Солнце в сумерках

                26 Января 2012. 00:54

                Глава 1
                Тетрадь «снежинковой»

      Тринадцать шла, когда другие проталкивались. Люди пропускали ее чисто от шока. Не каждый день двадцать первого века встретишь девицу, которая одета в камзол!
      Одежда в стиле восемнадцатого века очень нравилась Тринадцать своей красотой и романтичностью. И почему сейчас не одеваются так, как несколько столетий назад?
       Нет, она не психически больная! Тринадцать вполне здорова. Просто у нее такой вкус – ей нравится необычная одежда. Но с головой у нее было всё в порядке. Эти тихони, – а Тринадцать как раз к ним по неволе относится – вообще самые опасные – сидит себе, сид-ит, книжки читает, ржет без причины, а потому вдруг – раз! – оказывается, что он сам эти книжки пишет и ржет над вашим неведеньем.
      Найдя пустое купе, Тринадцать с радостью зашла внутрь и кинула чемодан на кресло возле окна, а следом за ним полетела ее черная сумка. Ей нравился черный. И золотой. И насыщенные цвета.
      Кинув наверх всё то, что нужно было кинуть, Тринадцать села и, положив сумку себе на колени, она стала смотреть, что там внутри. Мало ли? Вдруг она что-нибудь да забыла или, не дай Боже, сломалось? Конечно, она не выпрыгнет на помеле из окна, если обнаружится, что она что-нибудь да забыла. Да и вообще она уже несколько раз проверяла рюкзак, так как в него она сложила всё самое необходимое. Ну, кроме телефона, денег и несуществующего паспорта, который будет у нее в следующем году.
      Важную мелочевку она носила в карманах и причем в карманах обожаемых джинсов и поверьте, если ее под угрозой изнасилования будут заставлять одевать не джинсы, а юбку, она выберет изнасилование. Изнасилование – это когда ты голая против своей воли и тебя видит абсолютно, или едва знакомая сволочь, а юбка – это когда ты идешь по людной ули-це и чувствуешь себя голой, и тебе мерещиться, что все на тебя смотрят. Согласитесь, последнее хуже, чем первое.
      Всё оказалось на месте.
      «Тринадцать, ты параноик», – мысленно пожурила она себя, и только она начала застегивать «молнию», как ее нос вдруг уловил смутно знакомый запах. Она знала этот запах...
      Тогдашнее лето было не просто жарким, а по-адски жарким.
      Тринадцать, красная и пока горячая, быстро вылезла из обжигающего душа...
      Опять забеспокоились о состоянии ее головы? А вы никогда не замечали, что после офигительно-теплого душа вдруг становится как-то... холодно. Нет? Вот теперь заметите!
      Насухо вытершись полотенцем, Тринадцать вышла из ванны и пошла в свою комнату, где ее ждали лишь предметы, которые указывали на то, что она живет здесь очень давно – коробка цветных ручек, старые фломастеры, которые начинали писать только тогда, когда Тринадцать начинала дегустировать мерзкие разноцветные стержни на вкус, наполовину исписанная тетрадь, которая была открыта, демонстрируя мелкий и густой почерк хозяй-ки, и много-много блокнотов, которые она покупала только из-за красивых обложек. Да, блокноты она покупала из-за обложек.
      Но вот книги она никогда в жизни не покупала из-за того, что ей понравилась обложка. Если она и покупала книгу, то только потому, что ей понравился сюжет. Красивая обложка редко бывает у по-настоящему хороших книг. Это правило. Не просто так говорят «Не суди о книге по обложке».
      Насухо вытершись и одевшись, она стала терпеливо ждать звонка.
      Наконец-то раздался истерический звонок в дверь и Тринадцать бросилась ее открывать...
      От звука открывающейся двери в настоящем, Тринадцать вздрогнула и резко закрыла сумку.
      – Бомбу прячешь? – спросил парень у кого-то позади него.
      Тринадцать едва сдержалась, чтобы не огрызнутся «Морду фигачишь?». Вместо этого она промолчала и подумала: «Надо выбросить...».
      – Удачи Жень! – сказал другой голос и Тринадцать, узнав его имя, решила с ним не разговаривать. Особенно после его взгляда, в котором читался шок и смутное желание вызвать психиатров.
      «Зато приставать не будет», – подумала она и полуулыбнулась.
      Таинственность Тринадцать была ее козырем и шармом. Однако весь ее любовный опыт был негативным и поэтому... Если надумал флиртовать – получишь глухую стену. Если надумал поговорить – она попытается, но ничего не гарантирует. Так как друзья были ей не нужны, их у нее и не было.
      Чуток подумав, Тринадцать решила, что в гробовой тишине она однозначно рехнется, и поэтому стала опять расстегивать сумку и доставать из него наушники.
      Парень хранил молчание по той простой причине, что он попросту потерял дар речи.
      Даже если бы на ней не было камзола, она всё равно выглядела странно: ее черные волосы  были  собраны в красивую,  даже  немного торжественную, прическу, в которую на удивление органично вписывались маленькие перышки абсолютно всех цветов, но одного размера. Низ же у нее был на удивление не экстравагантен, и именно в этом была его экстравагантность: синие джинсы и красивые высокие лакированные сапоги черного цвета. Верх же представлял собой батник-майку, на голубых рукавах которого были нарисованы серебряной краской слова, которые хоть и были написаны английскими буквами, люди, прекрасно знавшие английский язык, ни слога бы не поняли. Дополняли картину черная помада на губах, и легкие, едва заметные (она, в отличие от других идиоток-подростков, умела правильно красится), зеленые тени на веках. А на ее шее был золотой медальон с символом в виде остроугольной ленты.
      Словом, не удивительно, что все думали, что она с приветом.
      Тринадцать подняла голову и, посмотрев на охреневшего парня, улыбнулась и сказала:
      – Привет, я Тринадцать. Ты тоже едешь во Львов?
      Парень продолжал тупо на нее пялиться, убеждаясь в мысли, что она – душевнобольная.
      – Тринадцать? – эхом повторил он.
      Она кивнула.
      – А как зовут?
      – Тринадцать, – эхом повторила он, постепенно приходя в себя.
      Тринадцать моргнула и вдруг фыркнула.
      – Так не может быть! Тринадцать – это я! А ты – не я!
      – Не ты? – он был в тупом шоке.
      – Ну да! Конечно, наше эго пытается нас уверить, что все мы уникальны как снежинки, но на самом деле мы все одинаковы. А если и попадаются по-настоящему иные люди, то они оказываются в одиночестве, потому что все хотят быть не такими как все и поэто-му ненавидят тех, кто хоть как-то отличается от них, и стараются всеми путями очернить «снежинковых».
      Парень, шатаясь, плюхнулся на кресло.
      – И почему когда я что-то говорю, у всех это выражение лица? – казалось, искренне удивилась Тринадцать и, покачав головой, вновь расстегнула сумку и достала свою любимую тетрадь, которую она назвала «Книга Дум».
      Пока она что-то там рисовала, парень постепенно начал приходить в себя.
      – Это тебе так прозвище нравится, или тебя реально зовут Тринадцать? – спросил он, вспоминая ребенка, которого назвали в честь ДИмы БИЛана – Дибил; девочку по имени Путин и ее брата по имени Единая Россия. Родители – психи.
      – Это твой город или ты туда едешь после каникул  бабушки или друга?
      Друзья для Тринадцать были чем-то иррациональным. Она считала, что друг – это тот, кто поможет тебе в любой ситуации, уроет нахрен всякого, кто тебя обидит, даже если это будет ее/его родная сестра/брат и будет о тебе беспокоится даже в тогда, когда сам будет по уши в дерьме. И поэтому друзей у нее не было по той простой причине, что такие дру-зья если и даются, то только один раз в жизни и далеко не каждому.
      Она не была ни гордой, ни засранкой, ни стервой – просто друзья ей были нужны также, как вождю эскимосов набор для дайвинга. Вместо них у нее были одноклассники, случайные связи, компьютер и книги.
      Тетрадь Тринадцать представляла собой самую что ни на есть толстую тетрадь в, наверно, миллион страниц – настолько она была толстой. Сквозь прозрачную обложку для книг можно было разглядеть темноволосую девушку-эльфийку, которая держала в руках синего дракона и слегка улыбалась. Женя невольно сравнил их и заметил, что они, в принципе, похожи не только темными волосами, но и еще чем-то практически неуловимым. Может, улыбкой?
      Тринадцать медленно листала исписанные страницы, вслушиваясь в их шелест. Звук который издают исписанные страницы, когда их переворачивают, и успокаивал, и завораживал. Они словно несли в себе какую-то тайну, загадку для окружающих.
       На белых страницах тетради были нарисованы дивные рисунки... и имена. Самые разные. Редко среди них были распространенные, чаще всего среди них были редкие. Ева, Раиса, Энигма, Габриэлла, Кармен, Мефодий, Лукас, Алиса, Нина, Хлоя, Энида, Каллиста, Яра, Эльза, Лазарь, Беллатрисса, Аделаида, Адриан, Арабелла, Анабела, Ева, Стефан, Роксана... Их было о-очень много. Но больше всего тут было рисунков.
       «День Святого Валентина – идиотский праздник», – начала писать Тринадцать, – «Он словно создан для того, чтобы все покупали охапки цветов и открыточки с тупыми кошками. По мне День Святого Валентина нужно переименовать в День Слабаков и Ощущения Ущербности. Многие признаются в любви именно в ДСВ. Многие набираются смелости именно в этот «День Любви». А это тупо. Признаваться нужно не в праздники, а в самые обычные дни потому что именно в будни и должны происходить чудеса. Если они проис-ходят строго по календарю, то это не чудо – это запланированная хрень. Жаль что это не до всех доходит...
       День Святого Валентина – День Запланированной Любви. Все запланировано любят, все запланировано дарят запланированные подарки... Те, кто любит. А те у кого нет своей второй половинки чувствуют себя ущербными. И зачем вообще нужны эти праздники? Зачем нужен этот ДСВ?».
       Нарисовав знак вопроса, Тринадцать посмотрела на свой небольшой очерк. Подобными размышлениями ее тетрадь была полна. Тринадцать любила думать, любила уходить в себя, любила свои мысли.
       Вскоре в их купе почти одновременно зашли двое: парень и девушка. Кто они, что они тут делают, короче говоря, их историю Тринадцать не слушала. Она редко-редко ощущала, что кроме нее на свете существуют другие люди. Нет, мозгами она-то понимала, что есть люди, сама их каждый день видит, просто... просто она не чувствовала того, что кто-то еще живет.
      «Может кто-то сейчас внезапно скончался от сердечного приступа, кто-то сейчас плачет, какая-то влюбленная дура собирается взять острую металлическую бритву и вскрыть себе вены. Вот подносит она ее к руке и на кафель падают капли драгоценного эликсира, капли жидкого карбункула... Она умирает, она тупо кончает с собой из-за того, что она узнала, что ее парень с другой... Дура.
       В квартиру, после хорошего ужина у друзей, заходят ее родители и мать идет в ванную, не думая ни о чем плохом... Через секунду муж слышит дикий крик своей жены и пулей мчится к ней.
       Их дочь мертва. Их дочь покончила с собой из-за собственной бесхребетности и тупости.
       Их дочь умерла, а они живы. Это неестественно.Не родители должны хоронить детей, а дети должны хоронить родителей!».
       Тринадцать стала вертеть в руках ручку, думая, что бы такого еще написать. Однако, услышав заинтересованный шепот, она резко расхотела писать. Скромные гении не любят дешевой славы. Точнее она их бесит. А когда уж клянчат почитать, то просто убить этих козлов хочется.
       Тринадцать закрыла тетрадь.


                Глава 2
                Если девушка становиться Киллером, то только с большой буквы

       Девиз Львова – Semper fidelis, что, в переводе с латыни, означает «Всегда верен». На его гербе и флаге – золотой лев под аркой замка на синем фоне.
       «Красивый город», – подумала Тринадцать, смотря в окно.
       И действительно: улицы были узенькими, но чистыми, дома же – опрятными. У Тринадцать сложилось такое впечатление, словно кто-то с хорошим вкусом аккуратно поставил все эти домики, магазины, здания, фонтаны, кустики, деревья и всё остальное прямо на красиво разукрашенную доску, и только потом заселил тут людей.
       – Прямо рай на земле, – восхищенно сказал девичий голос. Тринадцать отвернулась от окна и посмотрела на девочку.
       «Такое ощущение, что она выцвела или полиняла», – подумала она, смотря на очень бледную девочку с белесыми, почти бесцветными, волосами, бесцветными губами и глазами светло-салатового цвета. По сравнению с ней Тринадцать – воплощение позитива и ярких красок, даже не смотря на то, что сама была бледной. Но в отличие от выцветавшей девочки, Тринадцать научилась делать со своей кожей такое, что людям казалось, что она словно светится изнутри.
       Именно поэтому когда они все выходили Тринадцать и бесцветноволосая поневоле привлекли к себе внимание. А точнее – Тринадцать привлекла к себе внимание. В первую очередь люди всегда замечают всё яркое. А блеклое вообще не видят.
       «Привет, училище», – подумала Тринадцать, смотря на трехэтажное здание. – «Надеюсь, мы с тобой подружимся».

;;;

     Изучив карту училища имени Регины Леопольдовной*, Тринадцать смогла найти все кабинеты. Можно сказать, что с училищем она подружилась... А вот с преподавателями – нет.
     Это стало ясно сразу на первой паре, когда в аудиторию зашла учительница.
     В тот день Тринадцать встала не с той ноги и оделась в черные джинсы и мини-юбку с тонкими ремешками; полупрозрачный серебристый гольфик поверх которого была японская майка черного цвета и те же сапоги, в которых Тринадцать была в свой первый день в новом городе. Но на ее голове была чисто японская прическа, только вместо палочек были красные драконы.
     – Дорогая, ты знаешь, что в высших учебных заведениях...
     – Это не ВУЗ, а училище, – перебила ее Тринадцать. – И пункта «форма» тут нет. По крайней мере, в этом училище.
     – Да кто ты такая, чтобы так говорить с учителем?! – визгнула учительница.
     – Я всего лишь констатирую факты, а люди почему-то на них обижаются! – с искренней обидой в голосе сказала Тринадцать.
     – Это не факты! А хамство!
     – Я не хамлю. Если бы я хамила, то я бы сказала нечто в духе... э-э-э... Я тебе пытаюсь просто и доступно объяснить, что у меня спинного мозга больше, чем у тебя головного.
     Глядя на красное лицо профессора, Тринадцать поспешила пояснить:
     – Вот это – хамство.
___________
* Училище выдумано, любые совпадения случайны.
     – К ректору! – визгнула проф.
     – Вы не имеете на это абсолютно никакого права, – сказала Тринадцать и спокойно села за парту.
     – К ректору! – начала приближаться к ней проф.
     – Да чего вы ко мне прицепились?! – Тринадцать была на грани слез. – Правила на счет формы тут нет, и это ЛИТЕРАТУРНОЕ училище, а значит, вы все должны быть тут готовыми к различным заскокам студентов!
     «Ну чего ты ко мне прицепилась, сука ты такая», – думала Тринадцать. – «Твоя работа – вести уроки истории, а не учить меня жить».
     – Ага. Разрешишь одному – полезут все!
     «Господи, как же меня достал этот аргумент!»
     –...Так что соизволь одеваться нормально!
     Эта фраза всегда бесила Тринадцать и с каждым ее повторением она бесила ее всё сильнее. Именно поэтому она резко встала и рявкнула охреневшей училке прямо в лицо:
     – КАКОГО ЧЕРТА ВЫ УЧИТЕ МЕНЯ КАК ОДЕВАТЬСЯ?!!!!! КАК ХОЧУ – ТАК И ОДЕВАЮСЬ!!!!!!! ОТСТАНЬТЕ ОТ МЕНЯ И ВЕДИТЕ СВОЙ УРОК!!!!
     Переведя дыхание, она спросила:
     – Ну? Так и будете на меня таращится? Учите класс истории, а не меня – жизни. Я ее итак хорошо знаю.
     Вскоре у Тринадцать сложились, мягко говоря, натянутые отношения со всеми теми преподавателями, с которыми она успела познакомиться за неделю. Почему-то она им не нравилась, наверно, из-за того, что она не носит, и никогда не носила и не будет носить маску «Приличие» или как там они еще ее называют? А, «Нормальное. Поведение». Тупая маска. Зачем ее только люди носят?
     Но вот с однокурсниками она хорошо подружилась, отчасти от того, что она такая безбашенная, отчасти – ее таинственность здорово интриговала. А еще их привлекал ее ум.
     Да, умные бесят своим превосходством, но у Тринадцать не была всезнайкой; у нее был свой ум, и на всё было свое собственное мнение, которое она не зарывала в песок, а отстаивала до последнего.
      И вот в тот день она блеснула своим необычным умом не только перед одноклассника-ми, но и перед учителем.
      – Тринадцать, а что ты там рисуешь? – с интересом спросила Марина – та самая «блек-лая».
      – Ничего, – неохотно ответила она. Скромные гении ненавидят дешевую славу.
      – Ну, реально, что ты там рисуешь?
      Не смотря на свою «блеклость» Марина напирала не хуже танка. Но и Тринадцать умела игнорить не хуже слепоглухонемого инвалида без рук.
      Но через несколько минут выяснилось, что у нее есть всё то, что нет у урода, которого просто нужно убить (чтоб не мучился).
      – Изольда, Нина, Розалия, Розана, Стефания, Раиса, Астрид, Кармен, Роксана, Каллиста, Кассандра, Анна, Яра, Арабелла, Алла, Ева, Хлоя... – бормотала Марина, – Анабела, Эстер, Энигма, Адела;ида...
      – Аделаи;да, – машинально поправила ее Тринадцать.
      – А?
      – Аделаи;да, – повторила она. – Ударение не на «а», а на «и».
      – Зачем тебе столько имен?! – удивилась Марина.
      – Так я ж писатель! – в свою очередь удивилась Тринадцать. – В первую очередь любому писателю нужно знать кучу имен! Я вот, например, до того, как стала писателем, ду-мала, что имена «Никанор», «Альбина», «Велемир», «Лукой», «Антуан», «Альфред», «Бе-ляна», «Акулина» – выдуманы. А на деле-то существуют! Только редкие.
      Марина долго смотрела на нее удивленным взглядом, а когда Тринадцать опять начала вырисовывать что-то на подобие вулкана, Марина сказала:
      – Трин, ты самый странный человек во всей Галактике.
      Для Тринадцать это было комплиментом высшей формы.
      – Спасибо.
      – А почему у тебя тут только женские имена?
      – Не, пару мужских у меня было. Ты поищи.
      Секунд двадцать спустя.
      – Мефодий, Лукас, Лев, Адриан... всё. Это ты столько имен знаешь? – подняла она на нее глаза.
      – Нет, я знаю их намного больше, но, блять, их ТА-АК мало! – повысила она голос, – честное слово, я однажды имена по табличкам разместила: «Боги», ну, то есть имена богов, которые дают людям. У левушек - море. У парней - одно-два. «Стихийные», «Темные», «Светлые», «Воинственные», «Распространенные» – и знаешь что? – выпучила она глаза. – Женских имен было больше почти во всех табличках, кроме «Темные», что подт-верждает тот факт, что все мужики – ка-азлы!
      – Мы не козлы! – вспылил Кирилл.
      – Козлы! – рявкнула Тринадцать. – В какой-то стране (вроде Гонконг) даже есть закон, позволяющей женщине убить изменившего мужа, но ТОЛЬКО ГОЛЫМИ РУКАМИ!
      У всех отвисла челюсть.
      – А Википедии даже страница есть!Называется «Список убийц и количество их жертв» и я серьезна, как запах мужегона!
      Ко всему можно привыкнуть. Коробка впечатлений у всех ограничена. Но вот наудивлятся фразочкам Тринадцать, да и просто ее поведению никто не мог.
      – Знайте сколько там мужиков-убийц? Миллион! А нас, женщин, реально мало. Вот вам и доказательство, что мужики – козлы, а мы – лапочки. Но если и становимся Киллерами, то с большой буквы – вспомнить хоть Батори.
      – Не правда! – вдруг встрял Макс. – Женщины не могут быть убийцами, если только они не чокнутые и не пытаются защитить себя или свою семью.
      – Могут! Например, Дарья Салтычиха – она из России – была конченной садисткой и убийцей...
      – Садисты – психи! – выкрутился Макс.
      – Джек-Потрошитель был женщиной!
      – Брехня!
      – Ну, так погугли!
      И встала из-за парты.
      – Это ты сейчас собираешься применить коронный женский прием «Гордый уход с хлопаньем дверей»? – саркастически спросил Максим. От Тринадцать и не такое можно было ожидать.
      – Заглохни, сексист*! – незамедлительно отозвалась Тринадцать, которая на самом де-ле шла к доске. – Не жди от меня такой банальности, которая в нас запрограммирована!
      И, взяв мел, написала одно слово. Киллер.
      – Почему ты это?.. – начали Лариса и Алиса Веселовы, которые были чистыми Талиями**. И что они в Литературном забыли? В «щукинское» им идти было надо!
___________
* Сексизм – мировоззрение, при котором утверждается неравное положение и разные права полов. Может проявляться ненавистью, недооценкой или предубеждением по отношению к представителям соответствую-щего пола в целом, либо стереотипизацией суждений по отношению к представителям соответствующего пола (например, ожидание от мужчин мужественности, от женщин – женственности).
Человек, придерживающийся идеологии сексизма, называется сексистом.
Следствием сексизма является половая дискриминация – дискриминация человека по признаку пола. В об-ществе может быть представлен в виде системы стереотипов, официально закреплённых положений или да-же идеологии.
Основным противником сексизма является феминизм и реализуемая феминистским движением борьба за равноправие, то есть эмансипацию.
** Талия – древнегреческая муза, воспевающая о комедии.
      – В слове «киллер» есть имя «Кира» и... «Лера». Лера – сокращенно от «Валерии», а в Валерии есть Валя, а в Валентине есть и Тина, и Лена...
      Тринадцать не размышляла вслух – она записывала все имена.
      – В Валерии есть «Рия», которое есть и в «Виктории».
      Тринадцать стала смотреть на имена, элементарно не видя офигевших лик.
      – Лена – это Елена, а от имени Елена появились Илона... – она начала писать, – Элена, Алёна, Леся, Люся... В Кире есть «Ира», а в Ирине есть Рина, которое есть и в Екатерине, а от сего появилось самостоятельное сокращение «Кэтрин»... Лена есть во «Владлена»... а в «Валерия» есть не только «Рия», но и буква «Л», из чего получается «Лия» и есть такое имя. А еще это есть в «Юлия», «Камелия», «Амелия», «Эмилия», «Магнолия» и «Наталия», последнее сокращается как «Ната», а сие есть в «Игната». А от Наталии произошло имя Натэлла, и есть имя «Элла» и так сокращается «Габриэлла», «Эллада», «Электра», «Эльга», «Элеонора»... А еще последнее сокращается как «Нора» и есть такое имя...
      – Тайлира! – воскликнул проф. – Что вы...
      Тринадцать вообще его не услышала. Она была поглощена новой головоломкой.
       – «Тина» есть в «Эрнестина», а оно еще сокра как «Эра» и тоже есть такое имя, а так еще сокра Эвредика, Эрика... Олеся сокра как «Леся» и как «Оля», а Олей сокра «Оливия», «Ольвия», «Ольга»... «Рия» есть в «Пульхерия», «Лена» в «Магдалена» и «Селена», но последнее должно быть БЕЗ сокращений. Рина есть в Северина...
      – Тринадцать! – окликнул ее кто-то, но она осталась глухой. Больные синдромом Аспергара глухи, когда занимаются своей специальностью.
      – Что она делает? – спросил учитель, смотря на доску, сплошь усеянную женскими именами.
      – Доказывает, что если девки и становятся Киллерами, то с биг буквы, – севшим голосом сказал Максим. Он был морально раздавлен.
      Проф. по-новому посмотрел на Тринадцать, у которой в волосах были маленькие бело-голубые цветочки сирени; на туловище – льдисто-зеленый однотонный батник, а на ногах – ботфорты и угольного, искрящиеся синими искрами, цвета. Просто, но красиво. И очень романтично.
      – В «Валентина» есть не только «Тина», но и «Л» из чего получается «Лина», что означает «скорбная песнь»...
      Профессор сел за первый стол и не без интереса смотрел на действия Тринадцать, удивляясь, как это она может быть умственно отсталой? Гений.
      – Сейчас меня можно в Лину переименовывать, – простонали Снежана и Максим.
      – Розалина, Селина, Полина, Каталина, Кристалина, Калина – символ, кстати, Украины... В Кристине есть Тина, В Июлии – Лия, Калерия – Рия, Лера... Господи! Как же щедро я делюсь своей мудростью! Хоть книгу пиши! «Философия Тринадцати Лир»!
      Сообразительная Марина (писатели не идиоты) резко вскинула голову.
      – Почему «Тринадцати Лир»? Не там, не знаю, тебя по имени и фамилии...
      – «Тринадцать» потому что я Тринадцать, а «Лир» от моей фамилии «Тайлира», – повернулась к ней Тринадцать.
      – Странная у тебя фамилия, – сказал проф. – Из какой ты страны?
      – Из Украины. Одесса. Мать из Татарбунар, но это село в Украше. Папаша, вроде, тоже из Украины, но не уверена, что из Одессы. Не латино-американка, не англичанка, я патриот Украины и поэтому послала приглашения из Германии к чертовой матери, а англичанам просто вежливо отказала, – на одном дыхании выпалила Тринадцать и из-за того, что она не отвечает прямо даже на вопрос «Тебя действительно зовут «Тринадцать»?», а на вопрос «Как дела?» от нее и звука не дождешься, то ребята ей едва поверили.
      – А ты не дура, – сказал он, с уважением разглядывая доску.
      – Да ну? – с фальшивым удивлением спросила Тринадцать. – А я и не знала!
      В каждом классе есть двое тихонь, одна скотина и один отличник. Голос подал зубрила:
       – Сейчас урок!
       Проф. (!) с легким удивлением посмотрел на Рину Тимофееву и... кивнул. Неохотно.