Квартира за 45 долларов

  В двухкомнатной заброшенной квартире, которую она сняла на три месяца за сорок пять долларов, царил беспорядок. Неухоженная,
отслужившая свой век мебель, рассыпалась от малейшего прикосновения. Тощий, надрывно мяукающий котёнок, подобранный ею на улице, подушка на полу, где она писала свой неудавшийся
рассказ, - всё это источало надломленность, усиливало одиночество.
Чувство совершенной ненужности в этом мире всё больше захлёстывало душу, поглощало энергию, действовало на подсознание.
Здесь, в этой квартире, грань между объективным и субъективным
была слишком зыбка. Она вяло вытирала слёзы, душившие её. Вот
сейчас, в этом уголке запустения, хаоса чуждых ей вещей, можно
наконец-то выплакаться, глотая кофе и "закусывая сигаретой".
Она совершенно ясно осознала то, что у неё нет дома, где бы
ею ждали и любили.
На плите варилась картошка. Котёнок требовательно мяукал,
цепляясь за подол её халата. На кухне, в темноте, разломив
горячую картофелину пополам, она поделилась едой с котёнком.
Он жадно ел, прямо с кожурой, мурлыча. Положив в рот оставшуюся часть еды, она с большим усилием проглотила её, посолив всё ещё капающими слезами. Душа не принимала еду. Обида точила нутро, как ржавчина, вместе с воспоминаниями о
надломленной жизни такой же, как и вся эта квартира. Она
прилегла на диван. Мысли "врезались" в память, словно острое
лезвие ножа, в тело.
Рядом, не ощутив спокойного дыхания сына, обрадовалась этому
в первый раз в жизни. Ведь для него она всегда старалась быть
сильной женщиной, защитницей, хорошей, любящей матерью.
Энергетический кризис назревал давно, сейчас она боялась заглянуть в ту бездну, которая была там, глубоко внутри неё.
  Мир начал рушиться после пережитого потрясения от неожиданной
смерти самого близкого ей человека, родной, горячо любимой
мамочки, которая была единственной опорой в их обособленной
жизни, понимающих друг друга людей. Боясь испугать
предчувствием чего-то страшного единственного для неё родного
человека, сына, с которым внутренняя связь была сильна, она
отправила его к отцу. Отец не любил и не понимал её. Больше
того, он всегда выискивал в ней какой-то "грех", как будто она
напоминала ему о чем-то далёком и неприятном. Он запрещал
приезжать ей к себе и говорил о ней всякую "дрянь", словно
был неродным.
Лёжа в темноте, мысленно перебирая в памяти всё то, что произошло с ней за последние два года, рыдала. Истерика отнимала
силы, не давая ничего взамен, лишь нарушало душевное
равновесие. Надо было пойти другой "дорогой", забыть всё плохое
в прошлом, оставив в памяти только хорошее. Изгнать из себя тоску, с головой уйти в работу. Но город оставался всё таким же
холодным и чужим. Не было городской прописки, а значит и нужной ей, просто необходимой в этот момент, работы. За окном
лихорадочно шумела жизнь. Там, за окном, люди спешили к себе
домой к своим близким и родным. Она оставалась совершенно
 одинокой, со всеми своими проблемами, никому не нужная.
Память, медленно скользя по обочинам прошлого, принесла образ
мужчины, очень милый ей. Душа снова заныла, захлюпала. Холодная
рука боли сжала сердце так, что перехватило дыхание. Слёзы горечи
текли по её нежным щекам, сползая за ворот рубашки. Загнанная в
скачке за выживание, осторожная, как смертельно раненный зверь,
она ошиблась, заглянув в его насмешливые глаза. Встреча с этим
человеком стала роковой. Он предал её легко  и просто.
 "Душка, - сказал он, - не придумывай себе того, чего нет,
  я не твоя муза. Мне нужен только секс!" -
(продолжение следует)