На финишной прямой

НА СНИМКЕ (из Интернета): старый вокзал станции Котельнич.
Благодарю от всей души автора снимка, Василия СМЕРТИНА, сохранившего для меня и моих читателей одну из горьких и навсегда зримых минут моего военного детства. Если не ошибаюсь, это задний выход из вокзала, через который мы вынесли наши пожитки, чтобы погрузить их в машину, идущую в сторону станции Свеча.


                *         *        *
Следующий кадр, который ярко вспыхивает в памяти – станция Котельнич. Всё вокруг утопает в  снегу, внутри  маленького вокзальчика  разместиться втроём просто не получилось – еле втиснули наши вещи и на них погрузили мою обезножевшую сестру: к ней прицепилась какая-то болезнь, при которой она почти не могла стать  на ноги… И тут выяснилось, что сесть в поезд, чтобы  проехать в нём всего 50 километров до Свечи, решительно невозможно:  билетов не продают, проводники  не открывают вагонных дверей, а поезд останавливается на считанные минуты.

Между тем, силы наши были на исходе. Мало того, что Марлена заболела, так и у меня  поднялся сильный жар. Мама даже не стала измерять температуру: градусник не лечит… Она понимала без врача, что я заболел-таки корью: заразился от того младенца на пароходе…
Свалиться на последнем отрезке пути было бы  уж слишком обидно.  Мама, и сама-то на пределе своих возможностей, принялась взбадривать меня криком и строгостью. В обычных условиях кричать на больного ребёнка  считается негуманным. Но сейчас высшим проявлением материнской нежности и заботы  была резкость и даже грубость. И мама не остановилась перед самой крутой и решительной жёсткостью, которая могла показаться жестокостью.
Я стоял  у  станционного штакетника  и слизывал  шапочки снега с  остроконечных  его дощечек. Мама увидала – и резко  выбранила меня.  Кто-то ей посоветовал  поискать на базаре попутной подводы. Я не выказал к этому ни малейшего интереса – хотел остаться рядом с Марленой на узлах: меня размаривала, ломала болезнь. Останься я там в тепле – и меня бы окончательно сморило, но она  потянула меня с собой.
Мы  шли по базару между подводами, и мама всё спрашивала то у одного, то у другого возчика:

- Дедушка, вы – не дальние? Не из Свечи случайно?

Но нет, дальних было много,  из Свечи -  никого.  Мы вернулись к вокзалу, мама была вконец растеряна,  мы остановились опять у штакетника  возле   перрона, как вдруг я услыхал  чей-то приглушённый возглас:

- На Свечу?    До Свечи! Да, машина…

Две-три фигуры метнулись за здание вокзала. Я крикнул маме:

- Там машина  до Свечи!

Мама опрометью кинулась за здание, крикнув мне:

- Cтой на месте! Никуда не уходи!

Вернувшись бегом, схватила меня за руку, потащила к Марлене, к вещам. Через  две-три минуты мы уже сидели в кузове грузовика, Марленку с её  отказавшими ногами удалось посадить в кабину рядом с шофёром.

То была редкая и тогда, а ныне вовсе не известная широкой публике полуторка-«газик»  с так называемым газогенераторным двигателем: рядом с кабиной был подвешен металлический цилиндр – газогенератор.  В тех местах было изобилие лесу и дров, и автомобиль работал не на бензине, а на газе, который вырабатывался в газогенераторе при сгорании деревянных чурок. Может, и сейчас есть такие машины, но мне с тех пор не встречались.

Грузовичок затрясся на укатанной снежной дороге, и вскоре мы очутились в лесу, какого я никогда ещё не видывал. Тяжёлые лапы елей свешивались  над нею с обеих сторон, мы то и дело должны были нагибаться, увёртываясь от них, но всё равно с веток сыпались на нас хлопья снега.

Кто-то из ехавших с нами сказал, что шофёр «боится волков». Моё воображение, хотя и затуманенное болезнью, всё же сработало, и я себе живо представил, как на нас нападает волчья стая  - то ли  как на героев Джека Лондона  (я с трепетным интересом  прочёл уже к тому времени его рассказ «Любовь к жизни»), то ли как на барона Мюнхгаузена,  у которого волк съел лошадь на ходу, сам очутившись в её упряжке …

Однако очень скоро  выяснилось, что под «волками» здесь подразумевали милицию – наверное, и тогда левачество преследовалось.

В одной из попутных деревень  остановились ночевать – у шофёра была здесь  то ли родня, то ли кума.

Нас  поразили грандиозные размеры  бревенчатого дома, а особенно –  прилегавших  к нему просторных служб,  крытого двора и сараев. На Украине, где лес в дефиците, такого размаха просто не знают, да и в России далеко не везде строят столь щедро и расточительно.

Хозяйка стала жарить на сале в громадной сковороде мою любимую картошку. Но есть я  почти что не стал:  еда не лезла в горло.  На ночь меня устроили спать на лежанке  колоссальной русской печи, но всю ночь я промаялся в каком-то полузабытьи, поминутно просыпаясь: это бродила во мне болезнь.

С утра возобновили путь, но ехали почему-то медленно – скорее всего, из-за несовершенств нашей газогенераторной техники.  Водитель то и дело останавливал свой драндулет, чтобы то  подтянуть болт, то  «задать корму»  своему газогенератору, и  лишь часам к трём мы добрались до окрестностей  Юмы, оказавшейся ближе Свечи.  Но тут машина сломалась капитально.

Дорога шла  вдоль железнодорожной линии  Котельнич – Свеча в каких-нибудь ста метрах от неё. Навстречу нам ехал обоз колхозных  саней, в них – старики в тулупах.

- Далеко ли до Юмы? - крикнула мама.

-Три  километра! – отвечали мужики.

Всего три километра до цели… Позади – тысячи километров: по рельсам, по воде, по грязи и снегу, на лошадях и на быках, в пароходе и на газогенераторной машине… И вот теперь эти последние  три километра предстояло проделать пешком.

Марленка осталась в кабине газика, а меня мама потащила с собой. Минут через сорок вошли мы в большое село – именно село, а не деревню, так как в тех местах деревней зовётся населённый пункт без церкви, а в Юме она когда-то была. Теперь  сохранились только её останки, лишённые колокольни.  (Ну, что за страсть такая владела провинциальными богоборцами: сносить именно звонницы? Может быть, не переносили эти плюгавые души, чтобы хоть что-то выделялось над общим ранжиром?!) В том, что осталось от сельской церквушки  Юмы, теперь помещалась колхозная кузня… Впрочем, мы об этом узнали, конечно, позднее…    

Мама стала расспрашивать прохожих о своей сестре –  нам указали дом, где она жила.  Этю, мамину младшую сестру,  здесь знали по имени.

Но когда мы в этот дом вошли, то оказалось, что буквально на днях Этя с семьёй переехала в соседнюю деревню, которая называется… Содом (я, конечно, ещё не мог воспринять  комичность  такого названия  в дальней дали от земли Ханаанской).

- Да тут недалёко! – сказала хозяйка, - вам девочка покажет – дочка моих  выковырянных (так она, да и не только она, произносила трудное нерусское слово  «эвакуированные»).

- Света! – позвала хозяйка. Прибежада девочка – восьмилеточка.

- Тётю Этю знаешь? -  спросила мама.

- Знаю! – радостно защебетала девочка, в которую я, несмотря на мою болезнь, немедленно решил влюбиться. – Знаю и тётю Этю, и Зорю, и Вову, и бабушку Сару… и дядю Додю!

«Дядя Додя» был мой отец. меньше всего мы ожидали, что здесь кто-то мог знать его имя.

- Да ведь дядя Додя в Харькове  остался, - сказала мама, боясь поверить внезапно вспыхнувшей надежде.

- Нет, он приехал! Приехал! – радуясь нашей радости, крикнула моя новая и мимолётная любовь. – Да я его сейчас приведу!

Быстро надев пальтецо, накинув на голову шерстяной платок, сунула ноги в валенки – и была такова.  Мама поспешила за нею в Содом, а меня , как уже совершенно немощного, оставила дожидаться в избе. Через каких-то двадцать-тридцать минут в комнату вбежал  папа – и бросился меня обнимать.

  *
Последнюю весточку от отца мы получили в Елани. Когда мы в нашей подводе по дороге к станции проезжали мимо почты, мама забежала туда и вышла с прибывшей «до востребования»  открыточкой из Харькова. Папа писал, что вопрос его призыва не решился, но что он не теряет надежды. С этого момента  около месяца мы ничего о нём не знали. За это время Харьков был сдан немцам. Конечно, всего можно было опасаться. Жив ли он? Успел ли выбраться из осаждённого города? Или, может быть, всё-таки получил долгожданное назначение и находится на фронте? Встретимся ли когда?  Все эти мысли одолевали маму и, возможно, Марлену. Своих размышлений на этот счёт не помню.
Лишь через  много лет мне стало известно, как  завершилась  навсегда папина военная карьера.

В Харькове Кагановичским райвоенкомом был тогда майор Супоницкий. К нему-то отец и ходил отмечаться и вымаливать отправку на фронт.

Супоницкий прятал глаза, всячески тянул время. Наконец, числа 10-го сентября, когда немцы стояли уже у порога города (до его сдачи оставалось лишь две недели) отец в очередной раз пришёл отметиться. И тут военком, один на один, вдруг сказал ему:
- Рахлин! Слушайте меня  внимательно. Я  не должен бы вам об этом говорить, но скажу: мне вас жаль, я хочу вас спасти. Дело в том, что вас призвали ошибочно. Поступило указание:  таких, как вы, не брать:  у вас политическое пятно  в анкете. Не ходите и не просите, не то доходитесь до немцев. Уезжайте скорее! Назовите мне любой тыловой военкомат – и я вам оформлю проездные документы. Это всё, что я могу для вас сделать.
Так папа попал в Свечу.

На попутном тарантасе ехал он в кошёвке – плетёной из лозы  коляске – в Юму, а возница – подросток лет пятнадцати – рассказывал местные новости.

- Дяденька, - сообщил парнишка, делая страшные глаза. – а у нас тут овреи есть!

- Да ну? – Отец сделал вид, что поражён сообщением. – И какие же они из себя? С хвостом?  С рогами?

- Да не, ты чё!  - решительно возразил паренёк. – Они точь-точь такие, как вот ты, либо я…

С полмесяца или больше прожил папа  у Эти  в беспокойстве и неведении  о нас.  Он взялся на учёт в военкомате и устроился на работу: директором районного Дома культуры.  Никакого «Дома», собственно, не было,  культуры – тоже, но должность – была. Директор несуществующего Дома должен был развозить  свою собственную   культуру    по колхозам района, читая там лекции.

Судьба пощадила нашу семью, сохранив её для будущих  испытаний. Но в тот момент сколько семей  могли бы нам позавидовать!  В конце пятого месяца кровавейшей из войн  живой, бодрый, здоровый, только исхудалый, стоял отец в чужой избе и обнимал своего младшенького. Меня.

Читать дальше Пятое интермеццо "Кировская область"   
http://proza.ru/2012/01/24/1461