Трое из ночного леса

Мама позвонила поздно ночью.
- Мне завтра срочно на дежурство. Ну так получилось. Да я сама раньше не знала, правда. Поночуй у меня, а? Нет, ненадолго. На месяц всего. Ночь через три. Один товарищ заболел, просили подменить. Нет-нет, не больше месяца. Я, конечно, могу отказаться. Но как же я их брошу?

Я поняла, что если немедленно не соглашусь, мне придется выслушать множество ненужных сведений – кто заболел, чем, каким образом и т.д. и т.п. Поэтому я быстренько согласилась. Это было опрометчивое решение. Но в тот момент казалось, что напротив, мудрое и единственно верное.

Месяц. Целый месяц – ночь через три – я обязана ночевать не в своей квартире, а в небольшом мамином домике на краю города, недалеко от лесного массива, почти совсем дикого и глухого.
- Да кто там ходит? - нарочито бодро спрашивала мама. - Нет никого. А если какой ненормальный и забредет в наш аул, посмотрит на мою избушку и подумает, что здесь живут бедные пенсионеры. И ни. За. Что. Не. Залезет.

Я поверила. А что еще оставалось?

Пес Фертик встретил меня радостно. Ежесекундно подпрыгивая, облапал белое пальто и поцарапал когтями новую сумку. Вот вам и дикая тварь из дикого леса, пробормотала я, отбиваясь сумкой от скачущего Фертика. Наконец он отстал и умчался во тьму. Появился через полминуты с грязно-желтым теннисным мячиком в зубах. Нет, сказала я твердо, играть не буду. У меня с собой два диска со старыми комедиями. И предвкушение встречи с Михаилом Жаровым в Чеховском «Медведе». Фертик влетел домой впереди меня, мигом опорожнил миску с утренней похлебкой и улегся на мамины тапочки. А я села смотреть «Медведя».

Эти трое появились примерно минут через пятнадцать, когда Жаров пел «Мой папаша пил как бочка и погиб он от вина» уже второй раз. Сначала постучали в окно, потом в дверь, залаял Фертик, и я пошла открывать. Это очень скверная привычка – открывать не спрашивая. Возможно, я была успокоена мамиными заявлениями, что, дескать, чужие здесь не ходят, а если и ходят, то только мимо.
Они ввалились в дом и, кажется, даже не заметили меня. Я была отодвинута - как предмет мебели, причем отодвинута очень легко, без каких-либо усилий с их (впрочем, и с моей тоже) стороны.
- Фертик! - слабо пискнула я, но трусливая скотина забилась под диван, расплющившись до толщины коврика; только кончик хвоста торчал наружу и слабо подрагивал в ответ моему пищанию.
Я решила не поднимать кипеж. А то ведь сожрут. А не сожрут – так покусают. Или они не едят людей?
Та-а-ак. Что я знаю о медведях? Выяснилось, что в отличие от принцессы из «Обыкновенного чуда», практически ничего. Правда, вспомнилось, что самое главное (как гласили таблички, развешанные в одном заповеднике) - не пугать медведей ни в коем случае! Ну, ладно, мысленно согласилась я с табличками, пока пугать не буду, а то кто их знает, вдруг возьмут и внезапно заболеют своей специфической болезнью. Одновременно вспоминала, где у мамы хранятся вилы. Или хотя бы грабли. Или лопата.
Троица меж тем обошла комнаты, тщательно все осмотрела, обнюхала и наконец обратила внимание на меня.
- Давай есть, - сказал один, у которого впереди, прямо под шеей было пятно – будто галстучек белый.
- Мммм? - промычала я.
- Ну есть, кушать, ням-ням, - объяснил он. - Ашать. Эссен. Ту ит. Ту дринк.
- Мммеду? - выдавила я, обалдевая от умственных способностей моих нежданных гостей и лихорадочно думая, где можно прям вот сейчас, сию минуту достать горшочек меду.
- Ннннет, ннннеобязательно, - не очень стройным хором сказали они.
- Так вы же медведи, - сказала я, - вы ведь это… мед едите, да?
Двое заурчали как-то очень неодобрительно, а третий, тот самый, с галстуком, вдруг рыкнул на них, отчего я подумала – он, должно быть, старший по званию или по должности. Потом хихикнула. Ну какие звания могут быть у лесных мишек?
- Можно варенье, - прорычал галстучный весьма сурово – наверное, он решил, что я хихикаю над ним.
Варенье! Ну конечно!
У мамы в подполе стояло много-много банок с вареньем. Неизвестно когда сваренное, оно хранилось не то что годами – десятилетиями! Засахарилось так, что невозможно определить, из чего сварено. Выкинуть собственный труд, хотя и двадцатилетней давности, мама не могла – не поднималась рука. Банки иногда доставались, варенье извлекалось из банок, подвергалось перекипячению и складывалось обратно. Сложная и непонятная (мне) эта процедура, кажется, именно сейчас должна прерваться навсегда.
Итак, из подпола мною было извлечено десять трехлитровок с неизвестным содержимым, восемь двухлитровок непонятно с чем, а на закуску – три литровые банки, на которые так и просились наклейки «Угадай, что!»
Следующие минут пятнадцать было тихо, если не считать чавканья. От ложек звери отказались, и мне пришлось наблюдать не совсем гигиеничный способ поглощения пищи:
1. лапу в банку
2. лапу в пасть
3. см. 1.

- А вы, наверное, из цирка, - брякнула вдруг я, чтобы хоть как-то заглушить чавканье, - дрессированные, из тех, ну... с цепочками на шее, да?
Галстучный посмотрел на меня задумчиво, тщательно обсосал лапу и ответил:
- Те, кто с цепочками... вернее, с цепями... они развлекаются. Не живут. Именно развлекаются. Танцуют. Ездят на велосипедах и самокатах. Играют в футбол. Но развлечения эти.. нужны они им? Нет, они кому-то другому нужны. Тому, кто их заставляет. А что они получают? Насмешки. Удары палкой, плеткой и током. И кусочки сахара.
- Зато у них есть крыша над головой, - сказала я.
- У них есть клетка, - сказал он. - Клетка, плётка и цепь. Это счастье медведей, которых кормят сахаром вместо меда. Они там, на цепи, дичают. Перестают чувствовать разницу между суррогатом и природой. Бросаются на хозяев, друг на друга. А люди не их, а нас дикими называют. Почему?
Я пожала плечами. А галстучный, кажется, и не ждал ответа. Он тут же снова нырнул лапой в банку. А я подумала – как же приятно иногда побеседовать с медведем-мыслителем. Это вам не просто так зверюга из берлоги. Это вам ого-го!

Когда медведи немного насытились, они стали переговариваться друг с другом на своем медвежьем языке - смеси рыканья, урчания, каких-то отдельных звуков и слогов. 
Фертик выполз из-под дивана и стал внимательно прислушиваться к медвежьему разговору. Я потихоньку показала ему кулак – бросил, мол, хозяйскую дочь на растерзание диким зверям. Пес подошел поближе, обнюхал кулак и вильнул хвостом.
И вдруг я, к немалому своему удивлению, среди этой какофонии различила имя – Викентий Ильич. Сначала думала – ослышалась. Но нет. Имя повторилось еще раз. И еще. Мне стало не по себе. Дело в том, что Викентий Ильич – если они говорили о том самом Викентии Ильиче – года три назад пропал. Пошел в лес по грибы и не вернулся. Искали его потом, искали. Долго. Не нашли. Семья его – жена и двое детей, взрослых уже, и объявления в газеты давали, и в милицию обращались с заявлениями. Нет, все бесполезно. Как в воду канул.

- Простите, - сказала я как можно более вежливо, - вы что-то слышали о Викентии Ильиче?
- Ыгы, - сказал один. - И видели тоже.
Видели! Видели! Они его видели! А может, и не только видели. Может, задрали его? Ужасные мысли запрыгали у меня в голове.
- Не пугайтесь, - вдруг сказал медведь с галстуком, - Викентий Ильич – это я.
Надо же. Ну что за причуда – брать себе такое заковыристое имя. Назвался бы просто Мишка, Гришка, Тришка... Нет ведь! Буду Викентий Ильич. И все. А отчество, между прочим, у медведей одно – Потапыч. И никаких тебе Ильичей.
- Я был когда-то человеком, - продолжал медведь. – Однажды пошел в лес, грибы собирать. И так, знаете, там хорошо было. Запах листвяный, хвойный. Тишина. Ни криков начальства, ни вони автомобильной. Никто не пилит тупой пилой. Хотя надо заметить, что Ниночка моя в этом отношении была почти идеальна, пилила не более раза в неделю. Но и это было неприятно до крайности. Вот бы, думаю, остаться здесь. Так захотелось – не передать словами. Всем существом, от пяток до макушки. Сам не заметил, как в медведя превратился. И ничуть не жалею.
- А если поцеловать – обратно в человека превратитесь? - машинально спросила я.
- Вряд ли, - серьезно ответил медведь. – Не желаю обратно. Медведем мне как-то сподручнее, знаете ли.
- Но как же так, - удивилась я, - разве же такое возможно? Из человеков, да в медведи?
- Нет в мире ничего невозможного, главное – захотеть. Лучше быть свободным медведем, чем человеком на цепочке. Да-с. Человеком я был пожилым, еще пара-тройка лет, и все, аут, кирдык, финиш. Зато медведь я молодой, в самом соку, в силе, вся жизнь впереди.
Увиденное и услышанное не укладывалось в голове, как я не старалась его уложить. Человек – царь природы, венец творенья. И чтоб променять этот статус на жизнь в диком лесу, в берлоге?!
- А ведь вас так искали, так ждали... Могли бы хоть какую весточку подать.
Мне вдруг стало очень грустно. Наверное, можно было бы уговорить его вернуться. Да только надо ли? Даже будучи медведем, можно оставаться человеком... Что мы, собственно, имеем, кроме статусов? Очень мало, практически ничего. Банки с засахаренным вареньем, которое раз в несколько лет приходится переваривать, а потом опять прятать, хранить, беречь, жалеть… Что мы, собственно, знаем про жизнь медведей, других диких зверей? Изучаем их повадки, сажая в клетки, лупя плетками, кормя сахаром.

Они уходили в лес, а я стояла на крыльце и глядела на их бурые, почти сливающиеся с темнотой спины. Фертик вдруг завыл и бросился вдогонку.
- Стой, - кричала я ему, - вернись!
Куда там. Пес почувствовал свободу. Он сбежал, чтобы немного пожить на воле.
Ну что, что я скажу маме?
Фильм давно кончился. Там, по ту сторону экрана, «медведь» превратился в человека. Счастливый конец. Жаль, что в жизни это бывает очень редко. Или нет. Наоборот. Хорошо, что в жизни это бывает очень редко.

Утешало меня только одно.
Варенье, старое засахаренное варенье хоть кому-то, да пригодилось.

Утром Фертик спал на крыльце. Услыхав, что я вышла, лишь слегка приподнял одно веко и опять зажмурился.
- «У ней и бровь не шевельнулась, не сжала даже губ она», - усмехнулась я.
Пес не двигался. Не прыгал на меня, не оставлял грязные следы на одежде.
- Где мячик? – спросила я.
Никакой реакции.
А вот это уже было странно. При слове «мячик» пес обычно сходил с ума, носился по всему двору, пока не находил. А сейчас, видимо, не было сил - умаялся, набегался за ночь. Или заразился от медведей достоинством и самоуважением?

Погодите, каких-таких медведей? Утром, при солнечном свете, вчерашнее происшествие казалось нереальным. Может быть, ночные гости мне приснились? Но нет – вот стоят пустые банки из-под варенья.
- Наконец-то ты его выкинула, - сказала мама, вернувшись с дежурства. - А то мне как-то жалко было.
- А... к тебе никто из леса никогда не приходил? - спросила я.
- Конечно нет! - воскликнула мама. - Я же говорю, тут тихо и спокойно. Ну все, давай завтракать и спать.