Прорыв

                Прорыв
               
                (Из цикла "Шумел сурово Брянский лес")

Они дошли до узкоколейки. Здесь пути их расходились. Федька возвращался в отряд, чтобы доложить о том, что в Безлюдовке, как и ожидалось, немцев не оказалось. Сашке же предстояло еще идти в Клетню, к Захарычу, который до войны был фельдшером и которого по возрасту и инвалидности оставили для работы в подполье. Вернуться в расположение отряда было приказано на следующее утро, к началу намеченного прорыва для соединения с Кузнецовым. 

Попрощавшись с товарищем, Сашка быстро зашагал по шпалам. До Серебряковки немцев можно было не бояться: глухомань здесь была страшная, а сама узкоколейка, начинавшаяся в Клетне, заканчивалась в Задне, где до войны валили лес и где ничего, кроме названия, не было. Дорогой этой поэтому немцы не пользовались и лес вдоль нее вырубать не стали. Идти можно смело даже и после Серебряковки, но вот после Косновского моста, ближе к Офицерской роще, нужно держать ухо востро.

Сашка торопился как мог, превозмогая головокружение и то и дело подступавшую тошноту. «Пожрать бы чего, - подумал он, - да и поспать не мешало бы. А тут еще и жара такая, хоть лето только начинается... Ох, не свалиться бы...»

Вот и Косновский мост. Сашка спустился по насыпи вниз к реке, чтобы припрятать в кустах шмайсер. Сквозь заросли ивняка он заметил, как что-то блеснуло на солнце. Подкравшись поближе, Сашка увидел брошенные на берегу велосипеды. «Diamant, - прочитал он на руле одного из них. – Да, лисопеты немчура делать научилась, ничего не скажешь». Такой же «Diamant» был у командира отряда. Ход у него был мягкий, можно было хоть по кочкам ездить, тормоза  - и сзади, и спереди, а на руле фонарь, работавший от динамо-машины. Особенно добротно были сделаны педали – они не были просто «забиты на конус», как на советских велосипедах, а прикручены винтами.

Из-за поворота реки, оттуда, где начинался плес, послышалась гортанная речь. «Должно быть, фрицы раков ловят. - подумал Сашка. – Надо отсюда ходу, а то не поспею к Захарычу».

«Хендехох!»,  - раздался позади окрик. Сашка медленно поднял руки вверх и осторожно, всем корпусом, развернулся. Перед собой он увидел ствол направленной на него винтовки и громадного немца, раздетого по пояс. «Налитой, сука, как тот упырь, - подумал Сашка, заворожено глядя на тугой живот фашиста, нависавший над ремнем упругим шматом сала, - как я его не услышал?» Используя испытанный еще в школьные годы прием, он посмотрел за спину немцу и кивнул головой, как бы подавая знак подкравшемуся сзади товарищу. Немец инстинктивно оглянулся назад. Сашка, ухватившись рукой за ствол, изо всех сил ударил немца в пах носком сапога. Немец охнул и отпустил винтовку. Затем быстро оправился и, как медведь, двинулся на Сашку. «Только бы не захватил за шею – тогда кранты», - подумал Сашка. Он едва успел выдернуть из голенища нож...

Сашка решил идти какое-то время по реке – на случай, если немцы скоро хватятся и пустят по следу овчарок. Ноги увязали в мелком песке. Чтобы как-то приободриться, Сашка стал напевать песенку, которой научил его батя, когда вернулся со строительства Беломорканала: «Течет речечка, по песочечку, моет золотишко...» Вскоре, однако, он стал задыхаться. Лес закружился вокруг зеленым хороводом. Сашка опустился на колени. Даже через холодную воду в пригоршнях он почувствовал жар своего лица. «Пил я воду ту холодную, пил – не напивался... Эх, так я до Захарыча не дотяну...» Идти дальше Сашка не мог. Покачиваясь, он вышел на берег, забрался поглубже в малинник и рухнул на землю. Забылся он мгновенно...

Проснулся Сашка от лая собаки. Сквозь кусты он увидел трех автоматчиков, один из которых едва удерживал на длинном поводке беснующегося зверя. «Хорошо, что шмайсер при себе оставил», - порадовался Сашка и прицелился в  немца, который подошел ближе всех...

Уходил он через болото, преследуемый уже не лаем, а визгом овчарки. Вскоре он должен был выйти к летному полю, которое использовалось летом сельхозавиацией. «Начальником аэродрома» был старик Ефимыч. До войны его главная функция заключалась в том, чтобы подтверждать по рации пилотам при посадке, что на поле нет коров. Если же коровы находились на поле, он кричал что есть сил в рацию: «Посадку запрещаю – на поле коровы!», после чего прогонял коров и разрешал посадку. «Может, покормит Ефимыч, - мечтал Сашка, - а  то не дотяну до Захарыча...»

Принеся вареных картох, огурцов и луку, Ефимыч посоветовал Сашке «поотдыхать» на сеновале до сумерек. Сашка отказываться не стал, но заснуть не смог: сильно стучало в висках...

Услышав рокот моторов, он посмотрел через щель в сарае и увидел двух мотоциклистов и перепуганного Ефимыча, который рукой показывал на сеновал. «Эх, Ефимыч, Ефимыч»,  - с досадой подумал Сашка и потянулся за автоматом...

Можно надеяться, что теперь, на мотоцикле и в вермахтовской форме, он сможет быстро подъехать хотя бы к окраине Клетни. Скоро уже железнодорожный переезд, вот за этим поворотом. Сашка резко нажал на тормоз, чтобы не наехать на автомобиль, стоявший перед опущенным шлагбаумом. Рядом с автомобилем стоял офицер со скучным лицом и курил сигарету с мундштуком. В сторонке вели беседу несколько спешившихся мотоциклистов. Офицер что-то сказал Сашке. Тот сделал вид, что не расслышал и стал внимательно рассматривать свечу зажигания. Из всего немецкого, который он учил в школе, он хорошо запомнил только одно слово – дер федергальтер. Что-то подсказывало ему, что слово это ему сейчас не поможет. Офицер отбросил сигарету и опять что-то спросил, на этот раз громче. «Я, я, - ответил Сашка и, показывая пальцем на свечу, наконец, решился идти ва-банк, - дер федергальтер». Офицер прореагировал очень энергично: стал кричать и приближаться, выдергивая на ходу из кобуры пистолет. Не раздумывая более, Сашка до отказа выжал газ и направил мотоцикл через рельсы прямо перед несущимся во весь опор паровозом...

Мотоцикл быстро катился по укатанной тропинке через ольховник. Сквозь ветки деревьев Сашка увидел заливной луг, изгиб реки и мощный дуб, к которому дети раньше привязывали «тарзанку», чтобы прыгать в воду. На краю ольховника нужно будет избавиться от мотоцикла, формы, да и от шмайсера. А оттуда до Захарыча будет рукой подать...
Подползя к железнодорожному полотну, Сашка замер. Хоть и было уже почти темно, рисковать он не хотел. Послышался стук приближающегося эшелона. На другой стороне насыпи Сашка различил цистерны с горючим, стоявшие на запасном пути. «А, - подумал он,  - чем черт не шутит, авось получится, заодно внимание фрицев отвлеку, пока к Захарычу пробираться буду.» Он достал из вещмешка противотанковую гранату, положил ее под рельсу, выдернул чеку и кубарем скатился вниз по насыпи...

Ну, вот и парк культуры, куда он бегал на танцы. Немцев можно было не опасаться: все устремились на станцию, над которой в полнеба высилось зарево пожара. Осталось пройти через парк, потом футбольное поле и...  «Хальт! - раздался позади окрик. – Хендехох!» « Твою мать,  - устало произнес про себя Сашка,  - они что, издеваются?» По требованию немца, у которого было молодое и испуганное лицо в конопушках, он предъявил поддельный свой «аусвайс». Особо не вчитываясь,  немец замахал автоматом и закричал. Сашка понял, что его ведут в комендатуру.

Во дворе комендатуры, располагавшейся в здании райкома партии, бегали и кричали солдаты. Немец затолкал Сашку вовнутрь. Они очутились одни в длинном коридоре, по обе стороны которого были двери кабинетов. «Или сейчас – или никогда», - подумал Сашка. Он резко остановился, схватился за горло, страшно захрипел и повалился навзничь на пол. Немец ударил его ногой и что-то крикнул. Сашка дергался и пускал слюну. «Ну, - думал он, - или он меня сейчас пристрелит, или наклонится посмотреть». Немец наклонился, вглядываясь в Сашкино лицо. Одной рукой Сашка крепко схватился за автомат, резко притянул к себе немца, а другой потянулся к голенищу...

Послышался приближающийся топот сапог по коридорному полу. Сашка лихорадочно огляделся и увидел стоящий в углу огнемет. С этой штукой он обращаться умел, был у них в отряде точно такой же, трофейный...       

Ну вот, считай, и все: он у цели. Осталось только пересечь огород, за которым виднелась темная, покосившаяся изба Захарыча. Сашка оглянулся вокруг – ни души. Он перевел дыхание, вышел из низкого березняка и быстро пошел через картофельное поле. За спиной полыхала комендатура, от которой огонь уже перекинулся на районную баню. Хата Захарыча, покачиваясь, приближалась. Половина огорода уже была позади. Вдруг сзади, прямо около уха, Сашка услышал, как что-то лопнуло, и острая боль обожгла его шею. Из последних сил Сашка побежал. Дверь заперта не была. «Захарыч! Захарыч! Ты дома?» – прохрипел он, превозмогая боль. «Сашка, ты?» - ковылял навстречу обрадованный старик. «Захарыч, выручай!», - Сашка рванул воротник окровавленной рубахи и обнажил шею. «Прорвался, прорвался, - присмотревшись, воскликнул старик, - сам прорвался твой чирей, зря ноги убивал! Ишь, какой вырастил, етить твою мать – толще шеи будет! Но теперь на убыль пойдет, я только щас самогонкой промою  - да и дело с концом! А то, коли хош, и внутрь прими, полежи маленько, а я тебя часа через два разбужу, да и пойдешь с богом, пока темно, а?»

Сашка крепко спал. На лице его светилась счастливая улыбка. Ему снилось, как он, сильный и здоровый, гонит немца с родной земли до самого Берлина. Он твердо знал, что теперь уж его никакой враг остановить не сможет.