Рецидив. Акт 3. Грачи скоро прилетят

АКТ 3. Грачи скоро прилетят.

ОЛЬХОВКА.

Сцена 1.
    Раннее утро. Туман мало-помалу рассеивается, открывая взору узкую просёлочную дорогу и полузаброшенный посёлок, расположившийся в большой чашеобразной низине. Со всех сторон его окружает густой тёмный лес.
    Андрей Донцов неторопливо шагает по дороге, ведущей из леса. На его плече спортивная сумка с вещами. В Ольховке такая тишина, что не слышно даже пения птиц. Парень с некоторой опаской озирается по сторонам, но ничего пугающего пока не видит, хотя вокруг царит атмосфера покинутости и разрухи. Один за другим на пути попадаются брошенные дома с заколоченными ставнями окон.
    Из-за леса медленно выплывает красный диск солнца. Андрей садится возле дороги на бревно, пьёт воду из пластиковой бутылки. В этот момент на его лице отчётливо видны яркие проявления внутренней борьбы. Одна его часть снова хочет бежать отсюда подальше, вернуться в город, к семье, но другая понимает, что от судьбы никуда не деться.
    Андрей размышляет вслух:
АНДРЕЙ – Какого чёрта? Кто-то же написал это письмо, будь оно неладно. Это сто процентов машин подчерк. Значит, здесь что-то не то. Или она жива, или у меня крыша поехала.
    Он поднимается с бревна.
АНДРЕЙ – Во всяком случае, письмо доставил Рома. Вот с него и спрошу, если что.
    Он идёт дальше и останавливается, когда на пути попадается ещё жилой дом. Из сеней выбирается старая-престарая женщина с ведром помоев, молча выливает их возле дороги и плетётся обратно.
АНДРЕЙ – Здравствуйте! Эй! Добрый день, я говорю!
    Старуха молча скрывается в сенях, так и не обратив на Андрея никакого внимания. Несколько обескураженный, он продолжает свой путь.


РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ.

Сцена 2.
    Андрей останавливается в нерешительности, когда вдали, на небольшом пригорке показывается большой мрачный дом. В этой избе он и столкнулся ещё 20 лет назад со всеми кошмарами своего детства. Парень устало садится в траву, сбросив сумку с плеча, и закуривает, хмуро глядя на тёмные негостеприимные окна.
    Пепел падает с его сигареты в траву. Взгляд Андрея затуманивается, и он проваливается в полудрёму. Солнце почти в зените. Его едва видно сквозь серую пелену, затянувшую небо.


ОГОРОД. ПРИМЕРНО 25 ЛЕТ НАЗАД.

Сцена 3.
    Осенний день. Грачи громко каркают, облепив красную рябину. Дверь заднего двора со скрипом открывается и из тёмного прохода появляется дед Данила с двуствольным ружьём наперевес. В зубах он сжимает смятую папиросу. И судя по всему, мужчина изрядно пьян. Взгляд его плавает, а ноги предательски пошатываются.
    Дед Данила видит грачей: Взгляд его сразу же наливается демонической ненавистью. Он злобно выплёвывает окурок, вскидывает ружьё и палит сразу из обоих стволов.
ДАНИЛА – Чёртовы птицы! Будьте вы прокляты!
    Дробь сносит с дерева листья и гроздья созревших ягод, которые, падая на землю, смешиваются с кровью погибших птиц. Испуганная стая грачей с криками взмывает в осеннее небо. Чёрное грачиное перо, медленно кружась, падает вниз.


ДВОР ДОМА В ОЛЬХОВКЕ. НАШИ ДНИ.

Сцена 4.
    Андрей резко пробуждается от болезненной дремоты и испуганно озирается по сторонам. Когда он засыпал, был полдень, а теперь уже смеркается. Он встаёт с поляны, на которой сидел, ещё раз пристально смотрит на мрачный родительский дом, и с сумкой на плече начинает подниматься на пригорок.
    Парень приближается к воротам во двор, с некоторой опаской смотрит на темнеющие окна и берётся за старую дверную ручку. Дверь со скрипом поддаётся. Андрей перешагивает порог и оказывается во дворе. Там по-прежнему стоят старые качели, знакомое крыльцо из прогнивших досок и тёмный, как чернила низкий проход на задний двор.
    Внезапно раздаётся тихое собачье скуление. Андрей резко поворачивается к источнику звука и видит полуразвалившуюся конуру в углу двора.
АНДРЕЙ – Пират?
    Из темноты своего маленького домика, тихонько жалобно поскуливая, выбирается старый престарый пёс. Он столь стар и слаб, что едва может волочить за собой цепь. Пёс смотрит на Андрея и начинает повиливать облезлым хвостом.
АНДРЕЙ – Пират? Неужели это ты? Дождался меня?
    Пёс скулит ещё громче и ещё сильнее виляет хвостом. Андрей садится перед ним на корточки, треплет его за ушами, гладит по голове и приговаривает: «Пират, хороший, хороший!» От этого занятия его отвлекает сиплый мужской кашель, доносящийся из глубины дома. Андрей осторожно отстраняет собаку, встаёт и поднимается по крыльцу в дом.


В РОДИТЕЛЬСКОМ ДОМЕ.

Сцена 5.
    Андрей входит в тёмное помещение родительского дома и прикрывает за собой дверь. Несколько секунд он стоит в прихожей, не решаясь сделать вперёд ни шагу. Затем из дальней комнаты снова раздаётся сиплый кашель. Он выводит парня из ступора.
АНДРЕЙ – Рома? Рома, это ты?
    Следует ещё несколько секунд напряжённого ожидания, затем хриплый голос отзывается.
РОМА – Кого там ещё принесло, мать вашу?
АНДРЕЙ – Рома, это я, твой брат Андрей.
РОМА – Какой Андрей? Андрей в Высокогорске, мать твою за ногу!
АНДРЕЙ – Я приехал.
    Слышится какая-то возня и кряхтение, свидетельствующая о том, что Рома поднимается с постели. Затем – чирканье спички и кашель.
РОМА – Проходи в большую комнату. Я сейчас.
    Андрей осторожно ступая по грязному полу, входит в большую комнату дома. Он тянет руку к выключателю, щёлкает тумблером, но свет не загорается.
РОМА (из спальни) – Нет света. Уже два года как отключили по всей Ольховке. Мы теперь на краю света.
    Он заходится в новом приступе кашля.
    Андрей проходит в глубину полутёмного помещения, озирается по сторонам, словно видит всё это впервые. Но на самом деле за двадцать лет здесь мало что изменилось: те же часы на стене, тот же стол возле окна. Затем Андрей видит бабку Лиду, сидящую в кресле, словно восковая кукла. На голове её повязан платок. Женщина не двигается. Её взгляд не выражает никаких эмоций и вообще смотрит в никуда.
АНДРЕЙ – Баб, баба. Ты меня узнаёшь? Это я, Андрюшка.
РОМА (входит в комнату, сильно хромая и опираясь на самодельную трость.) – Не слышит она ни хера, и не видит. Давно уже. Только спит и ест – больше ничего.
АНДРЕЙ – Привет, Рома.
РОМА – Здорова, брат.
    Они пожимают друг другу руки. Рома стоит, покачиваясь. Сразу видно, что он изрядно пьян.
РОМА – Какими судьбами-то в наши края?
АНДРЕЙ – Ты же сам знаешь, зачем я приехал.
РОМА – Я? Откуда мне знать?
АНДРЕЙ – Но ведь ты привёз это письмо в Высокогорск и передал его мне. Ты сам.
    Андрей начинает рыться в карманах, разыскивая помятое Машино послание.
РОМА – Какое ещё письмо?
    Он принимает листок бумаги из рук младшего брата, несколько мгновений с безразличием смотрит на него и отдаёт обратно.
РОМА – Это не моё.
АНДРЕЙ – Но ведь ты привёз его в Высокогорск.
РОМА – Нет, не я. Я из дома уже чёрти знает сколько времени не выхожу. Нам с бабкой еду и выпивку Сима Баранова приносит. Она и пенсию за нас получает в райцентре.
АНДРЕЙ – Ты что-то путаешь, я же помню…
РОМА – Нет, это ты что-то путаешь. Посмотри на мою ногу.
    Камера демонстрирует нам изогнутую чуть ниже колена ногу Ромы, затем удивлённые глаза Андрея Донцова. Рома кряхтя, садится за стол, достаёт из-под него ополовиненную бутылку водки и стакан.
РОМА – Будешь?
    Андрей отрицательно качает головой.
РОМА – Так ты хоть присядь. В ногах ведь правды нет. Вырос то как, возмужал.
    Андрей садится напротив, в то время как Рома одним махом выпивает полстакана и занюхав рукавом, закуривает папиросу.
РОМА – Я по дому-то еле хожу. А ты говоришь, Высокогорск. Мне в жизни до туда не добраться.
АНДРЕЙ (тихо, словно сам себе) – Мать твою, что же происходит?
РОМА (от выпитого хмелеет ещё больше) – Как дела-то у тебя?
АНДРЕЙ – Да что-то не очень в последнее время.
РОМА – Бывает. Может, выпьешь чуток?
АНДРЕЙ – Нет, спасибо.
РОМА – Как хочешь.
    Он снова заполняет свой стакан.
АНДРЕЙ – Ром?
РОМА – М?
АНДРЕЙ – До меня только сейчас дошло. Сколько же лет Пирату, если когда я уехал, ему уже было не меньше восьми? А с тех пор прошло двадцать лет.
РОМА – Какой Пират?
АНДРЕЙ – Собака.
    Рома на секунду задумывается, держа в одной руке стакан, в другой – тлеющую папиросу.
РОМА – Не знаю я, сколько ему лет. Не помню уже. Он аккурат сдох после того, как бабка Тамара тебя забрала из Ольховки.
АНДРЕЙ – Что?
РОМА – Да, затосковал и помер. Он ведь любил тебя.
    Андрей в страхе вскакивает с места, бежит к входным дверям и трясущимися руками закрывает их на засов. В это время его братец «оприходует» очередной стакан.
РОМА – Что с тобой?
АНДРЕЙ – Ничего.
    Побледнев как мел, он садится за стол. Рома начинает впадать в состояние сильного опьянения.
РОМА – Тебя тут искали, кстати.
АНДРЕЙ – Кто?
РОМА – Да, девчушка какая-то. Красивая.
    Андрей в страхе смотрит на брата, начиная нервно потирать похолодевшие руки.
РОМА – Как же её звать?.. Мм..
АНДРЕЙ – Маша?
РОМА – Точно, Маша!
АНДРЕЙ – Она меня искала? Когда?
РОМА – Да вот, вчера заходила. Она где-то здесь живёт, в Ольховке. А где именно, я не знаю.
АНДРЕЙ – Что она говорила?
РОМА – Да ерунду какую-то, что любит тебя и всё такое. Что обычно девчушки молодые порют, не знаешь что ли?
    Рома начинает тихонько хихикать. Андрей молча смотрит на него таким взглядом, будто видит очередного призрака.
АНДРЕЙ – Ром.
РОМА – Чего?
АНДРЕЙ – Её нет в живых. Эта девчонка умерла ещё десять лет назад.
    Рома замолкает и несколько секунд задумчиво смотрит в стол, переваривая услышанное. В этот момент со двора доносится протяжный собачий вой. Андрей вздрагивает, его же брат, похоже, ничего не слышит.
РОМА – Спать пора.
АНДРЕЙ – Подожди немного. Как она выглядит?
РОМА (немного замешкавшись) – Красивая такая, стройненькая, рыженькая немножко.
    Андрей вздыхает и хватает себя руками за голову.
АНДРЕЙ – Боже, какого хрена здесь происходит? Я ни черта понять не могу. Какого хрена?
РОМА – Ложись спать. Завтра разберёмся.
    Он встаёт, и сильно хромая, уходит в свою комнату, оставляя Андрея одного. Бабка как истукан сидит в углу, на своём кресле. Тихо тикают настенные часы. Парень медленно садится на диван. В руках его потрёпанный конверт с письмом от Маши.
АНДРЕЙ (шёпотом) – Маша, где же ты?
    Бабка Лида резко вздрагивает, словно её ударило током. Андрей вскидывает на неё взгляд, и тут же сам издаёт испуганный возглас, так как потолочные балки задрожали и загремели от чьёго-то бега на чердаке. Собака-призрак снова тоскливо взвыла во дворе.
АНДРЕЙ – Рома, Рома! Кто там на чердаке?
    В резко наступившей тишине слышится только храп, доносящийся из соседней комнаты.


РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ. УТРО.

Сцена 6.
    Из окна в избу вливается свет пасмурного осеннего утра. Бабка Лида всё так же сидит на кресле с открытыми «стеклянными» глазами. Андрей поднимает голову и осматривается по сторонам, словно не может поверить, что находится в Ольховке. Он садится за стол и закуривает.
АНДРЕЙ – Рома! Рома, ты здесь?
    Ему никто не отвечает. Тогда парень встаёт с дивана и идёт в другую комнату. Это та самая комната, в которой когда-то умирал дед. Андрей осматривает помещение и видит лишь постель со скомканным бельём. Возле кровати стоит пустая бутыль из-под суррогатной водки, и валяются окурки. Ромы нигде нет.
    Тогда Андрей возвращается в зала и осторожно приближается к бабке. Та не подаёт никаких признаков активности. Парень садится перед ней на корточки и осторожно берёт сухую ладонь в свою.
АНДРЕЙ – Баба Лида. Ты меня слышишь?
    Старушка молчит. Ветер за окном обрывает последние пожелтевшие листья с деревьев. Андрей устало опускает голову. Возникает пауза. И вдруг рука резко сжимает его ладонь. Парень в страхе вырывает руку и отбегает от бабки подальше. Она несколько раз хлопает глазами, раскрывает рот и делает шумный выдох, после чего снова превращается в «предмет мебели».


ДВОР ДОМА.

Сцена 7.
    Андрей выходит из дома во двор, смотрит с опаской на полуразвалившуюся собачью конуру. Но там никого нет и в помине. При свете дня лучше видно всё, что здесь находится. Это даёт лишний повод побродить по двору и рассмотреть знакомые с детства вещи: качели, сени, крыльцо в дом и проход в задний двор. Там Андрей останавливается в нерешительности, потревоженный старыми воспоминаниями. По лицу его пробегает тень страха. Наконец он берёт себя в руки и выходит со двора на улицу.


ОЛЬХОВКА.

Сцена 8.
    Андрей медленно бредёт по деревне, смотря только перед собой. Его не интересуют больше ни заброшенные дома вокруг, ни неправдоподобная тишина, царящая вокруг. Андрей идёт с определённой целью. И это мы понимаем, когда он спускается с горки и выходит на окраину посёлка и дорогу, ведущую на сельское кладбище. Вдали уже видны кресты и надгробия.


СЕЛЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ.

Сцена 9.
    Андрей пробирается по узким кладбищенским тропам, мимо старых могил и покосившихся памятников. Тусклый пасмурный свет едва пробивается сквозь кроны сосен и елей, от чего атмосфера там становится ещё мрачнее. Дважды он спотыкается и чуть не падает, один раз продирается сквозь заросли шиповника и сильно царапает руки, когда приходится раздвигать кусты. Наконец он находит то, что искал: Старая проржавевшая оградка и две могилы в ней. Одна из них принадлежит его деду, другая – отцу. Андрей распахивает калитку, проходит на их фамильную территорию и садится за ржавый же столик, стоящий между могил. Отец словно с укоризной смотрит с фотографии на уже взрослого сына. Андрей задумчиво опускает голову и закуривает.
    Далее следуют фрагменты его воспоминаний: Отец, смотрящий на него с жалостью и сожалением, его рука, сжатая в кулак. С пальцев капает кровь. Маша, нежно гладящая его по волосам, шепчущая о том, что любит его более всего в этой жизни. Пьяный дед, орущий матом, и палящий из ружья по грачам.


РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.

Сцена 10.
    Андрей входит в дом, погружённый в сумерки. За столом сидит Рома в компании початой бутылки с водкой и гранёного стакана. В углу в, привычной для неё позе застыла бабка Лида. Её взор всё так же направлен в другую вселенную.
РОМА – Привет, брат. Где же ты был весь день. Я ждал тебя.
АНДРЕЙ – Вспоминал своё детство, брат. Ты опять пьёшь?
РОМА – Я всегда пью. В Ольховке по-другому нельзя. Присоединишься?
АНДРЕЙ – Нет уж, спасибо. Мне и без этого очень хреново. Была такая мысль сегодня на кладбище, но алкоголь только добавит проблем.
РОМА – Понимаю. Значит, ты ходил к отцу и деду?
АНДРЕЙ – Да.
РОМА – Если бы я знал, что ты там, я бы подсказал ей. Весь день бедная прождала тебя. Сидела тут как сиротка и молчала. Не пить, не есть не стала. Только вот под вечер и ушла.
АНДРЕЙ (ошарашено) – Кто?
РОМА – Девчонка твоя, кто же ещё. А она симпатичная, брат. Повезло тебе с ней. Только вот зря ты её терпенье испытываешь. Знаешь, девчонки ведь этого не любят.
АНДРЕЙ – Чёрт! Как же такое возможно?!
РОМА – Ты о чём, брат?
АНДРЕЙ – Рома, мне надо знать, как она выглядела. Опиши её и я пойму, она ли это была, или это чей-то идиотский розыгрыш!
    Рома напрягается, стараясь вспомнить внешность гостьи.
РОМА – Да она это и есть, та, что приходила раньше. Симпатичная такая, рыженькая. Глаза большие такие…
АНДРЕЙ – Чёрт!
    Он не садится, а практически падает на стул, обхватив голову руками.
АНДРЕЙ – Рома, но это невозможно! Она же мертва! Я тебе говорю, её давно уже нет в живых! Это невозможно!
РОМА – Чего ты разорался брат? Как невозможно, если она весь день просидела в этой комнате и тебе записку написала, когда поняла, что сегодня тебя не дождётся?
АНДРЕЙ – Записку?
РОМА – Ну, вот она.
    Он указывает на клочок бумаги, валяющийся на столе. Андрей жадно хватает его, разворачивает трясущимися пальцами и читает:

«Привет, Дюсик! Я так и не дождалась тебя сегодня. Но это не беда! Скоро увидимся и снова будем вместе, как и раньше. Ты же помнишь, как нам хорошо было вместе! Не скучай, я скоро вернусь. Твоя Маша».

АНДРЕЙ – Матерь божья, что же происходит? Я схожу с ума, господи!
РОМА – Брат, да не убивайся ты так. Я уверен, что всё разберётся само собой.
    Рома запрокидывает полстакана водки, занюхивает рукавом и начинает пьянеть на глазах. Андрей нервно трёт щетину на скулах и подбородке.
АНДРЕЙ – Больше всего в жизни я хочу и боюсь одного и того же – встретиться с Машей. Боже, я схожу с ума!
РОМА – Успокойся. В Ольховке все уже давно спятили. Ты здесь среди своих.
АНДРЕЙ – Да уж, спасибо, успокоил. Ты хоть знаешь, что здесь почти никого не осталось?
РОМА – Знаю. Но мне плевать.
    Возникает напряжённая пауза, в ходе которой, камера демонстрирует нам пугающий антураж погруженной в сумерки избы и тёмные окна, за которыми виднеются очертания колышущихся на ветру деревьев. Андрей сидит, обхватив голову руками. Рома задумчиво вертит в руках пустой стакан, затем ставит его на стол и вновь наполняет водкой.
РОМА – Знаешь, брат, я только сейчас понял, что она мне не очень нравится. Уж без обид. Вместе с ней грачи прилетели. Стучали клювами в окна, бабку напугали. Грачи в Ольховке предвестники беды. Не зря наш дед в них из двустволки палил. Дед пил. И отец твой пил. И я пью. А знаешь почему? Потому что боюсь.
АНДРЕЙ – Я тоже боюсь.
    Бабка Лида издаёт короткий тоскливый стон. Андрей поворачивается к ней, но старая женщина как истукан.
АНДРЕЙ – Ром, ты говорил, что к вам кто-то ходит, чтобы покормить бабку и купить вам продукты.
РОМА – Сима Баранова. Не помнишь её? Она тоже теперь старая. На Заречной живёт до сих пор. У неё из родственников никого не осталось. Вот и доживает здесь свой век вместе с нами в Ольховке.
АНДРЕЙ – А она Машу видела?
    Рома пожимает плечами.
РОМА – Не знаю. Может, и видела. Сима сегодня утром приходила бабку кормить. Ты уже ушёл, а этой Маши ещё не было. Спроси завтра её сам, если хочешь. Она к нам может и не прийти. Тогда сам найдёшь. Её дом на Заречной один жилой остался – мимо не пройдёшь. Вообще бабка хорошая. Что бы мы делали без неё, я не знаю.
АНДРЕЙ – Найду.
РОМА – Спать пора, брат.
АНДРЕЙ (кивая в сторону бабки Лиды) – А она что, так и будет сидеть?
РОМА (отмахивается) – Она давно уже так сидит. Ничего с ней не сделается. Двери закрой на засов, а то мало ли что.
АНДРЕЙ – Я уже закрыл. Вчера кто-то на чердаке ходил.
РОМА – Там всегда кто-то ходит.
    Рома морщится, словно от острой боли, быстро заполняет свой стакан очередной порцией водки, выпивает, и остекленевшими глазами упирается в поверхность стола.
РОМА – Ты не расстраивай её больше, брат.
АНДРЕЙ – Кого, Рома?
РОМА – Девчушку свою, кого же ещё. Их вообще расстраивать нельзя, брат. Это опасно.
АНДРЕЙ – Постараюсь.
РОМА – Постарайся, брат. Смерть страшнее любой жизни. Я тебе точно говорю.
    Вид снаружи: Потемневший старый дом. Перед ним ветер раскачивает ветви деревьев. Небо тёмное и мрачное словно нависает над Ольховкой. Камера медленно приближается к одному из окон, грязному и давно не мытому, покрытому пылью и обрывками серой паутины. Приблизившись к стеклу почти вплотную, она замирает, и несколько мгновений мы наблюдаем лишь тьму внутри дома и паутину, колышущуюся на ветру. Затем за стеклом резко возникает мертвенно-бледное лицо Маши с чёрными бездонными глазами. Она всматривается вдаль, поднимает бледную ладонь и посиневшими пальцами скользит по стеклу.


УТРО. ОЛЬХОВКА.

Сцена 11.
    Солнечное утро. Уставший, осунувшийся и небритый Андрей выходит из дома и направляется вглубь села. Он проходит мимо заброшенных домов с заколоченными ставнями, мимо развалившихся полусгнивших поленниц и телег, мимо прочих атрибутов всеобщего запустения и покинутости. Затем парень приостанавливается на какой-то момент, чтобы прочитать на одном из брошенных домов сильно заржавевшую табличку, которая гласит: «улица Заречная». Он идёт по просёлочной дороге до тех пор, пока не находит дом, окна которого не забиты ставнями. Двери двора открыты. Рядом на верёвках висит свежевыстиранное бельё.


ВЗЛЕ ДОМА СИМОНЫ БАРАНОВОЙ.

Сцена 12.
    Андрей осторожно подходит к распахнутым воротам дома. В этот момент с крыльца спускается пожилая женщина с корзиной стиранного белья. Увидев парня, она вздрагивает и останавливается в нерешительности. Андрей примирительно поднимает руки.
АНДРЕЙ – Здравствуйте! Не бойтесь меня, пожалуйста. Я Андрей Донцов. Вы ухаживаете за моей бабушкой и братом.
СИМОНА – А, Лида и её внучок алкоголик Рома?
АНДРЕЙ (пытаясь вымучить не совсем уместную улыбку) – Ну, да.
СИМОНА (ставит корзину на землю и с некоторым облегчением вздыхает) – Тебя-то каким ветром к нам занесло, Андрюша? Помню я тебя. Хоть и вырос и возмужал, а взгляд всё тот же. Как бабка Тамара?
АНДРЕЙ – В прошлом году умерла. Инфаркт.
СИМОНА – Ну, так оно и понятно. Хороших-то людей боженька быстро к рукам прибирает, а такие как эти, прости господи, никому не нужны, даже чёрту.
    При упоминании лукавого, Симона крестится.
СИМОНА – Ты, Андрюша, не ихней породы. Сам по себе, как и Тамара, царствие ей небесное. Боюсь, нелёгкая тебя сюда занесла. Ольховка – богом забытое место.
АНДРЕЙ – Почему же вы сами отсюда не уедете?
СИМОНА – А куда я уеду? Моя могила здесь вырыта. Родни у меня нет. Мой сын и муж на местном погосте лежат уж который год. Куда я отсюда, Андрюша?
    Она вытирает пот со лба, закидывает на растянутые верёвки белую простынь и берёт пустую корзину под мышку.
СИМОНА – Пойдём в дом, Андрюша. Я вижу, ты уже несколько дней ничего не ел. Я тебя покормлю, а ты расскажешь.
АНДРЕЙ – Что рассказать?
СИМОНА (усмехается) – Ну, ты ведь не просто так ко мне явился, верно?
АНДРЕЙ – Да.
СИМОНА – Вот и пойдём.
    Парень следует за женщиной в дом.


ДОМ СИМОНЫ БАРАНОВОЙ.

Сцена 13.
    Андрей входит в дом. Мы видим уютное светлое жилище, простую обстановку, ничем не напоминающую нынешний родительский дом Донцова. Симона приглашает его сесть за стол.
СИМОНА – Сейчас я погрею чай, пока печка не остыла, а ты располагайся, можешь подремать.
АНДРЕЙ – В последнее время мне не до сна.
    Пока Симона ходит заниматься обедом и чаем, Андрей осматривается по сторонам. По его мимике и движениям становится понятно, что обстановка в этом доме всё таки позволила ему немного расслабиться.
    Спустя какое-то время, в комнату входит Симона и ставит перед парнем на стол тарелку с супом, кружку горячего чая и порезанный каравай хлеба. Андрей сначала грустно смотрит на еду, затем берёт в руки ложку и начинает есть.
СИМОНА – Вот, совсем другое дело! А то страшно ж смотреть на тебя, бедолагу.
    Андрей отрывается от еды, извлекает из кармана помятое письмо Маши и протягивает женщине. Симона одевает очки, осторожно берёт листок бумаги, и, дочитав, возвращает парню.
СИМОНА – Что она забыла здесь, в Ольховке?
    Андрей пожимает плечами.
АНДРЕЙ – Она умерла, десять лет назад.
СИМОНА – Господи!
АНДРЕЙ – А письмо я получил около недели назад, причём привёз его Рома.
СИМОНА  (крестится) – Господи, господи! Так ведь Рома из дому-то еле выходит.
АНДРЕЙ – Я уже понял. Он мне сказал, что не ездил никуда. Это ещё не всё. Вот это (Андрей протягивает ей машину записку) мне передал вчера вечером Рома.
    Женщина с ужасом изучает записку, возвращает её Андрею и снимает очки.
СИМОНА – Да, в большую беду ты попал, Андрюша. Как же ты сразу не заподозрил неладное? Ведь знал, что она мертва?
АНДРЕЙ – После её похорон у меня, видимо, была амнезия. Я ничего не помнил все эти годы. Я думал, что она просто ушла от меня, что мы расстались. Четыре года назад я женился. Потом у меня родилась дочь. Но я даже представить не мог, что вся моя жизнь – это фальшивка. Друзья всё это знали и устроили заговор. Даже моя жена – всего лишь фикция. Им нужно было, чтобы я никогда не вспоминал о Маше. Но всё это время, все эти годы меня что-то глодало изнутри. Иногда я вспоминал о ней, и сам не зная почему, начинал мучиться. И когда я поехал в Ольховку, то думал, что она действительно здесь и ей очень нужна моя помощь. Я вспомнил всё только тогда, когда проснулся рано утром на станции в Боровиках.
СИМОНА – Про друзей и жену ты так напрасно, Андрюша. Вряд ли кто-то бы стал выходить за тебя замуж и рожать от тебя ребёнка только для того, чтобы твоё беспамятство продолжалось как можно дольше. Ты пойми, это лучшее, что они могли для тебя сделать. И я уверена, что они сейчас места себе не находят, пока ты здесь. Одумайся, Андрюша! Ольховка – гиблое место. Подумай о своём ребёнке. Беги отсюда, пока не поздно.
    На лице Андрея снова появляются признаки отчаянной внутренней борьбы. На его глаза наворачиваются слёзы.
АНДРЕЙ – Можно, я закурю?
    Симона машет рукой. Андрей подкуривает и делает глубокую судорожную затяжку.
АНДРЕЙ – Нет, тётя Сима, не смогу я так просто уехать.
СИМОНА – Да и не отпустят они тебя так просто.
АНДРЕЙ – Они? Кто, они?
СИМОНА – Мёртвые, Андрюша, мёртвые.
АНДРЕЙ – Вам, наверное, это сложно будет понять, но я до сих пор люблю её.
СИМОНА – И что, пойдёшь следом за нею? Мёртвых нельзя любить, Андрюша. Это не она, это ты ей покою не даёшь. Отпусти и забудь.
АНДРЕЙ – Это выше моих сил. Не смогу. К тому же сердцем чую, что здесь что-то не то. Не может Маша, пускай и мёртвая просто так меня увести сюда. Зачем ей это?
СИМОНА – Не знаю я, Андрюша. Я и сама в Ольховке призраков видала. Но что с того, если не знаешь, зачем они в наш мир являются. Ты видел грачей?
АНДРЕЙ – А?
СИМОНА – Грачи прилетали?
АНДРЕЙ – Грачи? Что за чёрт, опять эти грачи. Почему вы всё время про них вспоминаете?
СИМОНА – Так прилетали грачи, или нет?
АНДРЕЙ – Да, а что?
    При этих словах женщина начинает усиленно креститься и молиться.
СИМОНА – Господи, да за что же? Бедный мальчик!
АНДРЕЙ – Я помню. Постойте, грачи считаются вестниками смерти, так?
СИМОНА – В Ольховке из покон веку прилёта грачей боялись как огня. Если они садятся на крышу дома – то в семью обязательно придёт несчастье. Когда чёрный грач стучится в окно – значит, он привёл с собой кого-то из мира мёртвых.
    Андрей содрогается от ужаса. Его глаза расширяются. Лицо бледнеет.
СИМОНА – Что с тобой?
АНДРЕЙ – Рома говорил, что Маша привела с собой грачей. Они стучались в окно.
СИМОНА – Ты знаешь, в Ольховке к грачам относятся не так как везде.
АНДРЕЙ – Почему?
СИМОНА – Потому что есть такая легенда, что деревню эту основали ещё яицкие казаки, пришедшие сюда с юга Урала. Тогда здесь, в этих землях, в основном, вогулы жили. Но тут, где сейчас Ольховка, обитали те, кого даже язычники побаивались. Мне мой прадед Матвей рассказывал. Сам из казаков был. Его отец, казак Игнат одним из самых головорезов в то время слыл. А в посёлке этом, ходили слухи, местные золото мыли на лесной речке. Вот казачки и позарились на чужое добро. Один старый вогул рассказал им, как пробраться в эту деревню, но сам наотрез отказался быть провожатым. Очень уж они боялись этих, местных…
АНДРЕЙ – Что за местные то? Тоже вогулы?
СИМОНА (пожимает плечами) – Не знаю. Прадедушка мне говорил, что тут вообще какие-то отщепенцы жили. Вроде как и на цыган похожи, но жили совсем не по-цыгански, то есть, осёдлую и тайную жизнь любили. В центре деревни стояла каменная глыбина, на которой они кормили птиц. Вся жизнь у них происходила ночью, а днём они спали. Вот, казачки и воспользовались этим: пришли поутру, и всех до единого, и стара и млада, перерезали.
АНДРЕЙ – Да уж.
СИМОНА – Золота в речке было мало, но земля хорошо сдобрена, так что основали здесь свой посёлок. Он изначала назывался Игнатихой, в честь атамана ихнего Игната. В Ольховку его уж при советской власти переименовали.
    И вот, с тех пор, как на костях и крови они здесь поселились, грачи и начали сюда наведываться, каждую весну и осень. А как прилетали стаей, садились кому-нибудь на дом, или в окно стучались клювом – всё, жди беды – значит, кто-то из членов семьи скоро заболеет и умрёт. И никто ничего поделать не мог.
    Я ещё маленькая была. Помню, когда война началась, грачи ночью прилетели, и такой галдёж тут устроили – всю деревню разбудили. Мы уж думали, всё, конец света наступил. А утром на лошадях приехали красноармейцы и всех мужиков увели чуть не под конвоем. Из них вернулись потом только трое, да и те калеки. Остальные так и остались на чужбине, лежать под неродным небом, на сырой земле.
    Воцаряется пауза. Андрей сидит, потупив взор. На столе остывает чай. Из-за окна доносится тихий шум ветра. Солнечный свет падает на печь и стены избы. Во дворе порывы ветра колышут стираное бельё, и всё это происходит на фоне вымершего посёлка, который даже при свете дня кажется пугающим и даже зловещим.
    Наконец, Андрей поднимает взгляд на собеседницу.
АНДРЕЙ – Тёть Сим, мне-то что теперь делать?
СИМОНА – Даже и не знаю, что посоветовать, Андрюша. В большую беду ты попал. Своими силами тебе точно не справиться. Хотя… В Ольховке может ещё человек пять осталось, да и те, как я, да твои родственнички последнее доживают. Но там (она неопределённо машет рукой в сторону), за старым погостом раньше колдун жил, Тарас Горбунько. Не знаю, жив ли сейчас, столько лет прошло. Да и в Ольховку он давным-давно перестал захаживать. Он странный всегда был.
АНДРЕЙ – Как это?
СИМОНА – Ну, не такой как все что ли, с «приветом»: Ходил косматый как леший, волосы отрастил до пояса. Но люди к нему всегда обращались, знали, что в делах неземных он всегда помочь может. Кого от болячки избавит, кому бесов из дому прогонит. В общем, спрос на него был.
АНДРЕЙ – А он-то как мне помочь сможет?
СИМОНА – Если кто-то и сможет помочь, то лишь он. Только я боюсь, Андрюша, что Тараса уж давно нет на этом свете. В последний раз я видала его лет двадцать назад, если не больше. Так он уже тогда был стар как трухлявый пень.
    Андрей снова бледнеет, растирает похолодевшие руки.
АНДРЕЙ – Как добраться до него?
СИМОНА – Помнишь, где твои отец и дед лежат?
АНДРЕЙ – Да, я вчера ходил на кладбище.
СИМОНА – Вот, это новое сельское кладбище, а дальше, в сторону Юдихи, где березняк растёт, есть старые покосы. Их-то помнишь?
АНДРЕЙ (нахмуривается) – С трудом, но найду.
СИМОНА – Вот, как их пройдёшь и спустишься с Юдихи, попадёшь в болотину. Там такие завалы, что чёрт ногу сломит. Но другого пути нет. Если правее или левее взять – то вообще в топь попадёшь. А как завалы кончатся, начнётся старый погост. Там уже и крестов-то почти не осталось, только холмики от могилок. Это вот там как раз казачков раньше хоронили, когда поселения вдоль речки стояли. Пройдёшь погост, и сразу увидишь его домишко.
АНДРЕЙ – Чем он помочь-то мне сможет?
СИМОНА – Помочь, не помочь, а хотя бы скажет тебе, что происходит. Тебя ведь незнание хуже смерти страшит. Или не так?
    Андрей грустно кивает.
СИМОНА – Так что иди, Андрюша. Хуже уж точно не будет. Лишь бы Тарас ещё не помер.
    Крупный план лица Андрея. Парень поднимает взор и в них явно чувствуется подступающее безумие.
АНДРЕЙ – Тёть, Сима, у вас водка есть?
СИМОНА – Водки нет. Самогон остался, разбавленный. А тебе зачем?
АНДРЕЙ – Не мне, Рома просил. Я заплачу.
СИМОНА – Ах он алкаш проклятый. Что же делать-то с ним? Я бы и не давала, так он без выпивки-то совсем дурной становится. А так хоть спокойный. Господи, господи…
    Она встаёт из-за стола и уходит в сени. Парень искоса смотрит ей вслед.


ВОЗЛЕ ДОМА СИМОНЫ БАРАНОВОЙ.

Сцена 14.
    Андрей выходит на улицу. За ним следует Симона, сжимая в руке пол-литровую бутылку мутноватого самогона.
СИМОНА – Вот держи. Пусть нажрётся. Оно и тебе спокойней будет и бабке Лиде.
АНДРЕЙ (принимает самогон и прячет его в карман куртки) – А бабке Лиде-то не всё ли равно?
СИМОНА – Ну уж нет. Я тут с тобой поспорю. Она хоть и сидит молчком, да без движения, но всё слышит и видит, и думает.
    Парень устало вздыхает и закуривает.
АНДРЕЙ – Спасибо вам, тётя Сима, за всё. Не поминайте лихом.
    Он разворачивается и идёт по дороге от дома. За его спиной пожилая женщина отчаянно повторяет шёпотом «господи, господи» и осыпает его крёстными знамениями.


РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ.

Сцена 15.
    Андрей входит в знакомую комнату родительского дома. За столом по-прежнему сидит Рома, слегка протрезвевший, но уже начавший напиваться заново, судя по очередной бутылке, стоящей перед ним. Бабка Лида так же в позе сидящей статуи застыла на стуле в углу. Более всего она напоминает предмет мебели. Андрей кажется слегка возбуждённым. Он делает несколько нервозных шагов по комнате, затем садится за стол напротив брата.
РОМА – Как сходил, брат?
АНДРЕЙ – Нормально. Ром, плесни мне тоже.
    Тот с некоторым удивлением смотрит на брата, затем пожимает плечами и наполняет второй стакан.
РОМА – За что выпьем?
АНДРЕЙ (немного подумав) – За упокой души одного близкого мне человека.
РОМА – Я его знаю?
АНДРЕЙ – Думаю, уже да.
    Они молча запрокидывают в себя стаканы. Рома лишь слегка поморщился, Андрей же поперхнулся и закашлялся. На его глаза навернулись слёзы. Голос охрип.
АНДРЕЙ (отдышавшись) – Какую же дрянь ты пьёшь, брат.
РОМА (равнодушно пожимая плечами) – Я уже привык.
    Андрей закуривает.
АНДРЕЙ – Брат, ты прости меня за всё.
РОМА – За что мне тебя прощать-то?
АНДРЕЙ – За то, что всё так получилось. За то, что оставил тебя здесь одного.
    Рома пренебрежительно отмахивается.
РОМА – Да забудь ты это. Мне и здесь хорошо. А тебя бабка Тамара в Высокогорск забрала не напрасно. Вон каким человеком стал, женился, ребёнка произвёл.
    Он начинает хрипло хихикать, но смех его тут же переходит в приступ удушающего кашля.
РОМА (отдышавшись) – Проклятые лёгкие! Совсем покоя не дают. Может, ещё по одной?
АНДРЕЙ – Давай.
    Рома наполняет стаканы.
АНДРЕЙ  (мрачнея на глазах) – Я вообще-то проститься пришёл.
РОМА – Домой, значит, уезжаешь?
АНДРЕЙ – Не совсем. В опасный путь отправляюсь. Могу и не вернуться живым.
   Он запрокидывает стакан, и на этот раз сивуха проходит значительно легче. Рома с некоторым удивлением смотрит на него.
РОМА – Ты чего это? Куда собрался?
АНДРЕЙ – Искать ответы на свои вопросы, брат. Другого пути нет. Не отпустят меня просто так с Ольховки.
РОМА – Ну как знаешь. И всё равно береги себя. Тебя ведь там ждут, жена, дочка.
    Андрей задумчиво кивает. На лицо наползает тень грусти. Он уже сам не верит, что увидит Ирину и Настю. За окном медленно темнеет. Тяжёлые облака ползут к закату. Андрей собирается с силами, встаёт со стула и обнимает брата за плечи.
АНДРЕЙ – Ты всё равно меня прости, Рома. Прости за всё!


ВОЗЛЕ ДОМА.

Сцена 16.
    Андрей выходит на улицу, закрывает за собой тяжёлую дверь двора и уходит вниз по тропинке, ведущей к лесу. На плече его спортивная сумка с остатками еды. В зубах зажата тлеющая сигарета. Лицо бледное и сосредоточенное. А высоко в пасмурном небе кружат стаи грачей. Птицы кричат, словно и вправду провожают его в последний путь.


ВЫСОКОГОРСК. ВОЗЛЕ ПОДЪЕЗДА ДОМА ГАЕВСКИХ.


Сцена 17.
    Вечер, пасмурное небо. Возле подъезда останавливается «москвич» Гаевского, резко распахиваются двери, и выходит сам Гай. Его выражение лица очень похоже на то, с каким Андрей Донцов отправился к колдуну Тарасу. Слегка раздражённо он захлопывает дверь, ставит машину на сигнализацию и заходит в подъезд, открыв двери своим ключом.


КВАРТИРА ГАЕВСКИХ. ЗАЛА.


Сцена 18.
    На диване сидит Ирина в домашнем халате и тапочках. Лицо бледное и уставшее, но в глазах теплится надежда. Гай нервно расхаживает по комнате взад и вперёд.
ГАЙ – Даже если он и не выключил телефон, толку от него никакого. В районе Боровиков нет зоны покрытия. К тому же за четыре дня могла сесть батарея.
ИРИНА – А если он уехал не туда?
ГАЙ – Он уехал в Ольховку – это точно! Помнишь тот день, когда у нас в бэнде была генрепетиция?
ИРИНА – Ну да, а что? Кстати, он тогда себя очень неважно чувствовал.
ГАЙ (кивает) – Угу. В тот вечер у подъезда его встретил брат с Ольховки.
    Ирина удивлённо вскидывает брови.
ГАЙ – И передал ему какое-то письмо. Тогда я всему этому как-то значения не придал. А теперь пришло время вспомнить все важные детали. Сегодня мы с Юлькой были на почте и спрашивали. Тамошняя работница опознала его по фотографии, говорит, Андрюха собирался отправлять в Ольховку какую-то телеграмму.
ИРИНА – Телеграмму?
ГАЙ – Это всё фигня! Мы самое главное узнали. Посёлок Ольховка почти десять лет вычеркнут из списков населённых пунктов, по причине отсутствия жителей.  Последние жильцы получили прописку в Боровиках в 2000-ном.
ИРИНА (ошарашено) – Господи!
ГАЙ – А если так, то получается, что братец его уже давно либо помер, либо уехал куда-то, ну, не знаю, может, в другую деревню. Короче, дело дрянь, сестрёнка. У Андрюхи снова галлюны.
ИРИНА (тихо и зловеще) – Рецидив.
ГАЙ – Он самый! Психиатр предупреждал, что в периоды ремиссии его амнезия работает как надёжный щит от нежелательных воспоминаний. Но они внутри его головы и никуда от туда не деваются. А когда начинаются обострения, воспоминания, скрытые амнезией, провоцируют галлюцинации.
ИРИНА – Господи!
ГАЙ – Вот так, сестрёнка.
ИРИНА – Этот же психиатр говорил, что у него это ненадолго.
    Гай невесело усмехается.
ГАЙ – Мы с Юлькой и к нему ездили. Похоже, что он сам ни черта не знает. То, что у Андрюхи такая хрень с детства, это и для нас всех не секрет. Отец напугал его.
ИРИНА – Да. Я знаю. Детская психотравма. Что делать-то, Гай?
ГАЙ – Если бы знать, где эта грёбаная Ольховка. Я боюсь, туда на машине уже не добраться. А если и приедем, то где его там искать? Ты знаешь адрес старого дома?
    Ирина качает головой, поджав губы.
ИРИНА – Он никогда не говорил об этом.
ГАЙ (задумчиво) – Да уж.
ИРИНА – Гай?
    Она смотрит брату прямо в глаза.
ГАЙ – Что?
ИРИНА – А что если он вспомнил про Машу?
    Гай некоторое время молчит, прищурив глаза и сверля сестру взглядом.
ГАЙ – Не похоже. Здесь он вёл себя по-другому…
ИРИНА – Что если он вспомнил о ней там, в Ольховке.
    Гай начинает бледнеть на глазах.
ГАЙ – Почему именно в Ольховке?
ИРИНА – Не знаю, мне так кажется. Это как внутренний голос, интуиция.
ГАЙ – Если вспомнил, тогда дело дрянь. Психиатр говорил, что если это произойдёт внезапно, наш парень может окончательно съехать с катушек.
    Ирина снова начинает всхлипывать.
ИРИНА – Ну почему всё именно так? Почему не может быть по-другому?
    Гай устало растирает виски, затем берёт в руку мобильник, набирает номер.


МАШИНА ПАВЛА ЗУДОВА.


Сцена 19.
    Паша сидит в своей машине где-то на окраине города. На улице уже совсем темно. Вдали видны россыпи светящихся окон новостроек Высокогорска. Руки лежат на руле. Пальцы нервно отстукивают ритм. На одном из них поблескивает золотая печатка. По его лицу сразу становится понятно, что парень очень сильно нервничает и даже возможно, боится чего-то. На передней панели автомобиля вспыхивает дисплей дорогого мобильника и начинает звучать дурацкая беззаботная мелодия. На дисплее высвечивается фото Гаевского, скорчившего гримасу полного идиота. Павел вздрагивает от неожиданности и дрожащими руками берёт телефон.
ПАВЕЛ – Да, Гай?
ГАЙ – Ты где, Паш?
ПАВЕЛ – Я пока в гараже. Колесо меняю. Ты понимаешь, такая история дурацкая…
ГАЙ – Я думаю, Андрюха вспомнил про Машку.
ПАВЕЛ – С чего ты взял? Откуда ты знаешь?
ГАЙ – Долго объяснять, но, похоже, что это так.
ПАВЕЛ – Вы нашли его?
ГАЙ – Нет пока. Я думаю, он в Ольховке.
ПАВЕЛ – В Ольховке? Вот чёрт! А где это?
ГАЙ – Далековато… Паш, послушай меня внимательно: Твой знакомый мент, ты помнишь, тот самый, что вёл дело о Маше?
ПАВЕЛ – Ну да, Витюнин, лейтенант Витюнин! А что?
ГАЙ – С ним как-то можно встретиться и поговорить?
ПАВЕЛ – Э, ты знаешь, нет. Он уволился из органов пару лет назад и уехал куда-то в другой город. Я не знаю куда.
ГАЙ – Чёрт! Ну, ладно. Если что, я могу рассчитывать на твою помощь?
ПАВЕЛ – Да, конечно, Гай, какой разговор! Обращайся всегда, когда нужно.
ГАЙ – Спасибо. Будь на связи.
    В трубке раздаются гудки, свидетельствующие о завершении разговора. Павел некоторое время задумчиво смотрит на свой мобильник, затем нервно бросает его на панель, заводит двигатель и в полную силу давит на педаль газа. Автомобиль бешено срывается с места и с рёвом устремляется к жилому сектору.


ОЛЬХОВКА. НА ОКРАИНЕ.


Сцена 20.
    Сумерки сгущаются. Андрей Донцов пробирается через лес. Голова опущена, в зубах тлеющий окурок. Ветер шумит в ветвях деревьев. С неба капает дождь.  Некоторое время парень двигается вполне уверенно, но вскоре останавливается и смотрит по сторонам.
АНДРЕЙ (вполголоса) – Где этот чёртов березняк? Я уже не помню, в какой стороне Юдиха. Чёрт!
    Он выплёвывает окурок, некоторое время стоит в нерешительности, затем по лицу пробегает волна не совсем уместной радости. Он достаёт из кармана куртки бутыль самогона, откупоривает её и делает глоток.
АНДРЕЙ – Только ещё нажраться осталось до чертей, и заблудиться в этом поганом лесу. Эй! От тебя воняет как от суки! Где Юдиха, твою мать? ****ые грачи…
    Заметно захмелевший парень продолжает движение через лес. Слева от него виднеются старые надгробные плиты и памятники. Андрей проходит от них в непосредственной близости, но даже не замечает.
АНДРЕЙ (слегка запыхавшись) – Вечно, тебе, Донцов, достаётся всё самое интересное в этой жизни. Сначала весёлое детство, потом весёлая молодость. Твою мать, Господи! Всю жизнь меня окружали только покойники. Все мрут как мухи. И все, ****ь, как сговорились, собрались в этой грёбаной Ольховке. Сходняк здесь устроили.
    Он устало опускается на торчащий из земли камень, собирается было закурить, но в этот момент видит вдали белеющую полосу березняка. Там, за ней, начинается Юдиха, старые покосы, и где-то ещё дальше дом колдуна.
АНДРЕЙ (поднимаясь) – Нет уж, я туда не сунусь. Там вообще всё глухо, чувак. Вообще мрак.
    Он испуганно оборачивается, смотрит туда, откуда пришёл только что, в сторону Ольховки. Но возвращаться не хочется ещё больше. В нём снова начинается внутренняя борьба. В конце концов, Андрей гасит этот конфликт очередным глотком крепкого самогона, встаёт, и, стиснув зубы, продолжает двигаться в сторону Юдихи.


ВЫСОКОГОРСК. НОЧЬ. ВОЗЛЕ БАРА «СОКОЛ».


Сцена 21.
    Рядом с главным входом в бар стоят Гай и Лиза. Над их головами красным светится вывеска с названием заведения. Руки парень держит в карманах. Неподалёку припаркован его «москвич». Лиза стоит рядом, одетая, как и обычно довольно броско, когда приходится петь перед завсегдатаями «Сокола». Лишь на плечи накинута короткая куртка, потому что на улице заметно похолодало.
    Гай смотрит на неё, ожидая ответной реакции. Однако девушка ещё долго молчит, потупив взор. Наконец, она подаёт голос.
ЛИЗА – Раньше утра мы всё равно ничего сделать не сможем. Во-первых, нет полной уверенности, что он угнал именно в Ольховку. Во-вторых, даже если он там, никто из нас не знает, где находится это захолустье. Ты смотрел в интернете?
ГАЙ – Чёрт! Да там нет ничего про эту Ольховку. На почте сказали, что райцентр там Боровики. Это деревня такая в сорока пяти километрах от Выи. Если на машине ехать, то надо сначала заправиться как следует.
ЛИЗА – И что дальше?
ГАЙ – Узнать, в этих Боровиках у кого-нибудь из местных, где находится Ольховка.
ЛИЗА – Гай, это чертовски много времени займёт. Что в милиции сказали?
    Алексей пренебрежительно машет рукой.
ГАЙ – Вряд ли они будут его где-то искать. Заявление приняли и всё. Потом проверят пару моргов и скажут, что обыскали всю область, но – пардон – ни каких следов.
    Лиза вздыхает.
ЛИЗА – Лёш, я не смогу с тобой поехать. От меня там всё равно никакого толку. Ты понимаешь? Всё, чем я могу помочь, это поводиться с Настюшкой, если Ирина решит поехать с тобой.
ГАЙ (удручённо) – Только мелкой там ещё не хватало. Лиз, понимаешь, я даже Юльку не хочу брать с собой. Не знаю почему. Ни Пашу, ни кого-то ещё. Как только решил искать Дюса, сразу почему-то подумал о тебе.
ЛИЗА (несколько удивлённо) – С чего бы это?
ГАЙ – Не знаю, честно, не знаю. Просто чувствую, что так надо. Только ты, я и Дюс.
ЛИЗА – Гай, ты меня пугаешь?
ГАЙ (со вздохом) – Я сам себя пугаю, Лиз. Возможно, и у меня поехала крыша. Но я стал много думать в последнее время о том, что произошло тогда, десять лет назад.
    Он делает паузу, явно подыскивая нужные слова. Лиза широко раскрытыми глазами смотрит на него.
ГАЙ – Мы тогда тоже что-то упустили. Понимаешь, Лиз, всё словно в тумане было. Какое-то, наваждение на всех нас. Машку жестоко убили, а перед этим изнасиловали. В тот момент мы с Дюсом были в училище. Но ведь, ведь она… Сама села в машину, ты понимаешь? Она сама села в ту чёртову машину.
ЛИЗА – Гай, успокойся. Я понимаю, что ты хочешь сказать. И понимаю, почему ты доверяешь только мне.
    Гай хватается за голову и шумно выдыхает воздух.
ГАЙ – Чёрт, Лиз, если всё это окажется правдой, я сам свихнусь.
ЛИЗА (задумчиво) – Будем надеяться, что всё это не так, Гай. Будем верить. Ты прав, нам с тобой надо уехать в Боровики и найти эту проклятую Ольховку. Может, Андрюша ещё жив. И если уж мы не спасли в своё время Машу, то его просто обязаны спасти.
ГАЙ – Только бы не опоздать.
ЛИЗА – Я работаю до пяти утра. Сразу после бара подбросишь меня до дому. Я переоденусь и поедем. У тебя есть ещё пара часов, чтобы вздремнуть.
    Гай кивает в сторону своей машины.
ГАЙ – Там вздремну, если получится. Я отключил телефон. Не хочу, чтобы Юлька была в курсе.
ЛИЗА – Я понимаю.
    Девушка поднимается на крыльцо бара, цокая высокими каблуками, и скрывается в полутёмном проходе. Гай устало смотрит ей в след, затем достаёт из кармана куртки ключи от машины, снимает её с сигнализации, распахивает дверь и практически падает на водительское сиденье. В темноте его лицо кажется ещё бледнее и напряжённее. Парень смотрит на своё отражение в зеркало заднего обзора.
ГАЙ (сам себе) – Вляпался, ты Лёшик, в дерьмо по самые гланды.


ОЛЬХОВКА. ГОРА ЮДИХА.


Сцена 22.
    Андрей продирается сквозь густые заросли шиповника, раздвигает руками ветви березняка. Его сильно шатает от выпитого алкоголя и общего переутомления. Лицо и одежда испачканы в грязи. Он сипло дышит сквозь стиснутые зубы. В темноте светятся его глаза. Глаза безумца.
    В этот момент начинают мелькать фрагменты из прошлого, похожая сцена, в которой он брёл по ночному кладбищу Высокогорска к могиле своей возлюбленной. В какой-то момент он запинается и падает лицом в грязь, как и тогда, десять лет назад. Однако в этот раз он поднимается, и, стиснув зубы, продолжает движение вперёд.
    Наконец, впереди появляются заросшие высокой травой старые покосы. Из низин выползает туман. Андрей устало садится на ствол упавшего дерева, извлекает из кармана куртки пачку сигарет, но она вся промокла и смялась. Парень злобно отбрасывает её в сторону. Затем он поднимает бутыль самогона и подносит её к губам. Но она пуста. Некоторое время он недоверчиво смотрит на неё. Бутылка не только пуста, но и покрыта слоем сажи. Горлышко слегка искривлено, словно стекло подвергалось воздействию высоких температур. Андрей отбрасывает её в сторону как нечто заразное.
АНДРЕЙ – Чёрт! Что это?
    Он трезвеет на глазах, начинает оглядываться по сторонам, словно понял только сейчас, где находится. Из его рта вырывается пар. Андрей вытирает рукавом лицо.
АНДРЕЙ – Что со мной происходит, господи!
    Парень начинает всхлипывать как ребёнок, но быстро берёт себя в руки. Перед нашим взором проносится фрагмент его воспоминаний. Мы видим Машу, смотрящую ему в глаза с любовью. Брови Андрея сдвигаются к переносице, лицо наливается злостью и отчаяньем. Он снова поднимается, и, стиснув зубы, продолжает свой поход. Под ногами хлюпает вода. Высокая трава на старых покосах скрывает его по пояс. Одинокая фигура парня удаляется от камеры, постепенно скрываясь в тумане.


ВЫСОКОГОРСК. КОМНАТА МАШИ. 10 ЛЕТ НАЗАД.


Сцена 23.
    Комната Маши. Из окна льётся яркий солнечный свет. У стены стоит книжный шкаф, полки которого уставлены почётными грамотами, кубками. Кое-где висят медали. Всё это спортивные награды Маши. Девушка стоит возле окна, одетая в домашний халат и тапочки. Она оборачивается на звук открывшейся двери и начинает широко улыбаться. В комнату входит Андрей, держа одну руку за спиной. Он тоже улыбается, хотя и немного смущённо.
МАША – Привет, Дюсик!
АНДРЕЙ – Привет!
    Девушка заключает парня в объятия и сливается с ним в крепком поцелуе. Андрей тоже обнимает её свободной рукой за талию.
МАША – Что там у тебя?
    Парень краснеет.
АНДРЕЙ – Сюрприз. Э, точнее, подарок.
МАША – Ой!
АНДРЕЙ – Сегодня месяц, как мы вместе.
    Он отстраняется, ещё некоторое время в нерешительности медлит, затем собирается с духом и вытягивает перед собой раскрытую ладонь, той руки, что до сих пор прятал за спиной. На ней оказываются две золотые серёжки в форме крохотных бабочек с голубыми крылышками. Солнце заставляет их сиять.
    Маша ахает, смотрит сначала на подарок, затем на парня, словно не верит, что всё это происходит в реальности. Затем её взгляд снова обращается на серёжки. Она смотрит на них, словно загипнотизированная. Улыбка сползает с её лица.
АНДРЕЙ – Маш, с тобой всё в порядке?
    Девушка продолжает заворожено смотреть на подарок, протягивает руку и осторожно берёт серёжки в свою ладонь.
МАША – Они очень красивые, Дюсик.
АНДРЕЙ – Тебе правда нравятся?
    Девушка всё так же, без улыбки, кивает.
МАША – Я видела их во сне.
   Последняя её фраза повторяется постепенно затихающим эхом. Камера демонстрирует крупный план: Золотые серьги в форме бабочек на раскрытой ладони Маши. Солнечный свет переливается на маленьких крылышках, бросает яркие отблески вокруг.
    Крупный план губ Андрея в комнате Маши десять лет назад. Они шепчут: «Во сне». Затем следует тот же план и те же слова, только уже на кладбище, когда парень без чувств лежит лицом в грязи. И ещё раз, но уже в реальном времени, когда Андрей бредёт к дому колдуна.


ВЫСОКОГОРСК. НА ВЫЕЗДЕ ИЗ ГОРОДА.


Сцена 24.
    Пасмурное небо. Развилка дорог. На заднем плане городской пейзаж. Начинает мало-помалу светать. Из-за поворота выезжает «москвич» Гаевского, ярко сверкнув фарами. Едущая навстречу машина, освещает салон, и мы видим сидящих в нём Гая и Лизу.


«МОСКВИЧ» ГАЕВСКОГО.


ГАЙ – Ты как, в порядке?
    Лиза поворачивает в его сторону голову. Лицо бледное и слегка напуганное.
ЛИЗА – Нормально. Сколько нам ехать?
ГАЙ (пожимая плечами) – До Выи доберёмся минут за сорок, если никуда не гнать. А там, пока найдём эти чёртовы Боровики. Я не знаю, Лиза.
    Некоторое время они задумчиво молчат. Когда автомобиль выезжает на междугородную трассу, Гай переключает скорость.
ЛИЗА – Ты считаешь, что это сделал кто-то из наших?
ГАЙ – Я уверен в этом.
ЛИЗА – Вот как. Почему, только сейчас, Гай? Почему не десять лет назад?
ГАЙ (по его лицу проходит волна боли) – Не знаю. Это как наваждение. Мы тогда все были в шоке, не могли мыслить трезво. Эта ситуация из ряда вон, Лиз. Ты понимаешь?
ЛИЗА – И что теперь?
ГАЙ – Я не знаю. Пока не знаю. Сначала нужно найти Андрюху. Это самое главное сейчас. Так уж получилось, что за последние несколько лет этот человек стал мне не только другом, но и родственником.
ЛИЗА – Значит, ты уверен, что он уехал в эту свою Ольховку? Почему именно туда, Гай?
ГАЙ – Ему пришло письмо накануне, точнее, это письмо привёз его двоюродный брат из Ольховки.
ЛИЗА – Ты же сам говоришь, что этот посёлок вычеркнут из списка. Может, они переехали куда-то ещё?
ГАЙ – Об этом я подумал. Возможно, конечно, но не факт.  Скорее всего, во время очередного рецидива Дюс начал что-то вспоминать. Вся эта галиматья с приездом брата и каким-то письмом больше похожа на галлюцинацию. Он поехал в свой родительский дом, чтобы вспомнить.
ЛИЗА – А если?..
    Гай кивает.
ГАЙ – Вот этого я и боюсь больше всего. Одни воспоминания могут спровоцировать другие. О Маше.
ЛИЗА ( на выдохе) – Господи! Он тогда совсем свихнётся.
ГАЙ – Не знаю. В любом случае это неизбежно. Врач говорил, что амнезия может быть на всю жизнь, если какое-нибудь событие не спровоцирует переживания и не вскроет этот гнойник в его голове, его воспоминания. Страшные воспоминания.
ЛИЗА – Знаешь, Гай. Иногда мне кажется, что не только Андрей, но и все мы слегка съехали с катушек. Смерть Машки до сих пор не даёт мне покоя. А прошло уже десять лет.
ГАЙ – Узнать бы.
ЛИЗА – Что?
ГАЙ – Кто с ней сделал такое.
ЛИЗА – Ох, Гай, опять ты за своё.
ГАЙ – Лиз, она сама села в машину, ты понимаешь? Сама!
ЛИЗА – И что с того? Может, её туда заманили чем-нибудь. Какой-нибудь грёбаный Чекатилло пригласил прокатиться на машине.
ГАЙ – Машка? Лиз, она не была такой никогда, и никогда бы не села в машину к незнакомому человеку.
ЛИЗА – Хорошо. И кто это, по-твоему, мог быть?
    Гай напряжённо смотрит на дорогу, не решаясь произнести то, что собирался сказать. Лиза бросает на него короткий хмурый взгляд и отворачивается к боковому окну.


ЗА ОЛЬХОВКОЙ. ВОЗЛЕ ДОМА КОЛДУНА.


Сцена 25.
    Туман мало-помалу рассеивается, уступая место предутренним сумеркам, оседая росой на высокой, давно некошеной траве. Андрей Донцов, грязный и изнурённый медленно бредёт через поляну к густым зарослям кустов и деревьев, среди которых темнеет силуэт невысокой тёмной избы. Тишина, царящая вокруг, давит на уши. В нескольких шагах от дома он останавливается и зачарованно смотрит на него. Камера демонстрирует нам почерневшие брёвна стен, крохотное чёрное оконце в центре и крышу, из которой местами уже проросли молодые деревца и трава.
    Наконец тишину разрушает писк какой-то ранней птахи. С этого момента время словно начинает идти по-иному. Маленькая дверь в избе отворяется. От резкого скрипа ржавых петель Андрей вздрагивает и словно пробуждается от короткого болезненного сна. Сначала в темноте прохода ничего не появляется, затем оттуда раздаётся сухой старческий кашель и невнятное бормотание.
    И внезапно остатки зловещей тишины разрывает громкий и властный голос:
ТАРАС – Ты кто таков? Я тебя не звал! Уходи на хер отсюдава!
АНДРЕЙ – Дед Тарас, меня к вам Симона Баранова послала!
    Очевидно, что парень напуган внезапным появлением колдуна больше, чем всем остальным.
ТАРАС – Какая Баранова, сучий ты сын?! Симона померла на пожарище. Уходи отсюда, я сказал! Чего ты здесь потерял?
АНДРЕЙ – Дет Тарас, мне правда нужна ваша помощь. Вы единственный, кто может мне помочь. Пожалуйста, не прогоняйте!
ТАРАС – Молчи!
    Андрей прикрывает рот рукой, но отчаянье и страх заставляют его дышать громко и сипло. Некоторое время колдун не подаёт голоса, затем говорит уже более спокойным и дружелюбным тоном:
ТАРАС – Поди сюда на пару шагов. Не вижу я тебя.
    Андрей подчиняется.
ТАРАС – Вот теперяча вижу… Что это с головой у тебя, паря? Никак жизнь побила? Поди поближе, не бойся.
    Андрей делает ещё пару нерешительных шагов к распахнутой двери. Теперь в проёме становится видно седого старика с густой длинной бородой и тёмными блестящими глазами. Эти глаза прямо-таки просверливают парня насквозь.
ТАРАС – Знаю я тебя. Ты Данилки Захаренко внук, верно?.. Ну вот, в папку с дедом пошёл, значит.  Так же и помрёшь, как они. На то и в Ольховку, видать вернулся. Не смогу я тебе помочь.
АНДРЕЙ – Почему?
ТАРАС – Тех, кто смерти ищет, жизнь избегает.
АНДРЕЙ – Но я не знал, вернее, не помнил, что моя девушка мертва. Я забыл это. А теперь, когда вернулся в Ольховку, то вспомнил. Но она сама позвала меня сюда, написала письмо и попросила помочь ей.
ТАРАС – Чем ты поможешь мёртвому?
АНДРЕЙ – Не знаю.
    Он устало садится на мокрую траву, опускает голову и снова начинает тихонько плакать. Старый колдун с интересом смотрит на него.
ТАРАС – Ага! Вижу, жить-то ещё хочется тебе, шельма, раз ревёшь. Что же ты о дочери малолетней не подумал, когда в чёртово логово полез.
АНДРЕЙ – Я думал, что смогу разобраться…
ТАРАС – Мелковат ты ещё до таких дел. К имям даже я не суюсь. Куда уж тебе… Ладно, не хотелось тебя пускать, окаянного, да что-то уж здорово ты разжалобил. Давай, заходи в избу, да пошевеливайся. Сколько мертвяков за собой таскаешь!
    Андрей поднимается с земли, и, пошатываясь, проходит в темноту избы. Дверь за ним тут же закрывается.


ВЫЯ. «МОСКВИЧ» ГАЕВСКОГО. НА ТРАССЕ.


Сцена 26.
    Междугородняя трасса. Машины проносятся мимо со скоростью болидов. Один из этих авто – «москвич» Алексея Гаевского. В салоне их по-прежнему двое, он и Лиза. Гай бледен и сосредоточен на дороге. Лиза изучает карту, положив её на колени.
ЛИЗА – Так, указатель на Боровики должен появиться через пару километров.
ГАЙ – Куда сворачивать?
ЛИЗА – Налево.
ГАЙ – Мм, понятно.
ЛИЗА – Гай, о чём ты думаешь?
    Некоторое время он молчит, сосредоточенно глядя на дорогу, затем поворачивается к ней, бросает короткий взгляд и снова смотрит на дорогу.
ГАЙ – Мне кажется, что мы опоздали.
ЛИЗА – Что? С чего это ты взял?
ГАЙ (пожав плечами) – У меня словно чутьё обострилось в последнее время. Ну, или крыша поехала, не знаю. В любом случае я начал предвидеть, как будет ситуация развиваться дальше.
ЛИЗА – Определённо, ты бредишь.
    Гай игнорирует её последние слова.
ЛИЗА – Нам сейчас нужно думать о хорошем. Просто заставить себя сделать это. Я никогда себе не прощу, если с Дюсом случилось непоправимое.
ГАЙ – Я тоже.



Сцена 27.
    Далее следует серия сменяющих друг друга планов. «Москвич» Гая съезжает с междугородней трассы налево, следуя указателю «Боровики». Машина проезжает по сельской, но всё же асфальтированной дороге мимо простых бревенчатых домов, иногда петляет по улицам. Наконец, она останавливается возле небольшого деревенского ларька, возле которого околачиваются двое мужчин средних лет. Судя по виду, это типичные представители российской глубинки, единственным досугом которых является каждодневная пьянка.
    Гай выходит из авто и направляется к окошку киоска. Мужчины с интересом наблюдают за тем, как он извлекает из кармана кошелёк и отсчитывает нужную сумму денег.
ГАЙ (продавцу) – Пачку «Винстона», пожалуйста.
    Алкаши быстро переглядываются, после чего один из них обращается к парню.
ПЕРВЫЙ – Не местные?
    Гай оборачивается и без особого интереса оглядывает мужчин.
ГАЙ – Нет.
ВТОРОЙ (кивком указывает в сторону машины) – Красивая девушка. Жена?
ГАЙ (немного подумав) – Да, а что?
ВТОРОЙ – Нет, ничего. Просто интересно, что такие люди делают в Боровиках?
ГАЙ – А что тут странного?
ВТОРОЙ – Ничего. Но вы ведь не просто так приехали, верно?
    Гай озадаченно смотрит на собеседника. Оба мужчины, прищурив глаза, выжидающе глядят на него.
ГАЙ – Послушайте…
ПЕРВЫЙ – Брат, будь милосерден, подкинь на бутыль портвешка.
ВТОРОЙ – А мы тебе покажем дорогу.
ГАЙ – Откуда вы знаете?..
ВТОРОЙ – А ты сегодня не первый такой. С полчаса назад девица подъезжала, шикарная такая, на иномарке. Спрашивала про парня какого-то и про то, где здесь дорога на Ольховку.
    Глаза парня расширяются от удивления.
ГАЙ – Как девица? Какая? Как она выглядела?
ВТОРОЙ – Ну, я же говорю, шикарная такая вся. Блондинка. Высокая и на каблуках. И в машине, в иномарке, мать её ети.
    Гай бросается к своему «москвичу», но останавливается на полпути, быстро бросает алкашам сторублёвую купюру.
ГАЙ – А где здесь проезд на Ольховку?
ПЕРВЫЙ (с радостью разглядывая деньги) – К же дэ станции езжайте, вон туда.
    Машет рукой в сторону ближайшего переулка.
ВТОРОЙ – Там указатель будет на Ольховку. Семь километров по просеке и вы там.
ГАЙ (направляясь к машине) – Спасибо, мужики.
ПЕРВЫЙ – Только села-то уж там давно нет. Лет десять назад всё сгорело.
    Эта информация заставляет парня нахмуриться. Однако он мешкает лишь секунду. Из салона авто на него с тревогой смотрит Лиза. Гай открывает дверцу и садится за руль.


В САЛОНЕ «МОСКВИЧА».


Сцена 28.
    Гай садится за руль, бледный и встревоженный. Не меньшая тревога и в глазах Лизы.
ЛИЗА – Гай, что случилось?
ГАЙ – Только этого нам ещё не хватало.
ЛИЗА – Что случилось?
ГАЙ – Я даже не знаю, как это понимать. Но, Лиз, похоже, нашего Андрюшу ищет кто-то ещё.
    Глаза девушки округляются от удивления.
ЛИЗА – Кто?
ГАЙ (пожимая плечами) – Понятия не имею. Но судя по словам этих калдырей, какая-то знойная тёлочка на иномарке.
ЛИЗА – Господи.
ГАЙ – Знаешь, Лиз, хорошо, что ты поехала со мной.
ЛИЗА – Не хочешь позвонить Иринке?
ГАЙ – Ещё чего! Если у этого засранца была любовница, он получит от меня хороших люлей. Но её в это дело посвящать не надо. Ты меня поняла, Лиза?
ЛИЗА – Да, уж.
ГАЙ – И Юлька тоже ничего не должна знать. Хорошо?
ЛИЗА – Да поняла я всё! Что делать-то дальше будем?
ГАЙ – То же, что и раньше – искать Дюса.
    Гай заводит машину и трогается с места.


ДОМ КОЛДУНА.


Сцена 29.
    Вокруг полная темнота. На дощатой поверхности стола зажжена толстая свеча. В круг обзора камеры попадает только напряжённое и измученное лицо Андрея, освещённое свечой. Затем таким же образом становится видно испещрённое морщинами лицо старого колдуна. Тёмные глаза прямо таки просверливают парня из-под густых кустистых бровей. Иногда кажется, что они заглядывают ему в самую душу.
ТАРАС – Что же ты искал здесь, Андрюшка?
АНДРЕЙ – Машу.
ТАРАС – Она умерла, Андрюшка.
АНДРЕЙ – Я знаю. Теперь знаю.
    Лицо старика удаляется назад, тонет во тьме, и внезапно вместо него в круг света выплывает лицо Андрея десятилетней давности. Глаза красные от слёз. Половина лица испачкана грязью. Реальный Андрей вздрагивает, но остаётся сидеть на месте.
АНДРЕЙ 19 ЛЕТ (он тяжело дышит с лёгким присвистом) – Маши больше нет. Нет. Ты понимаешь?
    Он начинает плакать. Андрей из реального времени с ужасом смотрит на него.
АНДРЕЙ 19 ЛЕТ – Ты знаешь, как сильно я её люблю? Мать вашу, я же жить без неё не смогу! Боже мой, её нет. Её больше нет.
    Реальный Андрей продолжает молча и с ужасом взирать на своего оппонента. Плачущий двойник из прошлого тонет во тьме. На смену ему приходит напряжённое лицо Гая.
ГАЙ – Здорово, Дюс. Хреново выглядишь, родственник.
АНДРЕЙ – Привет. Ты знал про Машу и молчал. Вы все знали и молчали.
ГАЙ (невесело усмехаясь) – А ты что хотел? После смерти Машки ты так чудачить начал, что у нас самих чуть крыша не поехала. И ты сам прекрасно понимаешь, что твоя амнезия для тебя оказалась спасением. Мы лишь не стали напоминать тебе о тех днях, чтобы ты опять не начал съезжать с катушек.
    Лицо Гая наливается злостью.
ГАЙ – Ты вечно думаешь только о себе. Конечно, насрать на жену, насрать на дочь. Пошли все в жопу. Я такой классный парень. Я поехал искать свою мёртвую подружку в деревню, где жил в детстве… Дюс, ты рехнулся. Ты вообще, на хрен, псих, если решил, что сможешь вытащить её с того света.
АНДРЕЙ – Я же не знал…
ГАЙ – А пошёл ты. Подыхай тут.
    На смену ему снова выплывает лицо девятнадцатилетнего Андрея.
АНДРЕЙ 19 ЛЕТ (он продолжает плакать) – Её больше нет. Она умерла. Я не хотел этого, честное слово. Я хотел, чтобы мы были вместе всегда. Но она умерла, господи. Маша умерла.
    Снова лицо Гая.
ГАЙ – Подумай о дочери. Может, хоть эти мысли принесут в твою тупую башку лучик света. А то у тебя там один только мрак… Один мрак, Дюс.
    Выплывает лицо Ромы.
РОМА – Брат, я не держу на тебя зла. Нам здесь хорошо и спокойно. Здесь тихо и всегда есть что выпить.
    Он усмехается, обнажив ряд поломанных зубов.
РОМА – Я рад тебе, конечно, но не стоило сюда приезжать. Брат, я правда не злюсь. А ты давай домой.
    Лицо Ромы тает во тьме. Некоторое время Андрей сидит в полном одиночестве. Для остроты момента камера демонстрирует крупный план огонька свечи. Сначала он горит ровно, а затем резко склоняется как от порыва ветра, и едва не гаснет. Из темноты медленно выплывает лицо Маши. Лицо её бледно как мел. Грязные волосы свисают космами. Она смотрит парню прямо в глаза. Губы что-то шепчут, но слов не разобрать.
    Крупный план лица Андрея. Черты его искажаются от невыносимых душевных мук. По небритой щеке скатывается крупная слеза. Маша раскачивает головой, как бы говоря «нет» или «не надо». Над столом появляется её синюшная рука, сжатая в кулак. Кое-где на ней видны следы запёкшейся крови. Она протягивает руку к Андрею. Тот сначала в нерешительности смотрит на неё, затем протягивает свою с открытой ладонью. Маша разжимает кулак, и на ладонь парня падает золотая серёжка в форме бабочки. Девушка улыбается и убирает руку. Затем и её лицо тает в темноте.
    Андрей вновь остаётся один. Свечка горит ровным светом. Он вытирает слезу тыльной стороной ладони. В другой руке у него серёжка Маши. Парень озадаченно смотрит на неё какое-то время, после чего сжимает в кулак.
    Из темноты выплывает лицо старого колдуна. Он тягостно вздыхает, продолжая пронзительно смотреть на парня.
ТАРАС – Мы все уже мертвы, Андрюшка. Ты вступил на запретную территорию.
    Внезапно черты лица колдуна начинают таять, как воск. Кожа сползает с костей, обнажая старый пожелтевший череп. Он падает на стол прямо перед Андреем. От удара отваливается нижняя челюсть. Глаза парня расширяются от ужаса. Он издаёт дикий крик. Свеча падает на стол и гаснет.


ОЛЬХОВКА. НАШИ ДНИ.


Сцена 30.
    Из глубины леса по дороге, выезжает «москвич» Гаевского. Нашему взору открывается панорама села Ольховского. На лугах высокая некошеная трава. Неухоженные сады давно заросли и запустели. Автомобиль выезжает на ближайшую улицу и останавливается. Глохнет двигатель. Гай и Лиза выбираются наружу и с удивлением осматриваются вокруг.
ЛИЗА – Боже мой, Гай.
    Вокруг царит тишина. Слышен только свист ветра в развалинах ближайшего дома. Молодые люди осматриваются по сторонам. Камера демонстрирует панораму давным-давно выгоревшей деревни. Вокруг только всеобщее запустение и обугленные останки домов.
ГАЙ (почти шёпотом) – Родите меня обратно. Здесь же всё, на хрен, сгорело.
ЛИЗА – И судя по всему, уже давно.
ГАЙ – Где же его теперь искать?
    Лиза не отвечает. На её лицо наползает тень отчаянья. Небо над Ольховкой пасмурное и мрачное. Высокая трава тихо шелестит, качаемая ветром.
ГАЙ – Мне что-то не хорошо здесь. Пойдём в машину.
    Лизу передёргивает.
ЛИЗА – Я с тобой полностью солидарна, Лёшик. Жуткое место.
    Молодые люди быстро возвращаются в «москвич». Гай заводит двигатель и авто медленно едет по сельской дороге вглубь Ольховки.
    Далее следуют кадры их перемещения по территориям Ольховки. Нашему обзору предстают сгоревшие дома; торчащие вверх, обугленные печные трубы, покосившиеся столбы с обрывками проводов… Эти виды перемежаются с кадрами из салона «москвича», где изумлённые и ошарашенные Гай и Лиза с некоторой опаской выглядывают из окон.


В «МОСКВИЧЕ».


Сцена 31.
    Внезапно автомобиль кренится вправо. Лиза от неожиданности и страха вскрикивает. Машина тут же встаёт на месте и начинает буксовать.
ГАЙ – Ох, бля, только этого нам не хватало.
    Он распахивает дверцу «Москвича», выходит на улицу и осматривает машину.
ЛИЗА (встревожено) – Ну, что там?
    Гай присаживается на корточки позади машины. Мы видим, что одно колесо практически полностью увязло в глубокой луже. Он в сёрдцах бьёт ладонью по багажнику и возвращается обратно в машину.
ГАЙ (нервно захлопнув дверь) – Увязли по самое не хочу. Откуда она только взялась, эта сраная лужа?
ЛИЗА (с растущей в голосе паникой) – Что же нам теперь делать?
ГАЙ – Не паниковать.
    Некоторое время они молчат. Гай делает попытки выехать из лужи, но вскоре понимает, что это бесполезно. Двигатель «москвича» смолкает. Лиза носовым платком вытирает капли пота, выступившие на её лице. На лобовое стекло начинают падать капельки дождя. Их становится всё больше и больше, и изморось быстро превращается в настоящий ливень. По лобовому стеклу равномерно скользят дворники, включенные парнем.
ГАЙ – Ладно, не переживай, Лизунь. Выберемся как-нибудь. Главное, не паникуй.
    Однако по всему видно, что сам он начал нервничать.
ГАЙ – Давай подумаем.
    Лиза вопросительно смотрит на него.
ГАЙ – В тот день, когда мы с бэндом уезжали в Зеленогорск, Дюс зачем-то забегал на ж/д вокзал. Мне он сказал, что вроде бы как захотел поссать, или что-то в этом роде. Но сейчас я понимаю, зачем именно он туда заходил.
ЛИЗА – Узнать расписание электричек?
ГАЙ – Точно! А за день до этого он ходил на телеграф и хотел отправить телеграмму именно сюда, в Ольховку.
ЛИЗА – Это понятно, что он поехал сюда. Но… Здесь даже спрятаться негде. Посмотри вокруг. Тут же одни развалины.
ГАЙ (поджав губы) – Значит, он либо не добрался до Ольховки, либо…
ЛИЗА – Либо что?
ГАЙ – Либо добрался. И где-то тут… Где-то тут… Чёрт, нет! Он жив, мать его!
ЛИЗА – Сколько дней прошло?
ГАЙ – Почти неделя.
    Лиза с тоской в глазах смотрит на парня. Этот взгляд говорит о том, что надежды для неё стали совсем уж призрачными.
ЛИЗА – Гай, тебе не кажется, что мы опоздали?
ГАЙ (слова даются ему с трудом) – Иногда кажется, но, давай не будем раньше времени пускать сопли. К тому же нам ещё как-то самим надо выбираться из этой дыры.
    Далее камера показывает нам ряд образов из антуража Ольховки, только теперь уже под проливным дождём. Одинокая машина Гаевского стоит посреди земляной дороги, слегка наклонившись вправо. Лужа вокруг неё очень быстро растёт.
    Снова салон авто.
    Гай закуривает сигарету. Лиза пытается что-то разглядеть за окном сквозь непроницаемую завесу дождя.
ЛИЗА (задумчиво) – Кто эта девица на иномарке?
ГАЙ – Мм?.. А эта. Чёрт её знает. Понятия не имею. Но если это любовница Донцова…
ЛИЗА – Ты это уже говорил… Гай, какая к чёрту любовница? Ты столько лет знаешь Андрея и допускаешь такое? Он же однолюб чёртов. Сколько раз у него была возможность затащить меня в постель, но он этим не воспользовался.
    Гай ошарашено смотрит на Лизу.
ГАЙ – Час от часу не легче! Нет, бля, с вами точно не соскучишься! Ты что же, предлагала ему секс?
ЛИЗА – Гай, какой к чёрту секс? Я не об этом сейчас. Нет у Донцова любовницы и быть не могло. Ты лучше подумай, кто это такая: высокая, красивая, на иномарке?
    Гай хмурится, напрягая память.
ГАЙ (после небольшой паузы) – Нет. Честно не представляю.
ЛИЗА – Но эти двое в Боровиках сказали, что она тоже поехала в Ольховку.
ГАЙ – Ну?
ЛИЗА – Дорога сюда одна, а навстречу нам никто не попадался. Выходит, она всё ещё здесь, если, конечно, мы не разминулись, катаясь по посёлку.
    Гай выбрасывает окурок в слегка приоткрытую дверцу и поёжывается.
ГАЙ – Лизунь, ты вот что. Там, на заднем сиденье мой рыбацкий термос с кофе. Плесни-ка по кружечке, да я пойду на разведку.
ЛИЗА – С ума сошёл?
ГАЙ – А что делать? Поищу в каких-нибудь развалинах лопату, пока мы тут совсем не утонули.
ЛИЗА – Вообще-то лопату надо возить с собой как раз на такие случаи.
ГАЙ – Ты знаешь, как-то не подумал об этом. Давай, наливай. Да надо бы ещё и осмотреться.  Вдруг найду что-нибудь интересное.
ЛИЗА – Что, например?
ГАЙ (пожимая плечами) – Ну, иномарку с обворожительной тёлочкой внутри.
ЛИЗА – Удивляюсь я тебе, Гаевский. Мы тут попали в полную задницу, а у тебя настроение, как будто даже лучше стало.
ГАЙ (мрачнея) – И не говори.
    Лиза наливает кофе из термоса в пластиковые стаканчики. Затем камера показывает нам молодых людей с улицы, сквозь лобовое стекло, по которому стекают струю воды, и, поскрипывая, двигаются дворники.
    Допив кофе, Гай небрежно бросает пустой стаканчик на заднее сиденье, застёгивает по самое горло куртку и накидывает на голову капюшон.
ГАЙ – Ладно, аривидерчи, малышка. Я пошёл.
ЛИЗА – Гай, только не долго. Я тебя умоляю! Мне здесь как-то не по себе даже вдвоём. А одной сидеть в машине совсем уж жутко.
ГАЙ – Постараюсь.
    Он распахивает двери. Шум дождя становится невыносимо громким.
ГАЙ – Если до темноты не вернусь, звони в службу спасения. У них соединение идёт через спутник. Придётся им долго объяснять, какого лешего мы забыли в такой глухомани.
    Он захлопывает двери. Лиза остаётся в одиночестве.
ЛИЗА (тихо) – Чёрт.




КОНЕЦ ТРЕТЬЕГО АКТА.