Письма бывшего белогвардейца. Текст 1

...У жёнки моей Марии с детства были две подружки: Мила Яшникова и Таня Петрова. И вместе с ними Ира Хмельнова и Ляля Фурщик, которая после смерти отца вместе с матерью уехала в Тулу (живёт там сейчас одна, сын почему-то отправился в Израиль). Ещё была позднее Валя Хаткевич, но она уехала давным-давно в Подмосковье (в Черноголовку?) и там потерялась.

 Врач Татьяна Сергеевна Петрова по крайней мере дважды спасала жизнь моей матери. Добрая душа… Да вот как интересно Бог сводит людей: её дедушка с бабушкой бежали в Сибирь из Екатеринбурга, как и предки Марии, тогда – в 19-м году. Бабушка умерла там от сыпного тифа в 20-м году, а дед с детьми вернулся домой (впрочем, дом скоро отобрали, поскольку он стоил больше десяти тысяч, а это возбранялось) и умер в 24-м. Звали дедушку Александр Егорович Субботин, а бабушку – Евлампия Осиповна. Причём это была уже вторая его жена. Первую звали так же, но она померла, и Александр поехал по уральским сёлам и снова нашёл себе Евлампию Осиповну.

 Его 14-летний сын Виктор Александрович Субботин тут же, по возвращении в Екатеринбург стал зарабатывать себе на кусок хлеба (к тому времени он успел закончить 3-классную школу, два класса гимназии, потом – два класса школы второй ступени). В начале 20-х годов работал порученцем в совете полковых судей Приуральского военного округа, потом – письмоводителем в Чусоснабарме, кладовщиком на строительстве Кизеловской ГРЭС. И уж с 23-го года – в банковской системе: курьером, делопроизводителем, счетоводом, бухгалтером, кредитным инспектором, начальником кредитного отдела, управляющим отделением. Участвовал в Великой войне, награжден орденами и медалями, в автобиографии написал: "Два раза награжден часами, имею 20 благодарностей в приказах Верховного Главнокомандующего генералиссимуса тов. Сталина". В 47-м году вступил в Коммунистическую партию, а в 52-м кто-то написал донос в областную партийную газету "Уральский рабочий":

 "Субботин В.А., управляющий Октябрьским отделением Госбанка в Свердловске при вступлении в партию скрыл своё происхождение. Его отец – крупный богач г. Екатеринбурга, занимался крупными грузоперевозками, у него ходило более 100 лошадей. Он в бывшем Екатеринбурге по нынешней улице Вайнера владел несколькими домоми, эксплуатировал много рабочих. Обо всём этом Субботин скрыл от партийной организации".

 Субботин В.А. – это дядька Тани Петровой. Как попал к нему этот донос? Точнее – копия, писанная рукой самого Виктора Александровича. Бог весть… Есть ещё рукописная копия справки Новоалексеевского сельсовета: "7. 06. 1952 г. Выдана Первоуральскому (неразборчиво) МГБ в том, что Субботин В.А. 1905 года рождения происходит из семьи кулака. Его отец Субботин Александр Егорович содержал ямскую станцию в деревне Старые Решота до 1906 года. Имели постоянных батраков, например Банников Михаил Гаврилович, Колесов Аверьян и др. Вообще бОльшая часть жителей деревни работали на Субботиных (сейчас в русских деревнях работать вообще не на кого – и они исчезают. – Б.П.).

 В 1907 году Субботин А.Е. выехал в Свердловск (Екатеринбург), где тоже имели ямскую на своих лошадях. В Старых Решотах оставались два дома, в том числе один двухэтажный, что и удостоверяется. Пред. с/с Бурков, секретарь Михрюкова".
 Чуть не весь 52-й год Виктору Александровичу пришлось оправдываться. Сначала писал "Объяснение" секретарю Октябрьского райкома ВКП(б) тов. Векшигоновой А.Н. (9.02.52), потом – в свою парторганизацию:

 "Сообщаю, что мой отец Субботин Александр Егорович до 1907 года находился в хозяйстве своего отца (деда) , который действительно держал ямщину в дер. Старые Решота. В 1907 году отец отделился от хозяйства деда и переехал на постоянное жительство в г. Свердловск (быв. Екатеринбург).

 Мой отец никакой ямщины самостоятельно ни в дер. Ст. Решота, ни в Свердловске не содержал. По приезде в г.Екатеринбург в 1907 году мой отец поступил служить и служил в торговой фирме братьев Второвых. Имущественное положение отца после раздела было таково: имел в собственности один дом, одну лошадь и корову, никаких двух домов в городе он не имел. Что же касается двух домов в дер Ст. Решота, то таковые отцу не принадлежали. Ими владели два его брата Егор Егорович и Тихон Егорович, которые после смерти деда продолжали содержать ямщину в гор. Свердловске. Какое количество лошадей они имели, я не знаю. У них были два дома в Екатеринбурге – по той же улице, где проживал отец (Вайнера).

 При установлении советской власти  отец продолжал служить в советских учреждениях до самой своей смерти, т.е. до 1924 года. Имевшийся у отца дом был национализирован, так как оценка его выражалась в стоимости около 11 тыс руб., а в то время все дома с оценкой свыше 10 тыс. руб. национализировались. Отец из бывшего своего дома не выселялся и жил там до самой смерти. Права голоса мой отец не лишался.

 При моём вступлении в ряды Ленинского комсомола в 1924 году и позднее при чистке рядов комсомола этот вопрос, т.е. путанье моего отца с его братьями был проверен и обсуждаем комсомольской организацией. И это не подтвердилось, что мой отец держал ямщину, и я был принят в комсомол, а также чистку прошёл без замечаний.
 Вот всё, что я помню и знаю. В.Субботин. 9.09.52 г."

 Ах, если бы знал доносчик некоторые ещё более "ужасные" обстоятельства… Старший брат Виктора Субботин Фёдор Александрович дрался с красными в Белой армии, а потом бежал в китайский Харбин и в Америку. Правда, в 20-е годы он переписывался с сёстрами, жившими в Екатеринбурге-Свердловске, а потом (уже после оттепели 56-го года) возобновил переписку. Таня Петрова в 90-е годы путешествовала в Америку, к его детям, и там добыла такой документ:

 КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ
 из послужного списка подпоручика 25-го Екатеринбургскаго адмирала Колчака полка горных стрелков
 СУББОТИНА Фёдора Александровича
 Родился 28 февраля 1898 г., из граждан Екатеринбурга, окончил в 1915 г. Екатеринбургскую мужскую гимназию. Студент Петроградскаго политехнического института. Окончил ускоренный курс военного времени в Павловском военном училище.

 ПРОХОЖДЕНИЕ СЛУЖБЫ
 4 мая 1917 г. на правах вольноопределяющегося вступил юнкером в Павловское военное училище. Первого сентября произведен в прапорщики приказом по Армии и Флоту. 16 августа прибыл для службы в 149 пехотный запасный полк, 18 авг. назначен офицером (младшим) учебной команды. 24 декабря после захвата власти большевиками сам демобилизовался. 27 июля 1918 г. по занятии (белой армией) Екатеринбурга вступил добровольцем в Первую офицерскую роту. 7 августа назначен младшим офицером студенческой роты, 9 августа отбыл на фронт. 17 сентября офицерская, студенческая и добровольческая роты сведены в 25-й Екатеринбургский адмирала Колчака полк горных стрелков. 21 октября за отличие в боях против большевиков произведен в чин подпоручика. 21 ноября назначен командиром 6-й роты, 19 февраля 1919 г. эвакуирован с фронта по болезни, комиссией врачей эвакуационного госпиталя в Екатеринбурге уволен со службы. 11 августа вновь поступил на военную службу в подчинение поручика Голубева, состоявшего в распоряжении Верховного правителя, и исполнял обязанности коменданта поезда "Помощь армии" имени Верховного правителя. 15 марта 1920 г. после захвата власти политическим центром в г. Иркутске отбыл в Харбин, где комиссией врачей госпиталя охранной стражи уволен от службы.

 БЫТНОСТЬ в ПОХОДАХ и БОЯХ
 1917 года 3-го и 5-го июля в составе юнкеров Павловскаго военного училища участвовал в подавлении 1-го возстания  большевиков в г. Петрограде.
 С 9-го августа 1918 г. по 19-е февраля 1919 года – в боях и походах против большевиков в составе армии Адмирала Колчака.

 В августе 1964 года он написал сестре своей Александре Александровне Субботиной, матери Тани:
 "Дорогая сестра Шура, не хватает слов выразить, насколько я благодарен тебе за твоё письмо. Вот уже две недели я читаю и перечитываю его. Я ведь не знал никаких подробностей вашей жизни. Вот уже 30 лет с тех пор, как я получил письмо от вас в 1934 году, писанное Маней. С тех пор переписка прекратилась.

 Как ты, Шурочка, права, что мы почти не знаем друг друга. Мы разстались в 1920 году. Меня после воспаления легких отправили в Иркутск. Перед моими глазами жива сцен последнего прощания: папа, мамочка, Вася и все вы. Я до сих пор вижу, как сестра Лёля (она была такая тихая) стояла у двери и молча плакала. Ей было 12 лет, а тебе 11 в то время. Разлука была такая окончательная. Ваша жизнь и моя так окончательно отделились. Будучи теперь в отставке – больше времени думать и вспоминать прошлое, как бы мысленно снова пережить.

 Жизнь прожить – не поле перейти. И вам всем, особенно тебе, Шура, выпали на долю и радости, и горести. Очень хотелось бы знать больше о твоем сыне Борисе. Мы не вполне поняли, что случилось. Ты пишешь, что живёшь надеждой его встретить. (Борис ушёл один в поход на Уральский Север – и не вернулся больше никогда. – Б.С.)
 Приятно знать, что ты не одна, т. к. Таня ещё с тобой. Это должно скрасить твою теперешнюю жизнь.

 Теперь знаю, что жизнь у Мани хорошая – муж, взрослые и женатые дети и внучата. Печально, что Лёля потеряла мужа и вдовствует, как и в твоём случае. Опять же её дочь Люба с нею и на хорошей дороге – в недалёком будущем. Надеюсь, что Маня и Лёля мне напишут о себе. Я даже не знаю их замужних фамилий, а также и твоей. Судя по адресу, ты носишь нашу фамилию.

 (Виктор Александрович так описал своих сестёр в анкете: "Сестра Лундина Мария Александровна, родилась в 1904 г., дер. Ст. Решёта. Сейчас не работает, адрес: Свердловск, Втузгородок, 2-й профессорский корпус…
 Сестра Леликова Ольга Александровна, родилась в !907 г., г. Екатеринбург. Рабочая парфюмерной фабрики.
 Сестра Субботина Александра Александровна, родилась в 1909 г., г.Екатеринбург. Врач 1-й горбольницы".)

 Вот уже 44 года с тех пор, как судьба нас разделила. Я в Америке с 1923 года, т.е. 41 год. Мы все за это время стали американцами в полном смысле. Не могло быть иначе. Только в глубине души я до сих пор русский. Приехавши сюда я ни в каких организациях не состоял, т.к. они были полны интриг, а я не хотел ни словом, ни делом быть против моей родины и народа. Все силы пошли на стройку моей жизни в новой стране. Мои дети с школьного возраста почти перестали говорить по-русски, да и мой язык "поистоптался" немножко. Я перевёл и послал детям твоё письмо, чтобы они знали о своих родных в СССР.

 Вот уже 11 лет с лишним по смерти Любы – матери моих детей, моей незабвенной жены. Она, как и я, была за всё русское – и не дружила с беженцами, и не любила интриг.
 Девять лет тому назад я женился. Моя жена – американка, уроженка штата Пенсильвания. Наш брак очень счастливый. Мои дети, невестки-американки и внучата её очень любят. С нами живёт её мать-инвалид. Ей 83 года, у неё был апоплексический удар 5 лет тому назад и несколько сердечных припадков с тех пор, но она немножко ходит – от дивана до стола, до кровати, до уборной. Мы не можем её оставить больше чем на 2-3 часа.

 Хотя капиталов у нас нет, мы всё же смогли выстроить себе очень хороший дом (с квартиркой для тёщи) в очень живописной местности – в горах на высоте 3000 футов. Чудные огромные деревья: сосна, кедр, дуб и другие породы – от двух до трёх футов в диаметре. Жена и я любим работать на воздухе, и наша усадьба теперь выглядит, как парк. Здоровье, как я и писал, в хорошем состоянии. Жене моей 58 лет, а мне – 66.
 Шурочка, если у тебя будет желание писать, напиши, сколько лет было мамочке, когда она умерла – и папе. Напиши о других Субботиных, о сыне Васи – Борисе, который был лётчиком, о семье Тони Аржанниковой, нашей самой старшей сестры, да и вообще о родных, которые живы.

 Передай привет всем, кто меня немножко помнит. А главное, не грусти, найди силы жить полной жизнью – во имя тех, которые нас навсегда покинули.
 С большой любовью брат Федя".

 Это август 1964 года. А в мае было такое письмо:
 "Дорогие сёстры Маня, Лёля, Шура, получил грустную весть о смерти дорогого и незабвенного брата Вити. Вот уже больше 30 лет как мы не были в переписке. Сколько грустных и безпомощных мыслей… Какая у нас всех была молодость и какая чудная и крепкая была наша семья. Тяжело на душе. Я так и не знаю, какова была жизнь Вити, каким он был взрослым человеком, была ли у него семья, дети. Долго ли он страдал от последней болезни. Я также почти ничего не знаю о вас… Галина Николаевна мне писала, что Шура – доктор и что она потеряла мужа несколько лет тому назад. Это всё, что я знаю.

 Вкратце о себе, о сыновьях. Борис старший, ему 37 лет, доктор наук по электронике. У него двое детей: Марк девяти лет и Кира – семи. Виктору – он был назван в честь незабвенного Вити – 32 года. Он гражданский инженер. У него трое детей: Эрик восьми лет, Сюзан – шести и Ранди – 1 год. Я их всех вижу два или три раза в год. Мы живём вдали от суеты в горах Сьерра-Невада – 150 миль от Сан-Франциско.
 Не знаю, кто из вас получит (и получите ли) это письмо.
 С глубокой скорбью о Вите и любовью к вам ваш брат".

 Виктор не мог писать ему в Америку. Его бы как-нибудь наказали. Изнали из партии, с работы? Наверное… Во всяком случае, он писал в автобиографии (14.12.53 г.): "Под судом и следствием не был. Был за границей (Польша-Германия, 1944-45 гг.) в составе действующей армиии. Родственников, лишенных избирательных прав, судимых и репрессированных не имею, также НЕ ИМЕЮ И ЗА ГРАНИЦЕЙ. Во время Отечественной войны родственников на оккупированной немцами территории не было, также не были в плену и в окружении. Семейное положение: женат, жена Панькова Татьяна Павловна работает ст. экономистом в Металлургавтоматике, родственников не имеет. Детей нет".

 А в остальном… Примерно тогда же (18.12. 53 г.) он получил характеристику в своей парторганизации: "Работу Госбанка знает хорошо, глубоко изучает финансово-экономическое состояние промышленных предприятий и хозяйственных организаций, находящихся на обслуживании в Октябрьском отделении Госбанка.
 Вместе с партийной организацией проводит в жизнь коллектива постановления партии и правительства СССР.
 Политически грамотный и систематически работает над повышением политического уровня путём посещения экономического семинара при Райкоме. Аккуратно выполняет партийные поручения".

 Конечно, если уж проблемой социального происхождения его отца занимались местные представители Министерства госбезопасности, то брат за границей, да ещё бывший белогвардеец… Страшно подумать. Фёдор там у себя в Америке правильно понимал положение, а потому и не писал 30 лет – до 1956 года:

 "6-го февраля 1956 г. Мои родные сёстры, я даже не знаю, в чьи дорогие руки придёт это письмо. Только сегодня получил первую весть, что вы, мои сёстры, живы. К сожалению, Галя (дочь Коли Логинова) не упоминает о Вите. Она написала, что Васи и Коли в живых уже нет. Было очень грустно узнать об этом.

 Много воды утекло за эти годы. Были смутные времена: мировая война – и всё как-то смешалось. Я не знал, кому и куда писать. И, может быть по глупости, боялся повредить, если бы стал разыскивать. Я вас всех преданно и глубоко люблю, но жизнь так сложилась, что мы, наверное, навеки разделены".

 Печаль невыносимая: навеки разделены… Помяни, Господи, всех скорбящих в разлуке. Они так и не увиделись никогда.

 Я немножко знал мать Тани Александру Александровну, милую седую женщину, рано потерявшую мужа и сына. Каждый год мы приходили 15 июня к Тане на день рождения… Подружки вспоминали свою раннюю молодость. Вспоминали, как в 56-м отправились в Сысерть готовиться к экзаменам в институт. Как валяли дурака, катались на лодке, ныряли, плавали… Жили в частном домике у какой-то бабушки. Потом приехала мама Ляли Фурщик и увезла её в город – из-под "тлетворного влияния" Маши и Тани. Кстати, где-то там выяснилось, что матери Маши и Тани когда-то учились в одной и той же школе на берегу Исети, за дендрарием. Этот красно-кирпичный дом там до сих пор стоит – пока что его почему-то не сожгли и не разрушили наши хозяева жизни. Я там ходил-прогуливался иногда вместе с внучкой.

(Окончание следует.)