Фома и павел

Сапунов Валерий Борисович
val1197@yandex.ru
 тел.  8-917-598-42-43

ФОМА  И  ПАВЕЛ
Эссе
В том и состоит нетрудовое, лишённое чувства реальности и сознания ответственности мирочувствие, что жизнь для него есть только зрелище.
                свящ. Павел.
1.
Нелепость и уродливость земного существования человека без надежды на надземное пребывание очевидны.  И всё, что за века  смогли изобрести люди, чтобы избегнуть смерти, бедствий и неведения – это вовсе о них не думать. Ради счастья - скакать по камушкам, проложенным через речушку, в каком-то даже стремлении достигнуть противоположного берега.
Но были и есть люди, посвятившие себя духовной жизни, для которых думанье равнозначно самой жизни. Однако и они сталкиваются с дилеммой трудною, даже страшной: ведь те из них, кто не смог взойти на вершину Христа, срывался в Ничто – в пропасть Будды.
Единицы среди прочих -  личности высшего типа,  качественно более ценные, чем другие. Они без рассудочного напряжения, метания и самомучительства  уже – святые. Окружающим  чрезвычайно трудно убедиться, что человек, простой человек, бьющийся в поте лица рядом с ними из-за жалкого существования, создан из лучшего материала.
Ибо они не ищут счастья в вещах внешних, а только в одном Боге. Про таких  говорят: «они  имеют ум Христов». 
Фактически, за всю историю человечества произошла только одна серьёзная революция – христианская, и «программа» её – Новый Завет -  великое дерзание мысли.
По-хорошему, о святых должны писать  святые: бездушно повторенным истинам, общим местам люди уже не верят. Но святые  скромны и предпочитают молитвы.  «Жития», написанные о них,  настолько скучны для большинства современников, что от их чтения аж скулы сводит. Светскому же писателю, взявшемуся, даже крайне осторожно, коснуться религиозных тем, грозит неминуемый  плевок за его труд. Впрочем, труд оправданный с точки зрения писательского долга. Вот и выбирай…  да не из чего. 

2.
  Встретились на дороге  два человека. Одного из них звали Фомой, другого – Павлом. Фома шёл на восток, а Павел на запад. Они как-то сразу понравились друг другу, подружились и, чтобы никому не было обидно, пошли вместе, например,  на юг.
   Фома был высок и  тучен, его большую  лысину на шарообразной голове обрамлял венчик седых волос; глаза у него были немного навыкате, но очень живые и подвижные, как говорят, «думающие глаза». 
   Павел  был среднего роста,  худощав с виду – до болезненности;  черные кудрявые волосы уже начали седеть, но проплешин ещё не было заметно. Взгляд он  держал долу, как девица,  и говорил тихо, слова произносил медленно,  будто стесняясь. Про таких говорят – невзрачен. Разве что нос у Павла был приметный – крупный кавказский нос.
   Одеты странники были почти одинаково: в длинные до пят, просторные одежды  с широкими рукавами (рясы). Фома ходил без головного убора, а Павел носил на голове скуфейку. Ещё у Павла был посох, вовсе не изящный, но изготовленный из какого-то породистого дерева,  из какого – он сам не знал. Однако Павел не столько опирался на посошок, сколько выколупывал острым его наконечником  из земли разные камушки и травки, которые с интересом разглядывал, а понравившиеся экземпляры оставлял себе.
- Quo vadis? ( Куда идёшь? – лат.), –  спросил Фома.
- Хочу побеседовать с Римским Папой, - ответил Павел, ничуть не смущаясь  оригинальности  своей идеи.
- Думаешь,  Папа примет тебя?
- Должен принять, я писал ему письма, - Павел снова ответил так, будто  говорил о своей переписке с женой.
- Тогда, может и примет, - с сомнением сказал Фома. – Только учти,  Римские Папы капризны. Я вот иду  навестить православных Старцев, потому что Папа  считает их невеждами. Но я с этим не согласен. Старчество берёт начало со времён отшельников Египта, и уже это о многом говорит. 
   Они долго шли молча,  думая каждый о своём,  но когда заметили у дороги два подходящих камня,  решили передохнуть. И тут возник меж ними спор, кому на какой камень присесть: каждый старался выбрать сиденье пониже. Наконец, Фома  догадался и  положил на низкий камень ещё один – так, что получились равные по высоте седалища.
- Экий ты упрямый, - мягко упрекнул спутника Павел, - нам ведь только передохнуть немного.
- In concreto (в действительности – лат.), - и дюйм важен, когда надо удержать равновесие, - проворчал Фома. 
- Это-то верно, - ответил Павел, - но  с твоей  тучностью, наверное,  несподручно  ворочать камни.
- Не тяжелее, чем растискивать глыбы религиозных догматов, - возразил Фома. - Истина – одна, но едва заметное различие приводит к прямо противоположным выводам. Потому  я стал упрям и неуживчив  даже в мелочах. Однако мне понравилось, что ты тростью выковыривал былинки и в суму складывал. Расскажи мне о тайнах этих трав – я любопытен.
-  Лекарственные растения – это моё увлечение, - пояснил Павел. – Вот у самых наших ног растёт девясил, что боль в груди утоляет; ароматная  марь -  против  нервов;  в поле я видел траву гулявицу от судорог; курослеп -  от бешенства; календулу – от мужских желёз; где посырее, растёт гравилат от кровотока,  кукушкин лён… много всего целебного – целая аптека.
- Создатель  in herba latet (прячется в траве – лат.), - умилился  Фома. - А твои  знания о свойствах трав пригождались  тебе в жизни?
- Знания всегда к пользе. Свои дети болели – их лечил. В ссылке на Соловецких островах я добывал йод из морских водорослей – многие каторжане выздоравливали. Но охранники сожгли мою лабораторийку…(«Вместе со мной», - добавил Павел в себе).
-  Так ты идешь в Рим, чтобы пожаловаться на власть?
-  Нет, я иду сказать,  что распри между Церквями ослабляют христианство, хотя, кажется,  из одного древа щеплют  лучины догматов, - ответил Павел.
- Выходит, что  цель у нас одна, хотя мы шли в разные стороны, – определил  Фома. - И Провидение столкнуло нас лбами.

3.
Ночь застала их  ещё в пути, и они залюбовались Вселенной, открывшейся  в виде несметного числа небесных светил, среди которых выделялась, как крупная капля, Звезда Вечерняя.
- Сияет Звезда Победившему, -  восторженно произнёс Фома.
- Как лампада в Той пещере, где Он родился, - тихо отозвался Павел. - Сойди в себя — и узришь обширные своды. Оставь страх, спустись в пещеру. Ноги твои ступят на сухой песок, мягкий и желтый, дающий отдохновение. Здесь заглушен шаг твой. Здесь сухо и почти тепло. Капли времен срываются со сводов и падают в глубины мрака. Гулкие переходы наполнены реющим звуком: словно бьют свои удары бесчисленные маятники. Как в мастерской часовщика, нагоняют и перегоняют друг друга неисчислимые ритмы, сплетаются и расплетаются. Упруго жужжат веретена судеб. Сердца всех существ пульсируют в этих недрах. Тут, от мглы и лучей, рождаются все вещи мира. Тут ткётся, из ритмических колебаний, быстрых и медленных, глухих и звонких, из гулов и пещерных отзвучий, — живой покров, что называется Вселенной.
Фома слушал, не перебивая, восторгаясь благозвучию речи Павла, и лишь добавил:
- Звезда Утренняя и Звезда Вечерняя  есть  одна звезда. Вечер и утро перетекают один в другой: “Аз есмь Альфа и Омега”.
- Тайна Вечера и тайна Утра, — грани Времени, - продолжал почти шепотом витийствовать Павел. -  Небо и земля сотворены были под вечер. Так, с вечера, начинает историю мира Священная Летопись. Кончается же эта история в Апокалипсисе, разрушением и гибелью мира и новым творением. Опять нет скорби и плача. Опять нет смерти. Но это уже не вечер, а утро наступающего вечного Света. Иисус — “Звезда Утренняя и Денница”, восходит в Новом мире. Эдемом начинается Библия, Эдемом же и кончается. Не есть ли история сего мира, во мраке греховном протекающая, — одна лишь ночь, один лишь страшный сон, растягивающийся в века?
- Концы сливаются, - согласился Фома, - утро нового мира продолжает первозданный вечер: « и бысть вечер, и бысть утро, день первый». Бог смерти не создал…  Да ты, брат - сильный поэт!
- Какой из меня поэт, – смутился Павел, – но вечная Красота рождает  космический пафос в душе того, кто любит Спасителя.
   Ночная прохлада уже давала о себе знать, а на горизонте всё не было видно ни огонька жилья. Поэтому путники решили расположиться на ночлег в стоге сена.
   Павел увидел себя во сне, как определили ему в Соловецком лагере место  в Филипповом  скиту (где в XVI веке жил Филипп Колычев, впоследствии митрополит Московский, которого удушил Малюта Скуратов). Здесь Павел должен был работать химиком и заодно сторожем  склада готовой продукции  лагерного йодового  завода. В разбитые окна склада задувал ветер, наметая снежные сугробы, отчаянный холод не позволял не только писать, но и мешал думать. С Секирной горы, где находился карцер для штрафников, раздались частые винтовочные выстрелы.

4.
   Но, возможно, его  разбудил  стук дизельного мотора трактора. Это крестьяне приехали за сеном, чтобы перевезти его ближе к ферме.
- Здорово почивали? – приветствовал путников один из крестьян.
- Бог помощь! –  пожелал им Павел.
- Тебе, может, и Бог,  а нам - Никола, - пошутил  мужик лет тридцати  с бойкими глазами. – Вы, что ли, монахи будете? Не хотите с утра кваску кисленького? Вон крынка под кустом лежит.
   Почёсываясь от колкого сена, выполз из стога и Фома. Стоя на карачках он походил на бодливого вола со спиленными рогами.
- Бока отлежал, - пожаловался Фома, - но всё лучше, чем на перинах моего деда – Рыжего Барбароссы, провонявших похотью и набитых вшами.
   Путники  напились холодного, кислого до оскомины квасу, и Фома даже задохнулся от свежести ощущения.
- Что,  хорош квасок? – спросил другой крестьянин, тоже подтянувшийся  напиться и передохнуть.
- Хорош, - еле выговорил заиндевевшими  губами  Павел. – Но я, признаться, недогадлив: чем вам  Господь-то не помощник?
- Куды нам! – опять ответил   бойкий мужик. – Говорят: «Проси Николу, а он Спасу скажет»!
- Как же так?
- А так: одному мигнул, другому кивнул, а третий догадался! Аль, Сам-то Господь  не услышит?
- Отчего  не услышит,  если  жить по правде.
- А нам врать недосуг – забот много. Да и проку от кривды нет:  «нам   Никола и воз подымет».  Однако работать   пора. Вы  картошек с огурцами пожуйте, если не брезгуете.
Крестьянин поднялся с земли пошёл  к трактору. Однако бойкий мужик не поспешил за ним, видно, хотел ещё что-то выведать у странников. Он постоял, переминаясь с ноги на ногу от смущения, и, наконец,  спросил у Павла:
-  Может, ты  тайное Слово знаешь?
- Какое слово? – не понял Павел.
- По слухам, в наших местах когда-то знахарь ходил, так он Слово знал. К примеру, если нет у супругов детей, то этот только  шепнёт   Слово бабе на ушко – и дело сделано. Баба вся  заалеется, как маков цвет, да расхохочется, будто голубок её пощекотал. Глядишь, вскоре уж и затяжелела.
- Боюсь, что это – сказки,  и вообще, я колдовства не одобряю, потому что оно не обходится без вмешательства нечистой силы, - ответил Павел. – А вот если поехать в Кострому да перед чудотворной иконой Феодоровской Божией Матери помолиться – это полезно, она в семейных  делах первая помощница.
- Эко куда – в Кострому, - крестьянин почесал затылок, - больно далече. Но за совет спасибо.
   Фома и Павел с удовольствием поели картошек (сваренных  в мундирах) с душистыми малосольными огурцами, поблагодарили хозяев и пошли дальше.
- Вряд ли Николай,  архиепископ Мир Ликийских, взялся бы поднимать воз мужикам,  - через какое-то время произнёс Фома, – а Святой Николай Угодник – поднимает. Так  вера творит чудеса. В народе, например, огромная тяга к Старцам, а некоторые «профессора» считают их опасными для Церкви авантюристами. Тут-то и важен тот самый дюйм, о котором мы прежде заспорили. Поверни на дюйм от христианского пути и впадёшь в ересь. Ведь, христианство – не середина,  мудрость его – не мирская умеренность, а скорее, крайность, граничащая с безумием. Христос — не существо, отличное и от Бога, и от человека, и не полу-Бог - получеловек, но самый настоящий Бог и самый настоящий человек.
- Я тоже считаю, что философствовать нужно не о религии, а  в самой религии. Наука и религия должны быть неотделимы друг от друга.
- Подобно говорил  Аристотель, - согласился Фома. - Он понял, что смысл Писания далеко не очевиден, и нередко мы должны толковать его в свете других истин. Если буквальное толкование противоречит бесспорному факту, приходится признать, что буквальное толкование ложно.  Но чаще всего спором науки и религии оказывается столкновение двух нетерпеливых форм невежества.
- Так и вышло, -  поддержал  Павел,  –  кто нападал на  истинность веры, оконфузился.  Научные данные, которые считали в XIX веке несовместимыми с верой, почти все признали в XX веке ненаучными. У мира обнаружилось  два несовместимых набора физических законов: классические и квантовые, и, оказалось, разум людей подчиняется именно квантовым законам микромира.
- Quantum (квант – лат.), означает, что всё сущее – кратно порциям чего-то неделимого, - обнаружил свою смекалку Фома. –  Это неделимое  - малое или большое? – попытался  уточнить он.
- Как посмотреть, - неопределённо ответил Павел.
- Известно как, - догадался  Фома, - это и есть  Свобода воли.

5.
- Толковать Писание – не крестьянское дело, - шёл, рассуждая вслух Фома. - Хотя в простых сердцах теплится тайна, но они наивны и  легко убеждаемы. Но, порой, народ оказываются правее иных богословов. Помнишь, как один из крестьян сказал: « Слово бабе на ушко шепнет - и дело сделано»? Дичь, конечно, но, вдруг, это оказывается ближе к Библии, чем извращённые фантазии теологов. Некоторые из них  в своих абстракциях до того упростили  великий догмат  «Слово стало плотию»  ("Се раба Господня: буди Мне по глаголу твоему»), что диву даёшься.
   Фома продолжал чуть насмешливо:
- Меня считают  отступником за то, что я не признал «непорочное зачатие Девы Марии».
- Это не похоже на твой образ мыслей, - с сомнением ответил Павел.
- В том толковании,  которым наши «умники» всех запутали! – рассердился Фома. – И в головах простых людей теперь как бы два «непорочных зачатия». Всё потому, что кто-то решил сделать Непорочную Деву ещё более непорочной! Её, мол, Иоаким и Анна зачали «пассивно». Ну-ка объясни?  Для того,  «чтобы Божественное Слово пролилось в заранее очищенный сосуд»! Absurd! Чего тогда стоит вся историю человечества до Христа? Это ведь значит  уничтожить само значение Ветхого Завета, который был  ожиданием и постепенным приготовлением человечества к непорочному воплощению Слова в младенца-Христа?
- Православные христиане не приняли этого  догмата, - сказал Павел, - хотя воздают  Божией Матери особое почитание, превознося Ее выше небесных духов, как  "честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим". И с точки зрения науки, православная Церковь оказалась более близка к Писанию: учёные  уже доказали, что все живущие сегодня на земле люди имеют одного предка.
- Обезьяну что ли? – язвительно произнёс Фома.
- Нет – человека же.  Причём,  надежность передачи наследственной информации гарантируется фундаментальными законами микромира. Это запись жизни, ничем не смываемая.
- И кто же этот человек - всех предок? - спросил Фома. -  Ты сказал «занятно», значит, где-то тут скрывается подвох.
-  Отнюдь  не подвох, а, скорее, казус: результаты исследований показали, что  этот общий предок – женщина, и  шутники - учёные назвали её… Евой.  А общего предка всех находящихся теперь на земле мужчин  ученые назвали  (догадался?) -  Адамом!
Фома  разволновался.
- То есть, и в науке смерть побеждена жизнью? Как в Евангелии! -  торжествовал Фома. – Пути науки и религии  сближаются, как предрекал ещё Аристотель. 
6.

- Знаешь, Фома, - сказал Павел, - давай поищем равные седалища. Потому что я хочу рассказать тебе о том, о чём ещё не знали средневековые схоласты. Но ты, конечно, будешь вправе  не согласиться.
Вдали виднелась берёзовая рощица, и странники направились к ней. Там они отыскали  поваленное дерево и устроились на нём.
Фома с нетерпением ждал новостей от Павла, но тот не спешил: он,  то присаживался на бревно, то вставал с него и шагал взад-вперёд, подбирая нужные слова. Наконец он начал следующим образом:
 «Мало кто из ученых дерзает заниматься наукой о происхождении языка и сущности слова вообще. И это при беспрерывном обращение людей к Богу через Имя Его. Ибо нет у человека иной возможности энергийно общаться с Господом, как только через слово. «Во имя Твоё», - просят и заклинают люди.
Исключение из правила – немецкий   лингвист Вильгельма фон Гумбольдт. Всему миру известен его младший брат – Александр – физик, метеоролог, географ и ботаник, член трёх академий наук. Вильгельм же был, что называется «книжным червем» и  имел «одну лищь пламенную страсть» - изучение тайн языка и Слова. И главные его открытия парадоксальны. Он, собственно говоря, первым и в одиночку заложил основы языкознания, которые  подтвердила лишь Новая физика.
Вильгельм был глубоко верующим человеком и писал, что язык первоначально исходит из такой глубины человеческой природы, что его нельзя назвать произведением или творчеством самого народа, но не иначе, как  Даром  свыше».
- Pange lingua (воспой, язык- лат.)!  Ай да немец! – не сдержал эмоций Фома.
- И нынешние учёные считают сознание продуктом  Иного мира, - продолжал Павел. - Ментальность, то есть – мышление, интеллект, образ мыслей, душевный склад – всё это невыводимо из  других понятий. Природа сознания, иными словами, - невычислима.
- Так и я говорю: высшее – в Боге! – согласился Фома.
- Ты пришёл к этому выводу через интуицию и откровение,  а наука – через фундаментальные законы микромира – поправил товарища Павел. 
- Ох! – шумно  выдохнул Фома. – Если бы я сказал такое на средневековом диспуте,  меня бы  распяли. Но, кстати, твой Гумбольдт тоже ведь, наверное, доходил до таинств языка, понятия не имея о Новой физике?
- Зато он безусловно верил в неисчерпаемую заряженность оккультными энергиями воздушной массы, образующей слово, как порождение всего человеческого существа в его целостности.  Ведь и  в Священном Писании настойчиво проводится аналогия между словом и семенем: и в слове, и в семени заключено большее, чем они имеют в себе в данный момент в наличности; рождение духовное подобно рождению физическому в силу гомологического строения нашего организма.
- Замолчи! – вдруг рассердился Фома и  стукнул по дереву кулаком. – Я вполне понимаю значение термина «гомологический» и не позволю тебе развивать еретическую концепцию. Если я правильно понимаю,  речь идёт о 
симметричности органов уха-горла - носа и половых органов. Это кощунство!
– Наукой, изучающей сознание, доказано, что слово несёт информацию количественно и качественно сравнимую с генетической, -  спокойно парировал Павел.
- То есть наука решила по-своему истолковать истинное чудо Непорочного зачатия Пресвятой Девы? - с угрозой в голосе произнёс Фома. – Слово, мол, аналогично  сперматозоиду? Я не нахожу слов для анафемы!
- Вот даже как! – смиренно ответил Павел. - А ведь я подчёркивал,   что Вильгельм фон  Гумбольдт был глубоко верующим в Господа учёным, но ты до сих пор не видишь научной связи  сознания и  языка, как Дара свыше.
- В чём эта связь?
- В определяющей роли формы, и лишь вспомогательной роли материи (звука – вообще).
- То есть,  Слово, если оно главным образом зависит от формы и считается невычислимой функцией сознания (как Дар свыше),  уже и в науке не противоречит чуду Непорочного зачатия Пресвятой Девы.
-  Аминь! – подытожил Павел и присел на ствол дерева: он немного устал от диспута.
7.
Фома и Павел прошли через несколько поселений, в которых встречали церкви  в руинах или приспособленные под хозяйственные нужды. Однако, наконец, нашли действующий приход и обрадовались возможности помолиться в храме. Священник, отец Александр, был рад гостям до смерти, пригласил их к трапезе и не знал, чем угодить.
- Да не волнуйтесь Вы так, - успокаивал его Павел, - мы же простые странники.
- То-то и оно, что – вдруг,  и  вроде как Промыслом ко мне направлены.  Нынче ведь и Старца настоящего найти мудрено – как-то оно, старчество, выветрилось. Белое священство (я, например) так и вообще опустилось. Куда  уж нам Духа Святого стяжать, когда политика и формалистика задавила. А к Старцам была огромная тяга, потому что они понимали борьбу помыслов в человеке, - благоговейно выразился отец Александр. – Тоже и поэтому люди в храм неохотно ходят – что я им могу дать, кроме своего мирского опыта?
- Ничего, придут, изголодавшись духом, - сказал Павел. – Без понуканий придут, что даже лучше. Ибо одно время  самых воинствующих безбожников выпускали семинарии.
- Да уж верно, - поддакнул священник, - сам Хозяин в семинарии учился.
- Хозяин это кто – Император? - спросил Фома.
- Куда император! – отмахнулся батюшка. – Разве что сравнить с равноапостольным Константином Великим, который в IV-м веке в Византии правил.
- Народ его так сильно  любил? – не поверил Фома.
Отец Александр  ответил не сразу, а сказал, как выстрелил:
- Вот именно что любил! Иные остроумы даже пыточный застенок Хозяина (ЧКГБ) поименовали «министерством любви»! Как вам?
- Как  -  любви?
- А так, любви  к Старшему брату.
- Народ доверчив, - рассудил Фома.
- Ан, нет,  не - простой народ,- возразил священник, – интеллектуалы тоже «повлюблялись».  Некоторые, почти гении, в тюрьмах разоружались  настолько, что сами признавались в немыслимых преступлениях. И даже в мыслепреступлениях!
- Это ещё как понимать?
- А так, что просто любая мысль, пришедшая тебе в голову, если она чуть уклоняется от предписанной  каждому образу мыслей – уже мыслепреступление.
- Как же такого добиться можно? – поразился Фома.
- А не надо было и добиваться. Сами на себя напраслину возводили и сами же и раскаивались.
- Чего же ради?! – буквально возопил Фома.
- Я же сказал: ради любви к Старшему брату, которой требовали палачи.
 - Разъясни хоть ты, Павел, - совсем ошалел Фома, - что за феномен?
- Я так думаю, - тихим голосом, но чётко ( в своей манере) ответил Павел, - идея, власть, огромная империя, миллионы страждущих и искушённых надеждой – всё это было в тылах Хозяина. А за спиной интеллигента стоял лишь пошлый материализм, нигилизм и философское Ничто.
- А ведь было так, -  согласился Фома. Было, когда древние манихеи отдали все дело творения самому Сатане! И я боролся с ними не на живот, а насмерть.   Какова же ещё грядет безумная любовь ко диаволу!
 - И в корне её опять будет ложная вера и животный страх, - добавил Павел. 
-  Вот тут-то опять «дюйм» и важен, чтобы не оступиться . -   Primus in orbe deos fecit timor (Богов первым на земле создал страх). Действительно, страх - в начале всякой веры: истинной и ложной. Но, есть и другой Страх - Божий,   чувство, что мы постоянно находимся лицом к лицу с Высшим Существом, что пред нами слой бытия, к которому наши обычные меры не применимы. Он связан с началом, но не с концом.  Ибо в конце - с Христом - пришла к человекам Благая весть Воскресения.
- Вот ведь какие причудливые и  чудовищные формы принимает тирания! – заключил Фома, тяжело вздохнув.
- Однако, как я понял,  и  ты служил  при кумире? – не жалея Павла вдруг спросил Фома. – Как это у тебя срослось?
Павел ответил, нисколько не оправдываясь:
- Я служил не кумиру, а Церкви,  и даже считал установление  власти тирана совершенно закономерным и необходимым до времени процессом. Была возможность эмигрировать, но я остался в России, чтобы вместе с ней пройти путь очищения.
- Что же  ждёт нас  впереди? – испуганно спросил священник.
- А впереди может быть такое, что его и не вынесешь, - задумчиво ответил Фома.
   Затем странники  вместе с о. Александром отслужили Божественную Литургию. Прихожане  стали подходить под  благословение к батюшке, к Павлу и, особенно,  к Фоме,  к которому прониклись большим уважением за сильный  голос и  внешнюю солидность.
После службы люди долго не расходились и попросили Фому сказать им что-нибудь напоследок. И Фома угадал их настроение, напомнив слова  Спасителя: «Радость моя — с сынами человеческими».

8.

   «Как  мне настоящего Старца-то найти! –  всё не мог успокоиться Фома.
- Если батюшка Исидор - отец мой духовный - в живых, тебе повезёт, - вдруг произнёс Павел. - Давай-ка повернём в направлении его скита.
- Что ж ты молчал! – упрекнул спутника Фома. – Давай поспешим.
И действительно, через продолжительное время странники наткнулись на избушку, почти невидимую в чаще леса, в которой Павел сразу узнал келию Исидора. Однако входная дверь оказалась заперта, что огорчило Фому, но обрадовало Павла.
- Если  батюшка куда  уходит, то замыкает  дверь на клинышек, - пояснил Павел, - а коли у него заперто, то - изнутри, и он дома.
- Куда же ему ходить, он, поди,  немощен? – заметил Фома.
- У Старца забот хватает, а немощи свои он даже себе не выказывает. Считает, что если Бог посещает кого болезнью или несчастьем, значит, Бог  того любит.
   Действительно, Старец был дома, и закрылся для того, чтобы не мешали молитве. Но через некоторое время он отпер дверь и несказанно обрадовался, увидев Павла с гостем. Он  засуетился, забегал, чтобы  собрать на стол угощение.
   Фома  между тем с любопытством и удивлением оглядывал келию  и самого хозяина.
   Старцу на вид было около 80-ти лет, из-под скуфейки выбивались почти пегие волосы, довольно длинная седая  борода обрамляла   необыкновенно ласковое  лицо со смеющимися глазами.
   Домик Исидора представлял собой маленькую бревенчатую избушку, состоящую из келийки, где с трудом усаживались четверо вплотную, и маленькой прихожки,  в которой  и двое едва умещались.  То есть, было в этой избушке с виду что-то игрушечное, нежилое по-настоящему. Впечатление игрушечности усиливали немалое число уголков и закоулков, которые вдруг открывались взору  и исчезали неведомо куда.  «Мебель»  в доме  была изготовлена самим Старцем  из кривых сучьев и досок.
   В стиле своего лика и  жилища обряжался и сам  Исидор: в холщёвые порты, такую  же рубаху навыпуск и в поршни на ноги.
   Потчевал батюшка гостей, по-видимому, всем тем, что нашел в доме: несколько яблок, сухари, пряники, варенье, от которого Фому чуть не стошнило. Он насильно проглотил чуть-чуть и спросил, из чего это варенье сварено.
- Я в него намешал всего понемногу: вишневого варева, клюкву, изюм, редьку, и кваску добавил для остроты, - признался Исидор. – Вкусно получилось?
- Не очень, - ответил Фома.
- Вот и хорошо, - ответил батюшка, - ведь,  «вкусно», согласись, больше подходит для угодников чрева, а для Духа не важно.
Павел с улыбкой наблюдал эту сцену и, найдя момент, шепнул Фоме:
- Он всё так смешивает.
   И действительно в дальнейшей беседе Старец много издевался над гостями, решительно опровергая  их «научные» доводы. Например, когда Фома за чем-то похвалил Папу Римского, Старец иронически заметил:
- Ты у ваших Пап косоглазия-то не заметил? Они вечно на восток косятся.     - Это точно, - усмехнулся Фома. -  Не было ещё такого  Папы, который не смотрел бы на Восток с вожделением. Много у Запада корыстных устремлений.
- А в чём причина?
- Я реалист, - ответил Фома, - и вижу, что опасно полагаться на торговлю и предпринимательство.   Люди  сотворили из торговли кумира, хотя ясно, что вещи, сделанные на продажу, все-таки хуже, чем вещи, сделанные для себя.
- Нет, ты – сказочник, - смеясь возразил  Исидор, - и, очевидно, великий эконом.
- Безбожная экономика это поклонение успеху, восхищение бесчестными богачами, болтовня о «неприспособленных» явно и открыто противоречит христианству, как черная месса. Но слабые, поддавшиеся миру католики переняли эти понятия, защищая капитализм или беспомощно противясь социализму.
- Про «измы» я толковать не стану, - сказал  Старец, - мне обидно, что и Церковь, Единую и Святую, как нашу Мать делят из-за  «канцелярщины», или даже из-за одной буквы. Мы, мол, православные – кафолики, а сторонники Западной Церкви – католики. А по-гречески одинаково переводится: всеобщая Церковь. Обыкновенно морочат народу голову.
- А что же старчество предлагает взамен для лучшего устройства? – полюбопытствовал  Фома.
- Ещё Преподобный Сергий Радонежский начал на Руси великое  строительство общежительных монастырей. Нынче подобное невозможно, но  чем плох  «монастырь в миру», как центр духовного притяжения  – для мирских же людей. Но всё оболгали, опоганили, - Старец вдруг поднялся с лавки, оборотился к небольшому иконостасу в Красном углу избушки и принялся за молитву:
- Где у Тя-те болит?
Полагая руку на чело, говорю:
Господи, увенчанный терновым венцом в главу Твою, до крови и мозга, грехов моих ради;
Низводя руку на правую ногу, говорю:
Иисусе, в правую ногу пробитый железным гвоздём, грехов моих ради;
Полагая руку на левую ногу, говорю:
Христе, в левую ногу пробитый, грехов моих ради;
Подымая  руку на правое плечо, говорю:
Сыне, в правую руку пробитый железным гвоздем, грехов моих ради;
Переведя руку на левое плечо, говорю:
Божий, и в левую руку пробитый, грехов моих ради; и в ребро копием прободенный, от ребра источивый кровь и воду во искупление и спасение душ наших;
Богородицею вразуми мя.
Обратившись лицом к иконе Божией Матери, говорю:
И Тебе  Самой оружие пройде душу, да от многих сердец открывается источник покаянно-благодарных сердечных слёз всего человечества.

9.
Пойдём, - Павел тронул Фому за рукав рясы, - он больше ничего не скажет.
Когда путники вышли их келии, Фома произнёс:
-  Чудное зрелище сделал твой Исидор из Иисусовой молитвы, так и притягивает. Опять же, он ведь не искушён в диспутах, а возразить ему невозможно. Будто бы не он говорил.  У меня осталась только одна мысль: «Просто хороший старик, и ничего более».   
- Умная  молитва развила в нём дар сосредоточия и прозорливости, и Старец – при кажущейся нескладности – видит многое, - ответил Павел.
 - Я это понял, - сказал Фома. - Вся духовная жизнь его – в Боге. И потому он нарушает порядок, устанавливаемый разными преподавателями, что в душе его царит иной порядок, устанавливаемый Духом Святым.
   Они почувствовали, что пора прощаться, и Павел спросил:
- Ты теперь куда?
- Пойду по царским столам кулаком стучать, - неопределённо ответил Фома. – А ты?
- А я к мощам Преподобного Сергия. Грозою пахнет.
    Фома и Павел обнялись напоследок и разошлись.

ПРИМЕЧАНИЯ
Прототипы героев очерка:
Фома : Фома; Акви;нский (иначе Фома Аквинат или Томас Аквинат) (1225-1274). Философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики, учитель церкви («князь философов»), основатель томизма.
Павел: Павел Александрович Флоренский  (1882-1937). Русский православный священник, богослов, философ, математик, физик, лингвист.
Старец: Старец Гефсиманского Скита иеромонах Авва Исидор, (1824 -1908).