Провалиться на месте

       

     У Близорукова умерла свояченица. И нет, чтобы её повести из дома сразу на кладбище, как в советское время, так взяли и завернули в церковь. Подъехали к храму из красного кирпича. Зашли внутрь, мужики все как по команде шапки долой, ну и Близоруков тоже снял. Женщины встали по одну сторону гроба, мужики – по другую. Появился молодой высокий красавец, священник, и начал отпевание. Смотрит Близоруков, все стали креститься. Глядит он направо – стоит свояк, бывший партиец, и отвешивает кресты. Посмотрел налево – сын свояка тоже усердно отвешивает. У Близорукова глаза не то, чтобы изумились, а заходили то направо, то налево. Огорошился Близоруков – все мужики, солидные люди, и все крестятся. Что делать? Растерялся он. Не быть же ему олухом эдаким в этой компании. И тоже стал креститься. Смотрит Близоруков на свояка, тот знамение справа налево кладёт. Ну и он так же стал. А потом глянул, а сын-то кладёт знамение слева направо. Близоруков, тогда как бы стушевался, вышла, вроде, заминка. Ну а потом собрался, взял себя в руки и стал класть знамение как сын. А хорошо пригляделся, а все-то крестятся, кому, как нравится, по-разному: кто слева направо, а кто справа налево.
       – Фу, – с облегчением выдохнул Близоруков. «Ну и ладненько, не он один такой». 
       Близоруков тоже бывший партиец и молился он на партбилет, что на своего бога. Партийный билет для него был святой иконой – путеводителем.  Но он уловил, что в живописном музыкальном храме куда-то летишь, а на партийном собрании – спишь. И он посмотрел на жену, (она стояла напротив него, с сестрой), они не крестились, а смотрели на него с непониманием, в замешательстве.
      Сестра спрашивает у жены, показывая глазами на Близорукова.
      – Он чё, с ума сошёл?
      – Да я тоже не пойму. Что с мужиком сделалось? То ли от радости, то ли от горя.
      Долго шло отпевание, а потом священник исчез, оставил покойницу одну с динамиком, из которого неслось записанное отпевание. Вот, думает Близоруков, и здесь тоже халтурят, на халявке едут.
      Вспомнилось Близорукову, как лет двадцать назад, в родительский день они были на кладбище. Возле кучи хлама валялся человеческий череп.
      – Ой, – вскликнула свояченица, увидев череп, – неужели я тоже, когда-то буду такой.
       Да, вот оно и пришло. Вот ты и лежишь. Время неумолимо. Чего ты боялась, то и случилось. От этого не убежать.
       И когда Близоруков опомнился – мороз по коже его пробежал. «Провалиться мне на месте. Что я делаю? Я же не крещённый», – сверлило в его сознании. «А, может, крещённый», – засомневался он. Как смеётся над нами, всё-таки жизнь. Забавные побрякушки мы в её руках. Когда-то Близоруков отрезал воротник от старого пальто, и обнаружил там вшитую бумажку, писанную рукой матери молитву о его сбережении. «Нет, наверное, я не крещённый», заверил он себя, «коль мать тревожилась за меня».
       Близоруков так и не понял, что подвигнуло его креститься. То ли дань моде? То ли нахлынувшие впечатления? То ли ещё что? А может страх перед жизнью? Без партбилета он теперь голый и не во что обмотаться.