Записки сумасшедшего

1. Сидоров младший стоял в магазине в кассе пробить отобранный товар. Самый необходимый, чтобы выжить. Чтобы быть независимым от предков. Студент первого курса. Очереди никакой не было. Он был один.
Но дело не в этом. Он был одержим. Он полюбил. Глаза его горели лазерным блеском таким, что кассирша таких же, как он, лет, располневшая  и ленивая нехотя взглянула ему в глаза. Сидоров перехватил этот взгляд и сделал невольное движение отодвинуться в сторону, глаза его потухли, и он с подозрением посмотрел на продавщицу: чего ей надо?
Но тут же забылся. В глазах его стояла Наташа. Господи, такое создание в свете лучезарного дня. Он написал про нее стих. Как она улыбалась, как она, как он, нет, как она, а он хотел поцеловать, но она отстранилась, но так посмотрела, что…
Что. Он описал это в стихотворении. Он завтра поедет в центральную газету, покажет стихотворение в редакцию про Наташу как она улыбается, как она посмотрела на него. Как сверкает ее синее платье в свете дня. Этого еще никто не видел, а он увидел. Редактор оценит. Поставит в головной номер.
Продавщица чуть вздохнула на этого придурка. У Вероники из их общежития такой. Петька. В рот ей смотрит. Чего ни скажет – сделает. Она им помыкает как игрушкой. Ей бы такого. Она покосилась на тетрадку с заглавием «Стихи». Сделала непроизвольное движение открыть, прочитать, что там написано.
Сидоров с подозрением покосился на нее: вот еще эта ленивая корова хочет вмешаться в его отношения. Он отодвинул тетрадку от нее, с независимым видом расплатился, взяв чек, прошествовал дальше.
А в голове сверкало в блеске солнца видение Наташи. Как он подносит к ней газету с напечатанным в ней стихом про Наташу, а она, а она… О как он был счастлив, пока был сумасшедшим.

2. Лида жила с Вадькой в одном подъезде. Вместе учились в одной группе на одном курсе в политехе. И вот в последнее время Лида улыбалась ему при встрече, а тут мельком глянула на него, с хмурым видом отвернулась и пошла с независимым видом в институт одна без него.
Вадька с напряженным вниманием стал вспоминать, в чем причина такого отношения к нему Лиды и вдруг вспомнил: Катька его пирожками угостила при всех. А он еще попробовал пирожки и похвалил: «Да из-за таких пирожков на тебе стоит жениться».
А Катька еще засмеялась. Дурак. Теперь, теперь. Он подумал, что теперь. А Лида столкнулась с Катькой, Катька с хитрым видом улыбнулась и сказала Лиде: «Чего ты вцепилась в Вадьку? Он же чокнутый. От твоей улыбки хочет головой о лестницу стукнуться, а испекла пирожки – он ко мне».
Лиде не понравилась хитрая улыбка Катьки, а Катька сказала ей: «Ты лучше посмотри на Володю. Он, конечно, клеится к тебе не так как этот Вадька, но он же не сумасшедший. Папаша у него состоятельный, а он умный. Все экзамены сдает на «отлично».
Лида на миг задумалась. Да, это было правдой. Ухаживал Володька обстоятельно, красиво. Дарил цветы. Водил в ресторан без всяких поползновений извлечь выгоды из этого мероприятия.
Лида не утерпела и спросила у Ивановой: «А кто лучше: Вадька или Володя?»
Иванова ответила ей: «Это с какой точки зрения посмотреть на это дело. Вадька на виду. А Володю я тебе покажу с другой стороны».
Вечером Иванова взяла Лиду с собой, они зашли на одну из центральных улиц к одному из ресторанов, и Иванова сказала Лиде: «Смотри».
Лида посмотрела за стекло внутрь. За одним из столиков сидел Володя в компании незнакомых молодых парней и веселых разбитных девиц».
Лида не то чтоб была ошарашена, но подсознательно подозревала это, хотя это было ей неприятно. Но Лида пробормотала: «Но он умный».
Иванова с безжалостным тоном сказала ей: «Не надейся. Он все сдачи экзаменов устраивает за деньги».
Лида еще более не утерпела и спросила у Ивановой: «А ты с Ивановым счастлива?»
Про них ходили анекдоты, что оба такие тщедушные, а друг без друга никуда.
Иванова ей сказала: «Я знаю, что о нас сплетничают, но нам большего не надо. Мы друг к другу честны».
Утром, когда Вадька спускался по лестнице, увидел Лиду. Она ему улыбнулась, а когда поравнялись с ней, потянулась, поцеловала.
У Вадьки закружилась голова, он потянулся к ней, прилип губами к губам и, ощутив ее тугое тело, прилип так, что она, хоть немного, ощутила мужичье, нетерпеливое.
Она со злостью к Вадьке отстранилась от него и с непримиримостью проговорила в ответ: «Так тебе чуть приоткрой дверь. А ты в постель с ногами. Не раздеваясь».
А после этого со всей силой влепила Вадьке пощечину. Повернулась и поспешила вниз по лестнице. Вадька остался на месте. Он тер щеку, голова его кружилась. И он был почти счастлив. В этой вонючей от олигархов России. Сумасшедший.

3. Владислав и другие.
Владислав ненавидел Сапегина. Его компанию Лома и Витька. Лом мордоворот тупой и сильный, а Витек с его подлой ухмылочкой шакал.
Как оказалось и мой отец знал Сапегина, но не того, какой в нашем классе, а его отца, который учился вместе с моим. Тот тогда сидел на задней парте как выражались на Камчатке, и по поводу и без повода отпускал шуточки по поводу власти, что тогда в авторитарное время не выглядело так безобидно, как теперь.
А этот теперешний Сапегин сидел наоборот на передней и так как теперь его отец пробился на поле бизнеса и стал директором ресторана, не только чувствовал себя независимым, а сверх того, чувствовал себя главным лицом в классе.
А в этот раз, когда учительница Клавдия Петровна по литературе остановилась у его парты, спросил ее умилительным тоном: «Клавдия Петровна, а у вас сапоги из кожи?»
Клавдия Петровна, старая, заслуженная учительница в старых потрескавшихся сапогах из самого стандартного материала как черте бедности уровня жизни учителей на этот раз особо остро почувствовала унижение от этого класса новых господ. Наверное потому, что было сделано мимоходом, без всякой злобы подчеркнуть свое положение, а как само собой разумеющийся факт.
Клавдия Петровна остановилась, почувствовав тяжесть от шутки Сапегина так, что дальше было трудно идти. Но тут Владислав со своего места, повернувшись, с жестким акцентом проговорил Сапегину: «Из твоей рожи!» Класс загрохотал от смеха.
Сапегин безобидным тоном спросил его: «А что, тебе слово давали?»
Но Владислав, не теряя тона, ответил ему: «Не давали. Я сам взял. Вспомнил советскую власть, когда чувствовали себя людьми. А таких как ты звали негодяями».
 Клавдия Петровна неожиданно вернулась к столу, села за стол, облокотилась на руки и расплакалась. Вспомнила советскую власть, которая защищала ее. Потом встала и вышла.
А Сапегин встал и сказал Владиславу: «Мы поговорим после уроков. Тебя товарищи из советской власти встретят».
В это время Новосельцев встал и вышел. Владислав с затаенным чувством злости к нему подумал: испугался. Другом называется. Нет, чтобы поддержать.
Но тут встала Настя, про которую в классе знали только то, что у нее мать пила и потому все на Настю глядели снисходительно, но тут сказала: «Я пойду провожать Владислава и пусть его кто-нибудь тронет!»
Витек со своей ухмылочкой было шагнул к Насте, но она достала пузырек из кармана и сказала ему: «Еще шаг, и я плесну тебе это в глаза. Без глаз останешься!»
Витек отпрянул от нее. Но тут прозвенел звонок. Владислав вышел из класса в коридор. Настя пошла за ним, вцепилась ему в рукав, сказал: «Пусть только тронут!»
Но тут к Владиславу подошли Новосельцев и Зайцев из соседнего одиннадцатого класса, и Зайцев сказал Владиславу: «Мы решили записать тебя в народную дружину. Пиши заявление. Задним числом оформим, а после школы подъедут еще ряд товарищей, и прямо от школы начнем обход».
Владислав пожал Новосельцеву руку, сказал: «Спасибо!»
А вечером, когда Владислав с Настей, Новосельцевым, Зайцевым выходили из школы в сопровождении класса, их ждало еще несколько дружинников. Старший с виду незаметный парень, но очень пропорциональный и по внешности, и по движениям, четким и уверенным, сказал Владиславу: «Одинцов. Начальник дружины района. Будем дежурить. Сегодня первый день».
В это время к школе подъехал «Мерседес». Из него вылезли два мордоворота. Сапегин кивнул на Владислава, и те два мордоворота подошли к Владиславу, один из них, что повыше, сказал ему: «Поедем с нами. Приглашаем в ресторан».
Но тут к ним ранее не замеченный подошел Зайцев с дружинниками и как о само собой разумеющемся факте проговорил: «Нам некогда. У нас дежурство».
Те двое обернулись на слова Зайцева. Спесь сразу стерлась с их лиц, точно они образумились. Видно, раньше сталкивались. Один было сказал: «К хозяину надо. На пару слов».
Но Зайцев в резкой форме тона оборвал его: «По ресторанам не ходим. У нас каждый как при советской власти сам себе хозяин».
Те двое точно образумились, сели в машину, отчалили, а Зайцев сказал Владиславу: «Пойдем бороться за социализм».
Владислав несколько озадаченный таким ответом сказал ему: «Но мы боремся только с правонарушениями».
Но Зайцев ему ответил: «Нет, это и есть передний край борьбы за социализм, когда боремся с преступностью, чтоб в стране был порядок и государство прочное. На митингах расшатывают, а мы не даем расшатывать, а дать людям заниматься делом, строить жизнь. Сохранять свою честь и достоинство».

4. Народ наш любит себя чувствовать философом. Говорил только бы сам, чтобы слушали его. А иногда при этом брешет как собака. Вот, например, про загадочность русской души. Он в этих рассуждениях заплутался в трех соснах. Потому что тут дело вовсе не в душе как абстракции, а в нем самом: способен ли он на то, чтобы жить нравственно с душой. Как человек. Или у него на это нет силы.
Вот, например, у Пушкина был этот дух, когда он писал: «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы».
Или у Некрасова за народ, чтобы он грудью проложил дорогу себе.
Или у офицеров при Бородино дух был сражаться за Родину, потому что Александр I дал им как гражданам все права. А царь Николай пригнул как рабов так, что в Крымской кампании уже не было просвещенного офицерства встать за Родину. А при Ленине, Сталине как Маяковский провозглашал цитаты о том, что мы эту хваленую Америку и догоним и перегоним.
Откуда такой порыв, что планов громадье. Или у писателя Островского в герое Павке Корчагине слова: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы».
Ведь это душа. Такой дух к подвигу братства чтобы ценой своей жизни провести узкоколейку и спасти город от холода. Вот этот дух святого братства, что Павел Корчагин шел в калошах рваных перед любимой и был счастлив братством к людям. Потому-то мы и были великим государством.
Но ведь тут же посыпались анекдоты, что лучше оставить после себя кучу бутылок, не устроенных детей. Всякой сволочи. Которой не по нутру такая власть могучая, но надо во имя этого жить прежде всего во имя Родины, а не себя. И никакой загадочности.
Никакой души. Мы потеряли душу еще при Хрущеве. Нравственно. Когда опустились от Павки Корчагина жить братством до зэка Солженицына в его повести «Один день Ивана Денисовича». В котором его зэк в тюрьме при раздаче супа пустой – ребятам по бригаде, а с картофелиной себе.
Мы пали. И мы остолопы еще кричим про ГУЛАГ. Я жил при Сталине и во дворе никто не пострадал  от ГУЛАГа, в школе, где учился. Среди родственников, знакомых. Я жил в великой стране, помню как встречали Чкалова всей Москвой, а как он сказал журналисту в Америке после перелета в США после того, как тот спросил его богат ли он, ответил: «Да, богат!» - и назвал число налетанных километров.
Теперь наоборот. ГУЛАГ в стране. Там бомж в ГУЛАГе суп с картофелиной себе, а пустой прочим членам  бригады. А теперь вся страна – ГУЛАГ. Те, кто наверху, в девяностые устроили этот ГУЛАГ. Себе блага, что создали при Сталине с песней, героическим трудом, лишеньями.
А эти, кто наверху – все себе. Как в ГУЛАГе. С психологией бомжа. А ведь начали не с семнадцатого, тогда были во главе романтики – Ленин, Сталин, которые получали, сколько и народ. Делили те, кто пришел после. На цитатах Маркса. Как романтики.
А потом пришел Хрущев. Который смотря на народ как на быдло накормить, одеть, обуть. Чтобы был как в хлеву хрюкал. А он такой умный будет рассуждать и держать страну в узде без всякого социализма, а социализм дело жестокое как дуэль на шпагах, чтобы убить негодяя, а дать блага всем, чтобы народ с полными правами чувствовал себя хозяином создавать блага для себя, чтобы от каждого было по способностям, а каждому по труду.
Это Хрущев сам разрешил Солженицына в России, а потом, когда дурак опомнился, хотел опять создавать бригады коммунистического труда, то было поздно. Посыпались анекдоты «Пусть слоны работают. У них яйца квадратные».
А после путча к власти стали приходить негодяи, подонки. На новый 2012 год исполнили по радиоканалу песню «Широка страна моя родная». И тут же в радиоответе одна пожилая женщина чуть не плачет: «Спасибо, что вспомнили о нас, забытых, обманутых».
А нам все хотят всучить Гайдара как личность. Нормальному человеку в России можно с ума сойти. Ведь при помощи гиперинфляции вытащил деньги у граждан приватизировать блага среди своих. Ведь это опыты Павлова как на собаке. Зажигают свет, дают собаке мясо, а потом, когда привыкнет, бьют по голове, и собака гибнет. Вот он, авторитаризм. Знаем. Молчим.
А здесь до каких же будут говорить о русских и вопить, что русских надо защитить – и показывают Горбачева. Ведь русский, а имел беседу с Тэтчер как сделать так, чтобы оставить в России восемнадцать миллионов человек обслуживать Запад сырьем. На Западе рекламирует пиццу. Защитите от русских идиотов!
А в газете «АиФ» сведения в номере 51 за 2011 год, что Островский – самый читаемый писатель в мире. Издан на 75 языках тиражом 59 миллионов экземпляров. Только в Китае плюс еще издали тиражом 15 миллионов книг, но это не предел, потому что в Китае эта книга дефицит.
А у нас такие как Новодворская заслоняют экран. С ума можно сойти, но ведь слушают, не сходят с ума. Так безнравственны. А Китай велик.

5. 5 января 2012 года. Радиостанция «Эхо Москвы». 10 часов. Сколько-то минут. Слушаю интервью руководителя партии «Левый фронт» Удальцова. Только что вышел из тюрьмы, в которой сидел за несанкционированный митинг. Проводил на отсидке в тюрьме голодовку и его как героя чествуют разного рода радиослушатели, а Удальцов произносит фразы о борьбе оппозиции, что не стоит договариваться с властью ни о чем, быть объединенными и о Карле Марксе бородатом, что его знают в мире.
Господи, наделал же Маркс делов, что натравил пролетариат на хозяев, еще Анпилов такой есть, что не представлял пролетариата без булыжника, вывернутого с мостовой, и который сбросит цены и завоюет мир. Противоречие труда и капитала.
Но вот в результате ельцинизаторской приватизации предприятий партией воров так, что пошли вразнос, дать прибыль, а потом загнуться – заводы встали.
А пролетариат? Тот, который по Марксу сбросит цепи и завоюет весь мир? Он не может собраться вместе больше троих, а представлял из себя грозную силу, когда его объединили капиталист на предприятии, а тот через труд познал себя, самоорганизовался в профсоюзы, но в Росси пошел не по тому пути.
У Маркса есть определение капитализма, что прибавочная стоимость есть не средство ума организатора капиталиста, а эксплуатации трудящихся капиталистом. И тут в качестве спасителя трудящихся выводится чиновник. Как организатор общественного труда.
Это дело у нас называется социализмом. Социализм дело жестокое как в заповеди Божьей как Бог дал трем рабам по таланту и тех, кто принес прибыль, оставил, а неумелого прогнал. И социализм существовал в стране, пока руководили страной Ленин, Сталин, которым к рукам ничего не прилипало, и дело творилось чистыми руками.
А потом к власти пришел Хрущев. Крови испугался. Твердят, Сталин был жестоким, просят открыть архивы дел, а как откроют кого судили, так такие насильники, убийцы, преступники. Но зато была великая страна. Но тут вступает в оценке истории другое противоречие, что страна была великой, но это не заслуга Сталина, а велик сам народ. Без руководителя.
Опять теория пролетариата, который сбросит цепи, завоюет мир, но, но… больше, чем как на троих не может собраться. Как же тут быть? А тут на помощь приходит чиновник, который в годы советской власти так превознес пролетариат – взять искусство в виде фильмов «Большая семья», «Дело Румянцева», «Весна на Заречной улице» и десятки, сотни других.
И чиновник во главе страны должен был бы быть на уровне этой культуры. Не только сохранить, но развивать. Главная черта чиновника должна быть честь, патриотизм, верность Родине. И все образуется, все рыночные отношения потому что прежде всего чиновник должен думать не о либеральных ценностях, а чтобы не тащили. Все до последней копейки возвращалось в производство страны.
А с Хрущева мы поплыли, потому что оттепель это прежде всего была политика безответственности, бесхозяйственности, когда на производстве, в партийных обкомах главы как местные царьки стали обрастать коррупционными связями.
Косыгин хотел пресечь эту кумовщину в хозяйстве, но Брежнев решил: «Главное, чтобы руководитель был с партийным билетом».
Дурак, но свой. Мы сами стали безответственней. Купились на дешевую уловку, когда нас стали жалеть, тех, кто жил при Сталине как при жестоком режиме, и мы поддались на эту слабость, хотя сыр бывает бесплатным только в мышеловке. Теперь у них яхты, а мы нищие. Но все жалеют.
И вот мышеловка захлопнулась. Нас в девяностые годы обворовала партия воров в виде тогдашней приватизации, в виде правителей того периода и их приспешников Гайдаров.
А то всякие Удальцовы, Лимоновы устраивают митинги против капитализма, а их вожди должны первое что сделать как в Китае при захвате власти установить в стране как раз общественно-производственные отношения в той системе, чтобы производство давало прибыль, и рабочий получал достойную зарплату. Хозяин производства был.
Главное исключить из этой системы чиновника, который говорит цитатами и хочет взять всю власть в стране, в том числе и распределения народно-хозяйственных средств.
И когда Лимонов кричит: «Капитализм – говно! Давайте социализм» - то пусть ответит за Хрущева,, который взял от Сталина самое мощное в мире хозяйство и сразу же через несколько лет хлеба не стало до того, что стали выдавать по карточкам, а цены повышаться, в его совхозах крестьяне стали пить, а совхозные деревни разрушаться.
Пусть ответят за Горбачева, Ельцина, Гайдара, при которых в девяностые годы их свобода распоряжаться людьми в стране дошла до того, что людям не выдавали зарплату. У нас в стране все не остановят этот процесс демократии. Все не назовут негодяя Родины негодяем. А предателя Родины предателем. Это чиновник. Не надо его пускать на место капиталиста. Разрушит.
Коммунист Сурайкин в диалоге с Симоновым из общества «Память» сказал, что у нас нет основ вывести страну из кризиса, она же выходит без их содействия. И выводит Путин путем создания крупных предприятий, дающих прибыль. Вот уже и автопром встал на ноги. Это капитализм.
И я за Прохорова, потому что он капиталист, а не чиновник, его доход вместе с рабочими в пределах той прибавочной стоимости, которую дает его никелевое производство и существует противоречие труда и капитала. Трудящиеся бастовали с целью повышения им зарплаты, и он повысил.
Но вот рабочие с предприятия Нижнего Тагила выступили по телевидению, заявили Путину, что если всякого рода бездельники будут устраивать смуту в Москве, они приедут и разберутся с ними.
Трудящиеся с Путиным. Так зачем нужны Зюганов с коммунистами, если рабочие за Путина? Кого представляют коммунисты?

6. О, господи, моя незабвенная юность при Сталинском режиме, такая свободная верой в человечество. Потом при других Хрущеве, Брежневе стало поплоше, но веры в человека не теряли. Взять хоть Новый год – сплошные елки, детский смех, дружелюбие взрослых с верой в то, что каждый из них несет добро.
Как Новый год на дворе – только и слышалась гульба, все собирались в один коллектив веры друг в друга, веры в человечество и до утра с улицы, с горки во дворе слышались веселые голоса и звонкий смех.
Теперь на празднике дворы как вымерли. Люди не доверяют друг другу, смотрят друг на друга как волки. В доме творчества для молодежи на Большой Черкизовской в кружке бардов руководитель Штренберг сует исполнять только Высоцкого. Как он сиганул за красные флажки и сомкнул клыки на горле.
Господи, как надоели эти волки в овечьей шкуре, что оттяпали все, что у нас уже нет, государства, нас уже нет, что мы безликие не доверяем друг другу, но у нас хотят отнять последнее, что у нас есть: Сталина.
Да. Время было жестокое, суровое, что нельзя было мириться со всякой мразью, старающейся пожить за чужой счет. Но ведь были мы. Мы проявлялись, раскрывали свой талант в труде и как нам весело, хорошо было друг с другом, потому что нас связывало братство, человечность и звучали в нас Михалков, Барто, Носов и другие поэты, писатели.
Не все еще потеряно, потому что есть на радиоканале РСН такой журналист, как Доренко, который выразился о новом представлении на новогодней передаче по телевизору: «Какашки от свиней».
А я понимаю говно от этих либералов, демократов, разбогатевших на нашей нищете, но ведь они хотят нас задавить этим говном. Ведь я только сейчас понимаю то, как мы были богаты при советской власти нашим духом, сознанием, тем, что мы умели любить так, что не надо никаких материальных благ, лишь бы вернули святую веру в человечество.
Но как сказал экономист Хазин с того же радиоканала то, что эта власть боится нас умных, чтобы не задавали им пугающих их вопросов по поводу нажитых ими благ, а потому стремящихся превратить нас в дебилов. И где этот парень с Заречной улицы, говорящий о любви, о дружбе таким высоким человеческим языком.
Я перестал смотреть телевизор, потому что некоторые сцены из передач например о юморе со всеми там тещами, анекдотами о сантехниках в сравнении с женщинами как бачок сливает или наполняет форму, как муж приехал из командировки – вызывает во мне отвращение.
Нет, я понимаю олигархов, что у него полон бассейн проституток, и он духовно живет чувством превосходства, что мы облизываемся на то, что у него есть, а у нас нет. Но ведь есть люди, которые любят, умеют любить и смотрят на олигарха как на ничтожество.
А для меня звучит песня «Ландыши, ландыши», и я вижу тот день в советский период, любимую девушку и она живая, а от того в чувства не вместить другую.
Но как ни включишь телевизор – неинтересно, скучно. Неудобоваримо, а еще эти морды демократов типа Рыжкова, Немцова, нажившихся в девяностые на горе народном, а теперь, когда страна стала восстанавливаться, отошла от пропасти вопящих о недостатках современной власти, чтобы опять на возмущении масс пролезть на посты.
О господи, как мы глупеем от того, что высокие слова не то чтоб поистерлись, но даже наоборот звучат для того, чтобы тем, кто их произносит, достичь грязных целей.
И страх, что девяносто первый год еще может повториться. Ведь все еще не скажут о том, что Гайдар предатель Родины с его реформой приватизации приведшей страну к краху. Кроме тех, кто нажился на этой реформе.
А как мы стремительно тупеем от того, что уже живем не великими идеями преобразования страны, идеалами, а нас заставляют копаться в говне из унитаза всех этих страшней чем фашисты либералов. Что слова уже не имеют никакой цены, пустые как мысли, чувства. Люди.
И как страшно смотреть на китайцев, на глазах становящихся более цивилизованными, человечными, живущих по законам Павки Корчагина, книги, издавшейся у них в стране 15 миллионов экземпляров и все равно эта книга у них дефицит.
И вот эти китайцы совсем другие: человечней, дружелюбней, умнее. Их дети занимают первые места на конкурсах по музыке, математике, спорту. И других.
А мы глупеем. Мы стиснуты этой свободой олигархов так, что я чувствую как превращаемся в обезьян.
7. Юмор на эстраде во всякого рода передачах я не смотрю со всякими Петросянами. Вот недавно включил передачу, Петросян какого-то идиота играет. Говорит нелепые фразы к месту такие, что напоминают нашу страну такую богатую, в которой мы нищие. А врач ему говорит: «Делаете зарядку?»
А тот: «Нет. Я огурец на грядке».
По радиоканалу РСН передачи веселей. Так какой-то комментатор по моему Гуржук, но не Доренко точно. Так он задал вопрос радиослушателям: «Каким должен быть современны вождь, чтобы ему поверили?»
Первый радиослушатель с кавказским акцентом: «Настоящим русским человеком».
Ведущий тоном недотепы с дурацкими нотами в голосе переспрашивает: «Что значит русским? С березовым веником?»
Но тут ему на такой волне передачи посыпались такого же рода предложения: «В кепке и крепкий» или «Богатый, чтобы не хотел воровать».
А потом кто-то сказал: «Честный».
Но тут ведущий опять завел в болото рассуждений, стал переспрашивать, что такое честный. Бедный, что ли?
Радиослушатель ответил: «Нет. С достатком».
Ведущий сказал: «У всякого свой достаток».
В общем, запутались в беседе совсем. Не понимают, что такое честный человек. В Китае не честных расстреливают. Но Китай – великая страна.