Старая соль 3

                ..............
       31.10    Ср.  Тс 07.30   Куда-то опять бежим. Продукцию не выпускали, сырца не имеем, и вообще все вышло так, как я и предполагал.
     Облачность 5-6 баллов, ветер – до 9 – северный, волна – 4 балла. Сегодня пересмена и, очевидно, пройдет она безболезненно, поскольку четвертые сутки завод не работает.
     А заметку вчера я так и не дописал. Закатилась к нам Колина подруга: разговоры, то да се; потом до половины двенадцатого смотрел какое-то кино, которого даже названия не знаю. Вернувшись домой, обнаружил в каюте маленький такой погром: заедки на столе, в стаканах недопитое вино – видимо, Николка начал праздновать день своего рождения. Это подтвердилось, когда он приполз неможаху ночью, погремел тут банками и опять исчез – до утра. Похоже, ночевал у подружки.
    Вчера он отдал стармеху Степанову мой будильник, и я нынче едва не проспал. Пришлось утреннюю разминку сократить, а будильник у Степанова надо забрать обратно – он мне нужнее. Вот пока и все.
     Тс. 19.53 Поужинали оладьями со сметаной, мимоходом заглянул в магазин за чайными товарами, а теперь… Черт знает, что теперь.
     Перед ужином стриг Серегу и Толю Степаненко, т.е. каюту 157. Как бы мне это удовольствие не взвалить на себя на всю «оставшуюся жизнь». Отказать-то я не могу, а ну как потянется ко мне вся корма – это ж никакой личной жизни.
    Коля намедни помирился со своею подругой и ночевал у нее, и вновь у них этакие игривые отношения. А ведь ее (Люду, это уже не Ленка Прокаева) едва не списали на берег по инициативе Федорыча (терапевта, завлазаретом). Ох уж этот Федорыч, дока док, продувная бестия и большой охотник до женского персоналу. Активный во всех отношениях мужчина, то и дело нас заказами нагружает. С Колей Леваковым они с недавних пор кореши (думаю, к этому Людка сопричастна). Николка пообещал доктору соорудить (с моим участием) агрегат для перегонки йода на спирт. У него, говорит, этого йода – цистерна. Вот погуляют хлопцы!
    А рыбы-то у нас так и нет. Часа два назад повторилось то же, что и вчера: один РС окружила армада мотоботов и перерабатывающих судов, а он выловил с гулькин нос, и опять мы помчались куда-то, выкатив зенки…
    Коля пришел с ужина и сообщил, что сегодня убили Индиру Ганди. Вот это новость, черт побери! Такая сильная женщина была, такая умница! Впрочем, меня это известие насколько огорчило, настолько и не удивило. Когда я прежде видел ее  по телевидению или в газетах, я всегда чувствовал, что какой-то рок над нею висит. Не знаю, почему, но чувствовал.
    А все-таки странно здесь ощущается время. Оно будто замедлилось, порой вроде и вовсе останавливается. Иногда я кажусь себе астронавтом, полетевшим с невероятной скоростью неведомо куда и знаю, что, вернувшись, обнаружу там, на берегу, такие перемены, о которых теперь и догадываться не могу. А сам за это время останусь неизменным. Наверное, это оттого, что масса событий, происходящих на земле, проходит мимо нас, не касаясь. Мы тут будто изолированы. Как сайра бланшированная, закатанная в банке.
    Только что капитан самолично отдал команду готовить к спуску мотоботы. Он никак еще на что-то надеется. Ведь до конца суток, а с ними и месяца остается 3 часа 40 минут. За это время можно лишь разделочные столы запачкать. Впрочем, когда-то надо работать. Работать надо всегда, когда есть возможность. У нас уже было четыре незапланированных, вынужденных выходных. Правда, не у меня, не у всей нашей бригады.
    Сегодня утром стармех Степанов из души в душу Юру Михалева костил за то, что тот вчера после шести часов работы в котле ушел (согласно КЗоТу, между прочим, имел на то полное право) крутить кино. А Боря Толстопятов потел там до двух ночи.
    - Вы не моряк, Михалев, - жал на самое чувствительное Степанов. – Вы – киномеханик, и лучше бы вам с вашими взглядами сидеть на берегу. Мы на воде работаем, в экстремальных условиях, и береговые нормы и законы здесь неуместны. Здесь надо работать. - При этом механик вроде апеллировал ко мне, ища поддержки, и даже козырнул: - У токаря тоже нормированный рабочий день, а его и ночью поднимают, и он встает и делает.
    - Я правильно говорю, Борис Василич? – полувопросил он в заключение.
    Я скромно промолчал, хоть и хотелось сказать, что по нашей же вине и головотяпству и образуются большинство экстремальных ситуаций, а потом мы дергаем людей да еще и стыдим, совестим их.
    Промолчал я. Лучше все-таки молчать, потому что неведомо, как меня поймут. И те, и другие. Да и выступать я не умею, чего уж там. Вот написать…
    Коля Акимов сегодня предложил написать куда-нибудь (я посоветовал в Крайсовпроф) «анонимку» с жалобой на местный произвол с оплатой работ по нарядам. Говорят, теперь все внеурочные работы будут вознаграждаться прибавкой одной десятой к КТУ. Меня это не очень волнует, но если они таки надумают писать, я непременно поддержу и подпись поставлю.
    А Индиры Ганди не стало!!!

      01.11   Чт. Тс. 07.30    Небо почти сплошь в облаках, ветер сильный, но теплый, и бегал я сегодня с удовольствием и много – целых тридцать «ходок».
     Сегодня впервые за… не помню уж сколько времени, видел во сне Татьяну в довольно странной, почему-то рассердившей меня ситуации.
     А у Коли сегодня день рождения – я было совсем забыл. Коля спит уже 12 часов и вставать не хочет.
     - Может, не идти сегодня на работу? – выговорил он, когда я, уже в который раз, принялся будить его. Тут-то я и вспомнил про день его рождения. А мы даже на подарок ему не собрали. «Надо будет исправить положение, надо серьезно поработать в этом вопросе», - почему-то вспомнился вдруг Белобородов с его излюбленным тезисом. 
    А меня не оставляет какое-то постоянное беспокойство. Хотя почему «какое-то»? Все ведь ясно: шерше ля фам. Или что там за перестройки идут в организме? Чепуха какая-то. Че-пу-ха! – как говаривал Николай Алексеевич Антонов, наш преподаватель физики и сопротивления материалов. Че-пу-ха!
     Тс. 17.45   Через пятнадцать минут идем воевать за судовую шахматную корону – все хоть какое-то разнообразие в жизни. Причем я ощущаю постоянный цейтнот, мне катастрофически не хватает времени. Разве только наплевать на все кинофильмы, что тут показывают?
     Сегодня проходит очередная акция по сбору денег на подарки. И вновь сразу для двоих. Коллективно решили праздновать именины Коли Левакова и Вити Булина в один день (хоть и задним числом) 7 ноября. Боюсь только, чтобы не вышло как в прошлый раз. Хотя мне-то о чем горевать?
    Вчера вечером к нам с «Сергея Лазо» доставили больную женщину и, видимо, очень долго здесь оперировали. Утром объявили по судну, что нужна для переливания кровь – как раз моя, 3-я положительная. Я пошел было, да опоздал.
    Ночью и днем сегодня малость поработал завод, девки запачкали ручки. А теперь мы вновь куда-то несемся, задрав хвост.
    Настроение нынче почему-то сволочное и самочувствие хреновое: ощущение острого голода, как после инсулина, и противная дрожь в руках – надо съесть что-то. Хоть компота из яблок с черешнями – Коля соизволил оставить в банке. А потом… Там объявили, что покажут «Возьму твою боль». Сомневаюсь, что фильм этот мою боль возьмет – не пойду. Скорее всего спать лягу. После разминки. А завтра непременно продолжу повесть. Или рассказ? Хотя почему завтра? Почему не сегодня? Может, и дрожь в руках пройдет.



     Тс. 23.15  Разошелся я было не на шутку, но меня вовремя остудили явившиеся ко мне турнирные бойцы. Бойцы-то правда, слабоваты. За полчаса я разделал под орех Олега Николаевича (Щербину) и любимого шефа. Они, весьма довольные, ушли, а я еще поднимусь на полчасика размяться и – в ящик.

    02.11   Пт. Тс. 07.34      На переходе в неведомое. Слышал где-то, что под Корею идем, но мне отсюда не видать. Там, за бортом малооблачно, ветрено и свежо: всего-то плюс два объявили, и водичка десять градусов.
     Спал сегодня отвратительно. Никак не отпускало меня это «Второе пришествие» - все хотелось вернуться, продолжить, дописать до конца. Только мысль о том, что утром к станку становиться, и сдерживала. Заснул, наверное, после двух, поднялся поздно, но преисполненный некой отчаянной решимостью. Скорее даже уверенностью: я вполне способен сделать что-то серьезное. Надо всего лишь заставить себя сесть за машинку. (Что-то Ванька ее не несет. Или за пьянкой некогда? А пойти к нему, поторопить… ведь он ничем мне не обязан). Из-за переборки опять, как почти каждое утро, «марш веселых соседей» слышится: «Я московский озорной гуляка…».
    Тс. 19.20  Пришли в «Корею»,  и сразу стало тепло и  тихо. По слухам, где-то здесь, в экономической зоне КНДР нас с нетерпением ожидают 120 тонн свежайшего – еще хвосты дергаются – сырца. Но не отсюда ли мы драпанули несколько дней назад и добежали аж до Находки и потом до Владика, а теперь пришлепали обратно. Непонятные моему разумению эволюции. Да не получилось бы так, как было вчера.
     Один РС ждал, ждал, когда кто-нибудь у него рыбу из кошелька заберет и дождался. Мы шустро так подскочили и выгребли из его кошелки подчистую аж полторы тонны ивася. Остальной-то, говорят, сквозь дырки в кошельке гулять ушел.
     Сегодня в обед я наблюдал необычайной силы картину, достойную кисти Репина и Айвазовского – обоих сразу. Я назвал ее про себя «лежбище морских котов». Захожу, отобедав, с визитом в 167-ю и вижу: в засаленных черных робах, ватниках и сапогах прямо на палубе храпят четыре туши, принадлежащие морякам из рембригады. И так меня эта картина развеселила, что я потом больше часа смехом давился. Как представлю себе, так и заржу – Акимов все пугался: что это с тобой, Василич?
    Нынче очень остро вспомнились мои ребятки, Татьяна вспомнилась – невмоготу стало. Сейчас-то ничего, улеглось. Опять было до черта работы и завтра будет, и неведомо когда наступит передышка. И это после капитального ремонта, через два месяца после выхода в рейс.
    Перед ужином выиграл еще одну турнирную партию – у довольно сильного паренька, радиста. Через 20 минут должны вновь собраться в красном уголке, чтобы продолжить турнир. Правда кое-кто из бойцов, получив в начале по одной-две «баранке», к шахматам резко охладел и больше на игрища не являются. Но не думаю, что оставшиеся станут от этого выглядеть бледнее.
    День ото дня крепнут Колины связи с Людой. Я с содроганием представляю то время, когда она, совсем освоившись, так и приживется в нашей каюте. Они же меня до смерти обкурят. Люда смолит одну сигарету за другой. Кашляет утробно и смолит.
    В «доме» нынче холодно, «дуйка» что-то не фурычит – Гавозе надо бы сообщить. Однако пора и на ристалище. Отыграюсь, а там… Куда-то испарилась моя утренняя решимость. Может, шахматы ее вернут…
    Тс. 22.55   А может все-таки «мое» число – двойка? Может, что-то и получится после сегодняшнего начала?
    Только что от меня ушли гости, вернее – гостьи. Те самые – Люся и Валя. Та самая Люся, которую я записал в героини будущего «Плавзавода» и с которой не знал, что делать. А она вот – пиши с натуры, ничего не придумывая. Правда, пока я о ней ничего не знаю, но надеюсь узнать – если она сама того захочет. Пока могу сказать лишь, что красива она необыкновенно. Нет, это не записная красавица с обложки журнала, но любой из них я предпочел бы ее. Она – средоточие или олицетворение женственности. Тогда, в Диомиде, она показалась мне недоступной, недосягаемой, а сегодня… О чем мы только не говорили. Причем так запросто, будто мы много лет на одной кухне провели. Мы пили чай и говорили. И во мне поселилась надежда на продолжение. Мне кажется, это та женщина, о которой я смолоду мечтал.
     Однако переволновался я здорово. Даже теперь, когда они ушли, меня слегка знобит. Но это приятный озноб и возбуждение не тревожное, возбуждение предчувствия. Очень надеюсь, что завтра они (лучше бы она) придут снова.
     А они, между прочим, как это ни странно, не курят.

     03.11  Сб.  Тс. 07.34    В экономической зоне КНДР.
    Какого лешего мы торчим здесь со вчерашнего вечера?! Где обещанные сто «косяков», как говорит Коля, рыбы? Или мы сюда с разведывательными целями приползли? Как бы нас тут не прихватили за неприглядные делишки? Как того пресловутого американца по фамилии «Пуэбло». Корейцы – они суровые ребята.
    Толпа ропщет, главным образом по адресу капитана. Одна только и отрада – погода здесь отменная: ветра почти нет и облачность незначительная, воздух плюс одиннадцать, вода – четырнадцать градусов. Только бы работать. Хотя мне-то чего горевать насчет работы? С кем бы ею поделиться?
    А спал сегодня опять скверно. Почему бы это?..
     Тс. 18.05  Ну вот и испортил я себе весь день такое поющее настроение. Продул две партии подряд – пареньку из разделки, мойщику палуб Мухину. Здорово играет, стервец. Или это я играл хреново, занятый сторонними мыслями, все торопился куда-то. К победе, что ли? Ведь хотел дивидендов на шахматах подзаработать. Заработал… два «бублика». А теперь, довольный, жду гостей. Придут ли? И стоит ли обнадеживать себя на том лишь основании, что она глазами стрельнула? Да стрельнула ли? Может, показалось только? Но чем время занять до их прихода? Может, «взять шашку в руки»?..



     Тс. 23.20  Так никто ко мне и не пришел, и я даже рад этому. По-моему, у меня получилась неплохая концовка рассказа. Только следовало бы его писать от третьего лица, а то уж очень он смахивает на дневниковые записи. Ну да если когда доберусь, возьмусь переписывать, тогда и переделаю. Впрочем, видно будет.
    А спать-то совсем не хочется, хоть и время уже зашкаливает. Взбудоражен я своим писанием, будто чифиря нахлебался. Наверное, так действует чифирь.
    Думаю вот, а что же такое я Люсе скажу, если она все-таки придет ко мне. Не сегодня, так завтра. А скажу я ей, без всяких китайских церемоний, следующее.
    Я предполагаю, Люся – вы в случае чего не судите строго, поскольку это только предположение, - так вот, я предполагаю, что, отправляясь сюда, на плавзавод, помимо материальных интересов, вы преследовали, как минимум, еще одну цель. Вы питаете надежду на встречу с человеком, с мужчиной, который станет вам новым мужем. Вы молодая, и это, при ваших-то данных, вполне естественно. Даже при том, что у вас двое детей, которым, конечно же, нужен отец.
    Теперь – я. Я здесь с несколько иной целью, и о том, чтобы новую жену искать, говорить не приходится. Я со своей женой не разводился и, наверное, не буду, потому что слишком много мы с нею вместе пережили и слишком хорошие у нас с ней отношения. Плюс трое детей, от которых я никогда не откажусь. Нет, о любви к жене я не говорю, хотя, уверен, что она-то меня любит до самоотвержения. Вы в прошлый раз фильм вспомнили – «Слово для защиты». Так вот, у жены моей ко мне точно такие чувства, что и у героини фильма. Поэтому разводиться с ней было бы неоправданной жестокостью, тогда как она огромной благодарности достойна. За то хотя бы, что столько лет терпит меня. Правда, в мой актив можно записать, что я все это время старался быть неплохим отцом. Но…
    Сейчас, когда от дома и детей нас отделяют десять тысяч миль и впереди, почитай, два года такого отстояния, не следует ли нам как-то облегчить, скрасить его? То есть, возможно, это и несколько цинично звучит, но я предлагаю вам разделить эти два года вместе со мной. Предлагаю стать женою до Скрыплева. Если, конечно, вы не определили для себя более подходящий объект. Или организм, как тут говорят.
     Жена моя достаточно умна и вполне понимает, что такое для здорового мужика два года без женщины. Поэтому вам нет нужды упрекать себя в совращении доброго самаритянина.
    Иное дело я. Ведь в случае вашего согласия я непременно буду испытывать угрызения за то, что обманываю ваши надежды и, некоторым образом, ваших детей. Но вы чертовски нравитесь мне, и я давно искал повод с вами познакомиться, сблизиться даже. И вы сами дали этот повод…
    Написал вот и думаю, ну не наглец ли ты? Да какая приличная женщина на такое согласится? А неприличная-то нам не нужна. Хамло ты, братец. Ложись-ка спать.
    Вспомнил вдруг, как утром, когда бегал, на левом борту, под шлюпками все металась и кричала жалобно какая-то птица. Что это? Знамение какое, что ли?
    Вновь, в который уже раз, накатил нервный озноб, возбуждение от предчувствия перемен. Все предчувствую да предчувствую, а перемен чтой-то не случается. Может, на сей раз?..
    Не выйти ли еще подышать? Пароход на ходу, курсом, похоже, на Владивосток. Ветер теплый, хоть и довольно сильный. Надеюсь все-таки, что это ветер перемен.

     04.11  Вск.  Тс. 07.30   
    Кофе без сахара и булочка с изюминкой – традиционный воскресный завтрак. Единственное достоинство сегодняшнего жидкого кофе – его температура, близкая к точке кипения, отчего невозможно было держать в руках металлические кружки. А других тут нет. Даже в лавке.
    А на дворе чудесная погода, и мы болтаемся средь этой благодати, умиротворенные в собственном безделии. Кого бы спросить, чем мы занимаемся в продолжение последних полутора недель? Почему зачастую околачиваемся там, где не видно «ни зги», ни единого промыслового судна, и во что нам обойдется каждая баночка консервов из тех 15 тонн сырца, за которым мы бегали несколько суток? И сколько топлива вылетело в трубу во время наших «прогулок». Вопросы, вопросы, на которые никто не ответит и от которых раздирает зуд раздражения.
     Тс. 19.30  А ужин сегодня скверный, хоть и воскресенье нынче. Харчо настолько густое, что ложка стоит, и подозрительно черный омлет на второе. И все это после двух часов толкания по тревогам.
    Давно тревог не играли, соскучились. И вот отвели душу. А в мыслях все то же: полнейший раздрай.
    Дочитал Конецкого, и надо бы его в библиотеку снести да взять что-то взамен, но Люся просила, чтобы эта книга к ней попала. Не хочется обманывать, хоть и делать сейчас нечего и писать неохота: выпустил пар.
    А день сегодня был просто чудесный, по-летнему теплый и светлый. И море казалось теплым, и оттого на душе было радостно и светло. А сейчас вот снова суматошно. Столько дел у меня, столько работы, что я в постоянной растерянности: за что же браться? Когда не знаешь, за что браться, не берись ни за что – следует так поступать, пожалуй. Только вот бредни-то куда девать, как от них избавиться?

     05.11   Пн.  Тс. 07.25     Между небом и землей и берегов не видно.
    Погода – благодать, и днем, наверное, опять лето будет – так и подмывает за борт сигануть да отмерить саженками пару миль. На борту около трех тонн сырца – есть чем попачкать руки девкам. Только что дали ход, но куда пошли, неведомо. Говорят, сегодня ясно станет, куда направим мы стопы. А что же до сего дня? Выходит, мы просто и не знали, куда нам плыть и чем заниматься? Потому и занимались черт знает чем. И капитан, вроде, тут ни при чем. Ах какой несчастный, всеми позабытый пароход «Андрей Захаров»!
    Коля сегодня дома не ночевал и только в половине седьмого прибыл от «невесты». Прибыл и завалился спать, а сейчас вот опять поднялся. А я? Я не найду себе покоя, покуда не выясню… Постараюсь сделать это сегодня, иначе хреновина будет, а не жизнь. И никакой работы. Очумелов я какой-то…
    Тс. 17.35  Почти полчаса торчал намыленный в душе в ожидании воды. У трюмачей где-то в системе вырвало кран, вот я и утирал разъеденные мылом глаза полотенцем. Дождался-таки воды, обмылся кое-как и теперь вот попью чаю да надо что-то со стенгазетой делать.
    Принес сегодня Питкин эту газету в токарное – я и обомлел. Третьеклассники краше газеты делают. По крайней мере аккуратнее. Но я просто млею от той серьезности, с которой Питкин отнесся к партийному поручению, в котором он вообще-то ни ухом, ни рылом. Нам сказали – мы пошли. Другой бы (и я, разумеется) отказался: не умею, мол. А он… поручили стенгазету – значит, делай сам, никому не передоверяя. Вот он и размахнулся, не ограничивая себя никакими правилами и традициями в оформлении газет – он просто о них не ведает.
    Сверху листа этаким клеточно-школьным шрифтом: «Слава великому октябрю!», - а ниже, на добрых три четверти ватмана размазан какой-то непонятный орден красного цвета. И все. По бокам оставлены две засаленные вертикальные полоски – видимо, для заметок, в т.ч. и моей. Однако на этот «праздничный» лист можно разве лишь анекдоты записать, но никак не рассуждения об этике и хамстве.
     Кстати, сегодня я в судовом комитете заседал. Долго заседали, с перерывом на обед – и все по вопросам увольнения отчаянных обработчиков – двух девиц двадцати лет и одного бугая-рыбовара. Последний в знак протеста против отказа в удовлетворении его просьбы о списании решил просто не ходить на работу. Его списали – по 33-й статье. Как я тому ни противился, большинство порешило: по 33-й! И баста. А девчонок оставили, вняв их слезам. Хотя подозреваю, ненадолго. Настырные хлопцы-мастера дожмут, не оставят их в покое, будут цепляться к каждому малейшему огреху. Жаль девчонок. Особенно ту, на которую больше всего мастер Егоров (красавец-мужчина) давил.
    Оказывается, ей вовсе не двадцать лет и у нее есть ребенок, из-за которого она сама тоже просилась на берег. Ее не отпускали – нечем, дескать, на берег отправлять. А потом сами вздумали списать как негодную обработчицу. Чтобы тоже – с «надлежащей» статьей – какая у них, сволочей, страсть к этим статьям! Львова (это ее фамилия) в сердцах бросила: «Спать с вами не стала – вот вы меня и гоните!». (Красивая, между прочим, женщина) А Егоров ее едва не в антисоветизме обвинил. Дескать, кричала, что тут у нас нет советской власти. А есть ли она тут?
    Я невольно сравнивал Львову с собой и нашел, что у нас немало схожих черт: та же строптивая непокорность перед начальством, твердость и резкость, порой до грубости, за которыми скрываются легкоранимость и застенчивость. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь. Они все мастерицы лить слезы. Хотя она-то как раз и не лила слез. А вот другая… Ту оставили безоговорочно – зачем только на обсуждение выносили. А мне она не понравилась. 
    А еще сегодня была коротенькая, мимолетная встреча у входа в харчевню. Люся пообещала встретиться вновь, где-то через два часа. И я жду, как олух, этого времени. А в ней было (может, мне только показалось?) что-то вроде легкого раздражения. На меня. Но за что? Или я навязчив был? Да вроде нет. Однако вот смеху будет, если все мои надежды рухнут. Хоть за борт.

     06.11  Вт.  Тс.07.30    На подходе к бухте Тихой.
    Ветер зюйд – 3 балла, море – 3, воздух +6, вода +10 градусов.
    С левого борта ошвартован транспорт «Ясноморск» - перегружаем то, что на «Баргузин» не вместилось. И, видимо, все праздники будем заниматься перегрузом.
     Впрочем, как говорит сосед слева Игорь Мурашко, 3-й механик завода, нам страху нет. Да и какой страх после такого вечера, что был вчера? Вчера я принимал гостей. Сперва мы с Люсей сходили в библиотеку, произвели обмен книг, а потом долго сидели у меня в каюте, причем Коля с подругой деликатно удалились, оставив нас сам-два. Конечно, при таких обстоятельствах никакого серьезного разговора и быть не могло: не затевать же его при свидетеле, пусть и таком премилом, как Валя Песнина. Хотя… В третий раз они были у меня и всякий раз являются вдвоем. Может, потому и вдвоем, что дают понять: никаких «серьезных» разговоров они не хотят, они их таким манером просто отсекают. Им здесь, я вижу, интересно, я для них – «клуб интересных встреч», но не более того. А мне-то, мне, пардон, баба нужна. Я три месяца без женщины, а по сути уже полгода. Кто тот мудрец, что заявил о пользе воздержания после тридцати или скольких там лет? Да бывал ли он в море хотя бы месяца два кряду? Вряд ли. Его бы на какой-нибудь СРТМ, где женщины не водятся, на полную путину, на полгода – глядишь, по-иному заголосил бы.
     Конечно, абы какая мне не нужна. Мне Люся нужна – это я теперь на сто процентов знаю. И с нею, мне все-таки кажется, мы найдем точки соприкосновений. Впрочем, как знать, что там в ее большом уме (а ума она и впрямь недюжинного, не по-женски умна) творится? Обещали нынче вечером снова прийти, а пока … вперед и с песней!
     Тс. 12.20   Сыграли с Колей послеобеденную партию и обнаружили вдруг, что наш красивый пароход уже уцепился за грунт в бухте Тихой.  Нам пришлось выбраться на шкафут, чтобы заодно протереть залепленный солью иллюминатор – из каюты сквозь него ни черта не видно было. У меня, как всегда, очень много работы. Но не работа тяготит меня, а тяготит меня отчего-то ожидание предстоящей встречи. К тому же хочется спать. Минувшая ночь была шальной до одури. Сперва Мурашко с Наташкой вопили за переборкой в бесконечном экстазе – будто прямо в ухо. Потом Серега Котов, опять загулявший, явился за «коньяком для мужчин». Отдал ему одеколон, чтобы других избавить от его посягательств. Потом справа магнитофон запустили: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…» - видать, Вилю Токарева шибко залюбили, изменив «одесситам». Однако пора работать.
     Тс.16.10  Работу закончил, сделал капитальную приборку и даже успел накропать маленькое письмишко. Ремонтный на берег отправляется – письмо мое зашлет. А вот о почте для нас пока никаких слухов. Зато ходят слухи о предстоящем назавтра поступлении сырца – будем будто бы работать на минтае. А еще говорят, что капитан пригрозил, что в случае отсутствия рыбы за завтрашний (праздничный) день никакого отгула не начислит. А имеет ли он на это право?
    Одну из девиц, что обсуждали намедни на комитете, все-таки списывают с судна «в распоряжение ОК». Коля Акимов даже съязвил в мой адрес: дескать, администрация плюет на все решения вашего комитета. Пошел я к Вершинину, чтобы выяснить, что почем. Он говорит, что все правильно, что списывают барышню по решению товарищеского суда – за нарушение противопожарной безопасности. Тут, мол, никакой комитет администрации не указка.
    Хотел сейчас помыться, да девки все душевые оккупировали. Вот и сиди тут, жди у моря погоды.
    Тс. 20.35  Все жду. Надоело до чертиков это ожидание, уже сомневаться стал: получится ли у меня что-либо с этой бывшей женой бывшего пограничника. «Опасное дело» - сказал Николка, узнав от меня, кто был ее муж. Вот и я думаю, к тому ли берегу пытаюсь ошвартоваться? Но одурел я совсем от своей… любви или тоски – черт ее ведает. Может, махнуть на это дело да и не терзаться? Авось, перетерпим, перебьемся. Тоже мне, Донжуан плешивый.
    Сходил в кассу, получил аванс. Как все получил – 50 рублей, хотя заказывал 30 – на взносы да на мелкие покупки. Хотя никуда они, «лишние-то», не денутся. Только опять беспокоит безвестность с отправкой переводов. Будет ли у нас, наконец, свой почтальон? А завтра, говорят, и впрямь у нас будет 120 тонн мороженого минтая. Только и от этого никакой радости нет.
    Ну и дневник у меня! Сплошное нытье. К черту!

    07 ноября.  Ср. Тс. 07.30
    С праздником вас, любезный Борис Васильевич!
    Какая, вроде бы, чепуха: иду себе из харчевни, настроение смурное, а навстречу дядя СЭМ. Руку подал, с праздником поздравил – настрой пунктов на пять выше поднялся. К работе готовы, хотя желания работать, понятное дело, ни малейшего. Николка нынче явился только под утро, часам к шести, после ночного бдения в сварочной. Готовились ребята к празднованию именин, да, видимо, впустую: «машина» не сработала – мощности не хватило. Как они теперь? Неужто всухомятку праздник пройдет? А может, оно и к лучшему?
    Представляю, что и как сегодня на берегу будет, дома. Впрочем, пожалуй, и эти измышления ни к чему: одно расстройство.
    400 тонн продукции и всю муку уже выгрузили на «Ясноморск», а под правый борт через полчаса должен стать БМРТ (названия я не слышал), видимо, тот самый, что должен снабдить нас минтаем. Парни вчера шутили: стоит ли нашему корвету где-то по Курилам шарахаться, топливо жечь, коли можно, стоя здесь вот, на рейде Владивостока, перехватывать с каждого идущего в порт рефрижератора малую толику – с них не убудет – и бесперебойная работа обеспечена. И все планы будут перевыполнены. Только кто же те несметные армады сейнеров, больших и малых траулеров, которые там, под Курилами абы где корпят, обрабатывать и обеспечивать станет?
    А я, кажется, успокоился, как-то враз, и сегодня спал вполне безмятежно. Наверное, нужно вообще поизбавиться от похотливых мыслишек – они себе дороже. Тогда и работа пойдет. Та самая, большая работа. Только с ее помощью в наших условиях и можно одолевать похоть. Ну а теперь… «на корежку, на корежку рано утром выходит народ…». Невзирая на октябрьские праздники…
    Тс. 12.00    После праздничного (по факту, но не по содержанию) обеда. Содержание же таково, что завод меня просто завалил работой. А дед еще на перегруз нашу артель пытался настроить – охотников нынче не нашлось. Ремонтный таки сошмыгнул на берег, на шаровике. И еще ради праздничка, что ли, нам выдали расчетные книжки. У меня, как говорят, на круг 411 рублей вышло за прошлый месяц. Я вполне доволен, хотя у некоторых парней и побольше – за перегрузы. А вот обещанной дедом премии чтой-то не видать – забыл, наверное, старый. Но я напоминать не стану: так-то спокойнее, независимым себя чувствую. Почты по-прежнему нет – это беспокоит.
    Читаю сейчас «Записки из мертвого дома» Ф.М. Достоевского. Интересно необычайно, но при этом настолько тягостно, что воздуха при чтении не хватает, задыхаюсь вместе с Горянчиковым в затхлой казарме острога. Беспросветная тоска и безысходность. Нам ли горевать о нашем житье-бытье? Радоваться надо, каждому дню радоваться. Жить, не распыляясь, и все будет тип-топ.
    Закончить бы пораньше работу, ради праздничка. Закончить да почитать, на вешалах вытянувшись – вот и праздник удался бы.
    Вспомнил, как вчера стармех Степанов, неплохой в общем-то мужик, опять матерился по нашему адресу, которые бегают по утрам и вечерам. Лень, говорит, было с койки подняться, чтобы посмотреть на этого мудака. Я скромно промолчал, постеснялся признаться, что один из этих мудаков – я. Понятно, что мой топот больше тревожит его чуткий сон, нежели грохот дизелей под палубой, но не менять же бег на бормотуху. Вон Олег Батькович нахлебался кулаги да еще чего-то добавил и тараканит туда-сюда с мордой набекрень и глаза враздрай. Серега Котов тоже вразнос пошел – опять неделю не просыхает. Жалко его.
     Тс. 16.15   Праздник набирает обороты. Четко и бесперебойно работает «снабжение». Челноками снуют шаровики между пароходом и берегом. Наши матросы даже сами изловчились смотаться на берег (через БМРТ «Амурск», что стоит у нас по правому борту) и доставить водку просто-таки в промышленных объемах. Плотник носил чемоданы и ящики куда-то вниз, на корму. Где-то весь день прячется бригадир наш Акимов. Наверное, тоже весь в заботах о «снабжении». Дед несколько раз спрашивал его. Уже нередки на палубах нетрезвые физиономии. Очень активно контактируют со «снабженцами» дамы – видать, тоже хочут надраться. Да, сегодня на пароходе заштормит. А на полночь намечается начало работы для завода – рыба-то под бортом. Правда, на «Амурске» добрая половина команды тоже увлечена «снабжением». Праздник!..
     А погода сегодня по-настоящему праздничная, лучезарная даже. И мертвый штиль. Эх, прогуляться бы сейчас по Ленинской! У меня даже мыслишка мелькнула: не изловчиться ли и мне да смотаться до вечера, а то и до утра к Свистуновым. Однако я сурово отверг эту авантюру: от такого путешествия   одно лишь расстройство получишь. А то и неприятности. Отпразднуем  здесь как-нибудь. Компоту и конфет закуплено навалом, а что еще нам нужно для маленького счастья? Яйца почесать, как говаривал Палыч, мой учитель по столярному ремеслу?
    Тс. 18.20  Изумительный сиреневый вечер на рейде наводит… А ни черта он не наводит. Красота и все! Сиреневый туман над нами проплывает… Только что был-таки, состоялся тот самый серьезный разговор, который не давал мне покоя много дней. Серьезный разговор с серьезной женщиной. С умной женщиной, пожалуй, гораздо умнее меня женщиной. Разговор нежданный – я уже было отказался от него, - но тем более значимый. Особенно теперь. И я, как полный идиот, всем доволен, и настроение у меня расчудесное. Только как бы сократить время до следующей встречи.
    Она постучала неожиданно, когда я только забрался с книгой на койку. Я так и обалдел от радости. «Можно мне у вас платье погладить? – спросила Люся, стоя в дверях с утюгом и платьем в руках. – А то в гладильне все столы заняты, ко всем очереди». Как я тут засуетился! Не знал, что предложить, куда посадить, чем помочь. Она от всего отказалась, только попросила стол освободить и сразу принялась гладить свое красивое бежевое платье. Гладила ловко, но тщательно, а я с дивана любовался ею, такой статной, складной и ловкой, и неожиданно для самого себя завел тот разговор. Все как тогда записывал, слово в слово. Она больше слушала, иногда односложно отвечала что-то, а потом сказала, что разговор этот мы обязательно продолжим. Возможно, сегодня вечером.