Непутёвая - часть 2

 

           Начало  http://www.proza.ru/2011/10/30/1586
 

     12


   Горы  с обеих сторон вплотную подступили к железнодорожной ветке, перегородили путь, а поезд летел, не сбавляя ходу,  навстречу  скальным глыбам.  Свет померк. Гулкая темнота обступила со всех сторон,  и  Наташку прошил панический страх: куда она несётся в кромешной тьме, зачем? Её испуг передался маленькому человечку, и тот тревожно забился под самым сердцем, выпинывая изнутри на поверхность жгучие вопросы.  Куда идти с вокзала? Где жить? Как рожать?
   Ужас неизвестности обволакивал и сгущался. Тоннель не кончался,  и уже не такой тоскливой и беспросветной представилась прошлая жизнь, не такими лютыми - нагрянувшие бандиты.
    Под потолком зажёгся тусклый ночник. Из динамика, накладываясь на колёсный перестук, зашуршала хриплым репом то ли песня, то ли речёвка:
 "Москва. Кто попадёт сюда однажды, пропадёт.
   Никто не разберёт, чем дышит этот город…"
  Наташка прислушалась и содрогнулась - пели  про неё:
 "… все забеременели временно! Тупые дуры!
   … Шлюхи, бары, дискотеки
        Порнобиблиотеки...
        Дети, маленькие дети!
        С травмированным будущим".
    Динамик зажёвывал фразы, но и того, что звучало разборчиво, в избытке хватало, чтобы понять:
" Люди делают деньги,
   деньги делают людей… 
   деньги готовь,
   свободу не купишь бесплатно".
   Пришитый матерью к трусам карман с валютой топорщился на прежнем месте, и, пощупав его, Наташка злобно возразила реперам:
 - Не пропаду! Не ждите! Не на такую напали!
Напористые слова нелепо прозвучали в замкнутом пространстве двухместного купе, где Наташка была одна, но она  ощутила чьё-то незримое присутствие и повторила для полной ясности:
- Не пропаду! Нельзя мне!
- Конечно, нельзя, - то ли услышала, то ли почувствовала ответ собеседницы Наташка, но голос узнала. Это был тот самый старушечий голос из её сновидений. Голос успокаивал, вселял уверенность. Его хотелось слушать и слушать, а он пропал, и вместе с ним исчезло, как и не было, ощущение  непонятного соседства.
    В окно полоснуло  настоящим дневным светом, поезд вылетел из тоннеля, и за окнами замелькали позолоченные берёзовые околыши вперемешку с  красноватыми осиновыми перелесками.
   В этот не обременительный для глаза пейзаж не вписались ни сёла, ни пашни, - всё видимое человеческое жильё притулилось вокруг редких железнодорожных станций, таких мелких и незначительных, что тайшетский скорый даже ходу не убавлял, пролетая мимо. Наташка  пристально смотрела  в окно, пыталась понять, как на этих разъездах люди живут. Кто они?  Каким ветром жизненых перемен занесло их на эти  безлюдные полустанки?
     Пробегали  назад одноэтажные барачные постройки с высокими крылечками, полисадники с одичавшей малиной,  сараи для скотины, дровяные навесы. Наташка помнила, что в такой же щитовой домик на  станции она года три подряд ездила за коровьим молоком для  своих девочек.
    Молоко было хорошее, жирное, а потом  корову проходящий поезд зарезал. Как-то отвязалась она, или кто помог отвязаться: бурёнка влезла на железнодорожную насыпь  и пошла по путям, а тут  товарняк.
    Хозяйка плакала настоящими слезами  и всем своим покупателям предлагала за бесценок кровавое мясо:
- Возьмите, не погребуйте! Она ведь не больная – здоровая была! Ой, пропаду я, пока тёлочка вырастет да раздоится!
   Наташка тогда мяса не взяла, но хозяйку пожалела: денег ей оставила. И  вышла на платформу дожидаться ближайшей электрички. Ещё одна покупательница коровьего молока стояла с ней, тоже электричку ждала. Вот она и обронила тогда:
- По внучке так не убивалась!
   Наташка в недоумении  уставилась на попутчицу, и этого взгляда оказалось достаточно, чтобы женщина высказала то, что бурлило в душе:
- Разве не знаешь? Двухлетняя внучка у неё нынче летом сварилась заживо. По ней  так не плакали, как по корове!
     Милиционеры акт подписали: несчастный случай. А как было-то? Она корыто со скотским пойлом на пол спустила с печки, преред порогом поставила. Девочка с улицы в дом вбежала,   об него запнулась, и с разбегу плашмя в кипяток свалилась. Её она  тихо похоронила, бесшумно, чтобы покупателей не отпугнуть! А по корове ревёт! Деньги ушли! Вот  горе-то!
     А по девочке и плакать некому:  не нужной, нежеланной оказалась. Дочка в городе живёт. Родила неизвестно от кого и отвезла к матери на вольный воздух и коровье молоко. Говорят, приезжала на похороны, а на поминки уже и не осталась. Вот так теперь люди жить стали! Дети – ничто, всё деньги решают, ими благополучие измеряется.
  В окно смотреть расхотелось. Почему-то все мысли - не важно, от чего они отталкивались, - сходились на одном: случайная беременность, нежелательный ребёнок. Что сделать?
   Дверь купе медленно поплыла в стену, и в проёме появилась Валентина. Она принесла горячий чай, поставила на столик два стакана в подстаканниках, из кармана вынула непочатую пачку печенья.
   Валентина села напротив  и стала беззастенчиво разглядывать  будущую москвичку. Она  прихлёбывала чай,  отламывала кусочки печенья и глаз не сводила со своей гостьи, пока сама Наташка не прервала затянувшегося молчания:
- Что за песня была по радио, когда тоннель проезжали? – Валентина засмеялась, обнажив все  тридцать два золотых зуба, и отсмеявшись, ответила:
- Это Вовка, помощник машиниста, балуется. Раньше строго было:  как   трёхкилометровый тоннель – сразу на полную громкость "Лучший город Земли"! Выкладывай, зачем и тебе он понадобился, этот "лучший город"?
 - А Вы - москвичка? –  чтобы не сразу рассказывать про себя, спросила Наташка и опять в ответ  услышала раскатистый смех проводницы:
-  Нет никаких москвичей! Все приехали: кто раньше, кто позже! Москва – она , как Америка, - страна эмигрантов. И за окно не смотри – там Россия. А ты в Москву едешь! Она – особое государство, сама  увидишь!

  13

   Вечером следующего дня Наташка чаёвничала на кухне у Валентины. Дорогу к ней она не запомнила, и даже не поняла толком, Москва ли это ещё  или уже Подмосковье.  Запомнила только вывеску на щите: Лосиноостровская.
Многоэтажный дом, в котором жила Валентина, стоял рядом со станцией и  широким фасадом был развёрнут к платформе.
- Вот здесь и будешь! Я редко наведываюсь, не помешаю! Жаль, за зря  хата под замком стоит!
    Наташка увидела, как, открыв первую - наружную - дверь, Валентина долго возилась с отключением сигнализации, а потом  ещё два замка ключами отпирала в полутёмном  тамбуре, прежде, чем войти.
    Сама квартира, обстановка, чистота и порядок  изумили Наташку. По её представлениям, так не может выглядеть человеческое жильё, - таким бывает музей!
    Двойные шторы с раструбами провисали до полу. За стеклом серванта, отражаясь в зеркалах, застыли необыкновенной красоты  вазы, вазочки и вазончики, рюмки, фужеры, лодочки,  хрустальные конфетницы и трехъярусные подносы для фруктов.
    В другом шкафу,  тоже под стеклом, стояли корешок к корешку книги. Собрания сочинений. Все новые, не тронутые ничьей рукой, цветом переплётов  идеально подходящие и к шторам, и к диванам, и даже к тяжёлой золочёной раме, из которой с загадочной усмешкой смотрела на Валентинину роскошь  Джоконда.
   Особенно Наташку поразили  диваны с выгнутыми резными спинками, обитые сочным зелёным бархатом. Показалось, нечто похожее она уже видела. Вспомнила: по телевизору  показывали дипломатический  приём в  далёкой арабской стране. Шейхи в белых одеждах сидели именно на таких  зелёных  диванах, а перед ними стояли  яркие цветы в плетёных  корзинках.
     И у Валентины перед большим диваном  застыли искусственные цветы в ажурной  корзине, а пол был устлан мягким ковром такой красоты, что и наступать на него, казалось, боязно. Наташка пыталась вспомнить, был ли  ковёр у шейхов,но почему-то не могла.   
 
    Валентина жила в двушке. Вторая, вытянутая в длину маленькая комната, была обставлена просто: две  узких кровати друг напротив друга, шкаф в торце и пристенный столик между кроватями, в изголовьи. Комната походила на железнодорожное купе, только без верхних полок! Сходство усиливали скатанные в трубочку матрасы.
- Сейчас постельное раздам!  - засмеялась Валентина, заметив недоумение Наташки.
– Я так привыкла! Приезжаю – свежее застилаю! Чего белью зря на койке пылиться?!
  Только кухня, - чистая, светлая и уютная, - не вызвала у Наташки ни удивления, ни вопросов. В ней всё было правильно, удобно и понятно.
    Предложение Валентины поселиться в её пустующей квартире казалось соблазнительным, но Наташка боялась попасть  в  зависимость. Она остерегалась благодеяний, которые к чему-то обязывали. К тому же, Валентина не была совершенно чужим человеком -  её прошлое  переплелось с прошлым Наташкиной матери. А вот, как именно, было неясно. Это настораживало.
- Спасибо, конечно, - проронила Наташка, не выразив голосом ни малейшей  благодарности,  - но я должна подумать. Сколько Вы за койку просите?
- Я? За койку прошу? – Валентина опять заливисто рассмеялась. - Я ничего за свою койку не прошу!  За так живи, сколько надо!
Она плеснула на два булька коньяку в Наташкину чашку, себе налила до самого верху и тут же выпила залпом.  Женщина раскраснелась, задышала прерывисто и с явной неприязнью уставилась на Наташку. Заговорила неспешно, обрубая фразы,  задумываясь о чём-то в промежутках между словами.
-  Ты хоть знаешь, кем для меня была твоя мать? Не знаешь! Ничего не знаешь! Ничерта  она тебе не рассказала! Скрытная.  Привела ко мне – значит,  простила. Или последний край  - больше не к кому! Доверие. Дорогого стоит. Каждую копеечку железным гвоздиком прибью!  А ты:"Сколько за койку просите?".
  Наташка  почувствовала, что приближается к разгадке одной из материнских тайн. Ещё чуть-чуть, и она  услышит  исповедь бывшей подруги,  которой  чего-то  не могла простить её великодушная мать. Ясно, что они с Валентиной  дружили, но потом что-то случилось.   Что именно? Предательство? Подлость?  Любовный треугольник? Может повезёт, и она узнает от подвыпившей Валентины главную тайну: кто её отец?
     Душа Наташки затрепетала в сладком предчувствии, а рука щедро подлила коньяк в чашку собеседницы.
- Какое счастье, что на коньяк у меня аллергия! - трезвым и насмешливым голосом отозвалась Валентина и опять захохотала.  Наташке на этот раз показалось, что Валентина  смеётся странно: гогочет заливисто, за бока держится картинно, а в глазах  совсем нет веселья. Там пойманной в петлю птичкой бьётся мысль:  как дальше вести разговор, чтобы не оборвать его нить и не выплеснуть от избытка чувств  через край чего лишнего.
- Думаешь,  секреты расскажу? Не-а! Могила. - Не моя жизнь, не мне рассказывать!   Про меня  спрашивай! Хоть что спроси - отвечу!
    Наташка задумалась.  И ей не хотелось оборвать ещё не начавшийся задушевный разговор. Вопросы у неё получились бесхитростные и бестактные,  но истосковавшаяся по простому интересу к себе Валентина отвечала, не замечая их  колючести.
- У Вас  дети есть?
- Не-а!
- Ни одного?
- Ни одного.
- Почему?
- Трудно сказать. Сначала невовремя да некстати было, а потом… ничего уже не было.
Наташка вздрогнула - ей вспомнились материнские слова : "  Если бы все рожали, когда вовремя да кстати, человечество бы вымерло!" Эта выстраданная Валентиной житейская мудрость пришла к матери именно от неё, а теперь  оберегает Наташку, оправдывает её ошибки.
– А у меня две девочки: Саша и Маша. Дома остались, с матерью,- про беременность Наташка помалкивала из осторожности. Мало ли как одинокие женщины относятся к безмужним беременным!  Самое малое, - с осуждением, - это Наташка знала наверняка.
- А  семья где? –  с самой доброжелательной из своих улыбок любопытствовала она, - Родители, братья, сестры? В Тайшете?
- Никого у меня нет. Детдомовская я. Наташка осеклась, и следующий вопрос так и  застыл, невысказанным до конца.
- Как?
- А вот так! Некстати  и невовремя родилась! Ненужной оказалась! -  разухабистая бравада обломилась. Началась исповедь. - Подкинули  на тайшетский вокзал. Судьбу наперёд определили – железнодорожница! – Валентина помолчала, разглядывая через оконное стекло ожидающих электричку на платформе, и продолжила.
- Справка  в детстве была – возраст установлен по физиологическим данным. Потом, уже в училище, паспорт получила с  датой рождения. Только она примерная – середина месяца. 16 июня 1963 года. И имя в честь женщины-космонавта – Валентина. Видать, в моде тогда было. А вот с фамилией поскромничали: не Терешкова, а Корешкова. Но, и на том спасибо! Могли бы  Пирожковой окрестить, а так Корешкова, хоть и без корешков вовсе!
   Наташка засуетилась, взялась чайник заново кипятить, и, стоя спиной к Валентине, на неё не глядя, задала самый бессовестный свой вопрос:
- А как же Вы из Тайшета в Москву перебрались?
- Не перебралась. В Тайшете живу, там дом у меня. А в Москве квартира! Я ради неё  замуж за почти столетнего  старца вышла, да ещё и приплатила.
- Тётя Валя, - Наташка  в душе сгорала от стыда за свои хамоватые вопросы, но удержаться не могла.
- Откуда  эта роскошь? – она кивнула в сторону гостиной. - Музей!
  Валентина  помрачнела, глянула исподлобья.
- Слушай! Тебе первой рассказываю! Знаешь почему? Ты первая спросила! –  она опять зашлась раскатистым смехом.
- Мне барахло это ни к чему! В спальне, которая на купе похожа, мне лучше! Я привыкла.
А это –  для дури! Блажь такая у меня! Знаешь, что такое "блажь"?
 
  Валентина  скинула свой пуленепробиваемый панцирь бывалости и предстала перед Наташкой не ушлой проводницей, которой сам чёрт не брат, а  обиженной девочкой,   с  воспалённой занозой  в душе. 
     - Ещё  в детдоме  загадывала: вырасту,  начну зарабатывать, найду мать, возьму к себе. Докажу: она со мной ошиблась! Я не раскаяния и чужого стыда хотела! Хотела, чтобы была у меня мать! Хоть какая, но мать! Потому я и к Тайшету привязана:  меня там на вокзале нашли, значит, она  поблизости должна проживать.
      - С годами планка вверх поползла. Дом в Тайшете – не чудо! А вот квартира в Москве у детдомовской брошеной девчонки – сила! Хотелось поразить, в сказку привезти, в тысячу и одну ночь!   - Валентина будто захлебнулась от переизбытка кислорода,   высокие чувства переполнили её.  Смахнув сентиментальную слезу, она перешла к логическим выводам. 
- Хочется найти! Только данных у меня  никаких нет, кроме возраста, - женщина помолчала и продолжила. - Возраст я высчитала: ей теперь должно быть от  шестидесяти пяти до восьмидесяти. Приблизительно.
   Валентина выглядела серьёзной, даже чуть торжественной, а Наташка  неожиданно для самой себя смекнула: эта взрослая, но от рождения обделённая  материнской заботой женщина, увязла, как в болотной трясине, в детстве. В возрасте ожиданий и предвкушений. В мире иллюзий и миражей.
- Тётя Валя! А ещё какие-нибудь сведения  есть? Конкретные?
- Не-а! Только возраст.

   14

   Утром Наташка проснулась от едкого запаха нашатыря и мягкого стеклянного перезвона. Неутомимая Валентина перемывала хрусталь в серванте.
- Зачем?  У Вас стерильно! Ни пылинки, ни соринки!
- Потому  и чисто, что  всегда перетираю. Привычка, – оправдывала Валентина ранний трудовой порыв. - Это в Москве утро, а в Тайшете – полдень! Не могу я по кремлёвским курантам жить! Опаздывают они! Отстают от  всей Сибири! Или я, как курьерский, иду с опережением! -  она опять смеялась заливисто и раскатисто, прикрываясь бронёй разухабистого смеха от неудобных вопросов.

   Час спустя женщины миновали турникет на входе в метро ВДНХ и  смешались с  толпой, устремлённой к поездам. На эскалаторе, в вагоне и в бесконечном подземном переходе  Наташка присматривалась к москвичкам. Они нравились её своей молчаливой отрешённостью, независимостью и полным безразличием к окружающей их суете: никого не разглядывали, смотрели под ноги, а в вагоне читали какие-то маленькие книжечки, не  раздражаясь на тряску, толчею, тусклый свет. Никто из них не стрелял глазами по сторонам, не улыбался своим мыслям. Лица были совершенно непроницаемые, отчуждённые.   
 " Знают себе цену! Деловые", –  думала про них Наташка.  Ей не терпелось  раствориться  в массе, стать одной из многих в московской толпе.  Она болезненно ощущала свою инородность, которая, как ей казалось, проявляется во всём. В вагоне она    отмалчивалась, чтобы никто из стоящих поблизости людей не услышал её окающего уральского выговора.
     Оказавшись на улице,  первым делом объявила, что срочно должна поменять доллары на рубли и купить другую одежду.
- Чего это ты? Сколько, думаешь, на одежду надо?
- Для начала, - Наташка задумалась, - тысячи хватит! И Вы мне позарез нужны! – торопливо объясняла она. – Помогите выбрать! Продавцы всё подряд нахваливают, лишь бы товар сбыть!
   Рассудительность Наташки понравилась Валентине, да и поняла она, что девчонка не пустая в Москву приехала. Люди с деньгами  вызывали уважение.
     Так уж сложилась жизнь - проводнице поездов дальнего следования с молоду  пришлось усвоить: "Деньги есть – Иван Петрович! Денег нет – погана сволочь!". Именно по этому признаку она сортировала людей: кому мягкий вагон, кому жёсткий плацкарт, а кому и в тамбуре посидеть - радость.
   В магазинах Наташка примеряла всё подряд,  кроме чёрного и серого. Именно в смелом многоцветьи одежды  она увидела главное отличие московской  толпы.
   В её городе  люди старались быть неприметными, ходили в тёмном,  неброском, немарком. Здесь одевались ярко, летели по улицам стремительно, будто существовал общий для всех ритм и особенная энергетика улицы. Наташке хотелось поймать этот ритм, пропитаться насквозь  безумной энергией самоуверенности, - стать  своей в толпе москвичей.
    Примеряя свитера и кардиганы, брюки и жакеты, она осматривала себя критически, крутилась перед зеркалами, отбирая подходящее и  откладывая в сторону то, что  браковала.  Увлечённая обновами, она то и дело оглядывалась на Валентину.
- Ну, как? Нравится? Подходит? – читалось в её взгляде. Валентина, казалось, следила за  событиями в примерочной, но на лице её застыл счастливый и отрешенный взгляд, будто  любовалась она  не только и не столько обновами из модного магазина, сколько самой Наташкой, которой абсолютно  всё было к лицу.
    Так продолжалось, пока Наташка не выгнулась перед зеркалом в трикотажном платье, плотно обтянувшем фигуру. Валентина  заметила  аккуратный, но уже выпирающий животик.
    Она ощутила удушье, кровь прилила к лицу, сердце заколотилось так, что и в ушах застучало. Стало невыносимо жарко. И страшно. Женщина выскочила на улицу, расстегнула пуговицы пальто. Задышала часто и поверхностно. Мысль набрякшей голубой жилкой  пульсировала у самого виска. Ошибиться она не могла: Наташка беременна.
- Зачем  приехала в Москву? Почему к ней? Почему  молчит? - вопросов набиралось всё больше и больше, а ответов не находилось. Наташка с покупками выскочила из магазина:
- Тётя Валя! Что с Вами? Вам плохо?
- Плохо? Нет,  это не так называется! – она вдруг почувствовала: кровь отливает от лица, сердце успокаивается, вместо жара появляется дрожь.
– Ты почему молчишь про свою беременность? Почему не говоришь, зачем в Москву подалась? Девчонок оставила, чтобы новые тряпки покупать? Меня не проведёшь! Я не такого в жизни насмотрелась! Поехали домой: всё начистоту расскажешь! Надо хорошенько подумать, как дальше быть! -  Валентина говорила решительно, с напором, но первоначальная ярость, как китайская хлопушка, уже взорвалась и теперь высыпалась мелким конфетти бабьих вопросов.
- Домой незачем ехать!  Нет у меня секретов! Да, беременная! Ну и что?  Мужа нет! Ну и что? Все что ли в законном браке рожают? Зачем в Москву? Работать! Деньги зарабатывать! Как все! Сами говорили – все в Москве приезжие! Не подхожу Вам – найду другое жильё! Мне и комнаты хватит! Даже койки в комнате!  - Наташка удивилась собственной нахрапистости, поэтому примолкла, а потом подмигнула Валентине и добавила:
-  Я ещё Кремль и Красную площадь  сегодня хочу посмотреть, а потом  к Вам поедем! Всё равно уже ничего не изменится!

   В Кремле  Наташка долго рассматривала гигантский колокол, который не звонит, и громадную пушку, которая не стреляет. Соборы и царские усыпальницы её не интересовали, а Красная площадь показалась вовсе не такой большой, как по телевизору. Здесь Валентину с Наташкой подловил фотограф и заснял  на фоне Мавзолея.
     Около Вечного огня было пусто. Ни посетителей, ни венков с букетами. Наташка долго смотрела на игру сизого пламени и под конец обронила  доверительно:
- Может, и мой Пашка неизвестным солдатом стал. Ничего про него не знаю: живой  или убитый. Девочки его  не помнят.
- А кто отец  этого…? – Валентина покосилась на Наташкин живот.
- Ещё один…  неизвестный солдат невидимого фронта.

   Через три дня Валентина ушла в рейс. Обернуться обещала  за две недели. Наташка осталась одна в чужой  квартире. Днём носилась по городу, смотрела комнаты, которые  сдавались для приезжих, искала работу.
    Чтобы не терять связь с домом, она купила недорогой компьютер: подержанный, но в рабочем состоянии. Микрофон и камеру не подключила сознательно, боялась увидеть лица,  услышать голоса. Она сдерживала себя, не давая воли ни дочерним, ни материнским чувствам.  Обмен короткими письменными сообщениями вполне устраивал её.
    Не выходила из головы странная мечта почти пятидесятилетней Валентины найти мать. Всё в квартире напоминало об этой несбыточной мечте. Женщина не создала  семьи, не завела детей. Всю жизнь даже не искала, а  ждала  мамашу, которая её, новорожденную, бросила на вокзале. Было в этом  что-то наивное и трогательное и, в то же время – нездоровое и неправильное. Хорошо ли будет для Валентины, если вдруг осуществится её мечта? Хотя, шансов почти никаких.
    Наташка  решила попробовать. Она нашла интернетсайт  телевизионной программы "Жди меня" и дала запрос: "Разыскивается женщина, потерявшая летом 1963 года на вокзале в Тайшете новорожденную девочку."


   15

    Октябрь в Москве – ещё не предчувствие зимы. Скорее – напоминание о лете. Секущим ледяным дождём и порывами шквального ветра  встретила  Наташку осенняя столица, но  через  день  дождь прекратился и ветер утих. Над городом раскинулось серое с разводами небо, похожее на провисшую крышу  солдатской брезентовой палатки. Крыша не протекала, но и не пропускала через себя солнечный свет. Дни тянулись удручающе пасмурные, будто кто-то забыл протянуть провод и подвесить под брезентовым потолком  лампочку.
    Через неделю лампочка зажглась - вернулось яркое, слепящее глаза солнце, а вместе с ним и  нежданное тепло. Небо расплылось в безоблачной лазоревой улыбке,  будто и не висели на нём никогда грязные клочья дождевых туч вперемешку с городским смогом.
   Это бабье лето распластало над Москвой  крылья соблазна. Оно искушало возможностью  довершить недоделанное, договорить недосказаное, докопаться до сокровенного, дозволить запретное.  Оно снимало ограничения, испытывая людские души на прочность. Нереальное становилось доступным,  немыслимое – осуществимым. Казалось, тонкая паутинка между веточками можжевелового куста в парке вовсе не паутина, а занавес, отдёрнув который получаешь шанс ещё раз прожить прошлое,  что-то исправить в нём.
  Наташка, как угорелая, носилась по столице в сопровождении Алика – агента по сдаче недвижимости.   Агентство по найму жилья в Москве и ближнем Подмосковье поразило Наташку  не только офисной роскошью. Находилось оно в переулке возле площади трёх вокзалов и обслуживало, в основном, приезжих из российской глубинки.
   С дорожными сумками и чемоданами  люди попадали в "зал ожидания". Их ближайшее будущее определялось в  смежном помещении, точнее считывалось с экранов цветных мониторов, как из Книги судеб. Агентство посредничало не только в подборе подходящего жилья, но и оказывало услуги по трудоустройству.
   Каждому  первичному клиенту предлагалось подождать, пока освободится кто-нибудь из агентов. Сотрудники, в основном молодые люди приятной наружности, выглядели чрезмерно загруженными клерками. Они пялились в монитор, отвечали на телефонные звонки, звонили. Тем самым  создавалось и поддерживалось  впечатление, что агенты по сдаче недвижимости – самые занятые в Москве люди.
    Пока Наташка в "зале ожидания" пила свой натуральный кофе из бесплатного кофейного автомата, она успела   краем глаза подметить, что не все сотрудники  на самом деле считывают  информацию о квартирах и рабочих местах.  Двое азартно раскладывали простейший карточный пасьянс "Солитер", а телефон держали возле уха для фасону.
- Это как же надо дурить клиентов, чтобы на всё хватало: на аренду, на мебель, на компьютеры с телевизорами, на кофе в "предбаннике", на красивую жизнь для себя! –  с бухгалтерской смёткой оценила прибыльность агентства Наташка, и волна  страха перед лощёными московскими жуликами накрыла её с головой.
" Люди делают деньги,
   деньги делают людей… – вспомнились  услышанные в поезде слова реперов.
- Деньги готовь,
   свободу не купишь бесплатно".
 И так же, как в поезде, Наташка самой себе возразила: " Не ждите! Не на такую напали!"

  Освободившимся сотрудником оказался Алик. В его внешности не было ничего запоминающегося. Среднего роста, светлые глаза, русо-серые волосы, - завтра встретишь и не узнаешь!
- Неброский, - отметила Наташка, - будто шпионскую школу закончил. Удобная внешность, чтобы на улице обманутые клиенты не побили!
    Алик, как в рыцарском панцире, утопал в дорогой коричневой тройке. Ворот фирменной жёлтой рубашки стягивал звёзднополосатый галстук. Наташка смотрела на агента, как на врага, в поединок с которым ей предстоит вступить.
    Она заняла предложенный  стул, сотрудник расположился по другую сторону рабочего стола - в нос ударило одеколоном. Запах был таким сильным, что Наташка дважды чихнула и представила, как  по дороге на работу этот Алик зашёл в парфюмерный магазин и выпрастал на себя полфлакона  из какого-нибудь тестера.
     Ей стало смешно, но она не позволила себе и улыбки. Поняла, что сейчас  из неё будут выжимать деньги, как одеколон из ничейного флакона. Чем больше, тем лучше. От того, как она будет сопротивляться узаконенному грабежу, зависит,  выстоит она в Москве или пропадёт.
  Агент был немногословен, он  щёлкнул компьютерной мышью, и высветилась страница из  базы данных. Наташка успела разглядеть порядок записей: количество комнат, цена, адрес и контактные телефоны. Алик переходил со страницы на страницу – таблица  не заканчивалась. Это означало: в его распоряжении квартиры по всей Москве. Много. Любые.
  Наташка терпеливо ждала. Помнила: молчанье – золото, болтун – находка для шпиона.
Молчал и Алик. Он открыл пластиковую папку и достал бланк "Договора". Предложил ознакомиться. Наташка медленно и вдумчиво, опасаясь подвоха, читала текст, смысл которого сводился к одному: она заключает договор на год и обязуется заплатить посреднику ровно столько денег, сколько в месяц будет стоить её жильё.
- А, если квартира  не подойдёт?
- Что-нибудь подойдёт!
- А, всё-таки, если ничего не получится, я вам не останусь должна?
- Получится! Или на вокзале жить останешься?- впервые улыбнулся Алик.
- Значит, если нет сделки, нет и комиссионных? – уточнила Наташка.
- Естественно! Лучше скажи, что ты хочешь?
- Хочу комнату в центре.
- Подписывай! Поедем на Проспект Мира.
- А это центр?
- Центр! Куда уж центрее!
- И сколько стоит?
- 500 баксов, недорого.
Наташка не высказала своих суждений про цену, но мигом прикинула возможный  расход. Сумма показалась астрономической. Пятьсот посреднических  долларов Алику выглядели незаслуженным, но фантастическим заработком.
- Да уж, этот не пропадёт, - со злостью отметила Наташка, определив по выговору, что Алик и сам приезжий.
- "Недорого!"- передразнила она его южное "Г".

   16

  Неделю Алик катался с Наташкой по Москве. Комната в коммуналке на Проспекте Мира не понравилась – слишком много соседей. Однокомнатная на Профсоюзной  кишела рыжими тараканами. Двушка на Добрынинской не стоила тех денег, которые за неё хотели. Комната на Октябрьской была  далеко от метро. Квартира на Павелецкой  стояла пустая, а покупка мебели не входила в Наташкины планы.
   Алик вымотался,  после каждого неудачного показа он возвращался в агентство за новым адресом, звонил, договаривался с хозяевами о встрече, которую Наташка упорно назначала на следующий день. Она чувствовала, что по отношению к конкретному Алику поступает подло. Но жалости к нему не испытывала. Именно с ним она поняла, насколько изменился мир человеческих отношений, как деньги построили всех в "пищевую цепочку" из мультика. Она не могла позволить себе оказаться в её конце, а вопрос стоял именно так: или ты меня, или я тебя.
- Посмотри, что с работой! – просила после очередного  показа квартиры Наташка. Алик зачитывал списки востребованных профессий: фармацевты, официанты, повара, строительные рабочие. Он ни разу не обмолвился, что  Москве требуются агенты по сдаче недвижимости.
    Наташка об этом узнала из забытой кем-то "в зале ожидания" газеты. Она исколесила с Аликом Москву, научилась ориентироваться в метро, прослушала его разговоры с хозяевами квартир и  поняла, что сдавать нуждающимся людям жильё  легче и выгоднее, чем мыть посуду в ресторане или продавать мобильные телефоны.
    Алик оказался первым в её жизни  мужчиной-жертвой: он потратил  на неё немало времени и сил, а цели своей не добился - заработать на ней не смог.  Разумом Наташка оправдывала себя. В  её мозгу застряло, зацепившись за какое-то  выпирающее новообразование, непривычное слово "выгода".
    Бабье  лето торопило  немедленно принять все решения, чтобы успеть, если не исправить   старые ошибки, то подготовиться к неизбежным их последствиям. Она чувствовала, что в полном бездорожьи нащупала дорогу, но радости от этого оказалось  меньше, чем ожидалось. Душа, несогласная с доводами рассудка, страдала и кровоточила, будто шла босиком по битому стеклу городских застроек.
  В выходной Наташка отправилась искать парк, про который ей рассказывала Валентина.  Она устала от городского шума, потока машин, многоэтажных нагромождений мёртвого камня,  рекламных щитов. Её потянуло к деревьям, к траве.
   Свернув с асфальтированной дорожки на тропинку, она почувствовала нагретую солнцем твердь земли и ощутила прилив сил.  Ноги понесли её через сосновый бор и аллею  вековых лип, мимо облитых солнцем  дубов и дубков куда-то вниз.  Наташка летела, не останавливаясь, по парку, который, если бы не ухоженные дорожки и скамейки, походил на лес. Душа замерла в предчувствии огромной  радости, будто вот-вот спадёт с неё гнетущий камень.
-  Заблудишься! Вернись на  аллею! – предостерегли её  две гуляющие под золотистыми  липами старушки. -  Там в низине болото!
-Болото. Болото, - повторяла про себя Наташка, как заклинание. – В низине болото!
    Заблудиться она не боялась, и про обратный путь не думала совсем. Какая-то невидимая сила тянула её вниз по косогору к склонённым над водой зарослям плакучих ив.
   Пахнуло осенней сыростью с привкусом торфянника – это туман клочьми выплывал из низины, чтобы вмиг, как наважденье, рассеяться в лучах утреннего солнца.
   Наташка присела на неубранный ствол спиленной сосны и  вдохнула полной грудью  почти лесной воздух.
-Хорошо! Дышится, как дома! И такие места в Москве есть, - она не успела до конца додумать эту новую мысль, как услышала знакомый старушечий голос.
- Ну, не совсем, как дома! У нас-то и  простор привольнее, и болото глубже. Всё по-настоящему! Однако, и это сойдёт. Дышать можно! Не то,  что в самом чёртовом городище!Наташка осмотрелась по сторонам. Никого рядом с ней не было, но знакомый голос откуда-то звучал, ободрял и напутствовал.
- Меня здесь, в московском болоте, до весны оставь. Не бойся  – не пропаду! И ты не пропадёшь! Только запомни: не всё, что для других хорошо, тебе подходит!  Отращивай крылья, учись летать, а куда лететь по весне  поговорим.
    Голос исчез, и Наташка отчётливо услышала  странную возню у самого берега: лягушки устроили переполох, будто кто их потревожил, и утки-кряквы сиганули из прибрежных камышей на самую середину водоёма.

 
   17

    У городов, как у людей, есть собственные лица, характеры, даже запахи. Лица Москвы Наташка ещё толком не разглядела, с характером не разобралась, но  душистый букет столицы  будоражил и сопровождал её неотступно. Казалось, на улицах, в метро, в магазинах и даже в агентстве по сдаче недвижимости витает какой-то диковинный и  неуловимый то ли запах, то ли аромат.

   Обостренное беременностью обоняние  сослужило Наташке недобрую службу: запах  стал навязчивым, как идея, преследовал повсюду, и, оставаясь по сути одним и тем же,  казался то  зловонием, то благоуханием.
 
   Первые дни работы  подарили  ощущение редкой удачливости. Москва, согретая обманным солнцем бабьего лета, перестала казаться враждебной и неприступной. Она завораживала, как не прочитанный приключенческий роман, как топографическая карта, на которую ещё только предстоит нанести главные отметки.

 Всё  получалось. Везение лёгкой  нитью меланжевой пряжи сплеталось в незамысловатый, но весёлящий душу узор личного успеха. Наташка умудрилась найти жильцов во все квартиры, которые прежде смотрела с Аликом. Вознаграждение оказалось таким весомым, что и  совесть, вроде бы, притихла, и душа  избавилась от излишних  мук. Осталось одуряющее, как наркотик, ощущение собственной удачливости. Квитанция об отправленных  почтовым переводом    рублях подтверждала правильность ощущения  документально.

  Вечером, вернувшись в Лосинку, Наташка прокручивала в памяти прожитый день. Лёжа  в полутёмной комнате, она пыталась понять, за что получены такие деньги. Проделанная работа не выглядела в её глазах трудом в поте лица - скорее, походила на  удачный фокус. Или на шулерский трюк. Можно ли по-честному столько заработать за неделю? А что было  не честно?
 
  Рубли, которые она получила, казалось, возникли из ничего. Они витали в воздухе! И тут её будто осенило: навязчивый, повсюду преследующий запах – запах денег.

- Факт! Москва пропахла деньгами! –  голос у болотной бабки стал насмешливым.
- Не может быть! Деньги не пахнут!- не соглашалась со своей же догадкой Наташка.
- Откуда ты это взяла? Кто тебе такое сказал?
- Так все говорят! Пословица такая, или поговорка…
- Поговорка?  Нет, милая, это – отговорка! У неё, между прочим, своя история есть.
- Не учила я никакой истории, но эту пословицу или поговорку знают все!
- А я и историю помню! Давняя она, и забавная!
- Помнишь – расскажи!
- Конечно, расскажу! Я тогда ещё не в болотных бабках - в  русалках состояла. На тёплых волнах Средиземного моря качалась, а в  Риме  царствовал император  Веспассиан.

   Править ему довелось в тяжёлые времена. Империя ещё держалась, но уже трещала по швам. Войны  на окраинах  с непокорными народами огромных денег требовали. Их,  как всегда, не хватало!  Откуда взять? Вот и придумал этот император брать с горожан плату за посещение отхожих мест. Прежде  у них это  даром было. Культурно люди жили.

    Ввели новый налог. Все возмущались. Даже собственный сын – Тит - осуждал императора. Люди негодовали, роптали, но платили.  Доход от нововведения поступал  в казну исправно! Однажды Веспассиан дал Титу в руки монетку и попросил определить, чем пахнет?
- Ничем не пахнет, - ответил тот.
- Сам говоришь, не пахнет! – засмеялся Веспассиан, - а ведь она из мочи! Значит, деньги не пахнут!

     С тех пор и прижилась поговорка эта, будто, деньги не пахнут. Откуда взялись, за что получены – не важно! Главное, что они есть!

- Старая история! Сегодня всё по-другому! У денег появился запах! Он пьянит, как шампанское, и кружит голову! Я его чувствую повсюду!
- Пьянить он может по-разному. И не только, как шампанское!  До дикой дури, как водка! До полного беспамятства, как деревенский самогон. Сама для себя решай, какова твоя мера, чего и сколько тебе надо! Учись дышать скользким столичным воздухом! Москва пропахла деньгами!  Она и есть то самое казначейство, куда стекаются все "звонкие"  потоки.

   Деньги не пахнут ни квартирными метрами,  ни нефтью, ни  войной, - у них появился собственный запах. Запах лёгких денег. За ними и едут в Москву те, кому ты комнаты сдаёшь. Не переживай зря! Им квартиры нужны! Не ты – другие найдут и сдадут! И "лёгкие" деньги получат другие, а не ты! Так что,не чистоплюйствуй - зарабатывай, пока можешь! Всё у тебя получится. Должно получиться…
 
        Наташка проснулась от тёплого солнечного света и запаха прелых листьев, ворвавшихся в настежь распахнутое окно.  Было около десяти  утра. До прибытия тайшетского скорого оставалось  два часа.


      18

   Впервые за свою московскую жизнь Валентина приехала в незапертую на все мыслимые замки квартиру.  За дверью, -  это угадывалось по запахам, просочившимся на лестницу, - шла жизнь. Хозяйку ждали, к встрече с ней готовились. Уставшая от одиночества Валентина давно была готова поделиться собственным сердечным теплом. Принять же заботу другого человека, хлопоты и внимание к ней самой – нет, это уже казалось чересчур и слишком, чтобы стать правдой!
 
   Сердце бывалой проводницы учащенно забилось, в горле запершило, глаза увлажнились, но она взяла себя в руки: опустила на пол перед дверью сумки, неспешно сделала три йоговских вдоха-выдоха и почему-то не стала, как хозяйка, собственным ключом отпирать замок, а, как гостья, нажала на кнопку звонка.
 
  Наташка не стремилась огорошить новостями, но по раскованности её движений,  уверенному взгляду и ещё некоторым неприметным мелочам женщина догадалась: что-то изменилось, и перемены эти - добрые.

- Я с дороги помыться хочу, переодеться, а ты  сумку разбери! Что на стол, что в холодильник! По-хозяйски распоряжайся! Там  омуль байкальский – пальчики оближешь!
Тянет, поди, на солёненькое? – тараторила Валентина, разглядывая  Наташку. - Клюкву сразу в морозилку засунь, чтобы не потекла! Морс будем пить и орехи кедровые щёлкать!
 
- Ла-адно, ра-азберу – не ма-аленькая!  - протяжный и акающий московский говорок Наташки звучал естественно, будто родной.
- Столичной штучкой заделалась? Или меня дразнишь? -  заливистый, как колокольчик, смех прозвенел неубедительно. Он был всего лишь паузой, которая давала  возможность сосредоточиться, чтобы  оценить изменившуюся ситуацию.

  Сели за стол. Наташка угощала картофельным пирогом, отрезая горячие куски и сдабривая их – под корочку -  сливочным маслом. Уже отваренные пельмени томились в сметанной шубе в духовке. И провезённый через всю Сибирь омуль оказался кстати.
- Рыбка посуху не ходит?! – то ли шутила, то ли предлагала Валентина. И обе  вохотку  выпили по стопке "Со свиданьицем!"

- Ну,  нравится  Москва? – вопрос  должен был подтолкнуть к разговору о том, как прошли две последние недели. Что изменилось?
 - Нормальный город, большой! – Наташка отвечала, опасаясь выказать  провинциальный восторг перед красотой столицы. Она подметила,   в толпе москвичей яркие эмоции  отвутствуют. Люди ничему не удивляются, ничто их не радует и не печалит. На лицах выражение  безразличия и усталости, погружённость в себя.
 
    Ей хотелось стать  москвичкой. Она  старалась соответствовать некоторому образу, который сложился в голове и казался привлекательным.
- Точно, большой! Это ты здорово подметила, - ёрничала Валентина, - а вот нормальный ли, не знаю! Это как смотреть! Может, и ненормальный?

- Нормальный! -  вступилась за Москву Наташка.- Не такой уж страшный и враждебный, как прежде думала!  Я  вещий сон видела, ещё перед отъздом. Город похож на большой муравейник, в который бегут  бездомные муравьи. Знаешь, в лесу бывает, что муравейник выгорел или кем-то разрушен. Иногда люди по неосторожности губят. Иногда звери вытаптывают.

    Пришлые муравьи всегда - строители. Они муравейник укрепляют, расширяют, самую тяжёлую работу делают. Зато  для их детей  муравейник станет своим.
- Интересная у тебя теория! Говоришь, вещий сон? Ну, а сама ты что в этом муравейнике собираешься делать?
- Я отращиваю крылья, чтобы летать! – Наташка произнесла  это, как заученную фразу,  и тут же залилась смехом. Ох, как давно она не подтрунивла над собой! Её смешинка попала в рот Валентине, и они хохотали вместе: одна свободно и раскатисто, другая держалась за  воображаемый живот, прыскала и давилась смехом до слёз.

- А серьёзно?
- Серьёзно? У меня три новости.
 Первая –  ничего больше не ищу, остаюсь жить  здесь. Вторая – уже работаю. Сдаю квартиры "пришлым муравьям". Агентство около трёх вокзалов.   Матери деньги выслала с первого заработка!  И третья,- Наташка  не знала, какими словами пересказать  эту новость. – Возможно, у тебя в Тайшете брат родной живёт!

- Кто? – на лице Валентины  появился испуг. Какой ещё брат?
- Родной. Старший, - Наташка говорила, будто оправдывалась.
 - Я хотела помочь найти твою мать. В Интернете дала объявление, - она выложила на стол компьютер и вошла в сайт передачи "Жди меня". - Вот мой запрос: "Разыскивается женщина, потерявшая летом 1963 года на вокзале в Тайшете новорожденную девочку".

      Валентина долго с недоумением смотрела на Наташку, будто не понимала, о чём речь, а потом прилипла глазами к экрану и  замерла в ожидании чуда.

- Ответ пришёл от школьника. Он просматривал в поисковике всё со словом Тайшет. Какую-то работу  в классе задали. Моё объявление было не по теме, но  передачу " Жди меня" у него дома  смотрят. Поэтому ребёнок прочитал  запрос родителям. Всё-таки про родной город!

   Отсюда начинается самое интересное: отец мальчика утверждает, что  на вокзале в Тайшете  сорок девять лет назад он потерял мать. Она оставила его  с новорожденной девочкой в здании вокзала,  вышла купить чего-нибудь поесть и не вернулась.  Детей забрали в милицию.  Его определили в детдом. Куда делась девочка, он не знает. Ему было шесть, а сейчас пятьдесят пять. Дать адрес?

  19

   В конце октября бабье лето истаяло -  к Москве подступила осень. То ли  перелётные птицы унесли в чужестранные дали последние отголоски тепла, то ли товарные поезда из бескрайней Сибири навезли, как летучий газ  в цистернах, предзимнюю серость и сырость.

    Небо зловеще опустилось и, заслонив солнце, налегло на землю огромным брюхом  свинцовых туч. Город утратил весёлую ярмарочную пестроту – враз выцвел,  стал грязно-серым, наискось заштрихованным дождём.

   Ветер безжалостно сдирал последние декорации отшумевшего лета, оголял деревья и потешался,  гоняя по подворотням обрывки газет, заламывая горожанам зонты, срывая с прохожих шапки и кепки.

    Непогоды Наташка не боялась. Она привыкла к давящему небу, пронизывающему ветру, и от  дождя никогда не укрывалась. Наоборот, упрямо подставляла лицо под холодные  секущие струи. Их колючие прикосновения бодрили, наполняли свежей силой.

     Утром Наташка бежала на подольскую электричку. На шатком мосту, перекинутом над путями, ветер ударил  в спину,  подхватил её и понёс. Она  почувствовала себя  взмывающей ввысь птицей, которая уже воспарила над землей, но ещё не  ворвалась в небо. Птица распластала крылья и, не находя сил противостоять шквальным порывам, зависла между небом и землей, обласканная вихрем.

- Ворона сизокрылая! – чихвостила себя через минуту Наташка, сбегая  вниз по скользким ступеням. – Нашла время перья  распускать! Насмешка  превращалась в ехидство, язвительную самоиронию,  когда она отлавливала на себе невытравленных блох провинциального романтизма и восторженности.
 
      Электричка подползала к платформе. Надо было успеть втиснуться в людской поток, в вагон - включиться в чечёточный  ритм, который навязывал город.

   Услыхав металлический голос: "Осторожно! Двери закрываются!", она почувствовала себя удачливой и везучей, успевшей  ловко вписаться  в обстоятельства, кем-то включённой в,  казалось бы, замкнутую систему. Рядом с ней, впереди и позади стояли люди. И в её вагоне, и в девяти других,  тоже переполненных, жались друг к другу угрюмые пассажиры - москвичи.

   В сумочке  затренькал мобильник: по поручению старшего менеджера ей напоминали: в девять  в агентстве летучка, на которую нежелательно опаздывать. Наташка ощутила свою причастность к огромной трудовой армии столицы и застыла, придавленная соседскими локтями, но совершенно счастливая. Свершилось! Она стала одной из них. Когда и как произошла эта важная для неё перемена, она не знала, но чувствовала, что не только мир вокруг изменился -  изменилась и она.

      20

   Наташку  ждали. Не успела войти - старший менеджер пригласил  её в кабинет для разговора за закрытой дверью. Собравшиеся на летучку сотрудники  поглядывали  скорее настороженно и враждебно, чем доброжелательно. Они проводили её любопытными  взглядами до двери начальника, но ни один не улыбнулся, не обронил ни слова. Наташка поняла, все слова были сказаны прежде, до её появления в агентстве. Они, как гладкие кирпичики, подогнанные один к другому, сложились в непроницаемую стену коллективного неприятия, отчуждения.

 " Алика жалеют!" – поняла общий настрой Наташка и  с гордо поднятой головой вошла в кабинет старшего менеджера. Конечно, она была согласна  делиться с агентством прибылью, платить  за пользование базой данных, за стол в офисе. Условия трудового договора её ничуть не смущали. Она становилась полноправным риэлтором, с ней подписывали двусторонний контракт и оформляли регистрацию в Москве.

     Она радовалась, что не пожадничала и ни одной квартиры не сдала напрямую, - всё провернула через агентство. И бланки договоров на аренду заполнял старший менеджер, и деньги с квартиросъёмщиков брал он. Она подбирала людей, которым могут подойти  показанные Аликом квартиры. Когда с клиентами приходила к согласию по поводу жилья,  вела людей в агентство.

    Её заметили,  оценили способности и прилежание, взяли на работу. Единственное, что во всей этой истории смущало и даже тяготило Наташку – необходимость встречаться с Аликом. Не видеть бы его никогда!

    Но руководство рассудило иначе. Наташку представили коллективу как новую сотрудницу, уже успевшую зарекомендовать себя, и определили в напарницы именно к Алику.
- Во-первых, вы  знакомы, - пояснил своё решение новый Наташкин начальник, - а во-вторых,  у вас неплохо получается! Алик подаёт мяч, а Наталья голы забивает! Хитрая  игровая комбинация, - при этом  менеджер как-то гадко подхихикнул, но продолжил с пафосом. -  Плодотворный тендем! Мы решили его сохранить!  Будете  пользоваться одним столом и компьютером  в офисе, а в остальном – свобода действий. Творчество! Вы оба – слагаемые общего успеха, а значит, и процветания! Важен результат, а он от перестановки мест слагаемых не  зависит. На этом  летучку закрываю. За работу, товарищи!
 
    Алик поднял глаза на напарницу. Она казалась безучастной к происходящему. Ни радости, ни торжества не было  в её застывшем взгляде. Что-то заставляло его  продолжать смотреть на Наташку, будто вот сейчас она скажет слово, и возникшая стена отчуждения рухнет, как  карточный домик. Он ждал её слов, её решений, но  не злился, потому что знал: в  бизнесе, как в марафонском забеге,  - побеждает сильнейший.
  Сам Алик  устал от погони за клиентом,  выдохся. Заученные слова о достоинствах жилья стал произносить вяло и неубедительно. Едва утолив голод, он пресытился, и в  нём умер или крепко уснул неутомимый добытчик.
 В Наташке бурлил  азарт  вышедшего на охоту дикаря. Она ещё остерегалась узких и тенистых тропинок и не очень уверенно повторяла основные движения ритуального танца, но любой клиент ей представлялся дичью, которую необходимо загнать, добить и освежевать. Алик  тенистых тропинок не боялся и умел красиво разделывать добычу: договоры он составлял не хуже старшего менеджера; а вот  загонять дичь он разучился - клиенты всё чаще обещали подумать и перезвонить.  Это  означало отсутствие сделки.
    Свой пригрыш Алик воспринял покорно, оценив  хватку и смекалку новой напарницы. Один единственный, дурацкий и  удивительно неуместный  вопрос  свербил его мозги и преследовал неотступно: где Наташка живёт. Вопрос рвался с языка, как дворовый пёс с цепи, но задать его  он не смог.

      21      

     Пятый день  Валентину  терзала мысль о неожиданно  объявившейся родне. Она вонзилась с размаху, как колун в сырое полено, и застряла в древесине осторожной рассудительности.

- Значит, брат, - пыталась она ощутить родство. Валентина ждала, что неиспытанные никогда прежде чувства  вот-вот накатят дурманящей волной, и вся её  нескладная  жизнь перевернётся в правильную сторону. Но тёплые чувства не  появлялись.

   Живой забор предусмотрительности с колючками предубеждений и опасений во всю длину вырастал вокруг Валентины, и не было никакой возможности порушить его.
- Зачем мне брат? Я мать хотела найти! Только мать! Не нужен мне никакой брат! Откуда он взялся? Может, аферист какой?


      Валентина кривила душой. Когда Наташка назвала ей фамилию и адрес предполагаемого брата,  она сообразила, о ком речь. Тайшет – не Токио, все знают друг друга.
Лично с этим Степаном Федюком Валентина не сталкивалась, но слыхала, мужик на пропитке шпал стоял, пока не закрыли предприятие. Шпалы-то теперь не деревянные кладут,  а из специального бетона. Пропитывать нечего! Вот тут и появлялась та червоточинка, через которую подозрительность вползала в  совсем зелёный плод Валькиной семейственности.

 - Завод закрыли. Бедствует. Тут дурацкое  объявление – мужик и смекнул, какую выгоду извлечь из открывшегося родства!
 - Вдруг, правда, брат? Родная кровинушка…а я из осторожности не признаю? Пронесу на резном коромысле полные вёдра одиночества и ни капли не пролью!?

    Хотелось Валентине кому-то открыться, советы выслушать – только беседовать  не с кем ! Совсем одна оказалась, как  та сосна на голой вершине.    Была у неё картонка с картинкой под отрывным календарём.

    Численники Валентина каждый год меняла, а картонку не трогала – полюбилась ей эта одинокая сосна, проросла в самую душу. По молодости бросалось в глаза сумрачное, почти враждебное  небо и могучий ствол -  гордое одиночество вызывало восторг, казалось неуязвимым. С годами то ли краски на картине поблёкли, то ли сама Валентина изменилась. Картинка предстала щемящее грустной, даже мрачной, и хозяйка стала поглядывать с недоверием на сыпучие снега, якобы согревающие одинокое дерево.

    Лет пять назад Валентина обнаружила, что стоит её сосна вовсе не на утёсе, а на краю оврага. Осыпается  под ней земля, безжалостно оголяя и вымораживая корни. Не выстоять красавице! Ещё немного и – рухнет!

    Заревела тогда Валентина в голос: ей стало жалко сосну,  самою себя и ещё чего-то или кого-то, незамеченного с высоты, навсегда упущенного. Вот и сейчас мысленным взглядом  она представила  эту  горделивую отшельницу и почувствовала, как кожный зуд, жар стыда. Казалось, распластали её голую на банном полке и исхлестали  колючим  веником укора, осыпали упрёками с головы до пят.
– Неужели всё – самообман? С кем по душам поговорить? Кому рассказать? Некому!

   22

 
  До Тайшета  - ещё целые сутки пути, а из динамика уже лилась" Бирюсинка" -  песня про тревожную таёжную красу: "Там где речка – речка Бирюса…"    Слова Валентина знала наизусть, но  впервые услышала сердцем про лесорубов, которые азартно  "валят… ангарскую сосну".  Обидно стало  за  сосны и за лесорубов, которые  не просто лихо валят сосны, но ещё и в ненужные никому шпалы их превращают.
 
    Потом знаменитая когда-то Майя Кристалинская своим вкрадчивым голоском  озвучила жгучий   Валентинин вопрос про Федюка: "Ты не тот, или тот?", но ответа не дала, поскольку и сама всю песню терзалась сомнениями: тот или не тот?
  Проходя по составу, Валентина  ввалилась в купе  к молодому помощнику машиниста. Это он  запускал в эфир  музыкальную программу.

- Ох, Вовка! Песен что ли других нет,  кроме  "или тот, или не тот"?
- Есть, конечно. Вот, к примеру! -  парень хмыкнул и перешёл на речетатив,  старательно отбивая ладошками по столешнице ритм:

Мы не турки, мы не янки,
Просто каски белые,
По горам идем Саянским
И дорогу делаем.
От Тайшета к Абакану
Не кончаются туманы,
По туманам до Тайшета
Тянем мы дорогу эту.

- Ну, как?  Нравится? Сейчас  врублю!   
Валентина рассмеялась своим привычным смехом, но глаза остались серьёзными,  взгляд - колючим.

- Всё тебе шутки-прибаутки! Хиханьки да хаханьки! Вроде парень образованный! Училище с отличием закончил. Серьёзно-то говорить умеешь?

- И серьёзно могу: " Может быть ты пойдешь на медведя?! Но боишься в тайге комара!"

   Только сейчас её осенило: Вовка в училище, по современному - в колледж,  из её же детдома пришёл! Тоже одинокий по жизни путешественник, с той лишь разницей, что он в самом начале пути… Молодой ещё, но не у кого ей больше совета спрашивать.
- Я сейчас тебе, Вовка, кое-что расскажу, только поклянись, что никому не сболтнёшь! Могила !

- А кому мне болтать, тёть Валь? Замкну в душе, и потеряю ключик!
- Не поясничай! Дело такое. Я  всю жизнь сама! А тут, вроде бы, брат объявился в Тайшете! По Интернету сообщение пришло,  - Валентина  остановила рассказ и взглянула на собеседника. Он сжался, замер: каждый детдомовец не перестаёт надеяться на чудо, что и его кто-то потерял, ищет,  рано или поздно, но обязательно найдёт. Валентина сама всю жизнь в эту сказку верила, только сбывалась она не совсем по  замыслу.
 
  -  Мне бы радоваться, - продолжила она, - а я извожусь мыслями, зачем  это мне? А вдруг ошибка, и вовсе  не брат? Чужой посторонний человек? Может, корыстный замысел имеет?
Выплеснув сокровенные мысли, Валентина улыбнулась стыдливо и, как заединщика, укорила Вовку
-   А тут полдня  "тот – не тот"! Молотком мою же  мысль мне в башку вколачиваешь! Прикинь-ка всесторонне, что об этом думаешь? Стоит ли мне с ним встречаться? Помоги! Подскажи! Завтра Тайшет, а я, как быть,всё ещё не решила!

                Конец второй части


    Продолжение   http://www.proza.ru/2012/07/21/1538 


 


Рецензии
Помню, начала читать, но невовремя, а потом случайно увидела знакомое имя, открыла Вашу страницу и ... не могу оторваться!
Очень грамотно и интересно написано. Это классика!

Валентина Юрьева-50   13.11.2012 09:19     Заявить о нарушении
Спасибо Вам, Валентина! Льстите, но лесть приятна!

Евгения Гут   13.11.2012 10:06   Заявить о нарушении
Никогда не льщу. Не та натура...))))
Доверяюсь своим представлениям о классике и личным ощущениям...

Валентина Юрьева-50   13.11.2012 12:39   Заявить о нарушении
Спасибо Вам огромное!

Евгения Гут   13.11.2012 12:43   Заявить о нарушении
На это произведение написано 16 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.