Турник

               
                Турник                Павел Турсунов   
                Рассказ

               

Висели вы когда-нибудь вниз головой на турнике, покачиваясь из стороны в сторону?  Я – да. И могу сказать, что с некоторым холодящим грудь удовольствием. Я даже слышал, что занятие это полезное -  кровь приливает к голове, серое вещество ерошит и тем самым мозги заставляет лучше работать. И дружок мой со школьной скамьи Леня Качалин также любил это развлечение, но не так  как я – «с некоторым  удовольствием» - а до какого-то сумасшествия.  Во,  даже фамилия соответствующая – «Качалин»! Лишь  звякнет колокольцем сигнал на большую перемену, так вся школьная гоп-компания выкатывается звонкими колобками во двор – кто мяч пинает, кто за косы  девчонок норовит дернуть, кто валтузит друг друга, а Ленька нет. Он стремяком к турнику, тяп ручонками за перекладину, перекинет через нее ноги и, свесив руки, болтается на ней, да еще и глаза жмурит от удовольствия – вылитый толстый червячок на палочке. «Толстый» от того что пухленьким был, словно сдобная магазинная булка. И когда подходили старшеклассники – подтянуться там, подъем переворотом сделать, или еще какую-либо гимнастическую загогулину – то стаскивали с перекладины Леньку силком за штаны. И отходил Качалин от турника, печалился, слезы и сопли кулаком утирал с лица, садился где-нибудь в сторонке на корточки и смотрел с тоскою на старших собратьев: «Эх, быть бы ему вровень с ними по возрасту – ни за что б  не сняли!»
Потихоньку Ленька взрослел, мужал, и страсть его детская к качанию на турнике вниз головой увяла, засохла и легла в глубь стучащего сердца маленьким сушеным цветочком. Такие цветики или листик с травкой храним мы в семейных альбомах или книгах между пожелтелыми страницами как напоминание о чем-то дорогом, светлом и далеком-далеком…. Наконец, после окончания вуза повзрослел Ленька аж до самого потолка – до должности лаборанта в одном из научно-исследовательских институтов. Там его пока определили пробирки с колбами мыть, но со временем обещали большие перспективы и хороший заработок. Но шелестели, осыпались бумажные листочки с настенных календарей днями, месяцами, годами пока вконец не засыпали, не похоронили страну, в которой Ленька вырос, а он все чистил и чистил мерзкие стекляшки, которым не было конца и краю. В один прекрасный момент Ленька встрепенулся, поглядел на себя и вокруг себя да обмер: все другое - дома другие, машины, еда.…  На всех площадях, во всех переулках и закоулках идет разляпистая, размашистая торговля от гвоздей и спирта до сапог из крокодиловой кожи. И люди какие-то не те – в основном мордатые, недобрые, в хороших костюмах. А те, которые в нехороших – спортивных штанах, да куртках – вечно с какими-то тюками, котомками спешат куда-то, толкутся.  А у него, холостяка, пара трусов - вылинявших до невозможности, дырявые носки и ежедневная никчемная работа, за которую почему-то перестали платить.  И когда совсем у Леньки все поизносилось и не в чем стало выходить на работу, он бросил ее как продажную девку  безо всякого сожаления, даже не послав ей на прощанье воздушного поцелуя.
Подался Ленька в «челноки» - товары из бывших социалистических стран возить. Однокашник Борька-двоешник  денег для первого товарооборота занял. Он, как выяснилось, на этом деле рыбу с потрохами съел и теперь ломовыми шагами отмеривал светлое капиталистическое будущее. Оказалось, что при нынешней власти профессия «челнока» - туда с деньгами, сюда с товаром - самая перспективная и прибыльная. Ее успешно  принялись осваивать рабочие, инженеры, учителя, артисты и даже профессора. И ума-то особого не надо – главное, выносливость и бесстрашие, потому как за каждым кустом может бандюган сидеть и тебя, голубчика, с деньжатами поджидать. Ух, сколько же тяжеленных тюков перевез Ленька ручными тележками через разные границы, сколько самодельно сшитых сумок с товарами в три обхвата перетаскал он на себе с вздутыми венами на руках и шее! Казалось еще чуть-чуть, и лопнут жилы-то, да вытечет вся кровушка к «чертовой матери», а деньжищ как не было, так и не стало. Нет - что греха таить - были, конечно, деньжата что называется «на жизнь, да на гроб». И машину «тойоту» - хоть и старенькую – да все же удалось купить. Но таких барышей, чтоб на «мерседес», на  коттедж трехэтажный у речки, да на беззаботную старость, их – как не старался Леня – не мог заработать.  А вовсю, как в насмешку, по дорогам разъезжали лимузины, джипы разные, пенилось кружевными водопадами дорогущее шампанское в шикарных ресторанах, и росли один за другим, как царственные неприступные мухоморы фешенебельные дома, окруженные красивейшим природным ландшафтом. «Ну откуда, откуда у них такие деньги?» - отчаянно изматывал самого себя Леня, - ведь я пашу, как последняя ломовая лошадь, скоро хоть на бойню веди, а ни шиша!»
Как-то раз у польской границе в автобус, в котором ехал Ленька за товаром в компании таких же «челноков», ночью, когда водитель остановился, чтобы люди могли справить нужду, вошли бандюги. Их было пятеро – трое в салоне, двое на стреме, у двери.
- Ну, сто, телнотьники-месотьники, будем скидываться на пропитание детискам-сиротам! – весело с издевкой прошепелявил небритый шкет в бейсболке, поигрывая правой рукой пистолетом Макарова. - Стобы не было крови, быстренько капустотьку, золотиско и камески отдали детискам-братискам!
За ним два бритоголовых мордоворота с плечами, напоминавшими две двуспальные кровати, вздернули финки кверху и басами, корежащими сердца, метнули в салон автобуса:
- Быстро, суки, порежем!
Все вжались в кресла: суммы-то не маленькие везли. Те, которые в первый раз ехали, чуть ли не по копеечке у друзей, да у знакомых  назанимали, и отдавать их - что жизни лишиться. Да своя жизнь она как-то родней, жальче ее…. И стали челноки отдавать со слезами и стонами кто последнее, кто почти последнее, сумев заныкать кое-что в трусы, в сапог, или еще куда подальше. И только Ленька, когда подошел к нему шкет с пистолетом, рассмеялся во все горло.
Шепелявый со злостью  приставил дуло к Лениному виску:
- Ты тё хохотес, пульку хотес? Сяс пульку в ухо – станет глухо.
 Тут же один из мордоворотов рыкнул:
- Доставай бабло, шут гороховый, мешочник сраный!
- Да берите! На хрен оно мне все это сдалось! – как ни в чем не бывало, смеясь, протянул им Леня перетянутую резинкой пухлую пачку денег  и добавил: но и меня с собой,  ребята, берите! Все – начхать на такую жизнь, в гробу я ее видел! Леня попытался встать с кресла, но Шепелявый опять ткнул в него пистолетом:
- Не рыпайся, гнида, пристрелю!
- А я и не рыпаюсь, я серьезно, - уже  спокойно и твердо ответил Леня, - я с вами хочу, возьмите, парни, а?
Шепелявый отвел от него пистолет и озадаченно глянул на одного из подельников. Тот почесал свою мясистую голову-репу и пожал плечами:
- Как Ворон, я-то что…. Посиди пока, мужик.
После того, как был срезан последний «капустный кочан» с челночной гвардии, Шепелявый, проходя мимо Леньки, кивнул ему:
- Пойдем, музык.
Ленька вышел вслед за ними.
- Это что за чучело? – удивленно спросил коренастый мужичок с проседью, остававшийся у дверей автобуса.
- К нам просится, - ответил один из репчатоголовых.
- Нашли время, идиоты! – в сердцах саданул им в лицо мужичок и скомандовал: потом разберемся, в тачки!
И помчали Леньку стальные бандитские кони навстречу новой, еще неведомой ему жизни.
Ехали долго – километров сто пятьдесят, а то и больше. Затем остановились, вышли у какого-то придорожного кафе, настоянного на запахе шашлыка, и началось разнузданное веселье, во время которого Ленька был допрошен самым тщательным образом: кто, что, откуда, почему. А Ленька пил вместе со всеми и на равных, ничуть никого не страшась, отвечал, потому, что терять ему теперь было опять нечего. Говорил, что мать с отцом уж лет пять, как померли, что ему скоро сороковник, а нет у него ни жены, ни детей, и встречает он каждое утро, словно петлю на шее. Что надоело ему быть скотом вьючным, да и вообще скотом. Разве для этого он был рожден, чтоб пробирки мыть да тюки таскать?  Поначалу все Ленькины излияния про одиночество и тоску вызывали только легкие ухмылочки со стороны ребятишек, но как только он сказал, что окончил химический институт, коренастый мужичок поднял голову и внимательно, с прищуром посмотрел ему в глаза.
- Институт, говоришь, - медленно, с растяжкой проговорил мужичок и, будто что-то решая внутри себя, добавил: э-то хо-ро-шо…. Затем откинулся на спинку стула, еще раз пристально взглянул на Леньку и, оставаясь в таком положении, сказал ему:
- Наливай себе, как тебя по батюшке с фамилией?
- Палыч, Качалин, - с достоинством ответил Леня, наливая в рюмку из бутылки водки.
- Ну, что ж, предлагаю тост, - мужичок с бодрецой молодцевато встал со стула. Все также встали. – Тост за нового директора нашего спиртзавода Леонида Палыча Качалина!
- Ты тё, Ворон? – попытался было встрять ошарашенный Шепелявый.
- Цыц! – дал понять мужичок, что это не подлежит обсуждению, - нам и головы, и технологи туда нужны, а парень видно с головой, с образованием. У тебя оно есть, а? Только пистолетиком можешь размахивать – «телнотьники-месотьники!» А научить, мы его научим, что к чему – там наш человек должен стоять, с головы до ног наш. Проверочку мы само собой ему тоже устроим за милую душу на предмет – не ментяра ли он. А пока - за Палыча!
Вот так вот в одночасье, нежданно-негаданно подуло жизнь Ленькину в совершенно иную сторону. Через три года его было не узнать. Ездил он на бээмвухе с личным шофером; рестораны, девочки, участочек присмотрел у живописного прудика – словом, появилась вся атрибутика того, что когда-то не давало ему покоя: «откуда ж на это деньги берут?». А он теперь и сам не понимал, как можно было столько лет ходить в нищете: ведь деньги - вот они, сами в карманы лезут! А когда насытил Леня телесную жизнь свою, то опять чего-то не так стало, зябко как-то…. О женитьбе мысли полезли. Но жениться хотелось не на тех, не на длинноногих красивых барышнях, которые теперь сами бухались к нему в постель,  а на какой-нибудь простой деревенской девушке с веснушками. Да, почему-то именно с веснушчатой деревенской девушкой виделась ему дальнейшая жизнь.
 Однажды Леня зашел в фитнес-клуб, принадлежавший его благодетелю и шефу Ворону. Тот со своими ребятишками перестал участвовать в грабительских акциях – разбои стали им теперь не к чему.
Все были при делах, которые приносили солидные барыши. Сам Ворон - теперь Воронов Андрей Степанович – приобрел вид убеленного сединой солидного вальяжного человека, который мудро и не спеша покуривал изысканную трубку с дорогим табаком. Со стороны он напоминал богатого неспешного англичанина, который очень дорожит своей репутацией и семейным уютом. Переговорив с шефом кое о каких денежных делах, Леня вдруг неожиданно для самого себя попросил провести его в мужской тренажерный зал. Ворон кликнул паренька инструктора, дал ему задание обслужить друга и, попыхивая трубочкой, беззвучно растворился в облаке приятного табачного аромата.
Когда Леня вошел в зал, первое, что бросилось ему в глаза и пронзило с головы до пят сладостным детским воспоминанием, – турник. Этот давным-давно забытый Леней спортивный снаряд стоял в одиночестве гордо и неприступно. Его широко раскинутые в стороны укрепительные тросы напоминали крылья, и Лене показалось, что тот, словно в орлином полете парит над залом. В каком-то нахлынувшем сумасшествии он подбежал к турнику, подпрыгнул, тут же ощутил в ладонях пронзительно холодную сталь перекладины, запрокинул за нее ноги и, скрестив руки на груди, закачался из стороны в сторону. Это было блаженство с запахом далекой, далекой сказки….
Весь вечер под впечатлением пережитого в спортивном зале чувства, Леня, отпустив водителя, в одиночестве слонялся по городу. Он понимал, что его гложет какая-то мысль, но пока еще никак не мог ощутить внутри себя ее цельность. И вдруг - как озарение: он должен немедленно заняться производством турников, и не просто турников, а особых, им усовершенствованных. Только в чем будет заключаться эта особенность, Леня придумать пока не мог.
Весь год он потратил на разработку своего чудо-турника. Были задействованы громадные силы: физико-технический научно-исследовательский институт, институт стали и сплавов, институт, занимающийся проблемами биомеханики, а к непосредственному выпуску конечной продукции Леня подключил один секретный военный завод. Денег ушло на это не меряно. В момент, когда дело близилось к завершению, и Леня понял, что у него не осталось никаких сбережений, он сумел выправить положение путем привлечения средств нескольких солидных компаний, уговорив их дать ему деньги под проценты. Напоследок он еще и умудрился занять внушительные суммы у Ворона и Шепелявого. Леня был так одержим своей идеей и так горячо и пламенно говорил о сверхприбыли, что создавалось впечатление, будто всех ожидает событие века, причем планетарного масштаба, равное тому, что сотворил Бил Гейтс.
И вот, наконец, настал день, когда Леонид Палыч Качалин должен был предъявить свое новоявленное чудо. Но пока только узкому кругу зрителей, тем, кто вкладывал деньги. Поэтому ни журналистов, ни телевидения – все сухо и конкретно.
Представители японских, корейских и китайских фирм-инвесторов в чинных протокольных костюмах сухо вошли в экспериментальный зал военного завода. С ними в одном ряду стояли лысый дядечка от Ржевского молокозавода, Ворон и Шепелявый. Дядечка норовил поближе притереться к двум последним, дружески им улыбался и говорил:
- Господи, хоть своих увидел! А то как в ловушке, где много разных близнецов.
Но Ворон с Шепелявым никак не реагировали на дружеское заигрывание дядечки, они молча, с напряжением смотрели на новый спортивный снаряд. Собственно, нового в нем была лишь перекладина, но зато какая! Она была изготовлена из сверхпрочного нержавеющего сплава и…. Вращалась! Причем с разной скоростью! И теперь не надо было спортсменам напрягаться и крутить «солнышко» на перекладине – она все делала сама. Мало того, в нее были вмонтированы устройства, которые реагировали на стук сердца спортсмена. Сильный стук – спортсмен волнуется, значит надо его немножечко успокоить, а то совсем с катушек слетит, и она замедляла скорость. Слабенько сердечко бьется – ну, что ж ты, милый, увял, надо тебя поддержать - и она ускоряла вращение. Но и это еще не все! Если повиснуть на перекладине вниз головой, то можно было включить коротким свистом режим покачивания. Свистнул коротенько, и перекладина могла тебя покачивать под успокаивающую мелодию, сколько будет твоей душе угодно. Свистнул протяжно, и она переходила в режим вращения. А скажешь «гоп» - она останавливалась. В связи с внутренними устройствами, которыми была напичкана перекладина, она чуть ли не в два с половиной раза стала толще обычной и своим видом напоминала небольшую турбину. Раскачиваться на ней вниз головой было одно удовольствие, а вот взяться за нее спортсмену руками во всю ладонь стало делом весьма проблематичным. Это был явный прокол Лени в разработке турника. Но, по-видимому, он считал это обстоятельство пустяковым, и оно никоим образом не затрагивало и не смущало его изобретательский порыв.
Рассказ Леонида Палыча о перекладине представители фирм-инвесторов прослушали мрачно и тревожно. Но Леня этого не заметил. Глаза его горели небесным божественным огнем Создателя.
- Сейчас  я вам продемонстрирую это чудо, - сказал Леня представителям, словно пропел им серенаду. Он лихо подскочил к турнику, ухватился за перекладину, перекинул через нее ноги, повис вниз головой и отрывисто свистнул губами. Покатились хрусталики мелодичного вальса, и перекладина стала покачивать в такт Леонида Палыча. Качала она его довольно долго и утомительно, и в зале, сквозь чудную мелодию послышалось почесывание рук с оттенком нервозности отдельных инвесторов. А вот представитель японской компании явно заинтересовался и, проявив неосторожность, приблизился к испытуемому снаряду. Ну а дальше….
То, что было дальше, это уже Лене рассказывал сердобольный дядечка с Ржевского молокозавода, который навещал пару раз Леню в больнице, где тот лежал со сломанным позвоночником.
- Понимаешь, какая штука, - говорил он Лене, - в общем-то, все хорошо было. Японец только напрасно сунулся к тебе. Ну, японец – дурачок, что с него взять – он же не знает, что любопытной Варваре, как говориться…. Сам виноват. А качался ты хорошо, мне понравилось. И музыка такая тихая, как в раю. Ты даже, Лень, покемарил, по-моему, немножко. Только ты, когда задремал, всхрапнул со свистом, и перекладина подумала, что ты переключаешься – вот и понесла сдуру. Как тебя, родимый ты мой, завращало …. Ну, я не знаю, космонавт, наверное, и тот не всякий выдержит. Япошка, так тот сразу, как только ты ему ботинком в рожу заехал, с копыт свалился, кровь из носа хлещет. А сам виноват, не суйся. Сказали у стенки стоять – стой, смотри. С дисциплиной и у них, видно, тоже плохо стало. Ну, так вот, тебя вращает, ты орешь… Ясное дело  -  с неожиданности, да после музыки райской, кто ж не обделается. Я-то уж точно – давно бы. А ты молодец, семь кругов удержался, и это вниз головой, на одних ногах! Молодец! А как пошел на восьмой круг, тебя и сбросило на спину. Прямо китайцу под ноги. Ты и его, когда летел, по носу шандарахнул  рукой нечаянно. И правильно сделал! Совсем обнаглели – весь Дальний Восток оккупировали, так ему и надо! Ну а дальше, Лень, тебя уж скорая приехала забрала. Вот такие вот дела. Э-хе-хе-хе-хе. Ты расплачиваться с нашим заводом-то когда думаешь?
Лежа в гипсовом каркасе, Леня лишь застонал, и из глаз его потекли невольные слезы.
- Ладно, ладно, Лень, ты чего? Это я так, к слову. Лежи себе и лежи, не тревожься, это все потом, - стал успокаивать сердобольный дядечка с Ржевского молокозавода. – Ну, я пойду пока. Как навещать буду, гостинцев, молочка нашего захвачу. И он ушел.
И больше к Лене, кроме лысого дядечки, никто не приходил. Квартиру его и недавно купленный участок бандиты-товарищи продали за долги, а про остальные долги лучше и не помнить…
Через несколько месяцев он вышел из больницы чистый, как белый лист, на котором надо было опять начинать писать какие-то каракули. Весь день он бродил по городу, словно тень, не зная куда приткнуться, пока не увидел тенистый уютный дворик. «Наверняка там есть лавочки – посижу, отдышусь немножко» - подумал он. Леня вошел во дворик и первое, что он увидел, – турник, на котором детвора раскачивалась и на руках, и вниз головой. «Это судьба, - подумал Леня и с улыбкой опустился на скамейку под расцветшей липой. До вечера он любовно смотрел на детвору, раскачивающуюся на турнике. В сумерках, когда дворик опустел, и изнутри занавешенных разноцветными занавесками окон стали появляться силуэты жильцов при электрическом свете, Леня  украдкой подошел к турнику. Он ласково погладил его боковины, дотянулся до невысокой перекладины, запрокинул через нее ноги и, свесив вниз голову, стал раскачиваться из стороны в сторону со скрещенными на груди руками. Вылитый колокольчик – дзинь-дзинь, дзинь-дзинь, дзинь…