Исправленному верить

В далекое застойное время, когда вся  страна жила под  лозунгом  «Вперед к победе  коммунизма»,  а победа каждый раз отдалялась  всё дальше и дальше, в    тресте «Скотопром» одной северокавказской республики,  занятом выращиванием и сдачей государству мяса  скота, трудился в должности заведующего скотоприемным пунктом невзрачного  вида пожилой  мужичок.
Трудился он со дня возвращения из ссылки  на Родину, но успел на той же ниве заготовок  потрудиться даже в далеком Казахстане, на ее южных окраинах.
Трудился неустанно, добросовестно, упорно, цепко и мертвой, нечеловеческой  хваткой держась  за свое хлебное место, не выпускал ни на миг  из рук вожжи управления скотозаготовительным  пунктом.
За всю свою долгую жизнь  он ни разу не использовал свой профсоюзный отпуск, полагающийся ему по закону, ни разу  не использовал  больничный, ни разу не уезжал в  командировку дальше подконтрольной ему  территории.
Так и жил он в постоянном напряжении. 
Его круглая, как шар голова цвета спелой  желтой тыквы с четырнадцатью  волосинками,  жидкие, выцветшие    брови на полном, одутловатом лице,  жировые складки на  толстой  шее и    плотное тело, с большим  объемным животом делали его   похожим на маленького, кривоногого   циклопа.
Жадный  блеск вечно бегающих, настороженных глаз,  расположенных  близко к переносице, выдавал  в нем  далеко внутри упрятанную неуемную   алчность и  жажду непрерывного  поиска заработка.
Это жгучее, неодолимое  желание отпечаталось не только на его лоснящемся жиром лице, но и во всем облике.
Неуёмные мысли его и   день и ночь были заняты более всего этим вопросом.
Как бы заработать еще и еще, беспрестанно думать, где,  в каких местах найти  то, что несло ему приток денег.
Деньги, деньги и еще раз деньги! Важнее этого вопроса на свете  для него не существовало. Даже во сне ему грезились  пачки новеньких банкнот в упаковках, которые он в инкассаторских сумках  тащил домой и прятал под своей кроватью.
Он закупал скот  не только по всей республике, но и далеко  за пределами.
Следы протекторов скотовозов-автомашин и подошв туфель его заготовителей можно было найти и обнаружить на пыльных дорогах Ставрополья, Краснодарского края, Калмыкии и Дагестана, славившихся тучными  стадами  сельскохозяйственных животных.
География  деятельности его распростиралась  далеко за пределами территории, где он проживал.
Имея большую  семью и многочисленную родню, которую надо было кормить, одевать и обувать и, помня  о глубоком смысле убийственной фразы из известного кинофильма, «чтобы жил ты на одну зарплату», он старался не опуститься  до жизни такой, при которой лучше было, не задумываясь, умереть.
Зарплата  в  семьдесят рублей была ничтожной и унизительной,  на такие деньги  он мог купить всего лишь пару импортных туфель.
Поступление  дохода   всецело  зависело от скорости передвижения его ходоков в те или иные места и умения договориться со сдатчиками, тем более конкурирующих  заготовительных контор было во всей стране великое множество.
Существующая конкуренция за захват скотопоголовья была жесточайшей,  горячее дыхание  её мясистый затылок завпункта  ощущал ежечасно.
Не являлось большим секретом, что должность заведующего скотоприемным пунктом была весьма доходной. Деньги шли и шли, беспрерывно.  Только надо было крутиться.
Он давно уяснил для себя, что важнее всего в этой работе.
Главным  было договориться с руководством  треста о беспрепятственном  выделении финансовых средств на заготовки и  первым успеть к продавцам скота  и суметь  убедить их в выгодности иметь дело именно с ним. Процесс двигался именно у тех, кто был проворнее и понаглее.
Но  годы между тем брали свое,   заведующий пунктом  уже  стал  не так энергичен и удачлив, сильно уставал и  дома жаловался на частую одышку и боли в ногах.
Хотя перед вышестоящим руководством,  от  которых зависела его судьба и  перед коллегами, всегда представал бодреньким, гладко выбритым, надушенным одеколоном "Москва",  в галстуке, в шляпе, в начищенных до блеска туфлях на высоких каблуках чешской фабрики «Цебо», изо всех сил старясь казаться моложе своих лет.
Но годы не спрячешь за пазуху, годы,  как он не дулся, как ни хорохорился,  выдавали его слишком преклонный возраст.
Такого древнего «мамонта» отыскать во всем тресте  было невозможно.
 Большая часть   его сверстников ушла в мир иной и о них давно забыли, а оставшиеся в живых единицы сидели  дома,  перебирая четки и читая нравоучения внукам.
Но он был не из таких, он даже  не думал сдаваться и уходить на отдых, хотя 
по возрасту был ровесником  первой русской революции и мог видеть, наверняка,    Ленина со Сталиным и даже царя  Николая  Второго.
Один раз ему в тресте даже слегка намекнули, что  уже  пора на пенсию и надо бы дать дорогу молодым.
Это замечание глубоко оскорбило его, он даже хотел выяснить с обидчиком  отношения на кулаках, но коллеги вежливо увели его в сторону.
С этого случая даже  сама мысль о пенсии  становилась  для него невыносимой.
Ну, а в тресте  чтобы не нервировать пожилого работника,  оставили его в покое,  в надежде,  что он сам когда-нибудь прозреет и проявит инициативу.
Но у него же была еще одна причина, которая давала ему возможность не сдаваться.
В обкоме партии сидела за массивным столом с большой приемной своя мохнатая рука,  которой   время от времени он оказывал нужные услуги.
То  мясо парное подгонит к праздничному столу, то к отпуску  конверт с дензнаками подкинет.
Этот покровитель   был  его надежной  защитой и, он,   в случае чего   одним звонком закрывал возникающие проблемы.
Так сказать услуга за услугу.
Но  в последнее время его всё чаще остро тревожило  неумолимо надвигавшееся бремя  старости, которое невозможно было задобрить, подкупить и он постоянно думал, как бы оттянуть, повернуть  вспять,  оттолкнуть назад, или по крайней  сделать так, чтобы возраст уменьшился хотя бы формально.
Варианты в голову приходили разные, но все какие-то малоэффективные и малопонятные.
Он стал принимать какие-то  витамины, таблетки, ходить к различным знахарям.
Стал  есть  побольше зелени, фруктов, рыбы, икры черной.
Но как ни старался, ничто не помогало.
Наоборот,  внешне стал выглядеть еще хуже, чем раньше, а неприятные ощущения старости, то... тут кольнет, то там,  еще более давали о себе знать.
Он перебирал различные варианты решения проблемы  и не мог ни к одному прийти.
 При дремучей  безграмотности, с образованием   в четыре класса,  и  работая как вол, единственное, чему он научился,  хорошо, с каллиграфической  отточенностью выводить свою роспись.
Это требовалось для банка, где кассир после его росчерка,  приносила по чеку заказанную  сумму денег.
И еще научился ставить на документах  два волшебных  слова «Исправленному верить».
Этот стандартный трафарет бывал ему необходим довольно таки часто в самых различных ситуациях.
И, всегда, документ с таким  набором, где стояли  печать,  приписка «Исправленному верить» и его подпись,   безоговорочно принимался в любой инстанции.
И никаких вопросов и возражений по данному поводу не поступало.
Но было еще одно,  главное и самое важное умение.
Заведующий пунктом  очень хорошо умел считать деньги, мог даже на взгляд и на ощупь безошибочно определить, какая  точная сумма в пачке банкнот.
До войны он не учился, а на выселении  было не до учебы, хотя аттестат и диплом об окончании сельхозтехникума   ему принесли домой, естественно,  за соответствующее вознаграждение.
Он свято верил в мощь печатного слова и в силу гербовой  печати, при помощи которых  снимал в банке необходимую сумму денег на зарплату рабочим, на закупки и на все другие расходы и в  убедительной силе данных  инструментов  убеждался каждый  раз.
С помощью   круглой,  выточенной из дерева штуковины,  с выгравированными  резными  буквами на мягкой резиновой подошве,  открывались  бронированные  двери и сейфы Госбанка, эта печать на документах отправляла на конвейер смерти десятки, а то и сотни тысяч голов скота.
На протяжении многих-многих  лет...
Даже невозможно было подсчитать, сколько всего голов скота было им отправлено на тот свет за весь период его деятельности.
Документы с этой печатью снимали в банке  тысячи новеньких банкнот с изображением вождя мирового пролетариата.
С закупочными квитанциями и доверенностями,  заверенными  этой печатью  заготовители  прочесывали огромные пространства в поисках животных для закупки и последующего сопровождения их к воротам  мясокомбината.
 Изготовить  печать, не имея на то разрешения,считалось преступлением и каралось  самыми жесткими статьями уголовного кодекса.
Печать могла быть изготовлена только на государственной фабрике при наличии решения  вышестоящего ведомства и  разрешения начальника милиции.
Печать была, так сказать,  инструментом управления  и символом крепости государства, ее властных, управленческих  структур, так же, как и сами деньги.
Если на документе стояла печать- это означало, что документ имеет неоспоримую и необратимую силу.
Печатью заготовительного пункта  утверждались  ведомости на выдачу зарплаты рабочим, расчетные ведомости на выдачу денег за сданное поголовье сдатчиками, квитанции на  зачет  принятого поголовья, отражаемого в статистических и партийно советских и хозяйственных органах.  Эта печать вершила дела огромной важности.
Печать  была, как  иголка у  Кащея, спрятанная в яйце, отъем  которой приводил владельца  к лишению жизни.
И вот теперь для заведующего пунктом настал момент,    при помощи этой всемогущей круглой штуковины выполнить последнюю, но самую важную  задачу.
Он, сверкая влажной лысиной,  важно расположившись за своим столом и  держа в  правой руке большую перьевую ручку, опустил  конец  в фиолетовую жидкость в  чернильнице.
Развернул  паспорт и, аккуратно    перечеркнув цифру «1908»,  в графе «год рождения»  сверху нарисовал  цифру «1928».
Тут же  рядом приписал красиво, каллиграфически отточенными буквами «Исправленному верить».
Заверил  собственноручной росписью "Абдурашид Киндебурдаев".
Затем, взяв трудовую книжку, проделал тоже самое.
И, обмакнув печать, в штемпельную краску на мягкой подушке, два раза приложился этой самой печатью к местам  исправления в документах.
На светлом фоне страниц двух документов красовалась круглая,   текстовая  вязь печати
«Заготовительный скотоприемный  пункт «Копыта с рогами»  треста «Скотопром» РСФСР.
Удовлетворенно откинувшись в кресле, он еще раз внимательно посмотрел на свои документы и сразу же почувствовал, что помолодел ровно на двадцать лет.
По его вспотевшему лицу пробежала светлая волна радости и безмерного счастья.
Наконец-то он нашел правильный выход!
Теперь он может спокойно предъявить  паспорт и трудовую книжку любому  на предмет своего  возраста.
Пусть только кто-нибудь посмеет не поверить!!