Дорога из Цветов Плоти. Две Тысячи Огней... 23

ДВЕ ТЫСЯЧИ ОГНЕЙ В ТЕМНОТУ 23


(ВАЛЕРИЙ)

Сначала я думал о том, что произошло между Карамелью и Бартеневым. Я твердо решил, что набью ему рожу, если он сделал ей что-то плохое. Но потом я услышал это. Рассказ Бартенева, хотя это сложно было назвать рассказом, он сказал всего несколько слов, но меня они шокировали. Привели в неописуемый ужас. Я не мог в это поверить. Да и почему я вообще должен был ему верить? И я бы не верил, если бы не дальнейшее развитие событий.

Итак, Бартенев взял и заявил, что Карамель убила собственного ребенка восемь лет назад, то есть в две тысячи первом, когда ей было семнадцать лет. Это не укладывалось у меня в голове. Совершенно не укладывалось. Это было немыслимо. Она мне ничего не говорила. Да и сказала бы, даже если бы это было правдой? Навряд ли.

Я мало что знал о ее прошлом. Карамель была скрытная. Если я имени ее не знал настоящего, как бы смешно это не было. То что я тогда мог знать об убийстве ею собственного ребенка? Я вообще не знал, что Карамель рожала. По ее фигуре этого нельзя было сказать. Одним словом, Бартенев меня шокировал ужасно, когда сказал обо всем этом. Зачем он так поступил? Если это и правда, то я не хотел бы ее знать ни за что в жизни. Не хотел разочаровываться в Карамели. Ведь она, по сути, единственное, что у меня оставалось. Но было поздно. Совсем поздно.

«Признайся, ну же», – добавлял масла в огонь разошедшийся Бартенев.

Карамель лежала на земле, делала попытки подняться, но у нее почему-то не выходило. По ее лицу разлилось такое страдание, что у меня едва сердце не оборвалось. Я должен был подойти к ней, помочь, но не решался двинуться с места. Только смотрел. Хотел уже отвернуться, но вдруг Карамель открыла рот, чтобы что-то сказать и я мысленно взмолился:

«Только не говори ничего, пожалуйста, не надо, не говори, прошу тебя».

Но она сказала. Вернее, прокричала слова, которые до сих пор отдаются у меня в голове. Я не хочу их слышать, а они все звучат и звучат. Звучат и звучат.

Карамель резко вскочила, закричала, брызгая слюной, попеременно бросая взгляд обезумевших глаз на меня и Бартенева. Такой хищной я ее еще не видел. Она меня испугала. Своей животностью. Была, словно волчица.

Карамель закричала, а я машинально прикрыл ладонями уши. Но все равно слышал ее слова:

«Да, мать вашу! Я убила этого ребенка! Родила и убила! Этими руками убила! – она продемонстрировала мне грязные руки с поломанными ногтями, подняв их над головой. – Размозжила ему голову камнем! Убила я его! Убила!!!»

Наконец, в воздухе затих звенящий крик Карамели, и опустилась тишина. Мы стояли втроем, глядя друг на друга, и никто не решался сделать какое-нибудь движение или что-то сказать. Даже Бартенев, казалось, пребывал в потрясении.

А потом Карамель стала смеяться. Снова повалилась на землю, заливаясь истерическим хохотом. Смеясь, она извивалась на песке в какой-то агонии. У меня по спине побежали мурашки, смех этот ее был… не знаю… демоническим. Чуть позже он перешел в крик. Я глянул на Бартенева, который тоже следил за действиями Карамели, и он сказал:

«Она безумна. Умом тронулась твоя подстилка, парень. Не сможет она, боюсь, больше творить чудеса с твоим членом. Да и вообще с любым. Для этого нужна ловкость языка, знаешь ли».

«О чем это он?» – подумал я, не уловив смысла в его словах.

Бартенев в последний раз бросил обеспокоенный взгляд на Карамель, которая продолжала кричать и крутиться на земле. Посмотрел на нее, как на самую настоящую дуру. Все ее лицо и волосы были в песке. Затем он вышел из постройки, оставив меня наедине с безумием. Самым настоящим безумием. Вы когда-нибудь видели безумного человека? Истинного безумца? Без тормозов в голове, готового на все, что угодно? В те минуты Карамель создавала именно такое впечатление. Полного сумасшествия.