Цветы

Павел Н. Лаптев


                ЦВЕТЫ


- У Вас вчера в продаже был кактус,  Лобивия Золотистоволосая, с цветком, да? Вон там стоял, да? Был? Был? Ну, кактус, ну, что ты глупая ворона уставилась! Продала, да? Продали?
- Молодой человек, во первых, без оскорблений, а ...
- Простите, я ... я не хотел...
- А, во вторых, этот кактус купила вон та женщина в красном только что.
Он подошел к женщине в красном.
- Простите... это... извините. Вы купили сейчас... это... кактус, да?
- Кактус? Я, а что?
- Отдайте, э-э, продайте мне его.
- Позвольте, с какой стати!
- Ну... видите ли,  я давно его хотел… купить, но это большая редкость, а... а когда он появился вдруг здесь, вот...
Она отошла на шаг, разглядывая его.
Однотонный, однообразный, слившийся в одно целое со своим серым плащом серый длинноволосый бородатый тип, худой, как жердь с длинными руками. И серые бегающие глаза.
- Я первая его купила! – возмутилась женщина.
- Да вы не понимаете, - он залез рукой в свою серую сумку, долго в ней что-то искал и, наконец, вытащил газету, - Да, да, вот! - нашел что-то в ней, показывая.
Она не посмотрела.
- Тут статья, гм, да, ну, про растения и цветы, цветы эти, и, ну что открытие научное есть такое, что мир флоры - живой! Оказывается, а я знал, я всегда это знал, они думают, у них есть разум! - радостно выделил последнее слово. - Понимаете? Зачем он Вам?  - скорчил он гримасу.
- Подождите, я купила...
- Да это не важно всё! Вот представьте себе поляну, да? И на ней растут люди!
- Люди?
- Да. Такие все красные, жёлтые. Разговаривают, смеются, да? И Вы приходите на эту поляну и срываете их, букет себе собираете. Несете домой, ставите  в вазу.
- Ну и чего?
- А то, что это то же самое, что и цветы рвать - у Вас в воде - трупы!
Женщина нервно заморгала, рукой словно от насекомого отмахнулась.
- Ну, что Вы, такие страхи говорите, ну-у.
А он улыбался так широко и добро, и она расслабилась.
И сама улыбнулась, но как-то не искренне, не получилось.
- Вы цветы так сильно любите? - сказала.
Он нахмурился, отвернулся.
- Любите... Гм, Вы любите себя? – повернулся. - Любите?
Она не ответила.
- Вот я однажды одного придурка так... э-э... ну,  отдубасил за то, что он с клумбы рвал анютины глазки, какое создание, м-м, - он глаза закатили и жалобную гримасу скорчил. - Зачем, зачем их убивать! Вот так я не могу любить людей, и так я люблю цветы!
Он замолчал, куда-то в пол смотрел, словно стыдясь за свои слова.
Она нарушила неловкую паузу:
- Любить одни цветы - это значит ограничивать себя. В мире есть и другая красота.
Он поднял глаза:
- Что Вы! Цветы первичны, вся остальная, как Вы говорите - красота - от них, - он повел рукой, показывая, - от цветов. Вот, - он будто обрадовался случайной встрече, обнаружив в одном из букетов астру, - Вот астра, посмотрите - это модель вселенной, а подсолнух! - радостно засмеялся. - Вспомните поле - галактика, усыпанная звёздами. А вот, - он широко улыбался. - Клевер, - закрыл глаза. - М-м, клевер! Это что-то таинственное, необъяснимое, это шар желания, мечты. Ах, клевер...
- Так Вы в каждом цветке что-то видите? - прервала его незнакомка.
- Нет, нельзя так говорить, они не любят, чтобы в них что-то видели, сравнивали с чем нибудь. Цветы самодостаточны, они идеальны, не знаю... абсолютны. Я привожу Вам мои субъективные сравнения, чтобы Вы поняли, что лучше и выше цветов ничего нет, что всё в этом мире, если хотите, скопировано с цветов! - он выделил последнее слово.
- Ну а роза вот, – женщина показала на розу.
- Что роза?
- Что с неё скопировано?
Он посмотрел на неё изучающе, даже слишком изучающе, что она смутилась, взгляд отвела.
- Ваши глаза, - сказал тихо.
- Что... глаза?
- Вы как роза, - ответил он.
Женщина ещё больше смутилась и уже стыдилась смотреть в его глаза, но переборола себя, посмотрела и увидела в его глазах слёзы.
- Простите меня, - шепотом сказал он, - я не хотел Вас обидеть, просто...
- Ну, что Вы.
- Просто Вы... нет...
- Что?
-  Нет, я не хочу так, чтобы...
- Что, что, успокойтесь.
Он достал платок, прикоснул к глазам.
- Я не хочу полюбить кого-то больше цветов, - помотал головой. - И видеть в ком-то красоту большую, чем в них... Но... но... я бессилен, я понимаю всё это, но я -  бессилен, что-либо сделать, когда я вижу, что это правда... да,  горькая для меня правда.
Она улыбнулась.
- Спасибо, Вам за комплимент, конечно, но ведь, почему вы так трагично это воспринимаете, не знаю.
Он спрятал платок в карман.
- Цветы, - сказал спокойно, - они во мне, и я в них. И вот, - он показал на её сумку, - кактусы - совершенство формы, простота содержания, гениальность идеи. Это - божество, скрывающее от глупых, вечнопросящих, вожделеющих людских глаз свою царственность и редко, очень редко показывая самый край могущества и красоты своей в ах, - вздохнул, - цветении! - он закрыл глаза. - Отдайте мне его! Умоляю! - схватил рукой сумку. - Отдайте! - и не отпускал.
Она испугалась его внезапного порыва:
- Ладно, ладно, берите... Да что Вы, в самом деле? - отпустила сумку.
Он быстрым движением вытащил горшок, поднес к лицу, прикоснулся к лицу цветком, погладил лицо цветком и, не глядя в ее сторону, сказал:
- Спасибо Вам, Вы исцелили мою уставшую душу.
И бросив её сумку, быстро спрятав кактус в свою сумку, повернулся к выходу и побежал.
Ух, как здорово, да так легко и быстро всё, нет, ну-ка - обернулся - никто не бежит, надо тише, а то... А то подумают - вор. Вор! Такая чушь, разве воровство это? Какое право имела она присваивать кактус, да вообще, как можно присвоить живое существо – чушь! И продают ещё, продают ведь цветы, как рабов каких-нибудь. Словно рынок здесь невольничий. А что делать, где ещё их куп... достать. Кактусы здесь на земле не растут. Эта страна вообще наказание, эти холода, эти зимы, когда ни чего не растёт, за какие грехи родился здесь?
Не помялся?
Он вытащил сумку - нет!
Быстро спрятал, оглядевшись, и выбежал из магазина.
Вот он, вот она, Лобивия  у него наконец!
- Осторожно Вы!- протискивался в автобусе, охраняя, как ребёнка свою сумку.
- Ну, что это, как не вовремя, - ругался на внезапный дождик, пряча сумку под плащ.
- Здорово, Федрыч! - услышал он знакомый голос, подходя к дому.               
- А, привет, Палпалыч.
- Эх, мать едрёна, дело-то какое! Тут, это… ну такая штука приключилась. Тебя не было и это…
- Чего?
- Ну, залезли к тебе.
- Залезли? Кто? Как залезли?
Он забежал в дом: коридор, одна комната, другая, не смотря ни куда – в аранжерею и встал у входа, и сердце бешено билось, и воздуха не хватало, и слёзы затмили глаза.
В аранжерее был погром.
Все перевёрнуто – горшки, ящики всё разбито – стёкла, лампы – гады, кому это нужно, хулиганы, и – он упал на колени – трупы, трупы  кругом, и здесь, и здесь, всюду – цветы, цветы; он брал один в руки, другой – никого не нашёл живыми. И сидел так. И долго сидел. И упал, долго не помня…
Ах, радость одна – шумят дерева, трепещут кусты, красуются ромашки и одуванчики за окном  - не твои. А всё есть. И здесь, и там – цветы. На полянах лесных, у дорог, в садах. Как без них, карманы пусты, душа пуста, жизнь…Жизнь.
- Да ладно, Федрыч,  ну чего теперь, раз уж надо тебе это… ещё посадишь, ну это, сделаешь ты  эту  балясину, ранжерею свою.
Он качал головой.
- Ну, я не знаю, ладно там чего украли, машину угнали, да и то  - не убиваться же, или там помер кто, не дай Бог, ну, родственник там, жизнь-то продолжается… Слышь, сейчас косячок забьем, дунем и всё полегчает. У меня она своя, трава.
- Жизнь…
- А я вот, глянь чего я нашел, - Палпалыч развернул газету, - Спец для тебя, – читал. -  Розничная продажа цветов – один из самых рентабельных бизнесов в российской торговле. Обороты российского рынка цветов составляют 1 и 2 десятых миллиарда долларов в год. Впрочем, эта цифра не является конечной. Цветочный бизнес в России, сформировавшийся по большей части в смутные времена начала девяностых, и сейчас остаётся, пожалуй, одним из самых теневых… Ещё на заре перестройки этот бизнес контролировался ассирийской и азербайджанской преступными группировками… До пятидесяти процентов всех цветов ввозятся фирмами однодневками. Бизнесмены создают на разные паспорта по десять компаний, через которые к праздникам ввозятся огромные партии цветов. Потом эти компании бесследно исчезают. Нелегалы при прохождении таможни занижают количество ввозимых цветов, их стоимость. Благо, что в последнее время в Голландии, где закупается до семидесяти пяти процентов всех цветов, реализуемых в российских магазинах, очень вольно обходятся с оформлением сертификатов поставки… - отложил газету, - Так, что, не горюй и не воюй. Бесполезняк… Да, я сейчас сбегаю за баяном-шприцем, разведём!
Где-то радио в другой комнате:
- Кто хочет иметь мало, будет иметь много; кто хочет иметь много, останется ни с чем - это закон мышления. Зеркальные отражения действительности. Искривленные зеркала сознания.
Где сеется ландыш, вырастет полынь.
Где сеется спорыш, вырастут тюльпаны.
А где-то телевизор:
- Нет своего, нет своих – всё растет без тебя – само собой по чьей-то высшей воле, по своим законам, настолько неведомым, по своим правилам, настолько правильным – ты чужой уже, но родной – как быстро меняется статус твой: был хозяин, влиял на законы, стал наблюдатель, знаток законов, но не влиятель, а только исполнитель в конечной инстанции, когда нужно собирать урожай – вон их сколько!
Ты – убийца, и с каждым днем всё больше, а значит осознаваемо меньше.
И он – таинственно выглядываемый из-за гоев, закрываемых собой – меня, меня – как всё в этом мире: меня! гордо узнаваем в цветении своем.
И ты – остротой лезвия касаешься стебля, собирая кровь. И дальше, и тоже. Запёкшаяся кровь растворяется в кипящей воде, изгоняя воду, превращаясь в кристаллы, чтобы вновь раствориться в ней и стать очищенной кровью.
И ты – нарушаешь целостность своих вен и твоя кровь родниться с его кровью, и вы одно целое, и в этом твое блаженство.
Одно целое, одна кровь, одна душа.
Синего мака щедрая благость.
Он друг, почти брат и ты носишь его кровь в себе и разговариваешь с ним, и он раскрывает свои тайны, неведомые тебе раньше.
Мудрость, как дар и ты – бог. Всеведающий и спокойный.
Пока его кровь в твоей.
Только после бог покидает тебя и ты уже не бог – вот реальность полярного мира: из рая в ад! Там скручивают мышцы, рвут жилы и не дают думать – это самая страшная беда – не думать – ты становишься  “никто“.
Мак, царь твоей внутренней вселенной, Papaver Somniferum возьмет тебя к себе снова: он щедр и ревнив.
Он – бог, ты – бог, вы… мы… все… где Бог?
Отец, дай нам мак у тебя срезать на даче. По хорошему... На водку меняем и колбасу...Смотри. А то, сука, дачу сожжем!
Жертвоприношение. Ему. Кому? Себе. Где Бог?
Радость владения крови в закрытом пространстве шприца. Ты – бог. Ты  - жив?
Выбор. Нет выбора. Надо. Я. Один. Абсолют. Где Бог?
Стены. Диван. Я. Где Он?
Цветы. В вазе…
Кто-то во сне тихо:
- Что ты наделала смерть, ты нарушила естественный ход вещей, ты лишила выбора, лишила свободы, ты пришла нежданно, ты вошла без стука! Куда ты несешь меня – вниз, во тьму, в пропасть, ты отрезала крылья, лишила радости.
Жизнь моя, тело мое – вернись ко мне, и я буду жить по-другому…
Но – ещё это время – развернуть бы, да назад. Почему оно течет всё время только вперед?! Оставь меня, дай мне свободы и выбора, ведь я живой, мыслящий, но ведь  созданный, не принадлежащий себе -  раб.
Не раб?
Я не раб. Я вижу Свет. Он зовет меня, приглашает меня встать рядом, встать с ним, стать им. И есть выбор, и есть свобода – и это радость, и счастье, и – полет…
Кто-то шёпотом:
- Сны мои, успокойте меня, унесите в строгие дали безвременья, чтобы не ждать ещё и не любить, распустите крыла над печалью и укройте навеки. Навеки от глаз этих, от губ этих, от красоты. И ангелы стремительные, что кружите вы, да все над нами, да все надо мной, али тьма моя не дает вам покой, да старые грехи. Летите себе вверх, а мы уж как встарь – здесь.
И я невидимо скольжу по тебе, неслышимо шепчу: “Люблю..“. Я обнимаю тебя нежно и страстно, как цветок – эта тонкая мягкая шея, и дальше, дальше, здесь, все здесь рай, блаженство, здесь море тепла, благоуханий; вот губы – спелые смоквы – тону, тону, и глубже, глубже… Но что это, гром, трубы архангелов трубят – непонятные звуки – что они нам, что вообще здесь творится, какое пение, какие слова, кто здесь?!
Полно.
Ты – рядом. Но – далеко. Мы – вместе. Но не друг с другом.
Только голос, оставь мне только голос свой, войди в меня своим пением, возьми меня, распни меня – и я сотворю тебе мир…
Он взял сухие розы. Поднес к лицу, прикоснулся к лицу цветком и – бросил. И побежал; и улицы, и дома, дома, люди, люди мелькали – какое разнообразие форм всего, всех, цвета, мужчины, женщины…
- У Вас была роза, была, да? Вчера, или нет, позавчера или…ну…
- У нас давно не было роз, молодой человек.
- Да? А… красная…такая…в красном. Извините.
Он пошел к выходу. Медленно, засунув руки в карманы своего серого плаща, он шёл мимо цветов, не глядя на них.
- Во мне сад, в тебе сад, - бормотал он чуть слышно. - Вырастить свой сад в себе…
И вдруг он остановился, поднял глаза – перед ним стояла та незнакомка в красном, у которой он отнял тот кактус.
- Вы! – вздрогнул он от неожиданности и, наверно, от радости почему-то он чувствовал, от ожидания радости, которое вот внезапно нахлынуло, и …
- Я… думал о Вас.
- И я, – вдруг услышал знакомый голос.
“И я” – почему, как? Как о воре?
Он качал головой.
- Простите меня, пожалуйста, я так нехорошо поступил с Вами, ради Бога, простите, - сложил руки на груди. - Не считайте меня вором.
- А я не считаю, – и всматривалась в его глаза и улыбалась. Она простила?
- Пойдемте, – вдруг сказала.
И он пошел за ней, рядом с ней, около неё, как пес, искавший своего хозяина и нашедший, как Земля, греющаяся возле своего Солнца.
А она – в том же красном платье, ах, какая она! Что эта трава кругом, посмотри, ах, эти волосы, эта шея, эти руки …
- Я хочу показать Вам… - этот голос.
- А?
- Чудо.
- Чудо?
- Самое настоящее!
И он уже не видел пути, которым шли они, не замечал окружающее – только она, ах! Эта походка, эти стройные ножки её…
- Представляете, у меня цветок…
- Цветок?
- Цветок аспидистры говорит со мной.
- Как?
- Хлорофилом своим, представляете! Светлозеленые буквы на листьях. Я сначала не поняла, думала болезнь какая, а потом пригляделась –
“ПРИВЕТ” - написано.
- Привет?
- Привет! -  говорю, а там: “ЕМУ ПЛОХО“. Кому? – говорю. И там:
“СЕРОМУ САДОВНИКУ”.
Она остановилась. И он.
- Вам плохо? – спросила.
- Плохо? – смотрел в ее глаза. - Плохо? – и увидел в её глазах слезы.
И она подошла ближе, и он чуть. И ещё, и прильнула к его серому плащу.
- Когда ребенок начинает говорить, - сказал он, стеснительно обняв её, - Это радость, когда он научился читать и писать – это радость, слова – продукт разума, а разум приносит несчастье. А любовь?  - он взял её за плечи, в глаза заплаканные глядел, цветам свойственна любовь?
Она сквозь слезы улыбалась, головой качала, шептала:
- Не знаю…
Он снова обнял её.
- Любовь… не знаю и я.
И шелест берёз над их головами, и тёплый дождь, играющий листвой, и солнце, выглянувшее из-за туч провожали их.
И одинокий молодой фикус, что стоял на подоконнике одного из новых домов, и старая ольха у заколоченного дома.




конец