Глава VI

Хрустнув, ветка сломалась. Мелисса досадливо отшвырнула её в сторону и принялась за другую. Ветер гнал над дорогой поземку, струящимися змейками огибающую копыта чалого. Конь относился к происходящему философски – меланхолично стриг ушами и не обращал на окружающий пейзаж ровным счетом никакого внимания. Сидящая в седле Мелисса была похожа на нахохлившегося воробушка и позой и выражением лица. Откровенно говоря, выражение было недоброе.

Брошенной в снег золотой ниткой совсем рядом поблескивала Граница. Мелисса уже дважды спешивалась, подолгу ходил вдоль неё, стояла, тоскливо глядя на такие близкие и такие далекие дымки деревни, маячивший чуть ближе горизонта.

… Из-за поворота, в полудреме покачиваясь в седле, показался паренек в мятой монашеской рясе. Тощая кобылка под ним переставляла ноги с явной неохотой, но останавливаться не спешила – в руках монашка по струнке вытянулся тонкий хлыст.

- Добрый человек! – Мелисса выехала на дорогу. – Помоги, добрый человек…

Монашек вздрогнул, вскинул на лесную сонные глаза. Глаза были большие, томные, как  у теленка. Кончик носа и уши у монашка смешно покраснели от холода.

- А? Что? Куда помочь?

- Выведи на дорогу, добрый человек. Видишь – самой не переступить.

На дне сонных глаз заворочались смутные отголоски мыслей. Монашек почесал затылок, окинул Мелиссу задумчивым взглядом… Недоуменно уставился на босые ступни, стоящие в стременах. Лицо просветлело радостным детским пониманием.

- Да ты что же, погань лесная?

Мелисса удивленно поперхнулась, чалый попятился. Монашек назидательно потер нос и выпрямился в седле.

- Ну, отвечай. Из лесных ты?

- Да, - растерялась Мелисса.

Монашек поднял палец, набрал в грудь побольше воздуха… передумал, сложил пальцы во всем известную фигуру, продемонстрировал лесной.

- Накося, выкуси! Знаю я, что вы за непотребства творите! Болезни вздумала наслать? Вон с дороги!

Потрясенная Мелисса послушно отошла к обочине. Гордый своими аналитическими способностями монашек неторопливо пересек Границу и, вытянув кобылу хлыстиком поперек крупа, галопом припустил к деревне.

- Ах ты сын собачий! – наконец опомнилась Мелисса и бесполезно уже закричала вслед пареньку. – Да что б  твоя кляча все ноги себе переломала!

***

К исходу четвертого часа Мелисса поймала себя на крамольной мысли, что от такого и до убийства недалеко. Монашек стал последней каплей, переполнившей, прямо скажем, и без того неглубокую чашу мелиссиного терпения. Дорога же, как на зло, пустовала. Зло ударив себя по бедру Мелисса пустила было чалого быстрой рысью прямо к Границе, но в самый последний момент резко натянула поводья. Чалый недовольно заплясал на месте.

- Да что же это такое! – в сердцах воскликнула лесная.

В этот момент небо наконец решило над ней смилостивиться. Раздался скрип тележных колес, и мелиссиному взгляду предстала полупустая, грубо сколоченная телега, запряженная упитанной, серой в яблоках лошадью. На козлах восседал крестьянского вида мужик, до бровей закутанный в пуховый, бесформенного вида платок. В телеге негромко побряцывали пустые горшки и крынки. Сидящая на борту телеги девочка лет двенадцати легкомысленно болтала ногами, отбросив с густых каштановых волос капюшон, а заодно и платок. Со своего места Мелисса видела ещё и полулежащую у противоположенного борта женщину, прижимающую к груди узелок с вещами.

К огромному невезению несчастных путников мелиссина злость за истекшие четыре часа никуда не делась.
Резко пнув чалого пятками Мелисса преградила телеге дорогу. Мужик вопросительно поднял на неё глаза.

- Переводи через Границу, - сквозь зубы бросила лесная.
Глаза мужика изумленно округлились.

- Да вы… Что же это.. Граница? Вы что же…

- Переводи! Кому перечишь, рвань? – подхваченное у Рейны выражение само сорвалось с языка.

- Беги, Милуша, - слабо раздалось от телеги. Перепуганной мышью мелькнула перед мордой лошади спрыгнувшая с борта девочка.

- Стоять! – рявкнула Мелисса. Извернулась в седле, ухватила девочку за шиворот. От рывка больно хрустнуло плечо, спину обожгло вдоль шрама. Девочка тонко, по крысиному заверещала.

- А ну цыц, - спокойно, но как-то на столько странно, что даже чалый всхрапнул изумленно произнесла лесная. Удивительное дело, но это подействовало. Девочка продолжала всхлипывать, но теперь уже молча. Женщина в телеге села, и теперь смотрела на Мелиссу полными ужаса глазами. Лицо у неё было нездорового землистого оттенка, губы потрескались.

- Не тронь, - становясь по цвету сходным с окружающим пейзажем прошептал мужичок. – Дочку… Дочку не тронь. Помилуйте, Боги…

Остывая, Мелисса швырнула ему поводья.

- Переводи.

Дрожащими руками их поймав, мужик на заплетающихся ногах пересек Границу. Мелисса привычно напряглась в ожидании удара, но откуда ему было взяться? Девочка дернулась, выворачиваясь из держащей ворот руки, бросилась к женщине и расплакалась.  Злость медленно и уверенно куда-то испарялась.

- Иди.

Мужик тут же сломя голову бросился обратно к телеге. Не оглядываясь, Мелисса поехала вперед – туда, где поднимались к небу белые дымки деревни.

***

… Мелиссе нужна была обувь. Строго говоря, куда проще было бы избавиться от коня, но Мелисса скорее удавилась бы, чем согласилась это делать. Мысль об обуви обнаружила себя днем, сразу после случая с телегой.  И монашком. Ибо как деревня встречала её наглухо закрытыми дверями и ставнями, и ражим детиной с вилами на перевес. Пришлось ехать в обход, поминутно оглядываясь.

Следующая деревенька показалась относительно скоро, и деревенькой могла называться с некоторой натяжкой – пять дворов, в ряд выстроившихся по низкому берегу медлительной речушки напоминали скорее временное, чем постоянное жилище. Однако кто-то в ней все-таки жил. Хрипло, недовольно и не ко времени прокричал петух, плеснуло ведро, слишком резко опущенное в колодец, забрехала собака. Мелисса спешилась, набросила поводья на сучок ели и крадучись стала приближаться к ближайшему забору.

… Нет, в деревне все-таки жили, и жили постоянно. Иначе не стали бы заводить ни свиней, ни коров, не запасались бы сеном (интересно, где они его берут, в глухом-то лесу?), которым отчетливо и пряно пах морозный воздух.
Во дворе дома, по уши утонув в пушистом сугробе, сидел ребенок. Сосредоточенно зачерпывал горстями рыхлый снег и так же сосредоточенно сыпал его на голову огромной лохматой псине, лежавшей тут же, рядом.  Псина реагировала сонно и заторможено – трясла кудлатой башкой, вяло помахивала хвостом и изредка перехватывала детскую ручку, не кусая, в прочем, а лишь осторожно беря в пасть.

Мелисса огляделась и осторожно опустилась на колени. Закрыла глаза.

На месте деревни могла бы стоять речная пристань – Мелисса, парящая над крышами домов, видит едва ли не очертания затонувших мостков и причалов под хрустким льдом у берега. В лодочный сарай у берега загнаны на долгую зимнюю стоянку десяток плоскодонок и одна довольно крупная парусная лодка. Мост через рек перекинут словно на скорую руку – без перил, четыре бревна переброшены от одного берега к другому соединены поперек обломками досок. А за рекой, за узкой полосой разлапистых лиственниц виднеются квадраты засыпанных снегом полей.

Мелисса возвращается в деревню. Действительно, пять дворов, в каждом – собаки на цепи, словно соседи друг другу не доверяют. А может, просто потому, что «так принято». В крайнем дворе радостно треплет за уши псину ребенок, а в соседнем вдруг хлопает дверь, и во двор высыпают пятеро человек, кажется, семейная пара с детьми. Старшему ребенку около пятнадцати, младшему – едва ли три-четыре года. Мелисса опускается ниже, к самой земле, мимо них проскальзывает в сени, а оттуда – в избу. Там пусто и тихо. Спит на лавке кошка. Обстановка небогатая, но опрятная.
 
Отлично.

Лесная закрывает лицо и возвращается.

… Теперь было намного легче – Мелисса позволила себе долго сидеть с закрытыми глазами, мгновение за мгновением осознавая себя именно как себя. Поежилась, уже машинально повела плечами… Открыла наконец глаза, томительных пол минуты щурясь от обилия света и снова перевела взгляд на деревню.

Семьи во дворе уже не было – пять фигурок со смешками удалялись вдоль берега – благо, в противоположенную Мелиссе сторону.

Выждав после их ухода около получаса лесная со стороны реки прокралась к дому. С оглядкой обошла, прижимаясь к стене и нырнула в сени.

Внутри было темно и душно. Прикрыв за собой дверь Мелисса не глядя направилась к сундукам с одеждой, поспешно выбрасывая содержимое на пол. На улице лениво забрехала собака…

***

- Ну, кто смелый? Подходите! – зло выкрикнула лесная. Непривычная одежда стесняла движения, но не мешала им. Отбросив назад распущенные волосы Мелисса по-собачьи скалилась, сутуля спину и недобро глядя на окруживших её людей. Людей, прямо сказать, было не так уж немного. Взрослых, разменявших третий десяток мужчин из двух десятков было всего шестеро, но и насчет хмурых, держащих на перевес рогатины баб Мелисса особых иллюзий не питала. Такие забьют не глядя, особенно – защищая свое.

Вперед выступил высокий и широкоплечий мужчина. Не смотря на некую одутловатость лица он был довольно красив, и светлые волосы стриг на городской манер коротко.

- Ну подошел. Верни вещи, девка, по добру верни, и на своих ногах уйдешь. – спокойно и хмуро произнес он.

- А не верну? – тоже успокаиваясь, но не теряя бдительности спросила лесная.

- Не вернешь – силой отнимем. А сама подо льдом будешь с рыбами в салочки играть, у нас  сворами разговор короткий.

- С рыбами, значит, - задумчиво протянула лесная. – В салочки…

Мелисса видела – в ней не признают лесной крови. Считают просто чокнутой девкой, которая зачем-то решилась на кражу средь бела дня. А значит…

Мелисса отступила на шаг, закрыла глаза, глубоко вздохнула и – позвала…

***

Мельрику из Рокшан было двенадцать лет. Был он высок, жилист и кареглаз, на мир смотрел скептически и в будущем собирался пойти по стопам отца – то есть торговать рыбой. Мечты тихо-мирно ползли к своему исполнению и меняться не собирались... До этого дня.

***

Мельрик тоскливо поглядел на неподвижный поплавок и решил, что на сегодня с него хватит. Пальцы в теплых рукавицах замерзли и занемели, а нос скорее всего сейчас по цвету больше походил на парадную красную рубаху. И при всем при этом в ивовой, с высокими краями плетенке вяло шевелила хвостом всего одна рыбешка, да и та размером всего-то с ладонь. Для порядка посидев над прорубью ещё пару минут Мельрик смотал удочку, подхватил плетенку и направился в сторону деревни.
Неладное он заметил только тогда, когда невесть откуда взявшийся ветер начал уже целенаправленно трепать и без того не очень-то расчесанные волосы и шариться под непредусмотрительно распахнутым кожухом. Мельрик поставил плетенку на землю, попытался застегнуть кожух не снимая рукавиц…

Ветер с дребезжащим шорохом погнал плетенку прочь, вдоль по улице. Одновременно с тем, как Мельрик заметил сей вопиющий факт откуда-то сзади раздался сначала глухой мужской вскрик, а затем – оглушительный женский визг.

Мельрик обернулся и застыл с открытым ртом, только сейчас увидев, что внутри полукруга, образованного односельчанами, кто-то стоит. На цыпочках, вдоль забора, мальчик подобрался поближе.

… Стоящее внутри круга существо не могло быть человеком. Существо было похоже на молодую девушку с черными глазами, черными же волосами и неправдоподобно белой кожей. По лицу и раскинутым крестом рукам блуждали, все время меняясь, серебряные узоры. Одета она была по-мужски, и вся казалась прозрачной, сотканной словно из воздуха.

Около ног существа кто-то лежал.

Темный вихрастый затылок показался Мельрику знакомым и мальчик изо всех сил старался вспомнить – откуда. Девушка опустила руки и отчетливо произнесла:

- Вы за мной не пойдете.

Ветер стих. Пошатываясь, точно пьяная, девушка побрела прочь. Мельрик вглядывался в затылок лежащего на земле человека. Что-то невообразимо-знакомое было в этом затылке –вихрастом, с родинкой чуть ниже линии роста волос…

Родинкой?

- Дядя? – успел выговорить Мельрик и впервые в жизни потерял сознание.

***

Шатаясь словно в пьяном дурмане, Мелисса добрела до того места, где оставила коня. Неверными руками попыталась снять поводья с сучка, долго, тупо смотрела на них, словно пытаясь вспомнить, что с ними делать.  Попыталась вскарабкаться (иначе и не скажешь) в седло, но рука соскользнула и лесная долго сидела на земле, пытаясь заставить себя подняться. Чалый, умничка, видя бесплотные попытки хозяйки хотя бы принять вертикальное положение, фыркнув, опустился на колени, резко облегчая Мелиссе задачу. Лесная кое-как забралась в седло, конь рывком поднялся на ноги. Несколько минут понадобилось на то, что бы нашарить стремена.

Мелисса вяло пнула коня пятками и закрыла глаза, оставляя за чалым право самому выбирать дорогу. Ветер, совсем недавно мечущийся в жилах вместо крови, ушел мгновенно, забрав с собой до крупицы все, даже резервные силы. Мелисса вообще с трудом понимала, как ещё держится – на ногах, в седле, в сознании… Слиянию с чистой стихией её не учили никогда, все просили отца повременить – мол, пусть девочка научится хотя бы нормально слышать лес. Мелисса отчетливо помнила подслушанный разговор отца с Полынью – единственной на памяти девушки лесной, чьи волосы были не темными, а серебристыми, как и листья того растения, чье имя она взяла.

«Пойми, Клён, говорила тогда Полынь. – Она едва слышит, на слияние с землей тратит не меньше двух минут, и потом ещё столько же, что бы прийти в себя. Да, она хорошо слышит птиц, но птицы нам не помощники… Я не позволю ей сливаться со стихиями ещё не меньше двух лет, а то и того больше, или она просто погибнет.»

«Кто я такая? – думала Мелисса сквозь одуряющую слабость. – Кто? Даже слушать толком не умею. И жива же. Жива. Не ученая, не оберегаемая – жива… Ты ошиблась, Полынь, ты…»

По глазам резануло острым, как бритва, слепящим золотом. Мелисса вскрикнула и упала на землю. Но прежде, чем потерять сознание, она ещё успела увидеть, как тусклым золотым отблеском сверкнула на снегу тонкая, как волос, нить Границы.

***

Стоит заметить, что Кай, гонец, младшим князем был так же номинально, как Легран – пятым княжеством. Для всех было очевидным как то, что Легран по сути провинция Корлона, так и то, что Кай Легрнаский является единственным законным наследником княжеского престола. Другое дело, что князем он становиться отчаянно не желал.

За глаза его при дворе величали Арлекином. Сам он предпочитал короткое и емкое «Гонец», как рано или поздно начинали называть его все, кто разделил с ним дорогу. Седеть он начал рано, в семнадцать лет в русых волосах появились первые серебряные нити, а к двадцати трем годам мир наградил его совершенно седыми висками. Внешность у него была слишком приметная, что бы где бы то ни было скрыться, остаться незамеченным, но ему удавалось. Никто и никогда не узнавал в случайном попутчике странноватого князя по прозвищу Арлекин.

***

Распрощавшись с Охотником, Гонец долго сидел у догорающего костра, глядя на переливчато-алые угли.  Лесная все не возвращалась, но это его пока не беспокоило – мало ли что могло задержать в пути раненых…

Не сказать, что бы он так уж равнодушно относился к лесной или к Эдвину. Просто давным-давно приучил себя к мысли, что любые эмоции подождут, если есть дело. Дело красноречиво шуршало в надетой через плечо сухарке, и, как всегда, отличалось крайней неотложностью. И неотложностью того уровня, что он даже собирался нанять было лесную – лишь половина бумаг должна была плотно и навеки осесть в Арне.

Время  шло, лесная не появлялась. От погасшего костра поднимался влажный, пахнущий золой дымок. Подумав, Гонец наскоро закидал костровище снегом и поехал в сторону леса.

Как выяснилось, зря.

- Вот-те на… - задумчиво протянул он спустя некоторое время и разглядывая снег. Снег был как снег, за вычетом крошечной детали: ничьих следов на нем не было. За то в изобилии наблюдались розоватые и красные пятна крови, уже почти выцветшие, и видимые каким-то чудом. Гонец огляделся, думая, от чего такое могло произойти. Не по воздуху же они летели?

В конечном итоге вывод напрашивался только один: лесная. Видать, смогла их найти и увела.
 
Гонец снова сел было в седло, но, стоило ему оглядеться, едва продавил желание спешиться обратно. Ямки и впадины, которые он принял за естественные неровности, выстраивались в подозрительно правильном порядке. Одинокий луч солнца бросил на впадины тень, и Гонец вздрогнул.

Это и были следы – затертые, почти полностью засыпанные снегом, но следы. Гонец проехал вдоль цепочки широких борозд несколько десятков метров и понял, что теперь не понимает вообще ничего.

Эту поляну вытоптали на славу. Гонец насчитал примерно с десяток конных, которые несколько раз объезжали поляну, потом разделились (две одиноких цепочки по широкой дуге уходили куда-то в сторону болот) а затем синхронно сворачивали к югу, на Арну.

Гонец свесился с седла, до боли в глазах вглядываясь в следы.  С мерным шуршанием где-то осыпался с веток снег. Мужчина насторожился.

Нет, показалось.

- Черт-те что, - задумчиво протянул он, разворачивая коня. До ближайшего приграничного форта, как он помнил, ближе было через те самые буреломы, по которым так не хотела идти лесная. И верно – с обозами, конные, они бы там застряли, а вот если идти пешим и вести лошадь в поводу…

К своему вящему стыду откуда перед мордой лошади вдруг возник алебардир Гонец так и не понял. Впрочем, солдат вел себя довольно спокойно – алебардой размахивать не спешил, стоял спокойно, опираясь на отполированное ладонями древко.

Гонец вопросительно склонил голову.

- Я могу вам чем-то помочь?

- Разве что сказать, что вы здесь делаете.

Гонец пожал плечами и закатал правый рукав. Чуть выше локтя руку охватывала тонкая вязь татуировки – остролист и соколиное перо. Солдат кивнул и махнул рукой. Из леса тут же появилось ещё около десятка легковооруженных человек. Почти все – мечники, ещё один алебардир, трое копейщиков. Один щеголял с глефой, с показной небрежностью держа её параллельно земле.

«Хороша, - мимоходом подумал Гонец. – Но лезвие коротковато, у Охотника понадежней будет…»

- Прошу прощения, господин, - солдат выпрямился, глядя на Гонца. -  Слишком много швали нынче возле границы бродит. Так куда, говорите, путь держите?

- Я пока не говорил, - С улыбкой ответил Гонец. – Впрочем, тайны в этом нет – меня ждет Его Величество Асгир Твардек, в чьи цвета вы одеты.

- Что ж, тогда я считаю своим долгом пригласить вас в наш лагерь. Здесь недалеко, да и вам по дороге.
Гонец задумался. А почему бы и нет? Может, удастся что-то разузнать об Эдвине…

- Не откажусь, уважаемый. Ведите, что ли.

***

В том, что он окажется именно в том самом лагере, Гонец не сомневался. И, как водится, оказался прав. Сам того не зная, он, как и Мелисса, с сожалением понял, что, возьми они левее или правее, у них могли бы быть шансы. Как и Мелисса он вдруг поймал себя на том, что шарит глазами по земле в поисках следов недавней бойни…

- Милостивые Боги, не врут ли мне мои глаза? – раздался слева изумленный возглас. – Гонец, ты? Да ещё и в наших краях!

Подошедшему не было ещё и тридцати. Немного кукольную красоту его лица компенсировала воинственная щеточка усов над верхней губой и шрам-полумесяц на левой щеке. Темные, неопределенного цвета глаза обрамляли по-девичьи густые ресницы. Лицо Гонца расцвело в улыбке.

- Жак, дружище! Сколько зим, сколько лет!

Мужчины обнялись. Жак махнул рукой солдатам.

- Свободны, господа! За этого человека я могу поручиться собственной головой!

Те кивнули, и нестройной уже толпой направились к кострам. Жак встал, уперев руки в бока, и критически оглядел Гонца.

- Однако, друг, ты совершеннейшее не изменился! Отказ от престола сильно облегчает жизнь, а?

Гонец рассмеялся.

- Так я и знал, что ты не сможешь выдать тайну иначе, чем в полный голос в людном месте! Да, я наконец-то покончил с формальностями. Пригласишь ты меня наконец в шатер или нет?

- Как прикажете, ваше сиятельство! – шутливо поклонился Жак. – Извольте проследовать в мою скромную обитель…

Шатер был высоким и просторным, квадратным, на пяти жердях-стойках. Судя по обстановке стоял он тут не то, что не первый день – не первую неделю. Бросалась в глаза довольно добротная кровать, небрежно сваленный на ней доспех  свисающий откуда-то сверху жестяной фонарь.  В центре шатра стол с разостланной на нем картой. По краям карту прижимали пузатый кувшинчик и глубокая тарелка. Из тарелки уныло смотрела в потолок полуобглоданная куриная нога. Кружка сиротливо притулилась на краю скамьи.

- Садись, княже, - Жак махнул рукой в сторону скамьи. – Садись и рассказывай.

Гонец послушно сели с любопытством огляделся.

- Неплохо устроился, Жак… Давно в цветах Асгира ходишь?

На Жаке действительно была надета сине-желтая кота. Надета, кстати, по мирному времени довольно небрежно – прямо поверх суконной черной рубашки. Ворот заметно сбился на левое плечо.

- Да вот, почитай, третий год как. До сотника уже дослужился. По совести – так по большей части из-за войны.

- И как воюется? – поинтересовался Гонец, склоняясь над картой. Карта рябила мелкими непонятными значками.

- Ни холодно, ни горячё. Торчим, как куст посередь поля уже третью неделю, от Синей крепости только жратву да корм для лошадей подвозят. Лошадей у нас, прямо сказать, не много, так что в основном и вовсе одну жратву…

- И что – ничего интересного? – как бы между прочим спросил Гонец. Жак обернулся. Глаза посерьезнели.

- Темнишь ты что-то, Кай. Ой, темнишь.

- Темню, - Легко согласился Гонец. И все-таки расскажи.

Жак вздохнул и начал разгребать лежащие на кровати доспехи.

- Учения, что б их. Каждый день гонять велено… Было, княже, куда без этого.

- Поэтому меня так «вежливо» поймали в лесу?

- Поэтому, - Жак замолк, и, тяжело вздохнув, наконец произнес. – Охотник объявился, Кай. А с ним – пятьдесят конных.

- С Охотником за одно? – удивился Гонец.

- Нет вроде. Прошлой  ночью были. Ты со стороны болот ехал, не видел, какой они кусок с краю «выгрызли». Сначала конные появились, со стороны яра. Ломанулись напролом, два заслона снесли, в центре увязли. А за ними и Охотник объявился.

- Бежали?

- Бежали, - Жак сказал об этом как о чем-то обыденном, непостыдном. – Знаешь, Гонец… Запугали нас им. Ты когда-нибудь видел, что бы вооруженные воины, да и не одна сотня, от одного-единственного человека удирали? И я нет. Но ведь бежим.

- Пленных брали? – после минутной паузы спросил Гонец. Жак пожал плечами.

- Нет. Двое с Охотником ушли, ещё десятка полтора под шумок улизнули. Их кто-то из лесных прикрывал, она следы затерла.

- А «она» стоит понимать так, что хотя бы её все-таки поймали?

- Не мы.

- А кто?

Жак невольно оглянулся через плечо, но удержался, проверять – не подслушивает ли кто – не пошел.

- Бесвер фон Ден-Гар. Со своими молодцами. Они уже три дня подряд тут околачиваются, хотя крепость под боком. За отряд ухватился как клещ, не иначе, кого неугодного под забралом углядел. Он-то девчонку и приволок. Если мне не изменила память, то она и сейчас ещё здесь.

«Жива, значит, - подумал Гонец. – Удачно…»

- И что делать будешь?

- Что-что… Выпущу. Что с неё взять? Вдруг и взаправду беду нашлет.

- С лесной обожди, Жак, может, я её найму.

- Как скажешь. Ну, хватит об этом. Кажется, про дела первым спросил я? Так  что, друг, жду рассказа.

***

Время перевалило за два часа после полуночи. Посветлевшее было небо снова затянулось мутными тучами.
В лагере было тихо. Улицы и улочки, образованные шатрами пустовали – только рвано поблескивали в темноте язычки почти прогоревших факелов.  Гонец сидел у входа в шатер, скрестив ноги, и словно ждал чего-то.

В общей сложности в лагере жило 600 человек, шесть полных сотен. Солдаты, кажется, вовсе ничем не занимались. Два раза в день их выгоняли на плац, а затем – на маневрирование, на обширное поле за лагерем, но, похоже, нападения никто не ждал. Что, однако, не мешало сотникам раз за разом гнать разведчиков прочесывать лес на расстоянии до одного дневного перехода.

Гонец чуть ссутулился, становясь похожим на большую нахохлившуюся птицу и снова замер. Мелиссу он найти не смог – выловить где-то для разговора Ден-Гара оказалось невозможно, а все, кто видел девушку, говорили, что её было поручено увести какому-то заезжему рыцарю. Рыцаря пока найти тоже не удалось, и Гонец отложил поиски на завтра.

- Смена караула!  - раздалось со стороны оврага. Команда повисла в морозном воздухе и тут же была подхвачена.

- Сменить караул! – раздался с другой стороны лагеря аналогичный приказ. На несколько коротких минут  лагерь ожил, зашевелился, заворочался, словно медведь в берлоге и снова затих. Дождавшись полной тишины Гонец поднялся на ноги. Из ближайшего «переулка» вышли двое: солдат в цветах гильдии наемников и крепко сбитый мужчина с рыцарским гербом на щите. Гонец приветственно кивнул и, дождавшись ответного жеста, скрылся в шатре. Недолго поворочался и заснул – в тот самый момент, когда на граничащей с полем окраиной лагеря мешочек с деньгами, звякнув, перекочевал из рук Бесвера Ден-Гара за пазуху чернявого солдата.