Irish Pianist

В Гамбурге уже вовсю шла подготовка к Рождеству. Снег покрывал маленькие и узкие улицы центра города, где вечно толпились туристы, фотографируя все, что попадалось на глаза. На центральной площади был разбит рождественский рынок с яркими палатками и ароматным глинтвейном, продаваемым в бумажных стаканах. Венки из еловых веток и остролиста украшали почти каждую дверь, оберточная бумага выглядывала из пакетов, которые несли горожане. Даже стоя у наглухо закрытого окна, ему казалось, что он чувствует запах выпечки из булочной, расположенной на первом этаже. Вместо этого он только хмыкнул и прикурил очередную сигарету, прогоняя мнимый запах карамели и корицы. Было еще раннее утро, ну, по его меркам раннее, на самом же деле, утро было в прекрасной поре, когда до обеда еще далеко, а сумерки позднего рассвета растаяли без следа.
Неожиданно во рту появился привкус  вереска, сладковатый и почти забытый за месяцы кофе и сигаретного дыма, которые способны вытравить все запахи из памяти. Как назло, почему-то именно в это утро они настойчиво преследовали его, напоминая о Рождестве почти годичной давности. Вздохнув, он усталым жестом потер предплечье, будто оно все еще саднило и чесалось. Но это были лишь отголоски, как фантомная боль. Утро было серым, как и большинство проведенных там дней. И это загадочное «там», напоминало о себе уже несколько часов. И Он никак не мог выкинуть это из головы. В почте, которую он просматривал за чашкой кофе, лежал яркий рекламный проспект, приглашающий провести рождественские праздники в различных странах Европы или же в Америке. В прошлом году он уже повелся.
Ему уже хотелось сбежать от этого. И в результате он, как был, босиком и в домашних штанах, отправился в кабинет-студию, где покрывались пылью рояль и нотные листы. Помятые, с расплывшимися от соленых брызг чернилами, они словно дохнули на него морским бризом. Он остановился, наблюдая, как листы разлетаются по комнате от сквозняка из приоткрытой двери. И в голове сразу же всплыли кадры, как эти же листы кувыркались по земле, подхваченные прохладным, пропитанным солнцем ветром. Как они просвечивались на фоне ярко-зеленой травы, прижимались к ней, прибитые каплями морской воды и тонкими, тоже почти светящимися на солнце, руками. И в ушах нарастал шум прибоя, клекот многочисленных птиц. И тонкий смех.
Только открыв глаза, он понял, что стоял, зажмурившись и вцепившись в ручку двери так, что побелели костяшки. Он сделал шаг назад, испугавшись встречи со своим прошлым, почти готовый снова закрыть эту дверь на несколько месяцев. Но все же, поколебавшись несколько минут, вошел, слыша, как дверь со скрипом отрезает его от внешнего мира. Пальцы привычно пробежались по пыльной, черно-белой клавиатуре, нажимая несколько клавиш. Но вместо низкого звука расстроенного рояля, в голове раздалось многоголосье северных волынок.
Пришел момент, ради которого он сбежал от мира больше года назад. Пришло время писать музыку.