волки

.
РАЗЛИЧНЫХ ПАРАЗИТАХ
               


«Одиночество в горло вцепилось,
Сердце вырвало лапами волка.
Мне опять ты сегодня приснилась,
И опять… мы ругались без толка»


               
ПРЕДЫСТОРИЯ



Этот запой продолжался в течение ста лет. Лето меняло весну, за ним пролетали осени и зимы, а я все пил и пил. Причина слишком серьезная, во всяком случае, по моим понятиям. Меня бросила супруга, ушла к какому-то хлыщу. Прожили весте восемь лет, сына родили... И вот теперь такая гадость! Ну и тварь же эта Катя!
Да хрен с ней.
Итак.
Запой продолжался две недели. Что я только не пил. Тут и пиво, в огромных количествах, тут же водка, в не менее огромных, не говоря уже о различных настойках, ликерах, наливках и прочих спиртосодержащих крашенных жидкостей. Наверное, единственное до чего я не добрался, так это до стеклоочистителя, вот чего-чего, а эту дрянь я не под каким соусом пить не стану.
Я пил и в компании и в одиночку, и на блатхатах и на улице, в кафе и пивняках, где я только не употреблял. Утром просыпаешься, башка трещит, сунул руку под кровать, хвать ее за грудки.
Кого ее?
Кого-кого бутылку конечно!
Крышку зубами хрясь и давай лакать живительную влагу. Считай день пропал, надо продолжать «банкет». А тут звонок по телефону, я продираю глаза и смотрю на часы, еб… еще только шесть утра. Что за хреновина может звонить? Але. Понятно, приятели уже опохмеляются. Ну что же, значиться и мне пора. Морда заспанная, помятая, волосы растрепаны, глаза как у китайца, во рту грузовики с кошачьим дерьмом туда-сюда, туда- сюда.
Кое как одеваешь свитер, джинсы, сапоги и дубленку и бегом на улицу. Приходишь, а они уже винище глушат. Ну, чем не житуха? И понеслась пиз… по кочкам.
- А ты помнишь, как вчера
-Нет, а ты
-Я тоже. Может Серега помнит?
- Ты посмотри на него.
Я смотрю в соседнюю комнату. Там раскинувшись на кровати, как Христос, валяется в дупель пьяный Козлодоев, а у него в ногах, клубочком свернулась какая-то швабра и теребит его «штуку», ну вы сами все понимаете.
- И давно это? - спрашиваю.
-   Да как ты ушел, - отвечает Капитан.
- Ясно. Ну, тогда за любовь, - предлагает Колома и наливает всем по целому стакану ужасного портвейна «Цветы Дагестана», а может быть какой-то другой мути.
- Вздрогнули, - говорю я, осушив стакан, и осматриваюсь. Ё, здесь вчера будто Мамай прошел. Везде валяются пустые бутылки, хабарики, кошачий корм, макароны, пустые пачки из-под печенья, гондоны и всякая требуха. А вонища! Вонища, я вам скажу, как в обыкновенном бомжатнике, а вчера, вроде, была приличная квартира, с утра.
Кэп или Капитан, выпивает и тут же падает на пол, сворачивается калачиком и начинает храпеть. Рядом уже кто-то спит, я прищуриваюсь, ага это Глаз. А он, как здесь очутился? Вроде, когда я уходил его не было.
Мы с Коломой переглядываемся и продолжаем бухать, благо деньги и выпивка в наличии. Вскоре просыпается Рыжий, он же Козлодоев. Видно здорово его эта шмара зае….
- Бухаете? – спрашивает он, протирая заплывшие глаза.
- Как видишь, - отвечает Коломийцев, он же Колома, - присоединяйся «факэ мазер».
Рыжий садится, трет виски, ищет свои очки. Наконец угомонившись, берет в руки стакан и осушает его. Голова потихоньку проходит. В глазах появляется блеск. Рожа краснеет.
- Не хотите ее трхнуть? - предлагает он, кивая в сторону непонятного создания женского полу.
Трахаться это любимое занятие Рыжего. Он может делать это с кем угодно.
 Как-то сидели мы с ним в баре и пили. Он пиво, а я кофе, я тогда в очередной завазке был. Пока я ловил мух, он уже, вмазав пару кружек, подсел к даме, лет этак сорока пяти. Надо сказать или заметить, это как кому угодно, он после второй кружки или рюмки только по сторонам и зыркает, в поисках «жертвы».
Итак. Подсел он к этой самой даме «бальзаковского возраста» и начал ей мозги парить. Ну, туда сюда, в общем, притащил ее к нам за столик, да она, вроде, и не сопротивлялась. Сидим мы, значит, втроем и беседуем. Точнее, они беседуют, а я кофе пью. Я, если честно, на трезвую башку не особливо охоч с бабами разговоры разговаривать, тем более, если они мне не слишком симпатичны.
Беседуют они, беседуют, ну меня постепенно, в эту самую, свою беседу втягивают. А баба повернута на всяких зодиакальных знаках, на религиях и прочей лабуде. Ну, мне и стало интересно.
- А вы кто по знаку?
-Скорпион.
- Я так и знала, у вас это на лице написано, да и видно это сразу, по вашему способу выражать масли, по вашей энергетике.
Да, я еще ни одной мысли не успел выразить, а она мне про какую-то ауру долдонит. Хотел я ей, конечно, ответить, но не стал, зачем женщину обижать. Видела бы она, что у меня позавчера на лице было написано, и какая у меня была энергетика, то она, несомненно, усомнилась бы в своих способностях. Ну да ладно. Сижу, киваю и молчу. А тут Рыжий возьми да и ляпни.
- А пойдемте ко мне, хорошо потрахаемся!
Я выпал в осадок. Ну, думаю, сейчас что-то будет. Нет, ну честно. Нормальная тетка или по морде бы ему вмазала, или просто бы встала и ушла, а эта…
- Нет, не хочу, - спокойно отвечает и опять про свое талдычит.
Рыжый смотрит на меня, я отвожу глаза. Он же ехидно улыбается. Все, его уже только бульдозер остановит. Все, уже сперма стучится в голову. «Открой Сережа, это я». А он слабый такой, если женщина просит…
- Нет, я серьезно, давай те я вас по спинке поглажу, а потом, как следует вдую.
И опять никакой реакции. А Рыжий все ржет, а я все краснею. Нет, будь я хоть чуточку выпимши, то мне эта комедия была бы по боку, но я же трезвый. Да и не комедия это вовсе, во всяком случае, со стороны Рыжего.
В общем, заливает она про всякие гороскопы. Чувствую Рыжему все начинает надоедать.
- Я,- говорит, - в последний раз спрашиваю. Пойдем еб…?
- Нет, - с, олимпийским спокойствием, отвечает она, - я не хочу, мне надоело этим заниматься, я предпочитаю духовное общение с мужчинами, а не физическую близость.
Рыжему сразу разговор надоел и он устремил свои взоры куда-то в небеса. А поскольку я, в тот день, был неважный собеседник, то женщина вскоре ретировалась, не забыв культурно и вежливо попрощаться.
- Вот сучка,-  сказал Козлодоев, когда она вышла, стоило с ней трепаться столько времени. ****ько!
- Да брось та, Серега, не все же такие как ты, некоторым, действительно, необходимо простое человеческое общение, тем более одиноким. Я сразу догадался, что тетка одна живет и приходит в кафе только для того, чтобы совсем не свихнуться от одиночества. Поэтому и различные религии, философские труды, гороскопы и прочая ерундистика. Пойдем лучше по улице пошляемся.
Вот такой он Рыжий

- Так, кто хочет ее трахнуть? - повторяет Рыжий, закуривая сигарету.
Я отказываюсь, Колома тоже.
- Вон, - говорит Колома,  - Кэпу предложи.
Кэп, будто почувствовав, что речь идет о нем, тяжело вздыхает во сне, пытаясь укутаться в несуществующее одеяло.
Подкалывает. Кэпу кроме стакана ничего не надо. У него только два состояния, или он трезвый и злой, или он пьяный – и в говно. Какие к черту бабы!
Впрочем, я отвлекся от темы.
Бухал я, значит, две недели, чувствую все, пора завязывать. Чувство это приходит само собой, вдруг раз и все, надоело. Пора ломаться. Ломаться, это значит приходить в себя после запоя, ни тебе пива, ни тебе вина и, соответственно, иных горячительных напитков.
Просыпаюсь я с бодуна, мама дорогая, руки трясутся, голова болит, во рту, как уже говорилось. Что делать? А ничего, продолжать валяться в кровати. И так целый день. Пойдешь в туалет, потом в ванную, там из-под крана воды хлебнешь и опять в койку. Ну, если очень хочется, то можно и на «саксофоне сыграть», ну, поблевать то есть. Но это только если очень уж приспичило. А так лещи и думки думай. Вот так и день кончился. Наступает самое поганое, наступает ночь. «Песня без слов, ночь без сна…». Полубредовые разговоры с бывшей супругой. Что я ей пытаюсь доказать, о чем спросить, что рассказать? Всю ночь, всю ночь, ворочаясь с боку на бок, разговоры, разговоры, разговоры…
Следующий день ничуть не лучше предыдущего, та же трясучка, та же хандра, та же депрессия и прочие прелестные причиндалы похмелья. Разве что, удается впихнуть в себя бутерброд с колбасой месячной давности, случайно завалявшийся в холодильнике. Тоска, хоть волком вой. Хоть бы кто-нибудь позвонил, хоть как-то развеяться от пустынных дум. Да где там! Кто на работу пошел, кто по бабам, а кто, так же как я, лежит и страдает. Страдальцы хреновы! Вчера весело, сегодня муторно, вот так и живем. К вечеру колбасить перестает, зато начинает болеть сердце. Где-то у меня «корвалол» валялся, надо бы тридцать капель принять, авось полегчает.
 Никакого проку от этого «кор-ва-ло-ла». Ладно, может хоть сегодня усну, все же завтра мне разрешили сына из школы забрать, не могу же я не выспавшись, с опухшей мордой за ним ехать. Все спать! Мою морду, раздеваюсь и …плюх в пастель.
Все спать!
Спать? Э, куда ты загнул. Да ты парень «пороху не нюхал»!
«Ленинградское время ноль часов, ноль минут…». Помните, песня такая была. Вот и для меня началась песня. Нет, я поначалу, конечно, нихрена не понял. Вдруг музыка заиграла и реклама. Тихонько - тихонько. Что за ерунда! Откуда она взялась, у меня и приемника-то нет, все у жены оставил? Наверно соседи, наверху, новости слушали, а потом какой-то концерт начался. Ерунда.
Ерунда?
Да это еще цветочки да листики, а вот перегной…
В общем, не стану я описывать всю эту трехомудь, только скажу я вам, не дай Бог, чтобы с вами такое приключилось.
Дело в том, что у меня в башке, невесть откуда, появились голоса. Эти самые звуковые глюцинации, про которые я рассказывал давеча.
 С кем я только в эту ночь не пообщался. Любимая супруга, все время повторяла, что не любит меня и никогда не любила, что живет и будет жить со своим Мм. Тот, в свою очередь,(хотя я его не разу не видел и не слышал) доставал меня своей циничностью, рассказывая обо всех моих прегрешениях, где я что спер, кого обманул, кому-какую гадость сделал и поочее –прочее. Интересно, откуда он про меня все знает? Ну, не могла ему Катька об этом рассказать, она и сама не все обо мне знает! Мать плакала за стенкой, у нас комнаты по соседству, и все стенала, какого урода она родила на свет, отец кашлял и грозился меня убить, так же проклиная себя, что не сделал это, то бишь не шлепнул меня, в младенческом возрасте, причем, постоянно матюгаясь, как и все остальные, чего в реальной жизни я за ними не замечал. Брат успокаивал их. Приятели: Кэп, Халик, Миля, Рыжий, Колома, Глаз и куча других, вместе со знакомыми бабами, ЯКОБЫ! веселились у меня под окнами и звали пить пиво.
Я ох…ал!!!
 Что интересно, что все они знали друг друга и переговаривались между собой, хотя некоторые из них, в глаза друг - друга не видели.
Я встал и пошел в туалет покурить, силясь понять, что же все таки происходит? Может я того? Ну, пришелец с другой планеты? Может, я через космос могу общаться со своими знакомыми и близкими? Может я избранный Богом человек? Нет, ну правда, как они могут знать обо мне все то, о чем могу знать только я? Особенно тот, кто называет себя М. Стою я курю, решил облегчиться. «Поссать решил»: говорят приятели. «Сейчас весь стульчак обоссыт», - говорит еб…рь жены. «Ой, а какой у него хрен маленький»,- орут бабы, и все дружно хохочут. Ну и картинка, я вам скажу. Мать плачет, отец злиться, приятели ржут, Катька кричит, что ни когда не любила меня, «Мм» издевается…
Нет, думаю я, здесь что-то не то. Похоже, это не космический разум, похоже у меня крыша потекла. А тут еще и мухи летать начали и это-то в конце осени. Ладно, думаю, это все происходит пока вы спите, я вошел в ваше подсознание, это еще одна моя бредовая мысль, а когда проснетесь, то забудете обо всем. Лежу я, слушаю всякие бредни, а сам на часы посматриваю, скорее бы утро причалило.
День обещал быть морозным. Окна были покрыты инеем. Небо постепенно становилось светлее. Ни туч, ни облаков не наблюдалось. Значит подморозит. Вот поплыли по морозному воздуху первые машины и автобусы, вот зевая, зачирикали воробьи и закаркали вороны. Утро, скоро наступит утро. Тогда все, тогда все кончится. Дожить до рассвета.
Дожил!
Ну, думаю…
 Стоп! Совсем забыл. Бабы, под окнами, песни стали орать, на манер частушек, типа: «Леша пъянь и дурачок, Леша пьянь и дурачек». И воют и воют, стервы. А я возьми, сдуру, и тоже петь начал. Да таким истошным голосом, да такую похабщину понес, елки, так сказать, палки. И что? Так под окнами толпа народа образовалась, как на концерте Валерия Меладзе. Что любопытно, что я все слова в рифу пою, да и мелодию не вру, а стихи и музыка так и прет из меня. Внизу ржут, еще просят. Я спать хочу, а они просят. Даже родители к окну прильнули, удивляются, какая толпа собралась. Мать, услышав мои стихи, они все больше про половые связи между различными категориями людей и животных, пришла в ужас, а отец ничего, бодриться, только не понимает, где я аппаратуру заховал в своей комнате. Что за студия у меня такая?
В общем, сплошная котовасия получается. Иногда меня зацикливало и я повторял одни и те же слова сотню раз. Чувствую, хочу прекратить, а не получается. Мучаюсь, мучаюсь, пытаясь слезть с «насиженного места» – ничего не выходит. «За окном» уже свистят и гогочут, а я ничего поделать не могу. Наконец я устал.
Наступил рассвет. Пора вставать и ехать за сыном. Вот сейчас, вот сейчас все закончится, все канет влету.
Хрен на рыло! Все как было, так и осталось. Смотрю на часы. девять. Прошел на кухню. Ага, родичи еще спят, а аптеки открыты. Я оделся и бегом в аптеку, думаю, спрошу какого-нибудь лекарства. Вдруг такие бывают?
Нет, вот еще что…
Про аптеку я уже потом подумал, а сначала такая ерунда приключилась. Ну я же в непонятке, действительно все это происходит или это какие-то галлюцинации. Родичи проснулись, ну, мать завтрак готовить, брательник на работу собирается, а отец бреется. И все меня чихвостят почем зря. Ну, раз так, думаю, пойду им и все скажу прямо в глаза. Выхожу и ору:
- Ну что, вы все уже знаете!
Они смотрят на меня непонимающим взглядом. Ясно, думаю, в игрушки играть вздумали. Только дверь за собой закрыл, опять та же картина. Мать ругает, отец – грозиться шлепнуть.
Пошел покурить. Прохожу мимо них, тишина, выхожу на лестницу – та же история. Ах так, решаю, значит так. Покурил, захожу в комнату, вывинчиваю лампочку в люстре, включаю свет, подставляю стул и хочу пальцы к цоколю прикаснуть. Страшно.
- Давай, давай, - кашляет отец.
- Что бы мои глаза тебя не видели, - ругается мать, - Думаешь, плакать буду? Дудки не дождешься.
Нет, боюсь, страшно. Выключил свет, ввернул лампочку.
- У, урод, приссал! - басит батя.
- Сволочь, - добавляет мать.
Вдруг Катькин голос и голос ее мужика, ну, якобы его. Я ведь говорил, что никогда не видел и не слышал его..
- Не надо, Леша, не делай этого.
-  Мы сейчас за тобой приедем, - кричит в ухо Катя, - Подожди, одумайся. Я люблю тебя!
- Что?! – спрашивает ее Морда (Я иногда его так называть стану).
- Люблю, люблю, - кричит в ответ Катька.
Пошла ты! А сам писаю кипятком, понимаю, что жить здесь больше не смогу, а подыхать страшно!
Ладно, думаю, раз так боюсь, то пойду куплю литруху водяры, поеду куда - нибудь, к черту на рога, в лес, выпью и буду идти, пока сил хватит, усну, замерзну и умру.
- Не надо, Леша, мы сейчас приедем, я люблю тебя, - кричит Катя.
Ага, знаю, как ты меня любишь, отвечаю я, а сома с этим уродом спишь, ведь спишь же?
Тишина.
Я одеваю чистую белую рубаху, не умирать в грязной, чистые носки…
- Одевается, - констатирует мать.
- Носки ему чистые понадобились, - добавляет отец, - Так бы и убил.
- Так пойди и убей, - всхлипывает мать.
- Да, иди грохни, чего же ты не идешь, мудак старый! - чуть ли не кричу я.
За стенкой ругань.
- Подожди, -орет в голове любовник жены, - Мы уже едем, мы встанем на против магазина «Вираж», у меня белый «Ситроен». Выходи через пять минут, мы будем ждать.
- Испугался, падлец, - говорит за стенкой отец.
А ну вас, я еще не решил, как свести счеты с жизнью, отвечаю я мысленно и выхожу из комнаты. В комнате родителей стоит ругань, меня склоняют во все дырки.
Я включаю свет в коридоре и одеваю башмаки. Выходит мать.
- Ты куда?
Хотел я ей сказать: «А то ты не знаешь», но промолчал, только отдал ключи.
- Ты надолго? – вновь спросила она.
Тут, впервые за все время, червь сомнения стал подтачивать мое сердце. Она же знает, куда я собираюсь, зачем же спрашивает? Но я молчу и выхожу из квартиры. Хлопает дверь. Все продолжается по новой. Ругаются, словно сапожники.
Голоса в голове «Леша, мы уже приехали, мы ждем. Белая машина»
Я выхожу из парадной и иду на угол.
«Задняя правая дверь» – говорит ебарь.
Я подхожу. Но это же не «Ситроен», а обыкновенная «девятка». Странно как-то, для чего врать, если сами приглашают. Неужели, этот мужик думает, что я в авто ни хрена не смыслю?
Да фиг с ней. Около «девятки» копошиться мужик. «Ах, вот ты какой дедушка Ленин!». Но мне все равно. Я дергаю за заднюю правую ручку. Мужик оборачивается.
- Открой, - прошу я.
- Я не еду.
Ничего не соображая, я дергаю сильнее, дверь не поддается. У окна лежит раскрытый зонт и я не вижу, где находиться Катя.
- Ты что, идиот, - повышает голос мужик и смотрит на меня, как на дурочка, - Я же тебе сказал, что я никуда не еде.
Я в замешательстве, «голоса» орут, что это та машина, но это-то не она. Тут до меня начинает кое-что доходить. Это обыкновенные глюки, а не зов свыше. Я бегом в аптеку.
Прибегаю. Аптекарша смотрит на меня сочувствующими глазами и, на мою просьбу, отрицательно качает головой.
Я домой. Все окончательно встали. Мать в ужасе. Я к зеркалу. Боже мой! Рожа опухшая, глаза красные, в общем, не лицо, а сплошной синяк. Думаю, может очки одеть, все же хоть чуточку приукрашусь. Пускай смотрят как на дурака, осенью в темных очках, а кому какое дело. Плюнул, сполоснулся и вышел из дома, в школу за сыночком.
И что? Голоса приятелей вокруг меня пляшут, опохмелятся зовут, девки песни орут, хорошо хоть Катька с Мордой, да родители отвязались.
Но, и без них забот хватает. Эти «приятели» в голове, ковыляют за мной, песни на гитаре напевают, пиво хлещут. Я через дорогу перехожу, а они кричат: «Ты что ж это сука, прямо перед носом у «КАМАЗ»а перебегаешь, хочешь чтобы нас всех передавило?». Я, машинально, оглядываюсь, чуть было, сам не попав под колеса. Никого. Все, решаю, что больше не стану обращать внимание на голоса.
Иду. И тут на меня собаки начали бросаться, начиная от вшивых болонок, кончая ротвейлерами. Нет в натуре, это уже не стеб. Прохожу мимо мужика с собакой, эта тварь никакого внимания на остальных прохожих, а как меня завидела, так с цепи сорвалась. Затем какой-то бульдог, потом дворняга… Я и так-то, по жизни, не люблю этих тварей, а уж теперь… Нет, здесь что-то не то, надо домой возвращаться, а то загрызут. Только я это подумал, смотрю, а за мной здоровенный дог несется. Хозяин ему орет, а этой дряни хоб-хны. Еле успел до парадняка добежать, а то ведь загрыз бы падел.
Подхожу к квартире, прислушиваюсь, а там меня чихвостят в хвост и в гриву. Все, думаю, пора сдаваться. Пришел. Тишина. Закрыл дверь в комнату, опять ругань. Я к телефону, вызвал 03, говорю, так мол и так, такая ерунда приключилась. Тетка мне говорит: «Соединяю с психологом». Соединила. Я ему все объяснил, а он спрашивает: «Какой день пьете?». Ну, я приврал маленько, сказал, что пятый. «Понятно, сейчас приедем». Приехали, врач и два санитара. Я в это время в туалете сидел, да частушки про себя слушал, да бред всякий. Мать открыла. «Где он?»- спросил кто-то. Она ответила, что я в туалете. И что? Так меня эти еб… санитары, чуть ли ни силком из него вытащили. Можно подумать ни я скорую вызывал?
Посадили на скамейку. Мать ревет. Эти, ухари санитары, встали с двух сторон, как -будто я убегу, смех да и только, а врач допрашивает.
- Давно пьешь?
- Пять дней?
Мать ревет. Отец кашляет. Он всегда кашляет, когда сильно нервничает. Брательник сидит в своей комнате, виду не показывает, но тоже нервничает, это я знаю.
- Сколько?
- Десять, …нет пятнадцать.
-Понятненько, - врач глубокомысленно кивает и смотрит на меня. Не на меня, а в глаза.
Сейчас, думаю, укольчик какой-нибудь сделает, и мы разбежимся по разным углам.
Сейчас тебе укольчик!
- Ну что ж, поехали, - спокойным голосом произносит врач или фельдшер, хрен их разберешь.
- Куда? -недоумеваю я.
- В больницу, будем лечиться.
Мать еще пуще прежнего заливается, санитары чуть ли меня за руки не хватают, козлы. Что делать?
- Поехали, - говорю. А потом матери, - Ваньку из школы забери, а то ведь я договорился.
Врач или фельдшер называет номер больницы в которую меня собираются доставить.
- Мне плевать, - стонет мать, - Я к этой пьяне никогда не поеду.
Пошли вниз. «Не ссы, мы с тобой»- орут под ухом друзья, -«Не писай, мы вместе поедем, на другой тачке. Мы Милю специально вызовем на его микроавтобусе».
Вывели. Посадили в скорую. Санитары за руки держат, боятся, что сбегу. Пошли вы.
По дороге о чем-то меня эти два долбо… расспрашивали, кто я, да где я, но мне сложно было отвечать, поскольку под ухом орали приятели и пели девицы. Минут через двадцать приехали. Вышли из машины. Повели. Серое, невзрачное здание старинной постройки, на окнах решетки, на посту мужик в камуфляжной форме. Читаю. Что? Психушка? Меня в психушку привезли! У меня чуть ноги не отнялись, хорошо, что этот еб… санитар все время сзади подталкивал, а то я бы точно еб…, точнее упал.
Приводят в холл, усаживают. Один из санитаров уходит, а тот, что помоложе, садиться рядом. Думаю, может его укусить, пусть думают, что я буйный. «Ты что дурак»- орет Халик, - «Не делай этого, тебя же к буйным отправят, да еще к койке привяжут»- вторят ему Рыжий и Кэп. Я смеюсь, мол, не надо писать, это я пошутил. Смеюсь, причем, в полный голос.
Вот клинит, так клинит!!!
- Вы знаете где вы находитесь? - спрашивает меня седовласый доктор, разглядывая, чуть подслеповатыми глазами, мою физиономию, когда меня привели в небольшой кабинет, предварительно переодев в белую суконную рубаху и аналогичные штаны, да синий халат выделили, правда, почему-то без пуговиц. Когда я поинтересовался, от чего же такая несправедливость, угрюмый санитар лишь скособочил табло и отвернулся. Может это он псих, а не я?
- Конечно, - отвечаю я бодро, - в психушке.
- Ну зачем же так грубо, - обиженно произносит врач, - Что за слово такое «психушка». Сказали бы психиатрическая лечебница или, на худой конец, психбольница, а то психушка.
- Психбольница, - поправляюсь я.
- Вот-вот, это другое дело. Так-с. Давно пьем-с? - продолжает допрашивать  он, ковыряя ногтем в зубах.
Гад, сидит тут, в зубах ковыряется. Я, вообще-то не люблю, когда при мне ногтями, да и прочими предметами, в зубах ковыряются, хотя сам регулярно делаю это, для этого и ногти на мизинцах отрастил. Правда, может я и разозлился на этого докторишку от того, что мне этот еб… санитар мои ногти, падла, только что под самый корень обрезал.
- Пять дней, - отвечаю. А бабьи голоса, по ухом, так и заливают: «Зачем ты врешь, зачем ты врешь!». Тьфу! И зачем я только к ним прислушиваюсь? – Пятнадцать, - поправляюсь я.
- Я спрашиваю, сколько лет вы пьете? - говорит доктор.
-А, со скольки лет, - я начинаю соображать. «Да не мешайте вы, пидоры», обращаюсь я к голосам: «Я и сам смогу сосчитать». А эти твари ржут и мешают сосредоточиться.
- Да, с какого времени.
Блин, да от него перегаром за версту разит, вот, блин, психиатр фигов. Сам бухает, наверное, как черт, а других лечить пытается. А эти, которые под ухом стрекочат, особенно Халик, орут: « Ты встань, да как вмаж ему промеж глаз. Ах ты старый пидор, сам бухаешь, а хорошего человека хочешь в психушку засадить!». «Отстаньте вы от меня, уроды, идите лучше пивка попейте»- отвечаю я. «А ты что думаешь? Вон сейчас Чапа нарисовался, так у него целая сумка пива, мы и для тебя приберегли. Сейчас тебя отпустят, мы тебя у проходной будем ждать» -говорит Халик- « Давай быстрее, а то мы все выпьем»- кричат остальные.
Я прикидываю и молчу.
- Ну, - спрашивает врач, в очередной раз, обдавая меня перегаром.
«Не нукай, не запряг»- орет Халик.
«Пусть только выйдет»- басит Чапа – «Я его в бараний рог скручу».
Да заткнитесь вы! Мысленно говорю я голосам и отвечаю: - С пятнадцати лет.
Доктор что-то пишет на листочке бумаги.
«Посмотри, посмотри, что он там пишет»- орут мне приятели, но я не обращаю на них никакого внимания. Я устал, я очень устал. Я хочу, чтобы мне сделали хоть что-нибудь, чтобы избавиться от этих голосов.
Далее он спрашивает о семейном положении, о работе, о составе семьи, что именно я слышу, когда это началось и множество других подроб6ностей из моей биографии. Я послушно отвечаю, стараясь взвешивать каждое свое слово, чтобы доктор, и впрямь, не подумал, что я псих. Минут через двадцать он просит меня встать, медсестра проверяет давление, он слушает меня своей трубкой, не помню, как эта штука называется по научному. Я опять сажусь. Он что-то пишет. Голоса орут наперебой, предлагая попить пивка или дать врачу в башню. Вскоре доктор что-то говорит санитару, тот берет меня под руку и ведет по длинным широким коридорам и покатым лестницам. Прямо, вниз, наверх, опять прямо, постоянно пропуская меня вперед и слегка недоверчиво поглядывая. Наконец мы останавливаемся перед деревянной дверью. Я читаю - «Палата номер пять». Вот мое пристанище. Интересно, сколько я здесь пробуду? Санитар звонит в звонок. Поворачивается ключ в замке, дверь открывается.
Нас встречает медсестра в свежевыстиранном халате, довольно дружелюбно, оглядывая меня. Они перебрасываются с санитаром парой-тройкой фраз, тот забирает мои тапочки, мне же выдают другие, и уходит восвояси, у него много работы, скольких еще таких, как я нужно доставить сегодня в психушку. Я провожаю его взглядом. «Сейчас он пи..й получит!»- орут голоса под ухом. Да причем здесь он, отвечаю я, и прохожу в палату.
Народу! Да! Как потом оказалось, это была не одна палата и целых три. Одна поменьше, для «отказников», я потом поясню, другая побольше, кто в ней находился, я так и не понял, мне же предстояло «лечиться» в третьей, самой густонаселенной, в ней я насчитал тридцать восемь коек. Пустовала одна, на которую мне любезно указали. Принесли белье, я заправил его и лег на пастель. Появление новенького на постояльцев этого богоугодного заведения, абсолютно не произвело никакого впечатления. Разве что, в правом углу кто-то громко пукнул.  Салютуют, пронеслось в мозгах. Голоса приятелей ехидно загалдели. «Смотри, отпидорасят еще ненароком. Ты уж постарайся по ночам не спать, а то проводили мы тебя Лешей – мужчиной,  а встретим Леной или Юлей». Опять отличался голос Халика. Подошла молоденькая сестричка.
- Наркоман?
-Нет, - я отрицательно покачал головой.
Она кивнула и пошла узнавать у старшей сестры, что я за дерьмо и с чем меня едят. Я закрыл глаза.
«Не ссы, Санек, все будет тип-топ»- орал Халик. Он почему-то громче всех кричал, может потому что голос у него такой звонкий. «Все будет хорошо»-говорила Катя. Привезли Ваньку, который плакал и говорил, что папа у него самый хороший. Приехала мать. Она и Катька с сыном стояли в стороне от беснующихся друзей, которые пили пиво и грозились начистить морду всему персоналу больницы и вызволить своего кореша. «Фак ю мазер»-орал Вова-Колома и тыкал кулаком в морду здоровому охраннику.
Да, странные галлюцинации роились у меня в голове.
Я открыл глаза.
Надо мной склонился худенький, тщедушный, бритый пацан, лет двадцати, с совершенно дебильным лицом. Шизик, подумал я, щас как вцепиться в горло.
Но псих просто с любопытством рассматривал вновь прибывшего.
- - Хочешь покурить? - спросил он.
Курить? А разве здесь можно курить? Черт, а я как назло свой «Беломор» выложил дома, решив, что в больницах курить не полагается. Оплошал трухлявый пень!
-Угу, - ответил я. «Не волнуйся, дружок»- орали приятели, вон сейчас Кэп с Чапой за сигаретами сбегают, мы тебе принесем. Как? Ты не волнуйся, все будет ништяк». Я почему-то поверил. Да, честно, вот так взял и поверил. Я даже, потом, ходил и в окна поглядывал, откуда бы проще можно было передать мне папиросы.
А ты говоришь!
Псих, тем временем, кивнул и пошел вглубь палаты, я проводил его взглядом. Он подошел к койке, поднял подушку и вытащил из-под нее систему (это такая трубка, для капельницы, гибкая такая, которая и называется, на медицинском жаргоне «система», а для простых дураков: (изделие ПР 21-05) из которой, с ловкостью, извлек сигарету «прима».
 Мы вышли в сортир, а иначе эту срань и не назвать. Три писсуара, два умывальника для морды и один для ног. Стены сгнившие, краска обшарпана, потолок мокрый и частично обвалившийся. Ну, а я что ты хотел? Может отель «Европа» или «Невский палас»? Да, все правильно, все верно, так оно и должно было случиться. Вдоль стен сидели и стояли дяди в халатах, с коричневыми как говно лицами  и тянули едкий запах дыма и испражнений в свои отравленные легкие. Где же психи? Ну те, которых по телевизору показывают. Наверное, здесь одни алконавты, типа меня, решил я и пошел к писсуару.
Только мой новый знакомый вошел в туалет, как к нему подбежали двое ухарей и стали просить оставить докурить.
- Оставляю, - ответил он, указывая на меня пальцем.
Сколько раз еще я услышу эти слова «оставь докурить», «уже занято или оставляю», а сейчас я жадно втягивал в себя едкий табачный дым. Что еще психу для счастья надо? Дом есть, сигареты есть, ба… «Какие тебе сейчас бабы»-орал Халик – «Ты на себя посмотри, на свою пипетку. Наверно, только у Эдика и меньше». Достал ты меня, разозлился я, но что я могу сделать? Я здесь, а они, они тоже здесь, но в моей нечесаной башке. Ладно, так о чем я? А, вспомнил, о жратве. Мне вдруг ужасно захотелось есть.
- Когда здесь кормят? - спросил я у «тщедушного», который шел рядом, еле-еле перебирая ногам.
- В обед, - последовал совершенно конкретный и обезоруживающий ответ доходяги, будто я провел здесь половину своей сознательной жизни и знаю, когда этим шизикам хавку дают.
- Все понятно, - кивнул я, давая понять, что его ответ меня удовлетворил. «Да, ты что?»-орали мне в ухо Кэп и Халик – «Дай ему по башке. Ты что не видишь, он над тобой просто насмехается!». Отстаньте козлы, взмолился я, ну, право слово, ну надоели вы мне.
Покурив, вымыв, на всякий случай руки, я пошел в палату и плюхнулся на кровать, «тщедушный» проследовал за мной и примостился с краю.
- Я тебя где-то видел, - тихо сказал он.
Ну вот, начинается, мало мне своих уродов в голове… «Это кто это уроды?»- возмутились все хором – «Это мы что ли? Мы о нем заботимся, прорваться к нему пытаемся, сигарет притаранить, а он нас уродами обзывает. Давайте ему тоже пиз… дадим!». Я заржал, как сивый мерин. «Тщедушный» воспринял мой смех, как мое желание продолжить общение.
- Ты, случайно, не жил на проспекте Просвещения?
Я насторожился. Действительно, сразу же после женитьбы мы с Катькой снимали комнату на улице Композиторов совсем рядом с проспектом Просвещения. Нет, бред, все бред. Ему на вид около двадцати, значит, значит, когда мы там жили, то ему было лет десять, а может и того меньше. Нет, не мог он меня запомнить. Чертовщина какая-то.
- А где? – поддаваясь давлению голосов в башке, спросил я его.
- Дом двадцать,- последовал ответ.
«Я схожу с ума, да я схожу с ума…». Мы жили неподалеку от этого дома.
Все, спать, пора спать. Эй, вы, драные голоса, я ложусь спать, вы меня слышите?
Им, конечно, было все по фиг, но тут пришла молоденькая сестричка и поставила мне капельницу, да еще и в задницу засобачила больнющий укол. Голоса притихли. «Пошли лучше пить пиво»-предложил Миля – «Пошли» – поддержал его Чапа и братаны дружною гурьбой отправились пить пиво, у меня в голове, точнее у больничных ворот осталась мать, Катя и Ванька. Вскоре и их я отправил домой, пообещав вести себя прилично.
Я вырубался…
Но обрубиться так и не успел, а поспать часок-другой, ох как не помешало бы. Я открыл глаза. На меня смотрел губастый доходяга, по прозвищу «тщедушный» и что-то лепетал себе под нос. Опять про видел -не –видел, подумал я, но оказалось все значительно проще. Просто пора было обедать. Я посмотрел на стенные часы, которые показывали без десяти два. Понятно значит, когда у них обед.
Я встал, буркнув доходяге «спасибо» и пошел умываться. Сполоснув рожу холодной водой, чтобы быстрее оклематься, я уселся на свободное место и стал ждать. Тут как тут объявились мои приятели, которые, можно подумать, только того момента и ждали. «Нет, ты от нас так не отстанешь»-вопили они – «Сам жрать собрался, а мы только на пиве. Нет, дорогуша, так дело не пойдет!». Хотел я их послать «К черту», но вовремя спохватился, на кой, думаю, в перепалку вступать, тем более разносчик поставил передо мной тарелку с… Ну я вам доложу братцы, всякого я перепробовал, но такой редкостной бурды ни единого раза. Представьте себе, этакую безвкусную водичку коричневого цвета, в которой плавают капустные листы, те, которые хозяйки обычно выбрасывают в помойку, пара манюсеньких картошинен, явно не очищенных и с глазками и все. Все, в смысле вот и весь суп. Но я сметливый, я догадался, что главная радость, главное богатство – это ломоть хлеба. Поэтому, прежде чем есть «супчик», заключе…, тьфу, больные набивали хлебушком полный рот, а уж потом заливали туда коричневую жижу. Скрипя сердцем и зубами, под улюлюкание моих корешей, в голове, я влил в себя эти помои, положил на стол половинку недоеденного хлеба и пошел вставать в очередь за вторым. Второе было более-менее похоже на картофельное пюре с рыбьими костями. Довольный, что хоть это не так сильно воняет, я возвращаюсь за свой стол, сажусь и ….
И не нахожу своей половинки хлеба. Я начинаю судорожно шарить по карманам, заглядывать под стол, вспоминать. Нет, ну я еще не совсем спятил, я ведь еще только на первой стадии. Где мой хлеб? Бросаю взгляд на урода, лет этак пятидесяти, сидящего напротив, и замечаю, что эта падла, которая свою пайку сожрала еще вместе с бурдой, хавает мой кусок. Я ему:
- Ты чё, это мой хлеб!
- М-м-м.
-Чё, м-м-м, - я начинаю заводиться, - Ты что уху ел?! Ты еб…й, - и пытаюсь вырвать мой драгоценный кусман из его поганых рук. Куда там, этот урод так вцепился в него, что пытай эту тварь каленым железом, враз не отдаст. Тут я послушался совету моих корешей, «которые просто вопили «Дай ему в бубен! Дай ему в башню! Дай ему по треске!!!». Я встал и еб… ему кулаком по морде.
Тут, конечно, драка, вопли, слюни и прочее. Да? Нет! Вы не угадали. Этот, как сидел, так и сидит. Я малость обалдел, от такой реакции. Разжал ему руки, высыпал оставшиеся крошки ему в пюре, вылил туда же его компот, плюнул два раза и еще раз закатал ему в башню. Все равно, сидит и жрет. Мне показалось, что если бы я насрал к нему в тарелку, то он, с хлебом, и это бы сожрал. Нет братцы, не привык я к такому обращению, честное пионерское, ну не как не привык. А тут еще эти вопль подняли: «Мало ты ему табло начистил, надо было ногами его попинать». Плюнул я на все, вылил ему свой компот на голову и пошел стрелять «докурить». Слава Богу, попался один сердобольный, дал «бычка» добить. Сделав пару фасок, опять же, под улюлюкание друзей и подруг, обжег себе губы, я пошел и упал на кровать.
Настроение мерзопакостное, задница болит от укола, в животе пустота, зато в голове клуб «чтогдекогда». Кто ржет, кто плачет, кто песни орет. Я им говорю, можно хоть по очереди. Хорошо, вроде бы договорились. Самое то дерьмовое заключается в том, только я о ком-то подумаю, он раз и тут -как- тут. Больше всего, конечно, я думал о Маше, но что поделаешь, ну дурак я, ну не могу ее забыть. Так за нее этот урод - любовник вступается. Вроде он и не Морда, но называет себя Мордой. Чертовщина какая-то. Это потом, много позже я понял, что никакой это не Мм, а так, одно название. Это совесть моя, в лице этого еб..ря меня сношала во все щели, и падла, как ловко сношала, моими же аргументами меня и убивала. Я ей слово, она мне десять, я ей два, а она – сам дурак. Ох и намучался я со своей головушкой, ох и настрадался….
Лежу я и в потолок плюю. Вспомнил, вдруг, Венечку Ерофеева и его «Вальпургиеву ночь». Нет, может, конечно, где-нибудь и попадаются такие «коллективы», но видно мне не повезло. Не повезло, это уж точно. Здесь все иначе. Кто целый день на койке лежит, да в носу ковыряет. Кто-то уставился в одну точку и ,сверлит своим взглядом стену, кто-то постоянно, извините, пердит, кто-то сморкается. Некоторые дусты наматывают километры по коридору, кто-то бесконечно курит, кто-то ссыться в кровать…. Не контингент, а мама не горюй, а тут еще и «мои братаны» со своими прибамбасами. Одно развлечение телевизор, который разрешают смотреть по несколько часов в день, в зависимости от того, кто дежурит. Если стерва, как в «Полете над гнездом кукушки», то строго по правилам, четыре часа, если не очень, то по более. Но разве это развлечение. Эти шизонутые уставятся на какую-нибудь Машу Распутину, рты пораззявят, зенки вылупят и смотрят вздыхая, аж сопли по подбородку текут. Тьфу! А по первой программе футбол показывают! Мне Халик орет: «Блин, возьми да переключи, возьми да переключи!». Я встал, попробовал переключить, так мне чуть самому табло не начистили, всем скопом. Вот так, подавай им Машу Распутину и баста! Плюнул я на всю эту трехомуть, отвернулся к стенке, глаза закрыл.
Да, хрен там, разве здесь дадут поспать. Эти, в голове, как взбесились. Один одно орет, другой другое, третьи поют частушки, Катька про любовь к «мордочке» толдычит, «Морда» на мозги давит, сынуля папку жалеет, мама плачет, отец материться, брат успокаивает родителей. Остальные, кто в лес, кто по дрова.
Господи, да заткнетесь вы наконец!
Да куда там!
«Пуще прежнего старуха возбудилась…»
Я, грешным делом, подумал, что капельница с каким-то раствором, да укол в задницу хоть как-то утихомирят моих головных сидельцев. Видно зря я на это надеялся. Курить. Как хочется покурить, но стыдно «стрелять», ох, как стыдно стрелять у этих долболомов. Попробовал разок, но попытка оказалась неудачной. Я такой человек, если с первой попытки высота не покорилась, то я поджимаю хвост и мирно сучу в свою конуру. Ну что поделать, вот такой я человек! Одним словом - дерьмовенькая личность. Это правда два слова, но это не суть. Лежу и размышляю о бренности бытия. Час лежу, другой. Изредка переговариваюсь с сожителями в голове, а те веселятся, те далдонят, по чем зря. Надоело. Другой бы на моем месте подошел к сестре, попросил бы какой- нибудь дряни, чтобы уснуть или еще чего, а я гордый, я лежу. Вот еще, буду я ходить унижаться! Нет, даже не это. А вдруг не даст? Вот это больше пугает. Так что лежи козленок и не пахни. Вот я и лежу, предаюсь редкостным, по своей гадости, размышлениям.
Ужин. О, уже и до ужина дожили! Что там у нас? Ну, конечно же «шрапнель». Это перловка значиться, с мясным соусом. Я опять сажусь на прежнее место и демонстративно кладу хлеб, перед собой, на стол. смотрю на мужика, который уже запихал свой кусок в рот и давясь, пережевывает. Только дернись, скотина, я тебя в толчок головой засуну. Тот смотрит то на хлеб, то на меня, но взять не решается. То-то, ухмыляюсь я, видно урок пошел на пользу.
Наивный я человек! Но об этом чуть позже.
Пожрали мы, посмотрели какую-то муть по телевизору и все. Раздача лекарств и отбой.
«Всем спать!»- орет старшая сестра и выключает свет. Все оправляются, умываются и разбегаются по койкам.
- Орлов! – в палату заходит молодая сестричка.
- Я,- бодро отвечаю, а может это в моей голове кто-то заорал, типа Халика или Чапы.
- На осмотр к врачу, а потом на укол.
Ну вот те на, сначала спать, потом на осмотр. Я, нехотя, поднимаюсь с пастели и бреду вслед за сестрой. Все спят, только четверо молодых пацанов из первой, самой маленькой палаты, режутся в карты. Что, бля, за привилегия? Это «отказники» или «косилы», как потом узнал я, это те которые от тюрьмы в «дурке» косят. Они здесь на особом положении, они здесь короли. Им лет-то по двадцать, а весь контингент, даже врачи и медсестры их опасаются. Почему? Если честно я так и не понял. Борзый, иди гуляй на зоне. Так нет, держат их здесь. Может, потому что они помогают наводить дисциплину среди убогих? Все может быть, все бывает. Им и лучшие места у телевизора, им и по две пайки хлеба, им и душ, хотя остальные в сральнике моются, горячий чай, а главное… Главное, что они постоянно какие-то таблетки у сестер выпрашивают, а те дают. Какие таблетки? Я думаю всякие «…зипамы» или еще какую-нибудь муть, от которых торчать можно. Может спирт? Черт его знает!
Ну что, что ты на меня так смотришь, урод! Думаешь все руки в наколках, так ты король? Ты вон этому зассыхе, которого с ложки кормят, можешь рожи корябить, а мне не стоит, я не из этих. Пошел ты. Шепчутся что-то. Козлы!
- Так, Орлов, - молодая врачиха пристально разглядывает мою морду, заодно, поглядывая в бумажки, - значит голоса.
«Ты ей вдуй»- орет в ухо Рыжый – « Предложи ей трахнуться в соседнем кабинете, а я следом. Ну, Лешич, будь человеком!». Я краснею.
- Заткнись! - вдруг, в слух произношу я.
- Что?! - у девушки аж очки на лоб полезли. Она хоть и в очках, но симпатичная, кареглазая, черноволосая, губки такие пухленькие, личико худенькое, да и сама стройненькая. Действительно, будь на моем месте Рыжий, он наверняка предложил бы ей, то, что только что советовал мне.
- Извините, - смущаюсь я. -Это я не вам. Простите, вырвалось.
Она внимательно смотрит на меня и потихоньку отодвигается.
- А кому?
- Ну….ну этим, которые в голове.
- Понятно, - произносит она и углубляется в чтение.
«Заткнитесь суки, вы меня «под монастырь подведете», - ору я приятелям. А те ржут. А тут еще бабы петь начали, да так громко, что я собственного голоса не слышу.
- И давно это у вас,  Алексей? - дочитав мое досье, спрашивает она.
- Впервые, - отвечаю.
- Пьете давно?
Понеслась п…да по кочкам, все по новой начинается. Это что, перекрестный допрос. Врал я или нет, или нет, был я тогда в своем уме или в чужом? Это так можно понимать.
- Там же все написано, - говорю я.
- Я знаю, что и где написано, но если я спрашиваю, то надо отвечать. Здесь вопросы задаю я.
Где-то я уже слышал эту фразу, но где? А тут эти швабра, воющие под ухом, сосредоточиться не дают.
Короче. Рассказал я ей всю свою биографию, начиная с младенческого возраста, чем болел, как учился, как женился, с кем спал, как у меня с поносом и многое, многое другое. Потом она начала меня слушать, ну, этой самой трубкой, «скоп» какой-то, так он вроде называется.
- О, батенька, да у тебя шумы в сердечке.
Этого только и не хватало. Голова не на месте, печень болит, почки болят, а тут еще и шумы какие-то объявились. Чую не мужик, а развалина.
- И что, шумы? – спрашиваю.
- А ничего хорошего, - отвечает,-  Ну, рассказывай про голоса.
Я ей все честно и рассказал, как пил, как не спал и что потом, в результате, приключилось. Она слушала и только головой качала.
- Значит и сейчас есть?
- Есть, - говорю.
- А что сейчас они делают?
- Песни поют!
Две шмары, с которыми мы познакомились с Рыжим буквально пару дней назад и одна из них, которая по праву должна была занять мое место, обвинила меня в изнасиловании (!!!), надрывались над моим правым ухом, распевая какие-то пакостливые песни. Да, что там песни! Просто орали, голосом Надежды Катышевой, что –то типа того: «Лешк-а-а муд-а-ак, Лешк-а-а пидер-а-аст», может и нет, я уже ничего не понимал, но что-то они орали.
- Да Леша, - наконец, сказала она, вздохнув, - да ты совсем белый-белый.
- Какой же я белый, - посмотрел я на свое отражение в стеклах ее очков, -  Вон морда красная, как у рака.
- Я не про морду, - говорит она, - горячка у тебя «белая», причем в тяжелой форме.
-  Это как? – испугался я. Нет, я не поэтому испугался, что горячки, там, у меня всякие. Видел я этих «горячих».
-  Это значит, - симпатичная докторша сдвинула брови, как строгая училка, и прикусила нижнюю губу, как моя первая любовь - Кравченко Юля. Как она это делала! Аж до сих пор мурашки по коже! А еще и взгляд! Посмотришь на нее и чуть в обморок не падаешь, до чего же она прекрасна. Брысь!
– Это значит, - продолжила она, - Что вы не совсем обычный пациент, как вон те, - она кивнула в сторону палаты. – У них тараканчики, мышки, всякий козявочки, блошки перед глазами шебуршатся, а в голове лишь ветер гуляет, а у тебя голоса…
- Тех богов, что верят в меня, - вставил я.
- Не поняла? - удивленно посмотрев на меня, спросила докторша.
- Это цитата из песни Бориса Гребенщикова, - виновато ответил я, а ведь пытался схохмить. Блин! В тот самый момент, вдруг вся комната наполнилась мошкарой, я даже хотел отмахнуться, но вовремя сдержался. Вот черт! Хорошо, что я ей об этом не сказал, а то….
- Понятно, - глубокомысленно молвила она и продолжила, - Так ты, - она переходила с вы на ты, и наоборот, значит и я могу, - Говоришь, что можешь вызвать любого из своих знакомых и вы будете реально вести беседу.
- Похоже, что так, - ответил я.
- Попробуй поговорить с тем, с кем еще сегодня не общался, - попросила она и уперлась в меня взглядом.
Я немного подумал и решил поговорить со своим приятелем Аркашкой. И хотя эти две щлюхи сильно мешали, Аркашка «вышел на связь». Хоть это и покажется глупым, но я «рассказав» ему о своих злоключениях, попросил рассказать мне какой-нибудь анекдот. Он рассказал.
- Все, - говорю, - поговорил.
- И о чем же вы говорили? - спросила она, готовясь что-то записать в свой блокнотик.
Я что, подопытный кролик? Вы, блин, тут диссертации на мне все понапишете, а я тут гнить буду до скончания века, вот уж дудки, надоело, я спать хочу.
- Сказал, что спать хочет, - соврал я.
Она, вновь, посмотрела на меня и рассмеялась
- Ладно, иди ложись, - смилостивилась она, - будем лечиться.
- А долго? – с надеждой спросил я, рассчитывая, что меня вскоре выпустят из этого дурдома.
- Может неделю, может больше, - неопределенно ответила она.
- Неделю! – я чуть не подпрыгнул вместе со стулом.
- А что ты хотел, -  сухо сказала она, - Как горькую глушить годами, так это пожалуйста, а на лечение времени нет! Хотите влезть на елку, а сидалище не ободрать!
- Жопу! – зло сказал я.
- Что?
- Жопу, говорю, не ободрать. До свидания.
- До свидания, - попрощалась она и продолжила писать свой отчет.
Чего я злюсь, подумал я, выходя из ординаторской, она-то в чем виновата, что я законченный псих и алкаш. Она что ли мне в рот водку заливала, она что ли пивом поила. Разве она виновата, что у меня не сложились отношения с женой, что я потерял ее и ребенка? Она? Нет, это ты во всем виноват говнюк, вот и расплачивайся за это. Нет, я не испугался, честное слово. Я, вообще, ничего этого не боюсь. Почему? Потому что я чувствую. Я всегда чувствую. У меня нет чувства самосохранения, нет многих иных, присущих многим, но вот это, как его обозвать не знаю, это есть. Когда я кололся, был такой грешок в моей биографии, и малость перебрал, мне было так буево. Да и это здесь не причем. Просто мы «шмыгались» в компании из пяти или шести человек, так вот. Трое отравились и умерли, «расствор» был не качественным, двоих отправили в реанимацию и потом они долгое время лечились, получив в довесок какие-то страшные последствия, а я. Я знал, что это не по мою душу воют скрипки, я чувствовал, что не пробил еще мой час. И что? Да ничего! Так оно и вышло, я проблевался несколько раз, повалялся денек в постели и все. А как я чувствую, когда теряю любимых женщин. О! Вроде все тип-топ, вроде бы нормально, но вдруг –раз и заноза в сердце. Все приплыл! Сколько раз уходила от меня жена или выгоняла из дома и ничего. Вот чувствую, что еще не конец. Верно, все верно. Зато в последний раз, перед разводом, когда мы стояли на лестничной клетке и курили, о чем-то беседуя, посмотрел я на нее и понял. Все! И даже бороться перестал, как это делал раньше. Зачем, все едино, не склеить не спаять. Вот так!
Нет, я не испугался слов врачихи, я просто не почувствовал, что эта сраная палата мое прибежище на несколько дней, недель, месяцев или лет, как для большинства ее обитателей. Нет, я знал, что я совсем скоро покину эти душные, гнетущие стены. Я чувствовал. Вот чего я не мог почувствовать, так это того…. Впрочем, я сходил в туалет и лег в кровать.
Спать почему-то расхотелось, наверно мешали «мои постояльцы». Чтобы хоть как-то отвлечься, я повернулся к окну и стал смотреть на умирающую природу. В зарешеченное окно стучали голые ветви старого, огромного тополя, который пережил многих и многих постояльцев этой «гостиницы». Шумел ветер, врываясь в полуоткрытую форточку, унося с собой зловония и гниль больничной палаты, слышался гул машин, проносящихся по Фонтанке. Голос ночного осеннего города. Луна. Какая она сегодня огромная, но много меньше той, которую мы видели с женой, в первый год нашей совместной жизни, на проспекте Просвещения. Когда мы вышли вечером гулять, а будущему малышу был позарез необходим свежий воздух, то вдруг увидели в черном небе огромный шар, величиной с десяток солнц. Я, поначалу, решил, что это летающая тарелка, но это была Луна. Какое-то явление природы, какое-то преломление лучей в морозном воздухе. Луна была огромна и прекрасна. Мы будем с тобой жить вечно, подумал я и крепко сжал руку Кати, она ответила тем же. Как завороженные мы смотрели на это чудо природы и на душе было спокойно и тихо. Вот и теперь огромная Луна, но душа… Душа мечется и рвется на куски, душа плачет и стонет, и этот стон отдается гулкими, тяжелыми ударами сердца. Господи, неужели все это я, я был там, я есть здесь? Да, это я, я плоть и кровь. Как все течет, как меняется, а Луна, как восходит по ночам на черном небосводе, так и будет….
Это была, пожалуй, одна из самых страшных ночей в моей жизни.
Я уснул. Но вскоре проснулся. Что, поначалу, не понял я. В моей голове происходили ужасные события, стояла ужасная ругань. Ругались мать и Катя. Каждая из них старалась высказать другой, то, что накопилось в их сердцах за многие годы. Нет, я не стану это вспоминать, иначе свихнусь окончательно, но это было страшно, страшно так, что я не мог уже сдерживать свои эмоции, не смог совладать со своими нервами и заорал во весь голос: «Да заткнитесь вы обе!!!». Куда там. Я бил кулаками по подушке, я засовывал ее себе в глотку, чтобы мои вопли не разбудили шизиков и не привлекли внимания медперсонала, я плакал, я угрожал, я просил, я умолял. Все было напрасно! Эти два голоса сводили меня с ума. Если бы были сигареты, я пошел бы и покурил, я попытался бы успокоиться, но их, к сожалению, не было. Тогда я начал колотить себя руками по голове, начал биться головой о стену, чтобы прекратить эту зловещую «беседу». Нет. «Суки!», «Твари!», «Что вы творите!»- орал я в подушку-«Я и так еб…, так вы хотите, чтобы я на себя руки наложил!». Нет, все бесполезно, это конец.
Конец? Нет, вот тут ты хлопец обшибся! Помощь пришла от туда, «от куда ты совсем не ждешь». Скрипнула дверь в палату и послышались приглушенные голоса:
- Где?
-Катька (это молодая медсестра) говорила, что слева, крайняя койка.
Тихий шелест тапок по паркету. Тихое, короткое дыхание и люди-тени останавливаются около моей постели. Я лежу кусая зубами подушку, борясь со своими видениями.
Толчок в плечо.
Я поворачиваюсь. Свет фонарика ослепляет.
- Э, что за фигня? – спрашиваю я надуманно сонным голосом.
- Этот? - спрашивает кого-то приглушенный голос.
- Да, - отвечает другой.
- Вставай, - говорит первый и откидывает мое одеяло.
Этот тон мне с детства знаком. Ну, а что еще можно здесь не понимать. Люди, «бугры» пришли учить новенького уму разуму. Это как в пионерском лагере, это как в стройотряде, это как в армии, это, наконец, как на зоне. Вот и в «дурке» все аналогично, не зря же так вызывающе смотрел на меня то, который весь в наколках. То, что это были именно они, я нисколько не сомневался.
- В чем, собственно, дело, - спросил за меня «голос Халика».Приятели, исчезнувшие несколько часов назад, вернулись ко мне.
- Там узнаешь, - грубо ответил второй голос.
- Хорошо, - «согласился дипломат Козлодоев», мастер по женской части.
Мы вышли из палаты. Прошли мимо кабинета медсестер, из которого доносился богатырский храп. Бритый, а они все были бритые, который был одет в турецкий спортивный костюм, жестом показал, куда нам следует двигаться. «сейчас будет пиз…ка»- предположил Халик, «Это точно» – подтвердили Кэп и Чапа. Откуда они взялись? Ведь их не было целый вечер. Окромя «озабоченного Рыжего»?. Но это не суть.
Мы прошли по темному коридору и подошли к двери, над которой висела табличка6 «Душевая». Ясно, помыться среди ночи решили! Помню, в армии у нас обычно, вдруг по ночам, всем «черпакам» и «салабонам» ужасно в туалет хотелось., ну просто невмоготу. Значит, будем мыться!
- Ты чего такой борзый? - последовал вопрос «синего», когда бритик в светло - коричневой рубашке закрыл за нами дверь.
- Не понял, - ответил я.
Тем временем, остальные участники принаиприятно начавшейся беседы, демонстративно наматывали полотенца на ладони. Ну это понятно, как боксерские перчатки, чтобы следов не оставлять.
«Не ссы, мы с тобой»- вещал в голове Халик - «Сейчас Чапа пару пузырей примет, он их всех отметелит». Чапа, он действительно, хороший боец, да и Глаз тоже, да и , вообще, если бы всем вместе, но я то понимая, что я совершенно один, а все мои «помошнички и заступнички» преспокойно дрыхнут в своих кроватях, кто в одиночестве, а кто с подругой, так что… Так что, не нужны мне ваши советы, господа, лучше не мешайте, как-нибудь сам разберусь, не в первый раз.
- Я не понял вопроса, резко ответил я, за что и получил не сильный удар по печени. Я повернулся, в сторону бьющего и тут же последовал удар с другой стороны. Ну, козлы!
По-моему вопросов больше не будет. Раз в ход пошла «тяжелая артиллерия», то «музы могут помолчать». Дрались трое,  тот, который весь синий от наколок, стоял чуть в сторонке и внимательно наблюдал за происходящим. И хотя силы были явно не равны, отбивался я как мог. Кулаки, обмотанные мокрыми полотенцами, а это, я вам скажу, похлеще будет, чем детская забава «морковь», может кто-нибудь и вспомнит, как в детстве скручивали полотенце в виде морковки и хлестали друг друга по загривкам. Вот развлекуха была! Так вот, в настоящий момент, мне было отнюдь не до развлечений, тяжелые удары сыпались со всех сторон. Расположились они грамотно, благо место в душевой было много, стараясь держать меня в середине и не дать прорваться к стене, чтобы хоть защитить одну сторону. Били умело, все больше стараясь наносить удары в корпус и «между ног по печени». Я, сжав зубы, как мог, отбивался.
В отличие от своих «партнеров по спаррингу» я особо не церемонился и все больше старался попасть кому-нибудь в нос или в глаз, «пускай сияют ордена». Но, имея не выгодную позицию и все время, пытаясь избежать очередного выпада, я нервничал, и мои удары редко достигали цели. Но, что самое удивительное, я держался! Да, я стоял, не смотря на множество ударов, достигавших мое тело. Удивительно! Толи что-то во мне ломанулось, в связи с глюками. Толи вкололи какое-то мощное лекарство, против болезни, а оно еще на что-то там влияет, не знаю, но держался я молодцом. Может, это мои голоса помогают, которые с визгом и улюлюканьем воспринимали любой мой удачный выпад.
Наконец, что-то изменилось. Что именно? Я так и не понял, Может, они выдохлись, поначалу решив, что этого «синяка» мы завалим одной левой, может я проявил не дюжий характер и волю, может еще что, но …. Я пробрался и прислонился к липкой сырой стене. Теперь будет проще. Мы стояли и смотрели друг на друга, тяжело дыша. У одного из пацанов была рассечена бровь, значит, я все же достал. Кого. Нет, я больше не буду «распылять» свои силы на всех троих, я выберу себе жертву и буду метелить ее, пока не забью до смерти, а там хоть трава не расти.
Мои глаза, мой взгляд. О, там можно многое прочесть, только приглядись повнимательней и ты увидишь. Ты увидишь любовь и смерть, радость и грусть, добро и зло, смех и слезы, ты многое можешь увидеть и прочесть в этих глазах. Но. Но не дай тебе Бог прочитать в них безразличие и ненависть, эти две составляющие бытия, если вдруг встречаются вместе, то ничего хорошего не жди. Не жди пощады сынок. Вам повезло, что пока вы, если умеете читать, прочли лишь о том, как же я вас ненавижу. В общем, короче. Смотрю я на них, стараюсь отдышаться, они на меня, готовят атаку. Ну ладно, вот ты мне подойдешь. Морда у тебя больно поганая, да и ты первым меня ударил. Поехали! «Поехали!!!»- заорали обитатели головы, лишь Катя, почему-то, попросила «быть поаккуратнее». Ладно, учтем ваше пожелание – «чужая жена».
Короче. Отделившись от стенки, сантиметров на пятьдесят, то бишь попав в зону прямого соприкосновения с противником, я внешней стороной стопы, как когда-то учили в одной достойной школе Кун фу, бью свою жертву под коленную чашечку левой ноги, чуть сбоку. От удара, его нога сгибается, и он падает чуть вперед и чуть влево. Этого оказывается достаточным, чтобы вторым, аналогичным, ударом я попал ему в челюсть…
Удар был хорош? Спросил, чуток прихвастнув, я у своей братии. «Да, да» - согласились они. Да, удар был, действительно, не плох. Мой учитель Андрюша Логинов мог бы мной гордиться.
Голова у парня резко дернулась назад, тело обмякло и, он повалился на кафельный пол. Да при этом упал так неудачно, что повредил себе нос, из которого полилась алая кровь. Ну, не то чтобы хлынула бурным потокам, а так, тоненькой струйкой, смешиваясь с водой и грязью устремилась в направлении сливной решетки. Двое «бойцов» переглянулись, не понимая, что же произошло несколько мгновений назад. Один из них посмотрел на «синего», тот внимательно разглядывал меня. Наши глаза встретились. Молодой, но ранний, подумал я. Что подумал он, я понятия не имею.
- Что стоите, козлики? – нагло спросил я, почувствовав, что моральное преимущество, в настоящий момент, на моей стороне, - помогите своему приятелю, а то ему, небось, не сладко на мокром полу валяться.
- Не твое дело, - ответил «спортсмен», но все же подошел к упавшему и стонущему собрату, постоянно поглядывая в мою сторону. Не е… ли я ему, так же в башню?
Я победил.
Нет, до победы было еще далеко, еще не вступал в бой главный противник, который, сжав губы, сидел и пустым взглядом следил за происходящим. Кое-как, подняв и оттащив в сторону «поверженного бойца», товарищи посадили его на деревянную скамью и приложили к ушибленному носу мокрое полотенце. Вот так он и сидел, высоко задрав голову, прижав к носу полотенце. «Синий» не спеша спрыгнул со стола, облизал губы и засунул руку в карман. Что там? Там была опасная бритва. Он неспешно, вытащил лезвие и еще раз посмотрел в мои глаза. У меня дернулось «очко». Такого я ожидать никак не мог. Неужели меня сейчас будут убивать? Нет, я еще жить хочу, я еще и половину жизни не прожил, чтобы, вот так просто, с ней расставаться.
Я шарю по сторонам глазами. Мой взгляд натыкается на швабру, стоящую возле стены справа. Он замечает мой взгляд и ухмыляется. Я хватаю швабру, отламываю щетку. В туках у меня палка со ржавым гвоздем на конце.
Их трое я один, у меня палка у них кулаки и бритва, сейчас кого-то будут убивать, вероятно меня. Неужели они такие отмороженные? Хотя. Хотя, если они косят под психов, то это и спишется на «временное помешательство рассудка». Да, вот так! Это же не богодельня, это психбольница.
Но развязка наступила неожиданно. Едва мне на встречу двинулся «синий», как в душевую ворвалась заспанная старшая медсестра. Она с ужасам оглядела место сражения, посмотрела на меня, с палкой, на «синего», который мгновенно засунул лезвие в карман спортивных брюк, и сразу все поняла. 
- Что здесь происходит!? - заорала она, увидав кровь на сером полу, - Опять ты Иванов? Мало тебе прошлого раза, - кричала она «синему»,- Ну все, на этот раз ты просто так, испугом, не отделаешься. Завтра же доложу главврачу и попрешь обратно на зону. Достал ты здесь всех!
- Пошла ты, - спокойно ответил «синий» и вышел из душевой, следом потянулись неудачливые «боксеры», придерживая под руки незадачливого приятеля, который прижимал к носу окровавленное полотенце.
Я оставался стоять, как и стоял, не выпуская «оружие пролетариата» из рук, словно ожидая нового нападения.
Сестра подошла ко мне и посмотрела жалостливым взглядом. Затем разжала мои посиневшие пальцы, взяла черенок от швабры, как-то по матерински обняла за плечи и сказала:
- Пошли сынок. Не бойся, ничего они тебе не сделают.
- Я знаю, - промямлил я. Язык не слушался, во рту пересохло, ужасно тряслись руки и ноги в поджилках.
Мы вышли. Она закрыла душевую на ключ. Я пошел в палату. Сердце бешено колотилось, кровь грохотала в висках и заглушала крики «Ура!», моих «постояльцев». Я рухнул на постель. Только теперь, только сейчас я понял, как близок был к смерти, как тонюсенький волосок мог оборваться и все.
Наступал осенний, тяжелый рассвет. Город постепенно пробуждался. Небо становилось светлее. Поползли бледные облака, заморосил дождь. Последний дождь в этот вонючий год. Я вырубался от усталости и лекарств, от страха и злобы, я проваливался в темноту подворотен и глубину колодцев сна.
Утро было пасмурным и дождливым. Хорошо хоть форточку догадались закрыть, иначе все психи бы перемерзли, хотя, хотя мне кажется у них все чувства давно атрофировались. Есть чувство голода, есть желание сходить в туалет, есть сон. И все. Это я еще жив, а они… Они уже нет, они зомби, которым предстоит провести в этом состоянии все оставшиеся дни в этом бренном мире. Хотя нет, как выяснилось, кроме меня было еще пятеро наркоманов, которых тоже пытались лечить. Ну, не лечить, а хотя бы «ломку» снять. Так что, нас, более менее «нормальных» в палате было шестеро. Но это к слову. Я проснулся от толчка в бок. Открыл глаза. Медсестра, что-то вчера я ее не видел. Сменилась смена.
- Что?
- На завтрак, соня, - улыбнувшись, дружелюбно сказала полная, черноволосая сестра, среднего возраста. От нее приятно пахло какими-то духами.
Я был рад и этой улыбке и этому запаху. Но, что это? Чего-то мне не хватает? Сначала я даже и не понял, чего же именно, но потом, чуть не подпрыгнул от радости до потолка. У меня в голове не было моих «постояльцев». Ау, позвал я. Эй, где вы там? Тишина.
Все галлюцинации закончились, я вновь стал обыкновенным человеком. Я снова я, а не «дол советов и предложений». Какое это прекрасное ощущение, быть самим собой. Слава, тебе Господи! Спасибо вам доктора! Да будет свет!
Я пошел, помыл рожу, пальцем потер зубы, ни мыла, ни зубной щетки. Как они здесь живут. За все время своего пребывания в этой лечебнице, а это уже почти сутки, я не видел, чтобы кто-нибудь из психов чистил зубы. А зачем? Да, ладно, я надеюсь, что скоро выпишусь от сюда, раз глюки свалили.
Завтрак. Каша, жидкий гречневый продел, жидкий, безвкусный чай, отдающий шваброй и кусок белого хлеба, на который так и зариться вчерашний вор. Смотрит, зараза, аж слюни текут. Гляди, гляди падла, все едино, хоть весь на слюну изойди.
После завтрака- капельница с раствором «Гемодеза» содержащего различные соли и иные вещества,  для удаление токсинов из крови и восстановления баланса выбитых алкоголем витаминов . Капельница - это ерунда, а вот «сульфа»… Эта дрянь так поползла, так пошла колбасить по моим венам, так обожгла, что я чуть не потерял сознание, до чего же меня бросало в жар. Тут любая парилка покажется праздником. Меня затошнило.
- Что, плохо? – участливо спросила добродушная медсестра.
- Не-е  мн-о-ого,- еле ворочая языком, ощущая мерзкий привкус во рту, какой-то солено - горькой дряни, ответил я
- Ничего, сейчас все пройдет.
Подошел «тщедушный» - наркот и что-то прошамкал своими пухлыми губами.
- Что?
- Курить хочешь? – спросил он.
Я кивнул. Его взгляд был обращен куда-то поверх моей голова, я оглянулся. Стена. Обыкновенная стена с облупившейся краской. Может быть, он видел на этой поверхности дальние дали, в которых он пребывал находясь в состоянии наркотического опьянения, а может безбрежный океан, с его чарующими волнами и бархатной пеной, а может это небо, так сильно манящее в момент наивысшего состояния «прихода», а может он видел могильный холм и полную Луну, может закат Солнца? Эй, где ты, мил человек, где сейчас твой разум, о чем твои грезы? Нет, он не даст ответа. А есть ли он у него?
-  Хочу, - ответил я, поднимаясь с постели. У черт, голова кружиться. Надо посидеть маленько, сейчас все пройдет. Голова, хоть и освободилась от «постояльцев», но все же, это не моя голова. Или от изрядной доли лекарств, которых вкачали в меня, по полной программе, или от ночных побоев. Это не суть, я знаю, что я выжил, я знаю, что я поправляюсь.
Мы пошли в туалет. На пороге нас встретил «пострадавший». Да, видно здорово он шмякнулся об пол. Рожа вся синяя, нос распух, на левой скуле сиреневый синяк. Он зло посмотрел в мою сторону и отвернулся. Мне все до лампочки.
Тошнота и головокружение прошли, вместе с первой затяжкой «беломорины». Этот хлюпик где-то раздобыл «беломор», специально для меня, целую штуку, видно «сорочье радио» донесло о ночных событиях, хотя остальным все было по- барабану, остальные были заняты своими прежними делами. Кто с…, кто с…, кто курил, кто ходил по коридору, кто танцевал, напевая, себе под нос, не хитрую мелодию, кто пребывал в задумчивости, одаряя всех своей идиотской, гнилозубой улыбкой. Все были заняты своими делами.
Докурив, я вышел из сортира и столкнулся лицом к лицу с «синим», он как раз проходил мимо по коридору. Его не выгнали? Да нет, конечно. Так, предупредили, наверное, и все, кто его отсюда погонит, здесь же все повязаны, и врачи, и сестры и эти. Да и бояться, наверное, его дружков-приятелей. Чем черт не шутит, выйдешь из больницы, а тебе кирпичом по жбану хрясь! Тут будешь осторожным. «Синий» не хорошо посмотрел на меня, сделал кислую мину и поплелся дальше, шаркая тапками. Нет, я не припух, но неприятный холодок пробежал по сердцу. Если я здесь долго прокантуюсь, то, возможно, меня вынесут от сюда вперед копытами, что, совершенно, не входило в мои планы, но и показывать, что я припух, давать понять, что я испугался, было бы глупо. Раз дашь слабинку и все, считай, что тебя запрегли и поехали. И будут ездить, пока не наскучит или не появиться новая пони.
- Орлов?
- Я!
- Иди к врачу, - сказала старая мымра.
Старая мымра это такая гадостливая медсестра, которая вечно ходила у бурчала что-то себе под нос. Ходит и бурчит, ходит и бубнит. Чего бубнит? Она мне сразу не понравилась, впрочем, как и я ей. Ей, наверняка, приятней с шизоидами работать, чем с нормальным человеком, коим я себя считаю. Вот она и корчит рожи, строит из себя, черте что. И вообще, скажу я, порядки тут у них! Это не трогай, туда не ходи, сзади врача не становись, в бумажки не заглядывай, лишние вопросы не задавай, короче, сказали «стой»», обязан стоять, сказали «лечь!», обязан лежать, и попробуй только вякни, тут же «сульфу» в вену.
Я зашел в кабинет.
- Здрасте.
- Ты кто?
Вот говно, ей лет-то меньше чем мне, а она мне тыкает, так и хочется Рыжего позвать.
- А ты кто? – спрашиваю в ответ.
Она зыркнула на меня, как «солдат на вошь»:
- Орлов?
- Да, - отвечаю.
- Садись.
- Сел.
- Рассказывай, - говорит и смотрит в бумажки, которые держит в тонюсеньких ручках. Какая молоденькая, наверно, только из института, думаю.
- Со скольких лет начал пить? - спрашиваю.
- Нет, как самочувствие.
- Нормально.
- Точно?
- Лучше не бывает.
- Голоса прошли?
- Ага.
- Когда?
- Сегодня утром, - отвечаю. Интересно, знает она о вчерашних событиях или нет? Впрочем, какая ей разница, что там было в душевой, ее дело психи, наркоманы и алкаши, а не какие-то там разборки.
- Вот что я тебе скажу, - медленно произносит она, с любопытством разглядывая, мою небритую физиономию, - На первый раз тебе просто повезло. Организм у тебя оказался крепкий, а то иначе, мог бы оказаться моим пациентом всерьез и надолго. Понимаешь?
- Угу, - киваю я. Я мог бы оказаться не только твоим пациентом, но и пациентом морга, если бы не мой организм.
- Короче. Сегодня мы тебя еще подержим, а завтра дуй домой.
Я аж расцвел, как скоро. А та, предыдущая,  мне втюхивала, «может неделю, может и больше…».
- Здорово ,- говорю.
- Здорово, то здорово, но мой тебе совет, никогда больше не пей эту гадость, а то можешь оказаться здесь всерьез и надолго. Понял?
- Понял! А простите, доктор, вообще нельзя пить, даже пиво? – с надеждой спросил я.
- Постарайся и от пива отказаться.
- Совсем - совсем.
- Ну…один бокал раз в неделю, пожалуй можно.
Ну, слава тебе яйца, хоть один. А где один, там и два, а где…. Впрочем, не надо загадывать.
- Спасибо, - говорю, - Можно идти?
- Иди, -отвечает, и как бы между прочим, когда я уже находился у двери, говорит, - И постарайся не связываться, за это время с Ивановым и компанией, ничего хорошего от этого не будет.
-  Спасибо, учту, - обещаю я. У ты какая, заботливая. Значит доложили уже о наших ночных «посиделках». Я выхожу из кабинета. Улыбка до ушей и несколько пар ненавидящих глаз. Идите вы к черту.
Опять процедуры. Капельница, «магнезия», но мне все нипочем, завтра я снова буду на свободе. Я лежу под капельницей и вспоминаю прошедшие два дня. Боже мой, я ведь мог и того, «ласты склеить». Вначале, когда за оголенный цоколь хотел схватиться, затем, когда башкой о стену колотил, после «душевая». И это все из за этой мерзкой водки.
Вот, что я вам скажу, молодежь, не пейте вы ее сраную. А если и пьете, то только не запоями, иначе, иначе можете побывать в моей шкуре. Нет, на этих можете и не смотреть, им все до фени. Они ужи и не люди, а у вас еще разум остался. Прикинте шланг к носу и послушайте взрослого дядю… Интересно, а кому это я вещаю, вокруг никого нет, видно не все токсичные вещества вылились из меня вместе с …. С чем? Пожалуй, не стоит об этом распространяться.
«Обед! Обед!»- завопил дежурный по кухне, это тот, который все время пританцовывает, под какую-то, только ему ведомую, музыку. Психи уселись за столы. Сестричка стала разносить хлеб. На этот раз я выбрал «черняжку», посмотрел на своего «бравого урорда» напротив и пошел вставать в очередь за «пойлом». На этот раз было что-то напоминающее гороховый суп. Во всяком случае, пахло горохом. Взял я ляминиевую тарелку, вертаюсь в зад. Хлеба нет! Смотрю на урода, у него в руках два куска белого, я уже хотел было ему в табло сунуть, но тут сестричка заорала, что: «Это наркоманы хлеб сперли!». Я подхожу к их столу. Сидит «тщедушный», еще парочка, похожих на него и один «педрила», который вечно около «косил» ошивается. Понятно, думаю, продолжение вчерашнего банкета. Посмотрел вправо, на меня не моргающе смотрят четыре пары глаз, точнее три и один, у «бедолаги» один глаз сильно заплыл. Провокация, батенька! Ждут моей реакции.
- Где мой хлеб? – спрашиваю я у «педрилы».
Тот так нагло, с издевкой и напором отвечает, скорябив убогую морду:
- Ты чё, никто твою пайку не тырил. Иди в пень!
В общем, хотел я ему дать «по треске», но подбежала медсестра и забрала у него мою пайку со словами:
- Сволочи, у больных воруете.
Я больной? Это они больные, а впрочем…
Для будущих посетителей любой психушки выдвигаю лозунг:
« ГРАЖДАНЕ, ЕСЛИ ВЫ ЕЩЕ НЕ СОВСЕМ СВИХНУЛИСЬ – ХРАНИТЕ ВАШ ХЛЕБ В КАРМАНАХ ВАШИХ ХАЛАТОВ!».
Короче, день прошел относительно спокойно. Я большую часть провалялся в кровати, иногда выходя в туалет и пытаясь «стрельнуть бычка», но как назло, я вечно опаздывал, кто-нибудь уже забивал очередь передо мной. Может это и были происки «основных», а может, просто так «карта ложилась». Вечером укол и сон, завтра – воля. Предстояло пережить ночь. Какой она станет, эта последняя ночь в психиатрической больнице №3  на набережной реки Фонтанки 132? Будет ли «синий» сотоварищи пытаться со мной поквитаться? От укола, ужасно хотелось спать, но какой может быть «сон в летнюю ночь», когда того и гляди нагрянут посетители. Нагрянули! Как в воду глядел, Но не посетители, а один посетитель. Его шаги я услышал еще в коридоре. Я насторожился. Шаги приближались к моей постели. Я привстал на локоть.
- Ну? - первым начал я, зная, что передо мной стоит именно он.
- Пойдем. Побазарим, - ответил силуэт.
- Пошли, - как можно бодрее произнес я, старая скрыть волнение.
Мы вышли из палаты, прошли мимо спящей сестры, вечно они по ночам дрыхнут, и направились, все в ту же, «душевую». Перед ней я, любезно, пропустил его вперед, а то не дай Бог войдешь первым, а тебе по кумпалу палкой шарахнут. Он вошел, я следом. В «душевой» никого. Я огляделся. Здесь и спрятаться негде, значит после подойдут.
Иванов – «синий» расположился, все на том же, столе, а я сел, чуть поодаль на скамейку. Воцарилось гробовое молчание.
- Курить будешь? – вдруг спросил «синий».
- Давай. - сказал я.
Он достал «Петр 1» и мы закурили. Тишина. Курили молча, изредка, поглядывая друг на друга.
- А ты ничего, - выплюнул он слова, вместе с сигаретным дымом.
Я промолчал.
- Здорово ты «Дуньку» уделал,- вновь сказал он.
- Кого? – не понял я.
- Ну этого, который нос себе сломал, - ответил он и выбросил хабарик в ведро в водой. Хабец зашипел и умер.
- Он что, пидрила? - спросил я.
«Синий» повел бровями.
- Мне казалось, что на зоне «Дуньками», да «Машками» опущенных называют, - проявил я свои недурственные знания, подчерпнутые из современной лагерной литературы.
Парень осклабился:
- Нет, просто фамилия у него Дунькин, вот его «Дунькой» и кличут, - он подумал не много и добавил, - А вообще-то он пидор!
- Ясно, - кивнул я, - Что ты хотел-то?
-  Ничего, - он неопределенно пожал плечами, - На тебя посмотреть.
- Ну и что, посмотрел? - спросил я глядя ему в глаза. Страх, точнее волнение, куда-то ушел. Я понял, что сегодня никаких потасовок и драк не будет, я верно поставил себя.
- Посмотрел, - он вновь полез за сигаретой, закурил, но мне не предложил, видно решил, что с меня хватит.
- И как впечатление?
- Нормально. Говорят, что тебя завтра выписывают, - сказал он после некоторой паузы.
- Предположим.
- Слышь, корешок, давай без форсу. Ну, ошиблись мы малость, ну не просекли обстановку. Пойми, нам сказали, что ты надолго сюда, вот и стоило проверить, кто ты и как. Понимаешь? Здесь все через это проходят, исключая убогих, которым уже ничего не поможет.
- Не понял?
- Хорошо, давай начистоту. Здесь существует определенная система. Это придумано не мной и пацанами, это существует уже очень давно. Как и во всякой общности людей должны быть господа и должны быть рабы. Ты, наверняка, заметил, что туалеты моют одни, палаты другие, коридоры третьи.
- Заметил.
- Это вечные дежурные. Кто проштрафился, кто «добровольно» согласился, кто за лишнюю таблетку снотворного или успокоительного. И так будет всегда. Чтобы «рабы» не роптали, нужны «управленцы», нужны «силовики». Один медперсонал с такой оравой не справится. Попробуй успокой, к примеру, Костю Загарова, когда он разойдется. Хрен! Разве Маринка или Люська с ним справятся? То-то и оно. А пока санитаров дождешься, то он тут таких дело натворит, что мама не горюй…… Вот поэтому мы и существуем, поэтому нам и доверяют и обращаются за помощью. Нас уважают, а мы помогаем уважать докторов.
- Так, стало быть, на счет меня вас попросили? – спросил я.
- Ты не торопись. Что же касается тебя, то я же сказал, ошибочка вышла. Здесь вот какая система, система общака. По понедельникам и четвергам «впускной день», к психам родственники приезжают, ну, мамы всякие, бабушки, дедушки, жены, сестры, короче родня и знакомые. Приезжая, они всякие передачки таскают, ну, папиросы, печенье, конфетки, хавку всякую. Так вот. Если ты желаешь жить по-людски, то должен просить у родственников деньги. Нет, деньги не большие, так чиркан, двадцатка, ну, может полташка. Усек?
- Начинаю понимать.
- Смотри, - «синий», вновь, полез за сигаретой на этот раз угостив и меня.
Мы закурили.
- Ну?
-Смотри. Вон тот, который тебе «беломор» таскал…
Во падло, все знает!
-… он задолжал сестре, а значит и нам, тебе понятно, что она «в доле», полташку. Значит, правильно, когда придет мамка, то он должен попросить у нее эти деньги, иначе не видать ему больше «феназипама», как своих ушей. Бить? Зачем, он и так, как развалюха, еле ноги передвигает. Он плотнее подсел. Если он на ночь не примет сонников или «колес», то его всю ночь «крутить» станет, да и утром чуть живой будет. Ему это надо? Правильно! Вот он и будет мамку упрашивать, чтобы она ему денег дала. И так остальные наркоши.
- А не наркоманы? – спросил я, - им то за что платить?
- Им, - Иванов усмехнулся, - А их думаешь не крутит, не ломает? Еще как! Ты попробуй недельку без сна провести, что с тобой станет. А многие так привыкли к снотворным, что заснуть без них не могут, вот и бродят по ночам, вот и маются. Кто с бока на бок перекатывается, кто комаров ловит…
Это точно. Я в первую ночь, после всех этих событий, проснулся от громких хлопков. Поднимаю голову, а метрах в десяти от меня, лежит мужик и бьет в ладоши, да так громко и звонко, что то и гляди перепонки полопаются. Хорошо, что сосед по койке ухитрился, скрутить ему одну руку и привязать простыней к стенке койки. Так этот урод, все еще продолжал «комаров ловить», правда не так шумно.
- Они приходят к сестре за помощью, а та им объясняет: «Нет этих лекарств в наличии, не финансирует государство», вон спросите у ребят, или если хотите, то я схожу в аптеку и завтра вам принесу. Вот и все.
- А если к ним никто не приходит? Если нет денег?
- Тогда лежи и «лови комаров»,- усмехнулся «синий».
- Здорово!
- Я тебе больше скажу, - разоткровенничался Иванов, - здесь и врачи повязаны.
- Да я уже понял, - согласился я.
- Ничего ты не понял. Ты думаешь, почему тебя так быстро выписывают? Вылечили?
- Ну да, глюков-то больше нет. Голосов не слышу, руки не трясутся, сердце не останавливается.
- Это верно. Но, тебя завтра выпишут, а в карточке отметят, что пробыл ты тут, по крайней мере, неделю, и все лекарства, которые тебе понавыписали прикарманят. Я смотрел твою карту, там кроме «реланиума» еще много интересных препаратов существует, которые легко можно задвинуть налево. Здесь все повязаны, а у врачей, как и у медсестер зарплата маленькая, вот они и крутятся, как могут. Вот тебе сегодня внутривенное делали?
- Вроде нет, - наморщил лоб я, вспоминая, было это или не было.
- Вот видишь, а должны были сделать.
- Ясно, - сказал я, но к чему ты все мне это рассказываешь, ведь не просто так ты, вдруг, решил со мной пооткровенничать?
Синий рассмеялся, показывая свои зубы. На одном из них была золотая коронка или фикс, я в этом ни хрена не понимаю.
- Конечно. Ты завтра выходишь на волю. Я тебе рецептиков подкину, ты «колеса» купишь и обратно принесешь, а я с тобой рассчитаюсь. И тебе хорошо и мне не дурно.
Я усмехнулся.
- А с чего ты решил, что я вернусь, а не зажму эти твои «колеса»? – спросил я.
- Потому, что тебе они не нужны, а деньги нужны всем и мне и тебе. Это и есть деловые рыночные отношения. По рукам.
- Давай.
Мы распрощались и я пошел спать. Черт забыл спросить, за что он сидел и как сюда попал. Да, впрочем, это и не важно, да и не тактично, захотел бы, сам рассказал. Откуда он рецепты достанет, так это-о-о…. Я засыпал.
После завтрака, за которым я добродушно отдал уроду свой кусок хлеба, меня отвели в специальную подсобку, где хранились мои вещи. Потом обратно переодеваться, прямо в палате. Переоделся. Деньги. Деньги можно получить в кассе, мы с сестрой вниз. В кассе никого нет, приходиться ждать. Как хочется побыстрей на волю, в этот загазованный, каменный город, с вечно озабоченными бабками, голубями, трамваями и сырым осенним воздухом. Скверами, заборами, соборами и церквами. Как хочется туда, к нормальным людям. Хотя неизвестно, где они нормальнее, здесь или там.
Наконец деньги были получены и мы поднялись в «палату № 5. У двери ждал Иванов.
- На, - он сунул мне в карман стопку бумажек, - в четверг впускной день, придешь после обеда, скажешь к Копейкину, вон тот старик, тебя пропустят. Я подойду и мы рассчитаемся. Лады?
- Ладушки.
- Будь здоров! Не попадай больше сюда.
- Постараюсь, до четверга.
Подошла медсестра:
- Врач сказала, что вы ей больше не нужны, можете ехать домой.
Ура! Я свободен!
Я прошел через железную калитку и очутился на проспекте Москвиной. Куда теперь двигать? Никак не могу сориентироваться. Вроде на право. Точно, вот Измаиловский проспект. Скорее туда, скорее к ларькам, чтобы купить сигарет и курить, курить, курить…
Я купил пачку сигарет и, помня запрет врача, бутылку «Колы». Затянулся, осушил бутыль залпом и потихоньку пошкандыбал в сторону дома. Как же прекрасен воздух свободы, хотя и пробыл то я в этом гадюжнике не полных три дня.
В четверг, как и договаривались с Ивановым, я принес ему «колеса», он расчитался со мной. Табош оказался не слишком велик и я отказался «работать» дальше. А ну ее, эту батву. А ну его этот город, мне все осточертело, мне все надоело. С родителями, по прежнему, плохо, друзья, только и делают, что бухают. Жена, про нее, вообще, пора позабыть. Сын, сын пускай привыкает к новому отцу. В общем, дело швах! Ни дома, ни семьи, ни работы.
Что делать?
И тут я вспомнил про Поселок. Природа, отдельный дом, старые приятели. А не рвануть ли мне туда, ни попробовать ли там подлечить душу? А, была не была. Я набираю номер телефона. Длинные гудки…. Плевать, все равно поеду!

                ПРОЛОГ 


- Мафия, мафия. Какая, к в жопу мафия!
- Ты, чего Серега.
- Да ничего!
- Чего ты?
- Пошли они.
По проселочной песчаной дороге, кривляющейся, как Бог на душу положит, по самые гланды заваленной серебристым снегом, с желтыми тропинками от мочи, проходящих по нему мужиков и дам,  шли два молодых человека и вели свой неторопливый разговор. От скребущего сердце ветра и мороза, может от мелкого мерзопакостного снега, который норовил побольнее укусить, поранить, дрянной такой, неласковый, совсем не пушистый, будто прилетел к нам из заморских стран и заводит здесь свою свистопляску, может и так, а может и от иных, прочих причин, разговор двух мужчин был, поначалу, вял, как те осенние грибники, уставшие и недовольные, от отсутствия какой – либо  серьезной добычи.
Но в  процессе передвижения разговор принимал все более и более агрессивный оттенок.
Пиво? Возможно, оно оказывало свое воздействие. Хотя, какой дурак в такой мороз будет хлестать этот напиток.
Нужно признать, что в нашем поселке потребление этого напитка, за последние годы, выросло в несколько раз. Я сам частенько захаживаю в магазин и покупаю пару бутылок, чтобы промочить горло. Холод! Такого не было уже лет двести, я так думаю, хотя пиво и в холод и в жару, одна хреновина, жаль что замерзает. Впрочем, что думаю я, это пока никого не интересует, поскольку идут по дороге они. Они, это они. Эти хлопцы не наши, они «центровые», а есть еще «тупиковые» и «бандиты», они недавно, по рассказам приятелей, появились в этом поселке. Может это я так, насчет поселка, ну, с высока. Вообще – то я не к кому не принадлежал, раньше, я вообще – то городской,  теперь я «тупиковый», но так сложились обстоятельства.
Нет, об этом потом.
Этот поселок, городского типа, находящийся в лакомой курортной зоне, с давних пор, был разделен на два враждебных лагеря, одни называли себя «центром», поскольку находились около вокзала, другие -  «тупиком», из – за места расположения улиц и проулков. Эта вражда длилась с доисторических времен, когда  я приезжал сюда мальчишкой, маленьким, ну, совсем еще идиотом. Ой! Сидим мы с папаней на поляне, бугорок такой там был, я писал там обычно, а эти «центровые» и «тупиковые» уже на «войну» собираются. Как? Просто. Нароют всякого оружия, у них тут «линия Маннергейма» проходила, набьют всякие разные штуки порохом и давай по лесу колбасить. Правда, убили одного парня только один раз, но дрались серьезно, не на жизнь, а на смерть. Милиция? Да что один старший лейтенант мог сделать, разве что бабочек ловить. Поначалу, по молодости, это больше походило на некую игру, на которую взрослые обитатели поселка смотрели сквозь пальцы. Ну, балуется молодежь, ну, хулиганничает. Ну и что? А кто в молодости не играл в войну, если наша страна только  и делала, что воевала. То в Первую мировую, то в Гражданскую, то в Великую Отечественную. Сколько незаживших ран, сколько траншей, сколько оружия. Побалуются, похулиганят и прекратят, – подрастут, ума разума поднаберут. Может так и случилось бы, но …. Но в стране произошли перемены, то бишь перестройка началась, и в головах бывших юнцов, а ныне взрослых молодых парней, что – то повернулось, что- то сдвинулось, причем, не в ту сторону. Поначалу стычки между подросшими войнами носили локальный характер. Кто –то кого - то избил возле вокзала, кому – то голову проломили, кого –то из пугача подстрелили, нет, не насмерть, а так в голень или бедро, вообщем, по мелочи, но затем все существенно изменилось. Вражда, с приходом рыночных отношений, перерастала в агрессию пока, наконец, не обрела настоящих боевых действий. Коммерция? Да, конечно. Весь корень зла лежал именно в ней. Как я уже говорил, поселок находился в престижной курортной зоне, недалеко от Финского залива, где летом было полно всяких курортников, отдыхающих и прочих любителей провести выходные вблизи загаженного залива. Конечно, солидный люд предпочитал отдыхать в Турции, Финляндии, Греции, на Канавах и прочих заморских курортах, но средний обыватель имеющий старенькую «Ладу» или потрепанную импортную машину не гнушался погреть свои кости на сером песке, возле родного водного пространства. Люди приезжали сюда семьями, компаниями и поодиночке, чтобы отвлечься от городской суеты, побродить среди вековых сосен и окунуться в зловонную жижу. Ну, а если ты едешь на целый день, если солнце палит нещадно, если кончилась еда, то, как не обратить свой взор на красочную палатку, с призывной надписью «Только у нас самое холодное в поселке пиво» или «Только здесь вы смежите отведать самые вкусные шашлыки». И не важно, что пиво было старым, горьким и теплым, что шашлык был жестким и совершенно обугленным, жажда, голод и допотопная реклама делали свое дело. В хорошие солнечные деньки у каждого павильона, у каждой палатки или ларька выстраивались сумасшедшие очереди страждущих, желающих насладиться благами цивилизованного рынка.
Раньше, во всем поселке был лишь один захудалый магазин, торговавший пивом, консервами, хлебом и молочной продукцией, завозимой в него из Сестрорецка. Но, кто не успел – тот опоздал. К появлению первых городских отдыхающих полки магазина, обычно бывали пусты, зато неподалеку бойкие молодые люди торговали и пивом, и вяленой рыбой и прочим дефицитным продовольствием. Для особо желающих культурно провести выходной, молодые люди могли предложить красного или розового портвейна, белого грузинского или молдавского вина, или, на худой конец, поллитровку «Пшеничной» или «Московской», по слегка завышенной цене. Надо заметить, что таких желающих набиралось изрядное количество, а разница между куплей и продажей, как это модно выражаться сейчас – маржа, оседала в карманах шустрых молодцов, чтобы назавтра вновь пуститься в новый оборот. Так в поселке «центровые» и «тупиковые» сколачивали свои первые, пусть небольшие, капиталы. Поначалу все шло гладко, денег хватало всем, да и деньги то были смешными, но потом кто – то вспомнил о старинной вражде двух команд и «понеслась она по кочкам». Все началось с того, что «центровые» попытались обложить данью катал - «наперсточников», которые приезжали из города и дурили своими фокусами доверчивых отдыхающих. «Наперсточников» первыми заприметили «тупики» и стали собирать с них «арендную» плату. Те не противились, работать на чужей земле без охраны считалось глупым и рисковым занятием. То залетные выручку отнимут, то менты внезапно нагрянут, а «тупики» обеспечивали нормальную «крышу» за, вполне, умеренную плату. И вот «центровые» решили забрать несколько игорных точек и перевезти их под свое крыло, с чем, естественно, были не согласны «тупиковые». В один прекрасный вечер произошла разборка между двумя группами молодых людей. Конечно, это была не та разборка, как приняты ныне по России, с применением всяческого оружия, как горячего так и холодного, а так, обычный мордобой. Правда, Колька – кривой и махал ножом перед лицом Васьки – резанного, но до смертоубийства дело не дошло. В результате все осталось на своих местах, «тупики» сохранили свою территорию, разве что, вражда между командами стала принимать все более и более агрессивную окраску. Вот уже кто –то «опускает» торговца пивом, отнимая у того всю дневную выручку, вот уже вспыхивает ярким пламенем первый допотопный ларек, пугая отдыхающих своим черным, обугленным видом, вот уже проломлена первая голова продавцу горячительных напитков, вот уже конкуренты запускают слухи о том, что рекламируемые шашлыки готовятся из местных собак и кошек. В одну ночь, вдруг, в нескольких местах происходит возгорание электропроводки в прибрежном ресторане, пользующимся особой популярностью у приезжих туристов и принадлежавшем, вернее курирующимся «тупиками». Но особая «драка» разгорелась за места «отстоя» автобусов с финскими туристами, мечтающими поразмять кости, после продолжительного путешествия в салоне огромных, комфортабельных автобусов, следующих из Финляндии в Ленинград. Такие «отстойники» существовали еще в советские времена в нескольких местах на Приморской трассе. Ну, там облегчиться, на памятники поглазеть, просто проветриться или прикупить какой – либо советской, а затем и пост - коммунистической атрибутики. Поначалу это были пионерские и комсомольские значки, алые галстуки и знамена, медали и другой хлам. Затем к ним прибавились матрешки с изображением политических деятелей советского и пост – советского государства, начиная с Владимира Ленина и кончая Михаилом Горбачевым. Я в детстве тоже стоял с приятелем у памятника, недалеко от Сестрорецка и ужасно размахивал руками, при приближении автобуса или автомобиля с чухонскими номерами и орал, как ненормальный: «Пуррукума!», пока не подъезжали солидные, упакованные парни и не отбивали у нас клиентов. Правда, к нам, к пацанам, они относились с пренебрежением и снисходительностью, у них был «серьезный» бизнес, они меняли безделушки на шмотки, а советские рубли на финские марки. Особенно последний «ченч» был выгоден, как нашим, так и чухонцам, поскольку официальный курс был сумашедши занижен, а свободное хождение валюты было запрещено. Взрослые особо нас не гоняли, а финны даже жалели, глядя на наши серые лица и одежду. Как не странно, больше всего нам доставалось от родимой милиции, с которой легко находили общий язык фарцовщики, а нас они, почему – то гоняли. Будучи пацаном, я не понимал, отчего такая не справедливость и лишь немного подрастя, – понял. Все в этом мире решают деньги, кому малые, а кому….
Так вот, за единственное место «отстоя» иностранных туристов, находившееся на территории поселка, разгорелась нешуточная борьба между «тупиками» и «центральными». Стоит еще заметить, что солидные питерские бандиты, на эту мышиную возню смотрели сквозь пальцы. Во – первых табош не очень солидный, во – вторых и в городе своих проблем хватает, а в – третьих просто не хотели связываться с местной гопотой, считая их «отмороженными». Впрочем, правильно они считали, народ в поселке и впрямь был малость того. Вон Андрюха, один чего стоит. Попав в юности на «малолетку», отсидев два года, вернулся и через месяц замочил какого-то дачника. Спросите меня: «за что?». А просто так. Шапка ему меховая, на пацане, приглянулась, а тот, несмышленыш, подарить ее отказался. Вот так! Парень в сырой земле, а Андрюха на лесоповале. Грубый здесь народ, темный, если уж за чужое убить готов, то уж своего и вовек не отдаст. Особливо отличались этим «центральные», многие из них побывали у «кума на киче», многие принесли с собой в поселок лагерные законы. Законы волчьей стаи. Что же до «тупиковых», то эти, кстати, в большинстве своем состоящие из городских, больше брали изощренным умом, связями с милицией и местными властями. Ну, представьте себе. Приходит в местный совет этакий разрисованный угрюмый тип, мычит, не в состоянии двух слов связать и что –то хочет от главы администрации. Тот и рад бы помочь, да не понимает, чего от него клиент хочет, а следом другой. И вид приличный, и разговаривает интеллигентно, и конвертик у него в кармане припасен. Ну, разве можно такому отказать. А просьба –то пустяшная, место под пивной ларек выделить рядом с пляжем. Вот так и жили. У одних наглость, сила и «безбашенность», а у других ум и смекалка, плюс, конечно, сила. Им бы объединить свои усилия, им бы вместе общипывать городских лошков, ан нет, с измальства в их кровушках взаимная враждебность сидит, с детства укрепилась в них ненависть друг к другу. Вот и дерутся они, грызут друг друга, что, впрочем, свойственно для любого нецивилизованного народа.
Так вот. Именно из-за этих палаток, павильонов, ресторанов и интуристов накалялась обстановка в нашем поселке. Я говорю нашем, поскольку теперь живу здесь у старого приятеля, будучи выгнанным из дома любимой женой. Но об этом после. Тьфу! Чуть не забыл, совсем видно запарился в бане, да пивом усугубил. Как говориться, фигня война – главное маневры. А все дело в том, что за год до моего возвращения в поселок, совсем неожиданно для местной гопоты, в нем появились приезжие. Да не просто какие –то дачники – шмачники, а настоящие городские бандиты.
Все началось с того, что в один прекрасный момент, а может он был совсем и не прекрасным, по основной трассе в направлении заброшенного карьера промчались несколько черных джипов. У местных таких в наличии не имелось, все больше не новые «Форды» и дырявые «БМВ». «Что бы это означало?» – подумали местные – «Никак залетные пожаловали!». Верно, все верно, это были залетные, ну, теперь уже и не совсем залетные, а будущие местные аборигены. В поселке долго судачили, видя, как груженные кирпичом и арматурой КАМАЗы проносились по пыльной песчаной дороге, распугивая дворняжек и грибников. Вскоре, неподалеку от карьера, как на дрожжах стали расти два великолепных строения, больше напоминающие средневековые дворцы, нежели обыкновенные постройки середины восьмидесятых, начала девяностых, которые могли позволить себе построить представители двух враждебных кланов. Впрочем, пришельцы их не беспокоили, не влезали в их дела и вид угрюмых парней, пацанов нисколько не волновал. Поначалу. Все изменилось, когда хоромы были достроены, когда были обнесены высокими заборами, из красного кирпича и когда новые жильцы решили осмотреть и, вероятно, освоить новую территорию. Вот тогда в поселке заговорили о питерской мафии, которая, якобы, постарается оторвать свой кусок пирога, от доходного бизнеса курортной зоны. Говорили о «тамбовцах», о «малышевцах», «пермских», «комаровских» и прочих. Кто про кого слышал или вычитал в газетах, тот того и приплетал. Надо заметить, что опасения местных были не беспочвенны и если залетные, поначалу, действительно не вмешивались в местные разборки, то в дальнейшем и «тупики» и «центровые» стали замечать, что некие личности активно интересуются из промыслом. Хотя, хотя, воюя между собой, они довольно поздно спохватились. Рядом с «павильоном» «тупиковых", в котором продавалось бутылочное пиво «Балтика», вырос симпатичный кабачок с разливным, которое было свежее и дешевле, да и ассортимент закусок подкупал своей новизной и разнообразием. «Тупики» решили, что это «центровые» подсветились и пошли разбираться, но те заверили, что к этому кабаку никакого отношения не имеют. Лидер «тупиков» - Гаврила, ища подтверждение слов конкурентов, бросился в местную администрацию, где ему показали бумаги и подтвердили, что открытие «Кафе Нептун» совершенно законно, что некая фирма «Крунор», зарегестрированная, как ИЧП в городе Зеленогорске является владельцем данного заведения. Залезать на чужую территорию Гаврила не решился, но через знакомых ментов выяснил, что «Крунор» зарегистрирован на какого – то бомжа, который не раз заявлял о потери своего паспорта. «Так это же беспредел, на что регистрирующие органы смотрят!» – возопил было Гаврила, на что знакомые менты только пожали плечами , мол, мы пешки, тут разговор может идти о серьезных фигурах. Заведение «тупиковых» стало терпеть большие убытки. Пробовали понизить стоимость пива, но народ все равно не шел, в добавок ко всему, в «Нептуне» открыли зал игральных автоматов, так что, подвыпившие поситители стали оставлять в нем еще больше денег. Точка  «тупиков» перестала приносить прибыль, а тут еще и арендную плату за землю подняли. Но это были только цветочки, ягодки, как известно, по осени считают. Ягодки еще не созрели. Вскоре удар в поддых почуствовали на себе и основные враги «тупиковых» – «центральные». В местном Доме отдыха, где вечерами проходили всевозможные дискотеки и прочие дансинги, где традиционно «центровые» промышляли «травой» и другими наркотиками, где ошивалась золотая молодежь, некоторые даже специально приезжали из Питера и Выборга, где колбасили модные певцы и ди – джеи, где выступали модные актеры и писатели –юмористы (видимо сказывалось соседство поселка с Солнечным, Репиным и Коморовым, традиционном месте скопления всяческой богемной публики) появились иные разновидности психостимуляторов и наркотиков.  Дурь и грязная черняжка уходили на второй план, их заменяли ЛСД , героин и прочие, тем более поставки «плана» и «соломы» осуществлялись не регулярно, а этого добра было в избытке. Бойкие юноши баражировали средь потных липких тел и предлагали попробовать их товар. Благодатная, взлелеянная почва уходила из под ног «центральных», как прибрежный песок сквозь растопыренные пальцы. Необходимо было что – то предпринимать и «центровые» предприняли. Как –то раз, после одной из дискотек на берегу залива был найден труп молодого парнишки с проломленным черепом. Через несколько дней, прямо в зале Дома отдыха была порезана проститутка, которая появилась совсем недавно, но пользовалась большим успехом у заезжей богемы. Ответ неизвестных не заставил себя долго ждать. С того не с сего сгорел ангар принадлежащий «центровым» в котором находились различные стройматериалы. Строительство домов для «новых русских» курировали именно они. Еще позже исчезла машина авторитета «центра», бывшего трижды судимого, Заломы, припаркованная рядом с магазином. Через несколько часов ее нашли раскуроченной, к едрени фени, рядом с небольшой речушкой, протекавшей вблизи поселка. Поначалу, Залома прикинул, что это сделали «тупики», но его тайный осведомитель в стане врага, опроверг эти домыслы. «Они сами не понимают, что происходит»,- заявил тот на встрече с ним. Так дольше не могло продолжаться и враги решили забить стрелку на пляже возле Дома отдыха, где полюднее, чтобы кому – нибудь в голову не пришло открыть стрельбу. А стволы –то уже стали неотьемлимым атрибутом у обеих команд. Кто в лесу нашел, кто из загажника вытащил, кто побогаче, так просто купил на одном из питерских рынков.
Первыми прибыли «тупики» провести осмотр местности, ожидая некого подвоха со стороны конкурентов. Но ничего не обнаружили. Буквально, следом за ними подтянулись «центральные». Выстоившись друг на против друга, как регбисты перед схваткой, враждебные лагеря выдавили из себя своих лидеров и те направились навстречу друг другу, всячески давая понять, что сия встреча происходит с благими намерениями. Совещание длилось не долго, и обе конфликтующие стороны пришли к выводу, что в поселке появилась третья сила, которая хочет столкнуть их лбами, между собой, и отобрать весь законный и нелегальный бизнес. Кто она? Задались вопросом местные авторитеты. Вот этот вопрос и предстояло выяснить в ближайшее время, пока были средства и время. На этот же период было заключено перемирие. Как известно, худой мир лучше любой хорошей войны, пусть и маленькой. Гаврила и Залома даже пожали друг другу руки в заключении саммита, что не случалось с ними на протяжении всех многочисленных лет. В этом была личная причина, личная неприязнь двух лидеров, возникшая между ними еще в пору юности беспечной. Как обычно все дело было в девченке. Жила была дачница, звали ее Эля. И была эта дачница красоты неописуемой, ну для ее четырнадцати лет. Я сам частенько засматривался на ее грациозную фигуру, на ее высокую грудь, на ее длинные стройные ноги и прекрасное лицо. Хотя лет то мне был, толи десять, толи одиннадцать. Вы не подумайте, что я на всех девченок так смотрел, я вообще то не бабник, но Эля была, действительно, великолепна, ну и другие городские были ничего, не то, что нынешние. Да и нет их зимой, а я то зимой сюда приехал, меня жена из дома выгнала. Впрочем, по - моему, я уже об этом кому –то рассказывал. Если нет, то потом расскажу. Ах да, про Элю. Мы как –то купались и я ее за ногу поторгал, так потом всю ночь уснуть не мог, дочего возбудился. А она только посмотрела на меня своими прекрасными зелеными глазами и рассмеялась. Я покраснел и улыбнулся ей в ответ. Да! Так вот. Как всегда случается в любовных романах в эту самую дачницу одновременно влюбились два местных авторитета. Ну, не в том смысле «авторитета», а в том, что среди местных мальчишек пользовались уважением и страхом, что и продолжается уже на протяжении ста лет, если не больше. И как они за ней ухаживали, пацаны аж писались от смеха. Один наденет белую рубашку, а другой вельветовые брюки и ходят, поочередно, перед ее окнами. Тьфу! И такие нас на «войну» за собой водили. Правда, авторитет от этого никто из них, в ниших глазах, не уронил, действительно, многие из нас и сами заглядывались на симпатичную Элю. Кстати, из-за этой самой любви и произошло то единственное несчастие, в те беззаботно- розовые годы, когда Залома, по ошибке, вместо своего конкурента подстрелил из пугача, начиненного дробью, совсем невинного парня. Вся вина его в той жизни заключалась в том, что со спины он больно шибко походил на Гаврилу, такой же длинный, такой же патлатый и слегка сутулый мальчишка. Залома угодил в тюрягу, Гаврила остался вне конкуренции, но все равно ему Элька не дала, у нее был ухожер из Ленинграда, какой – то спортсмен. Но та давняя вражда, та неразделенная любовь не позволяла нашим боссам многие годы пожать друг другу руки. И вот свершилось. Впрочем, так иногда случается, против сильного, неведомого и изощренного врага объединяются две конфликтующие стороны, можно сказать, вечные антогонисты. Хотя, об объединении капиталов, бойцов и общих усилий речь не шла, скорее это было локальное сотрудничество, по поиску зарвавшиеся гидры. А эта гидра, этот, с позволения сказать, спрут все более и более влезал в жизнь поселка, все более и более опутывал его своими бестыжими щупальцами. «Задушевные беседы» с продавцами приблудных «пассажиров» результата не дал, да и не мог дать. Не каждая сявка обязана знать своего истинного хозяина. Проработал, отчитался, отдал деньги экспедитору и иди домой. Экспедиторы, хотя с ними велись более продолжительные беседы, тоже не смогли сказать ничего вразумительного. Называли оффис где – то в Зеленогорске и все. Мол, отвозим деньги, получаем товар и до-о-о-свиданья. Но, вскоре, местной братве представился реальный шанс.
Единственный в поселке магазин торгующий хозяйственным, строительным, промтоварным и иным прочим ассортиментом этой тематики, так необходимом для жителей поселка и дачников поменял хозяина. А один керосин чего стоит! Ведь во многих домах, на многих кухнях остались, еще с советских времен,  допотопные керосинки и керогазы. Это, конечно, не бензиновый бизнес, но поверьте мне на слово, в сезон он приносил неплохие доходы, стоило только немного поднять цену, как все это сразу же почуствовали. Экспансия неизвестных возрастала с геометрической прогрессией. Но тут, тут все оказалось проще. Был известен хозяин магазина, некто Халатян Игорь Хоренович, понятно, что он не был настоящим хозяином, но через него можно было выйти на людей, которые непосредственно владеют лавкой. То, что и кабаки на взморье, и Дом отдыха и магазин и другие коммерческие и торговые точки, выросшие в поселке, как грибы после дождя, были звенья одной цепи ни «тупиковые» ни «центральные» нисколько не сомневались. Обработать «черного» взялись «центральные», имевшие, как я уже говорил, в своих рядах несколько совершенно «бесбашенных» товарищей. Кстати, что любопытно, неведомый враг как –то вяло реагировал на все телодвижение поселковых. Возможно, он был слишком силен и уверен в своих силах, а возможно просто еще не совсем верно оценил сложившуюся ситуацию. Ну да, реально, кто может подумать, что в каком –то поселке на берегу Финского залива могут действовать две (!) сплоченные команды, да еще, практически, состоящие из одних местных. Да у них же, вообще, извилин в голове нет! Нет, есть!
Поздним осенним вечером, когда последние поситители выходили на неосвещенное шоссе, прикрываясь капюшонами и зонтами от дрянного холодного дождика и колючего порывистого ветра, в «Хозтовары» вошли двое угрюмых молодых людей, с коричневыми лицами, сделавшимися такими, толи от водки, толи от наркотиков, а может еще от чего. Побродив вдоль прилавка, повертев в рука электрический чайник, поковырявшись в ящике с гвоздями, один из них попросил у продавщицы молоток. Другой же остановился у двери, то и дело, поглядывая на темную улицу. То, что Игорь Хоренович находился здесь, вошедшие не сомневались. Не зря они полтолра часа мерзли возле заброшенной цестерны из под какого-то дизельного топлива.
-  Молодые люди,- как можно деликатнее, сказала молоденькая крашеная продавщица, - извините, но мы уже закрываемся.
- А мы нет,- с мерзкой улыбкой, обнажающей неполный ряд зубов, покрытых коричневым, как и лицо, налетом, ответил молодой человек. Он сплюнул прямо на прилавок и наклонился к девушке. – Мы в гости пришли, к господину Халатяну. 
Девушка отпрянула. Стоящий у двери парень заржал, как конь.
- А, а Игоря Хореновича нет, он уехал, - испуганно залепетала продавщица, прочитав, видно, что-то не доброе в холодных глазах коричнерожего парня. Она не раз видила его в поселке и , вероятно, понимала кто он такой.- Я одна..
- А – а, детка будет потом, потом будет и бо-бо, - Сказал коричневорожий, перегнулся через прилавок и достал из под стекла молоток. – Тебе нравиться, - обратился он приятелю.
Тот кивнул. В следущее мгновение раздался звон разбитого стекла витрины. Девушка отпрянула в сорону и закричала. Молоток методично прохаживался по прилавку круша все на своем пути. Продавщица закрыла лицо руками и шарахнулась в сторону подсобки, но из нее уже выскочил невысокий, коренастый мужчина со смоляной шевелюрой, выпученными глазами и носом, как рубильник.
- Лиза, что здесь происходит? – прокричал он озираясь на происходящее действо.
Бледная девушка только трясла дрожащими руками и плакала, показывая шефу на угрюмого парня, который, со зверской рожей, методично колотил молотком по различным предметам, стоящим на витрине. Наконец, он остановился и поднял глаза.
           - О! – произнес он, как будто только заметил появившегося хозяина, -а ты говорила, что его нет. Нехорошо лгать, детка, могут возникнуть бо-о-о-льшие трудности в жизни.
Реально оценив обстановку и прикинув, зачем пожаловали эти парни, хозяин рванулся было в подсобку, но стоявший возле двери другой молодец, ловко перемахнул через прилавок и схватил беглеца за рукав пиждака. Игорь Хоренович попытался было вырваться, даже взбрыкнулся, как конь педальный, но крепкие, цепкие пальцы парня не дали ему не малейшего шанса.
- В туалет захотел? – спросил коричневорожий,- ну что ж и мы не прочь сходить до ветру. Правда Хряк?
-Угу, - впервые подал голос подельник,- да и согреться непомешает, верно Серый, а то знаешь ара, сколько мы тебя под дождичком прождали?
Хозяин магазина, поначалу пытался сопротивляться, огрызаться, видимо надеясь на вероятную подмогу, но чем дальше катилось время, тем меньше оставалось надежды. Парни заталкали его вместе с девушкой в подсобное помещение, незабыв, при этом, запереть входную дверь и выключить в помещении свет. Продавщица вжавшись в угол, продолжала закрывать лицо руками, будто хотела уснуть, будто хотела представить происходящее, как дурной сон. Халатян настороженно бросал взгляды то на одного, то на другого громилу. На несколько минут в комнате воцарилась зловещая тишина, не предвещавшая, для некоторых из присутствующих, ничего хорошего, лишь изредка прерывающаяся всхлипыванием девушки. Наконец, то кого назвали Серым, вероятно старших из этой парочки жестом подозвал к себе второго, который, как вы уже догадались откликался на «погоняло» Хряк или хрюк, это не шибко важно, и что –то прошептал ему на ухо. Тот кивнул, подошел к телефону, стоявшему на столе и выдернул его из розетки. Затем, он телефонным проводом связал руки, молчаливо наблюдавшему за происходящим, седевшему с отрешенным взглядом, армянину, который даже не шелохнулся, беспрепятственно позволив себя связать.
-  Это для надежности, - пояснил коричневорожий,- А ты, -обратился он к продавщице, - Прекрати скулить, а то изолентой рот залеплю.
Та согласно закивала головой, но от этого у нее еще пуще прежнего хлынули слезы из глаз
- Э, слышь, ты хмырь, упокой ее, а то придеться нам упокоить, а унас способ один, бритвой по горлу и в колодец.
Оценив шутку приятеля Хряк осклабился, «черный» вздрогнул, а прдавщица неожиданно прекратила свои завывания.
- Психология,- глубокомысленно произнес Серый, поигрывая в руках молотком. Потом он наклонился к арменину и сжал двумя пальцами его подбородок. – Скажи, дарагой, кто купил это заведение?
Подбородок, да и все лицо у Игоря Хореновича стало красным, покурывшись бурыми пятнами. Он замотал головой. В следущее мгновение тяжелый удар молотка размозжил телефонный аппарат, все еще находившийся на столе. Хозяин отпрянул назад, продавщица вновь завыла.
- Да успокой ты ее! – раздраженно крикнул коричневорожий напарнику.
То медленно подошел к испуганно вжимающейся в угол девушке и наотмашь ударил кулаком по лицу. Тело продавщицы обмякло и рухнуло на пол. Видимо она потеряла сознание. Довольный, что граммотно выполнил свою работу, Хряк возвратился на прежнее место и встал позади хозяина магазина.
- Ты что, - желваки на скулах Серого так и заходили ходуном, зловеще заиграли - ты не понял, с кем имеешь? Что ты молчишь, может язык проглотил?
- Но я действительно…,- начал было армянин, но Серый перебил его, поняв, что гуманными методами, вряд ли удасться что –либо достичь.
- Отвяжи ему одну руку, а другую привяжи к батареи, - сказал он напарнику. – Сейчас веселье начнется. Да, вон там в углу половая тряпка валяется, засунь ему в рот, а то я не люблю слушать дурные вопли.
Хряк ловко перехватил руки «черного», слегка заломал одну, чтобы особо не дергался, вторую крепко привязал к холодной батареи и двинулся за тряпкой. По всей видимости, эта процедура была ему знакома и он прекрасно понимал, что задумал его напарник. Догадался и Игорь Хоренович, красная краска сползла с его смуглово лица и он побледнел, как простыня. Губы у него задрожали, лоб покрылся испариной. Время сжималось. Он все еще надеялся на удачу, все еще расчитывал, что братва остановится, не станет уродовать его. Он  все расскажет,  все,  все, что  знает.  Но,   с
другой стороны он понимал, что это не люди, это звери, а звери, как известно не имеют чувства жалости к своей жертве, хищные звери. Но страх он сильнее разума и когда грязная тряпка, уже было, лезла ему в рот, он заголосил:
-    Я все скажу, я знаю, только не убивайте меня. Пожалуйста! У меня жена и двое детей.
- Вот так-то лучше, - Серый опустил занесенный было над столо молоток, - впрочем, тебя никто убивать не собирался. Посмотри на нас, мы что похожи на уибивцев?
Игорь закачал головой. Конесчно не похожи, конечно он верит в их искренность и честность. Ну, у них же на лицах написано, что это приличные и порядочные люди….

          - Что там у тебя, Михалыч?
Немолодой капитан милиции вылез из служебной автомашины и направился к краю обрыва, автоматически застегивая шинель. Дул все тот же колючий ветер, пытывшийся проникнуть поглубже под белье, поближе к человеческому телу. Внизу, почти у самой реки лежала опрокинутая автомашина иностранного производства, рядом копашились гаишники и менты. Место дурное, подумал капитан, сколько их здесь, лихачей, побилось, и знак висит, и столбы стоят, а им все нипочем. На углу обрыва толпились зеваки, преимущественно старики и малолетки. Их хлебом не корми, дай поглазеть на происшествия.
- Два трупа, Дмитрий Сергеевич,- крикнул сержант, тот кого капитан назвал Михалычем.
-   Ясно, - пробурчал себе под нос Дмитрий Сергеевич и стал медленно спускаться вниз, стараясь не подскользнуться на мокрой траве, хватаясь руками за редкие кустики малинника. Наконец он спустился и подошел к машине. Все сапоги засрал, подумал он, оглядывая голенища, а жена так старалась, так начищала их. Он еще раз взглянул на сапоги и посмотрел не сержанта.
Сержант понял, чтоначальник не в духе и скороговоркой выпалил ему предварительную версию случившевся.
- В машине мужик и баба. Мужик «черный» сидел, по всей видимости за рулем. Запах алкоголя не ощущается. Судя по траектории движения, по отпечаткам протектора, мужик, в последний момент пытался затормозить, но асфальт был мокрым, ну и…
- А когда это произошло? – спросил капитан, поеживаясь и все думая про недоеденый завтрак и грязные сапоги.
- Ну, их утром нашли, вон там, - сержант показал наверх, - дедок один. Он в баню пошел, глянул, мать часная, а там машина. Вот он с почты и позвонил нам, а я уже в город.
- Понятно,- глубокомысленно произнес капитан, хотя ему ничего не было понятно. Так для проформы. Хорошо бы если бы это и впрямь был несчастный случай, хлопот меньше. – Свидетели есть?
- Ищем, товарищ капитан,- ответил сержант.
- А эксперты когда прибудут?
- Да вы что, товарищ капитан, какие эксперты? У нас же никого не осталось, я в город позвонил, они как узнали куда надо ехать, так сразу и отказались. Толи у них бензина нет, толи все на выезде, вообщем, говорят, разбирайтесь сами, как хотите.
- Опроси свидетелей, -задумчиво сказал капитан, шаря в кармане шенели в поисках сигарет. Черт, в машине оставил! – у тебя нет сигареты?
- Я же не курю, -растерянно ответил сержант.
- Ах, да. О чем я. Опроси свидетелей и будем оформлять дорожно – транспортное. Да, личности установлены?
- Местные говорят, что этот «черный» был директором «Хозтоваров», а женщина работала там продавцом.
- Бля, как не кстати.
- О чем вы?
- Дмитрий Сергеевич,- из машины вылез молодой парнишка в штатском, местный «деревенский детектив»,- можно Вас.
- А привет местным «пинкертонам», - съязвил капитан. Он не очень любил молодых оперативников, вечно сующих нос куда не надо. – Что там у тебя?
- Посмотрите,- он вытащил тело водителя из раскуроченной машины и оно шлепнулось прямо в грязь, обдавая шинель капитана смачными брызгами зловонной жижи. Не обращая внимание на недовольную шизиономию районного начальства, парнишка перевернул труп и показал капитану на голову мужчины. – Видите?
- Вижу, грязный как свинья,- ответил капитан.
- Нет, вы поглядите сюда, - парень наклонился и стал очищать голову покойника от налипшей грязи,- Видите теперь!
Дмитрий Сергеевич чуть не выругался. На голове у трупа зияла глубокая рана, миллиметров тридцать. Только убийства мне нехватало, подумал капитан, как чувствовал, что этот «шерлок холмс» подлянку подкинет, а так день хорошо начинался. Но, что сделано, то сделано, что сказано, то сказано. Капитан подумал, еще раз наклонился над трупом и оглядел рану. Нет, то что он в машине обо что-то саданулся, тяжело будет доказать. Экспертов у них нету, мать вашу!
- А в машине нет чего-нибудь такого?- с надеждой спросил капитан, уже предполагая отрицательный ответ.
- Нет, -покачал головой парень, - я все осмотрел.
- А женщина, она тоже?
- У нее ссадина на лице, под левым глазом. Может о торпеду ударилась, а может…
- Ладно, - решительно сказал Сергеич, - вы в Сестрорецк, -обратился он к сержанту, неожиданно для себя, переходя на Вы. - Ищите экспертов где хотите, если не найдете, то будем оформлять ДТП, а мы с Мишей в магазин смотаемся, посмотрим, может там есть что – то интерестное.
- А с этими, что делать? – недоуменно спросил сержант.
- Ах, черт, точно. Есть у кого – нибудь курить или тут все некурящие? – раздраженно сказал он.
- Если не побрезгуете, - ответил Миша. – там в машине пачка «Мальборо» в бардачке валяется, наверно покойника.
- Да плевать мне, чье там «Мальборо», хоть живого, хоть покойного. Ему то сигареты уж точно не понадобяться. И как машина не взорвалась от удара?- вдруг спросил он у самого себя, затягиваясь помятой сигаретой.
- Дизель,- ответил сержант.
- Ах, да. Дизель, - плвторил он,- значиться так, я еду в Сестрорецк, сержант остаешься ждать кран, а ты Миша дуй в магазин, вдруг что- нибудь интерестное найдешь. Да, и еще раз побеседуй с людьми, может вспомнят чего. Ну, что ты смотришь на меня, как солодат на вошь, ты же знаешь, ничем не могу тебе помочь, нет у меня людей. Где я тебе их возьму?

Магазин. Неподалеку черный «джип». Оценил обстановку опер. Он подошел к магазину и подергал дверь. Входная дверь была заперта изнутри, зато дверь в подсобку была не закрыта и Миша спокойно прошел во внутрь.
- Что это было? – растерянно спросил он, оглядывая помещение через разноцветные круги перед глазами. – Почему я на полу? – потирая ушибленное место и пытаясь превстать с холодного пола, еще раз спросил он.
- Вы наверно о косяк ударились, товарищ лейтенант, - ответил ему чей – то голос, -Ну, что ты стоишь, помоги лейтенанту.
Эта реплика, приказ, относился явно к другому человеку, и чьи-то крепкие руки подтащили Мишу к столу и усадили на стул.
- Вы кто? – спросил Миша, разглядывая сидевшего перед ним молодого человека, в черном пальто, лицо он видел смутно, тем более, его, вроде, проикрывали большие темные очки. Вроде лысый. Надо же так садануться.
- Я хозяин магазина, -представились пальто и очки с лысиной, - а вы наверное по поводу погрома учиненного в нашем магазине вчера ночью? Я вам звонил, мне сказали, что подошлют человека.
- Да, - пьным голосом ответил Миша, так еще и не пришедший в себя, - так Вы же в обрыве валяетесь с проломленным черепом , я же только что от туда.
- Что!!? – лысые очки вскочили с места, - что ты несешь, головой больно сильно трахнулся!
-Не, - постепенно приходя в себя дружелюбно сказал Миша, - там не Вы, там другой, тот «черный», а Вы, извините, лысый.
Лысый щелчком подозвал к себе здорового бугая: - Качан, слетай, разузнай, что там стяслось. Чует мое сердце, что это Игорь, не зря мне кошки ночью снились.
То, кого назвали Качаном в миг испарился, под окнами взревел мотор и черный джип, в мговенье ока, исчез за поворотом, еще некоторое врезя гулким, рокотоом отражаясь в Мишиных перепонках. Сидели молча, рассатривая друг друга, пока вновь не послышался шум мотора. Лысые оки вздрогнули, растворилась дверь, на пороге возник  бугай со странной кликухой – «качан». Войдя, он посмотрел на лысого и кивнул головой. Лысый, некоторое время, продолжал сидеть молча, потом треснул кулаком по столу, встал и направился к двери, бросив, по дороге, одно лишь слово: «Война!»
- Что?- хотел спросить Миша, но дверь с грохотом захлопнулась за его спиной.

В тот же день состоялось два сходняка. Один проходил у заброшенного карьера, в шикарном особняке, окруженном красным, кирпичным забором, другой  в большом, но деревяном доме, неподалеку от станции. В обоих местах дислокации обсуждались животрепещущие проблемы жизни поселка, определенной стороны его жизни. И там и там кипели страсти, разве, что в особняке они ниразу не вышли из под контроля «папика», так ласково называла своего босса братва.
-  Все, закончили дисскусию, - прервал пламенную речь Батона, босс, - война мне не нужна. – Он посмотрел на Качана, - да говорил, но сказал это в запальчивости. Поймите, война это деньги, это уничтожение имужества, уничтожение средств. Да нас же тоже мочить начнут! Вспомните Питер. Вы, что думаете у них одни лошарики здесь? А? Хрен на рыло! Они сплоченнее не меньше нашего и пушки у них имеются, и гранаты. Поглядите,ведь они весь лес перепахали прежде чем заняться бизнесом. Да, мы влезли на их территорию, да мы организованней и сильней, но поймите, лучше плохой мир, чем никакого. Ты, что Батон, ты не помнишь своего дружка.Сыча? Что молчишь? Где он, а где ты. Ты ведь не хочешь вместе с ним на Волковском маяться? Нет? Тогда вот, что я вам скажу, братва. Я встречусь с ихними лидерами и поговорю с ними. Если они согласяться отдать поганцев, которые ару и девченку загубили, тогда попробуем решить миром наши проблемы, если нет, то тогда быть так, как сказал Батон. Ферштейн?
Братва молча закивала бритыми затылками, лишь один пацан привстал со своего места и сказал:
- Это «центровые» сделали, Серый и Хряк.
-  Что? – спросил «папик». Он знал, что у Пертрухи есть свои человек среди  «центральных», но никогда об этом никому не говорил, да и Петруха, до этого момента, был сверх осторожен. Чем черт не шутит, а вдруг и среди братвы стукачки имеются. Ведь информация, очень часто,бывает дороже любых денег, даже очень и очень больших. Он укоризненно посмотрел на Петруху, который уже понял, что допустил ошибку, могущую стоить ему головы.
Братва зашумела.
- Мочить «центровых»…
- Гасить их все пидерастов!
-    Прекратит базар! – чуть слышно произес «папик» и братва в момент успокоилась. Он внимательно осматривал лица пацанов, пытаясь определить в них, уловть, предал ли кто –либо из них значение откровениям Петрухи, но в бычих глазах зияла бездонная пустота. Ничего, надо как-нибуть проверку устроить, а там, глядишь, и выясниться, есть ли на корабле крысы. – Я решу эту проблемму, а до моего решения никаких действий не предпринимать….
На другом конце поселка, в деревянном трехэтажном доме, расположенным, как раз, на против здания вокзала, шла, куда менее, мирная дисскусия. Вероятно, сказывалась давнишняя вражда между двумя командами. В принципе, диспутом это и нельзя было назвать, команды вычислили «неведомого врага» и пора хрупкого перемирия подходила к концу. Впрочем, никто и не собирался, в дальнейшем, сотрудничать. Каждый за себя, и пусть победит сильнейший. Единственный вопрос, который не вызвал у конфликтующих сторон серьезных разногласий, был поставлен перед двумя исполнителями, в довольно резкой форме: «А нах…я Вы людей загасили?», на что Хряк и Серый давали невразумительные ответы, попеременно пожимая плечами. Больше всех был недоволен Гаврила:
- Вы понимаете, что эти крови потребуют, нашей с вами крови. Ну зачем их убивать то надо было? Рассказал ведь вам все этот «черножопый».
- Да мы…
- Да, что вы! Надо было моих посылать, они бы такого не допустили.
Залома, как мог, защищал своих парней, хотя чувствовал, что они были, мягко говоря, не правы. Но принцип, своих не сдавать, прочно засел в его мозгу еще с первой ходки
-А почему ты решил, что они узнают, что «черножопого» загасили мои хлопцы, а? Как они узнают? Сорока на хвосте принесет или ты заложишь?
Начало очередной конфрантации было положено и продолжать дальнейший разговор было бессымсленным занятием, что прекрасно понимали обе стороны. «Тупиковые» встали, следом поднялись «центральные».
- Зря ты, Залома,- бросил было на прощание Гаврила, как в гостинную влетел один из «центровых».
- Залом, там два «Джипа» к дому подкатили, какой –то мужик тебя спрашивает.
Братва бросилась к окнам. Перед воротами, действительно, стояли два черных «Джипа», а у калитки стоял здоровый дядька в черном кашемировом пальто, в темных очках и , практически, полностью лысый. Гаврила и Залома остались стоять возле окон, для сохранности, находясь под прикрытием плотных зановесок, а пацаны бросились за оружием. Оружие нынче не прятали по укромным, тайным уголкам, его приспокойно хранили в домах. Прям, Чечня какая –то, а не Среднерусская полоса. Но, приехавшие явно были настроены, довольно, миролюбиво и хотя из каждого «Джипа» торчало по несколько стволов, особой активности идти на штурм дома, они не выказывали.
- Спустись, наверняка их босс на разговор пожаловал, - предложил Заломе Гаврила, - я тебя предупреждал.
- Не каркай, - огрызнулся последний и стал спускаться вниз, под прикрытием вооруженных парней.
Залома с охранниками, а вслед за ними и Гаврила, стали спускаться вниз по лестнице. Около двери они немного притормозили и прислушались. На улице была зловещая тишина, лишь шелест листьев, скрип калитки, не громкий разговор и едва слышное, гудение не выключенных моторов, говорили о наличии жизни, по ту сторону строения. Напряжение нарастало. Залома приоткрыл дверь. Мужчина в очках все еще стоял возле калитки, но теперь он был не один, чуть поодаль, буквально в полуметре, находились вое здоровых быка с автоматами наперевес. Обычные местные, да и приезжие знали дурную славу этого дома и, поэтому, старались обходить его стороной. Пускай я лучше в грязи вымажусь, рассуждали они, пускай ноги промокнут, зато целым и невредимым останусь. Вот поэтому здесь всегда было спокойно и тихо. Хорошее место для неторопливой беседы.
- Ты ко мне? – спросил Залома, наполовину высунувшись из двери, как раз на ту, которую прикрывал, вооруженный каким – то допотопным автоматом, времен финской войны, охранник. Залома трезво оценивал ситуацию, если начнется бойня, то мы со своим вооружением окажемся в глубокой жопе. Вон, какие у этих чертей стволы. Ничего, мы их гранатами закидаем.
- Если ты господин «Залома», то к тебе, - ответил очкастый. Он стоял совершенно спокойно, никем не прикрываясь и, похоже, не опасаясь за последствия, хотя прекрасно видел, что со всех трех этажей в него и его бригаду были нацелены, по крайней мере, штук пятнадцать дул. Наверняка еще гранаты, а может и минометы, думал очкастый, рассматривая, сквозь темные очки, высокую, коренастую, чуть сутуловатую фигуру симпатичного черноволосого мужчины, наконец, решившегося выйти из-за широкой спины охранника. Следопыты херовы!
- Ты кто такой и по какому вопросу? – крикнул Залома. Вероятно, стоит заметить, что Залома был мужик не из пугливых, скорее осторожный он был. Что до всяческих «авторитетов –спортсменов», то на них он, вообще, плевал через соломинку. За последние три года, что он провел на зоне, он стольких «крутых» перевидал, что жителей в поселке. Ну и что? Ну и какие они там крутые? Это здесь он важно ходит, пальцы веером разводит, а на зону попадет, или пидор или кот. Нет, попадались, конечно, и не плохие ребята, но таких меньшинство, да и те шестерили на «синих». Сам Залома никогда шестеркой не был, и чертом не был, и мужиком, болтался он между блатными и работягами, и никак не мог пристать к блатным. В прошлом спортсмен десятиборец, и это после того, как отсидел на «малолетке» почти три года, Залома был не дюжей силы и, как не странно, не дюжего ума. Спорт и особенно зона закалили его воли, научили проявлять терпение и выдержку. Он, вообще, мог бы далеко пойти, по бандитской дорожке, если бы ни пагубная страсть к наркотикам. Она началась, она влезла в него, в колонии для несовершеннолетних и уже никогда не отпускала. Вот и сидит он в своей дыре, вот и командует отморозками из-за которых, возможно, начнется всяческая муть. Хотя, где наша не пропадала.
- Послушай,  - чуть повысил голос очкарик, - мы так и будем с тобой через калитку друг другу орать? Может, в дом пригласишь, пока наши пацана на улице погутарют?
- Проходи, - сказал Залома и кивнул в сторону крыльца. И получилось у него это, как-то по верещагински, как –то совсем не зло, что напряжение, висевшее в воздухе, куда –то улетучилось вместе с порывом осеннего ветра.
Охранник распахнул калитку и очкастый стал приближаться к дому, прихватив с собой одного из бычков с автоматом, остальные, человек восемь высыпали из машин на улицу и выстроились напротив забора. Из дома –крепости появились конкуренты и так же заняли выжидательную позицию. Пока очкастый шел по дорожке, ведущей к дому, Гаврила и Залома успели перекинуться парой фраз, из которых следовало, что Залома один будет «тереть терки» с очкастым, а Гаврила послушает их разговор из соседней комнаты.
Поднявшись вслед за хозяином, очкастый приказал быку остаться около двери и подождать, там же расположился один из «центровых» с минометом через плечо. На кой хрен, спрашивается, ему миномет?
Разговор был слишком тихим и Гаврила практически ничего не слышал, до его ушей долетали лишь обрывки фраз. Эх, думал он, надо мне было к их беседе присоединится, а то замутят что-нибудь за моей спиной. Лишь один раз Залома повысил голос, из чего Гаврила понял, что речь идет не о нем, а о вчерашнем инциденте и по тону Заломы, можно было предположить, что очкарик чего- то от него требовал. Лишь в самом конце разговора, когда тональность его немного повысилась, он понял суть проблемы. Лысый очкарик требовал от Заломы выдать ему Хряка и Серого, взамен он обежал устроить трехстороннюю встречу, на которой, мирным путем, решить все спорные вопросы. На что Залома, со свойственной ему прямотой, послал того подальше, заявив, что своих не сдает, а если тот захочет сам их взять, то пусть попробует. И, вообще, кто он такой? Мы тут обитаем, можно сказать, с зарождения цивилизации и вдруг, появляется какой-то папик и начинает диктовать свои условия. Бля, ведь это же…, пронеслось в голове у Гаврилы. Но, видимо, это понимали и присутствующие в гостиной, поэтому Залома немного смягчил свою позицию, пообещав, во всем разобраться и если «эти черти виновны, то я сам с ними разберусь». Лысый был явно раздражен и недоволен, но вида  не показал, распрощался и вышел из комнаты, Залома остался неподвижно сидеть в кресле. Гаврила открыл дверь.
- Ну что??
- Сука!
- Что?
-   Козел, петух еще раз выругался Залома, - хочет раздела территории. Мол, я тут свое место застолбил и никуда от сюда не уйду. А еще крови моих пацанов требует. Говорит, мол, я знаю, кто хачика угондошил.
- Хорош гусь, согласился Гаврила, присаживаясь напротив, - может…
- Не может! – грубо одернул его Залома, - если узнаю, что твои заложили Серегу, то пощады не жди.
- А ты меня не пугай, мы люди пуганые, - так же резко ответил Гаврила, - я тебя предупреждаю, если хочешь конфронтации, то ты ее получишь! Пошустри лучше среди своих архаровцев, больно языки у них длинные.
- Да пошел ты!
- И тебе того желаю, - ответил Гаврила, встал и отправился следом за лысым.
Шло время. Наступала снежная и морозная зима. Война, «о которой, так долго, говорили большевики» так и не началась. Нет, были, конечно, отдельные стычки, погромы, поджоги, но видимо, каждая из трех сторон не считала достаточным количество сил и средств для ведения полномасштабных действий по уничтожению противника. Вот если бы, какие –либо две команды объединились против третьей, тогда да. Но амбиции лидеров, взаимная неприязнь и прочие причины не позволяли им пойти на такой шаг. К тому же, летний сезон закончился, поток денег превратился в тонюсенький ручеек, для разборок это время не подходило, это вам не Питер, а тем более Москва. Поэтому в поселке наступило затишье. Тем более, Залома, будучи, как я уже говорил, человеком осторожным, на всякий случай, приказал Серому и Хряку, на время, куда –нибудь заховаться….

* * *

- Ты чего Серый?
- Да пошли они. Тоже мне, городские приблуды, приехали, ходя с пушками, надоело! Помнишь, как мы этого пучеглазого ухайдакали? И что? Что эта мафия сделала? Отсосала!
- Да чего ты горячишься? Давай может еще по одной?
- Давай.
Один из говоривших достал из кармана пуховки початую бутылку водки и протянул ее другому, у которого рожа, вероятно от мороза, приняла кирпично-коричневый оттенок. Тот отхлебнул немного и протянул «банку» товарищу.
- А Залома тоже хорош,  послал бы этого пидрилу, так нет, нас послал.
- Так он же на время. Ты же помнишь, он сказал, мол, муть уляжется и все,- допивая остатки водки, возразил «пуховик».
-  Дурак ты, Хряк! И всегда им останешься. Да он просто сдал нас, вывел из игры. Понял! Что он говорил? Отсидитесь месячишко и привет. А сейчас что??
- Что??
-   Зима, вот что! Уже три месяца прошло, а от него ноль. Мочить надо всех, вот и весь сказ.
- Ты чего, Серый? - испуганно спросил Хряк, застегивая ширинку, - ты что удумал? Кого мочить? И оружия у нас нету.
- А все подряд. Сейчас пойдем лысого замочим, а потом «тупиков» пощипаем, надоело мне в берлоге париться, руки так и чешутся, от безделья. А чем мочить, найдем! Хоть молотком, хоть топором, хоть пилой. Я их всех пополам распилю и на дрова пущу.
Совсем неподалеку послышались голоса. Парни притаились и прислушались. Буквально в пятидесяти метрах от них, там, прямо за поворотом разговаривали двое, парень и девушка. «Центральные» переглянулись. В такое время, в такой поздний час, никому не рекомендовалось ходить по этой дороге, завязшей в глухом дремучем и страшном лесу, мало ли, что может случиться. Но, видно, «сладкой парочке» было невдомек, они весело балагурили, девчонка звонко смеялась, ее смех, отражаясь от серебристого снега и высоких сосен, раздавался, наверно, на сотни тысяч километров от экватора. Серый прижал палец к губам. Хряк с пониманием кивнул, они попятились и притаились за валежником. Жертвы медленно приближались к охотникам. Как только два черных силуэта оказались в нескольких шагах от них, так тут же, «центровые», как два коршуна набросились на них. Хряк, поскольку был поздоровее, кинулся на парня, а Серый на девчонку. Девушка завопила и больно ударила Серого носком каблука. Удар получился, на редкость, точным. Серый на мгновение застыл и, хватаясь за ушибленные яйца, присел на снег. Девушка бросилась бежать, взывая о помощи. Парню повезло меньше. Хряк уложил его на снег и дубасил кулаками по голове. Когда парень перестал подавать признаки жизни, а Серого немного отпустило, то оба «центровых» бросились в погоню за бабой.  Истошно вопя, задыхаясь, девушка из последних сил пыталась спастись от преследователей, но путь был не близкий, а силы были не равны. Еще пара минут и ее догонят. Что произойдет потом, можно и ребенку догадаться.
Хряк, заметно вырвавшийся вперед, наклонив корпус на бок, высунув язык, как гончая настигал свою жертву. Сто метров, девяносто,восемьдесят и…. И вдруг он встал, как вкопанный. Через минуту на него чуть не налетел Серый.
- Ты что встал, болван? Упустим же, тяжело дыша, постоянно сплевывая ручьем бежавшую слюну, хрипя и задыхаясь, спросил он.
- Там, - Хряк указал пальцем в сторону леса. Девушка же тем временем уже скрылась за поворотом.
- Что там? – постепенно приходящий в себя и восстанавливающий дыханье Серый оглянулся, - Где баба?
- Волки!!
- Что?!!
-   Это волки,- ответил он, чуть дрогнувшим голосом и попятился, увлекая за собой приятеля.
- Ты что? Акстись! Откуда у нас волки? Это приблудные собаки, шастают по лесу в поисках жратвы.
- Нет, это волки!
Из  леса на них смотрели три  пары зеленых глаз, сверкающие как будто рождественские фонарики на праздничной новогодней елке. Фонарики медленно приближались. Повеяло холодом от их горящих глаз.


* * *
- Дыня, да выключи ты эту музыку, надоело. Из всех щелей Киркоров лезет. Какую кнопку не нажмешь, обязательно на этого козела нарвешься. «Ты моя птичка, я твой птенчик, ты моя попка, я твой членчик», включи что-нибудь западное.
- Чего  это ты Киргиз сегодня не в духе, не выспался что –ли?
- Да выключи, говорю, зае…!
- А мне нравиться, - ответил Дыня и стал подпевать Филе.
По Приморскому шоссе, по направлению к славному городу на Неве, на скорости сто десять километров в час, не смотря на обледенелую трассу, летел серебристый «Форд», в котором находились два парня, лет этак по тридцати. Один из них был невысокий коренастый крепыш, примерно метр семьдесят рост, шестьдесят вес, мастер спорта по дзюдо, возможно, в детстве ушибся головой или на татами, вероятно, по этой причине у него, иногда,  бывают проблемы с умственной деятельностью, глаза карие, волосы черные, нос с горбинкой, губы узкие, верхняя губа чуть вздернута к носу. Кличка у него была «Дыня». А второй был киргиз, и кличка у него, тоже была «Киргиз». Вот и ехали по Приморскому шоссе по направлению к Питеру Дыня и Киргиз, Киргиз да Дыня.
- Послушай Киргиз,- обратился к приятелю Дыня, наконец - то выключивший завывания популярного исполнителя, - а босс сказал тебе, где эти духи хоронятся?
- Нет, - ответил Киргиз, - но он дал мобильник человека, который знает, где их найти.
- А что, сразу нельзя было позвонить этому человеку и выяснить, куда нам ехать.
Киргиз внимательно посмотрел на Дыню и пожал плечами. Действительно, почему сразу нельзя было адрес пробить? Как Киргиз сам до этого не догадался? Дыня хоть и дурак –дураком, а иногда дельные мысли высказывает, как сейчас.
- На телефон, звони, - Киргиз протянул трубу партнеру,- телефон в памяти записан, начинается на сто пятьдесят восемь.
- И что я ему скажу?
- Скажешь, что от босса, что нам нужен адресок этих шалунишек и все.
- Ага, так и позвонил, у него трубка выключена. Будем назад возвращаться?
- Позвони шефу, пусть сам решает.
- А чего я –то все время должен звонить, вот возьми и позвони сам. А то, как старшим быть, так ты, а как звонить так я.
- Звони, звони. Сам сказал, раз меня назначили старшим, то ты должен меня слушаться. Понял, детка. А я пока облегчусь.
- Не называй меня деткой.
- Хорошо, буду называть рыбкой. Согласен, детка?
- Не называй меня деткой! – обиженно крикнул Дыня, вслед, уходящему в ельник Киргизу и стал давить на кнопки.
- Ути, какие мы обидчивые, - улыбнулся Киргиз, застегивая ширинку и покрывая замысловатыми, восточными вензелями сероватый, от копоти, снег.
- Отключена, - радостно сообщил Дыня, когда Киргиз плюхнулся рядом с ним ни сидение.
- Кто отключена? – не понял тот.
- У босса тоже трубка отключена.
- Да ты по обычному телефону позвони.
- Зачем, у нас ведь «труба» есть.
-  Ё, - только и смог произнести Киргиз, взял у Дыни телефон и стал набирать номер, для верности, выйдя из машины, чтобы было лучше слышно.
- Ну, что, дозвонился?
- Дозвонился, сказал, возвращаться не надо.
- Тогда поехали в город.
- У меня там никого нет, - сказал Киригиз, - я ведь не местный.
- Ну, это у тебя на роже написано, - хмыкнул Дыня.
- Ну ты иудей, следи –ка лучше за дорогой, а не глаза мои рассматривай. Сам -то кто? А?
-Я? Я еврей. Вот команда подобралась, одни урюки. Слышь Киргиз, а как ты к «папику» попал?
- Да, как? Как и другие, - Киргиз задумался. Росказни о той старой жизни босс не приветствовал, полагая, что «солдат» поступивший на службу, должен думать только о коллективе и командире, а не о каких –то там розовых воспоминаниях и всемерно притворял свои планы в жизнь. В отличии от всех серьезных группировок и группочек, его бойцы находились, как-бы, на казарменном положении. Нет, когда все только образовывалось, и бригада промышляла в городе, то Питерцы жили в своих квартирах, а приезжие или в студенческих общагах, или для них снимали квартиры. Команда была не большая, еще не встала на ноги, и все средства вкладывались в бизнес. И лишь потом, когда босс решил перебраться за город, подальше от мирской суеты и разборок с конкурентами, он предложил каждому члену бригады сделать свой выбор, либо они переезжают вместе с ним и живут в поселке, либо – подыскивают себе другую работу. Какая –то часть осталась, в основном приезжие, а большинство не захотели перебираться в глушь. Хотя, какая это, к черту, глушь. Предрассудки. Вот и жили, те кто остались в бригаде, в особнячке, что поменьше, рядом с особняком «папика». Конечно, питерский бизнес не был заброшен вовсе, даже наоборот, процветал и расширялся, но все равно, масштабы были не те, что прежде, когда за одну сделку можно было получить столько «зелени», что хватило бы на всю жизнь. Но у босса случился конфликт с конкурентами, а те входили в «тамбовское сообщество», поэтому «папик» предпочел отдать свою долю в бизнесе и ретироваться. Правда у него была заначка, на черный день, но какая это была сумма и где хранилась, никто не знал. Да, если честно, это мало кого интересовало. Каждый знал свое дело, свое место. Все, как один, были «бойцами» и, не пытались прыгнуть выши крыши. Это только совсем душевно больной солдат мечтает стать генералом, а у того, у кого есть голова на плечах, ну, максимум старшим сержантом или ефрейтором. Киргиз был сержантом. Ну, если на жаргоне, это и не «бык», но и не «бригадир», то есть, «бык с уважением». Дыня же был обычным бычарой. Но с Киргизом  общался по простому, как и Киргиз с Дыней. Их, вообще, почему –то тянуло друг к другу, может из- за того, что в команде были почти все русские, а ни евреев, а уж. тем более, киргизов вблизи не наблюдалось.
- А как все? – приставал Дыня.
- Как ты, как Батон, как Качан. Всех кто –то из знакомых притащил. А разве не так?
- Не знаю, -Дыня пожал плечами, -может быть. Меня, как и Батона, Сыч привел, мы вместе в одну секцию дзю –до ходили, а потом еще и в институте вместе учились.
- Так ты что, инженер? – удивился Киргиз.
- Учитель.
- Что?
-  Я ведь в институте имени Герцина учился по специальности русский язык и литература. После первого курса в армию загремел. Вернулся, восстановился вновь. Потом академка на два года, потом опять восстановился. Вот там я с ними опять и столкнулся. Сыч, он всегда выделялся на потоке, здоровенный такой, сильный и грубый. Какой из него, к черту, учитель! Он уже тогда младшие курсы оббирал. Но у него папаня, какой –то шишкой был в Ленсовете, поэтому ему все, обычно, сходило с рук, - Дыня замолчал.
- Сладко, - сказал Киргиз.
- Я и стихи когда-то сочинял, - усмехнулся Дыня. Вот, послушай одну хохму.
Просыпаюсь я посреди ночи, за окном дождь хлещет, во рте полный бардак, ..й стоит, а в голове какая-то бижутерия вертится,  что листва в осеннее ненастье. Ну, дождь скоро затих, …й упал, а бардак в башке, как был, так и остался. Я встал, дай, думаю, водички попью, да морду ополосну, глядишь и рассосется. Встал, пошел на кухню. Включил воду, напился, башку под струю сутул, - ноль эмоций. Я призадумался, не много ли я вчера выпил кофе с коньяком? Точнее, коньяка не перебрал ли ненароком? Глянул в холодильник, а там вместо целой бутылки еле0еле на донце плещется. Махнул я рукой и выпил все без зазрения совести. Вернулся в комнату, бухнулся на диван, укрылся с головой…  И тут на меня снизошло просветление мозга!
О, боже правый! – воскликнул я, - ведь это никакая не бижутерия в голове, это же настоящие стихи!
Я обалдел.
Отродясь в жизни ничего не написал, а тут….
Вскочил я с постели, бросился к столу, схватил вчерашнюю «Ленинградскую правду» и записал на ней несколько строк. Перечитал несколько раз, хмыкнул от удовольствия и пошел курить, восхищаясь сам собой.
Заснул я только под утро, все эти стихи из головы не выходили:
«Я Вас люблю, чего же…». И так далее.
 И до чего же мне хорошо было на душе, что я принепременно решил предложить их какого-нибудь издательству. С этой благой мыслью, меня и застал сон.
Проснулся я счастливый и в благодушном настроение. Первым делом бросился к газете, где по средине статьи какого-то злобного Кошвана Викторова, красовались написанные моим корявым почерком строки. «Я вас…» – в аванс! Шутка!
Перечитал я их, задрожал всеми фибрами своей творческой биографии, и решил сбегать в магазин, отметить это дело. Какое? Глупцы! Рождение нового Пушкина!
Купил я портвейн, прибежал домой, посмотрел на стол. Газета на месте, вон, и строчки мною выведенные. Ну, что? За меня, за Пушкина!
Выпил первую. Тьфу, какая дрянь! Эти черные совсем обнаглели. Раньше хоть спирт соком разбавляли или концентратом, а теперь подслащенным чаем! Ну, скажите, это разве портвейн? И так мне мерзко стало, что я налил себе еще и выпил, даже не закусывая! Когда вино и страсти улеглись, я вновь перечитал свое творение, нашел измятый, но чистый лист бумаги, и переписал стихи наново. Ведь и впрямь, не нести же этакий шедевр на пасквиле какого-то старого жида.
Да, опять пришлось тащиться на улицу. А как я по вашему узнаю телефоны издательств, которые мечтают опубликовать мое произведение? Конечно! Не зря же кто-то додумался присобачить к уличным таксофонам «Желтые страницы». Думаете, дураки, деньги на ветер выбросили и баста? Дудки вам! Они прекрасно зная менталитет
Наших людей, понимали, что народец начнет драть из справочников страницы, целые главы и перекусывать цепи. Но, после того, как эти справочники, выпущенные между прочим за наш с вами счет, исчезли с улиц, их коммерческая составляющая существенно выросла. Понятно? Нет?
Те справочники, что на улице фирма выпускала за счет бюджета, и нагрела на этом руки, проведя бесплатную рекламную компанию. А, если вы, как кот попробовавший настойку валерианы, захотите вновь воспользоваться услугами так полюбившегося вам справочника, то вынуждены будете покупать его у бизнесменов за приличные деньги.
Теперь все ясно?
Впрочем, я отвлекся.
Выскочил я на улицу, сунулся в таксофон. Так и есть. Справочник весь изодранный валяется, но нужные мне страницы в целкости и сохранности. Ведь действительно, разве много у нас в городе настоящих поэтов. Выдрав три листка из потрепанной книжицы, вернулся домой, тяпнул чай со спиртом, занюхал статьей Виктора Ешванца, перечитал в сотый раз свой шедевр и сел на телефон.
Поначалу никто из сотрудников редакций не проявил особого восторга от моих изъяснений.
- Ало, я вот здесь стихи написал…
- Нас стихи не интересуют.
Пи-пи-пи.
- Здрасьте. Я вот тута…
- Вы где-нибудь учились?
- Нет
Пи-пи-пи.
Я вот…
- Сколько? Одно!?
- Да я…
Ту-ту-ту…
Если вы решили, что я отчаялся, то вы правы. Я, действительно, пришел в некоторое душевное расстройство, от черствости наших издателей. Ну как это так, какую-то Дашкову и Полякову печатают, а мне от ворот – поворот. Добил я портвеган, выкурил трубку, пробежался глазами по волшебным строчкам и, вновь, принялся насиловать телефон. К концу дня мне удалось договориться с несколькими издательствами, которые согласились прочитать мои стихи. Правда, для надежности мне пришлось соврать, что у меня не один опус, а масса, для этого, пришлось сбегать к одному знакомому приемщику макулатуры и выбрать у него несколько томиков стихов русских поэтов: Пушкина, Лермонтова, Фридмана, Бутмана и Бормана.
Но, тут передо мной встал еще один вопрос6 где взять пишущую машинку? Ведь, во всей издательствах мне дали ясно понять, что возьмут у меня рукопись только лишь в напечатанном виде. Пришлось звонить Аркашке и клянчить у него «Ундервуд», пообещав, напоить его до усрачки в ресторане, после того, как получу гонарар.
Перепечатав свой шедевр на листок, я следом набил несколько стишков из книжек всех этих Пушкиных-Мусиных, и довольный собой принялся гладить последние не рваные брюки.
Назавтра, побрызгав рожу одеколоном и приняв сто пятьдесят грамм «Зубровки» в капельнице возле метро, я помчался на Невский, где и находились издательства, благосклонно отнесшиеся к моим творческим позывам.
В редакции журнала «Х», меня встретила молодая дама, в строгом замшевом костюме, с прической, а-ля Кэри-Эн Моос, с приятным выражением на лице, стройными ногами и папиросой в зубах. Эта самая папироса как-то не вязалась с ее внешним обликом, но … Но, у творческих людей свои тараканы в голове. Я, к примеру, тоже в кедах на босу ногу, и ничего, не шарахаюсь от всех, как от прокаженных. Зато они от меня, даже место в метро уступили!
Женщина указала мне на стул, напротив себя, положила папиросу в пепельницу и , изобразив на лице нечто напоминающее знак вопроса, машинально поправила прическу. Я понял, что она готова выслушать меня.
Я достал из пакета пачку листов, выудил свое творение, откашлялся, словно Анастасия Волочкова перед спектаклем и начал:
- Я вас люблю, чего же…..
Она подперла ладонями нижнюю челюсть, смотрела на меня и молча слушала. Когда я закончил, она вытащила из пачки новую папиросу, прикурила и, помолчав не много, произнесла:
- Фу-х, молодой человек. Что я могу вам сказать. В этом что-то есть, но ..
Пауза. Затяжка. Стряхивание пепла.
… Но, - продолжила она, медленно пережевывая каждое слово, тем самым напомнив мне одно изречение: «Если умную мысль долго и тщательно разжевывать, а потом переваривать, - то результат может выйти с другой стороны». – Но, это старо, как мир. Это прошлый век, эта другая эпоха. Где вы увидели такую женщину, которой вы посветили свои…, - она на секунду запнулась, подбирая нужное слово. - …вирши? Взгляните за окно.
Я посмотрел, но ничего особого там не увидел. Ну, машины ездют, ну людишки шлындают, дождик поливает, птицы каркают. Да что там, обыкновенная Россия-матушка! Недоуменно пожав плечами, я посмотрел на даму, как нашкодивший ученик четвертого класса.
- На дворе двадцать первый век! – сказала она торжественно, с жаром туша окурок о край пепельницы. – А вы с барокко приходите.
- С чем, простите? – смутившись, поинтересовался я, не предполагая, что, мой опус имеет такое странное название.
- Сейчас совсем иной ритм жизни, - продолжила она, с жаром, не обращая внимания на мой вопрос. – Иной нынче норов, так сказать. Мир трещит по швам, стираются отношения между полами, женщины работают, а мужики торгуют собой и никакой романтики, никакого постмодернизма, - сплошное ****ство и разврат. Извините, - она виновато улыбнулась. – Вы меня понимаете?
Я кивнул, хотя, если честно, то совершенно ничего не понял. Прочитав по моим глазам, что я полная бестолочь, женщина порылась на столе, достала из какой-то черной папки лист бумаги и сказала:
- Вот, не далее как вчера, заходил ко мне поэт Сергей Рыжков. Знаете?
Я кивнул на всякий случай, а вдруг какая знаменитость.
- Тоже после обильного возлияния….
Я засмущался и зарделся, как знамя «Единой России».
- … принес несколько новых вещей. Вот к примеру:
«Если вас поставить раком,
И зажать соски в тиски,
А по жопе дать кувалдой,
То отвалятся носки!»  А, каково?
Я не много опешил и пожалел, что выпил только сто пятьдесят, а не двести. Стихи и впрямь были интересные, но мне казалось, что лучше всего их писать в общественном туалете или на заборе.
- Жестко! – сказала дама. – Да, но никаких соплей, никаких пенок, никакой каши но тарелке. Конечно, они еще сырые, но он их доработает, я уверена, что в следующем номере мы их опубликуем.
- А мое? – промямлил я, машинально втягивая голову в плечи.
- У вас слишком сыро! – ответила она, как отрезала. – Погуляйте, понаблюдайте за сегодняшними реалиями. Да, напейтесь, наконец, и выдайте что-нибудь экстраординарное, мощное, апокалиптичное.
- Я попробую, - потухшим голосом ответил я и направился к выходу.
- Да, только не надо никакого супрематизма и сюрреализма, -это сейчас не модно.
Я кивнул и бегом выбежал из редакции, стремясь сейчас же последовать ее совету, чего-нибудь выпить.
Выпив пару бутылок пива, возле Александровского сада, я перешел через Невский и зашел в другое издательство, находившееся не далеко от первого. Здесь я задержался совсем не на долго. Встретил меня молодой парень в очках и вязанном в ручную огромном фиолетовом свитере.
Первым делом он предложил мне перекурить это дела, а потом переходить к деловому разговору. Пока мы курили, он поинтересовался у меня, как я отношусь к нынешним властям, к нашей политике в Ираке и игре «Зенита». Если честно, то все три вопроса меня мало интересовали, поэтому разговор у нас не задался.
Покурив, мы перешли к непосредственному предмету моего интереса.
  Я торжественно, но не так, как той даме, прочитал стихотворение:
«Я вас люблю…»
Его реакция меня озадачила. Он рассмеялся.
Как выяснилось позже, он был барменом в кафе, расположенном на первом этаже, и заглянул в редакцию поболтать со знакомым корректором. Но, я ведь этого не знал, им воспринял его смех, как оскорбление в своих лучших чувствах.
- Не обижайся, братан, - он похлопал меня по плечу, заметив, что малость переборщил. – Просто ко мне приятель заходил на днях, притаранил стишок посвященный одной нашей сотруднице, - тоже про любовь написал, и примерно в таком же состоянии, как и ты.
Что они привязались ко мне с моим состоянием? Да, в нормальном я состоянии! Все соображаю и на ногах держусь.
- Послушай и выскажи свое мнение.
«Мадам» Я вас хочу, -
И потому драчу.
За стойкой бара вы стоите,
И мне, конечно, не дадите.
Однако, речи нет, -
Согласен на миньет!»
Здорово! Я бы так не смог. А эта дура Светка ему, действительно, давать отказывается. Представляешь? Он к ней с цветами на «мерсе», а она: «только в рот!». Дура баба!
- Я согласен, - ошалев от речей литератора, я схватил изрядно потрепанные листы со стихами и вышел на улицу.
- Ты заходи к нам! – крикнул мне в догонку веселый парень, я здесь два через два работаю. Напишешь чего-нибудь новенького, почитаешь. Я тебя со Светкой познакомлю, может, она тебе даст!
Теперь мой путь лежал в самый конец Невского. Если точнее, то на Суворовский, где находились еще два издательства из списка согласившихся со мной переговорить. Кстати, следует заметить, что все они совсем не плохо устроились, имея шикарные апартаменты в самом центре города, а, как известно, земля у нас дорожает не по дням, по  секундам.
Заглянув на улицу Восстания, в знакомый с детства подвальчик, и оприходовав там сто грамм и бутерброд со шпротами, я притащился в третье издательство. Дождь почти прекратился и я, с огромным удовольствием, проделал весь этот путь, от Адмиралтейства до Знаменской площади.
В небольшом кабинете сидела дама бальзаковского возраста, в светлом сарафане, обесцвеченными перекисью волосами, внушительной комплекции и лицом, как бесконечно счастливого человека, впавшего в состояние транса и вышедшего еще вчера в астрал.
- Ах, -ахнула она, когда я вошел и представился. – Поэт? Вы поэт! Как прекрасно ощущать себя творцом, как романтично бродить по ночному городу, любоваться звездами, слышать пульс дворов и проулков, внимать пенью птиц и чувствовать себя человеком МИРА! Вы ощущаете себя человеком мира?
 - В какой-то мере, - уклончиво ответил я.
- Замечательно! Присаживайтесь, - сложила ладони домиком и умиленно рассматривала меня. – А я вас знаю, вы абстрактный – метаффорист! Я права?
- В какой-то мере, - повторил я предыдущую фразу, не вольно, смущаясь. Как это она определила, о чем я пишу, еще не прочитав мой опус? Вон, та с папиросами, та вначале выслушала, а потом уже сказала о позднем барокко, а эта сразу же, не читая! Я проникся уважением к сумасшедшей бабке, но, вскоре понял, что поторопился.
- Нет, пожалуй, вы символический – аллегорнист. .Ваш ассоциативный ряд очень насыщен красками. И даже упоминание бранных слов не вызывает заметного отторжения у читателя. А это ваше: «Чем Петербург отличается от Венеции? – Тем, что у них в каналах гондолы плавают, а у нас гондоны!». Ха-ха, как мило.
- Простите, но я не про какие гондоны не писал, - слабо возразил я.
Но она не обратила внимания на мою реплику и восторжено продолжала:
- А эта ваша поэма «Оно», ну, разве не шедевр! Я кое-что даже наизусть выучила. Сейчас, сейчас, - она приставила ладонь ко лбу, задумалась на пару секунд, выбросила правую руки вперед и с надрывом начала декламировать:
«По каналу мы вместе на лодочек плыли.
Подскользнувшись, упала и камнем на дно.
Я следом рванул и из омута вынул,
Поднял на борт смотрю – оказалось оно.

Про любовь столько песен мне спела.
Сердце сладко щемило, болело оно.
Оказалось, совсем ты меня не любила,
А слова в твоих песнях – сплошное оно.

Ночь любви, поцелуи, оргазм и истома.
Ветер апрельский в окно.
Жаль, но тебя только не было дома.
Где ты болталась – оно» ….
- Простите, - решительно перебил я даму, уставший слушать про неизвестное оно, которое то болтается где-то, то тонет. Если автор имеет ввиду то, о чем подумал я, то это «оно» не тонет, об этом грудной ребенок знает. – Это не мои стихи!
- Как? – удивилась дама. – Разве вы не Ларин?
- Нет, я Белинсон!
- Так что же вы сразу не представились! – с дамы в одно мгновение слетело ее благодушное настроение. – Давайте ваши стихи.
Я протянул ей листок со стихотворением. Она беззвучно зашевелила губами. Потом подняла на меня глаза:
- Что-то в этом есть, но где символы, где космос, где метафизика вселенной?
- В нем, - ответил я, убирая свой листок в карман.
- В чем, в нем? – спросила дама.
- В говне, про которое вы только что читали.
Женщина, как рыба выброшенная на берег, начала жадно глотать ртом воздух, пока я не протянул ей стакан с водой. Она выпила и уставилась на меня выпученными глазами.
- Как вы можете, - укоряла она меня, после того, как пришла в себя. – Еще Блок писал в «12» о метафоричности. Помните. У него двенадцать революционных матросов идут по заснеженному городу, как двенадцать апостолов. А впереди кто? Кто впереди идет?
- Ленин, наверное, - я пожал плечами.
- Невежество, а еще поэтом себя величает! Впереди, - торжественно произнесла она. – «В белом венчике из роз, впереди – Иисус Христос!».
- Простите, - перебил ее я. – Он сколько выпил, перед тем как сказать вам что-то?
 - Кто? – не поняла она.
- Ну, этот ваш - Блок!
Последнее, что я помню, как эта возвышенная дамочка, вырывала у себя из головы волосы, брызгала слюной и ругалась таким отборным матом, что любой портовый грузчик мог бы у нее поучиться.
Скрипя сердце я отправился по последнему адресу, который был указан у меня в блокноте. Я уже ни на что не надеялся, я шел просто так, чтобы потешить свое больное самолюбие.
В редакции меня встретил пожилой мужчина со следами волос на перхоти. Он усадил меня на мягкий кожаный диван, а сам сел рядом, закинув ногу на ногу.
- Слушаю вас юноша, - сказал он, слащаво улыбаясь.
И хотя, я далеко не юноша, его комплимент моей помятой роже, я воспринял, как добрый знак, вытащил из кармана единственный оставшийся помятый листок, разгладил его и начал:
- «Я вас люблю…».
- Простите, молодой человек, - прервал он мое чтение. – В вашем стихотворение речь идет о какой любви?
- Не понял, - удивился я.
- Ну, кто кого любит? – уточнил он вопрос.
- Он любит ее, - ответил я, вдумываясь в смысл вопроса. – Абстрактный герой, абстрактную героиню.
- А, понятно, а я было решил…
- Что? – я все еще не понял, о чем он меня спрашивает, что его интересует. Ну, неужели не понятно?
-  Вы знаете, - вдруг сказал он. – Мирморов голубой!
- Кто?
- Филипп Мирморов, который про зверушек песни поет: про заек, про птичек. И Басков, и Данилко. Но, главный у них этот.
- Нет, не знаю, - искренне признался я. Да, если честно, то мне абсолютно плевать на этого артиста. Зато моего собеседника этот вопрос, похоже, очень сильно волновал:
- Да, это точно. И папа у него Пидрос!
- Кто?
- Имя у него такое, - ответил мужик и придвинулся немного ко мне.
- Да, плевать мне на него и на его папу!
-  А вы знаете, - продолжит он, не обращая внимание на мои вопли. – Что Петр Ильич Чайковский был активным педерастом.
- Господи! – взмолился я. – Ну, причем здесь Чайковский? Ну, и что, что он голубой? Ну, Элтон Джон педик… Вам стихи понравились?
- Да, что-то есть, - задумчиво произнес он. – Как у Пушкина, - и еще чуть придвинулся ко мне. – Кстати, вы слышали последнюю версию гибели поэта? Нет?! – он удивленно поднял редкие брови. Мне даже показалось, что они у него выщипаны, как у бабы. – Так вот, по последней из версий, историка литературы Бенедикта Сорнова по кличке Беня Сор: Дантес был обыкновенным киллером, а не любовником Натальи Николаевны. Да, юноша, обычный наемным убийцей. А заказчиком выступал сам Николай Первый, который домогался  или уже поимел жену Александра Сергеевича. Когда поэт узнал об этом, то вспылил и хотел даже вызвать императора на дуэль, но… Но, не успел.
Он придвинулся ко мне в плотную, и его рука упала мне на колено.
- Николай и Пушкина хотел…, - он посмотрел на меня залитыми патокой глазами.
Я отбросил его руку и опрометью выскочил на улицу.
Лишь через час я пришел в себя, влив в себя пару литров пива. У меня перед глазами стоял напомаженный рот редактора, его холеные руки и подкрашенные глаза. Но, больше всего меня разражала и убивала его последняя фраза: «Николай Первый и Пушкина, того…» Ужас! Как мне жаль было несчастного Александра Сергеевича.
Как я оказался в этом кабаке, по-моему в «Европе», я не помню, воткнулся только, что напротив меня сидит какая-то рыжая ****ь лет пятидесяти.
- Ты кто? – спросил я.
- Угадай, - игриво ответила она и, подмигнув, запела какую-то песенку. – «Позови меня с собой…»
- Да, на кой ты мне сдалась, - отозвался я и тяпнул какой-то отравы стоящей напротив меня.
- Хочешь отсосу? – неожиданно спросила она.
- Небось, дорого запросишь, - ее предложение меня совершенно не удивило – шлюхи они все такие.
- Вообще-то, я дорого беру, - сказала она. – Но, для тебя 500.
- Много, - вздохнул я. – Не потяну.
- Ладно, - сказала она, наливая себе в бокал шампанского. – Давай за 100, только конец помой.
- Хорошо, - ответил я, взял ее бокал с шампанским и…
Рыжая дама блевала под стол. Я сидел и зыркал по сторонам. Какие эти женщины нервные! Вдруг соседним столиком черта. Черты лица у Сатаны были удивительно знакомы, несомненно, что я где-то видел эту харю. По обоим сторонам от Вельзевула сидели два здоровенных вурдалака. Они пили, ели, веселились. К их столику то и дело подходили симпатичные девушки, сатана целовал их и что-то чиркал ручкой на протянутых ему листочка
Наверное, я попал на бал к Сатане, решил я. Допился, поэт фигов. Мне было не очень страшно, но все равно, я прослезился, когда представил себе, что скоро встречусь с Пушкиным, которого Николай I, хотел.  И тут на меня, как накатило, как понесло. Я вытащил из кармана ручку и быстро начал писать на салфетке. Дописав, я решил подойти к Дьяволу и попросить расписаться и у меня.
Вурдалаки, поначалу было не хотели меня подпустить к телу, но тот благодушно махнул рукой и, я протянул ему исписанную салфетку.
Он пробежал глазами по ней и лицо его стало пунцовым.
- Да, ты…, - задыхаясь, он заорал на меня. – Ты знаешь, кто я?!
- Сатана? – промямлил я, не зная, каким образом надо к чертям обращаться. – Может, мессир? А? – вспомнил я “Мастера и Маргариту”.
- Я не Рафаэль!!! – завизжал он.
Потом меня повалили на пол, и долго били кулаками по лицу. А потом кто-то “к устам моим приник и вырвал грешный мой язык”.
Но, ничего, я уже поправляюсь, и язык уже ворочается. А стихи, которые я в ресторане сочинил, я Шнуру подарил из группы “Ленинград” пускай публику развлекает!
Ну, не Пушкин я и не Рафаэль!



Есть мужчины – женщины, есть мужчины – ****и,
Хоть жопа в волосах, а  вся морда  в помаде.
Он стоит на тротуаре, он просит подаяния,
А вечером, с цветами, - к ****ям на свидание.

Да, времена такие, лови и не зевай,
Если ты конечно, - Басков Николай.

Он сидит в театре, он смотрит концерт,
А сам вспоминает вчерашний минет.
Он потеет в кресле, он елозит задом,
Как хотел бы он, чтоб любовник был рядом.

Вот у нигера б снять с фаллоса пенки,
Вырвать флаг из рук у «подростка Савенки».
Но мода проходит, не тот нынче норов,
Даже если ты такой, - как Филлип Киркоров.

А как хочется ему казаться мужчиной.
Для чего? Разве есть хоть какая причина?
И приходиться врать, и рассказывать сказки,
И вынужден он, ****ям строить глазки.

Изумляет придурков за первенство спора,
Уж совсем не голубой Моисеев Боря.
А следом ковыляет редкая сучка,
Имя трансвеститу, - Верка Сердючка.

И прячет он в штаны тоску – кручину,
Ну, не похож он на женщину, и уж совсем на мужчину.

Все женщины, - мужчины, все женщины, - ****и,
Все сказанное здесь, совсем не шутки ради.
Ведь бьет не в бровь, а в глаз, другая скорбная шутка.
Уж лучше баба, - ****ь, чем мужик, - проститутка.

А если меня понял, то напейся в хлам,
И знай, что во всем виноват Адам!

Некоторое время сидел молча, следя за дорогой. Здесь часто гаишники стоят, поэтому он немного сбросил скорость и полез за сигаретой, прикурив, он опустил секло и в салон ворвался морозный воздух. Дыня вспоминал свою молодость.
- Бывают у людей такие минуты, когда вдруг защемит сердце, задрожат колени, зашумит ветер в голове и взгрустнется. Сильные люди, обычно, стараются не показывать на людях своей слабости, хоть и хочется рассказать, хочется приоткрыть занавес, плотно закрывающий душу. Да кому открыть? Где тот близкий человек, который выслушает и поймет его. Друг? А разве они есть, в нашем деле? Те кто остались там, за чертой, те дышат другим воздухом, живут иными ценностями, иными понятиями. Кто –то простой инженер, вкалывающий на заводе за пятьсот тысяч. Он поймет меня? Он ждет, когда получит зарплату, чтобы принести жене и ребенку, но ее задерживают и он по ночам разгружает хлеб. Но он счастлив, потому –что, когда он, уставший, приходит домой, то его ждет жена, которая так и не ложилась, которая разогрела ему скудный ужин, которая сидит, напротив него и смотрит влюбленными глазами. Он меня поймет? Или рабочий, который кроме станка и стакана ничего в жизни не видел. Пришел на работу, включил станок, пущай вертится, время идет план следом, глядишь и премию дадут, а там и тринадцатая подоспеет. Задержка зарплаты, ничего у корешей перехвачу, до получки. Вечером пришел домой, включил телевизор, выпил маленькую и в койку. А утром вновь на работу. Поймет он меня? Может комерсант поймет? Да? Конечно,он со мной за ручку здоровается. Спрашивает про дела, про здоровье. Анекдот какой-нибудь свеженкий расскажет, поинересуется, как дела у братвы, про последние сплетни расспросит. Весь такой свой в доску. А сам глядит на тебя и думает, быстрей бы вас всех шлепнули или менты пересажали. Ну, кого можно назвать? Кого? Нету у нас друзей и быть не может, по определению. Человек человеку волк. Женщины? Да они все продажны, как и мы. Она сидит, смотрит тебе в глаза, глядишь и слезинка уж покатилась по пухлой щеке, а назавтра, она будет сидеть и так же умиленно слушать другого. Нет, брат, никому мы с тобой не нужны в этом мире. Мы люди без рода –племени. Нет у нас ни друзей, ни семьи, ни дома. Мы, как перекати –поле. Носит нас ветер по жизни, крутит нами пока не утихнет,пока не найдет для нас пристанище. А где оно? Во сырой земле. Хорошо если братва придет проводить в последний путь, выпьет, помянет и все. Ну,если ты что-то из себя представлял, то через год, глядишь, памятничек мраморный соорудят с надписью: «Спи спокойно Леха. Мы продолжим дело, начатое тобой» или что –то в этом духе. А мне не спиться, душа мается, не находит она пристанища. Страшно мне, ой как страшно. И жить страшно, потому –что не жизнь и умирать страшно, потому –что не знаешь, что там. Почему, почти, у всех смертников иконы в камере, складни? Почему, с какого хрена, они, вдруг, в религию ударились, молятся, кресты на пузо нацепили, лоб об пол поразбивали. Бояться или праведниками прекидываются? Бояться, нутром чую, страх ими движет да и только. Страх перед неизвестностью. Может в масульмане податься? У них в Коране записано: «Убей неверного и твоя душа попадет к Аллаху», ну, может я не совсем точно процитировал, да простят меня верующие, но смысл правильно передал. Шлепни еврея, русского, киргиза или еще кого и , Аллах тебя простит и примет в свои объятия. Аллах акбар! Дерьмо все это, жизнь наша дерьмо, никому мы с тобой, дорогой мой человек, не нужны, разве, что ментам да конкурентам.
- И какой выход? – спросил изумленный Киргиз, он никак не ожидал от приятеля такой философской речи. Он всегда считал Дыню чуточку повернутым, а тут такое.
- Ни-ка-ко-го! Нет у нас с тобой никакого выхода. Мы пушечное мясо и должны выполнять свое предназночение. Выполним, нас заменят другим пушечным мясом.
- Слышь, Миха, - Киргиз даже назвал Дыню по имени, по моему впервые в жизни. – ты случайно не того, умом не тронулся.
- Не боись, все нормально. Просто вспомнил про институт, про девчонку, которая ушла к другому, про Сыча, который на Волковском, - Дыня вздохнул, - а ты веришь в Бога? Или кто там у Вас?
- Не верю я не в Бога, ни в Аллаха, - Киргиз зло усмехнулся, - когда младший брат тяжело заболел, то мать с бабкой каждый день молились, чтобы Аллах спас его, а когда он умер, то пришел мулла и поздравил их с тем, что всемилостивый Аллах забрал его душу к себе. Отец тогда выгнал его из дома, а я долго плакал над телом моего маленького брата. Он знаешь какой был. Он был лучше всех на все свете. Веселый, вечно, был. Добрый. Мама ему даст что-нибудь вкусненькое, а он обязательно мне половину принесет. Мы бедно жили, как большинство людей на моей родине.
- Мы тоже. Хотя и говорят, что евреи народ ушлый, умный и богатый, да видно не всем дано….
Оставшуюся часть пути до Петербурга ехали молча. Киргиз вспоминал своего младшего братика, а Дыня размышлял о вечном. У поста ГАИ их машину тормознул омоновец с автоматом, приказал выйти из машины, проверил документы. Затем они с другим омоновцем перевернули в машине все вверх дном, залезали во все места, сверяли номера на двигателе, вообщем, устроили шмон по полной программе. Продмурыжив  с полчаса, их, наконец, отпустили.
- Ищи дураков, - сказал раздраженный Киргиз, садясь вместо Дыни на место водителя, - так мы с собой ствлоы и повезем. «Операция «перехват»! На каждом углу об этом твердят, думают, что братва набъет машины пушками и будет по городу колесить. Идиоты!
Дыня согласно кивнул. В этот момент зачирикал телефон. Дыня нажал на клавишу. Сказав, «але», он больше не проронил ни звука. Через несколько секунд в трубке послышался щелчок и длинный гудки. Дыня выключил трубу.
- Ну, что? –спросил Киргиз
- Давай на Грибоедова, дом двадцать семь там нас будет ждать человек в синей шестерке, он все расскажет. А ты говоришь душа!
- Это ты говоришь.
В условленном месте, на против арки, стояли синие «Жигули». Киргиз проехал чуть вперед и заторможил. «Жигуленок» три раза помигал фарами. Киргиз, не заглушая двигатель, вышел из машины и направился к «шестерке» с тонированными стеклами. Он попробовал было открыть переднюю дверь, рядом с водителем, но тот щелкнул кнопкой на задней. Киргиз залез на заднее сидение. Водитель был в черных очках, воротник его дубленки был высоко поднят. На приветствие Киргиза, никак не отреогировал. За время короткой беседы, он ни разу не обернулся к Киргизу, говорил тихо, обрывистыми фразами. Когда-то он уже слышал этот голос, но когда и при каких обстоятельствах?
 Киргиз внимательно слушал и запоминал. Затем он забрал пакет, лежащий от него справа и вышел из салона, быркнув на прщанье: «До свидания».
- Ну как? – спросил Дыня.
- На,-Киргиз протянул ему черный пакет, - спряч под сидение, остальное расскажу по дороге. Он выжал сцепление и нажал на газ. «Форд» плавно тронулся с места, в считаные секунды развив большую скорость.
- Ты, что, с ума сошел? По городу на такой скорости, сейчас же гаишников и ментов полным полно.
- Опаздываем, нам на другой конец города,в Купчино.
По дороге, их чуть было не тормознул гаишник, но пока Киргиз размышлял, останавливаться или нет, мимо них, на красный свет промчался белый «Опель» и страж дорожного движения, забыв про «Форд» бросился в погоню за нарушителем. От напряжения у Киргиза ладони покрылись потом, а на лбу выступила испарина. Он приоткрыл форточку. Дальнейшее перемещение по городу прошло без эксцессов, в Купчино они приехали во время. Часы показывали пятнадцать минут второго.
- Дом четырнадцать, квартира пятьдесят два,- неторопливо произнес Киргиз,- машину оставим в соседнем дворе, у нас есть пятнадцать минут. Там работаем не торопясь, но без лишнего шума, если что, ты знаешь, как поступить. Перчатки надень.
Дыня кивнул и полез под сидение, извлек из-под него черный пакет и достал из него два ТТ с глушителями.
- Я первый, ты следом, - сказал Киргиз.
- Сколько их?
- Четверо.
- Всех?
Киргиз прикрыл глаза и кивнул. Затем посмотрел на часы.
- Пора!
Два ночных странника синхронно вышли из машины и направились ко второй порадной. Поднявшись на второй этаж первым, Киргиз тихо подошел к пятьдесят второй квартире и приложил ухо к двери. За дверью звучала музыка.
- Звони, -шепотом сказал он, -три коротких и один длинный.
Дыня подошел к двери и позвонил. За дверью послышались торопливые шаги. Лишь только замок сделал два оборота, как Киргиз с силой рванул дверь на себя, так, что открывавший, вылетел на лестничную клетку, но был отправлен обратно мощным удаорм кулаком в грудную клетку. Дыня был мастер на такие штучки. Тем временем Киргиз, переступив через, корчившегося в прихожей, парня прошел в комнату. За круглым столом сидели три молодых человека, лет этак по двадцать – двадцать два и, вероятно, расписывали пулю. Завидя входящих, они было попытались вскочить со своих мест, но угрюмый вид непрошенных гостей, как и направленные на них дула пистолетов, немного остудили их порыв. Дыня толкнул, все еще державшегося за грудь, парня на диван.
- Привет хлопцы, - весело поприветствовал компанию Киргиз, - в «прэф» играем. Полезное занятие. А может и мне с вами сыграть? Я правда игрок неважнецкий, но чего не сделаешь, чтобы поддержать добрую компанию. Дыня, ты будешь?
- Нет, я больше в секу или очко.
- Ну, зачем он сразу про очко заговорил, верно приятель? – обратился он к парню, корчивемуся на диване, - что «очко» жим –жим, а грудка бо-бо?
Парень не ответил, а продолжал стонать и потирать ушибленное место. Лицо его было красным, как кумач, а по вискам катились капельки густого, липкого пота.
- Дыня,- продолжил Киргиз, - ну, зачем ты мальчонку обидел? Младших нельзя обижать. Видишь детке больно. Придеться обезболивающее давать. Верно?! – крикнул он, подойдя в плотную к дивану.
Парень закивал головой.
- Я спрашиваю, верно? – спросил Киргиз сквозь стиснутые зубы. Он наклонился над парнем и его глаза, и без того узкие, стали еще уже.
Парень кивнул.
- Ты, что, немой? – продышал он парню в ухо, - или ты со мной разговаривать отказываешься? Не уважаешь меня?
Парень испуганно затряс головой. Киргиз отвернулся от него и обратился к, безмолвно сидящей за столом, троице.
- Ну, что мне прикажите делать? Парень немой, убогий, да еще вот и травма у него.
Он отвел руку чуть назад и нажал на курок. Раздался хлопок. Что-то хрумкнуло, булкнуло и стоны прекратились. Сидевшие за столом одновременно вздрогнули, их лица перекосились, глаза выкатили из орбит, руки задрожали. Ужас, леденящий душу, мелкой дробью отражался на их зубах.
- Вот и обезболивающее подоспело, во-время,-констатировал Дыня, - а то, как парнишка мучался.
- Так о чем унас шла речь? – как ни в чем не бывало, спросил Киргиз.
- Ты пулю хотел расписать с мальчиками, - напомнил Дыня.
При слове пуля, находившиеся в комнате парни, вздрогнули.
- Спасибо друг, а то я что –то подзабывать все, последнее время, стал. Значит пулю. Тэкс. Дыня, один лишний за столом, что будем делать?
- Мне кажеться, что вон тот, светленкий, он тебе согласиться уступить место, - он указал дулом пистолета на парня сидящего посредине.
- Вон тот?. – Киргиз направил на него свое оружие.
- Ага
Два выстрела прозвучали, практически, одновременно. Парень ой-кнул, подпрыгнул и вместе со стулом рухнул на пол. Обои и пол покрылись бурными пятнами. Описать состояние парней, неподвижно сидящих за столом, представляется, довольно затруднительным занятием, поэтому я не буду этого делать.
- Подвинься, - вежливо попросил Киргиз парня, сидящего справа от него, - возьми стульчик у приятеля, он и на полу отдохнуть может, не развалиться.
Парень встал и дрожащими руками стал вытаскивать стул из-под покойника. Сердце у него стучало так, что еще чуть –чуть и, казалось, оно пробъет грудину и выскочит наружу.
- Давай побыстрей, - поторопил его Киргиз, тасуя карты, - видишь приятель рветься в бой. Правильно я уразумел, - подмигнул он другому,-а? Что, тоже в молчанку играть будем?
- Не, - дрожащим голосом ответил тот.
- Ну, что, поехали! – Киргиз стал раздавать карты. Дыня, тем временем, бесцельно слонялся по квартире.
Квартира была трехкомнатная, обычная «хрущеба», две смежные, одна раздельная. Было заметно, что уборки здесь не было очень давно. Хозяева квартиры, по всей видимости, были или алкашами, или людьми не чистоплодными. Пол и скудную мебелишку покрывал слой пыли, в палец толщиной. Обои обшарпаны, штукатурка потресковшаяся, паркет гнилой. Видно ребята сняли ее всего на несколько дней, а может и на одну ночь, за пару пузырей. Везде валялись хабарики и склянки из-под стеклоочистителя. Дыня прошел в соседнюю комнату. Сервант, покосившийся на левый бок, маленький письменный столик, настольная лампа и не заправленная кушетка. Дыня подошел к серванту и открыл его. Внизу, в самом углу стоял коричневый дипломат. Он достал его и положил на кушетку. Цифровой замок с легкостью поддался, и перед взором Дыни предстали небольшие целофановые пакетики с белым порошком внутри. Он аккуратно надорвал, один из них, макнул палец в порошок, поднес ко рту и лизнул. Немного подержал на езыке, сплюнул, усмехнулся и закрыл дипломат. Все, можно было закругляться. Он оставил дипломат на кушетке и вышел в соседнюю комнату, за столом, в которой, шла карточная игра. Киргиз выигрывал.
- Шесть треф,- говорил Киргиз.
- Пас.
-Вист.
Дыня подошел к Киргизу и положил ему руку на плечо, заглядывая в карты. Киргиз повернулся. Дыня кивнул. Киргиз поджал губы.
- Ну, что ты думаешь, - спросил он у Дыни, - сыграть мне семерную или не возьму?
- Играя, -согласился Дыня, наклонившись к уху Киргиза, он шепнул ему пару слов.
-  Отлично, значит будем играть семерную. Ну, что вы сидите, как кот на сечке, расслабтесь, а то карты таких напыженных не любят. Ничего, - сбрасывая карту, сказал Киргиз, - как в песне поется, что-то там, невезет мне в картах, повезет в любви. Верно Дыня. Вот мне в картах везет, а с любовью дело обстоит, прямо скажем, дрянь. А вам, как я вижу, в любви шибко везет, детки. Что вы больше любите? Девушек, деньги, а может Родину? Да, ребятишки Родину надо любить, и женщин надо любить, а вот деньги… . Деньги любить не надо, иметь их желательно, а любить нет. Дрянь все это, детки, их с собой на небо не прихватишь. Вот мы когда ехали к вам в гости, то Миха о дружбе рассуждал, о смысле жизни. Как по вашему, в чем смысл жизни? Молчите. И я не знаю. Какой –то умник сказал, что мужчина должен построить дом., посадить дерево и вырастить сына. Вы же мужчины! Приборы –то работают, а? Вижу, по глазам вижу, с этим у вас все впорядке. Детишек еще не настругали? Нет. Ну это и к лучшему, тяжело ребенку без отца рости,  я это по себе знаю. У меня батя рано помер, царство ему небесное, хороший был мужик, всю жизни на семью горбатился, пахал, как проклятый, вот и допахал. Честным был, легких денег не искал. А вы? Вы захотели капусту по-быстрому срубить и ладушки, мол, потом и дом можно выстроить, и ребеночка родить и дерево посадить. А может и целый сад. Представляете, сидите вы у прекрасного дома, с прекрасной женой, рядом детишки босоногие бегают, а вокруг, вокруг яблони цветут. Здорово! Вот мне бы так или моему отцу, как бы он обрадовался. Хотелось бы вам свой сад иметь? Вот видите. А жену красавицу? Представляете, девяносто –шестьдесят- девяносто, а лицо, а руки, а губы и глаза. О! Я хоть и восточный человек, все равно не могу описать этакую красоту. Стихи надо о женщинах слагать, а не пользоваться ими, как подстилкой. Вы молодые, это мы уже перешли рубикон, вам бы поэтами быть, художниками, вангогами, рембрантами, есениными, пушкиными, наконец. А вы? Что же в, братцы, натворили! Неужели вам мало был пяти процентов, это же огромная сумма. Положили бы в банк или на баксы поменяли и давай, сажай свое дерево. Эх, детки, детки. Мое. Раздача. Вист.
Дыня молчаливо наблюдал за партнером. Честно говоря, ему порядком надоел весь этот разговор, пора бы и закругляться, но Киргиз чего-то выжидал.
- Ладно, детишки,- сказал Киргиз, - дядя чего-то много болтает, может вы что-нибудь расскажите. Ну, ладно,чего стесняетесь, здесь все свои. Мы с дядей Дыней жутко любим всякие интерестные истории слушать. Правильно, дядя Дыня? Видите, он соглашается. Да вы не бойтесь, дурилки картонные, он вас не укусит,он по натуре добрый, это на него сегодня, что-то нашло. Ну, что расскажите нам что –нибудь. Нет? Тогда извольте ответить на один вопрос: «Кто из вас двоих додумался дялю Славу кинуть?». Только не надо кивать на мертвых, о мертвых или хорошо, или ничего. Ну, давайте, будте же мужчинами, раз в штанах что-то шевелится. Кто из вас начнет. Ты. Ты хочешь?
- Это, - начал было парнишка, сидящий рядом с Киргизом, но встретившись с ним взглядом, разревелся.
- Э, так мы не договаривались. Успакойся, дядя тебя не обидит. На вытри слезы, - Киргиз протянул ему салфетку, валявшуюся на полу.
- Это не мы, -парень стал размазывать слезы по щекам и от этого на них появились черные разводы, -честное слово, это не мы придумали.
- Ты уверен? – спросил Киргиз и ловким движением ноги выбил стул из –под парня. Тот с грохотом свалился на пол, - А мне почему-то кажеться, что этот кто-то находиться вместе с нами за столом и ведет дружескую беседу. Я не прав? – обратился он к другому.
Тот сидел, потупив голову, и молчал.
- Говори, а то прострелю бошку твоему приятелю, - вступил в разговор, какзалось находящийся где-то далеко, со своимы мыслями, Дыня. Он встал из-за стола, обошел вокруг него и приставил пистолет к виску смертельно испуганного товарища,- может это ты?
- Дыня. – Киргиз помотал головой,- сядь, успокойся, они и так скажут. Верно хлопчики? А ты поднимайся, негоже лежать, когда с тобой взрослые разговаривают, да и не только взрослые. Ну, представь себе. Ты приходишь ко мне в гости, а я валяюсь в кровати. Понятно, если бы я хворал, так нет, я просто валяюсь, потому-что мне вставать не охото. Разве это дело. Ну, давай руку.
Парень протянул руку, Киргиз чуть оторвал его от пола и отпустил. Парень больно ударился об угол стула. Хотя, в тот момент боль он вряд ли чуствовал. Какая может быть боль, если вопрос стоит о жизни и смерти.
- Какой ты, право, не аккуратный. Ладно, давай руку,- на сей раз, Киргиз, действительно, помог парню, подняться на ноги., - садись.
- Ребята побыстрее, ну, нам ведь тоже спать хочется, -  демонстративно зевая, произнес Дыня.
- Это не я, - сказал, поднявшийся парень.
- Он?
- Нет.
Парень вновь оказался на полу.
- Мы, что в кошки мышки пришли играть, - закричал, было, Дыня, но спохватился, почти три часа ночи.
-Это я, - прошептал парень, сидевший за столом.
- Что? – будто, нераслышав, переспросил Киргиз.
- Это я придумал, - громко произнес тот, даже, с каким-то напором, с каким-то вызовом.
- Ты, так ты, - согласился Киргиз вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил в парня, лежащего на полу, - вот и все, птенчик. Смелость – города берет! Да и брось голос повышать, и героя из себя строить. Мне тебя описали и я, как только вошел сюда, сразу тебя опознал, поэтому ты и жив ло сих пор, а они с Богом разговаривают. Или нет? Нет, еще рано, на какой день душа тело покидает, Дынь?
- На девятый.
- Точно на девятый, потом на сороковой возвращается, а затем улетает навсегда.
- Верно?
- Я что, по твоему, Библию изучал,- фыркнул Дыня
- А кто тебя знает. Ладно, - Киргиз положил пистолет на стол, - подробности, как вы дядю Славу кинули, меня не интересуют, меня волнует вопрос, маленький такой вопросик. Во сколько приедут за товаром и сколько их человек? Вопрос понятен? Минута пошла.
- Ровно в три часа. Их будет трое. Мы товар, они деньги. Героин в серванте, в маленькой комнате, - ответил парень, - меня они знают, я их тоже.
- А других?
-Одного, которого вы первым положили.
- Это хорошо, значит сойдем за приятелей. Не, но ты видал таких смельчаков, Миха,  у них товара на сотку тысяч баксов, а они даже не вооружены. Ну, пацаны, я просто поражен. Я без ствола по улице пройтись боюсь, а тут сто тысяч!
- Под столом, - сказал парень.
- Что, под столом? – изумленно, переспросил Киргиз.
- Оружие скотчем прилеплено к днищу стола. Мы поэтому и сели за стол, якобы в карты играем. А вы так неожиданно ворвались, что мы растерялись. Мы думали это Валерка пришел, а он, оказывается, сукой оказался. Я чуствовал, что все так кончится, говорил им, переждать надо, а они не послушали.
- Еб,- только и смог сказать Киргиз, проведя рукой под крыжкой, и выуживая от туда АКС,- они же меня могли угондошить! Я же говорил тебе, из комнаты никуда не выходить, а ты пошел по квартире шляться! Ты понимаешь, они же могли меня убить! – почти кричал он, прямо в лицо, партнеру.
- Откуда я мог знать? – виновато ответил Дыня, - смотрю, парни сдрейфили, ты занят, вот и пошел. Да ладно тебе, Киря, все ведь хорошо кончилось.
- Хорошо! Но, я ведь тебя предупреждал! – Киргиз никак не мог прийти в себя. Наконец, успокоившись, он посмотрел на часы, - без двенадцати три. У нас есть десять минут, чтобы перетащить трупы в другие комнаты, застелить какой –нибудь дрянью кровавые пятна. Стенка! Давай, отрывай обои, все одно, на соплях приклеены.
Киргиз молча смотрел, как Дыня и парнишка наводили в помещении мало-мальский порядок.  Кровь, конечно, видна, но мало ли, что здесь хозяева вытворяли. Это же вам не отель «Европа». Управились ровно за десять минут.
- А как же вы валить их собирались, автомат –то без глушителя спросил парнишку Киргиз, полностью  пришедший в себя, после небольшого шока.
- Это так, для подстраховки, как пугалово,- ответил парень, вынося в другую комнату окровавленные обои.
Наведя порядок, они сели за стол. Киргиз убрал с него автомат, предварительно, несколько раз, быстро передернув затвор. высыпал из рожка патроны. Дыня переложил пистолет в специальный карман, подшитый к подкладке куртки.
- Когда позвонят, - инструктировал Киргиз, - ты, вместе с дядей Дыней пойдешь открывать дверь и , пожалуйста, не делай никаких резких движений, а то,  дядя Миша выстрелить может, я же говорил, он у нас нервный. Понятно?
- Да.
Только он ответил, как в дверь позвонили.
- Расслабтесь. У вас же на рожах, по двести двадцать вольт висит, - сказал Киргиз, обращаясь к парню, - и еще, торговаться буду я, а ты сиди и кивай. Ясно!
Парень кивнул
- - Правильно, вот так и кивай. Да поможет нам Аллах! Тьфу!
Парень и с ним Дыня пошли открывать дверь. В прихожей послышались приглушенные голоса. Вскоре парень с каким-то мужчиной, первыми, прошли в комнату, следом шествовали два здоровяка, с оттопыренными карманами, замыкал шествае Дыня, правой рукой придерживая край куртки. Дыня был левшой.
- Добрый день, точнее, доброй ночи. Афанасий, - представился мужчина, протягивая Киргизу руку.
- Константин, -Киргиз пожал руку, бросив свой косой взгляд на дипломат, что держал в руках охранник, проследовавший за мужчиной, - доброй ночи, присаживайтесь за стол.
- Да мы, в принципе, не чаевничать сюда пришли, - сказал мужчина, тем не менее, сев за стол.
- Да мы, в принципе, вам чаю не предлагаем, - ответил Киргиз, - у нас его просто нет.
Присутствующие, оценив шутку, дружно засмеялись.
- Давайте обсудим подробности. На какую сумму вы планируете приобрести товар.
- Весь, за сто двадцать тысяч долларов, как мы и договаривались с Вениамином.
- С кем? – не понял Киргиз.
- Со мной, - вовремя вступил в разговор парень.
- А, прости, Веня, - Киргиз по-дружески сжал его руку около запястья, мол, спасибо парень, очко в твою пользу, - я и забыл, что твое имя столь длинное.
- Так, простите, сколько вы даете за весь товар? – спросил Киргиз, наблюдая, как один из охранников, уперся взглядом  в автомат, лежавший на диване.
- Сто двадцать.
- Это не серьезно, - категорично возразил Киргиз и заметил , как Дыня начал почесывать правое плечо, чтобы в любой момент, по команде Киргиза, выхватить пистолет. Киргиз потер глаз большим пальцем правой руки, это означало, что дергаться пока не стоит. Дыня прекратил чесаться.
- На нет и суда нет, - Афонасий привстал, - всего доброго.
- Рад был познакомиться,- ответил Киргиз и протянул мужчине руку, для прощального рукопожатия. Но мужик, выждав мгновение, вновь опустился на стул.
- Сколько вы хотите?
- В два раза.
- Сколько?! – мужик, опять вознамерился встать.
Киргиз полез во внутренний карман. Охранники в миг вытащили из карманов пистолеты. Киргиз, заметил это. Нервные больно, пальнут и сами не поймут, что сделали, подумал он, и, невозмутимо, достал из кармана шариковую ручку и листок бумаги, написал на нем цифры и передал листик мужчине.
- Но, мы договаривались об иной сумме.
- Это вы с Веней договаривались, а реальным хозяином товаря являюсь я, я и цену назначаю. Вы же деловой человек, и люди, которые за вами стоят, уверен, люди деловые и грамотные. Вы же понимаете, что, такое количество товара, стоит гораздо дороже той суммы, которую я вам здесь нарисовал. Вы перепродав порошок оптом, только за посредничество получите кругленькую сумму. Ну, Афонасий, разве я не прав? Ну, согласитесь. Этот мальченка, он глупенький, маленький, несышленыш еще. Он меня не предупредив, взял да и ляпнул вам про сто двадцать. А ему еще кто-то ляпнул. Цена то не с потолка рисуется, правильно Вениамин.
Веня кивнул.
Молодец, похвалил его, про себя, Киргиз, граммортно придерживается полученных инструкций. А, вообше –то, дураки они, детки, нашли с кем тягаться, автомат к столу приклеили. Эти дяди их, как куропаток, в миг, перещелкали, прям, как мы с Дыней. Коммерсанты хреновы. Этот Афонасий увидел, что перед ним не мальчишка сидит, вот и выжидает. Там внизу, наверняка, еще парочка бугаев притаилась, так, на всякий случай. Да, тяжело на с тобой придется дядя Дыня. Прекрати ты плечо начесывать, скоро в свиторе дыра будет.
- Мне надо посоветоваться, - поразмышляв, ответил Афонасий, - я сам не могу принять решение. Да и денег у меня с собой таких нет. Может на завтра перенесем нашу встречу?
- Нет. Завтра мы будем уже да-а-а-леко от сюда. Или сейчас, или никогда, у нас и другая клиентура имеется.
- Но у меня нет таких денег.
- А вы попросите одного из своих парней, пускай спустится и возмет в машине, там, наверняка, что-то осталось.
- Хорошо. – согласился Афонасий, - я дам вам двести тысяч.
- Двести сорок и ни центом меньше,- ответил Киргиз. Да, вот народец пошел. Ведь крысятничает падло, взял из общака тысяч двести пятьдесят, за сто двадцать купить хотел, а больше сотки в свой карман засунуть. Это при лучшем раскладе, а если бы решил пацанов убрать, то тут и все двести, остальное быкам. Хорош гусь. Он поэтому и звонить не стал. Какой смысл звонить, если вся сумма при нем. Вот вломить бы его, его же подельникам, так они бы с ним веселую шутку сыграли. Думаю, что одним «потеряшкой» стало бы больше..
- Дай дипломат, - приказал он охраннику, стоящему у него за спиной. Тот подошел к столу и положил на него дипломат и тут же вернулся на прежнее место, косясь на стоявшего в стороне Дыню.
Дыня явно нервничал, все время глядя на Киргиза, ожидая от него условного сигнала, но , пока, Киргиз сидел неподвижно.
- Теперь покажите товар, - произнес Афонасий.
- Товар –деньги –товар, - весело сказал Киргиз и поднес руку к подбородку.
Дыня напрягся. Даже маленькие капельки пота выступили у него на лбу. Он вытер их ладонью и почесал правое плечо.
- Да. Где героин?
- Вы сначала деньги покажите, героин находиться в соседней комнате. И для того, чтобы принести его сюда много времени не потребуется. Кстати, а как вы собираетесь проверить его качество. Вы не думайте, товар отменный, просто профессиональное любопытство. Я смотрю, у вас никакой химии с собой нет.
- Мы сами химия, - густым басом промычал охранник, находившийся рядом с Дыней. Вместе они смотрелись очень смешно. Тот был под два метра и коренастый Дыня смотрелся рядом с ним, этаким «бухендвальским  крепышом».
Дыня от неожиданности чихнул.
- Хорошо, - снова согласился Киргиз, - сами так сами. Показывайте деньги и Веня принесет вам товар.
Афонасий распахнул дипломат и показал пачки  пятидесяти долларовых банкнот. Киргиз кивнул.
- Вениамин, принеси дипломат с товаром, - приказал парню Киргиз, - да пошевеливайся, люди ждут.
Веня встал и, на ватных ногах, пошел в маленькую комнату. Оставшиеся замерли в ожидании. Вдруг до их слуха донесся звук распахиваемо окна. Мы же на втором этаже, промелькнуло в голове у Киргиза, этот сученок….
 - Что там происходит,чего он копается, - слегка раздраженно спроил Афонасий
-  Сервант, наверно, не открыть, там дверь вечно клинит, - как можно более спокойно ответил Киргиз и почесал подбородок. Медлить было нельзя, похоже, хлопец решил слинять, не дожидаясь развязки. Дурак! Я бы его и так отпустил, а теперь. Теперь все. Ведь он, падлец, и героин, наверняка, с собой прихватил. Обо всем об этом успел подумать Киргиз, разряжая обойму пистолета в постепенно обмякающие тела. Все это он проделывал машинально, лишь краешком глаза наблюдая, как Дыня добивает жертвы. Те, хоть и охранники профессиональные, а даже стволы достать не успели, да и располагались они по дилетантски, видно плохо их там учат.
-  Быстрее Дыня, -закричал Киргиз, - хватай дипломат,скидывай стволы и за этим гаденышем, а то, неровен час, нарвется на ментов и ему ****ец, и нам крыжка. Шесть трупов. По три на рыло, тут никакая «Международная амнистия» нам не поможет. А еще эти, внизу. Спохватятся, тут такая будет заруба.
 Дыня схватил, в охапку, дипломат и бросился вслед за Киргизом, перепрыгивая через трупы, машинально пряча пистолет в специальный нагрудный карман. Что поделать, профессиональная привычка.
Окно в маленькой комнате было раскрыто нараспашку. Дипломата с героином на тахте не было. Дыня подбежал к, стоящему возле окна, Киргизу. Улица была пустынна.

* * *

Эй, мужики, в натуре, вы что, белены объелись. Эй. Куда вы меня тащите. Больно же. Да я и так не сопротивляюсь. Козлы. Гомодрилы вонючие, с одной мозговой извилиной и то проржавевшей. Кончайте мне руки ломать. Шапку, шапку подними, змарзну.
- Шапку подними, а то у меня уши мерзнут.
- Я тебе покажу, шапку.
- Покажи, а то я ее, уже, из вида потерял. Между прочим, это не моя шапка.
- А мне плевать. – сказал тот, кто заламывал мне руку, - хоть Папы Римского.
Как грубо, зато хоть голос прорезался, а я думал, что вы тут все немые. Да, кончайте мне руки заламывать. Блин! И обязательно надо так толкнуть, чтобы я бошкой побольнее ударился. У черт, шишка, наверняка, будет. Кто мне больничный станет оплачивать?
Впрочем. Чего это я так расхорохорился? Может они меня убивать едут, кто знает, что там в черепной коробке у них твориться. Броуновской движение взвешенных частиц.. Частицы это мозг, а все остальное это жировая прослойка. Да. У этих и жировой прослойки нет, разве, что в мозгу, а в остальном мускулы, мускулы и мускулы. Мечта идиота!
Так, понятно, гасить меня сразу не будут, полномочий на то не имеют. Ну и  правильной дорогой идете, дорогие товарищи. Эх, мне бы не много картавости добавить и можно прямиком в Разлив, к шалашу Ильича. Зачем я в магазин поперся? Договоаривались же с Олегом, ходить только вдвоем. Ну, да это понятно. Ну, с бодуна я был. Нет, я пью очень мало, можно сказать, вообще, не пью. Нет, раньше закладывал, а как жена от меня ушла к другому, так сразу завязал. Тяжело. Тяжело с помхмелья про нее вспоминать, сердце щемит, да так, что жить не хочется. А вчера? А! Вчера же у нее день рождения был, точно. Все правильно, четвертое января шестесят девятого. Нет, сегодня не шесят девятый, она родилась тогда. Я позвонил, хотел поздравить, а ее нынешний муж мне говорит, ты, мол, представляете, я с ним набрудершафт не пил, я с ним и срать то на одной делянке не сяду, а он мне, мол, ты сюда больше не звони. А, каково? И это он мне, вы представляете. Я тоже, слабо себе это представляю. А она, стерва, так и не подошла к телефону. Я когда напился, разумеется с горя, я раз триста звонил. Сначала там подходили к телефону, а потом, верно, его отключили, следом отключился я. Проснулся, голова болит. Во рту сухо, а ведь я не пил целых два месяца. Целых два! Вы спросите у моих корешей, царство им небесное, мог я раньше больше недели выдержать?  Ни- за-что! А теперь, теперь так легко, как отнять автомат у чечена. Зря я Олега не послушал, надо было дождаться его пробуждения.
- Мужики, а что, собственно, произошло? Я как –то в толк не возьму?
- Приедешь, возьмешь,- ответил бугай прижимавший меня к левой двери так, что у меня кости трещали.
- Что, извините, я возьму?
- Мы тебе твой втолк в рот запихаем!
- Спасибо, я все понял.
И все же не следует им хамить, они люди нервные, работа у них такая. Мне, впрочем, терять нечего, я и из города подался в поселок, потому что решил, жизнь свою я прожил зря, ничего в ней не добился, никого не осчастливил. Дерьмо, оно и в Африке дерьмо. Так что, плевал я навас всех, слюною. Нет, сказать, что я совсем не боюсь, мне кажется было бы слишком самонадеяно, конечно я боюсь. Особенно, боюсь, что меня бить начнут или пытать, иголки под ногти загонять, утюги на жопу ставить, паяльники в нее засовывать. Этого я боюсь, честно признаюсь. Вот если бы сразу, то тогда наплевать,а мучать начнут,я ведь им все расскажу.Вот такая у меня натура. А может и не расскажу, опять же, натура у меня такая. Я и так могу и так. У меня с головой не все впорядке. Утром я один, днем другой, а вечером третьий, особенно сейчас. Женя ушла, голова болит, опохмелиться не дали, руки ломают. Точно, ничего не скажу. О, знакомые места, а как все изменилось! Раньше здесь лес был,я пацаном сюда с папаней бегал. Придешь, бывало, полчасика походишь и полное лукошко мухоморов, а сейчас. Понастроили халуп, коттеджей, особняков. Вы что? Так и будите жрать одни шампиньоны? Они же искуственные. О! Особнячек! Мы туда раз зашли, хозяин вываливает, весь такой напомаженый, весь такой в белом халате. Жена у него, кстати, ничего бабенка,рот у нее, я вам признаюсь о-го-го. Самый,что ни на есть рабочий. Так вот,выходит пузатый дяди и говорит. Что вам, иол, мальчики надо. А мы ему, мол, дядя, нам надо денег не много. А он, мол, это вам зачем? А мы, нам кушать хотца, дядя. И что, вы думаете не дал? Еще как. Его Торчик предупредил, что если в следущий раз он хамить станет, то его жене, потом,долго придется рот поласкать «клеросилом». Нет, дядя, с «тупиками» не стоит спорить, там более, если мы знаем, каким образом ты землю приобрел. Да дядя, у нас есть свои люди в местной администрации. Здесь ведь, вообще, постройки запрещены, ну, для обычных людей, для вас то, конечно, нет.
- И все же, мужики, что случилось.
- Заклейте ему рот, - сказал водитель, - от него такой выхлоп, что все окна запотели, нихрена дороги не видно.
- У меня вчера праздник был.
- Ага, вот мы и решили тебя поздравить, - рассмеялся водитель, - с праздичком тэбя дарагой.
- Спасыбо, - в тон ему ответил я и заметил, как сидевший рядом бычара, не довольно поглядел в мою сторону, - кстати, вас тоже с праздником, наступающем.
- Спасибо и заткнись!
-  Понял, не дурак.
Да, сурьезный ныне народец пошел, поговорить не с кем. Ни бе, ни ме, ни ку-ка-ре-ку. Одно только и знают: «Щас в дыню дам!». Скучно. Раньше тоже скучно было, носейчас, вообще, тоска два соска. Разговоры только о деньгах, кто сколько капусты нашинковал. Тьфу! Раньше хоть о бабах говорили, а теперь женщину за сексуальную машину стали принимать. Покатаешься на ней, попереключаешь передачи и баста. Пускай другие на «лохматке» ездют, мне новая машина нужна. Ну, не все, конечно, такие. Остались и настоящие рыцари, как новый супруг моей женушки, но такие редкость, да и не рыцари они вовсе. Козлы вонючие. Понял. Ты меня понял, вот ты кто такой. Я к тебе обращаюсь. Урод. Думаешь если деньги есть, то все у тебя в жизни хорошо будет. Ой-ли! Можешь волочиться сколько душе угодно, но тебя ожидает еще более страшная участь чем меня. Пошел ты подальше, урод!
-Э, ты кого это уродом назвал? – бычара толькнул меня кулаком в плечо.
- Что? – не понял я.
- Ты кого, козлина, уродом назвал.
- Когда?
-Сейчас!
Блин, он меня сейчас по салону собрался размазать, да у него на морде написано. Бычара!
- Оставь ты его. – заступился за меня водитель,- видишь у него «не все дома». А ты рот закрой.
Вот черт, наверно я в слух размышлять стал. Это у меня с детства. Помню, как-то сидим дома, смотрим телек. Так какая –то лабуда идет. Ну, вообщем, совсем не интересно. Ну, сидим, смотрим, а я начал мысленно разговаривать со своим приятелем. Ну, разговариваем мы, о чем, уже не помню, вроде спорим о чем –то, ну а в конце разговора я ему говорю: «Пошел ты на ху…!». Родители вздрогнули. «Что?» – спросил, сидевший рядом папаша. «Что», - не понял я. «Что ты, только что, сказал?». По его выражению лица, я догадался, что последнюю фразу произнес в слух. Правда обошлось, я ведь тогда еще мальнкий был, а родители у меня строгих правил, этакие принципалы, чуть что, сразу в угол, но я тогда отбрехался, мол, сам ничего не знаю, ничего не ведаю. И, вообще, это был не я.
Так, все понятно, знакомый особнячок. Помоему, я здесь уже бывал. Ага, значит к Дяде Славе, в гости, пожаловали. Но, зачем же так грубо, могли бы и позвонить, у нас в доме телефон имеется, городской, а нет, так письмишко бы чирканули. Я бы сам пришел, я обязательный если меня зовут куда –то или посылают, только не на …. То я обязательно прихожу. Вот такой я человек. Ну, да, вру, не пришел бы я, но уж записку бы точно оставил, мол, сейчас не могу. Уезжаю в срочную командировку, по приезде дам о себе знать, а может и воздушный поцелуйчик пошлю. Пошли они!
- Вылезай, - приказал бык, когда машина заехала на территорию, - и  без фокусов. Только дернись.
- Знаю, знаю, шаг в лево, шаг в право приравнивается к побегу. Где то я уже это слышал, - ответил я. Идиот. Куда же я здесь денусь? Я что, Бубка, чтобы через двухметровый забор козлом скакать? Да и настроения у меня нет, в салочки играть.
Из особняка вышел, такой же, как и «мой», быкообразный парень и направился в нашу сторону. Он подошел к моему конвоиру и поздаровался, будто сто лет его не видел. Они обнялись. Что за привычка такая? Может это связано с их профессией? Кто знает, пошел или поехал человек по делам, а обратно уже не вернулся. Лежит где-нибудь на бугорочке, руки раскинул, рот раскрыл и устремил свой взгляд в серое недо. Только нихрена эти глаза уже не видят, и снежинки, кружась и пархая в студеном воздухе, опускаясь, не тают на его добродушном лице. Белый снег, белое лицо, белая смерть Вот и прощаются они, как-будто видятся в последний раз, вот и встречаются, словно не видились со времен гражданской войны. А вель и верно, это я про войну, с недавних пор, у нас в поселке началась настоящая бойня. Буквално, следом за моим приездом. Раньше, как говорили мне пацаны, были лишь незначительные стычки, лишь иногда заканчивающиеся трагическими последствиями. Но, в последний предновогодний месяц все, как с цепи посрывались. Мочат друг друга, будто клопов на стенке давят. Я поначалу ничего не понимал, но постепенно стал втыкаться в ситуацию, и честно признаюся, так ничего и не понял. Нет, про запредельно далекую вражду «тупиков» и «центровых» я знаю не по наслышке. Еще с раннего детства воевали эти команды, да видно так и не навоевались. Судя по рассказам пацанов, «славины парни» или, как их здесь называют «бандиты», появились здесь около года назад и сразу начали теснить местных. Мелкие заморочки, поджоги, погромы коммерческих палаток, наконец, переросли в серию более серьезных и тяжких преступлений. Сначала одного порезали, потом другого избили, да так, что он почти ослеп на оба глаза. Последней каплей стало убийство «цетровыми» директора «хозяйственного» магазина,  вокруг которого крутились приличные деньги. Директор был под «бандитами». После этого состоялся первый и единственный разговор между «местными» и «приезжими». «Папик» «бандитов», дядя Слава, требовал от авторитета «центровых» – Заломы, голов убийц директора и продавщицы, на что Залома, пообещал сам во всем разобраться и наказать виновных. На том и порешили. Исполнители вскоре, действительно, исчезли. Правда поговаривали, что Залома просто спрятал их, на какое –то время, чтобы не обострять и, без того сложные, отношения с «бандитами». На время возникло неустойчивое равновесие. По всей видимости, это было еще связано с окончанием курортного сезона. Подули холодные осенние ветры, по начам, температура доходила до нулевой отметки, народу становилось все меньше и меньше,  бизес постепенно увядал, как и природа. Нет, ночной клуб с танцами, шманцами, по прежнему привлекал внимание молодец из Питера, Сестрорецка, Зеленогорска и прочих мест, ресторан, особенно по субботам, был забит битком, баня и сауна с различными видами массажа, включая и эротический, (я правда плохо представляю, что они массируют там и чем, может языком по голове? Ну, которая не та.) тоже не пустовали, но все равно, оборот заметно снизился, да тут еще и цены поползли в верх. Стали ходить слухи о девальвации рубля. Я, правда, этих слов не понимаю: дефолт, инфляция, конституция, это не для меня, если хотите объяснить. То выражайтесь нормальным языком, а то как начнут сыпать специальными терминами, хоть волком вой. Собрались бы у себя в каком-нибудь Кремле и поносили сколько угодно, про клиринги и климаксы. Нет, я не злюсь, просто, вчера, под это дело, стал телек смотреть, так на всех каналах про это дело рассказывают, нет бы комедию показать, новый год все-таки. Чего то меня не туда повело. Видно не совсем еще оправился от стесса, вызванного вчерашним возлиянием и общением с бывшей супругой. Да и сегодняшняя прогулка не предвещает радостных эмоций. Больно все в последнее время, как-то не так, не как у людей. Видно, правильно сказал водитель, на счет того, что у меня не все дома.
 По пристальным наблюдением сопровождающих меня быков я подошел к крыльцу.
- Ты его проверил? – спросил встречающий, у «моего».
- Ага, - ответил тот. Действительно, прежде, чем заталкать в машину, бык облапал меня всего с ног до головы, будто девку. Я еще тогда подумал, не собирается ли он надругаться надо мной, так сказать, лишить невинности, но потом понял, что парень просто обыскивает меня, как и положено по инструкции. Помню несколько лет назад на Невском или Литейном, хрен знает, была такая команда патрульных ментов, которая очень любила обыскивать всякий подвыпивший народец. Подойдут, бывало, к клиенту, попросят, предъявить документы, если таковые отсутствуют, то его начинают обыскивать. Да все как-то весело, легко, с шутками и прибаутками. А теперь главное. Если клиент «гол, как сокол», то его припровождают в отделение милиции, пускай дежурный решает, что с ним делать, ежели у него имеется в наличии, что-то похожее на партмоне или бумажник, то его отпускают на все четыре стороны. Нет, они не нагло по карманам шарили, забирали добычу и «посылали» клиента, они, как настоящие профессионалы, общупывали его, ловко выбивая нежный предмет на асфальт или в руку, я не знаю. Синяк придет домой, а денег –то нет. Где потерял? А кто его знает! Он на ментов и не думает, они ведь не лазили у него по карманам, наоборот, веселые такие, добродушные ребята, как на них можно подумать. Долго могли бы ребята «зачищать» пьянчужек, да жадность их сгубила. Дело в том, что кроме бумажников, или вместе с ними. Часто попадались различные документы: паспорта, удостоверения, права. Поначалу патрульные просто выбрасывали их, либо относили в отделение, мол, на улице нашли, но потом желание заработать еще больше денег перевесило осторожность. Они, с помощью одной знакомой щлюхи, стали возвращать документы клиентам, за умеренную плату. Та звонила, говорила, что нашла какой-то бумажник, а в нем, кроме паспорта ничего нет. Она бедная и несчастная, выяснила, в ближайшем отделении милиции, телефон пострадавшего и готова вернуть ему паспорт, но тот должен ей небольшую сумму, за потерянное время, за походы по ментуре, где ей нахамили и прочее.. Клиент доволен, что хоть паспорт нашелся, не надо делать дубликат, менты тоже, лишняя сотня карман не оттянет. Попались они из -за бабы. Какой-то «клиент» отказался платить деньги, а просто взял и избил шлюху. К несчастью для ментов, которые находились в засаде, в любую минуту готовые броситься на помощь подельнице, мимо проезжала патрульная машина и прибрала драчуна и его жертву. После долгих разбирательств и выяснений, щлюха заложила ментов. Чтобы не раздувать скандал, ребят по –тихому уволили из органов. Кстати, один из них, сейчас серьезный человек в городском криминальном раскладе.
Мы прошли в помещение. Впереди встречающий, следом я, замыкает шествие «мой».
- Постойте здесь, я спрошу Вячеслава Львовича, где он этого примет, - сказал встречающий и стал подниматься наверх.
Как только он скрывается из виду, я собираю всю волю в кулак, резко разворачиваюсь, так, что бык даже не успевает дернутся и …. Прошу у него сигарету. А реакция то у него говенная замечаю я, получив грубый отказ, мол, здесь курить можно, только с разрешения дяди Славы. Наверху послышались голоса, и кто-то стал спускаться вниз. Сначала показался бык, а следом, так и хочется сказать, корова, но язык не поворачивается сказать такое про «бандитского «папика». Спустились. Ну, что? Будем стоять рожи друг другу корчить или оценивать друг друга? Гусь свинье не товарищ, так и я тебе. Точно, стоит оценивает, козлина. Имел я его ввиду, во все щели, кроме половой. Дядя Слава, вероятно, оценив меня по достоинству, повернулся на девяносто градусов и прошел в соседнее помещение. Бык, стоявший сзади, слегка подтолкнул меня и от этого легкого толчка, я пулей влетел в помещение. Похоже, это была гостиная или бильярдная. Во всяком случае. Посреди комнаты стоял стол, перетянутый зеленым сукном. Правда, может на нем, они свои жертвы пытают, кто их поймет. Но все же больше похоже, что здесь играют в бильярд, вон и кии стоят у стены. Кий он куда лучше, чем бейсбольная бита. Правда, тоже больно, если по хребтине, но зато, сломаться может, а бита почти никогда. Вообще, обстановка в гостинной не напоминала камету пыток, а больше располагала к приятной дружеской беседе. Желтые языки пламени, весело вырывались из массивного, белого камина, отделанного кафелем, под мрамор, между прочим, его Олег делал – «тупиковый», откуда он мог знать, для какого паразита мастерит такую прелесть. Сервант, весь резной, с какими-то загогулинами и финтифлюшками. Канделябр. Я правда не знаю, что это такое, но очень на него похож. Буфет или, как там его, а бар. В баре широкий выбор напитков. Вот от чего бы я сейчас не отказался, так это от бутылки холодного пива или, на худой конец, румки коньяка. Как- будто прочитав мои мысли, «папик» показал головой в сторону бара, охранник подошел к нему  вытащил бутылку «Абсолюта». Фи, какая гадость, с утра водку хлестать! Затем последовал ликер и упаковка пива «Туборг». Вот это как раз то, что мне сейчас и надо. Хозяин молчал. На вид ему было около сорока, а может и меньше. Я, вообще-то, хреновый физио…, как-там, физиогномист, что-ли. Ну, это те, которые на роже мысли читают. Я не то, что мысль прочитать не могу, я даже с возрастом путаюсь. Мужику чуть больше двадцати, я мне кажется, что все сорок, бабе чуть меньше пятидесяти, а я уверен, что чуть больше тридцати. Хозяин, довольно крупный мужик, ростом примерно с меня, пухлый такой. На цепочке очки, в золотой оправе. Или видит плохо или для солидности таскает. Брюшко у него приличное, ручки коротенькие, ножки кривенькие. Чего это я так пистально его разглядываю, будто замуж собираюсь? Глаза маленькие злые, лоб большой, голова чисто выбрита, но видно, что на макушке волосы уже не растут. Нос немного приплюснутый, но не картошкой, губы толстые, на подбородке ямочка. Слегка не брит, это ныне модно. На нем бежевая рубашка и черные брюки. На шее цепь. Так и хочется Пушкина процетировать: «…златая цепь, на дубе том…).  Смотрит на меня своими поросячими глазами и даже не мигает. А бровей то у него почти нет, а может просто светлые, так мне в полумраке не видно. Оценил, пидрила, давай предлагай пиво! «Папик» подошел к быку, что-то сказал ему шепотом и посмотрел на меня. Тот кивнул.
- Проходи, что стоишь, как истукан,- сказал бык.
- А мне  и здесь не дует, - со свойственной мне прямотой ответил я и стал переминаться с ноги на ногу.
- Ну-ну, - промычал «папик».
Хотелось ему ответить что-нибудь в рифму, типа «гхм гну», но перспектива быть отметеленным тяжелыми итальянскими ботиками, из натуральной кожи, мне особо не улыбалась. Уж лучше промолчать. Сколько раз, вместо того,чтобы прекусить язык, я открывал свою варежку и последствия не заставляли себя долго ждать. Бывало скажешь менту, что он козел, так потом целую неделю кровью писаешь, или даме в трамвае ляпнешь, что у нее грудь, как вымя у буренки, так потом две недели примочки на рожу ставишь. Оказывается рядом с ней муж ехал. И часто такое бывало, вот поэтому я решил промолчать.
- Проходи, не бойся, - вновь раскрыл рот «папик», а там зубищь золотых видимо –не- видимо, аж вокруг все заблестело. Я присмотрелся, повнимательнее, да нет, вроде обыкновенные молочные зубы. Может померещилось? – может пиво хочешь? Мне сказали, что ты себя не важно чувствуешь.
- Пива! Пива это можно и пива.
-Во,- поправил дядя Слава.
- Что во? –спрашиваю, а сам думаю, вот полиглот хренов или лингвист. Опять ничего не знаю и ничего не помню.
- Пиво. А не пива,- ответил «папик».
Бред какой-то, причем собачий. Может он тоже с бодуна? Ну. Представте себе. Вызывает вас к себе начальник, для того чтобы пропесочить вас по полной программе, а может и с работы уволить, например, за прогулы. И вместо того, чтобы немедленно подписать приказ о вашем увольнении, он начинает рассказывать вам правила грамматики, что-то типа того: чу, щу пишу через у, ча, щу пишу через а. Бред? Я с вами полностью согласен! А ведь здесь, сейчас ситуация куда сложнее и хуже для меня. Тут не увольнением с работы пахнет, а нечто иным воняет. Причем, я это сразу понял, как только увидел эти угрюмые морды рядом с автобусной остановкой.
- Давайте, пив-о, - согласился я. Не помирать же мне с больной головой. В мир иной надо уходить со светлами помыслами. Опять понесло куда-то! А коленки-то дрожат, значит боюсь. А кто не боится, пусть первым кинет в меня арбузом. Я взял протянутую мне быком баку пива, открыл ее и глотнул. Удивительно, но с этим глотком, все желание поправить голову, моментально пропало. Может пиво показалось горьким, может настроение улетучилось, а может, я просто отвык опохмеляться? Я поставил банку на камин. Ну что, долго в гляделки будем играть или к делу преступим? Но, видимо, дядя Слава был расположен к беседе, поскольку не оказывал на меня морального давления, типа того, ну, морды корчил, глазами сверкал, кулаки почесывал. Он наблюдал. Он присматривался ко мне. Зачем? Если он все знает, то к чему эти наблюдения? Игра в кошки-мышки, это не для меня. Если черное, то не белое и наоборот. Козел плешивый.
- Не понравилось? – спросил он, - может коньяк?
- Спасибо, чего-то не хочется.
- Бильярд?
Вот привязался. Да не хочу я ничего, у меня настроения нет. Да и в бильярд я играть не умею, разве, что шваброй вместо кия. В бытность свою инженером в одном Ленинградском НИИ, запрягли меня как-то в колхоз. Мы с приятелем с собой взяли, я тогда часто злоупотреблял, даже лечиться хотел, но с возрастом, эта проблемма рассосалась сама собой. Значит, взяли мы канистру вина, десятилитровую. Приезжаем в колхоз. Ну, а там одни старперы всякие и бабы страшнее войны. Мы с приятелем от людских глаз подальше, за кустики и бэмц. Раз бэмц, другой, возвращаемся. А мест в бараке для нас нет. Пришлось в клубе поселиться, но это еще и к лучшему, там бильярд был. Мы после пятого бэмца решили в него сыграть.  Ну и сыграли. Я как мимо шара попаду, так хрясь кием по столу, он хлоп и сломался. Остался один. Играем им по очереди. Играем, играем и вот, после очередной неудачной попытки загнать шар в лузу, я как хрясь кием по столу. Результат прежний, кий в щепки. Что делать? Пришлось шваброй играть. Этой, сколько я об стол не стучал, нихрена не сломалась, так и дотянула до конца смены. Да мы и не играли особо, вы сами попробуйте шваброй поиграть, все руки в занозах. Мы потом на домино переключились. Костяшками, как не стучи, ничего с ними не будет, если только по ним молотком не ударить.
- Послушаете, если вы меня в бильярд играть пригласили, то это одно, а если у вас какой иной интерес к моей персоне имеется, то лучше не тяните кота за яйца, я потеть начинаю.
Лысый посмотрел в мою сторону, как-будто в душу хотел проникнут, внимательно так посмотрел, пристально. Что ты вознамерился там прочесть? Я сам с головой своей разобраться не могу, а уж про душу и не говорю, а ты так, наскоком, раз и все. Не выйдет, дорогой товарищ и не войдет. «Папик» поджал губы и боднул головой воздух, точно, как корова, осталось еще лепеху выдать на паркет и ладушки. От этой мысли я заржал, как жеребец. Я, вообще, ужасно смеюсь, действительно, как конь, порой даже неприлично, когда в солидной компании находишься. А смех у меня, противный такой, скрипучий с хлюпаньем, прям, такой же, как и голос.
- Ты чего быкуешь? – влез в разговор бык, - тебе что, в бубен дать?
Один ноль, в мою пользу! Если «папик» его одернет, то будет два.
- Качан, - «папик», действительно, недовольно поморщился. – сходи проветрись, заодно узнай, нет ли вестей от Киргиза.
Качан! Я даже чуть было опять не заржал. Что за погоноло такое, назвали бы «терминатор» или «рембо», а то «качан». А что, хорошо звучит, качан, но без кочерыжки. «Папик», тем временем, подошел к столу и поправил пирамиду. Щас, как возьмет шар, как запулит мне в бошку. Где то я этот трюк уже видел. Но, он похоже не собирался ничего в меня пулять, просто поправил один из шаров и посмотрел на меня.
- Давай.
-  Ну, что делать, когда так настойчиво приглашают. Придется согласиться, но я сразу предупреждаю, что игрок из меня некудышный и особой радости от меня не ждите, - скороговоркой выпалил я, подходя к столу и беря в руки кий. Сейчас, как дам ему, промеж глаз, посмотрим, как он тогда запоет. Да нет, конечно не дам. Я ведь еще на что-то надеюсь, а так, так меня быки в миг разорвут на кусочки и скормят вон тому жирному коту, который лежит возле камина и мурдычит во сне. Почему я не кот? Лежал бы сейчас где-нибудь, у хозяина на коленях, а лучше у хозяйки и мяукал, а она бы меня за ухом чесала и гладила. Вот жизнь, не жизнь, а малина с селедкой. Я правда рыбу не люблю жрать, но ничего привык бы.
- Ничего.- ответил дядя Слава. – я тоже не ахти какой мастер.
- На что будем играть? – спросил я, расчитывая, что тот скажет, мол, играть, мальчик, будем на твою жизнь. Хотя я вовсе не мальчик. Но я, как всегда ошибся. Он предложил сыграть на деньги. По десять долларов за шар. Я полез в карман. Две смятые стотысячные бумажки. Если бакс стоит пятерку, то у меня сорок долларов, то есть, я могу проиграть не больше четырех шаров. Хотя, какая разница, деньги-то плевые.
- Разбивай, - предложил лысый.
- Нет, лучше вы, - ответил я и пошел за пивом. Опять на пиво потянуло, значит наступила расслабуха, значит напряжение спало, значит осторожность потерял. Зря!
Лысый «папик» намазал какой-то драянью конец, не свой, конечно, а кия. Размял, зачем-то, большой палец левой руки. Поставил руку на стол, посмотрел на пирамиду и пульнул. Я, честно говоря, не знаю, как называется это движение, пульнул, ударил или стукнул, поэтому и говорю то, что первым на язык подвернулось. Шары разлетелись, но не один из них не закатился в лузу. Дядя Слава крякнул. Он, так и продолжал крякать, в течении пяти минут, потому-что за это время я забульбенил шесть шаров подряд.  Еще один и «партия Валерий Михалыч».
- Силен, - резюмировал он мой успех.
- Могем, - согласился я. Интерес к игре, так и не начавшись, пропал. Я стал рассматривать убранство гостинной. Ничего обстановочка, должно быть какой-то дизайнер оформлял, а может у хозяина вкус имеется. Хотя есть во всем этом что-то жлобское. По больше и по красивее и все в одну кучу. Здесь и старинная ваза и современная галогеновая лампа, здесь и сервант с финтифлюшками и японская подставка, здесь и пиво, здесь и квас, только это не про нас. Вот! Партию мы закончили довольно быстро, я еще закатил пару шаров и хозяин бросил играть. Было видно, что ему это тоже надоело.
- Перейдем в другую комнату, - предложил он, расплатившись со мной, - пообедаем.
- Я еще не завтракал, а уже обедать, - сказал я, но он пропустил мою реплику мимо ушей. Видно ему на голодный желудок влом со мной лясы точить, вот он и решил прежде подкрепиться, а уж потом и к делу переходить. Как в фильме: «покалякать о делах наших скорбных».
В соседней комнате, вернее, она больше смахивала на кабинет, был накрыт стол, вокруг которого суетилась молодая женщина. Жена, подумал я, ничего, симпатичная. Но это оказалась прислуга, но все равно, симпатичная, наверно имеют ее здесь все кому не лень. У нас в армии медсестра была, тоже такая симпопушка, между прочим, дочь командира части. Так ее весь полк и все призывы, пока она от кого-то не залетела. А такая скромница была, что ее папан до последнего момента не мог поверить, что его дочь может встречаться, а уж тем-более, спать с мужчиной. На столе стояла супница, салат из свежих овощей, жаркое и фрукты. Я посмотрел на часы, стоящие в углу. Мама дорогая, неужели уже три часа. А мне казалось еще утро, долго же я спал.
- Присаживайся, - сказал хозяин и сам плюхнулся в большое кожанное кресло, стоявшее возле окна. Надо запомнить, подумал я, если живым от сюда выберусь, то буду знать, что этот хмырь жрет возле окна. Из «калаша» по нему, с бугорка, тра-та-та-та. Вот смеху то будет!
- Я, вообще-то, не голоден, но разве что, для поддержания компании,- небрежно сказал я, подбирая слюну и садясь напротив.
Девушка обслужила нас, в смысле того, что налила в рюмки, салат в тарелку положила, открыла супницу. В комнате завоняло рыбным супом. Так я и знал, отравить меня хотят! Я же рыбу на дух не переношу! Надо же было подготовиться, надо же было изучить пристрастия клиента, раз его в гости зовете. Я сидел и ковырял вилкой салат, наблюдая, как «папик» наворачивает огромную бадью ухи. Он-то, видно, рыбешку любит. В промежутках мимо чавканием и похрюкиванием, дядя Слава умудрялся: поговорить по телефону, поковыряться в зубах, выпить пару стопок водки, облить бульоном скатерть, три раза рыгнуть и один раз  сморкнуться. Вы не думайте, что я вру, я специально наблюдал за ним. Мне-то все равно делать было не чего. Наконец, откушав ухи, «папик» решил преступить к жаркому и тут же, как из под замли, возникла прислуга и убрала грязную посуду, заменив ее другой. Вот сейчас бы сюда мою бывшую, подумал я, она бы уж, наверняка, вся на дерьмо изошла, от радости и счастья. Вспомнилось, с каким восторгом и завистью она рассказывала своим подругам, как она обедала у одной знакомой. У той муж какой-то бизнесмен, вообщем, упакованный парниша. А прислуга, тетка средних лет, вокруг них так и въется, так и вьется. «А вам яблочки теплые или из холодильника?», «А вам их порезать или кусать будете?». Я сидел и молча слушал, жуя квашенную капусту, которую хватал,  прямо руками, с тарелки и запихивал в рот. Да ладно, надо бы и мне пожрать, хотя не удобно, я ведь и вилку-то правильно держать не умею, а ножом могу пользоваться только в одном случае, если кому пузо нужно проткнуть. Выпить что-ли, для достижения душевного равновесия. Раздался телефонный звонок. «Папик» снал трубку.
- Да, я слушаю. Так, ага. Ты где? Ясно. Когда? Хорошо. Жду.
Вот и весь разговор, коротко и ясно. Не тебе здрасте, не тебе до свидания. «Жду!». Но зато, лицо у него явно подобрело, ну морда на лице стала мягше, ватной такой стала.
- Выпьем, - с явным удовольствием произнес он.
- Давайте, - согласился я, - а за что? За мир во всем мире.
- Нет, - рассмеялся он, - выпьем за тебя и твоего друга Олега, я думаю, он скоро присоедениться к нашей теплой компании.
Вероятно, я сильно изменился в лице, поскольку он радостно улыбнулся, посмотрев на мою постную физиономию. Неужели и его сюда привезут, нашли, значит, гады. Говорил ему козлу, надо в садоводстве прятаться, так он, мол, кто узнает, что мы с тобой в горелом доме хаваемся. Вот, бл…, и до ховались.
- Ну что ж, давайте, - ели сдерживая эмоции, которые то и гляди, готовы были перехлестнуть через край, ответил я. Мы выпили. Я закусил помидором и запил «колой». У меня давно привычка такая, все время водку запиваю, хотя, говорят, что это вредно для организма. Не знаю, врать не буду.
- Ну, рассказывай, - хозяин откинулся в кресло и рыгну, - извини.
- Ничего, - сказал я и рыгнул еще громче.
Он рассмеялся. Я полез в карман за сигаретой, помня о том, что здесь курить, было не велено. А мне наплевать, я курить хочу. «Папик» посмотрел на меня, но ничего не сказал, видимо пребывая в добродушном настроении.
- Так о чем рассказывать-то. Как я революцию сделал, Шурку Плоскина убил? Или может анекдот какой сбацать?
- Нет, анекдоты бацать не надо, ты мне лучше про портфель расскажи.
- Какой портфель? – спросил я, выпучив глаза. Ай-ай-ай, дядя. Я ведь тебя сразу раскусил, а ты агнцем прикидывался, да у тебя окал волчий, аж зубы блестят,- так о каком портфеле, - я сделал ударение на последний слог, - идет речь?
- Не валяй дурака. Если ты не скажешь. Куда вы его с твоим приятелем спрятали, тогда он сам мне все расскажет, и ты останешся не у дел.
- Это в каком смысле не у дел? Вы меня не больно зарежите, да? Или голову чем-нибудь разобъете, а потом все будут говорить, что я пьяный головой о камень стукнулся, так?
- Да, в чем-то ты прав.
- Так, зачем мне про какой-то неведомый чемодан рассказывать, если участь моя предрешена?
- Не дури, Алексей, ты понимаешь, что в любом случае кто-то из вас мне все расскажет. Остальное только будет зависить от того,как вы это сделаете, либо вас придется бить, да-да, бить, и очень больно, либо вы все рассказываете и показываете, и мы разбегаемся в разные стороны.
- Я бегаю плохо.
- Жить захочешь убежишь, как вчера убежал.
Я взял и нагло налил себе целый фужер водяры. Пьяный не так остро ощущает боль, как трезвый, резонно заметил я, опрокидывая содержимое во внутрь. По телу разлилось приятное тепло.
- Бр-р-р, хороша, падла, жаль только вредна для организма, - выдохнул я, прямо ему в морду,- а вы чего не пьете, я же за ваше здоровье пил. Видите, как я вас уважаю?
- Кривляйся, кривляйся, - сказал он, вытирая жирные губы солфеткой,- пока Качан не вернулся, вернется, ты не так кривлятся станешь.
- Пока еще он вернется,- ответил я. Чувствую, уже в бошку бам!
Зазвонил телефон. «Папик» взял трубку.
- Что?! Да вы….
Трубка полетела в угол. ЧП, злорадствовал я, усиленно пережевывая прекрасно запеченый кусок свинины. Что бы это могло быть? Может они Олега упустили, а может он и вовсе блефовал? Впрочем, особо долго размышлять мне не пришлось, поскольку дядя Слава, постепенно пришел в себя.
- Что, неприятности? – полюбопытствовал я.
- Все нормально, - ответил тот, раздумывая, - так на чем мы остановились?
- На капусте.
- На какой капусте? - не понял «папик»
- Откуда я знаю, вы сами про какую-то капусту рассказывали, а теперь меня спрашиваете,- ответил я наливая второй фужер. Гулять, так гулять, тем более на халяву.
В дверь постучали и появилась бритая голова.
- Вячеслав Львович, - сказала голова, - пару слов.
- Давай.
Бритый подошел к «папику» и , опять они начали шептаться. Прям, как бабу, все шепчутся, все шепчутся, можно подумать, что я шпиён какой-то. Хотя верно, я же из враждебного лагеря, который…. Бритик вышел.
- Короче. Визит твоего приятеля несколько откладывается, это дает тебе шанс выпутаться из этой истории самостоятельно и следовательно, остаться в живых. Если до появления твоего Олега, ты ничего не расскажешь, то я с тобой возиться не буду. Понял?!
- Понял, - приспокойно сказал я, опрокидывая второй фужер, - я только не понял одного. О чем речь?
- Прекрати валять дурака! – взорвался он, но тут же постарался взять себя в руки, - ты все прекрасно понимаешь. Это ведь вы с Олегом, вчера днем сперли из моей машины чемодан с документами.
- То портфель, то чемодан! Ничего мы не перли,- возразил я, - нас, вообще, в поселке не было.
- Качан!- крикнул «папик»,-приведи грузчика.
Через минуту в двери появилась тщедушная фигурка грузчика Борьки, который зимой подробатывал у центрального магазина, перетаскивая различные ящики, складывая коробки и вынося мусор. За эту работу его подкармливали всякой ерундой и давали бутылку бормотухи. На завтра все происходило по новой. Борька уже лет двадцать жил при магазине. В советские времена служил он грузчиком и ночным сторожем и мы, пацаны, частенько покупали у него ночью вино. Дороже на двадцать копеек, но какая разнится, если хочется. Борька был добрым, безобидным мужичком, но сильно пьющим, видимо от этого у него и не сложилось ничего в жизни. Была баба, спилась и сдохла, как собака, в канаве. Был сын, так отказался от отца. Был дом и тот сгорел. Вот и жил он в подсобке в магазине, даже не жил, а существовал. Разве можно это назвать жизнью, псины, которые вечно крутятся возле лабаза и то, наверное, в большей степени чувствуют себя людьми, чем он.
- Борюся, - ласково сказал «папик», -расскажи мне, когда в последний раз ты видел этого молодого человека.
- Так я, ёпт, его вчерась видал. Они с этим, с Олежкой около магазина крутились.
- Во сколько это было?
-Ёпт, ну я картоху приволок, потом стал снег перед крыльцом маить, потом…
- Быстрее соображай, - Качан больно ткнул его кулаком в бок.
- Э, ёпт, ты чего пихаешся, - распетушился Борька, - я же не груша тебе боксерская, ты по ней лучша калати.
- Я те…,- начал было Качан, но увидав укоризненный взгляд «папика» отстал от грузчика и присел рядом на стул.
- Успокойся Борис, он слегка погорячился, но ты так долго рассказываешь, что Сережа занервничал.
- Так это, ёпт, у меня часов-то нетути, вот я и вспоминаю, когда я видел этого парня.
Эх, Борька, Борька. Не помнишь ты меня, а я ведь в свое время частенько тебя портвейном угощал. Бывало, иду вечером с работы, а ты гондон сидишь на камушках возле магазина, ждешь, кто-бы тебе поднес. Я ведь тебе никогда не отказывал, а ты, ты даже не помнишь меня. Правда лет то уже сколько прошло, да и мозги ты последние пропил, так что, нет у меня к тебе ни злости, ни ненависти. Давай, напрягай свои высохшие мозги, авось к завтрашнему утру вспомнишь. Но Борька вспомнил гораздо раньше.
- Ёпт, точно, это было сразу после обеда, я тогда еще Ваньку Федеряева встретил, он мне пятьдесят грамм налил, а я ему за это, – он бесшумно засмеялся, - качан капусты спиз…. Извиняйте, вырвалось, - он смущенно прикрыл, грязным рукавом, рот,- и этот, здоровый,- он ткнул пальцем в сторону Качана,- он тоже в магазине был. Он около прилавка стоял с Риткой, с продавщицей разговаривал. А потом, я вышел, к ваньке, то этого с Олежкой увидел, они как-раз от машины, этого вашего отходили, а потом я обратно пошел, мне ведь работать надо.
«Папик» укоризненно посмотрел на Качана, который покраснел, как нашкодивший ребенок. Ебухов ему не избежать, решил я и точно, дядя Слава стал чернее ночи. Вообще-то, он не любил устраивать разнос своим подчиненым при людях, будь то свои или чужие, он считал, что если унизить человека публично, то это нанесет ему моральную травму, которая может перерасти в обиду. А если обида затаится и будет изнутри жечь человека, то в будущем она может превратится в ненавись, тогда берегись, такой опасней любого врага. Тот ничего не скрывает, а этот тихарится, тихарится, а потом, шасть кирпичом по голове и привет, заказывайте музыку. Но в этот раз он позволил себе высказать все, что он думает о своем подчиненным. Самыми безобидными, были слова о том, что в машину могли подложить гранату,все остальное великий и могучий.
- Я, - оправдывался Качан, до которого, похоже только теперь дошло, чем могло закончится его ухлестывание за симпатичной продавщицей, - я ее на сигнализацию поставил. Врет, не стояла она на сигнализации, хотел сказать я, но промолчал, пускай сами между собой разбираются, мне до фоноря.
- На сигнализацию!-орал «папик», сейчас пойдем проверим, на какую такую сигнализацию ты ее поставил,- Батон,-крикнул он. В комнате возник «мой» бык.- Посмотри за парнем, пока мне Качан будет лапшу на уши вешать.
- Ясно,-  ответил бык.
- Не ясно! – орал дядя Слава,- вы меня живьем в гроб загоните, с кем приходится работать!
- Так точно,- поправился Батон.
- Час от часу не легче,- схватясь за голову, только и смог сказать «папик», выходя в сопровождении Качана из комнаты,- мы скоро вернемся.
-  Ждем-с,- весело ответил я. Мне действительно стало весело. Может от того, что эта Кочерыжка сейчас получит дюлей, или не сейчас, но все равно получит,- выпить не хочешь?- обратился я к Батону. Тоже кликуха, будте-нате! Тот, что-то пробурчал себе под нос.
- А мне можно,- подал из угла голос Борька- грузчик.
- Тебе? Нет, тебе нельзя. Ты папаша стукачок, да и своих не признаешь, сколько я тебе козлу драному наливал –переналивал, а ты меня даже и не вспомнил.
- А ну-кась погоди, то -то я смотрю физиономия мне твоя знакома, а где видел не помню. Ты случайно на Варькин?
- Нет, я не варькин и не дуськин, я свой собственный. Меня мама родила, на не дуська какая-то.
-Хватит сотрясать воздух,- прорезался Батон.
- Так точно!- звонко выкрикнул я, передразнивая быка,- есть перестать сотрясать воздух. Какие еще будут указания!- все же зря я столько пью.
- Я те щас,- он даже привстал.
- А я пожалуюсь Вячеславу Львовичу, он тебя накажет. Видишь, мы с ним, как закадычные друзья сидим, обедаем. Он тебе, что приказал? Правильно, охранять меня, от этого упыря и супостата,-я показал пальцем на Борьку, - а то он может в горло вцепиться. Вот, а ты мне урожаешь. Нехорошо Бублик.
Бублик-батон проглотил мою горькую пилюлю и уставился в потолок, поигрывая «демократором». Для тех, кто не в курсах, поясняю, это обыкновенная милицейская дубинка, прозваная «демократором» на заре перестройки, когда милицейские кордоны разгоняли митинги различных организаций с приставкой «демо», не путать с «дерьмо», как то демократический союз, демократическая Россия, демо… и прочие. Сидеть на попе ровно, было скучно, и я принялся разглядывать пейзаж за окном. Вот высокий забор из красного кирпича, вот собачья будка, вот какой-то «штрих» шастает во дворе, вот ворота, вот калитка, вот опять забор. Стоп, вернемся назад. Вот забор, а вот калитка. Тра-та-та-та. А калитка-то приоткрыта! Сразу мысли дурные в голову полезли. Вот если бы я сейчас не выпил, то ни за что об этом не подумал, но я же выпил, а как только я приму чуть-чуть, так сразу голову теряю. Вот и сейчас, завертелась, закружилась в ней шальная мысль и понесла меня на крыльях надежды.
- Слышь Батон, а ты давно у Дяди Славы служишь?
- Давно, два года.
- Да, для вашего брата это срок не малый, обычно уже через год половина ваших ласты склеивают.
- Чего?
- Я говорю, ты сюртук деревянный еще не примерял?
- Пошел ты.
- Иду,- я встал из-за стола.
- Ты куда?-спросил Батон и тоже встал.
- Видишь мужик мучается, так я ему, с твоего позволения, поднесу рюмашку. Ты не против?
Я взал рюмку, взял бутылку. В этот момент за окном завыла сигнализация, Видно Качан не смог открыть машину так, чтобы она не загудела. Батон дернулся и повернулся к противоположному окну, выходившему в глубь двора, от куда доносился рев машины. Этого оказалось достаточным, чтобы со всей силы опустить ему на бритый затылок бутылку. Батон рухнул на пол. Я повернулся к грузчику, то попятился, закрывая лицо руками.
- Не бзди, убогих не трогаем,- крикнул я, ему на прощание, раскрыл окно  и выпрыгнул в него.
Слава богу, что «папик» никого не предупредил, о своем экспирименте. Поэтому все бросились на вопли сирены, совершенно забыв про обязанности. Поэтому, когда я выскочил из дома, то увидел лишь спины бегущих на звук людей. Путь к свободе был открыт. Стремглав я выскочил из калитки, пробежал несколько метров по дороге и свернул в лес, на небольшую тропинку, протоптоную жителями соседнего садоводства. Свобода, это ветер шумит в ушах, свобода, это звенят на морозе сосны, свобода, это радостно стучит мое сердце.
Быстро стемнело. Петляя, как заяц, я выбрался, на тропину идущую параллельно основной дороги. Ноги промокли по колоено, мерзли руки и особенно голова, естественно, что в момент побега я мало думал о какой-то там шапке. Ерунда, пусть мерзнут, главное, что я остался жив. Вот и развилка, теперь надо быть аккуратнее, за мной может быть погоня, хотя врядли, наверняка они решат, что я ушел в лес, да и места они, в отличии от меня, вряд ли знают. Я все же здесь вырос. Впереди слышаться голоса, на всякий случай, я прячусь за небольшую пушистую ель. Похоже по дороге идет парнишка и девушка. Везучие, могут безбоязненно бротить вечером по лесу. Вот уже и до поселка осталось совсем не много. Опять темные силуэты впереди, я снова стою в ельнике. Какие-то два мужика, может садоводы возвращаются домой с работы. Хочется курить, а зажигалки нет. Ладно, попытка не пытка, рискну. Я выхожу из укрытия прямо перед мужчинами.
- Мужики, -обращаюсь я к ним, как можно вежливей, - у вас не будет огоньку, а то я зажигалку посеял.
- Киргиз, у тебя спички есть?- спрашивает у спутника мужчина ростом по меньше.
- Сейчас посмотрю,- отвечает тот. Я понимаю, что это «бандиты», но вида не показываю. Ведут они себя прилично, так что, особой опасности я не чувствую. Но, на всякий случай ищу пути отхода.
- Да ладно, спасибо, - торопливо говорю я, - здесь не далеко, я в поселке спички стрельну. Вы не знаете, магазин еще не закрылся?
- Нашел, - говорит тот, кого маленький назвал Киргизом. Он щелкает зажигалкой и огонь освещает их лица. Один, тот что поменьше, очень похож на грузина, а тот, что повыше, настоящий урюк. Киргиз, где-то я уже слышал это погоняло, но где? Я благодарю за огонь и прощаюсь. Они продолжают свой путь, по направлению к заброшенному карьеру.
Я продолжаю свой….




                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕНАПИСАННЫЕ ПИСЬМА


                « Отпусти мне грехи, я не помню молитв,
                Если хочешь, стихами грехи отмалю.
                Ты скажи, я люблю от того что, болит,
                Или это болит, от того что, люблю».               
                Александр Башлачев          



- Э, мужик!
- Что?
- Конь в пальто! – крикнул мне, почти в ухо, красномордый.
- Иди ты! – огрызнулся я.
- Бля, щас… - прошипел красномордый и полез во внутренний карман куртки.
- Плюнь Серый, - потянул красномордого за руку второй мужик. – На электричку опаздаем.
- Смотри, - сплюнул Серый, злобно глядя мне в глаза. – Мы еще встретимся, щенок.
Я улыбнулся, но промолчал. Двери электрички захлопнулись. Поезд тронулся в путь, оправляясь в город, увлекая в своем чреве двух каких-то паразитов, один из которых возжелал начистить мне табло. «Увидимся, увидимся, псих поганый», пробурчал я и направился к дому Олега. 

                * * *

           - Привет.
-  Здорово!
- Ты какими судьбами?
-Да так, вышел погулять и здесь очутился.
- Олег:
- Леха! Идешь ты, пляшешь.
Мы обнялись. Это мой старинный друг, разрешите представить. Ну, он, конечно, немного с приветом, но они тут все такие. Да, мы же с ним выросли вместе. Погодки мы. Ну, и сами понимаете, обстановочка соответствовала. Что? Нет, это не то. Вы не думайте об этом, мы просто друзья. А что, нам и поцеловаться нельзя? Можно? Спасибо. Я вас всех очень люблю. Но, только потом.
- Так, что случилось?
- Ничего, просто жена меня бросила, а с родителями я разругался, вот и все.
-И Все?
- Ну, не совсем все. Денег у меня нет.
- Сразу бы с этого и начинал, а то жена бросила, с родителями поругался,  как был, так и остался.
- Каким ты был, таким ты и остался, - поправил я Олега. Он вечный двигатель, у него мотор в заднем проходе, он, как бельмо в глазу, как скепидар в заднице, вечно что-то колобродит, куролесит, прогибает, - а ты то как?
- Как? Да не как!
Это верно. Он всегда никак, он хоть и с двигателем, под сидением, он  не я. Я совсем иной. Куда я, откуда я, зачем? Нихрена не понимаю. Нет, раньше понимал, а сейчас. Но это мои проблемы, они вас не должны волновать. Верно?
Я, как это сказать, я это, ну, малость сдвинутый. Фаза у меня, ну, по фазе у меня, какие-то перебои. Я утром совсем нормальный, а вечером, с точностью наоборот. Да, нет. Я не из психушки, совсем нет, и мир воспринемаю совершенно адекватно тем представлениям, теми глазами, которыми, вы на него смотрите. Вы мне не верите? Нет?  Ну, хотите, я себя за пятку укушу? Зачем надрываться, да и кому это нужно. Я просто сам посебе. Ну, головой меня ушибли, не в детстве, нет, я сам себя ушиб, ну, потом, когда взрослым стал. Вот такие пироги. Ну, ебнутый я! Это вы хотели услышать? Да? Слушайте!
- Ты чего-то малость не в себе, может голову поправить? – спросил Олег, теребя мерзопакостную бородку, - водки хочешь?
- Я бросил.
- Ты?
-Я.
- Ну, ты брат дунул. Зачем тогда приехал? Здесь и сейчас, если не употреблять….
- Матом не ругайся.
- Что?
- Я говорю, не произноси всяческих слов, ненужных.
- А что я сказал.
Я наклонился и произнес, то слово, которое начинается на букву бе. Я сам его частенько обслюнявливаю, но больше стараюсь произносить, когда никого рядом нет.
В поселке я не был уже лет десять, может чуточку меньше. Раньше я приезжал сюда каждое лето, начиная с младенческого возраста. Родители снимали здесь дачу и так прикипели к этому месту, что вовек не оторвать. У них была веселая компания, они были молодые, примерно такого же возраста, как я сейчас. Шашлыки на поляне, походы в баню, рыбалка, грибы, ягоды, веселые застолья…. Странно, но потом это куда-то подевалось, во всяком случае, с возрастом инузиазма у них становилось все меньше и меньше, так же, как и народу на даче. Дети войны, они не обладали отменным здоровьем, на их долю выпало столко всяческих бед и страданий, что хватит не на одну жизнь, но они жили, веселились, любили, печалились и радовались, грустили и смеялись. Нам было тяжело понять, как им это удается. По идее, мы должны были бы перенять у них традиции, но мы ушли, мы ушли в другую сторону. Нет, мы тоже делали шашлыки, тоже ходили в баню, вдюблялись и расставались, но это был уже другой мир. Нам не сиделось дома возле жаровни, нам ни к чему был самовар, для нас важнее была свобода, мы перестали понимать их. А они перестали нас. Годы летели, люди уходили в мир иной и в один момент оказалось, что на даче, кроме Олега и его брата Паши никого не осталось. Мои родители переехали в другое место, остальные дачники кто куда. Я перестал приезжать на дачу. Вероятно, основной причиной стала моя женитьба и рождение сына. Катя, моя жена, была категорически против моих поездок на дачу. Ей, вообще, никогда не нравились мои друзья, как городские, так и из поселка. Если было необходимо, то она использовала их, в своих целях, как только она понимала, что в этом они ей ничем не помогут, моментально забывала про них. Ей было скучно с ними. Ее тянули шумные веселые компании, энергичные молодые люди, а здесь появлялось ощущение затороможенности жизни, здесь было болото. Люди, многое повидавшие в жизни, в основном не самого хорошего, а чаще плохого, не были ей интересны. И правда, разве доставляет большее удовольствие, приехав на выходные, отдохнуть и позагорать, выслушивать душещипательные откровения о несложившейся семейной жизни или проблеммах на работе., когда тебе чуть больше двадцати, когда только-только начинаешь входить во взрослый мир. А тебе говорят про него одни гадости. Я очень любил свою жену и поэтому выбора особого не делал. Считает, что я не должен приезжать, ну что ж, она права. Я забросил друзей, забросил поселок. Лишь изредка, в отсутствии супруги, я приезжал сюда и встречался с пацанами, но мы уже стали чужими. Мы обнимались, мы распивали бутылку другую, мы вспоминали прошлое, мы о многом говорили, но часто не понимали друг друга, часто не слышали или не хотели слышать о проблеммах и неудачах, которые ложились на наши плечи. Каждый за себя, вот по этой формуле стали мы жить. Жизнь продолжалась, продолжалась, но шла параллельными курсами. И вот прошло несколько лет, изменилась страна, изменились люди, изменились и мы. От Олега ушла жена, забрав с собой ребенка. Меня, моя выгнала из дома и вышла замуж. Мы остались одни. Он жил в небольшом собственном доме в поселке, я в городе у родителей. И вот, в один прекрасный миг я понял, чтобы окончательно не свихнуться от этой дрянной жизни, я должен уехать, должен выбросить, забыть эти десять лет и вернуться к истокам. Может быть тогда наступит душевное равновесие, может тогда перестанут преследовать ночные кошмары, может тогда я обрету покой. Я уезжал в никуда. Я просто убегал туда, где меня никто не ждет, но это был, пожалуй, единственный выход из сложившейся ситуации. Природа очень часто благосклонно влияет на человека. Особенно на такого как я, нервного, злого, психически не уравновешенного.
- Как у тебя дела?
- Да, так ничего, не плохого не хорошего, слушай, чего мы на улице стоим, проходи в дом.
Дом, старый дом, с наружи ты совсем не изменился, а вот внутри. Честно говоря, я глазам своим не поверил, когда вошел в прихожую. Из убогой и обшарпаной, она превратилась в конфетку, я даже снял сапоги, чего раньше никогда не делал. Да, что там прихожая! Гостинную, в которой когда-то стояли лишь, развалившийся секретер, да телевизор «Рекорд» выпуска начала восьмидесятых, было не узнать. Импортная мебель, японская аудио и видеотехника последнего поколения, ковры на стенах, поласы на полу. Мне аж стало немного не по себе. Я повернулся к сияющему Олегу.
- Ты что, женился на дочери Рокфейлера или у тебя появились родственники за границей? А может ты клад нашел или тебя взяли на работу в банк на должность управляющего? Как? На что? Где? – вопросы так и сыпалист из моих уст.
- Работаем, - ответил Олег, без особого чванства.
- Где? Где можно найти такую работу, чтобы за несколько, да какой-там за несколько, за год так подняться? Одна «Сонька» штуки три стоит,- я все еще никак не мог поверить в реальность происходящего. Еще в прошлом году я встретил в городе знакомого из поселка, который рассказал мне, что дела у братьев довольно неутешительные, еле-еле сводят концы с концами, перебиваясь случайными заработками. Кому крышу покроют, кому сарай починят, кому огород вскапают, а тут такое несоответствие его словам.
- Пять, - поправил Олег.
- Ну, тем более. Рассказывай, не томи.
- Слушай Леха, если ты хочешь, чтобы я тебе что-либо рассказал, то без смазки у меня язык не повернется. Давай, я сейчас пожрать быстренько приготовлю, водочку из морозильничка достану, мы с тобой сядим и спокойно поговорим. Хорошо?
- Только по чуть-чуть.
- Это уж извини, как получится.
Олег пошел на кухню готовить стряпню, а я все никак не мог взять в тол, с чего вдруг такие значительные перемены. Как за столь короткое время, можно превратиться из обыкновенного гопника в преуспевающего бюргера? Я прошел в комнату в которой когда-то жил, может быть хоть она, сохранила свой первозданный вид. Накося выкуси! Моя старушка преобразилась до неузнаваемости и превратилась в спальню. Господи, ну зачем ему здесь такая кровать? Зачем ему такой шкаф? Зачем такой телевизор, занимающий половину свободного пространства? Главное, что снаружи дом, как дом. Каким был, таким и остался, даже краска на стенах облупилась, с момента последней покраски, а внутри…. Не легче ли было построить новый, раз денег не мерено. Или это тоже настальгия? Я протиснулся между кроватью и телевизором и подошел к окну. О, а на окнах-то решетки, видимо не безопасно иметь здесь такое богатство. Я выглянул на улицу. В черном воздухе появились белые снежинки. Похоже первый снег. Надо же, стоило мне приехать в поселок, как пошел снег. Маленькие пушистые зайчики, весело кружась в голубом свете фонаря, напротив дома, медленно окутывали остывающую землю, покрывая ее тонким одеялом, а может и савваном.
Я закурил, хотя и не знал, можно ли курить в спальне. Ничего, мне можно, я думаю Олег меня простит. Только я о нем подумал, как он возник в дверях. По роже было видно, что явился он сюда с какой-то новой идеей.
- Слышь. Ухарь! А не помыться ли нам с тобой в баньке? Ты небось и забыл, что такое русская парная.
- Забыл, - согласился я. Действительно, а почему бы нам не погреть кости, почему бы не помахать веничком, не полежать на полке возле, пышущей жаром, печи.
- Так как?
- Я согласен.
- Тогда я баню топить, а ты иди мясо маринуй, там на кухне свиная шейка лежит, приправы на полках, разберешся, мы ее потом в гриле запечем. Да, колбаса в холодильнике на кухне, а красная рыба в другом, в том, что стоит в Пашкиной комнате. Огурцы и помидоры в погребе, ты знаешь где. Там еще банки какие-то стоят, я не знаю, пацаны откудо-то прволокли, можешь открыть. Вроде все, ну я пошел баню топить, через пару часов будет готова.
Иди иди, хватит выпендриваться! Это не в том холодильнике, это не в этой кухне, тьфу! Неужели деньги могут так резко изменить не только облик предметов окружающих человека, но и его собственный. Его мировозрение, его восприятие, неужели меняются одновременно с изменением разиера его кошелька? Похоже, что да! Для меня это не первый пример, взять хотя бы бывшую супругу. Тьфу, уже почти год прошел, как мы расстались, а я все никак от нее отстатьне могу, все думаю о ней, все страдаю. Еще раз, тьфу! Так, что он там про мясо говорил? Я прошел на кухню. Ну, теперь то я уже нисколько не удивился, хватит. Этого добра я насмотрелся по-горло, да и ни это меня поражало, а произошедшие перемены. Я ожидал увидеть одно, а вижу другое. Это, как с девушкой знакомишся. С виду крокодил, а с душой ангела, но чаще бывает все наоборот, с виду дюймовочка, а внутри баба яга. Как вырожался мой сынуля –дерьмовочка. Я порезал мясо, нашел перец и уксус, открыл банку с фасолью и кукурузой, почистил лук, всплакнув пару раз, достал из Пашкиного холодильника рыбу, сходил в погреб за огурцами и помидорами. В погребя нашел кадку с солеными грибами. Неужели хоть это они не забыли? Братья слыли в округе отменными грибниками, и к зиме у них всегда был засолен двадцатилитровый боченок груздей и волнушек. Я набрал целую миску хрустящих груздей и понес в дом. У забора появился чей-то силуэт.
- Олег! – раздался чей-то , до боли, знакомый голос.
- Нет, это не Олег, -ответил я, подходя к калитке.
- Ё, Леха, ты! Какими судьбами?
Что они все, с ума посходили или у них теперь это обязательно спрашивать: «какими судьбами?». Я не удивлюсь, что следущий, которого мне доведется увидеть, задаст аналогичный вопрос. Передо мной стоял Вовка – сосед. Не мой сосед, а сосед Олега, живет в доме напротив. Тоже ухарь и ё…-террорист. Был. Может тоже изменился?
- Привет Вовчик, - поздоровался я.
- Здорово! – Вовка был явно рад нашей встрече. Как, впрочем, и Олег. Мы обнялись, - в гости приехал?
- Типа того, - ответил я, - может в дом пройдем, а то холодновато как-то на улице стало.
- А где Олежка?
- Баню пошел топить, в честь моего приезда. Вот решили небольшой банкет устроить. Ты присоединишься?
- Да я, вообщем, по делу зашел, - замялся он, но было видно, что ломаться долго не станет, а поговорить можно и за столом и в бане. Как у нас ныне принято, половина наиважнейших вопросов решается или в бане, или на банкете. Есть еще и постель, но это кому, как больше нравиться.
- Смотри, тебе решать.
- Ладно, - согласился он.
Мы прошли в дом. Я отнес закуску на кухню, откуда мне знать, может у Олега и столовая имеется, чего по нескольку раз таскать туда –сюда. Вовчик преспокойно расхаживал по паласу в мокрых ботинках и даже немного удивился, увидев, что я разуваюсь.
- Брось ты, мы здесь никогда не снимаем обувь. На всякий случай, - многозначительно добавил он.
Я хотел спросить, что это за «всякий случай», но в прихожей зазвонил телефон. Я хотел было, позвать Олега, но Володька уже снял трубку.
- Да. Привет Торчик, ну, уж нет. Нет, давай завтра, сегодня я занят, Леха приехал. Как какой, ты чего? Хорошо, передам,- он положил трубку, - тебе привет от Димки Торчика.
- Из города звонил?
- Из какого города, с Тупиковой.
- Как и он здесь?- изумился я. Торчик, бывший афганец, был как и я дачником, и за всю жизнь лишь один раз приехал в поселок зимой и то, было это лет пятьдесят назад.
- Здесь, - ответил Вовка, - здесь не только он, я тебе скажу, ты упадешь, - и Вовка стал перечислять имена и прозвища моих старинных приятелей. Я только что и успевал охать, да ахать. Надо же, почти все те, которые приезжали сюда лишь летом, оказывается обосновались здесь уже несколько лет назад и преспокойно живут.
- Послушай, Володя, может пока Олег растапливает баню, ты расскажешь мне, что произошло, что случилось с Олегом, - я развел руками показывая на убранство гостинной,- почему вдруг пацаны стали перебираться из Питера сюда, что, вообще, здесь происходило в мое отсутствие. Может нефть нашли и поселок превратился в маленький Кувейт? Или что? Я, честно говоря, теряюсь в догадках, может ты разрешишь мои вопросы?
Вова поднялся с кресла и пошел в Пашкину комнату. Когда он вернулся, то в руках у него находился боченок пива «Балтика -7».
- Чтобы не скучно было, - пояснил он,- только рыба куда-то делась, никак не могу найти.
- Я ее на кухню отнес, давай принесу, - с готовностью предложил я, - там еще кальмары есть и крабовые палочки. Я думаю нам хватит.
Когда мы разложили закуску и открыли боченок, с улицы потянуло дымом, стало  так приятно, так душевно, как в детстве, до боли в сердце, до слез на глазах. Я, действительно, чуть не разрыдался, но звонкий голос вернул меня к реальности.
- У бля, уже пьют, - сотрясал воздух, вошедший в гостинную Олег, - здорово Володька, ты как всегда во-время.
- Ну как, баня? – спросил я.
- Все тип-топ, скоро можно париться. Сейчас примем по стопочке, да я пойду еще дровишек подкину
Мы выпили по пятьдесят грамм «Столичной», вспоминая, что пить то мне много н-и-и-зя, я закусил груздями и бутербродом с рыбой. Такое ощущение, будто я нахожусь по ту сторону зеркального стекла и наблюдаю за происходящим со стороны. Может я все еще не могу поверить в реальность увиденного? Пока я сидел и внимал своему рассудку, мужики о чем-то тихо переговаривались. Судя по напряженным лицам, разговор был о чем-то серьезном и я не пытался не только вмешаться в него, но и даже прислушаться. В любом случае. Это не мое дело, я здесь никто.
- Ладно, потом обсудим, - прервал беседу Олег, - а то Леха совсем скис. Давайте еще накатим, да я побегу, а то мы так до утра ее растапливать будем. Он налил, быстро выпил и вышел на улицу. Опять пахнуло березовыми дровами.
- Рассказывай, - попросил я развалившись в мягком кресле. По телу разливалось приятное тепло, в желудке полоскалась какая-то жратва, я ведь целый день ничего не ел, в мозгу легкое опъянение, руки и ноги расслаблены до такой степени, что попроси меня ими пошевелить, ни за что не допроситесь. Хотя нет, надо косячек дернуть и пивка попить, так что. Это я зря, на счет расслабухи. Вова тоже не откажется от того, чтобы курнуть. Мы с ним еще лет этак пятнадцать назад. Баловались этой дурью. Так, дерьмо, в голове туман, да жорево пробивает, а больше ничего интересного нет, но привычка. Если есть, то почему бы не покурить. Правда?
- План? – заметив у меня травку, спросил Володя.
- Ну, -кивнул я, -будешь?
- Давай.
Я же сказал, что он не откажется. Он и от «черного» не откажется, и от «белого» тоже. Нет, он совсем не наркоман, он любитель, такой, как многие из вас. Многие считают, что в этой жизни надо попробовать все. Только некоторые считают, что можно разок попробовать и на этом тормознуть, а некоторым одного раза мало, вот они и пробуют всю оставшуюся жизнь и никак распробовать не могут, а может уже не успевают, потому что, жизнь возьми и закончись. И именно тогда, когда приходишь к мысли, что может хватит пробовать, может пора остановиться?
Я подкурил и мы, по очереди, стали пыхать. Я, честно говоря, не знаю, зачем я курю траву, вон водки сколько на столе стоит, так нет, надо еще и «дурью» догнаться. Эх, безбашенная я личность, без головая. Докурив, мы выпили по бокалу пива и долго сидели молча, ожидая «прихода». Но, то ли трава была дерьмовая, то ли настроение мерзопакостное, меня «дурь» совершенно не зацепила, зато у Вовки развязался язык. Он начал мне рассказывать про поселковые дела, перепрыгивая, иногда, с одного на другое.
- Чего ты приехал –то? – для начала спросил он.
- Развелся. Работы нет, денег, соответствено аналогично. Что мне в городе делать? Вот и решил навестить старых друзей.
- А чего развелся?
- Так, -уклонился я от ответа. Почему всех всегда интересует, от чего люди разводятся? Да потому! Сходятся и расходятся. Сегодня ты устраиваешь человека, а завтра нет. Молодость проходит, а вслед за ней и романтические чувства. Кто-то не нашел свою прекрасную принцессу, кого –то не устраивает принц, мало ли что, в жизни происходит. Я встретил другую, она – другого. Вот это уж точно на всю жизнь, это точно до гробовой доски, а вскоре смотришь, да куда там. Опять в загс, опять развод, опять не то. И так продолжается, пока не успокоишься, пока не поймешь, что вот-вот наступит старость, а рядом с тобой никого нет. Тогда хватаешь первую попавшуюся и тащишь ее под венец. Будет кому грелку под бок подкладывать, - ты луше мне расскажи, что у вас твориться. Я пока сюда шел, все поражался, как же поселок преобразился за последние годы. И котеджей понастроили, и магазинов и кафе. Вроде и бензаколонка строиться?
- Это что, - ответил Володя, посасывая пиво, - ты вниз спустись, к заливу, там, вообще, Беверли Хилз сплошной. Вот там да, а здесь так, еще только кое-какие наметки.
- Ты так говоришь, будто к этому какое-то отношение имеешь.
- Да так, - неопределенно ответил Володька.
- Что так?- продолжал наседать я, - что, имеешь?
- Здесь все имеют.
- Не понял.
- А как ты думаешь, откуда у Олега деньги на все эти игрушки? Откуда у Торчика «Мазда», а у Пушкина «Опель»? Почему народ не в город бежит, а наоборот из города? Вот видишь!
- Что видишь, ты не ходи вдоль да около, ты толком расскажи, введи меня в курс дела.
Вошел Олег, весь потный, как титька молодой индианки, весь красный, как рак и сияющий, как медный чайник. Он плюхнулся в кресло, рядом со мной, и заулыбался, как чеширский кот.
- Ну вот, скоро и банька, и девочки подоспеют, - с ехидной физиономией, произнес он, - так что не грех и по половиночке.
- Мы так упьемся до бани, - возразил, было, я, но мое неудовольствие было спущено в унитаз, вместе с моими возражениями. Ребята решили устроить мне достойную встречу, о чем я их, собственно, не просил. Э, постой, какие-такие девочки? – э, мужики, какие еще бабы?
 - Обыкновенные с Вокзальной. Да, не боись, они чистые, я сам проверял, - засмеялся Олег,- а нам завтра не на работу, можно и разрядиться после трудовой недели. Верно Володька?
- Верно!- согласился тот.
Мы опять выпили. Я только пригубил. Сколько можно произносить эту фразу. Так хочется про нее забыть, ну, пусть хоть и не навсегда, но хотя бы на время. Хрен! Ни черта не выходит, она, как бельмо в глазу, как кость в горле, застряла в голове и никак ее от туда не выцепить.
- Об чем базар?- спросил Олег.
- Вот Вова рассказывает мне, от куда у тебя столько денег появилось, - ответил я и почему, вдруг, поселок превратился в филиал Беверли Хилз.
- Ты Гаврилу помнишь?
- С тупиков?
- Ну.
- Да.
- А Залому?
- Так, припоминаю.
- Ты помнишь, как мы воевали между собой. «Тупики» против «центровых», «центровые» против «тупиковых».
- Конечно помню, но при чем здесь детские шалости, в далеком прошлом, и настоящее время. Ты хочешь сказать, что существует какая-то связь между игрой в войнушку и нынешним положением вещей.
- Я же тебе говорил, что рассказ будет долгим, если ты хочешь что-нибудь понять. Без литра здесь не обойтись,- многозначительно сказал Олег и принялся за привычное дело. Когда мы усугубили, квакнули, крякнули или как там еще можно обозвать эту откровенную пьянку, то Олег продолжил, - буквально после твоего исчезновения, из тюрьмы вышел Залома. В тоже, примерно, время из города переехал Гаврила с семьей. Ты же помнишь, какие между ними существовали теплые отношения. Так вот. Все эти детские забавы с пугачами и дымовухами, как в кривом зеркале отразились в наше время. Вражда, она на всю жизнь остается враждой, как бы мы друг другу не улыбались при встрече. Когда появились всякие кооперативы и другие частные конторы, то стала необходимость в их защите от разной залетной шушеры….
- Ты мне «Бандитский Петербург» пересказать решил? Не надо, я его читал, да и сам не по наслышке знаю, что такое «крыша», что такое «стрелка» и прочее. Олег, я же не из глухой деревни сюда приехал, нах… мне лекцию читать? Можешь по конкретней выражать свои мысли? Если я правильно понял, то и Залома и Гаврила занялись рэкетом? Так что ли?
- Так. Собрали всех бывших «войнов», разбавили их молодежью и вперед.
- Блин. Я ушам своим не верю. Ты хочешь сказать, что здесь есть свои группировки?!
- А ты думал! Здесь все есть. Здесь есть свои «банкиры», свои «промышленники», свои «бандиты», здесь есть все, как и в городе. Все точно так же, только в миниатюре. Масштабы, как ты понимаешь несколько иные и деньги соответственно. Но поверь мне, пройдет еще год и мы заявим о себе в городе.если ничего не произойдет непредвиденного.
- Ну это ты по моему пукнул мимо кассы. В город сунуться! Да вас там с дерьмом сожрут и не поперхнуться. Нет, это ты задвинул, так задвинул. Для того чтобы занять свое место под солнцем не достаточно иметь нескольких быков или отморозков с пулеметами через плечо, необходима мощная экономическая база, необходимо прикрытие и поддержка со стороны правоохранительных органов и представителей власти. Она у вас есть? Есть. Но на таком местячковом уровне, что дальше Солнечного вам и не сунуться.
- Теперь ты мне лекции будешь читать, - обиделся Олег, -сам просил рассказать, а теперь начинаешь выё….
- Просто ты с такой уверенностью рассуждаешь о таких вещах, о которых то и думать не следует. Ладно, - согласился я, -продолжай.
- А что рассказывать, - очнулся, задремавший было, Вова, - нечего рассказывать. Собирали деньги, открывали собственные точки, короче, застолбили участок и получали с него.
- Ну хорошо, я согласен, что торговля и охрана приносит какой-то там доход. Я согласен, что за лето можно выручить достаточное количество денег, чтобы не думать о злой и голодной зиме, но ведь все деньги не съешь, их надо вкладывать кудато. А может вы отель пятизвездночный построить собираетесь на побережье или казино открыть для чухонцев. Нет, я понимаю,что многие начинали с малого, с палатки, с ларька, но это было в городе, там, все же, пять миллионов человек, да и приезжих куча, а здесь. Здесь то что? Прожить, за счет отдыхающих и дачников? Я не понимаю!
- А я понимаю, когда вынимаю,-грубо ответил, на мою тираду, Олег, - пойдем лучше в баню, я тебе на трезвую голову расскажу, а то ты агрессивный какой-то сегодня, видно давно не трахал никого.
- Кстати, а где бабы?- спросил разомлевший Володя.
- Бабы придут чуть позжее прямо в баню, так что, не будем засиживаться, пойдем попаримся, а то они погреться, как следует, не дадут.
- Ну, за баню,- сказал Володка и  не твердой походкой направился на улицу.
- Олег, так это все ты заработал рэкетом? – спросил я у Олега, когда мы шли, по пушистому снегу, в сторону баньки, которая находилась метрах в сорока от дома.
- Нет, я этим не занимаюсь, - ответил он, - я же только год, как кручусь с «тупиками».
- А как?
- Помнишь мою вторую жену – Оксану?
- Помню конечно. Она раньше в винном магазине в «Песочном» работала.
- Когда это было. Она на продовольственных складах давно работает, что на Ланской располагаются. Так вот, я ее случайно встретил, около года назад, ну, туда –сюда, сопли- слюни, базар-вокзал, бараньи яйца. Короче, разговорились мы с ней, вспомнили наше житье-бытье. Вообщем, рассказала она мне, где работает. На следущий день, я Гаврилу встретил в «нижнем» ресторане и рассказал ему о встрече с бывшей супругой. Он предложил мне торговые точки, для реализации товара. Я к Вовке, договорился с ним, что он на своей «Газели» будет эти продукты перевозить в поселок так, чтобы не нарваться на гаишников. А дальше все просто. Приехали ночью, загрузились и вперед. Товар продали выручку пополам, Гаврила себе половина, а мы оставшуюся – себе. Съездили раз, затем другой, вот деньжата и появились. Вскоре и воровать, нужда отпала. Приезжаешь, закупаешь в два раза дешевле, чем на любой другой базе и все в ажуре. Вот так и кручусь. Да мы не только в поселок товар возим, а и по другим точкам разбрасываем. А Гаврила помогает иногда, да и мы ему тоже, если какие заморочки вдруг возникают. Считай, мы в одной команде.
- Да, весело, ничего, ничего и вдруг раз и ты на коне. Случайность!
- В каждой случайности есть закономерность,- философски заметил Олег.
Мы зашли в баню. Вовка уже снял с себя одежду и сверкал голой задницей. В предбаннике было прохладно, мы быстренько разделись и заскачили во внутрь. Вот здесь уже была лафа. Разговоры в парилке были довольно жаркими, во всяуом случае, мне несколько раз приходилось обливаться холодной водой. Суть их сводилась к нескольким вещам : может такое быть или не может? Я считал, что они все слишком преувеличивают, нет никакой войны, нет никаких «тупиков», «центровых» и «бандитов». Точнее, они есть, но не натурально, они есть только в воображении. Ну, разве могут власти допустить, чтобы в одном, отдельно взятом, поселке тварился такой беспредел. Нет конечно! Олег и Вовка пытались мне объяснить, рассказать, но, бывают такие моменты, что человек слышит лишь свое среднее ухо, то есть лишь самого себя. Так и сейчас, приехав их города, мне сложно было понять, что поселок живет той же жизнью, что и страна. Пусть миниатюрной, пусть мелкомасштабной, но той же.
- Потдай маленько, - попросил Олег, начесывая свое хозяйство, - замерзнем.
В этот момент распахнулась дверь и в парилку ввалились три дамы. Мама родная! Если честно, то я чуть не обкончался в три секунды. «Я девушек пригласил», вроде такая была фраза, вылетевшая из уст Олега. Девушки! Если они деыушки, то я трактор. Нет, я самолет. Чух-чух-чух, сейчас полечу. Блин, мне бы ваши проблемы. Сейчас, дайте отдышаться, дайте в себя прийти. Дамам, извините, было на троих лет двести. Может я утрирую, но было такое впечатление, что если у них сейчас что-нибудь не отвалиться, то считай, что мы пережили очередной кризис с наименьшими потерями. Худые, жылистые, старые и страшные. Вот! Нет, на первое место надо поставить возраст, а уж далее все остальное. Нет, меня чуть не стошнило. А эти, господи, у них чуть ли не эрекция случилась, так они встретили этих шмар. Точно, еще немного и они бы…. Тьфу, как мне это все обрыдло.
- Что?
-Ты куда?
- Домой пойду!
- Наташа, твой мальчик уходит!
Наташа, ё…, ты меня можешь не трогать. Нет. Это все бесполезно. Да! Я говорю, пошла ты…. Тебе не понятно? Хорошо. А вот так!
- Леха! Ты что?
-Ничего. Что этой б… от меня надо? Устал я спать хочу! Со старухами я не собираюсь спать. Хотите спите, хоть усритесь здесь, а я пошел.
Блин, опять начинается! Что я за человек-то такой? Куда я качусь, куда двигаюсь? Тоска! Нет, надо написать, надо вспомнить все, до мельчайших деталей, иначе это никогда не оставит меня, раздавит и убьет. Я сажусь на диван и открываю свою кожанную сумку. Барахло, нет, оно мне сейчас не нужно, я ищу другое, я ищу свою прошедшую жизнь, свою любовь. Обезьяна. Неужели с нее все началось? Обезьяна, это такая смешная прихватка для посуды. Ну, там для сковородок, горячих кострюль, чайника. Она серая со смешными глазами и красным ртом. Господи, сколько прошло лет, а она все еще хранится у меня. Что это? Настальгия, страх, желание вернуть утраченное прошлое, вернуть юношеские мечты, вернуть любовь той, короую люблю больше жизни? Я достаю тетрадь и сажусь за стол. Я хочу написать тебе письмо, нет, много писем. Я хочу вновь прожить эти чарующие годы, я хочу остаться в них навсегда. С чего начать? Начать с нуля. Я смотрю на смешную обезьяну и начинаю писать.
«Ты помнишь, как все начиналось? Мы работали вместе с тобой в одном НИИ на улице Зайцева. Я работал в киноотделе, а ты в канцелярии. Помнишь? Ты была обворожительным юным созданием с великолепной фигурой, милым личиком, обворожительной улыбкой, глазами… Да о чем я говорю, тебе и так об этом известно. Ты была ангелом. Да, за тобой многие ухлестывали, но так случилось, что ты выбрала меня. Как это случилось, как произошло, что мы встретились, мы полюбили друг друга? Первым с тобой познакомился мой приятель – Вовка. Помнится, ты показала ему язык и он с восторгом рассказал мне об этом. Вы познакомились и стали, иногда, болтать на лестнице. Ты курила, а он нет. И вот однажды, когда у тебя не оказалось сигарет, Вовка пришел ко мне и «стрельнул» для тебя одну. Я предложил, с дрожью в коленях, познакомить меня с тобой. Он не возражал, я тем более, а ты хитро улыбаясь, легко пошла на контакт. Вскоре мы курили вдвоем, Вовка стал нам не нужен. Ты очень нравилась мне, но откуда я мог знать, что симпатия перерастет в столь глубокое и коварное чувство, как любовь. Мы были молоды, жизнь еще не стучала обухом по голове, она казалась такой светлой, как солнечные зайчики на стене, как твой взгляд, как май, окутавший нас своим очарованием. Ты была … Мы встречались, по нескольку раз на дню, ты весело щебетала о своей учебе в универе, рассказывала о друзьях и подругах, а я слушал, как завораженный. Мне было так хорошо с тобой, как никогда ни с кем не было. Твоя непосредственность покупала не только меня, но и многих сотрудников с которыми я работал. Я любовался тобой и очень гордился, что ты приходишь именно ко мне. Нет, вероятно, я еще не втюрился в тебя в то время. Я слушал твои рассказы про американцев, с которыми ты проводила свободное время и ни какой ревности, даже ее тени. Почему? Почему потом, я буду устраивать разборки и скандалы, почему потом, буду мучить и тебя и себя, своими домыслами и сомнениями? Я никогда не хотел делить тебя ни с кем! Слышишь! Я эгоист, но я не мог иначе. Вскоре, мне предстояла командировка в Крым, на целый месяц. Нам предстояла разлука. Что произойдет за эти долгих тридцать дней? Ты окончательно влюбишься в своего американца, я найду себе подругу на юге? Разве мы задумывались об этом? Нет, мы просто жили и нам было хорошо. Понишь? В день отъезда я отдал тебе свой проездной и та ужастно удивилась? Зачем я это сделал? Не знаю, мне хотелось хоть что-то сделать для тебя. Ты улыбнулась и уехала, исчезла, растворилась в знойном июньском воздухе. Думал ли я о тебе в Севастополе? Пожалуй, не так часто, как следовало. Но ты сама понимаешь, лазурное море, свобода, южные красотки, теплое пиво и красное вино. Нет, я вспоминал тебя, но не надеялся, не предполагал, что по приезде в город, все так изменится, все так перевернется в моей душе. Нет ничего слаще и больнее любви. Нет ничего загадочнее и страшнее, нет ничего, есть лишь любовь и ради нее стоит жить. Ровно через месяц, перед посадкой в Симферопольском аэропорту, я купил персики и виноград. Зачем? Я вез их самой красивой девушке на свете. Я знал, я чувствовал, что сегодня увижу тебя, а все остальное не важно. Мы прилетели в двенадцать часов, оставили багаж и рванули на работу. Собственно, приходить в тот день нас никто не обязывал, командировка заканчивалась лишь на следующий день, но я шел к тебе, я мечтал тебя увидеть. Мы встретились очень тепло, я угостил тебя фруктами и мы проболтали около часа. Лишь на следущее утро я узнал от Володи, что ты несколько дней приходила на работу зареванная, это Дэни – американец уехал на родину в штаты. Что я мог сделать, что сказать? Ничего! Мне было хорошо с тобой, а если у тебя любовь, если тебе дорог другой, то разве в этом твоя вина, разве сердцу прикажешь? Ты помнишь меня, загорелого, в драных шортах, в крассовках «Найк», в джинсовой рубахе и шкодной улыбкой на физиономии, как ты тогда выразилась? Ты не могла забыть НАШ июль! В обед мы пошли в «Золотой ключик» и ты выбрала ту самую обезьяну, на которую с смотрю сейчас и реву, как проклятый. Нет, я не оправдываю себя, я не расписываюсь в своем бессилии что-либо изменить, просто я вспоминаю то время и понимаю, что я натворил, что сделал, до чего все довел. А ведь… «Я сегодня иду подстригаться»,-сказала ты, - «Хочешь меня проводить?». «А можно?»- спросил я, ты рассмеялась. Нет, кто мне скажет, разве такое бывает? Неужели я влюбился в тебя, как какой-то мальчишка, как какой-то дурак? Да, я, действительно, влюбился в тебя, до безумия, до кошмара. Я мало говорил тебе об этом, но я всегда считал, что слова ничего не значат, значат взгляды, жесты, биение сердец, бессонные ночи…. Вероятно, я ошибался или что-то делал не так, но это уже было потом, а тогда, тогда была любовь. Любовь без слов, любовь двух сердец, двух существ. Мы искренне верили, что нашли друг друга в этом суматошном мире, мы верили, что никто и ничто не сможет разлучить нас НИКОГДА. Мы заблуждались, но об этом узнали лишь через несколько лет. Нет, я никогда не соглашусь в это поверить, я никогда не соглашусь, что мы стали иными. Я люблю тебя, как прежде, я даже во сто крат сильнее люблю тебя. Я провожал тебя на Измаиловский проспект, в парикмахерскую, где работала твоя подруга. По дороге я отлучился на минутку и купил тебе цветы. По моему, ты было расстрогана и счастлива. Я сделал это искренне, неожиданно для тебя и для себя самого. Мне хотелось, чтобы так продолжалось вечно. Потом, потом я даже не подарю тебе цветы в твой день рождения, когда мы станем мужем и женой. Что случилось со мной, что произошло? Нет, я не очерствел душой, я не расплескал своих чуств, это что-то иное, я не могу ответить на этот вопрос, мне стыдно и горько, что я становился другим, я убивал нашу любовь. Если бы было возможно повтроить все сначало, сделал бы я иначе? Мне трудно судить, искренне хотелось бы верить в это, но чудес не бывает, прошлого не вернешь. Время лечит душевные раны, но не заживляет их до конца, лишь притупляет боль и обиду, загоняет их в укромные уголки твоего сердца. Зачем мы живем, зачем дышим с тобой одним воздухом, зачем ходим по одной Земле, если все в прошлом? Впрочем, я не об этом хочу написать тебе. Я проводил тебя до Вики, а у нее была клиентка и мы сидели с тобой в грязной парадной и болтали. Ты помнишь, крокодилица, как я посадил тебя на колени, чтобы ты не испачкала свои брюки? Помнишь, как я пытался поцеловать тебя, а ты не согласилась, и тогда я пошел на хитрость. Я попросил твоего разрешения поцеловать лишь твой маленткий симпатичный носик. «Носик? Пожалуй, носик не обидется, если ты его поцелуешь» – сказала ты. Я наклонился и поцеловал тебя в губы. О! Какими были сладкими твои губы! Ты состроила недовольную рожицу и обиженно сказала: «Какой ты противный! Зачем ты обманул мой носик, он ведь может обидеться?». Нет, родная, он никогда не обижался, сколько бы я его не обманывал. Тот поцелуй был самым важным в моей жизни, самым главным, самым дорогим. Через день мы пол ночи целовались в Детском садике, рядом с твоим домом. Это было каким-то безумством. Нам не хватало воздуха, нам не хватало времени, нам ничего не хватало. Это было безумством, это было необыкновенной страстью, это было… Я не хочу, слышишь, я не хочу вычеркивать из памяти, выбрасывать в помойку наше прошлое, нашу вселенскую любовь. Нет, никогда не умрет любовь, пока я дышу, пока живу, точнее, существую. Почему я очень часто вспоминаю наш первый поцелуй? Потому-что я не помню о последнем, он прошел не замеченным, стерся из памяти, не отложился медом на устах. Разве мог я подумать, что он последний? Разве мог предположить, что все так стремительно оборвется и погаснет? Моя звездочка сорвется с небосклона и исчезнет, растворившись в черном небе. Господи, дай мне сил пережить это безумие! Я как представлу, что твой супруг целует тебя в «мои» губы, глаза, нос, так тут же хочется взять веревку и повеситься на березе. Почему я так много об этом думаю, но до сих пор не осуществил намеченного. Ты заешь, я трус, я боюсь наложить на себя руки, я боюсь уйти из этого мира, никому ничего не оставив после себя, ни хорошего не плохого. Пустота, вот что останется после меня, если я захочу и смогу прекратить свой земной путь. Сын не поймет меня. Хотя… Хватит, я больше не могу сегодня писать, я устал, я выжат, как гнилой лимон. До встречи прошлое, до встречи любимые…»
Бл…, не могу читать, что написал вечером, ну просто не могу. Идиотами или рождаются или становятся. Вероятно, я отношусь к последним.. Как трещит бошка, а еще Олег так храпит, что судороги сводят яйца. Господи, о чем я? А о Кате. Ну, я и так знаю, что о ней. Мы стали иными, но никогда не сможем измениться. Каково ляпнул? Зачем? Глупо и бесполезно вешать на себя чью-то жизнь. Нет, лучше пусть каждый из нас выбирает свою дорогу, пусть прет вперед не замечая преград, в виде, ха-ха-ха… Я об этом не стану болтать много.. Идите вы все спать!
Я ни кому не останусь в долгу! Даже Олегу, который только-что пытался стащить меня с постели.
- Ну и что?
-Ты дурак!
-Я знаю, а мне все до лампочки!
- Я сейчас…
- Ага, но только потом.
- Нет, ты не понял.
- Угу, но все равно. Мне эта бл…, не нужна.
-  Она классная девка, - Олег слегка пошатнулся, задел рукой стол, который тут же упал, хотя и был от фирмы «Ангелина», сжал кулаки, посмотрел изподлобья, набычился, скривил рожу, поиграл мускулами….
-Тьфу! Я устал, что он сделал потом, мне совершенно не интересно. Я спать хочу! Спать –то я хочу, но разве можно уснуть в таком бардаке, когда мимо шастают голые бабы, когда Олег, того и гляди, опять что-нибудь уронит, когда болит сердце и печень, когда за окном уже рассвет. Провалявшись еще минут пятнадцать, наслушавшись всяких дурных звуков, я не выдержал и встал с постели. Вот мужик, вроде приподнялся немного, вроде делом занялся, а как был раздолбаем, так им и остался. Чего людям в жизни не хватает? Деньги есть, хата есть, ну найди ты себе нормальную женщину и живи с ней, а не б… приводи, ну если очень хочется, то хотя бы молодых и симпатичных.
- Эй, ухарь, ты куда намылился? – спросил, потирая красные глаза Олег.
- Это ты мне, - раздался в ответ голос из соседней комнаты. Это отвечал Вовка.
Еще и его не хватает, если все осталось, как в былые годы, то сейчас пьянка разгориться с новой силой. Кто-то «слетает» в магазин, наверняка у них ничего, после вчерашнего, не осталось, и пошло – поехало. Нет уж дудки! Я сюда не бухать приехал. А зачем тогда? Не знаю. Хочу убежать от самого себя, хочу понять кто я и зачем.
-О, и ты еще здесь? – удивился Олег, - я думал ты еще вчера домой урыл с этой дурой.
- А почему это я дура? – из-за стенки раздался противный женский голос.
-А потому что я так решил,- ответил Олег, наклонился и швырнул ботинком в соседнюю комнату, - давай на… выметайся. Нет, погоди. Сначала уберись здесь хорошенько, пока мы с Лехой душ примем. Да, посуду можешь не выбрасывать, как в прошлом году, я ее Мишке оставлю.
Ну, слава Богу, похоже, что продолжения вчерашних оргий не будет. Видно все же что-то изменилось в сознании Олега. Обычно есть два пути, один мой, то есть полная дегродация личности, уход в себя, поиск смысла жизни, отсутсвие желания что-либо понять и изменить. Я, конечно не такой, но в какой-то момент стоял на грани. А есть другой, когда человек понимает, что если сейчас ничего не изменить, то потом будет поздно, и он начинает бороться, начинает выкорабкиваться, и, в конце концов, находит себя. Чем хочу заняться я, в данные момент, лишь бы было не поздно. Это я про тех говорю, которых когда-то жизнь обломала, перегнула, а не про тех, кто всегда знал, зачем он живет, куда идет и как добиться намеченной цели. Мне, к моему огромному сожалению, больше попадались первые две категории людей. А жаль, может встреть я на своем пути сильного человека, исключая мою Катю, а она очень сильная женщина, то не пришлось бы мне бежать из города, как испуганному кролику.
- Ты чего такой злой с утра – пораньше? – Олег натягивал пушистый вязанный свитер, который подарила ему его первая жена. Тоже настольгия, ну не от бедности же?
- Устал я чего-то, а от чего не могу понять, - ответил я, наблюдая, как женщина, если это можно назвать женщиной, убиралась в соседней комнате.
-Кончай хандрить, а то в глаз дам! Здесь у нас не до хандры. Ты что думаешь, мы вчера с Володькой шутковали? Нет, братец, сейчас помоемся, перекусим, я тебе все поподробней расскажу и даже покажу.
Душ был довольно теплым, хотя, казалось, что со вчерашнего вечера баня должна была подостыть, нет скорее печь, а не сама баня. Может просто чан? Вероятно, я просто давненько не мылся в этой бане. Помоему, я мылся здесь всего-лишь один раз и то, лет тридцать назад. Да и хрен с ней!
Да фиг с ним завтраком, хотя после булъеных кубиков и булки, в сухомятку, я считаю, что пожрал по-царски. Правда, Олегу постоянно звонили какие-то люди и он по несколко минут с ними трендел. Наконец, он решил отключить телефон, просто выдрнуть его из разетки, и поведать мне, что же такое происходило в поселке или произошло, за время моего отсутствия.
-  Кофе или что-нибудь покрепче?
- Чай или что-нибудь послабее.
- Ясно,- Олег налил мне чай, положил на тарелку, мне, несколько бутербродов со всякой ерундой и начал свое повествование. Я уже говорил, что и раньше он не отличался особым даром рассказа, но это все ерунда. Знакомый с ним, с самого младенческого возраста, я легко оценивал и воспринимал, то, что он говорил, - поехали.   
И мы поехали в город, по каким-то его делам.


* * *

«Папик» только –что вернулся из Сестрорецка, где решал какие-то проблеммы с местной администрацией. Судя по его раздраженной физиономии, проблеммы не были утрясены надлежащим образом, а может быть он был чем-то еще недоволен? Ну, к примеру, понос у него или запор, все же может случиться. Что, бандит он не человек? Вот именно! Так вот, настроение говеное, да еще этот барбос Качан так медленно вел машину, что он чуть было не заснул, хоте, ехать было каких-то сраных полчаса. По дороге они еще заехали в Центральный магазин, который, между прочим, все еще находился под контролем «тупиков». «Насос», правда, в это время года, не ахти как сосал, но все же, какие-то девиденты своим хозяевам отсасывал. Дядя Слава походил по магазину, посмотрел на прилавка, оглядел симпатичных продавщиц и ничего не купив, вышел из него. Качан чутка задержался возле милой продавщицы и причмокнул губами.
- Че уставился? – грубо спросила она.
- Что?
- Ничего,- ответила та. И хотя это было «не по понятиям», чтобы какая-то вошь хамила бандиту, но в Поселке это было нормальным явлением. Магазин «тупиковый», она от них, так –что «Катись-как ты парниша».Это же вам не Питер! – иди – иди.
- Ты, овца! – Качан дернулся было к прилавку, но увидав строгий взор шефа, наблюдавшего за перебранкой из-за стеклянной витрины, остановился и лишь харкнул на пол, - мы с тобой еще встретимся.
- Что на свидание пригласишь? – хихикнула симпопушка.
Ничего не ответив  Качан ретировался, его основной задачей было не бабам морду бить, а охранять патрона. «Сейчас устроит»: подумал он, выбегая из магазина, стараясь не смотреть в глаза Дяде Славе. Но, тот  молча направился к авто и лишь слегка подрагивающие краешки, плотно сжатых губ, выдавали его не довольство. Что-то не спокойно было на душе у «бугра»
Они заехали за кирпичный забор, «папик» жестом приказал подогнать машину к крыльцу, а не загонять ее в подземный гараж и вышел на свежий воздух. Охранник вышел следом, подошел Дыня.
- Вячеслав Львович, Вас там какой-то дядька ждет, - сказал Дыня, - говорит из города, по важному делу. Я обыскал, при нем ничего нет, ктроме каких-то ксерокопий.
- Что за мужик? – спросил Дядя Слава, - что сам не мог с ним разобраться?
- Он говорит, что это по личному.
- Из братвы? – еще раз спросил «папик». К нему, иногда, приезжали старые кореша, но так не по делам, а просто отдохнуть от тяжелых трудовых будней. Да и вообще, поскольку он, практически, порвал со своим старым миром, посетители были редкими гостями в Поселке. Может раз, может пару. Поэтому он удивился словам Дыни о каком-то незнакомце, да еще по «важному делу».
- Нет, этот какой-то невзрачный, да и возрастом вроде…. – пожал плечами браток.
- Невзрачный говоришь? – посмотрел на него Дядя Слава, - я таких видел, чуть ли не в лохмотьях ходили, а такие дела делали, такими деньгами ворочали ого-го. Дело не в цепках и «мерсах» дело в головах.Ладно, пошли помотрим, что за птица к нам залетела.
Он вошел в дом. Пацаны направились следом. В гостинной находился «киргиз» и небольшой, суховатый мужичек лет этак под шестьдесят, а может поменьше. Иногда встречаются такие «супчики» – люди неопределенного возраста. «Киря» указал глазами боссу на дядьку и так же как и Дыня пожал плечами, мол уж очень этот мужик всречи добивался, вот мы его и пустили. «Папик» внимательно вгляделся в лицо, поднявшегося с дивана, мужчины, но морда-лица последнего ему была явно не знакома. «Привели, мать вашу»- подумал он, проходя в глубину комнаты, скидывая с себя пальто –«Тут дел выше крыши, а они мне бомжару подсовывают»
- По какому вопросу, - бросает он на ходу.
- По личному, - довольно смело отвечает мужик.
Дядя Слава пристально смотрит на него.
- Да, вы не старайтесь меня вспомнить, Вячеслав Львович, мы с вами только мельком встречались, да и то несколько лет назад. Так-что не стоит напрягать память, давайте лучше обсудим кое- какие вопросы, но в отсутствии ваших головорезов. Да и попросите их, чтобы портфельчик мой вернули, там для вас ничего любопытного нет.
Слегка взвизгнув, телефонная трубка выплюнула из себя трель, Вячеслав Львович нажал на клавишу.
- Але.
Через несколько секунд глаза его округлились, зубы сжались, заиграли желваки на щеках, он молча слушал. Затем резонул: - Я все понял, буду принимать меры, - и выключил трубу.
- Обождите,- сказал он посетителю, затем повернулся к братве, - Киргиз и Дыня за мной.
Поднялся и направился в свой кабинет, находящийся, как раз, рядом с гостинной, следом за ним поспешили выше названные бойцы. «Папик» плотно прикрыл дверь, когда те переступили порог.
- Значиться так, - слегка покусывая нижнюю губу начал он, - у нас в городе небольшая проблемка образовалась.
Бойцы внимательно следили за Дядей Славой, было видно, что он нервничает, хотя непосвященный в характер «папика» мог этого и не заметить, но они то знали характер своего босса.
- Да какая, в жопу, проблемка! Настоящая проблема! – не сдержался он. Он закурил, хотя старался не злоупотреблять этой процедурой. Руки не слушались и немного дрожали. – Значит так. Нас, похоже, кинули. Кинули пацаны, салабоны, птенцы, кинули совершенно наглым и циничным образом на очень приличную сумму.
Киргиз и Дыня переглянулись. Неужели «папик» находиться в растерянности, такого за ним раньше не водилось. Бывало, конечно, что нервничал, кусал губы, становился красным или бледнел, но сегодня он какой-то уж совсем ….
Вячеслав Львович замолчал и стал просчитывать варианты. Так, не так, - размышлял он. Затем схватил трубку и стал кому-то названивать, постоянно ругаясь, но короткие гудки, раздававшиеся на том конце провода. Наконец он дозвонился. Разговор был довольно длинным, «папик» просил, грозился, ругался. Впрочем, все было в пределах нормы. Так, просто дружеская беседа между двумя старинными приятелями. Наконец, добившись чего хотел он поблагодарил собеседника, распрощался и отключил трубу.
- Значится так, - обратился он к пацанам, - сейчас же собирайтесь и в город. Там вас ждут великие дела. Киргиз за старшего.
- Но,- начал было Киргиз. Он хотел объяснить, что поскольку идет междоусобная война, то лучше бы ему остаться в Поселке, все же он не плохой тактик.
- Никаких но, - оборвал его Дядя Слава,- я понимаю, что ты хочешь сказать, ты прав, но там большие деньги и терять я их не намерен, и поверь мне, лучше вас эту работу никто не сделает. Разрешаю принимать любые меры, вплоть до самых жестких. Инструкции получите по адресу …, там вас будет ждать мой человек. Ни о чем с ним не разговаривать, получил инструкции и отвалил.
- А стволы брать?- спросил, молчавший до этого, Дыня. Иногда он любил пострелять, правда больше по пустым бутылкам да воронам, постоянным обитателницам местного полесья.
- Нет, - ответил Вячеслав Львович, - стволы получите вместе с инструкциями на месте. Опасно через КПП, вдруг шмонать станут, посмотрев на ваши рожи.,- шучу, просто не стоит рисковать, когда речь идет о больших деньгах. И так, по коням и пусть удача будет на вашей стороне, точнее на нашей. Если что, звоните.
Совсем сбрендил старый, подумал Киргиз выходя из кабинета «папика», видно что-то и впрямь с ним происходит в последнее время: « и пусть удача будет на нашей стороне», передразнил он его, садясь в машину, видно «война» начавшаяся не так давно, сильно повредила психику всех криминальных обитателей Поселка. На любой шорох следовал выстрел, на  выстрел – взрыв, на взрыв – стон, на стон- крест и каменная плита на Сестрорецком кладбище. Много народа полегло в тех боях, а милиции хоб-хны, знай себе синяков да придурков разных отлавливает, а в бандитские разборки даже и не суется. А зачем? Перестреляют друг друга, глядишь и воздух чище станет, глядишь и жизнь вновь спокойная будет.
- Ну что,- Киргиз посмотрел на Дыню, - в путь – трубы зовут!
- Не трубы, а трупы, - поправил его Дыня.
Оба хохотнули и вперед «охотники за человеческими душами».

- Я извиняюсь,- пробурчал Вячеслав Львович входя в гостинную. Он уже остыл и пришел в себя, он был уверен, что его ребятишки не подведут. Все будет тип-топ. Вот только какое-то мерзкое ощущение возникло в душе, когда он сталкнулся взглядом с этим человеком, как-то неуютно он почувствовал себя, еще раз оглядев этого тщедушного человека. Не зря, не зря ему приснился неприятный сон. Сон в руку, тем более, если он с четверга на пятницу, а сегодня, как на зло, была пятница.
Поначалу все было вроде хорошо. Радужные веселые краски, щебечущие птички, легкий летний дождичек, обильно поливавший засохшую землю, несколько странных маленьких фигурок, симпатичная молодая женщина, кормящая грудью младенца. Вообщем, полная идилия, как на картинках изображающих рай. Но, но затем вдруг все переменилось, да так резко, что и описать не возможно. Ребенок вдруг превратился в свирепого волка, а женщина с миловидным лицом в страшную ведьму. Поляны и лес исчезли, остались лишь голые скалы, да бушующее море. Тона стали сине-бурыми и небо стало зловеще серым. Прогремел гром, засверкали молнии. Он бросился бежать, поднимаясь все выше и выше по скалам. За ним никто не гнался, но он поднимался все выше и выше, пока не очутился на самой вершине скалы. Здесь находился дом, ужастно похожий на его. Он вбежал в него и увидел свою бывшую супругу, которыя сидела у камина и грела руки. И хотя она сидела спиной и он не мог видеть ее лица, он кожей чувствовал, что это она. А в доме, действительно, было ужастно холодно и пустынно. Наконец, она повернулась к ниму. О, она по прежнему так же красива, как и много лет назад, когда они только познакомились. Он попробывал открыть рот, но не смог, он попробовал прикаснуться к ее волосам, но руки вдруг превратились в свинец, он хотел…. Она посмотрела на него, улыбнулась, встала и пошла к балкону. Он хотел, но не мог двинуться за ней. Превознемогая навалившуюся тяжесть, наконец, он сумел подняться и шагами «командора» двинуться следом. Когда он подошел к балкону, она стояла на краю и смотрела на бушующее море. В небе парил альбатрос или буревестник, это который «черной молнии подобный». Его жена взобралась на поребрик, и он с ужасом ощутил, что она сейчас прыгнет, он кинулся за ней, но лишь грохнулся на балкон, ватные ноги, каменное тело… Балкон рухнул. Женщина превратилась в белую птицу и взмыла в высь, а он с воем полетел вниз в синюю бурлящую бездну. И так было мерзко на душе, пока он проваливался в нее, так тоскливо, что когда он проснулся, то его всего колотило. Господи, только и смог вымолвить он, господи! Часы показывали три часа утра. Нервишки. Да, нервишки стали пошаливать, надо психолога знакомого выписать,а то того и глядишь свихнусь. Он встал, подошел к бару и налил себе стопку коньяка. Выпил и укутавшись в одеяло стал прикидывать, к чему бы этот сон. Озноб постепенно проходил и он вновь заснул. Когда же проснулся, то он дурного сна не осталось и следа. И вот сейчас, глядя на этого меланхолика он вновь ощутил тяжесть падения. Он вновь пережил свой страшный сон.
- Так о чем речь?
-Вячеслав Львович, - ответил мужиченка, - я бы настоятельно вас попросил чтобы мы остались вдвоем, поверьте этот разговор не должен слушать ваш подчиненный.
- Это почему? У меня от братвы никаких тайн нет,- возразил Вячеслав Львович,- я своим доверяю.
- Я же вам говорю,- в свою очередь, настаивал дядька,- что разговор это сугубо личный и присутствие постороннего, пускай даже близкого человека, было бы нежелателно.
Дядя Слава кивнул. Батон вышел в прихожую.
- Теперь можно?- спросил «папик».
- Пожалуй,
Мужик немного покряхтел, потер ладони и вдруг попросил кофе. Я так и знал, подумал Дядя Слава, ему сказать нечего, вот он и тянет резину. Надо Батона позвать, чтобы выставил его, да еще и пиз… дал. Но и в этот раз его что-то останавливало, что-то не давало выпроводить дядьку за дверь. Дядя Слава встал, достал из серванта чашки и включил электрочайник. Чайник зашипел, забурлила вода и чайник выключился. Вячеслав Львович поставил перед мужиком банку кофе «Чибо» и сахарницу, сам же сел на прежнее место. Кофе совсем не хотелось.
- Итак, - сказал он, глядя, как мужиченка, маленькими глотками, отхлебывает из чашки ароматный напиток.
- Вот какие дела, Вячеслав Львович,- отхлебнув еще один глоток, дядька поставил чашку на стол,- как я уже сказал, вы меня вряд ли вспомните, да и не к чему это. Видились мы мельком, да и , если честно, то я вас тоже не сразу узнал. Можно сказать, совсем не узнал. Но это не суть.
Ну, козел! Узнал, не узнал! Что тебе надо? –хотел было спросить «папик», поглядывая на часы, но передумал, опережать развитие событий, в конце концов, время еще терпело.
- Так вот,- продолжил мужиченка,- как говориться человека судят не по миловидной улыбке или шикарной одежде, а по делам его. Кстати, я вас не очень задерживаю?
- Нет, время еще есть,- ответил «папик» и полез за сигаретами. Когда он не понимал существо вопроса, он всегда обращался к табаку.
- Вам ничего не говорит название фирмы «Монолит»?
Дядя Слава напрягся.
- Так как, Вячеслав Львович?
- Нет, - он отрицательно покачал головой, едва сдерживая эмоции.
- Хорошо, - согласился дядька, внимательно вглядываясь в глаза собеседника, - а такие имена, как: Леонид Леонидович, Тимур Маркович, Павел Петрович. А, Вячеслав Львович?
- Нет, - бледнея, ответил «папик».
- Хорошо, - еще раз согласился дядька, - тогда документы, которые у меня имеются я передам не вам, а Тимуру Марковичу.
-Что? Что за документы? – ладони вспотели, испарина выступила на лбу, во рту стало сухо. Дядя Слава всал, подошел к бару и налил себе рюмку бренди и тут же маханул ее, ни капли не поморщась.
- Извольте, Вячеслав Львович ознакомиться с копиями этих самых документов. Конечно, несведущий человек в них нихрена, извиняюсь, не разберет, но мы то с вами люди грамотные, бывалые, мы то легко поймем, что к чему,- мужик полез в свой портфельчик и извлек из нее папку, средней толщины, так, примерно в два пальца, и протянул ее Дяде Славе.
Дядя Слава мельком просмотрел несколько страниц, затем взглянул на мужика:
- Это шантаж?
- Воспринимайте как хотите, - пожал плечами мужичек.
Вячеслав Львович углубился в чтение. Чем дальше он углублялся в дебри цифр и слов, тем отчетливей становились события тех лет….

Фирма «Вольф», в которой служил Вячеслав Львович генеральным директором, была не слишком приметной в городе Санкт- Петербурге. Тогда на слуху были такие как «Ар…, а ну их в задницу, про них что-нибуть брякнешь не того, что следует, с их точки зрения, так они в суд на тебя подадут, или бандюгов нашлют, чтобы по башке настучали. Короче, фирма была, как фирма, Торговали люди цветными и черными металлами. Цветные металлы закупались в основном у крупных промышленных предприятий города и области. Практически на любом заводе, в любом цеху, можно было найти ответственного человека, который за определенную сумму денег, мог спокойно, закрыть глаза на то, как через проходную цеха рабочие тащят мотки медной проволоки или листы оцинкованного железа. Что касаемо самой проходной, то бабушки-охраницы, подслеповатым взглядом вглядывающиеся в липовые накладные, лишь молча кивали, ругая Горбачева и перестройку. Черные металлы частично шли с наших Питерских заводов, но основная масса приходила из Северодвинска с завода «Звездочка». Этот секретный по настоящее время завод, занимается ремонтом и утилизацией наших атомных субмарин, то бишь подлодок, часть которых строится у нас на Адмиралтейских верфях, часть в самом Северодвинске на СМП. Так вот, когда Горби анд Рейган подписали договор об ограничении всяческих вооружений, то зашла речь о конверсии. В соответствии с протоколом Совейский Союз должен был утилизировать часть своих подводных кораблей, преимужественно дизилюх, но и какую-то часть первых атомоходов. Поскольку «Звездочка» занималась этим с момента своего рождения, то естественно, что конверсионная программа не упала ей, как снег на голову. Директор завода лично ездил в Москву на прием к Николаю Иванычу Козлодоеву, коий и рассказал ему о перспективах которые открываются перед скромным директором в заштатном городишке, который по всяким секретным распоряжениям даже не на каждой какрте СССР был указан. «Еб твою мать!-вещевал Николай Ивынович,- у тебя мудня такая перспектива открывается, едрена вошь, что хоть за конец хватайся, хоть падай. Америкосы деньги дают на то, чтобы ты резал всякую рухлядь. Ты понимаешь? Нихуя ты не понимаешь! Мы будем всякие баржи и говняржи резать, а корабли, как стояли в бухтах, так и будут стоять, пока, нахуй, сами ко дну не пойдут!». Короче, вернулся директор домой в родной уже, сам он был из Ленинграда, Северодвинск с кучей денег и заказов. Пришел домой, выпил двести пятьдесят, включил телевизор и задумался. Скоро будет муть по всей стране, в Москве это особенно ощущается, значит если этот беспалый придет к власти, то начнется беспредел, а где смута, там деньги , и чем больше смута тем больше денег. Конверсия она и в Африке не конвульсия, но что делать с металлом. Допустим порежу я на куски, нет, не твою мать, а какой-нибудь тралщик, сейнер или ледокол. Порезал, а дальше что? Куда эту гору металлолома девать, в жопу себе засунуть, так она не резиновая, много в нее не засунешь. Что делать? Опять Чернышевский, ну да хрен с ним, Что делать, вновь и вновь задавал себе вопрос Павел Петрович, глядя из окон своего дома, как сосед напротив имеет, я извиняюсь за грубое слово, имеет его жену. Да, Паша давно знал об этой связи, но немог ничего поделать. Разводится в его возрасте было еще можно, но директорское кресло и партийный билет советовали ему не спешить, чтобы не лишиться сразу же нескольких значительных должностей. Жена знала об этом и совершенно безстыдно занималась прелюбодейством прямо на глазах собственного мужа. Грохнуть же Ивана Ильича, Паша-мерседес, как его ласково называл один из местных писак, просто не мог. И дело было не в отчестве Ивана, а в том, что он находился на должности зампреда исполкома. Вообщем, мужик был еще тот. Короче, не жизнь, а сплошное мучение, Жена ****ь, сын законченный алкоголик и это в двадцать четыре года! Тут бы в омут головой, так нет, сидит себе Павел Петрович и думку думает, как бы ему получше с металлом распорядится, как бы стране пользу принести, да и себя не обидеть. Много дней и ночей просидел павел петрович у окна гляда в окна соседской квартиры, глядя на голую задницу собственной супруги, глядя в черное северное небо и размышляя о судьбах страны. Тут грянул путч, Ну, эти идиоты с трясущимися руками, типа, черт забыл из головы выскочила фамилия, рожу и руки помню, а фамилиё запамятовал. Так вот, как и догадывалась светлая головушка Павла Петровича, на смену Майклу Горбачеву пришел Борис Ельцин и понеслась ****а по кочкам. Ваучеры, лизинги, инфляция, менструация и трихомоноз захлестнули всю страну. Если раньше кричали о воровстве только в курилках и на митингах Демократического Союза, то теперь разве, что ленивый не клеймил Гайдара и Чубайса в разворовывании страны, а этот урод- руководитель только хлестал водку, да нес всякую ахинею изо всех щелей. Павел Петрович перестал интересоваться половыми проблеммами своей жены и принялся развивать свою идею, куда же девать раскуроченный металл. Наконец, как часто бывает, решение пришло само сабой. Как-то раз ему позвонил проректор Ленинградского Военно-Механического Института с которым они были знакомы много лет.
- Але, как ты?
- А ты как?
- Да вроде ничего.
- Я тоже не шибко.
- Пьешь?
- А твоя все трахается?
-Да, все попрежнему.
- Я тоже, никак не могу бросить это дело.
- Что у тебя нового?
- Да вот заключили одно соглашение с бывшей Советской Эстонией, будем им наши списанные станки и оборудование продавать, как лом. Ты представляешь! На этом вся ракетная промышленность построена, а мы как лом, ебнуться можно, до чего докатились.
- Постой, про какой ты только что лом говорил?
- Ты чё, в последнее время слышать стал плохо? Мало того, что в штанах уже давно ничего не шевелится, так еще и глухотой маятся стал.
- Ты не прикалывайся, а расскажи поподробней.
Вот с этого разговора все и началось. Леонид Леонидович свел Павла Петровича с одним интересным человеком Тимуром Марковичем, который руководил посреднической фирмой «Вольф» по торговле металлами с Эстонской республикой. Точнее, Тимур Маркович лишь числился вице-президентом этой самой «волчьей» компании, а официально на должности гендиректора был некий Вячеслав Львович . Но это не суть. Суть в том, что поперли разрезанные части наших кораблей, через Петербург и Ивангород в соседнюю страну. Поначалу отправляли малыми партиями, а затем эшелонами. Денег люди рубили, как наши шведов под Полтавой. Ни каких таможней, никаких налоговых полиций, вообщем, никаких контролирующих органов в ту пору не было, поэтому народ изголялся как только умел. Кто металлы пер, кто икру, кто оружие, кто ****ей, а некоторые даже умудрялись говном торговать. Например, Литва. Страна тьфу, дерьмо, а сельхозпродукция своя собственная, а где село, там говно подавай, хошь человечье, хошь коровье, ты хоть навозом его назови, хоть удобрением, все равно одно слово говно, оно им и останется. Короче, один хлыщь втюхивал этим латышам или литовцам, я в этих тонкостях не разбираюсь, несколько цистерн отборнейшего говна, которое он выловил в Обводном канале. Вот до чего человеческая смекалка доводит. Кстати, мужик на этом не плохо нажился, и с города бабки слупил, мол, за очистку канала от канализационных отходов, и с этих чурок тоже не хило поимел.
Раз мы про говно начали говорить, то мне тут одну байку про Корею рассказывали, не про Южную, а про братскую для всех наших коммуняк.Короче, врать не стану, а просто перескажу то, что мне рассказывал один дядька из одной очень серьезной конторы, по фамилии КэГэБэ.
Поехали двое оперов в командировку на Дальний Восток, в какую-то «тьму таракань». Командировка заканчивалась, деньги заканчивались, а результат был, практически, нулевым. Дело которое они вели с местными оперативниками, все обростало и обростало новыми подробностями. Японские и Южно-корейские шпионы, на столько глубоко вросли в эту землю, настолько имели серьезную агентурную сеть в местных войсковых соединениях, что думать о скором завершении командировки не приходилось. Хотя, конечно, по большому счету все сводилось к банальной вербовке представителей среднего звена моряков Тихоокеанского флота, а еще точнее, попыткой спаивания личного состава, да такой же банальщины по отношению к инженерной среде судоремонтных заводов и закрытых научно-исследовательских институтов. Хорошо, что еще китайцы не слишком досождали нам своим присутствием.
Так вот.
Деньги заканчивались, ведь никто не предполагал, что все будет так запущено, и поэтому, доблесные рыцари щита и меча решили экономить и питаться, исключительно водкой и продуктами с не очень дорогого приморского рынка. В то время «желтые братья, верные ленинци и почитатели идей «чучхе» спокойно обосновали большинство приморских базаров. СССР и КНДР братья навек! Так вот Александр и его напарник Вячеслав Лукушкин, набрали на рынке корейской картошки, местной рыбы, той что подешевле, что-то вроде кеты и отправились поужинать в гостиничный номер. По дороге они зашли в лабаз и купили одну бутылочку местной водченки.
- Ты варишь картофан,- сказал Александр Вячеславу,- а я пойду поговорю с администратором, пусть ****ей приволокет, а то у меня уже эротические галлюцинации начались. Я быренько, одна нога здесь, другая тут, Вся, не бухти. Прийду скумбрию пожарим или кету, одна фиг разница.
Знаю я, подумал слава, ты к какому ты администратору пойдешь, ты уже в десятый раз ходишь, а потом кривой возвращаешся и без ****ей, Сказал бы сразу, лень тебе жратву готовить вот и все.
Жарить приятелям приходилось на электрической плитке, которую оперативники предусмотрительно, почти всегда, прихватывали с собой, мало ли что может произойти в командировке. И хотя в местных отелях строго-настрого запрещалось пользоваться всевозможными электрическими приборами, администрация частенько шла на встречу бравым парням из комитета госбезопасности, стоило только немного полюбезничать с администрацией или обслугой, как необходимые чекистам кастрюли и сковородки оказывались у них в номере.
- Бьютифул,- сказал Лукушкин и погреб в гостинницу варить корейскую картошку.
По дороге он махнул кружку-другую кислого приморского пива, затем поднялся в номер, пока Саня, с умным видом разговаривал с пожилой администраторшей, вывалил картофель в кастрюлю, не став даже очищать от кожуры, решил сварить в мундире и прямиком направился в туалет раздербанивать кету, точнее очищать ее от чешуи.
Александр вернулся в номер довольно быстро, видно успел за такой короткий срок влить в себя положенную норму. Проходя по коридору он улыбнулся горничной и вошел в комнату. В номере смердело.
- Слава,- позвал он напарника.
Из туалета раздавался веселый свист Лукушкина, чистящего рыбу и предвкушающего небольшое удовлетворение своих естественных потребностей. А потребность немного выпить, была в крови у лейтенанта.
- Слава!-вновь позвал Саня.
- Что!-заорал из нужника Лукушкин,-иди сюда, я уже рыбу всю вычистил, надо бы к Люске зайти, к этой горничной, масло у нее попросить, вдруг даст. Ха-ха-ха.
- Это ты иди сюда,- ответил раздраженный Санек.
Не смотря на молодой возраст Слава слыл законченным алкашем. Как его в конторе только держали? Как-то раз он умудрился обоссаться в поезде, а еще раз, облевать вес салон самолета, Но чтобы в комнате насрать после двух кружек пива! Все верно, в комнате невыносимо пахло человеческими испражнениями, фекалиями, можно сказать. Да что там пахло, воняло, так, что хотелось достать из кобуры пистолет и тот час застрелиться. Жаль только что пистолет лежал в сейфе в Москве на Лубянской площади.
- Чего тебе? – спросил Лукушкин, заходя в комнату и мгновенно зажимая нос двумя пальцами,- ты что, Санька, у тебя газы?
- Это у тебя газы,-раздраженно ответил александр,- чем это несет? Кроме тебя в комнате никого не было, неужели обосрался?
- Кто?
- Я что ли, а почему воняет?
- А шут его знает,-не обращая внимание на колкости сослуживца, совершенно искренне ответил Слава,- а ведь действительно говном несет, да еще как!
- А я думал, что ты скажешь духами!
Через некоторое время оперативники кинулись осматривать подошвы своих ботинок. Чистота-чисто тайд! Тогда они решили, что в их отсутствии в номер пробрался агент западных спецслужб и чтобы опорочить их в глазах мировой буржуазии, нагло насрал где-нибудь в углу.
Когда все закоулки были обследованы, а место деверсии обнаружить не удалось, то они открыли окно и выскочили из комнаты, в поисках коридорной или горничной.
Как на зло, на этаже никого не было.
Тогда они решились еще раз обследовать номер. Намочив носовые платки холодной водой, чтобы запах фекалий не так сильно шибал в нос, они проникли в комнату и еще раз ее тщательно осмотрели.
- Слушай,
-Что?
-У меня такое подозрение,- сказал Лукушкин, наклонясь над кипящей кастрюлей,- что пахнет от туда.
Санька приподнял крыжку. По номеру еще, пуще прежнего, распространилось зловоние.
-Точно,- еще сильнее зажимая произнес он и выбежал в туалет.
- Слобак,-резюмировал поведение товарище Слава.
- Давай ее сюда,- крикнул из туалета Санька, быстрей уноси из комнаты, а то мы все говном вонять будем.
В номере воняло несколько дней, как, впрочем, и в туалете. Вечер был испорчен окончательно и безповоротно, даже не смотря на выпитую бутылку водки, которую пришлось глушить в коридоре. Скубрию или кету пришлось выбросить, что еще больше придавало ощущение обиды. А ведь все оказалось на столько просто, как плюнут на человека с пятого этажа. Когда они сидели в коридоре и глушили горькую, то сосед по номеру, бывший парт-хоз работник рассказал им, что «узкоплюские братья навек» удобряют свои картофельные поля человеческими испражнениями, вероятно, за неимением иных, откуда там могут быть коровы, если они кроме риса, картохи и сраной лапши с червями нихрена не жрут. Так вот, из-за этого говна картошка, совершенно нормальная в сыром виде, лишь только закипит вода, мгновенно выдает «гурманам» все человеческие нечистотные запахи из задниц наследников «чучхе». Именно по-этому на местных рынках корейскую картошку никто не покупает, разумеется за исключением самих «желтомордых», им то не привыкать, что говно, что картошка, все едино. Это как в пословице: «Кому икра в тягость, а кому говно в радость».
Впрочем, разговор у нас идет не о говне, а о металле, поэтому забудем про удобрения, поговорим о более цивильном и благородном.
Короче. В результате возникшей цепочки от «Звездочки» до эстонской фирмы «Кюрпа», потек из северных просторов на территорию Эстонской республики, и далее на запад металлический лом, а обратно потекли доллары. Частично они оседали на счетах в западных банках, частично на счетах фирм посредников и карманах чиновников различного уровня, но большая часть оказывалась у фирмы «Вольф», которая и делилась прибылью со «Звездочкой». Вся цепочка была настолько запутана, настолько разветвлена, что любой контролер мог сломать голову, да что там контролеры, многие участники сделак сами не понимали, каковы же истинные их объемы. Металл на заводе покупался по одной цене, далее каждый участник цепочки накручивал свой процент, и к моменту пересечения границы сумма увеличивалась в несколько раз. Кроме всего прочего, Тимур Маркович и Вячеслав Львович, между прочим, отнюдь не экономисты, а как бы помягче выразится, представители параллельных силовых структур, так вот, кроме всего прочего, они умудрялись закупать за границей компьюторы и различную бытовую технику, вдувать ее здесь по бешенным ценам, деньги класть в собственный карман, а жалкие крохи за металл отдавать заводу. Но поскольку среди соучередителей «Вольфа» числился и Павел Петрович, то он преспокойно закрывал глаза на все махинации, которые устраивали участники всего процесса, поскольку деньги на его личный счет капали регулярно и в приличных количествах. Этакая весенняя бурная капель.
Все было устроено великолепно и с большим размахом, пока государство не решило навести порядок на рынке торговли металлами и прочей стратегической продукцией. Вышел специальный указ о лицензировании всей этой деятельности, кроме всего прочего активную позицию в этом вопросе заняли различные контролирующие и силовые структуры. Особую «чуткость» к деятельности фирмы «Вольф» проявило Северо-западное таможенное управление в лице некоторых руководителей среднего звена. Бог ведь велел делиться. Короче, не вдаваясь в подробности, нужно отметить лишь следующее, что через некоторое время в цепочке появился еще один участник, некая фирма «Монолит», которая взяла на себя функции Аристарха, из фильма «Белое солнце пустыни», который, как известно, и должен был вести переговоры с таможней. В отличии, от того же, Аристарха, «Монолиту» получилось гораздо эффективнее договорится СЗТУ. Фирма «Монолит» была товариществом с ограниченной ответственностью, в числе сооучредителей значилось несколько пенсионеров и шестнадцатилетний подросток, который только только получил на руки красную книжечку с гербом бывшего Союза. Кто был истинным хозяином фирмы знали лишь несколько человек. Вообщем, все быстро встало на прежние места, разве что небольшая часть денег стала оседать и в «Монолите». В конце девяностотретьего года через «Вольф» проходит большая партия металла, которая почему-то застревает в одном из терминалов Балтийской таможни. Руководство фирмы в лице Тимура Марковича, Вячеслава Львовича и прочих не понимает в чем собственно дело, ведь «Монолит» давано и активно работает с руководством Балтийского терминала. Когда же дело доходит до сути, то оказывается, что счета «Монолита» арестованы, а якобы теневой руководитель, один из сотрудников Балтийской таможни застрелился, не венеся позора, главное что и на арестованных счетах практически не оказалось денег предназначенных для уплаты госпошлины. Короче, грянул скандал. Задержка поставок, штрафные самнкции, пени и прочая ерунда, а главное, что и спросить было не с кого, не с шестнадцатилетнего же пацана или, еще лучше, с пожилых сердобольных дам. Почему же застрелился сотрудник таможни, это тоже оставалось загадкой. В документации и бухгалтерских документах разобраться было крайне сложно, поскольку некоторые бумаги были утеряны в результате пожара в офиссе фирмы, за несколько дней до прибытия груза. Вообщем, бардак и кавардак. Фирма «Вольф» понесла значительные убытки, а «Монолит» прекратил свое существование, на его месте пришлось создавать оффициальную структуру, которая, между прочим, работает и по сей день, Но это не суть.
Суть заключается в тех бумажках, которые принес бухгалтер Веревкин Вячеславу Львовичу, и которые последний соизволил прочесть. Из этих документов следовало, что фактическим руководителем «Монолита» был никто иной, как Вячеслав Львович, и что именно та умелая комбинация, с переброской счетов «Монолита» на некую иную структуру, позволила последней заработать не малую прибыль. Что же касается смерти сотрудника Балтийской таможни, то эта тайна, покрытая мраком, могла бы расскрыться, просмотри внимательно «пропавшие» документы любой сведующий человек. Получалось так, что Вячеслав Львович, будучи представителем криминальных структур и непосредственным подчиненным авторитета Тимура, взял и с помощью умных и образованных людей «кинул» свою собственную фирму, и, что страшнее, свою собственную команду. Как на это решился Дядя Слава, было знать одному богу угодно. Вероятно, он хотел прообиться «из грязи в князи», начать собственное дело, все может быть. Во всяком случае, это дело показало, что «папик» рисковый человек и, может, играть даже со смертью. Справедливости ради, стоит отметить, что «скрысяченные» деньги не шибко помогли бизнесмену Дяде Славе, Он вложил часть «черных» денег в поставку продуктов во время Игр Доброй воли девяносто четыре, но прогорел на этом, поскольку его партнеры были «опущены» одной серьезной городской командой. Вообщем, потерял Дядя Слава большую часть своих денег, затем схлеснулся не с тем «с кем можно», ну и вынужден был линять из города, хотя по- прежнему поддерживал тесные контакты со многими авторитетными людьми, в том числе и с Тимуром.
И вот перед «папиком» документы «пропавшие во время пожара», из которых следует, что за хироумную операцию осуществили люди Дяди Славы, дабы урвать у своей собственной «фирмы матки» большой кусок валютного пирога. Дядя Слава был в шоке, он был уверен, что все документы уничтожены, и вот, на тебе. Значит этот хлыщ Веревкин, «папик» узнал старого бухгалтера, аккуратно снимал копии со всех документов. Ну тварь! Если несколько из этих бумаг попадут к людям Тимура, то Дяде Славе придется выискивать свое собственное тело при помощи удочки, где-нибудь совсем не далеко от Поселка, где-нибудь в районе Зеленогорска или Рощино. Перспектива открывалась, достаточно, глубокой.
Дядя Слава положил папку на стол и посмотрел на Веревкина, с каким бы удовольствием он разбил бы этому старому пню голову прямо здесь в этой комнате, но… Но ясно, что тот хорошо подготовился к их встрече и, совсем не хотел себя видеть с проломленной головой, поэтому и снял с документов копии, а другие экземпляры спрятал, где-нибудь в укромном местечке. Конечно, можно было бы попытаться взять на понт старика, но поскольку он явился сюда сам, то значит все расчитал и просчитал.
Старик хмыкнул:
- Ну, как бумажки Вячеслав Львович?
- Сволочь!- выругался Дядя Слава, у него запотели от напряжения очки и, покраснела лысина.
- Ну, зачем же такие грубые слова,- сказал старик,- я к вам с добрыми намерениями, а вы ругаетесь, Я ведь, если честно, то и обидется могу.
- Извини, погорячился,- «папик» протер очки бархатной тряпочкой,- ну, какой же ты хлыщ Веревкин. Кстати, как тебя по имени отчеству, звать величать?
- Сергей Борисович,- представился Веревкин. Вряд ли когда-нибудь Дядя Слава интересовался именами-отчествами мелких, незначительных сотрудников, особенно с такой неприметной внешностью.
- Так каким у нас будет разговор, Сергей Борисович?
Старик крякнул и принялся вновь наливать себе ароматный кофе.
Сейчас будет тянуть резину, подумал Вячеслав Львович, разглядывая сухопарую фигуру старика. Сказал бы уж сразу, сколько он хочет денег, а то сейчас пока все кофе не вылакает не угомониться.
Веревкин выжидал, хотя, вероятно, он уже определился с суммой, которую потребует взамен за документы. Он медленно потягивал кофе, в свою очередь, рассматривая Вячеслава Львовича. Тот вытер лысину носовым платком.
- Пятьдесят,- наконец, произнес Веревкин, допив свой кофе.
- Что пятьдесят?- спросил «папик»,- миллионов?
- Долларов,- ответил Сергей Борисович,
- Пятьдесят долларов?- не понял Дядя Слава.
- Пятьдесят тысяч долларов,- произнес Веревкин, медленно растягивая слова.
- Ну, это…, - у «папика» перехватило дыхание. Что за денек сегодня, Вначале в администрации какаой-то урод попался, затем в городе пацаны товар «помылили» и не известно, удасться ли Киргизу с Дыней вернуть его, а теперь вот еще появляется этот шантажист и просит пятьдесят штук баксов. Что за день сегодня, а все этот долбанный сон, с него все началось. Пятьдесят штук это очень приличные деньги, хотя и не столь значительные. Интересно, на кой этому дурню такая сумма? Впрочем, он далеко не дурак, раз все так ловко обстряпал.
- Это не значительная для вас сумма, Вячеслав Львович,- перебил его Веревкин,- по данным документам явствует, что вы уперли сумму в десять раз большую и я, прошу от той суммы, лишь жалкие десять процентов. Согласитесь, что ваша безопасность того стоит.
- У меня нет сейчас такой суммы,- решительно сказал Дядя Слава,-для того, чтобы собрать деньги мне потребуется несколько дней.
- Один.
- Что?-не понял «папик».
- Чтобы необходимая сумма была собрана, вам потребуется, всего лишь, один день.
- Ну, это уже наглость!
- Могу еще одни документики предоставить,- ответил Веревкин и демонстративно полез в портфель.
У него там целое досье на меня, с ужасом подумал Дядя Слава. Может это его Тимур подослал, «развести» меня хочет? Нет, Тимур бы не стал действовать такими методами, он бы сразу голову проломил, я его характер знаю. Неужели этот пень столько времени кропал на меня досье? Если так, то он отнюдь не дурен! Интересно, а что там еще за бумаги?
Но Веревкин, лишь улыбаясь, вытащил плоток и с противным свистом высморкал свой скрюченный нос.
- Вячеслав Львович, поверте мне, старому человеку, это не блеф, это реальность. Я знаю, что необходимую сумму вы можете снять со счета одной фирмы за один день. Что это за фирма, вы, вероятно, догадываетесь. Поверте мне на слово, мне чужего не надо, эти документы я оценил в пятьдесят тысяч долларов, заметте не в миллион, как незабвенный Остап Бендер, а в скромные пятьдесят тысяч. Остальные бумажки, которые имеются на вас и вашу деятельность, я обнародовать не намерен, они просто послужат мне, некой защитой, от возможного произвола, я извиняюсь, с вашей стороны. Если со мной что-либо произойдет, то они принесут вам большие неприятности, но если наша сделка завершится взаимным согласием, то их никто и некогда в глаза не увидет, поверьте мне на слово.
- Хорошо, завтра у вас будут пятьдесят штук. Примерно в это же время, приезжайте и забирайте.
- Если можно, то мы лучше встретимся конфиденциально и, обмен произойдет не под наблюдением ваших мордоворотов.
- Ладно, где и когда? В городе?
- Нет, зачем же в городе. Понравилось мне здесь одно местечко, недалеко от шоссе я заметил один разрушенный дзот, вероятно, еще с финской компании. У меня отец погиб где-то в этих краях, возможно, он лежит в этом дзоте, хотя вряд ли. Так вот, довайте встретимся вечером возле этого дзота, вы и я.
- Договорились,- согласился Дядя Слава,- только я очень вас прошу, без обмана, потому что если окажутся еще какие-либо бумаги, то я это расценю, как угрозу не только мне, но и моей организации, а люди, если узнают, то шутить не будут.
- Поверте мне на слова, как и я вам и никогда вы обо мне больше не услышите и не вспомните.
- Хотелось бы!- вырвалось у «папика».
- Вот и славно! Какой симпатичный получился разговор. Значит завтра в семь я привожу оригиналы.
- Копии оставте мне, я еще раз хочу просмотреть.
- Пожалуйста-пожалуйста, просматривайте их сколько вашей душе будет угодно,- то ли с издевкой, то ли искренно ответил Веревкин и встал для того, чтобы удалиться.
- Счастливо,- буркнул «Папик», поднимаясь следом и беря в руки, протянутую папку.
- Всего доброго,- ответил тот и протянул Дяде Славе руку.
Дядя Слава пожал ее  и жестом дал понять, что аудиенция закончилась, хотя Веревкин и не собирался засиживаться за очередной чашкой кофе.
- Качан!-крикнул «папик»,- проводи гостя до станции.
Вошел Качан и жестом пригласил дядьку в коридор.
- Не стоит беспокоиться,- вежливо отклонил, предложенную помощь Веревкин,- я прогуляюсь, осмотрю местные достопримечательности, благо погода к этому располагает. Опять же, а какой здесь у вас воздух, не то, что в загазованном Питере.
Когда он вышел и побрел по морозному воздуху по направлению к Поселку, Дядя Слава долго смотрел в след сутуловатой, сухощавой фигуре, которая вскоре исчезла за поворотом.
- Батон,- позвал Дядя Слава,- сейчас слетаем в город, надо кое-что прихватить. Качан, ты остаешься за старшего.
- Ес!- произнес довольный Качан. Он всегда мечтал «порулить» в отсутствие патрона, погонят зеленую молодежь.
- Ни йес, а так точно!- заорал «папик», которому сегодняшний день показался сплошным адом.

* * *

«Песня не веселая, да еще дождливая, не спеша ко мне вошла, осень пожалей, А она не слушает, мокрою вороною, на помойке роется памяти моей…».
Мы возвращаемся из города уже под вечер. Солнце окрашивает полуголые деревья в красно-розовые цвета. Скоро Поселок. Везде видна черная голая зеля, с островками желтой травы, да везде под порывами ветра вьются стайки желто-красных осиновых листьев. Пахнет дождем, но его не будет, поскольку туча прошла мимо нас, едва коснувшись одник краем. Воздух свеж и прозрачен, не то, что в загазованном Питере. Я очень люблю природу, но весеннюю, пробуждающуюся, с ее голубыми и салатными красками, но не такой, какой она бывает поздней осенью оранжево-красной. Мне иногда кажется, что я родился осенью, осенью и умру, хотя какая это сказачная пора. Но мне грустно и одиноко, разные дурные мысли лезут в голову и, от этого, всегда портится настроентие. Когда я приезжаю в Поселок в мае или июне, то нет такого удручающего упадка душевных сил, все еще только оживает и цветы и поля и деревья. Природа только просыпается о зимней спячки, а по-осень все наоборот, она уже готовится к приближающимся холодам. Моя память выхватывает обрывки воспоминаний, именно обрывки, потому что, так всего никогда, конечно, и не вспомнить. Вот река- Сестра. Это и рыбалка, это и купанье. Сколько лет я провел возле этой реки? Десять, двадцать, сто? Мне кажется, что даже чуть больше. Когда-то здесь водились даже раки и было много различной рыбы. Но когда это было и было ли вообще? Может это мое воображение рисует мне скахзочные картинки из моего детства. Раннее утро, туман стелется над сестрой, в кустах притаились проснувшиеся рыбаки. Это не нынешние алкаши, которые выезжают на природу, чтобы только побухать, это настоящие профессионалы. Они с вечера уже прикормили место пшенной кашей и жмыхом и ждут, когда у леща начнется ранний завтрак. Опарыши уже на кручке, поплавки в воде, на донках раскачиваются, от порывов утреннего западного ветра, колокольчики-бубенчики. Рыбаки ждут первой поклевки. Заметил, аккуратно прикасается к удилищу, только бы не спугнуть нежную поклевку и ждет. Тюк-тюк, попловок слабо притопляется, затем начинает подниматься над водой и ложится на поверхность. Подсечка и удилище согнулось в дугу, Главное, поднять леща на поверхность, дать ему глотнуть воздуха, и тогда его можно тащить, как обыкновенный блин, он практически, не сопротивляется, Чуть ослабил лесу и сильная рыба может сорваться с кручка, в крайнем случае порвав себе губу, в ином, оборвав снасти. Вот лещ появился на поверхности, одной рукой рыбак ведет удочку, другой подводит к рыбине сачек. Еще мгновение и серебристая рыбина затрепыхается в сетке. Мне не разу за все время не удалось поймать не одного леща, хотя, вроде, и снасти были хорошие и ловил я, вроде, не так плохо, Не пруха! Может быть, но, как известно- везет профессионалам и сильнейшим, а профессионалы и есть сильнейшие. Нет, я ловил и подлещиков и густерку, даже форель один раз умудрился поймать, а леща никогда. Теперь, наверное, уже никогда не представится такая возможность, во всяком случае, в этом то году уж точно. А грибы, сколько здесь раньше было грибов. По осени, в начале сентября мужики приносили по несколько корзинок боровиков, красных и подберезовиков. А черные грузди и серушки? Их тоскали бельевыми корзинами. Почти в каждом доме стояло по нескольку боченков соленых и маринованных грибов. А сейчас? Сейчас понастроили дворцов и садоводств, изгадили весь лес, вот и грибов практически не осталось, так попадаются изредка в удачные годы. Да что там речка и лес, сам Поселок изменился до неузноваемости, превратился в «поселок городского типа», а сколько машин развелось, того и гляди, что попадешь под какой-нибудь «Джип» или «мерседес». Люди, вот кто изменился больше всего. Если раньше попадались в основном дачники среднего достатка со сворой детишек и степенные местные жители, то теперь все больше новые русские, без детей, но с бультерьерами и мастифами, без удочки и корзинки, но зато в дорогих машинах. Лица у местных жителей, почему-то стали коричневого и землистого цвета, спины сгорбились, а глаза утратили былой блеск. Похоже им обрыдла такая жизнь, когда нет работы, нет денег, а вскоре не станет и природы, всю изгадят городские. Мне жаль этих людей, которые всю жизнь трудились на своих шести сотках, пытаясь вырастить достойный урожай, чтобы прокормить себя и своих детей, теперь же все иначе. Молодые не любят капаться в огородах, половина из них просто поросла бурьяном, старики устали, а новые русские скупая землю, строят на них бани да тенесные корты. Зачем им эта земля, зачем им огород, если все это можно купить на местном рынке, причем нисколько не переутруждаясь, зачем им рыбалка, если возле станции всегда продается свежая рыба, зачем грибы, если вдоль шоссе стоят местные жители и подешевке сдают корзинки с грибами, чтобы купить кусок сыра и хлеба. Зачем утруждать себя? Нет, природа она и есть природа. Можно собраться шумной компанией, взять шашлычки и коньячек, прыгнуть в дорогой автомобиль и любоваться природой, где-нибудь возле карьера. Девченки нанижут шашлык, мальчишки роазожгут костер, потом можно поиграть в карты на раздевание или пострелять из помпового ружья, благо этой дряни почти в каждом автомобиле. Потом, когда шашлык будет готов, можно дернуть по рюмашке и включить музыку. Потом, мальчики налево, девочки на право, а впрочем, как кому хочется, можно и всем вместе. Нет, я не осуждаю приезжий люд, они честно заработали свои деньги и право на культурный отдых, я и сам с большим удовольствием делаю в лесу шашлык, но тогда, тогда это все было иначе, все было по другому. «Тогда деревья были большими».
Пробегают мимо река, лес и поля. Дымят бани и печки. Вечереет. Кто-то идет на колодец за водой, кто-то в магазин за водкой.  Вблизи, у магазина, поселковые мальчишки играют в футбол, там горит свет. Раньше играли на стадионе, но теперь он разрушен. Сучно становится жить в Поселке осенью, еще скучней жить зимой, а уж совсем скучно - просто жить.
Солнце скрывается за темным лесом и лишь облизывает верхушки краснощеких осин и остроносых елей. Завтра день будет еще короче, а ночь длиннее, завтра жизнь станет короче на один день.
«Осень пожалей, а она…».
Я окидываюсь на сидение и закуриваю сигарету.
- Что такой мрачный?- спрашивает Олег.
- Да так,- отвечаю я.
- Может устал?
Я пожимаю плечами. Может быть я, действительно, устал за последний год, я устал от отсутствия работы, от отсутствия денег и, наконец, самое существенное, я устал от отутствия смысла жизни, который пропал вместе с семьей. Может это главная причина моего дурного настроения.
- Хочешь, по дороге, заедем к Гавриле, там, наверняка, много наших, глядишь и развеешься немного.
- Давай,- неопределенно, отвечаю я. Мне в сущности все по-барабану, лишь бы не надраться в очередной раз.
Олег поворачивает направо и проезжает на Тупиковую. Мы останавливаемся возле большого добротного дома с каменными колонами. Я поворачиваюсь и смотрю на Олега.
- Это что?
- Дом Гаврилы,- отвечает Олег.
- Длинного?- я в недоумении. Я же помню, в какой холупе жил он всего несколько лет назад. Ах да, он ведь один из руководителей «тупиковской бригады», а значит, должен иметь дом соответствующий его статусу.
- Конечно Длинного, у нас еще какой-то был?
- Здорово,- я восхищен и ошарашен. Впрочем, в моем положении, я был ошарашен и изменением интерьера в доме олега, да и, вообще, что-то сильно переменилось в Поселке.
Олег сигналит несколько раз. Открываются ворота и появляется какой-то парень с винтовкой. Все верно, война. Парень подходит к нам и заглядывает в машину. Я узнаю Вовку Плясова и опять балдею, от разительных перемен, произошедших с моим старинным приятелем.
- Привет Олег,-здоровается Вовка,- ты с кем?
- Не узнал?- подаю я голос.
Вовка внимательно вглядывается в очертания моего лица, уже темновато.
- Вроде,- неуверенно произносит он.
- Ну,- понукаю я.
- Леха, ты что-ли?
- Он, он, собственной персоной,-отвечает за меня Олег,- ты нас во двор- то пропустишь?
Пока Олег въезжает во двор, мы обнимаемся с Вовкой. Мы не виделись уже с восемдесят пятого года, когда он неожиданно, для всех, женился и, практически, перестал появлятся на кострах и стычках с «центральными». Он здорово изменился за эти годы, полысел, раскабанел, даже бородку отпустил не большую. Он прислонил к воротам ружье и крепко держит меня в своих объятиях. Я боюсь, как бы на радостях он меня не придушил, здоровяка чертова.
- Леха, какими судьбами,- все еще не выпускает меня из объятий бывший кореш,- решил посетить родные пенаты?
- Да вот решил, а тебя -то, как сюда занесло?
- Это долгая история,- отвечает Вовка,- проходи в дом, если напомнишь, я тебе потом обо всем расскажу.
Я прохожу в освященный двор и вижу несколько машин., здесь же тусуются какие-то люди. Многие из них мне не знакомы, но попадаются и те, которых знаю уже много лет. Подходит Торчик:
- Здорово Орел!-здоровается он, как ни в чем не бывало, такое ощущение, что мы только вчера разошлись с костра, а сегодня встретились вновь.
- Привет Димка,- отвечаю я,- так вы что, все здесь?
Вместо ответа, Торчик завет Гешу и Белекошу. Вскоре к ним присоединяются и остальные: Булкин, Тетешечкин, Яковлев, братья Чугуновы, Виталик- маленький, Василий, мой однофомилец. Я в растерянности, все в сборе, будто и не прошло долгих десять лет, будто вчера мы все сидели возле костра на Развилке, пели песни и пили портвейн. Значит Олег говорил правду, значит, действительно, вся прежняя компания в сборе. Каким же ветром их всех занесло в Поселок, не таким же как меня?
Я, поочередно, обнимаюсь и здороваюсь с каждым из присутствующих, пока не слышу знакомый голос Гаврилы:
- Ё-пэ-рэ-сэ-тэ,  кто к нам пожаловал!
Он почти совсем не изменился, тот же голос, та же прыгающая походка, пудто к его ботинкам приделаны пружины, только волос почти не осталось, да лицо раздобрело, да в уголках глаз появилось больше морщин.
Мы так же обнимаемся. Неужели меня никто не забыл, а ведь сколько прошло лет, сколько воды утекло в Сестре. Слышны женские голоса, неужели и наши бабы, пордон, девушки здесь. Нет, все незнакомые, значит просто подруги или жены. Ко мне подходят остальные не знакомые люди и здороваются со мной. Нет, не зря я рванул сюда, ах как приятно ощущать себя человеком.
- У вас что, сходка?- спрашиваю я Гаврилу.
- Нет,-смеется он,- просто маленький сабантуйчик, по поводу дня рождения Виолетты.
Выходит молодая девушка, я здороваюсь с ней поздравляю с Днем рождения. Она благодарит и приглашает всех в дом. Опять бухать придется! Мы сидим на втором этаже приличного особняка и пьем вино, как в старые добрые времена, только портвейн не тридцать третий, а куда лучше и дорожа, а времена не старые и не добрые, для меня то уж точно. Но мне ужасно уютно в компании старых приятелей, хотя я постоянно пропускаю вино, которое мне наровят подлить со всех сторон. Я помятую о психушке, ведь здесь скорую не вызовешь, хотя любой из них домчит меня до города, быстрее, чем затихнут гудки в телефонной трубке. Все заметно изменились, естественно, что все постарели, но в глазах блестит живой огонек, чего вы не увидите в моих глазах, хотя я самый младший в этой компании. С Длинным мы учились в одном институте, но на разных курсах, он заканчивал его, когда я был на первом курсе, Белекоша работал когда-то таксистом и у него первого из нас появилась личная машина, таксисты в то время много зарабатывали, Геша работал на заводе, как, впрочем, и братья Чугуновы, Яковлев и Тетешечкин шоферами, Булкин-мясником, Василий-ментом, Плясов –резчиком по дереву. Пушкин- в КГБ, Виталик на хлебо заводе. Как такие разные люди, таких различных профессий могли объединиться и создать команду, которая будет держать в своих руках большую часть Поселка? А где экономисты, где силовики, где связи с администрацией района? Неужели такое возможно? А почему бы и нет. Во- первых я не знаю всего рассклада, вполне вероятно, что незнакомые мне лица и являются теми недостающими звеньями, чтобы выстроить всю пирамиду в верху до низу, во-вторых я не знаю, насколько изменились сами мужики. Я ведь не ожидал от Олега, что он станет заниматься бизнесом и вполне успешно. Значит с каждым из них могли произойти аналогичные матоморфозы, которые круто изменили их жинь. У кого-то была сила, у кого-то смекалка, у кого-то склонность к хозяйственной деятельности, у кого-то к торговле, лишь один я никчемный и не нужный отросток на теле нашей прежней компании.
- За твое здоровье Виолетта!- орет Гаврила.
Я гляжу на него и поражаюсь, как такой распиз…й, может руководить столь разношерстной командой? Ну, да, силы и храбрости у него всегда было хоть отбавляй, а энергия всегда била через край. Но ведь он к тому же и балагур! Нет, не серьезный он человек, хотя, кто знает, и балагур и раздолбай, может быть в некоторые моменты настолько серьезен, что мама не горюй. Тем более он и погладить может и по морде дать, это я помню еще с ранней юности, как он махался с Заломой, не на жизнь, а на смерть.
« Тупиковая» братва начинает шуметь, желая чокнуться с именинницей. Я тоже поднимаю свой бокал и чокаюсь вместе со всеми. Да, сегодня они веселятся, но когда кончатся праздники и настанут суровые будни, все будет по другому, и все будут уже другими.
Ранним утром мы пьяные и веселые возвращаемся к Олегу домой. Не зря вчера был такой красный закат, сегодня с утра начался ливень. Вымокшие до нитки, мы прыгаем в машину и мчимся по шоссе. Олег малость перебрал, но машину ведет по скользкой дороге очень даже грамотно, а вот я никогда не умел водить автомобиль, сначала желания не было, потом оно появилось, но не стало возможности, а потом, вообще, после психушки меня поставили на учет в наркологический диспансер, и на права мне не кто не разрешит сдавать в течении трех лет. Я правда попытался подлезть к врачихе с неким заманчивым предложением, но она его категорически отвергла.
- Ну, как тебе пацаны?- спрашивает Олег, практически не обращая внимание на шоссе.
Какие же они пацаны, думаю я, самому младшему из них уже за тридцатник, во время войны в таком возрасте люди полками командывали, да что война, сейчас некоторым министрам чуть за тридцать, они такой огромной страной руководят, а Олег все еще «пацаны». Но я не хочу ему противоречить, ведь мы, действительно, знакомы чуть ли не с пеленок и он спокойно может называть их пацанами, так, видно, стремнее.
- Здорово!- отвечаю я,- как будто вернулся на несколько лет назад, в то, веселое время.
- Веселое время,- повторяет за мной Олег,- ты в этом поживи, и то, тебе покажется слишком скучным.
- Неужели?
- Посмотришь сам, сейчас ни сколько не скучнее жить, а может и наоборот. Это кому, как захочется.
Он прикуривает и совсем бросает руль, я с ужасом слежу, как машина на полной скорости несется прямо в столб, еще немного и мы впилимся в него, я икстинктивно вжимаюсь в кресло, хорошо, что Олег не видит моей слабости, но, буквально, за пару метров до столба, во всяком случае, мне так показалось, Олег хватает руками за руль и резко бросает машину вправо, мы вписываемся в поворот и ,вновь мчимся по мокрому асфальту.
- Так здесь практически все «тупики»?-закуривая вслед за Олегом, задаю я ему вопрос.
- Да, те кто остались. Было больше, но некоторые в город на зиму подались, а некоторые уже далеко.
- В смысле?- я не понимаю интонации Олега.
- Спят курганы темные, зноем опаленные!-затягивает он дурным голосом песню, потом останавливает машину и смотрит на меня,- умерли многие, правда в основном, те, кого ты не знаешь.
- Убили их?
- Да,- небрежно бросает Олег ,и мы мчимся дальше,- чего там, все там будем и ты и я, рано или поздно.
- Хотелось бы попозже,- задумчиво произношу я.
- Это, как судьба распорядится.
- С каких это пор ты стал философом?- спрашиваю я. Что-то раньше я не замечал за ним особого желания пофилософствовать. Неужели люди могут так меняться? За собой я этого не замечаю, как был долдон, так долдоном и остался.
Как будто прочитав мои мысли, Олег глубокомысленно замечает:
- Ты поживи в Поселке с месячишко и у тебя изменится отношение и к жизни  и к смерти, да и сам начнешь по другому смотреть на различные вещи. Здесь люди быстро меняются, я бы сказал, здесь становишься намного взрослее, чем был прежде.
-  Ну, с этим я не согласен,- отвечаю я. Действительно, я вроде бы еще не совсем взрослый мужчина, а в душе старик-стариком, хотя по роже дашь не больше двадцати пяти,- в городе некоторые тоже быстро взрослеют и становятся настоящими мужчинами.
Олег молчит, Мы подъезжаем к дому, он выходит и открывает ворота, мы заезжаем на территорию и он глушит мотор, машину в гараж не ставит, махнув рукой, идет к дому, я семеню следом. Весь путь занимает десять метров, а мы еще больше промокли. В доме мы скидываем с себя мокрую одежду и бросаем ее на радиатор. Олег открывает холодильник и достает початую бутыль коньяка, разливает по бакалам и убирает бутылку обратно. Хватит сегодня бухать, итак скоро водка из ушей польется.
Мы сидим возле камина, по крыше барабанит дождь, мне опять становится тоскливо на душе, хоть вой, даже тепло в доме, теплота в желудке, Олег сидящий на против, уставившийся в одну точку, не спасают меня от состояния полного одиночества. Наконец, я нарушаю тишину, царящую в доме:
- А давно они все ждесь?
Олег отрывается от каких-то своих мыслей и не понимающе смотрит на меня, как будто видит впервые. Мне становится жутко. Потом он, видимо, приходит в себя и переспрашивает:
- Кто?
- Ну, «тупики»,- говорю я и отхлебываю маленький глоточек, пахнущего клопами, напитка.
- Всегда!
- Всегда?-поражаюсь я ответу.
- Мне кажется, что из Поселка никто и не когда не уезжал и не уедет, здесь они родились, здесь их настигнет смерть.
У меня бегут муражки по коже, не хотел бы я, чтобы его слова оказались пророческими. Я представил себе этакую братскую могилу, с памятником типа «Родина мать» и высеченными на обелиске именами. Обелиск, почему-то черного цвета, видимо от того, что я не давно вновь перечитал Ремарка, его «Черный обелиск».
- Шучу,- прерывает мои мысли Олег,- в основном подтягиваться стали в последние годы, когда в городе стало туго с работой. По-началу многие халтурили, строили особняки и коттеджи для новых русских, затем по-немногу занялись бизнесом, открыли пару торговых точек, затем павильон, потом пребрали к рукам все строительство, но уже не сторили, а только руководили и контролировали. Люди то в основном с головой, потом и другие городские подключились, чьи-то друзья, знакомые. Короче, со временем у каждого нашлась достойная работа, ну, это все в общих чертах, но организация сложилась солидная. Я тебе скажу, если бы не Залома со своими волками, да не этот новоявленный «пахан», то «тупики» контролировали бы весь Поселок, да еще часть Приморского и Выборгского шоссе, а так, так приходится делится.
- А Залома?
- А что Залома?
- А он чем занимается?
- Он,- Олег поставил бокал на столик,- он, когда откинулся в последний раз, собрал вокруг себя, в основном, бывших уголовников и беспредельщиков и стал тоже завоевывать территорию. Он больше по наркоте и водке специализируется, это его стезя, хотя и в легальный бизнес потихоньку влезает. Ну, ты же понимаешь, чем можно в Поселке заниматься. На трассе трясти чухонцев и отдыхающих, в клубе на дискотеках торговать дурью, на пляже шашлыки, да наперстки, а в Поселке строительство, лес, да бензин. Но это же не в размахаг региона или города, здесь ставки не столь высоки, но хватает всем, да и тихо здесь было, до последнего времени. Хотя, ты же знаешь отношение Заломы и Гаврилы, «тупиков» и «центральных», они же с детства «на ножах», да, что я тебе рассказываю, будто ты только родился.
- Да, враждавали мы с «центральными» всегда. И откуда она появилась, может просто по-молодости?
- Черт его знает,-пожал плечами Олег,- люди всегда делили территории и сферы своего влияния. Может это в человеческой крови и плоти заложено, а может приобретено с веками.
- А «новые», кто они?
- Люди Дяди Славы?
- Кто это?
- Ну, руководитель их бригады, его здесь все или Дядей славой называют, или «папиком». Эти совсем не давно появились из города. Отстроили себе пару особняков возле заброшенного карьера и стали жить. Поначалу, они, вообще, не во что не влезали, вероятно, осматривались, а затем стали потихоньку проникать в поселковый бизнес, То ларек на станции новый откроют, то шашлычницу отгрохают прямо перед пляжем, то занялись строительством дорог в садоводстве, при помощи местной администрации. Дороги это выгодный вид бизнеса, без них садоводам не туды, не сюды. Потом подвод коммуникаций и прочая ерунда. Вообщем, стали потихоньку влезать не на свою территорию. Дядя слава прикупил хозяйственный магазин и монополизировал торговлю керосином и хозтоварами. Главное, что лезет он, как танк, и все больше не на свое. У «тупиков» в ним разборки были из-за бензозаправки, ели отстояли свое, так он собирается другую построить. С Заломой у него заморочки из за клуба. Залома там торгует наркотиками, в основном, черняжкой и белым, народу много из города приезжает, да из Репина, комарова, Сестрорецка, даже зимой. Так вот, люди Дяди Славы примостились к его бизнесу и стали торговать более цевильными и дорогими наркотиками, что-то типа ЛСД, Джефа, героина. Залома с Дядей Славой не раз конфликтовал, даже «центральные» завалили какого-то паренька-торговца, но «папик» просто так не сдался, Похоже, что теперь они делят между собой этот рынок, Залома, что попроще и подешевле, Дядя Слава, что помоднее и подороже. Если честно, то я в эти заморочки особо не влезаю, я больше по части бизнеса, моя стезя,это продукты, водка и пиво. Считай, что весь центральный магазин завален моими продуктами.
Олег открыл холодильник, достал коньяк и налил, еще по тридцать грамм.
- Твое здоровье.
- Твое.
Не смотря на осень, расцветало довольно быстро, вероятно, что ветер разогнал тучи, потому-что дождь перестал барабанит по крыше, на востоке небо окрасилось в бледно-голубые цвета. На засохшей яблоне закаркала ворона. Мне вдруг захотелось выйти на улицу и постоять, подышать осенним, постдожливым воздухом, когда еще предоставится такая возможност, вдруг этот дождь последний в моей жизни. Пламя постепенно затухает в камине, Олег почти спит. Мне не хочется оставаться одному и я задаю ему вопрос:
- А ты участвуешь в боевых действиях.
Олег открывает глаза, похоже он чуть не уснул.
- Что?-переспрашивает он.
- Если какие-нибудь заморочки, то ты принимаешь участие в разборках?
- Я? Нет, обычно и без меня хватает кому повоевать. Ты же помнишь, Торчик так и не вернулся из Афгана, если что, так он сразу за атомат хватается, а то и за гранаты.
- А откуда оружие?
- Акстись, идешь ты пляшешь, а сам, можно подумать, в детстве не участвовал в раскопках.
- Неужели с того времени осталось?
- Не только осталось, но и приумножилось. Молодые пару лет назад целый склад нашли. Вообщем, этого добра здесь хватает выше крыши. Но ты не думай, что здесь стреляют каждый день, нет, перестрелки происходят крайне редко, все же город под боком, хотя, если честно, то Сестрорецкая милиция давно закрывает глаза на все местные разборки, им своих дел хватает. Так, приедут, составят протокол, опросят всех, все естественно в незнанку, и уезжают восвояси. Как-то раз устраивали крупномасштабную операцию с привличением специалистов из РУОПа и даже ФСб, но ничего не добились, результат оказался нулевым. Загребли всех в кутузку, а на следующий день выпустили. Нет материала для возбуждения уголовных дел, нет не заявителей, ни свидетелей, а раз терпил нет, то и суда нет. Только двоих и посадили из «центральных», да и то, мне кажется, что это только слух, который Залома распускает.
- А Петр Сергеич?
- Кто это?-не понял Олег, допивая коньяк и решительно отодвигая от себя бокал.
- Ну участковый наш, он же раньше любил мозги засирать различными профилактическими мероприятиями,
- Нашел кого вспомнить, он давно на пенсии, теперь у нас новый участковый дядя Миша,- зевая ответил Олег.
- Дядя Миша?
- Молодой пацан, но ранний, вот мы его и зовем дядя Миша. Слушай Леха, пойждем спать, я устал за две последних ночи!
Я прохожу в комнату, которую выделил мне Олег, но спать не хочется. Не раздеваясь я ложусь на постель. Грусть и тоска съедают меня. Я включаю настольную лампу и достаю из сумки свою коричневую тетрадь, беру ручку и придвигаюсь поближе к свету.
« Прошла неделя, как мы познакомились. Скоро у тебя отпуск и ты не знаешь, как его провести. У тебя есть подружка Машка и ты знакомишь меня с ней. Машка твоя лучшая подружка и тебе не терпится похвастаться своим новым парнем, тем более, что я не такой уж и страшный. Машка мне очень понравилась, я ожидаю от нее взаимности. Мы вместе гуляем по городу, вы о чем-то весело щебечите. Мы держимся за руки, я люблю тебя. Вначале Машу поражает, что я называю тебя крокодилица, а ты меня крокодил, но ты объясняешь ей, что это наши «партийные» клички. Мы уже полюбили друг друга. Вы собираетесь поехать на море, но ты не хочешь расставаться со мной, чем, немного, огорчаешь свою подругу. Мы идем в кафе и едим мороженное. На улице стоит сумашедшая жара, но мне предстоит еще работать несколько недель, перед моим отпуском. Мне наплевать на работу, лишь бы почаще видить тебя! Когда ты занята, то я пью сухое вино с моим приятелем Аркадием и все время перевожу наши разговоры на тебя, Аркадий тоже тебя знает и вовспринимает мою влюбленность вполне нормально.
Вот, наконец, долгожданная пятница, у тебя начинается отпуск  и ты свободна в течении двадцати восьми дней. Ты приглашаешь меня к себе, твой отец уехал в очередную экспедицию, а мачеха находится в деревне. У тебя нет матери, она погибла, когда тебе было шесть лет, впрочем, и этой мачехи больше у тебя уже нет, она бросила твоего отца и ушла к другому. Он тоже не долго страдал и нашел тебе новую «маму». Но все это будет потом, почти через десять лет, а сейчас…
 С дрожью в сердце я прихожу к тебе в дом, сегодня что-то произойдет, насупит какой-то новый этап нашей любви. Мы много курим болгарских сигарет, пьем чай и болтаем на кухне. Вечереет, белые ночи уже закончились, но по-прежнему тепло. Я предполагаю, что мы вновь отправимся на прогулку, но ты этого не хочешь. У меня дома нет горячей воды и ты предлагаешь мне сполоснутся. Я соглашаюсь.Ты напускаешь ванну»
Я прикуриваю сигарету и смотрю за окно. Господи, сколько лет прошло, а как-будто бы это было несколько часов назад. Я перечитываю свое творение, делаю небольшие исправления и вновь приступаю к письму.
« Я понимаю, что сейчас что-то произойдет, но не знаю, как скоро. Я лежу в ванной, я слегка пьян от белого вина, которое мы выпили с Аркадием и от сегодняшнего вечера. Мне хорошо. Вдруг открывается дверь и появляешься ты, хитро улыбаешься, раздеваешься и залезаешь ко мне в ванну. У меня не так было много женщин и всех приходилось уламывать и уговаривать, ты же сама предлагаешь себя. Ты прекрасна и восхитительна. Твое нежное тело прислоняется к моему, я обнимаю тебя и целую, вначале в губы, потом в шею, пока мои руки лоскают твои соски. Ты мелко дрожишь, как тогда на скамейке, но сейчас ты голая, сейчас…
О позор! Видимо я так перепугался, что у меня ничего не получается. У меня нет эрекции. Ты удивлена, но не показываешь вида, «Ничего, крокодильчик, шепчешь ты, сейчас пойдем в кроватку, там у тебя обязательно получится!». Я чувствую себя полным идиотом и мальчишкой хотя и старше тебя на четыре года. Я вытираю тебя полотенцем, ты вытираешь меня. Мы беремся за руки и идем во вторую комнату на родительскую кровать, которую ты уже расстелила и поменяла белье. У, хитрюга!
Мы лежим в постели обнимаемся и целуемся. Я чувствую жар твоего тела, твердость набухших грудей и сосков, приятную влажность между твоих ног. Ты такая обворожительная и восхитительная, от тебя так прекрасно пахнет духами и телом, но я в трансе. У меня опять ничего не выходит, как ты не стораешься. Я, вообще, слишком закомплексован и сжат. «Расслабся, шепчешь ты, все у тебя получится». Я тоже хочу верить в то, что у меня все получится, но, вероятно, не слишком большой сексуальный опыт не позволяет мне войти в тебя. Мы долго пытаемся сделать это, ты пытаешься мне помочь. Но все тщетно. Наконец, уставшие мы обнявшись засыпаем.
Я просыпаюсь и слышу твой плачь. Что ты плачешь любимая, хочу спросить я, но понимаю бестактность вопроса, тут все понятно и без слов. Если мужчина хочет женщину, значит он ее не любит, если нет…. Впервые я оказываюсь в такой дурацкой ситуации, когда не я, а меня затаскивают в постель, и я ничего не могу сделать. Ладно бы было наоборот, а так.
Я преподнимаю тебя за плечи, целую в глаза, губы, нос, я ласкаю твое тело. Ты ложишься сверху. Мы предпринимаем последнюю попытку, если все повторится вновь, то я вынужден буду уйти и я это знаю, даже без твоих слов, которыми ты упрекнула меня немного позже.
Он вошел! У нас получилось! Я так сильно ждал этого момента, то практически сразу кончил, но ты все равно довольна. Это значит, что я люблю тебя, я хочу тебя, я уже живу с тобой. Мы еще не знаем, что нам предстоит долгая совместная жизнь, но это свершилось, мы слились воедино, мы стали одним целым.
Наутро не вылезая из кровати мы совершаем все новые и новые более удачные попытки. Я больше не боюсь тебя и твоего тела, я больше не боюсь себя. Правда, я еще раз оконфузился, но сам себя простил. Когда ты стала целовать мне лицо, подбородок, грудь, постепенно опускаясь все ниже и ниже, я понял, что не выдержу, я придвинул твою голову к своим трусам, но ты воспротивилась: «По-позже»- сказала ты, но было уже поздно, я выдал все прямо в трусы. Какой же я мальчишка по сравнению с тобой!
Через некоторое время все было уже иначе, ты сделала это так, что я чуть не умер от удовольствия. Твой язык … Впрочем, об этом не стоит особо распространятся, вдруг твой нынешний прочтет мои записи и возревнует Хотя, мне, если честно, плевать на него, пусть делает то, что считает нужным. Мне было хорошо с тобой и в первый и в последующие дни. Ты была просто тигрица.
Мы занимались любовью на ковре, что не очень удобно, на столе, в коридоре перед зеркалом, в горячей ванной, и конечно в постели. У тебя была одна причуда, всюду ты таскала за собой огромное зеркало и смотрела в него, когда мы лежали вместе и делали «это». А как ты кричала! Я так боялся, что твои крики и стоны услышат соседи, что иногда зажимал тебе рот ладошкой. «О, любимый! О-о-о-о-о, роднуля моя, как хорошо, как я люблю тебя. Сильней, давай сильней. О-уу! О!!!». Ты любила, когда я целовал тебя «там», мне нравилось, когда целовала меня. Неужели я больше никогда не испытаю это чувство безумной радости. «О, крокодилка моя любимая. О!!!».
Впервые я подставился перед тобой перед Викиным Днем рождения. Там собрались твои друзья, а кроме Маши я никого не знал, мне было страшно, как воспримут меня в твоей компании. Я выпил для храбрости, а ты засекла. Мне было ужасно стыдно перед тобой, а ты даже не догадалась тогда, что это слово «выпил» будет преследовать тебя всю нашу совместную жизнь. Но тогда еще было все по другому, я был иным, я еще не превратился в алкаша.
Вскоре подоспел мой отпуск и ты предложила мне поехать к тебе в деревню в Псковскую область, где летом отдыхали твои близские. Я согласился. Мы ехали через Псков и заехали на несколько дней к твоей родной тетке – вали, ее мужу –Юре и их детишкам Максиму, вот ненавистное имя, и Анне. Мы великолепно провели эти несколько дней, хотя и спали в разных комнатах. Дядя Юра устроил нам настоящую экскурсию по друвнему Пскову. Мы посещали монастыри, гуляли по набережной реки Великой, мы ходили на собрание баптистов, мы ездили к ним в садоводство и ели клубнику…
С Анной, Нюской, как ее предпочитала называть тетка, мы поехали в Печерский монастырь и поскольку я был одет в шорты, надо же показать всем скабарям мои загорелые ноги, то меня не пустили во внутрь, хотя я не слишком расстроился, я ведь был рядом со своей половинкой. После Пскова мы отправились в деревню, где я познакомился со своими будущими родственниками. Особенно мне понравилась твоя сестра-Наташка, глуповата правда маленько, но такая непосредственная, такая наивная и обоятельная, что я почти влюбился в нее, но это была платоническая любовь. В деревне мы были предоставлены сами себе, поэтому продолжили наши сексуальные изыскания, в лесу, на берегу речки, в бане. О, в бане на пологе, а на мокром полу, оба  потные и счастливые, как это оказалось очаровательно. Скажи, ведь тебе это понравилось? Мы любили друг друга: утром, днем и вечером. Мы провели несколько великолепных дней. Когда мы ходил, точнее, ездили за грибами, то мы постоянно держались за руки. Я пел песню Юрки Шевчука:
«Нас сомненья грузут, я сомнениям этим не рад.
Эта марзкая тяжесть в груди, разбивает любовь.
Но пока мы сидим и страдаем, скулим у отверженных врат,
Нас колотит уже, чем попало, то вглаз, толи в бровь1»
А та пела припев, своим тоненьким, сладким голосом. Неся корзинку с белыми грибами.
« Я получил эту рль, я выбрал счастливый билет,
Я получил эту роль я выбрал…».
Мы выбрали с тобой один и тот же билет!
Мой короткий отпуск заканчивался, я взял лишь половину от положенного и мы возвратились в Ленинград, где все продолжалось и продолжалось. Наконец, вы решили съездить с Марией в Крым, точнее слетать. Мы купили билеты и вы улетели. Что делал я это время без тебя? Ничего, ходил на работу, пил с Аркадием сухое вино и считал дни до твоего возвращения».
Я возвращаюсь в настоящее. Пепел от сигареты падает на покрывало, я стряхиваю его и залезаю в сумку, в ней лежат твои письма. Как жаль, что не сохранились все, но большая часть навсегда останется со мной. Вот, это первое письмо, которое ты мне написала из Крыма, кажется вы отдыхали в Феодосии..Я разворачиваю помятый тетрадные листок и пробегаю по нему глазами. Слезы наворачиваются на них. Неужели это было со мной?
«Любимый мой, половинка моя
дорогая, здравствуй!
Крокодил, мне тебя безумно не хватаетю Даже самое прекрасное море – ничто, по сравнению с твоими руками, в которых мне всегда так уютно, с твоей хитрющей улыбкой, с твоими нежными словами, которые ты так редко говоришь, с твоей «кр-рокодилицей».
Да еще миллион и маленькая тележка.
Можно ведь сказать очень много и все равно не назвать и не понять главного: за что любишь.
Любишь и все!!!
КРОКОДИЛ, Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ !!!
Я уже дни считаю, загораю только потому, что ты приказал. И все время думаю о тебе и говорю. Машку уже в конец задолбала: она при звуке твоего имени, наверное, скоро будет дергаться. Даже ночью ей покоя от нас нет.
Представляешь, я во сне, по ночам к ней спать притыкаюсь, так же, как и к тебе.
Первые дни были просто кошмар. Знаешь, просыпаюсь и со сна не пойму, где ты. Ищу тебя, как придурок, глазами по всей комнате и соображаю, куда ты мог пойти. А потом, такой разочарование: просыпаешься окончательно и понимаешь, что тебя совсем нет. Хоть плачь!
Когда улетала даже представить не могла, что так будет. Знала, будет тяжело, но чтобы так остро, до боли, когда хочется обратно бежать, нет, не думала!
Родной мой, солнышко мое, крокодил мой самый любимый на свете. КАКОЕ ЭТО СЧАСТЬЕ, ЧТО МЫ НАШЛИ ДРУГ ДРУГА !
Я очень хочу к тебе.
Если бы ты видел, какая я здесь хожу, ты бы умер. Лохматая, красная, как рак. Лицо все горит, не притронуться. Да еще и комарами все искусанная. Здесь они летают просто толпами и жрут беспощадно. Особенно, возле телефона. Там всегда очередь и им есть, чем поживиться.
И еще кошмар. Когда идешь к  морю, через камыши (поселок, в котором мы живем поэтому и называется «Ближние камыши»), то есть, считай, через болото. К морю приходишь весь искусанный и злой.
Зато нам очень повезло с жильем и хозяйкой. Эта девочка, к которой мы ехали, загуляла и из Ленинграда так и не возвращалась, живет где-то у своей подруги. Поэтому в дом к хозяйке пришлось проникнуть обманом. Мы ей сказали, что Лена – наша подруга (а сами ее в глаза не видили), и когда она была в Ленинграде, приглашала нас к себе. Хозяка, очень юморная старушка, сжалилась над нами и не посмела выгнать. Но обман тяжелым грузом давил на нас и портил нам весь отдых, поэтому на следующий день мы пошли к ней и покаялись, а она нас простила и сказала, что мы ей понравились и можем жить до самого отъезда. Ели – ели уломали взять деньги.
По вечерам мы дуемся в карты и читаем, больше здесь особо делать нечего, не на дискотеку же ходить.
Сегодня клеили обои. Наклеили все криво (я же резала), но хозяйка осталась очень довольна.
Вообщем, все у нас хорошо, кощмар только, что тебя со мной нет. А по поводу твоего ответа, в анкете, я уже сильно сомневаюсь, что отпуск надо проводить вместе. Вот!!!
Милый мой, осталось только четыре дня и мы увидимся.
Целую тебя в нос, в глаза, в смешные губы, в ухо, хотя ты этого так не любишь.
Твоя КРОКОДИЛИЦА».
Я убираю письмо в сумку и смотрю за окно. Дождь, за окном поливает холодный осенний дождь. Надо же, а я и не заметил, как он начался. Я думал, что он прошел навегда, как прошла твоя любовь ко мне. Наверное на сегодня хватит воспоминаний, сердце и так колотит в груди, как кузнечный молот. Похоже, что из носа пошла кровь. Я вытираю нос. Нет, просто показалось. Вероятно это галлюцинации. Я вновь закуриваю сигарету и смотрю на свою писанину. Разве так я хотел написать тебе, разве так вспомнить, но что я могу сделать, каждый человек талантлив по своему, кроме меня, я же бездарен. Я это знаю и не надо мне говорить обратное. Разве так любила меня ты, как я этого заслуживал, да совсем нет. Я не стану писать о том, на сколько я глупо и поверхностно относился к словам, которые ты говорила мне, которые ты писала. Я эгоист до мозга костей, когда мне было хорошо с тобой, я не понимал, что это счастье не вечно, я вел себя, как маенький малчик. Я… Какой же я был дурачек, но наверное, не стоит об этом писать, хватит размазывать сопли по оконному стеклу, которое, итак. залил дождь, но с другой стороны. Пора ложится спать. Вот и наступил новый день. С каким багажем я подошел к нему, где он этот багаж?
Я захлопываю тетрадь. Глаза слепаются. В окно стучит поздний мотылек. Откуда они берутся осенью? За окном шумит ветер, по небу несутся черные тяжелые облака. Идет дождь. Я выключаю свет и вырубаюсь.

* * *

Прошло уже несколько недель, что я живу у Олега в доме в Поселке. За это время почти ничего интересного не произошло, разве что, я по-подробней вник в обстановку. Теперь я, как и много лет назад, «тупиковый». Дни сменяются другими, серые и черные тучи- свинцовыми, дни все короче, а ночи все холоднее. Со всеми «тупиками» я на «короткой ноге», хотя сильно не вылупаюсь, все же начинали они все дела гораздо раньше чем я, а прошлые заслуги здесь не в счет. Так, занимаются все рутинной работой, да и самой работы значительно поуменьшилось, сказывается отсутствие приезжих и дачников. Несколько строительных бригад занимаются внутренней отделкой коттеджей для главы администрации Приморского района, его сыновей и заместителей. По-прежнему функционируют кафе на Приморском и Выборгском шоссе, но если на «приморке» оно приносит не большой доход, то на Выборгском его практически нет, люди предпочитают останавливаться, где-нибудь поближе к Питеру или Зеленогорску, хотя цены у нас не ахти какие, можно сказать, вполне умеренные. Наши конкуренты тоже не шибко активничают, хотя и чувствуется, что зима предстоит жаркая, нужно подготовиться к новому летнему сезону, а это значит, что надо, как можно больше неразрешимых задачь поставить перед своими конкурентами.
Залома налаживает связи с Украиной на счет поставки дешевых наркотиков, поговаривают, что он познакомился с несколькими авторитетными людьми из Питера и те, якобы, согласились ему помочь в устраненнии конкурентов. Если честно, то я этому не слишком верю, больно мелок поселок и его модный клуб для серьезной братвы. Кроме наркотиков, залома всерьез решил прибрать к своим рукам весь алкогольный рынок, для чего заключил договор с азербайжанцами, промышляющими производством паленой водки, где-то неподалеку от Лисьего носа. Нашим это тоже до лампочки, поскольку Олег и несколько других коммерсантов привозят водку совсем по смешным ценам, так что, им нас не перебить. Главная опасность исходит от Дяди Славы, который всерьез решил захватить весь топливный и строительный рынки Поселка. Говорят, что у него сложились очень тесные и дружественные контакты с Сестрорецким мэром. Можно было бы плюнуть на все эти разговоры, но больно уж легко соглашаются представители новых садоводств, на предложения и условия выдвигаемые бригадой «папика». Кстати, мне несколько раз доводилось сталкиваться с ним, что называется «нос к носу». Что сказать, мужчина солидный, здоровяк, с лысым черепом, маленькими крысиными глазами, большим носом – картошкой, спиленными ушами, узким ртом и очками в золоченой или, истинно, золотой оправе. Это все, что удалось мне разглядеть, во время коротких и случайных встречь. Да мне и плевать, на самом деле, как он там выглядит, у меня свое начальство. Я поначалу считал, что Длинный, что называется, каким был-таким и остался, но не тут то было. С головой у него все впорядке, со связями тоже, а характера ему не занимать, так что, «тупички» слушаются его, как отца родного. Возрожают? Это несомненно, но чтобы перечить или, не дай Бог, высказывать не уважение, то этого при мне не разу не наблюдалось. Впрочем, я не особо много тусуюсь среди них, все же я чувствую себя несколько ущербно, поскольку у каждого из них есть своя работа и свои обязанности, а я же вроде пристяжного, куда ветер подует, туда меня и посылают. Нет, ко мне все относятся дружелюбно и уважительно, но все же не очень приятно чувствовать себя не в своей тарелке, получать пайку за прежние заслуги, которых, кстати, у меня не так и много наберется.
Как всегда все самые существенные события произошли, как раз перед моим днем рождения, то есть перед шестым ноября. Мы с Олегом уже готовились его отметить, когда на пороге появился Виталик и сказал, что надо бы съездить на одну «стрелку». Я удивился, поскольку на «стрелку» меня брали впервые, да и что это могла быть за «стрелка», если достаточно было бы позвонить по телефону своим «конкурентам» и обо всем договориться. Но, оказывается, что начало конфликта положили споры между «тупиковыми» и «новыми бандитами» из-за строительства магазина на Выборгском шоссе. Поскольку эта часть шоссе уже многое время принадлежала бригаде Гаврилы, то, соответственно, получать с магазина должны были «тупиковые». Но какой-то барыга, в обход установившихся правил, договорился с Дядей Славой, что платить за «крышу» будет ему. Короче, возникла спорная ситуация, которую по телефону было не решить: во-первых, в Поселке не было Гаврилы, он мотался по своим делам в городе, как, впрочем, не было и «папика», да они уже давно не мотались по таким пустякам, а во-вторых, требовалось присутствие самого бизнесмена, которого лучше выципить было прямо на месте строительства. Вообщем, с обоих сторон на «стрелку»поехало по пять человек, далеко не самых основных бойцов. Именно по этой причине, как я полагаю, одним из участников должен был быть и я.
- А как же банкет?- почему –то задал я столь глупый вопрос.
- С банкетом придется обождать,- спокойно ответил Виталик,- вначале было дело, а потом праздность.
- Извини, Виталик, я сегодня как-то туго соображаю,- сказал я,- я сейчас соберусь только.
- Не надо никаких сборов, машина уже ждет, Да, а кстати, сколько тебе стукнуло?- спросил он.
- Завтра будет тридцать один,- немного смущаясь, ответил я.
- Совсем уже балшой стал, у тебя стали рости волосы,- пошутил он,- тридцать один это не малый возраст. Мы завтра твой праздник все вместе отметим, тем более, Гаврила должен из города приехать, как раз завтра к вечеру.
- У меня один вопрос к тебе,- сказал я Виталику, пока мы шли по дороге к машине.
-Ну?
- А пистолет мне дадут?
Виталик Остановился и посмотрел на меня, как доктор в психбольнице, мол, да дружек, случай у тебя тяжелый. Я отвел глаза. А что я такого глупого спросил? Нет, ну, а что в этом такого? Я что, всю жизнь по стрелкам мотаюсь, тем более, я еще не в курсе местных нравов. Как рассказывал Вячеслав Барковский Андрею Константинову в телевизионной программе «Черный капитал»- «Стрелка стрелке рознь. В каждом месте она по своему проходит. В некоторых приезжают люди без оружия, «перетрут» спорный вопрос и разбегаются, в Ростове, например, братва умудрилась на танке на «стрелку» заявится, а в Таллинне, на них просто стреляют «от бедра» из автоматов, а потом уже решают свои вопросы, Что касается Москвы, то там на серьезные разборки приезжают даже высокие чины из Министерства внутренних Дел, причем, приезжают прямо в генеральской форме, совсем ничего не таятся». Вот я поэтому и спрашиваю, а мне оружие дадут?
Увидев в моих глазах обиду, Виталик рассмеялся:
- Зачем нам оружие, Лешка, вопрос этот практически решенный, просто надо съездить и показать, как быкам, так и барыге, кто в этих местах хозяин. Главное, чтобы барыга понял, а с людьми Дяди Славы мы договоримся.
- Как?
- За деньги,- ответил Виталик садясь в автомобиль,- этот вопрос я не решаю, это не моя компетенция.
В машине находилось три человека. Все они были из нового пополнения, по возрасту они мне в сыновья годились. Видно тоже не обстрелянные, подумал я, надо же угодить в такую копанию, а я то думал, что меня за прежние заслуги, повыше ценят. Видать ошибся. Олег с нами не поехал, он, вообще, редко ездил на какие-то разборки, разве, что по первости, а потом стал уже заниматься, непосредственно, бизнесом. Да и, вообще, из стариков, только Торчик участвовал, практически, во всех терках и стрелках. А что ему еще делать, он кроме того, что пугать людей ничего не умеет. На этот раз, Торчика в машине не оказалось, значит это, вообще, какое-то фуфло.
Виталик уселся на переднее сидение и машина покатила по Александровскому шоссе, освещая фарами дорогу. Вот мы проехали Белоостровскую, на которой я жил с Ольгой Савельевой примерно около года, вот Рощинская, чуть вниз к лесу, за ручьем мы жгли костер и там я поимел свой первый сексуальный опыт с девченкой по имени Лариска. Господи, когда же это было, сколько лет-то протикало? Вот родники, там тоже был свой костер, но мы пацаны на него не ходили, там собирались более солидные дяди, в водкой, женщинами, гитарами и ножами. Нередко, на нем случались серьезные стычки между Поселковыми и садоводческими, и они продолжались до сих пор, пока не подросли Гаврила и Залома, и не подмяли под себя весь Поселок, разделив его на две части. Как не странно, с появлением на «царствовании» двух бригад, поножовщины и драки пошли на убыль, все, и местные, и садоводы, почувствовали железную волю и руку, точнее кулак. Вон, сразу за родниками, пионерский лагерь. Какие там были пионерважатые. Сказка! Просто не девки, а сорви головы. Как же он назывался? «Орленок» или «Чайка» ни черта не помню. Вот и Щучье озеро, говорили, что раньше в нем водились во-о-от такие щуки. Якобы, кто-то сразу после войны запустил туда какую-то необычную породу щурят и выросли они до исполинских размеров, до таких, что одного рыбака одна щука в озеро утащила, так его спасти и не удалось. Байки все это, как пит –дать, байки. Лично я, за всю свою молодость, здесь ни одной щуки не видел.
Первое озеро, Второе озеро, в котором меня чуть не утопили пьяные солдаты, когда мне было лет десять. Облысевшие леса, чернеющие совхозные поля и везде, вдоль дороги, коттеджи и особняки, особняки и дачи. Главное, что почти все нехилые. Этажа по два по три, почти все из красного кирпича, вокруг каждой забор метра по два. Есть и очень сипатичные постройки, чем-то напоминающие царские конюшни в Петерегофе. Народ на выдумку хитер.
- Что любуешся?- повернувшись ко мне, спросил Виталик.
- Ничего хоромы.
- А здесь другие и не строят. Наша вотчина,-гордо похвастался он,- как мы это место называем «тупиковое садоводство».
На участках копошились какие-то люди, вероятно хозяева строений. Везде стояли престижные автомобили «Джипы», «Форды». «Ауди» и прочие. Особого строительства видно не было, вероятно работы велись внетри помещений, а хозяева помогали подсобным рабочим выносить строительный мусор и командовали бригадами отделочников. Надо побыстрее закончить отделку, чтобы Новый год встретить не в многомиллионном городе, а в тихом Поселке, греясь у камина и потягивая пузырящееся шампанское. Впрочем, это кому, как нравится.
Машина въехала на бугорок, пересекла плотину, проехала мимо совхозного поля, на котором мы когда-то воровали сладкий горох, и остановилась возле небольшого пригорка, метрах в пятидесяти от Выборгского шоссе. Что ж, место тут для магазина вполне приличное. И шоссе рядом и особняков понастроено в достатке. Виталик посмотрел на часы.
Вскоре, с противоположной стороны, подъехали две красные девятки и остановились на против нас. Виталик подал знак и вышел из машины. Из красных девяток появились бритые головы. Я посчитал, их было восемь человек. Впереди шагал мужчина в черном или темно-зеленом пальто и шляпе, рядом с ним шел парень в рыжей вязанной шапочке, надвинутой на самые глаза, так, что рожу его разглядеть было очень прооблематично, чуть позади остальные шестеро. Мы вышли вслед за Виталиком и направились навстречу идущим. Где-то посредине пути, Виталик отделился от наз, строго-настрого наказав, не вмешиваться в разговор и не всупать не в какие пререкания с противоположной стороной. Мы послушно остановились и стали наблюдать, за происходящим.
Виталик подошел к мужику в шляпе и парню в вязанной шапке и поздоровался. Те в ответ кивнули. По началу, как мне казалось, разговор шел в умеренных тонах, стороны явно хорошо знали предмет спора, но затем, постепенно, разговор принял иной оборот. Парень в вязанной шапке был явно чем-то раздражен, я это видел по его лицу и по тем обрывкам фраз, которые доносились до моего уха. Постепенно быки стали подтягиваться к спорящим, как, впрочем, и мы. И хотя силы были явно не равны, мне почему-то какзалось, что все кончится мирным исходом. Но это только казалось. Дело в том, что через некоторое мгновение, Виталик схватился за левый бок, покачнулся и стал оседать на землю. Я понял, что что-то произошло ужасное и бросился к нему, за мной побежали остальные. На встречу нам размахивая железными прутьями неслись представители противоположной стороны, а Виталик все оседал и оседал на землю, прямо, как в замедленных съемках, пока не рухнул в придорожную грязь. Дядка в пальто и парень в шапочке скрылись за спинами быков, я подбежал к Виталику и увидел, что на левом боку, где-то рядом с селезенкой, было темное пятно. Кровь решил я и, сам не осознавая что делаю, бросился на быков. Дальнейшее представляется довольно смутно. Кто-то кого-то бил, кого-то бил я, кто-то меня. Несколько раз мне удачно удавалось достать одного невысокого, но коренастого парня с железным прутом в руке, один раз мне крепко попало по правому плечу, так, что рука на некоторое время онемела и я, мог драться только ногами. Короче, заварушка получалась классная. Я все время видел перед собой темное пятно на одежде Виталика, моего старого приятеля, и пытался прорваться через редуты дерущихся, чтобы догнать парня в вязанной шапке, который уже подходил к машине. В какое-то мгновение мне удался обходной маневр, и пока наши и ихние месили друг друга, я выскочил из толпы и бросился к машине, я знал, что в бардачке должен обязательно быть пистолет. Я уже не раз ездил на этой тачке и несколько раз видел, когда кто-либо доставал что-нибудь из бардачка, что там лежит ствол. Едва я добрался до машины , открыл дверь и вытащил ствол, едва я кинулся назад к схватке с диким воплем : «Всех, ****ь, перестреляю!», как неожиданно из-за бугра появился милицейский УАЗик. Бандиты попрыгали по своим девяткам и рванули с места. Мы, как вкопанные остались стоять, ведь наш лидер лежал в грязи и весь окровавленный.
Что произошло во время «стрелки» так никто и не узнает, поскольку Виталик умрет по дороге в больницу.
Менты остановились возле нас. Из машины выскочили двое, один с автоматом, другой без. Самое главное, что они, похоже, не собирались преследовать беглецов, они направились прямиком к нам. Один, тот, что с автоматом подошел к Виталику и поглядел на него, затем вернулся к машине и по рации вызвал скорую. Другой подошел ко мне. Я все еще стоял с зажатым в руке пистолетом. Конечно бы я не выстрелил, я и не помню, как из него стрелять, но вот попугать! Ребята окрававленные и оборванные понуро стояли возле Виталика. Нас обыскали.
Мент спокойно взял из моей руки пистолет, достал наручники и одел их мне на запястья, причем, сука, так плотно зажал, что кисти мгновенно посинели. Было такое ощущение, что менты давно наблюдали за нашей «стрелкой» и только и дожидались того момента, когда я схвачу пистолет. Дальше – больше. Все отпустили, заставив дожидаться скорой помощи, а меня посадили в козелок и повезли в неизвестном направлении. Привезли, правда, в Поселок. Привели в кабинет, мент с автоматом вышел, остался лишь другой. Он указал мне на стул, расстегнул наручники и сел за стол. Я потер запястья и приземлился на стул напротив.
- Фамилия, Имя, Отчество,- скороговоркой оттарабанил мент, достав из ящика стола «протокол допроса» и приготовившись писать.
- Орлов Алексей Леонидович,- ответил я, приготовившись к худшему. У меня всегда возникает такое чувство, когда менты начинают что-то заносить в протокол, особенно мое имя и фамилию.
- Паспорт с собой?-вдруг спросил он.
- Нет, с собой не держим.
Он позвонил куда-то по телефону, закурил и что-то записал в протоколе. Вообще-то, он что-то очень долго писал, неужели мое имя и фамилию так долго записать?
Наконец, он кончил писать, посмотрел на меня, выпустил дым, почти мне в рожу и сказал:
- Рассказывай.
Легко сказать рассказывай, а что рассказывать, я ведь в такой ситуации нахожусь впервые, никаких инструкций на этот счет я не получал. Ну, не буду же я говорить, что мы ездили на «стрелку». А что тогда сказать? Катались по шоссе и вдруг встретили этих бандитов. Интересно, а почему задержали только меня? Потому что у меня в руках был ствол или по какой-то другой причине? Блин, вот ситуация!
- Что рассказывать?- спросил я.
- Откуда у тебя пистолет?
Значит, его совсем не интересует, что там человека порезали, значит его не интересует для чего мы всречались и что там делали? Интересный получается допрос!
- Нашел на дороге, нес в милицию,- нагло ответил я,- и вообще, я курить хочу и в туалет.
Мент посмотрел на меня, встал из-за стола, подошел ко мне и стал методично наносить удары, все больше целясь в грудь и по правой руке, можно было подумать, что он видел момент драки с самого начала. Что мне делать? Может дать ему как следует по морде, пускай не вылупается. Но я сдержался, мужественно перенося удары, я лишь кричал и стонал, давая понять менту, что мне не очень то и щекотно.
Наконец, видя, что побоями от меня мало, что добешься, он вновь уселся за стол и протянул мне сигарету. Мне бы, конечно, надо бы было гордо отказаться, но я взял. А что? Я курить хочу, когда нервничаю!
- Брось дурака валять, Алексей,- твои дружки все равно на тебя покажут, что пистолет ты достал из куртки.
Пошел ты, так они и показали на меня. Ищи дураков! Им за такие показания Гаврила яйца оторвет.
- Пускай показывают,- я постепенно успокаиваюсь. Раз он сразу меня не отправил в Сестрорецк, значит чего-то выжидает, значит ему что-то от меня нужно.
- Смотри, чистосердечное раскаяние…
- Усугубляет наказание,-продолжаю я за него,- мы об ентом где-то читали. Так же, как о том, что в нашей доблесной милиции давно уже не распускают рук.
- Хорошо,- мент кивнул головой, как бы соглашаясь со мной,- тогда придется тебе проехать в Уголовный розыск, там с тобой церемонится не станут, там ты живо расколешься.
- Я что, орех, чтобы меня колоть?
- Хамим?
- Прихамливаем,- похоже я совсем перестал боятся, у меня такое ощущение, что мент разыгрывает какой-то спектакль и , что задача у него совсем иная, нежели выбить из меня признание. Да и что это за допрос с пристрастием? Там чуть человека не завалили, я еще не знаю, что Виталик умер, а он мне «незаконное хранение и ношение оружия» шьет. Тут поневоле заговоришь на фене.
Мент взял в руку телефонную трубку и начал набирать номер телефона. Я сижу и соображаю. Если пистолет не зарегестрирован, то я попадаю однозначно, если он числится на ком-то, то тогда я не в курсе, к сожалению я не читал закон об оружии. Короче, могут впаять, могут не впаять, но по башке настучат это уж точно.
Я не прислушивался к разговору, но, похоже, что говорили не обо мне, значит он не собирается пока вызывать бригаду из Сестрорецка. Откуда я мог знать, что почти аналогичная комбинация, несколько с другим исходом, будет проделана в этом кабинете всего несколько дней спустя и результаты этой самой комбинации приведут к жутким и плачевным последствиям для многих людей.
Много знаешь, меньше живешь!
Я сидел, положа ногу на ногу, курил и смотрел в зарешетчатое окно. Как же такая дрянь приключилась с Виталей? Ведь он говорил, что все на мази и это простая формальность. Видимо в последний момент изменились некоторые обстоятельства, о которых виталя не подозревал, или просто у парня в вязанной шапке сдали нервы. Но почему так произошло? Кто виноват в случившемся? Я думаю, что скоро все выяснится, поскольку при их разговоре присутствовал мужик в шляпе, вот он то и расскажет, что же все таки произошло.
Мент повесил трубку и стал заносить в протокол мои данные. После этого он, вновь закурил, мне собака, конечно же, не предложил и продолжил задавать мне ничего не значащие вопросы. Что ел с утра, не жидкий ли у меня стул, часто ли я хожу под себя, сколько раз в день чищу зубы, вообщем, ходил вокруг да около, явно чего-то выжидая. Если честно, то я уже уставать стал от этих вопросов.
- Женат?
- Разведен.
- А что так?
- Не стоит.
- Импотент!..  От этого,- он всерьез воспринимает мой ответ и щелкает себя пальцем по горлу.
- Нет, не от этого, а от этого,- я показываю ему непристойный жест, будто кто-то «ошкуривает свой банан».
Он удивленно смотрит на мою руку и видно задумывается, стоит ли ему заниматься онанизмом в рабочее время. Потом он понимает, что я над ним издеваюсь и мрачнеет.
Хотел купить меня, думаю я, вероятно, узнав, что я был женат, справиться о жене, возможно, о детях, посочувствовать где нужно, авось я и раскисну. Знаем мы ваши штучки, сначала наорать и в бубен закатать, а потом прикинуться этаким агнцем
- Так где ты взял пистолет,- спрашивает он строгим голосом, собираясь занести мой ответ в протокол.
Я открываю рот, чтобы вновь рассказать о своей версии, как дверь в кабинет открывается, и на пороге появляется Гаврила. Мент раздражен, Гаврила не меньше его. Длинный прыгающей походкой подлетает к столу.
- В чем дело, Гаврилин?-испуганно спрашивает мент, искоса, поглядывая на сжатые кулаки Гаврилы.
- Это я хочу узнать в чем дело, дядя Миша,- произносит он имя мента с издевкой,- почему не задержали убийц.
- Убийц?- лицо у дяди Миши вытягивается, брови поднимаются вверх.
Я вскакиваю со своего места.
- Маленький умер,- говорит Длинный, наливает себе воду из графина и жадно пьет большими глотками.
Мне тоже хочется воды и я пью всед за Гаврилой. Значит Виталика убили! Елки палки, да как же это так. Я сажусь на стул и закрываю лицо руками. Вот он спокойно идет по направлению к парню в шапке, вот он здоровается, вот разговаривает, потом хватается рукой за бок и начинает оседать на земь. Вот я вижу его бледное лицо и руку прижатую к боку, где-то рядом с селезенкой, вся рука и куртка в крови. Эх, Виталик, Виталя, эх, Маленький!
Мент сидит и лупает глазами не зная, что сказать. Гаврила в бешенстве.
- Я не знал, мы не успели, - лопочет мент.
- А парня ты успел схватить,-злобно говорит Гаврила и показывает на меня пальцем.
- А у него был пистолет,- оправдывается дядя Миша.
Если честно, то я не ожидал, что так можно разговаривать с представителями власти. Во всяком случае, я бы испугался бы орать даже на постового, хотя и треснул один раз одному по морде, но это было давно и я был пьяный.
- Пистолет мой,- заступается за меня Длинный.
- А разрешение?
- Вот, - Гаврила кладет на стол бумагу, которая удостоверяет, что он состоит служащим охранного предприятия, что он имеет лицензию и право на ношение оружия.
- Но оно…,- начинает мент, но Гаврила прерывает его и выталкивает меня из кабинета.
- Поговорим с глазу на глаз.
Я сижу в коридоре среди «тупиков». Тут и Торчик, тут и Белекоша, Виталик был его лучшим другом, тут и все остальные. Лица у всех напряженные и хмурые. Все молчат, разглядывая носы своих ботинок. Да и что можно сказать, когда очередная смерть поселилась в их доме.
Из кабинета выходит Гаврила и с яростью захлопывает за собой дверь.
- Пошли,- бросает он «тупикам» и размашистой походкой направляется к выходу.
- А я?- спрашиваю я.
- И ты тоже, ты свободен,- отвечает Гаврила и выходит на улицу.
Все устремляются следом.
Через несколько дней мы хороним Виталика на Поселковом кладбище. В город везти не захотели, да и его престарелая мать дала свое согласие, чтобы похоронить здесь. Собираются все «тупики», полукругом стоят вокруг вырытой ямы, через некоторое время, она станет могилой. Виталик лежит в открытом гробу, руки у него сложены на груди, глаза закрыты. Лицо неестественно розового цвета, видно перестарались те, кто занимается макияжем покойников, но никто этого не замечает. В руках у Виталика свечка, которая не затухает под порывами ветра, невесть откуда взявшегося. Лица у всех смурные и серые, будто это они покойники, а нге Виталик. Я смотрю на его лоб, на него упал маленький желтый листочек, вероятно с березы. Я хочу снять его, но не могу, ноги будто вытные, будто вросли в эту землю. Гаврила произносит последнее слово, все подходит к покойнику и прощаются. Мать плачет, ее успокаивает девушка Виталика, у которой  глаза, также, полны  слез. Гроб закрывают и Торчик, Белекоша, Геша и Булкин опускают его в яму. Мы подходим к земляной горке, берем по горстке земли и бросаем ее на гроб. Дальше за дело принимаются местные землекопы. Через некоторое время, над могилой выростает небольшой холмик. Вдруг я вижу среди толпы знакомое лицо дяди Миши, который скорбит вместе со всеми, сняв фуражку. Не понимаю, что я делаю, я подхожу к нему и отталкиваю от могилки. Он послушно удаляется, надевая фуражку. Разве я вел себя когда-нибудь так, с представителями власти?
Вечером мы собрались в доме у Виталика на поминальный ужин. Здесь так же не будет пространных речей и слов, здесь будет скорбь, тишина и суровые лица. Будет много водки и закуски. Все молчат и много пьют. Лишь Белекоша встанет после пятой рюмки и поклянется отомстить за лучшего друга. Мы молча поддерживаем его. Я думаю, зачем Виталик поехал на эту стрелку, неужели нельзя было послать кого-нибудь помоложе? Но теперь какой смысл рассуждать, что можно было сделать, а что нельзя. После седьмой рюмки кто-то из пацанов бросает клич: «Мочить бандитов!», его подхватывают остальные, даже мудрый Гаврила махнул рукой. Мочить конечно надо, но делать это нужно с умом, а не наскоком. Прежде всего надо подорвать экономическую подпитку, перекрыть ее. Значит, основные удары должны наносится по «промышленным» структурам Дяди Славы, это прежде всего: бензоколонка, строительство и общепит.
Смерть Виталика развязывает всем руки, начинается настоящая бойня, которую удалось избежать, когда «центральные» замочили директоры хозяйственного магазина. Теперь все иначе, теперь погиб один из старейших и авторитетнейших представителей «тупиковых». Гремит взрыв на бензоколонки, к счастью, обходится без жертв, но колонке нанесен большой материальный ущерб. Затем неприятности обрушиваются на ларьки торгующие спиртным. Один из них неожиданно загорается, а на другой падает большущий вяз, вероятно оти порывов шквалистого ветра. Ответные меры не заставляют себя ждать. «Тупики» лишаются шашлычной и одного из магазинов, находящихся на Приморском шоссе.
Залома, так же ввязавшийся в драку, теряет несколько килограммов маковой соломки, вместе с ее курьерами. Их машина свалилась в обрыв, недалеко от Курорта, и взорвалась. Из нее были извлечены два обгоревших трупа. В ответ Залома захватывает в заложники двух Дяди Славиных быков и грозится отрезать им уши. Все стороны конфликта несут большие финансовые и людские потери. У нас убиты братья Чугуновы и Белекоша, у Заломы безвести пропали четверо бойцов, у «папика» два человека. Практически, каждый день в Поселке звучат поминальные речи и панихиды по убиенным. Мне надоело уже хлестать водку, но не помянуть павших товарищей было бы не по-людски.
В Поселке становится опасно ходить по одиночке, ходят, в основном, группами по двое или по трое. Местные жители боятся выходить вечерами на улицу, приезжие стараются не показываться и вовсе. Совсем исчезли садоводы, преостановлены многие перспективные проекты, которые сулили большую прибыль.
Самое любопытное, что районная милиция совсем не ввязывается в эти разборки, закрывая глаза на многочисленные взрывы, поджоги и убийства. В Поселке идет война, но начальство не желает ее замечать. Несколько раз приезжали представители администрации и Сестрорецкой милиции, встречались с лидерами конфликтующих сторон, но, обычно, возвращались не соло нахлебавшись, никто не желал уступать.
Мы сидим с Олегом в гостиной и потягиваем сухое вино. Водка уже не лезет не в какое горло. Олег мрачен, из-за войны он несет большие убытки. Товар в магазине не расходится, редкие приезжие предпочитают отовариваться в городе, желая побыстрее добраться до своего убежища, не заходя в поселковые лавки, а местные живут старыми запасами и тем, что удалось вырастить на собственном участке. Кафе работают только до шести вечера, так что, пассажиры, которые раньше предпочитали провести время в привокзальном кафе за рюмкой водки или бакалом пива, нынче стараются побыстрее свалить отсюда. Прибыль приносит лишь торговля на шоссе, да клуб, ведь не все же городские жители знают, что творится у нас в Поселке.
- Блин,- вздыхает Олег,- еще один такой месяц и я стану банкротом. Продукты портятся, на складах я появляюсь и закупаю лишь крохи, на меня там уже косо смотрят, мол, все скис Олег.
Я согласно киваю и смотрю на, падающий за окном, пушистый снег. Вот и зима наступила, вторая зима без жены и ребенка. Я все время думаю о них, хотя давно уже ни чего не писал. Сегодня обязательно напишу, ведь скоро Новый год, скоро у Кати день рождения. Нет, я ничего от нее не хочу, более того, я по прежнему считаю ее шлюхой, это я делаю для себя, пишу для себя, может когда напишу все, мне легче станет.
Станет ли?
- Что ты обо всем этом думаешь?- спрашивает меня Олег.
- Бардак,-отвечаю я,- мне кажется, что все здесь посходили с ума.
- Я говорил об этом Гавриле, он тоже согласен, что пора собираться и решать, что делать дальше. Так больше продолжаться не может.
- А остальные?- отхлебываю глоток вина. Оно терпкое и кислое, но с приятным запахом, да и по мозгам не так сшибает, как водка или коньяк, а напиваться уже надоело.
- Залома и «папик»?
- Да,- я лезу за сигаретой и опрокидываю бокал на стол. Так всегда, бокал разбивается. Это к счастью, думаю я и подбираю осколки. Олег достает из бара новый бокал и наполняет его до половинки.
- Дядя Слава, как умный мужик, согласен, это подтвердили его люди, с которыми встречался Булкин, а Залома. С Заломой сложнее, он может захотеть вести войну до победного конца, оставив лишь пепелище. У него ведь в команде одни отморозки, а им все пофиг, лишь бы дурь, да водка была. Хотя и он считает, что так дальше жить нельзя.
- Прям Говорухин,- усмехаюсь я.
- Не понял?-говорит Олег.
- Фильм такой был у Говорухина  во время  начала «дерьмократических» реформ: «Так жить нельзя». Вот мы и опровергаем название этого кина, оказывается, так можно жить!
Теперь пришла очередь усмехнуться Олегу.
- Эти режиссеры, философы и прочая шушера, лучше бы придумали, как народ накормить, чтобы он не зверел, глядя на отъевшуюся рожу депутатов и прочей лабуды, а потом уже философствовали о том, как нам можно жить, а как не нужно.
- Про отъевшуюся рожу ты хорошо сказал,- поддакнул я Олегу,-ты не нас ли имел ввиду?
Он рассмеялся:
- Это какая же у меня рожа отъевшаяся,а? Я кручусь целый день, туда-сюда, туда-сюда, не до жиру, быть бы живу.
- Не, я про себя, я же практически нихрена не делаю, а ведь мог бы приносить людям пользу.
- Ты это о чем?- не понял Олег.
- Я говорю, мог бы не водку каждодневно хлестать, да подкарауливать жлобов от «папика» или Залома, а стихи писать или книжки сочинять. А может быть, я мог бы и кино снимать, как Станислав говорухин или Александр Невзоров. Представляешь, люди включают телевизор, а там вместо новостей из Москвы- «Поселковые 600 секунд»
- Ну ты загнул, для этого талант нужен,- сказал Олег.
- Эх ты, я же пошутил, а ты и поверил, хотя, почему бы не попробовать написать книгу о нашем Поселке. Смотри, к примеру так: «На Поселкам поднималась , нет, опускалась кровавая заря. Было жутко и страшно. Нет, это почти одно и тоже.». короче, написать про кровавую зарю, про вой ветра, про вой собак, запах человеческих испражнений и жажду крови у вампиров, которые толпами разгуливают по Поселку.
- А причем здесь вампиры?- изумленно глядя на меня, спросил Олег. Вероятно он был потрясен моим прекрасным слогом. Шутка.
- А мы то кто, мы что, не вампиры, мы что не наслаждаемся каждый день вкусом крови. Какая разница чья она, «тупиков», «центральных» или бандитов. Кровь у всех одинаковая, а мы все пьем, пьем и пьем ее, сутками и литрами, и никак не можем остановится.
- Что это с тобой?
- Не знаю, устал я что-то.Думал здесь хоть отдохну от тоски и печали, а она, собака, гложет меня по ночам, как мозговую кость и никак догрызть не может. Настроение, хоть в петлю лезь. Только и спасаешься водкой.
- Брось ты Леха, это пройдет, тебе делом надо занятся, Может треснем по пятдесят грамм?
- Вот и нашлось дело!- сказал я и встал -ладно Олег, я пожалуй пойду прилягу, может полегчает.
- А то смотри,-крикнул он мне в след.
- Нет, спасибо.
Я сижу на стуле и смотрю на Катины письма. Мы уже знакомы бесконечное число лет. Ей нравится писать мне письма, мне нравится их читать.Есть большие простыни, а есть маленькие записульки, но и они говорят о многом.
« КРОКОДИЛ! Обида на всю жизнь: как я не зайду, тебя все нет. Так –то ты хочешь наглядеться на меня перед отъездом, да? Аркашка приехал, теперь тебе не скучно, и совсем не обязательно, чтобы я часто приходила.
Ну, и ладно.
Крокодилица».
Это перед отъездом в отпуск, а вот еще одно, но уже большое и тоже перед отъездом.
« Здравствуй, радость моя!
Решила тебя порадовать, ты приедешь, а мое письмо уже будет ждать тебя. Пишу тебе в последнюю ночь, через несколько часов я улечу. «Я ухожу, но сердце с Вами остается», - помнишь, у Лопе де Вега в «Собаке на сене». Хоть с пафосом, но это то, что я бы хотела тебе сказать.
Я очень много здесь передумала….. Нет, не передумала – это даже не то слово. Скорее, переощущала. Мне не было скучно без тебя, нет. Это не значит, что я не скучала по тебе. Я не просто скучала, а тосковала, очень сильно, ты об этом знаешь. Но все, что я здесь не делала, было интересно.
Но все же окружающее стало восприниматься как-будто не так, не так, как прежде. Знаешь, словно бы красивые цветы остались красивыми, но перестали пахнуть или потеряли цвета, поблекли.
Понимаешь, словно из всего пропало главное.
Я очень тебя люблю, я не хочу больше ссориться.
Все, надо уже собираться.
Целую тебя, крокодильчик мой родной 1000000000000000000000 раз.
Твой Юх.»
Прочитав письма, я сажусь рядом с окном и начинаю писать.
« Вот, наконец-то, ты возвращаешся из своего отпуска, кто бы мог знать, как я по тебе соскучился, половинка моя. Как ты красива, как ты загорела, как ты… У меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение.
Потом ты часто будешь упрекать меня, что я не говорю тебе разные приятности, но, может я дурак. Разве мой взгляд, разве мои глаза тебе ничего не говорили тогда? Пускай твой урод шепчет тебе о любви и о том, какая у тебя упругая задница, я это делать не умею, да и не хочу.
Ты прекрасна. Мы едем домой и сразу же бросаемся в постель, ведь мы не видились целую вечность! Мы так любим друг друга, что решаем необходимо жить вместе, значит надо пожениться. На дрожащих, полусогнутых ногах мы идем во Дворец бракосочетаний, что на Красного флота и подаем заявление. Чтобы слишком не трусить, ты берешь с собой Машу. Маше нечего боятся, ее времЯ еще не подошло. Вскоре я вновь уезжаю в Севастополь, мы опять расстаемся, но я знаю, что наша разлука не будет долгой. Я звоню тебе каждый день, как только появляется возможность и молю бога, чтобы поскорее закончилось мое мучение. Господь услышал мои молитвы и съемки не состоялись, я возвращаюсь в Ленинград, но делаю это тайком, неожиданно, чтобы доставить тебе радость. Ты рада, но не очень, поскольку у тебя обнаружили внематочную беременность. Тебе надо ложиться в больницу. Я очень переживаю, поскольку ты все время пугаешь меня. Иногда сбегая с работы, чаще прогуливая институт, я каждый день приезжаю к тебе и мы подолгу сидим в каком-то полуподвальном помещении и разговариваем. Однажды ты передаешь мне письмо. Ну и хитрюга же ты».
Я разворачиваю письмо и вспоминаю эту осень, эту больницу имени Коняшина, эти обшарпанные больничные стены, эти трубы, на которых мы с тобой сидели по несколько часов. Я не выдерживаю, захожу в гостиную. Олег курит на улице. Я открываю бар, достаю бутылку водки и пью прямо из горлышка. Водка согревает тело, но не сердце.Я возвращаюсь в свою комнату и дочитываю письмо.
« Милый мой крокодильчик!
Муж мой нареченный! (очень смешно звучит, правда?).
Сил моих больше нет, я очень соскучилась по тебе. И вот стрельнула у одной тетеньки листочек , откопала среди своих двенадцати помад ручку, устроилась поудобнее и… пишу письмо своему крокодилу.
Тоска здесь невыносимая. Даже книжки и телек не спасают, хотя, казалось бы, лежи да читай. Но видно само ощущение, что ты не птичка свободная, а скорее, подопытный кролик, навевают тоску и отвращение к жизни.
Но у меня есть ТЫ и твоя веселая, хитро улыбающаяся рожа, которую я могу видеть и целовать каждый день, очень меня радует и поддерживает.
А от заботы твоей становится тепло, и я чувствую себя такой маленькой, что хочется свернуться калачиком и уткнутся в тебя носом, любимый мой родной.
Все ты про меня знаешь и чувствуешь, и даже яблоки принес мои самые любимые.
МОЖЕТ БЫТЬ, МЫ ВСЕ  - ТАКИ ЛЮБИМ ОДНО И ТОЖЕ.
Милый мой крокодильчик, я очень тебя ЛЮБЛЮ.
Целую тебя, роднуля. Спокойной ночи, радось моя.
Твоя Катя».
Вот так-то, любимый мой родной. Хочется курить, но не осталось сигарет, а в гостиную идти не охота, пришел Олег и сидит видик смотрит, ему, видно, тоже не спится.
« Ты возвращаешься из больницы, все такая же милая и цветущая, как и была, Зачем, спрашивается, было меня пугать? Тебе нельзя какое-то время заниматься сексом, но ты игнорируешь предостережения врачей и мы, как всегда по воскресениям, когда Ада на занятиях, а твой папаша в бане, занимаемся тем, чем занимались в течении предыдущих месяцев. Мы безумно любим друг друга. Интересно, в который раз я повторяю эту фразу и сколько раз мне придется ее повторить? Почему-то кажется, что уже не так и много. На день рождения ты мне устраиваешь праздник. Мы пьем шампанское с фруктами, а ты даришь мне механические часы, уже не помню, как они называются, знаю только, что валяются в тумбочке на Зины Портновой, то бишь, дома у твоего папаши. Да, а свадьба -то в тот раз так и не состоялась. Просто мы сильно перепугались, а может быть были не уверены в себе?
Наш первый совместный Новый год мы отмечаем с Машей и ее другом, запамятовал, как его зовут. Я надираюсь в хлам и впервые пристаю к Машке. Это будет происходить регулярно, в течении нескольких лет, мы будем с ней даже целоваться в засос, но ты об этом никогда не узнаешь.
Ты ходишь на учебу в Университет, а я встречаю тебя вечерами, отбивая охоту у твоих многочисленных поклонников. Ведь ты ужасно красивая, правда? Мы идем через Дворцовый мост, верер и мороз делают свое дело, ты становишься, как сказочная Снегурочка, вся такая румяная и холодная. Холодное лицо, холодные руки и ноги, но только не сердце. Ты ведь любишь меня?
Летом мы живем то у тебя, в традиционные воскресения, то у меня, когда родители уезжают на дачу. Мы валяемся на моем диване и ты не даешь мне смотреть чемпионат мира по футболу, ты все время пристаешь ко мне и ужасно обижаешься, потому что, я оказываю тебе мало внимания. «Какой ты противный, неужели твой футбол дороже тебе, чем я?» - и надуваешь губы. Я обнимаю тебя и привлекаю к себе: «Глупенькая, неужели какой-то футбол может мне заменить мою любимую крокодилицу!». Наконец-то я даю согласие начальству поехать в колхоз. Ты злишься, но тебе предстоит более веселое занятие, ты, вновь, с машкой уезжаешь на юг, на этот раз в Одессу. До твоего отъезда ты регулярно звонишь мне в колхоз, а я торчу по вечерам около телефона, вместо того, чтобы пить с Аркадием сухое вино, которого мы с собой взяли аж целую канистру. Как-то раз меня вытаскивают из душа, сообщая, что меня зовут к телефону. Я беру трубку и слышу родной голос: «Мне кажется, что у нас будет ребенок!». Я хватаюсь за сердце и благодарю Бога если это, действительно, так. «Ты хочешь его?»- спрашиваешь ты, «Безумно!»-отвечаю я. По этому поводу мы надираемся с аркашкой в очередной раз, так, что утром не встать на работу. Я возвращаюсь из колхоза, «накосив» немного мака и мы шмыгаемся им на даче. Между прочим с Заломой, с которым сейчас война. Но ты, тоже, никогда об этом не узнаешь. Вскоре ты прилетаешь из Одессы. Я сижу в аэропорту пять часов, потому что ваш самолет задерживается по непонятным причинам. Розы, которые я купил для тебя и для Машки, совсем завяли, мне стыдно встречать тебя с таким букетом, но я не виноват. И вот, наконец, самолет произвел посадку и появляешся ты. Вся черная от загара, вся счастливая, от того, что прилетела в город и от того, что мы снова вместе. Ты чуточку располнела и тебя все время тошнит, сказывается беременность. Таксикоз, это так, вроде, называется? Мы едем в город на такси и первым делом плюхаемся в кровать. Господи, до чего же ты прекрасна! Через пару дней мы идем в консультацию и врачиха подтверждает твою беременность. Вау, у нас будет ребенок!!! Еще через день мы едем, в уже знакомый нам, Дворец и подаем заявление. Теперь уже точно. Я еду на дачу, шмыгаюсь с Заломой, черным, и сообщаю матери, что я женюсь, а она станет бабушкой. Есть лишь одно «но». Твой папаша, в очередной раз, уезжает в экспедицию и нам приходится подделывать документы, чтобы свадьбу перенесли на более ранний срок. Получилась, тетка в загсе поверила, что ты на двадцатой недели, ведь только тогда не надо ждать два месяца. День бракосочетания назначается на 25 сентября, мы начинаем готовится к свадьбе. Это сейчас все просто, были бы деньги, а тогда. Такие заморочки с кольцами, с костюмами, туфлями и платьем. Параллельно мы снимаем комнату рядом с метро «Проспект просвещения» на улице Композиторов в доме 15 на 14, последнем, этаже. Комната, конечно, фуфло, но зато, это будет НАША комната, НАША и нашего малыша. Мы счастливы! За несколько дней до свадьбы я, со своими приятелями перевожу наши скудные вещички в эту холупу, а ты убираешь грязь в комнате. Кроме нас в квартире живет мент, его сожительница с двумя маленькими детьми. Нам на все наплевать, на этот район, на этот двор, на комнату, на соседей. Мы видим только друг друга, мы знаем, что до свадьбы осталось несколько часов. Мы безумно любим друг друга! Осталось лишь договорится о месте проведения свадьбы. Я договариваюсь в «Прибалтийской».
Завтра свадьба, завтра мы станем жить вместе, отчего мне не спится всю ночь?
Может от того, что мы ездили в Зеленогорск на кладбище, где похоронена твоя мать, моя несостоявшаяся теща. Мы шли вдоль небольшого ручейка текущего вдоль трассы, потом свернули в лес. Небольшое кладбище находилось в бору, среди огромных вековых сосен. Было тепло и тихо. Совсем не осеннее, яркое сентябрьское солнце, освещало макушки деревьев, практически не проникая к земле. Вдруг один лучик пробился сквозь толщу хвои и упал тебе на лицо. Ты стояла у могилки и смотрела на каменный крест. Нет, слезы не текли ручьем из твоих глаз, это было нечто иное. Но я смотрел на тебя и думал, что никогда в жизни не причиню тебе боли, никогда не заставлю тебя страдать. Я буду всегда оберегать тебя, маленькая моя.
Если бы я выполнил свои обещания, то не торчал бы сейчас в Поселке, а встречал бы зиму вместе с тобой. Какая это была бы зима по счету? Наша зима.
 А может от того, что за пару дней до нее, ты поздно возвращаешься домой, а я молю бога, чтобы с тобой ничего не случилось? Да нет, с тобой не случилось ничего, просто приехал твой прежний ухажер из Америки и ты с ним встречалась в кафе. Если бы я тогда задумался, если бы понял твою натуру, то, возможно, в дальнейшем, как и сейчас я не мучался бы и не страдал, как полный идиот и не…
Несколько лет спустя, я буду стоять на коленях в твоей квартире, реветь и кричать и просить Бога, чтобы он сделал со мной все, что ему будет угодно. Пускай умру я, пускай у меня не будет счастья в жизни, пускай он сделает со мной все, что только пожелает, лишь бы ты осталась жива. Все дело в том, что ты вечером позвонила с работы, тогда ты работала на радио «Рекорд» и сказала, что скоро приедешь. Я прждал тебя всю ночь, но ты так и не появилась. Под утро я начал сходить с ума. Я не знал, что мне делать, что предпринять. Я позвонил и разбудил Машу. Потом я позвонил Андрею Константинову, который посоветовал подъехать к Андрею Кивинову, он работал тогда начальником «убойного» отдела в нашем районе. Я пришел к Маше, у меня не было денег, меня всего тресло, я был белый, как первый снег. Я ехал в троллейбусе, рядом сидела полупьяная парочка. Они веселились и обнимались. А я сидел рядом и думал, ведь какая не справедливость существует на свете, они, синяки, живут и радуются жизни, а тебя… Я отгонял от себя дурные мысли, хотя и не надеялся больше тебя увидеть. Кивинова на месте не оказалось и я с другим опером стал разыскивать тебя, параллельно Маша звонила по телефону, по которому можно найти «потеряшек». Результат оказался нулевым. С одной стороны это здорово, тебя нет среди мертвых, но с другой стороны… сколько у нас пропавших баз вести.
Я приехал домой. Опер посоветовал мне пойти и написать заяву в 64 отделение. Заявление о пропаже. Я все никак не мог найти твою фоторграфию, у меня тряслись колени и дрожали руки, перед глазами плыли разноцветные круги. Вдруг раздался телефонный звонок. Нашлась! –подумал я,-или нашли? Дрожащей рукой я взал трубку и услышал твой голос…
Все оказалось на столько пошло, срано и банально, что хоть блюй, хоть падай. Просто тебе стало скучно, как это ты говорила, и вы с друзьями поехали купаться на Финский залив, Ночью? А какая тебе разница! Лишь бы было весело и лишь бы не приезжать домой. Что вы там делали? Хоть обтрахайся до посинения, мне наплевать, результаты твоей ночной прогулки и моей утренней истерии проявятся на твоем лице этим вечером. Ведь ты помнишь, как я бил тебя телефонной трубкой по голове. И ты скажешь, что я был не прав?
Ладно, не стоит о грустном, это все будет, это будет потом, а сегодня я не сплю, потому что, завтра самый счастливый день в моей жизни, завтра наша свадьба! ».
Я закрываю свою писанину и ложусь спать. Как хорошо, что я придумал написать о нашей жизни в свой дневник. Мне кажется, что вся грязь сходит с меня вместе с кожей и я зарождаюсь вновь. Но может быть я ошибаюсь.

* * *
             
Одиночество, вот что угнетает меня больше всего в этой жизни, в этом мире. Почему я так одинок, почему? Почему вокруг меня гремит жизнь, сверкает яркими красками, а я один? Нет, это не было так всегда, я так же, как и остальные, ощущал себя частичкой человечества, частичкой общества. Было такое? Да было! Но когда же это закончилось, когда все исчезло, когда все я успел спустить в унитаз, провалить все свое в тартарары. Я вновь и вновь возвращаюсь к этому вопросу, но не могу найти на него приемлемого ответа.
Возможно, я сам подвиг себя на это, возможно, какие-то мои дурацкие мысли и фантазии нарисовали мне определенный мир. Мой мир! В котором я должен страдать, и мучатся от своего одиночества, а может это чувство неполноценности или чувство вины перед моими близкими. Может быть, а может….
Я сам себя  сподвиг к этому и, просыпаясь по ночам до боли в любой частичке тела, до боли в любой части души я ощущаю то, что я сам во всем виноват. Но в чем? В том, что я не похож на своего отца или свою мать, в том, что я непохож на брата или сестру, в том, что моя жена уже не моя жена, что я не вижу своего маленького сына уже несколько месяцев, только из-за того, что я иной, чем они? В этом суть моего одиночества?
Да, мне непонятна моя бывшая половина, которая с такой легкостью перечеркнула все то, что несли мы вместе с ней в течение целого десятилетия, да мне не меньше, а возможно и больше непонятен мой сын, которого я воспитывал практически в одиночку в течение семи с половиной лет.… Вот и опять я сказал это слово – в одиночку. Может, именно оттуда все началось, когда нам стало скучно жить вместе с супругой, когда она стремилась в шумные и веселые компании, а я шел домой, я торопился домой, потому что, там был мой один единственный маленький сын. И что? Чем все это закончилось? Да ничем! Я не знаю, как сейчас чувствует себя моя бывшая супруга, живя с другим человеком. Я не знаю, когда мой сын впервые назовет этого человека «папа», да и будет ли это именно тот самый человек. Я не знаю! Но я один в этом огромном, бушующем море праздника и света.
Родители. Я им очень благодарен за все, но я уже не двадцатилетний мальчишка, который еще только стремится познать этот мир, женщину, дружбу, измену, подлость и любовь. Они по прежнему единственные по настоящему близкие ко мне люди, но почему же я одинок, даже когда нахожусь рядом с мамой или отцом?
 У меня ужасно болит голова, я хочу проснуться, но не могу или наоборот. Я хочу уснуть, но не могу этого сделать. Отчего? От чего же я враг для самого себя? Одиночество, вот что мешает мне уснуть и что мешает проснуться, вот что мешает мне почувствовать себя нормальным человеком без своих дурацких комплексов.
Отнюдь, я не считаю себя чем-то особенным, чем-то отличным от множества наших людей, я даже больше скажу, мне кажется, что так же, как и я, ревут по ночам многие из них, скрывая в ночных сумерках и наволочке от подушки свое одиночество. Таких много, но таких единицы, по сравнению с действительно счастливыми и полноценными людьми, нашедшими себе и вторую половинку, и второе я, и третье дыхание. Да таких большинство, но не скрыта ли в этом сама сущность бытия: добра и любви всегда должно быть больше в этом мире, чем зла и одиночества. Я страшусь своего одиночества и боюсь, что когда-нибудь настанет тот час, когда я окажусь совершенно один в мире. Один на один с зияющей бездной, называемой смерть. Страшно быть стариком, когда тебе едва-едва тридцать, когда жизнь еще торопит раскрыть тебе свои прелести и кричит тебе, уходящему в даль, не торопись мой мальчик, ты не просто так пришел в этот мир, чтобы быть в нем полным ничтожеством. Если у тебя не получилось с супругой, то не унывай в мире множество красивых и добрых женщин, которые отогреют твою душу и сердце, которые спасут тебя от одиночества. Все это так, но все это и не так. А куда деть те тридцать прожитых лет, когда ты всегда говорил себе об одном и том же: «Если я влюблюсь, то влюблюсь на всю жизнь. Если я женюсь, то сделаю это один раз. Если я рожу ребенка, то это будет мой ребенок, на всю жизнь!».
Идиот, только и можно об этом сказать тебе - ты настоящий идиот. Где же ты видел такое? Где? Кому нужна твоя верность, если ты не можешь заработать деньги жене на новую шубу или золотое кольцо. Кому нужна твоя верность, если твоя жена с увлечением рассказывает лучшей подруга, как она втихаря изменяла тебе, кому нужна твоя верность, если твой сын с восторгом рассказывает тебе о том, какая клевая «тачка» у нового маминого мужа? Кому нужна твоя глупость?
Одиночество, вот, что больше всего угнетает меня в этой жизни. От чего оно одиночество, откуда оно берется? Мне кажется, что я сам своими руками воздвиг эту стену отделяющую меня от близких мне людей. Когда-то давно необходимо было поговорить, понять друг друга и строить дальнейшие отношения исходя из этого понимания. Кто виноват в этом? Да никто! К чему искать правых и виноватых, к чему устраивать очередные глупые разборки. Не к чему все это! Друзья, вот кто может спасти от этого ужасного чувства. Но где они, где вы? Люди, ау! – восклицал герой одной старинной комедии, а в ответ слышал смех в зале, смех счастливых молодых людей не знающих ни хлопот, ни забот, просто любящих друг друга, просто дружащих между собой.
Одиночество и дружба, вот чего мне всегда много и всегда не хватает. У меня много одиночества и совсем нет друзей.
Нет, если считать за друзей собутыльников и прочих, то тогда их по полной программе, но….
 Но честно, то  хочется, чтобы твои друзья не говорили только о своих дерьмовых проблемах, но и считались с твоими, не менее дерьмовыми и не менее не разрешимыми. Как это, конечно, кажется именно тебе. Ты дурак!!! Ты это должен понять, Раз и навсегда! Пойми, одиночество – это твой мир и ты проживешь с ним всю свою мерзкую, глупую, дрянную жизнь.
Не веришь мне, посмотри на своих друзей и собратьев, как ты их считаешь, попробуй, загляни к ним в душу и что ты там увидишь, кроме….
Кроме самолюбования, самобичевания, самолюбия, самообмана, да что я все о «само…», этого можно набрать выше крыши.
Одиночество откуда оно берется? От одного глупого некому не нужного слова, ни тебе, ни мне…. Ты имеешь, то, что ты имеешь.

Короче, кругом тоска. Война начавшаяся после смерти Виталика, кстати, убийцу так и не нашли, правда и бизнесмен, который собирался построить на выборгском шоссе приличный продуктовый магазин куда-то исчез. Может на курорт подался, а может и куда поближе, где-нибудь на озерах отдыхает или в озерах. Об этом история умалчивает. Так вот, война шла своим чередом, истожая и финансовые и людские ресурсы. Во всех трех штабах враждующих группировок постоянно проводились сборы, на которых вырабатывалась дальнейшая стратегия боевых действий. Одно было ясно, что дальше так продолжаться не может. В конце концов ни у одной бригады не хватало сил, для того, чтобы расправиться с конкурентами, а объединится двум в борьбе против третьей не представляло возможным. Все лидеры были амбициозны и помнили, чем завершилась предыдущая попытка «по-людски» поделить сферы влияния. Единственное, что понимали все, если это будет идти еще некоторое время, то вполне вероятно, появится еще какой-нибудь залетный «папик» и приберет весь поселковый бизнес к своим рукам, что называется, малой кровью. Вообщем, надлежало принимать какие-то меры. Но какие? Гаврила и Дядя Слава намеревались предложить бессрочное перемирие, кто-то для зализывания ран, кто-то для перегруппировки своих сил. И тот и другой считали, что небольшой отдых пойдет только на пользу. Наиболее категорично настроен был Залома, который редко шел на серьезные компромисы. Он предполагал, что его обдолбанные отморозки, в итоге, перемочат всех «тупиков» и «бандюгов», тем более те и сами мочатся между собой. Да, ситуация была не из легких. Все команды, в предверии новогодних праздников, собрались на очередные совещания.
Мы с Олегом сидели дома, возле камина, и вспоминали прежние времена.
- А помнишь, как мы с тобой ходили на плесы на рыбалку?- спросил Олег, затягиваясь сигарой.
Пижон, решил сигары курить. Видите ли надоело ему «Мальборо» и «Кэмел». Я, например, совсем в этих сигарах ничерта не понимаю. Горькие, дым не проглотить, сразу в горле жжет. А какой смысл просто дым по рту гонять? Нет, не понимаю я этого удовольствия!
- - Это когда мы с бабами ходили, а у одной сердечный припадок случился?
- Нет, это было в другой раз, а тогда мы «Вермута» натрескались, да уснули, а у нас удочки сперли.
- Нет, не помню,- ответил я,- мы столько раз засыпали на рыбалках, после возлияния, что я счет потерял.
- А жаль, что не помнишь. Здорово тогда было. Я просыпаюсь, открываю глаза и не понимаю, где я нахожусь. Кругом кусты, стрекозы и бабочки пархают, птицы щебечет, речка шумит, красотища какая. Я всаю, смотрю ты спишь и бутылка рядом валяется. Зачем, думаю, мы на речку забрались, да еще в такую даль, неужели поближе нельзя было нажраться? А потом вспомнил, что мы же на рыбалку поехали. Хотели густерки наловить. Вот и наловили,
- Ты это к чему? Настольгия?
- Да нет. Просто вспомнил и подумал, что и сейчас мы поехали на рыбалку, а удочки пропили, вот поэтому лежим себе на берегу и смотрим, как бежит река. Река жизни, а мы все пьем и пьем.
- Хочешь, летом поедем на рыбалку,- предложил я, совсем не поняв, о чем весь этот разговор.
Олег посмотрел на меня, усмехнулся и полез в бар.
- Летом,-задумчиво произнес он,- летом, конечно, поедем, только вот удочки мы пропили.
- А чего же ты наливаешь?
- Вот от этого и наливаю, от того, что все пропили, а пожить так хочется, хоть еще не много.
- Брось. Ты что, помирать собрался?
- А кто его знает, ты же видишь, что здесь творится. Я подумываю, продать дом, да в город податься. Вот только с деньгами разобраться надо, они ведь у меня все в товар вложены, а с этим мочиловым, когда их обратно вернешь. Да и вернешь ли вообще?
-Здорово!- крякнул я,- я из города сбежал, тебя обратно несет. Что за дурдом на колесах? Кончай ты, все рассосется, опять все будет, как прежде. Будешь сытый и счастливый.
- Нет, больше уже не будет, я это чувствую.
- Да ну тебя, с твоими чувствами, давай лучше выпьем!
- Пропьем очередные удочки,- осклабился он.
- Вот именно, на кой хрен они сдались!
В прихожей зазвонил телефон, Олег снял трубку.
- Да. Да. Хорошо. Во сколько? Мы будем. Пока.
- Что там?- спросил я.
- Гаврила общий сбор назначает, у Яковлева, через пол часа, так что, очередные удочки мы пропить не успеем.
- К чему бы это?
- Новый год на носу, пора определятся.
Около дома Яковлева стояло несколько машин. Тут же прогуливались двое молодых «тупиков», из под одежды у них явно что-то выпирало. Сейчас сюда приехать, да закидать дом гранатами, вот тебе и конец всех треволнений, подумал я заходя во двор. Во дворе прогуливалась кавказская овчарка, но поскольку она нас знала, то не обратила никакого внимания, даже хвостом не вильнула, когда я ее окликнул. Было уже темно и достаточно морозно. Градусник застыл на отметке минус семнадцать. Зима обещает быть морозной. Кстати, надо Гавриле рассказать о мои опасениях на счет сходняков, лучше их проводить подальше от Поселка, так безопаснее. Поздоровавшись с, курившими на улице, пацанами, мы прошли в дом. В доме было натоплено так, что хоть голым ходи. Но все, почему-то, ходили одетыми, видно не до раздеваний. В помещении было душно и сильно пахло табачным дымом. Смог так и висел в воздухе белыми разводами. Мы прошли в большую комнату. За столом сидел Яковлев, Тетешечкин, Геша и Торчик. Гаврила еще не подъехал.
- Здорово орлы,- весело сказал я.
Те поздоровались.
 - Что-нибудь стряслось?-спросил я, глядя на их смурные лица.
- Булкина убили,- ответил Яковлев, сплевывая на собственный ковер.
- Вовку?
- А у нас есть еще один Болычев?- раздраженно, спрашивает Тетешечкин, затягиваясь беломориной. Он с детства курит «беломор» и никакие деньги не заставят его сменить эту привычку.
- Был,- поправляет его Яковлев.
Я сажусь за стол и беру из пачки «беломор». Руки не слушаются и я никак не могу включить зажигалку. Яковлев подносит свою. Вроде бы пора привыкнуть к смертям, но каждая новая смерть, это невосполнимая потеря самого тебя. Это какая-то частичка тебя покинула эту грешную Землю. Мне становится страшно, что кто-то из них, так же, как и сейчас я, будет сидеть за этим столом, курить и думать обо мне, так же, как я сейчас. Меня передернуло.
- Как это случилось?
- Машиной сбило у переезда,- сквозь зубы, произносит тетешечкин,- выбрасывая папиросу в раскрытую форточку.
- Машина, естественно, скрылась.
- Угу,-говорит Яковлев и , еще раз, сплевывает на ковер. Ничего, девки все убирут, им не впервой.
Появляется Гаврила. Вид у него уставший. Он здоровается со всеми за руку и садится рядом с нами. Вслед за ним, подтягиваются и остальные «тупики». Все молчат, все понимают тяжесть момента. Гаврила кивает кому-то, и на столе появляется водка. Мы выпиваем за упокой души покойника, но на собственной душе от этого легче не становится.
- Может хватит смертей,- говорит Яковлев.
Гаврила смотрит на него невидящим взглядом. Он рассматривает свой пустой стакан, оглядывает парней.
- Завтра я встречаюсь с Дядей Славой и Заломой. Я хочу предложить им, объявить перемирие.
- После того, что случилось!- чуть ли не кричит, нервный Торчик.
- Именно, после того, что произошло. Если бы мы подумали, еще по осени, после гибели Витали, после гибели Белекоши, после смертей остальных пацанов, то, возможно, нам не пришлось бы оплакивать сейчас Вовку. Мы допустили ошибку,- он поправляется,-я допустил ошибку, то, что позволил втянуть нас в эти кровавые разборки, я виноват в этой дряни, я эту кашу заварил, мне ее и расхлебывать.
«Тупики» загудели. Гаврила лишь частично прав, они ведь сами жаждали крови, они сами хотели быть, стать хозяевами всего Поселка, но не вышло. Силенок оказалось не достаточно для настоящей схватки, да и кто ее начинает без подготовки? Только отчаянные идиоты или отморозки типа «центральных». Те без раздумья влезают в любую драку, совсем не думая о последствиях. Дядя Слава, тоже в этот раз поддался на провокацию и ввязался в гонку за первым призом. Хотя, ведь это его человек замочил Виталика. Ведь с этого все началось.
- Короче,- одернул парней Гаврила,- я не говорю, что мы сливаем бабки и ложимся на дно, мы просто предлагаем небольшую передышку, может быть для того, чтобы собраться в единый кулак и нанести сокрушительный удар, от которого они уже не смогут оправиться.
Собрание было окончено. Мы еще раз выпили за Булкина и стали расходиться.Возвращались домой, как всегда молча. А что тут говорить, за нас говорит сама жизнь.
- Может ты и прав Олег,-прервал я тягостное молчание.
- Ты о чем?
- Действительно, надо сваливать в город.
- Теперь не свалишь, теперь это сочтут за трусость.
- Но ты же два часа назад сам хотел это сделать,- возмутился я.
-Это я так. Нервы. Куда я от сюда денусь? Здесь лежат мои родные, здесь живут мои друзья. А в городе, в городе есть, конечно, знакомые, но это не то. Если мне суждено умереть, так это случится здесь, где-нибудь у переезда или вокзала. Черт ее знает, где она тебя подстережет.
- Кто?- не понял я.
- Она. Смерть. 
- Иди ты в пах, с такими мыслями!
Дядя Слава был встревожен не меньше, чем Гаврила. Он даже ездил в город и разговаривал с одним авторитетным человеком. Но тот не проявил особого интереса к слова «папика» или залупил такой обалденный процент, что тому пришлось ретироваться. Значит, все проблеммы придется решать самому, размышлял Дядя Слава, проезжая мимо дома Яковлева. О, да у них сходняк, вот бы сюда парочку мин запузырить, всех бы «тупиков» разом накрыло. Надо хорошенько подумать над этим вопросом, решил он, поплотнее укутываясь в пальто. Его знобило. Видно продуло где-нибудь. Аспирин не помогал и он решил попарится в сауне. Он взял с бардачка радиотелефон и принялся давить на кнопки.
- Батон, ты?
- Так точно, ваше скобородие!- отчеканил Батон на том конце провода.
- Идиот!- выругался «папик»,- тебе не кажется, что ты перебарщиваешь!
- Извините,- виновато, произнес Батон.
- Приеду разберемся,- ответил Дядя Слава. Эти придурки совсем голову потеряли. Сейчас только всяких хохмочек мне не достает. «Ваше скобородие!», где он только этому научился. Все хватит строить из себя либерала, пора брать его в ежевые руковицы. Тоже мне, нашел приятеля. И чего я ему столько всего прощаю, этому шуту гороховому? Неужели стареть стал?- Батон, скажи кому-нибудь из молодых, пускай приготовят мне сауну. Что? Уже готова? Молодец!- может именно за это я его и терплю, решил он,- и собери братву к восьми вечера.
- Всех собрать, даже с точек?- вежливо, поинтересовался Батон.
- Нет, на точках пусть работают,-«папик» отключил телефон и не услышал, как Батон передразнил его интонацию, сказав на всю комнату «Жду!». Парни сидящие поодаль заржали,поражаясь, как так «папик» позволяет с собой разговаривать.
Завтра должна состоятся встреча лидеров всех трех группировок, но помятуя о предыдущей, «папик» не очень надеялся на успех. С гаврилой еще куда не шло, а вот с Заломой трудно договариваться. Правда источник в бригаде «центральных» сообщал, что, вроде, Залома готов пойти на компромис, но за это выдвинет какие-то условия, что это за условия, источнику было не известно. Ничего, важно усадить всех за стол переговоров, а там попробовать убедить в бессмысленности бойни. Если будет хоть небольшая передышка, то необходимо, просто жизнено необходимо, договорится с Тимуром, может он все же согласится помочь. С Тимуром он был знаком еще по Питеру, а тот считался серьезным человеком в бандитских кругах Петербурга. Когда-то у них было общее дело, но со временем они отошли друг от друга. Вячеславу Львовичу было неприятно вспоминать ту, давнюю историю, да и душок от нее шел не совсем приятный.
Метрах в ста от базы он увидел зеленый «Джип» который стоял посреди дороги. Охрана! Водитель посигналил, охранник узнал машину босса и «джип» отъехал с проезжей части.
После сауны озноб немного поутих и «папик» почувствовал себя немного лучше. В его котедж уже подтянулась братва, ждали только его. Когда он вошел, весь красный и разгоряченный после сауны, то все присутствующие встали. Дяде славе это нравилось.
- Садитесь,- сказал он и сам уселся в мягкое кожаное кресло.
- В чем дело, патрон?- спросил Киргиз, сидящий как раз напротив «папика».
- Я хочу сказать,- задумчиво произнес Дядя Слава,- что завтра я встречаюсь с Гаврилой и Заломой.
Братва молчала. Все помнили о предыдущей, неудачной встречи. Правда, стоит заметить, что после нее, какое-то время было все спокойно.
- Есть какие-нибудь вопросы ко мне?- оглядывая собравшихся, спросил «папик».
- А стоит?- осведомился Качан,- мы же уже забивали с ними стрелки, ну и какой результат.
- Ты не нукай, я не лошадь,- оборвал его Дядя Слава,- здесь решения принимаю я. А твое дело, эти решения выполнять! Ясно!
- Ясно.
- Я хочу договориться с «тупиками» и «центральными» о прекращении огня и возвращении на прежние, довоенные позиции.
- Но они уничтожили почти половину наших точек,- возразил Киргиз. Пожалуй, он единственный мог смело высказывать «папику» свои сомнения и опасения. Дядя Слава частенко прислушивался к его советам,- нет заправки, с садоводами расторгнут договор…
- Вот поэтому я и хочу договориться о мире, чтобы восстановить всю прежнюю структуру. Если удастся, то с садоводами мы договоримся с помощью администрации, а что касается других объектов, то пока деньги есть, мы их востановим. Главное, главное что бы выждать время.
Он не стал сообщать братве, что ведет интенсивные переговоры с Тимуром, и  что если они увенчаются успехом, то скоро он станет полновласным хозяином всего Поселка и прилегающих к нему территорий. А еще на днях, буквально в первые часы нового года, должна поступить большая партия героина, и мировая с Заломой была ему необходима, чтобы поскорее реализовать товар, ведь на рождественские каникулы из города в пригорды хлынет большая толпа молодежи. Тем более, что на дискотеке в клубе будет выступать сам ди джей Гондон, от которого тащится половина Питера. «Папик» уже позаботился о его приезде.
- Какие еще будут вопросы?
- Сегодня у «тупиков» очередной траур, захочет ли, после этого, Гаврила договариваться? –сказал Дыня.
- Что?
- Булкина грохнули
- Кто?
Дыня пожал плечам. Дядя Слава обвел всех ледяным взглядом.
- Если кто-либо из наших, то лучше признавайтесь сразу, мне придется сдать этого человека, ради достижения мира.
Братва молчит.

У Заломы никто и никогда никаких сборищь не проводил. Все вопросы решали Яхон и Залома. Яхон, поскольку имел незаконченое высшее образование и не плохие мозги, считался, неким,  «серым кадиналом» в стане «центровых». Нет, конечно окончательное решение всегда было за Заломой, но советы своего сподвижника, он всегда внимательно выслушивал и частенько к ним прислушивался. Яхон и не стремился на первые роли, его удовлетворяло нынешнее положение вещей. Во всяком случае, он считал, что если за команду всерьез возьмутся менты, а, в конце концов, к этому должно было прийти, то про него ничего такого, из ряда вон выходящего, не скажут, все бочки повалятся на Залому. Вот и сейчас, когда группировки сражались между собой, Яхон спокойно отсиживался на своей даче, как ни в чем не бывало. Залома позвонил ему и попросил подъехать, хотя идти здесь было метров пятьсот. Когда они встретились, то Залома рассказал ему, что Гаврила предлагает организовать встречу трех лидеров, для обсуждения положения, сложившегося в Поселке в последнее время.
- Что ты думаешь, по этому поводу?- спросил Залома, когда Яхон, в сопровождении охранника, вошел к нему в кабинет. Кабинетом Залома называл небольшую комнатенку на верхнем этаже, всю обклеянную антинаркоманскими плакатами и портретами знаменитых музыкантов наркоманов, типа. Морриса, Пресли и прочих. Иногда Залома был черезчур сентиментален, но братва об этой его слабости даже не догадывалась.
- А что, я считаю, что встреча не помешает, тем более, раз они напрашиваются на нее, значит дела у них идут не слишком,- ответил Яхон, рассматривая новое приобретение Заломы, специальный шприц для внутривенного пользования.
- Ты думаешь?- Залома втянул в себя соплю и стал забивать косячек.
- Ты бы не злоупотреблял этим делом,- сказал Яхон,- а то у тебя уже зрак больше чем глазное яблоко.
-   Это мое дело,-отрезал Залома.
- Смотри, на тебя уже Сестрорецкой ОБНОН глаз положил, да и наш дядя Миша может тебя, только, на этом подловить. Ему Дядя Слава давно денег засылает.
- Знаю,- равнодушно ответил Залома,-этот старлей так и крутится возле дома, все вынюхивает, выспрашивает. Но ведь ничего не накопал.
- Береженого Бог бережет,- сказал Яхон и закурил траву. Он тоже иногда позволял себе расслабиться.
- Так ты считаешь, что встречатся есть смысл?
- Считаю, что да,- кивнул Яхон попыхивая «беломором»,- кстати, ты не знаешь, что с Булкиным стряслось?
- А что с ним случилось?
- Машина сбила, подозрения падают на нас.
- Мне все до фени, пусть думают, что хотят. Если кто-то из ребят и порезвился, то я за это ругать не стану.
- Не скажи, это может отразиться на завтрешних переговорах. Гаврила может залупиться.
- Он предлагает встретиться, а потом залупаться станет? Это не в его стиле, он скорее постарается замять этот инцидент.
- Возможно, но я бы на твоем месте, предупредил ребят, чтобы особо не озорничали перед «стрелкой».
- Я позабочусь об этом. Ну что, вмажемся?
- Давай по паре кубов. Свежачек, но то, что вчерашний был, от него только башка с утра трещала.

На следующий день в шесть часов вечера на встрече руководителей трех бандформирований было принято решение заключить перемирие до Рождества, а дальше, дальше видно будет.

* * *

«Я сижу в сортире и читаю «Ронлинг стоунз»…
До Нового года осталось два дня. Наконец-то в Поселке наступило затишье. Все готовятся к встрече Нового года. Никто никого не убивают, это значит, что можно спокойно ходить по улицам, можно безболезнено сидеть в кафе и пить пиво, можно преспокойно ходить в магазины и затовариваться к празднику. Нам этого ничего делать не надо, Олег все уже притащил со своей базы и поэтому я сижу в туалете и читаю газету. Мне интересно, что происходит в моем родном городе, в котором я небыл уже два месяца. Вообще-то, не плохо бы было позвонить домой и сказать, что я жив и здоров, что у меня все нормально, что я еще живой. За дверью туалета настоящая русская зима. Весь Поселок по самые уши завяз в снегу. Дни стоят ясные и солнечные. Взрослые катают детишек на финских санях, а сами, когда подвыпьют, катаются на простых с горки, возле магазина. Там довольно большая горка, которая тянется метров на сто и упирается в обрыв перед речкой. Если сильно разогнаться, то можно упасть с обрыва и тогда, тогда синяки на «мягком месте» тебе гарантированы. Еще все ходят в лес за елками. Кто поборзее, срубают огромные пушистые красавицы, которые потом бросают прямо в лесу, потому что, дотащить до дома невозможно. Снег доходит до пояса, а по такому снегу, да еще с елью, ну разве дойдешь. Мы с Олегом тоже ходили за елкой, но не стали выпендриваться, а срубили небольшую, а нам большой и не надо. Елка это так, просто дань традиции. Когда мы шли по большой поляне, которая была, как девственница белая и нежная, покрытая голубоватым, искрящимся на солнце снегом, то я заметил следы.
- Кто это такую рань в лес ходил?- спросил я Олега.
- А это Толик, Колькин брат, он всегда ночевать в лес ходит,- равнодушно ответил Олег.
- В лес?- я чуть не обалдел.
- Ну.
- И зачем он это делает?- я все еще никак не мог прийти в себя.
- Пойди и спроси его сам. Он же псих,- сказал Олег.
Псих, подумал я. Если я и дальше буду бухать такими темпами, то, мне кажется, я тоже скоро в лесу ночевать начну. Мне представилось, как поздним вечером в глухую, вьюжную ночь я вылезаю из теплой постели, одеваю ватник и штаны, натягиваю валенки, осторожно прекрываю за собой дверь и бегу в дремучий и страшный лес. Там я подхожу к огромной ели, отрываю в снегу себе нору, забираюсь в нее и сплю сладким сном. Я как представил себе это, так у меня мурашки по коже побежали.
А может это такой кайф, ночевать в зимнем лесу?
- Олег. Ты не хочешь съездить сегодня в Сестрорецк. Какой ни какой, а все же город. Что- то я соскучился по людям, по магазинам, по. Я даже не знаю, но я по чему-то скучаю.
- Нет, я сегодня поеду в Питер за шампанским. Надо привезти хорошего, Гаврила просил.
- Много?
- Нет. Десять ящиков.
- Куда столько?
- А шут его знает. Я, например, лучше водку пить буду, от нее голова меньше болит. Да, если ты, действительно, собрался в Сестро****ск, то я тебя подброшу.
- Договорились.
Мы принесли елку и поставили ее не во дворе, а перед домом. Затем выбросили из окна провод, кинули на нее фонарики, подключили. Из меня, конечно, говеный художник, но такую красоту и я смог бы нарисовать. На душе стало как-то теплей и светлей. Да, это же Новый год! Самый веселый и счастливый праздник на всем белом свете.
- Тебя где высодить?- спросил Олег, мчащийся по Приморскому шоссе, по обледенелой дороге со скоростью сто тридцать киллометров.
- Давай у «муравейника»,- ответил я.
- А что там?
- Не знаю, хочу по всему Сестрику прогуляться, молодость вспомню. Помнишь, как мы возле завода Воскова окушков ловили?
- Нашел чего вспомнить,- сказал Олег,- э ты в какие дебри залез. Ты лучше вспомни, как мы с тобой здесь на дискотеке колбасили. Помнишь?
- Помню, а чего же не помнить.
- Да, веселое было время. А ты помнишь Маринку?
- Какую?
- Ну, твою. Ну, которая тебе понравилась, а ты испугался и сбежал.
- Я сбежал? Да она сама сбежала. Пока мы вермут из горла за дверью пили, она и сделала ноги. Я что, не помню думаешь. Да, а девченка была классная. Вот бы встретиться, поболтать.
Я вспомнил, как в такой же зимний день, лет пятнадцать назад, я приехал к Олегу в гости и мы пошли на дискотеку в парк «Дубки». Перед этим размялись, как следует, в дестском садике ароматизированным вермутом, выкурили по паре «ТУ-134», короче, были в самом, что ни на есть,  приподнятом настроении. Пришли мы на дискотеку, блин, народу…, как  собак не резаных. Мы еще по глотку и вперед! Пролезли без билетов, без очереди, вообжем, как полагается. Ну, там танцы-шманцы. Олег себе сразу одну шмару присмотрел, а я поближе к стульям. Я ужасно стеснительный был. Сижу я на стуле и глазею по сторонам. А в одном кругу, тогда модно было в различные кружки собираться, октябрятские, пионерские, комсомольские и всякие другие, так вот, в одно из кругов девченка танцует. Танцует, мягко говоря, говено, но такая она красивая, аж зубы свело. Я таращусь на нее, а она на меня ноль внимания. Но, если честно, то мне все равно, я ни за что бы к ней не подошел, хоть убей. Короче, танцуют они все, Олег бабу уже поволок куда-то, а я сижу на стуле, будто у меня задница к нему от пота прилипла. Тут объявляют белый танец. Придурок за пультом ставит музыку, кстати, мне нравится эта песня до сих пор, это Союз Любителей музыки Рок, сокращенно эСэЛМээР, была такая команда в Ленинграде в начале восмидесятых, «Можно я буду твоим слугой, а ты моим ..чем-то там, моей королевой. Можно я буду просто с тобой, будь моим солнцем, стань моим небом». Вообщем, жалостливая такая песня, но слова и мелодия симпатичные, да к тому же она медленная. Сижу я, поглядываю на потных девченок и мальчишек, вдруг, подходит ко мне эта сама красавица и приглашает на танец. Я сижу и ответить не могу. У меня не только задница к стулу прилипла, но и язык к небу присох. Она меня приглашает, а я только мычу. Ну, встал, кое-как, и пошел вслед за ней, на деревянных ногах. А она меня за руку взяла и тащит, а с меня пот градом, будто я колбасился здесь часа два. Встали мы с ней, обнял я ее за талию, а она мне руки на плечи положила. Я переминаюсь с ноги на ногу, чувствую, что познакомиться надо, а рот не открыть. Так и протанцевали мы с ней весь танец, молча. Потом она пошла присесть, я ее проводил и буркнул, «спасибо». Она рассмеялась. И до чего мне вдруг стало легко и хорошо, что я перестал стеснятся и пригласил ее на следующий медленный танец, к сожалению, последний. Вот так мы и познакомились. А потом, я для храбрости решил еще вермута выпить, ну, пока пил, она и ушла, не дождалась.
- Так сходи, она в продовольственном магазине работает,- сказал Олег и улыбнулся.
- А ты откуда знаешь,-сердце у меня заколотилось, ноги задрожали. Я даже вспотел, как тогда на дискотеке. Неужели я встречусь с Маринкой, неужели можно вернуться в прошлое? Но какая она сейчас, и откуда Олег про нее знает?
- Я же живу здесь. Тогда, после той дискотеки, она много раз про тебя спрашивала.
- А чего ты мне об этом не сказал?
- Да у тебя, вроде, другая была.
- Гад ты Олег! Ты мне, может быть, всю жизнь сломал!
- Брось ты. Все что не делается, делается к лучшему. А Маринку свою ты в магазине найдешь,- Олег притормозил около «муравейника» и высадил меня,- тебя сегодня ждать?- ехидно спросил он.
- Давай, подкалывай дальше,- сказал я и захлопнул дверь,- езжай, а то шампанской разберут.
- Мое не тронут,- ответил олег и нажал на педаль сцепления,- до встречи, влюбленный донжуан!
Я с волнением вошел в магазин и застыл перед кондитерским отделом. На меня, как и пятнадцать лет назад, смотрела все таже черноволосая красавица с большими карими глазами, чуть вздернутым носиком и маленьким ртом. Конечно, она изменилась, была красивая девочка, стала красивая женщина. Кожа чуть погрубела и стала более смуглой, лицо похудело и вытянулось, около глаз появились едва заметные морщтнки. Но это была она! Она меня тоже узнала и улыбнулась так, будто мы старые добрые друзья, которые не виделись всего каких-нибудь тысячу лет. Я подошел к прилавку и тоже улыбнулся.
- Привет,-сказал я.
- Привет,-ответила она.Улыбка не сходила с ее лица.
- Как живешь?-спросил я, как дурак.
- Хорошо,-ответила она, как дура и спросила меня, в свою очередь,- а ты как?
- Тоже хорошо,-осклабился я.
- Чем занимаешься?-спросила она.
-Ничем,-ответил я.
Мы стояли и разговаривали, как два придурка в какой-нибудь психушке. «А ты как?»-«Так»-«А я так»- «А как ты?», вообщем, сказать нам друг другу было совершенно нечего, хотя. Может и не надо было никаких слов?
- Может встретимся где-нибудь, поболтаем,-наконец, предложил я.
- Давай,-охотно, согласилась она,-только я работаю до пяти часов.
- Ничего, я подожду,-сказал я.
- Давай тогда в пять пятнадцать у магазина. Хоршо?
- Договорились.
У меня было такое чувство, что я вновь попал в то время, потому что, опять не находил слов, чтобы разговаривать с Мариной. Для храбрости я решил выпить. Зашел в «Последний путь», так окрестили ресторан рядом с Приморкой, дернул сто пятьдесят коньяку, сожрал  солат с крабовыми палками, хотя выдавали его за чисто крабовый, выпил стакан апельсинового сока, съел бутерброд с красной икрой и пошел к магазину. Часы показывали пять ноль пять. Маринка уже стояла у входа и ждала меня.
- Привет,-нежным голосом, прощебетала она.
- Мы же уже здоровались,-ответил я. Коньяк и возраст придали мне определенную увереность.
- А я хочу еще раз!
- Привет,-отозвался я, подчиняясь прихоти дамы. Я всегда всем бабам льщу, хотя многие этого не заслуживают.
- Куда пойдем?-спросила она.
- Не знаю,-ответил я,-я кроме «последнего пути» в вашем Сесробля.., прости, рецке ничего не знаю.
- Пойдем в «Последний путь.
Она взяла меня под руку и мы пошли, как счастливая пара гнедых.
В ресторане мы много ели и пили. Пьет она, скажу я вам, как лошадь, что совершенно не заметно по внешнему виду. Да нет, на синячку не похожа. Жрет меньше, но зато выбирает обстоятельно. Короче, просадил я денек, будте-нате. Сожрали мы котлеты по-киевски, салат из свежих овощей, салатную солянку, грибы под маринатом, красную рыбу и икру. Что касается выпивки, то я, честно говори, нихрена не помню. Короче, после ресторана оказались мы возле ее общаги у вокзала, затем в ее общаге, затем в ее комнате, затем в ее постели. Что у нас с ней было! Что было? Я не помню. Помню только, что она своим нежным голосом шептала мне на ухо всякие разнве ласковые слова, а я в это время пыхтел, как паровоз, отрабатывая за все свои месяцы воздержания.
Вернувшись из Сесрорецка рано утром, Маринке надо было идти на работу, я первым делом разбудил олега и похвастался перед ним своими достижениями. Олег отреагировал, достаточно, холодно, лишь промямлив, «поздравляю» и дальше улегся спать. А мне совершенно не хотелось ложиться. Если с Маринкой все получится, так, как вчера, то может… Впрочем, загадывать не буду, мы договорились встретиться с ней после новогодних праздников. Не смотря на бессонную ночь спать совершенно не хотелось. Что делать? Пойду -ка я, загляну в свою тетрадку, ведь скоро уже день рождения у бывшей супружницы, чтоб ей пусто было.
«Буквально, сразу после нашей свадьбы, меня увольняют с работы. Дело в том, что мы с Аркашкой и Серегой Агеенко нажрались на работе, как свиньи ,и я обоссал машину нашего парторга и , заодно, сломал у нее левое зеркало. Начальник не смог вынести этого позора и выгнал меня, правда «по собственному желанию». Но ты, ты простила меня. Работу я искать не стал, а начал заниматься всякой чепухой. То «на золоте» стоял, то по очередям. Ведь тогда с прилавков сметали все подряд. Вот молодые парни и девки, которым нечего было делать, вставали в очереди, покупали какую-нибудь дребедень и тут же вдували ее, тем, кому этой дряни не досталось. Много товара уходило в Польшу, тогда, как раз и появились эти пресловутые челноки. Мы живем с тобой, на улице Композиторов, ездим в гости к приятелям и друзьям, гуляем по парку, рядом с Шуваловским кладбищем, учимся и любим друг друга, хотя, срок уже подходит и врачи рекомендуют воздерживаться от частой близости. Ну, куда там, разве нас можно остановить! Мы же любим друг друга?
Мы едем с тобой на проспект Ветеранов на просвечивание. Сегодня мы узнаем, кто у нас родиться мальчик или девочка. Ты заставляешь меня регулярно разговаривать с твоим животом, точнее, с тем, кто там живет. Мы называем его «животик», «мелкопуз» или «малышок». Мне кажется, что не может быть лучшей мамы на свете, чем ты. Я прав? Ты такая нежная и ласковая жена, значит ты будешь такой же матерью. На УЗИ мы выясняем, что оно, это не оно, а он. У меня будет сын! Мир ты слышишь, у меня сын родится! Дальше. Дальше меня чуть «кондратий» не схватил. Выясняется, что у «животика» поликистоз. Это очень тяжелая болезнь почек. Вместо того, чтобы поддержать тебя в эту трудную минуту, у меня начинается истерика , и я напиваюсь до дури. Это я во всем виноват, мне нельзя было иметь детей!-кричу я небесам, но не слышу ответа.
«Кто вам об этом сказал?»- спрашивает тебя доктор, когда мы приходим на консультацию-« Как можно разглядеть у крошечного внутриутробного младенца такое? Выбросите это из головы, у вас родится отличный пацан!». Доктор успокоил нас, но у тебя пошла кровь и тебя пришлось срочно положить в больницу. Скажи, а разве это не символично, что я родился в Педиатрическом институте и наш малыш родиться здесь же? Юлка Квартальнова помогает мне купит коляску, Вовка Яковлев привозит кровать, у нас в комнате все готово, для приезда мамули и ее, точнее, нашего малыша.
Я каждый день приезжаю к тебе, ты ждешь меня внизу, вся такая надутая, вся такая милая, не зря медсестры вас называют «мамочками». Господи, какая ты красивая! Мы сидим с тобой на первом этаже, ты держишь меня за руку и рассказываешь, как ты проводишь свои дни. Потом ты обязательно передаешь мне письмо, строго-настрого наказывая, вскрывать только вечером. Я слушаюсь тебя, я ни одного раза, как бы мне этого не хотелось, не открывал письма, пока недобирался до дома.»
Смешно, но я ищу среди твоих писем эти и , действительно, нахожу два. Почему только два? Неужели остальные потеряны? Я роюсь в сумке, но других писем нет.
«Открыть только вечером,
дома, после института.
Более раннее вскрытие карается.
Мой любимый мужа!
Роднуля моя!
Лежу и все время думаю о тебе, что ты там делаешь, думаешь, чувствуешь без меня. А вчера вечером ужасно захотелось прижаться к тебе и понюхать. (ты только не смейся). И так мне грустно без тебя, что хоть «у-у-у-у-у».
Еще, так попка болит от уколов, а погреть ее некому. И зайка наш очень по тебе скучает, никто с ним теперь не разговаривает, а на свет достают только когда дядя доктор смотрит. Но его он боиться (чувствует, что не папина рука), весь сжимается в комок.
Крокодидьчик! Во – первых, добрый вечер, во- вторых, ты пришел из института и я тебе ПРИКАЗЫВАЮ: поешь! А теперь посмотри на диван: я же рядышком сижу и все вижу, попробуй только меня не слушаться.
А сейчас я тебя целую и по головке глажу, чувствуешь? И совсем мы с тобой не расстанемся.
Я знаю, что ты нас очень ждешь и все делаешь, чтобы нам было хорошо, когда мы приедем. И от этого становится так тепло и уютно, и как-то спокойнее и …. Вообщем, мы тебя очень любим, и ты не скучай и не чувствуй себя одиноко: мы всегда рядышком: мыслями, любовью, ощущениями, теплом.
Оглянись – это же все вокруг ТОЛЬКО НАШ с тобой мир, а скоро будет еще и мелкопуз.
Целую тебя мой хороший нежно, нежно и люблю.
Твоя Юх».
*****! Только и можно, что сказать. Такие писмьма, такие письма. Разве кому-нибудь кто-то писал такие вещи. Нет, у меня сейчас остановится сердце. И это говорю я! Я который, только что приехал от бабы? Да, это я, но там совсем иной мир, этот мир изменить еще можно, тот останется неизменным, пока нестлеют эти письма, пока не забудутся наши имена. Господи, спасибо, что я жил в том мире!
 « До вечера родной.
Крокодильчик мой любимый!
Уже второй день смотрю на розы и не могу поверить, что это все мне.
Почему-то сразу вспомнилось, как ты мне подарил розы в первый раз (помнишь, когда провожал меня к Вике). А теперь прошло уже столько времени и я – уже твоя жена, а все кажется как раньше и ничего не меняется, а это так здорово! Может быть, у нас это будет всегда, всю жизнь!?
Веришь?
Правда, когда я думаю о том, как тяжело нам будет сейчас, становится немного страшно. Вдруг мы станем нервные, раздражительные, и я все чаще и чаще буду бить тебя по уху.
НЕ ХОЧУ ТАК !!!
Я люблю тебя и не хочу, чтобы это кончилось, не хочу разочарований».
Я привез Кате розы когда нашей свадьбе было ровно полгода. Я купил их, на последние деньги, но я не мог, я не имел права не поздравить свою крокодилицу. Я сижу и слышу, как поднимается Олег и бродит по дому. Я закуриваю. Пропил я свою крокодилицу, откровенно пропил! На улице завыла бездомная собака. Мне тоже хочеться выть. Я, машинально, перебираю письма и нахожу еще одно, оно тоже из больницы.
«До встречи вечером.
Мужа! Добрый вечер!
Вот мы и опять сегодня встретились: ты, я и животик. Он к сожалению, у нас немного тугодум: не понимает, что нужно сделать, чтобы ему было гораздо удобнее, веселее и интересней, и продолжает быть животиком. Итак, мы опять собрались все вместе и будем сейчас нашего БОЛЬШОГО крокодильчика кормить ужином. Ты устал, мой родной: целый день болтался по всяким делам, может быть притащил коляску и съездил за марлей, а теперь  - отдыхай.
Я приласкаю тебя тихонечко и поглажу по головке. И я опять с ТОБОЙ РЯДОМ, твоя маленькая крокодилица с небольшим довесочком. Ты меня обнимишь и будет так уютно и спокойно.
Думай обо мне, все время, каждую минуту, я почувствую.
Целую тебя так нежно, как только ОДНА Я УМЕЮ.
Спокойной ночи, радужных снов!!!
Твоя Катя».
Я умираю. Нет, ты зря так думаешь, что я еще живой, я умираю. Я заставляю сделать с собой все, что приближает мою смерть.
« Ты родила мне сынульку. Я самый счастливый папа на всем свете. Как я вас люблю. Нет, ты зря говоришь, что я придурок. Да, я сам знаю, что не приехал, тогда, когда это случилось. Катечка, я ведь был рядом, я всегда был рядом с тобой.
Я был у Юли Кравченко. Я приехал к Юльке, после двух бурных ночей возлияния, отмечания рождения ребенка. Я даже ничего не рассказал ей, о рождении сына. Мне просто хотелось… Что мне хотелось? Я уже и не помню. Помню только, что ты ужасно обиделась. С этого момента и началась наша разлука.
«Разлука весна уже на крыльце. Перелетные птицы летят между строк. Я стираю глаза, на своем лице…».
Я и мои родители встречаем тебя из больницы. У меня жутко дрожат руки, когда я беру маленький кулечек, которому и имени еще нет, но это мое, это моя кровинушка, я никогда не отпущю ее от себя. Разве? Мы приезжаем домой и этот маленький человечек предстает во всей своей красе. Господи, какой же он маленький! Господи, как он похож на нас с тобой. Катька, я люблю тебя. У малыша проблеммы с пищеварением и я лечу в аптеку на улицу Жени Егоровой за укропной водичкой. Пукай маленький, пукай как следует.
 Мы счастливы и любим друг друга. Это должно продолжаться вечно. Разве я не прав? Дурачек, конечно же ты не прав, сейчас и тогда, ты всегда ошибался в одном, что . Что? Пошел ты!
Имя пацану придумал я, хотя ты и скажешь, что это твое. Флаг тебе в руки! Ваня, вот ты какой! Мы долго с мамой искали тебе имя, но никак не могли остановиться на одном. И вот, тогда, я взял инициативу в свои руки и сказал, своему крокодильчику, «А если мы назовем нашего сынульку –Ваня» Ты взяла и согласилась. И теперь мы, точнее вы со своим уродом, имеете великолепного мальчишку, с таким именем. Ваня, Ванюша, Илюня. Мы теперь живем втроем. Нам отказали в комнате, и мы переезжаем ко мне. Здесь будет не все по прежнему, здесь ты будешь чувствовать себя «не в своей тарелке». Я люблю тебя, ты слышишь!
Время летит …. Сын растет, я нихрена не делаю. Нет, я пытаюсь, что-то сделать, но. Опять это «НО». Что б оно сдохло, вместе со мной.
Ване уже два года и ты едешь с ним в деревню».
« Привет и пока !!!
Ты сейчас один и тебе тоскливо. Но и я теперь, наверное, в обнимку с Илюшей на узкой, грязной и жесткой полке смотрю в темное окно и на душе – хоть вой!
Дорога – это всегда радость чего –то нового, необычного, ощущение огромной, бесконечной жизни. Но отчего же у меня нет балдежного настроения?
Может быть из-за страха, что после нашей разлуки я не подойду под ту клеточку, которую занимала раньше, или , что я встречу по возвращению совсем другого человека?
Ле…ка, не думай обо мне плохо (а ты это думаешь, я знаю), это несправедливо, честное слово. Порой с моего языка срывается что-то жуткое, может быть и то, что я совсем не думаю. Не хватает сдержаности и терпения, хочется чтобы ты понимал и чувствовал сразу, с полуслова, но этого не происходит. А потом какая-то безудержная злоба не дает сил промолчать, замять, протянуть скорее руку для мира. И все, что мы с тобой позволяем говорить друг другу, вырастает во что-то чудовищное.
Мысль же о том, что когда все дойдет до полнейшего маразиа, мы спокойно расстанемся –ЧУШЬ, ибо с каждым днем, который мы проводим вместе, нам будет все труднее и труднее это сделать, почти невозможно, а значит нужно сохранить наше яблочко (сам говорил, что мы две половинки, помнишь?) в любви, нежности и только так.
Когда кругом все так гадко, так хочется понимания единственного, самого главного в жизни человека (а мне очень хочется верить, что я не ошибаюсь и все правильно сделала в своей жизни).
ПОЧЕМУ ЖЕ ТЕБЕ БЕЗРАЗЛИЧНО, ЧТО Я МОГУ ПОЖАЛЕТЬ О ТОМ, ЧТО ВСТРЕТИЛА ТЕБЯ?
Но это не гордость, это бездушие… или просто что-то, что не касается любви. Так хочется чувствовать каждую минуту, как мы тебе дороги.
Прошу тебя, будь осторожней без нас во всем. Береги себя! Обязательно ешь нормально, не экономь. И помни о том, что у тебя есть мы, самые верные и любимые и любящие тебя. А мы будем думать о тебе каждую минутку и ждать, когда ты, наконец, приедешь за нами.
Поздравь от нас маму и не огорчай ее. Если я обидела тебя чем – нибудь, особенно сегодня – прости и забудь.
Л-ка, крокодилка моя родная, мне будет очень, очень плохо без тебя!
Я тебя люблю и целую, крепко, крепко. Желаю тебе успехов во всех твоих делах и начинаниях.
Твоя Катя.
P.S. Не обижай подлую бабку, она хотя и плохой, но тоже человек».

« Милый мой, здравствуй!
Вот мы и далеко друг от друга и письмо приходиться писать понастоящему, а не понарошку: звонить здесь – проблема: во-первых, дорого, во-вторых, плохо со связью (ее можно ждать два-три часа). Ну, а самое главное то, что рассказать за пять минут, что я хочу, просто невозможно, особенно, когда кругом куча народа.
Для начала, о деле: ягод нет, грибов скорее всего тоже не будет, так как с мая нет дождя и леса горят. Но и загореть тоже, наверное, не удастся, как только мы приехали, в тот же день погода испортилась, стало очень холодно и противно. Илюша кашляет все сильнее, весь сопливый, но счастливый и довольный. Целый день занят какими-то своими делами во дворе: собирает какие-то щепки и потом их грызет (кстати, у него во всю растут по бокам зубы), собирает травку, ест улиток и слизней, тоскает у деда из-под ног инструмент, который потом все долго ищут. Посреди участка есть небольшая канавка, которую он облюбовал для своего досуга. Это же его склад пищевых и промышленых товаров. Короче, это место, где он может побыть один в спокойствии, о чем-нибудь подумать. Причем, никакими объяснениями, поджопниками и прочими подобными вещами его мнения об этой канавке не изменить. Если дают ему печеньку или вафлю трапезничает тоже там. С Лешей они, конечно, почти не общаются, тот больше со Славкой строит какие-то плоты и корабли, которые Илюша неминуемо ломает, а они злятся. Но ты знаешь, он совершенно  не лезет к ним в игры, не пытается войти в компанию, а просто старается со своей личной игрой примоститься рядом и совершенно не замечает того, как он им мешает. Дед ему смастерил качель- очень от нее балдеет. Еще один кайф -–соседский пес Чарли. Играют они очень хорошо, но мучить себя он не позволяет, слегка кусает, если Илюша пытается выколоть ему глаза. Ваня, конечно, сразу в рев, но не от боли, а от обиды, ругается на него, бьет. Потеха и только. Вообщем, дел у него много, и все время это с какимто бормотанием, пыхтением. Ест он очень хорошо. С утра съедает по две тарелки каши, причем уже не просто за компанию, а именно для сытости. Но, по –моему, не толстеет, потому что все время бегает. Впрочем, мы тоже едим очень много, на воздухе очень хочется кушать. Но я то, как ты сам понимаешь, толстею и , наверное, к нашей встрече буду как корова. Кстати, о молоке: литр парного молока стоит восемь рублей. Если не считать каш, Ваня выпивает в день восемьсот грммм (это минимум), так что, «НАН» я ему даже не предлагаю, пускай отопьется хорошим молочком. Ест он теперь только сам. Грязиша кругом, но если иначе (то есть если не дать ему ложку или вилку), будет орать и не съест ни крошки.
….
Письмо это отправлять по почте я не стала, так как приехал Андрей и я лучше передам его с ним. С его приездом и солныщко выглянуло. И в одном месте появилась черничка. Мы два дня собирали, я сварила немного варенья и отправляю часть с Андреем (маленькую баночку тебе на еду).
Позвонить у меня не получилось, может быть в следущее твое дежурство (четверг кажется?) или как-нибудь вечером домой. Хотя, что уж греха таить, просто побоялась: сам знаешь, каким ты был в наш последний разговор, а от этого только настроение на несколько дней испортилось да мысли всякие в голову полезли. А тут еще намеки на то, что ты что-то натворил…
Кстати, насчет твоей работы и невозможности приехать на два дня. Ты тоже, конечно скучаешь, но как-то своеобразно, я бы сказала не скучно скучаешь. Для приличия мог бы письмо с Андреем письмецо написать, хотя бы  - несколько строчек. Впрочем наивность моя не имеет границ, я понимаю. Несколько строчек в день – никому не нужная ерунда.
Илюша почти поправился, так что можешь не волноваться. Вообще все у нас хорошо, просто прекрасно, чего и тебе желаем.
Андрей собирается сюда числа двадцать первого- двадцать второго июля, перешли с ним, пожалуйста, блок сигарет и деньги (мне лично).
Кажется это все. Отдыхай. Привет тебе от Илюши (Андрея он, кажется, принял за отца родного).
Катя».
Опять твои письма. Я становлюсь козлом, когда их читаю. Дым от сигарет клубится, что-то так, меня тревожит. Я до сих пор люблю тебя, я ничего не могу с собой поделать. Я очень люблю тебя!
Я потерял еще одно письмо, самое важное, где ты, наконец=то, рассказала всю правду, где ты открыла мне глаза. Где оно?
« Время течет, и все вместе с ним. Я уже другой, а ты тоже изменилась. Мы пережили свою любовь. Осталась одна глупость. Ты больше не любишь меня, я это чувствую, я это знаю. Твои глаза больше не искрятся, когда ты смотришь на мою «хитрющюю» улыбку. Я уже не тот. Я бухаю, как свинья, больше от этого, ведь я очень люблю тебя, я не смогу без тебя жить! Я уже несколько раз был выгнан из дома. Точнее, это происходило каждый год. Я напивался, а ты решала со мной растаться. Я хорошо помню, как маша говорила мне: «Не делай глупости, она тебя, по-прежнему, любит». Я верю Маше! Но, но все изменилось. Когда ты сказала мне, что влюбилась в сашку Колчугина, то я понял, что это первая ласточка. Нет, мы не расстались тогда, хотя, когда мы ездили в Курорт, когда мы сидел около сосен и пили вино, я пошел в залив и поплыл, поплыл далеко, хотя плавать не очень умел. Я хотел утопиться. Глупо? Может быть, но я немог жить без тебя.
Колчугин проиграл, но и я не выиграл. Ты всегда была в поиске, ты ждала другого. Я не виню тебя, я сам сделал всю эту гадость. Я все равно, очень люблю тебя!»

* * *

Новый год прошел подабающе. Наконец-то у нас перемирие. Все живут спокойно и тихо. Все, как всегда.
Все, как всегда?
Нет.
Сразу после праздников вновь началась война. Дело все в том, что на рельсах нашли Ваньку Коткина, это который из Дяди Славиной команды. Его, похоже еще живого, привязали к шпалам и.. Далее, без коментариев.
Война, она и есть война. Тот хрупкий мир, который был нарушен. Убили еще одного человека. Это не мы, хотя к Коткину была привязана надпись «Привет от Гаврилы». Мы знаем, что это «цетральные» но доказать ничего не можем. Все перемирие летит в трубу.
Маринка, я часто думаю о тебе! Что?
- Олег, у меня потекло.
- Я не разу не видел чтобы у мужика была менструация,- смеется Олег.
- Дурак, у меня с конца капает.
- Передавай привет Маринке.
- Ты шутишь?
-Нет!
-Спасибо!
Я еду в Сестрорецк в больницу. Да, так оно и есть, у меня трппер, и, в добавок к нему, трихомоноз. Черт! Я я ведь хотел с ней жить! Урод! Убить ее что ли?
 Я сижу и опять смотру на снег. А что еще остается делать? Стоп! Я вспомнил. Я же должен дописать свою дрянь.
« Теперь о грусном. Я не могу вычиркнуть десять лет из своей жизни, тем более, я считаю, что это лучшие годы, больше таких уже не будет!
Сегодня треье января. Я звоню тебе домой, но твой отец говорит, что ты здесь больше не живешь. В конце концов, он дает твой новый адрес и телефон. Я записываю его на обложке тетради. Мне ужасно плохо. Я, вновь, хочу пить».
Вечером у Олега собираются почти все «тупики» во главе с Гаврилой. Это не очередное совещание, а простое человеческое желание попариться в его знаменитой бане.  Минут через десять, после парилки, мы с Олегом  выходим из бани, он идет в погреб за грибами и капустным рассолом, а я опять звонить жене.  В тот момент, когда мы заворачиваем за летнюю кухню, раздается страшный взрыв, баню разносит на кусочки.
Дальнейшее происходит, как в тумане, мы мечемся, кк в бреду, к остаткам бани, к телефону, к… Все кажется дурным сном. Мы пьям, опять куда-то бежим…
Потом, что же потом? Да.
Мы идем с Олегом к магазину и видим машину Дяди Славы. Я подхожу к ней, дергаю за заднюю дверь. Она не открыта. Я залезаю в машину..         






     ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРЕДЧУВСТВИЕ ВОЙНЫ



«А тем, кто не спит, не нужен твой сад, в нем ведь нет
 ни цветов, ни камней.
И даже твой Бог никому не помог, есть другие
 сильней и светлей.
И поэтому ты в пустоте, как на старом,
 забытом холсте
Не в начале, не в центре и даже не в самом хвосте
               
                Б.Г.




                Слава Богу, ведь могли бы меня эти «киргизы»- х…изы спокойно прищучить. И чего я полез к ним спички стрелять? Идиот. Надо по кустам прятаться, благо темно, а не на дорогу выпрыгивать и орать: «Дайте прикурить, дайте прикурить!». Губошлеп! Ладно, это не суть. Главное… Что главное?
Да что тут думать, сматывать надо!
Так, надо разыскать Олега. Он наверняка проснулся, пока меня не было, и отправился меня искать. Хотя, после позавчерашнего, он не будет просто так болтаться по Поселку. Кто же это сделал, кто включил эту адскую машинку? Дядя Слава? Его люди? Вполне вероятно. Ведет он себя, подчеркнуто, спокойно. Ведь он прекрасно осведомлен о взрыве, срубившем почти всех «тупиков». Да что там  - почти! Всех! Разве Олег, я, да Вовка и остались. А какие из нас «тупики»? Так, название одно. «Центральные» тоже в трауре. Залому с Яхой менты засадили, так остальные в полной растерянности, не представляют, что делать. Уже растеряли половину объектов. А если нет финансовой подпитки. То, что это за бригада. Это не команда, а одно название.
Смотри как ты, а как это все быстро происходит, будто кто-то предвидел такое развитие событий. Забрали Залому, на следующий день сменились хозяева в двух шашлычных, возле Приморского шоссе, принадлежавших «центральным». Прогремел в бане взрыв, а в центральном магазине Качан, любезничает с продавщицами, да как еще. Позавчера, любая из них, послала бы его подальше, а сегодня смехуечки – ****охаханьки, ротик до ушей, улыбочка миловидная, глазки с поволокой. Нет. Тут, абсолютно точно, спланировано все и просчитано заранее. Здесь не случайность, а холодный расчет. Кто от этого выиграл? Ясно кто! Тот, кто остался жив! Кроме «папика» и его бригады, остальные конкуренты развалены полностью.
Вон, МЧС-овцы и пожарные до сих пор ковыряются, пытаясь вытащить из-под обломков тела пацанов.
Да не ковыряйтесь вы там! Всех уже нашли! Все восемь трупов.
Да, я знаю, но вам не скажу!
Итак, менты ковыряться будут. Что, да как, да почему? «Участок» ведь знает, что это Олега дом. Будет мозги сверлить, если найдет Олега.
Куда он делся? Так я не знаю. Может до сих пор дрыхнет в этом сарае, а может, болтается где-то. Главное, чтобы на людей «папика» не нарвался.
Что же произошло? Так. Все конкуренты разгромлены, можно разделять и властвовать. Так что ли получается? Теперь в Поселке один хозяин. Да, похоже, что это именно так! Недооценили парни городского, думали, что это так, пузырь- однодневка, а оказалось, что … Вы кто на небе, кто в тюрьме, а он здесь правит бал.
Веселые перспективы открываются для тружеников полей. Мне-то все по - барабану, лично я этого дерьма нахлебался, я руки в ноги. Или ноги в руки и в город. Пускай там поищут. Какие-то дела у меня остались. Черепушка болит. Интересно, начнутся у меня галлюцинации или нет. Не хотелось бы, чтобы в такой ответственный момент всякие уроды в голове болтались. Как вспомню психушку, так вздрогну!
Ладно, надо остановиться и передохнуть. Блин, все ноги мокрые по яйца, уши мерзнут ужасно. Может снегом их потереть? Говорят, помогает.
Ай, ой, твою мать! Да, помогает! Ух, как щиплет!
Чего это я разорался? Идиот!
Так, о чем же запечалилась старушка? Что-то я хотел, вспомнить, о чем-то подумать. Но о чем?
Во рту пересохло так, аж слюны нет. Надо хоть снега пожевать. Нет, конечно, жажду не утолишь, но хоть немного горло и губы смочишь. Так о чем же я?
Во первых-чемодан. Логично?
Логично! В чемодане деньги. Так, сколько мы там с Олегом насчитали? Сто на сто по пять раз. Нет, это я не про сто грамм в кафе, с пятерным повтором на двоих. Нет, я про баксы. Сто на сто –это десять тысяч и пять упаковок по десять тысяч, это будет.… Тьфу, совсем свихнулся, это же полтинник! Из-за таких денег Дядя Слава может нам башку снести. Но разве в деньгах суть? Мне почему-то показалось, что его что-то иное беспокоит. Что именно? Вроде в портфеле больше ничего не было. Впрочем, мы и не искали. Как деньги увидели, так обо всем и думать забыли. Зачем только было напиваться? А, ё. Вчера же у Юльки день рождения был, точно. Вот я и нажрался. Ну, дурак!
Постой. Я ей кажется, звонил, да нет, точно, я же ей звонил. Конечно, я же еще утром вспоминал, пардон днем, о чем я с ней разговаривал. Так с этим уродцем ее я точно ругался, а вот с ней, о чем разговаривал. Нет, ты погоди, постой.
«Тупики» пошли в баню. У Олега отличная баня. Даже Гаврила, Виталя, Белекоша, Геша, Торчик и прочие предпочитали мыться у него. Помылись, мать вашу! Ведь кто-то знал, что они мыться придут, и заложил мину. Кто бы это мог быть? Кто-то из своих. Нет, об этом надо размышлять на нормальную голову. И чего я прыгаю с одного на другое. Так, начали. Мое начали, не считается. Нет, это я не вам, у меня просто голова разболелась. Зря я с этим Дя-дей Сла-вой пил! Надо было демонстративно отказаться, надо было плеснуть ему в лицо этот мерзкий напиток! Ха-ха-ха! Я что дурак, добро переводить? А вы купились? Ну, вы и идиоты!
Никого нет, чего это я заговариваться стал. Стал-устал-лег-уснул.
Кончай валять дурака. Все. Давай, пописай под елку и вперед, надо Олега искать. Хо-р-р-р-ошо!
Так пойду-ка я по лесу, ведь все равно мокрый, как гад. О чем я? Кто о чем, а вшивый о бане! «Тупики» в баню пошли, Олег пошел в погреб за солеными грибами и капустой. Я сидел и писал в тетрадке.
Точно, я писал свои письма. Точно, бухать не хотелось, и я остался в доме. Нет, я собирался пойти в баню, но вначале позвонил бывшей жене. Так. Ее не было дома. Нет, батя ее сказал, что они здесь больше не живут, и дал мне номер телефона и адрес.
Правильно. Я записал его на обложке тетрадки и позвонил, но никого дома не оказалось, а я ведь всего-то и хотел, что поздравить с наступающим.
Кстати, а где тетрадь? Неужели я ее оставил в доме, когда взрыв прогремел? Точно, когда рвануло, я бросил все на столе и выскочил из дома. Олег уже был на улице. Все полыхало и рушилось. Что потом? Потом мы рванули от туда!
Верно, мы бросились бежать, как зайцы!
Как же я вчера звонил? Как, номер-то простой, я легко номера телефонов запоминаю. Только скажи, я сразу запомню! Блин! Значит, тетрадь осталась в доме. Блин, там и адрес и телефон. Если она попадет в нехорошие руки. То я могу навлечь беду на Юлю и сына. Вот тебе и раз!
Так, а откуда я звонил? Я звонил от Вовчика. Значит, значит, Олег может быть там. Логично? Пожалуй, да!
Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и медленно бреду в противоположном направлении. Не сладко идти по глубокому снегу. Вновь хочется пить и курить, но больше я оплошностей допускать, не намерен.
Народу никого. Все забились в свои щели, как тараканы и сидят у ящиков и смотрят, всякие «рождественские встречи» и «аншлаги».
Как начинаются новогодние праздники, так одну хренотень по телеку показывают. То этого мудилу Саркисяна, нет, Саркисян это спортивный комментатор, а этот… этот Педросян. Точно! То эту дуру, как там ее, ну, которая вечно: «Здравствуйте, дорогие мои!». Эту. Ну, вы поняли.
Я вечно спрашиваю, к кому это она обращается? Кто это «дорогой ее»? Если к мужу или любовникам, то нахрена на всю Россию об этом кричать? Позвонила бы всем, да поздоровалась. А то, они то у нее «дорогие», а у меня в прошлый новый год, денег даже на «шампунь» не хватило. Так и пришлось с чаем возле елки просидеть, смотреть, как «её дорогие» глушили французское «Шампанское» и несли какую-то похабщину. Главное, что самим весело, ржут так, аж морда в телевизор не вмещается, да еще звук пришлось убавлять, а то соседи бы решили, что у меня горячка началась…
Так вот, ржут они, а мне не смешно. Чего потешаются? Шутки плоские, анекдоты старые, вообщем, полнейшее дерьмо. Допил я свой чай, выключил телевизор и лег спать.
Пускай дебилы веселятся, если деньги есть!
Так, как же мне поудобнее к Вовке пройти? Опять крюк придется давать, чтобы по лесу? Вероятно. Тут можно нарваться на «центральных». Они хоть и лишились своих лидеров. Но все еще представляют определенную опасность. Откуда мне знать, что у них сейчас на уме. Вдруг решат, что это «тупики» Заломе ствол подкинули, вот и начнут гасить. А кого гасить-то, коли никого не осталось? Ясен хрен, меня, Олега и Вовку. За какие такие прегрешения, спрашиваю я у вас, господа хорошие? Мы же мирно сосуществовали, точнее, вы же мирно сосуществовали с «тупиками» последние несколько лет, у каждой команды были свои интересы, свой, пусть и не большой, но бизнес. Что же произошло? Вам что, денег мало стало? Так на одном строительстве вы все понакупали себе машин. Ну и что, что не новые? У меня и таких нет. Не воевали бы, глядишь через годик все бы на «ауди» и «тойотах» гоняли. Вот именно, кто-то втянул вас всех, нас всех в войну. Кто же этот – злой гений? Я –то догадываюсь, а вы? Нет, ну тогда я вам говорить не буду! Идите вы вместе со своим Заломой в п…, в тюрьму!
Так, где дом Вовчика? Крайний справа. Точно, вон окна горят.
- Что ты гавкаешь?
Поразвили собак, проходу от них нет.
- Это я! Кто я? Я, он и в Африке я! Володька, это Алексей.
- Что?- спрашивает полупьяный голос.
- Не что, а кто,- поправляю я,- Леша, ё!
- А это ты, чего ты встал у калитки, проходи,- орет Володька.
- Проходи! Ты попридержи своего кобеля.
Вовка цыкает на собаку. Та, поджав хвост, прячется в будке. Я открываю калитку и прохожу во двор. Из будки доноситься не довольное рычание.
Будь ее воля, точно бы слопала! Как же я не люблю этих здоровенных псин. Я бы их только в намордниках держал. Какие воры, какие хулиганы, а вы сами-то кто?
Я захожу в дом. В доме тепло, пахнет дровами. Ох, и натопили же они, черти. Бр-р-р! Скорее скинуть с себя промокшие башмаки и штаны. Найдется же у него пара лишних брюк. Да нахрена мне пара, мне одних штанов достаточно! Да, если можно еще и носки. Захожу в комнату. Ё, что за бардак они устроили? Опять бухают!
- По какому случаю банкет?- спрашиваю я, проходя и разваливаясь в кресле,- или это поминки?
- Ты где болтался?- задает резонный вопрос Олег,- ты ведь еще днем пошел за бухлом?
- А ты ждал, можно подумать!
- Ждал, - отвечает Олег,- а потом пошел тебя искать. Зашел к Вовке, думал, что ты сюда забрел.
- Думал, думал,- ерничаю я,- ты только и думал о том, где бы стакан раздобыть.
- Началось,- не довольно бубнит Олег.
- Постой. А где мы вчера ночевали?
- Приехали! Мы же у Верки были.
- У кого?
- У Верки! Тебе вдруг позвонить приспичило, вот мы и пошли к ней звонить. А потом ты орать стал, что по прежнему любишь свою жену, все ко мне в дом залезть хотел, мол, у тебя там какие-то бумаги ценные остались. Ты что, не помнишь?
Я качаю головой. Допился! Мне почему-то казалось, что мы ночевали во времянке у Валентина, а оказалось, что у Верки. Нет. Все правильно, у Валентина телефона нет. Постой. А с чего я решил, что мы к Вовке пошли? Да, вот голова дурная! Хорошо, что я догадался сюда зайти, а то так бы и шлялся голодный да замерзший по этому сраному Поселку.
- Будешь пить,- слегка покачиваясь и постоянно роняя голову на грудь, вопрошает Володька.
- Спрашиваешь,- отвечает за меня Олег.
Мне наливают рюмку водки и придвигают тарелку с традиционной поселковой закуской, то бишь, солеными огурцами и помидорами, солеными и маринованными грибами, а так же черный хлеб. Ну и какая-нибудь бодяга, на запивку, из смородины или клубники.
- А картоха?- я не спешу рассказывать Олегу о своих сегодняшних приключениях. Вначале выпить, согреться, а уж затем, можно приступать к серьезному обсуждению сложившегося положения. Впрочем, они уже так нарезались, что, как раз серьезного обсуждения и не выйдет где горячее, бойцы?
- Чистить надо,- отвечает Вова и сплевывает прямо на палас.
Допились. Я выпиваю рюмку, абсолютно не думая о последствиях, если суждено свихнуться, то, стало быть, так тому и быть. Закусываю огурцом и беру с серванта пачку сигарет. Блин, как хорошо, как тепло… Я думаю, что у Вовки нас искать не станут, поскольку он вроде, как нейтральный. Нет, он ближе был к «тупикам», но, поскольку, в серьезных стычках не участвовал, то его никто не трогал. Занимается парень каким-то делом, ну и пусть себе занимается. Выпить любит? Ну, а кто в Поселке не пьет? Разве что, у бандитов строгая дисциплина, а остальным до лампочки. «Тупики» в свободное от работы время, позволяли себе расслабиться и накатить рюмку- другую. «Центровые», вообще, кроме спиртного могли еще и шмыгнуться или пыхнуть. А что еще делать долгими зимними вечерами, когда за стенами трещит мороз и воет ветер?  Можно, конечно, в кафе пойти посидеть, но какая разница, и там и тут одни и те же рожи. Разве что, заглянет в привокзальную забегаловку какой-нибудь замерзший садовод, выпьет рюмочку водки, покоситься на бравых, раскрасневшихся ребят и заторопится на автобус. Уж лучше на морозе мерзнуть, чем находиться в компании этих головорезов. О том, что в Поселке существует несколько «хулиганствующих» групп, знали даже садоводы, хотя их, пока, не кто не трогал, руки не доходили. А тема-то была сладкая! Эти вечно что-то строили, достраивали, расширяли и углубляли. Но «хулиганы» считали, что достаточно обложить поборами частных строителей и халтурщиков. Что же касается материалов: кирпича, бетона, леса, досок и прочего, то все равно, все строители старались покупать их у местных коммерсантов, подконтрольных «тупиковым», стараясь не портить отношения с «хулиганами». А то вон, рассказывали, в позапрошлом году, один такой привез стройматериалы с какого-то склада, возле Питера. Где-то подешовке прикупил, по случаю. Ну и что? Ничего, сгорели. Вот так, враз полыхнули, да так, что на утро только и осталось что, пепелище.
Вот и скучают, скучали, в этих кафешках и забегаловках братаны, а все больше дома. Что поделаешь, зима, время безвременья.
- Ну и что ты не спрашиваешь меня, где я был?- выбрасывая сигарету в распахнутую форточку, задаю я вопрос Олегу.
- И где ты был?- уставившись на меня тупым, отрешенным взглядом, спрашивает он.
- У Дяди Славы в гостях.
Эффект? Эффект –ноль!
- А что ты там делал?- это уже Вовка.
- Жрал, да коньяк хлестал,- грубо отвечаю я.
Меня там чуть не убили, во всяком случае, намеки такие присутствовали, а им все до подбородка.
- Постой, а что ты там делал,- повторяет вопрос Вовчика, Олег,- как ты там очутился?
Доходить стало! Я как можно внятнее и подробнее, стараюсь донести до ушей выпивших приятелей мои злоключения.
Похоже, постепенно стало доходить. Во всяком случае, оба слушали очень внимательно. Олег, даже, закурил. Когда он закуривает, то это не значит, что он хочет окончательно «уехать», это означает совсем обратное. Он внимательно слушает и сразу же пытается анализировать ситуацию.
Я посмотрел на него. Так и есть. Пьяный блеск в глазах постепенно исчезал, мускулы на лице слегка напряглись, разглаживая глубокие морщины. Главное, что взгляд становился осознанным.
- Вот так, -  резюмирую я свой рассказ.
Олег молча кивает головой. Вовка отрешенно глядит в потолок. Похоже, его эти проблемы совершенно не касаются.
- Все понятно,- медленно произносит Олег,- так он говорил про чемодан с документами?
- Да,- киваю я.
- А про деньги?
- Про деньги он и не заикнулся, - отвечаю.
- Странно,- Олег морщит лоб и от этого становиться на десять лет старше своего возраста.
-  А много денег?- спрашивает, сидевший до этого индифферентно, Володька.
- Пятьдесят штук,- отвечает Олег.
- Рублей?- Володька напрягается.
- Баксов!
Вову начинает подташнивать, он зажимает рот ладонью и спешно выбегает из комнаты. Мы переглядываемся. Не выдержал напряжения! Слишком значительная сумма!
- Про какие же все- таки документы говорил Дядя Слава?- задает вопрос Олег, то ли мне, то ли себе самому,- я что-то не помню никаких документов, а ты?
- И я не помню,- отвечаю я и накатываю себе новую рюмку водки. Олег отказывается пить, он уже весь в работе.
Я пью. Тепло разливается по телу. Сколько я уже керосиню? Да, пора бы завязывать. Еще пара дней и дурдом мне обеспечен. В печи трещат поленья, в коридоре мурлычет кот, проблевавшийся Володька, бесшумно подходит к телефону и набирает номер.
- Алло, это я….

* * *

Качан, стоял перед Дядей Славой и переминался с ноги на ногу. Дядя Слава давал указания, регулярно поглаживая свою лысую голову.
- Ты меня понял,- он снял очки, в золотой оправе, и положил их на край стола,- сделаешь все так, как я тебе сказал.
Качан кивнул.
- Мужик не обманет, за это я ручаюсь. Документы будут подлинные. Твоя задача, забрать бумаги, передать ему деньги, вот пятьдесят штук, возьми, и проводить его до вокзала. Посадишь на электричку и вернешься сюда. Документы положишь в мой кабинет, ключ возьмешь у Батона. Я завтра приеду, проверю
- Все понятно, Вячеслав Львович,- мяукнул Качан.
- Смотри, башку снесу, если что-нибудь напортачишь!
- А как я узнаю, что это именно те самые документы. Или что они настоящие? – спросил Качан.
- Я же тебе сказал, мужик не обманет. Ему нет резона водить меня за нос, он засвечен по самые уши.
- А может его, того?
- Что того?
Качан изобразил рукой петлю и, для наглядности, наклонил на бок голову и высунул язык.
- Никакой самодеятельности! Деньги – бумаги и все.
- Понял, будет сделано.
«Папик» тяжело вздохнул и развалился в кресле. Если бы ни неотложные дела в городе, он бы сам поехал на встречу, но городские проблемы требовали его срочного вмешательства. Он и так распихал всех наиболее смышленых по различным делам. Киргиз с Дыней разбираются с малолетками, Ванька с Петрухой поехали в Зеленогорск. Остались Качан, Батон, да несколько юнцов. Вроде, Качан самый опытный и смышленый. Кого кроме него послать? Может Батона ему в придачу? Да ладно, один справится, делов-то!
- Да, - вспомнил «папик»,- звонил человек, сказал, что у «тупиков» сегодня сходка. Вроде на Александровском. Надо прочухать это дело. Если это так, то передай «саперу», что…. Впрочем, лучше кликни его ко мне.
Качан удалился. Дядя Слава размышлял.
А что если их всех, одним махом, раз и все. Надоело мне в бирюльки играть с этими жлобами. Мировую, видите ли, заключили. Будет вам мировая! Гадите там же, где и едите! Я же по-хорошему предупреждал, нет, ни черта не понимают. Бандиты сраные. Тьфу! Какие они бандиты, им бы в навозе ковыряться, а они в рэкетиров играют. Не, ну «тупики» еще куда ни шло, они хоть соображают, что главное это бизнес, а стрелять и кулаками махать не дело, для солидного человека. Пусть этим молодежь занимается. А «центральные», блин, они, вообще, бесприделщики, им человека завалить из-за пустяка, что два пальца обоссать. А все этот Залома, в очко ему мать, нахватался на зоне всяких зековских понятий. Вот и культивирует их среди своих отморозков. А хитрющий, сволочь, его голыми руками не возьмешь. Осторожничает, охраны выше крыши. Это не то, что Гаврила сотоварищи, эти бесшабашные. Раз заключили перемирие, то делай что хочешь. Нет, ребята, пора брать бразды правления в свои руки, пора наводить жесткий порядок. Скоро и лето, не за горами, скоро надо будет деньги лопатой грести, а не сопли жевать. Вот мы и посмотрим, кому что достанется.
«Папик» принял решение: « Пора становиться полноправным хозяином Поселка, а это будет не плохим трамплином, для возвращения в город».
Качан зашел в соседний дом и поднялся на второй этаж. Около окна, на кровати спал «сапер», совсем еще молодой парень, но уже воевавший в Абхазии. Он растолкал «подрывника», как сам называл парня и сообщил ему, что того ждет босс. Парень продрал глаза, оделся и спустился вниз.
«Что - то Дядя Слава замутить собрался»- подумал Качан, заваливаясь на свою не убранную постель. Как старший, он. В отличие от совсем молодых, жил в отдельной комнате, как, впрочем, и все старики, первого призыва.
Закурив, хотя это и не приветствовалось «папиком», Качан достал из кармана пять перевязанных толстых пачек американских денег и бросил их на тумбочку. «На кой отдавать их этому холую? Можно и по-другому все решить. Надо только подумать». Он зевнул и закрыл глаза, до встречи с человеком оставалось три часа.
Встретились они напротив дзота времен финской компании тридцать девятого года. Дзот был весь искорежен и его бетонные куски торчали из - под снега, как.… Впрочем, это не суть, что там из чего торчало.
Киргиз сразу узнал клиента. Это был тот замухрышка, который приходил к «папику» в начале недели. Они что-то долго перетирали за закрытыми дверями и вот теперь это хлыщ, должен передать Качану какие-то бумажки, взамен за крупную сумму денег.
Поздоровавшись, мужчина сразу же спросил:
- А что, Вячеслав Львович сам не пришел?
- Он по делам уехал,- ответил Качан,- я имею все полномочия на заключение сделки.
- Хорошо,- гхымкнул дядька,- деньги привезли?
Качан полез за пазуху и вытащил полиэтиленовый пакет.
- Пятьдесят тысяч зеленых, можете пересчитать.
- Ну, что вы. Я полностью доверяю Вячеславу Львовичу, - занекал он и добавил,- мы с ним давние знакомые.
«Плевал я, знакомые вы или нет»,- подумал Качан, глядя, как мужик скрюченными пальцами запихивал драгоценный пакет в свой потертый портфельчик. Ему стало не по себе. Что-то темное зародилось в его сердце. «Чем я хуже других?»- решил он – «Возьму-ка я инициативу в свои руки, авось Дядя Слава оценит!».
- Пожалте, молодой человек,- произнес дядька, убрав деньги в портфель и протягивая Качану бумажную папку,- здесь все документы. Все подлинники, можете проверить.
- Вячеслав Львович вам тоже доверяет,- сказал Качан и бросил папку на торпеду автомобиля,- садитесь, я подвезу вас до вокзала.
- Спасибо,- ответил мужчина и, прижимая к груди портфель, забрался в машину.
Качан захлопнул дверь и повернул ключ зажигания. Мотор заурчал, через мгновения автомобиль плавно покатил по направлению к вокзалу.
Не доезжая до вокзала примерно метров пятьсот, Качан, неожиданно, свернул в узкий не освещенный проулок. Пошел крупный снег, налипая на лобовое стекло. Качан включил дворники.
- Так безопасней,- сообщил он мужику, который заметно занервничал, следя за действиями Качана,- там конкуренты. Могут перехватить. Сейчас через объезд проедем и выскочим прямо напротив платформы, но с другой стороны,- успокоил он мужика.
Мужчина кивнул. В объезд, так в объезд.
Вдруг машина дернулась и забуксовала. Качан чертыхнулся и, не глуша мотор, вылез из машины, посмотреть, что же произошло.
- Завязли, бляха муха,- выругался он, залезая в салон.
- Так может я пешком тогда дойду?
- А я, я что, куковать здесь должен?
- Может позвать кого-нибудь, чтобы дернули? – предложил мужчина.
- Кого тут позовешь,- усмехнулся Качан,- в такую погоду все дома сидят да в карты дуются.
Нет, конечно Качан мог бы просто достать из кармана сотовый телефон и позвонить «на базу», через пятнадцать минут за ними бы приехали и вытащили их из сугроба, но он этого не собирался делать.
- Надо толкать,- изрек он.
- Как? - не понял дядька.
- Вы сейчас вылезете, упретесь руками в кузов и будете давить, я же постараюсь выехать из этой ямы.
- А получиться?- вздыхая, спросил мужчина, надевая вязаные рукавицы и вглядываясь в лицо бандита.
- Должно получиться.
Мужчина вылез из салона автомобиля, кряхтя, прошел по глубокому снегу, уперся руками в капот. Качан нажал на сцепление. Из- под задних колес машины полетели комья снега и грязи. Мужик аж вспотел, до чего старался, до чего же сильно ему хотелось, побыстрей покинуть этот темный проулок.
Качан полез в бардачек и вытащил из него пистолет, который всегда находился при нем. Подержал его в руке, как бы взвешивая, затем засунул в карман и вылез из машины.
- Погодите,- он подошел к мужику,- давайте вместе попробуем. Я поставил на «нейтралку», авось вдвоем справимся.
Они дружно уперлись в капот. Машина не поддавалась, да и как она могла поддаться, если стояла на «ручнике». Киргиз сделал шаг назад, вроде, как отряхнуться, вытащил из кармана ствол. Зажал его в руке и с короткого размаха опустил его на голову мужика. Мужчина обмяк и повалился на бок, уткнувшись лицом в сугроб.
Качан забрался в салон и, включив двигатель, не много отъехал. Затем вышел из машины, поднял безжизненное тело и затащил в салон. Мысли роились в голове, как пчелы. Наконец, Качан решил сделать так, как и задумал заранее. Он выехал на главную дорогу, не много проехал вперед, развернулся, остановился, не выключая мотор, выволок мужика из салона, снял с его головы шапку-ушанку, вытащил пистолет, засунул его в шапку, чтобы заглушить звук выстрела, приставил к затылку дядьки и нажал на курок. Столкнув тело в канаву, он прыгнул в машину, дал задний ход. Поравнявшись с высоким забором, он бросил пистолет на территорию, следом полетела шапка-ушанка. Проделав эту не хитрую операцию, он втопил на газ и умчался прочь.
Звук выстрела был на столько глухим, что на него никто не обратил внимание и если бы не припозднившиеся пассажиры не возвращались из города в родные «пенаты», то труп мужчины пролежал бы в канаве неопределенное время, поскольку его просто бы замело разгулявшимся снегом.
Уже возле заброшенного карьера Качан остановил машину и стал набирать номер телефона.
- Алло, милиция? Я видел, как такие-то такие-то, он описывал приметы Заломы и Яхи, напали на человека возле вокзала. Да, где поворачивает автобус. Кто говорит?
Качан отключил телефон:
-  Говорит Москва,- хрюкнул он и довольный собой отправился на базу. Завтра … нет, шефу ничего говорить не буду, скажу, что документы забрал, мужика до станции довез, но дожидаться электрички не стал. Пусть поорет малость, не убивать же меня из-за того, что этот дятел на «центровых» нарвался!
За одну ночь Качан разбогател на пятьдесят тысяч долларов. Это была сумма, даже часть которой он не заработал за несколько лет, верой и правдой служа «папику». Вот и компенсация! Закинув папку с документами в портфель, Качан бросил его на заднее сидение и посигналил. Ворота открыл боец. Качан проехал на территорию и въехал а подземный гараж. Тащить портфель к себе в комнату, он не решился, вдруг кто-нибудь заметит? «Подожду до завтра, все равно лысый только завтра вернется» – подумал он, закрыл машину и поднялся к себе в комнату.

Разгневанный «папик» широкими шагами возвращался в свои апартаменты, следом за ним семенил здоровенный Качан, как побитый пес, пряча быкообразную голову в широкие плечи. «Если этого придурка будут пытать, и он расколется про деньги, то мне несдобровать»,- размышлял Качан, глядя на сверкающую лысину Дяди Славы.
Но, Качану, относительно повезло. Едва эта пара поднялась на порог, как из двери покачиваясь, нет, шатаясь и держась за окровавленную голову, показался Батон.
- Что еще!?- завопил «папик», предчувствуя неладное.
Батон качнулся и рухнул со ступенек вниз.
Дядя Слава и следом Качан вбежали в комнату. В комнате находился лишь один грузчик. Когда «папик» и бык вбежали в нее, он как раз приготовился налить себе стопку дорогого коньяка. От неожиданности и испуга, рука у Борьки разжалась и,… рюмка полетела на пол.
- Где он? – заорал Дядя Слава.
Испуганный грузчик, пойманный «на месте преступления», лишь моргал глазами, силясь, что-то сказать, но не один звук не смог вырваться из его дрожащего рта.
«Папик» кинулся в гостиную. Окно в помещении было распахнуто настежь, в комнате было пусто. Дядя Слава высунулся в окно. Следы из-под окна вели по направлению к воротам. И хотя, дорожки возле строений  были тщательно вычищены от снега, «папик» любил чистоту и порядок, он почувствовал, кожей почувствовал, что пленник удрал. Рыча, как раненый лев, босс бросился на улицу к воротам, пугая своим свирепым видом грузчика и Качана.
Вернувшийся охранник, испуганно смотрел, на приближавшегося, разъяренного шефа.
-  Где он?! – сквозь зубы процедил Дядя Слава.
- Кто? – дрожащим голосом, предвидя или, точнее, предчувствуя бо-о-о-льшие неприятности, спросил молодой бычок. Услышав, как завыла сигнализация, он, забыв про свои обязанности, бросился на вой, оставив калитку открытой.
- Где он?! – повышая голос, прокричал «папик» прямо в ухо пацану,- где Орлов?
- Я…,- запинаясь, хотел ответить он, но тяжелый удар в живот, поверг его на землю.
- Ты где сучара был? – орал патрон на несчастного охранника,- я тебя спрашиваю, где ты только что был?
- З-здесь,- решил, соврать парень. Если он скажет правду, то последствия могут быть ужасными.
- З-з-здесь, - передразнил «папик»,- значит, ты ничего не видел и не слышал, я правильно понял?
Парень закивал. Дядю Славу, аж перекосило!
- Значит, он или спрятался на территории или перелез через забор, так по-твоему? – спросил он, немного успокоившись.
Парен вновь закивал.
- Ищи! Даю тебе пять минут,- сказал он парню и повернулся к Качану,- бери пацанов и быстро на дорогу, он не мог далеко уйти, если в лес не поперся.
Качан бросился выполнять приказ. Вскоре забитый бойцами «джип» выскочил из ворот и, выхватывая светом фар, запорошенные снегом, участки  темной дороги, исчез из вида, растворившись в морозной пелене.
На столе в кабинете у Дяди Славу трещал телефон, но абонент не отвечал, как не отвечал он и на «зов трубы», сотовый телефон валялся на полу, в углу гостиной.
Дядя Слава прохаживался вдоль забора, поглядывая на часы, до истечения отпущенного бойцу времени, оставалось одна минута. Не смотря на стужу, «папик» не чувствовал мороза, хотя и был в одном пиджаке.
Прибежал запыхавшийся охранник, Дядя Слава взглянул на часы. Прошло почти ровно пять минут, без трех секунд. «Наверное, за домом стоял» – подумал он, глядя на раскрасневшееся лицо парня.
- Ну?
- Нет нигде, я все обыскал,- тяжело дыша, ответил парень.
- Неужели все успел? – с сарказмом продолжил допрос босс.
- Все,- кивнул парень.
- И нигде нет?
- Не-а!
- Значит,- патрон сделал небольшую паузу и посмотрел на забор, поверх которого были натянуты оголенные провода, с пропущенным по ним электрическим током,- он через забор махнул. Да, стало быть, через забор, раз на территории его нет, а через ворота он проскочить не мог, поскольку ты добросовестно нес дежурство. Верно?
- Ага,- согласился бычок, не подозревая, что задумал «папик».
- Тогда давай,- Дядя Слава показал глазами на забор,- покажи мне, как он умудрился это сделать.
У парня потемнело в глазах, он знал, что стоит едва прикоснуться к проводам, как мощный разряд тока мгновенно умерщвит незадачливую жертву. Он машинально попятился назад.
Приковылял Батон, держась правой рукой за разбитую голову.
- Еще один охранничек,- язвительно проронил Дядя Слава.
Батон виновато промолчал.
- Помоги юному дарованию, взабраться на забор,- приказал он,- пускай покажет класс.
Батон охая, двинулся в сторону парня.
- Я, меня…,- запинаясь, плаксивым голосом загундосил тот.
- Тебя не было на воротах. Так? – больше утвердительно, чем вопросительно сказал «папик».
- Я…,- у парня из глаз хлынули слезы.
- Лезь,- хладнокровно произнес хозяин,- Батон, проследи,- и направился в дом, согреваться.
Ток был выключен, потому что под тяжестью снега, провода провисли, где-то их закоротило, а электрик, так еще и не подъехал. Когда Батон пришел и сообщил «папику», что пацан переблевался и обделался со страху, когда забирался на кирпичную ограду, то Дядя Слава лишь поморщился.
«Какой дерьмовый выдался денек»,- размышлял он, глядя, как корчится на снегу «юное дарование», все облеванное и обдристанное. Наказание страхом, было покруче, чем физическая боль.
Вячеслав Львович сидел в кресле и думал.
Вчера ночью были взорваны основные лидеры «тупиковых», как сообщил ему источник в милиции, из разрушенной, искореженной бани, точнее, из-под того, что от нее осталось, извлекли обгоревшие и изуродованные тела восьмерых человек. Кто-то сообщил в милицию, что видел, как Залома и Яхон убили какого-то человека. Во дворе заломовского дома сыщики обнаружили орудие убийства, которое было закопано в снег. Судя по описанию, убитым был Веревкин. Вероятно, убили с целью грабежа, во всяком случае, денег при нем не обнаружили. Странно, почему они не избавились от оружия? Может, не рассчитывали, что столь оперативно сработают менты? Но куда, в таком случае, делись деньги? Почему их не нашли? Нонсенс! Деньги спрятать успели, а ствол оставили! Не похоже это на Залому, больно он хитер и осторожен. Но это не суть, Залома арестован и находится в Сестрорецком изоляторе. Где вы конкуренты? Ау! Так, что еще? Вот- вот должны вернуться Киргиз и Дыня. Судя по всему, с хорошими новостями. Вот эти молодцы, и товар вернули, да еще и деньги нажили. Да, почему они до сих пор не позвонили?
Дядя Слава поднял с пола «трубу». Работает! Если в течение часа не позвонят, то звякну сам.
Теперь о грустном. Эти двое придурков имеют на руках документы, которые могут осложнить мне жизнь. Так. Но при одном условии. Если они попадут в руки тем, кому захочется со мной разобраться. А как они найдут тех людей? Да, как?
«Папик» встал, подошел к сейфу, нажал несколько кнопок, набирая секретный код, повернул ключ и достал из, стального чрева, сейфа копии документов, затем протер запотевшие очки и принялся просматривать бумаги.
«Если очень захотеть, можно в космос улететь…» – пропел он, разглядывая один документ. В нем фигурировала фамилия одного известного, ныне, авторитета. Если парни не дураки, если сумеют сопоставить все данные, то они смогут понять общую картину и захотят продать информации этому человеку. Возможно, что они даже найдут его, мир-то тесен, но вот последствия…. Вряд ли он станет платить им, скорее просто уберет, как не нужный хлам. Вот только мне от этого не легче. Нет, не стоит рисковать! Сейчас задача номер один, найти парней и документы.
Дядя Слава задумался.
«Надо бы и ментов подключить»,- решил он и стал давить на кнопки телефона.
- Алло. Миша…
Вскоре к особнякам подъехал «джип», братва ругаясь, вывалила из него, от нее отделился один человек и направился в дом к Дяде Славе. Постучал и открыл дверь, глядя на шефа виноватым взглядом, как нашкодивший ребенок, только что, опрокинувший кружку с молоком. По одному его виду можно было догадаться, что поиски не увенчались успехом.
- Затаился где-то, гад,- смиренно произнес Качан, заранее предчувствуя реакцию «папика».
«Папик» молчал, стараясь сохранять спокойствие и не дать выплеснуться негативным эмоциям. Менты перекроют шоссе и вокзал, уйти им будет необычайно сложно. Не попрутся же они пешком до Солнечного? Путь не близкий, да и погода соответствует, но на всякий случай. Надо пацанов к мосту на Солнечное отправить, другой дороги у них нет.
- Вот что, любвеобильный ты наш,- сказал «папик», выбери двух бойцов и пошли их «на родники», пускай в машине посидят, покараулят, вдруг твои приятели нарисуются.
Качан виновато опустил голову.
 - На вокзал двоих пошлешь,- продолжил Дядя Слава, - и к переезду. Там будут менты, но пусть не трухают, это я просил помочь. Если их поймают, то сразу же сюда. Все понял или к зазнобе опять рвануть захотелось?
Качан покраснел.
- Будет сделано,- ладно, отчеканил он.
- Вперед!
Едва Качан скрылся за дверью, бегом бросившись выполнять поручения шефа, как дверь вновь отварилась, и на пороге возникли две облепленные снегом фигуры, это были Киргиз и Дыня.
- Добрый день,- поздоровались напарники с боссом.
Тот поднялся на встречу бойцам и пожал каждому руку.
- А что не позвонили, как договаривались, – спросил Дядя Слава,- чего в потемках-то было тащится?
- Трубку никто не снимал,- ответил Киргиз.
- Да? Странно, хотя… Ну, как рука?- обратился он Дыне, пока Киргиз ставил дипломаты на журнальный столик и открывал их, демонстрируя шефу их содержимое.
- Ничего, только ноет не много,- ответил Дыня,- я вот, что хотел вам сказать…
Киргиз, вернувшийся назад. Слегка подтолкнул приятеля и, не давая ему продолжить, сказал:
- Мише бы отдохнуть не много, а то он не важно себя чувствует.
- Конечно, конечно,- согласился Дядя Слава,- иди Михаил, отдыхай, поправляйся, выздоравливай скорее.
- Я вот что…, -хотел, было продолжить начатую фразу Дыня, но Киргиз вновь перебил его.
- Я провожу Мишу до комнаты, а потом обо всем доложу,- сказал он, плечом оттесняя приятеля поближе к двери.
«Папик» согласно кивнул и принялся изучать содержимое дипломатов. Впрочем, что там изучать? И так все ясно, в одном деньги в другом белый порошок Отлично поработали ребята!
- Послушай Дыня, ты давай, кончай,- увещевал Киргиз приятеля,- пойди выспись, как следует, и с трезвой головой принимай решение. Не пори горячку, авось и все рассосется.
- Не рассосется,- мрачно ответил Дыня и, сопровождаемый другом, понуро побрел в свою комнату.
Когда Киргиз, через некоторое время, вернулся в кабинет к боссу, тот разговаривал с кем-то по телефону.
- Да, я понял. Хорошо. Что? Деньги? Сколько? Какую сумму они называют? Пятьдесят штук! Чемодан, а портфель? Понял. Что? Нет, сейчас же. Пусть пьют! Ты поаккуратней будь. Все!
Дядя Слава положил трубку и отрешенным взглядом посмотрел на вошедшего Киргиза. Он соображал.
- Покликай Качана ко мне,- попросил он Киргиза,- да, пускай пошевеливается. И сам приходи.
Киргиз вышел и столкнулся лицом к лицу с Качаном.
- Тебя,- он кивнул головой в сторону начальственного кабинета.
Качан, почему-то, забеспокоился. Когда он вошел в апартаменты босса, то над его головой разразились гром и молния. Дядя Слава, не стесняясь в жестах и выражениях, давал понять подчиненному, что его ожидает в ближайшем будущем. Честно сказать, будущее у Качана выглядело далеко не безоблачно. Можно сказать, покрылось оно густыми, черными тучами.
- Так ты говоришь, что проводил мужика до платформы?!- кричал «папик», размахивая перед носом Качана пистолетом, - отдал ему деньги, подвез до вокзала и вернулся на базу!?
Качан догадался, что каким-то образом, Дядя Слава узнал про позавчерашнее происшествие и попытался оправдываться:
- Он первым на меня набросился…
- Пристрелю, как собаку! Ну ладно, завалил ты мужика, хотя я тебе приказывал, я тебя предупреждал, чтобы не один волосок не упал с его головы, так ты еще крысятничать вздумал. Ты еще братанов опустить решился, вошь ты рейтузная!
Киргиз стоял и только хлопал длинными ресницами. Все, что, в данный момент происходило, было, ему не слишком понятно. Он лишь догадался, что в их отсутствие, произошло какое-то чрезвычайное происшествие.
- Я хотел отдать, но тут эти…
- Отдать хотел?! – орал «папик»,- так почему же ты ничего не рассказал, почему мне не сказал?
- Я хотел, а тут…
- Что тут?
- Ну, парень убёг!
- Ах, убёг! Если он и сейчас убежит, то я тебя пристрелю, как бешеную собаку, так и знай!
- Что, нашли?
- Собирайтесь, живо! Киргиз, ты едешь с нами,- обратился он к Константину.
- Хорошо,- невозмутимо ответил тот.

* * *

Вовка вернулся в комнату, вытирая мокрую рожу махровым полотенцем.
- Что случилось?- спросил его Олег.
- Перепил наверно,- ответил тот, надевая свитер.
- Что, замерз?- с меня пот льет, от водки и жары, а этот свитер напяливает.               
- Нет,- говорит Вовка,- пойду, подышу свежим воздухом, может, полегчает маленько. Нет, а вы сидите, сидите, я не на долго, сделаю кружок вокруг дома и вернусь.
- Может и нам прогулятся?- предлагает Олег.
- Я уже нагулялся сегодня,- отвечаю я, выходить на мороз, совершенно не хочется. Здесь уютно и тепло, а там того и гляди. Метель начнется.
- Ладно,- соглашается Олег,- переждем снегопад и рванем к дому.
- Это куда?- спрашивает Володька.
Олег пожимает плечами. Нет, не то чтобы Олег не доверяет Вовке, он свой человек, просто он и сам пока не знает, куда нам двигаться. Ясно одно, надо, как можно скорее забирать портфель с деньгами и рвать из Поселка когти. Куда? Мне кажется, что с такими деньгами у нас в городе проблем не будет, тем более приятелей куча. Нужно только забрать деньги и тетрадку с Юлиным адресом, я не имею право подставлять ее и ребенка. Где же я ее оставил? Наверняка в комнате у Олега.
- Какую тетрадку?- вопрошает Олег, когда я пытаюсь объяснить ему ситуацию,- если нас ищут, то в первую очередь устроят засаду именно возле моего дома.
- Но там же менты!
- Тем более, заметут,- доказывает Олег свою правоту,- они все куплены Дядей Славой, ты разве не знаешь. Вон Мишка, участковый, только и шустрит на него, совсем свои непосредственные обязанности забросил.
Мне все равно, я знаю, что однозначно проникну в дом и заберу пропажу. Ментам мои откровения вряд ли будут интересны, а вот людям «папика» вполне пригодятся, для того, чтобы отыскать мою персону. Да, я готов был бы отдать все эти дерьмовые деньги, лишь бы с моей бывшей семьей ничего не случилось.
Я смотрю в глаза Олегу и он понимает, что меня не переубедить.
- Хорошо,- соглашается он,- тогда мы разделимся. Я пойду за портфелем, а ты за своей тетрадкой. Встретимся у вокзала перед отходом последней электрички. Ее в расписании нет, но Ирка Нерадова сказала, что со второй платформы отходит поезд через Сестрорецк в половину первого. Если нас и будут караулить, то только до двеннадцати ноль пяти. Да. Вот еще что. На всякий случай. Портфель будет находиться в камере хранения номер пять, а код, код – год нашего рождения. Понял?
- Не дурак. Но почему тачку не поймать? – спрашиваю я,- так быстрее получится и, по моему, безопаснее.
- Если они в серьез решили нас отыскать, то они постораются перекрыть все возможные пути отступления, и на переезде будут стоять и на вокзале. Эта незапланированная электричка, наш последний шанс убраться от сюда сегодня. Если не получится, то придется отсиживаться где-то у знакомых, но есть вероятность, что в конце концов нас найдут Шило в мешке не утаишь, тем более, ты же понял серьезность намерений Дяди Славы.
- Еще бы, он все любезничал, любезничал, подначивал меня, потом, как возьми и скажи, мол, жить вам ребята осталось совсем не много. Может не так, но что-то в этом духе.
- Что-то Вовка долго шляется, пойдем на крыльце покурим, а то здесь уже дышать нечем,- предлагает Олег.
- Пошли.
Мы накидываем свои куртки и выходим на морозный воздух. Вовка стоит на дороге, курит  и, как будто, к чему-то приглядывается или прислушивается. В будке не громко рычит собака. Не довольная присутствием чужих. Курить не хочется, и я просто сажусь на корточки и беру в руки льдинку. Руке становится холодно, лед медленно тает в ладони. Олег молчит, наблюдая за Вовкой. Похоже, тот кого-то ждет, переминаясь с ноги на ногу, он постоянно смотрит в сторону шоссе. Мы стоим на неосвещенном месте и нас ему не видно.
- Ну что, пойдем, пора в путь-дорожку?
-Давай еще немного постоим, подышим воздухом,- отвечаю я тихо,- когда еще представится такая возможность?
- Не знаю,- говорит Олег, может…
Он не успевает закончит фразу, потому что, мы оба замечаем. Как к дому приближаются три едва различимых силуэта. Вовка идет им на встречу. Кто бы это мог быть? Мы внимательно вглядываемся в темноту. Вовка подходит к темным фигурам и что-то показывает и объясняет им, все время оборачиваясь в сторону дома. Вероятно, выслушав его, одна из фигур что-то говорит другой, та поворачивается и идет вдоль соседнего участка, огибая Вовкин дом, две оставшиеся следуют в сторону дома, вслед за хозяином. Мы переглядываемся и одновременно одна и таже мысль посещает наши мозги. Неужели? Вот почему он вдруг бросился блевать, услыхав про деньги, вот почему он так долго отсутствовал, вот почему он решил проветриться. Ну и сука же ты, Вовчик!
Мы украдкой поднимаемся по ступенькам и проходим в прихожую. Я спешно натягиваю мокрые ботинки, из которых идет пар. Олег уже одет. Мы прикрываем входную дверь и выходим через заднюю дверь, ведущую к бане и туалету. Я защелкиваю щиколду. Теперь бегом огородами и лесом. Нам в разные стороны, Олег во времянку, я в дом к Олегу. Времени в обрез, но мы должны их опередить, это наш единственный, пожалуй, шанс и если мы его не используем, то могут быть плачевные последствия для нас обоих.
Черные остовы домов и сараев на белом снегу. Олег уже перелез через забор на соседний участок и прижимаясь поближе к темному дому, прегибаясь рысью бежит вдоль него. Позади залаяла собака, значит непрошенные гости подошли к двери дома. Я ускоряю шаг и обхожу деревянную баню. Какой-то слабый треск, с торца строения, заставляет меня остановится. Я напрягаю свой слуховой аппарат и различаю чье-то прерывистое дыханье. Вероятно это третий, который решил обойти нас с тыла. Я прежимаюсь к стене бани и жду. Рядом поленница, я осторожно беру верхнее сучковатое полено и заношу его для удара. Из-за бани появляется чья-то темная фигура, она делает шаг в моем направлении и я, обрушиваю на нее всю силу своего удара. Человек бесшумно падает в снег. Я наклоняюсь и поднимаю, выпавший из его руки предмет. Это пистолет. Да, здесь в такие веселые игры можно играть только при наличии вот таких вещей. Перевернув несчастную жертву, я совсем не удивляюсь, увидав в нее, своего сегодняшнего знакомого, который все время порывался, сунуть мне в морду кулаком. Вот ведь, как судьба распорядилась, он хотел сунуть мне, а получилось наоборот.
Для верности, я еще раз саданул ему по башке поленом, прислонил обмякшее тело к стене баньки, сунул пистолет в карман и стремглав, бросился прочь. Сейчас те двое обнаружат, что в доме никого нет и кинуться в погоню.
Интересно, я этого Качана не того, не отправил на тот свет, не убил его? Вы когда-нибудь убивали?


* * *

- Ты когда-нибудь убивал? – спрашивает меня молоденькая, лупоглазая мочалка, сидящая напротив меня, внимательно изучая, мою не бритую физиономию….
Сижу я, значит, дома, жую сопли и в потолок плюю. Слюна обычно до цели не долетает, а все наровит вниз шлепнутся и все больше мне на рожу, закон, понимаете ли, всемирного тяготения. Все предметы и люди притягиваются к земле, ну это-то понятно, все там будем, и., что любопытно, друг к другу. Это не в смысле того, как притягиваются мужчина и женщина, там все понятно. Когда они притягиваются, ну, эти мужики и бабы, тогда искрит. Вон у меня жена шлюха, вот у нее сейчас с ее уродом ой, как искрит! А мне скучно, я плюю в потолок и испытываю на своем лице третий закон Ньютона. Только этому хлыщу яблоко на башку свалилось, так, что он с копыт брякнулся, а мне моя собственная слюна на фейс, и никакие законы Орлова в голову не лезут. Вдруг раздается телефонный звонок. Эти трели всегда случаются в самый неподходящий момент, только у меня мысль наклюнулась, на счет какого-то великого открытия, а эти звонилки спугнули ее к чертовой матери! Ну что? Делать нечего, встаю и подхожу к телефону:
- Але!
Я не слишком любезен, потому что у меня нет денег даже на пиво, потому что моя жена – шлюха, потому что… Да что это я заладил: «потому что, потому что», настроение у меня дерьмовое, вот и «потому что!».
- Але, Леха?
- Ну,- отвечаю.
- Это Олег!- раздается в трубке знакомый басок. Как же, как же сто лет не слышал его.
Олег, это не тот Олег, который с Поселка, это другой, мы вместе в школе учились, этого зовут Олег Харитонов, у него еще братан есть близнец, того Игорем зовут и, представте себе, фамилия у него тоже Харитонов. Во какая странная штуковина получается. Впрочем, чего здесь странного? Короче, Олег обычно звонит когда вденет, так по-трезвяне ему лень языком чесать. Бывало, позвонишь ему в прекрасном расположении духа, опять же, деньги бренчат в карманах, ну и настрой соответствует, а он начинает что-то плести про плохое самочувствие или какие-то мифические дела, вообщем, пургу метет. Ладно, не хочешь, как хочешь, пойду к ларьку пиво хлестать. Договариваемся созвониться на следующей неделе. Проходит год и, на тебе, звонит. Точно, уже косой. Сидит себе на Комендантском и хлещет пиво или водяру «в одно рыло». Что за манера у него такая, в одиночку пить? Неужели не хочется с кем-нибудь посидет, поговорить, прогулятся где-нибудь на Невском или по набережной пошлятся? Нет, будет сидет, лакать горькую и смотреть телевизор. Нет, Олег парень не плохой, только ссытся и глухой. Шутка! Он, действительно, стремный пацан. Вечно у него в башке столько творческих планов, едрен батон! Что мы с ним только не занимались. И сценарии для клипов Шевчука писали, и передачу для автолюбителей разрабатывали, и в институт кино…, черт, забыл как эта помойка называется, короче, пытались поступить. Сейчас у него новая идея, решил книги начать писать, меня, конечно, в соавторы взять хочет. А мне что, мне все равно, хочешь писателем стать, давай что-нибудь сбацаем, что-нибудь эротичное с криминальным подтекстом. Мне все равно делать нечего, ни работы, ни денег. Это мне надо бы инициативу проявлять, а не ему. Он то имеет не плохую работенку, во вском случае, на хлеб и водку денег хватает, а ему все неймется. Я же говорю – творческая личность. Только все эти идеи почему-то посещают его после второй рюмки, а на телефон садиться, он начинает после четвертой, в промежутке, когда третью пьет, он музыку слушает и обмозговывает нарянувшую на него гениальную мыслищу: «С кем бы ее обсудить?». Да, чего тут думать, подсказывает ему четвертая рюмка, позвонить надо этому придурку Орлову, он все равно ни хрена не делает, лежит себе и сопли жует.
Ах, как угадала собака!
-Привет Олег, давненько, давненько не слышал я твой ласковый голосок,- стебусь я. А как тут не постебаться, если он уже на кочерге, как я и предвидел. Блин, не может тверезым позвонить. Впрочем, может это и к лучшему, что он кривой, легче будет из дома вытащить.
- Здорово! – басит он, слегка заплетающимся языком. Вообще, язык у него без костей, если ему шлея под хвост попала, то его не остановить, языком метет, как помелом машет.
Короче, поскольку мы не общались почти год, то естественно накопилось множество различных новостей, которые надо немедленно довести до моего сведения. Хотя, особых-то новостей и нету. Скучно живем братцы! Может от того, что остальные весело живут? Что-то потеряли мы с возрастом, что-то утратили, а что понять не в силах. Куда-то исчезли искорки в глазах, куда-то испарилось желание оттянуться в веселой компании, да само желание жить, исчезло. Какая это жизнь? Это сплошное существование.
Вообщем, втирает он мне про какие-то свои делишки, сообщает о том, что уже принял на грудь двести пятьдесят… Я как услышал, так у меня аппетит пропал, хотя и жрать-то у меня нечего. Он что-то гнет, а я все про «двести пятьдесят» думаю. Как бы мне его раскрутить, в город вытащить, глядишь, может что-нибудь обломится.
- Слышь, Олег,- встреваю я в его бесконечный монолог. Хотя нет, он иногда, с переодичностью в пять минут, задает вопрос: « Ну, а как у тебя дела?», но только я приготовлюсь ответить, что-то типа того, «спасибо, х…во!», он вновь, перебивая меня, устремляется в свои словесные дебри.,- слышь, Олег, а ты не хочешь встретиться, поболтаться по Невскому, по Садовой, как в старые добрые времена?
Олег, будто не слышит меня и продолжает рассказывать о том, как он впервые забрел в казино. С таким восторгом он описывает мне, как просадил в рулетку сто рублей. Подумаешь, если бы ты сто тысяч просрал, а лучше еще и баксов, тогда другое дело, а то какие-то сто деревянных.
Я выслушиваю его тирраду и смотрю на часы, если так и дальше пойдет, то его точно из дома вытащить не удастся. Я снова перебиваю его и повторяю вопрос.
- Короче, мы встречаемся или нет?
- Может завтра,- мнется Олег,- я малость выпивши.
Можно подумать, что я не слышу какой ты, пьяный или трезвый. Правильно, ты уже дернул, а я трезвый и злой.
- Завтра я занят,- говорю я. Черто-с два я завтра занят! Я, вообще, свободен постоянно, меня мутит уже от этой свободы. Вот раньше, когда я еще работал, сидишь на работе и маешься дурью, а домой не уйти, положено отрабатывать восемь часов, А за окном весна, птички щебечут, девушки в коротких юбках шлындают, туда-сюда, туда- сюда. Сидишь и ждешь, когда, наконец, будет шесть часов, когда, наконец, можно будет выскочить на улицу, подышать выхлопными и прочими газами, когда, наконец, можно будет вблизи полюбоваться стройными женскими ножками и выпить кружечку разбодяженного пива? А теперь что? Иди и дыши чем угодно, хоть газами, хоть собачим дерьмом, иди и пей свое долбанное пиво, иди и пяль зенки на баб, ну. Что-то не хочется, я лучше бы на работу пошел! Вот так и всегда: есть работа-хочется бездельничать, нет ее- хочется работать. Это как жена, когда была под боком – не хотелось, больше «налево» смотрел, не стало- ой как захотелось, аж зубы свело.
Чего-то я отвлекся со своими размышлениями, а Олег все что-то грузит и грузит. Нет, думаю, я с тебя не слезу.
- Давай не ленись, встретимся, попьем пивка и поболтаем.
- Хорошо,- наконец, соглашается он,- это ты здорово придумал погулять по нашим старым местам. Давай встретимся на Владимирской через час, на выходе с эскалатора.
- Договорились,- отвечаю я и бегу в ванную умываться и чистить зубы. С утра было хреновое настроение и я не удосужился даже, сполоснуть морду-лица.
Ровно через час я жду его в условленном месте, рассматриваю газетки, журнальчики, книжечки. Вот гад, уже прошло полтора, а его все нет, Может по- пьяне станцию метро перепутал? Нет, идет, довольный аж светится!
Мы обнимаемся и выходим на улицу. Что будем делать? Пойдем куда-нибудь сядем. Пойдем!
Мы бредем по Гороховой по направлению к бару «Висла», так, гадюжник чистой воды, но с деньгами проблемма и соваться в приличное заведение нам не по карману.
Вот и «Висла», мы проходим вовнутрь, я сажусь за деревянный стол, Олег проходит к стойке и заказывает пиво и фисташки, приносит всю эту ботву и садится напротив. Я жадно лакаю золотистый напиток и чувствую, как он проваливается в желудок, Фу-х, теперь можно закурить, Я курю и смотрю на Олега. Он почти не изменился со времени нашей последней встречи.
В сущности, мы чем-то с ним похожи, нет не внешне, а внутренне. Одно поколение, одни проблеммы. У него, как и у меня, что-то не сложилось с женой. Сколько лет уже маются, то расходятся, то сходятся, Уж сколько раз ему друзья говорили, увещевали, а ему все до лампочки. Вот люблю ее и все! А она, то с мужиком каким-то живет, то с бабой. Да, да, я не оговорился. Последнее ее увлечение это какая-то девченка. А вы говорите, что нельзя сменить ориентацию! Еще как можно! До двадцати пяти лет была нормальной женщиной, а потом, вдруг в «розовые» потянуло. Неисповедимы пути Господни! Но я об этом никому не говорил. Олег хороший мужик, веселый, компанейский, но вот характер у него слабоват. А может это и есть эта самая штука, которую любовью прозвали? Уметь прощать, это не каждому дано. Вот я, например, никогда своей шлюхе не прощу, того, как она со мной поступила, да и не надо ей, это мое прощение, знай себе – подмахивай! Да, а Олег прощает.
- Ну что, может еще по пиву? – спрашиваю я.
- Вообще-то у меня с деньгами туго, но еще на пару наскрести можно,- говорит он и роясь в карманах, идет к стойке заказывать пиво.
После второй в голове зашумело. Тепло разлилось по жилам, стало намного уютней. Олегу, по моему, совсем уже хорошо, потому что, он начал по новой рассказывать о том, как просадил в казино сто рублей. Я сижу, киваю, делаю вид, что слышу эту историю впервые, хотя всего-лишь два часа назад, он втирал мне эту байку. Вообще-то, он интересный рассказчик, а если он еще и жестикулировать начинает, то тогда тушите свет. Создается такое впечатление, что ты сам участник всех этих событий, до чего красочным получается описание.
За соседний столик присели две молоденьких девченки, совсем юные, лет по двадцать. Сели и заказали пиво.
В наше время девки так не квасили, как сейчас. Я, давеча, захожу в свою парадную, а прямо возле входной двери, сидят три малолетки, им где-то лет по двенадцать и сосут пиво «Балтика №4». Им бы кефир и молоко пить, а они пиво лакают. Я поднялся к себе на этаж, достал из кармана «малыша» и уконтропупил его из горла. Потом спустился вниз, узнать, принесли ли газету, а эти малолетки, чуть ли за штаны не хватаются. Видите ли приспичило им посмотреть, что там у дяди промеж ног! Я конечно не показал, мне только этого не доставало, я же не Рыжков, он бы точно свой шланг выкатил на всеобщее обозрение.
Короче, они пьют пиво, мы пьем пиво, они беседуют, мы базарим. Мне стало скучно от росказней Олега, его продолжительные речи имеют одно свойство, они быстро наскучивают и утомляют. Если в начале все нормально. То потом он начинает про Ольгу свою говорить, про мою бывшую, про то, как ему надоела работа, вообщем, несет пургу по второму разу. Мне стало скучно и я ему говорю:
- Давай к бабам подсядем, поболтаем с ними, все же веселей будет, Узнаем, что думает о жизни нынешняя молодежь.
- Я их к себе домой не потащу,- категорически заявляет Олег, намекая на то, что кроме Ольги он в свою постель никого не допустит.
- Я тебе не предлагаю их трахнуть,- говорю я,- просто посидим, поболтаем вот и все. Давай, подойди, побазарь.
Олег не твердой походкой подходит к соседнему столику и о чем-то беседует с девченками. Похоже они соглашаются, поскольку возвращается он в приподнятом настроении.
- Все нормально, они нас ждут!
- Тогда надо еще пивка взять,- говорю я.
Олег вздыхает и сует руку в карман.
Мы сидим уже минут двадцать и развлекаем молодежь своими старперскими байками. Да, действительно, мы старше их лет на четырнадцать. Но, похоже, им совсем не скучно от наших расказов, наоборот, сидящая напротив меня шмара, заявляет, что ей очень интересно послушать именно нас, а не болтовню своих ровестноков у которых все мысли сводятся, как бы ширнуться и трахнуться. Я бы шмыгаться не стал, а вот попороться бы не отказался, но не сейчас и не сегодня.
Олег заливает что-то про свою собаку, которая заняла первое место на выставке. Он очень бережно относится к своей шавке, вплоть до того, что жлпу ей туалетной бумагой вытирает, повышенной мягкости! Я задницу газетой вытираю и ничего, а он собаке специальной бумагой. А вы говорите: «Собачья жизнь!», мне бы так жить.
Вообщем, сидим мы – беседуем. А эта, которая напротив, вдруг посмотрела на меня внимательно, прямо в глаза и спрашивает:
- А ты убивал когда- нибудь?
Я аж в осадок выпал. Ну, думаю, и вопрос. С какого хрена она меня об этом спросила? Может убить кого хочет и совета спрашивает? Вообщем, дурацкий вопрос,  дурацкая ситуевина. Сижу и соображаю, чего бы ляпнуть? Решил соврать:
- Если честно, то да!
Похоже, что она и ожидала, услышать от меня именно такой ответ. Интересно ей, видите ли, что испытывает человек, после того, как совершил столь гнусное преступление?
Я, конечно, Достоевского в юности читал и помнил, что-то там творилось в душе у Раскольникова. Какие-то сомнения, переживания и прочая муть. Короче, начал я ей впаривать, мол, взял я на душу грех, вот и живу с этим грехом.
- А что ты испытывал, когда убивал?
Точно, или грохнуть кого-то собирается, или уже шлепнула. Не к добру эти разговоры! У меня аж ладони вспотели, а Олег треплется себе с этой Аней, которая напротив него сидит,  про свою собаченцию, а та ему про лошадей калякает, она, видите ли, наезница! Видали мы таких наезниц, они только и умеют, что на «шишке» скакать – и-и-го-го. Сижу и размышляю, что рассказывать?
- Ничего не испытывал,- говорю я и намекаю Олегу, чтобы он принес еще пивка и помог бы мне сменить тему беседы. Но он так увлекся рассказами о животных, что ему не до моих проблемм.
- Совсем ничего?
Вот упертая! Ну, что ты ко мне пристала, что я тебе плохого сделал? Откуда я могу знать, что должен испытывать убийца, когда мочит свою жертву? Если и было что-то об этом написано в «Преступлении и наказании», то я позабыл, а других таких романов я не читал. Ну не читать же современных бушковых и марининых, у них там об ентом нихрена не сказано.
- Ну, не помню я, что я тогда испытывал. Я же не думал в тот момент: «ага, надо обязательно запомнить, что я сейчас испытывать буду», так что ли получается? – вывернулся я. А во мы как можем?
- Хорошо, а после того? Что ты потом чувствовал, что чувствуешь сейчас?
Мне сильно, очень сильно захотелось в туалет.
- Олег,- толкнул я приятеля,- сходи купи пивка, а я прогуляюсь в одно место.
Думаю, пока я буду ходить, пока Олег пивка прикупит, глядишь она и забудет про тему нашего разговора. Иду я в сортир, смотрю, через столик от нас сидят четверо пацанов, лет по двадцать пять и перемигиваются с кем-то. Я обернулся и посмотрел назад. Может показалось? Наверно. Мне почудилось, что парни перемигиваются с нашими собеседницами. Да ерунда это, решил я и вскоре забыл об этом эпизоде.
Вертаюсь в зад, Олег уже пиво притараканил, а эта мочалка, можно подумать, только и ждала моего возвращения.
- - Так что?- спрашивает она, отливая из моей кружки.
- - Ты о чем?
- - Что ты сейчас чувствуешь?
Хотел я ей сказать, что я сейчас чувствую, но сдержался. Зачем, думаю, горячку пороть?
- Пустоту,- говорю,- «Просыпаюсь рано утром на душе темно и пусто», - пропел слова из песни Шевчука. Отличная, кстати, песня. Я, кстати, снял что-то вроде клипа на нее, а директор «ДДТ»  Женя Мочулов меня обстебал, говорит, правда мы пьяные были, отмечали Юрин День рождения, так вот, говорит мне: « Когда Юрка эту бабу драл, может звезды сыпались с неба, а ты мне какого-то непонятного синяка показываешь, с опухшей мордой». Я не обиделся на него, у каждого свой взгляд на мир. А слова в песне, действительно, клевые: «В окна бьется снег хрипящий. Все напрасно, нет спасенья, Замерзало наше счастье и… Подохло, без мучений!»
- Пустоту?
- Да, абсолютную душевную пустоту! – отвечаю и начинаю втирать ей, о всевозможных голосах по ночам и кашмарах во сне, о шагах за дверью, о предчувствии скорой смерти. Вообщем, несу всяческую ахинею
Заколебали меня эти разговоры о смерти. Если хочется кого-нибудь замочить, то не надо спрашивать у других совета, все равно, ничего хорошего не присоветуют.
Морковка замолчала, наконец-то успокоилась.
Подошла уборщица:
- Бар закрывается!
Закрывается? Да и фиг с ним, все равно, денег у Олега не осталось. Мы, как истинные джентельмены предлагаем проводить девок, но они, почему-то отказываются. На нет и суда нет! Мы встаем и выходим из бара.
Олег уже находится в полной прострации. Язык прилипает к нёбу, ноги заплетаются, вообщем, человек - в полное говно. Мы идем по набережной Мойки в сторону Невского проспекта. Лишь бы на патруль не нарваться, я то еще держусь, а вот приятеля точно заметут в «пердильник».
Идем мы с Олегом, вдруг слышим. Нас кто-то окликает. Мы оборачиваемся, смотрим, а это наши морковки за нами скачут, как лошади. Остановились и ждем.
- Мы решили, что вы можете нас проводить,- говорит моя душная собеседница.
Еп-онский бог, можно подумать, что мы дак усердно навязывались им в провожатые, что девочки расчувствовались и решили позволить нам, совершить этот благородный поступок.
- Ладно,- говорим,- давай-те мы будем вас провожать.
Идем гуляем. Проходим мимо института имени Герцена, а эта, которая моя, говорит:
- Давай-те через дворы пройдем, срежем угол?
Ну, я здесь как-то бродил в недалеком прошлым, даже, помниться пил в одном из корпусов института, поэтому в обстановке ориентируюсь. Пошли мы через территорию института. Идем этаким вальяжным шагом, у Олега в кармане трубка запищала. Он стал разговаривать и чуть-чуть отстал, а мы уже к подворотне приближаемся, там калитка есть. Иду я с мочалками под ручку, а Олег где-то застрял.
- - Давай-те подождем,- говорю я бабам и поворачиваюсь.
Поворачиваюсь я и вижу, что вместо Олега к нам приближаются те самые парни, которые, как мне показалось, перемигивались с «нашими» дамами. Только их было не четверо, а двое. И так лихо они приближались, так уверено, что я сразу же догадался, что сейчас произойдет. Я приготовился драться, решив, что если подоспеет Олег, то мы с легкостью отметелим эту молодежь.
Но Олег не появлялся, да он и не мог появиться, потому что в этот самый момент лежал на небольшой клумбе, на которой еще не проросла трава и цветы, в полной отключке. Отключится ему помогли все те же юные пацаны. Более того, с него стащили дорогую кожанную куртень, сняли швейцарские часы, финские ботинки за пятьсот марок и забрали радиотелефон. Но я об этом ничего в тот момент не знал.
Готовлюсь я к драке, а тут вдруг сзади тюк мне по башке, чем-то тяжелым, ну я с копыт долой, бух на землю. Вроде, как сознание даже потерял, только слышу сквозь какую-то дымку голос этой швабры: «Давай…, не бойся…, он мне сам…, рассказывал, ничего не чувствуешь…. Пустота!». До меня начинает доходить, что она говорит про убийство. Вот, значит, для чего она меня расспрашивала, а я как идиот про Достоевского вспоминать стал. У ребятишек просто адреналина в крови много, аж через край хлещет, вот они и резвятся. Видите ли, грохнуть им кого-нибудь захотелось, испытать на себе, что же испытывает прирожденный убийца.
Мне повезло, признаюсь я, как и Олегу. В то самое время, когда над моей головой уже был занесен булыжник – «орудие пролетариата», появилась какая-то дама с ротвейлером. Выгуливала тетка свою псину перед сном. Ребятки испугались и бросились наутек. Женщина подбежала ко мне, стала охать и ахать, а ее пес чуть не откусил мне правое ухо, до чего ему я пришелся не по нраву. Да хрен с ним, пускай жрет мое ухо, ведь он мне, фактически, жизнь спас.
Отошел я маленько, бросился Олега искать, а он сидит на клумбе без курки, без ботинок и часов и репу ушибленную чешет. Здорово мы с ним повеселились. Вот так. Так что, если спросит у вас кто-нибудь: «А вы убивали когда- нибудь?», двинь-те ему посильнее промеж глаз и поскорее тикайте от туда, не стоит с такими людьми знакомство заводить.

* * *

Перевалившись через забор, я выскочил на запорошенную снегом тропинку и еле передвигая ногиами, побрел по глубокому снегу по направлению к Александровскому шоссе. По всей видимости, сейчас эти уроды в доме поймут, что мы выбрались из дома через задний двор и бросятся в погоню. Впрочем, если у них нет фонарика, то отыскать наши следы будет не так просто, тем более что, снег очень скоро заметет их. Но рассуждать, будет ли погони или нет, мне некогда, надо торопиться в дом к Олегу.
Я  с большим трудом пробираюсь между не высоких елей и осин, стараясь незаплутать в лесу. Если сбежав из лап этого лысого, очастого Дяди Славы, я все же брел по тропинкам, протоптанным садоводами, то здесь. Похоже, давненько не ступала нога человека. Да и кто будет зимой по лесу шастать, да еще в такую погоду? Правда я иногда бродил, но не просто так, а за дровами.
Как-то перед Днем своего рождения приехали мы с Ольгой, это моя бывшая подружка из поселка, к ней на Белоостровскую под самый вечер. Хоть и ноябрь месяц, а уже холодно, уже снегу намело по самый порог. Зашли мы в дом, ну, как пологается, достали жратву, включили газ, надо печь топить. Я гляжу, а топить- то и не чем. Нет, там возле печи валялись какие-то щепки, да несколько поленьев. Но разве таким количеством дров такой дом обогреешь? Вообщем, затопил я печь, набросал в топку побольше дров, точнее, все туда запихал, закрыл заслонку и пер в лес за дровами.
«Откуда дровишки? Из леса, вестимо, отец слышишь пиз..ит, а я вывожу…»
Вот и я, как герой Некрасовского стишка попер в лес. Дай, думаю, срублю какую-нибудь березку, глядишь на ночь хватит, ну, чтобы не трахаться в холодном помещении, а то того и гляди, застудишь себе чегой-то. Ну пошел я в лес, а топор забыл, Пришлось обратно вертаться. Прихожу, а Ольга уже развалилась к верху брюхом, укуталась в шубу и храпит. Вот, блин, а кто жрать будет готовить? Ладно, хрен с тобой, надо сначала дом натопить, а уж потом о желудке думать. Тяпнул я стакан водки, для сугреву и вновь отправился в лес. Только вышел за забор, ну, может отошел метров на двадцать, смотрю, а на меня зверюга скалится шагах в пятидесяти. А луна такая яркая была, так хорошо землю освещала, да еще снег блестит, вот я и разглядел эту дуру, а может дурака, я в подробности не вдавался. Короче, это была не собака, это был волк, Я потом у местных спрашивал, точно, подтвердили. Откуда-то здесь появилась волчья пара. А раз ею никто не занимается, в смысле отстрела, то жди выводка. Когда волки скот начнут резать, тогда может люди спохватятся.
И чего я сейчас про того волка вспомнил? Сам не пойму. Может от того, что страшно мне в зимнем лесу?

Вовка стоял на дороге и нервно курил. Только что, он заложил своих старинных приятелей, которых знал не один год, с которыми много перепил и пережил за эти годы. Как же так? Что ж, бывает и такое. Человек слаб. Иногда ради каких-то меркантильных интересов он способен пойти на предательство и на подлость. Нет, Володка не был не подлецом и трусом, просто он вляпался в одну неприятную историю, и ему грозил срок. Причем статья была не самая хорошая – сто восемнадцатая.
«Папик» давно хотел иметь своего человека в противоборствующих командах. Имея в стане противника разведчика, можно контролировать и предупреждать его действия и телодвижения. По сведениям из «информированных источников», таких кандидатов в сексоты от «тупиков» было несколько, точнее два: это я и Володька, остальные имели свою долю в «бизнесе», были проверенными бойцами и старинными товарищами. Был, правда, еще один –Чайник, но его убили, по сведениям Дяди Славы, убили свои. За что, никто не знал, но некоторые, близко знавшие Гаврилу, догадывались, что здесь не обошлось без личных амбиций сторон. Но это не суть. Итак, оставались двое: я и Володька. Вероятно, что до меня у них просто не дошли руки, просто первым в их сети попал Вовка. Попал глупо, как настоящий дурак. Дело все в том, что он был слаб на горлышко и на передок.
Как-то раз, возвращаясь из города, под легким кайфом, он познакомился в электричке с одной женщиной. Точнее, эта женщина сама подсела к нему на скамейку. Электричка резво неслась в сторону Поселка, а Володька сидел и смотрел на оранжево-желто-зеленый лес. Дело было в октябре месяце, природа постепенно угасала, становилось сыро и холодно. В электричке тоже было не жарко, тем более дозы, принятого спиртного, было явно не достаточно, а денег оставалось разве, что на бутылку пива. Когда женщина присела на скамейку напротив Володьки, он повернулся и посмотрел на ее ноги, именно на ноги. Он всегда смотрел сначала на них, а потом уже оценивал и все остальное. Ноги были олачены в высокие замшевые сапоги, доходящие до колен, и белые колготки. Они были пухлыми и довольно красивыми. Короткая юбка и распахнутое полупальто придавали ногам особенный аппетит. Вовка, оценив нижние конечности женского тела, продолжил свой осмотр. Ну, грудь так себе, решил он, заметив, что особо там не выпирало. Дальше лицо. По части лиц, он не был особым специалистом. Если честно, то его не сильно волновало и заботило, красивая женщина ляжет с ним в постель или уродина. Главное это ноги и то, что находится между ними. Так вот, что касается лица, то ему оно показалось довольно миловидным, ну, это естественно, он ведь уже оценил ноги, даже симпатичным. Конечно, посмотри я на эти светлые волосы, эти голубые глаза… этот нос, напоминающий разварившуюся картофелину, эти толстые, густо намазанные красной помадой, губы, эти наштукатуренные лоб и щеки, этот двойной подбородок, я бы встал и пересел на другое место, но Вовка ничего этого не замечал, он видел лишь…
Впрочем, казалось, что женщина обратила внимание на Володькин взгляд и, засмущавшись, покраснела. Вовка тоже не много смутился и уставился в окно, в котором, между прочим, отражались все те же пухлые ляжки. «Станция Парголово» – объявил машинист, скоро выходить, подумал Володька. Дома ждет холодная постель, не натопленный дом и неразогретый ужин. Вовке стало грустно и одиноко, он встал и вышел в тамбур – покурить.
«Не п..и...саться!»- прочитал он надпись на двери электрички и отвернулся от нее, он и не собирался мочиться в тамбуре. Когда он развернулся, то прямо перед ним стояла та самая  женщина и держала в руке перед толстыми, намазанными губами не зажженныю сигарету.
- Разрешите?- тонким, писклявым голосом спросила она.
Вовка проглотил слюну, похлопал глазами и полез в карман за спичками. Вовка вдруг так разволновался, что спички выпали из его рук и он наклонился, чтобы поднять их. Приподняв голову, он в миллиметре от себя увидел эти пухленькие ножки в замшевых высоких сапогах, почувствовал их запах, их тепло и чуть не обкончался. Он решил, что обязательно должен погладить их, пощупать, помять, короче, овладеть ими.
- Что с  вами? – женщина посмотрела на покрасневшую Володькину физиономию и улыбнулась краешками губ.
- Ни-и-чего,- запинаясь ответил он и зажег спичку.
Через пятнадцать минут они вместе  вышли на платформе в Поселке и пошли по направлению к Вовкиному дому. По дороге они зашли в магазин, который работал круглосуточно и принадлежал «тупикам», где вовка выпросил у продавщицы, в долг, бутылку наливки. Растопив печь, разогрев ужин, поставив на стол традиционную «поселковую» закуску, Володька, с дрожью в коленях, смотрел, как женщина снимает с себя одежду.
- Света, может сначала выпьем?- спрашивал он и не слышал своего вопроса, так сердце колотило в его висках.
Света, игриво поглядывая на него, продолжала раздеваться. Когда на ней остались только трусики и лифчик, она села к Вовке на колени и принялась растегивать на нем рубаху. Дальше он не выдержал и за пару секунд скинул с себя остальную одежку.
- Бюстгальтер ни как не расстегнуть, - сопя и кряхтя, возбужденный запахом женского тела хрипел он.
- А ты разорви его,- дышала она ему в ухо,- рви, скорее и трусы рви! Я хочу, я немогу терпеть!
Володка последовал ее совету. Вскоре их одежда валялась на сером палассе в соседней комнате, а сами ее обладатели страстно «любили друг друга» на большом диване, называемом сексодромом.
Утром Володьку разбудил участковый Миша. Володька продрал глаза, посмотрел на часы. Часы показывали семь. Володька не понимающе затряс головой, чтобы стряхнуть с себя остатки сна. Что надо Мише в столь ранний час?
- Он? – спросил Миша, обращаясь к кому-то находящемуся в соседней комнате.
В спальню заглянула Света. Волосы у нее были растрепаны, тушь на ресницах – размазана по всему лицу, можно подумать, что она или попала под дождь, или ревела и вытирая глаза, размазала тушь по щекам.
- Он, это он, товарищ милиционер,- она стала натирать сухие глаза, стараясь выдавить из них, хоть одну слезинку.
Володька, ничего не понимающе, сидел голый в постели и хлопал глазами.
- Вот, посмотрите,- Света принесла из комнаты разорванное нижнее белье и стала совать его под нос участковому,-посмотрите, что он со мной сделал. Посмотрите, что он сделал с моей одеждой! Маньяк, Чикатило, насильник!
- Я? – наконец до Вовки начало доходить, что в данный момент, эта сука хочет обвинить его в изнасиловании. Он вскочил с постели, ничуть не стесняясь своей наготы,- ах ты тварь! Ты же сама ко мне в электричке пристала! Ты же сама в кровать ко мне полезла! Ты же сама кричала, чтобы я порвал в клочья твои трусы! Врет она все, Миша, она сама мне отдалась!
Миша пожал плечами, похоже, что он больше доверяет этой бабе, а не Володьке:
- Одевайся, в участке разберемся,- спокойно сказал он,- а вы, гражданочка, подождите нас на улице, пусть Владимир оденется.
- Что я его хилый член не видела?- фыркнула она,- писал бы в детстве больше, а не плакал, тогда бы не ресницы, а «штука» у него выросла.
- Поспокойней, гражданка, не надо хамства,- одернул ее участковый,- проидите в корридор.
Володька. совершенно ошалевший, сидел в кабинете у Миши и давал показания. Он все еще не мог, взять в толк, понять, как с ним приключилась такая гнусная история. Да и что он мог бы понять, в данную минуту, когда только и думал о том, как из него на зоне сделают педераста. Он уже представлял себя «опущенным».
- Не ожидал я от тебя такого,- говорил участковый занося показания Миши в протокол допроса,- вроде бы, нормальный мужик, чего тебя потянуло?
- Не насиловал я ее, она сама мне отдалась,- твердил Вова,- она добровольно!
- И одежду на себе она сама порвала!
- Нет, одежду я, но она сама просила. Рви, говорит, я, мол, очень сильно тебя желаю!
- Ну, это ты прокурору рассказывать будешь, а я только принял заявление у гражданки Емельяновой, что ты ее изнасиловал с особым цинизмом и, в добавок, в извращенной форме.
- Как это?- изумился Вова.
- Как-как, каком к верху!
- В жопу что ли? – спросил «насильник».
- И туда тоже.
- Сука!- выругался Володька,- она же сама орала, давай, мол, суй в зад! Вот тварюга!
-Хватит брехать,- перебил его Миша,- распишись вот тут и иди в подсобку, я тебя там запру, пока из Сестрорецка дознаватель не приехал.
Они прошли по узкому корридору. В нем на табуретке сидела Света, вероятно, тоже ожидавшая прибытия следователя или эксперта, кто его знает.
Вовка сидел в запертой, заваленной всяким хламом, подсобке, камеры для хулиганов и преступников в Поселке не было, поэтому провинившихся приходилось держать в подсобном помещении, пока не приезжали за ними из Песочного или Сестрорецка. Как же так, размышлял он, она же сама, она же сама дала. Он не мог поверить, что попался на крючок, как сопливый пацан. Что же теперь будет?
Распахнулась входная дверь. Все, сейчас отправят в Сестрик, а от туда я уже не выберусь, решил он. На пороге стоял Михаил.
- Выходи,- сказал он.
Володька понурив голову, побрел следом за участковым. Они прошли в его кабинет, в котором находился какой-то лысый мужик. Мужик повернулся. По очкам, в золотой оправе, по лысой черепушке, по солидному прикиду, Володька догадался, что перед ним находится не представитель закона из Сестрорецка, а глава «новых бандитов» – Дядя Слава. Что ему от меня нужно?
«Папик» молча разглядывал щуплую, чуть сгорбленную Володькину фигуру.
- Вот, Вячеслав Львович,- сказал Миша,- это и есть тот самый человек, который совершил развратные действия по отношению к вашей знакомой Светланы Емельяновой,
Теперь точно хана, решил Вова, теперь засудят по полной программе! Губы у него задрожали, спина вспотела от напряжения.
Дядя слава никак не отреагировал на слова участкового, просто предвинул к себе стул, сел на него, взял со стола протокол и заявление и начал читать.
Миша уселся за свой стол.
Дочитав бумаги, «папик» жестом предложил участковому покинуть кабинет, оставив его один на один с «насильником». Миша понял, кинул папку в ящик письменного стола, посмотрел на часы и вышел.
Сейчас будет бить, подумал Вовка, весь жимаясь в калачик, но мордобоя не последовало. Обе стороны просто сидели и разглядывали друг друга. Наконец, Вовка не выдержал взгляда Дяди Славы и заныл:
- Не насиловал я ее, честное слово, она сама дала. Да, если бы я знал, что она ваша знакомая, то я бы до нее не дотронулся.
Хотя Вовка примыкал к «тупиковым» или числился, вроде как сочувствующим, он все же опасался и «центровых» и «новых бандитов», резонно считая, что лучше дружить со всеми. Особенно он побаивался самого Залому и Дядю Славу, про них ходило много различных слухов, распускаемых местными жителями, не без помощи самих бандитов. И хотя, Гаврила говорил, что все это обыкновенные сплетни и детский лепет, вовка все же не искал на свою попу приключений, стараясь вести себя, как можно спокойней. Даже по-пьяне он редко выходил на улицу, боясь своей не сдержанности и дурного языка.
- Замолчи,- грубо прервал его «папик».
Вовка запнулся.
- Значит так,- сказал Дядя Слава, снимая очки,- выбора у тебя теперь нет. Или ты мотаешь срок по сто восемнадцатой, со всеми вытекающими из нее последствиями, либо я тебя отмазываю за определенную услугу.
- Какую?- вырвалось у Вовки изо рта.
- Какую? – «папик», прищурив подслеповатые глаза, посмотрел на него,- ты будешь информировать меня о действиях твоих приятелей.
- Стучать? – с ужасом произнес Володька.
- Зачем стучать, что за нехорошее слово, я же сказал, иногда будешь сообщать о твоих друзьях, конфиденциальные сведения, вот и все. Вообщем, выбирай.
- А это?-Вовка показал на заявление.
- С этим я все улажу.
- Я согласен,- кивнул Вовка. Уж лучше стучать на «тупиковых», чем быть «петухом» на зоне.
- Света,- позвал Дядя Слава.
Вошла шмара и встала возле двери. Она как-будто специально стояла за дверью и ждала, когда ее позовут.
- Ты уверена, что он тебя изнасиловал?- строго спросил «папик».
- Да я…,- замялась она,- я маленько выпимши была, но вот мне и показалось, что он…
- Так тебе показалось!? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Дядя Слава.
- Он мне трусы и лифчик порвал!- загнусила она.
- Забирай заяву, а на новые шмотки я тебе денег дам! Да и позови сюда Мишу.
Вошел участковый.
- Она хочет забрать заявление,- сказал «папик»,- не было никакого изнасилования. Она ошиблась!
Них.. себе ошибочка, подумал Вовка, еще бы немного и меня бы упекли за решетку и, это называется ошибочкой!
Миша, как-будто знал обо всем, с самого начала, поэтому не стал вдаваться в подробности, просто взял и порвал заявление «потерпевшей» и протокол допроса «подозреваемого».
- А что со следователем?- спросил ошалевший, от столь резкого поворота событий, Володька.
- А ничего,- ответил участковый,- сейчас перезвоню в РУВД и скажу, чтобы не приезжал.
Все участники событий покинули Мишин кабинет. Вот так Вовка оказался втянутым в грязную историю, он оказался на крючке у Дяди Славы и его братвы. Придя домой, он залпом осушил, не тронутую вечером, бутылку клубничной наливки, взял фломастер и лист бумаги и написал на нем крупными корявыми буквами: «ОСТЕРЕГАЙСЯ СЛУЧАЙНЫХ СВЯЗЕЙ!», затем прошел в спальню и прикрепил надпись над своей кроватью. Будешь помнить козел, выругал он себя.
Вот он стоит на дороге, не замечая колючего ветра и холодного снега. Он стоит и ждет, когда прибудут бандиты. На душе у него твориться черте что, только что, он сдал своих приятелей, с которыми, несколько минут назад, чекался и пил из одной бутылки. Но что он мог сделать? Это, как в поговорке: «Коготок увяз – всей птичке п..дец!», так произошло и с ним. Сначала он стучал по мелочи, чем вызывал недовольство у Дяди Славы, грозившем донести до сведения Гаврилы, что за типчик этот Володька, затем стал все больше и больше закладывать своих. А пару дней назад, он и вовсе сообщил «папику», что «тупики» собираются на сходку в бане у Олега, для принятия какого-то важного решения. Самого Вовку туда не пригласили, а навязываться он не смел, боясь навлечь на себя подозрения. Итог этого доноса оказался плачевным для всей «тупиковой» братвы, из под обломков бани извлекли восемь трупов. Вовка страдал и надеялся, что теперь то «папик» его отпустит на свободу, но вот появились, сначало Олег, затем Леха, и Вовке, ничего не оставалось, как «вломить» и их. Но это будет в последний раз, решил он. Впрочем, он не ошибся. Дяде Славе он был больше не нужен, поскольку от конкурентов остались лишь рожки да ножки, и «папик» решил убрать стукача. Хоть он и помог ему пазделаться с основным противником, но где гарантия, что он не переметнется, затем, на другую сторону, например, к тем же «центральным». Впрочем, Вовка малость продлил себе жизнь сегодняшним звонком.
Наконец, из-за соседнего дома появились три черных фигуры. Вовка посмотрел на свой дом, в большой  комнате горели окна, ничего не подозревающие ребята сидят и пьют водку, и двинулся на встречу подходившим людям.
- Они там,- почему-то шепотом произнес он.
- Хорошо,- сказал один из подошедших.
- Дом обойти можно?- спросил другой, явно урюк по национальности.
- Через соседский участок,- ответил Володька, показывая рукой, каким образом можно зайти с той стороны двора.
- Качан, действуй,- сказал первый. Это был сам Дядя Слава.
Качан кивнул и пригувшись побежал вдоль забора.
- Может я здесь подожду, пока вы … ? – предложил Вова.
- Нет, пойдешь с нами,- ответил «папик», - кстати, у них оружие есть?
- Я не видел,- затряс головой предатель.
- Киргиз, ты первый, я следом за ним,- он толкнул Вовчика по направлению к дому,- давай, показывай свою халупу.
Скрипнула калитка. Из будки выскочил пес и громко залаял на вошедших во двор чужаков. Киргиз посмотрел на «папика», тот моргнул глазами. Киргиз направил дуло пистолета на собаку. У Вовки похолодело внутри. Хлопок и пес взвизгув затих. Широченными, полыми ужаса и слез глазами хозяин смотрел на своего единственного и настоящего друга, на своего мертвого пса. Зачем он так, что Мухтар им сделал? Вовчик дернулся было к собаке, но грудью уткнулся в холодный ствол.
- Иди в дом,- шепотом сказал Киргиз.
Вовчик, повинуюсь приказу, отворил скрипучую дверь и вошел в прихожую. В комнате играла приглушенная музыка, но никаких посторонних звуков не было слышно. Киргиз, оттолкнув Вовчика, еле слышно ступая по деревянному полу, прошел к приоткрытой двери и заглянул вовнутрь. Комната была пуста. На столе стояли рюмки, бутылки, тарелки с не доеденным ужином, салаты и соления. Киргиз распахнул дверь и пробежал в соседнюю комнату, в ней тоже никого не было. Он повернулся и посмотрел на «папика», затем на Володьку.
Честно сказать, того даже обрадовало, что ребят в доме не оказалось. После того, как этот узкоплюский пристрелил любимого вовкиного пса, Володя просто возненавидел и себя, и этих моральных уродов. Он думал, как же он будет жить без лучшего друга? Ответ окажется довольно банален – а никак! Он, вообще, никак не будет жить, больше не будет, потому что, поняв, что жертвы оказались проворнее охотников, последние решат избавится от лишней обузы. Володьку привяжут к раскаленной печи, обольют керосином, поставят рядом газовый балон и подожгут на Вовке одежду. Но это будет чуть позже, а пока Киргиз и «папик» бросились ломать закрытую на щеколду дверь, выходящую на задний двор к огородам. Задвижка быстро поддалась, обломилась и оба бандита вылетели на улицу. Свет разливавшийся из окон на белую снежную простынь, четко указывал на, уже слегка припорошенные, следы от башмаков двух человек. За чертой света следы проваливались и исчезали в темноте.
- Они ушли совсем недавно,- констатировал Киргиз,- похоже, что они должны были нарваться на Качана.
- Похоже, но где тогда Качан?- задал вопрос «папик», скорее самому себе.
- Качан,- позвал Киргиз,-Качан!-чуть громче, прокричал он.
Тишина.
- Качан!!!- рявкнул Дядя Слава.
В ответ, только комок снега шумно свалился с крыши, рядом со стояшими мужчинами. Качан не отвечал. Разозленный «папик» пнул ногой дверь.
- Пошли в дом.
Володька сидел на улице возле мертвого пса и гладил его по голове. Киргиз подошел к нему и потащил в дом.
- О чем они говорили, о чем договаривались?- нервно теребя нижнюю губу, спросил Дядя Слава.
- Олег говорил, что… Нет, Леха говорил про какую-то тетрадку, которую оставил в доме у Олега, мол, она для него очень важна.
- Что за тетрадь?
- Не знаю, что-то с женой связано, вроде…Он сказал, что без нее не убежит, а Олег про портфель говорил.
- Что он про него говорил?-насторожился «папик».
- Про сарай какой-то или про … Нет, про времянку говорил, что там портфель спрятан. Но что это за времянка, я не знаю. Нет, я честно не знаю, хоть убейте.
- Это успеется,- буркнул шеф,- где у тебя телефон?
-В прихожей,- безразличным голосом, ответил Вовка. Его даже нисколько не задела реплика «папика» на счет того, что «это успеется». Он и так понял, что обречен. Он был обречен уже тогда, когда согласился «сливать» информацию о своих друзьях. Он предал их, а предателей не любят ни свои не чужие.
- Батон? Але. Батон! – орал Дядя Слава,- что мне твоя голова! Срать я на нее хотел! Кто есть? Черт, я помню. Да! Тогда прыгай в машину и сам живо на Александровку, да, дом тридцать…
Он обернулся к Вовке.
- Три,- подсказал тот.
-  Дом тридцать три. Да, рядом, да где баня взорвалась, да, найдешь. Там должен твой «креститель» подскочить. Что? Блин, кто бутылкой тебе по башке шарахнул! Да! Дуй туда и возьми его любым способом. Нет, только живым. Я говорю- живым! И смотри, если упустишь, то считай себя покойником. Все. Жду!
- Что с ним делать?- спросил Киргиз, когда Львович положил трубку.
«Папик» подошел к Вовчику, сидевшему в кресле с закрытыми глазами и безмятежным видом, и двинул ему в вмсок кулаком. Вовчик дернулся и обмяк. Киргиз притащил с кухни веревку и канистру с керосином, привязал тело к печке, облил одежду горючей жидкостью, затем приволк газовый балон, стоявший возле плиты и чиркнул спичку.
- Уходим, а то сейчас рванет,- предупредил он босса.
Когда шеф и Киргиз подходили к своей машине, стоявшей в метрах пятидесяти от Вовкиного дома, раздался взрыв и дом заполыха. Они сели в автомобиль и помчались искать времянку, в которой был запрятан драгоценный портфель. Примерное место поиска было известно.
Пришедший в себя Качан, обнаружил себя сидящим на холодном снегу, прислоненным к какому-то строению. В голове все еше шумело, а перед глазами проплывали розовые круги. Он так и не понял, что же произошло, только осозновал, что его кто-то крепко ударил по голове и, что он лишился оружия. Он с трудом поднялся, сориентировался и покачиваясь побрел по направлению к дому, в котором горел свет, как ему казалось, именно к тому, к нужному дому. Он подергал дверь, дверь оказалась не запертой. Он держась рукой за стену, поднялся по ступеням и прошел в помещение, Когда он очутился в прихожей, то почувствовал резкий запах керосина. Он сделал шаг в направлении освещенной комнаты и…
Больше он никогда уже не сделает ни одного шага. В этот момент раздался взрыв и дом заполыхал….
Батон наскоро оделся, умыл окровавленную, бритую голову, сунул за пояс револьвер и выскочил на улицу. Желание встретить своего обидчика было очень велико, эх если бы не приказ патрона, с каким бы удовольствием он размозжил бы голову этого слюнтяя. От этих мыслей у него затреслись руки, как у нервного больного. Батон прогрел двигатель и нажал на сцепление, «Мицубисси» плавно выехал за ворота и помчал на Александровское шоссе, к дому номер тридцать три. Не доезжая до дома метров сто, Батон заглушил мотор, закрыл машину и крадучись отправился к дому. В доме было темно. Он подошел к входной двери. Закрыта и какая-то бумажка прилеплена к ней. Он включил фонарик. Ясно, дом опечатали. Батон одним движением оторвал узкую полоску с печатями, а другим надовил на дверь. Замок был сломан и, вскоре, дверь треснув поддалась. Ну и замки у этих «тупиков», довольный собой, отметил Батон и проник внутрь. Луч фоноря выхватывал из темноты очертания различных предметов, Батон осмотрел прихожею, кухню и прошел в гостинную.


* * *

Я пробрался к дому Олега со стороны поляны. Похоже, что спасатели и оперативники из Сестрорецка, на сегодня, закончили свою работу, во всяком случае прожектора были выключены, а в темноте вряд ли кто-нибудь будет ковырятся. Да, от баньки ничего не осталось, а в, находящейся между ней и домом, времянке, были выбиты все стекла. Я прошел мимо развалин и не спеша двинулся к дому.
Подойдя к входной двери, я почему-то остановился и замер. Мне показалось, что в доме кто-то есть. Но это же не мог быть Олег? Нет, он сейчас где-то в другом месте, он ушел за деньгами. Я прислушался. Еле –еле слышны едва различимые звуки. Да, в доме кто-то был.
Чиркнув зажигалкой, я осмотрелся. Свежие следы на снегу, клочки какой-то бумаги, вероятно дверь была опечатана, и выломанный зомок, все говорило, все это кричало от том, что кто-то чужой проник в дом, в отсутствии хозяина.
Медленно, бесшумно ступая по засыпанному снегом участку, я обхожу безмолвный, темный дом. Так, вот это окно в кухню, это гостинная, так, сейчас будет комната, в которой я жил. Тихо! Я замер. Луч от фонарика бродил по стенкам и мебели в «моей» комнате. Так-с, похоже это кто-то приперся по нашу душу. Может быть и по мою. Конечно, Вовка слышал весь наш разговор и настучал. Но какой им прок, от какой-то личной тетрадки? Я же не упоминал в беседе с Олегом, что на обложке записан Юлин адрес и телефон. Или обронил невзначай? Не стоило мне пить! А как же стресс снять? Не знаю, должен же быть какой-то иной выход, кроме как бухать. Ладно, это все лирика, а вот где физика.
Я лезу в карман и достаю качановский ствол. Я с армии не держал в руке оружия. Интересно, а я смогу из него выстрелить? Я смогу убить человека? Думаю, что да! Если будет угроза моей жизни, угроза жизни моих близких и друзей, то я, наверняка, смогу выстрелить в человека. Может я его и не убью, но выстрелю, это точно.
Как там, что надо делать? Снять с предохранителя? А где этот чертов предахронитель? Эта что ли штучка? Что-то щелкнуло. Это хорошо, значит я правильно сделал. Что еще? Вроде бы надо передернуть затвор. Бля, где затвор? Что там передергивать надо?
Блин, аж вспотел от напряжения. Жарко, будто летом, а ведь на улице минус пятнадцать. Ну, вроде вот так!
Оружие к бою готово и что теперь? Как бы выяснить, кто находится в доме и сколько там человек. Как это сделать? Я возвращаюсь назад к двери и еще раз внимательно осматриваю следы на крыльце. Судя по всему, в дом проник один человек, во всяком случае, следы были лишь от одной пары ног. Что ж, с одним я, возможно, смогу справиться, но как. Вот в чем вопрос!
Стратегия и тактика военных действий. Так, что нам подсказывают умные книги? А ничего, мне не приходилось их читать, у меня, кроме интуиции, за душой нихрена нет! Надо или ждать, когда этот урод выйдет из дома, либо самому проникнуть в дом и… И то и другое, все едино, все дерьмо. Ну, выйдет он из дома, и что дальше! Я его пристрелю! А если я не попаду, если промахнусь и тогда, он влепит мне пулю в лоб. Уж он-то стрелять наверняка умеет. А в доме, в доме, да в темноте, да если он меня ослепит светом от фонарика, то здесь, вообще, без вариантов, он точно меня грохнет. Он, но кто он? Вдруг он из милиции? Да, а почему тогда свет не включил? Может свет не работает, от взрыва провода повредило или столб снесло? Нет, когда произошел взрыв, я в доме был и свет горел, да, точно, свет был. Значит это не менты. Кто-то просто не хочет светиться. Значит это чужой. Значит кто-то ждет хозяев. Все же я склонен думать, что кто-то проник в дом по Вовкиной наводке. Если так, то это человек из окружения Дяди Славы, значит это по мою душу. Ну, что ж, тогда посмотрим, чья душа поскорее стремится покинуть нашу грешную Землю.
Я вновь возвращаюсь и останавливаюсь как раз напротив «своего» окна. В доме кромешная тьма и гнетущее безмолвие. Прислушиваюсь. Такое ощущение, что он поднялся на чердак и обследует там. Что ж, может стоит рискнуть? Времени хоть и вагон, но без маленькой тележки. Я опасаюсь, что кому-то неведомому может прийти подмога и тогда, тогда я влип. Надо решаться. Так считаю до трех. Раз, два, три… Сердце колотиться, барабаном бьет по перепонкам. Так, еще раз до пяти и вперед! Раз, два, три, четыре… Все пошел.
Я подхожу к крыльцу, прислоняю ухо к двери и прислушиваюсь. Что за черт, из за двери доносится чей-то голос. Неужели он не один? Но ведь следы-то одних ног! Хорошо, что у меня хватило мужества не сбежать, я лишь отпрянул, маленько, в сторону и спрятался за гаражом. Надо проверить пистолет. А что его проверять? Ты же уже проверил! Еще раз, на всякий случай! Ну, ссу я, боюсь, ну, что в этом такого? А кому умирать охота? Если бы ни эта дурная тетрадь с моей галиматьей, даже нет, если бы на ней не был бы записан адрес, то я бы давно смылся отсюда, но… Но в этой ситуации я уйти не могу, не имею морального права. Может хватит рассуждать, может пора действовать? Интересно, а с кем он там разговаривает? Опять дверь, опять прижатое к ней ухо, опять приглушенный разговор или… Похоже, он с кем-то трендит по телефону! Вот в чем разгадка. Так, у Олега телефон в гостинной, значит если я попаду в дом, то смогу спрятатся или на кухне, или пройти на чердак. Нет, там ступеньки больно скрипучие. Погоди, а если в подвал? У олега подвал как раз между кухней и «моей» комнатой. Там меня искать не будут, я я могу по звуку контролировать ситуацию и если что, то… .
Медленно открывается входная дверь. Слава Богу, что не скрипнула не разу. Блин, как жарко, как шумно грохочет сердце. Так, голос стоновится слышнее. Да, верно, он разговаривает по телефону, похоже, что он слишко увлечен разговором и вряд ли услышит мое приближение. А может подойти к нему сзади, да тюкнут пистолетом по голове, как Качана? Нет, лучше пальнуть в него и дело с концом. У, черт! Он трубку повесил, сейчас выйдет и мне хана. Темно, хоть глаза выколи, как же я в него шмальну, если собственных рук не вижу? В фонарик палить? Так он меня скорее завалит, я же, в свете фонаря, буду у него, как на ладони. Назад? Назад! Нет, обратной дороги нет. Я продвигаюсь вдоль стенки, лишь бы не зацепить какую-нибудь хринотень, лишь бы не поднять шума. Так, вот корридор перед комнатой. Тихо! Я прежимаюсь к стене и замираю. Кто-то проходит в двух шагах от меня. Нет, не проходит, просто вышел из гостинной и стоит в двери, прислушивается. Долго он так стоять, вознамерился? Так, я решил, если пройдет мимо меня, то я выпущю на звук шагов всю обойму! Вот гад, обратно возвратился. Ладно, тогда будем реализовывать разработанный мною план. Хотя, что это за план, забраться под пол и ждать у моря погоды. И чего я дождусь? Что он уйдет, прихватив с собой тетрадь, этого я дождусь? Ладно, главное я уже в доме, уже проще. Теперь а-а-акку-у-ра-а-тно-о-о приподнимаем люк. Нет, он опять звонит по телефону, козел, еще небось по межгороду, вот Олегу счет придет! А интонации, как у Дяди Славы- «жду!». Неужто сам «папик» в гости пожаловал? Э, постой, а кого и куда он ждет? Блин, так сейчас сюда кто-то еще приедет! Вот влип, так влип. Нет, если я сейчас ничего не предприму, то все закончится плачевно. Опять куда-то пошел, опять я вжимаюсь в стену. А что делать, я же не успею залезть подпол и еще люк за собой закрыть. Шаги приближаются, так остановился, прислушался, так, вновь пошел. Если повернет сюда, то стреляю на счет три. Ты что – рехнулся! На какой счет три, тут мгновенно надо жать на курок, а не на счет три! Идиот! Согласен. Я малость ошибся. Чего он там ищет, небось уже по несколько раз, весь дом обошел? Может он, просто, боится обо что-то ударится?
Честное слово, я не знаю, как это произошло! Вдруг мне что-то в голову ударило, я даже и сообразить ничего не успел. Короче, когда он поравнялся с дверью в коридорчик, я, неожиданно для себя самого, толкаю микроволновку, стоящую слево от меня, на секретере, она с грохотом падает на пол. Кто-то дергает затвор оружия и устремляется на звук. Как только луч от фонаря упирается в противоположную стену и на пороге появляется темная фигура, я начинаю палить, как проклятый, из пистолета. Вообщем, если бы не открытый подвальный люк, то мне пришлось бы очень не сладко, я даже могу предположить, что было бы горько и тоскливо моим родственникам и друзьям, может быть, конечно, хочется в это верить, когда бы гроб, с моим изрешеченным телом, опускали во сыру землю. Нет, у меня даже слезы на глазах навернулись, когда я представил себе это печальное зрелище.
Палить то я начал, а с предохранителя пистолет не снял. Все дело в том, что он уже был снят с предохранители, вероятно – Качаном, а я, когда показывал свое исскуство обращения с оружием, скорее всего, да точно, поставил его вновь на предохранител. Вообщем, пистолет не издал ни единого звука. Но где же тогда злодей? Не боюсь его когтей! Смех и грех! Я , как бешеный. давлю на курок, оружие молчит, а неизвестный с криком и грохотом падает на пол. А может не на пол, а в подпол? Я наклоняюсь и поднимаю, выпавший из его рук фонарик. Так и есть, люк открыт, на полу никого нет, но странно то, что в подвале тишина. Притаился гад!
Я аккуратно приближаюсь к краю люка, руки слегка дрожат, но сжимают холодный ствол. Еще немного, еще чуть –чуть. Ну, должен же он шевелиться! Тишина. Я выставляю левую руку, в которой фонарь. Сейчас выстрелит! Не-а. Может у него оружия нет? Я тихонечко на коленях подползаю с другой стороны и проделываю туже операцию. Результат прежний. Тогда решаюсь и заглядываю под пол.
«Не слышно в подвале не крика ни стона, только ботинки торчат у гондона!».
Прямо, как в детской песенке-страшилке. Лежит здоровенный бугай, с бритым затылком, как пит дать Дядя Слава, уткнувшись мордой, но не в салат, а в ящик с картошкой и не дышит. Я спускаюсь по ступенькам вниз и приближаюсь к нему, держа оружие наготове, а этот даже не шелохнется, намаялся видно любезный.
- Эй ты, козлик,- тихо говорю я,- подъем! Твоя мама пришла, молочка принесла. Ну ты, чего молчишь?
«А ответ тишина, он сейчас не вернулся из боя!».
Да братцы, похоже, что клиент созрел. Я дотрагиваюсь, дрожащими пальцами, до его шеи и пытаюсь что-то там услышать и почувствовать. Я точно не зная, что там такое, может сонная артерия, может еще какая вена, но в кино все так делают, когда хотят убедится, жив человек или мертв. Нет, я не дурак, просто я впервые в жизни сталкиваюсь с такой ситуацией. Можно было бы сердце послушать, но я у себя то его найти не могу, а тут у какого-то придурка. Ничего не слышу и не ощущаю. Вероятно, парень представился!
Я переворачиваю его лицом к верху. Морда вся грязная, до знакомая. Ё, да это же Батон-бублик. Он же сегодня днем, уже один раз, пострадал от меня и вот теперь, вечером, решил свести счеты с жизнью, видно не вынес позора бедолага. Жаль, а перспективный был мужик! А как со спины смахивает на «папика»! Хватит стебаться, о мертвых или хорошо, или ничего. Я буду – ничего. Теперь поскорее выбраться из подпола, не сидеть же мне здесь с покойником, я боюсь, забрать тетрадь и короткими перебежками двигать в сторону вокзала, Олег наверняка уже находится где-то на подступах к нему.
Что за ерунда, мы так не договаривались, а это еще кто?
На крыльце послышались шаги и чья-то речь. Кто-то открыл дверь и вошел в дом. Может это Олег? Нет, мы же договаривались, что рисковать не следует, действовать будем по одиночке. Так кто же это может быть? Что-то загремело в прихожей, послышался отборный мат.
- Я бл.. тебе говорил, что в доме никого нет,- хрипел один.
-А чьи тогда следы возле крыльца?
- Х.. его знает! Ты лучше свет включи, Хряк.
Чего-то я не знаю никаких Хряков и голоса не знакомые. Может это подручные «папика»? Не всем же я, в конце то концов, был «представлен». Я тихо опускаю крыжку люка, выключаю фонарь, чтобы свет от него не пробивался через щели в деревянном полу, и опускаюсь на холодный бетон.. Фу, черт, на покойника уселся! Чуть не подскочив, я переползаю в другой угол, подальше от трупа, поближе к боченку с квашенной капустой. Вот попал, так попал! Если эти «хряки» задержатся тут еще на час, то мне придется что-то предпринимать, чтобы выбраться отсюда и успеть на электричку.
- Нашел?
- Да, Серый, нащупал.
Похоже, что их двое. Они прошли на кухню и стали греметь кастрюлями. То и дело из кухни доносились восторженные возгласы.
- Серый, тут и огурчики с помидорчиками имеются. О, бля. А вот и рыбка и балычок.
- Поднялся видно в последнее время этот торгаш,- брезгливо сказал Серый,- водки там нет?
- Нет, только пустая посуда,- ответил Хряк,- слушай, а Олег здесь не может появиться?
- Появиться? Ты что не слышал, мужики у магазина болтали, что всех «тупиков» кто-то в бане «помыл». Ты видел. Что с баней стало? Баня то, между прочем, Олега, как и домишко. Ты думаешь, почему мы сюда залезли? Потому что. нет больше хозяина, угорел,- Серый рассмеялся,- пойдем в комнату.
- Водка, конина, ликеры!- вопил Хряк, рассатривая и доставая запасы Олега,- может порнушку посмотрим?
Забрался козел в огород!
Черт, как здесь не удобно, как в гробу. Подумав так, я чуть было не перекрестился, хотя и не крещеный. Это, действительно, для одного уже гроб, а для другого временное пристанище, будем надеятся.
- Может Заломе позвоним, вон телефон стоит?- предложил Хряк.
- Успеется, надо сначала похавать и дернуть по стакану, а то вон, все руки закоченели! – возразил Серый.
Вот оно что, эти архаровцы из «центральных», но почему я о них ничего не слышал? Странно, вроде и на стрелки ездил, а про таких знать не знаю. Похоже, что Серый этот по-главней будет, чем этот «боров». Хряк, ну и кликуха! Да у всех у них, что-то с фантазией не особо, либо хлебо- булочные изделия присутствуют в прозвищах, либо овощные культуры, либо всякие животные. Ну, а что? Вот на вскидку: Качан, Огурец, Дыня –овощи, Батон, Крупа – зерновые, Хряк, Хомяк, Серый ( наверное волк) – животные, а еще насекомые и прочая еботень. Странно. Почему меня все по имени называли, а не Орлом, например?
- Ничего водочка,- раздался довольный голос Хряка.
- Да, это не то пойло, которое пришлось на морозе лакать,- согласился Серый,- дай-ка мне банку с печенкой, давно я эту дрянь не пробовал.
У меня засосало «под ложечкой». Вроде бы и ел весь день, на халяву, а сейчас опять захотелось. Вероятно это от напряжения, весь день от кого-то бегаю, весь день от кого-то прячусь. Нервишки пошаливают, вот живот и урчит, того и глядишь, что эти свиньи услышат. После некоторых раздумий, я запускаю руку в кадушку с капустой и набиваю ей полный рот. Вкусная какая, с клюквой, наверное еще мать Олега делала, царство ей небесное…
- Харе жрать, - проворчал Серый, - пойдем хату осмотрим.
- Давай еще по рюмахе, а то я никак не оклемаюсь,-предложил Хряк.
Послышался звон стаканов.
- Наше здоровье. Г-хм! Все, пойдем, аппартаменты проверим.
Они поднялись из-за стола и направились осматривать дом. Скрип половиц раздался, как раз над моей головой. Кто-то из них остановился.
- Серый, глянь,- сказал Хряк и прошел по крыжке люка.
Сейчас откроют, пронеслось в голове и…
- Что там у тебя?
- Ствол валяется! – ответил Хряк.
- Ну как, дай-ка его сюда. Смотри-ка ты револьвер! – восторженно произнес Серый,- а ты говорил6 «без оружия, без оружия!», вот тебе и оружие.
- Интересно, откуда он здесь взялся?- задумался Хряк.
- Да Олег обронил или кто-то из «тупиков». Нажрался наверно, да по-пьяне и потерял, а потом забыл, а может и не успел. Пошел в баньку помыться, тут его и накрыло! – засмеялся Серый,- да, а револьвер ничего, фирменный. Хряк, ты по западному читать могешь?
- Нет.
- Вот и я нет, да хрен с ним! Пушка, она и есть пушка!
Так, значит у них не было оружия. А теперь есть. Если бы я знал, тогда… Что тогда, опять бы обдристался, как с Батоном, хорошо. Что он башкой о ящик трахнулся, а то, неизвесно, чем бы дело кончилось. Тьфу-тьфу-тьфу!
- Заглянем под пол?-предложил Хряк,- вдруг там что-то инересное есть?
У меня похолодело внутри. Я вжался в бочку с квашенной капустой. Если бы мог, то забрался бы в нее по уши. Я проверил пистолет. Нет, сейчас я не опростоволосюсь. Я уже понял, как надо пользоваться оружием. Блин, как муторно ждать, подташнивает не много. Короче, плохо мне братцы, страшно.
- Ты слышал?- вдруг спросил Серый,- когда Хряк уже дотронулся до крыжки люка.
Неужели они услыхали, как я передернул затвор? Бляха-муха придется повоевать. Я выпрямил руку и, крепко сжимая пистолет в потной ладони, направил ее на люк.
- Что слышал?- не понял Хряк.
- Кажись машина к дому подъехала?
-Ё!
- Выключай свет и дуй в комнату, я буду в прихожей.
- Ага,- кивнул Хряк,- а зачем в комнату?
- Дура, посмотришь, кто приехал. Если менты, то надо пушку скинуть, а если кто-то из «тупиков», то мы их встретим, как подобает,- Серый потряс перед носом Хряка револьвером,- я же тебе говорил, что я их всех мочить буду!
Хряк щелкнул выключателем, дом погрузился в темноту. Серый притаился у входной двери, а сам Хряк кинулся в комнату, смотреть, что за гость пожаловал в столь поздний час.
Если это кто-то из наших, то надо бы предупредить. Но кто это может быть? Олег? Нет, я уже думал об этом. Кто? Стоп. Батон ведь с кем-то договаривался по телефону, я же ясно слышал, как он сказал-«жду!». Значит это приехали за ним, или к нему. Значит это люди Дяди Славы. Час от часу не легче! Сейчас здесь начнется такая заваруха! Влип. Но и то, можно сказать, повезло. Не подъедь к дому машина, этот Хряк уже давно бы меня вычислил, а там, там неизвестно, чем дело бы кончилось. Я сам-то не обкончался со страха? Нет, вроде сухо и никаких прокладок не надо!
- Серый, Серый,- шепотом позвал Хряк, тихо ступая по полу, он проследовал к прихожей.
- Что там?-так же прошептал Серый.
- Там,-Хряк сглотнул слюну,- там, похоже, бандиты городские причалили.
-Кто?
- Ну, люди этого, как его,ну, Славы. Черного которого мы замочили, ну, его хозяина.
- Лысого?
-Ага.

* * *

- Вначале заедем к Верке, узнаем у нее, что вчера там делали эти молодцы, - говорил «папик» Киргизу в тот самый момент, когда в Володькином доме рванул газовый балон. Он повернулся к полыхающему дому и перекрестился.
Киргиз плюнул и сел в машину, Дядя Слава приземлился на соседнее сидение.
- Собаке, собачья смерть,- брезгливо сказал Киргиз, заводя мотор,- а где же Качан, где он шарится?
- А где бы он нибыл, я с него три шкуры спущу, когда появится. Сначало мужика завалил, потом деньги припрятал, затем их и документы проворонил и сейчас опять…
- Я его никогда не любил. Гонору у него много и спеси, а как чего серьезного коснется, так у него все шиворот на выворот. Он и в городе как-то нас так с Сычем подставил, что мама не горюй!
- Что то мне Сыч об этом не докладывал,- сказал «папик».
Машина тронулась с места и , набирая ход, помчалась в сторону Рощинской, где жила Верка.
- Пожалел Сыч его, решил, что он не в падло.
- Да, Сыч он такой был,- согласился Дядя Слава,- его трудно было понять. Он, то зверь-зверем, то в нем какие-то человеческие качества проявлялись. Как он о тебе с Мишкой пекся?
Киргиз промолчал, он смотрел за дорогой.
Однажды Сыч простил и ему с Дыней их оплошность, которая могла стоить обоим жизни. Простил и ничего не рассказал Дяде Славе, а даже наоборот, все сделал так, чтобы выставить их, в глазах патрона, героями. Именно после того случая и началась настоящая бандитская карьера Киргиза. Да. Кажется, что это было только вчера, а уже столько воды утекло с тех пор, столько крови. Да и Сыча уже давно нет, взорвали бригадира, у собственного дома взорвали.
Киргиз вспомнил глаза мертвого Сыча и его передернуло.
У Верки в доме было темно, лишь на веранде горела тусклая шестидесяти ваттная лампочка. Киргиз заехал почти во двор, чуть было на свернув покосившиеся на сторону ворота. «Папик», а следом и он сам, вышли из салона автомобиля и направились прямиком к дому. Во дворе завыла облезлая дворняга. Киргиз вытащил пистолет. Дядя Слава покачал головой. Ну, действительно, не мочить же всех собак подряд, только из-за того, что их Господь не обучил человеческой речи. Что поделать, ну умеют они только гавкать, да скулить, в чем же они провинились перед Киргизом? Правда и сам Киргиз не собирался, на этот раз, никого убивать, просто он приготовил оружие так, на всякий случай, вдруг в доме их ожидает сюрприз в виде двух «гарных хлопцев», в лице Олега и меня.
Оба бандита поднялись на крыльцо и прислушались. Из помещения слышался приглушенный стон. Они переглянулись. Киргиз поднял пистолет на уровень груди и распахнул дверь. Дверь в доме у Верки никогда не запиралась, не было даже замков, все было пропито еще в давние времена, а вот телефое, телефон пока еще присутствовал. Знакомые, в свое время, решили, что выгоднее будет скидываться и оплачивать аппарат, чем всякий раз платить за новое подключение. Как удалось Верке охватить в Поселке отдельный телефон? Говорили, что муж у нее был участником войны или жертвой ГУЛАГа, вот и выбил телефон, пока еще был жив. Между прочем, Верка так не пила, пока Васька был живой, держалась, а может он ее держал, зато после его смерти, все покатилось под откос со скоростью курьерского поезда. К ней приходили гопники со всего Поселка, чтобы посидеть, поговорить за жизнь в «приятной» компании, чтобы опрокинуть рюмку-другую какого-нибудь пойла. Видимо, мы были в изрядном подпитии, раз не нашли более достойного места откуда можно было бы позвонить в город, а может просто лень было куда-то идти, а Веркин дом, он как раз под боком у времянки Пельменя, в которой мы в ту ночь гасились.
Киргиз шагнул на веранду, следом за ним Дядя Слава. Зрелище? Да, что там говорить, обыкновенная блатхата! У входа пустая посуда, чуть поодаль сваленные в кучу башмаки, куртки, ватники и посуда. Почему посуда валялась в грязном белье, это так и осталось загадкой. На грязном диване лежало чье-то тело и издовало стонущие звуки, рядом находилось еще одно, которое испускало сап. Киргиз подошел и зажег фонарик, заблаговременно прихваченный им из мишины. Ну, эту сладкую парочку мог опознать любой, даже Киргиз, хотя он и не особо много времени проводил в Поселке, все больше в разъездах, да командировках, да по боевым делам… Но, заезжая иногда в центр Поселка, рядом с главным магазином, принадлежавшим, до недавних событий «тупикам», он неприменно всречал эти две опухшие физиономии. Нет, вторую морду он и разглядывать не стал, судя по коричневому ватнику, брюкам в зеленую полоску, взъерошенным волосам и противному свистящему сапу, перед ним был никто иной, как Веркин ухажер- Колька Босой. В довершении ко всему, в помещении ужасно воняло не только винными парами, но и человеческими испражнениями, как бы в подтвержденнии этих слов, мужчина, голова которого была свешена с дивана, где-то напротив стенки, а задница торчала как раз в сторону Киргиза, оглушительно пукнул, чем вызвал неопесуемый восторг у Верки и отвращение у Дяди Славы и Киргиза. Верка засмеялась и толкнула мужика, так что он еще более съехал с дивана головой в тряпье.
- Ты, смотри не задохнись! –загнусавила Верка,- е…рь хренов!.- Потом вдруг до нее дошло, что они находятся не одни и она вновь загундосила,- Эй, кому еще здесь что надо? Х..ли ты мне в морду своим светом тычешь? А ну вали отсюда, пока я в тебя …
Что хотела она сделать? Сложно сказать, но могучий удар в челюсть заставил ее прервать свою тираду и завизжать, запричитать и заохать. Ее спутник лишь вновь приподнял заднюю часть своего тела, вероятно собираясь проделать тот же прием, что и несколько минут назад. Этого бы Киргиз не вынес и он пнул по Колькиной заднице ногой. Почавкав губами, мужик хрюкнул и еще больше сполз с дивана, больше не предпринимая никаких попыток испортить в помещении, итак тяжелый воздух. Киргиз дернул Верку за грязный ворот платья:
- Слушай сюда, убогая,- зашептал он ей в вонючее ухо,- если ты и дальше будешь вылупаться, то тебя найдут с проломленной башкой. Поняла?
Верка, вытирая слезы, закивала.
- Давай убогая, очухивайся,- продолжил Киргиз,- рассказывай, что делали у тебя вчера Олег и Леха.
- Какие?-спросила та,- это которые с тридцать третьего дома?
- Да,- сказал молчавший до этого «папик»,- и делай это побыстрому!
- Да ничего, пришли позвонить, да водки принесли,- смутно вспоминала Верка вчерашние события.
- А почему к тебе пришли звонить, не сказали? – задал вопрос Дядя Слава.
- Может и говорили, да я почем помню.
- А ты постарайся вспомнить, я очень тебя прошу,- исподлобья наблюдая за немолодой женщиной, сказал «папик».
Верка, почуяла, что если она сейчас не вспомнит и не сможет дать необходимый и вразумительный ответ, то это может кончиться для нее самым плачевным образом. Она напряглась:
- Вспомнила!
- Что вспомнила, Вера?- почти ласково спрашивает Дядя Слава.
- Вспомнила, что приходил звонить Лешка, а Олег с ним за компанию приперся. Вон, принес бутыпку водки!
- А что же, Лешке неоткуда еще было позвонить?- берет инициативу, в свои руки, Киргиз.
- Так наверно было,- соглашается Верка,- у Олега в доме милиция и разборки, ну этого, ну… этой бани.
- А ближе чем к тебе идти им, значит, было некуда. Так что ли?
-  Постой-ка,- воскликнула Верка,- они же от Пельменя пришли. Точно, Олег сам сказал, что они зашли от него, а у того телефона нет. Там они и бухали у него.
- У Пельменя, значит, ясно,- сказал Киргиз,- это тот, что в соседнем доме живет?
- Не, тот Генка, а Пельмень он живет через дом справо от моего в синем.
- Ясно.- промолвил «папик»,- вот так и надо было сразу же отвечать, а то «вали отсюда». Киргиз,-обратился он к Косте,- дай ей еще разок, чтобы знала, как с людьми разговаривать.
Киргиз подошел к Верке и врезал ей кулаком в лицо. Брызнула кровь. Верка закрыла лицо руками и охнув, упала на Колькину задницу. Киргиз хотел было ударить ее еще и ногой, но поймав тусклый взгляд Дяди Славы, передумал и бросился вслед за выходящем патроном. Нечего заниматься синевой, надо быстрее «пельмени» выуживать, пока они горячие. 
На улице дует холодный ветер и, вообще, въюга разыралась не на шутку, а на душе кошки скребут. Верка всхлипывая, вытерла разбитый нос и, повернувшись к стене, тихо позвала:
- Олег, Олежка, ушли эти козлы!
Из –под грязного дивана показалась пыльная, запачканная, но довольная рожа Олега. Он отряхнулся, как мог, и повернулся к Верке:
- Ну, ладно старая, не реви. Ну, а зачем ты сразу на них наезжать стала? Понятно, для пущей достоверности. Это у тебя получилось.
Верка всхлипнула и покосилась на довольного Кольку Босого, который раскрыл свой беззубый рот и беззвучно смеялся своей однозубой дырой между приплюснутым носом и небритым маленьким подбородком.
- Что ржешь, паразит?!
- А как я на перде смачно сыгранул? Этот нацмен аж испужался. Видно подумал, что стрельба началась. Хе-хе-хе!
- Тебе хе-хе-хе, а мне по морде,- обозленная на весь мир Верка, треснула Кольку по голове.
- Ладно, што ты,- пытаясь закрыться от щедрых Веркиных ударов, Колька спрятал голову под грязную подушку.
- Кончай-те вы,- постарался остановить потасовку удовлетворенный Олег, - нашли время в игрушки играть. Давайте-ка мы с вами расчитаемся за помошь.
- Сто пятьдесят,- бойко сказала Верка, как только услышав о расчете, она прекратила всхлипывать и дубасить Кольку по голове,- сто пятьдесят тысяч и два, нет три литра.
- Спирта,- добавил беззубым ртом Колька Босой,- три литра спирта,- еще раз повторил он, чтобы Олег чего-нибудь не перепутал и не приволок им какого-нибудь дешевого портвейна.
- Хорошо,- согласился Олег,- но…
На лицах синих «партизан» недовольство. Так они и знали, что их обманут, ну, а откуда же это «но», когда так говорят, то просто не обязуются выполнять свои обещания.
Олег заметил это неудовлетворенние и поспешил развеять сомнения двух помощничков:
- Итак, хорошо,- продолжил он,- я согласен на счет денег, но спирт я вам притараканить просто не смогу. Нет, я все помню, давайте просто я заплачу деньгами, вместо натурального продукта. Ну, к пиримеру, скажем по пятнадцать тысяч за литр «шила».
- По восемнадцать,- ответил Колька, глядя на Верку.
 Тут главное, раз такие дела, то еще и на закусь нужно денежки выбить. Ежели он бы спиртягой рассплачивался, тогда одно, спирт он и в комосе спирт, за ним не надо-ть никуды бежать, в город Сестрорецк гоняться или в Песочный, принес выпил и те хорошо, и те никакой закуси не надо-ть. А если ж деньгами, тоды какой же энто удовлетворение? Надо-ть в город переть, надо силы расстрачивать, надо за билет платить, надо ж тады и хлебушка прикупить и портвешка тоже, чтобы потом не спиртом оттягиваться, а легким вином с приятным бормотушным запахом.
- Хорошо. Значит так, сто пятьдесят и три раза по двадцать, итого будет двести десять тысяч. Я правильно посчитал, господа демократы? – сросил явно довольный Олег, отсчитывая деяти тысячные бумажки и протягивая их своим спасителям- выручателям.
- Верно,- ответила Верка, быстро послюнявила грязный палец и с такой же скоростью подсчитала полученный гонорар и засунула себе за пазуху.- И все же сейчас бы хотелось водочки выпить…
- Стресс снять?- усмехнулся Олег.
- Чего? - не поняла Верка.
- Ничего,-ответил Олег,- ну, господа хорошие мне пора, а то не дай бог эти архаровцы вновь нагрянут.
Верка испуганно дернулась и ухватилась за разбитый нос. Колька испуганно посмотрел на Олега:
- Типун тебе на язык.
- Не боись, братва, прорвемся,- сказал тот и вышел на улицу.
На улице было темно и морозно, хотя и в Веркином доме, сказать прямо, было не слишком тепло, хотя и не было столь мерзкого и колючего ветра, который того и гляди пытался забраться тебе прямо под одежду, того и гляди, пытался похлеще укусить твое тело, руки, лицо. Из соседнего строения пахло печным дымом, там жили нормальные люди. Хотя, кто сейчас нормален, а кто нет? На этот вопрос трудно ответить. Иногда самый последний синяк оказывается намного человечнее и гуманнее, чем какой- нибудь интеллигент с двумя высшими образованьями. Мало быть высоко образованным человеком, мало быть честным и порядочным, в определенном для себя смысле, иногда важнее простое проявление человечности и чуткости к другому человеку или животному. Я не раз наблюдал картину, как здоровый раскормленный интеллигент с портфелем под мышкой, с того ни с сего, вдруг больно пинал ногой голодного пса, который доверчиво семенил за ним, с надеждой получить хоть малюсенький кусочек «шавермы», которую порядочный дядя уплетал за обе щеки, а вместо этого получал пинком под зад. И наоборот, когда зловонный синяк откапывал на помойке кусок заплесневелого хлеба и делился все с той же голодной собакой. Что ж верна поговорка: сытому голодного неуразуметь, твою меть!
Олег осмотрелся и шагнул в темноту Веркиного двора, добираться до станции надо было по лесным тропкам-дорожкам. Идти по шоссе было бы не обдуманно и слишком опасно.

Перевернув все вверх дном во времянке у Пельменя Киргиз и Дядя Слава молча сидели на крыльце, хотя времени для рассидок особого не было. Нуждо что-то предпринимать, иначе эти два гондона могут просочится сквозь пальцы, как снег, который таял на теплых ладонях Киргиза, превращаясь в воду маленькими густыми каплями устремлялся на землю.
- Может к Верке вернемся?-предложил Киргиз,- проведем допрос с пристрастием, глядишь что-нибудь новое у нее вытащим.
- Бесполезно,- мотнул лысой головой босс,- только вонищу ее нюхать, да пердеж этого урода. Нет, она все что знала, все рассказала. Ты же видел, как она перепугалась.
- Видел, но людишки, они странный народец, тем более, что не любят они нашего брата, чужаки мы для них. Вот взять того же Гаврилу…
- Ну?
-  Вы думаете, что им не жалко, что его с парнями загасили? Я считаю, что им ужасно жалко. Все же они свои, местные, а то что безобразничали иногда, так, а кто нынче не безобразничает. Разве что совсем уж идиоты недоделанные. В каком мире живем! А эти они свои, родные, они и выросли на глазах у многих, они и хулиганили вместе с ихними сыновьями, они и дочерей их оприходывалии охаживали, а что до бандитизма, то какие же для них они бандиты, это мы пришлые, мы ворюги и убийцы, это у нас крутые тачки и виллы, это мы принесли в их тихий и спокойный Поселок: раздор, смуту и смерть. Мы дерьмо, а они всегда остануться большими непослушными детьми. Поэтому Вячеслав Львович не доверяю я местному народишке, хоть убейте, не доверяю. Это как у меня на родине, даже если кто-то не прав, я имею ввиду из местных парней, то его никогда соседям или ментам не сдадут, если этого не прикажут старшины и уважаемые люди в ауле, аксакалы по нашему.
- Аксакалы, говоришь, г-хм,- усмехнулся «папик»,- давай-ка аксакал подожги-ка эту халупу, пусть знают, как привечать у себя наших врагов, пусть земля у их всех будет гореть под ногами.
Киргиз встал и прошел в помещение, порылся в каких-то картонных коробках и деревянных ящиках. Соорудил из них небольшой костерок, затем подошел к машине идостал канистру с бензином, позже опрыскал все сооружение бензином иподжег. Огонь очень быстро стал облизывать голубоватым пламенем деревянные стены времянки. Вскоре повалил густой, черный дым, в прихожей загорелось машинное масло. Языки пламени все выше и выше поднимались по перекрытиям. Вскоре времянка заполыхала вся.
В машине затрендел телефон. Киргиз подошел и взял трубку:
- Я слушаю,- сказал он.
- Вячеслав Львович?- раздался в мембране голос Батона,- это Батон звонит, я у Олега в доме, как вы и сказали.
- Подожди,- ответил Киргиз и передал трубку Дяде Славе,- это вас, Батон.
-Алло, я тебя внимательно слушаю,- произнес «папик» усталым голосом,- что у тебя хорошего или, может, плохого,- он намеренно сделал ударение на слове может, поскольку один раз сегодня у Батона уже было «может плохое».
- В доме пусто,- рассказывал Батон,- когда я приехал и зашел в него, то на крыльце небыло ни одного следа. Да, машину я поставил возле моста, чтобы она в глаза не бросалась. Да! Дом осмотрел. Да! Нет, под окнами тоже все тип-топ. Да! Что вы говорите?
- Жди нас и будь поаккуратнее,- сказал Дядя Слава,- мы будем через пятнадцать минут, нет, через триннадцать.
«Папик» любил точность.
- Жду!-ответил Батон и, услышав сигнал отбоя, повесил трубку. Затем он поболтался немного по пустынному дому, затем сел и стал читать записи в черной тетрадке, принадлежавшей этому уроду, который так ласково обошелся с ним на их базе.
« Я должен вспомнить все»,- читал он при свете фонаря, едва шевеля пухлыми губами,- « Я увидел тебя и сразу влюбился…». Вот идиот, видите ли, он влюбился сразу! Я тебе покажу, что такое настоящая любовь, твою мать, как только мы встретимся.
Батон встает и медленно идет по корридору по направлению к кухне. В руке у него зажат револьвер системы наган. Он знает, что находится один в доме, но опасаясь за повторении сегодняшнего дневного инцидента, ведет себя подобающе осторожным образом. Вот он поравнялся с дверью ведущею в смежнуюс гостинной комнату, вот он проходит мимо нее. Но, что это! Что там за шум. Откуда он взялся в пустом доме?! Батону нечего размышлять, он бросается в предбанник, этакий небольшой корридорчик и … Нога проваливается в пустоту, следом за ногой летит и все грузное тело Батона.
Его голова ударяется о какой-то острый угол, и он поднимает глаза к небу. С неба к нему уже спешит колесница запряженная тройкой белых больших коней. Колесница приближается с небывало огромной скоростью, человек, возница, с лицом ангела наклоняется над Батоном и с усмешкой затаскивает его в нее. Батон с ужасом замечает, что лицо у возницы больно ему знакомо, он вскрикивает и теряет сознание, которое к нему никогда и не вернется. Нет, это лицо не ангела и не господа бога, это мое дрянное лицо, вероятно которое он все же успел запечатлеть в последние мгновения своей бандитской жизни. Батон почил в суете-сует.

- Что за черт.- выругался Дядя Слава, когда автомобиль остановился напротив дома Олега,- он что там азбукой Морзе решил позаниматься. То свет горел, то…
- Стремается,- сказал Киргиз,- видно не ожидал, что мы раньше приедем, наверное по шкафам шарил, это он любит.
- По шкафам шарит,- передразнил Киргиза «папик»,- лучше бы он головой своей шарил, ведь знает же, поганец, что мы людей поджидаем, так нет, все ему по-барабану.
- По своему барабану он уже получил сегодня, как я понимаю,- рассмеялся в ответ Киргиз.
- Еще свое получит,- улыбнулся Дядя Слава, оценив плоскую шутку соего подчиненного.
Они не спешно вышли из машины и направились к мертвому дому, в котором только что горели окна. Дядя Слава жестом приказал Киргизу следовать с другой стороны, со стороны горевших доселе окон, а сам прошел на крыльцо и, остановившись возле двери,, прислушался. В доме была полная тишина. Он неспеша взялся рукой за железную с форфоровым ободком ручку и мягко дернул дверь. В следующее мгновении дверь распахнулась и «папик» ступил во внетрь, еще через миг он валялся на полу с разбитой головой.
Киргиз обошел дом со стороны сада-огорода. Так же как и босс он шел медленно, прислушиваясь к каждому шороху, доносившемуся со стороны дома. Похоже, что в доме кто-то притаился, решил Киргиз, заглядывая в темное окно. Он продвигался вокруг дома, выходя к крыльцу. Вдруг до его слуха донеся скрип входной двери и что-то грузное и тяжелое повалилось на пол. В тоже самое мгновение в окне, как раз напротив его лица, вспыхнул свет и он увидел лицо человека, перекошенное от злобы и ненависти. Зачем же свет зажигать?-успел подумать Киргиз, когда пуля со звоном разбила оконное стекло и угодила ему в правую руку, в которой, между прочим, был пистолет. От удара тело Киргиза полетело назад, он выронил оружие. Вот тебе бабушка и Юрьев день,- вновь подумал Киргиз на секунду теряя сознание от, неистерпимой, боли в правом суставе. Когда он пришел в себя, то увидел, что лежит в доме на деревянном полу, рядом лежало тело еще кого-то. Он повернул голову и увидел лысую голову «папика», который молча глядел в потолок. Руки у него были перевязаны каким-то бельем, толи полотенцем, толи простыней, сразу разобрать было невозможно. Вдруг над своим лицом он увидел лицо стрелявшего и оно показалось ему знакомо. Где то я видел эту поганую рожу, решил Киргиз и чтобы не тратить лишних усилий закрыл глаза.
- Ну, что я тебе говорил?- брызгая на его щеками слюною, спрашивал кого-то знакомый голос,- а что я тебе говорил?- повторял голос один и тот же вопрос уже несколько раз.
- А что ты говорил, Серый?
Киргиз вспомнил, что этот голос, это погоняло принадлежали одному и тому же лицу из «центральной» бригады. Ну, точно, как же он мог забыть, что еще сегодня вечером они вместе с Дыней отпустили обладателя этого грубого голоса и этого волчьего взгляда, на все четыре стороны, хотя бы и могли бы его и напарника преспокойно прикончить. Эх Дыня, Дыня, это все ты со своим дурацким настроением, со своей дипрессией и тоской. Грохни бы мы их тогда, не валялся бы я сейчас на этом деревянном, холодном полу, не был бы прострелян, как и ты, в правую руку, не сыпались бы мне на щеки вонючие брызги от слюней этого урода. А ведь вот ведь какая штука, это же Серый и Хряк были убийцами нашего Игоря, ведь это же им «папик» вынес смертный приговор и только из-за того, что не пошел тогда на открытый конфликт с Заломой, не решился его исполнить, мол, Залом сам разберется со своими шавками. Вот так, Залома разобрался, шавки живы, а мы на грани между ею и ею, то есть между жизнью и смертью. Да ладно, чего винить кого-то коль сам оплошал.
- А то я тебе говорил,- почти орал Серый,- какие они в жопу бандиты! Бандиты, то же мне. Тьфу! Я же говорил тебе Хряк, что я рвать этих солочей буду, грызть их своими зубами, топтать своими ногами. Я за то, что мне пришлось три месяца отсиживаться в вонючей деревне, что мне пришлось испытать, когда они здесь жировали, я это никому не прощу, даже Залома у меня поплатится, гад ползучий, - Серый затянулся сигаретным дымом и плюнул Киргизу прямо в раскосое лицо.
К Киргизу на лоб приземлилась липкая вонючая слюна, отдававшая табаком и водкой. Киргиз заполыхал как камин, весь стал красным и от этого на его лбу набухли темно-синие вены.
- Бандиты, нет, ты их видел, а? А этот -то урюк убить нас хотел, ты помнишь? Другой ему не надо, мол, стрелять, а этот урод и согласился. Спасибо тебе желтомордый!
- Зря ты так,- спокойно ответил на все оскорбления и плевок Киргиз,- ты убогий человек и если даже ты меня порвешь своими погаными зубами, как ты изволил выразиться, то легче тебе от этого на твоей поганой душе не будет, потому что, благодаря своему другу я стал намного сильнее и выше, чем такое дерьмо как ты. Да что я тебе об этом говорю, ты все равно ничего не поймешь своей дубовой башкой. Ты все рав…
Силнейший удар ногой по прострелянной руке прервал тирраду Киргиза на полуслове, он потерял сознание.
- Урюк! Будет мне еще указывать, рвать мне его или не рвать. Сказал порву, значит порву. А та что, лысый боров глазами хлопаешь,- обратился он к «папику», - с тобой-то у нас разговор особый получиться, не такой как с твоим желторожим, я тебя сразу убивать не стану, я тебя внвчале помучаю. Эй, Хряк, погляди-ка не найдется у этого урода- Олега где-нибудь кусачек или хотя бы каких- нибудь поршивых плоскогубцев.
- Что ты задумал Серый? – спросил растерявшийся Хряк, поскольку не хотел, устраивать издевательство над этими людьми, а хотел поскорее свинтить от сюда в более спокойное место,- может просто грохнем их и дело с концом.
-  Грохнуть мы всегда успеем,- понял опасения товарища Серый, но не внял им,- а вот поиздеваться на врагами, это не каждому в этом мире дано. Я что? Я их звал сюда, в Поселок? Да? Ты меня слышишь, чурка облезлая,- пнул он ногой Киргиза по другой руке,- я тебя звал? - распалялся он все больше и больше, не видя никакой реакции урюка,- что молчишь? Крыть не чем, вот и молчишь. Накой хрен вы сюда пожаловали,- схватил он за горло Дядю Славу и крепко сжал его,- Что вам здесь у нас нужно? Вам мало Питерских разборок и заморочек, вам подавай экзотику, чебурашки вы ху...ы. И что, где ж эта ваша экзотика? Где она? Вот именно, именно в этом самом женском месте, вот где она и находится. Мало вам городских баб, вас на местных потянуло, мало вам своих нефтяных, газовых, лесных и прочих денег, вам наши подавай. А ты не думаешь лысый ублюдок, что за свои деньги я буду драться и убивать так же, как ты всех мочишь за чужие.
- Не думаю,- сказал Дядя Слава,- потому что нет у тебя никаких денег и никогда не будет. Деньги есть у того, у кого кроме зубов в жопе есть еще и хитрое приспособление, чтобы в эту жопу залезть да себе руку не поранить.
- Хе,- усмехнулся Серый,- ты даже эту поговорку не знаешь, что мол, на каждую хитрую жопу, найдется хрен с резьбой! Ха-ха.
- Я не об этом говорю, я о другом,- прервал его смех Вячеслав Львович,- я тебе хочу сказать, что если всех и вся рвать, насиловатьи грабить, то тебе самому вскоре придется убивать и грабить своих же корешей, таких как Хряк, например или еще кого- нибудь, не важно.
Хряк вздрогнул, покосившись на Серого. Он давно опасался, что однажды Серый замочит его, как мочил он остальных из иных группировок. Больно характер у того был раздражительный и вспылчивый.
- А кого потом? Кого ты будешь мочить потом? Что или кто останется после тебя. Ты об этом не задумывался. Нет? А вот я задумывался, как только сюда перебрался. Так и задумался и первым делом знаешь, что хотел сделать. Нет? Найти контакт с твоим Заломой и с «тупиковым» Гаврилой, понял! А вы что взамен предложили? Начали палить все подряд, бизнес перебивать с помощью всяческих штучек –дрючек, а потом еще и человека моего грохнули и уж совсем западло, не в чем не виновную девченку.
- Пошел ты! – грубо ответил Серый,-он мне надоел. Хряк, ты что не слышишь? Морду ему скотчем залепи и сунь в подпол, пока я с узкоплюским немного побеседую.
Хряк поплелся выполнять приказ старшего.
Я сижу в подвале скрюченный, как старая вешалка, у меня затекли руки и ноги, у меня мелонхолия, я опять страдаю, опять страдаю от одиночества….
Одиночество, одиночество заладил, как идиот. Какое в задницу одиночество, когда здесь такие дела творятся. В двух метрах от тебя труп, чуть выше в полутора от пола и там метрах в трех черт-е знает, что творится, а ты про одиночество ноешь. В этой ситуации любой, окажись он на твоем месте, мечтал бы побыть один. Тихо, лежи и не шевелись, будь кака мышка.
Слышны шаги двух человек. Люк в подвал медленно открывается.
- Полезай,- приказывает Хряк, даже неудосужившись проверить под полом, - и без фокусов.
По ступенькам в темную, не освещенныю половину подвала, в котором нахожусь я и труп Батона, медленно сползает чье-то тело. Люк захлопывается и закрывается на засов.
В нашем полку прибыло, ехидно подмечаю я и на всякий случай тихонько отползаю в сторону, чтобы не дай Бог не спугнуть нового сидельца. Тот грузно опускается на землю и тяжело вдыхает спертый воздух своими ноздрями. Я решаюсь дотронутся до него, от неожиданности он вздрагивает и делает резкое движение в сторону, но при этом не издает не звука. Я зажимаю в ладони фонарик, чтобы пучек света от него был узким и не ярким, и направляю его на человека.
Е-п-р-с-т это же Дядя Слава, собственной персоной, что и говорить, не ожидал, не ожидал, что мы встретимся в такой обстановочке. Ну, раз так господь повелел, то стало быть так таму и быть.
Дядя Слава выглядит ужасно, да что там ужасно, на нем просто лица нет, одно сплошное месиво. Видно кто-то не плохо над ним потрудился. И надо же и это гроза Поселка, и это сам босс мафии. Мне становится смешно, хотя, если честно, то в такой ситуации в которой нахожусь я смеятся может только душевнобольной человек, а впрочем, я себя здоровым и не считаю, разве, что от случая к случаю и то по выходным.
Вот и встретились мы с тобой уважаемый Вячеслав Львович, но не за рюмкой водки или коньяка, а в вонючем подполе с ящиками картошки, боченком с квашенной капустой и возможно еще с чем-то, я не успел провести ревизию, вы уж меня искренне простите, за такую халатность, по мере возможности я постараюсь исправиться.
Мне опять захотелось заржать, до чего же обоятельно выглядел Дядя Слава.
Похоже, что он меня тоже признал, потому что вылупил глаза, как кот на сечке, и таращил их, зыркая то на меня, то на ствол, который я предусмотрительно положил на колени.
Но опасаться этого бамбука мне не стоило, в настоящий момент, он не представлял для меня никакой опасности, поскольку находился в каматозном состоянии, да еще со связанными сзади руками. А глаза он таращил от того, что силился что-то сказать, а рот у него был залеплен скотчем.
Отлепить не отлепить? А вдруг заорет, решит, что и мне не плохо бы к ним за компанию. Ладно, была не была, я хоть и не сторонник общения с прессой, но для тебя лысый пень сделаю исключение, отлеплю эту дурацкую ленту. Ну, ничего, ничего знаю, что неприятно, но ты же мужчина, а не хлющ какой-то. Я специально одним рывком отдираю липкую ленту от его рта, чтоб побольней было, «папика» передергивает. Ничего, ты здоровый бугай. Потерпишь. На верху раздаются вначале что-то похожее на удар железного предмета о чугунную батарею, а затем чьи-то нечеловеческие крики, я и Дядя Слава одновременно вздрагиваем, а Батону хоб хны, даже не пошевелился. Впрочем, мы договаривались о покойниках либо-либо. Потом крики затихают, слышны приглушенные голоса и через мгновение крики повторяются. Это мучают Киргиза.
Мучают урюка достаточно зверским способом, можно сказать что не мучают, а попросту медленно убивают. Одна рука Киргиз плотно привязана к холодной батарее, так что пальцы лежат на верхней ее острой части. Другая рука не припязана, на ней просто стоит Хряк. Между Хряком и батареей, следственно как раз напротив Киргиза поигрывая молотком стоит Серый и через каждые десять секунд лупит этим молотком по Киргизовым пальцам. Вначале по фалангам которые находятся ближе к концу пальцев, затем постепенно приближаясь к самой кисти, тем самым дробя все пальцы так, что восстановить утраченную ладонь уже не возможно.
Киргиз орет от боли и ненависти, но ничего сделать не может. Их двое он один, да к тому же та рука, на которой стоит Хряк простреляна и почти онемела. Все мысли Киргиза заключаются только в том, что скорее бы удар молотка пришелся по голове, чтобы покончить с этим мучением. Сколько раз ему приходилось убивать людей, но вот так заставлять их мучаться никогда!
Серый с озверелым видом отсчитывает время и методично опускает молоток на пальцы. В запасе у него много пальцев. Во –первых у Киргиза изуродована только одна рука, а во вторых есть еще две у Дяди Славы, Предвкушая небывалое удовольствие, я не удивлюсь, если узнаю, что Серый просто кончал от этого своего садизма, Серый постанывал, слегка высынув язык и прикрыв глаза, Хряку же эта процедура не особо была по вкусу, поскольку он всякий раз вздрагивал, когда молоток опускался на чугунную поверхность батарее и слышался рык Киргиза.
Наконец голова Киргиза обрушивается вниз на пол, он не издает больше не звука, вероятно, потерял сознание. Серый останавливается, Хряк отпускает раненую руку. Вся батарея и стена рядом в бурых пятнах крови. Серый доволен, он кладет молоток рядом с батареей, но так чтобы Киргиз не смог до него дотянуться правой рукой и с улыбкой чеширского кота поворачивается к Хряку:
- Ну что ты весь бледный, как простынка девственницы после первого соития?- спрашивает он Хряка и беззвучно смеется, - и это только начало. А ты что хотел, чтобы я его в банке веничком попарил, как они это сделали с «тупиковыми»,- и теперь уже хохочет во весь голос, восхищаясь остроте своей шутки, - плесни на него водичкой, пусть оклемается маленько, а мы с тобой водочки выпьем и дальше продолжим.
- Ладно, - соглашается Хряк и послушно идет за ковшом воды для несчастного Киргиза.
- Давно я так не отдыхал душой и телом, - сопит Серый накладывая себе в тарелку каких –то салатов,- а как мы повеселимся, когда лысый здесь жужжать будет,- в предвкушении праздника он аж закрывает глаза,- слушай Хряк, а может его первого надо было полярнуть? А да ладно, десерт на потом оставим.
Хряк сидит молча и лишь искоса поглядывает на зашевелившегося Киргиза, ему по своему жаль парня, но он боится своего напарника, обладающего такой жестокостью.
Серый всегда считался одним из самых отмороженных людей в команде Заломы. Про него многие из своих так и говорили, что он при случае своей родной матери кишки выпустит. Если честно, то его побаивался и сам Залома, поэтому и старался держать его подальше от остальной братвы. Серый был беспощаден, как к чужим, так и к своим. Однажды, около года назад он отрубил своему приятелю три пальца на левой руке большим охотничьим ножом, только из-за того, что тот не захотел принимать участие в изнасиловании одного местного предпринимателя, который задолжал денег бригаде «центральных». После того случая с Серым никто не хотел работать в паре и Залома назначил Хряка. Хряк зная о наклоннастях напарника поначалу отбрыкивался, но поймав на себе строгий взгляд шефа, сдался. Вот и эта история с Игорем Хореновичем Халатяном и его продавщицей относилась к дурнопахнущим. Ведь их никто не просил убивать директора «Хозтоваров». А тем более ни в чем не повинную девушку, но Серый настоял именно на убийстве. И хотя в тот раз он не стал крошить пальцы своим жертвамтаким зверским способом, он все равно несколько раз ударил армянина по голове молотком, придушил девушку и отправил их машину в кювет, тем самым вызвал гнев и неудовольство не только у «бандюгов» и «Тупиков», но и навлек не милость на свою голову со стороны самого Заломы. Именно поэтому им пришлось скрываться несколько месяцев, пока не поступит специальная команда. Но время шла, а команда так и не поступала и не поступала. Серый нервничал и злился на весь мир. Наконец, он сам лично решил вернуться в Поселок и разобраться со всеми и врагами и друзьями. На свою беду первыми под его горячую руку попали неизвестные девушка и юноша, а затем и Киргиз с Дядей Славой. Следующей целью был сам Залома. Серый еще не знал, что тот находится в КПЗ по подозрению в убийстве, но если честно, то это бы ему нисколько не помешало, если надо, то он бы и в КПЗ проник, лишь бы разделаться со своим боссом.
Серый сидит доволный и веселый, столь страшное зрелище доставляет ему истинное наслаждение:
- Что ты приуныл?- спрашивает он Хряка.
- Да ничего, все вроде нормально,- отвечает тот.
- Брось, все это ерунда, - треплет он небритую щеку своего напарника,- вот мне один чудак про фильм один рассказывал, не помню названия. Главное не с этом, Суть фильма такова, Идет война в Боснии. Сербу мочат мусульман, мусульмане сербов, хорваты и тех и других. Вот, Так в Боснию приезжает один американский наемник, чтобы воевать на стороне сербов против мусульман, у него там какая-то замарочка с ними произошла. Короче мочит он мусульман всех подряд, а потом знакомится с одной сербкой которую отодрали мусульмане исделали ей ребенка. А по неписанным сербским законам опороченная женщина должна была покончить жизнь,- он переводит дух и закуривает сигарету.
Хряк внимательно следит за его дрожащими руками. Он почему-то никогда раньше не замечал, чтобы у Серого дрожали руки. Может от волнения, может еще от чего-нибудь.
-Так вот,- продолжает Серый,- этот американец спасает эту женщину, кстати, фильм так иназывается «Спаситель». Сначала он не дает ей застрелиться, потом спасает ее от своих же сербов, потом от мусульман, а когда они почти уже добираются до какого-то нейтрального города, то им попадается колонна с хорватами. Так вот ты слушай, теперь и начинается самое интересное. Этот мужик с девочкой прячется в старом баркасе, Нет, девочку эта сербка родила, ну, которую мусульмане трахнули,- отвечает он на немой вопрос Хряка,- она ему девочку оставила, как бы в залог, что она не смоется без него,, а сама пошла искать автобус до этого нейтрального города. Понимаешь.
Хряк кивает и тоже берет сигарету, не забыв посмотреть в сторону стонущего Киргиза, который постепенно отходит от шока.
- Вот. Сидит он в баркасе и видит, как едет автобус с сербами, а за ним две машины хорватских солдат. Вывели они всех этих пассажиров, выстроили напротив реки, а их командир, ну, этих хорватов, он бриться пошел. Содаты выскочили из машин, а такой здоровенный, небритый бугай достал из автобуса большую козину с торорами-колунами, огромной киянкой и прочей ерундой. Взял он колун огромный в руки и поджывает к себе парнишку лет тринадцати, тот естественно, ревет, а этот ему хрясь, и проломил башку. Потом взял огромную киянку и за осталных принялся. Потом реку показали с плавающими трупами, так в ней больше крови чем воды. Вод бы посмотреть этот фильм!
- Тебе бы самому туда поехать,- раздался сиплый шопот Киргиза.
- А что и поехал бы,- ответил Серый,-Что! Что то там кто-то прогнусавил? Очнулся любезный, ну, мы сейчасзначит продолжим с тобой.
Хряк явно отттягивая момент продолжения, с надеждой, спрашивает:
- А чем фильм-то закончился, этот американец с девочкой спасся?
- Я не помню, да и какая разница, спасся он или нет, я же тебе не для этого сюжет пересказывал, Главное,это этот эпизод, а остальное так требуха, режиссерские и сценаристские заморочки.Ну, что, узкоглазый, давай дальше на ксилофоне поиграем,- Серый встает, следом за ним нехотя поднимается Хряк.
- Может ему кляп в рот всавить?- спрашивает он у напарника,- а то он так воет, что муражки по коже бегут.
- Кляп, кляп это можно, а то мне его крики тоже порядком поднадоели,- соглашается Серый.
Хряк берет носовой платок Киргиза и запихивает тому в рот, затем заклеивает рот клейкой лентой, Так будет поспокойней, так можно просто отвернуться и слышать лишь удары молотка, да хруст ломающихся костей. Затем он отвязывает безжизненную руку от батарее и привязывает правую, не менее безжизненную, но с целой кистью. Держать левую руку нужда отпала сама собой. Вся лодонь это сплошное месиво из костей и мяса. Эту руку уже не восстановишь, как впрочем и другую, с которой произойдет все тоже что и с первой.
- Поехали,- восклицает Серый и молоток дробит очередной палец.
После второго удара Киргиз вновь теряет сознание.
«Папик» дышит так, будто только что пробежал киллометров десять без передышки. Мне уже совсем не смешно смотреть на его надувающиеся щеки, после того, что я услышал наверху. Я смотрю на него и не могу понять, почему именноон руководит целой бригадой бандюгов. Хотя, по большому счету, мне наплевать, почему он, а ни Киргиз к примеру. В настоящий момент меня больше волнует мое собственное положение и что я могу в этом положении предпринять.
- Руки развяжи,- шепчет Дядя Слава.
- Ну уж дудки,- так же шопотом отвечаю я, - я тебе руки развяжу, а ты меня того, грохнешь чем-нибудь по голове или придушишь.
- Это ты у нас мастер по голове грохать,- замечает «папик»,- с тобой интеллигентно хотели поговорить, поговорили бы глядишь и не попали бы в неловкую ситуацию.
- Неловкую?-изумляюсь я и тучу ему рукой в плечо.
Он оборачивается. Я освещаю фонариком тело убиенного Батона. Дядю Славу чуть ли не сташнивает прямо на покойника.
- Это ты называешь не ловкой ситуацией,- я же не рассказываю ему при каких обстоятельствах погиб Батон,- или то, что сейчас творится на верху, ты считаешь пустяком.
- А как ты здесь очутился,- вдруг спрашивает он.
- Пошел посрать и провалился,- отвечаю я. Что за идиотский вопрос в непростой обстановке.
« Папик» опять посмотрел в сторону мертвеца, затем вновь на меня.
- А как он? Это эти,- он кивнул на верх.
- Нет, это не эти, это те,- я показал на себя.
«Папик» недоверчиво поморщился, мол, ты салага мог Батона грохнуть.
 - Короче, не когда сопли по стенам размазывать, надо что-то придумывать. И хоть ты пидарюга хотел меня сегодня замочить, я ради своего и твоего спасения забуду нашу небольшую размолвку, если ты забудешь о чемодане и Батоне.
Предложение для Дяди Славы лестное все же мы находимся в разных положениях, но и для меня оно не лишено смысла. Если его потащат на верх, а его потащат обязательно, то он, скотина, может сдат меня. А что мне остается делать? Отстреливаться? Я и стрелять-то толком не умею, да и оружия у них больше и людей. Нет, нельзя нам с Дядей Славой ругаться, мы с ним в одной вонючей лодке находимся.
- Я забываю про Батона и про деньги в чемодане, но ты гарантируешь, что документы находящиеся в нем передаш мне или моим пацанам, если конечно живыми останемся.
- Про какие документы ты все время базаришь? – шепчу я,- там в пакете лежали деньги, пятдесят косых, а документы ни я ни Олежка не видели. Может их там и не было вовсе.
-Были были, обязаны были быть,- говорит «папик»,- давай по честному. Если бумаги на месте, то ты, при удачном раскладе, мне их возвращаешь, забирая себе все деньги. Договорились? Если да, то считай, что мы заключили с тобой пакт о ненападении на сегодняшний день или ночь.
- День или ночь?
- К сожалению только так, как только мы выбираемся от сюда в добром здравии, я могу поручиться за своих бойцов только в течении двух-трех часов, а дальше они тебя порвут. Нет, я могу им приказать, но в нынешней ситуации для меня это равнозначно потери собственного авторитета в их глазах, а значит и всего того, чего я добивался многие годы.
- Хорошо я согласен,- я развязываю ему руки, он некоторое время потирает запясться, затем мы пожимаем друг другу руки.
- Ты знаешь этот дом,-говорит Дядя Слава,- какие у нас варианты?
- Ну, могу сказать только одно, что прорываться с боем абсолютно бессмысленно, можно попробовать через подвальные окна, но они наглухо заметены снегом.
Наверху вновь застучал молоток и раздались приглушенные стоны.
- Отчего он перестал кричать? – задаю я вопрос.
- Рот наверняка залепили, чтобы крики на нервы не давили,- этот Хряк он не такой волевой, как тот другой.
- Послушай Слава,- я оканчательно расслабляюсь, начинаю ему тыкать и называть, запросто, Славой,- а ты не можешь по радио позвонить своим на базу и рассказать обо всем. Хотя, пока они приедут тебя уже кострируют.
- Позвонить то можно было, но вот вопрос,  с чего звонить, телефон то в комнате валяется или в прихожей на полу.
- Ясно. Тогда варианта два. Первый прорываться с боем наверх или взаставить их спуститься к нам вниз. Первый дурной, а второй… Над вторым, пожалуй, стоит подумать,-говорю я и осматриваю помещение в тусклом свете фонарика.
- Как кого-нибудь из них заставить спустится сюда?- вопрошает Дядя Слава, не сводя с меня глаз.
Вероятно мысли роившиеся у меня в голове, ясно отражаются в моих блестящих зрачках.
- Так, вот чего то не хватает. Чего именно, понять не могу. Погоди. Они придут за тобой, а ты не выходи,тогда кто-нибудь из них обязательно спустится сюда и мы его здесь и прищучим. Нет, они же не знают, что ты на свободе. Верно?
-Верно.
- Я даю тебе Качановский пистолет.
- Чей?-удивляется «папик»
-Ну, Качановский. Это не суть, потом расскажу. Я даю тебе пистолет и ты пиф-паф и один готов.
- А другой?
- А что другой, он один, а нас двое.
- Он в более выгодном положении будет находиться. Он наверху, мы внизу в подвале. Он нас и поджечь сможет и просто, как куропаток пострелять. Нет, нам шуметь никак нельзя, надо по тихому его брать,
- А как сделать, чтобы он спустился в подвал?
- Вот тут-то и надо думать, головой, а не жопой. Извени, это я не тебя имелл ввиду, а…,-он кивнул в сторону лежащего Батона.
- Стой у меня идея,- чуть было не заорал я,- мы с тобой сделаем вот что. Поскольку я не уверен что справлюсь, всю ответственность тебе придется брать на свои могучие плечи. Я тебя завязываю вновь, заклеиваю рот и ты ложишся вон там, рядом с Батоном. Кода он откроет люк и окликнет тебя, то ты будешь только лежать и стонать. Он будет вынужден спустится вниз, чтобы помочь тебе подняься, а тут я его по голове стволом и поцелую. А какова идейка!
- Идея то хорошая, а вдруг он с перепугу шмальнет в меня из револьвера или моего Макарова, что тогда?
- Да почему он должен стрелять?
- Черт его знает, вдруг ты промахнешся. Да здесь особенно то и не развернуться для приличного удара. А он спустится на несколько ступеней, потолкает меня для приличия ногой и опять наверх полезет или второго позовет. А если ты его за ногу схватишь, так он точно палить будет налево и направо. Идея то у тебя хорошая, но окончательно не проработанная,-резюмировал он свое выступление.
Я почесал репу. Что-то такое разэтакое крутилось в голове, а вот ухватиться никак не давало.
- Тогда так,- засиял я,- раздевайся. Давай скидывай свое дорогое пальто, мы сейчас переодевалки устраивать будем.
Папик стянул со своих могучих плечей черное пальто и, с непонимающим видом, протянул его мне.
- Помоги,- попросил я ползком продвигаясь к Батону.
Мы вдвоем сняли с Батона его дубленку, Дядя Слава тут же натянул ее на себя. Холодно. Сидела она на нем размер в размер. Затем мы облачили тело Батона в пальто «папика», завязали уже остывшие окочанелые руки полотенцем. Рот заклеивать не стали, Батон и так орать на будет. Молчу, молчу! Положили его лицом ниц и уселись на заранее обговоренных позициях, я справа от трупа за кадушкой с капустой, Дядя Слава сразу за ним, чтобы издавать подобающие покой…,тьфу, раненому звуки. Едва мы сделали эти приготовления как раздался звук приближающихся шагов.
- Слышь, Хряк, похоже этот урюк того, скопытился,- сказал Серый напарнику,- давай тащи сюда второго, мы сейчас из него петуха сделаем. И отпустим. Вот смеху-то будет среди братвы, патрон мафии и педик. Ты когда нибудь мужиков в задницу имел?
- Нет, не приходилось.
- Сейчас попробуешь.
Хряку не очень хотелось пробовать кого-либо иметь в задний проход, даже женщин, не говоря уже о всяких иных. Рассказывал когда то Хряку один парнишка грустную историю, которая приключилась с его приятелем в Псковской области. Правда к чему он вспомнил сейчас именно эту историю, хряк вряд ли смог бы рассказать. А дело было так.
Как-то раз местная молодежь решила выпить самогонки и подразвлечся. А как развлекаться? Ну, можно выпить еще, можно по девкам пойти, можно с соседскими драку устроить. Можно все, да скучно это как-то, хочется настоящих развлечений. Ну. Один самый «смышленный» возьми и предложи пацанам, мол, давайте бабкину Танькину козу трахнем, она, мол, еще девочка. Народ в шоке, как такое могло прийти в голову нормальному человеку? Ну, постебались, посмеялись и разошлись по домам, так ничего и не придумав, на этот раз.
Но в семье не без урода, а такой найдется в любом коллективе. Вот один подросток, звали его Олежка Пузырь, лет этак пятнадцати от роду, который и женщину-то тольком еще не имел, решил воспользоваться советом приятеля – раздолбая, видно с головой у него было не все в порядке, а может сперма вместе с алкоголем сильно в голову шибанула. Так вот.
Он прямиком в бабкин хлев, засунул козьи ноги в валенки. Чтобы не дай Бог не брыкнула и давай ее сердешную пахать. А козочка молоденькая, поначалу, ничего не сообразила, что там энтот ирод затевает, а потом когда поняла, то истошно заорала козьим голосом: ме-ме-ме-е-е-е!
От этих меканий проснулась хозяйка козы –бабка Танька и решила, что в хлев проник либо вор, либо волк, схватила с горницы скалку и побежала спасать свою козочку. Прибегает она в хлев, прищуривается, приглядывается и видит такую картину. Бедная козочка забилась в угол, а ссади к ней пристроился какой-то ухарь. Бабка размахнулась и вдарила «бандинту» по кумпалу. Тот не закончив своего гнусного дела рухнул, бес сознания, на настил из сена и козьих горошков. Там и накрыл его местный участковый.
«Так-с,- сказал участковый,-это не детские шалости дружек, это статья!». Какая статья участковый не стал объяснять парню, он похоже и сам ничего не знал, только посадил его на поезд и повез в город к главному милиционеру. Бледный, опухший от самогонки парень ужасно страдал и клял себя последними бранными словами, кроме того, он ужасно боялся главного милиционера и какой-то неведомой статьи. Поэтому, попросившись покурить в тамбуре, и получив разрешение, он вышел в оный, каким-то чудом открыл дверь, дернул стоп-кран и выскочил в распахнутую дверь…
Вот она- человеческая глупость! Сначала пьянка, затем скотоложество, затем… Все дело в том, что поезд в этот момент проезжал по железнодорожному мосту, а бедный парень, вероятно от нервного перенапряжения, не заметил этого факта, вот и сиганул вниз. Перелетев через перила, парень рухнул на острые камни….
С чего в голову Хряку в этот момент пришла именно эта история, никому не известно, только шел он к подвалу с тяжелым чувством. Когда он подошел и прислушался, то не услышал никаких подозрительных звуков, разве, что слабый стон доносился из недров подпола. Он отодвинул засов и распахнул кржку люка. В поумраке подвала он разлечил чье-то тело которое лежало возле ящиков с картошкой.
- Эй, вылазь!- скомандовал он,- твое время настало.
В ответ тишина и лишь слабый стон разбавляет эту мутную тишину.
- Эй, я кому сказал вылезай,- еще раз повторил он, ставя ногу на ступеньку.
Полное безмолвие.
- Серый, он чего то не двигается,- крикнул он приятелю.
- А ты прострели ему какую-нибудь ногу, враз оживет.
- Ты что, шутишь?- спросил Хряк.
- Ничуть,-ответил Серый,- мы, что тут в бирюльки или цацки играем. Стреляй стреляй, ничего, до свадьбы заживет.
Да «папик» как в воду глядел, размышляю я, услыхав такой приказ Серого. Что самое интересное, что Хряк, действительно, нажимает на спусковой крючек. Раздается оглушительный грохот, в подвале пространства мало, все это бъет по ушам, кроме всего прочего запах дыма и пороха проникает во все щели. Я стараюсь не закашлятся. Папик деланным голосом тихонько подвывает.
- Ну что?- спрашивает откудо-то из далека Серый, видно у меня от грохота маленько уши заложило.
-Сейчас встанет, - отвечает Хряк и опускается в подвал.
Этого только нам и нужно. Мы с двух сторон, почти одновременно набрасываемся на него, как коршуны на перепелку. Я бью Хряка пистолетом по голове сзади, а Дядя Слава с переди обрушивает на него град ударов. Тело мгновенно обмякает и рушится на пол.
 «Папик» кричит жалобным голосом:
- -Ну выхожу я, ой-ой, зачем же было но-о-о-о-огу колечить.
В комнате наверху злорадствует Серый. Дядя Слава охая, волоча ногу, ковыляет в сторону гостинной, я двигаюсь сзади держа на готове ствол. Когда тело «папика» показывается в дверях, Серый встает и с рюмкой направляется к нему. Я выхожу из-за широкой спины Дяди Славы и показываю пушку.
- Только пикни! Помнишь, сука, на вокзале ты ****ел, что мы с тобой встретимся и ты … Ну, и что ты?
Серый в растерянности.
Короче, мне наплевать, что он сделает с этим уродом Серым. Нет, мне, действительно, все равно. Киргиза он убил или Батона, да хоть самого Господа Бога, мне наплевать.
Что?
Да, пошел ты, можно подумать это ты провел столько времени в вонючем, гниющем подполе, это ты чуть не обделался, когда стреляли в «папика»-Батона, это ты направлял ствол пистолета дрожащей рукой на Серого, ожидая еще какого-то подвоха со стороны Дяди Славы,
Ты это или я?
Что?
Вот то-то же!
Вот я и на свободе. До станции ходьбы минут сорок, может чуть больше, всеже погодка-то не ахти какая.
- А привет, Что? Нет, все хорошо, Пока! Надеюсь, что может быть, когда нибудь…
Колька Босой с Веркой пошли, от которых я Кате звонил. Причем здесь Катя? А, я же с Колькой и Веркой попрощался, Интересно, откуда они топают, наверняка из лабаза, наверняка за бухаловым ходили. Вот у них житуха, так житуха, если кто-то там говорил, типа того, что: украл, выпил-в тюрьму, то здесь мы исключаем первое и последнее и что остается, остается: выпил, выпил –в запой и так по замкнутому кругу.
Ладно, что на них зацикливаться, у меня своя дорога, у них своя. Конечно, можно было бы принять предложение моего бо-о-ольшого друга Славы, для вас он Дядя Слава и доехать до станции не машине, но я это предложение отверг. Во-первых, я не сказал ему, что иди на станцию, об этом знает только Олег и я, я имею ввиду поезд, во-вторых, не смотря на то, что он при мне звонил своим бугаям и отдал распоряжение нас не трогать в тячении трех часов, мол, иначе мы взорвем бомбу в неизвестном месте, в неизвестное время, не смотря на это, мне было бы не по себе, если бы со мной сейчас был бы еще кто-нибудь. У меня душа поет! Я только что, да что значит, только что, я, вообще, выпутался из такой переделки, что мама не горюй. Впрочем, она и не горюет, она просто не знает, где я и что со мной, но это не суть.
Да, нет, в этом тоже есть своя суть-судьбина. Я прохожу мимо автобусной остановки. Господи, когда же это случилось. Я смотрю на целлофановый венок, который висит здесь всегда, и прикрываю глаза.
Это случилось в тот день, когда я приехал в Поселок навестить своего маленького Ванюшу, который гостил на даче у бабули, как он называет мою мать. Трагедия произошла буквально перед моим приездом. Рядом с нашим домом находился дом в котором жила семья из пяти человек: бабушка, мать с отцом и двое сыновей. Юрка с Женькой так звали родителей мальчишек, работали в городе и поэтому все заботы и хлопоты по воспитанию пацаненков ложились на плечи Женькиной матери. Летом у бабки, внукам было гораздо вольготней, чем с родителями в каменной коробке. Парни, старшему было семь, а младшему шесть, вольготно чувствовали себя в Поселке, играли, бегали, прыгали, вообщем, веселились по полной программе, как нормальные совдеповские дети.
Все случилось в одно мгновенье, все то, что перевернуло, вывернуло наизнанку жизнь пятерых человек.
Ранним суботним утром, братья позавтракав, отпросились у бабушки, искупаться на карьер, поскольку жара стояла неимоверная, пообещав, что вернутся домой к приезду родителей. Бабушка, суетившаяся у плиты, отпустила внуков, строго-настрого наказав им, не заплывать на глубину и не опаздывать к обеду. Окрошка была готова, рыба жарилась на сковородке, время приближалось к полудню, когда в дверь ворвался соседский парень Василий и истошным голосом закричал: «Баба Лида – несчастье!». У бабки побледнело лицо, сдавило камнем грудь, отказали ноги и она опустилась на пол. Через мгновенье, опомнившись, она выскочила на улицу, вслед за парнем.
На против магазина, как раз рядом со столбом, где я нахожусь сейчас, у обочины дороги толпился народ, тут же стоял рейсовый «Экарус» и самосвал, толи КРАЗ, толи КАМАЗ. Бабка, что есть мочи рванула к толпе, предчувствуя беду. Что она увидела, растолкав толпу, точнее, люди сами расступились, заметив ее приближение, поверьте мне, лучше не видеть никому, ни в страшных снах, ни страшных буднях…
А все произошло так. Искупавшись, мальчишки решили не утруждать себя прогулкой до дома под палящим солнцем, а доехать до него на рейсовом автобусе, тем более водители хорошо знали пацанов и денег с них не брали. Сойдя на остановке напротив магазина, младший решил рвануть на другую сторону шоссе. Как это могло произойти, одному Богу известно. Выбежав на дорогу, мальчишка не заметил, что из-за стоящего на остановке автобуса несется груженый щебенкой КАМАМ. Заметив пацаненка, водитель нажал на тормоз, но было уже поздно, тело мальчишки оказалось под передним колесом огромной махины. Что движет родной кровью в этом мире? Кровь! Родная кровь! В следующий миг старший рванул следом за братом. Машина все еще продолжала движение, огромные задние колеса, как жернова….
И лишь два расплющенных в придорожной пыли маленьких человеческих тельца, и лишь дикий ужас в глазах у очевидцев, и лишь безмолвная тишина, и лишь пустота, навсегда унесшая в неведомые нам дали их звонкий детский смех.
Господь, что натворил ты, что наделал. Господь!
Женька поседела в одно мгновение, как только увидела мать, народ и милицию.Материнское горе невозможно передать словами, да и к чему они, эти слова. Бабка свихнулась на следующее утро, когда до сознания дошло произошедшее. Она стояла у обочины дороги, глядела на запекшуюся кровь и звала внуков. Жить ей осталось ровно один год. В годовщину трагедии, ее дом вдруг загорелся, похоронив под обугленными обрушившимися стенами ее мечущуюся душу. Следом за матерью отказал разум у дочери, она замкнулась в себе, перестав адекватно реагировать на окружающий мир. Ее поместили в городскую психушку, где и предстояло ей провести остаток жизни. Лишь один Юрка сумел перенести смерть сыновей, После сороковин он собрал свои пожитки и уехал прочь из города, чтобы больше никогда сюда не возвращатся…
И вот я стою и смотрю на этот целлофановый веночек, который никогда не исчезает от сюда, так же, как и цветы, которые появляются на этом месте из года в год в день трагедии. Я стою и думаю: «А ведь никуда не уезжал Юрка, он где-то здесь, он навсегда останется рядом с этим местом, он навсегда останется со своими сыновьями»….
Я достаю из кармана свою коричневую тетрадь, ради которой я рисковал своей жизнью и бросаю ее в снег. Что такое мое несчастье, по сравнению со скорбью того же Юрки или Женьки, пыль, грязь. Зачем я писал эти письма, для кого, для себя или для нее? Она их все равно не прочитает, у нее другая дорога, по которой она катится красивая и счастливая на своем синем «Вольво».
Вот и вокзал, до электричке еще двадцать четыре минуты. Где же Олег? Может быть он еще не подошел. Я захожу в здание вокзала, никого. Ну, это и понятно, ведь оффициально последняя электричка ушла десять минут назад, а бомжей на вокзале в Поселке нет. Посижу, погреюсь. Минута, другая, десять… Где же Олег? С некоторым волнением я подхожу к камере хранения и открывая нужную ячейку, так номер Л 1965, год нашего рождения. Сумка! Спортивная сумка. Я аккуратно, хотя никого нет, заглядываю во внутрь. Блин, так и есть, деньги и какая-то папка, Я развязываю папку и смотрю, похоже это те самые документы о которых говорил Дядя Слава. Ну, раз так, то я сделаю, как мы и договаривались. Я кладу документы обратно в папку, а затем засовываю ее в камеру хранения, закрываю и набираю новый код. Есть! Что есть, на попе шерсть! Олега то нет, мы договаривались, что если одного из нас не будет, то забирать деньги и сваливать в любом случае. Я так и сделаю,но… Где же он?
Если обойти здание вокзала с другой стороны, как раз там, где проходят рельсы ко второй платформе, то рядом с трансформаторной будкой и столбом есть небольшая площадка, на которой мы в детстве любили играть в мяч. Я направляюсь именно туда. Что -то завет, что-то манит меня, может это зов от туда, зов из моего детства. Помочившись на столб, как бродячая дворняжка, я подхожу к трансформаторной будке, Что такое? Нет, этого не может быть! Я бросаюсь на колени и расстегиваю на нем куртку. Тихо, тихо вороны, я ничего не слышу! А ты ничего и не услышишь отвечает мне снежное безмолвие. Это я и сам понял, что ничего я там не услышу!

- Верка, а Верк!
-  Что тебе дурной,- Верка недовольно повела плечами и шмыгнула носом.
- Слышь, а денег то у него небось не двести тыщ, а куды больше.
- Ты это к чему?
- А ни к чему. Ты же страдала из-за него, что я то буду вмешиваться.
- Я не пойму, к чему ты Колька клонишь.
Колька раззявил свой беззубый рот и пристально, протяжно посмотрел на Верку, Вот выдра, подумал он, ей ли не знать, к чему я клоню. Сучка, сама тоже хочет этого, но произнести боиться. Ну, да хер с тобой.
- Деньги у Олега большие, раз он так легко нам две сотни отстегнул и даже приплатил малость.
- Ну для кого и дерьмо деньги.
- Для меня и дерьмо – хлеб. Вообщем, слушай сюда. Олег один и направляется он на станцию, мы его там подождем и деньги заберем.
- Типун тебе на язык, подожжем, ты что на убийство пойти собрался, старый ишак.
- Не подожжем, а подождем. Сама ты дура! Полешком по башке тюкнем и всего делов-то. Раз-два и в дамки. Ну, как ладно я придумал.
- Ладно, иди одевайся.
Колька вышел во двор, заглянул в сарай, в котором стоял разобранный мотоцикл его младшего брата-шизофреника, пошарил по полкам, наконец, нащупал какой-то тяжелый предмет и сунул его за пазуху. Вышел из сарая, прикрыл полешком дверь, расстегнул портки, помочился, высморкался на желтый снег и не спеша направился в дом, где ждала его Верка.
Расчитал Колька все верно, у Олега должны быть деньги… Колька мужик не промах, мимо него никакая муха не пролетит…
Что мне делать? Что? «Не раскисай, ведь за окнами май…». Хорош май. Приехал, уехал, можно подумать, что здесь на курорт, а Чечня. Людей мочат, как комаров. Да, ну и дела, Неужели Дядя Слава нае..л, то есть обманул. Может кто-то приказа не понял, а может поздно его услышал. Но в таком случае рядом с вокзалом должен же кто-то быть. А никого нет! Странно. Прости Олег, но до электрички осталось всего пять минут, я вынужден тебя покинуть, такова жизнь, вперед идут живые, а мертвые остаются позади.
Я захожу в здание вокзала, закуриваю, хотя в помещении висит табличка «Курить воспрещается» и засовываю руку в карман. За толстой подкладкой нащупываю какой-то клочек бумаги. Интересно, что это?
« ****Ь, СУЧКА, СТЕРВА, ТВАРЬ, ДУБИНА, ****ИНА , ТВАРЮГА, ***ВИНА, и многое, многое другое, я возвращаю тебе обратно. Пускай эти слова греют тебя и напоминают о твоей счастливой семейной жизни. (Удивительно, ранше я так не любила их слышать, а теперь с таким удовольствием пишу).
И ты, действительно, закончишь свою жизнь в одиночестве. Но не это самое страшное. Самое страшное, что НИКТО не станет, благодаря тебе, счастливым, никого не согреет твоя жизн, ни одному своему ребенку ты не оставишь хорошего (если таковые будут еще) светлого воспоминания о детстве (а детство – это все то, что связано с родителями, с их желанием быть всем вместе, с их хорошим настроением).
Это правда, что ты никого не любишь и не можешь и не умеешь уважать. И правда то, что мне не надо тебе ничего писать, ибо когда пишут и говорят, значит хотят что-то изменить к лучшему. А это бессмысленно. Причем, бессмыслица эта началась в первый день нашего знакомства. Это была злая ошибка судьбы, издевательство, которое кто-то ТАМ позволил себе допустить, и из-за которого несколько лет мучаются люди, и растет ребенок, который плоды этой злой ошибки, начал чувствовать и пожинать еще в эмбриональном состоянии. Но, зато мне ты преподнес несколько потрясающих по своей жесткости уроков и некоторый опыт я поимела.
Теперь я знаю что:
1. Нельзя жалеть никого, кроме себя.
2. Нельзя прощать.
3. Нельзя скрывать свои чувства, и если что-то не нравится, надо говорить об этом прямо, без жалости и понимания.
4. На жесткость и грубость надо отвечать тем же.
5. Надо уметь вовремя поставить точку.»
… .
Да, хорошее письмо, как же я его раньше не прочитал. Ну надо же. Почти три года провалялось за подкладкой. Вот если бы я тогда…. Да ничего бы не изменилось, все осталось бы по прежнему. Надо уметь во время поставить точку. Правильно она сказала. И куда я еду, и зачем. Смерть? Нет, уже не боюсь. И это нет. Ну какие могут быть разговоры! Деньги, надо деньги Ваньке передать, я все же его отец. Вот почему я уезжаю.
- Отец родной, что ты тут делаешь?
Что ты тут делаешь, мент плешивый? Он, конечно, не плешивый, но и не патлатый. Сука, заявился не запылился.
- Я электричку жду, дядя Миша.
- Да ты что? В город собрался. А электрички-то уже тю-тю, сегодня не ходят. Ясненько, надоело, значит, воевать. Сколько на тебе висит?
- Висит у меня это самое, сейчас, потому –что я не твоей масти, понял дядя Миша – милиционер.
- Хамим?
- Прихамливаем.
- Сумка твоя?
Вот этого я и боялся больше всего, что он не просто так сюда пожаловал. Неужели Дядя Слава не выполнил своего обещания. Если так, то козел он, самый последний, причем плешивый.
- Какая сумка?
- Слушай, не прикидывайся, вот же, спортивнаая сумка.
- Это не моя, я ее впервые вижу.
- Хорошо, так и запишем, - сказал опер и взял сумку.
- Бомба!!! – что есть мочи, заорал я и бросился вон из здания.
До электрички, буквально, несколько секунд. Я виже ее, я слышу, как колеса барабанят по мосту через речку. Вперед, только вперед.
Стоять? Так я и встал. Я бегу по платформе, нет, я лечу по ней, освещеный светом прожекторов. Хи –хи, хрен ты Миша успеешь. Блин, да он и не бежит. А куда ему торопиться? Деньги «помылит» и привет. Он теперь себе на много лет вперед райковые заработал. Ну, Дядя Слава, ну спасибо тебе, голубчик, Олега завалили твои ублюдки, меня на деньги кинули…. Вот что значит твое слово, падаль ты этакая.
Кто-то почил в бозе, кто-топирует на этой раздолбанной земле, кто-то куда-то, кто-то где-то, где-то что-то, за чем-то НИЧЕГО.
А я то куда?
Зачем я?
Мне там нечего делать, ни денег для сына, ни…. Ничего нет.
Я сожусь во второй вагон и плюхаюся на сидение.
« Эй, судьба, я номер твой набрал,
И только не томи, протяжными гудками….»     Ю. Шевчук
Электричка стучит колесами по рельсам. Тук-тук, тук-тук… Я смотрю в окно, считая столбы. Раз -это Олег, Два- это Гаврила, три-это Виталик, четыре это…, десять…, пятнадцать…. Тук-тук, так- так… Такой маленький Поселок и столько смертей, а из-за чего? Из-за лишнего куска мяса, из-за пачки сигарет и бокала хорошего вина? Может из-за новой машины или дачи? Может ради отдыха на Канарах или Туции? Ради чего они все легли в землю? Деньги? Да вряд ли! Власть? Ну, это куда не шло, это похоже. Хотя, хотя мне кажется, что поселковые просто заигрались в войну. Как начали с детства, так и не смогли остановиться, не смогли вырасти из коротких штанишек. Предчувствие войны! Когда-то сказал Гаврила, будучи еще пацаном. Его предчувствия подтвердились, но двадцать лет спустя. Может быть мужики, вы так бы «предчувствовали войну», а не воевали если бы не вмешалась третья сила, настроенная куда серьезней, чем вы. Нет, конечно, замочить человека мог любой из вас, бизнес требовал жесткости, а порой жестокости. Особенной жестокостью отличалась команда Заломы, который еще в тюрьмах понял, что в этом мире выживет сильнейший. Залома набрал в свою команду бывших уголовников и просто еб…, которые могли за «рупь» запросто кокнуть человека. Но, что он добился своей жестокостью? Ничего, сидит в «предвариловке» и ждет, что же будет? А ничего! Дядя Слава придет в себя после сегодняшних событий, подумает, прикинет и зашлет денег, кому следует. Там подсуетятся и дадут Заломе по максимуму. Когда он выйдет? Это будет опять другая страна, это будет другой город, другой Поселок, абсолютно другие люди. Новое поколение выбирает «стингеры», а не «пепси». Когда «откинется» Залома, многие участники осенне- зимних событий будут уже в ином миру, в котором нет войн и вражды, в котором нет злобы и ненависти, в котором правит, ее величество, Любовь! Да и не «откинется» он никогда. Он умрет, заболев туберкулезом. Он умрет в тюремной больнице, через три года. Перед смертью он будет ужасно страдать и ждать, что проститься с ним приедет мать. Но она не приедет. Парализованная она будет лежать на чистой кровати и горькие слезы будут увлажнять ее впалые щеки, когда медсестра станет в. сотый раз, перечитывать письмо от ее сына. Каким бы он не был негодяем, для нее он на всю жизнь останется единственным и не повторимым, маленьким и любимым… . Ее сыночком.
Поселок изменится, из памяти сотрутся имена погибших «центральных», «тупиковых» и «новых бандитов». Что любопытно, всех их похоронят вместе на небольшом кладбище в километре от Поселка. Через несколько лет могилки зарастут бурьяном. Лишь ветер будет шуметь над ними, да белые березы, по весне, будут плакать сладким соком. Мальчишки будут играть в войну, прячась от пулек противников, выпущенных из рогаток, за могильные холмики и покосившиеся кресты. Кто-то из них, возможно, произнесет сокроментальную фразу о предчувствии настоящей войны.
Электричка стучит колесами по рельсам. Я считаю столбы. Раз это- Олег, два- это Гаврила, три… .

* * *

Дыня проснулся от ужастной боли в правом плече. Его взляд устремлен в деревянный потолок. Тишина, в доме никого нет, все уехали в Поселок, лишь двое охранников стоят «на воротах». Дыня поворачивается на левый бок и безразличным, пустым взглядом смотрит на тумбочку, на которой лежит его «макаров». Он никогда с ним не расстается уже много лет.
Дыню бросает то в жар, то в холод. Он по-плотнее укрывается одеялом и вытирает липкий пот со лба. Опять становиться душно и жарко. Он встает и медленно идет к окну. На улице кружится снег, такой мягкий, такой пушистый. Дыня открывает форточку, снежинки врываются в комнату, Даня подставляет им свои ладони. Снежинки медленно тают, под воздействием жара человеческого тела. Дыня подходит к тумбочке и берет левой рукой пистолет, затем ложится на постель и долго долго смотрит, как пушистые зайчики залетают в полутемное помещение. Дыня улыбается, он вспоминает, как впервые увидел снег и испугался его. Сколько лет ему было, а может и вовсе месяцев? Но он почему-то помнил эту первую встречу с холодными, кружевными кристалликами.
«Мой Мойша попал в дурную компанию» – слышит он голос матери.
Первая встреча, последняя встреча… .
Дыня медленно подносит пистолет к лицу, открывает рот. Вот холодный ствол проникает вовнутрь.
Дыня сжимает зубы.
Не мигающий взгляд устремлен в деревянный потолок.
Палец находит курок.
Порыв ветра заносит в комнату целый рой пушистых белых хлопьев. Они долго кружат по полутемному помещению, пока, наконец, не опускаются на пол, на различные предметы, на безмятежное лицо Михаила Абрамовича Дынкина или просто Дыни. Снежинки уже не тают от тепла его тела. Тело бледное и холодное, и лишь пустые глаза по прежнему смотрят в деревянный потолок.
Видят ли они что-нибудь, там далеко?



                ЭПИЛОГ



Дыня схватил дипломат с деньгами и вслед за Киргизом бросился в соседнюю комнату. Окно в маленькой комнате было открыто нараспашку, занавески колыхались.. В комнату врывался злобный морозный ветер. Братки бросились к окну и выглянули на улицу. Улица была пустынна. Киригиз повернулся и, в растерянности, посмотрел на Дыню. Неужели этот сопляк провел их вокруг пальца? Дыня пожал плечами. Хоть героин у них. Надо сваливать. А как, через дверь не уйти, там охрана этого долбанного Афонасия, опять палить придется. А тут, глядишь, и менты подсуетятся. Нет, надо тем же способом, которым свалил Вениамин.
Киргиз еще раз выглянул на улицу. Второй этаж, высота не большая, разве что, при неудачном падении, ногу можно вывихнуть или чутка ушибиться. Но там ведь снег. Вон какой сугробище намело. Киргиз посмотрел на сугроб и медленно повернулся к Дыне.
- Что? – почему-то шопотом спросил тот, наблюдая, за изменившимся лицом приятеля.
Киргиз прижал палец к губам, а другой рукой показывал на расскрытое окно. Дыня подошел и, не понимая, взглянул вниз. Улица, как улица. Фонари, кое-где еще горят, серебриться снег, небольшая метель, сугроб, почти под самым окном. Что? Что-о-о!?
Следы. Нигде не было видно следов падения и продвижения. Даже если предположить… Да что там предполагать, из квартиры никто не выпригивал, никто ее не покидал.
Киргиз обнажил ствол:
- Веня, - тихо позвал он, - Вениамин, не дуркуй, не стоит играть со взрослыми дядями в кошки-мышки. Вылезай, отдай героин и может быть, учти, может быть, если ты будешь хорошо себя вести, дяди тебя простят.
Дыня, крадучись, подошел к дивану. В это самое мгновение из-под него, из под дивана, разумеется, выскочил пыльный и взъерошенный парень и сбивая  Дыню с ног, кинулся в соседнюю комнату. Киргиз выстрелил, но, по всей видимости, промахнулся. Братаны бросились следом.
В освященной комнате, среди горы обезображенных тел и пятен крови, стоял юный, перемазанный «Павлик Морозов» и держал в руках «калаш». Дыня и Киря остановились.
- Бросай оружие, - сиплым голосом сказал Вениамин, и повернул дуло в сторону Киргиза, в руках у которого был пистолет с глушителем,- бросай, иначе перестреляю, как собак.
Киргиз усмехнулся, посмотрел на парня и спокойно сел на диван, рядом с трупом одного из юнцов. Дыня продолжал стоять.
Вениамин явно нервничал, руки его тряслись, как после приличного запоя, лоб покрывала испарина, по вискам текли густые капли пота. Лицо было красное, подбородок чуть дрожал, в такт трясущимся рукам.
Это так кажется, что взял, нажал на гашетку, положил пару-тройку человек, потом пошел, умылся, почистил зуби и все…. Все живи себе, как прежде жил. Нет, братец, это совсем иначе. Теперь ты будешь жить с иными ощущениями. Теперь тебе будет не просто шататься по этой прекрасной планете. Нет, на тебя не будут показывать пальцем, ты не услышишь мерзкого шепота себе в след, к тебе не приклеят ярлык, тебя не станут презирать. Внешне ты останешься прежним человеком, ты будешь радоваться и огорчаться, любить и ненавидеть. Возможно, что ты так и останешься «душой» любой компании, веселя всех своими приколами и шуточками, но… Но иногда, посреди ночи, ты вдруг вскочишь с постели, весь в холодном поту, и увидишь перед собой лица убиенных тобой людей и , услышишь их голоса, услышишь стук их разбитых сердец, стон их потерянных душ. Они часто будут приходить к тебе и мучить тебя, мучать тебя. Со временем, если ты сильный и способен вынести это, боль утихнет, страх пройдет, но иногда, в минуты душевного не покоя, в минуты депрессии и отчаяния, они обязательно навестят тебя. Они помогут тебе взобраться на карниз или покрепче привязать веревку к крюку. Они будут шептать тебе в ухо, что все кончено, что жизнь прожита и прожита отвратно, что все о чем ты мечтал и чего достиг, все это было сделано благодаря маленькому, незначительному, но мерзкому поступку. Ты нас убил. Зачем ты это сделал? Ты хотел богатства, ты достиг его. Ты хотел любви, вот она, смотри, лежит в той комнате, у тебя в постели, ты хотел детей, они скоро проснуться. Ты счастлив? Нет, ответишь ты и сделаешь шаг вперед, а пока ты падаешь вниз, ты еще раз вспомнишь их изувеченные лица, их разбитые сердца….
Дыня сделал попытку вытащить из кармана оружие, но Веня, заметил этот жест и направил на него ствол:
- Не надо, Дыня, - Киргиз рассмеялся.
Вениамин машинально направил дуло автомата на него.
- Слышь Дынь, да вы никак закорешились с этим щенком,- веселолся Киригиз, поигрывая, в руке, автоматными патронами,- может он тебя в долю возьмет? Меня сейчас загасите, а деньги и товар раздербаните. А? Каково я придумал.
Дыня рассмеялся.
Вениамину было не до смеха, он не сводил глаз с руки Киргиза, в которой была горсть патронов. Вениамин вспомнил, что перед самым приходом «покупателей», Киргиз освободил рожок от смертоносного содержимого. Автомат пуст.
Рожек пуст, об этом знал Киргиз, об этом догадался и Дыня, который в тот, когда Киргиз проделывал эту не хитрудю операцию, отвлекся и не заметил результата.
Не веря в происходящее, все еще не теряя надежду, Вениамин все сильнее и сильнее сжимал автомат, до синивы, до белезны пальцев. Попробуй отдери у него эту игрушку, поверь, понадобиться не мало потрудиться.
- Ладно, - наконец произнес Киргиз свое любимое слово, - поиграли в войну и будет. Ты сопляк, можешь сколько угодно стоять с этой «пушкой», пока тебя не придут и не шлепнут пацаны вот этого дяди, которые поджидают около парадной. Можешь пойти и взглянуть, а нам некогда, мы торопимся. Дыня, возьми второй кейс и пошли «делать ноги», способом, который так любезно подсказал нам сей молодой человек.
Дыня подошел, взял с пола дипломат, ткнул Вениамину кулаком в живот и направился вслед за Киргизом. Около двери в маленькую комнату, оба повернулись.
- Если бы ты не дурканул, - сказал Киргиз,- то мы бы тебя вытащили из этого дерьма, мы бы дали тебе возможность, исправить свою ошибку, поскольку, ты вел себя правильно. Но теперь, своим мерзким поступком, ты перечеркнул наши благие намерения. Теперь тебя ждет смерть. Нет, мы, как и обещали тебя убивать не станем. Поверь, я свое слово держу и Дыня тоже. Тебя убьют другие, те которые находяться в машине возле парадной, а если не они, так другие. Понял? И не смей прыгать в окно, я могу очень сильно обидеться. Понял!,- Киргиз повернулся, - побежали Дыня, а то и так, слишком мы заигрались, опаздываем на пятнадцать минут.
Они развернулись и двинулись к окну.
- Будьте вы прокляты!!! – истошно заорал Вениамин и нажал на курок.
Прозвучал выстрел, да так шумно, да так гулко, что в соседнем дворе завыла собака, а на шестом этаже проснулся и заплакал четырехмесячный ребенок. Хлопнули дверцы, припаркованного внизу, автомобиля. Скрипнула и грохнула дверь в парадной. Тяжелые шаги послышались на лестнице.
Патрон в патроннике! Один единственный патрон! Как же Киргиз мог забыть про него, как мог не подумать?
- Дыня? Дыня! Что с тобой, - вытирая со лба, проступившие капли пота, спрашивал Киргиз.
- Вот дьявол! – ругался Дыня, держась за правое плечо. Давай быстрей, ерунда, руку зацепил сволочь.
Киргиз засунул свою ладонь к Дыне под куртку и у правого плеча почувствовал липкую массу. Он обернулся, взглянул в, перекошенное от страха и ненависти, лицо пацана и выстрелил. Вениамин рухнул на пол. А я ведь обещал, подумал Киргиз и подхватывая за пояс товарища бросился к раскрытому окну.
В дверь колотили. Киргиз обернулся и швырнул в угол свои пистолет. Все дело сделано….
Первым из окна выпрыгнул Дыня, следом полетели дипломаты, затем прыгнул Киргиз. Прыгнул он не очень удачно, как-то не ловко, на бок, чуть не подвернув левую ногу. Но главное. Главное, во время падения у него из карманы выпали ключи от машины и утонули в бархатистом сугробе. Почувствовав неладное, Киргиз кинулся искать пропажу, но в этот миг, наверху, послышался грохот сломавшейся двери. Времени совсем не оставалось. Подбирая дипломаты, Киргиз устремился вслед за Дыней.
Вдоль дома под номером четырнадцать по улице Купчинской слегка прижимаясь к земле, будто бы по ним велся перекрестный огонь, рысью неслись две серых тени. Вот они добежали до угла дома и скрылись во дворах.
Дыня тяжело дышал, крепко прижимая левую ладонь к правому плечу. Надо остановить кровотечение, иначе…
- Надо кровь остановить,- едва отдышавшись сказал Дыня.
- Знаю, но сейчас нас будут искать, - ответил Киргиз,- ты можешь еще чуть-чуть потерпеть? Прижми руку покрепче. Потерпи Миша, пожалуйста потерпи.
- Я то могу, вот сможет ли организм.
- Б…, - выругался Киргиз, глядя на напарника. Тот совсем побледнел и тяжело дышал, - а, была не была,-Киргиз встал, подхватил товарища и они кинулись к ближайшей парадной.
Мимо медленно проехал коричневый «Форд- скорпио», высвечивая фарами близлежащие кусты.
Ищут!
Вдруг завыла сирена. «Форд» было притормозивший напротив парадной, в которой скрывались Дыня с Киргизом, рванул с места и умчался дворами и проулками в сторону проспекта Славы. К парадной дома номер четырнадцать подъехали сразу две милицейские машины. Вероятно, какой-нибудь полуношник, услышал выстрел из автомата и вызвал милицию. Менты сработали оперативно и прибыли на место, буквально, через несколько минут, чем, может, и спасли жизнь двум бандитам.
- Здесь нам нельзя находиться,- сказал Киргиз,- сейчас менты шустрить начнут. Сначало операцию «перехват» объявят, чтобы машину пробить, а потом по нашему следу двинутся. Сам понимаешь, окно, следы на снегу, кровь. Хорошо, хоть без собак. Слышь, Миша, надо валить.
- Да слышу я, слышу, - все больше бледнея, ответил Дыня, - надо рану перевязать.
Киргиз вызвал лифт. Пока он спускался с седьмого этажа, Киргиз снял с себя куртку и вытер кровь, которая уже успела несколькими крупными каплями замызгать бетонный пол. Вроде так получше, решил он. Отворил дверь, взял горсть снега и вытер следы окончательно.
Подошел лифт. Они зашли в него, Киргиз нажал на двеннадцатый этаж. Лифт стал подниматься. Стоп.
«Все выше и выше, и выше…».
Если уж везет, то везет, если прет полоса не везения, то прет, это у кого как. У кого только вверх, у кого только вниз, у кого ровно, у кого «зебра» - сегодня хорошо, завтра плохо, и пошло чесать по кругу.
Киргизу и Дыне явно везло. Дверь на чердак была открыта.
Приоткрыв тяжелую, скрипучую дверь, Киргиз заглянул внутрь. Темнота и тишина Казалось ничто не нарушало покой постоянных обитателей чердака.- голубей и крыс.
Крысы, в последнее время, покинули свои насиженные места – подвалы и устремились вверх, к звездам. Когда я жил на проспекте Просвещения, заметте, на последнем, четырнадцатом этаже, то совсем рядом с нашей квартирой, как раз напротив грузового лифта, обитала изумительная семейка достойнейших крыс. Жили они за пожарным щитом. Выходишь, бывало, из лифта, а эта тварь тебе в рожу, чуть ли, не бросается. Или открываешь утром дверь из квартиры, а они тут-как –тут, прямо на лестничной клетке, затеивают свои игрища. И чем я их только не травил и, всякими крысиными ядами, и мышьяком, и…. Пробовал даже из балончиков опрыскивать с нервно-паралитическим газом, со слезоточивым. Сам стоишь ревешь, сам чуть в обморок не падаешь, а им хоб хны. Я одной прямо в морду такую струю забубенил! Она посмотрела на меня злющими глазками, чихнула и скрылась в своем убежище. Вызывали специальную команду. Те обещали: «Уничтожить всех грызунов в течении суток!». Да они чуть всех жильцов не уничтожили! А крысы, как бегали по подъездам, так наверное, и продолжают бегать, я не знаю, я уехал от туда. Нет, не потому что их испугался, а так обстоятельства сложились…
Итак. Киргиз приоткрыл дверь и увлекая за собой Дыню, просочился вовнутрь. Стояла кромешная темнота, и лишь слабый свет пробивался сквозь узкие, маленькие окна-отдушины. Киргиз пошарил рукой по стене сначала справа от себя, затем слева. Есть. Он нащупал выключатель, пощелкал, но свет не зажигался. Может он, вообще, не фурычит, может перегорел, а может кто-то лампочку вывернул. Есть такая мода у БОМЖей, лампочки в парадняках и чердаках выкручивать, а потом продавать около рынков за бесценок. Одна, другая, третья, глядишь и на фуфырик жидкости для протирки стекл набрали. Значит жить можно, значит жизнь продолжается. Киргиз сделал шаг вперед и наступил на какую-то железяку. Та с грохотом подпрыгнула и звонко упала на бетонную плиту. Проснулись голуби и шумно захлопали крыльями. Чердак наполнился шелестящими, свистящими звуками.
- Вот черт,- выругался Киргиз.
Дыня стоял возле входа прислонившись к стене. Ему явно было очень плохо, он еле стоял.
- Ты присядь, Мишаня, - сказал Киргиз, выходя с чердака- сейчас я тебе рану перетяну.
Дыня присел на корточки. Киргиз аккуратно снял с него куртку, так же аккуратно, стащил свитер, липкий от крови, оторвал рукав рубахи. Пуля прошла чуть ниже плеча, из раны струился небольшой ручеек крови.
- Ерунда, - попытался взбодрить Мишку, Киргиз,- главное чтобы кость не задело, а так фигня. До свадьбы заживет,- он перетянул руку, чуть выше пулевого ранения, ручеек сбавил сои обороты,- так, надо еще тампон сварганить, чтобы ранку заткнут. Ты потерпи, потерпи маленько, Дыня, все будет хорошо, сейчас мы сделаем это, а потом найдем доктора.
Дыня кивнул, он верил в Киргиза, если тот что-то делал или говорил, то так тому и быть, он никогда не бросал слов на ветер.
Внизу, в парадной, хлопнула дверь.Мужики насторожились. Киргиз тихонько, на цыпочках спустился на лестничную площадку, прошел к балкону, басшумно открыл дверь и очутился на балконе. Аккуратно, он перегнулся через него. Так и есть! У дверей в парадную стоял милицейский «УАЗ». Внизу копошились люди в портупеях и без. Ну, знамо дело, семь трупов, это не просто детский лепет, это «ЧП районного масштаба», да что там районного, городского. Завтра газетчики и телевизионщики раструбят на всю страну, о зверском убийстве семерых человек во Фрунзенском районе Санкт-Петербурга. Да, натворили мы дел, подумал Киргиз, возвращаясь. Хотели же все по-тихому сделать, нет не получилось. Да и что сейчас рассуждать, надо свою шкуру спасать.
Какие варианты?
Черный ход? Отпадает, они и там стоят, точнее, скорее всего, уже поднимаются. Лифт? Прикинуться идиотами? И это-то с огнестрельным ранением? Ага! Ну не ковре-самолете от сюда сбегать. Да, во дела! Отступать некуда.
Когда Киргиз поднялся на площадку, перед чердаком, Дыня уже натянул свитер и надел куртку.
- Что там?- настороженно спросил он.
- Менты,- Киргиз махнул рукой, - не ссы Миха, где наша не пропадала. Пошли.
Он чуть слышно открыл дверцу на чердак и, не спеша, проник вовнутрь темного чрева. Дыня двинулся следом. Киргиз, машинально, задвинул засов и  чиркнул зажигалку. Жуткое зрелище. Какие-то гнилые доски, пыльные трубы, покрытые толи мхом, то ли паутиной. Везде следы человеческих испражнений. Вонища жуткая, что так и хотелось зажать покрепче нос.
Двигаясь вдоль трубы парового отопления, они уперлись в кирпичную стену. Соединения с чердаком соседней парадной не было, а тот узкий пролом возле трубы, не предполагал возможности протиснуться в него двум здоровенным мужикам. Разве что, кошка или крыса могли проникнуть в смежное помещение.
«Замуровали сволочи!»,- так и хотелось крикнуть Киргизу.
Они двинулись назад, стараясь идти, как можно тише, стараясь не наступать на всяческий хлам и строительный мусор, в изрядных количествах валявшийся у них под ногами.
- Тихо, - замер Киргиз.
Дыня остановился.
- Слышишь?- спросил шепотом первый,- ты слышал шорох?
Дыня прислушался:
- Я слушу только, как поднимается лифт.
Лифт, не спеша, приближался к двенадцатому этажу. Время улетучивалось с неимоверной быстротой. Сейчас здесь будет милиция.
- Тихо,- еще раз произнес Киргиз,- ты не слышишь? Это вроде храпит кто-то. Нет, точно.
Действительно, с противоположной стороны чердака,   доносился, еле – еле различимый то ли храп, то ли стон. Братки на хлюпающие звуки.
Лифт остановился. Послышались приглушенные голоса. До ушей бандитов доносились лишь обрывки фраз, из которых они поняли, что блюстители закона не спешат забраться на чердак, дожидаясь подкрепления. Это было на руку «пацанам». Пройдя, еще с десяток метров, на звук, Киргиз уперся в какое-то деревянное ограждение. То ли это был кусок фанеры, то ли днище от детской кроватки, может еще что. Так вот, это «что-то» было прислонено к теплой печной трубе, представляя из себя, что-то вроде шалаша. Киргиз вновь чиркнул зажигалкой. Среди грязного тряптя, на драном матраце, из которого торчала черная вата и ржавые пружины, валялось, точнее спало, человекообразное существо неопределенного пола и возраста, и издовало хлюпающе- свистящие звуки, сопровождавшиеся то ли храпом, то ли стоном. Рядом валялась еще одна куча лохмотьев, вероятно, собранных на близлежащих помойках.
Киргиз растолкал «это».
«Этим» оказался мужик лет пятидесяти. Он прищурил опухшие глаза, свет от бензиновой зажигалки Киргиза был явно ему не понутру, и хотел было возмутиться, высказать свое «фе», не прошенным гостям, которые позволили себе, прервать его сон, но Киргиз, во-время, зажал ему рот.
- Тихо,- наклонясь к уху смердячего бомжа, сказал он, - пикнешь, убью! Понял?
Мужик кивнул. Киргиз разжал ладонь.
- Фу-х,- отдышался мужик, - чуть не задушил, гамадрила. Чего, из ментовки что-ли?
- Я сказал тебе, тихо? – зловеще произнес Киргиз,- мы не из ментовки, но если ты будешь себя плохо вести, то менты тебе покажутся ангелами, а пердилник- раем. Все ясно?
Мужик опять кивнул. Мозг у Киргиза работал, как можный компьютер, просчитывая одновременно множество ситуаций. Дыня, тем временем, ослабев, прислонился к теплой трубе и закимарил.
За дверью послышались шаги. Кто-то поднимался на чердак. Времени оставалось в обрез. Киргиз затараторил:
- Слушай внимательно, мужик. Мы ничего плохого тебе не сделаем, а если все получиться, как я скажу, то ты еще и сможешь заработать приличные деньги.
Мужик, лупая запухшими глазами, внимательно слушал.
- Сейчас сюда придут менты. Дверь я запер, так что, они будут ломиться. Ты пойдешь и откроешь. Тебя спросят, что ты здесь делаешь и не видел ли ты здесь посторонних.
Мужик кивнул.
- Тебя кто-нибудь здесь знает?
- Да…,- начал было тот, но Киргиз цыкнул на него:
- Тише!
- Да меня здесь всякая собака знает и участковый наш, Павел Иванович знает. Он меня сколько раз с чердака гонял, все в кутузку грозился упечь, - старик басшумно рассмеялся.
Кто-то подергал дверь, попробовав, ее открыть, потом начал колотить в нее ногами.
- Короче,- скороговоркой продолжил Киргиз,- ты откроешь, сделаешь постную рожу, впрочем, она и так у тебя не ахти какая. Вот и скажешь, что ничего не видел, ничего не слышал. Если спросят, почему дверь закрал, то скажешь, что боишься других бомжей. Понял?
- Угу.
- Да, во что еще. Я сейчас тебе в нос дам. Не бойся не сильно, главное, чтобы кровь пошла. Спросят, скажешь, что подрался с кем-нибудь у помойки из-за пары пустых бутылок. Зачаем, зачем, если все обойдется, то тогда и узнаешь зачем. Смотри не забудь, подрался у помойки, тебе расквасили нос, ты побрел на свой чердак и закрылся на засов, чтобы вновь не вступать в драку.
Дверь начали ломать.
- Все, с Богом, - сказал Киргиз и ткнул мужику кулаком в нос. У того пошла кровь,- если сдашь, из под земли достану.
- Иду-иду, - заверещал мужик, держась рукой за ушибленный нос, он направился открывать дверь.
Киргиз перетащил Дыню в «шалаш», забросал тряпьем и лохмотьями, сам улегся рядом и укрылся гнилым, вонючим одеялом, с запахом мочи и крысиного помета. Дышать было тяжело, главное не чихнуть, главное не шелохнуться.
- Иду-иду,- проворчал бомж, около чердачной двери и отпер засов.
В помещение чердака ввалились несколько человек, двое с автоматами. Свет фонарика упал на лицо мужика.
- Кто такой,- раздался суровый мужской голос.
- Я? - спросил бомж, держась за нос, - я Котомкин.
- Что здесь делаешь? – спросил тот же голос.
- Я здесь живу, меня,  вон, и Пал Иваныч знает.
- Да это местная достопримечательность,- сказал другой голос,- его здесь все знают. Сколько я его с чердака не гонял, сколько замков эрсэушники не вешали, ему все нипочем, знай себе ночует на этом чердаке.
- Так рядом с домом, - подтвердил бомж.
- Его на квартиру кинули, - сказал участковый, Павел Иванович, как раз в этой парадной, вот он и не хочет бросать родные «пенаты».
- Так точно, гражданин начальник,- подтвердил бомж- Котомкин.
- Посторонних никого не встречал?- спросил еще один голос.
- Не-а,- ответил Котомкин, отрывая пальцы от носа и рассматривая уже почти запекшуюся кровь. У него она быстро сворачивалась.
Луч от фонаря полоснул по кирпичным стенам, прошелся по трубе. Остановился на куче мусора и продолжил свой путь в направлении убогого строения.
- Это что?- спросил все тот же строгий металлический голос.
- Живем мы здесь,- ответил бомж.
- Кто мы?
- Я живу. А разве я сказал мы.
Луч приближался к куче тряпья, вместе с шагами. Киргиз задержал Дыхание, Дыня последовал его примеру.
- Что там, сержант?- спросил голос.
- Ну и вонища,- зажимая нос, ответил тот.
- Посмотри повнимательней,- приказал голос.
Сержант приблизился к тряпью. Все, это финиш, подумал Киргиз, но на их счастье, сержант споткнулся о край матраца из которого выскочила здоровенная крыса. От неожиданности он выронил фонарик.
- Что?
- Тут крысы, товарищ капитан, - оправдывающимся голосом, отозвался сержант, поднимая фонарик,- здоровые такие!
- Больше ничего нет?- раздраженно спросили его.
- Вроде нет, - брезгливо ответил тот.
- Так вроде или…?
- Точно, никого нет!
- Ладно, пошли, - сказал все тот же голос,- их видно тачка подобрала. Да, кстати, -обратился он к Котомкину,- а что у тебя с носом? Почему разбит?
- Я, гражданин начальник с Михеевым сцепился. Он, падла, на мою территорию повадился заходить, вот я и хотел его шугануть.
- Ночью?
- А ночью, да по утру самый, что ни на есть, улов.
-  Ты, прямь, рассуждаешь, как заправский рыбак.Ну и как, шуганул?- усмехнулся «гражданин начальник».
- Здоровый он, гад. Я ему в подреберье двинул, а он мне сумкой, наотмашь, вот по носу и попал. А еще грозился довесить, вот я поэтому дверь на счиколду и закрыл.
- Счиколду, счиколду,- пробубнил капитан,- пошли к четырнадцатому, придется жильцов опрашивать.
- А с этим, что делать?- спросил участковый, Пал Иваныч.
- А чего с него возьмешь, нехай пока одыхает, а завтра, чтобы духу его здесь не было. Развели помойку в образцовом доме. На двери амбарный замок повесишь, смотри, сам проверю!
Люди в погонах и без стали спускаться к лифту. Вскоре гул шагов затих. Подошел лифт и с шумом поехал вниз. Бомж-Котомкин закрыл дверь.
Киргиз, вдыхая смрадный воздух полной грудью, вылез из под тряпья, следом показалась голова Дыни.
Фу-у-у! – выдохнул он, - я чуть не задохнулся.
- Аналогично,- согласился Киргиз.
- Ну, как нам повезло, что сержант этот, долбаный, крыса испугался, а то точно, замели бы.
- Согласен,- ответил Киргиз,- а ты Котомкин молодец, если честно, то не доверял я тебе, но сразу откровенно говорю. Признаю свою ошибку, был не прав, обязуюсь исправиться.
Они дружно заржали. Опасность, покружив над их широкими плечами, улетела прочь. Теперь главное дынино ранение.
Киргиз достал из кормана сотовый телефон и набрал номер.
- Алло, Вячеслав Львович, это Киргиз! Я знаю, знаю я сколько время. У нас черезвычайная ситуация. Да! Нет! Товар на месте. У нас товар! Да! Нет, не только, у нас еще и деньги. Да! Двести сорок. Спасибо. Что? Нет, вас плохо слышно. Где? Нет, мы рядом с местом, на чердаке. На чер-да-ке! Да! Дыню ранили. Да, в плечо! Урод. Нет, что нем делать, он теряет кровь. Так, так. Сейчас, сейчас запишу…
- Посвети,- попросил Киргиз и  передал зажигалку бомжу, затем  полез за ручкой и блокнотом.
- Да, записываю. Так, так. Все. Да, как только, так я вам отзвонюсь. Да. Спа…Спасибо. Спасибо!
- Ну что? – спросил ослабевший Дыня.
- Все нормально. Львович дал телефон хорошего хирурга, я сейчас ему позвоню, нас заберут и тебе сделают операцию.
- Где?
-  Откуда я знаю. Вставай, давай, потихоньку. Слушай, Котомкин, пойди, глянь, убрались менты или все еще шарят здесь.
Котомкин, нехотя, отправился на разведку, что-то бырча себе под нос. Вероятно это было недовольство тем, что его подняли с теплой постели, фактически, лишили жилья, да, пожалуй, забыли про обещанное вознаграждение. Но делать нечего, раз уж «взялся за гуж, не говори, что не дюж». А он был по уши в дерьме и в прямом, и в переносном смысле слова.
Пока бомж ходил в дозор, Киргиз набрал номер врача. В трубке раздался сонный голос:
- Слушаю Вас.
- Яков Соломонович? Я от Вячеслава Львовича, - сказал Киргиз.
- А вы знаете, сколько сейчас времени? - ответил в трубке, чуть кортавый голос.
- Извините, доктор, но у нас черезвычайная ситуация.
- Вечно у вас какие-нибудь чрезвычайные ситуации,- недовольно пробурчал Яков Соломонович, - что там у вас стряслось?
- Огнестрельное ранение.
- Ясно,- голос врача стал несколько бодрее,- где вы находитесь? Сами до клиники добраться сможите?
- Я думаю, что сможем,- неопределенно ответил Киргиз. Конечно, лучше бы было, если бы врач сам за ними заехал, но это уже становилось верхом неприличия. Разбудить человека среди ночи, дергать на операцию, да еще просить, заехать за раненым. Хотя, кто знает, может этот Соломоныч «по жизни» обязан Вячеславу Львовичу. Может быть. Но Киригиз не знал расклада и не стал борзеть, поэтому и сказал врачу, что они сами доберуться до больницы.
- Хорошо, жду вас по этому адресу, - он продиктовал адрес, - через сорок минут, вас встретит мой ассистент, а я все приготовлю для операции. Да. Много крови потерял «пассажир».
- Порядком.
- Хорошо, очень хорошо,- сказал доктор и повесил трубку.
Вернулся бомж:
- Все тихо, менты копашаться в соседнем дворе, я проверил.
- Молодец, бомж-иванович. Спасибо тебе. Да не боись, я не забыл, раз обещал, значит так и будет, - он полез в карман и вытащил несколько сотенный купюр, - на, иди купи себе «банку», выпей и забудь про нас. А что каксается твоей жилплощади, то я обещаю об этом позаботиться. Я разберусь, поверь старик. То, что ты для нас сделал, не имеет цены. Спасибо тебе. А сейчас помоги мне с напарником, попридержи дверь и вызови лифт. Да когда мы спустимся, выгляни во двор, нет ли там посторонних. Эх, машину бы поймать, да кто остановиться! Постой. На, одень мою куртень, вдруг кто и тормознет.
Киргиз снял свою дубленку и отдал Котомкину, на нем она сидела, как на «колу фуфайка». Ничего, подумал Киргиз, сойдет.
- Лови машину и на деньги не скупись, сколько водила скажет, на столько и соглашайся. Если все будет ништяк, я тебе еще добавлю.
Котомкин вызвал лифт, помог Киргизу с Дыней и нажал на первый этаж.
Через пять минут зеленая «шестерка» притормозила рядом с парадной.
- Ты пьян, - шептал Киргиз на ухо Дыне, - ты слишком пьян, поэтому тебя так шатает. Ты понял?
 - У-у,- попытался изобразить из себя пьяного Дыня.
- Не кривляйся, ты и так, как будто литр съел.
-Ух ты, какой тепленькие,- весело сказал водитель «жигулей», когда приятели погрузились на заднее сидение автомобиля.
- Из гостей,- пояснил Киргиз.
- А не сблюет? – забеспокоился водила.
- Не боись, он никогда не блюет. Погоди, секунду,- он вышел, подошел к , одиноко стоявшему у парадняка Котомкину. Котомкин хотел было стянуть с себя дубленку, но Киргиз жестом остановил его, - это тебе. Смотри не пропей и вот, - он залез в карман и вытащил сто долларовую банкноту.
- Доллары?- удивился бомж,- а они настоящие?
Киргиз похлопал его по плечу и направился к машине.
- Да как же яы их поменяю на наши, на деревянные? У меня и паспорта-то нету.
- Как нибудь.
Машина рванула с места, а Котомкин все еще стаял в свете фонаря и сжимая в руке сто баксов, приговаривал: «Да как же я их поменяю на деревянные, да как же я…». Потом залез в карман брюк и выудил из него несколько сотенных бумажек. Посмотрел на них, улыбнулся и побежал в магазин 24 часа, покупать поллитровку, для сугреву.
Поздним вечером, через сутки, загулявшая молодая парочка, найдет на пустыре неподалеку от метро Купчино, рядом со строящимся гигинтским рынком, неизвестный труп, заваленный, на половину, снегом. На мужчине, а это был мужчина, была драная телогрейка, порванные черные ботинки, на босу ногу, грязная рубаха и подвязанные веревочкой армейские брюки. Никаких документов, ни каких денег при нем не было обнаружено. На голове мужика, чуть выше правого виска, зияла рваная рана, вероятно от удара, неким, тяжелым предметом. Когда труп уже собирались увозить в морг, седовласый мужчина, в милицейской форме, подошел и взглянул на покойника. Затем он посмотрел, на крепко сжатую в кулак, левую ладонь. С бо-о-ольшим трудом он разжал руку. На снег упала скомканная зеленая бумажка. Мужчина наклонился, поднял и развернул ее. Это были американские деньги, достоинством в сто долларов. «Откуда у него баксы?» – подумал мужчина, сунул деньги в карман и зашагал прочь. Он пошел составлять протокол. Это был его участок….
Сыпал мелкий, как манная крупа  снег, дул колючий ветер, заметая следы ночных баталий. Район спал и лишь несколько человек, преимущественно в милицейской форме, что-то искали под окном второго этажа, квартиры пятьдесят два, на улице Купчинской, дом четырнадцать.
Скоро пять часов утра. Скоро первые работяги начнут просыпаться. Скоро район оживет.
Киргиз попросил водителя остановиться, примерно, за квартал от клиники. Мало ли чего, решил он, береженого Бог бережет. Вдруг найдут этого водилу, спросят, мол, куда подвозил, он и расколется. Нет, рисковать смысла не было, Дыня в состоянии и сам пройти эти двести метров, тем более мчались они довольно быстро и, доехали до больницы за тридцать минут. Если не торопиться, то через десять минут будут у больничной двери.
- Держи, - Киргиз протянул водителю «сотку».
- Так со мной уже ваш приятель расплатился,- сказал шофер, тем не менее беря деньги.
- Это за скорость, - не смущаясь, ответил Киргиз и подумал: «Ну, бомж-иванович Котомкин, ну мужик! Ведь я же просил только тачку поймать, а он…».
- Пойдем, Сигизмунд,- сказал он Дыне и взял его под руку,- сейчас я тебя к любимой супруге доставлю. Ну и влетит же тебе дружище, я тебе не завидую.
- Может обождать?- спросил сердобольный водитель, глядя, как качает «Сигизмунда»,- я довезу.
- Нет, пожалуй не стоит,- сказал Киргиз.
- Не, мужик, я бесплатно доставлю. Вы и так…,- он показал на две сотенные бумажки.
- Спасибо, не надо, - твердо сказал Киргиз,- я у него переночую, а то не дай Бог жена сковородкой перее….
- А, понятно. Ну счастливо,- водиля закрыл форточку,- смотри, больше так не пей.
- Не у-уду,- промычал Дыня и не твердой походкой направился к ближлежащему дому.
Киргиз тронулся следом. Машина постояла некоторое мгновение и , поднимая брызги коричневого снега, рванула с места, исчезая за темным силуэтом клиники.
- Нам, как раз туда!
На проходной их ожидал плотный, среднего роста, симпатичный мужчина, в тонких серебристых очках, на орлином носу, синем колпаке и синем халате, вот пожалуй и все, на что обратил внимание Киргиз. Он смотрел на Дыню, Дыне становилось все хуже и хуже.
- Мы к…,- начал Киргиз.
-  Я в курсе. Александр,- представился он,-  проходите пожалуйста. Яков Соломонович в операционной.
- Иван,- ляпнул Киргиз.
Александр внимательно посмотрел на «узкоплюского Ивана», но ничего не сказал, лишь жестом показал, куда следует двигаться.
Киргиз провел Дыню до лифта, приветливай юноша, нажал на третий этаж. Лифт начал подниматься.
- Можете, если сможете,- поправился Александр, - снять с себя куртку и свитер.
Дыня послушно, начал раздеваться. Киргиз помогал ему. Было понятно, что эта незаконная операция, обо всех «стрелянных» следовало сообщать по инстанции, то есть в органы. Здесь же, похоже, сохранялась полная конфиденциальность.
У входа в операционную их встретил невысокий, плотный мужчина. В больших роговых очках, с толстыми стеклами, коричневыми глазами, на выкат, горбатым носом, тонкими губами, ниже которых, красовалась бородка «а-ля Троцкий». Мужчина дружелюбно улыбался и все время приговаривал: «Хорошо, ай да, хорошо! Просто прелесть! Великолепно!». Он болтал безумолку. Можно было подумать, что он осматривает не раненного пациента, а картины художников эпохи Возраждения или наслождается искусством актеров в знаменитой постановке.
- - Все херня,- резюмировал он, свой осмотр Дыни.
- - Что плохо? – спросил, упавшим голосом, тот.
Киргиз напрягся.
- Вы не поняли, молодой человек, смысла моей реплики, - ответил тот, - возможно вам не знакомы некоторые, сугубо медецинские, термины.
Дыня ошалело закачал головой.
- Так вот, херня, молодые люди, - он обернулся к опешевшему Киргизу, - означает: фигня, ерунда, пустячек,- и заржал, как мерин.
Дыня и Киргиз переглянулись. На их лицах засияла улыбка. Какой веселый докторишка попался.
- Все очень просто, - продолжил Яков Соломонович,- пуля прошла на вылет, повредив лишь мягкие ткани. Кость не задета. Пациент потерял много крови, но это херня, нужно переливание и все. Эта группа крови у меня в банке есть. Вы опять не правильно не истолкуйте мои слова. Вы, наверное, решили, что у меня в кабинете стоит большая стеклянная банка, из которой я черпаю кровь и потом вливаю больным. Да? Нет? Правильно, я говорю о «банке данных» который заложен в компьютере. Так вот, я посмотрел в него и увидел, что данная группа два, резус-фактор отрицательный, наличиствует в клинике. Все ясно, молодые люди.
Дыня, как идиот, кивнул, а Киргиза начала раздрожать, эта неуемная энергия и болтливость врача.
-   Ранку мы почистим и перевяжем и все. Вскоре будите, как новенький. Сейчас идите в процедурную, вам противостолбнячный укольчик сделают. Что? Уже сделали? Ну, Александр Генадьевич молодец. Талантливейший специалист из него выростит, я вам скажу, талантливейший. Скоро на стажировку в Англию поедет. Да, великолепный ум.
Киргиз краснел, глаза наливались кровью, но доктор, какзалось, не обращал на это никакого внимания.
- Я даже похвастаюсь, мой ученик!
Теперь пришла пора, зардеться, молодому анастезиологу – Александру Генадьевичу Марфину.
Наконец, хирург закончил свою тираду и поманил за собой Дыню:
- Идемте голубчик, времени у нас не так много.
А что же ты, сука, распинался нам про «банки» и «Александра Геннадьевича». Великолепный, талантливейший х…, передразнил врача Киргиз. Ну и х… с ним!
Дыня пошел в операционную, увлекаемый доктором.
-  Все будет хорошо, детка,- крикнул ему вслед Киргиз и опустился в мягкое кожанное кресло.
Он ужастно устал, за сегодняшнюю ночь. Пока будут переливать кровь, пока прочистят рану, пока зашьют и перевяжут, можно будет немного подремать. Можно чуть-чуть расслабиться. Он поставил у себя между ног оба дипломата и закрыл глаза….
«Саксаул», так поначалу, прозвали Киргиза в бригаде Дяди Славы, приехал в Петербург в начале девяностых годов, когда Советский Союз уже перестал существовать. Отслужив положенный срок в Советской Армии, Константин, так звали Киргиза, вернулся в, уже суверенный, Кыргызстан. Что представляла из себя эта республика, сразу после развала единого государства, можно было только удивлятся и радолваться. До этого нищий, забитый народ превратился еще в более нищий и забитый. Если раньше Москва помогала и финансовыми вливаниями, и материальными ресурсами, то теперь Аскару Акаеву, оставшемуся один на один со всеми внутренними противоречиями и проблеммами, приходилось выкручиваться, любыми возможными и не возможными способами и методами. Распродавалось все и вся, иностранный капитал поглащал хилую местную промышленность, перепрофилировал предприятия, переоборудовал производство. Началась массовая безработится, большенство народа оказалось за чертой бедности. Нужны были новые, образованные кадры. Киргиз, как отличник боевой и политической подготовки, как член спортивной секции по самбо, это, кстати, не пришей к кобыле хвост, как умный, развитой юноша, хоть и сын необразованных, темных родителей, был одним из тех, кого было решено отправить учиться, за границы родного государства. Киргиза направили в Санкт- Петербург, в Технологический университет.
-  Учитесь молодые люди, возвращайтесь на родину дипломированными специалистами и вместе с вами, мы сделаем нашу страну одним из величайших государств нашей планеты. Мы догоним и перегоним Японию! Ура, товарищи! – кричал с высокой трибуны, перед несколькими тысячами будущих студентов, президент независимой Киргизии.
-  Ура! Ура! Ура! – грянуло в ответ, троекратное ура. Прямо, как на параде в честь Победы.
- Мудак,- подумал Киргиз и сплюнул, - вон, Хрущев тоже Америку перегнать собирался, ну и что? Где теперь Америка, а где СССР. Дерьмо это все.
Киргиз был высоким статным парнем, с настоящим мужицким характером, силой воли и прекрасными физическими данными. У него, выходца из далекого степного аула, был превосходный ум, смекалка и хитрость. Если, поначалу, в армии над ним насмехались и издевались, то после одной стычки со старослужащим, кстати, узбеком по национальности, когда Киргиз так придушил бедолагу, что его пришлось пол дня откачивать, его зауважали, а некоторые и просто побаивались. Нет, конечно, были и другие конфликты, в которых Киргизу здорово доставалось, но, что примечательно, он всегда бился до конца, до того момента, пока хватало сил. Как-то раз, он уже обессиленный, стоя на корточках, зубами вцепился в ляжку избивавшего его «деда». Во, характер!
Короче. Поехал Киргиз на учебу в Питер. Поселили его в общаге на Ново- измаиловском проспекте, там целый комплекс студенческих общежитий, вместе с каким-то белорусом. Ох, и до чего же стремный был парень! Так «лоувко» изображал этого, как его там, а Лукошенку. Во, точно, именно его, что Киргиз писал кипятком. Освоился он в городе довольно быстро. Питер ему пришелся по нраву, да и время было такое, время великих перемен и преобразований. Кто «травой» торговал, кто колбасой. Всем денег хватало. Киргиз, который к вступительным экзаменам не готовился, поскольку за его обучение рассплачивалось Киргизкое государство, тоже подвязался в сферу торговли. Они разливали по небольшим канистрам спирт, поступающий в Питер в больших цистернах, грузили канистры на машины и везли в небольшой ангарчик, где другие «Студенты» разливали его в бутылки, приклеивали этикетки «Спирт этиловай 96 градусов и отправляли далее, в розничную сеть. Спирт пользовался большой популярностью, поэтому, иногда, вместо этилового пищевого спирта, в бутыли заливали обычный технический, ужастно противный и вонючий. Но алкаши «съедали» и его, благо дешевле чем «паленая» водка.
Как-то раз на ангарчик «наехали». Да, просто приехали коротко стриженные ребята и, на глазах всего коллектива, избили начальника. Начальнику сломали нос, сильно изуродовали левую половину лица и , в довершении ко всему, облили спиртом и подожгли. Правда, огонь быстро удалось сбить, но после этого, ангарчик закрылся и Киргиз потерял работу. Следующей работой, стала работа в ларьке. Он работал у станции метро «Пионерская», как раз слева от выхода, не далеко от того места, где когда-то разливали спирт. Как раз, на право и за лесочком, три остановки на тролейбусе. Работа в ларьке была «Не пыльная», но довольно нудная. Приходилось все время скакать из стороны в сторону, выискивая необходимый покупателю товар. Киргиза это сильно доставало. Единственное, что его держало в ларьке, это то, что хозяин «закрывал глаза» на различные махинации, которые проводил Киргиз. То лишний ящик водки задвинет, то не укажет цену на вино и гребет с каждой бутылки себе в карман. Не много, конечно, но так, капля за каплей, глядишь и набегает кругленькая сумма.
Именно, работая в ларьке, Киргиз и познакомился с бригадой Сыча. Он уже не единожды замечал возле ларьков группу бритоголовых, которые когда-то избили начальника спиртового ангарчика. Ребята регулярно появлялись в начале недели о обходили все ларьки, собирая «дань». Это была их территория. Александр Палыч, заместитель хозяина ларька, сразу же предупредил Киргиза, чтобы тот не ввязывался не в какие разборки и конфликты с рэкетерами, или «бандитами», как сами себя называли молодые люди. Подойдут, отдаш конверт с деньгами и все. Деньги, обычно, собирал сам бригадир. Это был не высокий, коренастый молодой человек, со слегка сплющенным носом, узким лбом и большой, бычьей шеей, на которой болталась толстенная золотая цепочка. Видимо из-за таких вот шей, братву и называли, журналисты и менты, быками. В понедельник, после трех часов он подходил к киргизову ларьку, здоровался и забирал конверт. И так повторялось из недели в неделю. Хорошая же у них работенка, думал Киргиз, провожая взглядом плотную фигуру, пришел, деньги забрал и отдыхай целую неделю, до следущих поборов. Вероятно, такое представление о легкой бандитской жизни складывалось у многих сверстниках Киргиза. Многие из них мечтали пополнить ряды городской братвы.
Это случилось, как раз, в понедельник. Киргиз сидел у себя в ларьке и наблюдал, как двое «синяков» дерутся из-за фунфырика «Красной шапочки». Была такая жидкость, для снятия лака или еще для чего-то, полбзующаяся огромной популярностью у определенных слоев общества. Киргиз не обращал на нее внимания, потому что сам пил лишь пиво. Так вот, кто-то случайно уронил такой пузырек и он разбился, но разбился так интересно, что часть спиртосодержащей отравы осталась во флаконе. Расстроенный покупатель плюнул и направился к ларьку за новой покупкой, а к разбитой емкости бросились два бомжа. Каждый хотел поспеть первым, каждый хотел урвать, неожиданно свалившееся счастье. Началась заваруха. Короче, кончилось дело тем, что они пролили на асфальт остатки и недовольные друг другом удалились «по разные стороны баррикад». Киргиза этот эпизод немного развеселил и он маленько отвлекся. И тут до его слуха донесся неприятный голос:
- Ты чего, не слышишь, урюк!
Киргиз очнулся. Перед ним, у окошечка, стояли два мичмана, пьяных «в дугу» и что-то требовали от продавца.
- Я вас слушаю, - вежливо произнес Киргиз. Ему было строго настрого сказано, не вступать ни в какие конфликты с покупателями, даже если они не правы. В крайнем случае надлежало обратиться в пикет, находящийся в метро или к «крыше», представитель которой постоянно ошивался возле соседнего ларька, заигрывая с симпатичной продавщицей.
- Не, слушь, Колян, он еще слушает, - сказал, как проблеял, наиболее пьяный и наглый моряк, - я те сказал, нам надо две пачки «Родопи» и поживее.
Это была откровенная заводка. Киргиз посмотрел на соседний ларек, представителя «охранного бизнеса» на горизонте не наблюдалось. Вероятно, сегодня другая смена, решил Киргиз, и миловидная продавщица не работает, а раз так, то «куратору» нечего здесь делать.
- Пожалуйста, - еще вежливо, еле сдерживая себя, сказал Киргиз, отсчитывая сдачу и протягивая мичманам сигареты.
- То-то же, - сказал борзой, забирая сигареты, а дальше, отходя от ларька- приятелю, - понаехали, б… урюки со всего света, проходу от них нет. Я бы их всех…
Что бы сделал бравый мичман со всеми урюками, Киргиз не услышал, поскольку «славная парочка» скрылась за соседними палатками. Настроение было испорчено и Киргиз открыл себе бутылку «Балтика №1», только появившуюся в продаже. Пиво проливалось в желудок, немного освежая пересохший от волнения рот. И чего они в этой «Балтике» нашли, думал Киргиз, рассматривая красную, овальную этикетку, когда в окошко постучали.
Киргиз оторвал взгляд от этикетки и поднял глаза. Перед ним стояли бравые мичманы.
- Эй, урюк, ты не додал, - сказал все тот же борзой, просовывая в окошко свою прыщавую физиономию и обдавая Киргиза винными парами.
- Что? – не понял Костя,
- Ты одну пачку сигарет зажал, - ответил мичман.
Киргиз не довольно посмотрел на него. Он четко помнил, что эти козлы просили две пачки «Родопи», что он отдал им сигареты и сдачу.
- Нет.
- Что нет,- взвизгнул прыщавый,- что нет! Ты совсем оху…!
- Это ты оху…,- спокойно ответил Киргиз и попытался закрыть окошко, в которое просунул свою волосатую руку мичман, пытаясь достать с прилавка курево.
- Вот сука,- завижал тот, потирая придавленные пальцы.
Киргиз защелкнул щиколду.
-  Ах так,- вопил пьяный моряк. Неожиданно он вытащил из внутреннего кармана складной нож и разбил им стекло. Просунул руку сквозь решетку, пытаясь полоснуть ножем Киргиза, прижимавшегося к стенке.
Люди видя это безобразие, спешно проходили мимо. Не милиции, ни братвы.
Мичман перехватил нож в другую руку, а этой схватил бутылку с дорогим, относительно конечно, итальянским ликером «Аммарето». Киргиз перехватил руку и с силой дернул на себя. Мужик ударился мордой в разбитое стекло и рассадил себе бровь. Из раны брызнула кровь.
- У ты сучара узкоплюская,- завопил он и они оба стали ломиться в дверь, закрытую на прочный засов.
Киргиз устал. Устал от этой вонючей работы, от этой погоды, от этих оскорблений. Он очень устал и открыл засов. Эти, на улице, видимо сильно давили плечами, поэтому, когда дверь неожиданно распахнулась, они, по инерции, ввалились внутрь ларька. Вот тут их Киргиз и достал. Всю свою звериную мощь он обрушил на головы несчастных мичманов. Они летали и по ларьку, и возле ларька, как ободранные воробьи. Они облизывали рылом асфальт, ползали по пластунски, прыгали, как мячики, вообщем, получали все тридцать три удовольствия. Когда экзекуция подходила к концу, появились представители правопорядка. Они, как известно, всегда, ну, почти всегда, появляются во время. Остановив и скрутив, разбушевавшегося Киргиза, сержант милиции повел всех в пикет.
Киргиз отбрыкивался, пытаясь объяснить сержанту, что у него в ларьке разбито окно и, что пока он находиться в милиции, народ может потырить товар. Но на сержанта его доводы не подействовали.
Время тянулось медленно, пока объяснения, пока разъяснения, составление протокола и прочая ерунда.
Потом выяснилось, что если Киргиз хочет написать «заяву», то должен ехать куда-то «к черту на рога», потому что бузотеры были представителями доблесных вооруженных сил и, их дело должна разбирать военная прокуротура.
- Пускай руководство разбирается,- сказал Киргиз,- я могу идти?
- Нет,- ответил сержант.
- Почему?- спросил Киргиз.
- Или пиши заяву или мы их отпустим.
Вот так. Киргиз задумался. Если он напишет заявление. То ему придется ехать в комендатуру, что ему, совсем не улыбалось, ежели не сделает этого, то этих ханыг отпустят и хозяин может «повесить» все издержки на Киргиза.
- А можно позвонить?- спросил он.
Сержант отрицательно покачал головой.
- А пошли вы!
Киргиз вышел из пикета. Пускай что хочет вешает, мне все равно, как- нибудь отработаю.
Около ларька он увидел Александра Павловича и бритоголового бригадира. Киргиз подошел к ним.
- Ну, что тут у тебя стряслось?- спросил помощник хозяина.
Киргиз рассказал.
- Можете в пикет зайти, заяву на этих идиотов написать, пускай возмещают причиненный ущерб.
- А ты не писал? – спросил Александр Палыч.
- Не-а, я же не хозяин.
- Ну, а то, что они на тебя с ножом бросались,- задал вопрос бритоголовый.
- Мне все равно, как бросались, так и получили. Кстати, нож они успели скинуть. Кто его будет искать? Да и пошли они, эти разборки, больше мне делать нечего, как по прокуротурам тоскаться.
Бригадир кивнул.
Александ Палыч пошел в метро, выяснять, что можно сделать с этими моряками. Киргиз и бригадир остались стоять возле ларька.
- А ты молодец,- неожиданно. Сказал бритоголовый, - где ты так драться научился?
- Я самбо занимался у себя на родине, в Киргизии, Кыргызстане по нынешнему - ответил Киргиз,- да и в армии пришлось подучиться кое-чему.
- Молодец,- еще раз похвалил бригадир,- я смотрел и восхищался, как ты их месил. Здорово у тебя получилось.
 Киргиз посмотрел на бритого. Вот сука, все видел, а не помог. Еще охрана называется. Это же их бизнес, неужели им все равно, страдают их «дойные коровы» или нет? Или они так, для виду деньги снимают, а сами нихрена не делают?
Бритый стоял и смотрел, как Киргиз убирает разбитые стекла, складывает товар по коробкам и ящикам. Киргиз ощущал на себе его взгляд, но предпочитал заниматься своим делом. Ему нужно отчитаться за сегодняшнюю торговлю.
- Эй, как тебя?- окликнул его бритый, отвлекая от суммирования различных цифирей.
- Константин,- не поднимая головы, ответил Киргиз.
- Эй, но это не серьезно! Я с тобой разговариваю, а ты даже лицо не поднимаешь. Ты что, парень? Так можно и в запутку попасть.
Киргиз поднял голову и посмотрел в глаза бритому.
- Что волком смотришь?
- Я не смотрю,- сухо ответил Киргиз. Он, действительно, устал за сегодняшний дурацкий день, да и вот –вот начнется учеба, тогда уже не подзаработаешь. Киргиз постоянно думал об этом.
- Ко мне хочешь?- вдруг спросил бритый.
- Куда?- не понял Киргиз. Точнее, он все понял, но, просто,  не ожидал от бригадира такого предложения.
- Не дуркуй, ладно,- сказал бритый,- ты прекрасно знаешь! Ну?
- Хочу,- твердо ответил Киргиз.
- Меня Валера зовут,я тут за старшего.
- Костя.
Бритый рассмеялся:
- Ты уже представлялся,- и протянул Киргизу руку.
- А что мне… Что мне с ларьком-то делать? Я же… Мне же надо… отрабатывать …
- Это не твоя забота, сейчас Палыч придет, договоримся.
Когда вернулся Александр Павлович, Киргиз уже убрал и рассовал весь товар по мешкам, коробкам и ящикам, подсчитал выручку, положил в специальный мешок деньги, забрав свою долю. Сегодня она составила всего триста рублей. Понедельник день тяжелый!
- Палыч,- сказал бригадир, подошедшему начальнику,- я у тебя парня забираю, так что, подыскивай замену.
Александр Палыч ни сколько не удивился, хотя и относился к Киргизу с нескрываемой симпатией:
- А чего ее искать, только свистни, очередь на киллометр образуется.
- А что со стеклом? - спросил Киргиз.
- А что со стеклом? Ничего, завтра Петька новое вставит, вот и все.
Так «Саксаул» оказался в бригаде Сыча. Правда это «погоняло» так и не пристало к ниму и вскоре его стали прости так и называть – Киргиз. Бандитская жизнь так затянула будущую надежду киргизского президента, что он так и не пошел учиться, хотя и проживал в студенческом общежитии.
На первых порах, он обучался ремеслу, знакомился с обстановкой, проходил всяческие «тесты» и проверки. Особой сложности они у него не вызвали, тем более у него появился «наставник». Это, конечно, грубо сказано, скорее напарник, этим напарником и был – Дыня, который входил в бригаду уже около пяти месяцев. Киргиз и Дыня, как-то сразу понравились друг другу и между ними сложилось, что-то вроде дружбы, хотя, кто его знает, что это за слово такое.
Вначале Киргиз с напарником «защищали» наперсточников от всяких залетных. Одновременно собирая «дань» с подконтрольных бригаде ларьков. Вскоре, заметя способности Киргиза «по уму» решать различные спорные и пред конфликтные ситуации, ему стали доверять ездить на «стрелки» и разборки. Благодаря силе, уму и смекалке, Киргиз приобрел определенный вес и уважение среди братвы, он даже считался, чуть ли не заместителем Сыча, хотя, в натуре, это было не так. Все серьезные вопросы сыч предпочитал решать сам.
Бригада Сыча входила в группировку некого Дяди Славы, которая контролировала пару небольших рынков, автостоянок и магазинов. Группировка была не большая, особых доходов не имела, разве, что на хлеб с маслом, и не играла заметной роли в бандитских кругах Санкт- Петербурга. Где смогли урвать – там урвали, где смогли «подоить» незадачливого коммерсанта- подоили, вот, пожалуй, и все. «Папик», так ласково, за глаза, называли братки Вячеслава Львовича был слишком осторожным и басконфликтным лидером, хотя и умным, волевым и иногда жестким, а порою и жестоким человеком. Не известно, в каких он был отношениях с серьезными авторитетами и лидерами, но в своей командеи всех держал «на коротком поводке» и если что, то спуску не давал, хотя, как и не позволял себе чрезмерной эмоциональности. Сыч же был человек, довольно мягкий и , можно сказать, душевный. Если надо кому-нибудь голову проломить – пожалте, если подпалить чей-то магазинчик или ларек – будте любезны. Ни каких эмоций, ни каких чувств, все только в интересах дела.
Так и тянулась бандитская жизнь Киргиза в течении нескольких месяцев, да пожалуй и поболее. Поборы, стрелки, разводки и терки и это почти каждодневно. Скучно? Возможно, но это приносило хороший заработок, во всяком случае, по сравнению с зароботками в ларьке. Иногда, собирая деньги с владельцев коммерческих палаток, Киргиз проходя мимо ларя, в котором когда-то сидел сам, сам себе удивлялся6 «Как я мог сидеть, потеть в этой коробке. Где ни пос…, ни пос… не выйти, да еще за какие-то жалкие гроши?». В свое время, он делал это в пустые пивные бутылки, а вот если другое, то тут, хоть караул кричи. Туалетов по близости не было.
Встречались они ежедневно в небольшом кафе на Торжковской, а дальше кто куда. В зависимости от планов и задач на грядущий день. Как-то раз они сидели за столиком и обсуждали вчерашние дела.
- Нет, вы представляете, - кричал Батон,- я этому сучку говорю: «Ты чего, бля, бакланишь? Ты мне по жизни платить должен, потому что я «пацан», а ты барыга. Ты людей обваровываешь и наживаешься на этом. А этот педик- очкастый смотрит на меня, фарами своими лупает и говорит: «А вы?». Не, вы представте, он мне такое. Я ему в башню закатал! Он потом на коленях передо мной ползал, прощение просил. Не, ну представляете себе, борзота.
- А нас вчера с Валиком,- вступал в разговор другой чуть оэрбэшники не замели. Они какую-то облаву у метро устраивали. Прикинь, мы стоим с клиентами, перетираем один вопросняк, а тут из синего пазика люди в масках выскакивают и давай шустрить по рынку. Рассредоточились… Двое подбегают к нашим людям и орут6 «На землю!», а там лужа. Петруха хотел в сторонке прилечь, чтобы костюм не испачкать, ему и так мать через день стирает, так этот гоблин, как ё… ему по яйцам и прямо мордой в лужу пихнул. Сволочь! Хорошо, что у нас документы были с собой, а то точно бы забрали. Они полный автобус напихали. Правда в основном черных.
- Давил бы я их,- отозвался из угла Качан.
- Кого?- спросил Киргиз,- ментов или черных?
- И тех и других,- ответил Качан и те, и те борзые.
- Не зря братва погрому на трех рынках устроила.
- А что за команда?
- Говорят, что «казанцы».
-Правильно, гнать надо этих черножопых!
- Это точно,- согласился Иван, здоровенный архангелогородец, - с черными надо построже, а то они совсем обнаглели. Я ему говорю: «Ты мне денег должен», а он в ответ: «Брат, я совсем не имею денег. Нет никакой торговли. Приходи на следущей неделе». Прикинь. Я говорю: «Вахид, если ты мне сегодня к вечеру бабки не притараканешь, то я твою палатку сожгу!». Этот айзер разорался, своих стал звать. Стоят, суки, руками размахивают. Я только хотел по еб… закатать, как тут наряд нарисовался.
- Говорят, они ментам деньги платят,- сказал Киргиз,- чтобы те от братвы их защищали.
- Менты жадные, они еще больше берут,- вставил Качан.
-  Нет, они по мелочи, пожрать, да выпить,- возразил Дыня,- я сам спрашивал у Лёньки, он яйцами торгует. Говорит, приедут, возьмут упаковку и все, но зато понту и гонору
- А мы вчера таких сосок сняли, закачаешься,- причмокнул губами Батон,- одну прямо в парадной отодрали, а вторую Петруха к себе домой притащил. Такие сучки! Сначала за деньги хотели трахаться, но мы им объяснили, что к чему. Верно Петруха?
- Да, верно. Ты бы видел, что эта стерва у меня дома устроила.
- Что?
Все затаили дыхание, в предвкушении интересного рассказа. Разговоры о барыгах, ментах и кто-кого отимел, были любимым занятием братанов, пока они ждали приезда бригадира…
- Лучше бы ты сам ее к себе поволок, а я Галку в парадной оттрахал, - сказал Петруха.
- Не, мне нельзя, у меня батя после ночной пришел. У меня не где.
- Ага, а у меня теперь полная ванна грязного белья.
- Месячные,- деловито заметил Качан.
- Какие месячные! Я ее домой приволок, а тут кореша завалились с бухлом. Мы поддали. Мало, решили еще сбегать, эту дуру напоить и на троих ее расписать. Напоили, мать ее так. Она так нажралась, что вырубилась. Илья пошел первый, решил расшевелить даму. Засунул ей палец в задницу, а она, тварь, возьми и обосрись. А главное, что она нихрена не соображает. Пришлось тащить ее в ванную и мыть.
Пацаны заржали.
- Это еще не все. Замочил я простынь, эти ухари ее помыли и обратно в койку. Так она, стерва, что удумала. Только я чистую простынку постелил, только мы к ней приблизились, как она такой фонтан блевотины на себя выдала, что… Еб, слов нету. Мы ее опять в ванную. Эдик взял щетку, хозяйственное мыло и минут двадцать ее оттирал, пока я новую партию белья замачивал.
Гогот на все кафе, даже те не многочисленные поситтители устремились к выходу, оставив не допитым свой утренний кофе. Мало ли что у этих молодых людей, вызывающей внешностью, на уме.
- Белья нет, в комнате вонища. Хорошо, что эта дрянь протрезвела, хоть миньет у всех троих сделала.
- А как же белье?- спросил, чуть ли не лопаясь от хохота, Батон.
- А что белье? Пойду отнесу в прачечную.
- Дал бы этой твари, пускай бы выстирала,- сказал Дыня.
-  А я как-то не подумал,- виноватым голосом ответил Петруха, будто это он устроил эту ночную феерию.
- Что-то Валерий Борисович опаздывает,- сказал Киргиз, глядя на часы.
- Начальство не опаздывает…
-Знаю, что ты меня учишь,- прервал Киргиз Качана. Они с самых первых дней, появления Киргиза в бригаде, не взлюбили друг друга. Почему? Качан считал, что поскольку он дольше находиться в команде, то Киргиз должен ему автоматически подчиняться. Но вышло иначе, Сыч поставил дело так, что, иногда, Качан отчитывался перед Киргизом, в случае отсутствия самого Сыча.
В этот момент в кафе зашел Сыч и направился к стойке. Вид у него был взволнованный. Валерий заказал себе кофе и бутерброд и подошел к столику. Пацаны замолчали. Если между собой и можно было сболтнуть что- нибудь про пьянку или ****ей, то при начальстве эти темы старались «опускать». Сыч не приветствовал пьянки, хотя строгих ограничений на употребление спиртных напитков не было.
- Здорово Валера,- дружно поприветствовали бригадира братки.
- Привет,- сухо ответил тот.
- Что-нибудь случилось?- спросил Киргиз, который в последнее время, пользовался расположением не только Сыча, но и самого Дяди Славы.
- Потом расскажу.
Подошла буфетчица, принесла кофе и бутерброды.
- Какой расклад на сегодня? – задал вопрос Качан.
- У всех, как всегда, кроме Киргиза и Дыни, у них на сегодня особое задание. Все, все могут расходиться. Встречаемся сегодня в шесть в кафе «Встреча» на Комендантском.
- Ого,- сказал Батон,- ближний свет.
- Не угокай,- огрызнулся Валера,- раз сказал, то так и будет. Может сам появиться, хочет что-то важное сказать. Хотя…. Хотя я не в курсах.
Пацаны стали потихоньку расходиться. За столиком остались Дыня, Киргиз и Сыч, который ел бутерброд и запивал его черным, душистым кофе. Когда он закончил трапезу и вытер рот салфеткой, запустив последнюю в кошку, которая отиралась возле стойки, он хмуро посмотрел на парней.
- Что же все таки произошло? – вновь поинтересовался Киргиз.
- Небольшая неприятность, - ковыряя спичкой в зубах, ответил Сыч,- так, небольшое недаразумение с командой Борова.
С Боровом у Дяди Славы были давние счеты. Когда-то они начинали вместе в одном небольшем кооперативе по строительству. Затем у них что-то незаладилось и их пути дорожки разошлись, чтобы вновь схлеснуться через несколько лет, но уже не на ниве строительных подрядов, а на одной «стрелке» по поводу спорных территорий. Каждый из них имел небольшую команду, которая контролировала не большие территории. Вот так бывает, начали строить, а потом начали ломать. Как в детском мультике - «Строили мы строили и на конец!». Действительно, от любви до ненависти – один шаг. Действительно, что часто лучшие друзья становяться злейшими врагами. Что поделать, такова жизнь.
Киргиз закурил, хотя и на стене висела табличка «Не курить!». Это для обычных посетителей, а для пацанов все можно. Что интересно. Его примеру, примеру Киргиза, последовал высокий молодой человек, сидевший как раз под этой самой табличкой и углубленно изучавший свежий номер «Новой газеты». В газете была опубликована статья Александра Минкина по поводу коррупции в Кремле. Приводились «расшифровки» бесед чиновников высшего звена (Чубайса, Коха, Кудрина, Черномырдина и пр.) и алигархов, типа Березовского, Гусинского, Смоленского и еще много  всяких других «ого». Но это не суть, политика братков совершенно не интересовала, в отличие от молодого человека, которого так ужастно сильно увлекла статья, что он стряхивал пепел от сигареты в собственный кофе. Именно его невозмутимость, именно вот этот жест, когда человек небрежно стяхивает пепел в чашку, окончательно вывели из себя, и так заведенного с утра, Сыча. Он встал и направился к «читателю».
- Что читаем?- грубо спросил он, переворачивая соседний стул и садясь на него так, что спинка оказалась спереди,- эй, петух.
- Да вот тут такое пишут,- не оценил, нависшей над ним угрозы, молодой человек.
- Так ты граммотный? Да! – Сыч заводил сам себя, постепенно повышая градус разговора.
- А в чем, собственно…
Что именно хотел ответить молодой и симпатичный посетителям не суждено было узнать, потому что, Сыч, вскочив со стула, кинылся на парня, схватил за шиворот и стал бить лицом о стену, на которой висела табличка «Не курить!». Вскоре вся стена покрылась бурыми пятнами. На лицо парня было жалко смотреть, с каждым ударом, оно все более и более превращалось в бесформенную массу. «Он же его убьет!»- подумал Киргиз и бросился к Сычу.
Сыч ревел, как раненый лев. Парень уже даже не стонал.
Киргиз подоспел во-время. Он схатил, сзади, Сыча и попытался оттащить его от парня, но бригадир упирался. Сильный черт, но Киргиз тоже не «рохля». Завязалась возня, еще немного и на «сцене» появилась бы новая пара бойцов, но тут подоспел Дыня и разнял драчунов. Сыч был взбешен, он все еще хотел двинуть Киргизу. Как он посмел, поднять руку на бригадира! Это было не по понятиям!
- Убью, урюк сраный,- орал Сыч,- сплевывая кровь.
- Давай,- тяжело дыша, отвечал Киргиз, глядя бригадиру в глаза, своим узким не мигающим взглядом.
Между ними стоял Дыня, держась рукой за ушибленное ухо, ему случайно досталось, когда он разнимал драчунов. В метре от них, в луже крови, лежало тело интелигентного молодого человека, который зашел в кафе выпить чашечку кофе и прочитать интересную статью о коррупции в верхних эшелонах власти. Кофе он допил, а вот статью, боюсь, ему не скоро удастся прочитать. Если, вообще, когда- нибудь удастся.
- Надо сваливать отсюда,- заметил Дыня, кивая головой в направлении хрипящего тела.
- Согласен,- сказал Киргиз и посмотрел на Сыча.
Тот  все понимал. Ярость прошла, обида на Киргиза тоже. По большому счету, не останови его Киргиз, он мог бы отправить парня «к проотцам» и тогда менты могли бы надолго «ласты склеить». А так, так ерунда. Парень подскользнулся, упал и мордой об стенку, хрясь.
Пожалте, буфетчица может подтвердить.
Какие парни? Да я их впервые видела. Зашли какие-то, сидели, кофе пили. Да. Нет. Вот и весь привет-ответ.
Когда они вышли из кафе и скрылись за углом «Выборгской» гостиницы, Сыч протянул Киргизу руку, хотя раньше не позволил бы себе решиться на такой жест доброй воли. Он «старший», он поставлен «папиком» и если хоть кто-то попробует перечить, то пощады не жди. Все знали характер бригадира и его бешенный нрав. Ходили слухи, что когда-то он до смерти забил одного боксера, когда тот отбил у него девушку.
Скорее всего, это были обыкновенные сплетни, но, как известно, многие авторитетные люди позволяют, допускают чтобы такие байки, вращались среди рядовой братвы. Зачем же развеевать мифы, нужно, наоборот, поощрять «народное творчество». Вот мы и слышим и читаем, как один лидер прыгает со стула, находясь в сидячем положении, на расстояние в три метра, сносит зарвавшемуся хулигану бошку и таким же «кошачим» прыжком, возвращается на свой стул, чтобы продолжить трапезничать с братанами. Или другой, тот один, грудью идет на нескольких вооруженных «злобных чеченов» и те в панике бегут. А вот один серьезный человек ребенка из огня спас, а другой защитил баззащитную женщину, когда за ней маньяк гнался, а третий… . Да что там, каких только баек  не слыхал я на своем веку, про ужасных и благородных бантитов, все пересказывать, времени не хватит, да и зачем это делать, почитайте литературу про них, пролистайте вчерашние газеты, потусуйтесь возле бабок у метро, торгующих сигаретами, торговцев на рынках и переходах, поспрашивайте у ментов. Они вам, наверняка, расскажут множество любопытных историй из жизни современных «героев нашего времени».
- Спасибо.- сказал Сыч.
- Не стоит,- ответил Киргиз, крепко пожимая руку бригадира.
- Я у тебя в долгу.
- Брось ты, Валера!
Они подошли к припаркованной, неподалеку от гостиницы, сиреневой «восьмерке». Бригадир предпочитал именно такие машины. Сажаешь человека на заднее сидение и никуда ему не рыпнуться. Тогда еще блокировка дверей не была столь популярна, как в «нонешное» время.
- Так, что же произошло?- спросил Киргиз,- когда машина свернула на Светлановскую площадь.
- Львович сам расскажет,- ответил бригадир,- я сам не в курсе всех подробностей.
Вячеслав Львович, тоже особо не вдавался в подробности, не считал нужным. Так в двух словах описал ситуацию, из этого Киргиз и Дыня поняли, что необходимо срочно разыскать одного хлопца, который обладает какой-то информацией, пока его не нашли люди из команды Борова. Получалось, вроде бы, так, что этот парень свистнул какую-то дискетку, с какой-то важной коммерческой информацией о деятельности подконтрольных «боровским» фирм. Эту информацию он хотел продать конкурентам, каким-то образом вышел на человека из окружения Дяди Славы, но в назначенное время на «стрелку» не пришел, опасаясь за свою базопасность. Утечки информации были не частным случаем в бандитской среде. Во многих группировках действовали агенты конкурирующих формирований и парень, вероятно, просто испугался, тем более, что Боров отдал приказ на ликвидацию «перебежчика». Вообщем, все достаточно туманно и расплывчато. Одно ясно, надо отыскать парня быстрее, чем это сделают люди Борова.
- Вполне вероятно,- говорил «папик»,- что он вновь попытается выйти на     связь с нашим человеком. Тогда проще. Но если он перетрусил и зарылся в нору, то дело усложняется. Так и так, ему долго не побегать. У борова есть один профессионал, он, из под земли, кого хочешь достанет
Да, не веселые перспективы, подумал Киргиз, ищи вертра в поле или иголку в стогу. А вдруг этот пацан уже кормит рыб в каком-нибудь из озер Ленинградской области?
Будто прочитав его мысли, Вячеслав Львович продолжил:
- Человек этот жив, его видел один человек у метро «Гражданский проспект». Вроде у него там баба живет. Вот с «гражданки» вы и начнете свои поиски. Связываться или со мной, или с Валерой. Да, вот еще телефон «одного человека», он будет координировать вашу деятельность.
Через несколько лет, Киргиз пересечется с этим «человеком», при выполнении очередного поручения «папика», но не сможет вспомнить, где и когда он слышал его голос.
- Вячеслав Львович,а как с «макаронами»?- задал вопрос Сыч.
- Да, на счет оружия,- сказал «папик»,- получите у Николая Федоровича, но не блатуйте. С пушками по улице не разгуливайте, возьмете с собой, только когда вычислите нору клиента и то, возьмете только для подстраховки. Ясно?
- Ясно,- ответили разом бойцы.
- Валера, распорядись. Докладывать обо всем регулярно. Если заметите что-либо подозрительное, тут же звоните. Вот телефон, как пользоваться знаете?
- В руках держал, а пользоваться не приходилось,- ответил за двоих Дыня.
- Ой, темнота,- тихо выругался Дядя Слава,- Валера объясни ребятам, как пользоваться трубой.
Через некоторый промежуток времени два экипированных ганстера, бравой походкой, вышли из одного непримечательного подъезда дома, расположенного на проспекте Мориса Тереза.
- Надо пушки заховать,- сказал Дыня.
- Согласен, а где?
- Может у тебя в общаге?
- А потом, если что, то мы вначале в общагу рванем, а клиенту скажем, чтобы нас подождал, не куда не уходил. Или этому «боровскому наемнику», типа: «Ты погоди, не убивай этого урода, мы сначала свои стволы притарабаним, а потом так и быть можешь попробовать пострелять!». Так что ли?
- А что ты предлагаешь?
- Ничего, оставить их у себя!
- С собой таскать? Но тебе же «папик» сказал…
- Что он сказал? Ему что ли под пули лезть предстоит или Сычу? – возразил Киргиз,- телефон дали,- сказал он еходно,- ты же слышал, что там действует профессионал. Профессионал (!) ты понял, наемник, а мы с тобой кто? Так, дерьмо, пушечное мясо. Ты когда в последний раз из пистолета стрелял? Вот и я тоже, дал лейтенант пять раз шмальнуть и все, а так больше из АКМов плевали и РПГ. Так что, ты как хочешь, а я пушку с собой буду таскать, пока этого хмыря в целости и сохранности к «папику» не притащим.
- Я пожалуй тоже,- согласился Дыня.
Они ударили «по рукам» и стали ловить тачку, чтобы ехать на «гражданку».
- Хоть бы в фейс его знать,- размышлял Дыня,- а то ищите не знаю кого.
- Да, если он не позвонит, то работенка предстоит не из легких,- подтвердил Киргиз.
- Надо позвонить этому «человеку»,- предложил Дыня.
- Приедем и позвоним,- ответил Киргиз.
Остаток пути проехали молча. Водитель, седовласый мужчина, оказался человеком не болтливым, да и охота кому-то болтать с угрюмыми бритыми парнями, характерной наружности. Мимо проносились улицы, проспекты, пустыри, дома, заборы…, с неприличными надписями, обращенными к нашему президенту, что-то типа того: «Я отдам вам правый глаз, но Боря Ельцын пидорас!».
 Люди спешили по своим делам. Ребетня радовалась приходу весны, весело резвясь, прыгая через мутные лужи. Собачники выгуливали своих четвероногих питомцев, которые загадили весь город. Как сказал один журналис, прочитав статью о том, как злобный бультерер загрыз трехмесячного ребенка: « Да, хрен с ним, с ребенком! Ведь они срут, падлы, где попало, того и гляди, что вляпаешься!». Нет, он не циник, ему было искренне жал бедное маленкое существо, но его ужасно возмущало то, что его новые ботинки приходилось ежедневно очищать от фикалий породистых псов и бездомных дворняг.
Город готовился к праздникам, повсюду вывешивались государственные флаги. Бойкие торговки пытались всучить незадачливым мужчинам вялые розы и гвоздики. Кто-то заранее решил отметить, приближающийся первомай и его стремлении пресекал наряд милиции. В скверах судачили сторушки и собирались компании не бритых людей, неопределенного возраста. Молодые мамаши прогуливались со своими чадами, а будущие мамочки гордо несли впереди себя свои огромные животы.
Город жил своей повседневной, будничной жизнью. Город оживал после зимней спячки, стремясь поскорее избавиться от воспоминаний о февральско- мартовских холодах.
- Вот влипли в дерьмо,- выругался Киргиз,- когда они вышли из машины возле метро «Гражданский проспект».
- Чего ты?- спросил Дыня.
- Да,- Киргиз махнул рукой,- пойди туда- не знаю куда, найди то- не знаю что. Так что ли получается?
- Получается, что так,- поддакнул Дыня.
Киргиз достал из кармана радиотелефон. Он был громоздский и тяжелый. Это была одна из самых первых моделей, которые предложила «Дельта» своим согражданам, до маленьких компактных «трубок» оставалось еще несколько лет.
- А не проще из автомата позвонить?- предложил Дыня.
- Нет уж, дудки,- ответил Киргиз,- шиковать, так шиковать. Пускай народ повеселиться!
Связь была крайне плохая. В трубке что-то хрипело, шипело и харкалось. Собеседника, почти, не было слышно. Киргиз отключил телефон и, не спеша, направился к автомату, параллельно роясь в карманах, в поисках пятнашки. У телефонов стояла очередь, по скольку работал лишь один. Рассталкав «народ», Киргиз пробрался к автомату.
- Давай, лупоглазый, побыстрее заканчивай,- грубо сказал Киргиз и нажал на рычаг.
Очеред и клиент зароптали.
- Мне срочно надо,- невозмутимо, присек «бунт» Киргиз,- у меня жена рожает.
Все прекрасно понимали, что никакая женщина не рожает, да и нет у него никакой жены, и лишь сердобольная старушка поддакнула бандиту:
- Да, ах какой заботливый будущий папа!
К автомату пробрался Дыня.
-  Еще один будущий отец,- крикнул кто-то в конце очереди, но тут же затах, увидав, что Дыня отыскмвает взглядом недовольного болтуна.
- Алло, извините,- произнес Киргиз, закрывая трубку рукой и отворачиваясь от голдящей толпы,- я вам только что звонил, но связь была очень плохой. Простите, но я не расслышал, что вы сказали. Да, так. Да, я все понял. Нет. Да, я позвоню Вячеславу Львовичу. Да. Во сколько? Да, спасибо, я вас понял.
- Ну как жена?- спросила сторушка.
- Что?- рассеяно переспросил, задумавшийся Киргиз.
- С женой-то что?
- А с женой, родила.
- Поздравляю, а кого, если не секрет?- полюбопытствовала она.
- Слона.
- Что?- изумилась та.
- Иди ты бабка… звони,- раздраженно ответил Киргиз и рассталкивая очеред, они с Дыней вышли на площадь перед метро.
- Ну что?- спросил Дыня.
- Сказал ждать здесь,- Киргиз сплюнул.
- Долго?
- А бес его знает. Пойдем попить что-нибудь купим, а то меня жажда замучила.
Друзья зашагали вдоль ряда разноцверных ларьков, выстроившихся слево от метро. Чего в них только не продавалось! Среди горячительных напитков основное место занимали: спирт «Роял», ликеры «Амаретто» и «Грейпфрутовый», всевозможные вина, начиная от привычного «Агдама» и заканчивая какими-то заморскими, с трудно произносимыми названиями. Почетное место занимал стеклоочиститель или, как его именовали в народе, «Красная шапочка». Рядом со спиртным соседствовали сигареты и жвачка « Ригли». Здесь же можно было купить «сникерсы» и «марсы», всякие «куки-руки» и другие вафли, дешевые польские прозервативы и карты с обнаженными девицами. Видео кассеты не отличались особым разнообразием, все больше американские боевики и ужастики. Если очень попросить, то из-под прилавка вам достанут кассету с порнушкой или «жесткой эротикой», как именуется эта второсортная шведская продукция. В глубине ларьков висели джинсы и джинсовые куртки, а ля «Ливайс», которые повсеместно шили в наших южных городах. Маечки, фудболочки и другое турецкое и сирийское тряпье. Дешевая косметика «Лондон -Париж- Нью-Йорк» изготовленная в той же Сирии или Египте, красовалась на самом видном месте, завлекая представительниц прекрасного пола, своей нарядностью и блеском. Дешевая радиоаппаратура, обыкновенные «мыльницы», так же неизвестного производителя, выдавала дицебеллы, давя на уши и мозги потенциальных покупателей. Ближе к небольшому вещевому рынку несколько парней «крутили колпаки», в нескольких метрах от них играли в «три карты», зазывая «лохов» нажить кучу денег. За игрой внимательно наблюдали несколько пар глаз. Контролеры! Так же, как и Киргиз с Дыней, они всегда были на своем посту. На скамейке, возле помойки, два алкаша разводили спирт, продавцы газет зазывали любителей «жаренного», старушки торговали хлебом и сигаретами, торговцы с кавказа укропом, петрушкой и кинзой. Прямо с машины шла бойкая торговля «Балтикой». Мужики облепив пятачек, возле авто, жадно глотали живительную влагу, спешно опорожняя желеноватые емкости, чтобы тут же получить мелочь за сданную бутылку.
Киргиз подошел к ларю.
- Ты, что будешь?
- «Кока-колу»- отозвался Дыня.
- Надо бы еще сигарет купить.
- Может в кафе зайдем, что-то жрать захотелось, ведь не известно, сколько нам здесь ошиваться.
Забрав напитки и сигареты, парни двинулись к темно-зеленому павильону, расположенному за вещевым рынком. В кафе было прохладно и почти никого народа. Лишь влюбленная парочка, воркуя, с большим апетитом поглащала пирожки с капустой. Киргиз заказал себе свиную катлету с макаронами, а Дыня рыбу с картофелем «Фри». Усевшись за столик, в ожидании заказа, ребята откупорили лимонад.
- Чего загрустил? - спросил Дыня напарника.
- Да как-то это все. Чего-то мне, как это сказать, не спокойно что –ли.
- Да брось ты, чего волноваться. Ну не найдем мы этого хмыря, ну, может его, вообще, в городе нет. Ну? Что нам-то, поболтаемся здесь, позвоним этому,- он кивнул в сторону телефон-автоматов, -и все. Что мы, должны все квартиры в округе прочесывать. Тоже мне «пинкертоны». Ждите у метро! Вот мы с тобой и ждем.
- Возьмите заказ, - крикнула буфетчица.
- А сама приволочь не можешь, - огрызнулся Киргиз.
Буфетчица надулась, покраснела, как алый первомайский воздушный шарик, но все же вышла из-за стойки, подошла и швырнула на стол тарелки со жратвой.
- Поаккуратней, - сказал Дыня.
- И хлеб не забудь принести, чувырла,- уже спокойно произнес Киргиз.
Что-то бурча себе под нос, женщина пошла за хлебом. Ее ужастно доставали такие посетители, которые требовали  выполнения ее прямых обязанностей. Прочие представители голодных масс обычно не роптали.
Уталив голод и жажду приятели вышли из забегаловки и принялись бесцельно шататься возле метро. Остановились у «наперсточников». Невысокий пацан, лет двадцати, ловко манипулировал наперстками и маленьким железным шариком. «Кручу верчу, вас обмануть хочу»- выкрикивал он разнообразные заученные фразы. Тут же тусовались «подставные». Какой-то дядька, явно приезжий, с хохлядским или молдавским акцентом, силился отгадать, где же находиться этот злосчастный шарик. «Подставные» запутывали его и «перебивали» ставки. Мужчина нервничал, постепенно облегчая свой кошелек. Когда у него  не осталось хрустящих бумажек, он снял с руки часы.
- Дубина, - произнес Киргиз.
- Что? - не понял мужик, осозновая только, что эта фраза относиться к нему,- что вы хотите сказать?
- Ничего,- ответил Киргиз и двинулся прочь. Дыня следом.
Через несколько метров их догнали представители местной «крыши».
- Эй, пацан, в чем дело?- спросил узколобый юнец в коричневой кожанной куртке, взяв Киргиза за локоть.
- Руки убери,- спокойно ответил Киргиз.
- Чё? Ты что, борзый? Что ты нашим игру портишь,- наскакивал узколобый «бычара».
- Я? Я просто сказал мужику, что он дурак, понял. Вот и все,- все так же спокойно ответил Киргиз. Он, конечно, был не прав. По не писанным законам, братки не должны были так себя вести, по отношению к другим браткам. Люди зарабатывают деньги и не надо им мешать, но Киргиз и не мешал. В общем, непонятная запутка получилась.
Спокойный тон Киргиза, окончательно вывел из равновесия узколобого.
- Пойдем-ка разберемся,- сказал он.
- Пошли.
Киргиз и Дыня шествовали впереди «делигации», сзади шли четверо местных «качков».
- Куда?- спросил Киргиз.
- А вон туда, в этот лесок,- ответил узколобый.
- Бить будете?- надуманно дрожащим голосом, осведомился Дыня.
Парни промолчали, позвякивая в карманах какими-то железками.
- Учить будут,- усмехнувшись, откликнулся за парней Киргиз.
Они пришли в невысокий ельник и остановились друг на против друга. Парни достали железные палки, у одного в руке оказался кастет.
- Ну ребята у вас целый арсенал!- заметил Киргиз.
- Ну что, поговорим?- спросил злобный узколобый.
- Да о чем базарить,- сказал Дыня,- ребята. Мы вас не трогали, так и вы, будте любезны, не приставайте к нам. Если мы в чем-то были не правы, если мы вели себя малость не корректно, то примите наши глубочайшие извинения.
- Издеваешься, гад!
- Боже упаси, - ответил за Дыню, Киргиз.
Парни, резво поигрывая железками,  решительно двинулись к братанам. Эти не шелохнулись и лишь когда между обеими сторонами расстояние сократилось до нескольких метров, Киргиз расстегнул куртку и извлек из внутреннего кармана пистолет. Парни остановились. В след за приятелем, аналогичную процедуру проделал Дыня.
- Да они газовые, - в нерешительности произнес узколобый.
- А ты подойди поближе и проверь, - сказал Дыня и вытянул руку вперед, направив дуло пистолета прямо в узкий лоб «бычку».
Узкоголовый попятился назад.
- Ну что? Конфликт разрешился мирным исходом?- спросил Киргиз у Дыни.
- Боевая ничья,- резюмировал тот.
- Все парни, можно расходиться, - сказал Киргиз и убрал ствол, - либретто закончилось, увертюры не последует!
Местные братки, постоянно оглядываясь, стали медленно удаляться по направлению к метро.
- Черт меня дернул,  ляпнуть этому мужику, что он идиот,- переживал Киргиз.
- Да бросьты, Костя, все ведь нормально закончилось,- утешал его приятель.
- Да, а стволы пришлось засвечивать? Это как? Дойдет до Вячеслава, дерьма не оберешься.
- Да уж,- вздохнул Дыня.
- Ладно, пошли, пора «человеку» звонить.
- А может с трубки попробуем, что то не хочется мне назад возвращаться,- предложил Дыня.
- Давай,- согласился Киргиз,- и стал давить на кнопки.
Дыня стоял и смотрел на вороненый ствол. Надо же, если бы он не согласился с Киргизом и не прихватил с собой оружие, то неизвестно, чем могла закончиться эта заворушка, во всяком случае, парни были настроены решительно и против железных прутьев и кастетов никакое бы самбо и дзю-до не помогло. Дыня твердо решил, что с оружием больше не растанется.
- Да!- кричал в «трубу» Киргиз,- да, слышно не очень хорошо. Так. Так. Да, я запомню. Так. Невысокого роста, темные…, какие? Каштановые? Да, понял. Джинсовая? Ветровка, так. Черные брюки. Ага! Спортивная… Что написано? Ади…, а Адидас. Я правильно понял? Хорошо, я позвоню. Я понял, улица Ушинского. Да. Я все понял. Спа… .
Длинные гудки.
- Ну все,- улыбнулся Киргиз, заметив, с каким «ласкающим взором» рассматривает пистолет напарник.
Дыня очнулся:
- Что?
- Этот хмырь все сделал.
- А как?
- Откуда я знаю. Видно информацией отменной располагает, может он из «конторы», кто его знает.
- Из ФСБ?
- Ну. Ладно, короче, хватит рассуждать, мне надо позвонить «папику» и Сычу, а ты пушку-то убери, кончай светить, вдруг что.
Киргиз позвонил Вячеславу Львовичу, который уже все знал, а затем и бригадиру. Получив указания он отключил телефон
- Пошли,- сказал он, убирая «трубку» в карман, - будем болтаться возле парадной этой девки, если заметим парня, то просто отведем в сторону, дождемся, когда Сыч подскочит, он обещал, что разберется с каким-то делами и сразу рванет сюда. Адрес он знает Да, Миха, будь повнимательней, что-то у меня на сердце не спокойно
- Да что ты? Главное, чтобы «клиент» нарисовался, а там мы его тепленьким…
- Не говори гоп.
Вечерело. По небу поползли серые облака, появились первые, едва различимые, звезды. Солнце опускалось за высотными домами, яркими оранжевыми брызгами отражаясь в окнах «хрущеб». Становилось прохладно.
Ветер запутался в голых ветвях тополя, раскачивая их в разные стороны. Под окнами дома номер семнадцать, по улице Ушинского выл облезлый черно-белый кот. Март уже давно прошел, а этому забияке все еще неймется.
У детской песочнице, на деревянной низенькой скамейке, сидели два молодых человека. Сидели, курили и тихо беседовали. Чуть поодаль от молодых людей, на поваленом дереве полусидел, полулежал какой-то пьянчужка. Иногда он силился встать, но ноги не выносили тяжести тела и он снова и снова плюхался на поваленный ствол. Раз он пробовал запеть, но забыл о чем. Из горла вырвался хрип. Мужик поник, уранив голову на грудь.
- Что-то Сыч не торопится,- говорил Киргиз.
- А куда спешить, клиента-то все равно нет,- отвечал ему Дыня.
- Так он же об этом не знает,- не соглашался Киргиз, оглядываясь по сторонам. Во дворе, кроме базобидного пьянчужки никого не было, но на душе у Киргиза было не спокойно.
Прошло еще часа два. Ни Сыч, ни «клиент» не появлялись. Дыня матерился и все время курил, Киргиз сидел молча, напряженно вглядываясь в темноту. Как на зло, фонарь около парадной был разбит..
Наконец, с левой стороны дома появилась невысокая плотная фигура в светлой ветровке и темных брюках. Через плечо у нее была перекинута спортивная сумка.
- Похоже наш клиент,- почему-то шепотом сказал Киргиз.
Пьяный мужик, дремавший на стволе дерева, пошевелился и почесал правую ногу.
- Ты сиди здесь,- сказал Киргиз,-а я подойду к парню. Главное, чтобы он не бросился наутек.
- Хорошо,- ответил Дыня.
Киргиз встал и не спеша направился к подъезду. Дыня внимательно следил за парнем и за Киргизом и совершенно не обратил никакого внимания, на то, что весь обтруханный, пьяный дядька поднялся со своего ложа и крадучись приближался к нему сзади. Вот Киргиз встретился с парнем, вот что-то объясняет ему. Вот….
Жгучая, тупая боль в затылке и … Дыня упал лицом во влажный песок.
- Не бойся,- говорил Киргиз, перепуганному парню,- я тебе ничего плохого не сделаю. Ты нам звонил, я от Вячеслава Львовича.
Парень кивал головой, как ошалелый и вдруг ужас отразился на его лице. Он смотрел куда-то  вперед, поверх левого плеча Киргиза. Киргиз машинально обернулся и увидел перед собой дуло пистолета. В нескольких шагах от них стоял знакомый пьянчужка. Увлекая за собой парня, Киргиз повалился на землю, прекрывая того своим телом, одновременно пытаясь достать пистолет, который запутался во фланелевой подкладке его куртки. Где же Дыня, почему он не стреляет?
Тишину мертвого двора разрезал выстрел. «****ец»- пронеслось в голове у Киргиза. Но ничего не произошло, разве что, мужик с пистолетом обмяк и повалился на бок. Киргиз поднял голову. Позади упавшего дядьки стоял Сыч.
- Вот мы и расчитались,- деловито сказал он, пряча пистолет за пояс,- как же вы «киллера» проморгали. Эх вы, сыщики!
В окнах домов стали зажигаться огни.
- Быстро, сваливаем отсюда,- крикнул он,- помоги Дыне, машина за углом,- еще раз прокричал он, увлекая за собой перепуганного парня.

Затрещал телефон. Киргиз проснулся и открыл глаза, машинально шаря во внутреннем кармане:
- Але. Да, Вячеслав Львович! Да! Операцию. Нет, ничего страшного…
Киргиз заглянул в операционную. Дыня лежал на столе, рядом суетился Александ Генадьевич. Работали какие-то аппараты, чем-то напоминающие насос и …. Киргиз был далек от медицины. На скрип двери, повернулся Соломоныч и подмигнул Киргизу, тот понял, что все проходит нормально. Не смотря на бледность, Дыня силился улыбнуться, завидев Киргиза. Но это была скорей не улыбка, а ее жалкое подобие, слабая попытка изобразить улыбку. Киргиз кивнул головой и поднял вверх большой палец. Все нормально, старина, мы еще повоюем. Мы будем жить долго.
Киргиз прикрыл дверь и вновь опустился в кресло, он взглянул на часы, с начала операции прошло всего двадцать минут. Почему же Дыня не под наркозом? А, вероятно местная анастезия. Киргиз знал, что если сделать укол каким-нибудь «новакоином» или чем-либо другим, рядом с «больным местом», то оно «замерзнет» и боли почти не будет слышно. Он один раз испытал на себе действие «местного» наркоза, когда ему лечили сразу двеннадцать зубов. Тогда миловидная дама, пытающаяся ухватить за хвост улетающую безвозвратно молодость и свежесть, предложила ему сделать только два зуба, но Киргиз, отрицательно покачал головой и сказал, как отрезал: «Все!». Врачиха пожала плечами и принялась готовить обезболивающие средства….
В течении последующих суток, Киргиз не мог закрыть рот. То есть, он как открыл его, по просьбе доктора, так и остался с открытым ртом. Зато боли он не чувствовал, что верно, то верно.

- Как же так, пацаны? – пристально вглядываясь в лица братков, вновь спрашивал и спрашивал Сыч,- вас же предупреждали. Вам же говорили, надо быть очень внимательным и осторожным. А вы?
- Ну откуда мы могли знать, Валера?- оправдывался Дыня, корчя кислую мину и прижимая к макушке мокрое полотенце,- валяется какой-то «синяк», ну и валяется. Мало что ли их? Он даже раньше нас там нарисовался. Ну, откуда мы могли подумать?
- Откуда? Я, например, его сразу срисовал. Я хотя не большой мастер по этой части, но его поведение показалось мне неестественным.
- А ты видел, чтобы алкаши вели себя адекватно ситуации?- спросил Киргиз бригадира.
- Я сказал, не-ес-тес-твен-но,- повторил Сыч,- я не могу вам это объяснить, жесты, странные вопли, то он храпел, то вдруг вскакивал. Что любопытно, он смотрел только в вашу сторону и на дорогу. Потом, за шесть часов на холодном ветру, можно и орезветь, а этот, как был косой, так в этом состоянии и оставался, на протяжении всего времени. Вообщем, много всяких мелких деталей. Надо «глаз набивать», тогда таких проколов не будет.
- Так ты давно приехал?
- Почти сразу же, как вы пришли.
-  Чего же ты не подошел, - с обидой и, даже может быть, с упреком, сказал Дыня, -тогда бы…,- он показал пальцем, на свою разбитую голову.
- Если бы я подошел, то спугнул бы «наемника». А если бы не спугнул, то позволил бы ему контролировать наши действия. Что было у него на уме, кто знает?
- Ты мог бы на трубку звякнуть, - сказал Киргиз.
Валера посмотрел на него:
- Мог бы. Но я не мог предвидеть вашу реакцию. Вы бы заменжевались и стали бы пороть горячку. А вдруг я ошибся? Вдруг это настоящий «синяк»? Вы поймите, в этом деле не могло быть проколов, слишком многое было поставлено на карту.
- Да, еще не много и он бы меня ухлопал и парня этого!
Сыч засмеялся:
- Нет, этого я бы не допустил. Когда он только поднялся с дерева и крадучись направился к Дыне…
Дыня не довольно поморщился.
- Который. Вместо того, чтобы наблюдать за окружающей обстановкой, уперся взглядом на дорогу. Так вот, как только он встал, я тут же вылез из машины и занял позицию, позади мужика. То что появится еще один человек, на это он не расчитывал. После того, как он «поцеловал» Мишку в затылок, я уже не сомневался, что это и есть «наемник». Ну, а дальше…
- А почему ты его сразу не хлопнул?- вдруг спросил Киргиз.
Сыч не ответил. Возможно, он хотел увидеть реакцию Киргиза. Оценить его поведение, перед лицом нависшей опасности. Увидеть его действия. Может быть, все может быть.
Киргиз посмотрел на бригадира и не решился повторить вопрос. Первое серьезное задание было, фактически, провалено. Они ничего не сделали. Наводку дал неизвестный информированный «человек», Сыч довершил все остальное. Кроме того, он спас им жизнь. Первый блин! Настроение было поганое. Киргиз чувствовал себя ущербным.
Зато Вячеслав Львович был очень доволен, удачным проведением операции. Он похвалил всех троих, потирая руки:
- Теперь Боров у меня в руках!
Сыч ничего не сказал «папику» о незначительных проколах, допущенных пацанами. На вопрос Дяди Славы: «Как все прошло?», бригадир, неопределенно, пожал плечами и ответил: «Нормально». Больше вопросов «папик» не задавал, полностью полагаясь на Сыча. Более того, после этого случая Киргизу и Дыне стали доверять самые дерзкие и рискованные операции. Надо сказать, что они быстро усвоили ошибки первого задания и постарались, в дальнейшем, их избегать. Примерно через год. Киргиз принял боевое крещение. Во время одной «запутки», когда схлестнулись две бригады из-за спорной территории, а место было «вкусное», то на «стрелке» случилась стрельба.
Нервы были натянуты, как струны. Любое резкое слово, любой, не правильно понятый, жест и взрыв неизбежен. Так и произошло. Когда лидеры не сошлись в своих взглядах по ключевому вопросу: «Кому же принадлежит эта компания?», то среди братвы начались брожения. Один из, наиболее нервных, стрелков из конкурирующей команды выхватил обрез и направил прямо в грудь Киргиза, который был, в тот момент, за старшего, Сыча не было в городе, с криком: «Убью, падло!». Киргиз с восточным спокойствием посмотрел «стрелку» в глаза, гипнотезируя его, как удав свою жертву, достал из-за пояса ПМ и, хладнокровно, расстрелял нервного стрелка. Это был его «первенец». В дальнейшем, он методично пополнял список своих жертв. Не один мускул, ни разу, не дрогнул на его желтом, узкоглазом лице. Убить человека, это все равно, что перерезать горло барану, считал Киргиз.
В детстве он много раз видел, как отец и дядьки хладнокровно умершвляли несчастных животных. По началу ему было не приятно, его тошнило от крови, он отворачивал глаза. Но отец заставлял смотреть на страшное действо и Киргиз постепенно привык. Его перестало воротить от запаха крови, он даже с любопытством следил за ритуальными приготовлениями взрослых и поведением приговоренных животных. Он заглядывал в глаза баранам, когда им перерезали горло, силясь увидеть, куда же уходит жизнь. Но глаза баранов мутнели и ничего не рассказывали любопытному мальчику. В глаза убиенных им людей, Киргиз предпочитал не смотреть. Противно. Чем они отличаются от баранов?
Единственный раз он заглянул в глаза мертвецу, но это был не обычный покойник, это был Сыч. В сущности, больше смотреть было не на что, лицо бригадира было настолько изувечено, что превратилось в оду кровавую зияющую рану. Не было носа, не было рта, не было ничего, сплошное месиво. Осталась лишь пара голубых глаз, подернутых матовой пленкой, которые, казалось, устремили свой взор в неспокойное небо, саркастически улыбаясь, своим леденящим душу спокойствием, приводили в ужас Киргиза и остальных братков. Погиб Валера летом следущего года. Погиб от страшного взрыва, НВУ (неустановленного взрывного устройства), как написали в своем заключении специалисты взрывотехники.
Случилось это примерно в десять часов утра шестого июля. Валерий Борисович вышел из своего дома и направился на платную стоянку, где находился его «БМВ», он давно поменял свою «восьмерку», на более престижную и дорогую машину. Бизнес процветал. Хотя у остальных братков автомобили были один на двоих или на троих, да и те «лохматки». Так вот. Выйди из дома и подойдя к своей машине, Сыч заметил, что на левом зеркале висит полиэтиленовый пакет. «Интересно, неужели не забыли?»-подумал бригадир. У него сегодня было день рождение, ему исполнялось тридцать. «Кдо бы это мог быть?»- размышлял он- «Вероятно Киргиз или Дыня». Наверно Дыня, решил он, вспомнив, как шумно отмечали они свои дни рождения во время учебы в институте. Отмечали так, что вся студенческая общага стояла на ушах. У них было принято справлять праздники в институтских общежитиях. Улыбаясь он снял пакет и заглянул во внутрь. В этот момент прогремел страшный взрыв.
Очередь за пивом, расположившаяся примерно в пятидесяти метрах от места трагедии вздрогнула. Испуганные голуби вспорхнули с асфальта, возле ларька, и устремились прочь. Кто-то побежал накручивать диск телефон-автомата, стоявшего на углу, вызывая «скорую». Завыла сирена. Примчались менты и пожарные. Охали старушки и случайные прохожие, отворачиваясь, стараясь не смотреть на обгоревшее, изуродованное тело. Сплющив рожу, оконными стеклами, испуганно смотрели на происходящее жильцы соседнего дома. Но Сыч ничего этого не видел и не слышал. Его изуродованное тело лежало на грешной земле, а душа кружила, уносясь прочь, в  далекое бирюзовое  небо.
Братки узнали о трагедии через несколько часов. Один знакомый опер позвонил Вячеславу Львовичу и сообщил ему о трагедии разыгравшейся на авто стоянке. Дело в том, что у Сыча обнаружили водительские права, а по ним уже вычислили все остальное. Примчавшись на место проишествия, пацаны нашли лишь искореженный «БМВ» и соседние автомобили, да лужи крови на асфальте, да обгорелое тряпье, видимо ветошь, которой протирали свои машины их хозяева. Бедный охранник, с опухшей мордой, вероятно он пил всю ночь, а потом уснул, только и делал, что моргал глазами, когда Киргиз взял его за горло, другой рукой сдерживая рассвирепевшего Дыню, который хотел сейчас же прикончить несчастного мужика.
- У него сегодня День рождения,- кричал Дыня, - хороший получился праздник!,- а потом,- убью сука!
- Прекрати,- успокаивал его Киргиз,- воплями делу не поможешь.
Из допроса «с пристрастием», Киргиз выяснил, что где-то около девяти утра. На территорию стоянки прошли два молодых человека в ярких цветастых футболках. Они покрутились возле «Мицубиси», затем подошли в сторону «БМВ». Что было дальше, охранник не заметил, так как его отвлек владелец «Жигулей», который принес ему пропуск. Когда он убрал карточку и посмотрел на подконтрольную территорию, то парней на ней не было. Никакого пакета он не заметил, да и не мог заметить, поскольку машина Сыча была закрыта «джипом-черроки».
- Попал ты мужик,- тихо сказал Киргиз,- собирайся.
Мужик побелел.
- Ничего, надо добросовестно выполнять свои непосредственные обязанности…
Ни исполнителей, ни, тем более. Заказчиков ликвидации Сыча не нашли. Хотя братки проявили максимум усилий. Что там делали менты? Они не особо старались. А чего стараться? «Пускай эти «быки» поскорее поубивают друг друга, нам проблемм будет меньше»,- резонно считали они.
Похоронили Сыча на Волковском кладбище. Речей никто не толкал, хоронили молча. Народу было не много. Только свои. Забросали дубовый гроб землею, бросили на холмик цветы. По русскому обычаю помянули усопшего и разошлись.
Через год на могиле поставили гранитный памятник с указанием даты рождения и смерти. Фамилию и отчество указывать не стали, просто выбили имя: «Валера», а чуть ниже стихотворную строчку: «Я знаю во всем, что было со мной Бог на моей стороне…». Наняли человека, который ухаживал за могилой, следил, чтобы на ней всегда были свежие цветы.
Когда начался повальный отстрел серьезных людей из крупных питерских группировок, то Дядя Слава маленько струхнул и решил перебраться из города в более спокойное место. Осталось только выбрать куда. Хотя, среди братвы ходили слухи, что «папик» влез не в свое дело и его очень серьезно предупредили, но реально никто в подробности не вдавался. Хочет заниматься бизнесом в пригороде, почему бы нет. Кто-то остался в городе, распылясь по другим командам, некоторые решили поменять место жительства, особенно те, кто снимал комнаты или жил в общежитии. Киргиз и Дыня оказались среди последних. Да что там они, практически вся бригада Сыча перебралась в Поселок.
Фактически Киргиз занял место Валеры, хотя и не считался бригадиром. Он был на особом положении, так сказать, специалистом по решению деликатных  вопросов. Вячеслав Львович доверял ему и Дыне наиболее дерзкие и рисковые дела. Киргиз ценил это доверие и старался не подводить своего патрона. Вот  и теперь, если бы не досадная осечка, то они были бы уже на подъезде к Поселку.
- Молодой человек,- кто-то тормошил его за плечо.
Киргиз открыл глаза. Перед ним стоял весельчак-доктор.
- Что случилось?- спросил он сонным голосом.
- Ваш друг уснул,- ответил врач,- у него све в порядке. Гной мы откачали, ранку почисили, кровь перелили. Через пару дней он встанет на ноги.
- - Через пару?
- А вы что хотели?
- Я хотел, чтобы он сегодня покинул клинику,- сухо отозвался Киргиз,- ему нельзя здесь оставаться.
- Но, у нас он в,  достаточной степени, безопасности. А его организму нужен покой и сон,- пытался было, возразить врач
- Нет, я его заберу,- не терпящим возражения тоном, сказал Киргиз,- он скоро проснется?
- Уже,- ответил за врача, выходящий из операционной осунувшийся Дыня,- я уже готов. Можем ехать.
- Ну, знаете, молодые люди,- возмутился доктор,- я тогда снимаю с себя всякую ответственность за ваше дальнейшее выздоровление.
Парни обнялись Киргиз чуть сильнее, чем следовало бы, сжал в своих объятиях приятеля и тот скуксился от боли.
- Извини.
- Ерунда,- ответил Дыня.
- Я же вам говорил,- все еще возмущался Яков Соломонович,- у вас еще может быть ослажнение.
- Спасибо за все, док, - поблагодарил врача Дыня,- вы спасли мне жизнь, я вас никогда не забуду.
Доктор много раз слышал эти слова благодарности. В прежние времена от партийных работников, чиновников и военных. В нынешние, все больше, от коммерсантов и бандитов. Ему, в сущности, было все равно кого оперировать, его интересовала работа и ее результат. Поэтому он и был, малость не доволен, когда парень отказался остаться к клинике на пару дней, чтобы врач мог понаблюдать, за его выздоровлением.
- - Смотрите, ваше дело, но вы еще не совсем окрепли,- только и сказал он, махнул рукой и пошел переодеваться. 
Пока переодевался Дыня, пока выяснял у Марфина, что стоит принимать, какие лекарства и препораты, для скорейшего восстановления организма, Киргиз набрал номер «папика»:
- Алло,- раздался в трубке сонный голос Вячеслава Львовича.
- Вячеслав Львович, это Константин,- сказал Киргиз.
- Что там у вас. Как Дыня?
- Все нормально рану прочистили, кровь перелили, перебинтовали. Чувствует он себя хорошо, рвется в бой.. Доктор хотел оставить его на два дня, но мы отказались.
- Хорошо,- согласился шеф.
- Теперь хватаем тачку и прямиком в Поселок.
- Обожди, не суетись,- прервал его Дядя Слава,- вы поедете, как обыкновенные люди, на электричке. А на станции вас встретит или Батон, либо Качан.
- Но… Дыня. Дыня еще слаб,- попробовал, возразить Киргиз.
- В воздухе не спокойно,- ответил ему «папик»,- один человек предупредил, что Лоскутов распорядился шмонать все, заметь, все машины, которые выезжают за границу города. А если вас кто-нибудь видел, а если «ваш» бомж расколется, а если …. Вообщем, может быть множество всяких «если». Поэтому, спокойно садитесь на тролейбус или автобус, доезжаейте до Озерков или Шувалово, ни в коем случае не садитесь в метро, и не пытайтесь ехать через Финляндский или Удельную, там вечно полно ментов. Да, постарайтесь приехать ближе к вечеру, так базопасней. Вопросы?
- Все вроде.
- Удачи, да, со станции позвонишь, чтобы я знал, когда машину подавать. Все, счастливо, до встречи.
Колбасить по городу целый день, да еще в одном свитере, Киргизу совсем, не улыбалоси и они зашли в ближайший магазин, чтобы приобрести приемлемую одежку, благо деньги у них с собой были. Дыня тоже решил сменить прикид, от греха подальше. Киргиз выбрал себе серую утепленную куртку, а Дыня взял черную «пропитку». Переодевшись, братки решили зайти перекусить в небольшое заведение со звучным названием – «Домино». Расположившись в углу, они заказали себе салаты и шашлык. Сидели молча, не обращая внимания на шумную толпу молодых людей, вероятно, отмечавших какое-то значительное событие.
- Может в музей сходить?- хохотнул Дыня,- Ты хоть в одном музее был?
- Нет,- ответил Киргиз, стараясь разжевать жесткий кусок свинины, как-то не довелось. А ведь хотел и в Эрмитаж сходить и в Третьяковку…
- Ну, ты загнул, в Третьяковку, она же в Москве находиться удивился неосведомленности приятеля Дыня.
- Да? А я думал здесь. Значит, я что-то перепутал. Точно, не в Третьяковку, а в кунскамеру,- поправился Киргиз.
- Не кунс, а кунсткамера поправил Дыня.
- Один черт, кунст или скунс,- чертыхнулся Киргиз,- просто хотел сходить, на уродов посмотреть. Говорят там много всяких природных аномалий, всяких природных капризов.
Дыня взглянул на напарника. Не поймешь этого Киргиза, то он не знает, где находится Третьяковка, то рассуждает про природные аномалии. Откуда он слово то такое выкопал?
Все культурными хотят выглядеть, особливо в Питере, а что Питер?
Вот, говорят, что Петербург культурная столица России. Может это и так, но где тот Петербург, и где та Россия? Вероятно, что какой-нибудь чудак и склонен считать, что речь идет о городе на Неве, но, что касается меня, то я категорически против этого утверждения. Вранье это, мистификация!
Ну и впрямь, сознайтесь, сколько раз, за последние десять лет вы посещали какое-нибудь культурно-массовое мероприятие, а? Баню, стадион и пивной бар в список включать не стоит, как, впрочем, и уборку территории на субботнике, ноябрьской демонстрации, выборов губернатора и президента. Подсчитали и, правильно, прослезились. Всех этих любителей культуры в нашем многомиллионном городе можно подсчитать на пальцах одной руки. Ну, президент, ну, Матвиенко, ну, Пиотровский, ну, Хиль, ну… Ну и все! Хиль поет, а президент с Матвиенкой и Пиотровским слушают. Или Пиотровский водит их по Эрмитажу, или они его по Константиновскому дворцу и Смольному. Весело?
Вот и я говори – весело! А, нормальный работяга, он может себе позволить сходить на «Щелкунчика» или «Дядю Ваню»? Конечно, нет! Вы знаете, сколько стоит билет в театр? Я тоже не знаю, но то, что больше чем бутылка водки, это уж точно. А для работяги что важнее, - театр или водка? То-то же! Без «дяди Вани» любой дурак проживет, а без водки, попробуй. Что же касается «новых русских евреев», то им некогда шляться по всяким Эрмитажам и Мариинкам, им деньги надо зарабатывать да сваливать из страны, пока их не постигла участь Ходорковского. Не знаете, кстати, кто это такой?
Ну, и что получается? Рабочим денег не хватает, бизнесменам – времени, детям мороженного, старухам – здоровья. Кто остается? Правильно: президент, Матвиенко, Пиотровский и Хиль. А вы говорите о культуре. Да, послушайте лидера и кумира нашей молодежи – Шнурка из «Ленинграда». Он так и поет: «Где же вы бл..?»  Не о Мандонне поет и Моне Лизинге, а о лебедях с большой дороги. Ну, а вы о культуре!
Вот раньше, помню, лет десять назад, тогда да, тогда этой культуры в городе было, что корюшки в Неве. Куда не плюнь – повсюду культура. То-то наш город до сих пор все отмыться никак не может, прямо, захлебнулся он о культуры. Я в то время молодой был, горячий, за девками с поднятым хвостом бегал, тоже культурным хотел слыть. А то как, пригласишь даму на плэнер, палочку бросить, а она меня спросит: «А ты не знаешь, за какую команду Растропович играет: за «Зенит» или за «Спартак»?».  И что я ей отвечу? За «Локомотив» что ли? Кому я такой бескультурный нужен.
Как-то раз, я спросил у своего знакомого кореша, он раньше актером служил в театре, а сейчас полы моет в одном шалмане возле дома. «Руслан, ты не знаешь, за какую команду играет Растропович?». Он посмотрел на меня грустными глазами, вытер лицо грязной тряпкой и послал… Послал за водкой. Водки я не купил, а вот на портвейн денег хватило.
Вечером, мы сидели у него в подвале и пили портвейн, в промежутке между дозами, он просвещал меня, в смысле театра. И такая у него ностальгия началась по прошлой жизни, что хоть святых выноси, - заблевал себе весь затылок. Сидит он блюет и плачет, плачет и блюет, и никак его не унять. Я посмотрел, посмотрел, да и свалил от греха подальше.
А назавтра он вылавливает меня в парке, я там посуду собирал, хватает за локоть и орет: «Разбередил ты мне душу, Михаил! Все, не могу больше, три дня пить не буду, а тебя в театр обязательно сведу!»
И точно. Проходит три дня, он, опять, вылавливает меня в парке и орет: «Ты чмо чумазое, беги брейся у себя подмышками, рожу одеколоном побрызгай, да носки заштопай. Мы с тобой идем в БДТ».
«И что это за кабак?» - спрашиваю, - «Черножопые открыли или наши:».
«Мудак ты», - кричит Руслан, - «Это не кабак, это ТЕАТР». Сказал и аж вспотел весь от счастья, от позвоночника до берцовой кости.
Короче, оказалось, что он достал две контрамарки на балет, или не на балет, я не знаю. Как истинный потомственный петербуржец, я никогда ранее не был ни в БДТ, ни в МДТ, ни в Эрмитаже, поэтому очень взволновался.
Пошел я домой, уши чистить, и по дороге повстречал одного местного философа, вот он мне про это самое бэдэтэ и наплел.
Хороший, говорит, театр, и буфет там, как «за бугром» и фонари везде и аура. Мы выпили с ним по паре кружек, а он и рассказал, что руководит в нем некий Толстоногий, - кликуха что ль такая. Что спектакли это ерунда, а вот на репетициях у него побывать, это милое дело, многие за честь считают.
 Оказывается, что этот худрук, прославился, главным образом в том, что постоянно лупил своих артистов по мордасам почем зря. Как что не по нему, не по сценарию или, к примеру, актриса не с той ноги в присядку пошла, он ей хрясь тапком по морде… А уж если эта актриса, - мужик! То, тут пощады не жди. «Ты что, сукин сын, в армии не служил? Не знаешь, с какой ноги начинать? И трубкой в рожу дым пускает. А табак у него едкий, забористый, капитанский, ему его специально из Грузии присылают, такого не каждый выдержать сможет.
А за дирижера у них, при оркестре, был некто Георгиев – осетин по национальности. Этот вообще, зверь и садист.  Он, на репетициях, настоящую охоту на актеров - балерунов устраивал. Для этого у него рядом с пипитром стоял контрабас, который он приспособил заместо арбалета. Как что н по нему, к примеру, музыкант с бодуна пришел, или актриса трусы одела, так он ***к, смычок в инструмент вставит и дзинь по живой мишени. Или палку дирижерскую велел сделать телескопической, как удочку. Бежит к примеру какой-нибудь лебедь или мавр, он ему в клюв, - раз этой палкой и орет : «Не поедешь ты со мной в Нью-Йорк в «Карнеги-холле» выступать!».
Вообще-то, я сам этого безобразия не видел, резюмировал он, но люди сведущие рассказывали, они честные, они никогда в водку воды не добавят!
Есть у них и актеры знаменитые, и как сигареты, ну, «прима». Вот, главная в этом кардебалете выходила на сцену с баяном и пела песню про погоду. Вот так они и жили. Один колется, другой тапком по харе лупит, третья про погоду, жалобно-жалобно: «У природы нет плохой погоды…».
Эта поет, а вокруг нее мужик ходит и лошадь изображает. Ну, просто цирк а не балет.
Ходит этот мужик, - конь педальный, вокруг бабы и орет «И-и-и».
Сделает кружок и «И-и-и-и!»
А баба в слезы и про погоду, а дирижер указкой по…, а режиссер помрежу по морде тапком, а мужик: «И-го-го!»
А дирижер смычком, а баба: «Надо благодарно принимать…» -вашу мать…
А режиссер, а дирижер… А актер-лошадь, бац на сцену и лежит, ногами дергает, мол все, умер.
Все ревут, и зрители тоже. Про трубку и экстаз и отклики в прессе восторженные. «Брависсимо маэстро» … «Это новое прочтение»… «Полный аншлаг!»
Вот в такой цирк, тьфу, в театр мне и предстояло пойти.
Впрочем, речь в моем рассказе пойдет об этой «приме», которая про погоду.
Вечером мы с Русланом встретились возле парка, выпил я для храбрости сто грамм, и мы пошли по Фонтанке. На метро деньги жаль было тратить, уж лучше добавить пятерку и купить настойку овса.
Подошли к театру. Народец возле входа крутиться, лишние билетики спрашивает. Публика вся разодетая, напыщенная, тогда еще приватизация не началась, денег не у кого не было, вот народ и ходил по театрам и музеям.
Прошли мы с черного хода, как положено, отвел  меня Руслан за кулисы и говорит, мол стой здесь и не обращай ни на кого внимания. Если что, то прикинься декорацией или реквизитом. Здесь все ебнутые он все равно ничего не разберут. Накинул на меня для пущей предосторожности какую-то занавеску, словно на статую греческую,- Аполлон Бельведерский,   а сам свалил куда-то, наверное в буфет.
Стою я в полутемном коридоре возле огромного старинного серванта с всякими будуарами, канапе и мулине…
Устал, ноги затекли, курить хочется.
Стою я, значит, и чую, что возле меня народ стал собираться. Я слегка занавеску отодвинул, вижу три мужика, возле двери слева от меня, выстроились в ряд, один с полотенцем через руку, согнутую в локте, словно гарсон, другой поднос  в руке держит, а на нем пачка «Мальборо» лежит, третий с зажигалкой. Стоят, как пажеский корпус времен императрицы Анны Иоановны. На меня ноль внимания, и на ментов совсем не похожи, значит меня вышвыривать не собираются.
И тут у меня над левым ухом, как зазвенело! Я чуть в обморок не упал. Прислонился к стене, стою и чувствую, что потек. Мама дорогая! А это у них так людишек в зал приглашают, как крыс подопытных, - по звонку. Хорошо еще, что ток не подключают.
Отзвенел звонок.
Напротив мужиков отворяется дверь и выходит дама.
Тут я окончательно обалдел. Вылитая королева Франции из фильма про мушкетеров, ну, помните: «пара-папра-па-па-ра-ра-па-па» и т.д.  Поджилки у меня затряслись, задрожал я всем телом, аж звенеть тихонько начал от вибрации. В глазах потемнело, в горле пересохло.  А эта «Анна Австрийская» кивнула трем халдеям и направилась в мою сторону, к серванту. Я еще пуще завибрировал, заметит или нет.  Подойдя к секретеру она слегка покосилась в мою сторону, подошла поближе, А за ней мужик с подносом. Протягивает ей сигарету. Она берет, тут другой, ей огонь подносит.  Она говорит томным голосом: «Ах, мерси» и прикуривает. Потом, улыбается, затягивается и пускает дым в мою сторону, делает вторую и тут звенит второй звонок.
Она грациозным жестом кладет сигарету в хрустальную пепельницу, снова улыбается и исчезает в двери, расположенной другого конца серванта. Через некоторое время, слышится кряхтение, звуки напоминающие взлет самолета или рев машины без глушителя, бомбометание, грохот водопада и тишина…. Журчание ручейка, весенняя капель, шуршание прошлогодних листьев, дуновение майского ветерка…
Мужики, галантно заткнув уши, во время всего процесса,  переместились ближе к серванту, сгрудились возле двери.
Заметив, что все внимание мужиков сосредоточено на двери, я быстро вытащил руку из под скатерти, схватил хабарик и добил его в две тяжки. Едва я бросил окурок в пепельницу, как раздался третий звонок, чуть было не порвав мне барабанные перепонки. Щелкнула задвижка в туалете и вышла сияющая королева. Гарсон протянул ей полотенце, она дежурно улыбнулась, вытерла руки, кивнула и устремила свой взгляд в сторону хрустальной пепельницы.
Но, тут ее ожидал сюрприз!
Окурок был смят и не дымился.
Она подняла изумленные и обиженные глаза. Казалось, еще мгновение и она зарыдает. Гарсон номер два смутился, но тут первый выскочил вперед и преподнес ей новую сигарету! Она благосклонно приняла. Щелчок зажигалки, одна тяжка, другая…
После оной, она кладет сигарету в пепельницу и…
И снова идет в туалет. Проходит минута, вторая….
Спектакль в полном разгаре, а главного действующего лица нет. Режиссер в панике, осетин метает гром и молнии, заодно и стрелы-смычки. Но, на то он и гениальный режиссер, - Толстоногий. Именно он  догадался дать повторный третий звонок. Актриса вышла из сортира, сделала последнюю затяжку, и выпорхнула на сцену. Спектакль начался на пятнадцать минут позже.
Хорошо, что тот  прежний президент не был таким любителем кардебалета, он все больше спортом увлекался, и не присутствовал в зале, а то меня бы точно расстреляли, как врага народа и демократии. Точно, выдали бы за гекачеписта! 
Как только страсти поутихли, я потихоньку выбрался из-за кулис, нашел черный ход и свинтил не дожидаясь Руслана.
Нажрался я возле Адмиралтейского завода с каким-то старичком  стеклоочистителя – «Снежинка», а ночью приперся к Руслану в подвал и разбил ему всю его жидовскую морду.
 Правда, потом на следующий день, когда мы встретились с ним у ларька, и я рассказал ему, в чем собственно дело, он очень ржал и объяснил мне в  чем дело. Оказывается у это примы своего рода ритуал, привычка. Первый звонок, - появление из грим-уборной, прикуривание сигареты, две затяжки. Второй – туалет. Третий – выход из туалета, вытирание рук, последняя тяжка и сцена. Опоздание на сцену пятьдесят секунд, прямо качаловская пауза.
Три звонка - три тяжки. Докурив ее сигарету, я, тем самым, сбил ей весь ход событий, поэтому и произошла эта коллизия.
…
Вот так. Прожил я Питере уже сорок лет, а так в театре ни разу и не был, так и не узнал, за какой клуб это Растропович играет. А вы говорите культурная столица.
Брехня все это, да и режиссер тот умер, и мужик-лошадь тоже, а говорят, великие были люди. Одна только «королева» и осталась, да Кирилл Юрьевич Ленин. Иногда, особенно поздней осенью, по маленьким переулкам, вместе с желтыми листьями, шуршит из памяти грустный голос певицы, поющей о том, что нет у природы мерзкой погоды. Что и осень и все прочее, надо благодарно принимать, как данное…
Да, а я так и не знаю, что же такое кардебалет, или канделябр?

Михаил Абрамович Дынкин или просто Дыня был родом из интеллигентной еврейской семьи, среднего достатка. Рос, как все обыкновенные советские дети. Учился в обыкновенной советской школе, ни чем особо не отличался, любил литературу и спорт. С четвертого класса ходил в секцию дзюдо и литературный кружок «Пегас», который организовала в школе учительница литературы – Дина Васильевна. Отец и мать часто водили сына по различным музеям и театрам. Он много читал и даже пробовал писать стихи, что получалось у него очень даже не дурственно. Дыня был спокойным, тихим парнем, старавшимся ни чем не выделяться среди сверстников. Если все прогуливали уроки, то и он тоже, если на перемене парни бежали, за школу, курить, то и он с ними. Вообщем, обыкновенный, нормальный пацан.
После окончания школы, решил поступать в институт имени Герцена. Успешно сдал экзамены, поступил, не плохо учился, но подоспело время отдать свой священный долг Родине. Военной кафедры в институте не было и Дыню загребли в армию. Вот тут-то и произошел надлом, вот тут-то и стали проявляться в биографии, скромного еврейского мальчика, темные пятна. Как любила говаривать его не молодая, еврейская мать - «Мойша попал под влияние дурных мальчиков». Трудно сказать, кто под чье влияние попал, то ли «Мойша», то ли наоборот. Во всяком случае, из спорт роты его успешно выперли, уже после нескольких месяцев службы и он очутился в обыкновенной строительной части, где- то за Кавказским хребтом. Что такое стройбат, думаю никому рассказывать не надо. В Дыниной части творилось, черт знает что, и Михаил влез в этот беспредел. Уже через несколько дней, после своего прибытия в часть, он сцепился с одним армянином. Бросок через себя и армянин с разбитой головой лежит в санчасти, а Даня –на губе. Собственно, с этого все и началось. Потом опять залет, затем следующий. Что только не предпринимало, и взывало к гражданской сознательности, и к комсомольской совести, и мать вызывало. Ничего не помогало. Дыня катился по наклонной плоскости, да и приятели у него были не лучше. Короче, как он не залетел в «дисбат», только одному еврейскому Богу известно.
Вернулся в Ленинград Дыня отпетым хулиганом и разгильдяем.
Правда, по настоянию матери, восстановился в институте. Но дела с учебой шли у него, ни шатко, ни валко. Одно спасало, что он иногда ходил на занятия дзюдо. Мать считала, что спорт поможет сыну вылезти из болота. Случилось обратное, болото затянуло Дыню в свою трясину. Именно там он познакомился и близко сошелся с Сычем, который уже тогда считался лидером в коллективе. Сыч обладал твердым характером. Огромной силой воли и необузданным нравом. Иногда он заводился, что называется «С пол оборота» и был страшен в гневе. Кроме всего он был умный и хитрый, а в довершении ко всему, папа у Сыча был какой-то номенклатурной шишкой. Сыч привык чувствовать себя вольготно, зная, что если что, то папа прикроет его своей широкой спиной. Вскоре Сыч попал в поле зрения одного бизнесмена по кличке Дядя Слава. Поначалу он выполнял роль охранника, вышибалы, а затем, когда криминальный бизнес Дяди Славы стал постепенно расширятся, то тот предложил Сычу набрать команду «крепких парней» и возглавить над ними общее руководство. Так половина «спортсменов» дзюдоистов перебралось из институтских аудиторий на улицу. Среди этих «спортсменов» оказался и Дыня. Занимались парни тем же, чем и другие бригады. Снимали деньги с торговцев, охраняли кооператоров от наездов конкурентов, предоставляли «крышу», вообщем, обычным бандитским ремеслом на самом низшем уровне. Деньги были не слишком большие, но на жизнь хватало, тем более, бизнес потихоньку расширялся и взрослел… Дыня вздохнул – «Какое интересное было время!»..
Му…,- прервал его воспоминания чей-то гнусавый голос.
- Постой,- сказал Киргиз, рассматривая, пошатывающегося парня,- я сейчас угадаю-это корова. Верно?
Парень затряс головой, как идиот.
- Не-е-е-т, му…,- силился продолжить он фразу, но его вновь прервали, на сей раз Дыня.
- Это Тургенев, рассказ называется «Му-му».
- Не-е-е,- парень, вновь, задергал головой, как проклятый,- му…
- Ясно,- кивнул головой Киргиз, слегка оттталкивая парня от столика, а то, того и глядишь, рухнет прямо в салат,- он хочет сообщить нам,- обратился он к Дыне, с проницательным видом,- что он мудак!
Похоже. Что бедолага обиделся. Ну, что за язык у Киргиза! Парень развернулся пошел к своему столику. Вскоре, к ним подошел другой, подвыпивший мужчина.
- Эй, пацаны, зачем вы нашего друга о-ик-бидели.
- Мы никого не оикбижали, он подошел и начал нам загадки загадывать, вот мы и пытались найти ответ,- сказал Киргиз, как можно спокойней и вежливей. Ввязываться в конфликт, не входило в их планы.
Но маховик уже был раскручен.
Вскоре к их столику стали подтягиваться и другие соседи, во главе с «Му-му».
- Й-а, х-о-о-тел то-о-о-лько по-о-здравить их с на-а-а-ступившим но-о-о-овым г-о-о-о-дом, а-а-а о-о-о-ни ру-у-г-а-а-ються,- жаловался он приятелям.
- Щас мы выясним, кто здесь мудак,- демонстративно, засучивал рукова здоровенный амбал, под два метра ростом.
Киргиз понял,что если не принять экстренных мер, то начнется потасовка, с непредсказуемыми последствиями. Он встал:
- Уважаемые, вы просто не оценили нашего юмора,- сказал он,- мы тоже поздравляем вас с наступившим Новым годом и угощаем вас шампанским в канун Рождества.
Дыня с удивлением посмотрел на Киргиза. Его левая рука уже лежала на рукоядке пистолета. Дыня так и не сбросил оружие, как этого требовала любая ликвидация. Из-за этого у него могли возникнуть большие неприятности, но он ничего не мог с собой поделать, после одного случая трехлетней давности, когда только наличие оружия, спасло их от серьезных бед.
Мужики, в неменьшей степени, чем Дыня, удивились.
- Бармен,- подтверждая свои слова, крикнул Киргиз,- пять,нет восемь бутылок шампанского за тот столик!
Конфликт был исчерпан. Мужики жали Киргизу и Дуне руки, приглашали. Присоединиться к их компании, поздравляли со всеми мыслимыми и не мыслимыми праздниками. Короче, все остались довольны. Бандиты, что не пришлось ввязываться в заварушку, мужики, что удалось на халяву выпить хороший шипучий напиток.
- Что с тобой стряслось?- удивился Дыня.
- Ничего,- спокойно ответил Киргиз,- просто я оказался не прав, вот и все и постарался загладить свою вину.
Дыня выпучил глаза.
-А что ты хотел? Чтобы мы в потасовку ввязались? Чтобы нас в ментуру загребли? Патрон приказал быть поаккуратней, вот я и стараюсь следовать его инструкциям,- раздраженно продолжил Киргиз. Он и сам был не доволен своим поведением, сам чувствовал себя полудурком и хлюпиком, но интересы дела, интересы безопасности были куда важнее его личных амбиций.,- давай-ка уйдем отсюда, пока еще в какую-нибудь историю не вляпались.
Они оставили на столе недоеденный завтрак-обед и вышли на улицу.
- Как рука?- поинтересовался Киргиз, видя, как морщит лоб Дыня.
- Да вроде ничего,- ответил тот,- побаливает не много. Видно наркоз проходит, а этот еврей там так все расковырял, что мама не горюй. Какие-то катетторы загнутые вставлял, шланги какие-то. Да и кровь, иду и чувствую, не моя кровь и все тут!
- Ерунда, все пройдет,- постарался поддержать напарника, Киргиз,- он же сказал, что пару дней придется потерпеть. Ничего, приеде в Поселок, отлежишся маленько. Я думаю, шеф не станет возражать,- он потряс перед собой дипломатами, набитыми  деньгами и наркотиками.
- Надо осторожней с этой чумой,- изрек Дыня умную мысль,- а то шляемся по городу с четвертью лимона баков, да с тонной порошка.
- Это верно, поэтому я и не стал хамить этим поганцам,- согласился Киргиз.
Время текло слишком медленно. Час, другой…. До наступления вечера, еще ждать и ждать. Темнело быстро. В три часа уже зажглись уличные фонари. Народ, прекрывая лица от кусачего мороза, торопился в метро. В винный магазин стояла небольшая очередь. Скоро рождество, люди запасались заводским шампанским. В ларьках продавалась какая-то бодяга, отдававшая спиртом и одеколоном, только формой бутылки да надписью «Советское шампанское», сообщавшая, что сей напиток и есть любимый народом продукт. Киргизу все надоело и он позвонил Дяде Славе.
«Жду»- сказал тот.
- Он нас ждет,- сообщил Киргиз Дыне радостную новость.
- Отлично,- сказал Дыня, держась за правую руку. Рука, точнее рана слегка ныла, повязка тянула, кровь... Впрочем, Дыня не относился к числу нытиков и с достоинством переносил боль.
Дыне, вообще, как-то не особо везло. То во-время одной «операции» его сильно саданули рукоядкой пистолета по макушке. Так, что он потом, около двух недель, ходил с перевязанной головой. Когда они ездили с «папиком» в Анталию, то в первый же день, он свалился с дельтаплана, не в море, а на горячий прибрежный песок и сильно ушиб колено.
Дело было так. Там у них, существует такое развлечение. К катеру привязывают длинный тросс, к троссу дельтаплан. Клиент забирается под эту чудо птицу, хватается руками за специальную палку, тело его, специальными ремнями привязывают к дельтоплану, катер постепенно набирает скорость, уносясь прочь от берега, тросс натягивается, «чудо-юдо» поднимается ввысь, унося клиента в безоблачные дали. Через какое-то время, катер возвращается, замедляет ход, а «пассажир» вместе с крылатым монстром. Плавно опускается в воду, неподалеку от берега. Правда некоторые, наиболее опытные, предпочитали приземляться на желтый песок. Вероятно, не хотели мочить плавки! Посмотрев на такое интересное развлечение, Дыня решил сам испытать это чувство, чувство полета. Заплатив какие-то турецкие «тугрики», он отважно отдался в лапы местным инструкторам. Инструктор, смуглый, черноволосый мужик, что-то лепетал по английски с турецким акцентом, но Дыня нихрена не понимал. «Давай, не еб.., му-му»- сказал он инструктору. Тот закивал головой и замахал руками человеку на катере. Тросс стал натягиваться. «Поехали!»- по-гагарински заорал Дыня, когда дельтаплан оторвался от земли. «Ну, бляха муха, это ништяк!»- орал он, видя, как быстро удаляется берег, как «птица» набирает скорость и высоту. Полет был не долгим. Дыня все время что-то орал, но вряд ли его кто-либо слышал. Ветер забивался в рот, мешал нормально дышать, не то что-бы кричать. Катер развернулся и направился к берегу. Дыня заметил возле разноцветных шезлонгов, с томными полуголыми иностранцами, быбы, лет пятидесяти, загарали без купальных костюмов, их вялые груди свисали до пупа, что вызывало у Дыни приступы рвоты,   маленькую фигурку Дяди Славы и решил показать класс. «Чем я хуже этих чухонцев?»-решил Дыня и направил дельтоплан на песчаную косу. Тросс уже совсем ослаб, катер остановился возле берега, а Дыня планировал на песок. Приземление было не слишком удачным, и это мягко сказано. Управляемый не слишком умелой рукой Дыни, Дельтоплан, попав в струю воздуха, вдруг резко взмыл вверх, а затем камнем рухнул вниз. Если бы не специальный защитный шлем, то Дыне пришлось бы не сладко. Он ткнулся головой в песок, при этом, как-то неудачно сгруппировался, подогнул под себя левую ногу и больно ушиб колено. Всю оставшуюся часть отпуска, он провел на койке в гостинице. Хорошо хоть Дядя Слава  позаботился о своем подручном- телохранителе, Дыня ездил на курорт в качестве оного, и пару раз пресылал к нему в номер- проституток, между прочим, наших родных, хохлушек. Дыня остался доволен обслугой, не смотря на ноющее колено. В Питере из-под коленной чашечки пришлось отсасывать какую-то жидкость, иначе Дыне было больно ходить.
Однажды, он получил по голове бейсбольной битой, и если бы ни Качан, то, возможно, его бы забили насмерть, но вновь вмешался «его величество- случай». Вот и теперь, почему-то, досталось именно ему. Другой бы бросился к различным гадалкам и колдуньям, чтобы постараться изменить свою карму, но Дыня воспринемал все, в достаточной степени, философски. «Если судьба преподносит мне такие сюрпризы и невзгоды, значит я этого заслуживаю». Впрочем, с головой у него было все впорядке, лишь иногда наступали редкие минуты «затмения», вероятно сказывались частые удары по голове.
- Отолично,- повторил Дыня, держась за правый локоть.
- Болит?- участливо, спросил Киргиз.
- Ерунда,- отозвался напарник,- главное до Поселка добраться без приключений, а там, хоть трава не расти.
- Верно,- согласился Киргиз.
Они сели на двести шестьдесят второй автобус и поехали в Шувалово.
Выйдя из автобуса, они прошли мимо небольшой голубоглавой церквушки, прошли через кладбище, затем вдоль Большого шуваловского озера и вышли к железнодорожному полотну. Дыня посмотрел распиание движения электричек. До ближайшего поезда оставалось семь минут. На всякий случай, купив билеты, братки вышли из здания вокзала и Киргиз принялся, давить кнопки на «мобильнике».
На том конце никто не отвечал.
- Черт.- ругнулся он,- заснули они там, что-ли?- и стал набирать другой номер. Но результат был аналогичным.
- Ерунда,- сказал Дыня.- дойдем пешком. Что там идти, каких-то сорок минут!
- С деньгами и товаром? – усомнился Киргиз.
- Прорвемся. Кто в такую погоду будет по лесу шарить? Разве что, серые волки! – он засмеялся.
Они прошли на платформу и лицом к лицу, столкнулись с нарядом милиции. «Только этого не хватало»- подумал Дыня. Во внутреннем кармане тяжелым грузом лежал пистолет с глушителем. Менты, поначалу, прошли мимо, слегка косясь на одиноких пассажиров, но потом видно решили подойти. У Дыни екнуло сердце, Киргиз же, наоборот, был абсолютно спокоен.
- Ваши документы?- представившись, попросил рядовой.
-Какие могут быть документы, товарищ начальник,- ответил Киргиз,- мы с работы едем, домой. Мы что же похожи на «лиц кавказской национальности»?.
Милиционеры внимательно вглядывались в лица братков.
- Так есть документы или нет?- вновь спросил мент.
Дыня побледнел пуще прежнего и отрицательно покачал головой.
- Придется пройти в пикет,- резюмировал рядовой. Его рация постоянно пищала и сотрясала воздух какими-то хрипящими ругательствами.
- Товарищ начальник, у нас электричка сейчас подойдет, может не надо в пикет?- попросил Киргиз, жалостливым голосом.
Рядовой промолчал, давая понять, что дальнейшие разговоры и уговоры бессмысленны. Парни переглянулись и медленно двинулись следом за постовыми.
В темноте вспыхнул маленький огонек, который приближался к платформе с высокой скоростью.
Электричка… .
Дыня и Киргиз, тяжело дыша, ввалились в поезд. Прошли несколько вагонов и , наконец, приземлились на деревянную скамью.
- Фу-х,- выдохнул Дыня,- что за «командировка» такая, сплошная непруха
- Главное, чтобы их никто сейчас не хватился,- сказал Киргиз,- начнут кассира допрашивать, что, мол, за люди были, куда они билеты покупали, да какие они из себя, да на какой электричке уехали.
- Брось,- отозвался Дыня,- это только в кино такое бывает. Я помню какой-то фильм был, то ли «Рожденный революцией», то ли «Огарева 6», где мужика по железнодорожному билету вычислили. Так это в кино, а в реальности… Они пока очухаются, мы уже будем на месте.
- А ты не слишком сильно саданул второго? – спросил Киргиз.
Дыня пожал плечами:
- Да вроде не очень.
- Погоди, а чем ты его? У тебя же в руках ничего не было?- спросил Киргиз и смутная догадка, вдруг отразилась на его лице,- ты не скинул?
Дыня покачал головой.
- Ты понимаешь, как мы рисковали?-занервничал он.
Дыня усмехнулся, глядя на Киргиза. Затем усмешка перешла в громкий, нервный ржач. Дыня долго не мог успокоиться, Киргиз растерянно смотрел на напарника.
- Мы рисковали? Мы рисковали! – наконец, угомонился он,- ты помотри, что стоит у тебя между ног.
- Ты считаешь, что у меня уже стоит?
- Я не про твою ботву, я про пару симпатичных дипломатов. В одном, как ты догадываешься куча денег, в другом, как я догадываюсь, куча порошка. Так что, мы рисковали из-за какого-то сраного Пм-а? Да я его в любой момент мог скинуть, а вот, как с дипломатиками быть, тут иной вопрос. Ну что, я прав?
Киргиз согласно кивнул. Дыня вздохнул и, вдруг, сказал:
- Знаешь Костя. Надоело мне все.
- Что так? –спросил Киргиз, вглядываясь в лицо собеседника.
- Все надоело. Что голова уже нихрена не варит, что рука ранена, что дома нормального нет, что бабы нет, что… Я ведь хотел учителем стать, детишек учить. Достоевский, Толстой, Гоголь. Александр Сергеевич! Великая русская литература. А мы, что мы из себя представляем? Наемники, убийцы,- он усмехнулся,- как жить с таким грузом? Устал я, очень устал от этих смертей, от этой крови. Вот, что нам эти пацаны сделали? Ну сперли у «папика» товар, ну и сами бы потравились, нам-то какое дело? Нет, мы приезжаем и … . Или эти менты. В чем они виноваты?
- Что-то ты раньше не задавался такими вопросами,- прервал его Киргиз,- что с тобой происходит?
- Не знаю я и не понимаю. Надоело людей убивать! Вылим всех подряд, как крыс. Какое мы имеем право, распоряжаться человеческой жизнью?
- А ты об этом Дяде Славе скажи.
- Сказал бы, да толку-то от этого. Если бы я чистый был, а так. На мне не одна душа висит, куда я теперь денусь? В монастырь уйду? Разве что, в монастырь, больше не куда,- Дыня замолчал и уставился в черное окно, за которым кружили занесенные снегом поля и поселки.
- Брось. Это хандра. Выспишся и все пройдет.
- Да нет, Костя, не пройдет,- промолвил Дыня,- это давно во мне сидит и точит и гложет изнутри. Иногда, становится так страшно и тоскливо, что хоть волком вой.
- А ты возьми и по вой, может полегчает.
Дыня вспомнил одну ночь в деревне, когда-то в недалеком прошлом. Они сидели со своим школьным приятелем возле печки в небольшом деревянном домике и слушали тишину.
Огонь в печи весело играл. Шипя и треща сухими березовыми поленьями, отражаясь на умиротворенных лицах друзей, на стенах, на потолке. Он то вспыхивал, то умирал. То вновь возраждался с новой силой. Тепло от печи, приблудная холостятская обстановка, «скромный армейский быт» навевали печаль и тоску. Дождь за окнами прекратился, лишь ветер гулко шумел в печной трубе, возвещая о приходящей зиме.
Да, лишь в начале зимы так пронзительно воет ветер, пугая малолетних детей, которых родители оставили одних дома. Чтобы сходить в кино или гости. В такую погоду дети прячутся под одеяло и дрожат всем телом и думают, что придет кто-то страшный и злой и утащит в свое темное царство. В такую погоду взрослые, если не пьют от тоски, то размышляют о бренности бытия о вечности… . Нет конечно, некоторые предпочитают читать книги или смотреть телевизор.
Завыли соседские собаки, подхватывая вой своего собрата – ветра. Темно и жутко!
Страшно представлять, что ты один во всем мире, во всей вселенной. Ты один пришел в этот мир, один ты и уйдешь, такова сущность мироздания.
Что за настроение такое? Ведь есть огонь в печи, есть мясо, сейчас Валерка наполнит стаканы, сейчас взбодримся.
И все равно, как-то не так, что-то гложет, что-то жжет изнутри, не давая покоя.
- Что-то похолодало,- говорит Валерка,- неужели все, зима начинается?
- Давно пора, а то дожди, да дожди,- с грустной усмешкой, отвечает Дыня.
Водка выпита, но настроение не улучшается.
Из печки приятно тянет запахом березовых поленьев. Валерка прикрыл заслонку, чтобы тепло и жар не растекались. Время замерло, время движется медленно, время тянется, как жвачка. Как будто это время прошло, как будто это прошедшее время: он взял, он сказал, он сделал, он родился, он умер…
Надо что-то делать. Может еще выпить? Может тогда все встанет на свои места, может тогда время вновь пустится в свой бег, все опять станет настоящим? Надо только подождать, надо перетерпеть – это безвременье. И Михаил и Валера знают это, поэтому и сидят молча и ждут, и слушают, как воют две родственные души псы и ветер.
Вряд ли это предвкушение праздника, нет, скорее это просто способ избавиться от тоски. И откуда берется тоска? Неужели ты, я, мы тащим за собой груз предыдущих поколений, неужели это наши предки заложили в нас нечто такое, от которого никому не суждено избавиться.
Ну, с чего бы это, смотришь на звезды и хочется улететь к ним, хочется оторваться от земли, хочется… . Или луна. Ну вой, вой на нее, как волк, как собака. И ведь иногда так хочется завыть. Завыть и выть в полный голос.
Что же такое притягивает меня в небесах? Почему именно им посвящены самые пронзительные, самые восторженно-жуткие стихи? В силу каких обстоятелств, притягивают они нас. Именно в тот момент. Когда на сердце печаль и тоска. Может это души наших предков манят и зовут нас, может они ждут нас?
«Взлетев на прощанье, кружась над родными,
Смеялась я горя их, не понимая.
Мы встретимся вскоре, но будем иными,
Есть вечная воля – зовет меня стая».
Меланхолия. Параноя… .
Дыня встает и выходит в тамбур. Закурил. Сигаретный дым наполняет горьковатым дымом гортань и легкие.
Действительно, что-то происходит с Мишкой в последнее время, что-то скребет на душе острыми когтями. Может, действительно, меланхолия. Хотя, кто знает, кто заглянет в тот потаенный уголок, называемый душой. Киргизу тоже все надоело, он тоже безумно устал, но он держится, он не подвержен дипрессии. Он должен помогать своим родственникам в далеком Кыргизстане. Им совсем худо, только и выживают за счет того, что Киргиз рагулярно переводит деньги. Киргиз это делает втихую, чтобы пацаны не узнали. Он стыдится.
Поселок. Братаны выхотят из промерзшей электрички на морозный, колючий, но такой ароматный воздух. Это не город, с его заводами, фабриками, тысячами машин и миллионами людей. Здесь все иначе. Запах смолы, запах дыма из печки, запах зимнего ветра и снежной дороги. Здесь нет толпы безумных людей, снующих по магазинам, здесь нет автобусов, выбрасывающих ядовитые облака черных выхлопных газов, здесь нет чадящих труб. Здесь царит мать-природа, здесь тишина и покой, здесь запах жизни.
- Ну вот и приехали,- констатирует Киргиз.
- Ага,- кивает Дыня.
Их никто, естественно, не встречает. Дыня вздыхает, придется идти пешком. Но ничего, путь не слишком далек, а после загазованного города, пройтись по свежему, чистому морозному воздуху одно удовольствие, заодно и легкие прочистятся.
Напарники спускаются с платформы, поворачивают на право и углубляются в темноту.
- Как настроение?- спрашивает Киргиз приятеля.
Дыня молчит. Размышляет.
Киргиз останавливается и прикуривает. Огонек от его тлеющей папиросы виден за многие сотни метров. Он то вспыхивает желтым огнем, то становится тусклым, как угосающий уголек.
- Я попробую поговорить с «папиком»,- прерывает молчание Дыня.
- О чем?- не понимает Киргиз, роняя папиросу на тропинку.
- Может отпустит.
- Ты серьезно? – Киргиз останавливается от неожиданности.
- Серьезно,- кивает головой Дыня,- сейчас придем, положу ствол на стол и скажу ему: «Все, не могу больше, Вячеслав Львович, хотите убейте меня, прямо сейчас, а ежели нет, то отпустите. Не могу больше, душа плачет, сердце кровью обливается. Устал я».
- А если не отпустит, что тогда?
- Все равно уйду. У меня мать болеет, а ухаживать не кому, отец в Израиль уехал. Обещал ее с собой взять, они ведь развелись не давно, но похоже, что не торопится. Наверно нашел кого-нибудь поздоровее, да помоложе. Кто матери кроме меня помощь окажет?
- А деньги, где ты деньги возьмешь? Это здесь ты король, а в городе, что будешь делать? Может на работу устроиться решил? А где ты найдешь эту работу? В ларек, как я? Чтобы тебя каждая сявка обругать и оскорбить наровила. Ты этого хочешь?
- Посмотрим,- сказал Дыня,- может учиться пойду, мне ведь еще только тридцать один. Закончу Герцина, пойду в школу, буду литературу детишкам преподавать. Буду рассказывать о любви и о цветах…
- О любви и о цветах,- зло произнес Киргиз,- а как же те букеты, красного цвета, которые мы оставили на полу в Купчино? Ты не думаешь, что никогда уже не сможешь спокойно рассказывать ребятишкам о добрых и светлых чувствах, потому что сам только и делал, что проливал чужую кровь? Как ты будешь смотреть в глаза десятилетнему мальчишке и читать ему: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…», когда перед тобой являются только души и призраки умервщленных тобой людей.
- Прекрати,- чуть не закричал Дыня,- прекрати сей час же. Я и так место себе не нахожу, я и так становлюсь невростеником, а ты еще усугубляешь своими нотациями.
- Нельзя раскисать, нельзя сдаваться под грузом, под тяжестью плохого настроения.
Впереди показалась темная фигура.
- Может кто-то из наших?- в пол голоса предположил Киргиз.
Фигура приблизилась. Это оказался какой-то незнакомый парень, без шапки, весь взмыленный, он тяжело дышал, будто за ним кто-то гнался. Пацаны переглянулись.
- Мужики, у вас прикурить не найдется? – спросил парень,- куда-то спички затерялись.
Киргиз пошарил в кармане.
- Нет? Ну тогда я пойду,- осипшим голосом сказал тот.
Киргиз нашел зажигалку. Огонь осветил лицо парня. Чужой.
- Спасибо.- благодарит парень и удаляясь в сторону Поселка, исчезает за поворотом.
- Вот боец, в такой мороз и без шапки,- удивляется Киргиз, пытаясь хоть как-то растормошить сознание Дыни, отвлечь его от скорбных мыслей.
Через пару минут на дороге появляется новый персонаж, который несется в направлении напарников.
- Соревнования по бегу решили устроить здесь, что ли? – вопрошает Киргиз.
Перед ними возникает девушка, тоже бес шапки, с распущенными волосами и испуганно горящими глазами.
- Там,-она тяжело дышит,- там!- она показывает в сторону леса.
Дыня берет ее за руку:
- Что там? Успокойся! Что там?
Девушка постепеннно приходит в себя:
-  На нас… напали,- обрывисто выговаривает она,- на меня и на мужа. Двое…. Я … убежала, а муж…,- она начинает реветь, уткнувшись в плечо бандита.
- Сейчас разберемся,- кричит Дыня, отпускает девушку и бежит вперед.
Следом за ним бросается Киргиз.

* * *

- Ты чего Серый?
- Да пошли они. Тоже мне, городские приблуды, приехали, ходят с пушками, надоело! Помнишь, как мы этого пучеглазого ухайдакали? И что? Что эта мафия сделала? Отсосала!
- Да чего ты горячишься? Давай может еще по одной?
- Давай.
Один из говоривших достал из кармана пуховки початую бутылку водки и протянул ее другому, у которого рожа, вероятно от мороза, приняла кирпично-коричневый оттенок. Тот отхлебнул немного и протянул «банку» товарищу.
- А Залома тоже хорош,  послал бы этого пидрилу, так нет, нас послал.
- Так он же на время. Ты же помнишь, он сказал, мол, муть уляжется и все,- допивая остатки водки, возразил «пуховик».
-  Дурак ты, Хряк! И всегда им останешься. Да он просто сдал нас, вывел из игры. Понял! Что он говорил? Отсидитесь месячишко и привет. А сейчас что??
- Что??
-   Зима, вот что! Уже три месяца прошло, а от него ноль. Мочить надо всех, вот и весь сказ.
- Ты чего, Серый? - испуганно спросил Хряк, застегивая ширинку, - ты что удумал? Кого мочить? И оружия у нас нету.
- А все подряд. Сейчас пойдем лысого замочим, а потом «тупиков» пощипаем, надоело мне в берлоге париться, руки так и чешутся, от безделья. А чем мочить, найдем! Хоть молотком, хоть топором, хоть пилой. Я их всех пополам распилю и на дрова пущу.
Совсем неподалеку послышались голоса. Парни притаились и прислушались. Буквально в пятидесяти метрах от них, там, прямо за поворотом разговаривали двое, парень и девушка. «Центральные» переглянулись. В такое время, в такой поздний час, никому не рекомендовалось ходить по этой дороге, завязшей в глухом дремучем и страшном лесу, мало ли, что может случиться. Но, видно, «сладкой парочке» было невдомек, они весело балагурили, девчонка звонко смеялась, ее смех, отражаясь от серебристого снега и высоких сосен, раздавался, наверно, на сотни тысяч километров от экватора. Серый прижал палец к губам. Хряк с пониманием кивнул, они попятились и притаились за валежником. Жертвы медленно приближались к охотникам. Как только два черных силуэта оказались в нескольких шагах от них, так тут же, «центровые», как два коршуна набросились на них. Хряк, поскольку был поздоровее, кинулся на парня, а Серый на девчонку. Девушка завопила и больно ударила Серого носком каблука. Удар получился, на редкость, точным. Серый на мгновение застыл и, хватаясь за ушибленные яйца, присел на снег. Девушка бросилась бежать, взывая о помощи. Парню повезло меньше. Хряк уложил его на снег и дубасил кулаками по голове. Когда парень перестал подавать признаки жизни, а Серого немного отпустило, то оба «центровых» бросились в погоню за бабой.  Истошно вопя, задыхаясь, девушка из последних сил пыталась спастись от преследователей, но путь был не близкий, а силы были не равны. Еще пара минут и ее догонят. Что произойдет потом, можно и ребенку догадаться.
Хряк, заметно вырвавшийся вперед, наклонив корпус на бок, высунув язык, как гончая настигал свою жертву. Сто метров, девяносто, восемьдесят и…. И вдруг он встал, как вкопанный. Через минуту на него чуть не налетел Серый.
- Ты что встал, болван? Упустим же, тяжело дыша, постоянно сплевывая ручьем бежавшую слюну, хрипя и задыхаясь, спросил он.
- Там, - Хряк указал пальцем в сторону леса. Девушка же тем временем уже скрылась за поворотом.
- Что там? – постепенно приходящий в себя и восстанавливающий дыханье Серый оглянулся, - Где баба?
- Волки!!
- Что?!!
-   Это волки,- ответил он, чуть дрогнувшим голосом и попятился, увлекая за собой приятеля.
- Ты что? Акстись! Откуда у нас волки? Это приблудные собаки, шастают по лесу в поисках жратвы.
- Нет, это волки!
Из  леса на них смотрели три  пары зеленых глаз, сверкающие как будто рождественские фонарики на праздничной новогодней елке. Фонарики медленно приближались. Повеяло холодом от их горящих глаз.

Вывернув из-за поворота напарники остановились, как вкопаные. Перед их взором предстала следующая картина. На обочине дороги тесно прижавшись друг к другу стояли двое парней, по всей видимости, это были те самые «хулиганы», чуть поодаль, метрах в трех от них, на середине дороги лежало бесформенное темное тело, видимо муж той девицы. На противоположной же стороне, как раз напротив парней стояли три больших, ощетинившихся собаки. Нет, пожалуй это были не собаки, пожалуй это были волки.
- Волки, - тихо сказал Киргиз, подтвердив догадку Хряка.
Это были не те степные волки. Которых он видел у себя на родине, которые часто нападали на отары овец, резав, то одну, то несколько. Но это были волки.
Мерной поступью звери приближались к прижавшимся друг к другу людям, почему-то игнорируя лежащее, без движения, тело. Еще не много и огромный вожак бросится на них.
Дыня ватащил пистолет и прицелился. Зверь прыгнул. Раздался хлопок. Пуля настигла его на излете и не долетев около метра до цели, огромная туша ударилась о землю. Следующий выстрел лишь ранил другого зверя. Волки бросились в лес, метя кровавым снегом белый снег. Киргиз даже не разу ни шелохнулся за все это время.
Серый зверь еще хрипел. Дыня подошел и добил вожака. Затем он наклонился над телом несчастного парня. Лицо у него было залито кровью. Подбежала девушка, наблюдавшая за всем из-за поворота. Она подбежала к парню и принялась вытирать снегом его окровавленное лицо. Дыня отошел.
Киргиз молча направился к парням, которые похоже еще не отошли от шока, плотно прежимаясь друг к другу. «Где -то я их видел?»- подумал Киргиз. Подошел Дыня.
- Что с ними делать будем?- спросил Киргиз.
Дыня пожал плечами, поигрывая пистолетом.
- Пиф-паф и всего делов –то,- предложил Киргиз.- сдается, что они из «центральных» будут.
Если бы не сумерки, то братки бы увидели, как одновременно побелели Хряк и Серый, как затряслись у них поджилки. Как …. Впрочем, было темно и плохо видно.
Дыня посмотрел на них, сплюнул солоновато-горькую слюну в глубокий снег и покачал головой:
- Раньше бы не задумываясь убил, но сейчас не хочу,- брезгливо сказал он, пряча оружие во внутренний карман.
- Давай я.- предложил Киргиз.
- Не надо, Костя, пусть уходят.
Парни переглянулись и медленно, медленно, бочком, бочком засеменили по направлению к Поселку. Едва скрывшись за темными кустами, они бросились бегом. Пробежав метров двести они остановились, тяжело дыша.
- Сука,- сказал один.
- Ты чего. Серый? – спросил другой.
- Пожалели падлы, но я их не пожалею, я их зубами загрызу!
- Они же нас спасли,- удивленно произнес Хряк.
- Спасли? Тоже мне спасители! Будь у меня пушка, я бы с этим зверьем в раз разделался.
- Но…
- Что но, пошли,- грубо прервал товарища Серый и они зашагали по пустынной дороге, полные ненависти и злости к людям, зверям и себе самим,- мы еще встретимся!

- Вам помочь?- спросил Дыня у девушки, которая все еще вытирала лицо своему мужу, орашая снег горькими слезами.
Парень постепенно приходил в себя.
- Спа-сибо, мы справимся,- всхлипывала девушка,- мы справимся, Миша у меня сильный.
Парень силился улыбнуться.
- О, да вы тезки,- сказал Киргиз, поднимая упавшие дипломаты.
Напарники переглянулись и молча зашагали прочь, по направлению к заброшенному карьеру, где стояли строения Дяди Славы, где был их дом.


* * *

Пушистые белые хлопья, окутывали остывший воздух, налипали на ресницы, на брови. Лапы елей под тяжестью, навалившего снега, гнулись к земле. Белая простынка застилала землю. Чистый, девсвенный снег блестел, играя бриллиантовыми брызгами на задубевшей дороге. Вокруг чернели стволы столетних сосен и елей, которые еще не успели ощутить прелесть приближающейся зимы. Хоровод снежинок, то усиливался, приглашая встать в круг, то ослабевал, то отдыхал и устало стремился к земле. Затем, вновь, вспыхивал, вновь занимался безумным танцем водоворота, ослепляя и заманивая в к себе.
 И тишина. Такая тишина, что слышно, как стучит колесами электричка, находящаяся в нескольких киллометрах, как скрипит старая сосна, наклонившаяся до самого края дороги, как бешенно стучит сердце, от безумной радости,  как скрипит под ногами юный снег. На душе светло и грустно. Светло, потому что это же какая радость, какая красотища видеть и слышать все это, а грустно от того, что завтра, может быть,  всего этого не будет. Завтра или ударят морозы и тогда, тогда весь этот первозданный пух превратиться в колючие, холодные кристаллы, если потеплеет, то все растает, станет серым и бесформенным. Все это будет завтра, а сегодня…. Сегодня праздник, сегодня снегопад, именно тот, который я люблю больше всего. Как хорошо жить! Как здорово идти по извилистой дорожке и ощущать себя частицей этого празненства. Ты и природа. Снег и ты. Ты и дорога. Все когда-нибудь пройдут этой дорогой, но не все поймут, не все заметят, отчего же хороша она. Путь который лежит перед нами, он прекрасен, даже если впереди идущий испохабил его. Снег. Снег, он уберет все следы, он расставит все на свои места. Иди вперед и не бойся.
Ветер. Поднимается ветер. Он срывает снежные шапки с еловых лап. Снег с шумом падает вниз. Это перед тобой, это перед тобой ломает шапки великое мироздание, великая природа. Да, человек, и хоть это звучит совсем не гордо, как сказал один писатель, но ты идешь по этой дороге, ты идешь….
Я смотрю тебе в след.
Кто ты?
Откуда?
Зачем ты идешь по этой земле, от чего тебе досталось такое счастье?
Ты хоть понимаешь, что ты избран Богом?
Нет?
Тогда подумай, подумай о многих иных, которым не суждено было пройти твоей дорогой, этой дорогой, которые так и не увидели Солнца, моря, снега.
Снег. Снег окутывает землю белоснежной простынкой. Снег. Я люблю его!
* * *
Я не понимаю вас люди!