Осип Маковей. Трудное имя

Священник села Ц. встретил на дороге своего парафиянина, избирателя Игната Воробья, который должен был участвовать в выборах посла в сейм, и, поздоровавшись с ним, начал разговор:

- Ну что, Игнат? Будем голосовать?

- А будем, святой отец, будем, а как же! Почему не голосовать? Голосовать, так уж голосовать!

- Но за нашего кандидата!

- Да уж за нашего! Не иначе! Это в давние времена бывало, мы за чужого барина голосовали, а теперь – нет, теперь уж барин, для тебя плясать не станем, для себя теперь погуляем! А то! правду говорю! О! пошло им с Петрова дня – помещикам! Видно, очень уж к ним подбираются. Точно так! В газетах такое пишут! страх!

- А вы знаете, как наш кандидат зовётся? А то ошибиться нельзя – тут же ваш голос пропадёт!

Воробей махнул рукой позади себя, как крылом:

- Да, что там нашего человека назвать – не шутка! А как же! Это ещё, милости просим, святой отец, как при войске служил, вот была штука старшего назвать! Где-где! А там мы по зубам нахватались! «Генерал фантери - трилери граф Шурым – Бурым», или как иначе, странно так, аж страх берёт! А наш пан[1] обершт[2]: «Эдлер фон Погоняй скотину в хлев!» Мадяр[3] какой-то был, но подписывался больше по-нашему, вот так, как бы я: Игнат Воробей. Выговорить можно.

 Отец парох[4] охотно слушал говорливого крестьянина и слегка усмехался.

- Ну, скажи-ка Игнат, как пишется наш кандидат?

- Кто? Этот адукат[5] с Горденки?

- Да.

- Воконецкий пишется, а по имени Тимофей.

- Вот видите теперь, хозяин, что не знаете! Не Тимофей, а лишь Теофиль, - Теофиль Окуневский.

- А я же как говорю! Тимофей Вокунецкий – разве не так?

- Нет, не так. Приходите вы, Игнат, завтра ко мне, ближе к вечеру, будем учиться, как зовётся наш кандидат. Вы неграмотный, так из записки не вычитаете, как другие. Надо себе в голову вбить, как «Отче наш». Придёте?

- Хорошо! Я приду. Почему не прийти? Слава Иисусу Христу!

- Слава навеки!

На другой день под вечер Игнат Воробей пришёл к священнику. Тот ходил по саду. Оба поздоровались, поговорили минуту о беспрестанных дождях, о малой надежде на хороший урожай, немного о войне на Балканах, - а потом сели себе на лавочку и началась наука.

- Ну, будем учиться! – начал святой отец. – Наш кандидат…

- Сейчас, прошу прощения отца духовного, кандидат это вроде человек, который хочет быть послом?

- Да! Или он сам хочет, или его хотят иметь послом.

- Ага! Ну, хорошо! Так наш кандидат пишется Тимофей?

- Не Тимофей, а лишь Теофиль!

- Это по какому?

- По-нашему. Есть такое имя. Значит: Богу милый!

- Во! Красиво называется! Дай ему Бог здоровья!

- У крестьян такого имени не употребляют: у них всё лишь Степан, Иван, Василий, Игнат, а у господ Теофиль, Владимир, Ярослав…

- Конечно: ис-панская![6] – заметил Воробей.

- Нет, не ис-панская, а так; одни привыкли к таким именам, а другие к таким. Вот мой сосед назвал мальчика так, как в календаре стояло на этот день: Венедикт, а люди в селе, как подхватили: Медведик – и паренёк по сей день Медведик, а не Венедикт. Не привыкли.

- Так ведь и правда странно как-то, - заметил Воробей.

- А ведь святое имя, как и каждое другое. Так и тут: Теофиль! Повторите!

- Те-о-фий!

- Те-о-филь, не – фий!

- Теофиль, - произнёс Воробей гладко. – Ха! ха! чудно как-то.  Ну, да если уж его так окрестили, воля Божья, а нам не до того.

- Учимся дальше! Вот как вы Воробей пишетесь, так наш кандидат пишется Окуневский.

- Воконецкий! Я знаю, не надо учиться, - защищался избиратель. – Я от людей слышал.

- Выходит, плохо слышали и надо нам научиться правильно, не то голос пропадёт. Вы ловили когда-нибудь рыбу?

- Почему нет? Ловил!

- А что есть окунь, знаете?

- Вот те на! Я и не знал бы, что такое окунь?! Да я раз – будет тому уже лет тридцать – так под святые Покрова [7]– такого окуня сцапал, что жид[8] мне целую кварту[9] водки за него дал. А сам с него такой шабас[10] затеял – где там!

- Вот и хорошо! Так наш кандидат называется с начала, как та рыба: Окун-евский.

- Как бы такой острый хребет у него, как у окуня, - пошутил Воробей.

- Повторите, Игнат: Окуневский!

- Да я знаю! Вокуневский!

- Не Во – только лишь Окуневский!

- Разве не всё равно?

- Не всё равно! Могут отменить голос и за такое, если захотят.

- Эк! – удивлялся Воробей.- Окуневский! Окуневский!

- Слава Богу! Теперь надо его уважить, так как он и господин, и доктор, и посол в Вену – то, как позовут вас голосовать, годится сказать так: «Пан доктор Теофиль Окуневский, адвокат из Городенки».

- Так он и людей лечит?

- Нет! Почему так спрашиваете?

- Так вот вы говорите: доктор.

Священник объяснил, что бывают всякие доктора, и хотел бы ещё раз услышать от Воробья целиком имя и титул кандидата.

- Ну, как зовётся?

- Пан Тофель Вокуневский…

- Да ведь не пантофель[11], мил человек! Разве вы не знаете, что есть пантофель!

- Нет!

- Это такая мягкая, удобная обувь на ноги!

Воробей немного испугался, как это услышал.

- Да я ведь… ничего… как бы то я?- защищался он. – Ещё бы в суд не пожаловался!

- Ну, так опустите «пан» и говорите просто: доктор Теофиль Окуневский, адвокат из Городенки.

- Доктор Тимофей Вокуневский, адвокат из Городенки.

- Как Тимофей?

- Нет! – напомнил себе Воробей, но как действительно должен был говорить, забыл.

И он, как малый ученик, застеснялся, и начал себя оправдывать:

- Трудное имя… и не упомнишь… где уж мне до этого?! Тяжело идёт. Я вот тужу, что долину вода заилила, сена не соберу… где моей голове такое зацепить?!

Священник помолчал минуту, потом встал.

- Не расстраивайтесь, - говорит, - Игнат, научимся ещё, как наш кандидат зовётся, и послом выберем его, и сено соберём, и лучше нам будет!

- Дай-то Бог! – вздохнул набожно Воробей.

- А я попрошу Василия Подгородецкого, чтобы он вас научил. Он человек грамотный, так вам скажет.

- Да уже пусть так и будет! – согласился крестьянин.- Странно как-то тот кандидат называется. Тяжело упомнить. Спасибо вам, что вот меня учили. Слава Иисусу Христу!

- Слава навеки!

Вечером отец парох жаловался жене на закостенелые крестьянские головы и на львовских политиков и редакторов, которым и не снится, что в селе надо не раз время тратить на такие пустяки. Кажется им, что хватит дать приказ, что они народ уже совсем приготовили, тем временем, как в селе ты учи не только, почему за своего человека должен голосовать, а ещё и как он зовётся.

Воробей понял уже, что нужно отдать голос за своего кандидата, - выучил – как казалось потом и священнику, и Подгородецкому – имя кандидата, а пришлось при избирательной комиссии, сказал вполне разборчиво: «Доктор Тимофей Вокунецкий», - и его голос пропал.

1913 г.


[1]- пан - помещик, барин, в широком смысле – господин.
[2] – обершт, скорее всего имеется в виду обер-штер-кригс-комиссар,  приблизительно соответствующий нынешнему званию полковник.
[3]- мадяр – венгр, житель Венгрии.
[4]- парох – парафиальный священник, духовный отец парафии.
[5]- искажённое «адвокат».
[6]- многие неграмотные люди в то время, думали, что испанский язык, это такой язык на котором разговаривают паны-господа, т.е. язык господский. Образованные помещики часто говорили чудно,  непонятно и витиевато для слуха крестьян, из-за чего простым людям иногда было вовсе не понять о чём идёт речь, казалось, что они говорят на другом языке.
[7] – Покров Пресвятой Богородицы – 1 октября (14 октября по новому стилю), по преданию в этот день в 910 году, в Валхернском храме было явление Божией Матери.
[8] – слово «жид» в украинском языке не являлось бранным, в западной Украине, например, лишь во второй половине XX в., от него отказались в пользу слова «еврей». В данном случае оно не бранное и не несёт за собой какой-либо негативный подтекст. Ещё в начале XX века на Украине многие питейные заведения содержали евреи.
[9] - в украинских диалектах «кварта» — емкость (кружка или стакан) вмещающая в себя 250 мл., то есть 1/4 литра.
[10] – шабас – «еврейская суббота» - шаббат – в иудаизме: седьмой день недели, в который предписано воздерживаться от работы по религиозным мотивам. Помимо всего прочего в этот день предполагается праздничная трапеза.
[11] – пантофель – pantoufle(фр.)  -  домашняя туфля, тапочек.


Оригинальный текст.


Осип Маковей. Трудне ім’я.

Священик села Ц. стрінув на дорозі свого парохіянина, виборця Гната Воробця, що мав вибирати посла до сойму, і, поздоровавшись з ним, почав розмову:
- Що ж там, Гнате? Будемо голосувати?
- А будемо, прошу отця духовного, будемо аякже! Чому би не голосувати? Як голосувати, то голосувати!
- Але на нашого кандидата!
- Таже на нашого! Не інакше! То давніми часами бувало ми на пана голосували, на чужого, а тепер – нема, панцю, для тебе танцю, ми собі погуляєм! Ая! Правду кажу! О! пішло їм з Петрова дня – панам! Чую, дуже щось до них добираються. Навостро! В газетах таке пишуть! Страх!
- А знаєте ви, як наш кандидат називається? Бо то помилитись не можна – зараз ваш голос пропаде!
Воробець махнув рукою поза себе, як крилом:
- Та що то нашого чоловіка назвати – не штука! Аякже! То ще, прошу ласки отця духовного, як я при війську служив, то була штука назвати старшого! Де-де! Що ми по зубах набралися! «Генерал фантері-трілєрі граф Шурим-Бурим», чи якось інакше, так дивненько, що страх! А наш пан оберт: «Едлєр фон Погоняй воли до логази!» Якийсь мадяр був, але писався більше по-нашому, отак, як би я: Воробець Гнат. Вимовити можна.
Отець парох слухав радо говірливого селянина і усміхався незначно.
- Ну, прецінь, Гнате, як пишеться наш кандидат?
- Хто? Цей адукат з Городенки?
- Так.
- Воконецький пишеться. А на ім’я Тимофій.
- От видите, ґаздо, що не знаєте! Не Тимофій, тільки Теофиль, - Теофіль Окуневський.
- А я же як кажу! Тимофій Вокунецький – хіба не так?
- Ні, не так. Прийдіть ви, Гнате, завтра до мене, так підвечір, то будемо вчитися, як називається наш кандидат. Ви неписьменні, то з письма не вичитаєте, як інші. Треба собі в голову вбити, як «Отче наш». Прийдете?
- Та добре! Я прийду. Чому не прийти? Слава Ісусу Христу!
- Слава навіки!
На другий день підвечір Гнат Воробець прийшов до священика. Той ходив по саду. Оба привіталися, поговорили хвилину про безнастанні дощі, про малу надію на добрі жнива, трохи про війну на Балканах,- а потім сіли собі на лавочку і почалася наука.
- Ну, будемо вчитися! – почав отець парох. – Наш кандидат…
- Зараз, прошу ласки отця духовного, кандидат то ніби чоловік, що хоче бути послом?
- Так! Або він сам хоче, або його хочуть мати послом.
- Ага! Ну, добре! То наш кандидат пишеться Тимофій?
- Не Тимофій, лише Теофіль!
- Се по-якому?
- По-нашому. Є таке ім’я. Значить: Богу милий!
- Ади! То файно називається! Дай йому, Боже, здоровля!
- У селян такого імені не вживають: у них все лише Степан, Іван, Василь, Гнат, - а в панів Теофіль, Володимир, Ярослав…
- Звичайно: з-паньска! – замітив Воробець.
- Ні. Не з-паньска, а так; одні звикли до таких імен, а другі до таких. От мій сусід назвав хлопця так, як в календарі стояло того дня, коли він родився: Венедикт, а люде на селі як підхопили: Медведик – і хлопчисько по нинішній день Медведик, а не Венедикт. Не звикли.
- Та-бо й справді дивно якось, - замітив Воробець.
- А про то святе ім’я, як кожде інше. Так і тут: Теофіль! Повторіть!
- Те-о-фій!
- Те-о-філь, не – фій!
- Теофіль, - вимовив Воробець гладко. – Ха! ха! чудно якось. Ну, та коли вже так його охрестили, воля Божа, а нам не до того.
- Вчімся далі! Як ви Воробець пишетеся, так наш кандидат пишеться Окуневський.
- Воконецький! Я знаю, не треба вчитися, - боронився виборець. – Я чув від людей.
- Отже, зле чули і треба вам навчатися по правді, бо голос пропаде. Ви ловили коли риби?
- Чому ні? Ловив!
- А що є окунь знаєте?
- На! Маєш! Я не знав би, що є окунь?! Та раз я – буде тому вже з тридцять літ – так коло святої Покрови – злапав такого окуня, що жид мені цілу кварту горілки дав за нього! А сам шабаш мав – аж гей!
- Отже, добре! То наш кандидат називається з початку так, як риба: Окун-евський.
- Ніби такий вострий хребет, має, як вокунь, - зажартував Воробець.
- Повторіть, Гнате: Окуневський!
- Та я знаю! Вокуневський!
- Не Во – лиш Окуневський!
- Хіба не все одно?
- Не все одно! Можуть скасувати голос і за таке, як схочуть.
- Ади! – дивувався Воробець. – Окуневський! Окуневський!
- Слава Богу! Тепер випадає йому гонор віддати, бо він і пан, і доктор, і адвокат, і посол до Відня – то, як покличуть вас до голосування, годиться сказати так: «Пан доктор Теофіль Окуневський, адвокат з Городенки».
- То він і людей лічить?
- Ні! Чому так питаєте?
- А от ви кажете: доктор.
Священик пояснив, що бувають всякі доктори, і хотів уже раз почути від Воробця ціле ім’я і титули кандидата.
- Ну, як називається?
- Пан Тофель Вокуневський…
- Але ж не пантофель, чоловіче добрий! Хіба ви не знаєте, що є пантофель!
- Ні.
- Се такий м’який ходак на ноги!
Воробець трохи налякався, як се почув.
- Та я… нічо… де ж би я тоє? – боронився він. – Ще би заскаржив до суду!
- То опустіть «пан» і кажіть просто: доктор Теофіль Окуневський, адвокат з Городенки.
- Доктор Тимофій Вокуневський, адвокат з Городенки.
- Як Тимофій?
- Ні! – нагадав собі Воробець, але, як справді мав казати, забув.
І він, як малий ученик, засоромився, та почав себе оправдувати:
- Трудне ім’я… годі спам’ятати… де мені до того?! Тяжко йде. Я от журюся, що долину вода замулила, сіна не зберу… де моєї голови таке чіпиться?!
Священик помовчав хвилину, потім встав.
- Не журіться, - каже, - Гнате, навчимося ще, як наш кандидат називається, і послом виберемо його, і сіно зберемо, і буде нам ліпше!
- Дай-но, Господоньку! – зітхнув набожно Воробець.
- А я попрошу Василя Підгородецького, аби вас навчив. Він письменний чоловік, то вам скаже.
- Та вже най і так буде! Згодився селянин. – Дивно якось той кандидат називається. Тяжко спам’ятати. Дякую вам, що-сьте мене вчили. Слава Ісусу Христу!
- Слава навіки!
Вечором нарікав отець парох перед жінкою на загвожджені селянські головиі на львівських політиків і редакторів, котрим і не сниться, що на селі треба не раз час тратити на такі дрібниці. Здається Їм, що вистане приказ дати, що вони нарід уже зовсім приготовили, тим часом на селі ти вчи не тільки чому на свого чоловіка маєш голосувати, а ще й як він називається.
Воробець зрозумів уже, що треба дати голос на свого кандидата, - навчився – як здавалося потім і священикові, і Подгородецькому – імені кандидата, а прийшлося при виборчій комісії, сказав цілком виразно: « Доктор Тимофій Вокунецький», - і його голос пропав.