Больница и немного нервов

    Ведём сети к коробке нового корпуса института культуры. План по объекту не горит, инструменты не дали, рабочих двое. За инструментами обратилась к замректора по хозчасти. Он выделил инструменты, подкинул рабсилу – студентов, желающих подработать. Поставила я их равнять основание в траншее, рабочие моей бригады принимают и складируют материалы.
По проекту ширина траншеи понизу три метра, поверху девять. Грунт сыпучий. Водопровод должен пройти между существующими корпусами. Расстояние между фундаментами зданий чуть больше двух метров. Откос вертикальный, опасно. Успокаивает, что земля мёрзлая. Думала быстро проскочим аварийный участок. Погода распорядилась по-своему, потеплело, земля оттаяла. Не хочу ставить ребят в траншею, подожду пока похолодает. Они заупрямились:
    – Осталось работы часа на два, потом быстренько трубы кинем. Иначе грунт осыплется, начинай сызнова. – Я сдалась. Стою у угла здания, смотрю как студенты стараются, мне бы в бригаду таких энергичных.
    Земля зашевелилась, обнажились фундаменты зданий. Одного студента засыпало совсем, двух по грудь. Я закричала, ноги подкосились. Мужики прибежали откапывать. Все живы: царапины, ушибы синяки. Тут я почувствовала, что, как Карабас-Барабас, сижу в луже, подняться не могу.  Нас отвезли в больницу. Ребят отпустили, меня направили в нервное отделение – у меня отказали ноги.

                ***

    В палате: эпилептики Гуля и Алевтина, раковая больная Зинаида, четвёртая я. Таблетки, уколы, капельницы… Всё время сплю, снится, что земля рушится.
Присмотрелась к «сокамерницам». Зинаида – живой скелет, словно вчера из концлагеря. У Алевтины приступы пару раз в день: падает, пена изо рта, судороги… Гулька, миниатюрная девушка, на мотоцикле разбилась. Раны зажили, по ней не видно, что эпилептик.
    Я стала вставать, прошу меня выписать. Врач говорит, рано, надо отлежать положенные койко-дни. Стараюсь больше ходить. Напротив психиатрия. Познакомилась с Костиком, студентом физкультурного института и по совместительству санитаром. Как-то, выходя из психотделения, Костя неплотно прикрыл дверь. По коридору на корячках ползают люди.
    – Это что?
    – Гуляют. Движение – жизнь. Этим больным неудачно сделали пункцию позвоночника. Они ходить не могут. – Больше на лестничную площадку не выхожу. Помогаю медсестрам ставить градусники, раскладывать лекарства. Как-то иду в сестринскую, слышу:
    – Жалко Лорку, баба классная. Опасения врача подтвердились, рак. Место в онкологии освободится, её туда переведут умирать. – Вот почему меня не выписывают!
    Мне хуже день ото дня. Не хотела говорить мужу, но сказала. Он к врачу. Выяснилось, разговор шёл о моёй тёзке, лежащей в другой палате.
    Как-то ночью просыпаюсь от крика. Над кроватью Зинаиды стоит Гуля и замахивается ножом. Я вскочила, пытаюсь вырвать нож. Гуля в сравнении со мной дитё, но силища немереная. Гуля на меня. Я заорала, у меня голос – иерихонская труба. Прибежала медсестра, за ней Костик. Гулю уложили, связали, сделали укол. Утром она ничего не помнит. По ночам у кровати Гули на матраце будет спать санитар. Три ночи тихо. На четвёртую ночь Гуля на цыпочках переступила через крепко спящего Костика, выхватила подушку из-под Зинаиды. Я взвыла сиреной. Она прижала к моему лицу вонючую подушку. Дышать нечем. Откуда столь нечеловеческая сила? Костик с трудом оторвал её от меня. Гулю скрутили, мне кислородную маску. Ни фига себе, лечусь от нервного шока!
    Когда муж пришёл навестить, договорились, после отбоя он с вещами будет ожидать меня у служебного входа больницы.
    Домой пешком. Ноги ватные. Здорово на улице!!! Ночь проспала спокойно, без кошмаров. Утром чувствую себя человеком. К шести утра я в больнице. «Отряд не заметил потери бойца…»
    Спокойно проведенные ночи и прогулки по вечерам и утрам дали результат: рефлексы восстанавливаются, иду на поправку.
    В палате изменения: Гулю накачали лекарствами, она овощем лежит на кровати, ни на что не реагируя, Зинаиду перевели в онкологию. Вместо неё положили веселушку и болтушку Оксану. Усядется на стул посреди палаты и давай травить байки. Вдруг глаза начинают бегать, по полу лужа. Оксана смущённо извиняется, переоденется, протрёт пол:
    – Это у меня от мамки. Не могу себя контролировать, поэтому инвалидность дали. Мужа в первую брачную ночь описала. Двоих детей ему родила, врачи говорили после родов пройдёт. Не прошло! В больницу легла. Может, вылечат?
    Праздники. В больнице особо тошно. Вечером по полумраку подвала иду к служебному входу. У одной из железных дверей бачок. Слышу, котёнок мяукает. Открываю крышку… Подобного ужаса я в жизни не испытывала: в бачке мёртвые младенцы. Писк. На дне бачка живой ребёнок. Беру себя в руки, из бачка вытаскиваю синюшные трупики, кладу на пол. Вот он, живой. Завернув ребёнка в больничный халат, со всей силы пинаю дверь. Дверь отворяется, проём загородил великан в клеенчатом фартуке, с огромным ножом в руках.
    – Чо работать мешаешь, скаженная? – Я прижалась к холодной стене.
    – Дяденька, ребёнок живой…– Не могу поднять голову, уставившись на пятна крови на фартуке и ноже.
    – Чу, ненормальная!!! Сейчас живой, через пять минут мёртвый. Первый раз что ли? Врачи знают что делают. В бумагах написано семь тел новорожденных, значит семь.
    – Дяденька, надо «Скорую» вызвать!
    – Какаю «Скорую»? Мы в больнице. – Из недр халата раздался писк. – Ладно давай своего подкидыша, а сама за врачом…
    Я долго ругалась с медсестрой приёмного покоя, которая решила, что раз я из нервного, то больная на всю голову. Потом объяснялась с дежурным врачом.
    Наконец мы в подвале. Железная дверь заперта. Я в неё биться. Снова на пороге дядька:
    – Явилась, не запылилась! Доктор, идите отдыхать, умер хлопчик. Поем, вскрывать начну. Трупов завал, праздники как-никак. Сверхурочно пришлось остаться.
    – Раз пришёл, гляну на младенца, – широко зевая, лениво произнёс врач.
    – Зачем, это не театр? – Я оттолкнула дядьку и, измазавшись о его фартук кровью, ворвалась внутрь. Младенцы полешками лежат на длинном столе, к кривым тоненьким ножкам привязаны бирки. Какой из них мой? Я стала медленно оседать, чтоб не упасть, инстинктивно за что-то ухватилась. Это простыня, прикрывающая труп. У старика вспорот живот, внутри окровавленные органы. Последнее, что я услышала:
    – Может дивчине чаёк горячий? Глядишь оклемается…
Очнулась под капельницей. Врач говорит, сама виновата, нечего по ночам по моргам шастать.

                ***

    Надоела мне эта круговерть, решила – сбегу.
Первая попытка неудачная. Дверь служебного входа заперта.
    Вторая попытка. Спустилась на первый этаж. Не спрашивайте, как я пролезла в форточку, второй раз на такой акробатический этюд я не способна.
    В понедельник муж вернул больничный халат, забрал мои документы.
Окна квартиры выходят на проезжую часть, когда начинает ходить транспорт, земля гудит. У меня холод в животе, подкашиваются ноги. Окна завесили ватными одеялами, живём как в склепе. Не представляю, как выйду на работу. Спать не могу без слоновьей дозы снотворного. Гуляем с мужем по ночам, спускаемся по лестнице. Лифта я боюсь, вдруг оборвётся. Медкомиссия наградила меня стопроцентной инвалидностью.
    Ночь. Включила свет. Зеркало. Я молодая красивая женщина, мать двоих детей и инвалидка. Не быть этому! Достаю документы об инвалидности, рву на мелкие части. Сдёргиваю одеяла с окон. Здравствуй, луна! Здравствуйте, звёзды! Здравствуй, жизнь!!!
На рассвете загудели машины, а у меня нашатырка. Пошла в аптеку, купила ещё пять пузырьков. Завтра на работу, и так полгода не работала.
    На работу и с работы пешком. Работяги в день моего выхода напились на радостях. Начальник участка ежедневно заезжает на объект записать заказы, чтобы я по утрам не моталась на участок. Через месяц самостоятельно проехала остановку в автобусе. Нашатырный спирт уже не нужен, но, когда экскаватор клин-бабой долбит замёрзший грунт, беру жменю снега и за пазуху. Ух!!! Помогает лучше нашатыря. Одна проблема, без снотворного не могу спать. Решилась, таблетки выкинула в унитаз. Борьба длится долго, но я научилась засыпать без таблеток и с горькой ухмылкой вспоминаю, как чуть не стала пожизненным инвалидом.