Штрихи

Окрик: «Что холоду напустил?» Перебранка, стук закрывающейся двери, Т ёжится, дремота. Мог бы не ехать, мог бы сослаться на бронхит. Но белоруса чуть кондрашка не хватила, когда услышал; не вытянет белорус: не технический он, торговец бывший; когда Лукашенко его водочный самопальный бизнес накрыл, перебрался в Россию, жену вывез, детей. Дети мобилят: – Пап, можно? – Нельзя. Не строгий, но зубастый – а в заказчика мёртвой хваткой (чем и ценен). Утром позвонил, извинился: пробки, говорит. Нервничает, потому что на сдельной. А Т мог бы пофинтить, мог бы сослаться на бронхит, потому что на окладе, но поехал и теперь мёрзнет в холодном зале ожидания – электричка прибудет только через сорок минут.

Застопорились: коробки на сборном паллете не считываются – не берут, не сканируют их радиотерминалы, – только приёмщица баба Таня справляется, потому что знает товар в лицо; прочитала название на коробке или раскрыла саму коробку, заглянула – и на память: артикул такой-то. Но электроника – не человек, ей штрих-код нужен, наклеечка со штришками, и если нет этих штришков, зачем тогда радиотерминалы, зачем автоматизация?
– Пи-пи, – говорит баба Таня и хихикает (так называет она радиотерминалы и  самих автоматизаторов – Т и белоруса).
– Потому что не верит, – это уже Юра, кладовщик, – у неё на сборный трое суток уходит. Но вы-то, конечно, совсем быстро, – он оборачивается к зрителям, – и замёрзнуть не успеете.
Зрители, девчонки-операторы, улыбаются. В помещении холодно, и на столе у каждой по тепловентилятору, а под столом ещё обогреватель, но сидят всё равно в куртках. Вон одна, поглядывает и поглядывает, перебирая документы. Похожа на Терехову из «Зеркала» – худая, высокая, вес 50 кг с очками и жвачкой, – на обед только супчик в СВЧ разогретый, но в красивой сервизной тарелке. Волосы длинные, мелкий бес; лицо тонкое, немного хищное. Жарко стало от всяких мыслей экстатических; запалил, завёлся, унесло на хромовом байке – и за спиной, прижавшись, и даже не одетая…. За окном  не метёт, моросит и что-то звучит элегическое…. Эй-эй, куда? Стой, брейк, обеденный перерыв, антракт. Тем более что кикс.

Немного расслабиться, отдохнуть. Эфемерное, на что, конечно, можно рассчитывать, но и только, – потому что санитарный день, буфетчица заболела, или вообще не предусмотрено. Но когда случается, когда на эскалаторе, а там в банкетном зале 18% или что равнозначно 5,3 оборотов пивзавода имени Бадаева по случаю 50-тилетия Советской власти, с ярко выраженным хмелевым ароматом и винным привкусом…. Да, было, было, «Наша марка» называлось. Во Дворце Съездов. Ещё вспомнил: поезд дальнего следования, вагон-ресторан, солянка  – оливка в тарелке; а вот ещё: общежитский буфет, 150 холодной колбасы на завтрак. Или бутерброды с сыром в продуктовом магазине напротив института. Но бог с этим, ибо ешь, но воздай.

– А сто грамм для согреву?
 – Нельзя.
– А поискать?
– Оштрафуют, лишат лицензии.
– Тогда, хрену и кусочек черного.
– Хрен-то зачем?
– Хрен – это патентованное средство для вылупливания глаз.
– От вылупливания глаз экран портится, а начальник из зарплаты высчитывает.
– И жена: почему мало принёс?
– Ты ей, она тебе.
– И до последствий.
– Ага, и в страшный суд.
– А там прописывают: страшный холод и к нам на пятый, в поднебесье.

Юра, ты-то куда? Да я просто так, в том смысле, что холодно у нас.

Боже мой, какую чушь вы тут все несёте. Ладно, третий звонок уже, пора и в зал. Хотя, вот, вспомнил: проходящие товарные, стук колёс, томик Шаламова; холодрыга жуткая была…. И дождь, и снег, и лужи, и наледь. Как сейчас помню….

– Пока до корпуса доплетёмся, все калории израсходуем.
– Потом ещё жди на холоде, когда лифт паллетами загрузят.

Кирпичное здание, цех. Раньше здесь собирали швейные машинки. Но время ушло, а квадратные метры остались: пять этажей и на каждом какая-нибудь организация. Есть подвал – преисподняя, туда спускаются только на лифте; но и вверх тоже только на лифте – на все этажи на лифте. И на пятый – в поднебесье, в стратосферу, там по стакану горячего чаю, и тепла – до первого посещения туалета.

Давай, давай, заходи, Юра на другом поднимется. Не командуй. Не командую, моё дело – сторона. Я даже не лифтёр, и не рабочий сцены, я констататор. Чего? Вот, смотрю, кирпич хороший, крепкий, постройка-то какого года? 1915-ого. Да, вижу. Ну, с богом, с богом, ребята.

Что у нас там по тексту дальше? Лифт сломался, механика вызывают. Хорошо, сколько ждать? Минут пятнадцать. А где застряли? Возле третьего: чуть, чуть не дотянули. А лифтёр что? Лифтёр – узбек, по мобильнику тараторит, его не поймёшь. Ага, вот деревяшку подложил, встал, рукой наверху что-то нащупывает, дверь открыть пробует. Нет, не получилось. Там какой-то рычаг оттянуть надо, роста ему не хватает. Был бы кто повыше. А белорус и Т что делают? Обалдели оба, им же никто ничего не объясняет. Ну, всё, дотянулся, открыл; передаю охраннику.

– Можно отсюда выбраться?
– Только на лифте.
– А по-другому никак?
– Никак.
– Совсем никак?
– Совсем.
– Нам на пятый.
– На пятый по лестнице, сейчас ключ поищу.

Нашёл, провернул в замочной скважине, открыл, закрыл и снова повернул, – но уже по другую сторону двери, за спинами.
Воздух – будто в запаянной трубке. И будто не ходили здесь по лестнице с того самого 1915-ого. Интересно, а если на пятом заперто? Так и есть. Молодец, белорус, мобильник прихватил, а то бы. Звони, звони. Ключ ищут? Это хорошо, ключ найдётся, с  ключами всегда так. У меня часы механические были, кабинетные, долго служили; стояли на трюмо, на книжной полке и даже на подоконнике, – пережили два переезда. Выбросил. А вот ключ остался, так и лежит в коробке с шурупами. Ну, слава богу, открыли.

– Пи-пи!
– Ты, что ли, ключница, баба Тань?
– Скажи спасибо, что отыскала, – кто сейчас по лестницам ходит? Одни вы такие, нетерпеливые, остальные ждут, когда лифт починят. У нас это часто случается.
– А тепло-то у вас когда-нибудь случается?
– Пи-пи, ты же который день сюда ходишь, месяц или год, а всё глупости спрашиваешь. Здесь мерзлота вечная. Вечная.

И снова сборный паллет и для каждой коробки присвоить номер, ввести в компьютер, распечатать штрих-кодовую этикетку и затем наклеить на коробку. В каждой коробке есть коробки поменьше; с ними совершить ту же операцию, т.е. присвоить номер, ввести в компьютер, распечатать штрих-кодовую этикетку и затем наклеить на коробку. Но в коробках поменьше коробки ещё меньшего размера и с ними нужно совершить ту же операцию….
– Когда они кончатся, белорус?
– Когда-нибудь кончатся.
– Не кончатся. Мы тут замёрзнем и ни хрена не сделаем, – где этот Юра, чёрт бы его побрал?

 В туалете. Худой, с тонкой шеей, кадык выпирает. Может, курево греет кладовщика?

– Не мёрзнешь?
– Не мёрзну. У меня свитер из мохера, вон какой толстый.
– А я коченею, как вы тут работаете? Здесь же холод адский.
– Лифт поднимает, а лестница опускает.
– Что?
– Я говорю, холодно у нас, ад и есть. Держи, – он вытащил из кармана что-то похожее на маленький вязаный чепчик для кукольной головки.
– Что это?
– Девушки у нас заботливые. Беспокоятся, чтоб ты себе причинное место не отморозил.
– Что?
– Заботятся, говорю. Вон какой свитер связали.

Ездили мы на майские денёчки в Турцию: море, солнце, безмятежность. И вот однажды утром, рано-рано, просыпаюсь я оттого, что в голове у меня сидит план рассказа. Отодрал я от какой-то рекламки страничку и записал. Записал и заснул спокойно.

Но это о другом.

Объявили электричку, Т встал и вышел на улицу. В палатке заказал чай:
– С сахаром и погорячее.