Старая соль 7

                .........

07.01  Пн. Тс. 07.26   Рождество Христово. И – Сергеево. «Юбилейное».
Вчера Люся спросила меня, верю ли я во что-нибудь этакое, сверхъестественное. А я и не знаю толком, верю или нет. Знаю лишь, что и со мной происходили вещи невероятные, которым объяснения я по сей день не нахожу. Например, невероятно уже то, что я живу по сей день. Ведь уже было несколько случаев… Хотя я уже говорил об этом. Но мне вдруг вспомнилось, как еще в юности мы с пацанами по грибы поехали. На 92-й километр по муромской дороге. Ходили, бродили – грибов мало. Притомившись, устроились на мху под сосной, передохнуть. И уснули все. Сколько спали, не ведаю, только очнулся я, вернее, меня разбудил мужик какой-то, при бороде и посохе и в брезентовом плаще с капюшоном. Я сижу на корточках в чернижнике, в руке – целая гроздь спелых ягод, а он мне: «Ты, паренек, своих-то не потеряй. Они во-он где», - и рукой показывает. От своих я уж метров за полтораста учесал – в лесу это много. Нашел своих, а мужик исчез, будто и не был вовсе.
И что это было, по сей день не понимаю. Вроде, лунатизмом я ни до, ни после того случая не страдал. Но что это знак какой-то был, уверен. Только какой?
Вчера я пошел-таки в кино, но тут же убрался, едва просмотрев «Альманах кинопутешествий». Вернулся в каюту, а тут Люся сидит. И когда только успела? Она там же, в кинозале была, с девчонками, на первом ряду. Чужая какая-то, недоступная. Вот я и ушел.
Разговор поначалу как-то не вязался, будто на первом свидании встретились. А потом она стала читать стихи. Свои. Стихи-посвящения. И я обалдел.
Она мне говорила прежде, что пишет, но чтобы такое!.. Я, конечно, не большой знаток поэзии, но все-таки понимаю, что почем. И если это не плагиат, то она, по-моему, поэт настоящий. Вот кого надо было к стенгазете притянуть. Кстати, ее-то газету я только наискось видел, не читая ничего. Или, может, я от влюбленности своей растаял?
Однако на работу пора.
Тс. 19.40  Я сейчас в некотором недоумении пребываю, в некотором даже ступоре. Будто вне в морду плюнули.
Минут тридцать назад Юра Рыженький принес мне расчетную книжку вместе с книжкой бригадира Акимова – передай, дескать. А я не удержался да полюбопытствовал, каковы же заработки у напарника. Оказалось, что при меньших, чем у меня, окладе и паевых зарплата у Коли едва не в полтора раза выше моей. И это при том, что они по нескольку дней каждый месяц умудряются вообще не работать. Такова пресловутая система КТУ или «своя рука – владыка».
Конечно, заглядывать в чужой карман неблагородно, да я и прежде, на механическом, с подобным сталкивался не раз, но не проглатывать же это безропотно. И я им выскажу, хоть завтра, на разводе, все, что о них думаю.
Впрочем, и в моей котомке уже больше тысячи целковых – в случае чего не налегке домой отправлюсь. И мне ни золотых печаток на пальцы, ни магов под мышки, как Левакову, не нужно.
Тс. 22.30  Продул три партии подряд Сереге  (он просто счастливый от меня ушел), просмотрел очередной выпуск альманаха кинопутешествий, отмерил двадцать «подков», постирался и после чая возвращаюсь к «напечатанному».
   Люськи нет и, видимо, не будет – переживем. А все-таки стихи ее меня поразили. Я ожидал услышать какое-нибудь сентиментальное сюсюканье, а оказалось… по-моему, очень даже сильная лирическая поэзия. Жаль, что не мне эти стихи посвящены, и завидую тому, кто ее вдохновил. И почему-то чувствую себя сейчас еще более неуверенно, этаким примазывающимся к чужому счастью. Или разрушающим его? Да и она сама в себе разобраться не может, хотя высказала давеча лучший для нее вариант: «Вовка разводится с женой, и я без промедления за него выхожу».
- А что же я? – спрашиваю. – Запасной вариант?
- Что ты! – взвилась она. – Какой вариант?!
Но ничего вразумительно так и не сказала. Хреновина какая-то.
А Бабушкин сегодня сказал, что через два дня завод опять встанет. И через два же дня мы должны сниматься на Север. Но где же пассажир?..

08.01 Вт. Тс. 07.30  На прежнем месте.
 Отчего-то из железной своей скорлупы я перестал замечать окружающее, все, что за пределами парохода. Копаюсь, как МНС п китовых потрохах, в собственных чувствах и переживаниях. Впрочем, вне нашей скорлупы все остается по-прежнему: тот же недалекий заснеженный берег, тот же поселок городского типа с жидкими огнями по ночам, скудный маячок на мыске, недоброе какое-то море да чайки – либо хлопьями по воде, либо клочьями бумаги – в воздухе. А на материке, в Приморье, по сообщениям радио, сейчас и вовсе гиблуха: во Владивостоке минус восемнадцать, а в Уссурийске аж 27, да со штормовыми ветрами. И меня туда сейчас не тянет. Вот если бы вмиг дома оказаться… Каково-то там сейчас зимуется?
Что-то не обратил внимания, стоит ли еще танкер по корме или уже ушел? А мотоботы наши возят рыбку с «Гранитного берега» - вон, ближе к берегу заякорился.
Да, я и забыл, третьего дня «Постышев» нам один свой мотобот задарил. Взамен нашего утопшего. «Паша» домой шел, на ремонт, видимо. Так что извозчики ему стали без надобности. А Больда у нас теперь на новом, со старыми дырками, «рысаке» гарцует.
На работу пора, да что-то жаль с дневником расставаться. Он мне как добрый приятель, которому все доверить можно. Дневник мой – друг мой. Только с ним повнимательнее надо быть, не упуская ничего, мало-мальски важного.
Тс. 19.20  Кажется, я заболел. Не знаю, насколько серьезно. Пока только насморк да дрожь в коленках. А, право, хочется свалиться накрепко и надолго и спрятаться под крылышком или в бороде эскулапа нашего Виктора Федорыча. Да просто отлежаться.
А вообще день сегодня добрый. Очень много работы, но все в удовольствие. А под конец смены меня стармех Петрович подловил, подсуропив штучку, которую и при доброй оснастке можно с чистой совестью на целый день растянуть. А я за два с половиной часа управился - в ударе был
- Ну, Василич, - сказал мне Толя Пух, и я не слышал, чтобы он подлыгался, - ты настоящий мастер! (А ведь кто-то уже говорил мне такое.)
Я не расплылся в блаженной улыбке, но, мать честная, как же мне было хорошо! И что мне за дело после этого до рвачей и хапуг? Такое никакими деньгами не купишь. Только, дай бог, чтобы и в другом деле меня однажды назвали мастером.
Вчера, после долгих сомнений я все-таки дал радиограмму Фаине, но до сих пор не уверен, что правильно поступил.
Завод работает через пень по-матерному, но всюду чувствуется какое-то напряжение, будто в ожидании перемен. Но что-то их так не хочется, этих перемен. Стоять бы и стоять здесь до самой весны, пока не оттают помойки. А по теплу только и сниматься в дальние дали.
За переборкой у соседей бухтит телевизор. Видно, устали от музыки, от Челентано с одесситами. А мне вообще хочется отключиться от внешнего мира. Хорошо, что спикер у нас пропускает одну только внутрисудовую информацию. Однако нос мой совсем прохудился. Но еще надо бы письма написать…

09.01  Ср. Тс. 07.20  Пока все там же, на том же месте.
Ни вчера вечером, ни сегодня я не бегал – совсем болящий. И нервы на пределе. Еще одна такая ночь и как бы чего не вышло. Всю ночь выясняли отношения да так, что и говорить противно. И не буду.
Сейчас в столовой Таня Королева сказала, что отыскала хорошую книжку по искусству Возрождения – зашел бы в библиотеку. Она таки надеется вернуть меня в клуб, из которого я позорно, хоть и «по-английски», дезертировал. Я вроде согласился, хотя что мне до того клуба?..
И письма я вчера не написал – Люськин приход сбил  с панталыку.
По корме на бакштове опять какой-то танкер болтается – видно, топливная проблема разрешена. Значит,  скоро снимемся отсюда.
Не хочу-у!
Тс. 11.45  Обед. В шахматы сегодня тоже не играю – не в форме. Играют Николка с Серегой. Я – болельщик. А на дворе такая сегодня погода! – тепло и солнечно и воздух… Даже я со своим носом чувствую необыкновенную его чистоту. Видимость изумительная, и как сияют заснеженные сопки на острове!
Название танкера, что висит у нас на бакштове, «Капитан Дьячук». Мы из-за него наматываем круги по рейду. А судов вокруг осталось раз два и обчелся. Вчера маячила поблизости «Советская Россия», но сегодня и ее не видать.
Бригадир наш вчера здорово подбил себе глаз пружиной – все пистолеты мастерит. Сегодня с утра он не работал, видимо, и после обеда не выйдет – у него справка. Поэтому у меня небольшой завал.
Недавно, где-то час назад ко мне в токарку Олег Щербина заходил – «поговорить по-серьезному». Он вознамерился вступить в партию и хлопочет насчет рекомендаций. Надеется получить визу на загранзаплыв и еще поступить в институт. И все почти единовременно.
Я, хоть и как мог старался быть серьезным, но… Он же ребенок. Большой и нескладный. И притом изрядно и часто закладывающий. Одно слово – Батькович.
Тс. 19.37  Сходил в библиотеку и взял у Тани книгу – действительно очень хорошая и богато иллюстрированная. Поговорили малость за жизнь. Она хорошо отозвалась о моей стенгазете и удивилась, узнав о реакции начальников: «Наверное, у них затруднения с юмором. В детстве на горох ставили».
А сейчас я в затруднении: то ли письма писать, то ли изучать «Искусство Возрождения».

10.01  Чт. Тс. 07.25  Вчера мы переползли на другое место: судя по краткости перехода, от Южно-Курильска недалеко. Куда точно, не знаю, но накануне слышал упоминание о бухте Косатка. Может, это она и есть.
Вечером я все-таки бегал. Не потому, что чувствовал необходимость, что хотелось, а скорее – от злости. На самого себя. Бегал тяжело и после душа собирался лечь спать, но тут постучала. Она.
И был какой-то странный вечер. Сначала она натерла меня тигровой мазью, а потом писала письмо своему Вовке. А я, лежа под одеялом, писал письмо ей. Написал каких-то красивых глупостей, она ответила. И после еще долго вели разговор по переписке (в присутствии Коли иначе было нельзя), опять ни к чему не пришли и расстались весьма прохладно.
Видел себя в списках на получение РДО. От кого бы это? Впрочем, скоро узнаем. Но вот что я уже знаю: мне надо бежать отсюда. Не предупреждая ее. Просто однажды поставить ее перед фактом своего отбытия. Тогда, возможно, и узнаю, че почем и что я есть для нее.
А на дворе чудесная погода, и как не хочется прятаться от нее в свежевыкрашенную камеру – токарку. Только вот от нее не спрячешься. Увы.
Тс. 19.40  Радиограмма пришла еще вчера, и я ругаю себя за то, что вчера же ее не забрал. Хотя ни изменить что-либо, ни ускорить события я не в состоянии.
«Боречка очень плоха мама боится что не дождется тебя не забудь поздравить ее и утешить скорым возвращением постарайся ближайшее время найти способ выбраться письма получила своих пока не отправляю жду твоего решения Таня»
Какое тут решение может быть, кроме одного – я немедленно пошел к деду и отдал заявление на отгулы. Довольно быстро отыскал и подмену себе. Это тот самый паренек, который ведет секцию каратэ. Володя Платонов его зовут. Не знаю уж, каков он токарь, но паренек вполне разумный и взвешенный. Кстати, официально он тренирует дзюдоистов. Дзюдо-то не запрещено. На всякий случай, для страховки, я и Акимова слегка завострил.
В общем, тут мне, можно сказать, повезло, и дед согласился меня отпустить. Хотя и попытался было отговаривать: ну чем, дескать, ты матери поможешь? Пока доберешься…
Я сказал, что в противном случае не на отгулы, а на расчет заявление подам, и он сдался. Теперь остается ждать пассажира, который, по слухам, вышел 7-го числа.
Какое славное сегодня было утро и какой противоположностью может обернуться вечер. Ей благодаря, Люське Толочной.
Сразу после развода, едва я включил станок, она неожиданно появилась в токарном и позвала: «Выйди на минуту». Я вышел. Она как-то неловко, робко даже переминаясь, сказала, что жутко хочет спать, что Галина Щербакова отпустила ее до 11 часов, но спать в своей каюте ей как-то неудобно. Туда часто забегают девчонки, и ей просто стыдно будет спать, тогда как они работают.
Я дал ей ключи, и она спросила: «Ты придешь?». Я, конечно же, пришел, почти тут же, и мы провели вместе прекрасные, ни с чем не сравнимые два часа. И мне никуда, никуда не хотелось.
А потом была радиограмма, и начались хлопоты с ней.
Уже после работы Люська вновь пришла ко мне, с какими-то маленькими рыбешками, которые она готовит для мальчишек своих как сувениры. Потом еще раз приходила, с еще одним «дракончиком», и вот только что была снова – уже со своей «бухгалтерией». Я помог ей свести дебит с кредитом, и она, уходя, пообещала, что придет еще, уже ночью, когда я буду спать.
- А чем же ты до ночи намерена заниматься? – удивился я.
После некоторой заминки она призналась, что приглашена в гости (они еще в обед «вмазали» по случаю дня рождения). Я даже не стал выяснять, чьего дня, она сама вдруг понесла ахинею насчет свободы, как, дескать, хорошо, что она свободна, и как было бы неловко идти, будь она связана со мной. И я показал ей радиограмму.
- Надо ехать, - решительно сказала она без тени сожаленья. Или просто форс держала? Однако так тому и быть.
Хотя еще не прошло гриппозное состояние, сегодня буду бегать.

11.01  Пт. Тс. 06.58  Кажется, в той же самой бухте, готовимся отвязывать от левого борта т/р «Гиссар». Боцмана вызвали на бак выбирать якорь - видимо, будем куда-то сниматься.
 Сегодня, в день рождения Галки, хотелось бы быть на подъеме, но только что Юрий Игнатьевич, 4-й штурман наш, выдал такую информацию, что скулы сводит. Да и после ночных кошмаров я уже не уверен, дождусь ли пассажира, который для меня сейчас вроде «летучего голландца» - в недосягаемой дали. Я в конце концов либо сам за борт сигану, либо ее «в набежавшую волну» брошу. Пусть поплавает.
А тут еще денежная проблема обострилась. Казалось бы, вот они – 1244 рубля, в книжке записанные, да еще за этот месяц, да премия за ивась должна быть, а поди получи их. Акимов говорит, что я еще и до берега не доберусь, а зарплата уже в контору переведена будет. Серега же Котов пугает, что намаешься там, покуда получишь. Может, перевести все домой? Так до дома еще добираться – билеты, то, се.
Любопытно, придет ли моя «отрада» сегодня? Да пожалуй – хотя бы своих «драконов» забрать. Похоже все-таки, дело идет к разрыву. Но тогда зачем мне потом сюда возвращаться? Только дадут ли мне другой пароход? Впрочем, ты еще с этого не убрался, а на другие планы строишь…
Тс. 19.15  Это же черт знает, что такое. Она пришла – и куда девались все мои волнения и страхи. Она тоже всю ночь терзалась: пойти – не пойти. Не пошла – из гордости. И сегодня с утра, как сама рассказала, все противоборствовала сама с собой. Но как же я без нее целый месяц буду? Если не больше.
Только было отправил радиограмму домой, что в конце месяца вернусь, но тут мне передали, что каратист Плотников отработал «задним». Он тоже на берег захотел, а мне ничего не сказал, сукин сын. Такие вот мы благонадежные.
Пришлось срочно новую замену подыскивать. Нашел. Это та самая Рита Ганина, Люсина соседка по каюте, что захаживала не раз к нам в токарку. Опять же, не знаю, какой она токарь, но мне это и не важно. Мне важно ее согласие и согласие деда взять ее в команду. Конечно, в оставшиеся дни я ее поднатаскаю, и болтов-гаек нарезать она, наверное, сумеет. Да как-никак и Акимов тут.
Мы сейчас топаем штормовым Охотским морем в район западной Камчатки. Ночью уже перешли на камчатское время, а топать нам до нового района порядка двух с половиной суток.
Днем, когда шли проливом Анны между Кунаширом и Итурупом, давали какую-то информацию про местный ландшафт с вулканами.- хотелось записать, да было не до того.
Где-то около 15 часов попутной волной так поддало под зад мотоботу-единице, что едва с талей не сорвало. После этого старпом наш («Бля-бля») приказал всем мотоботным командам нести дежурство (не знаю, круглосуточно или как) у своих объектов, чтобы чего не случилось. Но чего именно? Может, волну попридержать или удержать руками мотобот, когда очередная волна шандарахнет? Или, если сорвет, ловко попрыгать в сорванное корыто и рулить на нем куда надо?
Я даже и возмущаться не могу – это же просто идиотизм. Хожу, как ворона, с разинутым от изумления клювом.
Волна сейчас баллов на 6-7 тянет, и нашу лайбу изрядно поматывает. Девчонки из разделки одна за другой на шкафут выбегают – харчами с рыбой поделиться. Днем док наш Виктор Федорыч уволок в разделку мешок сухарей – при качке, говорят, шибко помогают. Не знаю, не пробовал. Мне-то качка только бегать мешает. Да кушать при ней не очень способно.
А по судну, невзирая на качку, бродит упорный слух про то, что в ближайшие дни капитан Ловейко переберется на «Лазо», уступив теплое место капитану Куркову. Публика от этого с восторге, но мне сие как-то до лампады. Мне надо быть дома.
Отправил Татьяне сто рублей, остальные, заверила меня кассир Маша, я непременно получу на берегу, в Управлении. Хорошо бы…

12.01  Сб. Тм (камчатское) 07.37  На ходу и… не видно ни зги. Впрочем, мне и смотреть никуда неохота. Несмотря на то, что спал я нынче часа два-три, не чувствую себя невыспавшимся и пребываю в благостном настроении.
Сегодня начинаю «передавать опыт» новому токарю. Об этом уже вся корма, да что корма – весь пароход гудит. Еще бы: девка и – судовое точило. Ну да посмотрим…
Тм. 18.20  Только что со стрижки. Не своей, а я стриг некоторых «баранов»: Серегу, Валеру ремонтного да Толю Степаненко. А то уйдешь, говорят, кто же и подстрижет?
Тм. 19.37 Был вынужденный перерыв , заполненный двумя шахматными партиями, порцией жидкого супчика и тремя ложками пшенной кашки. Возле харчевни стармех Бабушкин делился с публикой свежими новостями: до 15-го у нас не будет рыбы, и завод уже стоит, а еще кина не будет неведомо сколько – чего-то там сломалось. Поэтому будем играть в карты. Уже начинаем.
Тм. 21.17 Ну вот, полтора часа угробили, можно и спать ложиться. Чтой-то не идет мой лекарь-массажист. Наверное, тоже спит.
А у меня совершенно пустая голова. Потому, пожалуй, что я не видывал более серых и тоскливых морей, чем  это – Охотское. И, если я не уйду сейчас с парохода, то сколько еще мне этой прелестью любоваться придется? Или уж не смотреть туда, за борт?
А вероятность того, что я никуда не уйду, мне показал дед совершенно реальную.
- Не знаю, Борис, - сказал он, - что мне с тобой и делать. Акимову три недели лечиться надо. А эта девушка… ну какой с нее прок?
Мне нечего было ответить, и он вполне может упереться рогом и никуда меня не отпустить. А «эта девушка» по имени Рита, действительно замена никудышная. Я полдня наблюдал за ее поведением у станка – в ней нет и намека на рабочую закваску. Я ведь знал женщин-токарей, вполне были даже приличные среди них, до 4-го разряда. А тут… Она просто боится станка, волнуется до дрожи в руках и мерительным инструментом пользоваться не умеет. На месте деда я бы ее и близко к станку не подпустил.
Однако ей это все доставляет огромную радость – такое внимание со всех сторон. Вся машинная команда перебегала посмотреть и все коллеги по шкерочному ножику. Пусть себе тешится. Мне – лишь бы замена была. Неужто дед меня не отпустит? А если мать действительно так плоха? Никогда не прощу себе своего бегства, если не застану ее.

13.01  Вск.  Тм. 07.21  На переходе в Охотоморскую экспедицию. Шторм утих, но довольно морозно. Ночью шел обильный снег, и это оправдывает малость мое нежелание бегать сегодня. А бегать неохота, потому что состояние отвратное, даже теперь, после воскресного кофе с пампушкой. В грудях небольшой Везувий клокочет и булькает – какой уж тут бег? А еще говорят, что пассажира будто бы до февраля нам не видать – и куда же я собираюсь?
А тут еще эта Рита. У меня такое чувство, будто, подыскав себе такую замену, я подлог совершаю, подсовываю заведомый «брак», который уже через день-другой обнаружится. Тогда меня точно не добром поминать, а проклинать станут. Но теперь уже поздно, пожалуй. Отговаривать ее, разуверять ее в способности работать на станке – это же оскорбительно до смерти.
Почему же все у меня наперекосяк, почему не складывается как надо? Я вроде, уже и домой не хочу. Если бы не мать…
Тм. 19.30  Шальной, переполненный работой день. Такого завала я не помню даже со времени заводского ремонта. Не верится, что я когда-нибудь разделаюсь с этой прорвой. А тут еще эта Рита…
Она нынче едва без руки не осталась: сунулась в перчатке под еще вращающийся винт – ее и подхватило. С перепугу бросила все и убежала куда-то. Перепугаешься тут. Я невольно вспомнил, как одного паренька на моих глазах патроном подхватило и перекинуло через станок, голого по пояс, с ошкуренной спиной. Хорошо еще, под шпинделем не протащило, иначе был бы фарш.
Через полчаса примерно Рита вернулась и категорически заявила, что отказывается от своего сюда назначения. Тут Валера с Акимовым к ней подступили, да так мягко, тактично – уговорили, приладили бронзовую болванку на Колин станок, так она ее до конца смены и скоблила. А я старался в ее сторону не смотреть – чтобы не расстраиваться. Поводов для расстройства и без нее хватает. Эти кривотолки насчет пассажира. Последняя новость – от Колесникова: пароход будет через день-два. А дед не мычит, не телится, будто и нет у него моего заявления.
Мы тем временем идем все дальше и дальше от дома, ближе к «большой» рыбе. А народ собирается Старый Новый год встречать. Николка даже на ужин не пошел – видно, к празднику готовится. Наверное, и Люська сегодня «отмеченная» придет. Если придет вообще. Ее на всякие подобные события непременно куда-нибудь приглашают. Она здесь весьма и весьма популярна. И это меня бесит. А ей – до лампочки…

14.01  Пн.  Тм. 07.30  Идем малым ходом – видимо, уже подгребаем к месту постоянной дислокации. Довольно жесткий противный ветер встречает нас, и приличный мороз хватает за ноздри. И вода – плюс три градуса.
Завод не работает – отсутствует сырец. Всю ночь отсутствует Николка. Только забегал пару раз в каюту за деньгами. На что они нужны были? На кулагу, что ли?
Сейчас, за завтраком Олег Щербина сказал, что Коля спит у них в каюте, и я, вообще-то, к нему не в претензии. Мы тут тоже Старый год гуляли. По словам Люси, это был один из лучших ее праздников. И я рад, если это действительно так.
В голове сейчас удивительная незамутненность и пустота, полное отсутствие мыслей. И это ничуть не хуже, чем их подавляющее обилие.
Тм. 19.45 Опять все идет шиворот-навыворот и никакого эстетического наслаждения. Да еще колотун вдобавок, который уже и вовнутрь парохода пробирается. И вообще неприятностей столько, что перебирать их надоест. Главная – опять мое отбытие в подвешенном состоянии. Похоже, дед не намерен меня отпускать Где-то рядом пассажир, но мне не видать его, как своих ушей. А тут еще с Бабушкиным схлестнулся. Ему, видите ли, не нравится, что я в последнее время «дергаться стал». После этих его «мне не нравится» мне стоило огромного труда сдержать себя, чтобы не натворить глупостей. Так хотелось двинуть его левой сбоку!
Разумеется, все это желания работать не прибавляет. А работы по-прежнему невероятно много и вся – сложная. Такую «новому токарю» перепоручить – даже и подумать невозможно. От этой «замены» раздражение одно.
Удручает и чертовский холод, в котором мы оказались. Вокруг нас много льда, а море парит от стужи так сильно – будто туман из него поднимается.
А коэффициент здесь, при этих райских условиях – 1,8. Вопрос: справедливо ли это? Резюме: это ни в какие ворота не лезет. Это противоречит здравому смыслу. Но… Тем, которые на берегу сидят, оно, конечно, виднее.
Капитана нашего Ловейку действительно Курков меняет. Об этом мне дед сказал, когда опять отговаривать заходил. Да мы, говорит, с Курковым, знаешь, какую деньгу огребем, а ты уходить собрался.
Не нужна мне деньга, мне на берег надо. Это Коле вон до зарезу: отоспится с бодуна и на перегруз пойдет, за деньгой. Утром я радировал Татьяне, чтобы прислала новую телеграмму, заверенную врачом. Тогда, может, мои «шефы» не будут упираться. Даже Люська меня не отговаривает. Кстати, у них сегодня пересмена, и она обещала прийти.
Заходил Серега Котов. С этим, когда он трезвый, я душу отвожу. Сыграли партию, поговорили о разном, и он пошел на «Тегеран-43», а со мной Проспер Мериме остался – с «Хроникой царствования Карла IX». Хоть восторга от него я и не ожидаю. Я ожидаю другого…

15.01  Вт. Тм. 19.25  Все скверно и противно – глаза бы не глядели. Это после минувшей ночи такое. Она обманула меня, пренебрегла. А я больше всего на свете не люблю, когда мной пренебрегают. Ведь это, пожалуй, была последняя из доступных нам ночей. Потому и неуютно так, нехорошо. Поскорее бы слинять отсюда.
И работал сегодня без всякого желания. Мне желание еще вчера отбили. И бегать невозможно: там ветер больше 20 метров в секунду - с ног сбивает, да еще мороз минус семнадцать. И дневник этот – сущая чепуха, из которой вряд ли что-то путное высосешь впоследствии. Нытье сплошное да самокопания.
Мы однако втроем с «Писателем» и «Алмазным» ползем куда-то. Говорят, в лед, чтобы качка перегрузу не мешала. А Витя Булин нынче деду заявление подал, о списании. А еще объяснительную предъявил такого содержания:
«Вчера, следуя старой доброй традиции, я отмечал приход Старого Нового года, а сил-то своих не соизмерил и отправился в «страну дураков» и выбрался оттуда с опозданием и больной головой. Я в этом, конечно, раскаиваюсь и прошу меня больно не бить. Я и так побитый.»
Дед потребовал объяснительную переписать, но Витя отказался. Тогда Никанорыч сказал, что тому придется самостоятельно выкручиваться на совете бригады.
А Витя мне решительно нравится. Совершенно необыкновенный, самобытный такой человеческий экземпляр. Ни на кого не похожий. И удивительно спокойный во всех ситуациях. Сегодня он загорелся желанием сделать пневморужье и одолел меня расспросами, как просверлить ствол для него.
А вот только что мне принесли свежую новость. Рита Ганина, оказывается, ходила к капитану с просьбой отправить ее на берег с первым же пассажиром. Это, конечно, сюрприз! Ну что за публика вокруг?! Какие-то все химеры-хамелеоны. Да я, пожалуй, и сам таков.
Люська сказала (все-таки пришла), чтобы я немедленно шел к замполиту. Сходил, заручился поддержкой. Семеныч пообещал потолковать с дедом. Только вряд ли это толковище на деда подействует. Если не возымеет обратного действа. Так что вся надежда на заверенную радиограмму от Татьяны.
А пассажир, по слухам, где-то близко.

16.01  Ср. Тм. 07.28  Стоим неведомо где и только ежимся от холода. Ветер сейчас 17 м/сек, мороз – 20. Покуда по шкафуту до носовой пройдешь, того и гляди сосулькой обернешься. Потому по шкафутам никто не ходит. Кроме меня.
Нос и корма парохода сидят во льду, середина – в черной полынье, от которой тянет жуткой стужей. Эта стужа пожирает все благие желания и мысли. Тяжко приходится тем, кто работает наверху, на палубах. Впрочем, и всем другим немного легче. Тоска тут какая-то безысходная.
В час ночи первую смену вызвали на работу. Тогда и ушла от меня Петровна. Сейчас она заглянула сюда мимоходом, чтобы поздороваться и пошла считать свои бункера. А мы пойдем в железные игры играть. Интересно, чем сегодня Рита удивит. Будет ли сегодня РДО? Когда подойдет пассажир? Одни вопросы, ответов пока нет.
Тм. 19.30  Полчаса назад Люся упрекнула меня в том, что за три месяца, что она меня знает, я еще не выказал желания писать. Как же, говорю, вон сколько накропал на той неделе. Она только нос наморщила, отмахнулась.
- А дневник, - говорю я, - разве это не есть желание писать?
- Что ты там пишешь? Чепуху, небось. Садился бы за машину да работал…
Легко ей говорить, но мне… Впрочем, я все оправдания себе ищу. Слабак ты – вот и весь сказ.
Утром на развод пришел дед – то ли с бодуна, то ли похмелившись, - и сходу ко мне:
- Радиограмму дал?
- Дал.
- Ну и зачем тебе это надо, Борис? Ну зачем ты поедешь? Мать все равно не вылечишь, только сумятицу домой принесешь. У меняя вот тоже мать померла, когда я в путине был. Ну и что? Зачем ты поедешь?
Я стоял и тупо молчал, хлопая зенками, а дед продолжал:
- Ты ведь еще ничего не заработал, с чем поедешь? Сейчас вот только заработки пошли, а ты… Ты много дал пароходу, очень много – и на ремонте, и здесь. Так сейчас тебе надо взять! Вот клянусь, вот при всех, все будет нормально, да я тебе премию выпишу, всю дорогу оплачу – туда и обратно, только не езди сейчас. Я вот его могу отпустить, - он показал на ремонтного механика, - этого тоже, - кивок на Левакова, - потому что еще двое сварщиков у меня есть, а тебя кто заменит? Нет, не могу, не отпускаю!
 С этими словами, наклонившись как-то, набычившись, дед ушел из токарки. Нечего сказать, доброе настроение для работы он накатил. Под этим настроением чуть позже я в пух и прах раздолбал Риту Ганину за ее «подлянку». Она тут же побежала к замполиту, потом в отдел кадров и еще куда-то, а под конец попрощалась с нами, сказав, что завтра выходит в разделку. А мне уже все равно. Все равно от нее проку нет…
Что-то меня на вешала потянуло. 
Тм. 21.40  В кинозале показывают «Несколько дней из жизни Обломова». Сильная вещь, удивительная по актерскому исполнению, но только не для моего настроения. Чем-то этот Илья Ильич мне самого меня напоминает – леностью мыслей, что ли? Будто упрек мне. Потому-то я и сбежал уже через полчаса. 
Сижу вот, а в голове такая дребедень (а часто ли ее что-то иное посещает?). Заглянула в каюту Татьяна Пьянкова, «соломенная вдова», брошенная Акимовым, спросила Левакова. Может, у нее теперь на Левакова виды имеются? А Акимов теперь с Ленкой Андреевой в тесном контакте. Та переселилась к нему в тот же день, когда съехала Татьяна. А мы-то полагали, что у них все основательно, на года. Они давно и родней перезнакомились, и посылки с разных сторон получали и вдруг…
Да, плавзавод – это институт особый, и атмосфера для личностных отношений здесь специфическая. Намедни вижу: к Мурашке какая-то новая особь стучится, скромно так, намекающим на интимность стуком. Я-чай, заживут хорошо. А что же у нас с Люськой? Устал я от этой двойственности. Пожалуй, лечиться надо. Только чем? Клин, говорят, клином вышибают. Да где его взять? Может, возвращение домой и станет для меня излечением?
За переборкой, у Саши Бойко который день не смолкает красивая музыка. Они там и не ведают, что попутно и мою душу оживляют. «Я московский озорной гуляка… каждый стих мой зверя душу лечит…» Эта звукопроницаемость так меня радует сейчас. «Годы проходят, театр – не мода, театр – жизнь» - слышу из-за стенки и вовсе мне созвучное. И Челентано – тоже подходит. Этот подходит во всякое время.
Опять буду ждать Люську по ночам… В этих ее ночных явлениях прелесть необыкновенная. Я просыпаюсь, если сплю, с каким-то телячьим восторгом и немедленно возникающим желанием. От нее обычно веет холодом разделочного цеха и свежей рыбой. В несколько минут…
Однако надо как-то деньжатами разжиться на дорогу. Может, водку кому продать по сходной цене – у меня ее изрядно скопилось в рундуке. Охотников найдется – только свистни.
Пожалуй, Мериме надо почитать. Что-то я сегодня разговорился.

                *  *  *

22.01.85   Тм. 00.20   Борт  т/х «Амурск», каюта 338. Пока в дрейфе, даже не на якоре. В ожидании старта.
Как же я ждал ее, все глаза просмотрел, стоя, задрав голову, на корме «Балдежной леди». Даже шея занемела. Наверное, вся команда «Захарова» высыпала по бортам, провожая уходящих на берег. А ее не было. Мне ли в отместку – только за что?  Или самой трудно было: долгие проводы – лишние слезы?
Так ее и не дождавшись, я спустился вниз, в машинное мотобота, где хлопотал у дизеля Серега Котов. До пассажира шли довольно долго. От дизельной гари и от болтанки даже муторно стало, едва не траванул. И как они только тут работают, подумалось.
А мы и впрямь напровожались уже, нарасставались. Как в четверг, 17-го получил заверенную радиограмму, так и началось. Эти последние дни были просто сумасшедшими, скорее даже горячечными какими-то.
 Сперва мы с Акимовым пошли к Никанорычу, и тот все-таки согласился с тем, что Коля заменит меня. Акимов стучал себя в грудь, что, мол, справится и что претензий ни у кого не будет.
- Ну, смотри у меня! - пригрозил дед, подписывая мою обходную. – И чтобы туда и обратно.
- Конечно, пообещал я. – А куда же еще? Я же все барахло свое здесь оставляю.
Однако насчет барахлишка я долго сомневался. Конечно, без него в дороге легче, хлопот меньше. А ну как после отгулов меня на другой пароход свалят? Впрочем, здесь есть надежный кореш Серега – в случае чего переправит. На том и порешили.
И была суматошная работа: все механики вдруг захотели, чтобы я им наперед переделал все, что только можно переделать. По-моему, они и сами не знали, чего им надо. Но – надо.
Встреча с пассажиром «Михаилом Урицким» ожидалась сперва 18-го. Потом сдвинули на сутки, потом еще и еще.
 И уже тогда пошли проводы. Проводы и прощания, в компаниях – с водкой и чаем и наедине - с выяснением отношений - устно и на бумаге. Она даже позволила мне прочесть последнее свое письмо к Вове – при мне писала. И я понял, что все так и обстоит, как я предполагал. Она еще никоторому из нас двоих не отдает предпочтения, несмотря на жаркие объятия по ночам и во всякое, когда удается урвать, время. И как знать, не предпочтет ли она кого-то третьего, покуда и я окажусь на берегу? Если уже…
- Вниманию экипажа и гостей теплохода «Амурск», - прервали меня на полуслове. – В 22.30 в кинозале будет демонстрироваться художественный фильм «Георгий Седов». Приглашаются все желающие.
Оказывается, здесь еще вчерашний день, 21-е число. Здесь живут по Владивостокскому времени.
Откуда-то послышалось: «Ну вот, исчезла дрожь в руках. Теперь – наверх…» Как это к месту!
Что ж, будем и мы переключаться, переходить к новой жизни. Перевожу часы и закрываю последний лист. А что будет дальше, то Богу ведомо…