Сколько сказано уже...

...о русской литературе.
 Много.
 Но что неизменно меня удивляет в ней, так это постоянное, неистребимое ощущение необратимого, неминуемого, неприкрашенного цинизма, падения, растления и распада. Причем в самой что ни есть жизненной, простой, самой жестокой и реальной форме.
 Героев обрекают заранее мольбой, силой, поцелуями, упреками и лаской взойти на эшафот собственными ногами, подводят под белы рученьки, лишь бы лицезреть их гибель.
 Души ли, тела ли.
 Их испытывают сотнями мучительнейших средств, которые считаются не просто нормой, а чем-то естественным, присущим всем. Им предлагают яд как воду и уверяют, что так оно было всегда и будет. А посему: Пей!
 И они пьют. Глотают залпом. Как спирт. Совершенно не понимая, что авось их не спасет, но лишь погубит.
 И кажется, что вода набирается в закрытый куб из стекла, где нет уже доступа воздуху, а вы в нем и вам не выбраться. И зрители собрались вокруг, эта жадная, глупая, развратная и малодушная толпа всех слоев, самые сливки мерзости и человеческой тупости. И они будут глядеть, как вы потоните. И никто не поможет. Потому что вас забыли предупредить, что всё это-не игра, а жизнь. Всё взаправду. А вы надеялись. Глупо, глупо, господа. Надеяться здесь не на что.
 Таким мне чувствуется многое, очень многое в нашей дорогой русской классике. Но это отличает её, делает её особой, потому что не щадит, а душит.