Блокада

   Всё уходит... Уходят люди, унося с собой воспоминания. Кто-то оставляет свою память в виде записей, но... Потомки будут чистить кладовки, ремонтировать чердаки на дачах, выкидывать всякий хлам из квартир, выкинут и эти бумажные воспоминания, а воспоминания компьютерные... К сожалению, человечество радо обманываться очередным иллюзиям. Потому выкладывающий в интернет записки о войне своего деда серьёзный молодой человек вызывает во мне лишь печаль, как, впрочем, и всё в этом мире. Или почти всё.
   И всё же...
 
   ...Ты знаешь, когда началась война, мне было тринадцать лет. Четырнадцать исполнилось зимой, за две недели до Нового 42-го года. Зимой я уже работал. Сначала в Выборгском тресте столовых. Нет, не поближе к кухне - от кухни я был далеко, калькуляцией занимался.
   Вот этот дом, тут мы и работали... Это дореволюционное здание школы. Помню, сидел я в кабинете, и трудился, а во дворе две девочки вместе со своей учительницей что-то делали, по-моему, машину разгружали, какие-то вещи нетяжёлые, ведь в войну все работали. И тут налёт, бомба попала прямо в машину, их убило, а я защищён был массивными стенами. Повезло...
   Потом меня перевели на аэродром "Сосновка". Вообще, на севере Ленинграда было несколько аэродромов, подальше от немцев. По ночам солдаты разгребали снег на взлётных полосах, чтобы самолёты могли взлететь. И самолёты взлетали, над Невой выключали двигатели, и пикировали на Пулковские высоты. Немцы очень боялись этих налётов! Представь себе: в полной тишине твои позиции начинают поливать огнём с воздуха! Жуть... Потому аэродром фашисты пытались разбомбить. Мы в ответ тоже всякие хитрости придумывали: ложные взлётно-посадочные полосы, муляжи самолётов... Но всё равно весь город был под обстрелом, тут хитри - не хитри, а от Судьбы не спрячешься.
   Помню, из магазина вышел, мы вот тут жили, на Фонтанке, 129, на углу булочная была, так вот, захожу в свой подъезд, и меня об стену шарахает... Очухался, выхожу на улицу - а магазина нет... Прямое попадание снаряда, всех убило, и меня могло... А вот в этот дом, Фонтанка, 127, бомба попала зажигательная - те, кто в подвале спрятался, те выжили, кто в доме остался - тех убило; а вот одна женщина, которая была в квартире на седьмом этаже, упала, сквозь перекрытия летела до второго этажа, ободралась вся, переломы, но осталась жива. И такое бывало...
   А вот тут, возле Литейного моста, мы с отцом наблюдали знаменитый авианалёт на Балтийский Флот. На Неве на рейде стояли корабли Балтийского флота - он же заперт был в Невской Губе, так вот огнём своих орудий корабли отражали налёты авиации. Но фашисты установили дальнобойную артиллерию в районе Пулковских высот, а однажды устроил авианалёт - и я помню тот налёт...
   Знаешь, а суп из ремня и клейстера был очень вкусным! Точно говорю, даже вкус его помню.
   Но не все выжили. Мой папа умер. Знаешь, тогда не хоронили - экономили силы. Да и сил почти не было...
   У нас была знакомая, которой папа посоветовал пойти к одним богатым людям. Он джаз играл, был до войны руководителем оркестра. Его жена была домохозяйкой. Не помню, где они жили... Где-то в районе Марата, мы с отцом до войны у них бывали. Богатый дом! Людей принимали... Папа посоветовал той женщине пойти к этим людям - мол, наверное, им домработница нужна, за еду и кров. Та пошла... После войны вскрыли эту квартиру, и нашли три трупа: того джазмена, его жены и этой женщины. Он умер от истощения, а женщины, судя по всему, перед смертью дрались - гостья пыталась уйти, а хозяйка её не отпускала, обе тоже истощены были. А кладовая - продуктами забита! Видно, у хозяйки квартиры на почве массового голода случился психоз, и она экономила продукты до такой степени, что не кормила ни мужа, ни себя...
   Нет, финны дошли до старой границы, и с севера боевые действия почти не велись. Маннергейм был гений, он в немыслимой ситуации, меж молотом и наковальней, меж двумя дерущимися упырями, сталиным и гитлером, спас Финляндию, да и Ленинград он тоже спас: если б не его бездействие, то город бы захватили и стёрли с лица Земли фашисты. Но царский генерал Маннергейм помог. И мужество простых людей. Которых просто оставили умирать.
   А нас с мамой спасла твоя прабабушка, моя тётя. Она работала зубным врачом в поликлинике НКВД, ей хороший паёк полагался. Но брат её бывшего мужа, твоего прадеда, смог добиться её эвакуации. И вот, она узнаёт, что её должны самолётом доставить на Большую Землю. Она идёт домой, на Рылеева, забирает все свои продуктовые запасы, и несёт их нам, на Фонтанку. И только после этого отправляется в эвакуацию. На самолёте, между прочим, на котором прилетал выступать на радио Александр Фадеев.
   А какая жизнь была до войны! Твои оба прадеда были очень весёлыми людьми. Твоя прабабушка любила петь, прекрасно готовила; в их коммунальной квартире собирались такие кампании! Ещё бы! Их соседкой была Елизавета Луарсабовна Андроникова, приходил её брат, Ираклий Луарсабович, приходил Самуил Маршак, он тоже жил неподалёку, других не помню. Отец твой говорит, что подростком, после войны, видел Зощенко и Берггольц, но я не помню, забыл...
   До войны... Помню, мы ездили гулять в Пушкин, а к тому джазмену, который вместе с женой умер от истощения в забитой продуктами квартире, мы с папой ходили в гости...
   Какие пиршества Духа были тогда! Несмотря на страх - твоя прабабушка, моя тётка, ничего не рассказывала, но строго-настрого запрещала мне даже анекдоты рассказывать, а уж она-то знала, зубной врач Большого Дома на Литейном... Получается, палачам зубы лечила. Правда, после войны её, говоря современным языком, "кинули": по выходе на пенсию в чине майора ей полагалось много чего, но отправили на пенсию в чине капитана, хотя выслуга лет была...
   "ВоронкИ" помню, но до войны я слишком мал был, чтобы понимать, да и оберегали меня. Как-то поинтересовался, куда девались одни наши знакомые; мама отвела глаза, и сказала, что они погибли в катастрофе, а девочку забрали родственники. Думаю, что они пропали в сталинской мясорубке.
   А после войны - да, опустошённость, и уже не было того, что было тогда... Натянутость, светскость - это всё не моё. Знаешь, да и в сам День Победы радости не было - было чувство огромной усталости...
   Знаешь, я родился здесь, на Фонтанке, всю жизнь прожил в Ленинграде, всю блокаду здесь работал, подростком, отца потерял в блокаду... Я думаю, нужно было сдать город - НИЧТО не стоит тех погибших от голода сотен тысяч людей.
 
 
   Я слушаю его, своего восьмидесятитрёхлетнего двоюродного деда, такого родного и близкого мне человека, которого я знаю и помню с самого детства, и у меня нет слёз; не осталось, наверное. Когда я родился, то с той войны прошло каких-то двадцать лет - целая вечность, как мне казалось тогда, мальчишке, играющему в "войнушку". Теперь мне кажется, что война была вчера, да и не кончилась она, война...
 
 
   - Ты знаешь, что меня больше всего беспокоит? Что мы все живём не своей жизнью.
   И ЭТО говорит ОН, человек, который более чем состоялся! Всю жизнь посвятил науке, работал на первых спутниках, с самим Королёвым, кандидат наук, член многих международных комиссий, объездил весь Союз, прочитал уйму книг, общался с огромным количеством по-настоящему интересных людей, с его лаборатории написал одну из своих книг Гранин, да это только вершина айсберга, сколько ещё интересного было в его жизни!
   Мы все живём не своей жизнью... Да что такое жизнь вообще? Что такое смерть? Что такое мы?..