Комната страха

 Мистер Карл Леммле считает необходимым предупредить уважаемую публику… Мы расскажем вам историю Франкенштейна, ученого, стремившегося создать человека по собственному образу и подобию, без помощи Бога. Это одна из самых загадочных и странных историй… Кто из нас не хотел бы приподнять завесу тайны жизни и смерти? Но предупреждаю, этот фильм потрясет и ужаснет вас. Так что, если кто-то не желает подвергать свои нервы опасности, еще есть время удалиться… Вы еще здесь? Ладно, я предупредил вас! к/ф «Франкенштейн», 1931 г.




В этом мире есть масса вещей, достойных вызывать чувства страха и ужаса. Каждый человек на протяжении жизни сталкивается с рядом разрушительных событий: смерть (знакомых, близких, домашних любимцев), табу (страх перед возможностью нарушения социальных норм, страх осуждения), страх за свое благополучие и физическую сохранность (например, на дорогах), страх за родных и пр. Подобные переживания отражены в фольклоре, художественных произведениях, фильмах… Существуют вещи, которые просто невозможно контролировать. Когда пугающих событий (или возможностей, что подобное произойдет) в жизни человека становится слишком много, у индивида неминуемо повышается уровень тревоги.
 
 «Тревога – переживание эмоционального дискомфорта, связанное с ожиданием неблагополучия, предчувствием грозящей опасности. В отличие от страха как реакции на конкретную, реальную опасность Т.– переживание неопределенной, диффузной, безобъективной угрозы. Согласно др.т.з., страх испытывается при «витальной» угрозе (целостности  и существованию организма, человека как живого существа), а Т. – при угрозе социальной (личности, представлениям о себе, потребностям Я, межличностным отношениям, положению в обществе)» (Большой психологический словарь, 2007г.)
 
Если уровень тревоги постоянно повышен, мы имеем дело с тревожностью – устойчивой индивидуальной особенностью человека. Такой человек склонен часто переживать в ситуациях, относительно безопасных.
 
Современное общество – это не комната с плюшевой обивкой. Объективные (и нереальные) угрозы усиливаются и транслируются ежедневно средствами СМИ. Нас пугают убийствами, инопланетянами, вторжениями, грабежами, ДТП, ГМО, падениями метеоритов и укусами диких животных. Сказать, что все вышеперечисленное относится к плоскости нереального, нельзя, а вот понять, какова вероятность столкновения с каждым из вышеперечисленных примеров, можно. Для этого и существует статистика, которая наглядно показывает, что страх ДТП более реален, чем страх столкнуться с метеоритом или космическим кораблем, что, возможно, вас и ограбят, менее вероятно нападение лешего-вампира в Измайловском парке. Если продолжить далее эту линию рассуждений, становится очевидным, что от многих «неприятностей» возможно себя обезопасить (не на 100%, но минимизировать риск реально). Остается более узкий перечень реальных угроз, которые могут помешать спокойной жизни.
 
Здесь важно не то, что опасности нет, а то, как с этим работают. Нас убеждают, что каждый ходит под прицелом террористов. На самом деле вероятность ДТП гораздо выше. Нас убеждают, что за каждой занавеской многоквартирного дома притаился маньяк, или, в лучшем случае, грабитель. Экология отравлена, детей похищают, женщин насилуют и режут на куски…
 
Какому делу служит ежедневная трансляция подобных фактов? Социальные страхи разобщают, заставляют людей сторониться друг друга, помещают человека в замкнутое, отчужденное пространство индивидуального бытия в пугающем мире.  Таких людей проще заставить действовать так, как угодно системе (а именно бездействовать или совершать антисоциальные поступки – и то, и другое не угрожает существующему строю). В ситуации, когда реальность экономических кризисов  и  повышения уровня преступности неоспоримы, человек ищет выхода в религии или в суевериях, что тоже играет на руку власти. Старая фраза, что «религия – это опиум народа», не теряет своей актуальности. Религия (и суеверия) – прибежище несчастных, обездоленных, попытка найти хоть какую-то базу и справедливость в изначально настроенном против субъекта мире. Здесь можно не разбираться в ситуации, не искать врага, а просто верить. Магия и мистика дают ключ к невозможному, покрывают ту область, где нереальное становится реальным, создают образ пугающего мира, где обитают монстры, чудища, кровавые искалеченные призраки.
 
Интерес к запретному и табуированному в искусстве пробивал себе дорогу, облачаясь в различные костюмы. Стихи Бодлера, фотоэксперименты Арбус, романы Мэри Шелли и Стокера, фильмы Броунинга, Линча, Хичкока, Полански, книги Кинга… То, на что принято не обращать внимание (отворачиваться при виде калек, падать в обморок при виде трупа) так или иначе прорывается в сферу искусства, но только в 20 в. эти ужасающие видения становятся достоянием поистине массовой публики.
 
Виной всему кинематограф, благодаря которому, в сферу общественной дискуссии наряду с мелодрамой и комедией вторгаются призраки, темная сторона, наваждения бессознательного, где ожившие мертвецы, кровопийцы и чудища обретают свою реальность и свою жизнь. Великая депрессия сделала кино доминирующей формой досуга. «Богатые по-прежнему предпочитали отправляться на южные острова, интеллектуалы двинулись в Мексику, а бедные пошли в кино», - писал Гилберт Селдес.
 
Опыт Первой Мировой дал людям богатую страхами пищу для фантазий не только в травматичности восприятия самих военных действий, но и в мирной жизни, когда улицы городов наводнили калеки, люди с многочисленными увечьями, обрубками рук-ног, изуродованными лицами (Дэвид Дж. Скал назвал это «аттракционом увечий» в 20-е).   Великая депрессия подлила масла в огонь, показав насколько иллюзорен комфорт и спокойствие; где пролегает та грань, за которой мирный семейный быт становится животным выживанием, уважение – презрением, достаток – нищетой. Люди, имевшие когда-то возможность выбирать, теперь готовы идти на все ради куска хлеба. Тогда «ужасы» в кино проходили свой «терновый путь», будучи далеко не сразу однозначно воспринятыми публикой и критиками. Потом пришли абсолютно реальные ужасы Второй Мировой, открыв новую веху художественного воссоздания страданий и нечеловеческих мучений. Вообще, практически весь 20 в. подливал раскаленного масла в котел человеческих катастроф от Чили до Вьетнама.
 
Не удивительно, что в подобном обществе крайнюю популярность приобретают фильмы ужасов. Это возможность пережить пугающее в безопасной атмосфере кинотеатра. Это возможность окунуться полностью в мировосприятие нереального ужаса и выжить. Это то, что происходит с нами каждый день после просмотра Первого Канала, но не угрожает нам и нашим близким. Результатом подобного досуга является нарастающий страх, проявляющийся как во снах, так и в обыденной реальности. Реакций на литры крови, увиденные через призму экрана, может быть две. Усиление страха или отрицание, трансформирующееся в агрессию (интроецирование насилия). Подобные реакции, как следствие, меняют окружающую нас реальность, где убийства и варварство, с одной стороны, становится нормой, а с другой сводит с ума простых людей постоянными переживаниями надвигающейся катастрофы. В поведенческом плане смешиваются оба типа (крайние варианты - редкость) и мы видим человека, жестокого со своими детьми, животными или коллегами, боящегося за себя и свою собственность, которая, понятное дело, может погореть, как «кошкин дом». На фобиях играют страховщики, наживаясь на «социальной болезни». В мире, где «каждый сам за себя», где в случае проблем, тебе не помогут, проще отнести деньги банкиру, в надежде хоть как-то себя обезопасить, но банки лопаются, как мыльные пузыри, деньги падают в цене, повышается уровень инфляции. 
 
«Работы Арбус, - писала Зонтаг, - хороший пример лидирующей тенденции визуального искусства в капиталистических странах, направленной на подавление или, по крайней мере, уменьшение нравственной и чувственной тошноты. Современное искусство обращено к снижению порога чувствительности по отношению к «ужасному»… Но стойкость наших желудков к этой растущей гротескности в образах (движущихся или статичных) имеет очень высокую цену… Псевдо дружественные отношения с ужасным укрепляют отчуждение и делают нас все менее способными воспринимать реальную действительность». Интересно читать эти строки сегодня, когда в дополнение к привычному насилию на экране, мы получили новый оттенок вкуса – ультранасилие.
 
 «В человеке с бульвара Капуцинов» мр. Ферст демонстрирует комедии, а его мрачный антипод, мр. Секонд, - фильмы ужасов. Но так ли, в действительности выстраивается эта альтернатива? Или, может быть, существует «терапевтический эффект» от столкновений с экранными чудищами? Во-первых, интерес к насилию и уродству – это шаг в табуированную область; это профанное, вычеркнутое из медийного образа «буржуазной мечты», пространство. Это интерес к отверженным, это взгляд в ту неприглядную пугающую тень мира, где живут БОМЖи, бродят преступники и шлюхи, распространяются заболевания, дети умирают от наркотиков... Этот мир так близок к «милому семейному очагу», он может жить на той же улице, но всегда вычеркивается из поля кухонных сплетен и «симпл сториз» для простофиль. Во-вторых, это шанс найти предмет для своей тревоги. Вычеркнутая и табуированная область, которую не принято в повседневном диалоге называть по имени, обретает новую форму и удачно ложится на уже существующие страхи, замещая изначальную причину. Вопрос состоит только в том, что экранный пугающий образ когтей-ножей и обезображенного мертвого лица так же далек от повседневной реальности, как и идиллически спокойный уютный садик перед домом, где играют деточки в чистеньких беленьких платьицах.
 
Нереальный предмет для страха, сколь пугающим  и отвратительным, он бы ни был, не дает возможности справиться с проблемой. Если враг живет в потустороннем мире, то и для борьбы с ним стоит выбирать подобающие средства. И интересно в этой связи упомянуть о росте роли суеверий и компульсий (периодически возникающее навязчивое поведение) в повседневной жизни.
 
Объявления гадалок заполонили печатную прессу. Взрослые люди (как когда-то дети) вызывают духов и задают им насущные вопросы. Более экстравагантная публика увлекается шаманизмом. И в московских квартирах доморощенные шаманы путешествуют в сказочный  «нижний мир», а потом бредут на скучную работу. Это не выдающееся истории, а часть повседневности. В полном опасностей, неустойчивом мире человек ищет защиты в суевериях, приметах и повторяющихся действиях, ему кажется, что если плюнуть через плечо, все обойдется. Такие способы реагирования, действительно, на некоторое время снижают уровень тревоги, но человек, прибегающий к подобным защитам, вступает в порочный круг обрядов, и, на деле, субъективное переживание небезопасности только усиливается.
 
Шизофреник не сядет в поезд, пока не пересчитает все вагоны. Это компульсия, доведенная до грани болезни, но в норме множество людей перешагивают через трещинки на асфальте, осознавая при этом бесполезность своих действий.
 
Запуганными людьми легче управлять, для них не стоит долго подбирать научные доводы и уж тем более здравые аргументы. Можно просто указать на их страх, и автономно включающаяся реакция все сделает сама. При этом убедить таких людей в чем-либо - крайне сложная задача. Недоверие к реальности, недоверие к самой жизни влечет за собой недоверие к словам, неверие в аргументы. В их головах здравые концепции причудливо перемешиваются с наивными сказками. Это тип мышления ребенка, замещающего непонятное знакомым выдуманным образом медведя или Бабы-Яги.
 
И, действительно, фильмы ужасов апеллируют к детскому сознанию.
 
Изначально ребенка мало что пугает. Все вызывает в нем здоровое любопытство. Он исследует мир и сталкивается с опасностями (с дивана можно упасть, о батарею можно обжечься), но  чаще он сталкивается со страхами близких. Еще не увидев реальной угрозы, он уже слышит крик взрослого, наблюдает за тем, как у близких расширяются зрачки, ребенок считывает реакцию ужаса, но не осознает причин. Тогда он начинает бояться беспредметно, и оттого еще более безнадежно. С расширением  знаний о мире страхи находят основания в окружающих явлениях, но на это уходят годы. При этом, чем  выше уровень образования (я говорю не об учебных степенях, а о качестве поступления и освоения базовой информации), тем проще составить четкую, внутренне непротиворечивую картину бытия (в мире, полном противоречий, само по себе, уже нелегко). Как мы видим, тот хаос, в котором находится современное российское образование, вряд ли поспособствует продуктивному развитию не только интеллектуальной, но и эмоциональной сфер подрастающего поколения.
 
При этом в памяти каждого взрослого человека живут сцены из раннего детства, где он один (например, перед сном) остался в пугающей темной комнате. Ситуации у всех разные, важно, что состояние бессильного ужаса переживало большинство детей. Именно к этому состоянию и апеллируют «средства запугивания». В ситуации страха человек включает привычную для себя реакцию, выработанную в возрасте 3-5 лет. «Что такое призрак? Трагедия, обреченная время от времени повторяться? Возможно, это мгновение боли. Что-то мертвое, что кажется живым? Чувство, застывшее во времени. Как нечеткая фотография. Как насекомое, застывшее в янтаре» (из к/ф «Хребет дьявола»).
 
«Хребет дьявола» Гильермо дель Торо (эта линия, но уже в жанре фэнтези продолжается в «Лабиринте Фавна»), вообще, несколько выбивается из канонов жанра. Сложно судить о тех задачах, которые изначально ставил перед собой автор, выбирая одним из основных художественных инструментов построение мистической картины; начало фильма снято по классическим канонам ужасов. Зато можно точно сказать, что после просмотра, у зрителя наступает реальное ощущение катарсиса, именно потому, что по мере развития сюжета, ужасы и мистика уходят на задний план, действие обретает реальную канву. Видения  по-прежнему действуют наравне с живыми, но уже не вызывают той классической тревоги; интерес зрителя теперь лежит в поле посюсторонних злодеяний, которые по эмоциональному окрасу перекрывают голоса мира призраков. И в конце фильма действующие приведения остаются только в качестве украшения, главные герои могли бы сделать все то же самое и без помощи потусторонних сил. В этом и состоит вся квинтэссенция фильма – нереальное становится фактом построения мира данной картины, но, по сути, для окончания сюжета, для действий и решений оказывается бесполезным. Как украшение, как интересный фон, как старинный портрет на стене, как воспоминание о добрых и близких руках кого-то очень дорогого, кого уже нет, но это все равно помогает выжить. Важно добавить, что само действие фильма происходит в Испании на исходе Гражданской войны. Так создается образ реального ужаса. При этом главными действующими лицами, глазами которых мы воспринимаем окружающий мир,  являются дети. Именно они героически переживает огромную человеческую трагедию, именно для них так характерно создание сказочных миров с целью самозащиты, т.е. сохранения своей личности. Именно их пугают призраки вначале, именно им призраки помогают в конце, именно они в итоге достигают победы, опираясь на свои собственные силы.
 
Но для чего же любитель классических фильмов  ужасов приходит кинотеатр? Безусловно, он переживает «катарсис», но сильно отличный от описанного выше.  «Очищается» ли он на самом деле? Казалось бы, сразу после сеанса  зритель спокоен и расслаблен, эмоции схлынули, наступило долгожданное освобождение. Но дело в том, что сильный стресс (как ни странно, и позитивный, и негативный) влечет за собой разрушительные последствия. Релаксация после просмотра мнимая, т.к. достигается она не средствами расслабления, а доведением эмоциональных сил организма до предела кипения. В итоге «нервы расшатываются» не хуже, чем от реально пережитого события. И на авансцену выходят ответные реакции организма – страх и агрессия.
 
Важно отметить, что сами эти реакции не являются прямым следствием только лишь просмотра телевидения и хорроров. Для того, чтобы общество переключилось на мистическое или магическое сознание, чтобы у человека появилась потребность все чаще переживать ужас, должны происходить важные социальные изменения. В России, например, развитие мистического сознания и агрессивной деградации некоторых слоев явилось ответом на депрессию и полный общественный крах 90-х гг.. Развал признанных социальных институтов, экономический кризис, потеря рабочих мест, повсеместное снижение уровня жизни – это основные причины. И именно здесь СМИ могут послужить важной опорой для укоренения мистики и  мракобесия в качестве новообразований в психической жизни целых коллективов.
 
Страхи не берутся из вакуума и не улетают в пустоту. Сценарии к фильмам, режиссура, грим, декорации – это работа конкретных людей, представителей своего времени.  Автор «Книги ужаса» Девид  Дж. Скал наглядно показывает, как связаны образы и сюжеты хорроров с болезнями своего времени, как отразились на жанре Первая Мировая война, Великая депрессия, Вторая Мировая война,  война во Вьетнаме, введение «Эновида» и «Таломидида» (первое поколение противозачаточных средств, повлекшее за собой, как сексуальное раскрепощение женщин, так и волну страха, т.к. непрошедшие проверку «лекарства» вызывали уродства у плода) и пр. От жителей прошлых эпох мы отличаемся тем, что можем без ограничений впитывать ужасы прошедшего века не через устное творчество – сказки, байки, воспоминания, а наглядно, посредством экрана.  Мы можем один за другим пропускать через себя страхи беременной женщины, страхи калеки и человека, пережившего массовую бойню…  Несколько вечеров – и все отчаяние и ужас столетия проносится перед нашими глазами… Перед мыслящим человеком сложно поставить дилемму: отвернись или сойди с ума. Нет. Смотри, анализируй, изменяй.
 
Реальный проект борьбы со страхом – это участие. Это изменение позиции объекта нападений на позицию субъекта активных изменений существующих реалий. Можно, страдая, подстраиваться под этот мир, опустив руки смотреть, как система ломает тебя.  Но куда продуктивнее активно действовать. Да, в этом мире много проблем. Еще больше проблем нам навязывают, добавляя сюда область нереального. Только активность человека в изменении  своих жизненных условий и окружающего пространства является ключом к изживанию патологической агрессии и навязчивых страхов.