Бывает и так

Здание реабилитационного центра, где посредством лечебной педагогики оказывают помощь детям, страдающим аутизмом вообще, и дебилизмом и синдромом Дауна в частности. Страдает аутизмом – при чём, в очень тяжёлой форме – сын одной из сотрудниц того центра, которая сама имеет медицинское образование, получив его ещё до рождения сына.

Однажды в стены того центра пришёл писатель, вознамерившийся написать книгу об этой организации и о людях, работающих там. Забегая вперёд, скажу: эту книгу он написал, и она уже выдержала два переиздания. Хотя и оба раза – малыми тиражами. Но речь сейчас не об этом, а вот о чём.

Та сотрудница, о которой было сказано выше, при встрече с этим писателем, спросила:

-То, что Вы делаете – это заказ начальства нашего центра?

-Нет. Это моя личная инициатива, - ответил писатель.

-Вы прежде когда-то встречались с такими детьми?

-Я сам когда-то был таким ребёнком.

Женщина на несколько минут лишилась дара речи от такого ответа. А потом всё расспрашивала писателя:

-Скажите, пожалуйста, а что чувствует человек, пребывающий в состоянии аутизма? Как он воспринимает окружающий мир? Как он понимает происходящее вокруг? Какие у него ощущения?

Подумав с полминуты, писатель ответил:

-Знаете, это состояние практически невозможно описать, потому что в нашем языке просто нет слов, необходимых для этого. В жизни обычных людей нет таких понятий, потому нет и слов, которые могли бы эти понятия выражать.

-Простите, Вас вылечили?

-Само прошло.

-Но, это же чудо!

-А разве по Вашему чудес не бывает?

-Бывают.

-Вот видите.

-А в какой школе Вы учились?

-В нормальной.

-Вам было тяжело?

-Очень. Но я это сделал?

-А потом?

-Прошёл путь от почтальона до журналиста. Довелось и в одной международной газете поработать.

-Простите, но я спрошу у Вас ещё об одном. Вы же сами понимаете, что любопытство моё – не праздное. Как у Вас с личной жизнью?

-Жил с одной женщиной гражданским браком. Расстались.

-А почему?

-Та женщина защитила диссертацию, а я – самоучка – теперь для неё, как говорит современная молодёжь, «не формат».

-Печально.

-Могло быть хуже. Про таких сказано в Писании: «Они от нас вышли, но не наши были».
А потом, когда писатель ушёл, женщина ходила, будто во сне. А на следующий день пришла на работу, улыбаясь. Теперь она верила, что и у её сына есть шанс.

…Скажу сразу, не кривя душой: тем писателем был автор этих строк.

* * *
…Я сказал правду: это состояние действительно, невозможно описать. В нашем языке, в самом деле, нет таких понятий. Но можно описать, пожалуй, те редкие мгновения, когда оно меня оставляло. Первый раз это произошло, когда мне было… Впрочем, откуда я могу знать точно, сколько мне тогда было лет?! Но, то что это было в дошкольном возрасте – это однозначно. По крайней мере, если сопоставить те факты, которые невозможно отрицать. Откуда-то, как бы из туманного неоткуда, вышла моя прабабушка, и я уже знал, что это – моя прабабушка. Но ведь она всегда жила с нами, в нашей большой двухкомнатной квартире с балконом, в огромном доме с аркой, окна которого смотрели и на восход и на закат солнца, где с одной стороны простиралась проезжая часть, улица, огромный круглый сквер, включающий в себя два удивительных кольца, каждое из которых замыкало в себя аж по четыре настоящих леса, а ещё в его центре была огромная площадь с фонтаном, а на краю сквера, где вниз шла ещё одна улица и ещё одна дорога, гудящая, шумящая и пылящая машинами, движущимися – в верх и вниз – беспрерывными потоками, каждый – в несколько рядов, во круг сквера разворачивались машины, а с другой стороны был тихий двор, зеленеющий клёнами и тополями, а дальше тянулась тихая, старая улица, по которой иногда увозили тех из обитателей нашего дома (и соседних домов – тоже), жизнь коих успела подойти к своему финалу, и я уже припоминал машины, гробы в кузовах этих машин, венки, цветы, слёзы людей, помню и то, что не понимал тогда смысл происходящего. Я уже знал, что у меня есть папа, мама, бабушка и дедушка. И вот из неоткуда в моём сознании впервые всплыла прабабушка, хотя она всегда была здесь, с нами. Наверное, я её просто ещё не воспринимал. Это – одно из первых – если не самое первое - пробуждение моего сознания, когда мой врождённый психический недуг, преодолённый мною много, много лет спустя, за что мне пришлось заплатить невероятно высокую цену – оставил меня на несколько минут, а может – часов, а может – секунд: разве могу теперь это утверждать с точностью и с уверенностью?

Второй эпизод, тоже связанный с кратковременным пробуждением моего сознания, тоже имеет отношение к моей прабабушке. Помню, что я звал её «бабушка Мария». Стояло лето. Густая, яркая зелень тополей тянулась к окнам. Я говорил: «Листочки, как зелёные огоньки». Мы с бабушкой Марией сидели на балконе.

-Бабушка Мария, опять самолёт полетел, - говорил я, показывая в небо, где проплывал самолёт.

Он шёл достаточно низко, заходя на посадку, поскольку от нас до Ростова-на-Дону, где был и есть аэропорт – всего каких-то сорок километров, а самолётная трасса пролегала как раз над домом, где мы тогда жили – хотя, конечно, я всё это узнал, а главное – стал понимать, гораздо позже.

-Да, - говорила бабушка Мария, - сейчас-то они мирные. И – это наши самолёты. А вот в войну их было видимо-невидимо. Всё небо закрывали. И бомбили…

Она надолго замолкала, думая о чём-то своём, а моё сознание вновь куда-то проваливалось.

Помню, ещё поначалу путал верхушки деревьев с небом. Но мне довольно быстро объяснили, что – это не так.

Помню, как однажды, выйдя на балкон (скорее всего это было во вторую весну после того, как у меня начались редкие проблески сознания, когда я даже мог почти нормально говорить), увидев густую зелень, сказал:

-Теперь у нас лето.

-Теперь у нас весна, - поправила меня бабушка Мария, объяснив, что лето ещё только будет.
Но, листва была густая как летом. Так у меня стало пробуждаться чувство времени и чувство годовых ритмов.

А иногда мне снилось, что большие самолёты со страшным грохотом садятся на крышу нашего дома, а маленькие самолётики бесшумно залетают на балконы – и к нам, и к соседям.
Вскоре я увидел такие же маленькие самолётики наяву. Это было, когда мы впервые пошли в детский парк. Там была карусель, носившая почему-то название «Ветерок». Она представляла собою гигантское кольцо, закреплённое плашмя на огромном металлическом столбе. К этому колесу были прикреплены маленькие самолётики – только с пропеллерами (мне дедушка чуть позже объяснил, что самолётов с пропеллерами больше не бывает, а раньше, при чём, не так уж давно, были), которые и приводили его в движение. Они были сверху. А снизу к кольцу подвешивались разноцветные кресла для тех, кто желал кататься.

Ещё помню удивительный артезианский источник, обитавший в парке, дуплистые старые пни, где часто – особенно осенью, когда было много опавшей листвы – я делал гнездо для моего резинового ёжика, который совсем не был колючим.

А ещё помню удивительную карусель по имени «Ромашка». Много лет спустя, я узнал – и не без гордости, - что она официально признана самым красивым аттракционом города и одним из самых красивых аттракционов области.

Нет теперь больше ни «Ромашки», ни «Ветерка». Давно уже нет. И «Ромашка» завяла, и «Ветерок» умолк. Да и от парка осталась одна видимость.

…Ещё один раз, помню, проснулось моё сознание. Ох! Лучше б забыть! Дедушка – губы его дрожат, на глазах слёзы, я никогда его не видел таким, ни до того, ни после того – произносит срывающимся голосом, обращаясь ко мне:

-Бабушка умерла. Нет у нас бабушки…

Это он имеет в виду бабушку Марию, мою прабабушку – я знаю и понимаю это…
Потом, много лет спустя, старшие мне часто рассказывали, что я тогда говорил: «Она не умерла! Она ещё вернётся! Она говорила, что вернётся! Она обещала вернуться! Она мне сама об этом сказала!». Но этого я не помню… Однако, оснований не верить у меня нет…
…Годам к шести сознание моё начинает пробуждаться всё чаще и чаще, и потому мои воспоминания, относящиеся к тому времени, делаются менее отрывочными, более полными, всё более и более осознанными.

Самым ярким из тех воспоминаний, пожалуй, является поездка в Ростов-на-Дону, в областную поликлинику. Помню блестящий фонтан, над бассейном которого застыли в камне скульптуры двух рыб, будто вынырнувших из воды. Шум этой воды тоже запомнил. Запомнил коридоры областной поликлиники, где было много, много детей и их родителей, зелёные пальмы в кадках, крышу больничного корпуса, что находился напротив и был хорошо виден из окна, она была плоская, обнесённая оградой и там стояли скамейки. Помню, как возвращались домой уже затемно. А ещё помню, как потом долго-долго снился мне Ростов, и всё, что с ним связано. Особенно какие-то странные люди, почему-то в белых халатах, катящие по улицам Ростова бочки с квасом. Хотя, наяву я такого не видел. Вспоминая об этом сейчас, понимаю, насколько же прав был Сеченов, когда сказал о том, что сон – это «небывалая комбинация бывалых впечатлений».

Ещё об одном воспоминании той поры скажу. Оно тоже с балконом связано. С балконом и с летом. Видна была кирпичная стена, которую от нашего большого двора отделяли несколько маленьких двориков. Каждое лето с нашего балкона были видны люди, что-то делавшие на той стене, на самом её верху. А потом они соорудили крышу. Больше я их не видел. На самом деле, там строили пристройку к одному из домов. Спустя некоторое время, когда я был уже почти нормальным, и учился в третьем классе, то успел подружиться с мальчиком, жившим, как раз, в том самом доме с пристройкой и с его младшим братом.

Тогда мы лазили по подвалам и чердакам, искали клады, какие-то таинственные подземелья. Во взрослой жизни, они оба очень плохо кончили. Сначала сел в тюрьму старший. А там, после суда (он за кражу сидел), оказавшись в зоне, был убит в драке, возникшей из-за чего-то между заключёнными. Потом младший тоже сел – и тоже за кражу – там заразился туберкулёзом и умер уже дома, после возвращения.

А когда мне исполнилось семь, и сознание уже почти не оставляло меня (хотя, иногда ещё бывало) родители решили – конечно, на свой страх и риск, да и на мой, естественно, тоже – отправить меня в нормальную школу. Это было жестоко. Но, с позиции сегодняшнего дня, я им за это благодарен.

Как бы мне тяжело ни было, но школу – нормальную школу! – я окончил. Не смотря на трудности и непонимание, не смотря на синяки и ссадины – ведь я тогда ещё был «не совсем таким», а у нас этого пока ещё не прощают.
Потом работал. Где и кем? – Ох! Боюсь, что теперь легче будет сказать: где и кем не работал. Выздоравливал. Тренировал сознание. Не благодаря, а вопреки врачам. Но, это – отдельная тема.

В конце концов, стал тем, кто я есть сегодня. Обо всём остальном, кажется, уже сказал в начале. Вот, собственно, и всё.