Простой родитель

               
               
      Как-то я в город ездил. Вертаюсь, значится, обратно, народу на автовокзале – тьма. И как только автобус подкрался к посадке, тут народ и пошёл приступом на него. Все разом ринулись и меня, значится, этой лавиной занесло в него. Правда, несколько пуговиц не досчитался, да бока помяли. Ну, да ладно, сижу. А в автобусе гомон стоит, будто стая гусей гогочет, ничего не слышно. Едем, значится, кучеряво едем. А автобус надрывается – то взревёт, то зачихает, то побежит, то пешком пойдёт, бедняга. Ну свистопляска! Сижу я, в окошечко поглядываю так, как скворчик из скворечницы, значится. А в сон клонит – мочи нет. Чувствую, как кто-то на плечо мне голову кладёт. Я выдернул плечо то из-под головы.
      – С работы? – спрашиваю.
      – Аха.
      Ну, естественно, едем, а потом я глянул, а харя-то знакомая. Ну, значится, слово за слово зацепилось и пошло, и поехало. Разговорились как сто лет знакомые. А как звать-то, его – я не знаю. Спрашиваю: « Как зовут тебя?»
       – Вилен – говорит он.
       – Я понимаю, что Вилин, но, а звать-то, как? – опять спрашиваю.
       – Вилен.
       Тьфу ты, что же это такое, неужели его укачало? Я его про имя – он мне фамилию выдаёт. Мне показалось, значится, что он не понял моего вопроса. Я вновь спрашиваю его.
       – Вилен – с силой вытолкнул он.
       Может он глуховатый, думаю. Помолчав, значится, и я его опять, только, уже громче спрашиваю. Но опять получаю.
       – Вилен – но уже почти криком.
       Тут у меня чуть крыша не поехала. Он чё, думаю, совсем вольтонутый, допереть не может, о чём его спрашивают. Тогда я тут немного притормозил, ну да. А азарт берёт, значится. Я опять спрашиваю. И вновь от него летит.
      – Вилен.
      У меня, аж, дыхание перехватило. Вот, думаю, турок, он чё, издевается надо мной, что ли, или совсем дурак. Прихожу к решению – надо сменить тактику. Беру паузу. И теперь, как бы захожу с другой стороны, осторожно, тихонечко, с лаской спрашиваю: «Как тебя зовут то?»  И вижу, как у него глаза округлились, красные стали, как у чебака. Он шумно вздохнул и с силой крикнул мне в ухо: «Вилен!» Мне показалось, что автобус заглох, и все смотрят на меня. В висках застучало, сердце вот – вот выпрыгнет. Ну свистопляска! Тут, он мне и говорит: «Счас выйдем на остановке – я тебе всё и растолкую, как меня зовут». «Да, – говорю – пойдём, потолкуем». И тут как раз остановка наша. Вылезли мы, значится, я снял пиджак, приготовился к мордобою. А он, это, рванул рубаху, подошёл ко мне и спрашивает. Как тебя зовут? Ну, говорю. Иван. А фамилия?  Петров, говорю. Вот, видишь, я тебя сразу понял, что ты Иван, а ты моё имя понять не можешь. Положил он тогда мне на плечи руки и чуть не плачет. Счастливый ты  говорит, человек, Ваня. Ты, говорит, даже сам не понимаешь, какой у тебя хороший родитель. Простой! А мой вывихнутый родитель намудрил, не каждому вдомёк моё имя. Нарёк меня инициалами вождя, и нет у меня своего имени. Вместо имени поставил клеймо мне, и хожу я с этим клеймом, что скот меченый. Муку мне уготовил! И каждому теперь приходиться доказывать, что не верблюд я. Ох, как я устал. И он с такой грустью в глазах, просит меня, пойдём Ваня в магазин, а. Выпьем за твоего родителя! Жалко мне его стало. Скворчик-то из души вылетел. Пойдём, говорю, как такому горю не помочь. И ухлестались мы с ним за простого родителя.