Снежная история

                Предисловие

     На планете Земля много замечательных гор: высоких и красивых, неприступных и с вершинами, достойными по своей красоте кисти великих художников. В их ряду далеко не последнее место занимает Эльбрус.

     Мало того, что он, имея высоту пять тысяч шестьсот сорок два метра, является самой высокой вершиной Европы, он, как живое существо, может быть добрым и сердитым, ласковым и жестким, податливым и своенравным.

     Но всегда он был и остается гордым, непредсказуемым красавцем, во все времена покорявшим умы, сердца и воображение многих людей. А для некоторых из них он стал смыслом жизни, главным предметом их деятельности. И это тоже является одной из особенностей Эльбруса. Он привязывает к себе неравнодушных людей.

     В Кабардино-Балкарии издавна уважают тех кто не мыслит свою жизнь без Эльбруса, которые регулярно поднимаются на его вершины, ежегодно совершая эти восхождения. Этих людей знают и любят. О них складывают легенды, которые передаются из уст в уста.

     В этой книге сделана попытка рассказать об одном из них, легендарном жителе Приэльбрусья — Владимире Львовиче Белиловском.

     Будучи незаурядной, гармонично развитой личностью, Владимир Львович является одним из лучших инструкторов Приэльбрусья по горным лыжам, интересный собеседник, поэт. Я благодарю судьбу за то, что она подарила мне возможность познакомиться с этим человеком, узнать из первых уст отдельные моменты из богатой, интересной биографии и познакомиться с его жизненной позицией.
В дальнейшем повествовании сделана лишь небольшая попытка рассказать об этом человеке, показать маленькие эпизоды его яркой, содержательной жизни. Насколько мне это удалось, судить тебе, читатель.



              Глава 1.  ОЖИДАНИЕ

     Надежда с трудом приоткрыла дверь приюта* и протиснулась в образовавшуюся щель. Вокруг творилось что-то невообразимое. Казалось, небо над Эльбрусом раскрылось и вывалило вниз все запасы снега, которые у него были. Густой снег не падал, он несся со скоростью курьерского поезда, покрывая все белым саваном, забивая собой все щели, проникая всюду, куда можно влезть.

     Дыхание перехватило. Она сделала несколько шагов, с огромным трудом преодолевая силу ветра, который сбивал с ног, и, казалось, готов был снести любое препятствие, подхватить его и утащить в белую непроглядную мглу.
Она крикнула:

     — Воло-дя-а-а! — но голоса своего не услышала. Он утонул в реве ветра. Надежда оглянулась, за спиной оказалась   белая   мгла,   приют   утонул   в   ней.  Боясь потеряться, она, ориентируясь по направлению ветра, развернулась и потихоньку, стараясь не сбиться с пути, вернулась к приюту. Ее душили слезы. Она не знала, что предпринять. Оставалось только ждать, а это бездеятельное ожидание было самым страшным...

    
     ...Тот день с самого утра развивался как-то странно, хотя, на первый взгляд, ничего необычного в нем не было. Львович рано утром ушел на Эльбрус, на подъем, который был запланирован заранее. Она с группой туристов прошла по маршруту, но по возвращении,  какая-то внутренняя тревога заставила ее, отправив группу вниз, остаться на приюте в ожидании мужа.

     Много позже, когда погода резко ухудшилась, и началась пурга, стало ясно, что у Львовича проблемы. У альпинистов есть такое понятие, как контрольный срок.
Если альпинист идет по маршруту и видит, что не успевает вернуться к контрольному сроку, то он обязан остановить восхождение и повернуть назад, чтобы успеть. Здесь же контрольные сроки все прошли, а он не возвращался.

     На душе у Надежды было очень тревожно, она понимала, что со Львовичем беда, но ничего не могла сделать. Она подошла к дежурному спасателю и сказала: «Почему ты ничего не предпринимаешь, ведь на Эльбрусе человек?» На что спасатель ей ответил: «Зовут этого человека Львович, а Львович в любой ситуации найдет выход из положения, не волнуйся, все будет хорошо». Спасатель, конечно, тоже волновался, но надо было успокоить Надежду. Он понимал, что в этой ситуации помочь чем-нибудь человеку, находящемуся в горах, невозможно. Легче найти иголку в стоге сена, чем найти в этой круговерти человека. А если посылать спасателей, то на верную гибель...


     ...Она стояла, вглядываясь в непроницаемую белую стену. По щекам текли слезы. Мысленно она обращалась и к Богу и к Эльбрусу помочь ее мужу в спасении. Вдруг прямо перед ней выросла фигура высотой более двух метров, вся засыпанная снегом. Она стояла и раскачивалась из стороны в сторону. Картина была не для слабонервных. В белоснежной мгле, маячила явно нечеловеческая фигура. Надежда в ужасе заорала, полагая, что перед ней снежный человек, такой он был большой и неестественный.

     Но вот фигура сделала шаг, другой, приобрела нормальные очертания и Надежда увидела перед собой самого родного, самого любимого человека. Это был ее муж Владимир Львович Белиловский, которого она так долго ждала...



                Глава 2.  СТРАННОЕ ОБЛАКО

     ...В этот раз он, практически, не готовился к восхождению. Все как-то складывалось не в пользу подготовки. Постоянно возникали отвлекающие моменты самого различного характера, от служебных, до личных и семейных. Но несмотря ни на что, восхождение было спланировано. Эльбрус ждал его и о том, чтобы отказаться от свидания с великой горой не могло быть и речи. Он не мог нарушить традицию, которую создал для себя — ежегодно делать восхождения на Эльбрус, и не просто побывать на верху, а покорить обе вершины за один подъем. Тем более, что накануне, в 1992 году, он провел две Эльбруссиады, где очень красиво показал себя.

     Тогда, вместе с нашими, поднимались несколько параллельных групп иностранных альпинистов. Он шел уверенно, обгоняя другие команды. Особое наслаждение
вызывало то, что они были чужими. Ему очень нравилось оставлять соперников после себя. Ситуация приятно щекотала самолюбие. Все в том году закончилось благополучно и красиво. Его хвалили, награждали, и возможно, как это часто бывает, где-то в глубине души он посчитал, что в горах может и в этом году, как всегда, все пройдет на «Ура»!

     Он вышел из приюта затемно. Все было спокойно, но где-то в глубине души таилась какая-то ничем не объяснимая и даже неосознанная тревога. Нет, она не имела под собой никакой почвы. Просто было какое-то внутреннее беспокойство. Он шел «торопясь, не спеша», как это умеют делать люди, умеющие ходить по горам и уверенные в своих силах.

     Львович спланировал обычное для себя восхождение, особенностью которого было то, что нужно дойти до седловины, подняться на Западную, более сложную вершину, спуститься в седловину и вновь подняться, но уже на противоположную вершину, спустившись с которой засветло добраться до приюта.

     Осмотрев небо вокруг Эльбруса по горизонту, Львович двинулся вперед. Справа от восточной вершины висело совершенно неподвижное облако, не вызывающее никаких опасений. Его очень заинтересовала необычная форма этого облака, контуры которого, как ни странно, четко воспроизводили форму фарфорового унитаза. Львович время от времени поглядывал на него, в очередной раз, удивляясь причудам природы.
«Странно, — подумал он. — Откуда оно взялось? Ночью, накануне, когда я выдвинулся на приют, было яркое звездное небо, метеосводка тоже ничего особенного не отмечала, оснований для беспокойства нет», — размышлял он, продолжая свой путь на вершину. Поглядывая на небосвод, он обнаружил, где-то, чуть-чуть слева, потягивали еле заметные, тонкие облачка. В остальном Эльбрус был совершенно чист и ярко светился своими белоснежными вершинами.

     Впереди шли отряды немцев, японцев, американцев, еще кого-то. Они топали в пределах видимости. Львович находился где-то на много ниже них. Он взял за ориентир впереди идущих и определил себе задачу, непременно, до седловины догнать эти группы.

     Все складывалось нормально. Даже те события, которые происходили в атмосфере, особо не волновали его. Все это так было похоже на Эльбрус. Мысли о том, чтобы вернуться, даже не возникало. Была обычная штатная ситуация с небольшим отклонением в виде непонятного облака и не более того. Настроение было хорошее, Львович уверенно двигался вперед, как обычно
размышляя о всякой всячине.



                Глава 3.  ПЕРВЫЕ ГОРЫ

     Нужно заметить, что все, кто хоть однажды поднимался на вершины Эльбруса отмечают, что при подъеме в голову приходят самые неожиданные мысли, которые в обычной обстановке кажутся нелепыми. Возможно, это происходит от недостатка кислорода, а может быть, на психику действует созданная природой красота, которую очень сложно описать словами из-за недостатка эпитетов и метафор. На этот вопрос еще не ответил никто.

     Не обошло стороной это правило и Львовича. Двигаясь вперед, периодически косясь на облако, он вдруг, неожиданно для себя подумал: «А если это космический корабль пришельцев, который замаскировался под облако? Вот сейчас к восточной вершине протянется трап, выскочат инопланетяне и начнут свою работу по изучению нашей планеты».

     Размышляя, таким образом, он вдруг осекся: «Что это я как ребенок расфантазировался?». И постарался направить свои мысли в другое русло. Он задал себе вопрос, что его связывает с горами?

     Он не был местным жителем, хотя его невозможно представить себе без Эльбруса, как и Эльбрус без него. Уже сейчас, в зрелом возрасте, он понял, что оказался здесь совершенно не случайно. Однажды, перебирая архив, он увидел очень давнюю вырезку из газеты, где на фотографии был изображен Эльбрус, тогда он не только не думал, что ему придется здесь жить, но и не мечтал посетить его. Но несмотря на это все его поступки и действия, так или иначе, пересекались с горами.
Он родился и вырос вдали от гор, на Украине. И вдруг его пронзила мысль, он с особой четкостью понял, что, начиная с самого детства, что-то незримо вело его к
горам. Сначала детское любопытство, которое регулярно будоражилось на уроках географии, затем те или иные события, так или иначе, приближали его к горам.


     ...Это было в грозные военные сороковые годы, в городе Уфе, где они с мамой жили в эвакуации. Зима в те времена в Башкирии была довольно суровой, и в отличие от Киева, где они жили до войны, снега было много. Рядом с домом находился глубочайший, по крайней мере, тогда ему так казалось, овраг. Склоны оврага были довольно крутыми и на них катались довольно взрослые мальчишки. Они лихо спускались вниз по очень крутым склонам оврага, долетев до нижней точки, перегруппировавшись, взлетали вверх на противоположную сторону.

     Когда Володя увидел эту картину, сердце его на мгновение замерло, а затем начало биться с удвоенной силой. Для себя он тут же сделал вывод о том, что если немедленно не повторит этот подвиг, то жизнь для него потеряет всякий смысл. Его совершенно не смущало то, что он, семилетний мальчишка, приехал из Украины, где почти не бывает снега, и, конечно, он ни разу не стоял на лыжах. Кроме того, он был вдвое младше катающихся мальчишек.

     Вдруг среди героев-лыжников, а именно такими они были в его глазах, Володя  увидел соседского пацана Ваську Никонова. В целом тот был неплохой парень, хотя совсем не хотел учиться и мечтал о том, чтобы скорее исполнилось четырнадцать лет, чтобы уйти работать на завод, где трудилась его мать.

     Дождавшись, когда сосед поднимется наверх, Володя попросил:

     — Вась, дай лыж разок спуститься, — на что получил небрежно брошенный ответ:

    — Малыши катаются на другой горке, — бросил Васька с некоторым превосходством, явно не собираясь делиться своим богатством. Но в это время, на Володино счастье, Ваську крикнула мать.

     — Васька опять учительница приходила, опять двоек нахватал, ну_ка марш домой, горе мое луковое. Вот дождешься, напишу отцу на фронт, он вернется, научит тебя как надо школу любить.
Васька, явно расстроившись, посмотрел на маленького соседа, у которого в глазах была такая мольба, что он махнул рукой, снял лыжи и передавая их Володе, со вздохом сказал:

     — Ладно, видать, твое счастье, катайся, только не сломай, потом занесешь в сени, — сказав это, Васька, опустил голову и нехотя поплелся к дому.

     Не веря своему счастью, Володя, торопясь, стал подгонять ремешки лыж. Что это были за лыжи? Плоские доски с загнутыми носками, которые привязывались к валенкам в лучшем случае ремешками, в худшем веревкой. О том, что могут быть специальные, горные лыжи, в то время никто и не догадывался.

     Пристроив, с горем пополам, на свои валенки лыжи, он стал на краю обрыва и глядя вниз подумал: «Главное не упасть, ведь пацаны засмеют», и с этой мыслью он наклонился вперед и полетел. Он летел вниз и совершенно ничего не понимал. Его несло вниз с огромной скоростью, ветер свистел в ушах, дыхание перехватило, но это лишь дополняло то никогда не испытываемое ранее чувство полета, при котором сердце рвалось из груди. А он переполненный новыми, впервые переживаемыми чувствами, старался устоять на ногах и совсем не думал о том, что лыжами надо как-то управлять.

     И вот наступил момент, когда он достиг самой нижней точки оврага. По его теории, которую он выработал, пока наблюдал за мальчишками, он, набрав самую высокую скорость, должен был уже взлететь вверх на другую сторону оврага, но вместо этого тело со всей силой впечаталось между лыжами, которые, естественно, уже летели вверх по склону. В таком нелепом положении он вылетел вверх, насколько хватило инерции, затем шлепнулся вниз на дно оврага.

     Голова страшно гудела. Но характер не позволил ему уйти посрамленным из оврага. Он стал подниматься наверх, немного уменьшил высоту, для того, чтобы спускаться не с самой верхней точки и с меньшей скоростью преодолеть нижнюю, как ему тогда казалось, самую страшную точку, и повторил свой спуск. На этот раз он почувствовал момент, когда нужно было качнуть корпусом немного назад, чтобы взлететь вверх на лыжах, так, как это делали старшие мальчишки. Все получилось.
Дальше он уже катался не хуже пятнадцатилетних мальчишек, делая спуски как можно более эффективно, чем снискал к себе не малое уважение старших мальчишек и сверстников...



                Глава 4.  ЮНЫЙ АЛЬПИНИСТ

     ...Над Эльбрусом вставало солнце. На небе появились какие то удивительные, пронзительные полосы. В облаке, которое по-прежнему волновало Львовича, светились две каймы. Само оно сначала выглядело густо черным, а снизу оно было подбито каким-то красным подбоем. Потом, постепенно, оно стало пепельным, а подбой стал золотистым сверху и внизу. Облако становилось слегка размытым, но все равно четко сохраняло свою форму фарфорового унитаза.

  Остановившись, он стоял и смотрел на эту сказочную, неописуемую красоту. Регулярно поднимаясь на Эльбрус он считал, что уже видел все, однако, сейчас, глядя на то, что происходило вокруг него, он понимал, как ошибался, еще раз утвердившись в мысли, что Эльбрус никогда не повторяется. Ему не приходилось видеть прежде ничего подобного. Незыблемая мощь гор была окутана такими цветами и красками, каких он не встречал ни в природе, ни на холстах великих художников. Но время подгоняло. Львович понимал, что задерживаться нельзя, нужно до темноты вернуться на приют. И он пошел вперед, стараясь не сбиться с временного графика. Мысли его вновь перенеслись в далекое детство...


     ...Город Киев, в котором он родился и вырос, стоит на Днепровских Кручах, это далеко не горы, но там было достаточно много серьезных обрывов. В двенадцать лет Володя довольно хорошо знал этот сложный рельеф. Представляя себя испытателем первопроходцем, он, вдоль и поперек излазил его и даже составил карту, на которой, как мог, отразил холмы и кручи, подземные ходы от старой крепости, овраги и впадины.

     В этот день мама купила ему новенький костюмчик. Они, как и основная масса советских людей, в то послевоенное время жили очень бедно, поэтому данная покупка была ярким событием не одного дня, месяца и даже года. И вот надев этот новенький костюмчик, он шел по улице, думая о том, что внимание всех прохожих приковано к нему, к его костюмчику. Но это торжество по случаю длилось не долго.

     Он шел насвистывая мотив модной в то время «Катюши». Справа от него возвышался довольно крутой и высокий обрыв, подняв голову вверх, он вдруг увидел замечательную промоину, которая пронизывала обрыв сверху вниз. «Странно, -  подумал он, - раньше ее здесь не было».

     А дальше все произошло настолько стремительно, что он даже сам не понял как. Не удержавшись, позабыв практически обо всем на свете, он по вертикальному обрыву, воспользовавшись дождевой промоиной, вжимаясь в изгибы стены, как ящерица, стал подниматься наверх. Надо сказать, что земля в Киеве это супесь и суглинок, там нет никаких камней и зацепок для лазания, но его неудержимо влекло вверх, по самому неприступному склону оврага, где зацепиться, было не за что.
Он представлял себя ящерицей, вжимался всем своим телом в каждую расщелину, медленно поднимаясь вверх. Его не удержали ни новенький костюмчик, о котором он напрочь забыл, как только увидел, свежую промоину, ни вполне реальная возможность, сорвавшись вниз, сломать себе шею.

     А наверху был парк, где отдыхающие любили сидеть на краю обрыва и любоваться открывающимся видом. И каково же было их удивление, когда снизу, из обрыва показалась измазанная глиной, взъерошенная Володькина голова. Они были настолько ошарашены, что все живое на площадке перед обрывом замерло. Со стороны это было похоже на немую сцену из Гоголевского «Ревизора». Затем все бросились к юному альпинисту, стали отчищать его испачканный костюмчик, которым он так гордился всего час назад...



                Глава 5.  ПЕРВЫЕ СЛОЖНОСТИ

     ...Воспоминания были прерваны удивительным явлением, которое он заметил в тот момент, когда прошел мимо скал Пастухова и попал на траверс. Между вершинами Эльбруса появились белые точки, от которых стало быстро разрастаться облако. Потом оно захватило обе вершины и начало опускаться.
В очень коротком времени ему навстречу, одна за другой, прошли все иностранные группы, которые, оценив ситуацию, отказались от восхождения и возвращались на базу. Их прошло человек двадцать пять. Они даже до седловины не дошли, повернули, когда увидели, что над Эльбрусом начинаются непонятные и неприятные вещи.
Проходя мимо Львовича, они все как один твердили, что наверху очень плохо, нужно возвращаться. Но он отвечал: «Нет все хорошо, я не поворачиваю», — и продолжал движение вперед.

     Львович где-то внутренне понимал, что, в этой непонятной ситуации, было бы правильнее и логичнее повернуть назад. Может быть, он так бы и поступил, не будь этих иностранцев, перед которыми он так красиво продолжил свой путь, с другой стороны он был уверен в себе и потому все-таки рассчитывал на успех.
Тем временем мгла спускалась с вершин, окутывая все вокруг. Запуржило. Поднявшийся ветер крепчал с каждой минутой и, наконец, подул с такой силой, что, двигаясь вперед, Львович ложился на поток, испытывая примерно то же, что испытывает парашютист, выпрыгнувший из самолета перед раскрытием парашюта.
Наклонив голову и подав тело навстречу ветру, вгрызаясь кошками в твердый снежный наст, опираясь на ледоруб, его одинокая фигура двигалась вверх по склону, шаг за шагом продвигаясь к намеченной цели, где первый рубеж была седловина между вершинами Эльбруса.

     Его привыкший к стрессовым нагрузкам организм выполнял эту тяжелейшую работу автоматически. Голова получала информацию извне, анализировала ее, принимала решение, а руки, ноги, как, впрочем, и все тело в целом, работали над выполнением принятого решения.

     Ему казалось, что если бы не ветер, то он не смог бы держаться на ногах. Легким не хватало воздуха. Дыхание срывалось до стона, до хрипа. Его шатало, он медленно продвигался вперед и думал: «Вот сейчас поверну назад», — но при этом каждый новый шаг делал все-таки вверх, а не вниз.

     А мозг продолжала сверлить мысль: «Какая вершина, я же до седловины не доползу, я уже сдыхаю, а до нее вон еще сколько». И впоследствии, вспоминая это восхождение, он даже для себя не мог объяснить, почему все-таки он не вернулся, а продолжал идти вперед.



                Глава 6. ДЛЯ ИСТОРИИ

     Из собственного опыта зная, что отдаваться паническим мыслям нельзя, он с усилием попытался перевести мысль на другое, и это ему удалось. Возбужденное сознание перенесло его в далекие юношеские годы...


     ...Был в Киеве в районе стадиона «Динамо» так называемый Чертов мост. Рядом с ним был хороший обрыв, который имел практически отвесную стену и был, на его взгляд, достоин того, чтобы на нем можно было увековечить память о себе. Мысль об этом довольно долго будоражила голову взрослеющего Владимира. Он долго думал над текстом задуманного послания в будущее. И, наконец, решение было принято.

     Как дитя советского времени, воспитанный на идеях альтруизма, он не мог написать только о себе, поэтому, ухитрившись забраться на самое неприступное место, он написал большие буквы ВБ, ЭЦ, ЖК, ЖЗ. Эта надпись означала инициалы: ВБ — начальные буквы имени и фамилии автора этой надписи, ЭЦ — инициалы его, как тогда казалось, возлюбленной, единственной и неповторимой, которая, кстати, об этом ничего не знала, ЖК — это мой лучший друг Женька Кобушко, и ЖЗ — Жанка Загоняло, та девочка, в которую был влюблен Женька.

     Это воспоминание вдруг развернулось совершенно в другом ракурсе, он задал себе вопрос, который ранее никогда не возникал. Как можно было добираться туда без крючьев, без страховки, а ведь там нужно было еще и работать. Буквы были не маленькие, а поскольку, они становились достоянием большого круга людей, то они должны были быть еще и красивыми...


     ...Он улыбнулся про себя, ведь то были просто детские шалости по сравнению с тем, что творилось вокруг него сейчас. Воспоминания не мешали ему профессионально отмечать каждую мелочь, которая заслуживала его внимание.



                Глава 7.  СЕДЛОВИНА

     Внимательно оглядевшись и заметив, справа скалы, он с удовлетворением отметил: «Ну вот, практически, я же уже вышел на седловину, и зачем мне видимость? Я же здесь каждый бугорок знаю. Седловина все равно, что корыто длинное, с правой стороны идут вот эти гряды скал восточной вершины, здесь у меня есть ориентиры, они идут до самой седловины. Если я иду вверх на гору, значит мне понятно, что я лезу на восточную и могу спокойно идти вдоль борта. Дальше там идет такая полукотловина-полуплоскость. По ней, прижавшись к левому борту, дойду до хижинки, а там у меня два прекрасных скальных пятна, я их знаю как свои родные, до одного дошел, потом повернул налево, до другого по плоскогорью...», — рассуждал он, убеждая себя в правильности своих действий, настойчиво продолжая свой путь вперед.

     И вот он все-таки выскребся на седловину. Но до завершения первого этапа восхождения было еще очень далеко. Он помнил, что при заходе на седловину Эльбруса есть такой занудный, паршивый момент. Ты заходишь в нее и все время ее видишь, вот же она, но ты идешь, идешь и никак не можешь в нее войти. Этот вход почему-то длится очень долго. Не сам траверс, траверс проходишь легче, и седловину тоже легко, а вот этот момент перегиба настолько тяжел, что, кажется, нет ему ни конца, ни края.

     И второй самообман, когда заходишь в эту седловину, наконец-то, кажется, ровно. Громадная такая поверхность, можно разместить железнодорожную станцию, как говорил кто-то из ветеранов. Сразу хочется ускориться, потому, что ты понимаешь, что времени у тебя не так много, а впереди такая ровная поверхность.
Но из этого ничего не выйдет. Как только ты сделал несколько быстрых шагов, нижнюю часть груди перехватывает как обручем, и быстрее идти ты просто не в состоянии.

     И вот, передвигаясь по седловине с огромным трудом, он в душе радостно отмечал: «Раз уж я добрался до седловины, значит, на западную вершину я уже поднимусь, ну не могу я себе позволить повернуть назад, после того, как проделан этот мучительный страшный путь. Ну и что, что плохая видимость, ведь я столько раз поднимался, знаю каждую скалу наизусть, найду выход, заблудиться не могу ни при каких обстоятельствах».

     Его самоуверенность была основана на том, что однажды он, в серьезнейший шторм, при отсутствии, как он тогда считал, видимости и опять же в одиночку, успешно поднялся на обе вершины. Но он четко помнил, что тогда, где-то просвечивали скалы, где-то появлялось окно, т.е. было, за что глазу зацепиться. Здесь же, как оказалось, он попал в непроглядную мглу. Ощущение было такое, что его забросили в озеро с молоком. Полное отсутствие видимости. Передвигаться приходилось, практически, на ощупь.



                Глава 8. Покорённые вершины

     Почему он сначала поднимался на западную вершину он и сам бы не мог объяснить. Просто она как-то более разнообразна по ландшафту, да и психологически легче. Вот эта хижинка, затем первое скальное пятно, которое имеет немного грушевидную форму, потом второе, верхнее скальное пятно, оно такое, как тире... Другими словами это разнообразие создает иллюзию того, что путь короче. Несмотря на то, что западная вершина выше на двадцать один метр, и ее плоскогорье гораздо скромнее, чем цирк восточной вершины, и дольше топать до высшей точки, Львович всегда первый брал западную вершину. И сейчас он остался верен себе.

     И вот он на вершине. С чувством непередаваемого восторга и удовлетворения от того, что в таких ужасных погодных условиях Эльбрус покорился ему, он присел,
переводя дух, по давно установившейся традиции, нацарапал на заранее припасенном для этого случая клочке бумаги записку о состоявшемся восхождении, которую оставил в укромном месте, и стал размышлять о своем дальнейшем маршруте.
Вероятнее всего на его решение повлияла эйфория от победного подъема и давняя привычка в один день посещать две вершины. Это решение было однозначным, и альтернатива не рассматривалась. Он подумал: «Кажется, я смогу преодолеть себя и подняться на восточную». Впоследствии, анализируя свое поведение на том восхождении, Львович был убежден, что в той ситуации самым правильным решением было немедленное возвращение на приют, и в то же время он понимал, что такого решения он не принял бы никогда.

     Продумывая маршрут, он планировал спуститься до одного из скальных пятен, потом по дальнему ходу выйти на седловину почти со стороны Ставрополья, далее пройти вдоль двух параллельных гряд, как по зрительным перилам.

     Все было бы замечательно, если бы не сильный ветер, который нес на себе с огромной скоростью сплошной вал снега. Снег залеплял глаза, забивал нос и рот, что создавало дополнительные проблемы с дыханием, которое на пятитысячной высоте и без того было очень трудным. Да дыхания, как такового и не было, был хрип, который иногда срывался до стона, до крика. В такие минуты он думал про себя: «Как хорошо, что я иду один, и никто не видит и не слышит моей слабости». Он ругал себя последними словами за то, что не вернулся раньше вместе с иностранцами, или потом от седловины, или, наконец, с западной вершины. Но, ругая себя последними словами, он шаг за шагом продвигался вперед и вверх, как будто при достижении вершины улучшится погода, прекратится снег и сразу станет светло и тихо.

     А когда он, наконец, оказался на восточной вершине, и вновь ощутил удовлетворение оттого, что ему удалось сделать, подумал: «Брать вершины это очень просто, надо только все время идти вверх». Позже, при подготовке групп к восхождению, Львович будет часто употреблять этот рожденный в суровых погодных условиях на вершине Эльбруса афоризм.



         Глава 9.  ОКОЛДОВАНЫЙ ЭЛЬБРУСОМ

     Как и на западной вершине, он выполнил обычные для такого случая действия: достал заготовленные заранее записку, флаг России и заложил все это в специальный контейнер. В записке он написал дату и время восхождения, для тех, кто придет после него и подтвердит факт его пребывания на вершине. Чтобы подкрепиться, не спеша, почистил и съел банан, который взял с собой в качестве сухого пайка. Отдыхая после подъема, он в своих мыслях опять вернулся к вопросу, который в последнее время довольно часто напоминал о себе. Этот вопрос в разное время формулировался по-разному, но смысл его оставался неизменным и сводился к одному, как он, житель Украины, оказался здесь, в далекой Кабардино-Балкарии. Он вспомнил, как Эльбрус покорил его.


     ...Впервые Львович оказался в этих местах, можно сказать, случайно. Он с группой туристов из Киева, приехал в г. Орджоникидзе, ныне это г. Владикавказ, где
проживали в мотеле Дарьял, а катались в Сваргонском ущелье. Там стоял бугелек, который поднимал горнолыжников на гору. Чтобы до него добраться они больше часа ехали на «газике» с драным тентом вверх по ущелью по разбитой дороге. И потом катались на горных лыжах. Чтобы как-то разнообразить их отдых была орга_
низована экскурсия с ночевкой в Приэльбрусье.

     Ночевка была организована в пансионате Чегет, но поскольку мест не было, им выделили зрительный зал. Приехавшие на экскурсию туристы расположились на лавках, кто где. А утром на канатке они поднялись на Эльбрус, затем на Чегет. Погода была не совсем хорошая, какой_то туман сглаживал яркость красок и все окружающее покрывала какая_то серость, солнца не было. Но то, что он увидел, настолько потрясло его, что и в последствии, спустя много лет, он так и не смог объяснить словами того, что с ним произошло.

     Он был поражен настолько, что все, что было с ним до сих пор, потеряло всякий смысл, что до этого он как бы и не жил. Его жизнь получила новую точку отсчета и разделилась на две половины «До» и «После». Казалось, он вдохнул этого великолепия, этой атмосферы, и остался с ними навсегда. Он почувствовал, что просто не хочет с этим расставаться.

     И не расстался. Когда экскурсия завершилась и вся группа направилась к автобусу, он подошел к своему товарищу Витьке, с которым они жили в одном номере, и сказал: «Витя, присмотри за моими вещами, я остаюсь здесь. К концу заезда я приеду и заберу вещи».

     Он не знал, где будет ночевать, не было нужного количества денег, все необходимые вещи были во Владикавказе. А здесь он был никому не известен и никому не нужен. Но он не думал об этом. Его уже не могли удержать никакие аргументы, какими бы разумными они не были. А как только автобус уехал, он снова прыгнул на канатку и поехал вверх, чтобы опять пережить и прочувствовать то чувство, которое так перевернуло всю его дальнейшую жизнь. А дальше уже все пошло, поехало, как бог дал.



                Глава 10.  СПУСК ВСЛЕПУЮ

     До момента взятия второй вершины, он стремился только вверх и только здесь, на Восточной вершине, впервые за все восхождение, подумал о маршруте спуска. До седловины было все ясно, он знал, что подавно известным ему ориентирам, дойдет до выхода из седловины. А вот что он будет делать, когда выйдет вниз из седловины, где глазу не за что зацепиться, ни одного пятнышка, ни одного камешка, ничего? Это был вопрос, который мучил его на протяжении всего пути от вершины до седловины. Он искал выход, но не находил его.

     Львович — человек не робкого десятка, но, когда он начал выходить из седловины, его сердце ушло в пятки. Он понял, во что попал. Ситуация была такая. Выходя из седловины, он начал валиться вниз и налево, в сторону скал Пастухова. Там, где нет других ориентиров, через 70–100 метров обычно стоят вешки. Это самая опасная часть пути, потому, что можно уйти на ледник, который сплошь покрыт глубокими трещинами и расщелинами. Тот факт, что в кругу тех, кто регулярно поднимается на вершины, и среди спасателей этот ледник называется «трупосборником», говорит сам за себя.

     Поскольку вешек видно не было, двигаться приходилось на свой страх и риск. А движение было очень своеобразным. Он видел перед собой плотную, четкую белую стену и, делая шаг, поднимал ногу для того, чтобы ее переступить. Но поскольку одна нога проваливается ниже другой, он понимал, что идет вниз. Но при очередном шаге все равно задирал ногу вверх, чтобы не наступить на эту мнимую стену, потому, что она передвигается вместе с тобой.

     Он прекрасно понимал, что движение без вешек очень опасно. Однажды он ходил этой тропой. За сутки до него, здесь погиб человек, провалившись в трещину, которая находилась буквально в одном метре от тропы. Львович проходя мимо, заглядывал в этот провал. На вид это был просто глубокий колодец с довольно ровными стенами, но вид его вселял ужас от одной мысли, что на этом месте один шаг в сторону от тропы стоил человеку жизни. Сейчас он шел этой тропой, прекрасно отдавая себе отчет в том, чего может стоить его ошибка. При этом он понимал, что спасения ждать неоткуда, надо самому думать и работать, держаться и выживать.

     Прокручивая в голове всевозможные варианты как не сбиться с пути, он, двигаясь, как с завязанными глазами, слегка рыскал то вправо, то влево, находил путь от одной вешки к другой. Он знал, что при такой видимости ему достаточно уйти в сторону на пять метров, и ни о какой вешке, обозначающей тропу можно не думать. Он просто не сможет ее найти, а это было равносильно гибели.

     Каждый раз, когда, наконец, выныривала вешка, он немного переводил дух, а дальше начиналась опять борьба. Когда он с горем пополам сумел выйти на скалы Пастухова, то решил, что уже победил. Все в порядке. От скал Пастухова, всего 4 километра до приюта и поэтому он решил, что уже дома и уверенно зашагал от скал Пастухова, как ему казалось, к «Приюту одиннадцати». Он несколько успокоился, и мысли вновь перенесли его в далекое прошлое...



                Глава 11.  ТРАВМА

     ...Много лет назад была Камчатка. Львович, тогда еще совсем молодой человек, находясь на базе Паратуньская, по уже сложившейся жизненной привычке, естественно изучал географию этих замечательных мест. Поскольку была зима, изучение проходило на лыжах. Катаясь с сопок, он умудрялся спускаться с них на деревянных лыжах с креплениями ратафелло, совершенно не пригодных для слалома. Его приятно задевал тот факт, что с этих сопок до него еще никто не катался. Однажды, присмотрев вдалеке сопку, до которой он еще не доходил, он решил покататься и на ней. Пошел один налегке, в одном свитере, под которым была только майка. А это была Камчатская зима. Как оказалось позже, до сопки было одиннадцать километров.

     До нее он дошел благополучно. На спуске, естественно, пытался изобразить что-то вроде слалома, делал повороты и стремился проскакивать между соснами. Поскольку лыжи деревянные, с закругленными кантами, и в управлении были просто никакие, он, в конце концов, на одном из поворотов влетел в сосну. А скорость была уже приличная...

     Когда пришел в себя и стал осознавать, что же все-таки произошло, то обнаружил, что плечевая кость находится где-то под мышкой, это означало, что рука вывихнута и вылетела из плечевого сустава. На ноге у него одна единственная лыжа, второй по близости не видно, а снегу по грудь. Его первая мысль была нормальная человеческая. Вот сейчас начнут искать, прилетит вертолет, и, конечно спасут. Но подумав, он с ужасом для себя, понял, что никто его не спасет, потому, что ушел никому не говоря, куда пошел, и где будет находиться. Он с ужасом представил себе, как весной найдут его окоченевший труп. Эта картина была такой яркой, что он начал яростно пахать вокруг себя снег, чтобы найти слетевшую лыжу. Пахать приходилось всем корпусом потому, что правой рукой приходилось придерживать левую, с вывихнутым плечом. Он нашел эту лыжу. Крепление держалось на одном шурупе. Он как смог отремонтировал его с помощью подручных средств. С горем пополам спустился с сопки и проделал эти одиннадцать километров до базы.
Он на всю жизнь запомнил заход солнца. Красотища была немыслимая. Он даже на мгновение забыл про боль, любуясь окружающим его миром.

     Деревья, так называемая «каменная береза», росли так, как будто большой гигантский медведь шел, ломал и крушил все на своем пути, налево, направо. Очень сильно помятые и немыслимо искривленные стволы имели кору какого-то песочного оттенка. В голубоватой дымке садилось солнце, а над дымкой сверкали спелые оранжевые горы вулканов. Эти, правильной формы конуса, были видны за сорок–шестьдесят километров. Благодаря тому, что от неба они были отрезаны серебристо-голубоватой пеленой, создавалась иллюзия, будто сверкающие золотом пирамиды невидимой веревкой подвешены к небу. Несмотря на вывихнутую руку, он видел все это и запомнил на всю жизнь.

     Так, любуясь красотами природы, стараясь не думать о сильной, не прекращающейся боли, он и пришел на базу, а там не было необходимого медицинского оборудования. Более часа его мучили, вправляя плечо, ничего не получалось. Плечо отекало, опухало и страшно болело. Первую медицинскую помощь пытались оказать стоматолог, медсестра и шофер. Они изо всех сил старались поставить плечо на место, но ничего не получалось. А когда промучившись около получаса, он понял, что «спасатели» с задачей не справятся, находясь уже в полуобморочном состоянии, он сказал стоматологу:

     — Давай попробуем по другому. Ты вставляй свой кулак вот сюда, ты тяни на себя, а ты, оттягивая, поворачивай.

     Как ни странно все получилось, плечо поставили на место, после чего уже спокойно повезли в райцентр, к специалисту...



                Глава 12.  ПО КРАЮ ПРОПАСТИ

      ...«Кажется, светлеет», — подумал он, прерывая свои воспоминания и осматриваясь. В белоснежной мгле стала проступать какая-то рябь, и появилось ощущение, что белоснежная стена, в которой все тонуло вокруг, несколько отступила. Но это продолжалось совсем недолго, буквально через несколько минут видимость снова резко ухудшилась.

     В этот момент он начал ощущать что-то неладное, он почувствовал, что спуск стал довольно крутым. Львович очень хорошо знал, что от скал Пастухова до приюта нет очень крутых спусков, а здесь появляются такие места, что он почти срывается вниз. Каблуками продавливает снег, чтобы зацепиться, получить какую-то опору, и практически съезжает по склону. Он был уверен, что на пути не должно быть такого. В конце концов, он понял, что успокоился совершенно зря, и борьба еще далеко не окончена. И теперь он не знал, где находится, а видимость не улучшается, если не сказать, что стала хуже. Уже даже собственных следов от ног не видно.

     Поняв, что движется совершенно не туда, он принял свое главное решение, любой ценой ломиться вниз. Вспомнив, что облака опускались с вершин сверху вниз, он надеялся своим быстрым спуском обогнать движение облака с мощным снежным зарядом и выйти на то место где есть хоть какие-то просветления. Это помогло бы определить его местонахождение. Он прекрасно понимал, что в любое мгновение может провалиться в трещину, сорваться с любого сброса или карниза, но другого пути для него не было, и он, несмотря ни на что, ломился вниз.

     Шел, шел, ломился и ломился. Судьба была, очевидно, на его стороне, потому, что спуск проходил благополучно. Он внимательно всматривался по сторонам, надеясь увидеть просветление или какой-нибудь ориентир.

     Стараясь понять, что происходит, он сопоставил все, что с ним случилось в последние полчаса, и решил, что находится где-то не там, где надеялся быть. Скорее всего, он отклонился куда-то в сторону.

     Вдруг одна нога провалилась. Его тело моментально отреагировало на ситуацию. Он сделал какое-то невероятное движение и бросил себя так, что его голова и плечи оказались над брешью, которую он пробил ногами. Ледоруб в правой руке был на одной стороне трещины, левая рука с палкой на другой. Одна нога с кошкой в трещине, а другая на том же борту где и ледоруб. Он чудом удержался наверху, не провалился. Как ни странно, его тут же посетила мысль: «Надо сообщить ребятам спасателям о том, что между скалами Пастухова и приютом появились трещины». Но, вспомнив, что на самом деле не знает, где находится, сам себе сказал: «Успокойся, не суетись, выбирайся». Выбрался, но ровно через пять метров, опять провалился, но уже двумя ногами.

     Поняв ситуацию, он начал буквально выползать из трещины, в которую попал.
Оказавшись наверху, он подумал: «Я же нахожусь в самых гиблых местах, там, где провалиться можно на каждом шагу. Надо что-то предпринимать». Решение пришло почти мгновенно. Он решил вытоптать пятачок диаметром два метра, и ходить по нему до утра, зная, что этот пятачок не проваливается. Перед выходом из дома Надежда заставила его поверх пуховки надеть онорак, который был непродуваемый и непромокаемый. Вся влага, выделяемая его телом, оставалась на одежде, которая к тому времени промокла насквозь. Поэтому никаких шансов дожить до утра у него не было. Он подумал, что в такой ситуации, к утру вполне можно стать ледовой чуркой.
И, тем более, что когда он шел наверх, он, практически, ничего не брал с собой. Только один банан, в котором есть необходимые витамины и микроэлементы, способные поддержать силы, который, кстати, был съеден на вершине.

     Кроме банана он брал с собой сложенный флаг и бумагу для записки. Лишнего ничего. В руках палка и ледоруб, на ногах кошки. И седуха, с которой он обычно не расставался, потому, что она позволяла присесть в любом месте, на любом снегу. Никогда ни рюкзака, ни спальника, ни палатки. Вспомнив все это, он с грустью отказался от пришедшего на ум решения.

     Более того, его мысль остаться до утра на одном месте была ошибочной еще и потому, что в конечном итоге пурга продолжалась трое суток. Выжить не было никакого шанса. И он продолжал спуск вниз.

     Поскольку он все время сбрасывал высоту, то частично добился того, чего хотел. Вокруг немного посветлело, и белая пелена стала не такой густой. Львович стал различать следы. Анализируя свое движение, он попытался представить, в какую сторону отклонился — вправо или влево. Когда он увидел свои следы, то стал проверять, в какую сторону рефлекторно уходило его тело при спуске. Он мог засечь свои следы не больше, чем на расстоянии пяти метров. Но этого ему хватило, чтобы поставить свой опыт, от результатов которого зависела жизнь. Он прошел строго прямо, оглянулся, увидел, что следы, несколько отклонились влево, совсем немного чуть-чуть, почти не заметно, но этого было достаточно.

     Чтобы не ошибиться, он несколько раз повторил эксперимент, результат которого оптимизма явно не прибавлял. Он понял, что от скал Пастухова ушел влево. А влево это туда, где сбросы Терскольского и Гарабашевского ледников, туда, где трещины и провалы, где люди не ходят даже в хорошую погоду. Но делать нечего, надо идти, надо сбрасывать высоту, и он шел. Шел, стараясь не думать о том, что каждый новый шаг может, вполне реально, стать последним.

     Вдруг спереди показалось что-то темное, подошел ближе, а там ледник разрезали зияющие провалы. Один из них, был похож на подводную лодку. Такой громадный ледовый полом, дна которого не было видно, а из него высовывающаяся ледовая рубка величиной с пятиэтажный дом. Идти туда ему не захотелось, он повернул вправо и пошел ледовым сбросом, потому, что
другие пути просто отсутствовали. Он подумал было, что надо по своим следам вернуться, но, обернувшись, следов не обнаружил, их уже засыпало снегом. Пурга продолжалась. Выхода не было.


                Глава 13.  ПРОЩАНИЕ

     И вот здесь, впервые за весь долгий путь, преодолев нечеловеческие трудности, он подумал о безысходности и впервые за весь долгий и тяжелый путь спасовал. Он решил, что конец близок и стал прощаться с окружающим его миром.
 
     — Извини меня, Наденька, извини меня, Ланочка, за то, что в этот раз я, кажется, не смогу вернуться, — проговорил он, обращаясь к жене и дочери.

     — Вам не будет стыдно за меня. Я жил для вас и всегда старался, чтобы вам было хорошо. Будьте счастливы.

     Он говорил это про себя, где-то в носу защекотало, на глаза навернулись слезы. Он подумал о дочери. Это ее рождению он посвятил свое восхождение в 1986 году.

     Это было не первое его восхождение, но оно было совершено тогда, когда Надежда лежала в роддоме и родила дочь. Имя ей он заранее придумал Элана. В этом имени было заключено две вещи. Он считал, что название любимой горы обязательно должно было присутствовать в имени его дочери, но поскольку он не мог ее назвать Эльбруссиадой, придумал имя, в котором присутствует и Эльбрус и название популярных в то время лыж. Дочь с самого рождения была обручена с горами.
Пятнадцатого июля он получил телеграмму о рождении дочери, и в тот же день
был на приюте одиннадцать, чтобы в ночь с шестнадцатого на семнадцатое выйти на вершины Эльбруса. А семнадцатого, покорив обе вершины на каждой из них, оставил записку: «Восхождение я посвящаю рождению дочери Эланы, названной так в честь Эльбруса», — и последней фразой в этих записках было, — «Я люблю тебя Эльбрус». И это была правда, он действительно его любил.

     И сейчас, отдавая себя Эльбрусу, он ни о чем не жалел. Он переживал щемящее чувство, при котором сердце как бы сжималось. Он раздваивался. Ему казалось будто одна половинка его души, в последний раз разговаривает со своими самыми дорогими и близкими людьми, но в то же время другая половинка продолжала работать, продолжала вести его вперед.

     И, похоже, победила. Вдруг, как будто проведение стало, наконец, на его сторону, он увидел, как впереди мелькнуло что-то темное. И сразу сработала мысль: «Вот хорошо, выйду на скалу, не занесет снегом, хотя бы тело найдут на камнях, в другом месте не найдут вообще ничего, можно навечно остаться в снегах, замороженным в леднике».

     И он, отбросив в сторону мысли, которые отвлекали от главного — борьбы за выживание, уверенно повернул в сторону темного пятна. Это пятно промелькнуло всего на одну — две секунды и вновь утонуло в белой мгле. Он попытался в уме сохранить направление, в котором надо двигаться. И всеми силами, как ему казалось, это направление старался выдержать.

     Он остановился. Перед ним была стена изо льда и утрамбованного снега. Но ведь впереди было и темное пятно, к которому он стремился. Он осмотрелся. Над ним, на высоте около трех метров нависало, что-то вроде карниза. Уходить вправо или влево рискованно, можно вновь угодить в трещину. Он решил пройти к намеченной цели сквозь этот карниз и начал пробуравливать его как червяк.

     Сил не было, но он знал, что в организме еще не все резервы исчерпаны. И чтобы реализовать эти резервы, он начал медленно, попадая словами в такт с ударами ледоруба, читать стихи, которые он написал ранее.

           Седой... Эльбрус... душою... молод,
           Могуч... и страстен... только тронь,
           В его челе... вселенский холод...
           В его глуби... шальной огонь...
                Он молод... как и встарь... сегодня...
                И высока... его краса...
                Соединились... преисподня...
                Навеки в нем... и небеса...

     Продвигаясь вперед, он вгрызался в снежно-ледяную массу, прокладывал себе путь ледорубом и кошками, и все-таки вышел к этому темному пятну. Когда он пробурил снежную преграду, и, наконец, увидел его, то сразу узнал скалу.

     Это была та самая скала, на которой стоит обелиск. Его от приюта отделяли каких-то триста метров. Вот тогда у него на глазах появились слезы. Он был уверен в том, что находится рядом с приютом, но даже в этой ситуации все равно боялся пройти мимо, и лишь, когда, наконец, перед ним вырисовался знакомый силуэт, понял, что спасен. Он сделал еще несколько шагов и увидел прижавшееся к приюту тело женщины. Он не сомневался, это была она, его Надежда...




                Глава 14.  ВСТРЕЧА

     ...Он стоял перед ней, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник. Эта бесформенная снежная глыба очень смутно напоминала очертания человека. Лишь узкая темная полоса, в глубине которой угадывались глаза, да ледоруб с лыжной палкой по сторонам выдавали в этой глыбе человека. Но теперь уже Надежда не сомневалась в том, что это был Львович.

     Она засуетилась, растерялась, не зная как вести себя, стала стряхивать с него снег.

     — Ну, вот я и дома, — хрипло выдохнул он. — Скорее в приют. Она взяла его под руку и повела к двери приюта.

      Они шли по коридору и, несмотря на позднее время, был двенадцатый час ночи, из комнат выходили люди, чтобы стать свидетелями чуда, которое называлось возвращение с того света. Они, молча, смотрели на идущих и расступались, давая им дорогу. И странное дело, те иностранцы, которые утром прошли ему навстречу, отказавшись от восхождения, почему-то прижимались к стенке и опускали глаза вниз, словно бы стеснялись своего поступка. Вслед слышался восхищенный шепот и цоканье языком.

     Он смертельно устал и шел совсем не понимая того, что сделал. Единственное чего он хотел сейчас это снять с себя мокрую одежду и спать, спать, спать. Но все его желания перебивала сильнейшая жажда, которая заслонила собой все. Его обезвоженный организм, как будто понимал, что экстрим кончился и требовал восполнения потерянного. Первых пять стаканов чая он выпил, практически, не останавливаясь.

     Он понимал, что резкое поглощение жидкости может серьезно повредить, и поэтому пытался тормозить себя и пить хотя бы с интервалами десять-пятнадцать минут, но пить хотелось непрерывно. Со счета он сбился на двенадцатом стакане. Окружающие молча наблюдали за ним. Лишь знаменитый покоритель Эльбруса и спасатель Шакир Тенешев, который тоже находился здесь, похлопал его по плечу и сказал:

     — Молодец Львович. Я не сомневался. Я говорил твоей Надежде, не суетись. Львович всегда возвращается, он не может не вернуться, спасотряд в такую погоду на верную гибель выпускать нельзя.

     В конце_концов усталость взяла свое и Львович задремал...

     На вторые сутки Надежда вела его с приюта вниз на турбазу Министерства обороны, где они жили и работали. Пурга продолжалась. И опять они чуть не потеряли дорогу, он начал опять заворачивать куда-то влево, а они прекрасно знали, что там, даже ниже приюта, можно угодить в трещину. Но она почувствовала дорогу и подправила его.

     Через три дня, когда кончилась снежная буря, он опять поднялся туда, где бродил. Его потянуло в эти места с неудержимой силой, как будто он оставил там что-то дорогое. Он увидел все эти страшные ледовые поля, где боролся за свою жизнь в полной снежной мгле.

     Путь его проходил по сплошным ледникам, он двигался практически по трещинам, а когда подошел к тоннелю, пробитому им в снежно-ледяной глыбе, то с ужасом обнаружил, что проползал внутри снеговой пробки, сформировавшейся в трещине, у которой один край был выше другого. Он увидел, что эта пробка могла в любой момент вместе с ним уйти в трещину, конца которой не было видно. Но, слава богу, все обошлось благополучно.

     Львович подошел к скале, которая, как компас вывела его к приюту и, по одному ему известным признакам, обнаружил, что он во время своих странствий по снежному безумию, уже выходил к этой скале снизу и сбоку, а потом повернул налево и снова стал спускаться к приюту...


      Он стоял и смотрел на дирижабль приюта, и не верилось, что всего три дня назад он увидел эту громадину только на расстоянии пятнадцати метров. А ведь легко мог пройти рядом и не заметить приюта. Такие случаи бывали. Люди реально проходили мимо и замерзали в нескольких метрах от приюта. Он вспомнил Андрея Каткова, который ходил на вершины в команде МПС, его тело нашли в тридцати метрах от приюта.
Было грустно. Но жизнь продолжалась. Надо было спускаться вниз...
 

     ...Еще несколько дней Эльбрус не отпускал его. Он выполнял свою работу, гулял по турбазе, общался с людьми, которых обучал, инструктировал, советовал, но чувствовал, что между ним и окружающим его миром стояла какая-то стена, как из стекла толщиной три метра. Лишь спустя несколько дней, он стал самим собой.



         -------------------------------
             * Приют — так на Эльбрусе сокращенно называют место на 
            высоте 4050 м, откуда начинаются восхождения на Эльбрус и где 
            отдыхают альпинисты. Правильное название «Приют одиннадцати»   
                (Прим. автора).