Текст из сборника Сны о России издательство Тинарт

Гамлет из Хольмгарта


– А вот и принц.
– Как вы узнали принца, милостивый государь, во мне?
– Ваше высочество, вас невозможно не узнать. Даже в лохмотьях!
– Я в «Принце» нищего играл, вернее, принца в «Нищем». Играть пришлось мне многих властелинов. От Гамлета отца, до короля Филиппа. Будь проклят, князь, за то, что я – не ты, а ты – не я! – вещал король в одной испанской пьесе. – Где молодость моя? Ну почему я стать тобою не могу? Тебя за это ненавижу и завтра же пожертвуешь ты миром нашим иль он пожертвует тобой, что, впрочем, все едино. Если полцарства на полдня тебе отдам, с собой ты кончишь завтра счеты?
– Ваше величество, ответить мог бы он, для вас пожертвовать я кроме жизни и богатства своего готов всем миром. Хотите, завтра я женюсь, а вы с женой моею... не хотите?
– Вы полюбить ее, чтоб смысл был у вас отнять, не сможете вовек. Нет чувства искреннего в вас. Но кое-что в вас все же есть. Я герцогом пожалую вас, князь, если найдете способ отомстить стране моей за нелюбовь ко мне, а заодно – жене.
– В сезон штормов, туманов и дождей я предлагаю в Англию отправить армаду, построенную в ее честь.
– Вы – гений, герцог, бесподобно! Попутного вам ветра в паруса!
– Останусь князем лучше я простым.
– Я тоже пребываю в простоте меж ролью короля Филиппа и бодряка Фальстафа. В лохмотья обрядившись, по Лондонам брожу по вечерам.
– Я испытал влечение… однажды… к мечте стать бедным и, как вы, бродить по улицам столицы в лохмотьях, изощренно сшитых. Увы! Судьба мне не простила в бедность даже праздную игру. Три ножевые раны – след когтистой лапы – оставила она мне на спине.
– В какой сие случилось пьесе?
– То в жизни было, а не в пьесе.
– Но жизнь есть сон…
– А сон есть жизнь…
– Да, жизнь есть сон, но сон – не жизнь, а жизнь на сцене – сон во сне. Я заигрался до того, что, выйдя за кулисы, заснул нежданно на ходу. На сцене выпит был коньяк. Результат не замедлил сказаться. Я здесь теперь во сне или в бреду, однако все как будто наяву.
– Не кажется ли вам, милорд, что вы больны?
– Я болен, да, но не настолько...
– Вот и награду прикололи вы за кожу на груди.
– Представьте: не больно! К тому же это не награда, а подачка, сэр. Я нищенствовал в пьесе, забыл с каким названием, во сне. Подали кусок хлеба мне через окно. «Что хлеб? – я благодетельнице говорю. – Исподнее последнее отдать: вот долг христианина!» Она без промедленья все с себя с готовностью сняла и даже грудь свою мне прямо в руки опустила. Ну, я поосязал ее слегка и говорю ей: «Мало!» Она мне из прически бриллиантовую вынимает брошь и, надо мной своею наготой склоняясь вновь, прикалывает орден мне на грудь.
– Подобно тому, как кирасир кирасу вместо зеркала предоставляя, в окне красотку юную ласкает, пока она копной волос своих огненно-рыжих любовника нежданного скрывает от родителей или от мужа, расчесывая их и напевая.
– Кто вы, любезный продолжатель?
– Я – Озрик Эпигон!
– Ну, ежели вы – Озрик, сэр, то, кто же я у вас тогда? Впрочем, догадываюсь.
– Вы – принц Гамлет.
– Скажите мне, любезный Озрик, зачем у вас все ходят по линии узора на паркете, словно дети?
– Обратите внимание, милорд, на многочисленные щели. Для выстрелов то щели из сотен арбалетов. Все ходят по узору безопасной зоны.
– Средь призраков, навеянных мне сновиденьем, кто у вас призраком является отца?
– Считается, милорд.
– Пусть будет так. В одной из постановок «Каменного гостя» разбушевался пьяный командор: всех разогнал, все поломал и провалился в люк под сцену, но чтобы статуи дрались между собой, аки пьяные на ярмарке, как я у вас здесь наблюдал, такого видеть мне не доводилось.
– На круглой башне по карнизу фигуры бродят день и ночь: Арес, пронзающий в сражении Афину своим копьем, Приап, лишающий невинности Темиду, орел, сидящий на затылке Прометея. Вы их имеете в виду?
– Мне жаль безумно Прометея: орел клюет его в лицо. Но кто, скажите мне, любезный Озрик...
– Вот ваша матушка, милорд. Она ответит на вопрос сама.

(Появляется королева)

– Вы всё в безумии блуждаете, мой принц?
– Помилуйте, сударыня, какой из меня принц? Положим, я – актер провинциального театра. Третьеразрядного театра второразряднейший актер! Я Гамлета мечтал сыграть всю жизнь, как все актеры. Увы, не довелось!
– Ну, хорошо, вы Гамлета играете сейчас на сцене, а сценой служит Эльсинор. Я вам согласна подыграть, поскольку сумасшедшим врачи рекомендуют не перечить.
– Помилуйте, сударыня, еще раз. Неужто этот замок, летящий вопреки законам естества над морем, есть Эльсинор?
– Да, милый мальчик.
– Сударыня, мне сорок исполняется на днях, а вам на вид лет эдак тридцать пять. Мне приударить бы за вами, а не турусы разводить.
– В своем безумии притворном, мой милый принц, вы переходите границы всяческих приличий.
– Быть может, я безумен или безумен этот мир, в котором из бронзы сотворенный замок висит в бездонной синеве!
– Ну, просто море с небом в прозрачности соперничают так, что невозможно различить границ.
– Кто более безумный здесь, сударыня, из нас? Да вы взгляните на меня! Я – пьяница, мадам, как все актеры. Обратите внимание на мои лохмотья.
– У вас, однако, орден на груди, усыпанный алмазами, милорд.
– Дался вам этот орден! Я в Новгороде родился, господа. Для вашего удобства называю по старинке: Хольмгарт.
– Да, Хольмгарт нам известен. Ганзейские рассказывали нам о нем купцы. Но где сей город, не припомню.
– Вы слышали, сударыня, о городе с названием звучащим еще более, быть может, непривычным, Кострома?
– О, нет, я в Дании не слышала такого.
– Ну, а Казань или Рязань?
– Быть может, вам на то ответит Озрик.
– В Виттенбергском университете на факультете метафизических наук нам преподали историю лет эдак на семьсот вперед.
– Вы слышали, должно быть, о России?
– О, Раша, да! Затерянная в снегах Лапландии страна.
– Вот, где блуждает ваш безумный дух! Вернитесь к нам, мой бедный принц. Есть Эльсинор, дворец, удобный для пиров, балов или прогулок...
– Но я хочу в поля, леса и в эти, как их, города.
– Вам вреден воздух полей, лесов и этих самых, как их, рек. Что делать, принц, средь черни вам? Мир, может быть, провалится в Тартар, а мы в безвременье останемся навечно в этом замке.
– Итак, я – пленник?
– Не кажется ли вам, милорд, что принцем в Дании быть лучше, чем в Моске нищенином?
– Ну, хорошо, мадам, на час или на два я соглашусь сыграть для вас ту роль, которую мне предназначено играть по правилам сего безумного двора. Вам слово, псевдомать из псевдопьесы.
– Представьте на мгновенье, милый Гамлет, что вы с одра болезни нежданно встали вполне здоровым и прозревшим, чтобы увидеть мир таким, каким необходимо видеть в сей момент, а не таким, как мнится вам. Вы видите перед собой счастливую супругу и отчима, похожего на брата. Бывало, перед зеркалом они играли часами, днями, месяцами. Менялись именами, и Клавдий говорил подчас: «Я – ваш супруг», – и я, его не узнавая, ложилась с ним в постель, а вслед являлся ваш отец. Они шутили с братом так. Но вот мне надоели измены-перемены, и я решила из колоды двух королей… отца и его брата, а также Фортинбраса… убрать и лишь тебя, мой сын оставить законным властелином. Мой план удался лишь на треть, но кто из вас, похожих друг на друга, ушел из жизни, я не знаю. Я по безумию тебя лишь узнаю.
– Я выслушал, сударыня, ваш бред. Теперь послушайте и мой рассказ печальный. Мне много ездить довелось: Казань, Ростов, Москва и Ярославль...
– Отмечу, принц, что вы в безумии своем весьма последовательны. В названьях ваших есть какой-то свой особый ритм: Косань, Рославль, Москва и эта, как же, Хострома...
– Сударыня, в пародии своей вы также соблюдаете определенный ритм. Последуем ему в рассказе. Я рано потерял отца, застреленного убийцей неизвестным в ухо. Мать вышла замуж, конечно же, за брата покойного супруга...
– Я вижу в сем намек.
– Он занял место брата и стал директором бродячего театра. Милейший человек, запуганный коллегами до смерти цитатами из «Гамлета» известного Шекспира.
– Шекспир… Шекспир… Кто муж сей, Озрик, подскажите?
– Известный пъесарь и сонетарь. В Виттенбергском университете метафизических наук граф Ретленд благополучно проучившись, вернулся в Англию безумным от ума. Копьем Бросающим назвавшись, стал пьесы сочинять.
– Шекспир, Шекспир – припоминаю! Что означает по-английски копье свое бросающий Приап.
– Скажите мне, сударыня, на каком вы говорите языке?
– На датском, разумеется, мой принц.
– На датском, стало быть, не на английском?
– Мы – в Дании, не в Англии, милорд.
– Но где же Дания, милейшая суккуба? Вы оторвались от нее в метафоре овеществленной?
– Ну да, она осталась где-то там внизу...
– Ежели в вашей Шарлатании имеется какой-то верх и низ. Вы изъясняетесь на том же самом языке, да будет вам известно, что и я. С английской некоторостью только.
– Ну да, на том же самом датском языке.
– На русском, государыня! На русском!
– Вот подтвержденье вашему безумству, принц. Вам возвратиться нужно к привычному расположению вещей, к нормальному течению событий и причин происхожденью.
– Сударыня, вы философствуете так, как будто в вас сидит Полоний.
– Полоний – моя вторая половина. Я – тело, он – душа.
– Я был изъят из хода нормального событий и вещей происхожденья, но все же не разъят еще настолько, чтоб русского от датского не отличить.
– Поскольку мы заговорили о Полонии, то он появится сейчас.

(Появляется Полоний)

– Мой принц...
– Быть может, я и принц, однако, я не ваш.
– Да, вы – не мой или немой…
– Но не слепой, и вижу то, чего не может быть. Напыщенную птицу в обличье человека.
– Манера ваша говорить, меня прельщает. Но еще более ваше молчанье привлекает. Оно полезно для души и пользу Дании приносит.
– Что ж курица для Дании несет души вашей бескрылой, сэр?
– Таллеры, милорд.
– Но где они? Казна пуста!
– Они истрачены на фейерверк. Народ, он, как ребенок, рад разноцветному огню. Все гармонично, принц. Во всем есть толк и смысл.
– Ослиный, сэр, не так ли?
– Осел – полезное животное.
– Да, вы полезны нам, министры. Что мы без вас? Простое воронье!
– Ну, что за птицу, Гамлет, в сравнение величью своему берете? Ворон?!
– В клетке!
– Вы все о том же, Гамлет. Нет проку никому от ваших слов.
– Разве я произнес какие-то «слова»?
– Да, милорд. Вы сказали: «в клетке».
– Вы ошибаетесь, как всегда. На самом деле слова произносят меня.
– Вы смеетесь над бедным стариком, а я от всей души желаю вам добра.
– Полоний, вам душу заменил камзол.
– Из бархата он у меня.
– Цвета вороньего крыла у вас душа.
– Позолотой добрых дел покрыта чернота.
– Скрыта, сэр, скрыта! Не старайтесь: последними всегда будут мои слова.
– Слова, но не дела. Я готов исполнять любое ваше желание. Зачем же зря ругать беднягу, исполняющего свой долг министра?
– Вы готовы посадить меня в клетку?
– Избави Бог, милорд! В какую клетку?
– Ваших добрых дел, сэр.
– Я – ваш слуга, милорд, покорный.
– Министр также, да?
– Да, финансист, философ…
– Шут и плут! Какую из ролей вам суждено сыграть, любезный шут, в сегодняшнем сюжете?
– Любовника дражайшей королевы и, может быть, отца вашего, любезный принц. Позвольте мне и вас спросить о том, как к нам попал тот самый, кем мните вы себя с недавних пор?
– Должно быть, с перепою.
– Наш Гамлет тоже вечно под шафе. Замечен также кое в чем еще...
– В чем именно, любезный?
– Говорят, вас видели на дереве меж Рози Кранц и Гильди Стерном.
– Ну, знаете ли! Такая интерпретация Гамлета мне не подходит.
– Это не интерпретация, а сплетня, милорд.
– Это не вы, а я вас должен обличать. Полнейшая эклектика у вас в сюжете, господа, и путаница полная притом. У вас не Эльсинор, а настоящий Химероид. Туман не над водой или зубцами башен, а в тронном зале, скажем, и в нем – русалки, нимфы и сирены. Живая нечисть, так сказать.
– Чем вам русалки досадили?
– Другой сюжет, иная тема. Произошло вторжение разнообразнейших идей и настроений, не свойственных Шекспиру в этой пьесе. Я книгу здесь огромную листал. Страницы эдак через три плечо в разрезе обнажилось, а вслед за ним – бедро, щека, затем все прелести открылись красавицы, лежащей в углубленье, вырезанном в книге.
– Офелию частенько можно видеть с книгой. Она надеть одежду забывает иной раз и бродит голая по замку, как...
– Книжный червь...
– Благодарю вас, Озрик, за подсказку.
– Предлагаю новую интерпретацию Офелии. Она была резвушкой, толстушкой, скажем, и простушкой. Как вам нравится ваша новорожденная дочь, Полоний?
– Здесь каждая вторая может дочерью Полония считаться.
– У вас, Полоний, стало быть, за петуха. А жирный боров?

(Появляется король)

– Должно быть, я и есть тот жирный боров?
– Вы знаете конец пьесы?
– Конец пьесы, называемой «Жизнь человека» известен всем...
– Кроме блаженных, сумасшедших и властолюбцев. Они уверены в обратном.
– У нас в Эльсиноре все наоборот.
– Стало быть, вы – король наоборот?
– Я – добрый старый рыцарь, кнехтарь или кнайтер...
– Король на шахматной доске под вечным шахом.
– Может быть.
– Короче, – шут!
– Гамлет, как вы о дяде отзываетесь и об отчиме к тому же?
– Вот этот незнакомый мне мужчина, которого вы собрались отправить во вторую треть, мне – не дядя, а вы, сударыня, – не мать.
– Безумец, кто же я?
– По пьесе – жертва естества, ну, а по мне так – демоница или, быть может, демон даже, мужик бесовский в обличье женском. Суккуб или инкуб.
– Мой милый мальчик, мой костромской безумец, вы – вечный Гамлет, отвечу я на ваш укор.
– Или укол.
– О, да! O, да! О, да!
– Для рифмы «ода» или «ну да».
– Нет рифмы для «ну да».
– Вы, Гамлет, вечный контрапункт для музыки небесных сфер, вы – нарушитель ритмов, разрушитель рифмы. Вы – прорицатель снов, произноситель слов...
– Зачем вы вновь меня опутываете словами, словно сетями? Зачем, спрошу я вас? Зачем?
– Зачем, того никто не знает, а почему, – отвечу. Мы – обреченные на вечное произнесенье слов. Слова, как говорите вы, слова!
– Слишком много патоки в вашей патетике. За словами скрываются мысли, за мыслями – чувства, а за чувствами что?
– Совершенно верно, милый Гамлет. Вопрос важней ответа. Не правда ли, Озрик?
– Орнамент сплетения слов заменяет персидский ковер. Узор без ковра дает ощущенье тепла, подающей надежду руке, проникающей по гладкости кожи в чудеса, в небеса, в никуда.
– Итак, мы вновь возвратились к Офелии.
– Кружным путем.
– Или кружевным.
– Офелия, мой принц, прошу прощенья, наш принц, еще цветок неопыленный.
– Не трогай струны: зазвенят.
– Вы сравниваете мою дочь с мандолиной, по струнам которой прохаживается ваша рука, а я предлагаю уподобить ее цветку, вернее запаху цветка. Она, как дух, субтильна, холодна, нежна...
– И вечно неверна, как занавеска, колеблемая ветром или огонь свечи...
– Или листва...
– Корявого иссохшегося дуба, проросшего сквозь камни Эльсинора...
– Или лиана...
– Которая обвилась вокруг души.
– Как змейка на браслете вокруг руки или ноги...
– Коль скоро мы заговорили о ногах, то не вскарабкаться ли нам повыше?
– Для скромного актера из Хазани вы слишком смелы.
– Я смел по тексту вашей пьесы, в сюжет которой попал незнамо как и за грехи какие.
– Безумье, вот тому вина, ну а безумье – от вина!
– Как часто я сие произносил со сцены! На самом деле никуда я не попал, а просто заигрался до видений. Я много раз входил в хитросплетения игры, но всякий раз благополучно выходил. Сейчас, наверно, я – в больнице, а вы – мои коллеги по несчастью. Вы подыграли мне от скуки. Убито время, все довольны.
– Со временем, милорд, все равно, что с фехтовальщиком невидимым сражаться на рапирах. Он вас уколет в сердце ка-то раз, а вы его ни разу. Ни-ког-да!
– Вы уклоняетесь от разговора о вашей дочери, Полоний.
– Нельзя уклониться от того, чего нет даже в незримом склепе дорожденья, не говоря уже о том другом – загробном.
– Вы прячете Офелию в подземелье, сэр?
– Не прячу, а скрываю, и не в подземелье, а в башне Отсутствия – с зубцами, но без окон и дверей. Она по утрам распевает свои песни.
– Это тот самый будильник, который будит меня по утрам? Сиреновое пение, можно сказать. Я от него прихожу в возбужденье и бросаюсь на фрейлин ее величества, а те ускользают от меня, предпочитая Фортинбраса, тот отдает предпочтенье своим кирасирам, а те – податливым простушкам, кои в свою очередь всякий раз останавливают свой выбор на каком-нибудь прохвосте с балалайкой, прохвосты более склоняются к трактирным красоткам, коих также обожают поэтически настроенные фрейлины, отвергающие домогательства короля, которого обожает наша королева, моя самозваная мать, а тот всем женщинам предпочитает Власть, на коленях которой он любит просиживать свои толстые ягодицы, но деревянный трон – это все же не ляжки наших фрейлин, которых он постоянно щиплет на зло королеве. Круг замкнулся. Все несчастны.
– При дворе герцога Бравадского я встретил как-то существо, быть может, более прекрасное, чем Афродита, явленная перед очами изумленных рыбаков статуей, уловленной сетями. Получасового излияния о ее достоинствах достаточно было для приведения ее в состояние полного блаженства, от которого она стонала и корчилась, словно от соития с невидимым богом любви... тем самым фехтовальщиком... но стоило к ней прикоснуться, как в руке у нее появлялся кинжал.
– Благодарю вас, Озрик, за рассказ. Вы на своем коньке всегда.
– Вернее: как всегда.
– Что для развития сюжета вы сообщите нам еще?
– Должно быть, сейчас появится Офелия и скажет...

(Появляется Офелия с раковиной в руке)

– Играете ли вы на флейте, принц, как раньше?
– Я – нет, на сцене, разве что, а вы, Офелия?
– Я – не Офелия, однако, быть отнятой у самой себя – таков удел наш вечный. Хотя для женщины нет большего, пожалуй, оскорбленья, чем стать иной, какой-то там другой, а не самой собой.
– Не стать, Офелия, сыграть.
– Тем хуже, Озрик, для него. Я вижу Гамлета насквозь, а он – лишь ту, которую создал в своем воображеньи. Он злится на меня за явное несовпаденье с идеалом, а потому пытается задеть нескромными словами. «Разрешите поцеловать вашу раковину, – говорит он мне, – мадмуазель», – а сам от страха в обморок готов упасть, когда ему в ответ: «Которую из трех?» – я тут же предлагаю выбранную им поцеловать при всех. Как обещал.
– Как видите, милорд, невинности вам в Эльсиноре не сыскать. В замке Фортинбраса все фрейлины закованы в железные корсеты. Там стоит поискать. Вначале, впрочем, нужно Норвегию завоевать. Поставим наш летающий замок на крышу Фортинбрасова логова и все его укрепления разрушим: сотрем в порошок.
– Вы удивительный стратег, ваше величество. Только Офелий всех мы также сотрем в порошок.
– Что же нам делать?
– Спросите у Озрика, господа. Он, как я вижу, за словом не лезет в карман.
– На сей раз вы не правы. При всех я лезу к вам в карман и достаю очередную карточку с ответом. Необходимо... зачитываю вслух... заманить Фортинбраса сюда на престол вместе со всем его двором и тем самым Норвегию завоевать. Под видом присоединенья к ним.
– Необходимо только с шахматной доски короля и королеву, а также Гамлета, убрать: пожертвовать ради государственных интересов.
– Замуровать в стены...
– Еще лучше в стенах прорыть коридоры, сделать внутри еще один Эльсинор, подпольный, так сказать.
– Или застенный.
– Ну да, и когда Фортинбрас воссядет на троне и посидит с полчаса, выйти из стен и арестовать.
– Или свести с ума появлением под видом призраков. Целый выводок призраков!
– Лучше всего так и жить в двойнике Эльсинора, а в настоящий заглядывать сквозь щели и упиваться тамошней жизнью, словно в театре. Обитатели Эльсинора будут стараться представиться, словно на сцене, а те, кто ни о чем не знает, новички, скажем, – тех вдвойне и втройне интересней будет созерцать. Пройдут годы, они там все попереженятся, нарожают детей, а те в свою очередь своих и все будут представляться: разыгрывать кто комедию, кто трагедию, а мы за ними будем наблюдать и только изредка вмешиваться в действие, поправлять в нужную сторону развитие сюжета и реплики подсказывать. Какие-нибудь заговорщики обязательно пророют коридоры в стенах нашего нового замка, чтобы наблюдать и за нами. В лабиринте ходов возникнет еще один замок, в стенах которого пророют еще коридоры, и так до бесконечности…