Великий грех...

Нас было четверо ребятишек. Шла жестокая война, которую мир ещё не знал, но мы, т.е. “почтальоновы” дети страдали от войны меньше других. У двоих из нас погибли отцы-летчики в самом начале войны. А память обладает таким свойством, что пустой желудок, возраст и время гасят тяжесть потерь.

Нам было в 1943 году, т.е. году Великой победы в Сталинграде, от трех до семи лет. Тот, кто свершил Великий грех – по мнению деревенской ребятни – был я. Я оскоромился во время Великого поста, съев кусок хлеба с еле заметным слоем сметаны. Все мои братья и сестра получили только по куску хлеба. Таково было решение бабушки, которая жалела меня заметно больше других, т.к. я еще не выдержал серьезную атаку очень болезненных чирьев и у меня отец был профессор, оставивший семью. Чирьи будут преследовать меня до тех пор, пока я не стану взрослым парнем. А без отца – на всю жизнь.

Бабушка почему-то считала, что убитые на войне это – убиты за Родину. Такое положение не столь стыдно, как потеря  живого отца. Поэтому она жалела хилого Лерку (меня) больше других.
 
Мне было стыдно принимать маленькие случайные подачки, и в тот день я не смог отказаться от куска хлеба со следами сметаны. Я не смог это сделать во время Великого поста! Ну, не смог и все!

- Лерка оскоромился, оскоромился! – первым заметил Толька – старший брат.
Дедушка трахнул его по лбу деревянной ложкой, сказав, как всегда, с латвийским акцентом:

- Ти смотри к сибе  в тарельку –

Толя обиделся и, рассказал обо всем мальчишкам на улице. Этот кусок обошелся мне презрением всех ребят. На пасху никто не захотел разбивать крашеные яйца в моей руке о свои.

С тех пор я никогда не принимал подачек, как бы голоден не был. Впрочем, я знал, что Толька питается мясом жареных воробьев. Мальчишки воробьев, почему-то, называли “жидами”, а у меня, даже в детском возрасте не поворачивался язык сказать такое. Позже, у Гоголя Н.В., я встречал это слово на каждом шагу, но сам произнести его не мог.

ВТ. 20.02.2010. Время Великого поста