Рассказ 4. Ловись рыбка...

Где находится кошка Мурка неизвестно, но стоило взять удилище, стоящее у стенки дома, кошка начинала немедленный подхалимаж проявлять:  довольно урчала, усердно чистила  мои штанины, тёрлась об них. Из каких источников узнала она, о связи длинной палки, с мягкой и вкусной рыбкой, неизвестно, но факт таких знаний установлен точно. Дистанция три метра, впереди кошка, хвост трубой. Я иду следом, удилище на плече, банка с червями в руке. Мурка ведёт к тому месту, где лучше всего ловится плотва.

Отец тоже идёт на маленькую войну со щуками. Он любит с ними повозиться, чем крупнее щука, тем она неохотнее расстаётся со средой обитания. Снасти рыбацкие самодельные, льняная нитка скручена веретеном, блёсны сделаны из консервной банки, тройники не пропаяны, нет припоя и кислоты, просто-напросто крючки проволокой тонкой скреплены.

 Валялась в ящике обеденного стола, среди нужных и ненужных семейных ценностей,  небольшая медная блесна с непонятной штампованной надписью «Политкаторжанин». На блесну эту, в её молодые годы, несмотря на политическую сущность, без всякого почтения, брали  молодые щуки. Это и решило её судьбу: отец хотел поймать щуку небывалых размеров.

 В Вычегде большие щуки водились. Раньше мы жили на Шордыни, сосед наш Паша Павликов, Павел Афанасьевич Тучнолобов, любил, да и необходимость была, бродить - рыбачить бреднем, малогабаритным неводом. Только напарников у него не было. Ходил со своими малолетними ребятишками: они по берегу тянули бредень, а сам Паша Павликов глубину осваивал. В разгар лета, в сенокосную пору,  тихие, тёплые июльские ночи сереют. Эти волшебные ночи  притягивают рыбу к берегам курьи, Шордынской курьи, далеко зашедшего на пойменные луга залива Вычегды.  Поздним вечером, после ухода за малиновый занавес небосклона, уставшего за долгий день, солнца, отправился Паша с сыновьями рыбу бродить. Через  некоторое  время,  с плачем и воплями: «Ма-а-ма,  тятьку чёрт забрал !» ворвались в избу, всполошив многочисленное семейство. Все кинулись спасать Пашу. Берег был рядом, добежали быстро. Паша лежал на бредне, собранном в кучу, около самой воды, обхватив эту кучу руками. В бредне кто-то вёл неспокойную жизнь. Семейным коллективом бредень с чёртом был оттянут от кромки воды. В мотне буйствовала громадная щука. Взвесили её после, 22,5 кг. потянула.

Не было в ту пору бумажных комбинатов, с их пакостными испражнениями. В сельском хозяйстве пестициды и минеральные удобрения не применялись. Не было вседозволенности российской «демократии», разрешающей любые виды и способы браконьерства. Рыбы в реке было ещё много. Вот и хотелось отцу щуку большую поймать. Ловил он дорожкой. Плывёт на трёхупружке неспеша, в зубах у него поводок, на конце поводка, метрах в двадцати от лодки, самоделка блесна рыбку изображает. Схватит щука блесну, почувствует хватку рыбы рыбак, поддёрнет поводок, зацепит щуку и начинается игра: кто кого перехитрит.

 К тому времени, когда я и Мурка, или Мурка и я, пришли на берег курьи, отец уже поймал щуку килограмма на три. Валялась она в лодке, изредка вспоминала родную стихию, и тогда звонкие шлепки мощного хвоста  нарушали мир и спокойствие.

На берегу Мурка села на влажный песок, с видом бывалого рыбака, уставилась на поплавок. Рыба не клевала. Может свирепые щуки разогнали мелочь, может просто отдыхала от дневной жары. Кошке надоело так рыбачить, хвост её нервно подёргался, прошла она по берегу туда-сюда, решительно полезла в воду: бить когтистой лапой поплавок, не дающий желанной рыбки. Экзекуция поплавка результата не принесла, всё так же невозмутимо спокойно плавал он на поверхности воды. Мурка вылезла, посмотрела на меня с зелёным презрением и отправилась домой.

Тем временем, у отца попалась вторая щука, покрупнее. Я бросил удочку и побежал к тому месту, где отец щуку вываживал. Трёхупружка лодка маленькая, неустойчивая, трудно в ней совладать с сильным противником, поэтому отец ткнул лодку носом в крутой песчаный берег и решил выйти на него. Берег надёжнее. Только встать успел, лодка отошла, этот момент подкараулила щука-противник, рванулась, неустойчивое положение отца кончилось: упал в воду, лодка перевернулась. Поводок ослаб, щука ушла, вслед за ней, вяло, но в водную глубину, устремилась и бывшая в лодке. Никогда не ругавшийся отец, ещё барахтаясь в воде, громко вспомнил мат и мать. Я упал на спину, босые ноги мои пинали облака, с пяток сыпался песок на лицо, не обращал внимания на это, мне было очень забавно в тот момент.

 Уже в августе, после первого Спаса, проснулся утром, слышу, отец ходит, довольно хмыкает. Спал я на полу, на соломенном тюфячке. Чую, пахнет рыбой, свежей. Рядом стоит деревянное узкое корыто, для проращивания ржи на солод. Это, когда пиво варят, то влажную рожь, тонким слоем насыпают в корыто. В тёплом месте рожь пускает росточки, сладкой становится, сушат её и мелют. Получается солод, сладкая ржаная мука, из которой варят домашнее пиво, чудесное, архангельское, хлебное пиво. Густое. тёмное, имеющее вкус хорошего хлебного кваса, с лёгкой горчинкой. Но в то время было не до пива, корыта использовались по любому назначению.  В это утро отец поймал на блесну, ну не совсем желанную, но что-то около того, щучку весом в полпуда и ростом около метра. Вот и пригодилось пивное корыто.

Напротив Кулиги, за Ручьём, Харлов остров, родной брат Наволокскому острову, только меньше порядком. Заливные луга его богатство. Могучее разнотравье, заросли рябины, черёмухи, калины, море шиповника, смородины, чёрной и красной – не оставляли без внимания людей эти места. Росли и хвойные: сосны, пихты, ели, можжевельник, но они организованно росли, наверно ежегодное половодье, заставило представителей вечнозелёного племени, занять места повыше, по веретиям. Так здесь называют местные жители возвышенности, вытянутые по направлению движения вешних вод. Многочисленные озёра привлекают рыбаков. То ли пожня, то ли озеро, имеющее выход в реку, называлось Золотым. Название, того и другого, оправдывало: заготавливать сено приезжали из Наволока, озеро кормило рыбой.

Я случайно нашёл это место. Поднимался на лодке против течения быстрой Вычегды. На «Бермудском треугольнике», в месте слияния Вычегды с Ручьём, меня подкараулил низовой ветер. Всё время, место встречи двух мощных водных потоков, заставляло  воду «кипеть», а при, умеренном даже, ветерке против течения, вода холмилась, белые гребни венчали беспорядочные, крутые волны. Попал я на выдох низового ветра, лодка моя для тихой воды, гребец малосильный – все предпосылки для печального исхода, но, видимо, судьба была выплыть. Что я и сделал. Когда пригрёб в протоку на Золотой, этот подлый низовик утих. Отдышался, в затишье обогрелся, забросил удочку и начал бесхитростно съедобную рыбу ловить. Ельцы, рыба называлась, что-то среднее между плотвой и сигами. Хороши они свежепросольные. Вытащил десятка три калиброванных ельцов. Такая удача и радость победы над коварством вычегодской стихии - толкнули меня домой. Рыбу предъявил домашним, про штормягу умолчал. Брат Борис испортил эйфорию удачи: «Ты чью ловушку обчистил?» Это он уже хватанул цивилизации Яренска, райцентра, взгляды на жизнь меняться начали.