и в сердце остается

«мечты, которые сбываются, - не мечты, а планы»
а. в. вампилов




на холодном камне,
окружном,
Латинского квартала
сквозь ворохи звуков,
из трещин выветренных следов
парнасских ходулей улавливая отзвуки,
бумага,
перо
неразборчивым движением единодревных букв,
в осколки морозного стекла
разбивая кропотливую четкость линий,
оттенков,
едва заметно подернутых влагой маслянистой росы,
слезы полуфразной,
уводя
в себя
себя
тенистой тропою парка,
в жаркой ладони сжимая еловую ветвь,
напряженным парусом
косматые стены огибая,
и не находя,
и опровергая,
вырывая
ироничной строкою, сказочной
заостренную боль,
смахивая едкой смесью
с холщевой поверхности,
испещренной крыльями,
ненаписанное…
непрочитанное…
лишь дыханием,
прикосновением
уловимое
там,
у пруда,
где лебединая лилия распускается к свету,
и восхищает,
и дает сил,
на обратную сторону луны –
воинственных штормов и бурь
бессонных снов
преодолеть кипенье…

« иль вырвать вовсе сей сорняк?!
забыть,
не утомляться
ни трудом цепочным,
ни воздухом кофейной речи…
забыть…
но как!
сорняк ли роза?!
иль, может, не расти цветам в бескрайней стуже?
у костра,
закутав плоть в заветный свитерок,
слегка простуженный,
не чувствуя –
все ровно,
как всегда,
свежа и мысль,
и прежде иронична,
и уста
на полувздохе замерли…»

задумчиво,
лишь им присущим взглядом,
не наподобие,
   не как,
   не сквозь мозаику дель артовой тату,
   и не в плену Дианы или Эды,
   не для утех земных,
в раёшной тумбе хохоча над властью,
или надменно выражая лень…
не для того…
не находя
себя
средь столь напудренного шума,
цитат бездумных,
пошлых воздыханий,
кормленья подбалконных слез,
и прочего…
в душе,
простой и чуткой,
храня мечту,
дыханием ручьев,
несущих слово вольностью дорог,
соединиться,
слиться
на случайном вдохе
пера
скрипичного –
глоток –
и на холсте подлунном,
   восходной россыпью мерцая,
цветок взращенный
распустить,
расцвесть…

но…

но снова вид унылый за окном течет себе, в фонарный столб врезаясь морозной дымкой,
сквозь шорохи брусчатых луж и веерных музык…
холодный камень трет серое manteau,
kepi намокла,
по ремешку туфли скользнул глубокий луч, исчез…
серебряной иглы штришок,
и чашка чая с капелькой бордо,
и то,
что есть,
что все-таки дано.


   P.S.
   как редок взор души,
способный уловить источный звук,
случайный…
непринужденной вольностью крылатого пера
вдохнуть черты,
сокрытые беспечностью времен,
их самолюбованьем,
в пылу кровавых войн, интриг и инквизиций,
на холст рассветный
швыряющих тлетворные мазки,
и в праздности утех,
под пышной ветвью винной,
обгладывая жадно плод
червивый,
пот
втирая липкий
и гримной смесью заливая дол,
где кисть придворная возвышенностью льстивой
зашелестит шелками интерьер
в златых витках барочных,
да так, что ложе
от ропота подлунного вздрогнёт,
и рухнет вниз,
   на каменную твердь,
под башмаки, изъеденные сажей,
да бравый лязг подков,
да чьих-то злачных рук потертость наживную,
намыться средством пенным,
оправою сверкнуть,
очислиться,
прижиться,
и за стеклом сосудов пробурлив,
микроскопическим пинцетом поместиться
в волшебный ряд научного закона,
и
   безнадежно – пред молвой –
умолкнуть…
истины рассветной живым воздушным звуком
лишь изредка касаясь
души,
чья суть способна,
и мечтой
бескрайнею уложен путь…