросил я, запихивая в рот кусок жареной свинины. Мяса я не ел уже лет двести. Я уже и вкус то его не помню, только вид и запах. И что любопытно. Я как садомазахист смотрю, слушаю и читаю все, что касается приготовления каких-нибудь вкусных блюд. И, что интересно, помогает. Послушаешь, бывало, по радио передачу «Скорая кулинарная помощь», где Коробок и Светодиод рассказывают про всяческие рецепты и хитрости приготовления экзотических блюд, и насыщаешься, в прямом и переносном смысле. В прямом, это значит, что во время передачи я жру булку или китайскую лапшу, а представляю, что это свиная шейка, запеченная в духовке с овощами и грибами или осетр тушеный в огуречном рассоле с добавлением специй и пива. Душа радуется, поет она, от того, что кто-то может позволить себе сожрать осетра, килограмм которого стоит двести пятьдесят рублей. Вот душа и насыщается. Нет, живуч русский народ, никакие ему дефолты и путины не страшны, если он на первое хавает суп из стерляди, на второе жрет шашлык из бараньих яиц, запивает все это «Мазузани» и «Минассали», а про всяких омаров, осетров, авокадо и соленых помидорах в банке, по три двадцать, я уже и не говорю. – Ты никак готовить научилась? – Подкалываю я бывшую спутницу жизни.
- А я всегда умела, - огрызается она.
- Не замечал. Ты кроме горячих бутербродов, да супа из плавленого сырка с луком и картошкой ни хрена не делала.
- Тебе не делала.
- О, это уже серьезно!
- Хватит! – орет она и бросает на пол полотенце, которое мирно покоилось на ее коленях. Я поднимаю его и кладу на стол.
- Ты знаешь, что я к тебе не равнодушен, и в связи с этим, диалог у нас вряд ли получится, - говорю я и лезу за ее сигаретой.
- Ты пойдешь учиться? – спрашивает она, немного остыв.
- Я уже сказал. Ты мне скажи, куда, кем и какой смысл?
- Вот, - она протягивает мне листок бумаги, исписанный ее почерком, и наливает себе кофе. Деловая женщина, с печатью грусти на белом лице. Боже, а я представлял тебя совсем другой.
«И я прошу об одном, если в доме твоем,
Будет шелк и парча, и слоновая кость.
Что б тогда ты забыл, дом, в котором я жил,
Ну, какой из меня, к черту, гость.
Ведь я напьюсь, как свинья, я усну за столом,
В этом обществе я нелюдим.
Я никогда не умел, быть первым из всех,
Но я не терплю быть вторым».
Я читаю только название университета и начинаю гомерически смеяться. Уж чего-чего, а эту бодягу я изучил хорошо, за шесть лет учебы.
- Чего?
- А вы, девушка, не помните, что заканчивал ваш бывший муж, а? – спрашиваю я, дурашливым тоненьким голосом.
- Помню, - спокойная, как танк, она пьет свой кофе. Похоже, что она сама поняла, что зря все это затеяла, что благородный порыв, помочь выбраться мне из болота, будет успешно спущен в сортир. Она вздыхает. – Ты, до конца прочитал?
- До какого? У меня на конце ничего не написано, - откровенно хамлю я, примерно предполагая ее реакцию.
- Пошел вон, - шипит она. Ее лицо делается колючим и злым. На любу и краешках губ появляются морщины. – Гад ты, Леша.
- Успокойся, я пошутил. Извини, - говорю я виноватым тоном. Разведу я тебя на деньги, радость моя, хоть немного, но ты мне дашь. Ничего, твой мальчик богатенький Буратино, хоть ты и прибедняешься. Но, ты не успокаиваешься, а продолжаешь орать. Ори, раз пригласила, то терпи, ведь знала же, что без волнений не обойдется. А лучше, дай денег и ори себе в пустой квартире, сколько душе будет угодно, как делал это я, когда ты не приходила домой ночевать!
- Ты все прочитал? – успокоившись, спрашивает она, опять засовывая в рот сигарету. Но, на всякий случай, «конец» заменяет на «все». – Ты прочитал, что там диплом Microsoft дают?
- В моем институте ничему хорошему не научат, достаточно на меня посмотреть. Зачем мне еще одно высшее образование, да еще, судя по всему, по той же специальности. Иметь корки Майкрософта, может и хорошо, но что они дают.
- Ты позвони и узнай, чего раньше времени стенать.
- Я так не люблю это слово, особенно в твоем исполнении, - говорю я, скорчив кислую мину, как будто сожрал кошачий кал.
- Ты будешь звонить?
- Что, пряма сейчас?
- А, что? Позвонишь и узнаешь. Может, уже завтра съездишь туда.
- Может, я просто туда съезжу. Я ведь вижу.  Третий корпус, аудитория №, с десяти до шести.
Но, ей не терпится узнать, что мне скажут. Она хочет, чтобы я прямо сейчас позвонил и выяснил подробней, что к чему.
- Иди звони, - говорит она, тоном не терпящим возражений.
- Хорошо, - киваю я. – А с чего ты решила, что это хорошие курсы?
- Мне Димка сказал.
- Какой, Димка?
- Твой брат.
О, бля. Да, это большой специалист в области электроники. Нет, я не спорю, что он хороший программист, знает кое-что и в «железе», но понта в нем больше, чем смысла. Тем более, что на работу его мы с женой пристроили, через Димку Костерина , вот мужик нормальный, и бухает и дело свое знает. И мой братец, это он уже потом сам вверх пополз, а первый поджопник, первый толчок был наш. Что бы мне мамаша с папашей не грузили, на счет его выдающихся способностей, без знакомства хрен куда пролезешь. Я не спорю, наверное он умней меня, но ему помогли и у него была цель, мне же никто не помогал, и цели у меня нет. То, что нравится мне делать, исключим из этого водку, женщин и наркотики, не нравится другим, как я делаю, а то, что мне не нравится, я делать не хочу. Я не мальчик двадцатилетний, чтобы бегать за работой, пусть она за мной бегает, если ей это интересно.
Я иду звонить. Какая-то морковка журчит в трубу заученными фразами. Я давно уже не общался по телефону с нормальными людьми, и поэтому. Боюсь ляпнуть какое-нибудь матерное словечко. От чего больше дакаю и молчу. «Девушка, епть» – вырывается у меня, надеюсь, что она не поняла – «А, сколько это удовольствие стоит?». Узнав, все что необходимо, и услышав на том конце провода короткие гудки, я деловито говорю, так, чтобы жена услышала – «Да. Сколько? Да. Когда? Завтра? Можно и сегодня. Спасибо!».
- Ну, что? - не терпится ей узнать результаты моего разговора, хотя она этот интерес никак не выдает.
- Плохо.
- Что, плохо, почему?
- Потому что, - отвечаю я скорбным голосом. – Во -первых за семестр  надо платить семь тысяч, а у меня таких денег нет. Во- вторых менеджмента с этого года нет, а в –третьих уже завтра тестирование, и надо или сегодня, или завтра утром заплатить сто рублей, которых у меня нет Вот такая грустная история. Да, фиг с ними с курсами. Я все равно, не успел бы подготовиться. Представляешь, уже завтра тестирование, - лечу я ее и жду реакцию.
-  Ничего, - деловито начинает, все раскладывать по полочкам, как это умеет делать только она одна. – Менеджмента нет, это ничего страшного, пойдешь на дизайн, ты же хорошо рисуешь. Устроишься на работу, деньги на учебу будут, главное тебе выяснить, можно ли платить частями. На счет тестирования, вопросы не такие сложные, судя по тому, что мне Димка надиктовал. Windows и Word ты знаешь, а Excel  можно за три часа выучить.
- Но у меня кто-то забрал компьютер? – улыбаюсь я.
- Ты знаешь, что в нем почти все блоки Макс поменял, - ее лицо сереет, как только я упоминаю о чем-то, что было наше, а стало ее и его.
- Ладно, мне все равно, я же не прошу его у тебя. Как мне это эксель выучить без компьютера?
-  Съезди в библиотеку…
- Ладно, ты деньги даешь?
- Сколько?
- Сто на тест, на дорогу… Ну, сто пятьдесят.
- У меня только сто сорок.
Ну и сволочь же я. Пусть они живут не плохо, но ведь я, в принципе, просто ворую у них деньги. Может быть сыну лишнюю порцию мороженного купили бы или на каруселях в ЦПКО покатались бы. Помнишь, радость моя, ЦПКО восьмого января, того счастливого для тебя года? Все, забыли.
- Ну, что же, - развожу я руками. – Придется до метро пешком идти.
- Нахал, - говорит она. – Ты точно поедешь?
- Точно, - с честными глазами, вру я.
 - Только не пей, прошу тебя, - она корчит обиженную физиономию.
- Не пропью, - говорю я, прикладываю руку к сердцу и улыбаюсь. – Нет, честно, не пропью.
- Я тебе позвоню, - говорит она. – Пойдем, еще покурим? – предлагает она, видя, что я уже намылился в прихожую.
- Хорошо, пошли, - соглашаюсь я. Это хорошо, что она обещала позвонить, значит трубку снимать не буду. – Только если соберешься звонить, то звони через прозвон, так надежней. – Говорю я, зная, что звонить она будет только до шести, до приезда мужа, а с прозвоном, кроме нее, мне, сейчас, никто не звонит. Святая наивность, с кем ты связалась? Ведь, я забыл, что такое правда, чем она пахнет и с чем ее едят. Я, как эти уродцы, которые перли у меня всякие вещи, пока я спал пьяный. Только они воровали обычным способом, а я ворую подлым. Как это – воровка на доверии. Именно воровка, а не вор. Впрочем, я еще тешу себя мыслью, что верну эти деньги, когда-нибудь верну, как и братцу, которому должен пятьдесят тысяч.
Мы курим по последней. Она никуда не торопится и можно было бы еще посидеть, поболтать. Все таки, я к ней не ровно дышу, несмотря на все произошедшее. Но. Но, тугрики жгли карман и звали в дорогу. Пришлось подчиниться. От предложенного тобой кофе я отказался, потому что, уже открылся гастроном, а там продается водка в розлив. Раньше я частенько заходил в тот отдел. Бывало проснешься с бодуна, ты меня в магазин выгонишь за продуктами, а мне только этого и надо. Я сначала соточку дерну, закушу долькой лимона и запью «Фантой»,  а потом иду отовариваться. После всех покупок, еще сто пятьдесят и бутерброд с колбасой или шпиком. Домой прихожу, уже тепленький. Не жизнь, а малина. Правда, не к столу будет сказано, я тогда так не напивался, как сейчас, видно здоровее был, да и пил не спиртосодержащие суррогаты, а нормальную водку.
- Ну, пока, - говорю я и грустно улыбаюсь. Вру я конечно, на душе у меня ламбада.
- Пока, - говорит она. – я позвоню.
- Сыну привет и мужу тоже.
- Хорошо, я передам.
«Летящей походкой, я вышел из дома, и скрался в кустах, не поняв них..я». Чего она от меня хочет?
Но, все же, я оказался не такой сволочью, как можно было подумать, изначально. Я съездил в университет, но только на следующий день, договорившись с Аркашкой. А в тот день, меня опять обнесли, на сей раз, это сделал Бульбаш.
То, что я пьяный дурак, об этом никому не надо ничего говорить, и так понятно. Но, то, что я пущу в квартиру Питбуля, после того, как он и Инок меня отп..ли, ну, это понимаш, как ****ь  говорил, не в какие ворота не лезет! Но, я пустил.
Сначала приперся Кучерявый, принес «льдину». Я уже хряпнул сто пятьдесят, на женины деньги, и пребывал в хорошем душевном покое. Мы с ним выпили. Он начал говорить про то, как Бульба переживает о случившемся, как он виноват передо мной. Короче, если бы я не был пьян, то понял бы, что это очередные козни инока, но поскольку, поляны я не сек, то поверил россказням Че. Вскоре, как по мановенью волшебной палочки появился Бульбаш с какой-то ****ью. ***** звали Аня. Она была страшная, худая вобла, с длинными светлыми волосами и серым лицом. Пока мы с Бульбашом выясняли отношения на лестнице, он извинялся, Кучер и Аня шустрили у меня по шкафам. Хорошо, что двери в комнаты родителей были закрыты, а то мне настал бы капец. Когда мы вернулись в квартиру, то мои вещи, наиболее новые и приличные, видеокассеты и кое-какая мелочь, уже были аккуратно собраны в полиэтиленовые пакеты. Оставалось только, отвлечь хозяина, то бишь меня, и вынести их из квартиры. Но, они решили подстраховаться, поэтому эта *****, она, действительно, оказалась натуральной шлюхой, налила мне в рюмку клофелина. Когда я вырубился, то они с Бульбой ушли, оставив со мной Че, который и без клофелина был раскладной.
Когда я проснулся, то было уже утро. Солнце уже во всю светило и согревало, остывший за ночь воздух. Орали, как резанные птицы, лаяли собаки, шумели люди, гудели машины. Башка у меня, тоже гудела. Кучерявый уже проснулся и по привычке ковырялся в холодильнике. Но, поскольку родители больше не оставляли в нем продукты, ему пришлось довольствоваться банкой брусничного варенья и батоном, который я вчера предусмотрительно купил, чувствуя, что зайдет Кучерявый и, наверняка, захотев есть, будет лазать по всем закоулкам. То, что он сожрет варенье, я предположить не мог. Что же, два ноль в его пользу. Я взял его за шкирятник и выбросил на лестницу. Все, больше в эту квартиру не один гопник не войдет! Вошел. Вечером пришел Инок, вместе с Булем. На том, были новые темно-зеленые брюки, точь в точь, как те, что покупала мне жена. Я их практически не носил, оставляя только на «парадные» выходы. Значит деньги появились, подумал я. Я пропустил их в прихожую, но дальше пройти не разрешил. Мы посидели, покурили, поговорили не о чем. Что нужно им было, я так и не понял. Инок, во всяком случае, вел себя так, будто ничего не произошло, каких-нибудь пять дней назад. Впрочем, к тому времени, был уже вмазавши. Деньги, во всем виноваты они. Нет, я и истратил то всего шестнадцать рублей, купив бутылку сотого портвейна. Когда они уходили, Инок остановился у лифта, и как бы вспоминая, сказал: «Слышь, режиссер. Я тут, случайно, подслушал один разговор Акинина, (это наш общий знакомый, о нем нечего даже сказать, на сколько он жалок и безличен) с его приятелем. По моему они собираются обнести чью-то хату. Я подозреваю, что твою». Я поблагодарил его за информацию, и окончательно решил, что в квартиру больше никого не пущу, кроме тех, кому доверяю.
Не спалось. Последние слова Инока, вызвали во мне ужасные сомнения. То, что Акинин не полезет в мою квартиру, это я не сомневался. Но, для чего-то же он сказал об этом. По всем раскладам выходило, что эта утка была запущена не с бухты- барахты. Скорее всего, именно он задумал какую-то поганку и заранее отводил от себя подозрения. Завтра приедет мать, и я предложу ей установить сигнализацию. Но, поскольку, я опять буду пьян, а из холодильника исчезнет банка варенья, то кроме очередных воплей и ругательств в свой адрес, я ничего не услышал. Поговорить не удалось, а установить сигнализацию за свой счет, я не мог, по причине отсутствия средств.  Тем же утром, я обнаружил, что мой гардероб значительно похудел. Бля, вот откуда на Бульбе были до боли знакомые брюки. Почему он их сразу напялил, не побоявшись прийти в них ко мне? Это что, очередной вызов, или желание посмотреть мою реакцию? Да, совсем ты спился парень, совсем потерял человеческий облик. Впрочем, обо всем этом, я скоро забыл, я больше не подходил к телефону, не открывал на звонки дверь. Я устроился на работу!
Кэп пахал на заводе, Рыжий что-то строил в деревне, надо было и мне чем-то заняться. Я, все же, решил, что съездить и узнать про курсы не отнимет много свободного времени, которого у меня и так, выше крыши. Одному ехать не хотелось и я позвонил Аркахе, который тоже был в то время не при делах.
Мы встретились у него, на Черной речке, от туда до института было рукой подать.
- Что будем пить? – спросил я его, глядя на помятую физиономию приятеля. Вообще-то, он самый близкий мой товарищ, из тех кто остался, кого судьба не разбросала по разным углам жизненного ринга. Жил он с очередной теткой, коих у него, не меньше чем у Рыжего, только он не кичится этим. Развелся он с женой, ни как я, из-за пьянства и безденежья, а из-за того, что один его близкий кореш, заложил о его похождениях супруге. Причем, сделал это по свински. Нажравшись у Аркахи дома, и дождавшись, когда тот пойдет за водкой, он полез на Аркашину жену. Та начала отбрыкиваться, тогда он возьми и выдай ей весь расклад. Когда Аркадий вернулся, жена устроила скандал. Аркадий не отпирался, а во всем признался. «Что ж, коли я тебя не устраиваю, то живи с той, которая тебя удовлетворяет» – сказала жена и хлопнула дверью. Аркаха подумал, хлопнул водки и согласился на развод. Одно было плохо. Когда-то в молодости, по глупости, он прописал жену в свою квартиру, теперь же она требовала ее размена. Так ему пришлось переехать с Гражданки на Черную речку, потеряв при этом одну комнату. Он жил одно время с той, из-за которой развелся, но потом встретил свою однокурсницу, переспал с ней и решил, что с ней жить веселей. Вот так вот и живет, до сих пор.
- У меня денег нет, - сказал Аркаха, после приветствия.
- Ну, у меня на пару «боярышников» найдется, - сказал я.
- И у меня, на пару, - добавил он.
Четыреста грамм «боярышника» разводится на триста воды, в итоге получается семьсот грамм. Ну что ж, для затравки не плохо. Мы пошли к нему домой.
- Ого, ты на железную дверь разорился, а плачешь, что денег нет, - сказал я, когда мы подошли к его квартире.
- Да, разорился, ****ь,  - сказал он, матерясь. – А что оставалось делть, когда прежнюю сломали.
- Как сломали?
- Как, как, откуда я знаю? – возмущается он. – Я прихожу от Ватсона, смотрю дверь раскурочена. Ну, думаю, обчистили. Гляжу, а вторая, фанерная, не тронутая. А тут, как раз, соседка напротив, выходит. Охи, ахи и слюни по стенкам размазаны. Говорит: «А, я слышала, что вы дверь ломаете, но выглядывать не стала, решила, что вы ключи потеряли. ****ь, ты представляешь? У меня квартиру ставят, а всем хоть бы что. Слышишь шум, ну, нету у тебя дверного глазка, возьми, открой дверь, да посмотри, что тебя убьют за это? Я думала… У, старая дура!
Мы проходим в квартиру и скидываем башмаки.
- Аркаха, а ты бы вышел? – спрашиваю я его.
- У меня глазок, - ухмыляется он.
- Вот видишь, а ты хочешь, чтобы старуха выглянула. Она небось в туалете спряталась, когда шум у твоей двери услышала. Времена –то какие. Народ боится всех и вся. Помнишь ты рассказывал, как тебя в парадной подкараулили и чуть не убили? Ну, и что? Ты же сам рассказывал, что во дворе несколько собачников гуляли. И никто не дернулся. Это мне как-то раз повезло, помнишь. Когда меня баба хотела по башке каменюгой садануть. Помнишь?
- Помню, помню, а что толку, - отвечает он, извлекая из карманов пузырьки с «боярышником».
- Надо сигнализацию ставить, - советую я. – У тебя же на старой квартире была и нормально.
- Тогда папашка был жив, да и деньги на оплату были, а сейчас…
- Да, интересно, а дорого стоит сигнализацию установить?
- Нет, рублей четыреста, - отвечает он. – Все разводить будем?
- А что, есть иные предложения?
- Пожрать что-нибудь есть?
- Посмотри в холодильнике, вроде сало и яйца были. Мы с Мариной вчера покупали. Да, достань мясо из него. Можем суп сварить. Ты будешь, готовить? Я, как ты понимаешь, не мастер по этой части.
- Ну, давай, времени у нас до трех, вагон.
Мы колдуем на кухне. Хорошо иметь кухонный комбайн, засунул в него овощи, и через минуту все поструганы, покрошены, как тебе надо. Нет нужды пальцы резать. Бульон уже во всю кипел, бурлил, булькал. Капусту я порезал, картошку почистил. На сковородке тушилась морковка, лук, зелень,  вперемешку с томатной пастой. Еще чуть –чуть и можно заправлять бульон. Мы выпиваем, и я рассказывая Аркадию суть предложения жены. Он, тоже, не прочь получить второе образование, тем более, он не плохо разбирается в электронике, что не скажешь обо мне.
Мы сидим в комнате, слушаем музыку, пьем настойку и едим щи, моего приготовления. Давно уже я не ел суп собственного исполнения. А ведь два года назад, в нашей семье готовил только я. Мне нравилось придумывать всякие блюда, как холодные, так и горячие, как первые, так и вторые. Говорят, что у меня не плохо получалось. Но, теперь это все в прошлом, теперь лапша, булка и «льдина». Удивительно, но мы прошли вдоль целого ряда палаток, торгующих бытовой химией, но нигде стеклоочистителя не было. Помню прикол. Мы с Рыжим покупаем «снежинку». На улице минус семнадцать, мы замерзли, а Рыжий еще ходит, выбирает где бы позабористей купить, да безо всяких вонючих добавок. Наконец, просто решил спросить у продавщицы. Подходит и спрашивает: «Девушка, а у вас «снежинка» ничего?». «Хорошая, молодой человек» – ответила продавец – «Стекла на вашей машине будут блестеть». «А у меня нет машины» – сказал, хихикая Рыжий. «Ну, тогда глаза блестеть будут» – ответила тетка. Так вот, в этом районе не было живительной влаги. Не порядок, как сказал бы Кэп, надо было привезти с собой, ему для пробы.
- Ничего себе, - говорю я, заметив в углу сумки с пустыми пивными бутылками.
- Чего? – кивает Аркадий.
- Бутылок у тебя сколько.
- А, все приемные пункты по закрывались, а в ларьках не берут. Есть один, но там очень дешево.
- Странно, а у нас наоборот, растут, как грибы после дождя. У нас в подвале открыли, так пока кодовый замок на дверь не поставили, весь парадняк был бомжами облеплен. Я затрахался их гонять. Бутылки сдадут, тут же купят у приемщика «льдину» и в парадную. Шиздец, что творилось. В парадную не войдешь, все обоссано, облевано, вонища, как в общественном туалете за два рубля. Так может попробуем сдать? – предлагаю я, после своей тирады.
- Давай, но куда?
- Пошли на Смирнова, может там где сдадим. Чего в такую погоду дома сидеть? – предлагаю я.
Аркаха не против, тем более, что мы почти все допили, и, как говориться, ни в голове не в жопе.
Мне нравится его район. Тихий, зеленый. Если бы не соседство с интернатом для брошенных детей, проще – детдомом, и Торжковским рынком, рядом с ним шпана, в основе своей, и крутится, то жить здесь было бы одно удовольствие. Главное, что здесь нет промышленных предприятий, в отличии от моего дома, со всех сторон окруженного чадящими смрадом трубами. Там только в парке можно гулять или на стадионе, а здесь, вышел из дома, сел на лавку, отхлебнул из горлышка настойки, голову запрокинул и сиди себе, балдей, наслаждайся жизнью. Мимо трамвай простучал по рельсам, девушка каблучками цокает по асфальту, грациозно виляя крупом, пацаны гоняют мяч, между тополями, старухи пялятся на тебя, гадают, что ты пьешь настойку овса или боярышника. Какая вам разница, бабоньки, что я пью? Я просто сижу на лавке, радуюсь жизни и теплу. А, что там у меня в кармане, это должно волновать только меня. У меня там – настойка чаги, вы ошиблись, старые клячи!
Мы идем на проспект Смирнова, в надежде сдать пустую посуду.
Бутылки долго не удавалось сдать. Наконец, отчаявшись, мы зашли в продуктовый магазин, чтобы купить папирос, и о чудо, пивные бутылки принимались по рублю. Этим летом это самая высокая цена, за бутылку. На радостях мы пошли в аптечный киоск и купили еще три флакона настойки.
- Слушай, - сказал Аркаха, - поправляя, съехавшие с носа очки, - Ты мне скажи, мы для чего едем к тебе в институт?
- Ко мне?
- Ну, да. Ты же сам говорил.
- А что я говорил, что мы едем ко мне в институт?
- Привет Бим, - говорит он, икает, заодно пытаясь прикурить, но руки не слушаются, а зажигалка не хочет гореть.
- Слушай, я не понял, что ты бухтишь?
- Я бухчу, - возмущается он.
- Нет, я. Что ты пристал ко мне с этим драным институтом?
- Это я пристал?
- А кто?
- Ты позвонил мне, а потом приехал, для того, чтобы поехать к тебе в институт, - постарался  членораздельно, произнести он.
Но, у него язык так заплетался и приставал к зубам и небу, что я еле разобрал смысл произнесенной фразы. Если бы я был трезвым, то уверяю, что этого мне сделать не удалось бы.
- Ко мне в институт?
- Что, опять по новой начнем? – Аркаха уронил папиросу, наклонился за ней, потерял равновесие и соскользнув со скамейки, упал на траву.
Я встал, плюнул и принялся помогать ему, подняться. Когда он в вертикальном положении отряхал свои джинсы от прилипших хабариков и травы, к нам подошел патруль.
- Ваши документы? – козырнув, спросил старший сержант.
Мы поочередно, протянули ему свои ксивы. Он внимательно сличал фото на документах с нашими рожами. Не знаю, как Аркаха, а я в паспорте на себя не похож, мне об этом уже несколько человек говорило.
- Оружие, наркотики… - продолжал мент.
- А в чем, собственно, дело, - начал возбухать Аркадий. – Мы сидим, никого не трогаем. Что за дела? Вот, кстати, мой дом, - он показал пальцем в сторону своей парадной, покачнулся и, если бы не схватился за рукав тужурки патрульного, то еб…ся бы вновь.
Хорошо, что форма у ментов сшита из крепкой ткани и крепкими нитками, а то, оторвал бы менту рукав, что тогда? Если путешествие по Выборгским отделам внутренних дел, для нас закончилось благополучно, благодаря, в не малом случае, твоему папаше, царство ему небесное, то в настоящей ситуации, подобные действия могли расценить, как покушение на жизнь сотрудника милиции, при исполнении им своего служебного долга или не соображу, как его положение, или состояние называется, когда он на работе. Короче, если бы я не уговорил ментов нас отпустить, то не известно, чем бы все закончилось. А так, я привел Аркаху домой, и он завалился спать. Ехать в институт с ним, было бессмысленно.
От нечего делать, я сижу и листаю Аркашкину записную книжку. Не то чтобы мне было интересно залезать в его личные дела, это только ты умеешь, в чужом компьютере ковыряться, просто я хочу найти телефон моего сокурсника. Почему в чужой записной книжке? Просто, когда –то давно, когда мы с Аркахой были свободными художниками, нам понадобился компьютер, для наших видео заморочек. По сколько обязанности у нас были разграничены, я занимался творчеством, а он –административной частью, то договариваться на счет всяческого «железа» надлежало ему. С видео он кое-как разобрался, а вот с графикой были проблемы. Даже не с самой графикой, а с компьютером. Тут то я и познакомил его с Игорем. Этот удод работал на нашей кафедре, столяром и, одновременно, учился на инженера –системотехника. Согласитесь, что схожие специальности у парня. Короче. Аркаха несколько раз встречался с Игорем, и наконец, что-то от него выцыпил. Что, я уже не помню, но это не суть. Главное, что... Вот, как я и предполагал. Рыбин, Рыков, Рубероид, рыгнул – это я случайно, Ралин Игорь. Так, три телефона. Помнится, он говорил мне вот про этот. Я накручиваю диск. Вообще-то у Аркахи четыре телефона. Два в комнате, один на кухне, один в санузле. Я согласен, что и сидя на горшке, и стоя у плиты, разговаривать по телефону можно, даже нужно. А, как это удобно! Не надо вскакивать с унитаза, судорожно вытирать что-то сзади и, так и не надев штаны, потому что плохо вытер, бежать на полусогнутых ногах в комнату, к настойчиво звонящему телефону, чтобы услышать в трубке: «А Машу можно?». Какую Машу! Из-за этого идиотского звонка, вам приходится идти в ванную и стирать свои трусы. И что самое парадоксальное, эти звонки, по закону подлости, постоянно донимают вас, именно, когда вы сидите в туалете и размышляете о будущем человечества. Тоже самое происходит, когда вы жарите омлет или у вас убегает молоко. Вы немного раздумываете и бросаетесь, отвечать на звонок. Пока вы добегаете до телефона, пока объясняете приятелю, чтобы он перезвонил или подождал минутку у телефона, до вашего обонянья долетает запах с кухни, это может быть запах превратившегося в уголь омлета, убежавшего молока, залившего всю плиту, или запах ваших носков, которые вы не снимали с ног уже две недели. Почему он доносится с кухни? А просто, ему так нравится.
Другое дело, когда телефоны понатыканы везде. Никаких проблем не возникает. Я с ним согласен, но зачем в комнате два телефона?
- Але, а Ралина можно?
- Сейчас посмотрю, - отвечает приятный женский голос. Может быть, он совсем и не приятный, а наоборот, неприятный совсем, но я вдевший и мне все равно, хоть мычи в трубку.
- Але, Ралин у телефона, - раздается в трубе скрипучий голос Ралина.
- Не але, а алло, мудак, - говорю я.
- Сам такой, - отвечает он, я чувствую, что он улыбается. Он тащится, от моего умения стильно матерится по телефону. – Подожди секунду.
Слышно в мембрану, как он о чем-то базарит. Проходит пять минут, я постепенно отрубаюсь с зажатым между плечом и головой телефоном.
- Але, извини, - раздается в трубке его голос. – Как дела?
- Как сажа бела! Ты мудила, я долго должен у телефона сидеть, ждать, пока ты решишь какие-то свои драные вопросы?
- Работаем.
- Чего?
- Ра-бо-та-ем, работаем, - отвечает он. – Что ты хотел?
- Тебя в задницу отодрать, - говорю я.
- Приезжай, поговорим, - гундосит он. Он то скрипит, то гундосит. Такое впечатление, что у него либо в горле першит, либо постоянный насморк.
- Приеду, - говорю я. Пьяный, ну дурак, дураком. Сиди и спи, или ложись и спи. Нет, нажрался, значит, обязательно, надо куда-то ехать, бежать, идти, на худой конец, ползти. Трезвого из дома не вытащить, а пьяного наоборот, пока рогом землю не вспашешь, домой не идешь. Вот и сейчас, куда меня несет?
- Когда? – спрашивает он.
- Сейчас, - отвечаю.
- Через сколько?
- Через пол часа.
- Жду, - говорит он и хочет повеситься.
Хрен на ландыш не похож! Так просто ты и будешь, сидеть и ждать.
Ага. Не на того напал. Меня на входе охрана задержит. Придется тебе меня встречать, дорогой мой.
- Слышь, ты мудень, - говорю я. – Давай-ка встреть меня, на трамвайной остановке.
- А что, сам не дойдещь?
- Нет, не дойду.
- Ну хорошо, - соглашается он. – Через пол часа.
- Вешайся, козел!
- Пока.
Вы думаете, что я постоянно обзываю его и хамлю, от своей невоспитанности или наступившего маразма? Вы ошибаетесь. Просто он тащится, от моей манеры разговаривать по телефону, постоянно оскорбляя и ругая собеседника. Если честно, то кроме него, я ни с кем так не разговариваю. Но, он думает, что это моя привычка, распространяется на всех моих знакомых. Пускай думает, дурилка картонная. Он об этом даже на работе всем рассказал, идиот. А мне что? Мне ничего. Каждый понимает в меру своей испорченности.  Он, вообще, со странностями, но об этом потом. Э, а кому я это рассказываю, ты же спишь «мой конь ретивый».
- Эй, Аркаха, подъем!
- Ну, чего тебе, - через пять минут недовольный Аркадий Георгиевич открывает глаза.
- Дверь за мной за –крой, - командным голосом, рявкую я.
-  Слушай, чего ты орешь? – он ищет свои очки, которые вечно куда-нибудь теряет. Да, что очки, это ерунда. Вот когда он деньги от жены прятал, это была песня.
 Придет пьяный домой, и чтобы она деньги не изъяла начинает распихивать их по всем углам. Зато с утра веселье! Один раз, мы с ним четыре (!) часа искали четвертной, который он с вечера куда-то заховал. Перерыли все, все книги, всю одежду, обувь, в его инструментах порылись. Ну, нет, хоть убей. Пошел он меня до метро провожать, руку в карман рубашки засунул, за спичками, а там двадцать пять рублей лежат. Хорошо еще, что в то время деньги не меняли каждые два года, а то он много бы фантиков мог бы найти. А вот еще случай, ну, просто уникальный. Нажравшись, в очередной раз, Аркашу окончательно переклинило, он зашел в хозяйственный магазин, на углу Гражданки и Просвета, и купил небольшой сейф. Ну, то что это не сейф, а одно название, никто не сомневался. Зачем советскому человеку бронированный ящик? Храните деньги в сберегательной кассе, вот наш лозунг. Короче. Сейф представлял из себя железную коробку, размером со стандартный дипломат за тридцать рублей, к которой была приварена металлическая цепочка, длинной около полуметра. Из коробки выдвигался ящик, в котором и надлежало хранить всяческие драгоценности и деньги. Поскольку, не одного ни другого у Аркаши не было, он хранил в сейфе свой паспорт. В 89 году, нам предстояла поездка в Севастополь. Поездка представлялась просто шикарной, ведь ехали трое молодых парней, старшему было тридцать два, а младшему, мне, двадцать три. Месяц летом  в Крыму, да за государственный счет. Это же мечта поэта. Ах, какие там женщины… Впрочем, Аркадий себя этого удовольствия лишил, и лишил таким образом. Получив командировочные, мы с ним и Славкой, который в итоге поехал вместо него, решили это дело спрыснуть. Не смотря на то, что Горбачев все еще свирепствовал, борясь с зеленым змием, последний постепенно возвращал себе утраченные позиции. На каждом углу, их так и окрестили- «пьяный угол», стояли людишки и торговали водкой. Ну, в два раза дороже, ну и что? А тогда езжай на Сенную и покупай талоны по пятерке, дешевле, но зато сколько времени потеряешь. А тут пожал те, прямо рядом с работой. Кстати. Директора вино водочных магазинов и товароведы, здорово поднялись тогда на антиалкогольной компании. Они по всему району рассылали продавцов, таких вот, как этот, у которого мы только что взяли два пузыря, платили им по рублю с проданной бутылки, а оставшиеся деньги дербанили между своей торговой мафией. Я посчитал туда и производителей, экспедиторов и прочих уебней. Водку можно было купить и в пивном ларьке, но продавщица не продавала незнакомым, а ждать кого-то, кого она знала, нам не хотелось, поэтому мы купили на углу и пошли на чердак в Славкин дом. Выпили, мало. Пошли на угол, там никого уже нет. Пошли на другой, там только «квадрат». Ну что же, придется это варенье пить. Купили три и пошли к Броневой, на бревнышке посидеть, за пивным ларьком. Убрал и это, повело. Мы то, со Славой, рядом живем, а Аркахе ****юх..ть на другой конец города. Пришлось ему тачку ловить. На следующий день он пришел на работу только к обеду. Его все ищут, как же, сегодня отъезд, а инженера нет. Приходит он, злой, как черт, предлагает пойти покурить. «Ну, что случилось?» – спрашиваю я его. «Ты не помнишь, я вчера куда свой паспорт запихал?» - спрашивает он. «Ты чего? Откуда я знаю, куда ты паспорт дел». «Целый день искал, не могу вспомнить, куда я его засунул». «Посмотри в ящике» - говорю я – «Ты же теперь все туда складываешь». «Ключа нет» - отвечает он – «Я его вчера спрятал куда-то, никак найти не могу». «А деньги?» – «И денег нет. Еле –еле на кружку пива наскреб». «Да, весело, как же с командировкой быть?». «Пойду Ваньке скажу, что паспорт посеял. Наверняка я его в такси потерял!». Вот такие дела. Когда же мы загорелые и довольные вернулись из Крыма, то Аркашка рассказал мне, окончание той печальной истории. Придя вечером домой, он предпринял попытку открыть злополучный ящик, а вдруг, действительно, и паспорт и деньги в нем, тогда он еще успевает поехать с нами. Но, сейф был сделан на совесть. Сломав несколько полотен ножовки, он решил перепилить цепочку. Результат оказался на редкость идентичным. Он дождался жены, чтобы узнать у нее, не забирала ли она ключи от сейфа. Самое главное, что запасной ключ, он потерял сразу же, как купил сейф, а сделать дубликат, у него руки не доходили. Жена, думая, что Аркадий уехал в командировку, притащила домой какого-то режиссера с «Ленфильма», по моему Снежкина. Аркадий его знал и морду бить не стал, а просто нажрался за счет «Невозвращенца с ЧП районного масштаба». На следующее утро, он узнал у жены, которая почему-то спала одна, а он с режиссером, что куда он дел ключ, она не знает и знать не хочет, потому что он, пьяница и педераст. На что, Аркадий обиделся и продолжил пить водку с «цветком календулы». Прошло две недели. Как-то его жена, поливая комнатные цветы, вроде бы баобабы, заметила, что из земли у одного горшка торчит какой-то металлический предмет. Видимо, от полива, земля немного просела, вот он и показался. Да, показался, именно ключ, который и был вручен мужу вечером, в торжественной обстановке. В железной коробке, которая не поддавалась ножовке, а резак должны были прикатить только через неделю, находился паспорт, командировочное удостоверение и восемьсот рублей ассигнациями. После этого случая, Аркадий никогда больше в сейф ничего не клал. Он закрыл его пустым, а ключ выбросил в окно, правда, опять по пьяни. Поэтому, он только думает о том, что в нем ничего нет, а что же на самом деле, знают только новые жильцы, которые въехали в квартиру пару лет назад. Интересно, а они пытались открыть этот ящик с помощью чего? 
Аркаха закрыл дверь, а я поплелся на трамвайную остановку. Трамвай подошел, на удивление, быстро и я преспокойно задремал, «под стук трамвайных колес». Разбудил меня кондуктор, когда я уже подъезжал к моей остановке.
- Чего тебе? – спросил я, зевая и тря глаза.
- Проезд будем оплачивать? – спрашивает он, плаксивым голосом. – Уже какой круг мотаешь, а все бесплатно.
- Какой круг? –испугался я, немного приходя в себя. – Ты о чем, мужик?
- Ты уже ездишь в трамвае три часа, - говорит он. – Я уже тебя и так, и этак, а ты только мычишь.
- Ладно, бывай, - сказал я, хлопнул мужика по плечу и выскочил из трамвая, как всегда не оплатив проезд.
Ралина на остановке не было. Вот сволочь, подумал я, не мог подождать каких-то три часа, теперь придется самому в институт переться. Купив бутылку пива, Аркаха выделил мне на проезд червонец, но поскольку я проехал бесплатно, то можно и на пиво разориться, я направился вдоль речка к институту. За прошедшие годы, здесь ничего не изменилось, разве что, открыли два кафе, для того, чтобы студенты пили не в аудиториях, а в специально предназначенных для этого местах, да пару ларьков, опять же, торгующих пивом и сигаретами. Толи было уже поздно, толи в связи с сессией, народу в «школе» почти не было. Так, увидел пару-тройку студентов, да каких-то работяг. Я прошел на территорию и направился а «Техносаду». Почему это здание, построенное на месте бывшей помойки, от того там летают несметные полчища мух, носит название «Техносад» это долгая история, не хочется отнимать у вас время. Если интересно, то позвоните Рыжему и съездите с ним в Публичку. Он, когда не пьет, то постоянно там ошивается, все книги по сельскому хозяйству изучает, наверное, фермером хочет стать. Один раз, специально поехали они со Светкой в Павловск, на сельскохозяйственную выставку, чтобы купить различные образца картофеля для посадки. Купили, аж шесть разных сортов, по два килограмма. Ну и что? Ничего! Сами сожрали, мы с Кэпом помогли, да он еще шмар голодных подкармливал, чтобы ноги могли раздвигать. Так вот. Съездите в «публичку» и попросите книжку про эти самые «сады». Вам дадут, я вас уверяю.
На вахте сидел мужик, не русской наружности, которому я сразу не понравился.
- Ты к кому? – спросил он, поднимаясь со стула и подходя ко мне.
- К Ралину, - я выдохнул ему в лицо эти слова, вместе с запахом настойки и пива, - А чего ты мне тыкаешь?
Он брезгливо сморщился, схватил меня за руку и стал тащить из помещения, при этом угрожая милицией. На шум, а может на мой пьяный голос, прибежал Игорь и оттащил меня от вахтера.
- Это ко мне, - сказал он.
- ****юк! – сказал я.
- Что? – сказал вахтер.
- Пошли, пошли, не надо заморочек, - сказал Игорь и повел меня в какую-то комнату. – Ты чего так поздно? Я тебя двадцать минут ждал на остановке.
- И что?
- Не дождался.
- Как, но я же здесь. Значит, дождался, - сказал я, присаживаясь на стул, рядом с ним.
- Рассказывай, - сказал он.
- Пиво есть?
-Нет.
- Надо купить.
- Хорошо, потом купим, мне еще надо немного поработать. Если хочешь, то сходи, я денег дам.
- Хорошо, а этот придурок на воротах?
- Договоримся.
- Чего?
- Иди, я договорюсь, он тебя не тронет.
- Них..я, ты даешь! С какого хрена, он меня тронет.
- Ну все, иди. И кончай здесь матерится.
- А тут есть дамы? – спросил я. Кроме мужика за шкафом, который ковырялся в каком-то прямоугольном ящике, я никого не заметил.
- Нет, дамы в соседней комнате. Просто у нас не принято, ругаться матом, - выталкивая меня из комнаты. Гнусавил Ралин.
- Иди ты, - сказал я и пошел, чуть не сбив с ног, не высокого мужика, в черном костюме, серебристых очках на крючкообразном носу и козлиной  бородкой, а-ля Троцкий. – Пардон, - сказал я мужику.
- Ничего, ничего, - спешно ответил он, приглушенным голосом.
Так я познакомился со вторым человеком в конторе, в которой мне предстояло проработать целых полтора месяца – Мудавником Михаилом Леонидовичем. Меня очень повеселила его фамилия. Мне кажется, что с кличкой у него с детства было все в полном порядке….
 Только детишки, не догадываясь, об истинном значении фамилии, отбрасывали первую букву, отрезали хвост, и получался «удав». Мишаня очень гордился тем, что его сверстники называют его удавом. «Погоди» – сказал ему отец – «Чуточку подрастешь и перестанешь радоваться». Вот ведь какой умный был у него   папа, как нобелевский лауреат. В четвертом классе, «крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха» - «Папа, а что такое мудак?». Папу не смутил этот вопрос, он ведь был, умный еврейский папа. Он давно был готов к нему. «Это тоже самое что чудак, только на букву «м»- сказал он. Миша удовлетворенный покинул его кабинет.
Лишь повзрослев, он понял истинно значение этого слова, но стать взрослым, не означает, автоматически стать умным. От чего, менять фамилию не стал, а решил прославить ее, совершив какой-нибудь подвиг.
 Но, война давно кончилась, а совершать подвиги в мирное время, дело хлопотное и неблагодарное. Потомки не оценят, к примеру, если он вытащит старушку из пылающего дома, или ребенка из ледяной проруби. Для того, чтобы спасти бабку, надо было поджечь какой-нибудь дом и затолкать туда, отбрыкивающуюся старуху, ведь не всякая согласится на подобный риск. С прорубью тоже была проблема, Один раз, он договорился с одним мальчишкой, что тот за три рубля побарахтается в холодной воде, пока Миша его не спасет. Но, когда они шли к проруби, то Михаил Леонидович, сам провалился под лед, и если бы не парень, который догадался принести, валявшуюся неподалеку доску, чтобы Мудавник мог уцепиться за нее и держаться, пока не подоспеет помощь, то Мишины мечты пошли на дно бы, вместе с их хозяином.
Тогда, он решил ударится в науку. Он днями и ночами просиживал в институтской библиотеке, читая книги по математике, физике, химии, биологии, медицине, астрономии и технике секса. Он все хотел найти закон, который еще не открыл не один ученый. Но, к сожалению, все законы, которые он знал, уже были открыты какими-то Ньютонами, Кеплерами, Эйнштейнами и прочими Борами. Решить теорему Ферма он не смог, а заниматься вечным двигателем не хотел, считая это занятие ниже своего достоинства. В общем, с наукой тоже не вышло. Время шло, время тикало. Мише было уже далеко за сорок, он уже свыкся с мыслью, что никогда не прославит свою фамилию, и на вопрос сына «Что такое мудак?», отвечал, что это чудак на букву «м». И тут, удача, наконец, засияла перед маленькими выпученными глазками в очках серебристой оправы, он познакомился с коллегой по науке – Фасьянниковым Михаилом Николаевичем.
Фас, как для краткости называли Николаевича, преподавал в техническом институте и занимался бизнесом. Высокий мужчина, ровесник Мудавника, с коротко остриженной седой головой, такой же белесой бородкой, торчащей клоками в разные стороны, очками в золотистой оправе, чуть «синюшным» носом, маленькими поросячьими глазками, да и все его лицо, чем-то напоминало свиное рыло из известной детской сказки- «Три поросенка». Бизнес Фаса заключался в том, что он занимался перепродажей медицинских приборов, которые дорабатывал, доукомплектовывал и перекрашивал. Сойдясь на почве любви к научным спорам, два Миши вскоре полюбили друг друга так, что Миша- Фас, предложил Мише-Мудаку место генерального конструктора в своей фирме. Маловато будет, подумал будущий нобелевский лауреат, но скрипя сердцем согласился, - Ньютону тоже не сразу кирпич на голову упал, вначале этот кирпич кто-то слепил, а уж потом швырнул его в физика, чтобы тот не шлялся под окнами по ночам, горланя блатные песни.
«Давайте только уточним, Михал Николаевич, название моей должности» – сказал чудак на букву «м». – «Я предлагаю называть меня не генеральный конструктор, а гениальный конструктор. Мне кажется, что так будет вернее». «Я с вами согласен, Михал Леонидович» – ответил Фас – «Вы верно подметили сущность этого вопроса. В слове «гениальный» есть какая-то энергетика, какой-то магнетизм. Все, с завтрашнего, нет, с сегодняшнего дня, вы называетесь «Гениальный конструктор всех времен и народов. Для краткости просто «гений». «Согласен с вашим замечанием Михал Николаевич» – сказал, растроганный Мудавник и они расцеловались.
Вот, с каким человеком я столкнулся в коридоре, когда направлялся в ларек за пивом.
- Купи орешков, - крикнул мне Игорь вдогонку, но я сделал вид, что не слышу, решив зажать сдачу, на проезд в метро.
Закончился вечер у него в общежитии, в котором он жил вместе с женой – Раиской и двумя детьми Гаврилой и Зойкой. Но сначала, по дороге в общагу, мы встретили какого-то Володю Градовинова, который работал вместе с Ралиным. Мы познакомились.
- Алкаш, - шепнул мне Игорь на ухо.
- Это отлично, - сказал ему я.
Мы пошли в бар, под названием «Стрелец», находившийся на набережной Карповки, неподалеку от Ралинского общежития. Там мы пили пиво с чипсами и сухариками. Вова предпочитал вначале засандалить стакан портвейна, а уж потом, отполировать его пивом. О чем мы там говорили, я не помню. Что мы делали в общаге, в тумане. Очнулся я от колокольного звона, доносившегося из раскрытого окна. Рядом кто-то спал, свернувшись в клубочек. Это не моя комната, подумал я, глядя на облупившиеся крашеные темно-синей краской стены, грязно-серый потолок и нагромождение всякого хлама, вдоль стены и окна. Я привстал на кровати. Это Ралин, догадался я, значит я ночевал у него. Я слез с постели, потянулся и подошел к окну. На улице было чудесное июньское утро. Солнце выглядывало из-за красных куполов церкви, какое-то там матери, только не бени. Утки плавали по речке, птицы орали на деревьях, подпевая перезвону, бомж журча писал на ствол липы, жужжа, летали мухи, пчелы и бутылки, с верхних этажей.
- Ты, урюк, вставай, - потряс я Игоря за плечо.
- Сам урюк, - пробурчал он. – Дай поспать.
- Ага, так я тебе и дал поспать, - сказал я. – Я, вообще, не понял, как я здесь очутился?
- Как, как, - он повернулся и стал протирать глаза. – Ты вырубился за столом, а я тебя на руках нес.
- За каким столом? В кабаке?
- Почему? – удивился он.
- Что, почему. У тебя с мозгами все в порядке?
- У меня то все, а вот у тебя. Ты что, не помнишь, как мы у меня на кухне бухали, - ты еще к Раиске приставал, пытался ее научить мясо жарить.
- Это к этой старухе? А кто она, соседка?
- Моя жена, - сказал он и сел на кровать. Почесал свои тощие ноги и стал натягивать брюки.
- Жена, а я думал, что ты уже развелся. Ну, извини. А, что она такая старая, если она твоя жена?
- Так вышло.
- Что?
- Так вышло, сердцу не прикажешь, - он одевал рубашку.
- Я бы точнее выразился – х..й ровесника не ищет, - заметил я.
- Пусть так, - он одевал носки.
- А, сколько же ей лет?
- Скоро шестьдесят, - он застегивал рубашку.
- Сколько?
- Будет шестьдесят, - он закатывал рукава.
- Них..я, а выглядит на тридцать.
- Хорошо сохранилась, - ухмыляясь, сказал он и закончил одеваться.
-  Что будем делать? – спросил я, потрясенной известием о том, что Ралинской жене почти шестьдесят лет. Я то в шутку назвал ее старухой, а оказалось и вправду.
 Да, бывают же такое. Я понимаю, если бы она богатой была, тогда другое дело, а так. Живут в сраной общаге, одеваются, судя по Гоше, не ахти как, может она подпольная миллионерша, этакая мадам Корейко. Да нет, не похоже. Значит –любовь.
- Мы идем на работу? – спрашивает Игорь
- Иди, а мне-то зачем? – в свою очередь, задаю я вопрос.
- Как, ты же вчера орал, что хочешь поговорить с Фасьянниковым и поработать у нас, - говорит Ралин, ковыряясь спичкой между редким рядом зубов.
- Я орал? – удивляюсь я. – Когда это было?
- Спроси у Вовчика, он тебе подтвердит, - говорит он. – Ты говорил, что тебе нужна трудотерапия, иначе ты из пьяного болота не вылезешь.
- Что, серьезно?
- Нет, шучу, - скрипит он недовольно. – Я вчера Мише звонил, сказал, что «Орлов хочет с тобой поговорить о работе».
- Серьезно? Ладно, что ты сразу морду корчить начинаешь, - говорю я. – Раз обещал, значит поговорю. Только мне опохмелиться надо, а то башка ни черта не соображает.
- Обойдешься, - категорически, заявляет он. – сейчас покушаем и пойдем. Нам с Вовой надо еще Иванова в командировку отправить.
- Нет, Игорь, я если пива не попью, то ничего соображать не буду, - говорю я.
- Ладно, пойдем покушаем, а там видно будет.
Мы идем на кухню, где на столе стоят «остатки былой роскоши». Пока Игорь ходит в туалет, я заглядываю в холодильник и обнаруживаю там, початую бутылку водки. Легким движением руки, я отвинчиваю пробку, прикладываюсь к горлышку и делаю несколько внушительных глотков. Водка проваливается в желудок, по которому моментально разливается тепло. Я ставлю бутылку на место и закрываю холодильник. Через секунду появляется Ралин. Я делаю вид, что осматриваю кухню.
- Чайник поставил? – спрашивает он, вытирая мокрое лицо полотенцем.
- Нет, - отвечаю я.
- Иди мойся, я поставлю.
Пока я хожу в туалет и споласкиваю лицо, алкоголь добирается до головы. Все, я уже в норме, теперь могу разговаривать с кем угодно и о чем угодно. Впрочем, Фасьянникова я знаю еще со времени учебы. Он был у Игоря, руководителем дипломного проекта. Да, и потом, после окончания института, мы с ним сталкивались несколько раз. Он не производит особого впечатления, как бизнесмен, а что касается его профессиональных качеств, то я не в курсах, у нас он ничего не вел. Что же касается поверхностного впечатления, то мне кажется, что он сам не знает чего хочет. Вроде бы и тянет на себе организацию, но делает это по наитию, а не за счет профессионально поставленного дела. Но, это мое впечатление, построено на рассказах, того же Игоря и еще одного парнишки, сейчас не вспомнить, как его зовут. Я возвращаюсь на кухню, где во всю кипит чайник и шляется Ралин.
- А где Рая? – спрашиваю я.
- Спит еще, - отвечает Игорь, нарезая колбасу.
- Она работает?
- Да, в аптеке. Сегодня выходная. Они с Зойкой будут дрыхнуть до одиннадцати часов.
- А сейчас сколько?
- Сейчас восемь двадцать, - говорит он. – Нам надо выйти через двадцать минут. Давай, заваривай чай.
Мы пьем чай, хотя, я бы еще водочки тяпнул, но при Игоре неудобно. Хорошо, подожду, когда он уйдет переодеваться.
- А, о чем я должен говорить с Мишей? – спрашиваю его. Он, напоминает мне беззубого старика, который голодал неделю и вот, дорвался до корма, и жадно жует бутерброд с колбасой, своими стариковскими деснами.
- Откуда я знаю? – говорит он, залезая в холодильник и думая, что бы еще сожрать. – Ты устраиваешься на работу, а не я.
- Них..я, ты дал. Я понятия не имею, чем вы там занимаетесь, - говорю я, внимательно следя за ним. Интересно, заметит он или нет, что в бутылке слегка обмелело.
- Как говорит Воробьев – «Не важно, чем заниматься. Главное делать вид, что тебе интересно».
- Да? А кто такой Воробьев? Ты вчера постоянно его цитировал.
- Это Володин начальник, - говорит он. – Лечо будешь?
- Давай, - я подставляю тарелку. – А какое отношение он имеет к твоей конторе?
- Он в ней работает.
- Так он и твой начальник?
- Нет, мой начальник Фас, а остальные дерьмо.
- И Воробьев?
- Нет, Воробьев наш человек. Ну, что я тебе буду рассказывать, поговоришь с Мишей и все поймешь, - говорит он, дожевывая свой бутерброд. – Помой посуду, а я пойду одеваться.
Ага, только мне этого не хватало, как посуды мыть.
Только Ралин за дверь, как я оказываюсь подле холодильника и проделываю туже операцию, что и пятнадцать минут назад. Еще разок и я уже буду раскладной. Фу-х, выдыхаю я пары алкоголи и иду мыть посуду. Теперь можно, теперь еще пивком потушить, и все в полном порядке.
По дороге, я выпрашиваю у Игоря бутылку пива. Он, скрипя сердцем, покупает мне бутылку «Петровского». Я пью пиво, и думаю о предстоящем разговоре. Нет, так нормальные дела не делаются. Взял, напился, и вместо курсов, устроился на какую-то непонятную работу. Впрочем, надо же что-то делать, может и ничего, может, хоть пить перестану.
Михаил Николаевич смотрит на меня своими поросячьими глазками и вешает лапшу на уши. Я не понимаю, для чего ему такой сотрудник, который ни бельмеса не понимает в электронике, а похоже, что именно в  этом заключается основная работа. Ковыряться в каких-то приборах, начиненных всякими триггерами, сопротивлениями, микросхемами и другими  паяльниками. Впрочем, паяльники это те которыми что-то паяют, я так думаю.
Короче. Я устроился на работу. Мне дали прочитать положение об «организации», в котором были расписаны обязанности сотрудника. Я едва смог его прочесть. Глупость несусветная, так мне показалось с первого взгляда, была разработана Гениальным конструктором и описывала. Как я уже заметил, мои обязанности. О моих правах, там ничего не говорилось. Единственное, что я понял из этого положения, что работать я могу со скольки угодно, но не менее восьми часов. Хочешь, с шести до двух, хочешь, с девяти до шести, и так далее. В зависимости от количества отработанного времени, рассчитывался коэффициент трудового участия. Как я потом понял, все, точнее, большинство сотрудников боролись именно за время проведенное на работе, а не за конечный результат. Ты мог делать вид, что работаешь, если сумеешь, мог приписать себе пару часов, чем некоторые и занимались, главное, чтобы твой непосредственный начальник подписал тебе эти самые часы. Я, например, позднее, когда не много освоился, написал себе часы работы с девяти до пяти. Но, приходил, обычно, чуть раньше, минут на пятнадцать, спрашивал у вахтеров, был ли кто-нибудь из руководства, если слышал отрицательный ответ, то записывал себе приход на работу в восемь, а то и в семь часов. Нет, на повышенный коэффициент я не рассчитывал, как Градовинов, просто я знал, что прогуляв денек, другой, могу отбить это время несколькими часами приписанными мной заранее.
Итак. Я написал заявление. 
«Руководителю Объединенного
коллектива
г. Фасьянникову М. Н.
От Орлова А.Л.

ЗАЯВЛЕНИЕ.

Прошу принять меня на работу в Объединенный
Коллектив. С «Положением о труде и заработной
Плате» ознакомлен и согласен.

                Орлов А.Л.

К сожалению, первая попытка написать заявление, мне не удалась. Буквы сливались в мутное пятно, строчки прыгали, налезая одна на другую. Я пожаловался Ралину и попросил его, написать за меня, но он отказался. Пришлось напрячь всю свою силу воли и взять свою первую высоту. На радостях, я напился на Вовины деньги, пообещав, что отдам ему с первой получки. Я, действительно, отдал ему потом эти деньги, но взял еще больше. Но это не суть. Гнилость этого «ОК» я раскусил уже через пару недель работы.
Количество сотрудников, числившихся в коллективе, зашкаливало за пятьдесят. Реально же, я видел от силы двадцать, и то, во время зарплаты. Вероятно, большое количество людей, было необходимо, для того, чтобы выписывая на них зарплату, всегда иметь под рукой неучтенные деньги, так называемый «черный нал». А чем еще можно объяснить, что в компьютере Главного бухгалтера – Ноны Борисовны Илюмжиновой были расчеты заработной платы, именно, на пятьдесят  два человека, со всеми ИННами и страховыми взносами в Пенсионный фонд? Ладно, мне плевать, чем они там занимаются, и каким способом облапошивают государство, главное, что они обманывают почти всех сотрудников, платя им не зарплату, а какое-то пособие, для того чтобы сразу коньки не отбросили. Фас кормит всех обещаниями о светлом будущем, некоторые верят, это их право, я никого не разубеждал. Впрочем, а кто в молодости не верит в свою счастливую звезду. Почему в молодости? Потому что, я заметил интересную особенность возрастного состава организации. Руководящие посты занимали люди пенсионного и пред пенсионного возраста, которым дергаться куда-то было бессмысленно, они просто доживали свой век, получая скромную прибавку к пенсии. Низовое звено, как говорил Ралин – верблюды, состояло из молодых парней, в основном студентов, или детей «нужных» людей. Этих Фас и Мудак холили и лелеяли. Взять того же Собакина. Раздолбай, похлещи меня, бухает, на работу не ходит, учится, как геморрой, а все ему сходит с рук. Почему? Потому что, папа у него директор завода в Брянске, на котором Фас планирует наладить выпуск своих приборов, во Собакин этим и пользуется. Во время каждой сессии, Фас носится по институту, сдавая  за него зачеты и экзамены. Тоже можно сказать и про Стаса. Как он поступал в «школу». Ему необходимо было только написать сочинение на три балла и все. Сечете? Люди сдают экзамены, готовятся, ночами не спят, а этому балбесу лишь сочинение, и то на трюндель. Фиг, не написал, получил «парашу». Тема сочинения была не сложная - о войне. Даже, если ты читать не умеешь, но, хоть, фильмов то пару, наверняка, смотрел: «А зори здесь тихие» или «Они сражались за Родину», или «Рембо –3», нет, про последний писать не стоит. Так вот, Стасик про войну слышал только краем уха, поэтому и написал всякую ерунду, напридумывав, фамилий, якобы людей писавших о войне, типа: Василий Быкман, Борис Пулевой, Борис Василькин и Михаил Шелухов. А уж сколько ошибок он сделал, мама не горюй. Проверив первые три предложения, преподаватель плюнул и прекратил обращать на ошибки внимание. Короче, пришлось Фасу тащить председателю экзаменационной комиссии две литровый бутылки водки «Достоевский» по триста рублей. Тот пожурил проказника Стаса, убрал два томика «Достоевского» в портфель, со словами- «Вечером освежу память», и включил Головина в списки зачисленных в ВУЗ. Так, Стас стал студентом. Другие молодые «бойцы» были не лучше. Дима Иванов, закончивший «Бонч» с красным дипломом – бухал, как черт. При этом его здорово клинило и он вечно попадал во всякий блудень, Денис Метлов, этот «сын полка» страдал провалами в памяти, и, вообще, был мальчик со странностями. Вначале ему надо было окончательно доломать прибор, а потом, с невероятными усилиями, починить. Поносов, был наиболее грамотным из всего молодняка. Он окончил наш институт, и руководителем его дипломного проекта был сам Гениальный конструктор, который и привел его в организацию, всячески способствуя продвижению своего протеже. В общем, если я правильно понял, то всех кто-то сюда привел. Нас с Вовой привел Ралин, и поскольку у него шла подковерная возня с Мудавником, за право обладать телом руководителя «ОК», то мы с Градовиновым считались моральными изгоями. Но, обо всем этом я понял, проработав в конторе около месяца. Руководил молодыми и мной Алексей Георгиевич Дубарев, ровесник моего отца, больной, уставший старик, которому эта работа не приносила ничего, ни хорошего, не плохого. Он был, как дядька, поставленный следить и воспитывать юный барчат. Он был мягкий и спокойный, лишь изредка, дававший волю эмоциям. Ничего плохого о нем сказать не могу.   Да, был еще один кадр, по фамилии Куда. Я сначала не понял, что это его фамилия. Как- то раз, когда я выходил из комнаты, а этот хмырь стоял рядом, то Алексей Георгиевич крикнул – «Куда ****ь!». Я слегка обалдел, от такого отношения к моей персоне, но залупаться не стал, а ответил спокойно, что иду покурить. «Я не тебе, Леша» –сказал Георгич, улыбаясь – «Это фамилия у Антона такая - Куда. А кричу я, потому что, он них..я не слышит». Да, Алексей Георгич занял бы второе место в конторе, по умению во время ввернуть матерное словечко. На первом, несомненно, был бы я.
 Женщины, они находились в других помещениях, представляли из себя нечто бесформенное и серое. Илюмжиновой, молодящейся женщине, которой за сорок, у которой все уже далеко позади,  я сразу не понравился, оттого что пил и не выказывал уважение. Ралин, сначала, говорил о ней в розовых красках, но потом, после того, как мы с Вовой вдвоем нажрались на работе, а обвинили всех троих, и сделала это Нона, то Игорь перестал с ней общаться. А ведь, когда-то, даже целовался с ней. Огонькова и Ман Да У были метрологами, что это такое, я так понять и не успел, особенно в наши дела не лезли, так иногда Огонькова, глядя на мою заплывшую морду, что-то ворчала себе под нос и все. Ман Да У была кореянкой со спокойным характером и отрешенным видом. Чем-то она напоминала известную политическую деятельницу и бизнесменшу Какавманду. Что-то любят эти узкоглазые «манду» в свою фамилию вставлять. Еще была административная группа. Я не буду рассказывать обо всех бабах, торчавших в офисе. Скажу лишь, что Лариску Лобкович я помнил еще молоденькой девчонкой, она была племянницей Фаса. Она мало изменилась и была, пожалуй, самой нормальной из всех баб. Еще одна девчонка мне понравилась – Ирка. Симпатичная, длинноволосая, лупоглазая, стройная девушка. Я не прочь был бы за ней приударить, только вот, говорят про нее, что она на столько тупорылая, что переплюнет Метлова и Головина вместе взятых.
Да, чуть не забыл о команде Воробьева. Кроме Вовы Градовинова, в нее входили Леня Шмурцев и Мила Фасьянникова. Этакая «Команда А» –2. Все трое вели антиобщественный образ жизни. Правда Вова не пил с этими двумя, он или глушил в одну хари, или пил со мной и Ралиным. Мила была бывшей женой шефа, но спилась и жила с Леней. Фас держал их из жалости и корысти ради. У Милы была квартира, в которой он был прописан, а развестись и выписаться, значит потерять дополнительную жилплощадь. Леня и Мила бухали тоже, что и я, различные сурагаты и другую отраву. После получения жалких денег, они по пол месяца не появлялись на работе, потом выползали, как тараканы из щели, погреться на солнышке. Отработав оставшиеся пол месяца и дождавшись зарплаты, все повторялось по новой. Иногда они допивались до чертиков. Мила как-то рассказывала хохму. « Сидим мы с Леней на кухне, пьем спирт. Вдруг, Леня говорит мне. «У тебя сзади сидит черт, прогони его». Я махнула рукой, будто прогоняю чертика. «Все, прогнала» – говорю ему. А он, смотрит поверх меня страшными глазами и орет – «Вот он, зараза, опять появился». Вскочил и стал гонятся за ним, по всей квартире. Слышу, хлопнула входная дверь, ну, думаю, выгнал его на лестницу. Через пять минут прибегает Леня, весь бледный, трясется. Я спрашиваю у него, мол, что там произошло? А он говорит: «Я за маленьким-то бегу. Он по лестнице наверх, я следом. На последнем этаже почти настиг его, а тут вижу, сидит на лестничной клетке здоровенный чертяга, размером со шкаф и пальцем меня манит. А маленький за его спину спрятался и шепчет что-то ему на ухо. Я как увидал эту картину, так вниз бросился. Надо милицию вызывать, а то не дай бог, в квартиру вломятся». Вот так. Что же касается Павла Александровича Воробьева, неприкасаемого авторитета для Игоря, то он был, несомненно, умный мужик, но, как правильно заметили Лариска и Володя, обалденный пиз..бол. Говорить может на любую тему и, с поверхностной точки зрения, довольно компетентно. Но, стоит копнуть поглубже, как тут же вылезают уши «Московского комсомольца» и «Комсомольской правды». В общем, этакий «московский правдивый комсомолец» пред пенсионного возраста. Но, Ралин готов слушать его часами, открыв рот и пережевывая остатки пищи своими мощными челюстями. Таким образом, как я уже говорил, контора состояла из молодняка и старперов. Народ был подобран или по личностному признаку, либо брали людей, которые не выступаю, ни чем не интересуются, выполняют свою работу, за мизерную зарплату, регулярно ходят на работу, не пьют. Одним словом, контора не имела будущего, а все попытки реанимировать больного, не имели успеха, наталкиваясь на сопротивление двух Михаилов. Да, а теперь о главном, о его величестве приборе.
Прибор носил название ОИФ –М, что означало Онанизатор Иммуно Ферментный – мужской. Предполагалось, что в ближайшем будущем появится аналогичный женский, но у Гениального конструктора, в данный момент, был небольшой засор в мозгах, и новое детище никак не могло появиться на свет.
Что представлял из себя прибор со столь странным названием? Он состоял из блока питания, блока регистрации и, собственно, самого онанизатора. Ну, блок питания это обычная прямоугольная коробка, пятьдесят на сорок, весящая примерно сто килограмм. Блок регистрации, чем-то напоминал кассовый аппарат, с лентой, на которой выдавались результаты анализов. Онанизатор, тоже представлял из себя, прямоугольник восемьдесят на сто, с клавишами, дисплеем и двумя отверстиями сбоку. Одно отверстие было поменьше, другое большего диаметра. Предназначался прибор для исследования крови спермы мужчин, пожелавших обзавестись потомством. Работал он следующим образом.
Клиент засовывал палец в маленькое отверстие, где находилась игла. Капля крови, которая выступала из пальца, в результате укола, капала в специальную лунку, и подвергалась исследованию с помощью специальных стекол. Я слабо понимаю, что-то в этом деле, там что-то связано со спектральным анализом состава лейкоцитов, эритроцитов и прочих элементов, входящих в кровь. Короче, кровь проверялась на наличие всяческих болезней типа СПИДа, гепатита, сифилиса и прочих. Если этот анализ не давал положительного результата, то клиенту предстоял более приятный анализ, нежели укалывание пальца. Второе отверстие, как вы уже догадались, предназначалось для исследования спермы мужчины. Клиент, засовывал в него свой пенис, и тут наступало самое интересное. Специальными, мягкими рифлеными  присосками, член оказывался зажат в отверстии. Начиналась вибрация, вызывавшая отвердение этого органа и испускание спермы. Как только датчик фиксировал семяизвержение, вибрация прекращалась, и прибор приступал к анализу полученного материала. За считанные минуты, можно было определить, способен ли мужчина к воспроизводству или нет. В принципе, прибор был полезен и удобен в эксплуатации, если бы не несколько неприятных моментов. Частенько подводила элементная база. Датчики ломались и вибратор продолжал работать, хотя материал уже был в наличии. Пока не останавливался вибратор, вытащить свое достоинство, мужчинам не представлялось возможным. Правда, некоторые пользовались этим и специально стучали по крышке прибора, в надежде вывести из строя датчики. Бывают такие люди, которым одного раза не достаточно. Иногда ломался кривошипно-шатунный механизм, и тогда вибратор развивал такую скорость, что клиент вытаскивал из него почерневший «окурок», вместо розового конца. Но, это были досадные недоразумения. Прибор пользовался огромной популярностью у сильной половины человечества и некоторые предпочитали платить деньги, а анализ был платным, за дополнительное обследование, чем вызывали неудовольствие у их жен. Одна такая женщина, вцепилась в лицо Гениального конструктора, когтями, за то, что он создал «этого монстра». «У мужа пропало всякое желание, после того, как он сходил на консультацию в лабораторию и сделал анализ» – кричала она на Михаила Леонидовича. Но, никакие преграды не могли остановить триумфального продвижение онанизатора, по бескрайним просторам России. Некоторые, богатые мужики покупали его для личного пользования, не смотря на высокую стоимость, резонно рассуждая о том, а зачем иметь жену, которую кормить и одевать надо, если есть безмолвная машина, которая не бухтит и есть не просит, а удовлетворяет не хуже валютной проститутки. Кое-кто, наградил их женскими именами и ложился вместе с ними в постель. Женщины писали петиции в Министерство здравоохранение, но результата не добились. Тогда-то и родилась идея, обратится к разработчикам, создать прибор, аналогичный мужскому, но предназначенный для исследования женских яйцеклеток. Гениальный конструктор приступил к разработке своего нового детища ОИФ-Ж, который должен был действовать по такому же принципу. Собственно, различие заключалось только в том, что надлежало отверстие заменить на нечто, напоминающее член. Я устроился на работу, как раз в тот момент, когда кипела работа над новым прибором.
Что же касается остальных приборов, которые перепродавали, то они не представляли из себя ничего оригинального. Обычные промыватели желудка,, в виде клизмы, средства от геморроя, чем-то напоминающее женские щипцы для завивки. По - моему, так, лучшего средства от геморроя, чем горячий паяльник еще не изобретено. Встряхиватели, в виде обыкновенной розетки, только со специальными увеличенными отверстиям для пальцев. Подключаешь эту штуковину в сеть, вставляешь два пальца, тебя так встряхнет, что после этого целый день ходишь после приема стимуляторов. В общем, множество мелких медицинских штуковин, которые не приносили весомой прибыли. Королем, несомненно, был ОИФ-М, и если бы не частые сбои и поломки в работе прибора, то вскоре бы фирма могла бы выйти на международный уровень. Но, прибор ломался часто, был громоздок и неудобен в эксплуатации. Дело в том, что перед тем, как запихать в него свой член, клиенту приходилось сдавать кровь. Эта процедура, еще с детства, вызывала у людей неприятные ощущения. А, представьте себе, если эту процедуру приходится проделывать по несколько раз на дню. Каково? Те, кто брал прибор для личного пользования, просил пацанов отключить кровизаборник. Они с радостью делали это, разумеется, за определенную плату. Тот же, кому приходилось приходить в лабораторию, для сдачи повторных анализов, просто использовал чужие пальцы, которые предприимчивые мальчишки и бомжа с удовольствием пихали в дырки, вместо клиентов, получая за это деньги на мороженное или «льдину».
Таким образом, работа молодых сотрудников фирмы, заключалась в ремонте, доставке и пуско-наладочных работах этого онанизатора. Если ремонтом и пуском приборов занимались пацаны, меня тоже хотели запрячь именно в их компанию, то доставкой в пределах город, занимались Игорь и Володя. Вот тут то, они и выцыпляли жалкие крохи, являющиеся небольшим довеском, к своим мизерным зарплатам. Если кто-то из парней отправлялся в командировку, то надлежало доставить на вокзал прибор, упакованный в пенопласт и в рабочем состоянии. Естественно, что для этого требовался транспорт. Никакой дурак не попрет на себе две большие коробки, весом около двухсот килограмм. Не попрет? Вы ошибаетесь. Эти два рационализатора приспособили для этого тележки, которые использовали раньше челноки, для своих вояжей в Польшу и свой собственный «пердячий пар». Взяв деньги, якобы на машину, они грузили части прибора на телеги и волокли их до ближайшей станции метро. Ладно летом, а вот, как же они справлялись зимой, вот в чем вопрос? Я посмотрел, как-то на этих ломовых лошадей, когда они окольными путями добирались до «Черной речки», это было захватывающее зрелище. Духота, солнце шпарит, как проклятое, пыль и пух затрудняют дыханье. Пот катит градом, мокрые, хоть сейчас в сушилку, они прут эти ящики по ямам и колдобинам, виртуозно уворачиваясь от автомобилей, зарабатывая себе на хлеб с пивом. Часто после такой доставки, приборы оказываются неисправны, и их приходится ремонтировать на месте установки. Вот к чему приводит жадность руководства и его нежелание достойно оплачивать работу сотрудников. Люди или ни черта не делают, как я, или кусают, что попало, как Игорь.
Вот в таком бардаке я и работал, точнее делал вид. Возможно, если бы не мои прогулы, появление на рабочем месте в неприглядном виде и смехотворная зарплата, то я бы поработал еще не много, но, что сделано, то сделано. Впрочем, до увольнения еще целый месяц, а пока я, как могу, регулярно прихожу на работу и высиживаю на ней положенные восемь часов. По сколько Кэп уже вовсю пашет на заводе, а Рыжий торчит в деревне, то особого стремления ехать в пустую квартиру, я не испытываю, поэтому сижу на работе, пока Игорь не идет к себе в общагу. Часто, я иду вместе с ним и ужинаю. Если вначале Раиска относилась к этому без эмоций, то в последствии, ее достало кормить еще один рот, меня это все ставило в неловкое положение, но Ралин регулярно тащил меня с собой. «Не ссы!» – это было его любимое выражение. Утром мы собирались у Володи в комнате и чаевничали. Так как, жены давали им с собой продукты, то я, естественно, мог бесплатно харчеваться утром и в обед, а вечером можно и не есть, если, конечно, не пойти к Игорю. Иногда к нам присоединялся Вова и мы шли в «Стрелец», попить пива, иногда и водки, и поболтать о всяких глупостях. Как-то мы сидели с Лариской и Гошей в баре. Что случилось с Игорем, я не знаю, только он вдруг залез по стене на трехэтажное здание, и стал орать от туда благим матом. Лариска еле уговорила его спустится. Потом он нашел себе новое развлечение. Найдет лужу побольше и поглубже, а шел сильный дождик, разбежится и бац в лужу двумя ногами. Стоит весь мокрый и улыбка до ушей. Вова вел себя более прилично, он только напивался и сразу шел домой, на автопилоте. Раз я напился с Ивановым. Не знаю, сколько он успел выпить до меня, но телепало его изрядно, так, что нас чуть не забрали в пикет. Спасло только его умение залечивать клиентов, чему он научился у Фаса. Он стал объяснять ментам, что он работает в замечательной фирме, которая делает такие замечательные и полезные приборы. Дальше, последовала тирада о свойствах и достоинствах онанизатора. Когда же он дошел до момента, когда идет забор спермы, менты со вставшими дыбом, нет не тем, что в штанах, а волосами, отпустили нас восвояси, наказав больше им на глаза не показываться, пригрозив посадить в пикет. В общем, жизнь продолжалась, пусть не так романтично, как раньше, но тоже со своими приключениями. Я уже практически забыл про Инока, Питбуля и Кучерявого. Конечно, мне не помешала бы моя тонна, которую мне был должен Андрей, но идти в общагу и видеть их рожи мне, откровенно, не хотелось. Один раз, я, правда, встретил Инока. Мы в субботу отдыхали с Кэпом на стадионе, запивая «Льдину» разливным пивом. Погода была великолепная, настроение тоже, хотя с деньгами была, все таже, проблема. У Кэпа до получки оставалось пару дней, а я все деньги раздал за долги, которых накопилось не мало, к тому времени. Кроме того, Нона что-то намухлевала с КТУ и всадила мне коэффициент 0,4, что означало, что если мою зарпдату умножить на 0,4 и вычесть из нее налоги, то… То, ничего не получалось. Но, я особе не горевал. Меня кормили, иногда поили, даже давали деньги на проезд. Только работай дорогой, только занимайся своей трудотерапией. В общем, сидели мы с Кэпом, пили и болтали. Вечером, расходись по домам, мы встретили Инока, на удивление одного. Он, как ни в чем не бывало, поболтал с нами пару минут, спросил у меня, когда я буду писать про питерскую братву. Я сказал, что устроился работать, и временно, писать не буду. Кэп поинтересовался у него, где Буль и Че. Инок ответил, что Че уехал в Карелию, а где Буль он не знает. Что ж, я думаю, что без их общества, мы не помрем. Договорившись созвонится на следующей недели, мы веселые и довольные разошлись по домам. Вечером позвонила жена и поинтересовалась моими делами. Я ответил, что у меня все нормально, что благодаря ей, я потихоньку выкарабкиваюсь из ямы, и что я ей очень благодарен за это. Короче, поговорили не о чем. Но, все равно, приятно. У меня постепенно проходила обида на нее, горечь утраты счастья и семьи, хотя иногда, особенно ночью, воспоминания душили так, что хотелось волком выть и лезть на стену. Ты помогла мне «еще раз остаться живым».
Утром позвонил Володя и пригласил в баню.
Вова настоящий фанат русской бани. Он может парится по три-четыре часа, при этом зная, что у него больное сердце, и врачи рекомендуют, с осторожностью относиться к чрезмерным нагрузкам. Но, баня для него праздник. Он с утра едет в Старую Деревню, нарезает себе пару-тройку березовых веников, затем дома готовит чай, с добавлением различных трав, для лучшего потоотделения и тонуса. У него есть специальная шапочка, рукавицы и тапки. Парится он не спешно, предпочитая сначала прогреть кости, и лишь потом, хлестать себя по заднице веником. Обычно, он делает пять-шесть заходов, отдыхая после каждого из низ, по двадцать минут. В отличии от меня и моих приятелей, он никогда не пьет в бане, даже пива. После, он может позволить себе рюмку водки, под хорошую закуску или бутылку пива и все. Баня для него, это религия. Отнять у него походы в баню, значит обрести на мучительную смерть. Если бы не было бани, то не было бы и меня. Вот закон, по которому он живет. Я же отношусь к бане, как к обычной разливухе. Постоял в парилке, ополоснулся под душем, пошел в предбанник, тяпнул водки, выкурил папиросу и сидишь балдеешь. Один раз, мы с Кэпом так намылись у нас в бане, что Кэп уснул в парилке на скамейке, а меня выносили из нее за руки, за ноги. И если бы не засунули под ледяную воду, и не налили бы стакан, то неизвестно, смог бы я пойти с Вовой и Игорем в баню сейчас. Правда, после того случая, я стал с опаской относится, как к парилке, так и к выпивке в бане. И хотя, я уговорил Гошу купить нам по паре пива, я не считаю, что это пьянка. Тем более, пиво так же содействует пото- и мочевыделению, что мне совсем не помешает, поскольку летом мои почки работают не совсем нормально, а из-за того, что жидкость плохо выходит из организма, я слишком сильно опухаю, даже тогда, когда не пью.
После бани мы идем в «Стрелец». Почему - то сегодня, Володя решает нарушить традиционный расклад и хочет выпить вина. Ну, я всегда за, а Игоря повело от пива, и он вроде, тоже не прочь продолжить. Мы сидим в баре и обсуждаем ситуацию, сложившуюся на работе. Ралин не доволен, что Мудак постоянно контролирует его действия, хотя с Фасом он договорился о том, что подчиняться он будет непосредственно ему. Но, Николаевич, как всегда залечил Игоря, а по сути ничего не сделал. Кроме того, Мудак явно наезжает на меня и на Вову. Володю, так откровенно пасут. Видите ли, он ежедневно приписывает себе по два часа. Ну, приписывает, ну и что? А, кто не занимается ими? Даже Гениальный конструктор, иногда, дай и присобачит себе пару десятков лишних часов. Хотя, ему-то это к чему? Подошел к Ноне взял денег и никаких проблем.
- Ты не ссы, - говорит Игорь. – Это они должны нас бояться, а не мы их. Как говорит Воробьев…
- Хватит, Игорь, - перебивает его Володя. – Ты только болтать мастер, а сделать ничего не можешь.
- Володя прав, - поддерживаю я Градовинова. – Ты с Фасом пива попьешь, он тебе мозги запудрит, ты и ходишь, нос к верху задрав. А, Мудавник все по тихому делает, без суеты, гнет свою линию.
- Потому что, они трахаются! – возбуждается Ралин.
- Ну, а кто тебе мешает? Возьми и тоже оттрахай кого-нибудь, - говорит Вова. – Пока я вижу, что трахают только меня. Почему Нона у меня опять часы срезала?
- Разберемся, - говорит Игорь, очищая вяленую рыбу от чешуи.
- Куда ты разберешься, - говорю я. Я уже слегка навеселе. – Опять с Николаечем пива нажретесь, он тебе скажет одно, а сделает по другому. Ты, дурак, Ралин! Тебя разводят, а ты этого понять не можешь, а может быть – не хочешь.
- Не ссы, - говорит Игорь.
- Я не ссу, я не могу работать в обстановке, когда за моей спиной шушукаются и плетут какие-то интриги. Ты влез не в свой огород, тебя используют, а уважения ноль.
- А то, что вы с Вовой бухаете на работе, это не отражается на мне? Я же вас привел, значит вы мои люди.
- Правильно, так ты должен нас защищать, а не лизать жопу всяким мудакам, - говорит Вова.
- Я поговорю, - говорит Игорь.
- Игорь, брось ты, ничего от твоего разговора не изменится. Мудавник уже и на доставку зарится.
- Х..й ему, а не доставка, - кичится Ралин.
- Слушайте, может хватит о работе, надоело. Давайте лучше о чем-нибудь другом поговорим, - говорю я.
Но их не остановить, они возбуждены и слегка окосели. Мне так кажется, что эта тема возникает у них постоянно, с того момента, когда Игорь привел на работу Вову. Случилось это три года назад. Вова тогда болтался без работы. Игорь сошелся с ним в школе, их младшие дети учились в одном классе и предложил ему работу в «ОК». Вове было нечего делать, прям как мне, и он поддался на уговоры Ралина. Работа была не пыльная, хотя и не денежная. Но, со временем, они придумали несколько собственных тем, типа доставки, которые приносили не большой приработок. Если бы Игорь не затеял бы борьбу с Мудаком, если бы он не был бы столь амбициозным, то со временем, они могли бы откусывать более солидные куски пирога, а не сгребать со стола крошки. Но, это проблема Ралина, учить его я не собираюсь. У него один ответ: «Как говорит Воробьев…».
- Может, водочки выпьем, для успокоения нервов? – предлагаю я.
- Давай, - соглашается Вова.
- Я не буду, - отвечает Игорь.
- Что ты менжуешься?
- Отстань, я не хочу. Давай по бутылке пива.
- Что эту мочу пить, только переводить деньги.
- Можно подумать, что ты их тратишь
- Я отдам, - говорю я.

* * *

- Я отдам, - говорит Кучерявый.
- Ты уже больше месяца мозги пачкаешь.
- Ну, Андрей. Я же нашел вам комнату, - ищет оправдание Че.
- Эта нэ в счот, - вступает в разговор Маг.
- Но я…
- Не каких но, - прерывает его Инок. – Или деньги, или мы тебя выкинем в окно. Правильно Бульбаш?
- Ага, - кивает головой Питбуль.
- Но, где я деньги найду? – плаксивым голосом блеет Кучер. Его только что слегка отрихтовали, кроме того, ему не дают выпить, хотя он точно знает, что Бульбаш бегал сегодня за «льдами».
- Укради, - говорит Бульбаш. Он не сам так придумал. Он просто озвучивает слова хозяина, тот же, предпочитает не бросаться такими словами, перепоручив их своей пристяжи.
- Где украсть? – спрашивает Че. Ради прекращения побоев и выпивки, он готов на все.
- Я сегодня Кэпа с режиссером встретил, - медленно, задумчиво произносит Инок. – Цветут и пахнут. Опять бухают. Не плохо устроились, живут за счет родичей и ни черта не делают. - он не говорит, что мы уже не одну неделю работаем. – Ты рассказывал, что у режиссера квартира упакована.
- Ну, да, - кивает Кучер. – Я видел там и телевизоры, и видео, и музыкальный центр.
- Вот и займись, - говорит Инок, видя, что Че ломается. – А мы с Магом тебе поможем.
Дагестанец кивает.
- Я что, один? – обалдевает Че, до него начинает доходить, в какой блудень его вписывают.
- Ну, почему один? – говорит Инок. – Бульбащ поможет, еще кого-нибудь впишешь, чтобы не одному потом чалиться. Шучу, все сделаем, как в лучших домах Парижа.
- Хорошо, - после некоторых раздумий, соглашается Кучерявый.
- Вот и славно, - удовлетворенно, кивает Инок. – Слышь, Бульбаш. У тебя где-то «льдина» была припрятана, плеснул бы Кучеру, а то он совсем уже ослаб.
Питбуль встает и идет к тумбочке, в которой стоит уже разведенная бутылка. Они сидят, далеко за полночь, и обговаривают детали предстоящей операции, под кодовым названием «режиссер».

- Что-то Рыжий давно не появлялся, - замечает Кэп, когда мы проходим мимо дома приятеля.
- Скоро нарисуется, - говорю я. – Деньги кончатся, так он, обязательно, в город притащится.
- Это точно, - хмыкает Кэп. – Так ты точно завтра едешь?
- Не знаю, - отвечаю я. – У этого Ралина сплошные тараканы в голове, поди разбери, что ему завтра в голову втемяшится. Я тебе с работы позвоню, ты будешь дома?
- А, куда я денусь, - говорит Кэп. – Во сколько ты позвонешь?
- Где-нибудь днем, - отвечаю я.
- Ну, давай.
- Пока.
- Пока.
Я прохожу через арку во двор и сворачиваю налево к парадной. В центре двора, рядом с клумбой сидят какие-то гопники. Мне кажется, что я узнаю Че, но потом вспоминаю, что Инок сказал, что Кучерявый уехал в Карелию. Бог с ним, с Кучерявым, я больше не общаюсь с этими бойцами.
В предвкушении завтрашней поездки, я долго не могу уснуть. Наконец, глаза слипаются, и я проваливаюсь в царство снов.
День обещает быть солнечным и жарким. Я умываюсь, пью кофе из пакетика, который специально купил на утро. Одеваюсь и выхожу из квартиры. Между четвертым и пятым этажами стоит какая-то девица. Увидев меня, она отворачивается к окну и гладит рукой волосы. «В шпионов играет» – с улыбкой, думаю я, сбегая по лестнице. На улице уже жарко. Если Ралин обломает, то я его прибью! Мне давно хочется отдохнуть от этого города, который давит на меня, как стотонный груз. Мне давно хочется посидеть у костра, пожарить шашлыков, сходить в лес, на речку, подышать, наконец, полной грудью. Я удивляюсь сам себе. Неужели я так изменился, за стол короткий промежуток времени? Мне не верится, что все уже позади, но я, искренне, надеюсь на это. Я прохожу мимо БМВ, припаркованного напротив дома. Мне кажется, что там сидит Инок. Вот дурак, говорю я сам себе, он еще спит в такую рань, а если кажется, то крестится надо. Да, Ралин пристает ко мне с этим крещением – «Иди покрестись, иди покрестись». Покрещусь, Игорь, как только почувствую себя человеком, так сразу же пойдем с тобой в церковь. Он хочет быть моим крестным отцом, даже деньги готов дать, на это. Я люблю в таких случаях повторять одну и туже поговорку: «Ты парнишка не плохой, только ссышься и глухой!».
В этот раз Игорь был, действительно, настроен, на поездку на дачу.
- Раиска и Зойка пошли на рынок за мясом, - сообщил он мне, как только появился на работе. – Только они мариновать не умеют.
- Ерунда, - сказал я. – Я все сделаю, лишь бы было из чего.
- Позвони на вокзал, знай во сколько электричка. Да, еще надо плитку у Воробьева взять.
- И пива, - добавил я с улыбкой, оценивая его реакцию.
- Обойдешься, - сказал он.
Я промолчал. Ехать на природу и без спиртного, это сможет не каждый. Как же шашлык без водки? Да, мясо в горло не полезет, это я с юных лет знаю, когда еще шашлык был традиционной трапезой на всех пикниках, которые мы устраивали с ребятами в Поселке. Вовка Болычев работал в мясном магазине, под началом старшего брата, и всегда мог притащить приличный кусок свинины без костей. Мясо мариновалось, буквально, за тридцать минут, а шашлык из него получался мягким и сочным. Я до сих пор помню запах тлеющих березовых углей, кусочки мяса, лука и помидор, нанизаных на шампур, запах красного сухого вина, ведь вино раньше, действительно, имело свой неповторимый запах. Мы, только закончили школу, впереди лето, поступление в институт, впереди новая, взрослая жизнь. Мы сидим на поляне, жарим шашлыки, пьем сухое вино. До водки еще не дошло, еще рано. Вот когда будет готов шашлык, тогда, под него, можно будет опрокинуть рюмочку «андроповки». Водка холодная, как из морозилки, потому что, Колька Чугунов поставил бутылки в   где бьет родник. Леха Чугунов подбрасывает в мангал сосновых шишек, они трещат и рвутся, как патроны. Девчонки вздрагивают. По поляне порхают белый и желтые бабочки, кружат на болотом стрекозы, стрекочут в траве кузнечики. Шумят молодые березки, переговариваясь. Мир велик и бесконечен. Жизнь светла и удивительна. «Готово» – говорит Володя. Мы берем горячие шампуры и пробуем мясо. О! Какое наслаждение, почувствовать себе взрослым, самостоятельным. Вспоминаю все это и поражаюсь. Ведь для меня это «Поехали», которое скажет через минуту Николай, станет началом конца, падения в бездну, а для них, для всех парней, кто сидел тогда на поляне, этот конец уже настал. Прошлогодняя зима смела их с лица земли, как снежинки с твоих ресниц сметал ветер когда мы гуляли по зимнему Летнему саду.
В справочном сказали, что электрички после шестнадцати часов ходят каждые пол часа. Я сообщил об этом Игорю. Он решает, что надо ехать на шестнадцать двадцать девять. Мне все равно, лишь бы уехать от сюда. Плитка у Воробьева оказывается сломанной, мне приходится ехать домой и брать родительскую. И дома я звоню Кэпу и сообщаю ему, что мы уезжаем. Он желает мне, удачно провести время. Я возвращаюсь в «Техносад» и мы с Ралиным идем к нему. По дороге в общежитие, я уговариваю Игоря взять в дорогу пива. Он, ломается, но соглашается. В электричке душно, ехать около часа, наверняка захочется пить. А чем еще утолить жажду, как не пивом. Мы покупаем три бутылки «Петровского» и банку джина, для Раи. Одну бутылку я тут же открываю и присасываюсь к ней, как пиявка. «Во дает» – качает головой Ралин – «Не успели отъехать, а он уже синячить начал». «Иди ты в пах» – говорю я – «Жарко». Он берет у меня бутылку и делает несколько глотков. Я с тревогой смотрю, как пустеет бутылка. Ничего, Игорь как Кэп, того тоже фиг раскрутишь, если он трезвый и у него нет желания нажраться. Но, если ему в рот попало, то все, можно брать его голыми руками. Как говорит Рыжий,  – «У него усы сразу встают, топорщатся, как у мартовского кота. В глазах появляется азарт. Теперь Кэп сам будет бежать впереди паровоза, его и уговаривать не надо». Так что, пускай пьет, мне это только на руку. Хотя до электрички остается мало времени, Игорь хочет кушать. «Во, как у него щетовидка работает!» – вечно подкалывает его Вовчик. У меня тоже сложилось такое впечатление, что он всегда хочет есть. Еда для него на первом месте. Если он не позавтракал, то не сможет работать, потому что, голова у него забита не делом, а мыслями о еде. Никакие неотложные проблемы не волнуют его, если он не пообедал. А не жену он залезает, только после большой тарелки борща, сковородки макарон с котлетой и салатом, а так же чашки чая и куска пирога с яблоками, который испекла Зойка.
Я тороплю его, но у него один ответ: «Что ты ссышь? Успеем!». Наконец, он насытился и идет переодеваться. Дамы уже собрались и о чем-то разговаривают в комнате. Я заглядываю в холодильник. Есть! Перед дорогой, по давней традиции, надо присесть, а кто по бойчей, так и выпить. Надо же, у него почти всегда в холодильнике стоит водка, и как он может сносить такое издевательство над собой. Я бы уже давно приговорил и за следующей сбегал. Ладно, я же не алкаш, уже. Мне становится смешно от этой мысли. Я прикладываюсь к горлышку и делаю два глотка. Это не пьянство, это традиция, на ход ноги!
-  Ты готов? – на кухне появляется Игорь.
 Вроде, ничего не заметил.
-  Я-то, давно готов. Ждем-с, ваше величество.
-  Пошли» – командует он.
-  Куда пошли? – кудахчет Раиска, - А мясо?
-  А что мясо?» – спрашиваю я.
-  А, с мясом, что делать, Игорь? – верещит она писклявым голосом, со своим северным акцентом.
- А ты, что не купила? – спрашивает он.
- Купила, - говорит она. – Оно в холодильнике лежит. Ты же не сказал, как его делать.
-Ну, начинается, - злится он.
- Слушайте, кончайте базар, - меня начинают бесить они оба. – Берите мясо, таким, какое оно есть. Приедем, я все сделаю.
Обстановка разряжается, а то еще немного бы, и Игорь довел бы жену до слез, это он умеет. А она, вроде взрослая баба, он, кстати, наврал про ее возраст, ей столько же, сколько и нам. Так вот, она взрослая баба, а чуть что, так сразу нюни распускает. Но, сборы затягиваются, потому что, забыли взять уксус, перец и ножи. Ножи, мы так и не возьмем, придется резать мясо тупыми ножами хозяина дачи. Дача эта – Серегина, вахтера, который проверяет у нас пропуска. Это не тот придурок, который хотел меня в милицию сдать, того зовут «крокодил Гена», полный дебил. А Серега нормальный парень, выпить не дурак, короче, как говорит Кэп6 «Наш человек». Дача досталась ему от бабка, которая померла в прошлом году. Сам он на ней не живет, у него дом во Мшинской, сдавать никому не хочет. Просто, предложил Игорю пожить, бесплатно, огород посадить, цветы поливать. Ему тоже спокойней, когда другие видят, что в доме кто-то появляется. Во всяком случае, вероятность того, что залезут, а еще хуже, спалят, существенно снижается. Игорь тяжел на подъем, тем более, что выходные у них с женой, не всегда совпадают, она работает два через два, а он по стандартной схеме. Поэтому выезжает он на дачу всего третий раз за лето. Зойка тоже равнодушна к природе, я в ее возрасте, не мог себе представить, что можно летом делать в городе. Правда, ей здесь скучно, не MTV, не NBN нет, никого она здесь не знает, в лес ходить не хочет. Знай себе, сидит в огороде, да смородину лопает. Я ей говорю, «Зойка, ты же художник, возьми карандаш, сходи на речку, там такие есть места красивые, сделай наброски, а дома домалюешь до конца». «Мне лень» – отвечает она и бросается в меня репейником. «Пошли в лес сходим, за ягодами» – предлагаю я. Мне скучно, потому что, Игорь съел уже борщ, котлету и пирог, и теперь мучает Раиску на чердаке. «Да ну» – говорит Зойка – «Там комары». Ну, блин, повезет мужику, кто женится на этой обалдуйке.
По дороге в садоводство, я затаскиваю Гошу в магазин и заставляю его купить живой воды. Он ломается, но покупает. И тут же, вдогонку, я раскручиваю его на пиво. Раиска, памятуя о наших предыдущих пьянках в общаге, бросает на нас недовольные взоры. Но, если тепловоз тронулся с места, то его уже не остановить. Мы идем по тропинке мимо кладбища и пьем пиво. Я вспоминаю кладбище на Псковщине, как сидел на могилке деда и пил, за упокой его души. Пацаны гоняют мяч, рядом с кладбищенской оградой. Мяч катится в нашу сторону, Игорь пинает его так, что он оказывается в луже. На нас начинают ругаться. Я завожусь и ору в ответ. «Не лезь, не надо» – Игорь оттаскивает меня от молодняка. Их много, они как пираньи, могут легко разорвать меня, но я до сих пор не смерился с чувством, что меня можно, за просто так, послать нах..й. Чтобы снять напряжение я допиваю пиво, но успокаиваюсь не сразу, а лишь когда мы подходим к дому. Домик не большой, внизу комната и веранда и наверху комната. Зато есть зимняя кухня, с печкой, с плитой, с умывальником. В принципе, здесь спокойно можно жить, если только хлам убрать из кладовки. Игорь сразу же начинает выдавать всем ценные указания. Меня это бесит. Мало я от него на работе выслушиваю, так он еще и здесь командовать начал. Сразу видна его ущербность. Ему надо было в военное училище поступать, а не в наш институт. Сейчас бы командовал солдатами, вот бы был счастлив! Нет. А действительно, ему лишь бы кем-нибудь руководить. Вот к примеру. Его за грубость и не тактичное поведение по отношению к подчиненным, сняли с руководства молодыми, и передали это дело Дубареву. Так этому идиоту неймется. Он мной руководить стал, по началу, пока Мудак не сказал мне, о том, что моим непосредственным начальником является Алексей Георгиевич.  Сижу я себе спокойно, никого не трогаю, матом, как обычно, не крою, амбрэ от меня прет, но от этого никуда не денешься, ежели я вчера употреблял. «Что делаешь?» – пристает Ралин. «Что?» – переспрашиваю я, поднимая тяжелую голову и открывая глаза. «Ты чем занят?» - спрашивает он. «Ты что, не видишь» – повышаю я голос, злясь на него, что он мешает мне дремать – «Я инструкцию читаю, про этот гребаный ОИФ-М». «Пошли» – говорит он – «Я тебе работу дам». «Чего?» – я еле вылезаю из-за стола и пошатываясь подхожу к нему. «Пошли, пошли» – он берет меня за руку и ведет по коридору. «Ты достал» – ругаюсь я – «Не видишь, мне плохо?». «Вот и хорошо» – говорит он – «Сходишь на почту, прогуляешься». Ничего себе, до почты идти целых двадцать минут, а я раскладной. «Дай на пиво» – прошу я. «Обойдешься» - говорит он. – «Пить вредно». Скотина, никого ведь из начальства на работе нет, вот, что ему неймется? Сидел бы я, лучше бы спал, чем по жаре на почту шлятся.
- А ты чем будешь заниматься? – спрашиваю я.
- Найду, - отвечает он.
- Какой ты шустрый, - возмущаюсь я.
- Я устал, - заявляет он. – Мне надо отдохнуть.
- Пошел ты. Отдыхать он собрался. Давай беги за хлебом, пока магазин не закрыли.
- Раиска, нам что-нибудь в магазине надо? – соглашается Игорь сходить в лавку. – Может печенья купить?
- Лучше водки, - смеюсь я.
- Игорь, опять начинается! – заводится жена.
- Да, он шутит, - улыбается Игорь.
- Знаю я ваши шуточки!
Мясо маринуется довольно быстро. Правда, я переборщил с уксусом, но это не так страшно. Игорь приносит хлеб, печенье и кетчуб. Надо же, догадался! Я развожу костер и смотрю на то, как весело занимаются березовые поленья. У нас проблема, нет шампуров. Хорошо, что Игорь находит в доме вязальные спицы, они заменят нам шампуры. Зойка торчит из окна и корчит мне рожу. Я машу ей рукой, приглашая спустится вниз. Она показывает язык и исчезает в глубине комнаты. Приходит Раиска и приносит салат из помидоров и огурцов. Режет хлеб тупым ножом. Ралин обещал его наточить, но, как всегда, ничего не сделал. Он шляется по участку, туда-сюда, но при этом ничего не делает. Все, часть поленьев превратилась в угли, можно готовить шашлык. Темнеет, хотя и не очень сильно, все же еще середина лета. Мы сидим около костра, пьем водку и едим мясо. Оно чуточку жестковато, но есть можно. То, что я перелил уксуса, совсем не чувствуется. Зойка танцует под какую-то внутреннюю музыку. Что у баб за манера, танцевать без сопровождения. Я понимаю танцы без музыки в постели, это другое дело. «Вчера я танцевала с одним нахалом, и было это дело под одеялом». Как я могу все опошлить, это надо уметь! Мы сидим довольно долго, костер почти догорел, где-то сверчок запел, заиграл на своей скрипке. Забрехала собака, пробегая мимо нас по тропинке, я бросаю ей кусок хлеба, она жадно ест. Все, пора спать, завтра рано вставать, завтра мы идем с Гошей в лес. Я долго не могу уснуть, мне мешают комары и голос Игоря, там наверху. Он пристает к жене, а она от него отбрыкивается, при этом они громко разговаривают. Я накрываюсь с головой и вспоминаю тебя. Нет, не стоит об этом думать, все прошло, все исчезло в тумане, растворилось с первыми лучами солнца.
Я просыпаюсь. Открываю глаза, за окном уже светло, значит пора вставать. Не смотря на то, что мы сидели допоздна, что пили водку, состояние великолепное. Я беру ключи и иду на кухню ставить чайник и готовить завтрак. Ралин на голодный желудок никуда не пойдет. Чайник закипает, бутерброды готовы, на плите жарится картошка с колбасой. Я споласкиваю лицо и иду будить Игоря, но он выворачивает из-за угла мне на встречу.
- Как дела? – спрашивает он.
- Нормально, - отвечаю я.
- Как спал?
- Плохо.
- А что так?
- А то ты не знаешь? – я качаю головой.
- Нет, а что? – он делает удивленное лицо.
- Ничего. Кто пол ночи к Райке приставал? Да, не ты! Мне это приснилось.
Он улыбается, что-то шуршит себе под нос и идет умываться. Жрать он, конечно, горазд. Я съедаю один бутерброд с сыром и уже сыт, а он наворачивает картошку прямо со сковородки.
- Оставь ты теткам, - останавливаю я его.
- Обойдутся, - отвечает он. – Сами себе приготовят.
- Куда в тебя столько лезет? – удивляюсь я. – Ты жрешь за день столько, сколько я за неделю не съедаю, а проку никакого, как был тощим, так и остаешься.
- Щитовидка, - деловито говорит он, заглатывая здоровый кусок колбасы.
- Щитовидка, - передразниваю я его. – Давай быстрей, ешь уже целый час, все грибы соберут.
- Ничего. Как говорит Воробьев…
Я выхожу с кухни. Он меня достал с Воробьевым, представляю, как достается Вове, выслушивать это каждый день, в течении двух лет. Солнце висит над макушками сосен и елей. По земле стелется туман и оседает. Трава покрыта росой, а у нас нет резиновых сапог. Хорошо, что мы с ним сегодня не уезжаем, будет возможность высушить башмаки. Девки сегодня собрались в город, Райке завтра на работу. Сегодня я вновь раскручу Гошу на выпивку. Правда, шашлыка не осталось, весь съели вчера, по его инициативе, а идти на станцию и покупать мясо, нет ни денег не желания. Ничего, что-нибудь придумаем, голь на выдумки хитра.
Мы идем по незнакомому лесу, за какой-то теткой, которая уверенно чешет по узкой тропинке, поросшей высокой травой. Проходим черничник, ягод много, но на вкус они какие-то кислые. Может еще не созрели? Игорь ни хрена не понимает в грибах, то и дело подбегая ко мне с поганками, и спрашивая, а съедобный ли это гриб. С таким грибником мы много насобираем! Мы переходим железнодорожное полотно и идем вдоль него, чтобы не заблудиться. Здесь лес совсем другой, здесь трава, папоротник, березки, елки, совсем как в Поселке. Там в таких местах растут белые.
- Это, что за гриб? – подходя ко мне, спрашивает Игорь.
- Свинья, - говорю я ему, бросая взгляд на гриб. – Можно подумать, что ты не знаешь, что это белый.
Мои прогнозы сбылись, здесь тоже растут белые. Этот моральный урод улыбается и кладет белый в корзинку. Все, начало положено, без добычи мы домой не вернемся. Вскоре нам попадается мужик, который уже возвращается из леса. Ничего себе, думаю я, еще только семь утра, а он уже домой. У него почти полная корзина подосиновиков и белых. Мы с завистью заглядываем ему в лукошко. Да, нам бы хоть половину этого набрать. Ноги все промокли до костей, но главное не сырость, а грязь. Я же поперся в лес в белых слаксах, лучше ничего не придумал. Когда вернемся, то придется стирать в холодной воде. Один раз я проваливаюсь в какую-то болотину и матерюсь на Ралина, который завел меня в эту глушь. Болотная жижа противно хлюпает в ботинках. Я вылезаю из леса, забираюсь на насыпь и сажусь на рельсы. Хочется курить, но папиросы кончились, будет повод затащить Игоря в магазин. У нас уже прилично грибов, правда много сыроежек и горькух. Зачем мы собираем горькушки, я не понимаю, но Игорь настаивает. Бог с ним, пусть берет, если хочет. Он еще хотел брать свинушки, но я категорически против. Если с горькухами я знаю как обращаться, то со свиньями связываться не буду. Мы возвращаемся домой через магазин. Игорь покупает мне «Беломор», а своим женщинам сметану и творог. Я больше чем уверен, что половину, а то и больше, он сожрет сам. Сегодня он настроен благодушно, и мне не составляет труда раскрутить его на бутылку водки. Увидев водку, Раиса вздыхает. Она уже встала и моет посуду, Зойка досматривает утренние сны. Игорь убирает водку в холодильник и пристает к Райке. Появляется заспанная Зойка. Она умывается и садится с нами за стол. Как я и предполагал, Игорь наваливается на творог со сметаной, сметая его со стола, с бешенной скоростью. Я пью чай и объясняю Райке, как варить грибной суп. Такое ощущение, что они никогда не ели грибов. Суп кипит на плите, рядом шкварчит картошка, Игорь с Раиской куда-то пропали, я выхожу с кухни и смотрю, как Зойка лопает смородину и смотрит на меня, прищурив один глаз.
- Пойдем за ягодами, - предлагаю я ей.
- Не хочу, - кривляется она. 
- Ну и фиг с тобой, - говорю я и возвращаюсь на кухню.
- С тобой фиг, - огрызается она.
Вот жопа, думаю я, молодая, а ранняя. Впрочем, четырнадцать лет, это не хухры-мухры, в ее возрасте иные уже детей рожают. Суп почти готов, я пробую картошку, она тоже поджарилась.
- Зойка, - кричу я. – Иди зови родителей к столу, скажи, мол, хватит уже плясать без музыки.
- Почему? – недоуменно спрашивает Зойка, она не поняла, о чем я.
- Потому что, обед готов, - нахожусь я.
Она подходит к дому и зовет Игоря и Раю к столу.
Мы сидим за столом и болтаем. Точнее, говорю я, а Игорь слушает. Тетка предпочитают не вмешиваться в нашу дискуссию.
- Вот ты, - говорю я, показывая ему, что не плохо бы, еще накатить рюмочку, под грибной супчик. Он понимает мой жест и открывает бутылку. Раиска, недовольно, косится в его сторону. -  Вот ты, говоришь, что тебя у конторе уважают. Кто? Кто тебя уважает? Нет, подожди, дай мне сказать, а потом бухти что угодно. Ты ведешь себя так, будто бы ты начальник, а все остальные говно. Как тебя можно уважать, если ты, кроме Воробьева, никого не уважаешь? Ты же сам говоришь, вы все верблюды. Я верблюд? Да, я возьму и уволюсь, понял, и докажу тебе, что я не отношусь не к одногорбым, не к двугорбым, понял. А ты так и будешь прозябать в этой конторе, в ожидании манны небесной. Так и будете кусать с Вовой по мелочам. То там куснул, то здесь стибрил. Да, конечно, я синяк, я с этим согласен. Но, заниматься такой ерундой, как ты я не намерен. Понимаю, когда люди что-то понимают в дела, а ты им мешаешь, или не выполняешь взятые на себя обязательства. Это другое. А когда, на Фасе замыкается все, то это нонсенс. Случись с ним что-нибудь и все, конец.
Его заменить некому.
Ты?
Избавь бог, с твоими амбициями и больным самолюбием. Давай, наливай. Нет.
Райка, кончай, могут мужики на природе расслабится. Правильно Зойка? Иди, иди. Вот, жопа какая, никакого уважения к дяде Леше.
Ладно, давай за здоровье. Раиска, твое здоровье!
Фу-х, а водка хорошая. Как она там. Золотая Москва? Надо запомнить.
Ну, вот. Смотри. Народ набирают черт знает по какому принципу. Такое ощущение, что только берут из-за того, чтобы мухлевать с налогами. Половина «пионеров» просто разгильдяйничают вместо работы. Леня с Мило, вообще, только присутствуют на рабочем месте, тоже и я. Вовка пашет, да, он варит этот гель, но за счет него не выживешь. Сколько тебе должны? Вот, видишь, а Фас кичится, мол, он в такое смутное время, сумел сохранить организацию. Тьфу!
Отстань Раиска! Не плевал я на пол! Я только сказал. Тьфу1 Что, опять? Ладно, я сам вытру.
Набрали или молодняк или пердунов старых. А что Воробьев? Да, ну он, конечно, молодой! Ну, извини. А Мудавник? Куда он лезет? Он думает, раз он жидяра,  то умнее всех. Что-то я больно в этом сомневаюсь. Здесь нужно умение, знание и опыт руководства, а не переть в темноте по наитию. А он придумал прибор, в который нужно х..й совать, извини Райка, и ходит свой шнобель к небу задрав. Что? Тем более, если не он придумал. Какой он к черту Гениальный конструктор, мудак он, а не конструктор. Короче, ты на меня гонишь, что я ленивый, что я работать не хочу. Нет. Я хочу честно работать, но получать за это нормальные деньги, а не мелочь по карманам тырить, как это вы с Вовой делаете. Что умею? Ну, если будет стимул, то не волнуйся за меня. Я как-нибудь справлюсь. Нет, с вашим онанизатором я возиться не буду, здесь я пас. Ты же знаешь, у меня руки трясутся, я паяльником все время не в те элементы тыкаю.
Ладно, надоело мне про работу базарить, пойдем лучше на речку сходим, рыбу половим.
Рыбы мы не поймали. Речка оказалась мелкой и илистой. Я даже не представляю, что могло бы в ней водиться. Правда, сосед, который знал Игоря, попавшийся нам на встречу сказал, что нам надо идти вдоль речки по направлению к железнодорожному мосту. Там за мостом она становится глубже, и в ямах водятся «щураки». Я сначала подумал, что ослышался, что нет такой рыбы гибрида щуки и рака. Если же я просто не понял его, и он говорил об обыкновенных раках, то они на удочку не ловятся. Свои сомнения, я высказал Игорю, он сказал, что пошел этот сосед подальше, и мы просто спустились к речке, напротив магазина и ловили там. Через пол часа мне надоело закидывать и перезакидывать удочку. Игорь же, просто улегся на траву и спал. Я дал ему пня, он проснулся, и мы пошли домой.
Тетки уже собрались в путь. Мы проводили их до магазина и распрощались.
- Пойдем, зайдем, купим покушать, - сказал Гоша.
- Пошли, - ответил я с надеждой на пиво. Но, он был непреклонен, ответив категорическим отказом.
- У нас еще водка есть в холодильнике, - сказал он.
- Уже нет, - сказал я.
- Как? Там же оставалось! – сделал он круглые глаза.
- Что там оставалось, на один глоток. Ты пока червей копал, я посмотрел на нее, смотрел, смотрел, а потом взял и выпил. Ведь не хотел же, а как-то само собой получилось.
- Знаю я вас. У вас с Градовиновым, вечно все происходит само собой. Ужин будешь готовить? – спросил он. Его рука полезла в задний карман за бумажником. Это означало…
- О чем речь, - охотно согласился я. – Было бы из чего и с чем.
- Козел! – ругается он, но покупает охотничьи колбаски, батон и бутылку «Златоглавой». Овощи у нас дома остались.
Мы выходим из магазина. Он оборачивается назад и кивает в сторону продавщицы.
- Ничего бабенка.
- Старовата, - я корчу кислое лицо.
- Нормальная, - говорит он. – Может встретим ее после работы.
- Ты как Рыжий, - говорю я, хотя еще один поход в магазин, волнует мое воображение. Не в смысле золотозубой продавщицы, а в смысле спиртного. Ведь что такое хорошая водка, под хорошую закуску, на лоне природы. Так, только горло промочить. Это не «льдину» пить на стадионе, в пыли, в антисанитарных условиях, и без грамма закусона. – Рыжий тоже, как выпьет, так его даже ядерный взрыв не остановит.
- Кто такой Рыжий? – спрашивает он. У него идиотская привычка, спрашивать о тех, кого он не знает . вряд ли когда-то познакомится.
- Есть один приятель, - говорю я.
- Ну, расскажи.
Пока мы идем до дома, я рассказываю о наших похождениях нынешней весной. Игорь доволен. А я и не думал, что он так озабочен сексуальным вопросом. Впрочем, Пушкин тоже был маленьким и страшненьким, а успех у женщин имел, будьте любезны, как говаривает Халик. Но у Пушкина предки были серными, эти обезьяны, не только по деревьям лазить умели, но и обладали огромным… Темпераметром, а не о том, чем вы подумали. Кроме того, он стишок бабе тиснет, она и растаяла, и ее муж может гордится своими рогами. Это как в анекдоте. «Муж домой приходит, звонит в дверь, никто не открывает Он стучит ладошкой – ноль эмоций. Он- кулаком, без результата. Он ногой сал колотить. Тут из-за двери раздается мужской голос – «Ты еще рогами постучи!». Вот так, и стучали рогами, опозоренные, великим русским поэтом, мужья. Им гордится надо, что гений отодрал их благоверных. Ведь именно благодаря ему, их имена не забыты, а записаны на скрижалях истории, а они кляузы на него катали. Не красиво с их стороны, постыдились бы, козлы! Вот станешь Гоша великим, тогда и думай о сексе.
Готовить мне лень, тем более, водка уже на столе, не выльет же он ее или в магазин обратно потащит, поэтому мы обходимся салатом из редиски, помидор и огурцов, и остатками грибного супа. Водочка мягкая, прохладная слегка шибет в голову, но с нее не дуреешь, а кайфуешь. Игорю хочется потрепаться, Причем список вопросов у него настолько разнообразен, что невольно задумываешься, что же за винегрет у него в голове. Разговор переходит от секса к политике, от политики к криминалу, потом у музыке и обратно слезает на секс. 
- Пойдем прогуляемся, - предлагает он.
- Пошли, только давай на дорожку, - соглашаюсь я, разливая водку по рюмкам. Пусть видит, что мало осталось. Если мы идем, встречать продавщицу, то не плохо бы добавки.
Но, он напрочь забыл о «златозубке», и мы идем в другую сторону. Я не напрягаю его. Во-первых осталось еще пол бутылки, а во-вторых, ну хватит его трясти, как грушу. Скоро она плодоносить перестанет.
Мы проходим мимо дома без забора.
- Здесь баба одна живет, - говорит Игорь. – Мы, когда в прошлый раз приезжали с Серегой и Райкой. Так они пока сидел, базарили, я с ней около колодца познакомился. Ничего, такая девка. Затащила меня к себе, водки налила. Я к ней приставать начал. Чувствую, что она хотела, но не дала.
- Смотри, - перебиваю я его рассказ, - сколько различных вариантов кроется в двух глаголах и двух частицах.
- В каком смысле? – спрашивает Игорь.
- Объясняю. Есть два глагола – «хотела» и «дала» и есть две частицы «но» и «не». В зависимости от того, как их расставить в предложении, оно будет принимать различное содержание.
- Не понял, объясни? – Игорь даже останавливается.
Я прикуриваю папиросу.
- Пошли домой, лучше водку допьем, что по улице шляться, все равно никого так поздно не найдем, - разворачиваюсь я и иду обратно.
- Так ты будешь объяснять или нет?
- Слушай. Можно построить фразу так, как сказал ты. «Хотела, но не дала». Правильно.
- Да, - кивает он.
- Это означает, что она хотела тебе дать, но ее что-то не устраивало в тот момент. Может, у нее месячные были, а может, у нее муж должен был подъехать. Верно? Можно построить фразу таким образом. «Не дала, но хотела». Чувствуешь различие? Здесь явно виноват ты. Бабе хочется, но она тебе не дает. Встает вопрос почему? Почему, ведь она хотела? Значит, ты не внушал ей доверия, может, ей не понравилась твоя агрессивность и напористость. Понимаешь. Там она «хотела, но не дала», а здесь «не дала, но хотела». Улавливаешь разницу?
- Вроде, - задумчиво ответил Игорь, почесывая репу.
- Вроде, вроде. Тебя как будто пыльным мешком по башке стукнули. Ладно. Едем дальше. Можно сказать. «Дала, но не хотела». Чуешь? Она тебе дала, но с большим напрягом. Ты ее долго крутил, ломал, уговаривал, вот она и согласилась тебе дать. Дала, но не хотела. А можно сказать так. «Не хотела, но дала». Она, вообще, не хотела трахаться, но по каким-то причинам решила тебе дать. Усек? Вот видишь, на сколько богат наш великий и могучий.
Игорь шел обалдевший от моих философических изысков. Если честно, то я тоже, слегка, ошалел, сам не врубаясь в то, о чем говорю. Природа, погода и водка навевают на меня философские мысли, хочется поговорить о чем-нибудь глобальном, не объяснимом, а не о том, дал ему кто-то или нет.
Мы сидим на кухне, Игорь режет тупым ножом хлеб, а я колдую над картошкой и колбасками. Можно было их поджарить на костре, но сидеть на улице и постоянно отбиваться от полчищ комаров, не очень хочется. Кроме того, здесь светло и уютно.
- Слышь, Гоша, - говорю я. – Вот ты меня креститься напрягаешь, а ты в Бога веришь?
Игорь даже перестает жевать, от такого вопроса.
- Понимаешь…
- Я понимаю, когда вынимаю, - перебиваю его я. – Ты мне скажи, ты веришь или нет. Ведь ты же крещеный.
Верю, - заявляет он.
-  А, как же заповеди? Ты же их нарушаешь налево и направо. Жене изменяешь, у товарищей воруешь. Не у меня, а у Фаса, хотя бы. Да ты все десять нарушаешь, разве, что не убил еще никого.
-  Причем здесь заповеди и вера? – спрашивает он, тупо глядя на меня. Я ловлю его взгляд
- Ну, я не знаю, - пожимаю плечами я. – Мне кажется, что если ты веришь в спасителя, то ты должен придерживаться определенных правил, что ли, или заповедей, как тебе угодно, чтобы следовать этой вере. Ведь когда ты божишься, что не брад у меня что-то, а на самом деле это не так, значит ты обманываешь и меня и свою веру. Что толку, от того, что Кэп орет- «Вот те крест!», а сам врет. Кого он обманывает, меня или себя?
- А что я у тебя брал? – спрашивает Игорь.
- Да, я к примеру сказал, - ответил я. – Просто, мне кажется, что если ты покрестился, то взял на себя некие обязательства, которые должен выполнять, вот и все. Что толку орать, что ты верующий и, в тоже время, плевать на веру с высокой колокольни. Я не очень это понимаю. Если же верить в Бога, это абстрактное понятие, то зачем ходить в церковь? Верь себе дома или на улице, и дело с концом. Идти в храм ради того, чтобы поставить галочку в личный журнал, мол, сегодня я зашел в церковь, перекрестился перед образами, что-то там попросил у всевышнего, о чем-то покаялся, короче, отметился. Значит, я помню о нем, и он не должен меня забывать в трудную минуту. Не понимаю! Одно дело, когда ты придерживаешься каких-то канонов, другое, когда ты веришь ради успокоения совести, или души. Я не очень грамотно выражаюсь, потому что, я пьян и я не совсем понимаю суть вопроса, не знаю, что означает верить в Бога.
- Так ты не веришь? – спросил Гоша, наливая водку.
- Я не могу понять, что со мной творится. Сказать, что я не верю, это не так, но и сказать о том, что я верующий человек, я тоже не могу. Я не знаю. Тем более, как идти в храм, если руки в крови.
- Ты о чем? – встрепенулся он.
Я понял, что сболтнул лишнего и постарался, перевести разговор на другую тему. В конце концов, это мое дело, а еще, еще можно сослаться на пьяный бред, или сказать, что я просто так ляпнул, для примера. Мы чокнулись, выпили. Я закурил, держа паузу. Он, тоже, думал о чем-то своем, может, размышлял о моих сомнениях.
- А в бессмертие души ты веришь?
-   Не знаю, -  сказал я. – Если я в Бога не верю, то как же я могу верить в бессмертие. Хочется, конечно, тешить себя мыслью, что ты будешь жить вечно, но это все на столько опошлено и опоганено различными фильмами, брошюрами, книгами и рассказами «очевидцев», что хочется блевать. Так и представляешь себе. Сидишь ты на зеленой лужайке, вокруг тебя птички поют, бабочки летают. Светит солнце, гуляют красивые люди, резвятся красивые дети. Все сводится к тому, ты терпи человек здесь на Земле, ешь говно, живи в подвале, режь, насилуй, жги, уничтожай или тебя уничтожат, но только верь, верь, что когда ты умрешь, то наступит идиллия. Если ты верил в Бога, то попадешь на эту, ****скую, лужайку и будешь вечно жить в согласии со всем миром. Чушь несусветная! Скажи, а зачем жить вечно? Ведь ты же задолбаешься от этой жизни. Правда, может перед этим, основательно промывают мозги, как это делает церковь, то тогда да, тогда согласен, что можно жить сколь угодно. Но, побывай в психушке, посмотри на этих идиотов. Знаешь, они давно уже на небе, они давно в раю. Им мир кажется иным. Неведомый нам мир. Они жрут, спят и срут. Им чужды наши заботы и сомнения, их не мучает совесть, им не знаком стыд. Может, я говорю с позиции человека, которого научили думать, жить, страдать, и совсем не понимаю их. Может, именно они живут настоящей, полнокровной жизнью, а не мы, ощущающие все прелести бытия. Я не знаю, мне не понять. Вероятно, они в раю. Но, если рай такой, то я уж лучше в ад, там, мне кажется, более приличное общество. 
Я вышел на улицу поссать. Ночь была звездной и тихой. На небе ярко сверкали звезды, громадная луна то пряталась, то выглядывала из-за облаков. Летняя звездная ночь это так здорово, но, именно, такими ночами, почему то, больше всего думаешь о смерти. Наверное от того, что больше думать не о чем, так хорошо, что не хочется покидать эту землю.
- Я спать пошел, - сказал Игорь. – Дверь на кухню запри, посуду я завтра помою. – Он икнул.
- Ты бы еще перднул, - сказал я. Вот козлина, все настроение испортил. А туда же, о душе поговорить хочется, о Боге. Иди спи, командир дивизиона, и думай не о душе, а о желудке.
На кухне пахло табачным дымом, жареной картошкой и моими носками, которые сушились на леске. Я так и забыл их постирать, после нашего возвращения из леса. А где водка? Зачем в холодильник убирать, когда там осталось на донышке? Я пригубил и услышал за спиной.
- Ты не прав.
- Что ее оставлять. Там две капли, - сказал я, но бутылку опустил.
- Я не об этом, хотя здесь ты тоже не прав.
- Так о чем ты? – спросил я, и поняв, что вопрос о водке его не слишком волнует, одним глотком добил остатки.
- Бог есть, - заявил он категорическим тоном. – Надо просто верить в него и все.
- Хорошо, - мне, почему то, расхотелось вступать с ним в полемику, перегорел. Еще минуту назад я бы с жаром ввязался в дискуссию, но теперь не имею такого желания.
- Все, пошли спать, - сказал он.
- Так, ты ради этого вернулся?
- Ради чего?
- Чтобы сказать мне, что Бог существует?
- Да, все пошли.
Вот так. Пойми их верующих после этого. Хорошо, что он еще ночью меня не разбудил с этим заявлением, а то с него бы сталось.
Спалось мне на редкость хреново. Мычали какие-то кошмары. То женщины с детскими лицами водили хоровод на лужайке, залитой кровью, то какой-то мужик с крылышками орал, что я существую, то Ралин спорил с Градовиновым, даст ему его жена или не даст. Короче, спал я плохо, бросало меня, то в жар, то в холод. Под утро я проснулся и вышел на улицу. Рассветало.
Мы вернулись в город только под вечер. Игорь проспал, как всегда, до обеда. Потом долго расхаживал по участку, не зная, чем заняться. Я уже было решил, что мы останемся еще на одну ночь, но он сказал, что ему надо поработать дома над документами, в связи с чем, ехать необходимо сегодня. С какими документами он собрался работать, я не знаю, но догадываюсь, что ему просто надоело поить меня.
В городе, мы встретились с Володей и пошли в «Стрелец». Удивительно, но я чувствовал себя превосходно, не смотря на двухдневное пьянство. Сидели мы долго, как всегда обсуждая работу. Игорь не преминул сказать Вове, о том, что я собираюсь увольняться. Вова одобрил мои намерения, сказав лишь, что надо подыскать вначале новую, а потом завязывать с этой. Я пожал плечами. Главным для меня было, выйти из состояния прострации, заставить себя рано вставать, по заводскому гудку, переться через весь город и торчать на работе положенное время. Похоже, что я смог построить себя. Во всяком случае, мне так казалось. Домой я опять не поехал, остался ночевать у Игоря в общаге, чем, явно, злил Раиску. С утра мы погуляли по городу с Игорем и Зойкой. Потом слушали музыку и готовили обед. Днем пошли в баню. Я, впервые за последние несколько лет, действительно, нормально попарился. Мотор работал, как часы. Вечером я поехал домой, надо было переодеться, завтра снова на работу.
Подходя к дому, я заметил, что в квартире горит свет. Чего это родичи не на даче, подумал я, поднимаясь по лестнице. Перед дверью в квартиру я остановился, как вкопанный. Гребаный в рот! Дверь была сломана! Верхнего, французского замка не было совсем, а два других, здоровенных, массивных запора торчали погнутыми из расщепленной двери. На ней была прилеплена бумажка с печатью, такими, обычно, менты опечатывают квартиры в которых что-то произошло. Что именно произошло с моей квартирой, можно было догадаться не заходя в нее. Я. машинально, взглянул на квартиру соседа, она было забита и опечатана. Них..я себе, пронеслось в мозгу, это пиз..ец! Мгновенно в голову пришли слова Инока. Все сходилось, все случилось, как я  и предполагал. Почему я не сказал тогда матери, о своих сомнениях, почему не сказал о сигнализации? Я курил на подоконнике и представлял, что сейчас твориться в душе родителей. То, что они в шоке, я не сомневался, но как они перенесут это потрясение. На счет себя, я не беспокоился, у меня брать было нечего, разве что компьютер, который я взял у Игоря и все. Выбросив хабарик,  я поднялся и позвонил. Дверь открыл брат. Его лицо было бледным и отрешенным. В прихожей сидел отец, обхватив голову руками, в комнате мать гремела вещами. Я прошел в свою комнату, включил свет. Кровать была перевернута, вещи валялись на полу, ящики из шкафа были вытащены. Компьютер, единственная ценная вещь, был только сдвинут. Ралину повело. Я стал поднимать с пола вещи и убирать их на место. Зазвонил телефон. «Тебя» – сказала мать, заглядывая в комнату. Я даже не взглянул на нее, мне было страшно и совестно смотреть на нее. Я подошел к телефону, это звонила жена.
- Ну, что?
- Тебе же уже сказали.
- Кошмар!
- Да, не весело.
- Ты же хотел поговорить с родителями на счет сигнализации.
- Не смог.
- Понятно. Как они?
- А как ты думаешь? Ладно, извини, я не могу говорить, сейчас. Мне надо убираться в комнате.
- У тебя что-нибудь украли?
- Нет, у меня брать нечего, Пока, я позвоню.
- Кошмар!
Я набрался смелости и спросил у матери, что сперли. Ответ был краток и лаконичен – «ВСЕ!». Я лег в кровать и стал думать. Любой здравомыслящий человек скажет, что или ограбили свои, или навел кто-то из знакомых, третьего не дано. Я тут же припомнил, сколько народу перебывало здесь, за последнее время, и ужаснулся. Но, если мыслить логически, то некоторых можно отбросить сразу: Рыжего, Кэпа, Ралина, Аркашу… За остальных я не ручался, я даже больше скажу, я был уверен, что сделали это именно они, а именно, Инок, Бульбаш и Кучерявый. Хотя, Че ссыкун, но Инок мог его напрячь, а мог за «льдину» купить. Бульбаш, без извилин, он пойдет хоть на что, если хозяин прикажет. Сам Инок вряд ли полез бы ко мне, но руководил, несомненно, он. А дверь сломана грамотно, сначала стамеской поработали, а потом дернули с помощью рычага. Эти идиоты до такого не догадаются, тут опыт и знания нужны. Соседа почему вскрыли? От чего не взяли квартиру Мигоши? ****ь, столько впросов. Думай урод, думай! А, главное, не пей! Если начнешь пить, то ничего не получится.
Проснувшись чуть свет, я оделся и поехал на работу. Надо занят у Игоря денег и попытаться сделать хоть что-то. Только таким образом, я смогу реабилитировать себя в глазах родителей. Как мать посмотрела на маня, когда я спросил, что сперли. Ее ответ, до сих пор, стоит в моих ушах, сверлит мне мозги. «Все!».
Ралин воспринял известие о краже спокойно. «Не ссы!» – как всегда, сказал он, - «Ты же не виноват, что тебя не было дома». Нет, Игорь не советчик в таком деле, у него на все вопросы один ответ. Так, кто знал, что я уезжаю? Ведь не спроста обнесли, именно, с четверга на пятницу. В выходные приезжают родители, нарвешься на них. Остальные дни, я дома, если не остаюсь у Игоря. Но, откуда можно знать, приеду я или нет? Ведь иногда я возвращался далеко заполночь. Поди, вычисли меня. Но, кто-то же вычислил. Пасли? Да, наверное. Звонки в дверь и по телефону, какие-то бабы в парадной, какие-то люди во дворе. Неужели, в тот вечер я видел Кучерявого, а утром Инока? Так-так-так. Кэп! Кэп знал, что я уезжаю на дачу! Он даже переспрашивал меня, о том, точно ли я еду. Неужели он крыса? Нет, этого не может быть. А, почему не может? Сболтнул кому-нибудь по пьяни. Но, сболтнуть надо тому, кому эта информация интересна, а не просто прохожему. Значит он встречался с кем-то или специально, или случайно. Я набираю номер телефона Кэпа.
- Але.
- О, епть, кто проявился, - орет он в трубку. – С приездом, дорогой.
Кэп уже с утра в легкое говно. Видно он пьет уже не первый день. Деньги наверное получил на заводе, вот и отмечает первую получку.
- Ты уже хорош? – спрашиваю я спокойным голосом. Главное понять, почувствовать, знает он или нет.
- Леша, подожди, - говорит он, а потом орет кому-то в комнате, «слышь, мудила, режиссер вернулся!». – Подожди, сейчас тебе Рыжего дам.
- Привет мудила, - говорит довольный Рыжий. – Представляешь, я в город в четверг приехал, позвонил тебе, но тебя не было, тогда я позвонил Кэпу, он приперся ко мне и мы пропили мою люстру. На следующий день, он получил зарплату, так от нее них..я не осталось. Приезжай, опохмеляй.
- Да вы и так кривые.
- Сейчас пойдем с Кэпом, он картошки из дома набрал, пойдем продадим. Лешич, я с новой бабой познакомился, классная девчонка.
- Хорошо, дай мне Кэпа.
- Ты едешь? – спрашивает Кэп, чего-то бухтя на Рыжего.
- Да, приеду, - отвечаю я. Черт, я не выдерживаю и спрашиваю его. – Кэп ты никому не говорил, что я уезжаю на выходные?
После такого вопроса, любой дурак задумается, а почему он меня об этом спрашивает, с какого- такого толка? Мыслить ты умеешь, дурак ты орлов, а не здравомыслящий человек. Может, ты рассчитывал на то, что он пьяный и ничего не соображает? Ага, если он что-то знает, то все ответы уже заранее. выучил. Нет, не выйдет из тебя следователя, придурок!
- Рыжему говорил, - отвечает Кэп, как ни в чем не бывало. – А что, что-нибудь случилось?
- Меня обнесли.
- Что?
- Обокрали квартиру! – ору я так, что Алексей Георгиевич вздрагивает за своим столом.
- Не пиз..и! – категорическим тоном, заявляет Кэп.
- Ты, дурак? Я что, буду такими вещами шутить?
- Зае..ись, Леша! Это просто, зае..ись!
- Я тебя поэтому и спрашиваю, не трепался ли ты на счет моего отъезда, - говорю я и чувствую, как холодные капли пота, стекают у меня из подмышек.
- Кому? – удивленно спрашивает он. – Кому мен говорить? Я в четверг дома сидел, до вечера, а потом Рыжий позвонил, я к нему пошел. Вот и все.
- Может ты не помнишь? Может ты Инока встретил или Кучера? – спрашиваю я, с надеждой, что он скажет, что сказал кому-то из них о моем отъезде. Но, он не пробиваем.
- Не, под крестом клянусь, ты знаешь, я крещеный, не совру. Никого не видел, никому не говорил, - отвечает он и, опять, что-то орет Рыжему. Тот, что-то гнусавит в ответ.
-- Что случилось? – спрашивает Рыжий, отбирая трубку у Кэп. – Башка болит что ли?
- Болит, - говорю со злостью. – Тебя обнесут, как липку, будет не только башка, но и все остальное болеть!
- Что, правда что ли?
- Нет, кривда!
- Когда это случилось, ты же только в четверг уехал?
- Вот с четверга на пятницу и обнесли.
В комнату зашел Мудавник. Я пожал ему руку и собрался выйти из комнаты, чтобы поговорить без свидетелей, но Мудак остановил меня.
- Алексей Леонидович, можно вас на минутку.
Эти, гребаные, руководители, задалбывали меня своей, подчеркнутой, почтительностью и уважительным отношением. Я привык к другому отношению. Не тому, когда тебя кроют трехэтажным, а когда отсутствует формализм. Тем более, я и Фаса и Мудака, и Воробьева просил, называть меня по имени и на ты, мне так комфортней. Нет, хоть ты тресни, н вы и по имени отчеству. Это Игорю приятно, он думает, что его уважают. Дурак ты, Гоша!
- Да, сейчас, - говорю я Мудавнику, а затем в трубку. – Вас где можно найти будет? Я скоро приеду.
Рыжий переговаривается с Кэпом. Трубку берет последний.
- Мы у Рижего будем, - говорит он и продолжает уверять меня, что никому ни о чем не говорил. Приеду, попробую разобраться.
Я отключаю телефон и матюгаясь подхожу к гению.
- Я вас слушаю, Михаил Леонидович, - говорю я и сажусь напротив его, на место Дубарева.
- Вы, чем сейчас заняты? – спрашивает начальник.
- Я, собираюсь домой поехать. У меня неприятности, - отвечаю я, не вдаваясь в подробности происшедшего.
- Хорошо, - кивает головой он. Нет, он определенно похож на Льва Давидовича, - Я не о сегодняшнем дне, я вообще, хочу услышать от вас, чем вы занимаетесь.
- Давайте, мы отложим этот разговор на завтра, мне надо уезжать, - не без раздражения, говорю я.
- Хорошо, - соглашается он. – Давайте отложим. Да, не забудьте записаться в ведомости.
- Обязательно, это святое, -ерничаю я и иду искать Ралина.
Игорь дает мне не много денег, с условием, что я не буду сегодня пить  и завтра выйду на работу. Я пообещал, но, как обычно, своего слова не сдержал. Не надо меня о чем-то просить клясться, если я не сдержу клятву, то окажусь свиньей, если сдержу, то ничего не изменится, мир от этого не рухнет. Если кто-то что-то обещает, то, чисто по человечески, должен выполнять, иначе и обещать не стоит.
- Здорово, заходи, - сказал Рыжий открывая дверь.
Я прошел в квартиру. В комнате слышались чьи-то голоса. Я прошел туда. В клубах папиросного дыма, я заметил Кэпа и двух девок, одну из которых я знал. Как только я вошел, белобрысая баба, с опухшей мордой и стеклянными глазами, показала на меня пальцем и сказала:
- О, это его обнесли!
Я ошалел. Видимо Кэп с Рыжим уже разнесли по всему району, что меня обокрали. Я хотел, спросить у бабы, ее звали Лена, откуда ей известно, что мою квартиру поставили, но Рыжий схватил меня за Рукав и вытащил на кухню.
- Чего тебе? – спросил я. – Дай мне узнать, откуда она знает, что меня обворовали?
- Лешич, погоди, дай я тебе скажу, - пьяный Рыжий строил из себя сотрудника спецслужб, или, на худой конец, профессора Плейшнера. – Мы когда с Кэпом пошли картошку втюхивать, то встретили этих баб. Кэп знает их обоих. С ними еще был какой-то Вадик, но он был на столько пьян, что по дороге потерялся. Короче, мы с Кэпом картошку загнали и купили две «льдины». Кэп сказал им, что тебя обокрали, на что Лена ответила, что она знает об этом. Ты ронял, мы ей ничего не говорили, она первая сказала.
- Я не понял, ей Кэп вначале сообщил, или она первой сказала? – спросил я, с закипавшем сердцем. Похоже, что разгадка не так далека, чем думалось раньше. Ну, Лена еще та овца, про нее много гадостей говорят в районе.
- Она сказала первой, - Рыжий машет перед моим носом рукой. – А потом Кэп подтвердил.
Он, видимо, думает, что я тоже нахожусь в аналогичном с ним состоянии, если не могу отличить белого от черного. Но, он пьян, он считает себя непревзойденным аналитиком, и с ним спорить бесполезно. Хорошо, что девки здесь, можно узнать информацию из первых рук.
Мы приходим в комнату. Кэп уже пьян. Он постоянно лезет ко мне и божиться, что он никому не говорил, о том, что меня не будет дома. Мне. Регулярно, предлагают выпить, но я отказываюсь, хочу выслушать Лену, на трезвую голову, и если она скажет что-нибудь значимое, то пойти с ней в милицию. Но она только твердит о том, что ей кто-то сказал, но она не помнит кто.
- Может Вадик? – задаю я наводящий вопрос.
- Не, Вадик не мог сказать, - отмахивается она. – А может и мог. – Она сомневается, или делает вид.
- Расскажи про Кучерявого, - толкает ее в бок Кэп.
Она начинает говорить о том, что Кучер работает здесь в качестве наводчика, что уже был прецедент, когда он подставил какого-то мужика, и его обокрали. Это он, убежденно, говорит она. И мои приятели пытаются внушить мне, что это сделал, именно, он. Я смотрю на их пьяные рожи, на их бессмысленные взоры, и сильно сомневаюсь в том, что в их домыслах есть рациональное зерно. Да, Кучер мог бы выступить в качестве наводчика, мог бы в качестве исполнителя, но не задумать кражу, а тем более осуществить.
Я согласен, что наш район просто кишит уголовниками. Раньше эти дома были ведомственными и принадлежали Кировскому заводу. По сколько завод находиться сейчас в глубокой яме, то он сбросил со своего баланса не только подведомственные дома, но и выгнал на улицу массу работяг, особенно тех, кто не в ладах с дисциплиной. Вакханалия последних десятилетий, сделала из них социальных изгоев. Устроится по специальности они не могли, идти переучиваться не захотели, а к торговле душа не лежала. Сногие из них пошли по пути наименьшего сопротивления. Но наибольшего риска. Действуй по принципу: «Украл – выпил – в тюрьму». И так по кругу. Многих засосала эта трясина. Возвращался один, садился другой, откидывался тот, на его место уже метило двое. И так в геометрической прогрессии. Если раньше на уголовников смотрели с опаской и недоверием, то теперь наоборот, если ты на нарах не чалился, то вроде, с тобой и западло дело иметь. Народ, который имел какие-то накопления, стал постепенно сваливать из микрорайона в другие районы. Вскоре, многие квартиры пустовали. На место прежних жильцов пришли айзеры. Они снимали пустующие квартиры и комнаты, и, постепенно, возник конгломерат из бывших уголовников, бомжей и черных. Черные нанимали бомжей, изготавливать паленую водку, те делились ей с уголовниками, уголовники лазили по квартирам, обворовывая приличных граждан и продавали украденные вещи за бесценок, тем же айзерам. Опять получался замкнутый круг из которого не было выхода. В конце концов, уголовников вновь сажали, бомжи умирали от отравления или дряхлости, черные меняли съемные квартиры, на более приличные. Но, свято место пусто не бывает, все утраченные позиции, восстанавливались с невообразимой быстротой. Менты обо всем этом знали, но предпочитали закрывать глаза, реагируя только на тяжкие преступления. Отмена палочной системы, существенно отразилась на работе милиции. У нас ведь не могут не впадать в крайности, или пан, или пропал. Нет золотой середины, которая позволила бы нормальным ментам, нормально работать. А так, засунул заявление в сейф, оно и будет там пылится, пока не истечет срок давности. Сколько «глухарей» таким образом, скрывается в всевозможных сейфах, поди разбери. Одна правда в «Ментах», которые по телевизору идут, что квасят они по- черному и многие даже гордятся этим. У одного начальника я видел в кабинете такой плакат. Мужик бомжарного типа, протягивает вперед руку с граненым стаканом, а надпись на рисунке гласит: «Ты, уже выпил свои сто грамм?». От нечего делать, меня сфотографировал Рыжий в таком вот непотребном виде, напротив помойки. Одет я был в солдатскую шинель, рожа была опухшей, глаза заплывшие, а под левым еще и синяк красовался. Я вытягивал вперед правую руку, и указательным пальцем тыкал в пространство. «Ты, записался в кандидаты на тот свет?». Получилось, вроде, не плохо, жаль, что фотография куда-то завалялась, я бы на стенку повесил и любовался ей.
У меня сдают нервы и я даю уговорить себя. Мне наливают пол стакана «льдинки» и залпом выпиваю, закусывая вареной картошкой. В голове, все тот же, ералаш. Наконец, я соображая, отчего я сомневаюсь.
- Но ведь Инок сказал, что Кучер в Карелии? – говорю я Лене.
- Что, - она таращит на меня глаза. – В какой Карелии, я его только вчера видела, вон Танька подтвердит.
- Да, Леша, - поддакивает вторая, черноволосая шмара, чем-то напоминающая откормленную свиноматку. Голос у нее грубый и хрипящий, или от водки, или от рождения такой.
- Ясно, - усмехаюсь я. – А может и Бульбаш здесь? – спрашиваю я у Лены.
- Здесь, - говорит вместо нее Кэп.
- А ты откуда знаешь? – говорю я и, постепенно, начинаю строить логическую цепочку.
- Вадик, только что, сказал, - ответил Кэп.
Я внимательно посмотрел на него, припомнив, про себя, кражу тазиков. Кэп смотрел на меня, чистым и светлым взглядом, как смотрел Кучерявый, после того, как пошуровал в ванной.
- Да, - деловито, подтвердил Рыжий. Ему-то до кражи нет никакого дела, он уже косо посматривает на большую задницу Лены, желая, чтобы мы поскорее закончили обсуждение моего вопроса и перешли к более приятным делам. – Да, Вадик говорил, что Буль живет где-то здесь.
- Еб твою мать, - Лена хлопает по ноге ладонью. – Так он же у меня жил, вместе с этой проституткой, не помню, как ее зовут.
Я понимая, о ком она говорит, но тоже не могу вспомнить ее имени. Да, это и не к чему, главное, что Инок наврал, что не знает где его пристяжь. Кроме того, Лена говорит, что Инок постоянно ошивается у нее в комнате, а его приятель – черный, отобрал у нее паспорт и не возвращает.
- Вся комната завалена какой-то аппаратурой, шкафы забиты какими-то шмотками, просто ужас какой-то, - охает она.
- А что ты в милицию не пойдешь? – спрашиваю я.
- Меня черный предупредил, что у него в семерке все куплены. И если я туда сунусь, то меня выкинут с третьего этажа, вниз головой, что они чуть вчера с Бульбашом не проделали.
- Не может быть, - удивился я. – Бульбаш, как шарик за Иноком везде бегал, в рот ему заглядывал. Что он такого мог натворить?
- Я не знаю, - отмахивается Лена. – Только били они его здорово, и этой шлюхе перепало. Инок орал на него, что-то, но я не слышала. А потом, у меня ключ черный отобрал и выгнал из дома.
- Заеб..ст, - вставил Кэп. – Леша, ты веришь, что я ничего никому не говорил. Вот те крест.
- Кэп, отстань пожалуйста, - прошу я. – Дай мне с Леной поговорить, не лезь, сиди и отдыхай.
- Все, молчу, - он смотрит на меня, маленькими крысиными глазками, занавешенными плотной тканью, сотканной из льдов.
- Если ты подтвердишь, все, что сейчас говорила, то я пойду завтра же, - говорю я решительно. Мне терять нечего, мне надо обязательно найти хотя бы часть украденных вещей, мне надо доказать родителям, что я не сволочь и дерьмо. Если бы это получилось…
- Пошли, пошли, - охотно соглашается Лена, отбиваясь от «рукосуя» Рыжего, который норовит пощупать ее сиськи. – Только мы с Танькой к метро сходим, надо ее мать встретить, денег занять.
- У меня есть деньги, - говорю я. – Давайте я схожу за бухаловым. – мне не хочется, чтобы Лена уходила, ведь совсем не обязательно, что она вернется назад. – Что покупать?
- Нет, Леша, - говорит Танька. – Мы быстро сбегаем и вернемся, а деньги оставь на вечер, мы же не собираемся уходить.
- Куда уходить, - прикорнувший Кэп, открывает глаза. – Кто уходит, - стучит он кулаком по спине Рыжего.
- Кэпыч, заканчивай, - говорит Рыжий, хватая его за руку.
- Куда, Рыжий? Ты, скажи куда, я закончу? – он на столько пьян, что вот -вот упадет лицом на пол, что он практикует делать, особенно по ночам.
- Девчонки, - говорит Рыжий. – Только давайте два звонка, потому что, может матушка запереться, поэтому я открывать не буду. Запомнили? – его большая, волосатая рука наглаживает Ленину задницу.
 Лена отстраняется, выбегая на лестницу.
- Я еще схожу, - говорю я одевая ботинки. Все равно, сегодня уже никуда не пойти. Я хотел, вначале, поговорить с Иноком, но после того, как услышал здесь Ленин рассказ, то понял, что идти к нему бесполезно, он будет делать удивленные глаза, и лечить меня, доказывая свою невиновность.
Если бы я не думал бы об этом именно так, то я подумал бы, что у меня вновь начались глюки, потому что, подтверждение моих мыслей, наступило минут через пятнадцать.
Я вернулся, принеся с собой три «снежинки». Одну мы с Рыжим разбавили, Кэп уже спал в соседней комнате, выпили и сидели обсуждали сложившуюся ситуацию. Слушая его разглагольствования и ловя его тупой взгляд, я понимал, что ему все до фени. Я вспомнил, как вел себя он, когда у него пропало золото. Мне стало противно, насколько все наплевать на чудое горе. Впрочем, что мне сейчас поможет, кроме совета, ничего. А в таком состоянии бессмысленно внимать советам пьяного человека.
В дверь позвонили, как и договаривались, два раза. Рыжий пошел открывать. По тому, что никто не вошел, я понял, что это пришли не девки. Смутная догадка родилась в моем мозгу. Через секунду она полностью подтвердилась.
- Иди, Лешич, - сказал Рыжий. – Это к тебе.
- Кто? – спросил я поднимаясь с табуретки.
- Смотри, сам увидишь, - ответил Рыжий.
Выходя на лестницу, я знал, кто находится за дверью. Но, он был не один, чуть ниже стоял черный, в кожаной куртке. Один раз я видел его мельком, по моему, в БМВ, которая стояла напротив моего дома, в то самое утро, когда мы уезжали на дачу. Инок поздоровался и сразу начал на меня наезжать.
- Ты что, режиссер. Что ты на меня порожняк гонишь?
- Не понял, -  сказал я. – Когда я на тебя гнал?
- Я узнал, что ты собрался идти в милицию, на меня заяву катать? – глаза Инока светились нехорошим блеском.
- Давайте только без эмоций, - сказал Рыжий. – Вы разговаривайте здесь, но только без мордобоя.
- Хорошо, - кивнул Инок и посмотрел на черного.
- Тэбя в асфалт надо закатат, живьем, - сказал черный, глядя мне в глаза.
- Подожди, Маг, - попросил его Инок.
- Кто тебе сказал? – вновь спросил я.
- Не важно, - замялся он. – пацаны в общаге говорили.
Я сразу догадался, что это были за пацаны. Да, в штанах, только с дыркой между ног. А Кэп уверял, что Лена нормальная баба. Что же в его понимании, означает нормальный человек? Кучерявый? Вадик? А, может, Лена? Ну, Кэп, ну ты и сволочь!
Я не стал рассказывать Иноку, что сразу же все понял, я строил из себя полного дурака, абсолютного морального урода. Впрочем, так оно и есть, на самом деле.
- Я хотел зайти к тебе, поговорить, - сказал я, как можно спокойней, стараясь не выдать своего волнения. О том, что говорила Лена, я не обмолвился не полу словом. Он же, плел несусветную чушь.
- О том, что тебя обнесли, я узнал только сейчас, - вещал он. – И сразу же пошел к тебе. Позвонил в дверь, но никто не открыл…
- Ты позвонил в дверь? – сказал я. – Ты видел, что с дверью? Нет.
- Я не обратил внимания, я был возбужден, - ответил он, судорожно подыскивая правдоподобный ответ. Ясно, что он не хочет закладывать Лену, которая вместо встречи, какой-то мифической мамы, побежала к нему и сдала нас со всеми потрохами. Это было понятно и ежу. Почему он так нагло врал? Он рассчитывал, что я уже пьяный, и вряд ли способен здраво рассуждать? Ты просчитался, дорогой. Это Кэп с Рыжим кривые, я же нормально соображаю.
- Хорошо, - согласился я. – Ты позвонил в крайнем возбуждении, и дверь никто не открыл.
Он не ответил, да и не мог ничего ответить, потому что, он понял, что я понял, что он врет.
- Родичи дома, - продолжил я. – Я только что звонил.
- Ну, я не знаю. Я позвонил, подождал не много и пошел к Рыжему, решив, что вы здесь. Может, они звонок не услышали, а может звонок не работает.
- Может быть, - я пожал плечами. Мне совсем не улыбалось разговаривать с ним здесь, на лестнице, не обдумав, конкретно, план дальнейших действий.
- Это Бульбаш сделал, - сказал убежденно. – Я тебе говорил Маг, - обращался он к черному, но слова, явно, были адресованы мне. – Что эта крыса способен на подлость. Это он тебе сказал, что я организатор кражи?
- Нет, я его не видел, и видеть не хочу, - ответил я.
- Ну, вы долго? – из квартиры показалась голова Рыжего.
- Нет, мы торопимся, - ответил за всех Инок. Он, явно, успокоился, увидев, что я не намерен, пока, принимать активных действий.
- Я позвону? – спросил черный, и не дожидаясь ответа, прошел в квартиру.
Как рассказал потом Рыжий, проснувшийся Кэп, пытался вылезти из маленькой комнаты и дать по морде черному. Но, Рыжий запер его, от греха подальше. Рыжий, вообще, по натуре довольно ссыкливый чувак, хотя и гоношиться иногда, особенно по пьяни, начистить кому-нибудь морду. Но, это только словесный понос, не более. Черный позвонил по телефону, не обращая внимание на Кэпа, который размахивал кулаками за стеклянной дверью.
Тем временем, Инок парил мне мозги, переводя стрелы на своего верного пса. Если бы не серьезные обстоятельства, то я бы просто рассмеялся ему в лицо. Но, раз я начал игру, то надлежало играть по всем правилам жанра. Я кивал, с глупой рожей, определяя для себя, о чем я буду говорить ментам, рассказывая о нашей встрече. Пусть они сами решают, их ведь специально обучают искусству ловить человека на слове.
Мы разошлись, договорившись, что он поможет мне, а я не буду сдавать его ментам, когда меня вызовут для дачи показаний. Кроме того, я должен был зайти к нему завтра утром, поговорить без эмоций и балды. Они ушли. Я вернулся к Рыжему.
Пьянка продолжалась три дня, пока у меня не кончились все деньги.
Вернулся я домой, только в среду вечером. Мать и брат уехали на дачу, меня ждал отец, чтобы отдать ключи. Вместо старой дубовой двери, стояла железная. Как там говорится в поговорке: «Поздно пить минералку, когда почки опустились». Что-то в этом роде.
Я прошел в комнату и нашел свою записную книжку. Радио телефон Журналиста был записан на первой странице. Я набрал номер.
Журналист, на удивление, выслушал меня внимательно и сказал, чтобы я перезвонил ему завтра с утра, он постарается найти человека, который сможет мне помочь. Я поблагодарил его и пошел в ванную, отмачивать свою морду. С таким лицом появляться среди нормальных людей, очень и очень стыдно. Просидев в кипятке около часа, я едва смог выбраться из ванной, сердце сдавило так, что казалось, еще не много и оно остановится. Тем не менее, это не помешало мне принять две таблетки седуксена, которые я выпросил у Кэпа. Заснуть удалось не сразу, я все вспоминал разговор с Иноком и проигрывал предстоящий разговор с человеком Журналиста. О том, что я еще вчера должен был поговорить с Мудавником, я совсем забыл. Да и о чем мне говорить, если я уже, внутренне, решил увольняться. Я не верблюд, хотелось сказать одному амбициозному, имеющему больное самолюбие парню, а именно Игорю Анатольевичу Ралину. Ты, понял, Гоша! Я не верблюд!
Утром разбудил телефонный звонок. Отец не выходил из комнаты, и пришлось мне идти и поднимать трубку. В трубке раздался голос Ралина.
- Привет, это я, - сказал он.
- Ага, - ответил я.
- Как дела?
- Ничего, я еще не успел проснуться. Бессонница замучила, так я вчера седуксена нажрался, уснул часа в три. Голова чугунная.
- На работу придешь?
- Нет, сегодня, наверное, не приду, - сказал я. Можно было бы доехать с Невского до института, но не хотелось, заниматься сразу несколькими вопросами одновременно. Это только Фас расстраивается, когда кто-то не делает сразу несколько дел, а Мудак ему наушничает и подзуживает. Я сижу как-то, читаю газету, в суть статьи, можно сказать, вникаю. Тут слышу, завоняло рядом, я оторвался от чтива, поднял голову. Точно, стоит, как  ясный месяц, с орлиным клювом. «Алексей Леонидович» – говорит – «Вы знаете, у нес не принято читать газеты в рабочее время». «Хорошо» – отвечаю я – «А что мне делать? С прибором я разобрался, а другого задания не имею». Он почесал затылок, как положено по штатному расписанию Гениальному конструктору, и сказал – «Это наша не доработка, что вам дали только одно задание. Но, вы помните, что написано в положении о труде и заработной плате? Нет? Я попрошу Игоря, чтобы он дал вам еще раз прочитать. Так вот. Там сказано: Если у сотрудника нет работы, в данный момент, или он завершил предыдущую, то он должен обратится к руководителю и попросить назначить новый фронт работ. Поняли?». «Что за мудак придумал эту ерунду?» – спросил я. «Я» – обижено сказал Мудавник. «Извините» – сказал я, от удивления даже поперхнувшись. Ведь я попал в самую точку, и первым в организации назвал его кличкой, которую он запомнил с детских лет, которой называли его в школе и институте, за глаза, на работе, но в лицо уже не говорили, потому что, это уже набило оскомину.
- Когда придешь? – Игорь пристал, как банный лист.
- Я сегодня по делам поеду, на счет кражи, - стал объяснять я. – Ты позвони мне вечерком, может встретимся, поболтаем.
- Дело в том, - сказал он. – Что Мудавник что-то наплел Фасьянникову, и Миша хочет с тобой поговорить.
- О чем?
- Мне он не сказал, но я думаю, о твоем пребывании на работе. Им не нравится, что ты ни черта не делаешь, дурно влияешь на молодежь, и в добавок, продинамил назначенную тебе встречу.
- Слушай, пошел в жопу этот Мудавник, со своими разговорами! У меня есть дела по важнее!
- Пить?
- И это тоже, - злился я, на занудливость Игоря. – Я хожу, как проклятый, бегаю по всему району, общаюсь со всякой швалью. Мне надо как-то стресс снимать. Ладно, позвони вечером, встретимся, я тебе напишу расклад по краже, если со мной что-нибудь случится, то там будет телефон, по которому позвонишь и отдашь эти записи. Договорились?
- Хорошо. Во сколько тебе позвонить?
- Позвони часиков в шесть.
В одиннадцать часов, как и договаривались, я позвонил Журналисту. Он сказал, что поговорил с Ромой, это бывший майор УУР, он ждет меня сегодня в час дня. Я поблагодарил Журналиста и стал собираться. Рожа моя внушала подозрения любому нормальному человеку. Даже если ты и не пьянь подзаборная, просто у тебя проблемы с выводом жидкости из организма, а рожа у тебя отекшая, то лучше в приличном обществе не появляться. Нет, тебе никто нечего не скажет в лицо, но посмотрев, как ты своей опухшей харей распугиваешь гостей, хозяева поостерегутся приглашать тебя в следующий раз. Я вспомнил, что жена в молодости, когда еще не было в магазинах такого разнообразия тампаксов и климаксов. Для дураков поясню, «Тампакс» на витрине, климакс у продавщиц. Так вот, когда этого всего не было, она мазала рожу замоченной в молоку овсянкой. Молока у меня не было, овсянка нашлась у матери. Я высыпал не много хлопьев в кружку, добавил кипятка и стал ждать, пока овсянка размякнет и набухнет. До выхода оставалось сорок минут. Не понимаю, помогло или нет. Вроде мешки под глазами поменьше стали. Еще Кэп говорил, что можно чаем делать компрессы. У меня чая нет, Инок все выпил. Вспомнив о нем, я вздохнул. «Зачем ты с ними связался?»,- припомнились слова приятеля. Не знаю, Валера. Черт бы меня побрал, но я не знаю, чем привлекало меня общение с этим уголовником. Может тем, что он не похож на других? Ведь в последнее время, круг моих интересов замыкался на одном, на пьянке. Где бы я не был, и в Поселке, и в Пустошке, и в городе, везде одно и тоже, бесконечная череда пьянок. Главное, что живу. Сколько людей, знакомых и чужих отдали богу душу, а я живу, я болтаюсь по этой жизни, причем, за редким исключением, болтаюсь без всяких последствий. Только сейчас, беда задела меня своим темным крылом, да и то, только задела.
Ровно в час я был на улице «Заячьей росы», как называет ее Журналист. Рома ждал меня в своем кабинете. Я видел его один раз с Журналистом, поэтому сразу же узнал его. Я сел напротив его, мы одновременно закурили, и я стал рассказывать ему о сути дела, параллельно излагая свои мысли, домыслы и суждения. Он внимательно слушал меня, изредка перебивая и задавая наводящие вопросы. Кода я закончил, он откинулся на спинку кресла, скрестил руки на затылке, прикрыл глаза. Я, с надеждой, смотрел на него, ожидая его вердикта. Наконец, он принял прежнюю позу и начал говорить. «Конечно же, кражу организовал Инок, иначе он бы не прибежал к Рыжему. Он слишком тщательно готовился к ней, обставляя ее по классической схеме. Сначала вы контактируете, потом разрыв, на некоторое время, потом случайные встречи и краткие разговоры, случайно подслушанная беседа, с упоминанием тебя, затем фраза типа6 «Я же тебя предупреждал?». В общем, он обставил все, как и должно быть. Что ты хочешь, если он столько времени сидел, то уж научился чему-то, там более, если не врет, хоть сотую часть, из того, что рассказал тебе. На счет штафбата, можешь плюнуть ему в лицо, спер он у кого-нибудь медали, которые тебе показывал. Что же касается его личности, то надо его пробить. Ты не знаешь его настоящую фамилию? Нет. Ладно. Ты знаешь где он живет? Хорошо. Давай сделаем так. Ты сначала попробуешь пойти официальным путем. То, что черный говорил о том, что у него все отделение куплено, это чушь, не верь ему. Ну, одного купить можно, но двух. Но, всех не купишь, денег не хватит. Надо ребятам позвонить, об этом сказать, пусть они этого черного отрихтуют, как следует. Нет. Лучше иди сразу в РУВД, прямо к начальнику ОБИП. Знаешь, что это такое? Нет. Это отдел по борьбе с имущественными преступлениями. Поговоришь с начальником, посмотришь, как он отреагирует на твои слова. Если почувствуешь, что его информация заинтересовала, то пообещай, что если они вещи найдут, то ты не останешься в долгу, если они не проявят интерес, то звони мне, я возьму пару крепких ребят и посмотрю, что это за «звездатый» Инок. Договорились?».
Разговор был окончен. Ромины слова придали мне некоторую уверенность, но все же смутные сомнения не покидали меня. Сомнения о том, что у меня что-нибудь получится. Если бы у меня были бы хоть не большие деньги, то я мог бы сходить с ментами в кабак, посидеть, поболтать, попить пива. Глядишь и связи бы наладились, а так. Ну, что я приду и начну свои домыслы рассказывать? И что? Вон, эти, которые в квартире были, дознаватели фиговы. Что они? Отпечатки сняли, комнаты и дверь сфотографировали и исчезли. Уже неделя после кражи прошла, хоть бы позвонили. Правильно Рома сказал, это дело будет лежать под сукном, пока не истлеет. Никто ничего искать не будет, если не подмазать. Хотя, почему подмазать, просто посидеть, поговорить по душам, за рюмкой чая.
В Кировское РУВД я пришел часа в четыре, решив, что если делать дело, то сразу, не откладывая его в долгий ящик. ОБИП находился на четвертом этаже здания, в котором раньше был ОВИР, а сейчас размещается милиция. На первом этаже знаменитый «убойный отдел», коим руководил, одно время, Андрей Владимирович Пименов, известный поклонникам детективов, как Андрей Кивинов. Он, пожалуй, первым так ярко и образно описал работу оперативников, со всеми их плюсами и минусами. Конечно, он многое придумал, ввел массу гротесковых моментов, и прочее. Но, у его менты были похожи на обыкновенных людей, которых встречаешь ежедневно. Он написал о том, что оперативник может позволить себе выпить, ему, руководство ГУВД заявляло, что он позорит честь мундира, выставляя доблестных стражей правопорядка в неприглядном виде. Он писал о том, что по роду службы, операм приходится общаться с ворами, бандитами и прочим криминальным элементом. Тогдашний начальник Главка, яростный борец с «тамбовским преступным сообществом», и желающим чтобы сотрудники милиции ходили по городу только с «чистыми руками», накинулся с критикой на Андрея, за его «Охоту на крыс». Когда же он рассказал, что в милиции иногда применяют «не традиционные методы допроса подозреваемых», то из Москвы приехала комиссия и устроила проверку. А одна дрянная газетенка, вышла с большой статьей, в которой Кивинова обвиняли в том, что он лично участвовал в избиении подозреваемых и свидетелей. Андрей не обращал на это внимания, он, просто, задумал уволиться. Объяснять же взрослым дядям, что такое художественный вымысел, он не стал, считая это пустым делом. Зато сейчас, сериал «Улицы…» гремит на всю страну. «Менты» шерстят Россию вдоль и поперек. Их принимают в высоких кабинетах, с ними мечтают сфотографироваться главы районов и областей, а министр этих самых дел, чуть ли не к награде представляет, создателей сериала. От автора там уже мало чего осталось. Исчез тонкий юмор Андрея, опера превратились в супер-пупер героев, постоянно скидывающихся на флакон водки и лупящих всех дубиной по хребтине. Сериал расчитан на широкие масссы, и в первую очередь на самих людей в погонах. Дукалис ебнет кого-нибудь дубиной по спине, наматывай себе на ус, товарищ рядовой. И безусый пацан, только что оторвавшийся от маминой сиськи, машет дубиной на лево и направо, ведь он берет пример с правильных ментов. А то, что это гротеск, то, что авторы изначально ставили своей задачей, смотреть на все это через призму, отражение в кривых зеркалах, это до рядового не доходит. Таких надо водить на коллективный просмотр фильмов «Как закалялась сталь» или «Чук и Гек».
Да, жалко, что Пименов больше не служит, а то можно было зайти.
В кабинете, на четвертом этаже, были слышны голоса. Я постучал и открыл дверь.
 - Можно? Спасибо.
Я подошел к столу, у которого стояли два мужика, и поздоровался. Они моча кивнули в ответ. Я остановился и стал ждать, когда они закончат разговор. Кстати, возвращаясь к автору бестселлеров. Менты решали сложную задачу, при этом не стесняясь моего присутствия. Они думали, что им делать после работы, идти в кабак, пить пиво или взять водки и поехать к какому-то Виталику. Я бы выбрал и то и другое. Вначале, попил бы пива, а потом бы, поехал к Виталику. Наконец, решив поставленную перед ними задачу, один из них, обратил на меня внимание.
- Ты по какому вопросу?
- Я по поводу квартирной кражи, - ответил я.
- Что, обнес кого-нибудь? – спросил усатый, чем-то напоминающий актера Олялинв, это который в «освобождении» играл, в «Золотой речке» и прочих советских фильмах.
- Меня, а не я, - ответил я, довольно грубо. Если честно, то я привык находится в стенах милиции только в одном качестве, качестве подозреваемого. Если вспомнить, сколько раз меня допрашивали, то можно легко сбиться на первой сотне. Нет, я, конечно, утрирую, но побывал я во многих передрягах. Правда, все они закончились безрезультатно для органов следствия. Я же отделался ушибленными ребрами, разбитой мордой и синяками, на различных частях тела. От всего вышесказанного, следует вывод, что я не знал, как вести себя в данной ситуации.
- Да, - поднял брови другой. –Ну, присаживайся, рассказывай.
Я рассказал ему историю вопроса.
- Извини, а кто тебе посоветовал обратиться сюда в РУВД, а не в отделение, по месту жительства?
Я сказал.
- Понятно, - кивнул он. – Так ты и Журналиста знаешь?
- Не много, - ответил я.
- Хорошо, так о чем ты хотел поговорить? – он раскрыл блокнот и записал в нем что-то.
Я рассказал обо всем. Как мы познакомились Иноком, как меня били, что кто, когда, зачем и где говорил. Вспомнил, почти слово в слово, наш последний разговор на лестничной клетке. Опер что-то записывал. Потом он перечитал свои записи и сказал:
- А ты можешь найти их?
- Я попробую, - сказал я. – Они ведь не имеют постоянного места жительства в Питере, живут где попало. А Инока можно теребить только после того, как кто-нибудь из них даст на него показания. Его на мякине не проведешь, он ушлый мужик.
- Да, и приведи свои друзей.
- Хорошо. Когда?
- Давай в понедельник.
Я поблагодарил его за участие, записал, на всякий случай его телефон и ушел со странным чувством. С одной стороны, он внимательно выслушал меня, даже что-то записал, а с другой стороны предложил мне самому разыскать всех, не предложив мало-мальской помощи. Впрочем, у Кивинова очень колоритно описан эпизод, когда оперативник парит мозги заявители, обещая даже аэропорт перекрыть, ради поимки нарушителей. Уж чего –чего, а этим искусством футболить, опера владеют очень грамотно. Ладно, завещание пока писать обожду, всю информацию я слил в два разных места. Если что, то хоть знать будут от куда ветер дует. Отгоняя от себя грустные мысли, я пришел домой и принялся писать докладную записку Фасьянникову. Надо предупредить этот разговор, сделать его обстоятельным и конкретным. В конце концов, если увольняться, то с высоко поднятой головой.
«Уважаемые господа! Позвольте мне, в несколько фривольной форме, представить свое мнение о работе Вашей организации, в которой я имею честь трудиться, пока. Кроме этих суждений, я хотел бы представить на Ваше рассмотрение ряд предложений, которые, по моему мнению, позволили бы существенно улучшить работу конторы.
Вы можете возразить, какое, мол, право имеешь, ты собака, давать нам советы и ставить перед нами свои, дурацкие, вопросы, проработав всего полтора месяца. Я покорно склоню голову, опечалюсь и гордо отвечу. Да, я не имею никакого права, но я работаю в этой организации и хочу внести свой посильный вклад, в ее дальнейшее процветания, которое я не вижу, вообще…».
Дальше меня понесло. Я писал, писал, давая характеристики сотрудникам и руководству, тасуя их, как колоду карт.
Например, Ралина я описал так: « Ралин, по моему мнению, обладая не плохими качествами организатора, умением найти контакт с заказчиком и прочее, имеет ряд существенных недостатков. У этого человека больное самолюбие, завышенная самооценка, негативное отношение к нижестоящим сотрудникам».
Все то, что я выговаривал Игорю на даче и в «Стрельце», я написал в докладной. Вове досталось меньше, его я произвел в начальники, упомянув лишь то, что у него иногда хромает дисциплина. Мудавника я понизил в должности, написав его должность с маленькой буквы: «гениальный конструктор, должен заниматься разработкой ОИФ-Ж, а не вмешиваться в руководство фирмой. Если ты не имеешь навыков в управлении людьми, то или учись, или не суйся».
Кроме того, я понизил Илюмжинову и Огонькову, назначил себя членом совета директоров, включив в него всех симпатичных мне людей. Только Ирку туда не ввел, боюсь, что Фас меня не правильно поймет. Ей я определил роль своей помощницы. Я уж ее научу, всему, чего только она не пожелает. Я так же написал, несколько дельных предложений. Например, что для женского онанизатора, надо купить партию искусственных членов в ближайшем секс-шопе, и провести испытания прямо в конторе, благо женщины у нас в наличии имеются. Ну, там было еще ряд солидных подсказок, которыми Фас не преминет воспользоваться.
 Заканчивалась записка следующим текстом.
«В заключении хочется сказать о следующем. Если Вы:
а) не прочитаете мою записку
б) прочитаете и выбросите
в) прочитаете и плюнете слюной на пол, то
считайте ее, как мое заявление об увольнении.
Если же прочитав ее, Вы:
г) нашли в ней рациональное зерно
д) согласились с моими доводами
е) сочли возможным обсудить ее, то
я готов для встречи.
Все вышесказанное, плюс ответственность и жесткая  дисциплина, позволят более эффективно управлять фирмой и поднять благосостояние руководства на небывалую высоту!».
С пионерским приветом     А. Орлов
Написав докладную, отрезав тем самым себе пути к отступлению, я пошел искать дом, в котором жила Лена. Я один раз был у нее на квартире. Мы с Кэпом ходили подстригаться, к ее матери, пока ее не выкинули с третьего этажа, какие-то бомжи. Вот поэтому, Лена ужасно испугалась, когда Инок обещал выбросить ее из окна.
Если Ленин дом я нашел быстро, он стоял. Как раз напротив вытрезвителя, то разыскать пацанов было трудной задачей. Я, конечно, знал несколько блат –хат, но там ли находятся они или нет, можно было только гадать. Для верности, я решил позвонить Кэпу, уж он то был настоящим специалистом по всякого рода бомжатникам и притонам. Но, Кэп был трезвый и, от этого, злой. Кроме того, он сказал мне, что Вадик обнес комнату своей сестры Аньки, и он сейчас пойдет к ней. На все мои уговоры, он отвечал отказом. Тогда я сказал ему о том, что его ждут в милиции в понедельник, вместе с Рыжим. Он, слегка, стушевался и согласился мне помочь, но только завтра.
На следующее утро, он позвонил мне и сказал, что не сможет со мной встретиться, потому что, в подвале на Турбинке нашли Анькиного брата. Он был мертвым. Судебно -медицинская экспертиза зафиксировала множественные гематомы в области грудной клетки, верхних и нижних конечностей. Кроме того, в районе правой части черепной коробки, обнаружили рваную рану. Но, в отчете было записано, что скончался он, в результате остановки сердца, и сильного содержания токсинов в крови. Грубо говоря, от алкогольной интоксикации, а еще проще, от отравления каким-то спиртосодержащим продуктом.
Мне плевать, что там произошло с этим заикашкой, убили его или он сам умер. Он сам шел по этому пути, сам выбрал себе дорогу. Что ж, эта дорога привела его туда, куда он стремился.
Вечером позвонил Игорь.
- Приезжай ко мне, - предложил он, опасаясь, видимо, что я не явлюсь завтра на работу.
Я согласился, взяв с собой свою записку. Но, показывать ему не стал, мне не нужны советы, если я уверен в своей правоте. Ралин же, точно будет лезть своим длинным носом в мои дела. Правда, это и его касается, но ему было предоставлена возможность высказаться, и на даче, и в «Стрельце», так что, не буду я с ним на эту тему разговаривать.
Игорь встретил меня у метро. Мы посидели на скамейке в парке, попили пива с чипсами. Потом пошли к нему домой, смотреть телевизор.
Короче, просто ничего не делали, ни о чем не думали, ничего не хотели. Мы отдыхали от суетных проблем. Я, кстати, с удивлением обнаружил, что стал легче выходить из запоев, что само по себе было удивительно, по сколько, с годами изношенный организм все труднее и труднее способен справляться с токсинами, в тем более, с той дрянью, которую пью я.
На следующий день, я всучил Фасу свою докладную и имел с ним продолжительный разговор. Не скажу, что это был диалог слепого с глухим, но к консенсусу мы не пришли. Ему понравился ряд моих предложений и данных сотрудникам характеристик. Чего ему не понравилось, так это то, что я выдвинул на руководящую должность Вову и понизил Мудавника.
- Михаил Леонидович, - сказал Фас. – Талантливый разработчик!
Хотел я ему сказать, какой он талантливый, если х..й искусственный к прибору не может присобачить уже несколько лет, но не стал, не хочу метать бисер… Что касается Игоря и Вовы, то написав о них, именно, так, я достиг желаемого результата. Фас говорил мне про Вову только гадости, про Игоря гадости, но и положительные стороны его деятельности.
Мы договорились встретится через неделю. Я обещал подумать, чем могу быть полезен фирме, не сидя с включенным паяльником, и не гоняя по комнате мух. Он тоже собирался, пораскинуть мозгами, куда бы найти применение моим светлым мозгам. На том мы и расстались Стрелку я, естественно, продинамил, даже не предупредив его, что не приду. Он разозлился и уволил меня.
В понедельник мы с Кэпом и Рыжим сидели у начальника ОБИПа. Эти придурки, уже успели где-то хлопнуть с утра, и поэтому усиленно нажевывали жвачку. Андрей Кириленко, так звали оперативника, с отрешенным видом слушал разглагольствования Рыжего. Так сказать, его аргументы и факты. Кэп отвечал сбивчиво, мялся. Мне кажется, что он чего –то боялся? Может, это только мне показалось. Разговор закончился ничем. Выслушав нас, Андрей сказал тоже, что и говорил ранее, надо найти места обитания Кучера и Бульбпша, выяснить, где сейчас живет Лена, и тогда они смогут работать. Приятно слышать это и понимать, какое высокое доверие оказывает нам наша доблестная милиция, в деле самостоятельного расследования квартирной кражи. Может, он знал, что у нас уже имелся опыт поимки грабителей? Я подумал об этом и мне захотелось вернуться на несколько месяцев назад, и стереть из своей памяти все чернюшно- синюшные эпизоды моей биографии.
Ждать от милиции помощи, это гиблое дело. Хотя, однажды Кириленко меня выручил.
Иду я пьяный по «Зойке», смотрю, на встречу Акинин чешет.
- Привет, - говорю.
- Здорово, - он скорчил морду, как будто бы съел только что, какую-то гадость.
- Знаешь, что меня обнесли? – спросил я.
- Слышал, - ответил он.
- Инок мне говорил, что ты хотел мою хату поставить, - сказал я и посмотрел на него.
- Ты что? Да, ты думаешь о чем говоришь? Да, я этим не занимаюсь, - Акинин был тоже пьян и не на шутку распалился.
- Успокойся, - сказал я, мне так хотелось, заехать кулаком по его оплывшей морде. – Я ему не поверил. Я думаю, что это он сделал.
- Вот сволочь, - ругнулся Акинин. – Его давно убить пора.
- Башка трещит, - перевел я разговор на другую тему.
- Что, с бодуна? – спросил он.
- Ну, с утра все деньги пропил, вырубился, проснулся, вроде еще пьяный, а состояние дерьмовое.
- Пошли, угощу, - сказал он своим скрипучим голосом. Голос у него, действительно, скрипит так, будто рассохшийся паркет в доме эпохи доисторического материализма.
Мы зашли в бар, как раз на против вытрезвителя, Акинин заказал по сто. Мы выпили, запили пивом. В голове зашумели камыши, его тоже повело. Он заказал еще по сто.
- Ну, что? – проскрипел он. – Хочешь. Я поговорю с ребятами и Инока грохнут.
- Каким образом? – я уже нализался, и тема разговора вызвала у меня определенный интерес. 
- Это моя забота. Ты, хочешь или нет?
- Хочу, - кивнул я.
- Сколько?
- Что, сколько? – не понял я.
- Сколько денег дашь? – Акинина тоже повело, причем, похоже, еще круче чем меня.
- Баксов пятьсот, - соврал я. У меня и рублей-то столько нет, а про доллары и говорить нечего.
- Мало, но можно поговорить. Пиво будешь?
- Давай.
Он принес две маленькие кружки пива. Его вдруг так развезло, что он чуть не свалился на соседний стол. Он поставил пиво на наш столик и плюхнулся на стул.
- Пиши расписку, - сказал он вальяжным тоном, третье сортного барыги.
- Какую расписку? – не понял я.
- Что ты обязуешься заплатить за услуги оказанные тебе гонорар в размере пятисот долларов США. А мне, за посреднические услуги, сто долларов, - объяснил он.
Если бы я был чуточку потрезвее, то, естественно, даже разговаривать не стал бы с ним на эту тему. Но, поскольку, я уже набрался, то мне все было по барабану, и я, с легкостью, взяв у него ручку и бумагу, накатал ему расписку.
Он спрятал ее во внутренний карман куртки и взял еще два стакана пива. Через три минуты он уже спал на столе, а я сидел и думал. Бредя по лабиринтам подсознания, я неожиданно натолкнулся на одну мысль, которая забилась куда-то в угол и не хотела вылезать. Если эта записка попадет к Иноку, то мне не поздоровится. Нет, там не написано, что я его заказал, но Акинин может все так повернуть и обстряпать, что мне мало не покажется. Еще одно. Эта записка может попасть к ментам, тогда тоже придется доказывать, что ты не верблюд. Посадить не посадят, а дюлей дадут это точно. И третье. В ней не указано, за какую именно услугу, я должен заплатить деньги. Может я попросил их мороженого купить, потому что сам стесняюсь. А, чем не услуга? Нет, тут дело не чистое, надо у него забрать расписку. Я начал будить Акинина, но он проснувшись, послал меня подальше и сказал, что ее не отдаст, потому что я урод. От такой наглости я обалдел, но в драку не полез, поскольку, у меня была вывихнута правая рука, а драться одной левой было бы не разумно, тем более в пьяном виде.
Акинин вновь уснул, а я сидел и соображал, каким образом мне вытащить у него бумажку. Если я полезу к нему в карман, то он проснется и уйдет, или затеет потасовку. Нет, тут надо по другому. В голову пришла глупая мысль, за которую я тут же уцепился. Я встал, подошел к стойке и попросил телефон. Девушка критично посмотрела на мою морду, но, телефоном воспользоваться, позволила. Я набрал номер Кириленко. Объяснил ему, что со мной ы баре сидит человек, который может быть замешан в краже. Он обещал прийти. Я допил все пиво и сидел курил, когда появился Андрей и еще какой-то толстяк. Я показал им Акинина и рассказал про расписку, наврав лишь, что она написана по поводу возврата вещей, если их смогут отыскать Акиеинские кореша. Кириленко скептически отнесся к моему предложению допросить Акинина. Он покачал головой и ушел. Вот вам и менты, защитники униженных и оскорбленных. Но, не все так просто в этом мире. Через несколько минут, в бар зашел патруль и разбудил Акинина. Потом менты, взяв нас за руки, просто перевели через дорогу, и мы оказались в любимом моем заведении. Акинин пытался взбрыкнуться, но его быстро успокоил старший сержант, который обычно ворует деньги у задержанных. Кстати, если Акинин не соврал, то после вытрезвителя у него не оказалось в кармане четырехсот рублей. Не оказалось у него и моей расписки. Писать новую, я отказался, вдруг он ту спрятал куда-нибудь и потом предьявит мне двойной счет. Ну его, на х..й! Опохмелятся было не на что, и мы разошлись по домам. Раздеваясь, я обнаружил в кармане рубашки мою расписку. Оказывается, Андрей специально вызвал патруль , чтобы без напряга вытащить у Акинина расписку. Если бы нас остановили на улице и стали бы обыскивать, то он, вероятно, заметил бы ее пропажу сразу же. Обшмонать же весящую на вешалке одежду не составляет большого труда. Если у людей деньги пропадают в больших количествах, то про какую-то писульку и говорить не стоит. Андрей мне сам об этом рассказал, про комбинацию с вытрезвителем, я сам бы, не в жизнь, не догадался.
Вот только штраф я платить не буду, не заказывал!
Мы сидели на берегу пруда и смотрели, как мужики таскают из воды карасей. Рыжий впендюрил жалюзи, которые валялись у него уже несколько лет, и мы смогли купить литр водки. Закуски, как обычно, не было, Рыжий жадничал. Но и без закуси было нормально, если мы «льды» умудряемся пить, уже и без запивки, то нормальную водку можно даже не закусывать.
Кэп сообщает, что собирается женится на Аньке, Рыжий хочет приволочь свою дуру, чтобы она жила у него. Я опять остаюсь в гордом одиночестве, без работы, без денег, без любви.
« Я помню движения губ, прикосновенье руками.
Я слышал, что время стирает все.
Ты слышишь стук сердца? Это коса нашла на камень.
И нет не печали, не зла. Ни гордости, не обиды,
Есть только северный ветер, и он разбудит меня…»
Мы договариваемся созвониться завтра с утра и съездить в центр. Рыжий хочет что-то там посмотреть. Завтра воскресенье, должны приехать родители на помывку, и встречаться с ними мне совсем не улыбается, уж лучше с Рыжим по городу шляться.
Родители суетятся в квартире. Мать готовит обед, брат моется, отец что-то делает в комнате. Я лежу на диване. Мне плохо, у меня высокая температура, и страшно болит голова. Звонит телефон. Я беру трубку.
- Хорошо Рыжий, я полежу часик и тебе позвоню.
Я лег обратно на диван, выпил анальгин и парацетомол, укрылся одеялом и закрыл глаза…





























ЧАСТЬ 2. ВОЗРОЖДЕНИЕ.


«Будь, что будет, что было, есть!
Смех да слезы, а чем еще жить?
И если песню не суждено допеть,
Так хотя бы успеть сложить».


К. Кинчев


- Ну, ты понял? – спросил мужик, сидящий за рулем.
- Да, Валентин Сергеевич, - ответил другой, облокотившийся на переднее сидение, своими могучими руками.
- Постарайся сделать это либо сегодня ночью, на край – завтра. Да, смотри, лучше, чтоб тебя никто не срисовал.
- Попробую, - кивнул здоровый.
- Денег не жалей, и будь поласковей, поменьше своих грубых шуток. Она женщина, ей участие необходимо и забота. Это когда в пастель ее затащишь, тогда и рычи, как раненый лев.
- Я все понял, - опять, кивнул здоровый.
- Да, отзвонись мне сегодня, обязательно, в любое время. Ну, ладно, иди, постоишь на улице, померзнешь. Будет правдоподобней выглядеть, что ты ее специально дожидался. И скромнее будь, сразу на нее не лезь.
- Да, я боюсь, что у меня на нее не поднимется, вообще, - со вздохом, ответил здоровяк. – Я люблю стройненьких, худеньких, а это какая-то корова с молочной фермы.
- А ты бык, - засмеялся Сергеевич. – Ладно, не злись, - он хлопнул его по плечу. – Я пошутил. Ты же не женится на ней собрался. Трусы на голову натянул и вперед. Ну, представь себе, что ты спишь с Моникой Левински, например.
- Тьфу, - плюнул здоровяк. – Тоже мне красотка. Разве что, для этого педика Клинтона и подходит.
- Зря ты, - водитель причмокнул губами. – В этой жидовочке что-то есть в глазах, чертовщинка какая-то.
- Рот у нее рабочий, - сказал здоровый.
- Да, ты так считаешь? Что ж, значит Клинтон не такой и дурак. Ладно, вылезай, время уже без четверти пять, сейчас она должна появиться. Смотри, не забудь про звонок.
- Не забуду, - ответил тот, взял букет роз, из пятнадцати штук, поправил перед зеркалом галстук и вылез из машины, хлопнув дверью.
«Тойота» плавно тронулась с места и, через мгновение, скрылась за поворотом. Шел мелкий дождик, больше похожий на туман.

Он поджидал ее около проходной. На нем был зеленый плащ, костюм модного покроя, белая рубашка, сиреневый галстук. В крупной руке борца или боксеры, был зажат букет алых роз. Ветер трепал его светлые волосы, уложенные в аккуратную прическу, на его мясистом лице сверкали очки в золотистой оправе. Близко посаженные глаза, высматривали, в потоку выходящих людей, ее.
Наконец, он увидел, как из калитки показалась фигура пышной блондинки и направилась по улице. Он выбросил сигарету, пригладил правой рукой растрепанные волосы, откашлялся и двинулся вслед за ней, расталкивая толпу студентов, сгрудившихся около выхода. Он знал, что она обязательно зайдет в маленькое кафе, разместившееся в подвальчике на узкой улочке, не далеко от метро. Она каждый вечер заходила сюда, после работы, выпивала чашку кофе, съедала несколько пирожков или кусочек пиццы. Он не первый день наблюдал за ней, и вот сегодня решился подойти. Он остановился у входа, закурил, наблюдая через окно, как она заказала себе не хитрую трапезу и села за столик. Он, вновь, прочистил горло и спустился по ступенькам вниз.
В кафе играла легкая музыка, было тепло и уютно. Народ, практически, отсутствовал. Интересно, какой здесь выхлоп, подумал он, лавируя между белых, пластиковых столиков, направляясь к ее столику.
Она, удивленно, подняла глаза, когда увидела возле себя высокого импозантного мужчину с цветами в руке. Мужчина откашлялся и спросил разрешения присесть за ее столик. Она удивилась, но с согласием кивнула. Он, неуклюже, отодвинул соседний стул, так, что тот упал. Не обращая внимание на это, мужчина сел за столик и положил перед ней букет роз.
- Это вам, - стальным голосом произнес он.
- Мне? – удивилась она, поднимая брови.
- Вам, - ответил он. – А что вас смущает?
- Нет, ничего, - замялась она и, машинально, стала поправлять прическу. Впервые за последние несколько лет, незнакомый мужчина дарил ей цветы. Да, и знакомы редко преподносили букеты, разве что, на восьмое марта коллеги, да на именины – друзья. Те, жалкие букеты, которые дарили пациенты, в знак благодарности, она за цветы не считала, это было жалкое подобие цветов. А, здесь, огромный букет ее любимых алых роз.
Он подозвал официанта, который и поднял упавший стул, и заказал бутылку сухого вина, набор шоколадных конфет, два по сто «Бержерака» и чашку кофе. Она с изумлением следила за ним. Он ей, определенно, нравился. В его манере поведения, в жестах, в голосе, чувствовалось, что он знает и умеет жить. Он был настоящим мужиком, не то, что те, кто ее окружал.
- Простите, - сказала она, когда халдей принес заказ, поменял салфетки и удалился. – А что все это означает?
- Понимаете, - он слегка покраснел, для чего ему пришлось не дышать около минуты. Этому приему научил его один бывший актер. – У меня сегодня день рождения, хотелось бы отметить его в спокойной обстановке, с красивой женщиной…
Она засмущалась. и ее лицо залилось краской. Давненько она не слышала комплиментов в свой адрес.
Мужчины редко обращали внимание на нее. Ей было уже под сорок. Она уже пять лет, как развелась с мужем, тоже врачом, который изменял ей налево и направо, с медсестрами. Поженились они, как и многие, познакомившись в институте. Она была высокой плотной блондинкой, с пухлым лицом, крупными грудями и ягодицами. Она считала себя привлекательной, что, впрочем, и подтверждалось, большим количеством поклонников, желавших проводить ее до дома. Большинство из них были приезжие, жившие в общежитии, и девушка с отдельной квартирой, пускай и не в центре города, была не плохой парой. Квартиру ей приобрел отец, служивший в каком-то исполкоме, на приличной должности. Поступив в институт, она приняла решение, жить отдельно от родителей, и переехала к себе в Веселый поселок. Не сказать, что она была душой компании, таких же студентов – сокурсников, но, в то время отдельная квартира считалась роскошью, и часто сабантуи устраивали у нее. Потом, кто-то из парней обязательно оставался ночевать, опоздав на метро. Давала она легко, не думая о последствиях. Понятие СПИД или гепатит, тогда практически не существовало, сифилис и гонорея в их среде отсутствовала, поскольку они были будущими Павловыми и Бехтеревыми. Залететь она не боялась, по сколько, она поставила себе золотую спираль. Думать о детях было рановато, а то, что спираль может повлиять на ее фигуру, она не верила в это и не обращала внимание, на рассказы подруг. С будущим мужем она познакомилась во время одной из вечеринок. Отмечали юбилей кафедры, на которой они учились. Студентов, естественно, на юбилей не пригласили, но они решили, поддержать преподавателей, и устроили свой праздник. В небольшом кафе на Кировском проспекте, рядом с метро Петроградская, она и познакомилась с черноволосым, кудрявым юношей, с выкатывающимися из орбит карими глазами, горбатым носом, напоминавшим чем-то телячью колбасу, черными усиками над пухлыми губами и рядом желтых съеденных зубов. Он покорил ее не своей внешностью, а красноречием. Говорить он мог часами, на различные темы, был остряк и весельчак. Кроме того, он был искушенным бойцом  в плане секса. И что ее очень занимало и восхищало, то, что своим носом он доводил ее до исступления, засовывая его туда, где только что был другой орган, название которого, так же, состояло из трех букв. На последнем курсе они поженились, и она стала носить его еврейскую фамилию – Калюжный. После свадьбы, они поселились у нее на улице Подвойского. По началу, семейная жизнь протекала легко и расковано. Он распределился в больницу имени Мечникова, она в больницу без названия, под номером 19-99. Они работали, ездили вместе в отпуск, встречались с друзьями, короче, дышали полной грудью. Она удалила спираль, подумывая о детях. Но, время шло, она полнела, а ребенка родить не получалось. Он сильно страдал от этого и несколько раз ходил проверяться. Но, у него оказалось все в норме, зато у нее были проблемы с трубами. Она несколько раз залетала, но это была внематочная беременность, грозившая ей неприятностями. В консультации ей сказали, что, вероятнее всего, ей не суждено стать матерью. Она рассказала об этом мужу. Трещина, В их отношениях, которая уже появилась к тому времени, стала расширятся, расширятся, пока не превратилась в овраг. Он стал все чаще задерживаться на работе, взял дополнительные пол ставки, и дежурил по ночам. Она иногда проверяла его, звонив на работу, но оказывалось, что его там не было. Впрочем, то, что он ей изменяет, она догадалась и без проверок. Просто, у него не стоял нос. Именно нос, а не член, поскольку, нос был более длинным и толстым, и, в основном, его использовал муж, для того, чтобы удовлетворить ее. Прожив вместе десять лет, они расстались без сожаления и скандала. Он забрал свои вещи и переехал жить к одной практикантке, которая, к тому же, уже была беременна от его второго носа. Первый, рабочий, кроме соплей ничего не выделял.
Она осталась одна, в пустой квартире. У нее был друг, один доктор из больницы, но ему было под шестьдесят, он был лыс, тощ и мелок, для ее тела. Ей хотелось нормального секса, а он предлагал ей выслушать статью в медицинской газете, она тащила его в постель, а он, одевал калоши и мчался к семье. Нет, он иногда спал с ней, но это было не чаще, чем раз в неделю, она же хотела несколько раз в день.
Поэтому, случайный незнакомец, так непринужденно преподнесший ей букет, угощавший шампанским и конфетами, произвел на нее сильное впечатление. Она выслушала его объяснения, почему он не хотел отмечать свой праздник в кругу сослуживцев и друзей. Он устал от банкетов и презентаций, от шумных компаний и бурных вечеринок. Из его речи следовало, что он занимает крупный пост  в одной солидной питерской фирме, что, впрочем, подтверждалось его манерами и поведением.
- Я позавчера проезжал мимо вашей больнице на машине, и, случайно вас увидел, - говорил он, сжимая в могучих ладонях рюмку с коньяком. – Извините, но вы сразу понравились мне.
Она еще гуще покраснела и потупила глаза, поверх очков следя за его руками. Если у него такие толстые и большие пальцы на руке, то какого же размера двадцать первый, думала она. Внизу живота у нее томно засосало и застонало. Она готова была отдаться ему прямо здесь, лишь бы он захотел ее, лишь бы это не был, розовый сон.
- Вчера я не решился к вам подойти, а сегодня, вроде, как повод был познакомиться, - продолжал он, тем временем, замечая, как сверкают и наливаются ее глаза истомой и желанием.
Блин, эта корова уже готова, размышлял он, доставая из кармана пачку «Мальборо» и бросая ее на стол. У пухлых женщин, обычно, влагалище большого размера, и он со своим маленьким обрубком чувствовал себя, в них  так, будто просто в воздухе членом помахал. Что ж, она, как видно ошиблась, в оценке его мужского достоинства.
- Как вас зовут? – спросила она томным голосом, облизывая густо накрашенные губы кончиком языка.
- Аристарх, - сорвалось у него первое, пришедшее на ум, имя. – Хотя по паспорту он звался Ефимом. – А вас?
- Вера, - ответила она и медленно произнесла его имя. – Аристарх, какое величественное имя, а вам оно идет.
- Благодарю, - сконфуженно сказал он, размышляя о том, как бы поскорее убраться из этого кафе, чтобы случайные знакомые не испортили ему обедню. – У вас тоже красивое имя.
Хватит рассыпаться в комплиментах, думала Вера, вставай и поехали ко мне, я хочу чтобы ты мучил меня в своих объятиях всю ночь, чтобы ты мял мое тело, грудь, чтобы ты влез мне в задницу и трахал, трахал, трахал.
Он же, наоборот, был настроен на другую волну. Пышная Вера не прельщала его своими формами, не возбуждало в нем никаких желаний и чувств. Он должен был выполнить свое задание, а постель была лишь одним из атрибутов, продвигавших к его выполнению. В обще, он впервые получил такое задание. В бытность свою спортсменом, он не испытывал никаких проблем, в плане, с кем он проведет ночь. Женщины сами вешались ему на грудь, завороженные его стальными мышцами, квадратным подбородком, голубыми глазами и толстым кошельком. После того, как он закончил выступать и занялся другого рода деятельностью, то недостатка в деньгах, он по прежнему не ощущал, а раз были деньги, то и женщины были. Иногда он подсаживал в машину «ночных бабочек» и те, выискивали в густых зарослях волос его петюню, делали миньет, всего за пятьдесят рублей.
В схватке двух равных противников побеждает желание. По сколько, она уже хотела его, аж зубы у ее сводило, а ему надо было добраться до цели, то после двадцати минутного сидения в кафе, они перешли на ты, потом поехали к ней, потом выпили, прихваченную в кафе, еще одну бутылку шампанского, потом улеглись в постель.
В постели ее ждало разочарование. Мал того, что детородный оран Ефима был раза в три меньше, чем нос ее бывшего муженька, так он еще и не вставал. Что она только не предпринимала, для того, чтобы заставить это комариное жало подняться. Он же лежал грудой железный мускулов на простыне и думал о том, какой же тяжкий кусок хлеба, который он сможет заработать, если выполнит заданье.
Наконец, при помощи своих больших и толстых пальцев, которые, так лихо обманули доверчивую женщину, он слегка подправил, пошатнувшийся было авторитет. При этом, когда у нее начался оргазм, и она заорала, как стадо коров, идущих на водопой, он, неожиданно, возбудился, перевернул кусок студня на живот и обхватив ее тело могучими руками, вошел в ее зад. Вера, вновь, застонала от удовольствия. Ефим трудился, как кочегар, исходя потом, будто в русской парной. Через три минуты все было закончено, они лежали на кровати, поверх одеяла, и тяжело дышали.
- Я уж думала, что тебя домкратом не поднять, - звонко смеясь, сказала она, положив голову на его мощную грудь.
- Перенервничал, наверное, - нашелся он. – На работе забот полон рот, тем более, я не ожидал, что мы так скоро… - он замялся.
- Скоро ляжем в постель? – Приподнимая голову и заглядывая ему в глаза, продолжила она, его недосказанную фразу.
- Да, - честно признался он.
- Ты считаешь меня шлюхой, распутной женщиной, - спросила она, с дрожью в голосе.
- Ну, что ты, Вера, - он ласково потрепал ее за волосы. – Я тебя считаю самой замечательной женщиной на свете.
Он поморщился и полез за сигаретой, чтобы скрыть смущение от того, что сказал такую чушь. Он, вообще, поражался своему умению достойно вести диалог с этой жирным куском мяса. Грудь, не поддерживаемая бюстгальтером, свисала до пупа, складки на шее и на животе, навевали не веселые мысли о бренности человеческого тела, дряблые ягодицы,  вызывали спазмы в желудке. И только, миловидное личико, и серьезное задание не позволяли Ефиму послать эту Веру подальше.
Вера же, восприняла этот комплимент, как предложение к дальнейшему действию. Она схватила его член пухлыми пальцами и стала мять его, щипать и тянуть. Если бы он чуть слабее был бы прикреплен к паху, то она, несомненно, оторвала бы его, поскольку, он не поднимался.
- Тебя бы в барокамеру на недельку засунуть, кровь почистить и насытить кислородом, - с досадой сказала она, тем не менее, не прекращая попыток поднять оскандалившийся хрен.
- А, что это за зверь? – спросил он, хотя был прекрасно осведомлен об этом агрегате.
Вера принялась рассказывать ему, о том, какими чудодейственными качествами обладает, вверенная ей камера, как после нескольких процедур полные импотенты становятся бычкам производителями. Она говорила о том, что виагра и близко не валялась с барокамерой. Она так распалилась, что Ефим закричал от боли.
- Прости милый, - она, смущенно, чмокнула его в лоб.
- А что, это идея, - сказал он, положив руку на ее грудь. Она подумала, что он хочет начать любовную игру, и заранее начала постанывать, при этом, гладя его по мощному торсу. Но он и не думал приставать к ней.
- Что? – спросила она, заглядывая ему в глаза, подслеповато щурясь, и понимая, что он не хочет ее.
- А можно мне в твоей барокамере полежать? – спросил он, нежно отстраняя ее руку, теребящую его обрубок.
Она расхохоталась и, снова, поцеловала его, на этот раз в грудь.
- Что, проблемы? – игриво, сказала она.
- Нет, - ответил он, корча обиженную физиономию. – Уж лучше кислородом подышать, чем таблетки успокоительные глотать и массажи делать, да в джакузи сидеть.
- Хорошо, - сказала она. – Я поговорю с Иваном Васильевичем, у нас практикуется использование камеры на коммерческой основе, я думаю, что он пойдет тебе на встречу.
- Ну, Верунчик, я думал, что меня можно по блату, так сказать, как друга. – разочарованно, сказал он.
- Я пошутила, милый, - улыбнулась она. – Конечно, для тебя все будет без очереди и бесплатно.
- Да, я не про деньги, деньги это не проблема, - сказал он, гася сигарету, о крышку полированного столика. – Я, просто, не хочу официально. Зачем это, если все можно решить в частном порядке.
Аристарх, он же Ефим, знал, что когда начальник Веры отсутствует на работе, либо он еще не подошел, она принимала «левых пассажиров», не оформляя никаких бумаг. Отстегивала ли она Ивану часть выручки, он не знал, но это его и не интересовало, главное, что она делала это, в крайнем случае, можно будет намекнуть ей. Но, она опередила его.
- Откуда ты знаешь о частном порядке? – слегка напрягаясь, спросила она, прекратив свои сексуальные домогательства.
- Ты о чем? – он не понимающе, хлопал глазами.
- Нет, не о чем, - ответила она.
Конечно, он ничего не знает, размышляла она, о том, что у нее постоянно проходили люди со стороны, знала лишь фельдшер из приемного покоя, которая и проводила клиентов через охрану. Вера отстегивала ей по пятьдесят рублей с носа, забирая себе в пять раз больше. Час пребывания в барокамеры стоил триста рублей, официально же, через бухгалтерию, цена сеанса возрастала на двести рублей. Поэтому, Вера, заботясь о здоровье клиентов, заботилась и о содержимом их кошельков, как и своем тоже.
- Так, когда можно будет попробовать? – спросил Ефим.
- Я посмотрю, когда окно будет, - деловито, сказала она.
- Когда?
- Ну, я думаю, на следующей недельке.
- Нет, в конце недели я уезжаю в загранкомандировку, по делам фирмы. - Нашелся он. – Мне бы до отъезда успеть. 
- Не могу обещать, - сказала она, покусывая ноготь на пухлом пальце. – Разве что, утром или вечером.
- А давай прямо сейчас, - внезапно, предложил он, якобы, загоревшись этой идеей. – А я бы тебя с собой в Швецию взял.
- Как это? – удивилась она. Она только раз была заграницей, лет двадцать назад, учась на втором курсе института, попав на поезд «Дружба», который проходил по территории нескольких социалистических стран. Тур начинался в Ленинграде, потом, через Литву и Белоруссию, пребывал в Польшу, далее ГДР, Венгрия, Болгария и Румыния, и через Молдавию и Украину возвращался обратно в город на Неве. Между прочим, именно в мягком купейном вагоне, Вера впервые отдалась мужчине. Ее «консервным ножом» оказался какой-то комсомольский вожак из Грузии, по фамилии Бандидзе. Это был обходительный молодой человек, который не первый раз путешествовал по братским странам по комсомольской линии. Говорили, что все это благодаря связям его отца, который был известным журналистом, не только в Грузии, но и на территории всего Союза. Правда у отца была более благозвучная фамилия. Важа был внебрачным сыном, но отец любил его и относился, даже лучше чем к отпрыскам жившим рядом. Так вот, Важе сразу же приглянулась плотная, курносая блондинка, с пышной грудью и «апэтытным задницэм». Именно, за ее большую попу он и держал ее, когда они занимались любовью в купе. «Ну, как» – спросил он, прижимая платок к разбитому носу. Вера, решив, что он хочет покуситься на еще одно «святое» место, заехала ему кулаком промеж глаз. Из носа пошла кровь. Но, Бандидзе даже не помышлял об анальном сексе, просто ему нравились ракообразные. «Дерьмо!» – искренне ответила она – «Я ожидала большего».
Вот. Та поездка была единственным выездом Веры за пределы СССР. У нее даже не было заграничного паспорта, о чем она и сообщила Аристарху, после того, как пришла в себя.
- Об этом не стоит думать, - уверял он ее. – Загранпаспорт я тебе оформлю за четыре часа, у меня все схвачено.
- А как я поеду? – сомневалась Вера. – В каком качестве? Да и как с работой быть? Меня Иван Васильевич вряд ли отпустит, разве что, сам будет пациентов принимать.
- Во-первых, в каком качестве ты поедешь, это решать тебе самой, хочешь, как любовница, хочешь, как сотрудница фирмы. Выписать на тебя командировку, проблем не составит, у нас всегда есть в запасе пару резервных мест.
- Для любовниц? – подколола Вера.
- Для, сотрудников, - по деловому ответил он, оставив ее замечание без вниманья. – Во-вторых. Если начальник тебя не захочет отпустить на недельку в неоплаченный отпуск, то ты просто заболей, вот и все. Ты же нормальный человек, разве врач не может заболеть?
- Может, - согласилась она. Странно, только познакомились, а он уже в поездку приглашает. Что –то, по нему не скажешь, что он шибко меня хочет, здесь что-то другое. Может, он просто влюбился в меня? А что, я девушка статная, в чем-то даже выдающаяся.
Что верно, то верно. Выдавалось у Веры и спереди и сзади, причем довольно внушительно.
Вера загорелась предложением Аристарха, даже, от возбуждения, захотела есть. Она встала с постели и, не одеваясь, тряся телесами, пошла на кухню.
Когда она вернулась в комнату, Аристарх был одет. Вера, от неожиданности, чуть не выпустила из рук поднос с бутербродами.
- Ты куда?
- В больницу, - ответил Ефим. – Одевайся.
- Не поняла? – сказала она и положила поднос на одеяло.
- Мы сейчас же поедем в больницу, ты оставишь своему начальнику записку, что ты заболела, или взяла отгулы, это сама решишь, а потом мы поедем оформлять документы и бумаги.
- Но, сейчас только четыре утра, - изумленно, промолвила она, поднимая с пола бюстгальтер и машинально одевая его на грудь.
- Вот и хорошо, - сказал он. – Пока доедем, пока ты напишешь. Короче, к семи мне надо быть в фирме, а ты поедешь оформлять паспорт.
- А как же пациенты?
- Какие пациенты? – переспросил он, с некоторым раздражением.
- Ну, сегодня же придут больные на процедуры, и кто их будет обслуживать? Ведь Иван Васильевич не знает, что я уезжаю, - ответила Вера, натягивая юбку, позабыв одеть трусы.
- Вот, черт, - выругался Ефим. – Не знаю, как быть. Если ты хочешь поехать со мной, то документы должны быть готовы к завтрашнему утру, иначе я не успею предупредить шведских коллег.
- Что же делать? – Вере, вдруг, так захотелось поехать в Швецию, что она была готова плюнуть на пациентов, но, смутное чувство ирреальности происходящего, заставляло ее, с сомнением отнестись к этой авантюрной затеи. Она думала, что Аристарх начнет говорить ей, что, мол, ничего страшного не произойдет, что больные не помрут, если пропустят один сеанс, что начальник поймет ее и пойдет на встречу. Но, Аристарх, неожиданно, согласился с ее сомнениями.
- Да, ты права, - сказал он. – Не хорошо будет, так поступить. Придется дожидаться Ивана и разговаривать с ним. Но, все равно, лучше приехать пораньше, все подготовить, чтобы не было проблем.
- Да, там все и так готово. Разве что, расписание составить на следующую неделю, - задумчиво, сказала Вера, вдруг вспомнив, что забыла одеть трусы, начала искать их на кровати. Найдя, она вывернула их, отлепила «Олвейс» и взяла новую прокладку. – Чего ты рвешься туда в такую рань? Признавайся, тебе не терпится в барокамеру забраться? Что, я угадала? – она прищурилась и ехидно посмотрела на него.
- Ну, хочется, - как-то по детски, смущаясь, произнес он, поджав губы, будто маленький ребенок собирался расплакаться.
- Мальчишка, - она залилась густым, жирным, пересоленным смехом, который вырывался у нее не из груди, а клокотал где-то в районе складок на животе, булькая поднимался по пищеводу, превращаясь в смесь хрюканья, визга, мычания и стона облезлой собаки. – Ладно, - сказала она, успокоившись. – Тогда давай живее, чтобы успеть до семи утра.
- Так, ты же в восемь начинаешь, - сказал он.
- После клиентов, надо кислород поменять, помещение проветрить и камеру просушить, - сказала она, решив, не рассказывать ему, что иногда она принимает не запланированных пациентов.
На улице, он поймал какого-то частника на «Тойоте». Тот за тридцать минут домчал их до больнице, по пустынным улицам сонного города. Вере, тоже, хотелось спать, она постоянно зевала, не замечая, как переглядываются на переднем сидении Аристарх и водитель. Около ворот, перед зданием, где располагался приемный покой и находилась барокамера, в пристройке из красного кирпича, водитель затормозил, Ефим расплатился с ним, и двинулся вслед за верой, которая, так неприлично виляла задом, что водитель даже усмехнулся. Охранник пропустил Ефима вслед за верой, удивившись лишь тому, что она назвала его Аристархом Сергеевичем, а в паспорте было написано, что он Ефим Шифринович.
Вера открыла дверь в помещение и пропустила Ефима. Он прошел, машинально, вытер ноги и остановился, рассматривая плакаты, висевшие на стене. Это были инструкции в картинках. В них были написаны правила поведения больных в помещении процедурной. Запрещалось курить, распивать спиртные напитки, проносить с собой колющие, режущие предметы и огнестрельное оружие. Запрещалось пользоваться электробытовыми приборами и паяльниками. Кроме того, пациент должен был быть одет в хлопчатобумажное белье, иметь чистую голову и все те места, на которых имелся волосяной покров. После процедуры, запрещалось курить в течении дня, впрочем, как и перед ней. И еще, пациент на мог проходить леченье, если у него был насморк, кашель, триппер и геморрой, а так же высокая температура. Ефим удивленно поднял брови, когда прочитал в инструкции про геморрой. Он хотел спросить у веры, почему больные с проблемами в «очке» не допускались до процедур, но она отперла дверь в кабинет, и он забыв о вопросе, прошел вслед за ней.
- Вот наша гордость, - сказала Вера, поглаживая стеклянный саркофаг по покатой поверхности.
- Да, - Ефим причмокнул губами. – Солидный аппарат. Ну, что, позволишь мне попробовать?
- Ой, ну какой ты занудный, - пожурила его. – Ладно, иди раздевайся, простыни чистые я тебе найду.
Пока он переодевался в соседней комнате, ей позвонили по телефону. Она, вначале, отнекивалась, но потом согласилась, попросив звонившего, постараться приехать пораньше. Потом она сходила в деревянную пристройку, обитую железными листами, проверила кислородные болоны, отвинтив вентиль на одном из них. Вернувшись, она обнаружила, что Аристарх стоит возле барокамеры и рассматривает ее.
- Интересный агрегат, - промолвил он, заметив, что она вернулась в помещение.
- А ты, почему не переоделся? – спросила она, удивившись, что он, так рвался, испытать на себе воздействие кислородной атаки, а сам даже не соизволил переодеться.   
- Да, я инструкцию посмотрел, - виновато, процедил Ефим. – Там написано, что с геморроем нельзя, а у меня он. – Он соврал первое, что пришло ему на ум.
- Глупый, это для дураков инструкция, - она улыбнулась. – Если все их выполнять, то мы работать не сможем.
- Знаешь, я все равно, пожалуй не буду, - сказал он. – Давай, я лучше тебе помогу составить расписание. Вдвоем мы быстрее управимся, а потом я поеду в фирму и заеду за тобой к обеду.
Ну, вот, сначала сам рвался, а потом отказываешься, удивленно, заметила она. - В принципе, я сама справлюсь, - ответила она, но ей было безумно приятно, что он выказал желание помочь ей. – Но, если ты хочешь, то давай, читай вон из того голубого журнала.
Ефим взял из стопки журнал и принялся читать фамилии пациентов и назначенное им время, написанных аккуратным дамским почерком.
- Семь тридцать – Плахов, восемь пятнадцать – Орлов, девять ноль – ноль – Шлиберзон…
- Что ты читаешь? – она взяла у него журнал. – Ты на сегодня читаешь, а мне надо график на следующую недели.
Ну, ты же не объяснила, виновато, ответил он.
- Вот, начинай с этой страницы, - она показала ему, откуда надо читать. – Пишем, понедельник.
Ефим прекрасно знал, что делает, он просто еще раз удостоверился, что нянечка с шестого отделения сообщила верную информацию, сегодня и завтра первым в списке пациентов, проходящих процедуру, значилась фамилия Плахова. Теперь, оставалось только заложить капсюль в отверстие, которое он обнаружил внутри барокамеры, когда осматривал ее, в отсутствии врачихи. Но, для этого, ему надо было, чтобы вера отлучилась куда-нибудь, хотя бы на несколько минут. Ничего лучшего, чем секс, он придумать не смог, начиная заигрывать с ней.
- Ну, ты что, - вяло отбивалась она, от его приставаний. – Я же не успею график составить.
Но, он уже забрался ей под лифчик и теребил крупные соски. Она, истомно, застонала и бросилась в его объятия. Он взял ее на руки, как пушинку, и понес в соседнюю комнату, в которой стоял топчан, где переодевались больные. На удивление, у него все получилось, прибор на сей раз не подвел. Он вошел в нее с одного удара, эта фраза в одном популярном бестселлере, пришлась, как нельзя кстати, к описанию его действий. Со второго удара он выдал ней на дряблую задницу струю горячей спермы.
- Ох, как ты быстро, - Вера была, явно, не удовлетворена ходом событий, тем более, ей придется идти в ванну и мыться.
- Так получилось, - он виновато развел руками.
- Ничего, - она чмокнула его в щеку и выбежала из комнаты.
Ефим натянул штаны, застегнул ширинку, достал из кармана пиджака маленький серебристый предмет, размером с копейку и пошел в процедурный кабинет. Если «Кулибин» все правильно рассчитал, то капсюль должен бы рвануть через три минуты после того, как в камере повысится давление. Ефим подошел к барокамере, залез в нее и положил предмет в углубление, почти, у самого торца. Обнаружить его было практически невозможно, разве что, специально задавшись такой целью. Довольный, он вылез из камеры и сел на стул, взял телефон и набрал номер. Вошла Вера, поправляя прическу.
- Ты куда звонишь, проказник? – поинтересовалась она, на правах любимой женщины.
- В фирму, - ответил он и повесил трубку. – Мне надо быть в офисе в восемь часов.
- Да, значит ты уже уезжаешь? А, как же я? – она сделала вид, что обиделась. – Впрочем, так будет лучше, - через мгновенье сказала она. – Лучше, чтобы тебя здесь на видели, а то у нас и так неприятности с посетителями. Говорят, что вчера чуть одного не отравили, кстати, вот этого, - она ткнула пальцем в фамилию.
- Плахова? – спросил Ефим, чуть передернувшись, будто ему под рубашку залез рыжий таракан.
- Да, - сказала она. – Но я в это не верю. Просто охранники решили, таким образом, цены поднять за проход посетителей.
- Вероятно, - сказал Ефим и встал. – Ну, я тогда ретируюсь. Во сколько тебе позвонить?
- Позвони после двенадцати, - сказала она, поправляя ему, выбившийся ворот рубахи.
- Ну, я пошел, - он поцеловал ее в губы и направился к выходу.
- А телефон? – сказала она.
- Какой телефон? – спросил он, удивленно, подняв брови и хлопая себя по карману, в котором лежал радио телефон.
- Ты знаешь мой номер?
- Фу, черт, совсем из головы вылетело, - он стукнул себя ладонью по лбу. – Давай, диктуй, - он достал из внутреннего кармана электронную записную книжку и сделал вид, что заносит телефон в память. ЕЕ телефон уже несколько дней был записан в его книжке.
Она продиктовала ему номер своего телефона, присосалась к его губам, как пиявка, при этом, схватила его за сломанные уши, чуть было не оторвав их. Он еле вырвался из жарких объятий докторши и сплюнул. Она обиделась.
- Тьфу на тебя! Какой ты противный!
- Да я, - он подыскивал слова, чтобы оправдаться, но она перебила его.
- Тьфу, тьфу, тьфу! – она вела себя, как маленькая девочка, кокетливо заигрывая перед одноклассником.
Он улыбнулся, своей лошадиной улыбкой, помахал ей двумя пальцами и пошел по направлению к воротам. Она постояла с минуту, оперевшись грудью на косяк, и закрыла дверь.
Неужели она нашла свое счастье? Ей не верилось в реальность происходящего. Ей не верилось, что она поедет за границу. Стоп! Он же не взял у нее паспортные данные, как же он будет оформлять ей визу и паспорт? Она выскочила на улицу и бросилась вслед за ним. Но, он исчез, растворился в пасмурном, туманном утре. Она вздохнула, решив, высказать ему свое фе, когда он позвонит, и пошла к себе в помещение.
Он сел в машину на заднее сидение и закурил. В зеркале заднего вида, прикрепленным над лобовым стеклом, он увидел вопрошающий взгляд водителя, и кивнул.
- Все нормально, Валентин Сергеевич, - сказал он.
- Плахов точно идет первым? – спросил водитель, поворачиваясь к Ефиму и заглядывая в его красные, воспаленные глаза.
- Да, я расписание видел, - подтвердил он.
- Хорошо, тогда отъедем не много и подождем. Если рванет, то слышно будет во всей округе.
Они проехали, примерно с квартал, и встали на обочине, недалеко от выезда на проспект. Целый час они просидели, практически, не разговаривая. В семь двадцать, Ефим посмотрел на часы.
- Минут через пятнадцать должно рвануть, - сказал он, вновь, закуривая сигарету. Было видно, что он нервничает.
- Если он не опоздает, - начал говорить Валентин Сергеевич, и в этот момент раздался оглушительный хлопок, потом несколько более слабых.
- Вот, черт, - чертыхнулся водитель. – Почему так рано.
- Раньше пришел, - высказал предположение Ефим, оборачиваясь назад и глядя на корпус из красного кирпича, позади которого уже валили клубы серого дыма.
«Тойота» плавно тронулась с места и, набирая скорость, исчезла за желтым забором, авторемонтных мастерских.
«Прощай, любимая» - думал Ефим, сплевывая в форточку горьковатый привкус ее помады.

* * *

Первыми на место происшествия приехали пожарные, следом появились сотрудники ГО и ЧС, затем менты и, последними, скорая помощь. Хотя, было не понятно, для чего здесь скорая, коли в больнице своих специалистов предостаточно.
Развалины дымились. Когда милиционеры оцепили место происшествия, чтобы персонал больницы и, невесть, откуда взявшихся больных, то раздался еще один хлопок. Над грудой кирпичей взвился красный дымок. Толпа отринула, словно волна во время шторма, облизав берег, всасывалась обратно в океанскую пучину. Что-то закричал мужик из гражданской обороны. Менты, шумно, оттесняли людей из опасной зоны.
Кирилл стоял у окна и с ужасом следил за происходящим. В висках, гулко, пульсировала кровь, руки дрожали и тяжелые тиски сдавливали грудь. Ведь это предназначалось для меня, думал он. В палату прибежали Зинка, Алка и Ильич.
- Ох, - Зинка всплеснула руками. = Слава Богу, а я подумала, что ты на процедуры ушел.
- Слава Богу. – эхом, отозвались Владимир Ильич и Алла.
- Орлов, - тихо произнес Кирилл.
- Что? – спросила Зина, округляя глаза. – Причем здесь Орлов?
- Там он, - Кирилл кивнул в сторону первого корпуса.
- Что?! – Владимир Ильич вытаращил глаза и стал хватать ртом воздух, как селедка, выброшенная штормом на берег.
- Я видел, - сказал Кирилл. – Его вместо меня в барокамеру отправили. Он туда прошел, а через пять минут рвануло.
Доктора переглянулись, а Зина выскочила из кабинета и бросилась на улицу. Она растолкала толпу любопытных больных, которых никак не удавалось затащить в палаты, и подошла к милиционеру, стоящему в оцеплении.
- Вы можете мне сказать, что там произошло? - дрожащим голосом, спросила Зинка.
- Кислород рванул, -  безучастно ответил мент.
- Жертвы есть?
- Не в курсе, - мент пожал плечами. - Спасатели еще не приступали к разбору завалов, кислородные болоны постоянно взрываются, опасно туда соваться, осколком может зацепить.
- А, можно, я поговорю с кем-нибудь из руководства? – попросила Зинка рядового.
- А для чего? – мент постоянно шмыгал носом. Зеленая сопля, постоянно, то исчезала, то появлялась в левой ноздре, чем вызывала чувство отвращения у Самохиной.
- Там, - Зина кивнула в сторону руин. – Там должен быть больной, которого я вела.
- О, - мент махнул рукой. – Там уже нет никаких больных, там все выздоровели, - он, беззвучно, засмеялся, потряхивая узкими плечами в шинели, которая была ему явно велика.
- Как вы так можете! – возмущенно, сказала Зинаида, бросая на милиционера испепеляющий взгляд.
- А, чяво? – удивился тот. – Если пожарные говорят, что если там кто-то был, то вряд ли остался в живых.
- Ничяво, - передразнила его доктор, похожая на Буратино из детского, художественного фильма. – Я вам объясняю, что там мой пациент должен быть, я поэтому и хотела бы поговорить с начальством.
Подошел Ильич, заместитель главврача и начальник охраны.
- Ну, что? – спросил заведующий отделением.
- Пока не известно, спасатели не решаются, начать разбор завалов, - ответила Зинка. – Но, если там кто-то находился, то, вероятней всего, погиб. Что делается! – Зинка закрыла лицо руками и заплакала. Ей было жалко этого отмороженного алкоголика, который вечно приставал к ней, со своими дурацкими шуточками. Она готова была простить ему любой подкол, лишь бы он остался жив.
Но, чудеса бывают только в сказках. Через час спасатели и пожарные  приступили к разбору завалов и тушению некоторых очагов возгорания. Под грудой кирпичей они обнаружили труп женщины, в которой коллеги опознали врача Веру Михайлову. Кроме нее были обнаружены обугленные куски тела еще одного человека, судя по всему, это был больной из шестого отделения Алексей Орлов, находившийся в это время в барокамере. На то, что это был, именно, он, указывало то, что он должен был находиться в здании на процедурах и обгоревшая шинель, найденная под развалинами, в которой Орлов ходил на сеансы. Причиной взрыва кислорода, по мнению экспертов, была неисправность в электропроводке, вызвавшая искру, приведшую к столь плачевным последствиям. Версия чеченского следа отпала, после того, как взрывотехники ФСБ и ЧС провели осмотр места происшествия. Следов, какого-либо, взрывного устройства обнаружено не было. Судебно-медицинская экспертиза была проведена «спустя рукава», ясно было и без нее, кто стал жертвой взрыва.
Зинка позвонила к Орлову домой и сообщила матери ужасную весть.
Хоронили Алексея на Южном кладбище, на Сиреневом участке, рядом с болотом. Народу было не много, кроме родственников присутствовали пара приятелей и бывшая супруга с сыном. Таракан плакал, уткнувшись в подол матери, остальные стояли молча, с каменными лицами. Гроб не открывали, поскольку, смотреть на черные куски мяса никому не хотелось. Речей никто не произносил. Когда гроб опускали в могилу, слезы выступили на глазах матери и жены. Некоторые, особо впечатлительные женщины достали носовые платки. Пошел дождь, который так любил покойник. По очереди, все кинули в яму по горсти мокрой смеси земли и глины. После этой процедуры, люди подошли к деревянной скамейке, на которой стояла водка и бутерброды, и помянули умершего. Жена забрала ребенка, попрощалась с родителями бывшего мужа и направилась к синей машине, в которой дожидался ее муж. Вскоре, двинулись и остальные. У могильного холмика остался Аркадий и Кэп. Через несколько минут, к ним присоединился Рыжий, который отпросился с работы, но опоздал к началу церемонии. Кэп вытащил из-за пазухи бутылку водки и разлил ее в четыре стакана. Они поставили один на красный обломок кирпича, привезенный с места трагедии, и не чокаясь выпили. Словно по команде, они одновременно закурили.
Он стоял возле небольшого кустарника и наблюдал за происходящим. Не смотря на то, что одет он был в свитер и кожаную куртку он продрог. Сцена похорон не вызывала в его душе никаких чувств. Он сейчас бы выпил, но появляться у могилы не хотел. Троица парней. Постояла минут пятнадцать – двадцать и направилась к выходу. Сейчас завалятся в какой-нибудь кабак, думал он, и будут бухать до поросячьего визга.
- Помнишь, Кэп, - говорил Рыжий, обращаясь к приятелю. – Как мы с Мосиным поминали Лешича, когда он в реанимации лежал, а мать не говорила, что с ним приключилось?
- Помню, - кивнул смурной Кэп.
Рыжий захихикал своим противным смехом.
- Как чувствовали, - сказал он.
- Смешно, - Аркадий, который был с приличного бодуна, плюнул на песчаную дорожку.
Рыжий не понял сарказма в его словах и весело продолжал рассказывать, как они поминали Алексея у него на квартире.
- Ты поедешь квасить? – спросил Кэп Аркадия.
- Куда? – спросил тот.
- Поехали на Нарвскую, - предложил Рыжий. – Там определимся куда пойти. Лично я голосую за стриптиз.
- Рыжий, тебя не исправить, - Кэп толкнул его в плечо. – Во-первых это поминки, а не праздник, а во-вторых там дорого.
- На счет того, что это поминки, а не сабантуй я знаю. Но, ты вспомни, как мы Милю провожали?
- Кончайте базарить, - перебил Рыжего Аркадий. – Поехали куда-нибудь, плохо.
Они дождались автобуса, шедшего до Проспекта Ветеранов и сели в него. Похороны это хороший повод для приличной пьянки!
Он подошел к могиле и, усмехнувшись, посмотрел на надпись на венке. Потом он взял пластиковый стаканчик, которые оставили мужики и выпил. Водка ничего, подумал он, занюхивая спиртное кусочком черного хлеба. Могли бы и побольше оставить, знали же, что покойник был не дурак выпить. Он постоял не много, вспомнил рыдающего сына, и, словно высеченные из камня, лица отца и брата, усмехнулся и сказал - «Смерти нет». Потом он замазал глиной дату смерти на куске мраморной плиты и пошел прочь.
Моросил дождь, ветер трепал его жидкие, мокрые волосы, по щекам катились горькие слезы. Он подождал не много, пока троица мужиков не сели в автобус и пошел на остановку. На душе скребли кошки, Сегодня он мог позволить себе напиться, жаль только не с кем. Впрочем, он подумывал о Юльке, которая не отказалась бы от встречи, но русская Катрин Денев сегодня была на работе, оставался Ралин, который ничего не знал о происшествии в больнице.
Автобус подошел только через сорок минут. Он сел в него и мысленно попрощался с покойным – «Спи спокойно, дорогой друг, мы за тебя отомстим!». Икарус шел не до метро «Проспект Ветеранов», а до «Московской». Впрочем, так оно и лучше, решил он, пересаживаться не надо, и вероятность нарваться на мужиков была минимальной.

* * *
Она выбежала из здания больницы, прикрывая лицо воротником яркой, оранжевой куртки. Проскочила через ворота, наклонив голову вниз, и побежала в условленное место. Машины, которая должна была ее ждать, на перекрестке не было. Она постояла, несколько минут, и пошла к станции метро. Стоя на платформе, она обратила внимание на мужчину. Который. внимательно смотрел на нее. Она отвернулась и стала кусать ноготь на безымянном пальце левой руки. Неужели меня вычислили, судорожно размышляла она, предполагая, что ее ведут менты. Сергей, козел не приехал! Все, приеду, позвоню Ефиму и пожалуюсь. Черт, что теперь со мной будет, я ведь не выполнила задания.
Света, как и многие ее коллеги по работе, стала шлюхой по нужде. Родители разошлись, когда ей был год. Отец обзавелся новой семьей, настрогал детей и, почти, не общался с дочерью, забыв и о материальной помощи. Мать работала больнице медсестрой, дочери предстояла та же участь. Когда по телевизору показывали фильм «Интердевочка», то Света с грустью подумала, что эта история и ее жизни. Интересно, отчего медсестры выбирают такую дорогу? Первый раз она вышла на трассу, когда ей едва исполнилось четырнадцать лет. Света уже знала, что такое половой акт. Ее в двенадцать лет напоили и изнасиловали деревенские парни, когда она отдыхала в пионерском лагере. Вполне банальная история, коих тысячи. Насильников посадили, а она попала в больницу с психической травмой. Грубо говоря, эта история ничему не научила ее, по сколько, она продолжала бесцельно болтаться по улицам, в компании подростков старше ее по возрасту. Она пристрастилась к курению и вину, секс же, стал для нее обыденным делом. Вскоре, повзрослев, она поняла, что этим можно зарабатывать на хлеб особо не утруждая себя. Правда, мать настояла, чтобы она поступила в медицинское училище и выучилась на медсестру. Работа, в принципе, ее устраивала, сутки она проводила в больнице, ухаживая за больными, а три выходных использовала по своему усмотренью. Когда кончались деньги, то она выходила на проспект и стояла у фонарного столба,  рядом с рынком. Клиенты останавливались рядом с ней и спрашивали цену. Она отвечала, что в рот – полтинник, а потрахаться двести. Часто, ее кидали, получив удовольствие, не оплачивали услуги. Иногда, вообще, никто не тормозил, пару раз ее избили конкурентки, которые считали это своей территорией. Так прошла ее молодость. Она становилась нервной, угрюмой и раздражительной  особой. Кожа ее стала дряблой, под глазами появились мешки, а на лбу мелкие морщины. Именно тогда, она познакомилась с бывшим тяжелоатлетом, назвавшимся Ефимом. Этот быкообразный мужик, снял ее на всю ночь, заплатив за услуги сто долларов. Света трудилась в поте лица, хотя давно не испытывала удовольствия от беспорядочной еб..и. Зато Ефим оттянулся на славу. Видимо, ему понравилась девушка и он, несколько раз подряд, снимал ее на ночь. Вскоре, он предложил Свете уйти с проспекта и ждать клиентов в отстойнике. Она согласилась, это сулило совершенно иные деньги, да и стоять на трассе было, как-то несолидно в двадцать шесть лет. Схема работы была стандартная для таких контор. Сутенер находил клиента, или на хату звонили потенциальные еб..ри. Одна из девушек выезжала вместе с охранником на вызов. Охранник забирал деньги, и, в зависимости от того, чего желал клиент, либо дожидался внизу, либо приезжал за проституткой в назначенное время. Света пользовалась успехом и пахала, как «заводной апельсин». Иногда ее использовал Ефим, но всегда сполна оплачивал ее услуги. Она была готова спать с ним бесплатно, но он регулярно совал ей в трусы доллары. Света была благодарна ему и готова выполнить любую его просьбу. Однажды, такая услуга потребовалась с ее стороны.
Ефим приехал в отстойник в возбужденном состоянии и позвал Свету. Она подкрасила губы и пошла вслед за ним.
- У меня к тебе дело, - мрачно, прохрипел Ефим. – Садись в машину, поехали.
- Куда мы едем, к тебе? – спросила Света. Закуривая тонкую ментоловую сигарету.
- Нет, в другое место, - ответил он, со злостью нажимая на клаксон, распугивая суетливых пешеходов.
Они приехали на Каменноостровский проспект в старинный  большой особняк, принадлежавший когда-то графу Казалупину. Вышли из машины, прошли в подъезд, в котором сидел консьерж. Тот узнал Ефима и поздоровался. Поднявшись на лифте на третий этаж, они вышли и остановились около бронированной двери, обитой мореным дубом. Ефим позвонил. Дверь открыл невысокий лысеющий мужчина, в японском кимоно и мягких замшевых тапочках. Света решила, что это какой-то богатый клиент, но ошиблась, дядька не выказывал желания переспать с девицей, от нее требовалась услуга иного рода. Они сидели в большой круглой комнате, окна которой выходили на улицу Чапыгина, неподалеку от телецентра. Света и Валентин Сергеевич, так звали мужика, пили сухое вино, а Ефим зеленый чай. Он старался не пить за рулем, опасаясь не гаишников, а то, что может, не справиться с управлением и попасть в аварию. Валентин Сергеевич объяснил девушке, что требуется от нее. Она испугалась, одно дело торговать телом, а другое убить человека, но выбора не было, об этом ей дал понять Ефим, когда говорил ей в машине, об очень серьезном человеке, к которому они ехали.
- Эта услуга позволит тебе завязать с прежним родом занятий, - сказал дядька, отхлебывая из высокого, хрустального бокала терпкое испанское вино. – Ты не дрожи, успокойся, все будет хорошо.
Света кивала в ответ, судорожно обдумывая свое положение. Во всем мать виновата, размышляла она, если бы я не пошла в медучилище , то меня бы не заставили совершать это зло. То, что она становилась отработанным материалом, Света не думала, хотя, ее участь была давно решена.
- Ты зайдешь в палату, - инструктировал ее Валентин Сергеевич. – спросишь Плахова, он лежит на первой койке у входа, сделаешь ему укол в вену и спокойно выйдешь. Не нервничай, веди себя естественно, как будто ты практикантка. У них в больнице постоянно кто-то проходит практику. Главное, чтобы ты пришла во время, когда врачи и сестры обедают. Обычно это происходит с половины первого до пол второго. Сергей подвезет тебя к больнице и будет ждать. Да, старайся не светить лицом. Как войдешь в здание, то, сразу же, одень на лицо повязку, а на вахте сморкайся в платок, кашляй в кулак, в общем, делай все, чтобы закрыть лицо. И еще. Если тебя, вдруг, задержат, что маловероятно, то держи язык за зубами, иначе тебе не жить. Поняла?
- Да, - ответила Света, залпом осушая свой бокал.
- Ну, все. Ефим отвези ее домой, ей надо хорошо выспаться, чтобы руки не дрожали.
- А когда мне предстоит сделать это? – спросила Света дрожащим голосом.
- Завтра, - металлическим голосом, ответил, поднимаясь из-за стола, за Валентина Сергеевича Ефим.
Аудиенция была окончена. Света встала вслед за Ефимом, попрощалась с хозяином квартиры, и они вышли на лестницу.
Света приняла вечером таблетку «Родедорма», но заснуть не смогла. Она постоянно курила на кухне, когда пришла мать.
- Света, что случилось? – спросила мать. – на тебе лица нет.
 - Ничего, - ответила та. – Она очень любила мать, хотя считала, что в том, что ее бросил отец, виновата она сама, из-за своего неуживчивого характера. Мать, пахавшая, как проклятая, часто срывалась на крик, а еще чаще плакала в своей комнате.
- Нет, я чувствую, что с тобой что-то неладно, - настойчиво сказала мать, глядя на бледное лицо дочери.
Неожиданно, света разрыдалась, но говорить матери ничего не стала, отгоняя от себя дурные предчувствия. Поделиться своей болью она не могла ни с кем. Парня у нее не было, подруги тоже, а коллег по работе она терпеть не могла.
Мать обняла дочь, так они и просидели почти до самого утра.
В одиннадцать часов она услышала, как под окном бибикнула машина. Она выглянула и увидела красную восьмерку. Она взяла пакет, в котором лежал чистый белый халат, шапочка и марлевая повязка и, попрощавшись с матерью, выбежала из квартиры.
Сергей довез ее до больницы. Остановившись на перекрестке, метрах в трехстах, до ограды.
У больничных ворот ее ждала Мария Николаевна, нянечка с шестого отделения. Она впервые видела ее, но сразу же узнала по описаниям Ефима. Лицо нянечки имело характерный цвет, присущий всем людям, часто злоупотребляющим алкогольными напитками. Нянечка сунула ей в руку пропуск и показала на здание, стоящее напротив проходной. Света показала пропуск охраннику, тот оторвал корешок, и она прошла на территорию больницы. Сердце колотилось со страшной силой, заглушая все остальные звуки. Она зашла в здание, достав из кармана платок и сморкаясь в него, и сдала свою оранжевую куртку. Гардеробщица даже не обратила на нее внимание. На лестнице, Света одела белоснежный халат, положила в карман шприц с бесцветной жидкостью и поднялась на второй этаж.
Света нигде не прокололась. Она все сделала грамотно, но. Как это часто случается, в ход событий вмешался случай.
Зинаида Владимировна уже отложила в сторону карточки больных и собиралась, пойти на традиционное чаепитие, когда в ординаторскую заглянул фельдшер из приемного покоя и тонким голосом евнуха сказал:
- Зин, там тебе клиента доставили.
- Ох, - вдохнула Зинка и пошла вслед за петухом.
Этого фельдшера никто не любил, по сколько, он действительно, сильно смахивал на голубого. Его жеманство, кокетство с мужчинами, какие-то псевдо- женские ужимки, раздражали, как персонал, так и больных. Но, он был хорошим работником, не пил, не прогуливал, а аккуратно выполнял свои обязанности. Что же до всяких домыслов о его ориентации, то на это мало обращали внимание. В открытую, он ни к кому не приставал, разве что, прихватит кого-нибудь из молодых парней, где-нибудь в коридоре, или заведет разговор с медперсоналом о геях и лесбиянках.
Зинка подошла к каталке, под звонкое верещание голубого. На каталке лежал мужчина неопрятного вида, рядом стояли вечно пьяные санитары.
- Что с ним? – спросила врач у фельдшера.
- Вроде менингит, - ответил тот.
Зинка приблизилась к больному, и ей в нос ударил смрад из смеси запахов помойки, мочи и подвальной плесени. Лицо и руки мужика были покрыты угрями и язвами, лицо напоминало содержимое унитаза в общественном туалете, выпученные глаза с желтыми белками, безумным взглядом смотрели на нее. Зинку чуть не стошнило, ведь она, не так давно, пришла работать в эту больницу, и еще не привыкла к контингенту, поступающему на леченье.
- А, что с ним делать? – брезгливо, обратилась она с вопросом, к стоящим рядом людям.
- Мне сказали сюда доставить, я доставил, - сказал голубой.
- Давайте быстрей, - сказали санитары. – У нас еще несколько тяжелых, надо каталку освободить.
- Ничего, перебьетесь, - ответила им сестра. – Вон у него глаза желтые, у него, наверняка, гепатит. Вы что, хотите чтобы он всех наших больных перезаражал? Сейчас Владимир Ильич подойдет, он решит, что с ним делать. А вы не спешите, - сказала она санитарам. – Никуда от вас «боярышник» не денется.
Зинка, с благодарностью, посмотрела на медсестру.
В этот момент бомж на несколько минут пришел в себя. Он внимательно оглядел присутствующих, посмотрел на потолок, стены и паркет. Потом приподнялся не много на каталке и глядя на голубого, одетого в зеленый халат, сказал охрипшим голосом:
-  Слышь, Вася, а когда это мы с тобой такой чистый подвал нашли? – потом он повалился на каталку и захрипел.
Голубой, которого бомж принял за какого-то Васю, кокетливо поводил ногой, как балерина на разминке и зарделся.
- Лежи, подвал! - крикнула бомжу Наташка. – Как таких еще в больницу привозят, не понимаю! Ведь после него, ни белье не отстираешь, ни боксы не проветришь. Тьфу!
Это «тьфу» относилось к фельдшеру, который, похоже, уже совсем сбрендил, на сексуальной почве.
- Я позову Владимира Ильича, - сказала Зинка, которую мутило от запаха, исходившего от бомжа, и пошла по коридору к кабинету врачей, где обычно проходили чаепития.
Тринадцатая палата находилась как раз напротив этого кабинета, и Зинаида, поворачивая к нему, по привычке, взглянула в соседний бокс. У окна стояла какая-то женщина в белом халате. «У Плахова уже посетители» – подумала она – «Надо пойти выставить ее отсюда, а то моду взяли. Приходят когда хотят, уходят, когда вздумается!». Зинка повернулась и, забыв про бомжа, открыла дверь в палату, с решимостью прекратить беспредел.
- Девушка, что вы здесь делаете? – войдя в бокс, спросила Зинка.
Реакция посетительницы была странной. Она молча убрала что-то в карман и вышла из палаты. Зинка, в растерянности, стояла и хлопала веками.

Подул подземный ветер и послышался пронзительный гудок электрички. Света отошла от края платформы и приготовилась к посадке. Неожиданно, она повернулась и увидела, прямо перед собой, сверкающие глаза незнакомого мужчины.
«Человек на путях!» – раздался истошный женский крик. Машинист пытался совершить экстренное торможение, но упавшее тело, было на столько близко, что поезд остановился только после того, как протащил его несколько метров. Через минуту прибежали милиционеры и работники метрополитена. Затем подъехала скорая. Врач подошел к бездыханному телу, которое подняли к тому времени на платформу, и констатировал смерть. В кармане белого медицинского халата девушки обнаружили шприц с остатками какой-то жидкости и пропуск в больницу №19-99.
Мужчина поднялся по эскалатору и вышел в город. Около станции он купил газету, закурил сигарету, поднял воротник на куртке и пошел по узкой улочке, к припаркованной неподалеку машине.

* * *

 Мария Николаевна пила. Она ненавидела себя, за то, что ввязалась в эту историю. Она просто не находила себе места, после того, как узнала о том, что эта лахундра, которой она передала пропуск, пыталась сделать какой-то укол одному пациенту. Потом, ей было не понятно, отчего вдруг, Ефим Александрович интересуется кто из отделения посещает барокамеру и в какое время. Когда же, по его просьбе, она провела на территорию девку, которая что-то хотела сделать с Кириллом, то Марии стало страшно. Нянечка пришла домой, достала из шкафа бутылку «паленой» водки и начала сандалить стакан за стаканом. И хотя она давно уже пропила свои мозги, но понимала, что эти люди ее в покое не оставят. Надо было что-то делать. Наилучший вариант, это идти в милицию и сдаваться. Она не думала о последствиях, по сколько, сталкивалась с сотрудниками милиции только на рынке, на котором торговала рыбой, в свободное от дежурства время.
Мария спилась еще десять лет назад, но не опустилась до уровня подвальных крыс, а кое-как держалась в рамках приличия. Ей было сорок восемь лет, но выглядела она на все шестьдесят. Она, вероятно, спилась бы окончательно, если бы не соседка по квартире, которая пожалела одинокую, больную женщину, и помогла ей устроиться на работу в больницу. Соседка работала в приемном покое – нянечкой. «Зарплата мизерная» – рассказывала она Марии – «Но, во-первых можно подрабатывать еще на пол ставки, а во-вторых еда, практически, бесплатная. Во время дежурства питаешься, а если с поваром договоришься, то и домой кое-что прихватишь». Мария Николаевна подумала и согласилась. Работа приносила какое-то общение, смену обстановки и деньги. Деньги были смехотворными, где-то около четырехсот шестидесяти рублей, но на сигареты и дешевую водку хватало. На транспорт она практически не тратилась, поскольку жила рядом с больницей, а ездить куда-то было не к чему, да и не к кому. Работа была не пыльная, кроме того, смена, в которую она дежурила, была боевая. Две молоденьких девчонки, регулярно раскручивали больных на деньги или выпивку, и вскоре стали наливать Мане. Маня выполняла различные мелкие поручения – за бутылкой сбегать, картошку почистить, во время разбудить и прочие. Жила Мария, не тужила, и черт же ее попутал, поддаться на уговоры старой приятельницы и пойти торговать мороженной рыбой на рынок. По началу, это занятие приносило не плохие деньги, она даже подумывала уволиться из больницы и целиком заняться торговлей. Но, не всегда удача глядит на вас ласковым взглядом, иногда вместо приятного личика, можно увидеть грязный зад. Вот и Мария увидела перед своими глазами, отвратительную волосатую жопу, чем-то похожую на лицо хозяина – азербайджанца, или наоборот, его лицо было похоже на жопу, это не принципиально. Жопа настала Мане. Один раз, после обильных возлияний в больнице с девчонками, она пришла торговать и уснула на рабочем месте. Какие-то сердобольные граждане, а может и сам хозяин, сперли несколько ящиков с треской и судаком. У Мани отобрали паспорт и повесили долг, что-то около тысячи. Маня должна была отработать его за пару недель, или ее ожидали неприятности. Маня взяла на работе больничный и принялась отрабатывать долг. Но, долг не уменьшался, а наоборот возрастал. Весы у хозяина были прилично заряжены, и чтобы выйти на ноль, Марии надо было обвешивать каждого покупателя грамм на сто-сто пятьдесят. Если же идти в плюс, то обвес увеличивался еще, как минимум, сто грамм. Покупатели с возмущением шли к администрации рынка и жаловались на вороватую продавщицу. Кроме того, руководство рынка установило в каждом зале контрольные весы, на которых всякий купивший товар, мог его взвесить и посмотреть, на сколько его нагрели. Тем самым администрация снимала с себя всякую ответственность за торговлю, и штрафовала нерадивых продавцов за нарушение правил торговли на пятьдесят рублей с первого замечания, а дальше в арифметической прогрессии. Манька уже отчаялась когда-нибудь рассчитаться с азербайджанцем, но помог случай. Однажды, к ней подошел высокий, плотный мужчина, с квадратной челюстью, узким лбом и близко посаженными глазами. Она и раньше видела его на рынке, он приезжал сюда, заходил в администрацию и выходил оттуда, провожаемый директором торговой зоны. Мария слышала о таких людях, которых в народе окрестили странным словом рэкетир. Куда лучше и сочнее звучало наше родное – бандюган! Так вот. Как-то раз этот самый крупный мужчина, остановился возле ее лотка и посмотрел на нее. Она, опасливо, глядела на него исподлобья и думала, что этому ухарю от нее надо. Мужчина оказался на редкость вежливым и доброжелательным. Он не только купил у нее сто грамм салаки, коей накормил облезлую кошку, отиравшуюся рядом с прилавком, но и пообещал заплатить за Марию долг, если она поможет ему в одном дела. По сколько, Марию хозяин уже сильно напрягал с деньгами, грозился отобрать ее комнату, то она была готова выполнить любую просьбу незнакомца, лишь бы отвязаться от «черного». В принципе, просьба была пустяшная, надо было выяснить, в какой палате находится один больной и помочь одной посетительнице встретиться с ним. Маня не видела в этом ничего криминального, а то, что люди готовы швыряться деньгами, ради такого пустяшного дела, так это их проблемы, она об этом не думала. Нянечка выяснила, что интересующий мужчину пациент, находится в тринадцатой палате, что он болен менингитом, что он идет на поправку, что ему назначена барокамера и всякие лекарственные препараты.
Лишь после того, как она услышала от врача, что Плахова, вроде бы, пытались отправить на тот свет, она очнулась и задумалась. Водка затуманивала мозги и не позволяла ей принять какое-либо решение. Оптимальным  вариантом было для нее пойти в милицию и чистосердечно обо всем рассказать, но она опасалась последствий. Если асфальт не идет к голове, то голова летит к асфальту. В дверь постучала соседка и сообщила, что к ней пришли люди из милиции. Мария вздрогнула, но даже обрадовалась, что это были милиционеры, а не люди Ефима.
Два молодых мужчины прошли в комнату, критическим взглядом оглядели ее и хозяйку и расположились на топчане, который нянечка стащила из больницы. Разговор был длинным и тяжелым. Один из оперативников показал ей пропуск, который был написан ее почерком, потом сообщил о трагедии, которая произошла со Светой, достал шприц в целлофановом пакете, и сообщил о его содержимом. Отпираться Мария не стала, а чистосердечно рассказала обо всем, что знала. Когда она говорила о том, что Ефима интересовало, время посещения Кириллом сеансов барокамеры, то оперативники переглянулись, и, после некоторой паузы, рассказали ей о происшедшей утром трагедии. Маня закрыла лицо руками.
В ее комнате установили постоянное дежурство, и когда в телефонной трубке раздался мужской голос, то милиционеры засуетились. Неизвестный мужчина назначил ей встречу через сорок минут, на углу возле ее дома. Она дрожала, как былинка на ветру, когда ждала его в условленном месте. Только рядом с ней притормозила сиреневая «шестерка», как, невесть откуда, выскочили несколько дюжих парней в камуфляже и масках и выволокли пассажиров из автомобиля.
В дальнейшем, ход последующих событий, был скрыт завесой тайны, от Марии Николаевны. За помощь следствию и чистосердечное признание, уголовное дело в отношении Мани прекратили, и она осталась на свободе. Правда из больницы ее уволили, она подрабатывала как могла, но вскоре, отравилась каким-то спиртовым суррогатом и отдала Богу душу. Банду же Валентина Сергеевича судили и приговорили к длительным срокам отбытия наказания. Кирилл и Маня, а так же с десяток человек, выступили свидетелями на суде. По заслугам получили все, и бывший сотрудник РУБОП, и бывший тяжелоатлет, и еще около пятнадцати членов УПГ (устойчивой преступной группировки) отправились на зону. Наказания избежал только Валентин Сергеевич, который исчез из города, как раз накануне ареста. Говорят, что он живет где-то в Европе и в ус не дует.

* * *

- Давай помянем «режиссера», - Рыжий поднял глиняный стаканчик и, поморщившись, выпил.
- Пуст земля ему будет пухом, - сказал Аркадий.
- Ага, - поддакнул Кучерявый.
Кэп выпил молча.
Они сидели в баре рядом с монашеским подворьем волоамского монастыря. Все четверо были прилично вдеты. Аркадий, Рыжий и Кэп накачались еще на кладбище, потом добавили на Ветеранов и приехали на Нарвскую, где и встретили Кучерявого, который  болтался около ларьков, в надежде упасть кому-нибудь на хвост. Рыжий  рассказал ему о смерти «режиссера» и предложил помянуть. Поскольку, деньги у троицы были, то они пошли в бар, а не стали покупать традиционную «льдину», тем более, что последнее время, кроме Кучера, ее никто не пил.
Как всегда, в таких случаях бывает, после тягостного молчания, наступило бурное, бесшабашное веселье. Рыжий вспоминал, как он веселился с «режиссером» прошедшей весной. Кэп вспомнил о поездке за елками и ловле грабителей. Аркадий молчал, оттого, что плохо знал этих людей, по сколько, редко приезжал сюда в последнее время.
- А помнишь, Кэп, как мы на пруду купались? – говорил Рыжий. – Лешич тогда, чуть головой в бетонную плиту не въехал.
- Ага, - кивнул Кучерявый.
- А ты, тоже был? – спросил Рыжий.
- Конечно, - ответил Кучерявый. – Мы потом еще во дворе на Севастопольской спали, не помнишь что ли?
- Мы где только не спали, - сказал Рыжий. – Блин. Деньги есть у кого-нибудь? У меня кончились.
- У меня пусто, - сказал Кэп.
- У меня только на метро, - сказал Аркадий.
- Можно кошелек продать, - неожиданно, предложил Кучерявый, доставая из кармана куртки кожаный кошелек малинового цвета, сшитый из кожи, кустарным способом.
- Такой не купят, - высказал Рыжий свое ЦУ.
- Можно посмотреть? – попросил Аркадий и взял кошелек.
- Покупай, не дорого, - предложил Кучерявый, думая, что Аркадий хочет его купить.
- У меня денег нет, - почему-то, раздраженно ответил тот. – Да он и потрепан изрядно.
Кучерявый поднялся из-за стола и, пошатываясь, направился к стойке. Он долго уговаривал буфетчицу и, наконец, уломал, вернувшись с червонцем в руке. Он, вообще, был специалистом продавать любые вещи за стоимость «льда» или «снега». Впрочем, как говорили местные гопники – «Рынок на Нарвской зажратый, здесь и за хорошую, новую вещь больше десятки не дадут. «Черные» совсем обнаглели!».
«Льдину» пить все отказались и компания распалась, после безуспешных попыток занять у кого-нибудь необходимую на водку сумму. Кучерявый, как появился, так и исчез. Рыжий пошел рубиться, как он выражался, а Аркадий с Кэпом пошли к метро. Первый ехал домой, а второй встречал свою Аню, которая должна была возвращаться от подруги.
Около станции они закурили.
- Мне кажется, что я видел этот кошелек у Лешки, - сказал Аркадий.
- Да, это его, - подтвердил Кэп.
- Он что, его продал этому, как там его? – спросил Аркаша.
- Кучерявому?
- Да!
- Нет, я думаю, что он спер его, когда мы бухали у «режиссера» дома, - сказал Кэп.
- А может, когда его квартиру обносили? – высказал предположение Аркаша.
- Это вряд ли, Кучерявый не стал бы светить им, если бы он его тогда украл, - сказал Кэп.
- А вы выяснили, кто это сделал? – спросил Аркаха. – Я то общался с Лехой, последний раз, еще до кражи. А потом он в больницу залетел, а потом я уехал. А теперь…
- Не знаю, - Кэп пожал плечами. – Скорее всего это свои сделали. Может и Кучерявый приложил к этому руку. Я не знаю. Он на милицию рассчитывал, да они ничего не сделали.
- А, - Аркадий махнул рукой. – Менты никогда ничего не делают. Только и умеют, как деньги из карманов тырить, да в вытрезвитель загребать.
- Да, это точно, - подтвердил Кэп и усмехнулся, вспомнив, сколько раз за последнее время попадал в вытрезвитель покойный приятель. – Лехе везло на патруль. Он как будто притягивал ментов к себе.
- Меня тоже хватают не по делу, - сказал Аркаша и посмотрел на часы. Пора было ехать домой, скоро его женщина вернется с работы. – Ну, ладно, давай, - он протянул Кэпу руку.
Они распрощались. Аркадий зашел в метро, а Кэп пошел на выход, чтобы встретить свою пассию.

* * *

- Але!
- Привет!
- Узнала?
- Конечно. Почему я должна тебя не узнать?
- Кто тебя знает, старая стала, память уже не та…
- Кончено, я уже ничего не помню.
- Ладно, Юлька, ты еще совсем девочка, это я старый хрен.
- Угу, тебе уже на кладбище пора.
- Я и так на кладбище!
- Что, кто-то умер?
- Я.
- Дурак!
- Я хочу с тобой встретиться.
- Когда?
- Прямо сейчас.
- Хорошо. Только я в двенадцать иду к зубному, а потом к парикмахеру.
- Что зубы и волосы выпадают?
- Нахал! Ты всю жизнь был противным!
- Я пошутил. Так во сколько встретимся?
- Ну, давай часика в три.
- Где?
- Я буду на Ленинском. А ты?
- Я подъеду. Давай в кафе, на углу Ленинского и Зинки, где мы обычно встречались.
- Ладненько, до встречи.
- Целую.
Он опаздывал на двадцать минут. Она сидела в пустом баре за столиком около стенки. Перед ней стояла чаша кофе и фужер с коньяком. Она курила тонкие французские сигареты. Наконец, дверь с шумом распахнулась, и она, повернувшись, увидела его.
- Привет, - сказала она. – Тебе не жарко в одном костюме? А что у тебя лоб разбит?
- Все нормально, - он плюхнулся на стул напротив ее, потерев рукой ушибленный лоб и пропустив между ушей ее вопрос. – Ты, как всегда, великолепна! Что покрасилась?
- Давно уже, - сказала она.
- Я тебя помню последний раз с красными волосами, - сказал он и вытащил у нее из пачки сигарету. – Можно?
- Конечно, конечно, - кивнула она. – Я уже два года не крашусь в красный. Неужели, мы столько времени с тобой не виделись?
- Похоже, - ответил он.
- Как у тебя дела, и, что это за шуточки, на счет смерти? – она прикусила губу, как умеет делать только она одна.
- Так, блажь, - он махнул рукой. – Слушай, у меня с деньгами проблема, ты не одолжишь мне на время немного. Я верну через пару недель.
- О чем речь, - ответила она. – сколько?
- Баксов двести, - прикинул он.
Она достала из сумочки портмоне, вытащила из него две сто долларовые купюры и протянула ему.
- Спасибо, солнышко, - поблагодарил он. – Я обязательно верну.
- Я в этом не сомневаюсь, - сказала она. – Пить будешь?
- Если купишь.
- Купишь ты сам, я не девочка, как ты сам сказал, чтобы тебе выпивку покупать, - она протянула ему сто рублей.
- Ты будешь?
- У меня есть пока…
Они просидели в кафе около двух часов. Юлька несколько раз давала ему деньги на коньяк. Он покупал и себе и ей. Вообще-то, ужасно хотел есть, поскольку, со вчерашнего дня ничего не ел, но просить у нее денег на еду он не решался, итак, он впервые выпивал за ее счет. Раньше они часто встречались, хотя бы раз в два месяца, в последние же годы, их встречи стали редкостью. Она не звонила, он же был нищим, а встречаться с красивой женщиной и просто болтаться с ней по улицам было бы просто смешно. На этот раз, нужда вынудила его пойти на позор, но выхода не было. Юлька была для него не просто первой любовью, за последние годы они стали, вроде сестры и брата, хотя он со щемящим чувством вспоминал их далекую молодость. Иногда, после того, как было выпита не одна рюмка горячительных напитков, они целовались и говорили друг другу разные слова. Но, это было только в возбужденном состоянии. Она смотрела на него, как на человека, который может выслушать ее, понять и поддержать в сложной ситуации. Он глядел на нее иным взглядом, он любовался ей, как любуются красивой картиной, висящей в галереи или восходом солнца в весенний день. Возможно, он любил ее, но своей, странной любовью. Впрочем, вряд ли найдется кто-нибудь, кто способен пронести это чувство через всю свою жизнь. Он таких людей не знал.
- Как ты?
- Нормально. А ты?
- Работа, дом.
- Как дочка?
- В первый класс ходит. А твое?
- Мой во второй.
- Здорово!
- Чего тут здорового? – усмехнулся он.
Ему не очень нравились эти разговоры, но больше им и говорить то было не о чем. Разные люди, разные социальные слои. Это когда-то в перестроечную эпоху, столкнул их теплый весенний ветер, закружил, завертел на двадцать один день, и раскидал в разные стороны. Конечно, они вспоминали свою молодость, прежнюю жизнь, но одними воспоминаниями не наешься. Нельзя больше десяти лет вспоминать и говорить об одном и том же, надоест. Может, от этого они все реже и реже встречались в последние годы, хотя каждая встреча для него, во всяком случае, была праздником.
Она посмотрела на часы.
- Что, пора?
- Да, надо за дочерью ехать, - ответила она.
- Спасибо Юлька, - сказал он.
- Да, брось ты, - сказала она. – Ты опять пропадешь на два года?
- Нет, - он улыбнулся. – Я тебе на днях позвоню.
Они вышли из кафе и перешли Ленинский проспект. Она стала ловить машину, а он наблюдал за ней, регулярно оглядываясь по сторонам, чтобы не увидеть кого-нибудь из знакомых, что в его планы никак не входило.
- Кода позвонишь? – спросила она, садясь в машину и поцеловав его в губы.
- Через пару дней…,- начал было он, но поправился. – Наверное, чуть позже. Мне на похороны надо поехать.
- Так, кто у тебя умер? – крикнула она из открытой форточки.
Он ответил, но она не расслышала из-за музыки, которая громко играла в машине. 
«Смерти нет!».
Он помахал ей вслед рукой и, быстрым шагом, пошел к метро. Ему надо было еще, купить какую-нибудь куртку и успеть вернутся в город, пока метро не закрыли. Ночевать там он не хотел, да и негде было.

* * *

- Здорово!
- Привет. Чего так поздно?
- Не важно, - ответил я.
- Постой, так тебя выписали? – спросил Игорь. – А я тебе звонил, мне сказали, что ты еще минимум две недели будешь валяться.
- Когда ты звонил? – спросил я, садясь на коробки, забитые книгами и журналами.
- Пару недель назад, - ответил он.
- Понятно, - сказал я. – Значит, ты них…я не знаешь?
- А что я должен знать? – спросил он.
- Так, ничего, - сказал я. – Дай что-нибудь пожрать.
- Начинается…
- Кончается, - перебил его я.
Вышла заспанная Раиска, буркнула «привет» и недовольно посмотрела на меня и мужа. Она не очень любит, когда я возникаю в их ободранном гнездышке. Ей все время кажется, что мы начнем квасить. Нет Раиска, сегодня я пить не намерен, можешь не волноваться. Вздохнув, она сказала Игорю, что можно поесть и удалилась в комнату, шаркая ногами по облезлому, раздолбанному паркету.
Ралин сидел за столом на кухне, а я колдовал у плиты. Собственно, колдовать особой заботы не было, нужно только поджарить сваренную картошку, да сварить сосиски. Раиска очень вкусно готовит икру из кабачков, помидор, болгарского перца и специй. Надо у нее рецепт попросить, правда, не знаю зачем. Так вот. Икра и хлеб, а так же столовые принадлежности стояли и лежали на столе. Надо же, Игорь соизволил накрыть на стол. Пока я стоял у плиты, он приставал ко мне со своими глупыми расспросами. Я все время думал, рассказывать ему обо всем или нет. Один в поле не футболист, это ясно, скорее, он просто погулять вышел или траву косит, кто его подлеца знает. Я решил все рассказать, но завтра. Надо подумать, поразмыслить, надо пережить события сегодняшнего дня, точнее, судя по времени, уже завтрашнего.
- Ты идешь завтра на работу? – спросил я, раскладывая картошку по тарелкам. Уж сонный не сонный, а жрать Ралин хочет в любое время, как Рыжий женщину.
- Да, дел много, - намазывая хлеб маслом, ответил он. – Так, что там с тобой приключилось?
- В смысле?
- Ну, с болезнью твоей.
- А, ерунда, - проглатывая сосиску, почти целиком и не прожевывая, сказал я. – Шел, упал, очнулся – менингит. Короче, ничего страшного. Ты же знаешь, дуракам и пьяницам всегда везет.
Не вдаваясь в подробности, я рассказал ему о том, что было в больнице, про болезнь, процедуры, персонал. В общем, все кроме жаренных фактов, которые приберег на завтра. Но, Гошу было не провести.
- А в новостях передавали, что вчера утром у вас там что-то взорвалось, - сказал он и внимательно посмотрел на меня, будто бы на курочку, которую только что вынули из гриля, аж кадык у него затопорщился.
- Не знаю, - ответил я. – Я вчера утром выписался, а после целый день по городу болтался. Короче, ничего я не слышал. Может, котел рванул или еще что-то. Х..й победи.
- Передали, что барокамера взорвалась. Есть жертвы, - говорил он и все смотрел, смотрел на меня, оценивающим взглядом.
Я обернулся, надеясь увидеть за спиной предмет его вожделенного взора. Но, за мной стояли только горшки с цветами, да стремянка, которую мы приволокли с ним вместе еще в начале июля.
- Ну, что ты смотришь. Как бычара на телку? – не выдержал я. – Что тебя интересует?
- Ничего, - улыбнулся он. – Не хочешь, не говори.
Ладно, черт с ним. Я рассказал ему о происшествиях, которые случились в больнице и мои предположения. Я рассказал, как Вера пропустила меня в помещение, но сказала, что надо немного подождать, по сколько в настоящий момент барокамера занята коммерческим пациентом. «Можешь на отделение вернуться, я туда позвоню. А можешь здесь посидеть, подождать, он только на пятнадцать минут» – сказала она. «Лучше здесь» – ответил я, видя, что врачиха в хорошем расположении духа – «Я покурю, пожалуй». «Перед процедурой нельзя! А, впрочем, делай как знаешь». «Спсибо»- улыбнулся я, прижав руку к груди, поклонился ей, повесил шинель в прихожей, подмигнул сексуальной Вере и вышел на улицу. Увидев, метрах в десяти от здания спиленное дерево возле кирпичного забора, я прошел и сел на него. Закурил. Рядом стоял какой-то полу разрушенный сарай. Я втерся в пространство между постройкой и забором. Во-первых, я с детства любил лазить по всяким закуткам и развалинам, а во-вторых, решил облегчить мочевой пузырь перед часовой процедурой.
Только я проник в проход, как что-то бабахнуло. Какая-то теплая волна подтолкнула меня в спину, я ударился головой о стену и, наверное, потерял сознание. Очнулся я почти сразу, как мне показалось. Болела голова, на лбу выросла шишка. Ну, я естественно решил, что это было спланированное покушение на мою драгоценную жизнь. У меня не было сомнений, что взрыв устроил Инок и его подручные. Воскресать, как Христос, мне совершенно не хотелось, и поэтому я не спешил покидать своего убежища. Поскольку, находился я рядом от места происшествия, то все видел и слышал. Под вечер выбравшись из своего убежища, я перелез через забор и побрел по городу, стараясь не нарваться на ментов. Переночевал я в парадной, не очень далеко от больницы. Утром позвонил Юке и встретился с ней. Занял у нее деньги, прибарахлился и рванул в Поселок за волыной. Вот и все…
- Я же тебе говорил, - после некоторой паузы, немного ошарашенный от всего услышанного, резюмировал он мой рассказ. – Мочить их свиней надо.
- Я и собираюсь это сделать, - сказал я и достал из внутреннего кармана тяжелый предмет, завернутый в суконную тряпку.
- Что там?
- Посмотри, - сказал я.
Он отодвинул в сторону тарелку и развернул суконку. В его руках оказался пистолет «ТТ», который мне любезно «подарил» Кочан позапрошлой зимой. Рядом лежал глушитель.
- Классная вещь, - чмокнув губами, сказал он. – откуда он у тебя?
- Не важно, - ответил я, забирая волыну и заворачивая ее в тряпицу, прячу в карман. Не дай Бог, еще Раиска или дети на кухне нарисуются. – Надо его куда-нибудь спрятать. У тебя в общаге столько «медвежьих» углов, что сам черт не разберет.
- Не хочешь, не говори, - обиделся он. Что, впрочем, меня не сильно волнует.
- Да, вот еще. Раз ты завтра идешь на работу, то попробуй дозвониться до Аркаши, скажи ему о происшедшем, пусть узнает, когда меня хоронить будут. Хочу съездить, посмотреть. Никогда не думал, что смогу присутствовать на собственных похоронах.
- Хорошо, - кивнул он. – А если он спросит, откуда я узнал?
- В больницу позвонил или родителям.
- А мне ехать?
- Куда?
- На твои поминки, - усмехнулся он.
- Нет, тебе я думаю не надо. Для чего комедию ломать? Там все будут думать, что в гробу лежу именно я.
- А с чего ты решил, что будет именно так, как ты предположил? Почему ты не исключаешь вариант, когда судмедэкспертиза установит, что в барокамере другой человек?
- У них все улики на лицо, - сказал я. Червь сомнений, и без его вопросов, здорово точил мою душу, но я надеялся, что милиция и эксперты отнесутся к своим обязанностям. Как это часто случалось в моей практике, то есть – спустя рукава. – Слушай, не пачкай мне мозги. Позвонишь Аркашке, и все выясниться. Ну, что заранее кричать пожар, когда еще спички не купил? Ладно, я устал, давай ты все завтра выяснишь, а когда с работы вернешься, тогда и поговорим.
- А ты что будешь делать? – не унимался Гоша.
- Спать! – раздраженно, ответил я.
- Днем?
- Еб. У меня нет ни документов, ничего. Вдруг меня патруль тормознет, с моим то шишаком на лбу, да мордой помятой. Что я им скажу? Что я и есть «тот самый Мюнхгаузен»? Ничего с твоей женой не случиться, потерпит мое присутствие пару дней.
- А потом?
- А потом – суп с котом. Слушай, кончай, не е..и мозги, вернешься с работы, поговорим. Я очень устал, вот если бы ты мне рюмочку налил, на сон грядущий, то тогда бы я тебе спасибо сказал.
- Нет, - коротко ответил он.
- На нет и суда нет, - без эмоций согласился я, поднялся из-за стола и вспомнил про пистолет. – Давай ствол заныкаем.
Мы вышли в коридор. Прошли к ряду кладовок, забитых доверху различным хламом. Что там только не было. Это и велосипедные рамы, газовые плиты, дверь от холодильника, расколотый унитаз со сливным бачком, мячи для всех видов спорта, ящики из-под пивных бутылок, сепаратор, кастрюли, мешок картошки, банки с краской и олифой, пластмассовая елка, коньки, лыжи, двадцатилитровая пластиковая бутыль, несколько кукол с отломанными башками и какой-то предмет, напоминавший по форме и размеру пенис слона.
- Что это? – спросил я, показывая на предмет.
- Это Зойка на занятиях лепила, - ответил он, разбирая вещи, чтобы отыскать уголок по укромнее. – Называется «Нос вождя».
- Я бы по-другому выразился, но спорить с художницей не буду. Может, это и нос, - пожимая плечами, сказал я, передавая ему сверток. – Спрячь подальше и мусора сверху набросай.
- А что это, по-твоему? – пристал Игорь, когда убрал сверток и завалил его вещами.
Я, беззвучно, произнес пару слов, кивнул головой и прошел в комнату, в которой предстояло спать.
Уснул я только под утро, переживая и переваривая события последних суток. То, что я принял решение не сообщать никому о том, что я остался жив, тяжелым грузом давило на меня. Я даже не осознавал и не понимал, насколько ужасен мой поступок. Не в плане того, что кто-то там расстроится или в обморок бухнется. На счет этого я был спокоен. Я и не жил вовсе в последние годы, так. Одно название. А гадостей сколько совершил, а горя сколько принес? У, об этом и вспоминать не хочется. Я думал о себе любимом. Как теперь я буду жить? Впрочем, сумбурные мысли, так и не образовавшие нечто цельное, вскоре заплыли туманом, звездами и сном… Проспал я почти весь последующий день. Меня разбудила Рая, спросив, не желает ли моя персона пожрать? Моя персона жрать не пожелала, повернулась на другой бок и продолжала дремать.   
Игорь пришел в общежитие часов в восемь. Заглянув ко мне в комнату, пошел строить семью. Первой под «не спокойствие щетовидки» попала Раиска – ужин приготовлен не был. Второй досталось дочери – за полученную по математике двойке, а сыну влетело просто за компанию. Устроив разбор полетов, Гоша вновь зашел ко мне и сел на стул.
- Позвонил? – спросил я, поглядывая на желваки, играющие на его скулах.
- Кому? – вопросом на вопрос ответил Игорь, глупо глядя на дырку в стене, вероятно решив, что это сделал я, пока находился в комнате.
- Не дуркуй, - обозлился я. Его идиотская привычка переспрашивать, меня просто бесила, тем более настроение не из игривых. – Ты дозвонился Аркашке?
- Не шуми, - огрызнулся он. – Дозвонился.
- Ну и?
- Ничего не известно, надо ждать, - ответил он, по прежнему, сверля стену бесцветными глазами. Вероятно, вот так глядя часами на стенку, медитируя, он и проделал в ней дыру.
- Что неизвестно? – я встал с постели, поправил ее и сел на покрывало.
- Он сказал, что звонил тебе, нарвался на братца, но тот ничего не знает. «Твой» труп почти полностью обгорел, но, вроде, собираются делать экспертизу.
- Ясно, - я потер красные глаза. – Интересно, что будет если экспертиза установит, что там не я, а кто-то другой?
- А, что ты хотел? Ты придумал себе, что все пройдет по твоему сценарию. А ты не подумал, что того человека, который бы в барокамере будут искать?
- Ничего я не думал, - раздраженно ответил я. – Поглядел бы я на тебя в моей шкуре.
- Не ссы.
- Иди ешь!
Игорь, действительно, пошел есть. Я присоединился к нему. Раиска свыклась с мыслью о том, что ей придется обслуживать не только свою семью, но и меня. Она фланировала по кухне, от плиты к столу, от стола к умывальнику, от туда к холодильнику и так далее.
Насытившись мы с Игорем пошли на улицу, поговорить и решить, что мне делать.
- Ничего, - сказал Гоша. – Поживешь пока у меня, а потом посмотрим.
Жить у него мне пришлось довольно долго. Я, вообще, не представлял, что мне дальше делать и как дальше жить. Мое желание рассчитаться с Иноком и Ко, было лишь желанием, не подкрепленным никакой мыслью. Конечно, можно было бы приехать в район и просто перестрелять всю эту шелупонь. Но, это робингудство было бы приемлемо в поселке или на «ферме», в городе же меня схватят, лишь только я пушку успею достать. Нет, здесь надо действовать осторожнее и осмотрительнее. Одному мне не справится, придется подключать еще кого-то. Кого? Гоша? Может он и впишется в этот блудняк, но что он может? Моральная поддержка, да лишняя пара глаз, вот и все. Что все? Это тоже что-то. Ладно, сейчас только время может помочь, это, как после недельного запоя, пока не пройдет дня два-три, пока организм не избавится от токсинов, бесполезно что-либо предпринимать. Можно попробовать нажраться таблеток или прокачаться каким-нибудь химическими растворами, но не всегда это помогает. Я самолично видел, как какой-то мужик умер, выйдя из кабинета нарколога, после того, как сорок минут лежал под капельницей. Поэтому, не стоит спешить, тем более, что еще не известно, погиб я в результате взрыва газа или остался жив. Интересно, как поведут себя менты, если обнаружится, что в барокамере был другой человек? Фу-х, вопросы, сплошные вопросы, ответы на которые не знают и знатоки из известного телевизионного клуба.
- Пошли в «Стрелец» зайдем, - предложил я, когда мы возвращались из магазина.
- Начинается!
- Смотри, - сказал я. – У меня деньги есть, я могу и без тебя пойти.
Я поднялся по ступенькам, за мной, вздыхая, плелся Ралин. Я понимаю его, выслушивать причитания Раиски ему не очень-то улыбалось, но он стоически принимал роль мученика, иногда распуская руки, что практиковал в свое время и я, хотя по иному поводу.
- О, кого мы видим! – раздался из-за угла, возле стойки, голос Вовчика.
Только этого мне не хватало, подумал я и, вопросительно, посмотрел на Игоря. Он понял и покачал головой. Слава Богу, что Вовчик ничего не знает. Впрочем, может стоит ему обо всем рассказать, черт его знает, а вдруг?
- Никак поправился? – Вова осклабился и развел руки в стороны. Было заметно. Что он изрядно вдет.
- Здоров. Как бык, - улыбнулся я в ответ. – А ты, как всегда на портвейне?
- Естественно, - сказал он. – А, чего этот хмырь такой невеселый, опять Мудавник его оттрахал?
- Тебе лучше знать, ведь ты же с ним работаешь.
- Он на больничном, - сказал Игорь, снимая кепку и здороваясь с приятелем.
- Видишь, думал к тебе в больницу лечь, а ты уже выписался, - сказал Володька. – Что, только из больницы и сразу стакан?
- Типа того, - кивнул я. – Игорь, ты что будешь?
- Ну, надо же, - Вова скорчил удивленное лицо. – У нас деньги появились.
- Я буду пиво, - сказал Ралин.
- А мне ты не предлагаешь? – спросил Вова.
- Про тебя и так все ясно, - сказал я. – Сколько тебе вина?
- Брось, Леш, я пошутил, - ответил Вова.
- Ему уже хватит, - как обычно, вставил Игорь.
- Видишь, как его Мудавник накачал, он даже на улице за мной следит. Раньше, хоть ты был, а теперь все шишки на меня падают, - он посмотрел на мой разбитый лоб. -–Он и тебя в покое не оставляет.
Я пошел заказывать пиво и вино. Около стойки. Я пропустил стаканчик. Пока Гоша не видит, да ну его, развоняется, как скунс.
Начинать разговор о своих проблемах, я не хотел, поэтому, поинтересовался у мужиков, как дела на работе, ночью с Ралиным мы об этом не говорили.
- Да ну ее, - сказал Вова. – Я, как ты, собираюсь увольняться. Мудак совсем озверел, всех строить начал, проверять, кто и как работает и часы себе рисует. Все разваливается к еб..ни матери.
- Я вас предупреждал, - отхлебывая пиво, сказал я. – Игорь же умнее меня. Что он вечно гундосил? Надо чтобы они нас боялись, а не мы их. Святая наивность.
- Я с тобой полностью согласен, - сказал Вовчик. – Давай, за твое выздоровление.
- Не гони, - сказал Ралин, не довольный, что его, в очередной раз, очернили.
- А я что, я ничего, - Вова осушил стакан бормотухи. Поморщившись, закусив сухариками, которые были рассыпаны на блюдце, он сказал. – Ты знаешь, что Леня умер?
- Леня? – переспросил я, хотя понимал, о ком идет речь.
- Да, завтра девять дней, - кивнул Игорь, засовывая в рот горсть сухарей.
- Допился, ****ь, - я отхлебнул пиво и закурил. В принципе, мы были почти не знакомы, он, вместе с Милой, были изгоями в этом обществе, но мне он пришелся по душе. Нормальный, не злобливый, несчастный мужик, с какой-то там болезнью, типа нарушения координации. Говорят, что в свое время, он был абсолютно нормальным парнем, но навернулся с какой-то лестницы или стремянки, повредил какой-то нерв и стал инвалидом. Быть инвалидом в двадцать пять лет, да в нашей стране, да в самом начале перестройки, это не леденец лизать. И если в восьмидесятых, он еще кое-как перебивался с хлеба на квас, то в девяностые и на это денег перестало хватать. Осталась одна радость в жизни, заменяющая все остальные – водка. Да, хорошо бы она, так нет, ее заменили различные спиртоносные жидкости. Именно, спиртоносные, а не спиртосодержащие. Я тоже, в основном, их глушу, но по иной причине. У меня, слава Богу, руки и ноги на месте, да и голова, если не с похмелья, то кое-что соображает.
НЕ МЕЧИ БИСЕР ПЕРЕД СВИНЬЯМИ!
К моему большому сожалению, это не я сказал, а жаль.
К чему я это, про свиней? А, кто меня знает…
Тем временем, Ралин увидел за столиком, находившимся в дальнем углу кафе, каких-то знакомых и направился к ним.
- Ты куда? – крикнул я вдогонку.
- Это к нам в «сад» мужик приехал из Ингушетии, за приборами, - ответил за Игоря Вовчик. – Вот Гоша и попер. Делать ему нечего, мается от скуки.
Вскоре Ралин и трое мужчин «кавказской наружности» перекочевали за наш столик. Мы познакомились. Один мужик, действительно, приехал за онанизаторами, а двое других, помоложе, были его земляками, студентами учившимися в нашем университете.  Их имен я не запомнил, не из-за сложности, а скорей из-за ненужности забивать свою голову всяким хламом. Кавказцы спиртное не пили, а предпочитали чай. Не понятно, каким образом они оказались в этом гадюшнике, ведь сюда тащатся, обычно, любители горячительных напитков.
Через несколько минут бессмысленного трепа, Ралин завернул базар на межэтнические отношения, о войне в Чечне и прочую ебулду. Из всего этого я понял только одно, насколько же беспомощны наши силовики, и насколько незащищены все мы. Правда, на счет беспомощности армии и спецслужб, можно было усомниться, услышав, в очередной раз о том, как наши офицеры «продают» солдат – срочников, точнее, сдают в наем, тем же чеченам или ингушам, на так называемые полевые и строительные работы. Причем, такой «раб» стоит всего пятьдесят рублей в день, главное, чтобы того во время вернули в часть. В случае, если солдат не возвращался, то говорилось о его похищении злобными горцами. Я может быть и не поверил бы ингушам, но сам слышал похожие истории от Кирилла и других пацанов, столкнувшихся с военным беспределом. Не стало для меня новостью и то, что «студенты» прилежно обучающиеся в наших университетах, на каникулы  уезжают на родину и для приработка, иногда постреливают в бывших однокурсников, воюющих на стороне федералов. В частности, наши собеседники, абсолютно не скрывали, что воевали в отряде Гелаева. Что это было? Бравада? Желание вые…ся перед нами, русскими? Черт его знает.
Наш разговор чуть не закончился потасовкой, поскольку, я обвинил их в пособничестве террористам и сепаратистам, присовокупив к этим обвинениям рассказ Кирилла, о «помощнике» Аушева, который доводил наших бойцов каждодневной бранью и проклятиями. На что, ингуши заявили, что нас никто в Чечню не звал, что Россия агрессор и, вообще, говно, а не страна. Короче, от греха подальше, Ралин увел черных из «Стрельца», а мы с Вовой, чтобы успокоиться, махнули по сто-пятьдесят водяры. Когда Игорь вернулся, то Градовинов знал всю мою историю, от начала и до копчика.
Договорить нам Гоша не дал, заявив, что если я еще выпью, то домой меня не пустит. Пришлось мне смириться и не усугублять ситуацию, ведь мне все равно жить негде, надо прислушиваться к требованию «хозяина»…
Через несколько дней, проведенных мной в смиренной кротости  и почитании, то есть, не меся балду и не открывая широко рта, Игорь сообщил мне, ему на работу звонил Аркадий и рассказал о «моих» предстоящих похоронах. Не сказав Ралину не слова, я решил по присутствовать на них, вряд ли еще когда- нибудь представится такая возможность, побывать на собственных поминках. На следующий день я отправился на Южное кладбище, заранее занять выгодную позицию. Много раз я бывал на различных похоронах, но такой скуки, как от собственных не припомню. Правда, находился я довольно далеко от места действия, поэтом не стану приводить своих субъективных мыслишек. Народа было не много, так, родственники и трое приятелей. Когда родственники уехали и остались Аркадий, Кэп и Рыжий, меня так и подмывало подойти к ним и дерябнуть рюмочку за упокой моей души, но я сдержался, проявив благоразумие. К Игорю вернулся в дрянном настроении и подавленном состоянии. На его расспросы больше молчал, ссылаясь на головную боль, и вскоре отправился спать. Спустя сутки Игорь поведал мне о телефонном разговоре с Аркашкой. Единственное, что заинтересовало меня, так это то, что Аркадий рассказал о пьянке в «Бруклине» и встрече с неким Кучером, у которого он узрел мой кошелек, похищенный из квартиры этим летом.
Так, похоже, все срастается, мои предположения оказались правильными. Надо обмозговать все и принять единственное верное решение.
В общем, решение-то, я когда-то принял, только вот как осуществить его на практике? Пришлось рассказать о своих сомнениях Ралину.
- Не ссы, - ответил он. – Есть будем?
- Ты кроме еды о чем-нибудь можешь думать? – раздраженно спросил я.
-Что-нибудь придумаем.
Уж не знаю, о чем он там думал, пережевывая кусок сардельки, но на следующий вечер, он заявился с двумя студентами-ингушами. Я чуть не обомлел, мягко говоря.
- Ты что, уху ел? – спросил я, бросая косые взгляды на «студентов».
- Сам ты, - огрызнулся он. – Ты просил о помощи, вот я и посоветовался с ребятами. Что ты на меня так смотришь? Ты же сам хотел разобраться.
Я матюгнулся, больше ничего поделать не мог. Вроде, здравомыслящий человек, а не понимает последствий своего поступка. Что же мне делать? Откат давать, пока не поздно. Я опять посмотрел на кавказцев. Похоже поздно, Игорь, наверняка, разболтал им все, судя по их воинственному виду. Ладно, может оно и к лучшему, мне все одно отступать некуда, тем паче, я уже не значусь в списках живущих на этой планете.
Мы сидели на кухне вокруг стола. По полу, шурша, бегали тараканы, на плите фырчал чайник. Я нервно курил, кавказцы о чем-то переговаривались между собой в пол голоса, на непонятном мне чужом языке. Наконец, они пришли к какому-то выводу, и Руслан, который был поздоровей и постарше, спросил:
- Сколко даш?
- Что? – не понял я.
- Дэнег сколко заплатиш?
С этого и надо было начинать разговор, усмехнулся я. Денег, вот денег-то у меня и нет. От тех, что дала Юка, осталось чуть больше ста рублей, а занимать у кого-то, заведомо зная, что не отдам, я не могу. Да и у кого занять? Меня же нет.
Стоп им можно ствол предложить, вполне возможно, что они поведутся. Я взглядом показал Игорю на дверь. Мы поднялись и вышли с кухни.
- Достань волын, - попросил я.
- На…уя? – спросил он.
- Рассчитаюсь им за работу с твоими бойцами, - ответил я.
- На…уя?
- Отвянь, - разозлился я. – Заладил одно и тоже. Твое-то какое дело? Ты что, орехи ом колоть собрался? Или сыну в подарок на новый год? Все, не будем бакланить попусту, делать дело, так делать, а не тараканов по кухне гонять.
Когда мы вернулись с Гошей на кухню, то застали там кавказцев в тех же неподвижных позах, как и тогда, когда покидали ее. Я положил на стол перед Русланом тряпичный сверток, Ралин принес чайник и стал разливать кипяток по чашкам. Тряпицу развернул Асланбек. Чмокнул губами, увидев пушку. Взял ствол в правую руку, левой навернул глушитель.
- Пиф-паф, - сказал он, направляя дуло пистолета мне в голову.
- Ага, - кивнул я, доставая из кармана обойму с патронами. – Чуешь гранату в жопе? А колечко-то вот!
- Что?
- Так, детские прибаутки.
Руслан забрал волыну у партнера и, поглядев на меня, утвердительно кивнул головой. Я усмехнулся и взял пистолет у Руслана, отвинтил глушак и завернул его в тряпку. Руслан приподнял брови, сморщив лоб.
- Ствол я отдам после работы, а смеюсь это я о своем, не обращайте внимания - поспешил, уверить его я, в том, что моя усмешка к нашим делам отношения не имеет. Впрочем, так оно и было. Просто я вспомнил Кочана, которому лихо звезданул поленом по башке. Интересно, жив ли он? Дело в том, что когда я ездил в Поселок за пистолетом, то к своему тайнику пробирался обходными путями, чтобы не нарваться на знакомых, поэтому я никак не мог знать, что Кочан погиб еще тогда, когда я прятался в погребе олеговского дома. С той поры прошло всего около полутора лет, а сколько всяких событий, происшествий и прочей дряни случилось за это время. А еще. То меня черные на пустыре палками по голове бьют, то я с ними в сговор вступаю, чтобы другим головы открутить. Как там Кэп говорит? Весело живем, нечего сказать!
Пришла Рая, и наши гости поспешно ретировались. Косо поглядывая на меня, Райка что-то выговаривала мужу, на что тот только дебильно улыбался.
Прошло пару дней. Игорь ходил на работу, а я с трясущимися коленками, опасаясь встретить знакомых, ездил на Нарвскую, пытаясь отыскать Кучера или Бульбаша.  Под вечер пятницы мне повезло. Я заметил их обоих, едва не столкнувшись с ними носами. Я отвернулся. К счастью, они были в изрядном подпитии, поэтому и не заметили меня, пройдя в каких-нибудь полутора метрах. Подождав, пока они свернут на улицу Ивана Черных, я двинулся следом. «Сладкая парочка» явно направлялась к Нинке. Так и есть. Скорее всего, Кучер умудрился с ней помириться, вот и тащит своего друга пожрать да попить. Интересно, а где Инок? Неужели он отпустил свою пристяжь на четыре стороны? Впрочем, что ему до них. Они свою роль сыграли, ментам до них нет никакого дела, меня убили, гуляй рвань пока не понадобишься. Если эти придурки ночевать к Нинке пришли, то у нас есть шанс поймать их завтра с утра…
Это финиш! Откуда такую рань нарисовалась машина ДПСников. Ё! Ну все. Машина чужая, у Вадика Вовка попросил, в салоне двое черных, у меня никаких документов а под задним сидением пистолет. Но тут я опешил еще больше, только непонятно от чего, от радости или страха. Дело в том, что из жигуленка вылез Кирилл и направился к нам. Следом за ним шел коренастый малый с автоматом. Я выскочил из машины и бросился к Кириллу, Игорь судорожно сжимал руль, черные елозили задницами на заднем сидении. Кирилл поначалу не признал меня, а когда понял, кто находится перед ним, то пришла пора опешить ему. Не давая ему опомниться, я обнял его и сказал.
- Смерти нет.
- Ты, ты, - ошалело произносил он, показывая своему напарнику на меня. Наконец, он кое-как успокоился. – Но ведь тебя…
- Не надо, - я улыбнулся, показав Кириллу глазами на стоящего рядом с нами бойца с автоматом. – Я тебе все объясню, но потом. Ладненько? – Прям, как Юка. – Давай свой телефон, я тебе позвоню. Когда удобно?
- Завтра, - пробасил в ответ прапорщик ГИБДД, все еще не отошедший от изумления.
- Ну, мы поедем? – спешно спросил я, засовывая бумажку с телефоном в карман куртки, видя, что автоматчик решил направиться к нашему ведру.
- Да, конечно, - качнул головой Кирилл.
Младший сержант понял этот ответ Кирилла, как приказ не досматривать нашу машину, и полез в свои жигули. Я искренне пожал Кириллу руку, и было за что, только он об этом не догадывался, и плюхнувшись на переднее сидение нашей развалюхи, сказал Гоше: «Гони, что ты, как истукан глаза таращишь?». Обогнув машину ДПС мы, переехали по мосту через Обводный канал и рванули в сторону Нарвской. Я все еще не верил в удачу, которая нам подвернулась. Не верили в нее и наши друзья-ингуши, бросая на меня подозрительные взгляда. Плевать! Ничего я им объяснять не обязан, отпустили нас и слава Аллаху. Правда, Ралин достал меня: «Это что, твой кореш? А откуда ты его знаешь? Это не тот парень, с которым ты в больнице лежал?». Чем больше было вопросов, тем сильнее мне хотелось смазать ему по морде. Он что, не замечает, что кавказцы мне и так всю плешь своими взглядами просверлили?
Ладно, наконец, успокоился. Я показал ему парадную, из которой, по моему мнению, стоило ждать «приятелей». День пролетел незаметно. Игорь постоянно ныл, несколько раз бегал за чипсами и хлебом. Кавказцы молчали, иногда не довольно покачивая головой. Я постоянно курил, порываясь выйти из машины и зайти в квартиру, но не решался, боясь, что дверь откроет Нинка или еще кто-нибудь.
- А вдруг они ушли? – предположил Игорь, принеся очередную слойку и лимонад.
- Нет, не могли, - отвечал я. Честно говоря, я и сам думал, что этих придурков уже нет в хате, не могли они столько времени провести без спиртного. Но, соглашаться с предположением Гоши не спешил, ощущая на себе раздраженные взгляды «студентов».
Заморосил дождь. Мне всегда везло с погодой, особливо с дождем. Правда дождь всегда навевает тоску, а сейчас отнюдь не до тоски. Сколько можно ждать? Уже темнеет. Неужели их нет в доме?
Есть! Точнее были. В тот момент, когда я уже подумывал дать обратный ход, хлопнула входная дверь, и на улицу вылезли две пошатывающиеся фигуры. Сомнений никаких не было, это они. Поеживаясь, от моросящего дождя, прохладного сырого воздуха, а может просто от перепоя, Кучерявый вальсирующей походкой направился в подворотню, следом двинулся, откинув голову назад, Питбуль.
В глухом, темном переулке, зажатом с одной стороны бетонным забором, а с другой небольшими неказистыми бесформенными  кирпичными постройками, эпохи развитого маразматизма, напоминающими сараи и общественные туалеты одновременно, двух друзей догнал старый «Опель», из которого выскочили два черноволосых удальца и грязно матюгаясь, с характерным кавказским акцентом, затолкали парней в автомобиль. Приятели практически не сопротивлялись, и только в салоне машины Кучер подал голос.
- Ребята, в чем дело?
Пропитые мозги судорожно пытались уразуметь, по какому поводу их взяли. На «хмелеуборочную» машину наша колымага явно не тянула, на оперативников не слишком похожи ЛКН (лица кавказской национальности). Может это друзья Магомеда? Но, с той последней ночи, он больше не объявлялся, а Инок запретил им появляться у него дома. Да и по слухам, он сам куда-то пропал. Так отчего и кто?
- Конь в пальто! – с усмешкой сказал я, прерывая пустые размышления приятелей и поворачиваясь к ним лицом.
- Так ты…, - Кучерявый выкатил на меня свои глаза, небесного цвета, и не смог продолжить начатую фразу.
- Это не он, - ответил за меня Игорь. – Это его призрак пришел покарать злодеев. Куда дальше? – спросил он меня.
- Поехали на «яйца», - сказал я.
- Яйца?
- Ах да, ты же не знаешь. Давай прямо, дальше я покажу, - сказал я закуривая.
Кучерявый полез за «Беломором», но Руслан выбил у него папиросу из рук.
- Здес нэ курят, - с угрозой в голосе сказал он. Вероятно, я порядочно достал его с частыми перекурами.
Мы повернули на Трефолева, проехали Калинина, мост через Бумажный канал. Справа был парк Екатерингоф, слева стадион «Треугольник» и «яйца». По легенде, передающейся жителями близлежащих к парку окрестностей, свое название эта часть «Екатерингофского» парка получила от императрийцы Екатерины Великой. Болтаясь как-то по парку со своей свитой, Екатерина направилась в сторону речки, названной Екатерингофкой. Путь венценосной особы пролегал меж двух прудов, соединенных протоками с небольшим каналом, прорытым к реке, вероятно для частичной смены воды.
- Гриня, - обратилась царица к графу Орлову. – Тебе что-нибудь напоминают эти пруды?
- Пруды, как пруды, мон шер, - Орлову было не до вопросов царицы, его, в данный момент, волновала ее фрелина, которую он соблазнил минувшей ночью. А та, дура, всю дорогу бросала такие томные взгляды на фаворита императрийцы, что Григорий вздрагивал, опасаясь, что Катька прознает о его блудовстве.
Видя то безразличие, с которым Гришка отнесся к ее вопросу, Екатерина звезданула его ногой промеж ног, да так удачно и сильно, что граф запрыгал на дорожке, как заводной апельсин. Фрейлина царицы чуть упала в обморок, опасаясь за хозяйство своего высокого покровителя.
- Яйца! - вскрикнул он, раскрасневшись, и держась за ушибленное место.
- Вот я и говорю, - улыбнулась Екатерина. – Мне это тоже напоминает фуй с яйцами.
Придворные заржали, как табун монгольских лошадей. Особенно старался Потемкин, тогда он еще не был броненосцем, но заметив недовольный взор Екатерины, поутих, опасаясь, что и сам может схлопотать по своим причиндалам. Именно тогда ему пришла в голову мысль повесить промеж ног небольшой листик бронированной стали.  Вот так, благодаря этой забавной истории и получило название то место в парке на которое направлялись мы, и фильм «Броненосец Потемкин», всемирно известный шедевр Эйзенштейна.
Объехав одно «яйцо», мы подъехали к речке. В темной воде отражались огни с башенных кранов, лесов морского собора, который реставрируют уже двести лет и заводских построек находящихся на противоположном берегу. Вода с радужными разводами от всевозможных масел, бензина и солярки глухо накатывала на коричневый берег, покрытый слоем мазута. Тут же, неподалеку от него, плавали бревна, соединенные между собой проволокой и цепями. Сколько помню себя, а эти бревна все купаются и купаются в грязной воде…
В парке никого не было, даже собачников. Ненастная погода распугала всех. Усиливался дождь т ветер. Может быть город ожидает очередное наводнение. Впрочем, такая погода нам на руку.
- Вылезаем, - сказал я.
- Противно на улице, - сказал Игорь. – Может в машине поговорите?
- Сидите. – холодно ответил я. – А мы выйдем. Дайте мне волыну.
Асланбек протянул мне ствол, при виде которого лицо Питбуля перекосилось, что касается Кучера, то его рожа перекошена всегда, если он не опохмелился. Впрочем, разговаривать, не хочется употреблять слово допрашивать, я решил с ними поотдельности. Потом решу, как с ними поступить.
Конечно, не смотря на болезненное состояние Кучер оказался более словоохотливым. Бульбаш и по жизни был молчун, а уж в нынешней ситуации у него, похоже, язык к заднице прилип. Вообще-то, решение я принял заранее, и поскольку, то о чем поведали мне «гарные хлопцы» не противоречило друг другу, то умереть предстояло Булю, но тут встрял Гоша. Вечно он лезет со своими дурацкими предложениями.
- Подожди, подожди, - он схватил меня за рукав. – Давай дадим ему шанс, - сказал он, узнав о моем намерении пристрелить Бульбаша.
- Какой шас! – вспылил я. – Когда эта сука, вместе с Иноком, метелили меня, мне никто шанса не предоставлял. Понял!
- Но ведь не убили, - возразил Игорь.
Питбуль молча наблюдал з нашей перепалкой.
- Приссали, вот и не убили, - огрызнулся я. – Ты что, этого не понял?
В это время, Кучерявый зажатый между двумя ингушами на заднем сидении судорожно мял в руке не зажженную папиросу. Я подумал.
- Ну, что ты предлагаешь? – спросил я глядя на дрожащего от холода и страха Питбуля.
- Надо дать ему шанс, - повторил Ралин.
- Я уже слышал это. Что ты заладил одно и тоже. Ты можешь конкретно…, - тут я запнулся, перевел взгляд с фигуры Буля на реку. У меня возникла веселая идея.
- Что? – не понял Игорь.
- Ты плавать умеешь? – не слушая Ралина, спросил я Питбуля.
Не врубаясь в мои намерения, то кивнул.
- Тогда плыви, - я указал ему на реку.
- ???
- Что тут непонятного. Сумеешь перебраться на тот берег, значит Бог хранит тебя, не сумеешь – не судьба.
Еще не осознав моей дьявольской затеи, Бульбаш послушно направился к кромке воды. Здорово от дрессировал его Инок. Пять балов! Ралин понял, что я задумал и протянул руку за пистолетом. Я покачал головой. Бульбаш собачьими, умоляющими глазами глядел на Ралина, поняв, что если пушка останется у меня в руке, то, его судьба будет зависеть не от него самого и Господа, а, в большей степени, от меня. А мне верить, он имел все основания, не доверять.
- Плыви, - указал я Питбулю на темную воду.
- Стой, - влез Ралин.
- Что? – сказал я. – Ты, кто такой?
- Надо по честному, - твердо произнес Гоша, закрывая своим телом Бульбаша.
Я матюгнулся.
- Дай пистолет, - протягивая руку, попросил Игорь.
- Хорошо, - согласился я. – Пусть плывет, я стрелять не буду.
Бульбаш еще раз с мольбой взглянул на Ралина и , скинув куртку, шагнул в холодную воду. Воспользовавшись моим невниманием, Игорь выхватил из моих рук ствол.
Бульбаш зашел  по пояс и бросился в воду. Медленно, словно в замедленной съемке, он стал удалятьс от берега. Его движения были тягучими, будто плыл он не по воде, а по вязкой жидкости, но довольно уверенными. «Ведь переплывет», пронеслось в мозгу.
Мы молча наблюдали за черным поплавком его головы, скользящим по черной рябой воде.
«Уйдет!».
Не теша себя иллюзиями, отнять у Гоши волын, отчаявшись, я схватил, лежащий рядом, плоский обломок кирпича и швырнул его в плывущего. Вряд ли это была моя рука, как сказал однажды Марадона, «это была рука божья». Обломок, описав в воздухе замысловатую траекторию, опустился точно на голову Бульбаша. Плывущий взмахнул руками, стал беспорядочно барахтаться… Через минуту он затих и его голова ушла под воду. Через секунду она вновь появилась на поверхности, чтобы еще через секунду исчезнуть под водой навек.
Мы переглянулись, постояли с минуту и молча направились к машине. Игорь протянул мне пистолет, но я отвел его руку.
- Отдай его ребятам, - тихо сказал я.
Когда мы сели в авто, Кучерявый, заметив отсутствие приятеля, побледнел.
- Тебе повезло, - сказал ему я. – Тебя ждет иная участь. Если ты будешь хорошо себя вести.
Кучерявый будто все понял и охотно кивнул. Я попросил у Игоря диктофон.
Не знаю, много ли наврал он, сильно ли принизил свою роль, главное, что его рассказ совпадал с моими догадками, за исключением финала ограбления моей квартиры. То, что там неожиданно появились новые фигуранты, я не мог предположить, обо всем остальном я догадывался: и о роли Инока, о наводке Кэпа, пускай и не специальной, о, в конце концов, моей роли в этом.
Тут же в машине, мы сделали дубликат кассеты.
- Пойдешь в милицию, - инструктировал я Кучера,. – Отнесешь кассету этому человеку. – Я протянул ему бумажку с координатами Кириленко. – Если что не досказал, то вспомнишь. Не вздумай бежать, эта запись тебя погубит, если попадет к Магу или Иноку. Это твой единственный шанс выжить. Я не знаю, как отреагирует на нее Андрей, но пусть это будет на его совести. Все иди, ты свободен.
Кучерявый взял кассету, кивнул и выскочил из машины, в мгновение ока скрывшись в сумерках.
- Нэ обманет? – подал голос, всю дорогу молча наблюдая за происходящим, Руслан.
- Думаю нет, - ответил я, затем отдал другую кассету Игорю, попросив передать ее Журналисту.
- А ты куда?
- Пойду прогуляюсь, - ответил я. – Езжайте домой, я вечером приеду. Да, спасибо.
Я пожал все троим руки и вышел из салона. На душе было мутно и мерзко, голова слегка кружилась, а к горлу подступала тошнота. Честно говоря, я не знал, что дальше делать. Одно точно – к Гоше я больше не вернусь. Мне кажется, что я сумел подняться с колен, на которые рухнул позапрошлым летом.
Может мне только кажется?
Я медленно брел по темным аллеям парка, не зная и не понимая, что я должен делать. Вдруг одна мысль промелькнула в голове. Я достал из кармана обрывок бумаги. Написал на нем ручкой два слова и направился к дому Рыжего.
Поднявшись на второй этаж, я засунул бумажку в щель между дверью и косяком и, спустившись, вышел на улицу под дождь.
«Рыжий я вернусь!» – вот и все, что было нацарапано на клочке мятой бумаги.

                ЭПИЛОГ


Ванька уже несколько месяцев болтался без работы. На прежней делать было нечего, а устроиться на новую, высокооплачиваемую, пока не удавалось. Ваньке было пятьдесят шесть лет, детей у него не было, и они жили с женой вдвоем, на пятом этаже «сталинского» дома, на проспекте Стачек. Надо сказать, что с деньгами он не испытывал серьезных затруднений, они у него с определенной регулярностью появлялись. «Кручусь» – говорил он соседям по подъезду и приятелям. Ванька иногда приторговывал на, известном в городе, вещевом рынке. Торговал он, в основном, различной электроникой и радиодеталями, которые удалось стащить с прежней работы. Закончив больше тридцати лет назад радиотехникум, он устроился на работу в один «почтовый ящик», на котором делали различную аппаратуру, для нужд ВПК и КГБ. Он был не плохим специалистом и, начальство ценило его способности. Если бы в стране не произошли перемены, то, возможно, он бы до пенсии оттрубил на своем заводе, собирая и разрабатывая различные «шпионские» штучки. Но, что случилось, то случилось. Начало серьезного кризиса положил господин Бакатин, раскрывший американцам схему прослушивания их посольства в Москве. Американские спецслужбы выковыряли из тайников все «жучки» и досконально изучили принцип их работы. Известно, что если какая-либо аппаратура попадает в руки противника, то на ней можно ставить крест. Так и произошло с продукцией которую выпускал Ванькин завод. Требовались новые разработки, а на них не было выделено достаточного количества средств. В то время, мы хотел дружить со всем миром, и денег на оборону и спецслужбы особо не тратили. Кроме того, головное предприятие находилось под Москвой, которому и поручили разработку новых видов спецтехники. Питерский же завод и НИИ дышали на ладан. Ванька смекнул, что, по сколько, устройства, скорее всего, производится не будут, а за счет выпуска радиоприемников и магнитол не проживешь, то не плохо бы «шпионскую» аппаратуру задвинуть тем, кому она больше всего нужна. В первую очередь этими клиентами стали бандиты и бизнесмены. Первые и вторые с особым удовольствием прослушивали телефонные разговоры «подшефных» и конкурентов, без напряга, выясняя их секреты. Ванька приподнялся за пару лет на этом бизнесе, и смог, переехать из комнаты в Красном Селе в отдельную квартиру у станции метро «Нарвская». Он купил машины, обзавелся фирменной аппаратурой, дорогими вещами и прочим хламом. Правда, один раз он здорово влетел, когда продал одному бизнесмену специальный прибор, способный обнаруживать подслушивающие устройства. Дело в том, что за неделю до этого, он самолично установил несколько «жучков» в его офис, по просьбе другого бизнесмена. Когда последний узнал об этом, то Ваньке пришлось общаться с угрюмыми спортсменами, которые не только отобрали у него деньги, за проданную аппаратуру, но и, забрали машину и часть вещей. Кроме того, на заводе повысили меры безопасности, в связи с тем, что правительство нашло деньги на его модернизацию и переоснащение. Дружба дружбой, а от национальных интересов никуда не уйдешь. Короче, воровать детали стало гораздо сложнее, кроме того, на рынке стали часто устраивать облавы, а попасться с устройствами, означало серьезную головную боль, вплоть до неба в решетку. Связываться с бандюгами и прибандиченными бизнесменами, после того случая, не хотелось, себе дороже.
Ванька начал все чаще прикладываться к горлышку. Жена бухтела на него, но он обещал, что. Как только устроится на работу, так завяжет. Но, с работой ничего не получалось. Он стал понемногу распродавать свои старые запасы. То, на рынке микросхемы армянам продаст, то радиодетали, то электронику, благо этого хлама у него были две картонные коробки, из-под телевизоров. Вскоре, безработного соседа приметили местные гопники. Эти архаровцы, вечно сидели на скамейках возле клумбы, в центре двора, и пили спиртовые суррогаты. Однажды Ванька столкнулся с одним из них, возле бывшего мясного магазина, торгующего сейчас всем, чем угодно. Ванька был не много вдетый и первым начал разговор. Сосед по двору, оказался приветливым и доброжелательным мужиком. Вскоре, Ванька уже сидел в компании местных и пил водку из пластмассовой посуды. Мужики, в массе своей, не работали и промышляли мелким воровством, да кражами цветных металлов. Иван легко вписался в эту компанию и. Практически, оставил попытки устроиться на работу. Но, чем быстрее уходили прежние запасы, тем туманнее становилось будущее. Жена пилила его постоянно, а летом и вовсе уехала жить к подруге на дачу. Ванька спивался на глазах, как два соседа этажом ниже – Мигоша и Орлов-средний. Он был знаком с первым, с которым неоднократно пил, и знал родителей Орлова, к которым заходил пару раз за какими-то инструментами.
Однажды у Ивана состоялся разговор с Валентином, жившим в соседнем доме. Валентин имел авторитет среди местных алкашей и тунеядцев, хотя не квасил, как они.
- Ты пьешь, на халяву, уже какое время? – спросил его Валентин.
- Ты же знаешь, что когда у меня есть, то я всегда ребят угощаю, - ответил Иван.
- Когда это было? – усмехнулся Валентин. – Надо бы о деле подумать.
- О каком? – теперь пришла очередь, усмехаться Ваньке.
Валентин не ответил, а лишь сплюнул горькую слюну в лужу, возле скамейки. Иван и сам прекрасно понимал, что пить за счет гопников  западло, но участвовать в воровстве меди и алюминия он считал глупым и недостойным занятием. Этим пусть пацаны и бомжи занимаются. Что натолкнуло его на эту шальную мысль, он не понял, только вдруг почувствовал в груди, какое-то возбуждение, вызванное, скорее всего, винными парами. Он рассказал о своих мыслях Валентину.
- Это серьезный вопрос, - ответил тот, выслушав его. – Его с кондачка не решить, надо серьезно подумать.
- Конечно, - согласился Иван. – Такие дела наскоком не решаются.
- А кто будет лезть? – спросил Валентин, отхлебывая из горлышка светлое пиво. – У тебя есть кандидатуры?
- У тебя есть, - сказал Ванька и посмотрел на красное, загоревшее лицо Валентина.
- Хорошо, - сказал он, после некоторых раздумий. – Я подумаю над этим вопросом, а ты пробей тему.
- Да, что там пробивать, - ответил Иван. – Вовка в отпуск ушел, они с женой в смоленскую уехали на три недели, он мне сам об этом говорил, - он закурил. – А у Орловых, только сынок алкоголик сейчас здесь отирается, а сами они всей семьей на даче. Лысый приезжает раз в неделю, проверяет. Чтобы сынок квартиру не спалил, да жена с младшим по воскресеньям, в ванной мыться.
- Хорошо, а что с алкашом делать?
- Он не всегда дома ночует, а в последнее время и, вообще, я его редко вижу, может, на работу устроился, а может, живет у кого-нибудь из друзей.
- Ладно, ты займись этим вопросом, - сказал Валентин. – А я с мужиками потолкую. Деньги у них, ты говоришь, водятся?
- Все в порядке, - кивнул Ванька. – Совсем недавно телевизор японский притащили.
- Я тебя понял, - сказал Валентин. – Смотри, слушай, если что, то дашь знать. С мужиками я переговорю.
Говоря Ваньке, чтобы он слушал, Валентин, сам того не зная, попал в точку. Вечером Иван достал из ящика два «жучка» и, дождавшись темноты, спустился этажом ниже. Дело в том, что он уже пользовался своими устройствами, но не для каких-то конкретных целей, а, скорее, ради проверки его возможностей и блажи ради. Испытания прошли на соседях по лестничной площадке. Иван присобачил подслушивающее устройство к соседскому телефону и регулярно прослушивал их, пока по пьяной лавочке, не сболтнул об этом соседке, предложив ей заплатить некое количество денег, за аудиозапись с ее телефонным разговором с одним мужчиной. Соседка, обалдело, слушала кассету, а потом спокойно сказала Ивану – «Если ты, урод, отдашь ее мужу, то тебе жить останется ровно столько, сколько длится запись. И еще, ты сейчас же снимешь микрофон, отдашь его мне, и заплатишь сто баксов, за нанесенный моральный ущерб». Она была доброй женщиной и не стала брать с него больше, кроме того, она ничего не сказала, об этом инциденте мужу. Достаточно, что этот синяк и так напуган. После того случая, у Ивана на долго отпало желание шантажировать своих соседей, и вот, похоже, настала пора взяться  за старое.
Ванька настроил приемник, приготовил магнитофон и наушники. Затем набрал номер телефона Пущина и стал слушать. Длинные гудки подтверждали его слова, что соседи уехали в отпуск. Тогда он набрал другой номер. Аналогично. «Странно» – подумал он – «Я же видел собственными глазами», что этот раздолбай возвращался домой. Может, за «льдиной» побежал?». Через час, Ванька вновь набрал номер, но в трубке по прежнему звучали длинные гудки. Тогда он вышел из квартиры, спустила этажом ниже и позвонил, поочередно, во все три квартиры.
- Кто там? – из-за двери послышался недовольный голос Мигоши.
- Это я, Иван.
Заскрипел замок, и дверь распахнулась.
- Чего ты так поздно? – спросил Мигоша, пропуская Ваньку в квартиру. – что-то случилось?
- Нет, я просто, - соображая, что сказать, начал Иван. – Курево кончилось, а на улицу бежать не охота, вот я к тебе и заглянул.
- Пить будешь? – спросил Мигоша, беря со стола бутылку, с плескавшейся в ней прозрачной жидкостью.
- Давай, - согласился Иван. – Двадцать грамм приму.
Мигоша разлил остатки по двум кружкам и полез за сигаретами.
- А ты соседей не видел? – спросил Иван, когда они выпили и морщась от вкуса пойла, закурили.
- Вовка уехал с Ленкой, а напротив, хрен их знает. Леха, вроде, болтается. Я не знаю. А зачем тебе?
- Телевизор сломался, хотел у кого-нибудь тестер попросить. У тебя нет?
- У меня и телевизора то нет, не говоря уже про какой-то тестер.
- Ну, ладно, тогда пойду, - поднимаясь с табуретки, сказал Иван.
- А курево?
- Да, чуть не забыл, - ответил Ванька, вытащил из пачки пару сигарет, попрощался и вышел из квартиры.
С того дня, он регулярно прослушивал телефоны соседей. У Пущиных телефон молчал, у Орловых несколько раз удалось записать болтовню Алексея. Ему, в основном, звонили пьяные приятели и звали выпить, несколько раз какая-то женщина и какой-то парень. Из разговоров он понял, что Орлов, практически постоянно, ночует дома, если же он не приходил, то спонтанно, никому об этом не докладывая.
Но, как-то в середине июля, Иван вернулся вечером домой и включил воспроизведение. Услышав голос Орлова, он насторожился. Тот говорил какому-то собутыльнику, что его пригласили поехать на дачу, в конце этой недели. Алексей сказал, что узнает об этом конкретней, только в день отъезда. Иван сообщил о том, что он услышал Валентину.
- Добро, - ответил Валентин. – Если информация подтвердится, то попробуем обставить это дело. Да, тут еще кое-кто интересуется этими квартирами, ты не в курсе?
- Нет, - ответил Иван, качая головой.
- Пацаны с Оборонки чего-то зачастили во двор, да в парадную часто заглядывают.
- Может, бухать приходят к Мигоше или к Орлову? – предположил Иван.
- Не знаю, ты приглядись.
- Посмотрю.
- Ладно, я мужиков предупрежу, а ты смотри, не проморгай хату.
В четверг около полудня, Иван зафиксировал телефонный разговор Алексея с каким-то Кэпом, он подтверждал. Что уезжает сегодня на природу и вернется только в воскресенье. Ванька ухмыльнулся и пошел во двор.

* * *
 
Лифт остался на четвертом этаже, а по лестнице кто-то бросился бежать вниз. Хлопнула входная дверь.
Мужики постояли несколько минут, успокоились и выдохнули воздух.
- ****ь, - сказал черноволосый. – Я думал, что менты.
- У меня душа в пятки ушла, - сказал другой.
- Просто повезло, - сказал черноволосый.
- Ты видел, он фонарик включил и заметил? – спросил Валентин. – Я же говорил, что еще кто-то хаты пасет. Черт. Как не аккуратно получилось. Ванька, я же тебя предупреждал.
- Кто бы мог подумать, что не мы одни такие, - ответил Иван.
- Надо было сегодня тщательней следить.
- Да. Чего уж там. Когда Петруха подъедет?
- Надо позвонить ему на трубу, сказать, чтобы не суетился. Вдруг эти в милицию побегут? – сказал черноволосый.
- Смеешься, - отозвался Валентин. – Эти не побегут, вряд ли к Орлову гости заглядывали в столь поздний час, да еще, прихватив с собой карманный фонарик. Это нам еще и на руку. Если их кто-нибудь видел, то все шишки на них посыплются. Вещи же, придется у тебя подержать какое-то время.
- Ты что, а вдруг менты? – испуганно, сказал Иван.
- Не бзди, сиди на жопе ровно и дверь не открывай. Тебя ведь никто не видел. А барахло вывезем на днях, когда страсти поулягутся.
На том и порешили. Переждав некоторое время, четверо мужчин, во главе с Валентином, спустились вниз и шмыгнули в подворотню. Иван же убрал вещи на антресоли, набросал на них всяких тряпок и реек, и завесил простыней. Потом пошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки и засандалил ее за пять минут.
Он слышал, что менты, на следующий день, обзванивали соседей, выясняя у них детали происшествия. На звонок в свою дверь, он не отозвался, лежа на диване и стараясь реже дышать. Конечно, если бы была служебная собака, если бы менты не относились спустя рукава к своей работе, то Ваньке было бы несдобровать. Но, ментам, наверное, больше нечего было делать, как разбираться в этих кражах, у них были дела поважней и доходней.
Через день около четырех часов утра, приехал Петька на своем микроавтобусе, и они вынесли аппаратуру и вещи вниз. Дальнейшая их судьба находилась в руках Валентина, который, в принципе, уже нашел кому сбыть ворованное. Ванька оставил себе икону с изображением девы Марии и младенцем. Это была старинная вещь в серебряном окладе, с несколькими красными камнями. Валентин не знал, что Ванька спрятал ее за пазуху, когда шарил по Вовкиной квартире. Продавать ее, он пока не собирался, надо было переговорить с одним человеком, который разбирался в этом, и который, мог бы назвать реальную цену.
Однажды, вернувшись домой, он обнаружил рядом со своей квартирой, прилично одетого, мужчину невысокого роста, в дымчатых очках. Сначала, он подумал, что тот пришел в гости к соседям и ждет их, но мужчина, увидев его, сделал шаг на встречу. «Мент» – у Ивана екнуло сердце.
- Я не мент, - ответил мужчина, прочитав его мысли. – Я вор. Пойдем, зайдем к тебе, поговорим.

* * *

- В чем дело? – спросил Инок, увидев, что четверка парней выскочила из парадной, едва в нее зайдя.
- Сматываэмы, - задыхаясь ответил «черны», садясь в машину. – Хата ужэ выскрыта!
- Как? – вырвалось у Инока.
- Нэ знаю, - сказал тот. – Поэхалы.
- Встретимся на квартире, - крикнул Инок ошалевшей троице. – Уходите дворами!
Через десять минут они сидели на съемной квартире и обсуждали случившееся.
- Ты же говорил, что все нормально? – сверкая золотыми коронками и нервно затягиваясь, выговаривал Инок Кучерявому.
- Да, вот и Бульбаш может подтвердить, - кивал в ответ Че.
- Что ты несешь? Ведь вы же следили за хатой?
- Нет, честно, - подтвердил Бульбаш. – Мы когда в последний раз поднимались, все было нормально.
И свет в п-п-парад-дной г-горел, - добавил заика.
- Какой свет?
- Свет не работал, когда мы потом пошли, - ответил Кучерявый.
Инок задумался. Что-то здесь было не так, неужели эти олухи кого-то проморгали? Нет, это уму не постижимо, это ни в какие рамки разумного не укладывается.
- Так, что же произошло?
- Не знаем, - пожали плечами все трое.
- Нэ знаэм?! – закричал Магомед. – Ви моглы нас под манастыр подэсты пэдэрасты! Вдруг бы кто-ныбуд из сасэдэй в мэлыцыю пазваныл?
Кучерявый, опасливо поглядел на Мага, опасаясь, что тот полезет драться. Так оно и произошло. Били их жестко и долго. Особенно досталось Кучерявому – от него сильно шмонило перегаром. Маг и Инок подозревали, что троица просто пропустила момент, когда выносили хату, поскольку где-то квасила в тот момент. Организатором пьянки, по их мнению, был Кучер.
Наконец, успокоившись дагестанец и вор сели на диван. Инок закурил, а Магомед полез в сервант за лимонадом. Как человек верующий он не пил, не курил и регулярно совершал намаз, что было редким явлением в последнее время.
- Но, ведь их подъезда никто не выходил, - размышлял Инок, покусывая сигаретный фильтр. – Кто-нибудь входил в парадную, пока вы сидели у клумбы.
- Не, - дрожащим голосом, ответил Кучер и закачал головой, побаиваясь, что его ответ. Вновь, вызовет вспышку гнева у Мага.
- Точно?
- Клянусь здоровьем матери, - ответил Че.
- Ты чьим угодно здоровьем готов поклясться, лишь бы отмазаться.
- Нет, Инок, - сказал Питбуль, вытирая разбитый нос. – Точно, никого не было.
Инок презрительно посмотрел на обоих и улыбнулся, словно оскалился, как волк.
- А кто же квартиру поставил?
- Хрен знает, - пожал плечами Кучерявый.
- Ладно, - более миролюбиво сказал Инок, решив пряником угостить трех идиотов. - Если вы не врете, то хату обнес кто-то из соседей. Но кто? Может Мигоша?
- У него никого нет дома, - уверенно, сказал Кучерявый. – Я ему с десяти часов в дверь звонил.
- Хорошо. Надо выяснить, кто мог это сделать. Вернетесь во двор, только близко к парадной не подходите. Если кто-нибудь сейчас вызовет ментов, то вам мало не покажется. По параднякам не ховайтесь, кто-нибудь заметит, точно стрелы на вас переведут. Если кто выйдет из парадной, то постарайтесь проследить. Мы будем здесь, если что, то звоните или пулей сюда. Все ясно? Тогда вперед.
В пять часов Кучерявый сообщил Иноку, что из парадной вышли трое мужчин. Двое пошли в сторону метро, за ними Бульбаш пошел, а один – в соседний дом. Он узнал его – это был Валентин, который пользовался авторитетом среди местных бомжей и гопников, старшего возраста. Потом пришли заика и Буль, сообщив, что мужики дождались, когда откроется метро и прошли в вестибюль.
- От кого они могли выходить? – спросил Инок.
- Или от Мигоши, или от Ваньки с пятого, - ответил Кучерявый. – Но, Ваньки среди них не было.
- Ты его знаешь?
- Плохо, - сказал Кучерявый. – Как-то пил один раз и все.
- Хорошо, - сказал Инок. – Если квартиру обнесли, то вещи не могли испариться, когда-то да всплывут. Странно, что их сразу не вывезли, а оставили в адресе. Не профессионалы? Что скажешь Маг?
- Нэ знаю, - ответил Магомед
-  Надо пробить этого Ивана и Мигошу, - сказал Инок. – Вы оставайтесь здесь, а мы с Магом съездим кое-куда.
Кучерявый сидел на скамейке во дворе дома по Оборонной и курил. Подошли двое и сели рядом, одного из них Кучер немного знал, это был Мигоша. Они достали из кармана бутылку «Лимонки», разбавили ее и поставили рядом – охлаждаться.
- Представляешь, - сказал Мигоша приятелю, не обращая внимания на Кучерявого. – На днях, просыпаюсь ночью от звонка в дверь, подхожу – никого. Только вновь в койку забрался, опять звонок. Я к двери. Опять никого.
Кучерявый насторожился. Мужика, похоже, мало интересовал рассказ Мигоши, и он принялся манипулировать с «Лимонкой». Он налил спирт в донышко из-под какого-то лимонада и протянул его Мигоши. Тот закурил, вместо закуски, выдохнул воздух и выпил. Поморщившись и затянувшись дымом, он продолжил свое повествование.
- Фу! Вот. Я уже было собрался назад в койку, как слышу чьи-то голоса на площадке. Я к глазку. Смотрю три мужика, одного ты знаешь из соседнего двора, не помню, как его зовут. Да, Бог с ним. – он затянулся. – А эти, пошушукались, и …
- Ты про кражу? – спросил приятель.
- А ты, откуда знаешь? – удивился Мигоша.
- Об этом вся Оборонка болтает, - приятель выпил свою порцию.
- Я не знал, я всю неделю работал, - ответил Мигоша. – А что болтают?
- Не интересовался, - инфантильно сказал приятель. – Так ты все видел?
- Ну, не совсем. Я прибздел маленько, хотел даже в ментуру позвонить, но одумался -–не мешай другому воровать и тебе не помешают. Так на зоне старшие говорили.
- Так ты говоришь, что кто-то из наших?
- Ну. Но, я тебе ничего не рассказывал. Ты не трепись, а то начнут болтать, дойдет еще до чужих ушей, - Мигоша посмотрел в сторону Кучерявого, который притворялся, что дремлет.
Кучерявый настороженно слушал и радовался своей удаче. Теперь он реабилитирует себя в глазах Инока. Дождавшись, пока мужики допьют спирт и уйдут, он вскочил со скамейки и бросился к хозяевам.
Инок был щедрым. Он не только дал Кучерявому деньги на выпивку, но и простил ему долг. Кучерявый был на «седьмом» небе, в этот день он мог позволить себе упиться до полусмерти.
Всю следующую ночь заика, который тоже знал Ваньку, и Бульбаш провели на чердаке в соседней с «режиссером» парадной. Обзор был замечательный, как и «снежинка», которую заикашка захватил с собой для «ночного дозора». Кучерявого с ними не было, он куда-то исчез. Бульбаш думал, что он боиться, что Магомед убьет его из-за вчерашнего прокола, и из-за того, что он никак не мог возвратить тому деньги. Он не знал, что сидят они на чердаке, как раз благодаря Кучеру. Инок же, не стал особо распространяться по этому поводу – присяжи нужно знать ровно столько, сколько позволит хозяин.
Глубокой ночью они услышали шум подъезжающей машины. Заикашка выглянул в круглое окно и увидел, что внизу остановилась машина, из которой вышли два человека и прошли в парадную. На пятом этаже, в средней квартире вспыхнул свет. Вскоре, они стали выносить из нее какие-то пакеты, коробки и ящики, завернутые в тряпки. Вдруг, Бульбаш заметил, что у окна квартиры, в которой зажегся свет, появился Иван и мужик, только что, выносивший обернутую в какую-то материю коробку. Когда микроавтобус отъехал, то заика и Буль спустились и бросились к Иноку.
- Вот такие дела, Ваня, - сказал Инок, обнажая ряд золотых зубов. – Господь велел делиться!
Когда, через два часа он вышел из квартиры Ивана, то у него под кожаной курткой лежала не большая икона в серебряном окладе и рубинами по всему периметру. На иконе была изображена дева Мария с младенцем Иисусом. Стоила она, по прикидкам Инока, около двадцати тысяч долларов. Уж он то понимал толк в церковной утвари.

ПОСТСКРИПТУМ.

Я стою на берегу речки, на которой прошло мое детство. Она маленькая и неказистая, хотя когда-то по ней проходила наша граница с Финляндией. Ее имя – Сестра. В своей жизни я видел не мало рек: Волгу, Дон, Днепр, Москву, Неву, да что там, всех не вспомнить и не перечислить. Но эта речка оказалась мне самой дорогой и близкой.
Берега у нее плоские, поросшие ольхой и кустарником, в основном это малина и шиповник. Я же стою на отвесном и крутом склоне, единственном, который знаю я.
Зачем?
А зачем я лежал с гранатой на перепаханном поле, вблизи деревня Пустошка в Псковской губернии? Именно за этим стою я здесь. Я ведь решил, что смерти нет, вот и хочу убедиться в этом. Осталось сделать шаг к краю, и проверить еще одну теорию, о которой рассказывал я Кириллу, когда мы лежали в больнице. Но сделать шаг, я никак не решаюсь, не знаю от чего.
Рядом со мной, в десяти метрах, по железнодорожному мосту, прошумела электричка. Шум колес звонко отражается от водной глади, заглушая шум воды, перекатывающейся по валунам на мелководье. На большом камне сидит трясогузка. Вода в реке черная, мутная, как кофе с молоком.
Интересно, ТЫ сделаешь шаг к краю или будешь созерцать красоты озябшей природы?
Я, обрыв, река…
«А на обрыве, этой прыщавой реки,
Да наблюдая, за дымящейся золой.
Я постирал на завтра свои носки,
Я предполагаю, что буду живой».

Ю. Шевчук