Кухонный нож

      
        Вопреки киношным стереотипам этот нож не имел грозного вида и на его лезвии не пробегали блики от лучей света. Рукоять ножа была вполне удобна для руки кухарки или повара, лезвие, все в царапинах, но тем не менее, неплохо заточенное, сохранило часть ныне не читаемой надписи о производителе данного изделия.
        Он стоял на балконе многоэтажного дома, за его спиной была дверь, ведущая к лестничной площадке, залитой то ли пивом, то ли пивом, прошедшим переработку через пищевую систему какого-нибудь девятиклассника или любителя китайских копий костюмов «Адидас» с тремя белыми полосками.
        Закат в этот зимний вечер выдался красивый. Мало того, что небо было чистым от края до края, так еще и Солнце, как будто бы отшлепанное, было каким-то уж слишком розоватым, не таким, как обычно.
        В одной руке он теребил тот нож, в другой была сигарета, тлеющая понемногу после каждой партии уходящего в небо сигаретного дыма вперемешку с паром.
         Он стоял и думал. А может и не думал. Внутренняя боль затмевала рассудок, душила остатки здравого разума, а рука сжимала нож сильнее и сильнее. Бычок полетел вниз с балкона, отпрыгнул на прощание от козырька подъезда и затих.
         И все-таки он думал. Думал о ней, о ее красоте и грациозности, о ее безразличии к нему, о ее пустом, как ему казалось сердце. Приподняв левый рукав, к каше в его голове добавились мысли о том, как лучше сделать надрез на запястье, с какой силой нужно резануть, хватит ли простого моментального движения или нужно будет повозиться так, как возятся, когда пытаются резать хлеб тупым ножом.
         Он никому не говорил, где он и что собирается сделать. Не собирался строчить никаких записок с обвинениями или какими-либо объяснениями по поводу того, что он хотел сделать. Он не хотел умирать, но еще сильнее не хотел жить с тем, что чувствовал. Он был слишком слаб и молод, чтобы справиться с такого рода проблемами, часто находился один и, наверное, просто уже начал сходить с ума, поверив, что его проблема – самая страшная и ужасная в мире.
         Вдруг ему показалось, что сзади, прямо там, где должна стоять дверь, возник какой-то шум. Он обернулся, уже подозревая, что кто-то спускается по лестнице, как вдруг увидел в стекле, вставленном в верхней части двери, странное очертание. Там было лицо. С длинными волосами и красивыми чертами. Меньше, чем через секунду что-то завибрировало и громко запиликало у него в груди справа. На миг он отвел взгляд от стекла, а когда посмотрел туда снова, никаких чудесных обликов человеческих лиц там не было. За дверью было тихо и спокойно, и по-прежнему кроме лужи на лестнице ничего не изменилось. «Ну точно псих», - подумал он про себя, доставая мобильный телефон из нагрудного кармана. На экране красовалась надпись сообщения от той, которую он любил: «Знаешь, я передумала, давай будем вместе».
        Ошарашенный сообщением, он напрочь забыл о привидевшемся ему женском лице, и взгляд его вновь обратился на почти ушедшее за горизонт Солнце. Он вздохнул с облегчением, убрал нож в карман, и пошел к лифту. Он еще не знал, что то сообщение по сути ничего не изменит, еще не знал, что забудет ее только спустя несколько лет.
         Двери лифта закрылись, лифт покатился вниз, а та дверь, около которой он стоял еще менее минуты назад, приоткрылась, словно от сквозняка и захлопнулась так резко, что хлопок еще какое-то время эхом несся по лестничным площадкам многоэтажного дома.