Жёсткая корочка хлеба насущного

        За долгие годы своей трудовой деятельности мне довелось побывать во многих городах и весях Советского Союза,  да  и  Российской Федерации тоже.
В те времена, командированные люди в основном питались на предприятиях  общественного питания: в городах – в заводских, на селе – в колхозных столовых.
       Меню были примерно одинаковыми, лишь с поправками на местные обычаи, а вот хлеб был везде одинаковым – это пшеничная буханка «кирпичик» за 16 копеек.
Какое-то время он, тонко нарезанным, стоял вместе с солью и горчицей на столах в каждой столовой бесплатно.
       Белый хлеб выдавался на раздаче за деньги.
       С голоду никто не умирал,   даже «разорившиеся» к концу месяца студенты. Каждый мог спокойно зайти в любую столовую, взять за гроши недорогой салатик или холодную закуску и чаю, а остальное уже на столах и даром.
       Многие «выпивохи» тоже пользовались этой благодатью,  не жизнь была для них, а «малина».
       Но скоро эта малина закончилась.
       Часто  подвыпившие молодые люди устраивали в столовых дебоши, бросались хлебом, пинали его по грязному полу, словно футбольный мяч, топтали ногами.
Люди, естественно  возмущались и  жаловались.
       Правительство страны приняло меры.

       Вышло Постановление о том, чтобы хлеб в столовых выдавать  только на раздаче и уже за плату – по одной копейке за  кусочек.
       В 1959 году я был на производственной практике в Краснодарском крае, на хуторе Ново-Гиреевский. Он расположен на берегу Кубани под боком города Кропоткин. 
       Тамошние жители покупали хлеб в магазинах мешками. Каково было моё удивление, когда  узнал, что они хлебом кормят домашний скот: коровы дают очень много хорошего жирного молока, а поросята быстро прибавляют в весе.
       Видимо люди забыли, как они питались во время не так уж давно отгремевшей войны, особенно в дни оккупации.
       Сейчас хлебозаводами и многочисленными небольшими частными пекарнями выпекается очень много разного хлеба.
       Недавно я побывал на своей малой родине в станице Егорлыкской в гостях у сестры Лиды.
       Войдя в хлебный отдел продовольственного магазина "Местпромовец", я увидел ломящиеся полки от хлебобулочных изделий, разных по форме и цвету: и белого, и серого, и тёмного, и всякой выпечки в большом ассортименте. Подходишь к прилавку, и глаза от такой красоты разбегаются – и хлеб, и батоны, и булочки на любой вкус. А запах какой ароматный!? Голова кружится, дух  захватывает, слюнки текут!
       Купив три буханки хлеба разных сортов, я вышел из магазина и, чтобы повернуть направо, домой, почему-то свернул налево. Пройдя полсотни метров, я оказался против магазина «Стамбул».
       Да, да, это здесь. Привела меня память в моё далёкое голодное детство. Примерно на этом месте стоял небольшой продуктовый сельский магазин  с  деревянными ступенями.
В нём в тяжёлые послевоенные голодные 1946 – 1947 годы наша семья получала хлеб. Его отпускали только по карточкам. Утерянные талоны к сожалению не восстанавливались.
Выдавал хлеб высокий крепкий мужчина с очень добрым открытым лицом. Имени его я уже не помню, а фамилия – Соколенко. В народе и магазин прозвали «Соколенковским».
       Люди занимали очереди с вечера. «СтаниШников» возле него было видимо-невидимо. Их   постоянно пересчитывали.
       Командовала «парадом» очень бойкая с зычным голосом женщина. Она выстраивала всех в цепочку и, ведя перекличку, выписывала каждому на руке химическим карандашом его порядковый номер.
       Называли её Махорой Кондратьевой. Не знаю, было ли это настоящее её имя или псевдоним. Когда в очередной раз, не обнаружив нас пацанов на перекличке, она поднималась на ступеньки и, стуча по ним  ногами, а иногда и приплясывая, громко кричала:
       - Эй, шантрапа, выползай считаться!
       Мы, как сонные мухи, выползали из-под ступенек и протягивали ей руки. Вокруг все смеялись…Многие сквозь слёзы…
       Каждый раз, подходя к прилавку, я молил бога, чтобы к моему пайку обязательно был небольшой довесочек. Я его с жадностью съедал по дороге домой. Съесть же большой – мне не позволяла совесть.
       Конечно же, этих мизерных пайков хлеба не хватало.
       И тогда, чтобы не пропасть, чтобы всё-таки как-то выжить, мама решилась на отчаянный шаг.
       Она взяла мешок, сложила в него свои носильные вещи:  юбочки, кофточки, сарафанчики, платки, в которых ходила на работу в школу, привязала к мешку лямки и, одевшись потеплее, зимою в декабре, забросив поклажу за плечи, пошла на мельницу.
       Бабушка, вытирая слёзы, творила молитвы, осеняя её крестами, мы с  младшей сестрёнкой кричали навзрыд.
       Как бы не было тяжело людям в те времена, но колхозники всё же получали какое-то количество зерна на свои трудодни. Они привозили его на подводах, а зимой на санях, запряжённых волами, на мельницу, которая стояла в двух кварталах от нашей хаты.
       Придя на место, мама рассказывала приезжим крестьянам о тяжёлом положении в семье и предлагала им свои вещи. Но попытка продажи или обмена не увенчалась успехом.
Мама была в отчаянии.
       Но мир не без добрых людей.
Какая-то группа колхозников убедила её поехать с ними на хутор. Они говорили, что не может такого быть, чтобы не нашлось на хуторе девушек и молодых женщин, которым бы не понадобились её платья.
       Мама колебалась, она, естественно, боялась незнакомых людей, но голод был ещё страшнее, особенно когда он угрожает детям.
       Приехав на хутор, семья, с которой мама добиралась, оставила её у себя. С дороги все устали и проголодались. Её пригласили за стол.
       Откусив пару раз от ломтика кукурузного лаваша, она незаметно, как ей показалось, остаток опустила в нижний карман пиджака. Сидевший напротив неё хозяин дома, преклонных лет старичок, подвигая к ней ещё лаваша, сказал не спеша и тихо:
       - Кушай, дочка, кушай…
       Мама всё поняла. Её бросило в жар. Принеся свои извинения, она со слезами добавила:
       -Ведь это я своим маленьким… Вдруг у меня ничего  с обменом не получится...

       Весь хутор облетела весть, что из станицы приехала женщина, которая меняет одежду на продовольствие.
       Вскоре в хате стали появляться хуторяне. Рассматривая вещи и примеряя их, они, советуясь со своими домочадцами, предлагали цены.
       Единицей измерения тогда были ни рубль,ни метр, ни килограмм, а обычная стеклянная пол-литровая баночка, наполненная зерном – пшеницей, пшеном, кукурузой.
       Мама ни от чего не отказывалась, но старалась побольше брать кукурузы. У нас дома была ручная самодельная рушка. На ней мы мололи кукурузу на муку и крупу. Из этого драгоценного сырья можно было и лаваши печь, и кашу варить, и мамалыгу запаривать.
Много приходило людей, даже когда у мамы все вещи закончились. Каждый старался как-то помочь бедной женщине, протягивая хоть горсть какого-нибудь зерна.
       Вечером старик куда-то ушёл. Вернулся, когда было уже совсем темно, зимою смеркается рано…
       -Вера,- обратился он к своей гостье,- завтра рано в станицу идёт на мельницу обоз. Я договорился, люди могут тебя взять, но если ты хочешь отдохнуть – оставайся, милости просим.
       - Нет, дедушка. Огромное вам спасибо, но я поеду, ведь дома ждут, отдохну в дороге.
       Её уложили спать на топчане и укрыли тулупом, под голову дали  подушку,  набитую  душистым  сеном.
       Мама проснулась от шороха. В комнате горела керосиновая лампа с привкрученным фитилём, у печки возился старик-хозяин.
       Его жена подошла будить гостью, но увидев, что она уже не спит, сказала:
       - Вера, поднимайся, пора…
       Старики уговорили её сесть за стол. Перед дорогой покормили, напоили горячим чаем. В этот момент скрипнула дверь, на пороге появился мальчик лет четырнадцати.
Мама вышла из-за стола и начала спешно одеваться.
       Упав на колени перед стариками и, подняв худое лицо с огромными серыми глазами, полными печали и радости, стала благодарить их за неоценимую помощь, оказанную ей, которая послужит спасением её  малолетним детям да и семье тоже.
       Старик подошёл к ней, взял за руки и помог подняться.
       - Полно, полно, дочка, не убивайся, даст бог, всё будет хорошо, выживем… А это тебе на дорожку,- и он протянул ей небольшой узелок.
       Тепло распрощавшись со своими спасителями, она вместе с мальчиком, который помог нести её вещи, направились к саням.
       Обоз тронулся в путь.
       Было часа четыре утра, крепчал мороз, завывала метель.
       Зимы в ту пору были крутыми: морозными и снежными. Бывало, снегом заносило хаты по самые трубы, а железнодорожные пути так, что останавливались поезда. Мало помогали снегозадерживающие ограды из деревянных решётчатых щитов, которые устанавливались вдоль всего железнодорожного полотна.
       С деревьев падали  в снег голодные замёрзшие птицы.

       Скрепя полозьями, трое саней, запряжённых волами, медленно ползли в ночь по глухой замёрзшей степи. Мама сидела в санях на соломе  под тёплым тулупом, возле мешков с зерном. От монотонного движения и тепла её стало клонить ко сну. Она задремала.
Долго ли коротко она спала, вдруг услышала голос, обращённый к ней:
       - Дэвочка, просныс, замёрзныш. Вставай, ыды с намы за санамы, разомны ногы. Выдыш как мороз давыт?!
       Мужчина, который обратился к ней с большим акцентом, шёл рядом с санями. В одной руке у него была керосиновая лампа «летучая мышь», а другую он протянул ей, помогая спуститься с саней на дорогу.
       Но вот прекратилась метель. В небе забрезжили робкие звёзды. Впереди показались силуэты станичных хат, из труб некоторых из них в небо курились столбики сизого дыма.
Мама  рассмотрела человека, идущего рядом с нею.
       Это был старик – армянин, заросший седой густой бородой и усами. Из его уст клубился пар, на бороде и усах серебрились ледяные кристаллы.
       - Ну, что, дэвочка, нэ замёрзла? Уже подъезжаем. Ты далэко от мэлныца жывёш? Тэбэ мой внук Аршак поможьет отнэсты вэщы.
       С рассветом въехали на мельничный двор. Все занялись своими делами.
К маме подошёл уже знакомый старик-армянин с внуком. Это оказался тот самый мальчик, который заходил за нею.
       - Дэвочка, вот мой Аршак, он тэбэ поможет. До свидания, будь здорова сама и твоя сэмъя.
       - Спасибо, дедушка, за всё. И вам здоровья. Как вас зовут?
       - Анастас! – как-то особо произнёс своё имя старик, делая акцент на первом слоге.
       - Дедушка Анастас, заходите в гости, Аршак вам покажет, где мы живём.
       - Спасыбо, дэвочка, объязатэлно зайдом.
       Аршак помог маме донести сумки до порога и, попрощавшись, побежал к своим.
       - Аршак, куда же ты, зайди хоть погреться?
       -Нет, нет, тётенька, надо помогать дедушке.
       Мама вошла в хату. Бабушка стояла в святом углу, молясь перед иконами. Услышав стук двери, она обернулась и, увидев свою дочь, запорошённую снегом, поспешила ей навстречу.
       Мы с сестрёнкой ещё спали. Но когда я проснулся, то почувствовал аромат чего-то вкусного. Я поднялся и, увидев маму, бросился к ней. После радостной встречи она подвела меня к столу и подняла полотенце. На столе сиял горячий свежеиспечённый душистый кукурузный лаваш.
       Содрав с него нижнюю корочку и свернув, как блин трубочкой, я стал её уплетать за обе щёчки.
       Мама и бабушка, усевшись напротив, нежно улыбались.
       - Мама, а что это за узелок,- обратился я к ней.
       - А, это!? Это когда мы ехали по степи, навстречу мне из темноты и вьюги выскочил зайчик и спрашивает:
       - Это у вас двое маленьких деток?
       - Да, у меня…
       - Передайте им большой привет от меня и всех наших деток и гостинец к празднику, ведь Новый Год скоро!
       - Спасибо,- говорю: передам обязательно, а ты своим зайчаткам.
Зайчик подал мне узелок и скрылся в ночи.
       - А давайте посмотрим, что же там есть?- не унимался я.
       Когда мама развязала узелок, там оказалось нарезанное мелкими кусочками сало и ломоть чёрного пшеничного хлеба.
       Я так обрадовался вкусному дорогому  подарку, что у меня потекли слюнки, а у мамы и бабушки почему-то заблестели слёзы… 

       Память,  память, память…
       Удивительным качеством обладает наш разум – памятью. Самое тяжкое, горькое, печальное, а с ними и светлое, доброе, радостное прочно сохраняется и легко восстанавливается в ней на протяжении всей нашей жизни, словно вот оно рядом, на ладони лежит… Надо – бери…
       Всё остальное, обыденное – редко  когда всплывает в ней, разве, что при каком-нибудь  подвернувшемся  случае, похожим на какой-то момент из твоей биографии.
Наверное,  поэтому всё это «остальное, обыденное» аккуратно спрятано на самом дне необъятного чудесного свойства человека.
       Вот и меня  привела сюда какая-то неведомая сила, и я вновь вижу  сквозь призму шести с половиной десятилетий тот сельмаг  и его деревянные ступени, из-под которых выползают мои друзья-ровесники. Встают предо мной  образы тех людей, с которыми я делил длинные, холодные ночи, слышу их голоса, крики и споры. Слышу резкие, грозные команды тётки Кондратихи.
       А вот появляются на ступеньках первые отоваренные люди с  улыбкой на лице, и пусть пока грустной, но всё-таки с надеждой на лучшее, ведь самое страшное уже позади – закончилась война. Домой возвращаются сыны, отцы и мужья. Будем пахать, будем сеять. Будем с хлебом.
       Да, наша память возвращает нас в прошлое, а душа о нём слагает стихи и песни.
 
               

        *   *   *
                Детям войны, познавшим голодное время
                с осени 1946г по осень 1947г.,  посвящается.

Жёсткую корочку хлеба насущного
Я полюбил с детских пор,
Помню, в осенние  ночи длиннющие 
Мёрз я до утренних зорь.
Все собирались под дверью сельмаговской,
Где выдавали паёк,
Бойкая женщина с глоткой ораторской
Страстно вела пересчёт.
Всё приходило в движение бодрое
С солнечным первым лучом,
Ставила номер химическим колером
И обводила кольцом.
Стук по дороге фургона скрипучего
С парою тощих коняг,
Свежие запахи хлеба горючего
Нас вдохновляли бедняг.
Очередь медленно двигалась, вкрадчиво,
Как против бури баркас,
Зорко следила Махора Кондратьева
За продвижением масс.
Выйдя к прилавку с весами - тарелками,
Бога душой умолял,
Чтоб продавец дал паёк мне с довесками –
С них я всю корку снимал.
К дому летел я дорогою торною,
Словно несли два крыла,
Жёсткая корочка хлебушка чёрного
Сладкой конфеткой была…

  25 ноября 2011г.,          
  г. Дмитров.