Старая соль 2

16.09 Вск.  Тс. 07.40
     Черт знает, где, но где-то недалеко. Откуда? Да от места, где были намедни. По-прежнему раздражает неосведомленность – хотя бы о местонахождении. Да и об остальном тоже. Хотя тут есть и моя вина: как правило, трансляцию в каюте я отключаю. За смену в токарном  от станков так насытишься, что после работы хочется тишины. Так и «неча на зеркало пенять, коли рожа кривая»
     Сегодня воскресенье, только от всех других дней недели он отличается разве что названием да булочкой с кофе – к завтраку. Да тем еще, что в будущем зачтется как отгул. Так что количество отгулов по возвращении домой можно посчитать по съеденным до того булочкам. А так, забудь, рыбак, о выходных и праздниках, и будешь после, дома вспоминать.
      Какую, однако, глупость я сморозил! Рыбак! А вообще, кто мы здесь на самом деле? Об этом стоит поразмыслить, порассуждать. После работы…
       Тс. 17.10            Рабочий день окончен, но настроение поганое – из-за ноющего зуба. Что-то вдруг один за другим зубы стали беспокоить. Говорят, тут есть дантист, но идти к нему неохота. Боюсь. Наверное, тоже какой-нибудь совместитель. Может, та самая фельдшерица – как бишь ее? – которая мне на выход сюрприз изобразила? За два дня до отхода спохватилась, что моего санпаспорта в ее анналах не наблюдается. Едва меня не списали – медкомиссию проходить. А если знать, что это для меня такое – медкомиссия…
       В общем, я сам себя жалею (больше-то некому) – уже за одну только ночь, прожитую после того известия. Вернулся на флот! Я уже был готов к тому, что уеду назад, домой, потому как повторно комиссию мне не пройти.
       Наутро эта стельная корова нашла мой санпаспорт. Вернее, вечером того же дня обнаружила и известила об этом главмеха. Да вот милый Никанорыч не удосужился меня в известность поставить, и в ту ночь на моей, и без того выбеленной макушке наверняка добавилось мела…
       Куда-то мы весь день бежали, бежали… Но вот только что трижды проревел тифон – задним ходом работаем. А вот «стоп, машина!», и мы застыли на месте. И ничего нового. Большие и малые поломки, про которые писать… пусть про них механики пишут – как следует по инструкциям. А мне-то какая печаль? Бумагу только переводить. За путину, за те два года, что нам предписаны, если не весь пароход, то завод - во всяком случае перекроить придется.
       Впрочем, сегодня я мало полезного сделал, одни бестолковые выжидания, ожидания сведущих людей, которых найти, как правило, весьма трудно. Утренняя смена разделки тоже бездельем маялась, девки то и дело курили – кто на палубе, кто здесь, в проходе. Иные ко мне в токарку норовили влезть, но я таких, что с сигаретами, выпроваживал. Сначала вежливо, потом, когда поднадоели, весьма неласково. Наконец пошел к себе и нарисовал на ватмане дымящую сигару, перечеркнутую накрест красным, и подписал: «Салон для некурящих». Вывесил при входе в токарное, но они только гогочут: «Видали, тут, оказывается, салон! Или, может, салун? Наверное, буквой ошиблись». Грамотные, язви их!
       После обеда видел замполита – они всей политической верхушкой в белых гигиенических нарядах заглядывали во все очкуры, вдохновляли народ на трудовые подвиги. А чего вдохновлять, если работа стоит? Меня тоже было вдохновить пришли, но, увидев, что я весь так в труде и сгораю (я от безделья кухонный нож на наждаке вытачивал), шепотом удалились. Замполита (Матвеев его фамилия) я, однако, окликнул, справился насчет партвзносов. Оказалось, у него еще ведомость не готова. А мне так хотелось избавиться от лишних денег.
       Только недавно я узнал разницу между замполитом и помпой – прежде мне казалось, что все едино – как ни назови. Не знаю, как у военных, а у рыбаков (да, видимо, и на торговом флоте), оказывается, если в экипаже менее пятисот организмов, то «комиссар» здесь по должности – помощник капитана по политчасти, а если больше – заместитель. Хотя все они любят, чтобы их звали именно комиссарами. Всяк в себе Фурманова мнит.
       Однако белые одежды вдохновителей напомнили мне: пора большую постирушку устроить. И еще: недурно бы собственную «прачку» - хотя бы до Скрыплева, до окончания рейса, завесть. Коля Леваков, между прочим, свое засаленное барахло к Ленке Прокаевой носит – стирает безропотно. И даже с удовольствием – если верить Николке. Только я в этих «прачечных» вопросах что-то робким стал. Старый, что ли? В тридцать-то девять. Или нравственность мешает? Хотя, если намерен работать здесь, чем-то придется поступиться. Конечно, о семье, о детях забывать – тут и говорит не о чем. Но жить-то надо. По возможности нормально. Вон их сколько – молодых и красивых, и немало на себе оценивающих взглядов ловлю. Если бы они еще не курили…
      Как говорил «флагманский штурман черноморской эскадры» капраз Загребельный, пускаясь в лирику перед нами, курсантами, целовать курящую женщину – все едино, что лизать пепельницу. А еще он приговаривал, что поцелуй без усов – как чай без сахара. При этом он доставал из нагрудного кармана мизерную расческу и разгребал жесткую щетку усов под носом, за которые носил прозвище Карабас. Сластена был большой, Иван Миныч. Может, мне усы отпустить? Жаль, что они у меня рыжие. Сам вроде черный. Прежде был. А вот усы почему-то рыжие растут. Рыжие татарские усы.
      Когда-то, на «Боре», в бытность курсантом, и потом, уже штурманом на «Владивостоке», отпускал бороду с усами. Но усы потом сбривал – именно потому, что рыжие. А бороду носил до полугода. Сейчас и борода будет сивая, как голова. А вот усы – по-прежнему рыжие. На такие вряд ли кто и клюнет.
       Курить я бросил восемь лет назад, когда младшенькая у меня народилась, Танюшка. А курящих женщин… Нет, вру, целовал ведь и с наслаждением. Правда, когда сам курил. Временами курил по-черному, до двух пачек «Примы» в день. А будучи китобоем, смолил трубку – а как же иначе? Правда, ребята посмеивались надо мной. Тимофеич, второй штурман, как-то увидел меня в иллюминатор: я сам себе перед зеркалом с трубкой в зубах позировал – то в профиль, то анфас. И, помню, я себе тогда весьма нравился. Салага. С того дня меня шкипером прозвали. И звали до самого ухода с китобазы. Даже когда я трубку забросил. А забросил потому, что трубочный табак в судовой лавке перевелся. До того «Золотое руно» и «капитанский» всегда был – хоть прокоптись. А потом исчез. Причем, я ни разу не видел, чтобы этот табак кто-то еще покупал. Может, сам весь и выкурил? А больше его не завозили. Как с харчами проруха тогда случилась – уж не до табака, видно, было.
     Тс. 20.00     Как же чертовски мало знаю я о флоте вообще и о рыбном флоте – в частности. Смотрю вот в иллюминатор – кабельтовых в шести-семи от нас покачивается на мелкой зыби… а как назвать это, что покачивается, и не знаю. Какие-то  сетки мешками висят у него по бортам, на фор-штаге угольником натянуто нечто вроде паруса, между мачтами – гирлянды ламп. Это, я знаю, светильники для ночного лова сайры. Однако, самое технологию лова не представляю вовсе. Как-то наблюдал вблизи лов кальмара. Не помню уже, когда и где это было. Там тоже выносились за борт фонари голубого света, а на палубе ловца крутились барабаны, которые выдергивали из темноты одного за другим головоногих. Те словно из сопла  выдавали струю воды – будто специально для того, чтобы сорваться с крючка и шмякнуться на палубу.
       Кстати,  работу нашего завода я тоже представляю весьма смутно, хотя очень часто бываю там по вызовам. Как скорая помощь. Разделка, автоклавы, бланш, закатка, ликвид, утилизация, - такой примерно перечень операций в нашей технологической цепи, этапов превращения свежей сайры в столь любимую нашим великим народом сайру бланшированную. Любимую, но, увы, мало где доступную. Правда, говорят, нынче на сайру урожай - может, довезут, побалуют моих земляков в умеренно-континентальном захолустье…
       Перед ужином в красном уголке на корме прошло этакое собрание-ассорти, совместное партийно-профсоюзно-комсомольское заседание механико-судовой службы плавзавода. Что мы на нем делали? Избрали профсоюзный комитет, партийное и комсомольское бюро службы и их секретарей. А еще присутствовавший здесь капитан подтвердил, что рейс действительно предстоит длиной в два года, без всяких перестоев, с предъявлением судна Регистру прямо в море примерно через год,
      Я все это слушал вполне равнодушно, будто меня сии новости вовсе и не касаются. Я все пытаюсь разобраться в себе самом и чувствую – там происходят какие-то перемены. Дай бог, чтобы к лучшему. Хочется, чтобы там, внутри заклинило, чтобы защитный экран образовался, который не позволит свихнуться с катушек. Я все-таки намерен быть здесь до конца.
      Может, мне забросить эту писанину да и жить спокойно – как все живут? Сумею ли? Пожалуй, нет. Не писать, хотя бы для себя, я уже не могу. Мне нужен собеседник. Но никого вокруг, достойного быть таковым, пока не вижу. А кто вообще работает на плавзаводах или плавсараях, как называют их сами обитатели?
     Слышал, что рыбак – это дважды моряк. Но можно ли назвать рыбаками их, потрошителей сайры и ставриды, многие из которых здесь по-семейному устроились?  Их быт мало отличается от того, чем они жили на берегу, и им, конечно, проболтаться в море год и два – плевое дело. У них тут почти  ( и даже без «почти») все: привычная, а для кого-то и любимая, работа, какое ни есть жилье, рухлядь разная и кухонная утварь, доступный отдых и развлечения. Здесь их дом, а все, что на берегу для них – экзотика, от которой они уже через месяц-другой устают смертельно и поскорее хотят вернуться назад, в привычную среду. Домой. Кроме прочего, здесь у них растут накопления, и они привыкли к этому, и им не по себе, когда их мошна перестает набиваться.
      Так кто же они? Рыбаки? Моряки и морячки, да еще дважды?
      Во мне давно и неизбывно сидит представление о моряках, прежде всего, как о странниках, которые бродят по океанам, заходят в разные порты, не обязательно иностранные, и много видят. Видят мир во всем его многообразии. Видят и впитывают, впитывают…                Между прочим, я задавался этим вопросом еще в бытность китобоем, на «Владивостоке». Там мы тоже ничего, кроме воды да неба над ней да китов с акулами, не видели. Но как гордились своей работой!
      Однако стоит ли плетень городить, задавать себе столько вопросов, на которые ответов… Философ домотканый, а по сути кругом дилетант. Вспоминаю Конецкого, который в какой-то книге отчаянно завидовал дилетантам. Явно кокетничал. Ведь наверняка и он, хоть и не мне чета, в иных ситуациях ощущал себя профаном, да не признается в этом. Хоть и говорит, что пишет одну голую правду. Его выручает ирония.  Вернее, самоирония – в ней ему не откажешь.
      Вчера просматривал свои записные книжки: местами смеялся в голос, иногда матерился с досады, тоже едва не вслух. Там тоже голая правда. Может, так и писать, «с натуры», о том, что видишь, как чукча песни поет. Только потом все перелопатить придется – чтобы на обозрение выставить. Но будет ли охота?..
     По ночам часто просыпаюсь от постороннего шума. Вернее, от криков за переборкой. Не за той, возле которой мы с Колей спим в два яруса, а напротив. Там живет Мурашко, 4-й механик завода с «наложницей» из разделки. Она очень уж кричит. Во сне.
    Однако, притомился я. Не пойти ли «погулять»?..

     17.09  Пн. Тс.- Около восьми вечера. Место положения – где-то в заливе Петра Великого.
     Днем слышали очередное предупреждение об ответственности за загрязнение окружающей среды – такие выдаются обычно вблизи берегов, во внутренних акваториях. А вокруг парохода качаются на зыби огромные белые пятна – не то соды, не то пены, то ли рыбьего жира вперемешку с потрохами. По ним тучными стаями «пасутся» жирные чайки, балдеют от халявы – чтоб я так жил.
     В иное время я и не видел бы этого, но сегодня с утра и почти до обеда маялся бездельем – даже неловко было перед ремонтным и ребятами. Потом, слава богу, «обеспечили», а ближе к вечеру и вовсе завалили.
    Кажется, мы с Колей (Акимовым) выбили изрядную «шару» и, если нас не надуют, получим дополнительно к заработку рублей по 250, не менее. Конечно, если выполним работу. Уже сегодня можно было бы сдать первые семь программ, но мы решили не торопиться – чтобы не пролететь с расценками.
    Опять плохо спал ночью – не только из-за воплей знойной соседки. Какая-то непонятная тревога накатывает вдруг. Сначала будто проваливаюсь куда-то и только ценой невероятных усилий, ценой пробуждения останавливаю падение, а проснувшись, сперва дрожу от лихорадочного напряжения, а потом этот страх. Страх неведомо перед чем. Потом я слышу крики за переборкой и – прихожу в меридиан.
    А не почитать ли нам Ремарка? Или, может, сесть за работу?..

    18.09  Вт. Тс. 07.35 Куда-то шпарим полным ходом – аж киль красный. Сильно изменилась погода. Ветер, довольно крепкий, разогнал волну, и нас даже стало покачивать. Опять нормально спал только часа четыре, потом – ставшее уже привычным пробуждение, а дальше – ни в одном глазу, покуда вставать не приспело.
    Что-то случилось в заводе: то ли поломка какая, то ли рыбы нет, - но ночная смена закончила работу часом раньше положенного. Девки по обыкновению переругивались возле сушилки да все спрашивали друг у дружки, а будет ли другая смена работать. Причем это занимало их настолько, что мне невольно пришло в голову: не то беда, что корова сдохла, а то беда, что у соседа жива. Они-то вот пахали, пусть и не полную смену, а другие за их счет жировать будут…
    Первую партию «шабашки» я вчера так и не доделал. Меня выдавил из каюты Николка со своей габаритной подругой, и я допоздна услаждался музыкой у Сереги Котова – все блатные песни одесситов. А сегодня остался без бега: всю шлюпочную палубу завалили ночью каким-то хламом. Хотел даже сам все убрать, но куда?
    Однако пора работать.
    Тс. 20.15  Почти весь день стояли в бухте Восток, на рейде портопункта Ливадия. Оказывается, Ливадия есть не только в Крыму. Как Золотой Рог и Босфор – не только в Турции.  Полчаса назад бросили якорь уже вблизи другого берега. Погода опять отменная: полный штиль, и солнце до сих пор изрядно греет. Или это мне здесь, в теплой каюте мнится?
     Вчера, поздно вечером одна из раздельщиц сильно порезала руку, оступившись прямо в цехе. То-то ночью трансляция громыхала: то инженера по ТБ к капитану выдергивали, то профсоюзных, то партийных деятелей. А сегодня в обед и я имел с ними небольшую беседу.
     Нет предела возмущению моему теми порядками, которые насаждает в столовой дура-боцман. Дай ему волю, он по всему пароходу такое завел бы. Хоть и прозывают боцманов драконами, но, как правило, звучит это уважительно. А этого крокодилом хочется обозвать или еще как похлеще. Не знаю, каков он боцман, но человек негодный. Недалекий, начисто лишенный уважения к подчиненным, замечателен лишь луженой глоткой.
     - Ты! – кричит он парню из команды заводских механиков.- Х… в пилотке! Не в сарае находишься! Сними головной убор! – Этак он утверждает культуру в помещении, находящемся в его ведении. И – на раздачу: - Я сказал, е…й рот! Палубной команде – в первую очередь!
     Официантка с подносом, как взмыленная лошадь, бегает между раздачей и матросским столом, за которым восседают, едва не возлежат, «патриции», томные ребята-матросики, в то время, как публика из машинной команды топчется у раздачи с грязными чашками. Они съели из этих чашек первое, и туда же им наложат второе – но тогда только, когда всем матросам, в том числе и отсутствующим пока в харчевне, будут выставлены все блюда – каждое в отдельной посуде.
     Я не выдержал, бросил свою чашку на стол и, дрожа от гнева и возбуждения, пошел к замполиту.
    - У нас что на пароходе, - спросил я помпу, когда тот положил при виде меня телефонную трубку, - кастовое разделение существует? Когда одни, как белые люди, обслуживаются официантами, другие должны с грязными плошками в очереди торчать? Хотя им машины обслуживать, которые ждать не умеют.
    Матвеев рот разинул, но ответить, по-моему, был не готов. Я развернулся к двери, но в это время в каюту вошел Вершинин, предсудкома.
    - Ну что же вы, - остановил он меня. – Сказали и пошли. Надо же разобраться. - Видно, он слышал мою гневную речь.
    Пришлось «разбираться». С полчаса судили-рядили, и они твердо пообещали навести порядок. Только я сильно сомневаюсь, что на этом пароходе, с этим комсоставом будет когда-нибудь порядок. А еще подозрительно, что они со мной, судовым точилой, дела эти так серьезно обговаривали. Может, знают обо мне больше, чем я думаю? Здесь, на плавзаводе, есть собственный отдел кадров, но он ведет учет толпы по направлениям из Управы. Трудовые же книжки там, на берегу.
    Только что закончил первую партию «шаровых» программ. Завтра состоится «аукцион», т.е. предъявление работы и подкрепление договора документально. Если состоится… Боюсь, все-таки околпачат нас с Колей.
    По пароходу бродят слухи о каком-то «пассажире», который вскоре  подойдет к нам. Надо бы написать письма, да времени нет. Расставаться же с дневником просто не хочется…
    …Как всегда, на самом интересном меня прервали. Прервали звонки громкого боя: «общесудовая тревога»!
    Полчаса продержали нас на постах по тревоге АХЗ. Все проходило вполне бестолково, тем не менее, командиры остались довольны и распустили всех по «домам». Кино, которое я намеревался сегодня посмотреть, видимо, не состоится. Впрочем, дойду до кинозала – а вдруг… Если же и впрямь не будет, напишу письма, а после почитаю. Ремарка.

       19.09  Ср. Тс. 07.30   Залив Находка (Так объявили по трансляции, хотя я помню его как залив Америка). Самым малым ходом подползаем к мысу Астафьева. Прямо по носу – огни города и усеченный конус уцелевшей сопки – какой из них – «Брат» или «Сестра»? Наверное, скоро они обе исчезнут. Там, слышал, новый порт строится, какой-то гигантский терминал. И эти сопки как стройматериал используются.
     Сегодня неплохо спалось, можно бы и еще малость – после очередного «концерта» - еще одной общесудовой тревоги. Подорвали нас в час ночи и больше часа толкошились мы по постам, вытаскивали, а потом убирали противохимическое снаряжение, средства для откачки воды и прочую рухлядь. Почти все ругали капитана: нашел, дескать, время. Но кто-то оправдывал его службистское рвение радиограммой из штаба ВМФ. Вроде бы получена указивка к обязательному проведению учебных тревог. Мне это все по барабану, и тревоги мне не в тягость, хотя и удовольствия от них никакого. Надо только одеваться потеплее.
    За минувшие сутки завод выдал 142 туб продукции – догоняем потихоньку «Сергея Лазо». «Владивосток» же безнадежно отстал. Погода свежая, хоть и ясная. Пора сряжаться на корежку. А письма вчера я так и не написал. Расслабился и уже во второй раз посмотрел хороший фильм – «Одиноким предоставляется общежитие».
     Тс - около 22 часов. Стоим весь день близ мыса Астафьева, принимаем с супер-траулера «Гиссар» банкотару. Я до сих пор работаю, урывками, в перекурах бегаю к себе, пытаюсь одновременно писать письма. И дневник. Не скучно живем однако.

     20.09  Чт.  Тс. 07.40
     На ходу в акватории Находкинского залива. Ведем прием сырца – так было оглашено по трансляции. Но какой может быть прием, если оба мотобота висят на борту?
     А вообще, следует ли писать обо всех этих мелочах? Но если не писать, то о чем же? Тогда и дневник надо прикрыть, как опальную газету. Мыслей-то в головке никаких. Видно, вчера все в письма выложил. Без остатка.
    Беспокоит множество недоделок в каюте – на них просто не достает времени. Можно, конечно, работать «по хозяйству» после смены. Так хотели бы начальники, хотя сами они, сменившись с вахт, с удовольствием отдыхают. Но можно и наплевать на этот быт – не в театре, чай, не в гостинице «Палас». Но этак и оскотиниться недолго.
    А еще беспрестанный зуд у меня от «халявских» программ, связавшись с которыми, и сам теперь не рад. Придется целую неделю корпеть, не разгибаясь. А намедни дед еще дополнительно нагрузил: пришлось делать стойку сиденья на ИНы. Что это за ИНы, толком не знаю, но то, что делал я – обычное вращающееся кресло на возвышении. Вот я и пахал едва не до полуночи. Потом еще исхитрился в кино сходить – «Европейская история» - достойно отдельного разговора. Но что день грядущий нам готовит?..
    Тс – через четверть часа смена даты. А прошедший день отмечен был вновь ударной работой, грандиозной постирушкой и роскошным, только что завершившимся ужином из жареной, невероятной вкусности камбалы, которую ребята сами сегодня наловили здесь, у Астафьева мыса. Оказывается, наши слесаря, особенно Витя Булин, могут не только гайки крутить, но и рыбу жарить. Впрочем, пора спать, покуда не наступили новые сутки. Но перед сном – «таблетку» - хотя бы несколько страничек Ремарка.

      21.09  Пт. Тс 07.40
     Утром спикер опять не работал - не помню, кто вырубал его намедни, - поэтому информацией о состоянии дел на пароходе на данный час не владею. Могу сказать только, что сейчас наш дредноут шпарит, и, по-видимому, давно, куда-то полным ходом. На полную катушку парит и завод и, говорят, за прошедшие сутки должен был выдать на-гора едва ли не рекордное количество тубиков. Мы, плотно позавтракав, тоже готовы к ударному труду и напрочь не расположены к досужим измышлизмам. Хотя то, что я читал ночью, так и свербит, так и просится быть процитированным. И обсужденным. Но это потом. Сейчас – дефицит времени, цейтнот перед сменой. Скоро опять явится ремонтный и по обыкновению скажет: «Ну что, мужики? Вперед и – с песней?!» В этом и заключается весь наш развод, и эта присказка нашего механика уже начинает меня раздражать. Наверное, однажды я сорвусь и скажу ему ласковое слово. Впрочем, он, кажется, стал меня избегать…
      Тс. 22.10  Посмотрел в кинозале «Фитиль» и кусочек какого-то фильма, после чего сбежал: от неимоверной духоты в зале едва не заснул.
     Два дня как в нашей рембригаде появился новый слесарь – Паша из Кировограда. Я думал, что это где-нибудь в Казахстане, а оказалось, Хохляндия. Паренек перешел из разделки и оказался весьма ценным кадром – ремонтником. Паша - Палий его фамилия - тучного сложения, с румяными толстыми щеками и грамотной русской речью, мечтатель и страстный любитель истории. Сегодня после работы он сунулся к нам в дверь, и я пригласил его на чай. Он явно много читает, знает много исторических книг, а по характеру – натуральный флегматик. Хотя, пожалуй, еще рано судить о характере – через два дня знакомства.
     А стоим мы сейчас не где-нибудь, а посреди бухты Тихой, в виду славного города Владивостока. Оттуда, с улиц Добровольского, Волкова и Пацаева, нас, должно, хорошо видать. Там стоит огненное зарево, но я равнодушно смотрю на него. Не скучаю. Меня больше занимают дела местные, судового значения. В обед опять скандалил по поводу свинского с нами, рембригадой и слесарями завода, обхождения. Нет предела возмущению моему, и боцман уже тигром смотрит в мою сторону – сожрать готов. Чувствую, что просто так мы с ним не разойдемся. Не исключаю и такой стычки, какая была у меня с Леней Российским год или чуть меньше назад на экскаваторном.
     Тогда дошло до того, что корифей липовый Леня подослал ко мне «костоправа» из бывших урок. Меня еще ребята предупредили, что Российский по пьяни грозил на меня Поджига напустить. Подпустил и впрямь. Я на всякий пожарный под руками кусок трубы на три четверти дюйма держал – хоть навыки кулачных боев еще не утратил, да кто знает, с чем гости могут пожаловать.
     Как-то поутру явился этот Поджиг. Я только свой ДИП-500 запустил и второй станок готовил – чтобы к хлебу масло заработать, на трех станках тогда вкалывал, - как почувствовал вдруг: кто-то за спиной пыхтит. Оборачиваюсь – крепыш такой в тужурочке при челке над свинячьими глазками. Ба, да это ж Санька Гаврилов, бывший одноклассник мой – до седьмого класса учились вместе, покуда его по «малолетке» не упрятали куда-то.
    В общем, правежа не получилось. Мы с Поджигом мило поболтали за жизнь. Он о своих хождениях мне поведал, а я даже и не спросил, за сколько его Российский прикупил и как вообще он, вор, по слухам, в законе, на заводе очутился. Разошлись с миром, даже почти по-дружески, но гадливое ощущение долго меня не оставляло. А потом Российский (досталась же фамилия этакому «куску»!) сам подъехал – с мирными инициативами: чего, дескать, нам делить. Завод, мол, большой, халявы на всех хватит. Я тебя не трогаю, и ты не мешай мне «дуру гнать». И я закрыл глаза, поняв, что здесь, на некогда крупнейшем в мире экскаваторном заводе, борцы за справедливость не в чести. Хотя я только и хотел, что нормально, как умею, работать. Хорошо еще, что время «ссылки» моей подходило к концу. Заканчивался год, который нужно было отработать на нережимном предприятии, чтобы получить рекомендацию для загранзаплыва. И, как потом вышло, напрасно старался. Только лишний год ухлопал. Впрочем, ничто напрасно не проходит. Как там у Пушкина: и опыт, сын ошибок трудных…
     А боцманов мы видывали разных. Один «американский летчик» с танкера «Островного», пожалуй, трех местных «крокодилов» стоил…
     Спешу разделаться с программными дисками, которые – кровь из носа – надо сдать и закрыть до конца этого месяца. И еще жалею, что выписал маленький аванс. Надо было еще «стольник» заказать – чтобы послать домой. Теперь придется ждать до получки. Но так, может, и лучше: буду знать, из чего посылать.
    Коля Леваков и еще несколько парней сейчас на перегрузе – «денежку берут». А мне надо брать программами.

     22.09  Сб.  Тс. 19.45          День аванса плюс суббота.
    И все-таки мало денег я выписал.
    Утром тихонько ушли из бухты Тихой. Около полудня бросили яшку в виду кекуров «Пять пальцев», половили камбалешку (клев, сказывают, хорош был, да глубина велика – клюет крупная, а покуда вытянешь, вся изотрется, измельчает).  Теперь вот опять выше поднялись – к Находке. Здесь промышляет «Амга», если это можно назвать промыслом. Она морозит парной сырец, «промышленный» нами у других добытчиков, который доставляют к ней наши мотоботы. Что за кухня такая? Кому это надо? Заводчане изругались вдрызг: только портят рыбу. Ивась – он штука нежная, и от лишней перекантовки половина его рискует угодить в утильку – на муку. Не обидно ли? Или это делается, чтобы обеспечить завод сырьем впрок? Или дать возможность заработать товарищам – с «Амги»? У промысловых судов, помимо задания на вылов рыбы, есть план и на ее заморозку, которая, говорят, недурно оплачивается. Им, конечно, прямая выгода. А вот нам…
    Сегодня на борт должны прибыть (или уже прибыли) большие начальники из Дальрыбы. По этому случаю капитан предупредил «личный состав» о возможном объявлении учебных тревог. Но у нас страху нет, мы теперь в этих тревогах – как дрессированные мартышки: любую объявляй. Хоть белым днем, хоть во мраке ночи.
    Кстати, днем, когда стояли возле кекуров, наблюдали красу и гордость флота российского – авианесущие крейсеры «Минск» и «Новороссийск» - оба сразу. И публика, толпясь по бортам, все шутила по этому поводу. Туда, дескать, тоже рыбные начальники наехали и дают дрозда застоявшимся воякам. Вообще-то их насиженные места – у стенок Дальзавода, а вот в море встретить их – наверное, к большой удаче.
     От работы сегодня неимоверно устал (ноги) и почему-то захотел спать. Когда закончил, вымылся в душе и, залившись чаем, завалился в ящик. Однако заснуть толком не смог. Так, покемарил часа полтора, однако, поднявшись, почувствовал себя вполне отдохнувшим и полным ожидания чего-то доброго, каких-то важных событий. Подобные предчувствия уже случались и не однажды, да вот событий пока не богато. Может, все-таки дождусь чего?..
       Боюсь признаться себе, но ожидаю я обыкновенного чуда - в виде ядреной бабы. Надеюсь про себя, что однажды явится она, вся из себя такая, и скажет: «На, возьми меня, милай!» А сам для того пальцем не шевельнул – вон ведь их сколько.
     И в том боюсь признаться, что бездействие мое не от высокой нравственности происходит, а от неуверенности в себе. В себе – как мужике.
     Что до нравственности, то тут я себе давно оправдание нашел. Ведь за последние полгода… да, уже полгода минуло, как я из дома отбыл, - так за время сие у меня случилось только четыре ночи с женщиной, с женой, которая отважилась прилететь во Владивосток незадолго до нашего отхода. За полгода четыре «случки». Впрочем, нет, пять: в последнюю ночь меня на два раза хватило. Причем с ней-то у меня никогда не было проблем. Не было и на сей раз, хотя я почувствовал вдруг, что она почти не волнует меня как женщина. И это после такого «поста»! И лучше бы она вовсе тогда не приезжала. Если бы не работа, которой, слава богу, невпроворот, я бы уже давно с катушек свихнулся. И ведь свихнусь, если у меня не будет женщины. Не переключаться же на «ручное управление». Хотя и в нем для меня не выход.
       Черт побери, а как же зэки годами без этого обходятся?! И ведь не сходят поголовно с ума. Вот загадка…
                ..............