Шакотис

                Ян Прусский
                Ш А К О Т И С
   Галка  была учительницей рисования в школе. Денег катастрофически не хватало. Пускала  на день - другой     приезжих  с ближнего Казанского вокзала.  Жильцы  брали на память  необходимые в дороге вещи: шесть пар носков, три стакана, зубную щетку.
    Я тогда начал работать в частной фирмочке по аренде  жилья, каких   множество появилось в Москве. Наша точка тоже была на Казанском ,  и Галка попросила меня  сдать комнату надолго одинокой  студентке.
   Так мы  познакомились. Ей было чуть больше двадцати, мне тридцать.
    Подвижная, маленькая, худенькая, с коротко остриженными волосами,    Галчонок напоминала птенца-слетка, который, хотя недавно покинул гнездо, способен уже хорошо ходить и прыгать, но еще не умеет летать.
   Бывали ли Вы когда-нибудь в Кузьминках?  Мы с Галчонком    прожили там  три года в съемной однушке. Свою двушку она уступила сестре, родившей второго ребёнка.
Наша пятиэтажка  зарылась среди сотен таких же унылых хрущоб, захвативших все пространство от Выхина  до Текстильщиков.
  Половина хором была завалена досками. Их квартирная хозяйка по дешевке сторговала на ближней стройке: надеялась  поставить когда-нибудь домик за городом.
   Был декабрь девяносто второго  года, и среди всеобщей разрухи мы готовились к свадьбе, как могли: стояли в длинных очередях среди озлобленных дефицитом сограждан и тащили в дом все, что удавалось урвать. Этим, доставшимся в нелегкой борьбе, богатством затыкали мы пустые полки холодильника.
   Вместе составили  длинный список гостей. Правда, кое-кого из родных мы никогда не видели, однако решили: свадьба  должна быть не хуже, чем у людей.   
   
 Как-то под утро послышался тихий, но настойчивый стук в дверь. Стараясь не разбудить Галку, поплелся в коридор.
-- Кто там? -– огрызнулся  сквозь сон.
 -- Юлю можно?,-- прошуршал бесцветный мужской  шепоток. В глазок  разглядел  давно не бритую личность.
 -- Нет ее здесь, мы сняли у нее квартиру, -- закончил  я ночную беседу.
   Прошло три дня и вечером, прийдя с работы,  увидел я открытую входную дверь. Холодильник и кухонный шкаф опустели. Исчезла и огромная сумка с водкой, накопленной по талонам, путем долгого воздержания.
   Дородный милицейский  майор заявление моё не взял, но рассказал о сложной криминогенной ситуации. Наша была не лучше: есть и пить на свадьбе стало нечего.
   Вот тогда-то и вспомнили мы о свадебном путешествии.
   
     Поезд притащился в Каунас ранним утром. Мы выползли на перрон и, завьюженные, стали зябнуть. Через полчаса я доволок чемодан до гостиницы, последним усилием метнул его в угол и показал администратору  квитанцию на бронирование номера.                Скользнув по ней взглядом, и, видимо, удивившись, она выдавила из себя:           « Приходите в двенадцать. Может быть что - нибудь будет». Мы вышли на улицу и побрели, куда глаза глядят. Рассвет чуть высветлил небо. Фонари тускло мерцали сквозь  летевший, как метеоритный дождь, поток снежинок.
  Наконец наступил полдень. Нас поселили в полупустую гостиницу, медленно замерзавшую без российского топлива. На стене номера  висела репродукция Чюрлениса: литовская деревня, живущая повседневными заботами…на дне моря.
  На следующее утро мы пошли гулять по городу. Стало еще морозней. Случайно оказались   у Музея чертей и  купили туда билеты. Надеялись оттаять. Место, где собрались тысячи чертей, можно  назвать преисподней, а там, как известно, должна быть невыносимая жара. В первом зале старушка - смотрительница, вся  замотанная шалями, забилась в угол поближе к обогревателю и наливала из термоса горячий чай, а затем, обхватив чашку ладонями, пыталась их согреть.
    Мы ходили вдоль витрин, где черти  поджаривали грешников на сковородках и подбрасывали дрова под кипящие котлы и, замерзая, мечтали о тепле.
    У выхода из последнего зала я остановился. Среди нечистой силы  увидел  я фигурку … небритого мужичка из Кузьминок, явившегося  ко мне  то ли во сне, то ли наяву. Он хитро усмехался.
    Настало 31 декабря. Ближе к вечеру набрели мы на ограду какого - то завода. Показалось странным наткнуться на него в центре старого города и,  двигаясь вдоль забора,  решили свернуть в первый же переулок. Внезапно ограда кончилась. Оказались у входа в небольшой двухэтажный дом, стоявший на заводском дворе, фасадом на улицу. Внизу  доски, прикрепленной к стене, мелкими буквами было написано по – русски: гостиница. Вошли. В ней было тепло!
   Через час я втащил вещи в новое пристанище. Галка быстро   разложила их, и мы уселись  на диван. Похоже было, что единственные постояльцы здесь – Галчонок и я.  Быстро густели сумерки. В уличной полутьме мелькали отсветы цветных огней. До Нового года оставалось несколько  часов.
   На Лайсвес аллее в окнах магазинов еще горел свет. Запоздавшие покупатели торопливо несли подарки и праздничную снедь. Шампанского не было, и мы купили бутылку шипучего яблочного сидра. После девяти улицы опустели, и вьюга погнала нас в гостиницу.               
   В половине одиннадцатого сели за стол. За окном, то совсем рядом, то вдали раздавались громкие хлопки петард. Мы приняли их за выстрелы, привычные нам в ночной Москве. Ближе к полуночи стало тихо и чуть грустно.
  Вдруг в коридоре послышались голоса. Они приближались. – Я попробую,- сказал мужчина рядом с дверью. – Давай,- ответила женщина. Через пару мгновений кто – то  к нам   постучал. – Заходите, - отозвался я, дверь открылась, и мы увидели парня и девушку лет двадцати пяти. Они в нерешительности  остановились на пороге. Снежинки еще не успели растаять на их волосах.

 -  Я Валдас,-- произнес русоволосый парень с чуть заметным акцентом,-- а ее зовут Зиле, -- добавил он, кивнув на высокую румяную спутницу. – Кроме нас с вами в гостинице никого нет. Если вы не против, мы могли бы встретить Новый год вместе. Галчонок переглянулась со мной, и я ответил -- С удовольствием.
   Через пять минут мы сидели в комнате  новых знакомых и слушали их рассказ. Литовец Валдас жил в небольшом городке в часе езды от Каунаса. С латышкой Зиле  познакомился в Риге. Они полюбили друг друга.
   Мы быстро накрыли праздничный стол. Пусть он был не слишком обильным, но высокая бутылка литовского сидра гордо возвышалась рядом со «Столичной», припасенной Валдасом. Не хватало только ёлки.
   За несколько минут до Нового года внезапно погас свет. Не успели мы испугаться, как он зажегся снова, дверь распахнулась, и в комнату вошел Дед Мороз. Он очень походил на русского дедушку, только звали его по - литовски Сенялис Шалтис. В руках он бережно держал высокую картонную коробку. – Что это? -- спросил я Зиле. Она загадочно улыбнулась. Дед поставил коробку на стол и снял с нее крышку. Медленно, стараясь не сломать, он вынул из нее елку. И была она… из теста. На ее ветвях блестел снег – белая сахарная глазурь, и виднелись игрушки – кусочки цветного сахара.               
   Дед Мороз снял шубу, шапку и бороду и превратился в Валдаса. – Это баумкухен, по - литовски шакотис, -- объяснил он нам. Мама всегда печет его  на Рождество. Мы любовались шакотисом все оставшиеся нам в Каунасе дни, аккуратно отламывая и съедая его сладкие веточки. На рассвете, когда  уходили в свой номер,  услышали шорох. Маленькая серая тень метнулась к шакотису, но Валдас схватил башмак и метко кинул его. Существо вскрикнуло и скрылось за плинтусом.
     Уезжали мы с Галчонком и Валдас с Зиле в один холодный вьюжный вечер.  С  тех пор мы не виделись с ними, но я верю: они поженились и счастливо живут в теплом доме в Литве, Латвии или где – то еще на белом свете, пекут на Рождество шакотис и иногда вспоминают о нас.
   
   Мы с Галчонком  и нашей дочкой – студенткой остались в Кузьминках. Нас больше никто не беспокоит по ночам. На  стене новой квартиры висит репродукция Чюрлениса: два легких парусника скользят по волнам океана.