Луч света в диске луны. Барханы времени. Глава 13

Глава 13. Вездеход.

Поначалу темп ходьбы в новых шлепках задал настолько серьезно отличающийся от прежнего, что можно подумать, что я бегу. Дорога почти не переменилась, и без труда при дневном свете находил прежнюю дорогу, теперь старался двигаться другим, параллельным путем. На границе леса делал зарубки чуть ниже уровня своих глаз, и ветками выкладывал в виде стрелки направление обратно, в нескольких местах.

Так пытался обезопасить себя. То, что рассказывали про черный лес, я объяснил себе испарениями болот. А раз так, излишним не будет предостеречься, чтобы даже будучи опьяненным этим обстоятельством по возвращению, уже сейчас помочь себе не заплутать. Чтоб даже если буду десять раз не в себе, и если останется хоть чуточку разума, домой дорогу смог бы найти. Даже если дорога измотает и измочалит до состояния полутрупа, я все равно добрался бы.

Когда вошел в лес, пожалел, что не пошел прежней дорогой — прежний путь действительно был скатертью дорогой. Теперь же знаю, что дорога бывает и иной. Та, что формируется даже не зверями, а стихией. Та, на которую ступив, уже не можешь свернуть — буераки, буреломы что смыкаются в единый массив после того, как ты пролез между так прочно выглядевшими основаниями. Бояться я стал лишь после того, как ступив на поверхность снега на равнинном месте, провалился под козырек в глубокий овраг, что чуть шею себе не свернул. Тогда стало казаться, что из этого первого пролеска уже не выберусь. Измученный все же выбрался, прошел в сторону прежнего пути, оценил где мы в прошлый раз прошли. Даже стал различать признаки присутствия человека в таком захолустье.

Хорошо, что никто этого не видел моего полета. Тут главное вернуться в лучах заходящего солнца на третий день, и с бутылочкой живой воды в одной руке, и с бутылкой спиртного — в другой. Все ждут, что староста выздоровеет. Это главное. Тогда я смогу не замечать заусенцы во всех местах от неудачного приземления. Но пока не вернулся, надо как-то поосторожнее. Все таки не бессмертный. Не нужно прыгать выше своей головы, особенно, если этого не нужно мне, потому как это никому другому также не нужно. Потому как риск неудачи и без того чересчур велик, чтобы усложнять и без того невыносимую дорогу.

Найдя прежний путь, двинулся по нему, вспоминая в подробностях приметы прежнего пути. Каждая теперь на вес золота. Не думал, что это мне потребуется. И как найти теперь своё прежнее жилье? А о том, где дом бабы-Яги — остается только догадываться.

Хоть вышел рано, уже стало темнеть. Солнце скрылось за тучами, что не видно, сколько времени осталось до наступления сумерек. Горизонт показывал, где сейчас находится дневное светило, горя отблеском холодной стали. Хоть бы успеть засветло. Поначалу потерял много времени, и теперь наверстываю темпом ходьбы. Все равно надо торопиться.

Гонка со временем наперегонки привела к тому, что пот стал заливать в уши. Мороз уже не замечал, пугая немногочисленную живность своим внезапным появлением. Как назло нет ни лука, ни времени на охоту. Надо торопиться, чтобы на болоте не пришлось заночевать. Вот та поляна, где отрабатывал попадание стрелы в снеговика. Видны лапы зверей рядом. Отсюда еще час ходьбы, теперь вниз и дальше стена из сухостоя.

Вот здесь я проползал с той стороны. Уже сильно стемнело и мороз трещит в стволах деревьев и тростника. Пора бы уже и остановиться? Но тут — не лес. Тут не укроешься под елью. И холод теперь стал злей. Теперь, только вперед, иначе зачем шел?

Вот на землю пала тьма. Кочки сливаются в одно неприметное месиво, что часто наступаю мимо центра. С трудом вспоминаю, куда идти дальше. Такое чувство, что заблудился. Вернее не чувство, а уверенность, что тут я раньше не был ни разу. Если б не устал и не продрог, то самое время паниковать. Но я двигаю дальше налитые не только усталостью ноги: эти ласты хоть и не дают проваливаться, но еще и черпают воды.

Я устал, и мне надо поспать. Но не тут. Луна светит ярко, что видно, куда ставить ноги. Через её свет все нечеткие очертания приобретают осязаемость. Одно из осязаемого: чувствую себя идиотом. Сегодня, уже в десятый раз. Откуда я взял, что бабу-Ягу найти так просто? Ну приходила она каждый день, но ведь и жить она могла просто стоя как дерево где-нибудь в сторонке. Как её найти? Покричать? Глупо. Очень глупо. Я очень глупо погиб. Мое тело найдут археологи, если конечно однажды при пожаре осушенного торфяника оно не обуглится до потери очертаний. Или бабушкин кот полакомится мной.
-- Как глупо пропал! - Похныкал немного, но не полегчало. - Вот дурак! - Это подстегивало раньше, но сейчас вызвало ноль эмоций.

Зажевал краюшку хлеба, взятую в дорогу, и немного даже потеплело, но веселей не стало. Зато паника убралась за собой, унеся разруху в мыслях в тот могильный склеп, откуда она сама родом.

В буреломе нашел выбеленный сгнившей корой шест, и стал ей ощупывать то место, куда ступить следующим шагом. Просвечивающий грязью снег показывал, что то, куда направляюсь, еще не очень замерзло. Островки полностью замершей воды чередовались с бурой незамерзающей трясиной. Как прекратил паниковать, ко мне пришло немного собранности, что позволило представить, где я сбился с пути. И обратно я все еще могу вернуться, и оттуда дойти до моего предыдущего места проживания. Так и надо было бы поступить, если мне не нужно было б идти, искать следы кота и бабы-Яги. Пару раз видел чей-то след, напоминающий следы представителя кошачьих. Так шел, пока луна не ушла за высокий горизонт ближайшего холма. Но и эти единственные ориентиры: звездное небо и полоска света от горизонта холма — начинали тонуть в наползающей дымке.

Даже будучи полностью ослеплен, можно продолжать движение. Толку от этого, правда, будет крайне мало. Но и заснуть, более полно означало бы смерть. Поэтому прежде чем сделать новый шаг, палкой с рогатиной на конце шлепал вокруг себя, чтобы не было звонких хлопков о не замерзшей поверхности, и только тогда шел вперед. Когда замерзал, приостанавливался, подпрыгивая на месте — заодно чувствовал, как начинали колыхаться болотистые кочки вокруг, и ориентируясь шел на звук, пытаясь выдерживать одно направление.

В какой-то момент осознал, как будто иду в этом болоте уже целую вечность, и конца и краю нет этому. Но страх не последовал. Лишь мысль о том, что я теряю концентрацию. Потеряв сосредоточенность ума я рисковал пропустить важную метку, которая бы вывела меня к искомому месту. И вновь каждый шаг начинался одинаково, выслушиванием шевеления тверди, и всплесков открытой воды. Глаза в ночи могли обмануть, но не три других чувства одновременно.

К утру стал продвигаться уже быстрей, вспоминая другие уроки, которые неделей раньше проходил неподалеку. Болото, оказывается, не так страшно, как его малюют. Просто зимой тут делать нечего. Обычно. Но тут у меня было одно дело. Дело жизни и смерти. Это — заставляло меня идти не сворачивая.
-- У бабы Яги должен быть дом на курьих ножках. В лесу? Определенно, в лесу: «повернись к лесу задом, ко мне — передом». Но тут же болото! Какая тогда — «избушка на курьих ножках»? Похоже это вообще из другой сказки! Так, почему это я сказки стал вспоминать? Брежу наяву.

По другому если: баба Яга — человек. Она не стала бы жить как зверь в лесу. Пещеры тут исключены, поскольку их бы залило. Посреди болот, как лягушка тоже жить бы не стала — старушка была представала предо мной большей частью сухая, а так бы хотя бы водоросли у ней на голове отдавали бы тиной. Или это такие мутировавшие зеленные волосы? Да, и еще: сам видел, что мертвецы, если живут в болоте, то их плоть начинает слезать с костей — как комок червей. Значит должно быть что-то вроде избушки. Или островок. А холм вот тот? Это не он? Слишком крутой склон. И далековато.

Кроме того, Яга появлялась каждый день, когда я учился ходить. Скорость её ходьбы приблизительно представляю. Добиралась она не вплавь, значит и я дойду, ведь вешу на полтонны меньше. Почему здесь? Сюда я прошел другой дорогой, но если повернуть вот туда, выйду через пару часов к своему прежнему жилью. Ха! Я же тут был тогда, когда обходил окрестности. Да! Только тогда топь не больно проморозилась. Сейчас тоже не очень, но уже понимаю, куда идти дальше. Я близко! Теперь я верю, что могу успеть.

Утренняя дымка застлала поверхность болот. Так что тыкаться веточкой туда, куда хочу ступить, и так прошёлся до молодых зарослей деревьев, пробивающихся сквозь поваленный бурелом. Тут нехожено. Выбрал в какую сторону свернуть, чтобы идти вдоль этой изгороди естественного насаждения. То, что это изгородь, видно по засохшим деревьям. Поверх них, как на колья, насажены черепа людей и зверей.

Что ж, племя туземное — здравствуй! Успокаивает то, что нет никого шевелящегося. Лишь выбеленные черепки. В некоторых местах, куча сваленных вместе трубчатых костей, позвонков и ребер. Почему-то я радуюсь лишь. Беспокоит немного, что я чересчур быстро привык к такому. Не знаю. Потом подумаю над этим. Сейчас для меня это — знак. Знак: «тут нет черной смерти».

Когда обошел эту низенькую рощу, вышел на равнину. Здесь топь. Все топь на протяжения взгляда, даже пробовать не стану. Ровное, как каток. Ни бугров, ни кочек. Судя по тому, как парит легкая взвесь, по виду похожая на снег, падающий на небо, это болото еще не замерзло полностью. Трещины кое-где пропускают гейзеры пара. Это болото представляется мне в виде чаши, наполненное до краев. И в этой низине деревья обозначают её границы. Там, где я шел вдоль этой границы, была небольшая возвышенность, но и там тверди не было. Потому эти деревья не вырастают, и гниют в нагромождения, издали напоминающие бобровые. Надо идти обратно, здесь ничего нет.

Или стоп! Дымка слабая, но это первое встреченное мной свободное пространство, столь открытое взгляду. Заболоченное озеро — вот что это. Уже кое что. Или речка? Если речка, то она отсекает меня от всего остального мира. У берегов не наблюдаю намерзшего льда, что очень странно.

Если речка, то где течение? Побросал ломанных веток в воду. Они стояли, даже не кружа. Если течение есть, то оно не у поверхности, что характерно для озер и для разлившихся речек. То, что лесополоса прервалась, значит берег идет на глубину, незаметно переходя в болото.

Но кости? Обглоданные кости говорят о том, что я шел верным путем. Почему я уперся сюда? Ноги замерзли до боли, хотелось бы уже прийти куда-то. Утро уж скоро вступит в свои полные права. Встречать его, когда сонливость меня уже почти смяла и сломила — это изуверская пытка. Что я тут делаю? Да кто они мне, что я все еще здесь? С другой стороны это я перенес зараженного старосту через околицу и в доме оставил. И теперь без живой воды они все рискуют, а может и вовсе — обречены. Опять не в свои дела залез, черт... И вот я снова здесь, ни на миг не приблизился к выходу из той же самой патовой ситуации, в которую попал благодаря Лель-Еран-у. Осознаю, что он оставил меня сдохнуть тут. И тогда надо было забрать свою часть кабана и валить оттуда в любом южном направлении. Из этого погибельного места нет выхода! Что мне идти, или стоять, если итог будет одинаков?

Мороз все же заставляет двигаться. Еды последний кусок хлеба, что взял с собой в дорогу — умял без всякой радости. Даже не потеплело. Как бы самому не свалиться после такого путешествия.

Несколько раз видел силуэт, подобный гигантскому камню чуть ли не на другом берегу, но это казалось обманом зрения. Теперь пристальней стал вглядываться: может мне это уставший разум подсовывает силуэт избы. Не знаю, как насчет ножек, если верхушку едва видно. Но по моему это оно! Это то, ради чего я сюда шел! Изба! Но почему то она в озере стоит? В болоте, вернее. Не очень далеко, по всей видимости. Если найти намерзшую дорогу, то проберусь.

Уныние осталось в прошлом: я так близок, как никогда. В роще выбрал жердину побольше, метров три. Как щупом проверил, где есть лед. Лед оказался под водой, но немного вдали от берега. Вот только выдержит ли меня? Прошел вдоль берега, нашел, где лед вплотную к берегу подходил: трещит, но держит. Перемотал веревку на плечо, как то, что не даст мне потонуть. Кинжалы рассовал по чехлам, чтобы облегчить котомку. В кошель замотал черкаш. Меч за плечи, а в котомку набрал сушняка возле деревьев, перевязал туго — поплавок готов. Еще одна котомка с обувью — другой поплавок. И я готов также. Крошки лишь доем, что как-то упустил из вида.

Баба Яга ведь как-то добирается до дому, а я её легче во много раз. И кот ведь не любит воду, значит и мне особо не надо бояться. Непонятно только, как нащупать дорогу, да и неважно, если вода в этом болотце замерзла. Брод не нужен тем, кто смог дождаться крепкого льда.

Ступив на лед, адреналин смешался с моей холодеющей кровью. Но не найдя в глубинах страха, минуя злость — холодной волной прокатилась по всему телу, пройдя через шею — распустилась зеленым венком, откинув туман в глазах за горизонт. Четкость и резкость всего окружающего мира ощущалось каждой клеточкой. Я чувствую прочность тонкой пленки льда под собой, ведь я стал его частью. Я — лед и пламя. Я — их единство. Я столь же холоден, что и прозрачная поверхность, по которой ступаю. Я — есть пламя, но моему шагу не суждено растопить толщу подо мной. Горячее пламя жизни горит во мне, не расточая тепла впустую, неся в себе свет, заливающий все вокруг.

Такое состояние — как прозрение, но так дико больно, что кажется, что это и есть смерть. Что происходит со мной? Я переохладился окончательно, и теперь смерть ходит со мной рядом? Надо вернуться, пока я не ушел окончательно.

Когда очнулся от этого состояния, оказалось, что все время я шел по льду, с шестом, но не проверяя поверхность, это меня завело как-то уже далеко. Но изба была все так же далеко. Как я снова ощутил себя здесь, то первое, что услышал — хруст проминаемого мною льда. Стоять так долго нельзя. И если до этого я шел как-то вдаль, теперь меня как будто завели и оставили — я не знал что делать дальше. Ближе всего было вернуться.

Побрел к берегу, обратно, как слепой постукивая шестом впереди себя. Только сейчас заметил, что тряска от холода и голод куда-то исчезли. Но как только упустил из виду концентрацию постановки ног на лёд, так разверзшаяся полынья подо мной тут же сомкнулась у меня над головой.

Мутная вода мгновенно поглотила весь свет мира, набралась в рот и уши. Отяжелевшая одежда потянула ко дну. То, что не упустил поплавки и шест — спасло меня от безвозвратного погружения в трясину. Огонь холода прожигал  меня со всех сторон. Когда смог видеть снова, рассмотрел, что берег уже недалеко. Опираясь шестом на постоянно проламывающуюся корочку льда, и на два поплавка, через пять минут выбрался на мелководье, скользя в глине голыми ногами — обувь я потерял на глубине. Я бы заплакал, если б это как-то повлияло на мою ситуацию.

Выбравшись на берег, развязал ботинки из котомки. Одежду снял немеющими руками, кое-как выжал, встряхивая, уже не чувствовал рук. Ноги тоже немеют, но не так сильно. Пока одевался обратно, одежда была уже заиндевевшей, как дерево.
-- Что делать? Что делать? - Я разговаривал с собой, чтобы судорожное дыхание сделать более плавным. А от него успокоить панически мечущиеся мысли в голове. - Избушка, избушка... Где она, эта избушка? М-м-м-ды-ды-ды... «Стань»... бли-и-ин... «к лесу задом»... Как эта штука может меня услышать? И вообще, кому говорить, если я тут один? Ну сказал я себе — «стань к лесу задом» — ни фига не полегчало! Хотя... Хм-м-м... А где тут лес?

Если моя догадка неверна, то я этого даже не узнаю. Пробирался по берегу вдоль, оказалось не так топко, как думал изначально, руки совсем коченеют даже под мышками. Все вещи, что не были распиханы по карманам и кошелькам, оставил на берегу. Ноги заплетались меж собой, но я продолжал идти как зомби. Идя, вышел на недалеко выдающийся в заболоченное озеро наносной мол, в направлении избы, после которого деревья на береговой линии стали резко удаляться от избушки.
-- Ну ладно, если это и есть тот лес, к которому надо стать задом, то что дальше? Не помню! Так: «Избушка, избушка. Встань к лесу задом, ко мне — передом.» Вот он — я, а вон — изба.

Ногой попробовал — погружаюсь. Что-то еще. Если в этой фразе что-то есть, то нужно сейчас понять. Через минуту уже может быть поздно. Посмотрел назад — небольшая группа многовековых деревьев стояли за спиной, за правым плечом, развесистые, с обломанными верхушками. Откуда я пришел, они не больно выделялись размерами. Это часть леса, когда-то бывшего в здешних краях — это точно. Теперь надо повернуться к избе: точно — наносной мол тут явно выбивается от прямой линии. Всё, дальше не могу ждать и рассуждать — теперь все равно.

Двинулся по замерзшей корке, что тут была прям от берега. Провалюсь если, то что с того — уже безразлично. Но корка льда была как будто здесь давно. Присмотрелся, под ноги, оказалось что иду по топляку, что кто-то здесь заботливо уложил переплетая стволы деревьев вдоль и поперек, да наискосок. Но не удивлен даже. Мне нужно добраться до дома — руки уже по локоть не чувствую. Качает так, как я иной раз себя чувствовал после литра водки. Шагом нащупывал края этой конструкции, и шел дальше.

Ступив на твердую землю поднял голову — избушка покоилась на пяти толстых столбах: пятый подпирал центр. Причем столбы были взяты с корневищами, что неглубоко утопали в земле. Либо земля с них была размыта за долгое время. Стволы видно, были взяты сырыми, поскольку эти несущие балки были гнуты как пластилиновые под поперечные бревна весьма замысловатым образом. Крыша также была сложена из полнотелых бревен, наслаивающихся сверху. Кирпичная труба в самой высшей точке торчала неким отблеском цивилизации.

Входом она была развернута от леса, но я не гордый. Особенно когда совсем не чувствуешь ног. Думаю, что ноги действуют так, что привыкли много ходить, и только потому я все еще двигаюсь, выбираю направление наклоном торса. Долго пытался взойти по трапу, но ноги отказывались сгибаться, а когда согнулись, уже не могли разогнуться. И никто на пороге не встречает. А вдруг, нет никого?
-- Вот дурак! Вот я приперся!

Поднялся по трапу, уперся в дверь плечом, потом стал помогать головой. Пободался немного. Если б была ручка, я бы догадался бы потянуть её на себя. Но тут её не было. Поскулив немного, стал осматривать и обнюхивать полосу дверного проема. Я сейчас отключусь совсем, но чтобы так — на пороге дома?! Должна же быть на этом ровном блине какая-то спасительная зацепка? Прикладывался щекой, пытался ей уловить сквозняк. Одновременно тихо топал ногами, заламывал руки — не для большего драматизма, а так, чтобы ими хоть чуть владеть. Теперь я могу их поднять выше головы, пощупал сверху — и вот обнаружил заступ, который можно было бы подвинуть дверь, если б она не весила тону. Тяжёлая дверка — ухватился обоими руками, потянул на себя, пролез в приоткрывшуюся щелку, одну ногу затащил, та оказалась уже без сапога.

Внутри было столь тепло, что чуть не задохнулся теплым воздухом. Оцепенение стало переходить в покалывание. Снял второй сапог.

Внутри глаз пока не привык к царящей здесь темноте. Ударившись носом в стенку, привело в чувство — не заметил, как развернулся — наверно пока снимал сапог. Всё тело покалывает, но мороз уже внутри моих вен, и выбираться оттуда он не хочет. Тут раздался голос:
-- Фу, фу... грязью несет откуда-то... Фу! Кажется, что еще и светлым духом занесло откуда-то ветром? Кто тут?
-- Это я бабушка — Хагич!
-- Хагич? Внучек? Погодь, сейчас лучину зажгу.

Огонь осветил старушку-великаншу. Странно было читать на её ранее неживом, как из камня высеченном лице, искрится искренняя радость . Она неуловимо изменилась, и даже все еще оставаясь больше похожей на ходячее дерево, теперь производила впечатление именно родного человека, который рад тебя видеть после долгой разлуки.
-- Хагич! Что ж ты тут делаешь? И наверняка, не поставил Лель-Еран-а в известность? Иль ты по делу какому сюда зашел?
-- Ты бы лучше сперва накормила, напоила, да в бане бы согрела, а потом бы и расспрашивала.
-- Замерз так? Странно, что ты сюда вообще дорогу нашел, ведь заветное это место и никого из простых тут отродясь не было. Ничего, сейчас согреешься. - Яга пошла, вычистила золу из печи в кадку с водой. Услужливо подвинула лопату. - Садись.

Беспрекословно подчинился, улегся на ней калачиком, и так отправился в широкий зев печи, головой оставаясь снаружи, от пышущих жаром стен принялся укутывать голые ступни ног и кисти рук в ниспадающие полы мгновенно оттаявшей рубахи. Не заметил, как уснул.