Один день из жизни консьержа

Он проснулся под звуки гимна. Жил он в старом доме, где ещё сохранилась радиоточка. Вечером, ложась спать, он всегда включал радио, чтобы утром не проспать на работу. Его будил гимн, старый, тяжёлый, совсем неподходящий для мелодии будильника. Но он его никогда не слушал, вернее, не вслушивался. Для него этот гимн был лишь свидетельством начала нового дня, подтверждением того, что он ещё жив, и этого ему было достаточно.

Ему ещё не было и тридцати, но он уже имел инвалидность, и каждый прожитый день был для него счастьем. Ложась спать он мысленно благодарил Бога за этот день, а утром, проснувшись, с улыбкой произносил: «Здравствуй, новый день».

Он долго не мог найти работу — инвалиды в нашей стране мало кому нужны, вернее, вообще никому не нужны, кроме, пожалуй, своих родных, да и то не всегда. Ему повезло. Да, он считал, что ему повезло, удалось найти место консьержа в солидном доме. Предполагалось, что дежурить надо сутки через двое, но в домоуправлении неожиданно предложили ему и его сменщику взять полторы ставки, и дежурить сутки через сутки. Они согласились. Конечно, это было тяжелее, чем сутки через двое, но обещали и платить больше, а для него, молодого парня, пусть и с инвалидностью, возможность заработать самому и не сидеть на шее у родителей была тем шансом, который он не мог упустить. Так всё и началось.

Он вставал в шесть утра под звуки радио, делал необходимую лечебную гимнастику, слушая новости, и каждый раз поражаясь очередному убийству политика или бизнесмена, или чиновника. Что-то в нём протестовало против такого «решения вопросов», он никак не мог понять, почему люди всё больше становились похожими на зверей, на зверей бешеных, сорвавшихся с цепей.

На работу, или как говорил его пожилой сменщик: «На службу», он отправлялся пешком. Идти было недалеко, минут сорок. Он всегда ходил «на службу» пешком, для него это было что-то в роде утренней пробежки, позволяло зарядиться энергией перед новым рабочим днём, во время которого большую часть времени ему предстояло сидеть.

Менялись консьержи в девять. Это было время недолгого затишья. Большинство жильцов уже уехало на работу или на учёбу, а молодые мамы или наёмные няни с детьми ещё не выходили на прогулку. Можно было немного поболтать со сменщиком о том, как прошло дежурство. Иногда ведь случались забавные случаи. Как-то раз съезжая, жильцы одной из квартир никак не могли разобрать диван, а в собранном виде он не проходил в довольно узкий дверной проём. Тогда грузчики решили проблему радикально: они открыли настежь окно, и выбросили диван на улицу. Благо, квартира была всего на втором этаже, а на улице была зима, под окнами были большие сугробы, и диван преспокойно на них приземлился. Он помнил, как ему тогда пришлось караулить на улице, чтобы никого из случайных прохожих диваном не зацепило.

В половине десятого обычно приходила уборщица, женщина лет сорока, приехавшая с мужем из Средней Азии в Москву на заработки. Она мыла подъезд, а её муж убирал во дворе. Иногда они заходили к нему в каморку поболтать. Поначалу его удивило, как хорошо они говорили по-русски, потом он узнал, что оба они имели высшее образование, просто у них на родине инженеры сейчас были ненужны. Хотя, так было не только в их стране.

Часам к одиннадцати на прогулку выходили мамы и няни с детьми. Он всегда выходил, чтобы помочь им вывезти на улицу большие коляски. И снова возвращался в свою каморку. Это было небольшое помещение, с одним большим окном на улицу и одним, выходившим внутрь подъезда. Этакий аквариум, позволявший дежурному контролировать ситуацию. У окна, выходящего в подъезд, стоял стол с настольной лампой и телефоном. За этим столом он нёс вахту, проверял документы у незнакомых посетителей, и записывал данные о том кто, к кому и во сколько приходил, в специальную книгу. Таков был порядок. Телефон был предназначен для связи с жильцами дома, если кто-то из посетителей не мог точно вспомнить номер квартиры, в которую он шёл. А также на случай, если понадобиться вызвать милицию.

Около часа дня с прогулки возвращались дети, мамы и няни. И вся процедура с колясками повторялась снова, но уже в обратном порядке. Вернувшись на пост, он доставал свой обед. Еду он приносил с собой в термосе. Был всё таки у этой работы один недостаток, и связан он был именно с тем, что еду приходилось носить с собой.

После обеда начинался очередной период оживления. Школьники возвращались домой, возвращался  и пожилой профессор, преподававший где-то недалеко от дома. Примерно через час к пожилому профессору начинали приходить студенты на консультации, которые профессор предпочитал давать в домашней обстановке за чашкой чая, и старшеклассники, которых преподаватель готовил к поступлению в ВУЗ. Расходились студенты под вечер, когда жильцы дома уже возвращались с работы. В это время подъезд опять оживал, хлопали дверцы почтовых ящиков, у лифта соседи обменивались парой ничего не значащих фраз, но всё же это было лучше, чем полная тишина.

После ужина он включал небольшой приёмник, который неизвестно кто и когда сюда принёс, и слушал спортивный канал. По вечерам посетителей было немного, особенно в будни. Часов в десять он ложился на небольшую кушетку, стоявшую в углу каморки так, что в оба окна были видны и подъезд и прилегающий дворик, и слушал радио.

Утром он как всегда вставал в шесть, делал гимнастику, и усаживался за стол в ожидании сменщика. Подъезд оживал: взрослые спешили на работу, дети в школу. Не спешил лишь пожилой профессор, он  преподавал где-то неподалёку, и потому не боялся опоздать. Сменщик, надо отдать ему должное, никогда не опаздывал, чувствовалась военная выучка.

Сменившись, молодой консьерж неспешно шёл домой. Сегодня у него был выходной. И, пусть завтра опять на дежурство, но сегодня он свободен.